– Утром я уеду.

Мередит не поднимала глаз от темной глубины своей тарелки, опасаясь, что ее глаза выдадут, какое впечатление произвели на нее его слова. Она должна бы была чувствовать только радость, а не эту сильную боль в груди.

Тетушка Элеонора, сидевшая напротив, сказала:

– Мы будем скучать без вас. Признаюсь, я привыкла к вашему обществу.

– К сожалению, дела требуют моего присутствия в Лондоне. – Хотя он отвечал ее тете, его глаза, темные и непроницаемые под темными бровями, смотрели на нее. – Леди Мередит со всем прекрасно справляется.

– Вы постоянно живете в Лондоне, милорд? – спросила тетушка Элеонора, опуская ложку в тарелку с супом.

– Да, большую часть года дела держат меня в городе. Так почему он пробыл здесь так долго, нарушая спокойное течение ее жизни?

– А чем вы занимаетесь? – спросила Мередит между глотками крепкого бульона.

Нахмуренные брови тетушки Элеоноры сказали Мередит, что она не одобряет ее вопроса. По какой-то нелепой причине в высшем обществе считалось неприличным зарабатывать себе на жизнь. Мередит подумала, что было бы лучше не обращать внимания на упоминание Ника о делах, но она не находила ничего предосудительного в том, что человек честно зарабатывает себе на жизнь, и ей было любопытно, какие дела могут быть у такого человека, как он.

Эти блестящие темные глаза насмешливо взглянули на нее.

– Я занимаюсь игорными заведениями.

Тетя беспокойно заерзала на стуле. Отец Мередит никогда не одобрял азартных игр, хотя это было общепринятым развлечением джентльменов. Тетушка Элеонора разделяла его мнение, что в этом времяпрепровождении было что-то греховное, но Мередит замечала, что это не мешало тете самой иногда с друзьями играть в вист.

– В самом деле? – Конечно, она никогда во время своих редких поездок в Лондон не бывала ни в каких игорных заведениях. Леди редко позволяли себе большее, чем вист в своей гостиной.

– Большую часть времени я провожу в «Леди Удаче», моем самом крупном игорном заведении.

Ложка Мередит звякнула, упав в тарелку. Он владелец «Леди Удачи»? Они с теткой обменялись недоуменными взглядами. Даже такая провинциалка, как она, слышала о «Леди Удаче». Только джентльмены с огромными состояниями могли себе позволить посещать этот игорный зал. Предполагалось, что в нем делались исключительно высокие ставки.

Его наследство не могло бы считаться большим при сравнении с тем богатством, которым он владел сейчас. Она раньше думала, что он владеет средствами, достаточными для жизни, но не настоящим богатством. По его собственному признанию, Ник с матерью жили в нищете. Как он мог достигнуть такого благосостояния? Она смотрела на него с большим уважением. Не потому, что он был богат, а потому что догадывалась, какие препятствия он преодолел, чтобы стать богатым.

Неожиданно Мередит охватила радость. Больше не надо было чувствовать себя виноватой в том, что она обманывает человека, лишая его наследства, в котором он не нуждался.

– Вы, должно быть, мастер играть в карты, милорд? – заметила тетушка Элеонора.

– Я неплохо играю.

– Мередит сама играет очень хорошо. Обыгрывает всех соседей. Вам обоим следовало бы поиграть в вист после обеда.

Мередит недовольно посмотрела на тетю:

– Я полагаю, лорд Брукшир не играет в карты с непрофессионалами. Боюсь, ему это не интересно.

– Позвольте не согласиться, – возразил Ник. – Я уверен, карты после обеда были бы весьма занимательны.

Мередит пристально посмотрела на него, но не заметила на его лице насмешки. Она пожала плечами:

– Если желаете.

Возможно, это отвлечет ее. Тетя отказывалась играть с ней, поскольку она всегда выигрывала. Какое-то состязание было бы интересно.

После обеда тетушка уселась со своим вязанием, а Мередит достала карты из маленькой лакированной шкатулки и положила их в центре мраморной столешницы небольшого столика.

В камине потрескивал огонь, и от его света фантастические тени пробегали по чеканным чертам Ника, сидевшего напротив нее.

– Сдавайте, – распорядилась Мередит.

Он изящным жестом отмахнулся от карт.

– Уступаю вам. Это ваш дом.

При этом неприятном напоминании Мередит впилась ногтями в ладони. Он был не просто гостем. Как бы ни было ей противно признавать это, но он оставался владельцем и хозяином этого дома по крайней мере еще несколько месяцев.

Упрямо вздернув подбородок, она толкнула к нему карты. Она предпочитала не притворяться. В настоящее время она жила как гостья в своем собственном доме, зависящая от его воли и капризов. Делать вид ради него, что она этого не понимает, было оскорбительным для ее ума.

– Сдавайте, милорд. – Она изобразила улыбку. Пусть он наслаждается своим превосходством, пока его имеет.

В игорные заведения Ника часто заходили благородные дамы. Это были вдовы и леди, мужья которых не очень строго следили за привычками своих жен. Независимые женщины из хороших семей и с деньгами. Но даже эти женщины казались бесхарактерными и слабыми при сравнении с той, которая сидела напротив него. Он не мог представить их заботящимися об арендаторах в своих имениях с таким же усердием и вниманием. Как и не мог представить, как они помогали бы при тяжелых родах, а затем вместе с семьей горевали бы о смерти матери. Довольно странно, размышлял он, что Мередит оказалась более аристократкой, чем те, другие женщины, благодаря тому что ее поведение отличалось от общепринятого. А не вопреки.

Как случилось, что его тщеславный брат, каким он помнил его с детства, кончил тем, что женился на женщине с таким характером, было для него загадкой. Он полагал, что брак с сыном графа был сказочной удачей для дочери викария. Возможно, его брат обладал даром предвидения и разглядел в Мередит превосходную графиню. За прошедшую неделю он узнал, что она была еще и прекрасной хозяйкой. Пока Оук-Ран находился в ее руках, имение не нуждалось в нем. Арендаторы хвалили ее. Слуги уважали ее. Она даже заботилась об урожае. Открытие школы для детей арендаторов, которую они могли бы посещать в то время, когда в их помощи не нуждались родители, говорило о том, как она заботится о жителях имения.

Внимательно разглядывая ее, он смотрел на волосы, аккуратно уложенные на затылке. При свете камина они казались темно-каштановыми и резко подчеркивали белизну ее кожи. Бесс никогда бы не добилась такого цвета при помощи краски из своих баночек. Мысли о ее гладких, покрытых каплями воды ногах мучили его весь день. Его особенно волновало, каково было бы ощущать, как они скользят по его бедрам. Как жаль, что брат первым получил ее. Накануне Ник не сдержался, позволил ей догадаться, что желает ее. Такого больше не произойдет. Это единственная женщина, которая никогда не будет принадлежать ему.

Он умело перемешивал карты. Они мелькали в воздухе как множество мотыльков. Она удивленно раскрыла губы, глядя на его ловкие руки. Он усмехнулся, странно, но ему было приятно, что он произвел на нее впечатление. У нее был привлекательный рот. Широкий, влекущий, с пухлыми губами. Рассердившись на себя за такие мысли, он напомнил себе, что она носит ребенка от другого мужчины. Ребенка Эдмунда. Уже одно это должно было охладить его пыл и поместить ее в категорию неприкасаемых, сразу же выше монахинь.

Он раздал карты и, посмотрев на свои, снова обратил внимание на нее. Ее было легко понять – она прикусывала губу, когда ей не нравились карты. И посмеивалась, когда ей везло.

Он обыграл ее в первую же игру и быстро убедился, что леди Брукшир не умеет проигрывать.

– Какая прелесть! – воскликнула ее тетка, отрываясь от своего вязания. – Никто еще не обыгрывал Мередит.

Губы Ника дрогнули от усмешки, когда приятный румянец покрыл щеки Мередит. Казалось, благородная леди страдала от избытка гордости.

Тетушка встала и отложила вязанье.

– Как бы ни был приятен этот вечер, я утомилась. Думаю, я пойду спать. – Она выжидающе посмотрела на племянницу.

Мередит взглянула на него сверкавшими решимостью глазами. Красивыми глазами к тому же. Приятного зеленого цвета, темными, как лесистая долина. Решимость обыграть его светилась в их глубине. Красивые волосы, стройные ноги и прекрасные глаза женщины, способной увлекаться, решил он. Не говоря уже о губах, просящих поцелуя.

– Сыграем еще, милорд? – с вызовом спросила она.

– Разве я могу отказаться?

Тетка, прикрывшись ладонью, громко зевнула.

– Тогда я пойду спать. Ночь – это для молодых.

Если Мередит и чувствовала себя стесненно, оставшись наедине с ним, то не показывала этого. Она сосредоточила внимание на картах, молча погрузившись в размышления. У него было вполне достаточно времени, чтобы рассмотреть ее. Рыжеватый оттенок волос, манера складывать губы в минуту задумчивости. Ничто не ускользало от его внимания. Он снова вспомнил ее хорошенькие ножки с изящной линией подъема стопы. Торжествующий смех прервал его мысли. Она радовалась своему выигрышу.

Он нахмурился и затем сказал равнодушным тоном, интуитивно угадывая, что эти слова больше всего возмутят ее:

– Полагаю, это ничья.

Ее глаза вспыхнули, в лучах света сверкнули изумруды.

– Еще одну партию, – возразила она.

На этот раз Ник не рисковал. Он сделал то, чего не делал уже несколько лет. Он спрятал карту в рукаве. Но когда он выиграл, она казалась такой расстроенной, как ребенок, у которого сломалась игрушка. Он не выдержал и показал ей карту. Ведь это была всего лишь игра. Единственное, что он понял за долгие годы игры, что игру никогда не следует воспринимать серьезно. Очевидно, она не увидела в этом ничего забавного. Ее зеленые глаза потемнели от ярости, и она вскочила со стула.

– Сэр, вы не джентльмен!

Улыбка пробежала по его губам. Мередит возвышалась над ним, пылая гневом как ангел возмездия. Ее грудь вздымалась с каждым вдохом, выглядывая, насколько это было возможно, из скромного выреза ее черного платья. Он перебрасывал карты из руки в руку и, откинувшись на спинку своего стула, наслаждался этой картиной.

– Это правда. Меня не так воспитали.

Она не поняла его ответа, но ее гнев не уменьшился.

– Это вы таким образом зарабатываете себе на жизнь? Если бы мне пришлось зайти в одно из ваших заведений, то со мной играли бы мошенники?

Он улыбнулся еще шире:

– Думаю, что нет. Я прибегаю к этому лишь для развлечения в гостиных.

– Вероятно, вы считаете, что женщину можно обмануть. Если бы я была мужчиной, сомневаюсь, что вы бы осмелились так поступить.

Он встал. Даже несмотря на стол, разделявший их, он казался намного выше ее. Нарочито медленным взглядом он окинул ее с головы до ног.

– Если бы вы были мужчиной, я бы, например, не проиграл вторую партию.

– В самом деле? – усмехнулась она. – Это почему же?

Ник, обойдя стол, подошел к ней.

– Потому что я бы не отвлекался. Потому что я бы смотрел на карты, а не на вас.

Она широко раскрыла глаза и огляделась вокруг, но в комнате никого не было. Прикусив губу, она попятилась, пытаясь избежать близости этого хищника.

А он неожиданно представил, как он прихватывает зубами ее губы и облизывает их.

– Вам нечего сказать, Мередит? Кажется, вы никогда не терялись, не находя нужных слов.

Ее спина натолкнулась на стену, на которой качнулись висевшие там картины. Он уперся руками в стену по обе стороны от ее головы, поймав ее словно в клетку.

– К-как это я отвлекала вас?

Ник предвидел этот вопрос. Он достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать, что они должны видеть значение и причину всего, что происходит. Его прекрасно понял бы любой мужчина. Он хотел ее. В своих объятиях. В своей постели.

Ее взгляд остановился на его губах. Что-то горячее взорвалось внутри его. Ник не впервые испытывал желание и сразу же понял, когда оно пробудилось в его крови. Но никогда прежде он не отказывался от женщины, которую желал, тем более когда предоставлялся удобный случай. Он добился успеха в жизни, не упуская таких возможностей, когда они возникали, и она тоже была возможностью, которую даже он не мог упустить. На какую-то короткую минуту он позволил себе забыть, кем она была и что она носила ребенка Эдмунда.

Оторвав руку от стены, он погладил Мередит по лицу, касаясь ладонью мягкой щеки. Затем запустил пальцы в ее шелковистые волосы за ухом и откинул ее голову назад.

Большим пальцем он обвел контуры ее губ, запоминая ощущение их нежности. Ее веки медленно опустились. Он приблизил свои губы к ее губам, и только его палец разделял их. Она раскрыла губы, и он ощутил медовую сладость ее дыхания. Словно околдованный, он смотрел, как она высунула розовый кончик языка и лизнула огрубелую подушечку его пальца.

Мгновенно его плоть возбудилась, требуя большего, требуя всего. Прижимая Мередит к стене, он терся бедрами о ее теплое податливое тело. Она раскрыла глаза, подняв отяжелевшие от страсти веки.

Затем, не спуская с него горящего взгляда, она взяла в рот его палец. Словно раскаленное железо, желание пронзило все его тело. Она обсасывала его палец. Сначала осторожно, затем все сильнее. Боже милостивый, ее горячий язык обсасывал его палец как сладкий леденец!

Стон вырвался из его горла, и он преодолел искушение заменить палец своими губами. Пораженный силой своего возбуждения, он отшатнулся. «Очевидно, я не так уж способен упустить случай», – подумал он.

Мередит, тяжело дыша, взглянула на него затуманенными от страсти глазами. Шатаясь от боли неудовлетворенного желания, он отступил назад, искренне стыдясь возникшей между ними страсти.

– Приношу свои извинения. – Он смотрел в сторону, теребя волосы, чувствуя к себе отвращение за то, что проявил плотские чувства к вдове Эдмунда. – Больше этого не случится.

Он развернулся и, стараясь не оглядываться, вышел из комнаты. Его руки сжимались и разжимались в бесплодном желании коснуться ее. Боже, как он хотел ее! Проклятие! Он не мог вспомнить, желал ли он когда-нибудь женщину сильнее, чем ее. Завтра будет еще не поздно покинуть это место и все, что леди Мередит пробуждала в нем.

Он ступал через две ступени и думал, как бы он повел себя, если бы она не была женой Эдмунда, если бы она не носила в себе ребенка его брата.

Ник хрипло и цинично усмехнулся. О чем здесь думать? Он бы раздел ее, и они оба получили бы удовлетворение прямо там, у стены гостиной.

Хмурая заря освещала небо, когда Мередит услышала позвякивание узды и затем ржание лошади. Сон мгновенно покинул ее. Образ Ника проносился у нее в голове, как вспышки молний в темной ночи. Стыд, что она позволила ему трогать ее, что она оказалась настолько смелой, что взяла в рот его палец, сожаление, что он не сделал большего, – все смешалось в ее голове.

Все эти годы она лгала себе, искренне веря, что она выше такого животного чувства, как похоть. Если бы он сам не остановился, она бы позволила ему и дальнейшие вольности.

Мередит спустила с кровати ноги. Босиком она неслышно прошла по ковру и раздвинула шелковые занавеси. Рамы запотели, и, вытирая их, она скользила пальцами по холодному стеклу, глядя на наступавший день. Ник спустился по каменным ступеням к месту, где заспанный грум в ожидании держал его лошадь. В его движениях была беспокойная энергия, когда он садился в седло и брал поводья.

В последний момент, как будто почувствовав ее взгляд, он поднял голову. Их глаза встретились. В слабом свете зари она не могла что-либо разглядеть в его взгляде. Испытывал ли он хотя бы каплю того волнения, которое охватывало ее? Коротко кивнув ей, он повернул лошадь и помчался вниз по дороге.

Она зажала пальцами рот, не в силах сдержать душившие ее рыдания. Целые дни она молила о его отъезде. Она следила за ним, пока он не исчез из виду, и дернула занавеси. Они беззвучно закрылись.

В дальнем уголке ее головы, давая о себе знать, прозвучал тихий голос отчаяния.

«Не уезжай…»