Порция опустила взгляд на смятое письмо. Она ничего не чувствовала. Сердце ее не забилось чаще при виде его, надежда не всколыхнула ее, как это всегда бывало раньше. Ничего. Совсем ничего. Столько времени прошло, и она в конечном итоге устала от ожидания, устала цепляться за глупую детскую мечту. Мать по-прежнему жила далеко от нее. И она, видимо, никогда за ней не вернется. И никого не пошлет. Зачем открывать письмо, если ничего иного она в нем не прочтет?

Порция посмотрела в зеркало. Черные волосы ее, зачесанные наверх и тщательно уложенные в высокую прическу, блестели. Она ощущала себя фальшивкой. Она никогда не была элегантной, ни в чем не была похожа на Астрид, которая чувствовала себя в свете как рыба в воде. Но сегодня Порция выглядела как настоящая леди, именно так, как должна выглядеть дочь герцога. Бабушка могла быть довольна, по крайней мере, уже этим.

Она потянулась за флаконом духов. Мысль о бабушке укрепила ее решимость. Она нанесла по капельке духов зауши. Чуть дальше по коридору лежала, прикованная к постели, вдовствующая герцогиня Дерринг, и поднять ее мог лишь настоящий врач – врач, который стоил денег. Которые были у Саймона.

Она поставила флакон на место и пристально вгляделась в свое отражение. Волосы блестели, но в глазах блеска не было. Они были тусклыми, безжизненными. Глаза женщины без будущего.

Нетти подошла и встала у Порции за спиной. Она окинула отражение Порции в зеркале одобрительным взглядом.

– Красиво выглядите. – Взгляд служанки упал на запечатанное письмо. – Вы не будете его открывать?

– Может, позже.

– Позже? – Нетти перевела взгляд с письма на хозяйку и наморщила лоб. – Но это письмо от вашей матушки.

– Я знаю. – Порция поднялась и, взяв шаль, накинула ее на открытые плечи. Она сосредоточилась на том, что готовил ей вечер. А вечер готовил ей Саймона. Саймон ждал.

Она бросила последний взгляд на письмо.

– Письмо подождет. Я уже и так опаздываю, а увертюру пропускать не хочется.

Хит пристально наблюдал за Порцией из своей ложи. Она сидела в холодной неподвижности, величественная, как королева, прелестная как никогда. Она ни разу не бросила и взгляда в его сторону, хотя знала, что он в театре, – он видел, что она его заметила, когда публика рассаживалась, до того как в зале приглушили свет и все затихли. Глаза их на мгновение встретились. В ее широко распахнутых глазах он увидел подавленность, словно все ее надежды пошли прахом. Но было там и еще кое-что, кое-что, что дарило ему надежду.

Тот увалень, Оливер, суетился вокруг нее и не спускал с нее глаз, словно она была какой-то экзотической птичкой, которая могла вспорхнуть и улететь в любой момент. Хит не мог более этого выносить. Она была его птицей. Это он должен был настичь ее и поймать. Она была его добычей. И все же как он мог осуществить свои намерения, если она не позволяла ему приблизиться ни на фут? Он заходил к ней вчера. Дважды. И этот ее дворецкий с кислой физиономией оба раза ему отказал.

Хит встал с кресла и вышел из ложи. Он больше не мог терпеть. Он должен был увидеть ее. Немедленно. Он не собирался объяснять ей, почему он приехал за ней в столицу. Как должен был бы поступить на балу у леди Гамильтон. И если он в ближайшие тридцать секунд прояснит это все для себя, дальше жить ему будет куда проще.

Певица закончила арию, и все эти люди, считающиеся сливками лондонского высшего света, во всем великолепии своих пышных нарядов, стали подниматься с мест и выплывать из лож на антракт. Хит пробивался сквозь толпу в отчаянном стремлении увидеть ее хоть одним глазком, переброситься с ней хоть словом, поймать ее взгляд.

И тогда он заметил ее. На сей раз Голиаф не шел за ней тенью. Темные волосы ее блестели и отсвечивали синим, как вороново крыло на солнце. Платье цвета нефрита ловко облегало грудь. Порция разговаривала с какой-то дамой, и руки ее порхали в такт речи. Повинуясь внезапному импульсу, он подошел к ней и схватил за руку.

– Хит! – выдохнула она.

Даже не поздоровавшись, он скупо кивнул ее собеседнице и потащил Порцию за собой.

– Что вы делаете? – возмущенно спросила она. Хит тащил ее за собой по извилистому коридору, подальше от сутолоки и надушенных тел. – Куда вы меня тащите?

Он молча шагал вперед, увлекая ее за собой. Вскоре шум голосов стих, превратился в отдаленный гул. Заметив дверь справа по коридору, Хит, быстро окинув коридор взглядом и убедившись в том, что он пуст, распахнул дверь.

– Хит, – возмутилась Порция, когда он втолкнул ее внутрь, – я настаиваю…

Он зажал ей рот поцелуем, внезапно забыв все, что собирался ей сказать.

– Что ты делаешь? – прошипела Порция, попятившись. Она была в ярости, и глаза ее сверкали гневом, такие же яркие и блестящие, как и те, что смотрели на нее из сумрака комнаты.

Он прижал пальцы к губам.

– Как вы посмели затащить меня сюда? Я сказала вам, чтобы вы оставили меня в покое.

В единственное окно под потолком струился лунный свет. Только луна освещала его выразительное лицо, на котором отражалась яростная борьба.

– И вы считаете, что я стал бы прислушиваться к вашим словам? Между нами еще далеко не все решено.

Она опустила руку.

– Нам ни к чему выяснять отношения. Нам нечего выяснять. Я услышала все, что вы хотели мне сказать, еще в Мортон-Холле и больше ничего не желаю слушать.

Он пошел на нее, и она, отступив, прижалась к стене.

– Не может быть, чтобы вы всерьез отнеслись к ухаживаниям другого мужчины после того, что было между нами.

– Вас это не касается, – бросила она ему в ответ и растерянно покачала головой. Зачем он здесь? Зачем он говорит так, словно то, что у них было, имеет какое-то значение, когда он сам назвал произошедшее ошибкой.

Хит засмеялся. От этого зловещего смеха по телу ее побежали мурашки. Запертая с ним в этой комнате, она была в его полной власти, и на снисхождение рассчитывать не приходилось.

И она прибегла к единственному имеющемуся в ее распоряжении оружию – к гневу. Она помнила, как он унижал ее; она не могла забыть его жестокие и несправедливые слова о том, что она ничем не отличается от любой другой дамочки, что продает себя по сходной цене.

– Вы уже сказали все, что хотели сказать.

– Ситуация изменилась…

– Я так не думаю, – ответила она, вновь пытаясь его обойти. – Дайте пройти.

– Вначале вы меня выслушаете, – прорычал Хит. Порция поджала губы и выжидающе приподняла бровь. Какое-то время он смотрел на нее так, словно прикидывал, будет ли она молчать. Глубоко вдохнув, он сказал:

– Я все еще хочу на вас жениться.

«Все еще». Какая жертва с его стороны! Мог бы и не демонстрировать столь явно свое огорчение по этому поводу.

– Как я сказал, многое изменилось. – Хит провел рукой по волосам. – Кое-что обнаружилось. Безумие не может передаваться по наследству. Не в том смысле, в котором я думал.

Порция невольно нахмурилась:

– Но ваш отец, ваш брат…

– …были больны. И демонстрировали все симптомы порфирии… как хотела убедить в том всех моя бабушка.

– Я не понимаю. – Порция прижала пальцы к вискам. У нее начала болеть голова.

– Бабушка хотела, чтобы все поверили, что у моего отца порфирия.

– А у него ее не было?

– Нет, – со вздохом сказал он, и она почувствовала, что этот вздох отозвался в ее теле странной вибрацией, достигшей каждого нервного окончания. – У моего отца была дурная болезнь. – Слова его падали тяжело, как камни в воду, и воздух в этой маленькой комнате стал вдруг текучим, как вода. – Он заразил мою мать, когда она носила моего брата. – Хит замолчал, словно подыскивал слова менее шокирующие, чем те, что он произнес. – И это убило ее. И моего брата.

– Сифилис? – спросила Порция. Голова у нее кружилась. – Разве не существует лечения…

– Либо он не понимал, что болен, пока не стало слишком поздно, либо отказывался признать очевидное. Я склоняюсь в пользу последнего. Как бы там ни было, болезнь его убила. И брату моему тоже помочь было нельзя. Ребенок с врожденным сифилисом имеет мало шансов на жизнь.

– Я не понимаю. Почему вам позволили верить в то…

– Бабушка, – сказал он, вспоминая слезливые оправдания графини Мортон, когда он призвал ее к ответу. – Она сочла, что королевская болезнь приличнее, чем дурная болезнь, полученная отцом от шлюхи. – Он горько рассмеялся.

Порция кивнула.

– Я понимаю, почему ваша бабушка так поступила, – протянула Порция, подозревая, что ее бабушка при тех же обстоятельствах поступила бы так же. Несмотря на то, что она продолжала злиться на Хита, несмотря на то, что она понимала, что ей стоит держаться от него подальше, сердце ее полнилось сочувствием. – Мне жаль, Хит. Мне жаль, что вам с сестрой пришлось столько лет страдать.

– С этим покончено, – сказал он, пожав плечом. – Меня волнует то, что происходит сейчас, в этот момент. Впервые в жизни у меня появилось будущее, в которое я могу смотреть с надеждой. – Он схватил ее за плечи, прожигая ее насквозь взглядом. – Ты понимаешь, что это значит, Порция? Теперь у меня нет причин отказываться от брака.

– Да, – медленно проговорил она, – у вас теперь нет причин не жениться.

– Учитывая то, что я уже обесчестил вас, вы лучшая…

– Обесчестил? – Господи, как она ненавидела это слово. – Я не считаю себя обесчещенной. Никто не знает…

– Не важно, знает об этом кто-то или нет. Я, как честный человек, должен на вас жениться.

– Забудьте об обязательствах, – перебила его Порция. – Я вас от них освобождаю.

– Вы не можете освободить меня от ответственности. Долг есть долг, от него нельзя освободиться волевым решением.

Долг. Слово, которое теперь она поставила во главу угла своей жизни. Он предлагал ей брак. Он мог жениться на ней, спать с ней и зачинать с ней детей. И все ради долга. Не по любви, не из плотского желания, но лишь потому, что от него это требовалось даже неписаными законами общества, к которому он принадлежал. Она прижала руку к животу. Внезапно она почувствовала себя больной.

И по иронии судьбы долг и от нее требовал, чтобы она вышла замуж.

Но только не за него. Не за этого надменного, несносного человека, который разбил ей сердце. Который даже не мог достойным образом попросить ее руки. Она не даст ему власти снова ранить ее чувства.

– У меня тоже есть обязательства, – процедила она, вскинув голову. – Знаете ли, я тоже изменилась.

Он окинул взглядом ее лицо:

– Это так?

– Я больше не бегу от ответственности. – Порция покачала головой. Как могла она быть такой эгоисткой? Как могла она так походить на Бертрама? Расправив плечи, она призналась: – Мой брат оставил нас, уехал за границу.

– Он вас бросил? – Хит был поражен этой новостью, и тон, каким он задал вопрос, не оставлял в том сомнений. Хит не мог понять, как брат, старший сын, мог забыть о долге и оставить семью один на один с бедой. – Куда он поехал? – Хит задал этот вопрос в таких возмущенных тонах, словно готов был сам отправиться за ним и вернуть беглеца в семью.

Порция усмехнулась:

– Вообще-то он не оставил адреса. Но это, полагаю, к лучшему. Если бы он вернулся, неминуемо разразился бы скандал. Бертрам оказался замешан в деятельности определенного рода.

Хит долго смотрел на нее молча, после чего кивнул, приняв то немногое, что она сказала, и не требуя от нее большего.

– И теперь, когда Бертрам уехал… – Голос ее почти сошел на нет. – Скажем так, мы оказались в довольно затруднительном положении. – От унижения и стыда щеки ее горели, словно обожженные резким йоркширским ветром. Ей было нелегко признаться в том, что брат бросил их, обнаружить перед ним шаткость того положения, в котором оказалась ее семья, даже если логика подсказывала ей, что и в его семье не все так гладко.

– Порция, – начал Хит, сжав ее обнаженные предплечья, царапая ее нежную кожу своими ладонями. От его прикосновения все внутри ее затрепетало. – Позволь мне помочь. Выходи за меня и…

– Нет, – твердо, не раздумывая ответила она. Пусть она примирилась с тем, что выйдет замуж, но за Хита она выходить не собиралась. «Позволь мне помочь». Итак, сейчас он был готов жениться на ней не только из чувства долга, но еще и из жалости. Можно ли унизить сильнее? Что бы он ни заставлял ее чувствовать, какими бы бурными ни были реакции ее тела, она не сможет вынести брак, заключенный в силу этих двух причин. Какие ей нужны основания, чтобы вынести брак с ним? Тряхнув головой, она загнала этот вопрос в темные уголки подсознания.

– Нет? – эхом откликнулся он сердитым голосом. Воздух в крохотной комнате дрожал, вибрировал. Глаза его грозно блестели в лунном свете. – Почему не я? Я думал, что от кандидата в мужья вам требуется лишь тугой кошелек. Вы сказали, что решили выйти замуж. Вам необходимо выйти за человека, способного содержать вашу семью. Я готов жениться. Так почему не я?

«Почему не я?»

Порция зажмурилась. Как невыносимо логично звучали его слова. Или, вернее, как нелогично в его понимании вела себя она, Порция.

И тогда в памяти с болезненной яркостью и остротой возникло его лицо – тогда, в библиотеке, наутро после той ночи. Красивые черты, сведенные отвращением. Он обидел ее, он ранил ее в самое сердце. Она не могла позволить ему проделать с ней то же еще раз. Она не могла быть настолько слабой, настолько доверчивой.

Она пошевелила онемевшими губами, и с них полились слова объяснения, не имеющие ничего общего с тем, что на самом деле лежало на ее сердце.

– Оливер Саймон не просто будет нас содержать, он также уладит вопрос с долгами Бертрама.

Он сжал ее плечи, едва не оторвав ее от земли.

– Я могу это сделать.

– С какой это стати вам захотелось оплачивать чужие долги? – зло бросила ему Порция. – С Саймоном у нас всего лишь честная сделка. Я кое-что получаю. Он кое-что получает. Деловые отношения. Все ясно и просто.

Антракт закончился, в зале возобновилось представление, музыка становилась все громче, она звучала со всех сторон, отражаясь от стен. Пол вибрировал у них под ногами.

– И что именно он получает? – С тихой угрозой в голосе поинтересовался Хит. Он скользнул по ней взглядом, и этот взгляд говорил, что он уже составил свое мнение по этому вопросу.

Над ответом именно на этот вопрос она совсем не хотела задумываться. Особенно теперь, когда ночами она непрерывно думала о Хите, вспоминая его руки, его губы.

– Мистер Оливер ищет респектабельности, доступа в высшее общество.

– От него несет как от портового грузчика.

– Наши отношения построены на расчете. Вы и я…

– Вы и я – куда более разумное решение, чем вы и он.

Порция сдержанно улыбнулась. Ей отчаянно хотелось напомнить ему его же собственные слова: «У нас нет слова "мы"». Но вместо этого она просто сказала:

– Мы друг другу не подходим.

– Нет?

Волоски у нее на затылке встали дыбом, когда она поняла, что зашла слишком далеко, провоцируя его.

Атмосфера в комнате вдруг изменилась, воздух словно зарядился электричеством. Хит схватил ее за запястья и закинул ей руки за голову.

– Что вы делаете? – сдавленно пробормотала Порция, когда он прижался к ней всем телом.

Он смотрел на нее сверху вниз без улыбки, пристально, медленно опуская лицо к ее лицу. Порция увернулась от его губ.

Хит прищурился, губы его вытянулись в узкую полоску. Отпустив ее запястья, он резко развернул ее лицом к стене и навалился всем телом. Схватив ее за бедра обеими руками, он потянул их на себя. Она сдавленно вскрикнула от испуга, когда он ногой раздвинул ей бедра.

– Что вы… – Порция потеряла дар речи, когда руки его накрыли ее грудь. Она чувствовала его эрекцию сквозь пышные юбки.

Он ласкал ее соски, прокатывая их между пальцами, превращая их в твердые камешки. Желание растекалось по животу. Стон сорвался с ее губ. Она повернула голову и прижалась щекой к стене, не в силах пошевельнуться, не находя в себе сил противостоять его натиску.

Он опустил руки, и она не смогла сдержать стона разочарования.

И тогда она почувствовала, как он задрал ее юбки до самой талии. Он стащил с нее белье. Прохладный воздух ласкал ее обнаженную кожу. Ладонь его медленно скользила по внутренней стороне ее бедра, по ягодицам. Она застонала, когда он, нагнувшись, стал целовать, покусывая, ее ягодицы. Рука его скользнула между ногами, пальцы осторожно двинулись внутрь.

Он брал ее рукой, и она, словно обезумев, всхлипывала и стонала. Потом рука его исчезла. Крик, тревожный и требовательный, сорвался с ее губ, и его заглушила музыка, что пульсировала вокруг них. Порция прикусила нижнюю губу. Она ждала, что будет дальше, изнемогая от желания приблизить заветный миг. Ждала того, что, как думала, ей уже никогда не испытать. Истомленное желанием, тело ее горело. Она дрожала, как лист на ветру.

Сильные руки легли ей на бедра, пальцы впились в мягкую плоть, приподнимая ее так, чтобы она могла принять его целиком. Хит вошел в нее, и она закричала.

Он немного наклонил ее так, чтобы войти еще глубже. Она вцепилась в стену. Колени у нее подгибались. Если бы не его руки на ее бедрах, она бы соскользнула на пол дрожащей бесформенной массой.

Крики срывались с ее губ при каждом толчке. Хит приподнял ее еще выше. Дыхание его стало хриплым и частым.

Одна его рука соскользнула с ее бедра, и он нащупал пальцами ту крохотную почку, тот источник наслаждения, что словно молил, чтобы к нему прикоснулись, погладили, зажгли. Она, затаив дыхание, купалась в наслаждении, пока пальцы его творили чудо, быстро двигаясь по маленькому кругу. Так продолжалось, пока наслаждение не вырвалось из нее, сотрясая все тело, сжимая ее в конвульсиях, пока мир не сжался до крохотного пространства между стеной и мужчиной у нее за спиной, который вдруг стал для нее всем.

Еще несколько мощных толчков, и он замер, пульсируя внутри ее. Мгновение – и он излил в нее свое семя.

Смешанное ощущение восторга и ужаса охватило ее. В ту ночь в охотничьем домике он всякий раз выходил из нее, держал себя в узде. Но не сейчас.

Она отлепила щеку от стены и посмотрела на свои руки, распластанные по стене. Лунный свет падал на них, окрашивая в голубое.

Сильные пальцы погладили ее по затылку.

– Порция…

– Нет, – сдавленно проговорила она, презирая себя и его. Стыд душил ее, зажатую между ним и стеной. В горле стоял ком. Руки ее дрожали, когда она наклонилась и поправила одежду. – Не говорите ничего.

Распрямившись, она осмелилась взглянуть на него, и сердце ее сжалось, когда в его глазах она увидела что-то подозрительно похожее на нежность. Если его слова будут сродни его взгляду, она пропала.

Он схватил ее за плечо.

– Ты не можешь не видеть…

– Я не вижу ничего, кроме двух людей, в коих нет ни крохи достоинства. – Она глотнула воздуха. – Которые только что совокуплялись в кладовке, как животные.

Нежный взгляд исчез. Он словно натянул налицо маску.

– Выйди за меня, и тебе не придется волноваться на этот счет. Мы будем мужем и женой, – Он обжег ее взглядом, полным желания и обещания. Тот огонь, что все еще тлел внизу живота, ожил, предавая ее. – Ты можешь иметь это каждую ночь без ущерба для чувства собственного достоинства. – Он произнес последнее слово будто в насмешку, будто такого понятия вообще не существовало. И возможно, в отношении ее все так и было. В том, что касалось Хита Мортона, она демонстрировала очень мало достоинства, словно она теряла способность мыслить, едва он оказывался рядом.

«Выйди за меня, и тебе не придется волноваться на этот счет. Мы будем мужем и женой». Насчет этого волноваться ей не придется, зато придется серьезно беспокоиться за многое-многое другое. Сердце, гордость, достоинство – что будет со всем этим, если она свяжет жизнь с человеком, который обладает властью ранить ее так, как не может ранить самый острый клинок. Надо быть сумасшедшей, чтобы поступить так.

– Вы как-то сказали мне, что мне не место в Мортон-Холле, – без всякого выражения сказала она. – Ну что же, вам не место здесь. Уезжайте домой, лорд Мортон. У вас не будет проблем с тем, чтобы найти невесту, которая подходила бы вам больше…

– О, мы подходим друг другу, – хлестко перебил ее Хит. Он раздел ее взглядом, словно перед ним была не дочь герцога, а женщина полусвета, выставлявшая себя на продажу. – Еще как подходим. Только ты слишком упряма, чтобы это увидеть.

Тряхнув головой, Порция повернулась к нему спиной и вышла из комнаты. Сжимая и разжимая кулаки, она говорила себе, что он не прав.

Хит не вернулся в ложу. Он выскочил из театра и нанял экипаж. Назвав извозчику свой отель, он забрался в душный салон.

Возможно, ему следовало прислушаться к совету Порции и уехать. Пусть себе выходит замуж за своего вонючего грузчика. Но стоило ему представить ее под этим грузным боровом, представить, как она принимает его в себя, как у него заболел живот.

Сколько раз Порция должна сказать ему «нет», чтобы он бросил попытки уговорить ее? Хит ударил кулаком о сиденье. У него было много дел, и первым пунктом шли сестры. Теперь, когда он знал, что угрозы безумия не существовало, он должен был выдать их замуж. Мина будет в восторге, но вот Констанция… В ней он был не так уверен. Как бы там ни было, он мог найти себе более пристойное занятие, нежели таскаться повсюду за женской юбкой, которая норовила осадить его при любой возможности.

Он вспомнил, что тело ее раскрывалось, как цветок, при малейшем его прикосновении. Закрыв глаза, он откинул голову на сиденье. Он все еще чувствовал ее тепло, чувствовал ее тугой обхват. Он получил от этого ни с чем не сравнимое наслаждение. Какое счастье – иметь возможность владеть ею со всей полнотой, ни в чем себе не отказывая. Мысль о том, что, возможно, уже сейчас внутри ее зреет его дитя, наполнила его невыразимой радостью.

Она хотела его не меньше, чем он хотел ее. Они оба это знали. И он сделает все, чтобы доказать ей это.

Оставшись одна в своей комнате, Порция разделась, невольно прикасаясь чуть дольше, чем было необходимо, к тем местам, которые целовал Хит, Ее губы, шея, грудь все еще помнили его ласки. Кожу чуть покалывало. Тело требовало новых ласк.

Перед тем как надеть ночную рубашку, она протерла себя губкой, стараясь не замечать реакции собственного тела на прикосновение к некоторым местам. В любом случае ей было бы куда приятнее, если бы до нее сейчас дотрагивался Хит.

В ужасе от того, в какую развратницу превращается, Порция швырнула губку в таз и торопливо потянула ночную рубашку. Скоро он уедет. Как только они с Саймоном объявят о помолвке, Хит увидит, что между ними все действительно кончено.

Порция хотела было затушить лампу, но тут взгляд ее упал на письмо.

Она глубоко вздохнула. Ну что же, можно и прочесть. Порция взяла письмо, приготовившись узнать обо всех приключениях матери за границей, о местах, которые она посетила, о людях, с которыми она повстречалась. Письмо закончится опять этим «как бы я хотела…». Как бы ей хотелось, чтобы Порция была рядом с ней. Как бы ей хотелось поделиться всем этим с Порцией.

Развернув бумагу, Порция окинула быстрым взглядом несколько строк, написанных красивым, с элегантными завитушками, почерком матери. В ней не было и следа былого восторга, того радостного ожидания, с каким она когда-то разворачивала материнские послания – крохотные щелочки, через которые она могла заглянуть в ее жизнь.

Сердце ее едва не остановилось, когда она дошла до конца письма, до слов, которые внезапно ожили и едва не соскочили с бумаги. И эти несколько слов сразу сделали это письмо в корне отличным от всех тех, что она получала все эти восемь лет.

Пальцы ее онемели, и письмо упало на пол мягко, как снег. Она посмотрела вниз, на упавшее письмо, белое пятно на сине-зеленом потертом ковре, похожее на позабытый носовой платок.

Слова, написанные матерью, стали для нее как пощечина, нет, как удар кулаком в живот. Она задыхалась, сердце невыносимо ныло.

«Я вышла замуж, моя дорогая девочка. Он замечательный человек, и мы хотим, чтобы ты приехала к нам в Афины».