Волшебство лета

Джордж Эмили

Красивые мужчины, умеющие пользоваться своим обаянием, не способны на сильные чувства. Они могут лишь обольщать и обманывать. Любовь, нежность, преданность — слова не из их лексикона. Глэдис Рейнджер отлично это знала. Она сразу поняла, что ее новый знакомый Мартин Фагерст как раз из таких мужчин. Он воплощал в себе все, что Глэдис презирала и ненавидела.

Но почему же ее влекло к Фагерсту так, как не влекло еще ни к одному мужчине?..

 

1

Сегодня утром Глэдис Рейнджер постаралась одеться попроще. Вместо бледно-розового костюма, купленного ради свадьбы племянницы, она надела шелковое барвинковое платье двухлетней давности. Волосы не были уложены в знаменитую прическу: зачесаны назад и перехвачены на затылке так, чтобы обольстительные локоны струились по спине. Нет, сегодня они свободно рассыпались по плечам. Украшений Глэдис не надела. Отказалась даже от блеска для губ и туши для ресниц. Впрочем, никакого макияжа в повседневной жизни Глэдис не использовала, прибегая к услугам косметики только на съемках.

Она выехала из дома заблаговременно и должна была прибыть к церкви за час до начала церемонии, но в дороге, как назло, машина сломалась. Глэдис уже собралась было взять такси, когда подъехала вызванная ею по телефону на бензоколонке «техпомощь» и молодой белозубый парень в синем комбинезоне заверил, что починит ее «бьюик» за несколько минут. Естественно, «несколько минут» растянулись в час с лишним…

И вот она наконец с большим опозданием, запыхавшаяся, потянула на себя ручку церковной двери…

Створка распахнулась и, впустив молодую женщину внутрь, с грохотом ударилась о побеленную стену. Глэдис только услышала, как гости шумно заерзали на скамьях, обернувшись посмотреть, что происходит.

Мартин Фагерст терпеть не мог свадеб.

Мужчина и женщина в присутствии священнослужителя, друзей и родни приносят обеты любви и верности, сдержать которые не под силу и святому! Сущий вздор, заимствованный из слезливых дамских романов и волшебных сказок! К реальной жизни все это ни малейшего отношения не имеет.

И, однако же, именно он, Мартин Фагерст, стоит сейчас перед разубранным цветами алтарем, органный гул сотрясает церковные своды аккордами свадебного марша, гости — человек сто, никак не меньше! — ахают и охают в лад, пока невеста, зардевшись словно маков цвет, шествует через церковь прямо к нему.

Невеста, надо отдать ей должное, была прелестна. Хотя, если верить старой пословице, все невесты хороши. И все-таки эта, в великолепном старинном платье из белого атласа, отделанном кружевами, словно излучала ясный, неземной свет, по волшебству преобразивший смущенную девушку в царственную красавицу. Дрожащая ручка прижимала к груди букетик розово-белых орхидей. Прозрачная фата окутывала хрупкую фигурку невесомым облаком, но не могла скрыть сияющих восторгом глаз.

Вот отец целует девушку, вот она улыбается, выпустив его руку, и поднимает обожающий взгляд на жениха…

Про себя Мартин пылко возблагодарил богов за то, что не является этим счастливцем. Хватит и того, что это Александр, его племянник, почти что сын!

Стоящий рядом с ним Алек резко подался вперед. Юноша, находившийся под опекой Мартина до совершеннолетия, с должной торжественностью отмеченного два года назад, теперь сделал свой выбор. Что-то он слишком бледен!

— С тобой все в порядке? — прошептал Мартин.

Александр нервно сглотнул.

— Разумеется!

«Мальчик, еще не поздно!» — хотелось крикнуть Фагерсту, но он прикусил язык. Алек уже не дитя несмышленое. И ничем тут не поможешь, потому что дурень вбил себе в голову, что влюблен!

Именно это он и объявил бывшему опекуну в тот памятный вечер: сообщил, что сделал предложение девушке, с которой познакомился меньше трех месяцев назад.

— Ты, малолетний идиот! — заорал тогда взбешенный дядя. — В чем дело? Она что, «залетела»?

В ответ любимый племянник набросился на Мартина с кулаками. Теперь при воспоминании об инциденте Фагерст с трудом сдержал улыбку. «Набросился» — это верно сказано, но дальше ни на дюйм не продвинулся. Дядя превосходил мальчишку и ростом и силой и двигался куда проворнее, несмотря на существенную разницу в возрасте. Суровая школа детства в рыбацкой деревушке на юге Швеции пошла бизнесмену впрок: уроки не позабылись до сих пор.

— Нелли чиста и непорочна! — вопил Алек, тщетно пытаясь вырваться из железных тисков: бывший опекун играючи удерживал его на расстоянии вытянутой руки. — Повторяю тебе еще раз: мы любим друг друга!

— Любовь, — презрительно бросил Мартин, и глаза юноши потемнели от гнева.

— Верно! Любовь! Черт тебя дери, дядя, ты что, вообще не можешь этого понять?!

О, он все прекрасно понимал! Увы, его племянником владеет вожделение, а не любовь. Однако зачем об этом упоминать вслух? Чтобы спровоцировать новую потасовку?

И Мартин заговорил спокойно и рассудительно — так, как говорили бы в подобной ситуации сестра и ее муж, будь они живы. Он рассуждал об ответственности и зрелости, и о жизненной философии, главный постулат которой звучал примерно так: «Почему бы ни подождать год-другой?» По завершении блистательной речи Алек лишь усмехнулся и ответил: да, это все он уже слышал от родителей Нелли, от каждого по очереди — мать и отец девицы развелись много лет назад; — да, совет, безусловно, хорош, но к нему, и к Нелли, и к их чувствам не имеет ни малейшего отношения!

Мартин Фагерст составил себе состояние благодаря врожденному умению определять, когда сработают угрозы, а когда разумнее уступить. Стиснув зубы, он примирился с неизбежным.

И вот результат — все упоенно слушают, как сладкоголосый священник соловьем разливается про любовь да смысл жизни, а пустоголовые женщины, включая мать невесты, хлюпают в платочки. С какой стати? Не она ли благополучно разошлась с мужем?

Проклятье! Сам он тоже изведал все прелести развода, а если обратиться к еще более далекому прошлому и вспомнить о том фарсе, который и его собственным родителям угодно было называть браком, получится, что новый союз — одна из составляющих кошмарной бракоразводной статистики. Можно поспорить на что угодно: больше половины собравшихся в церкви о разводах знают не по книжкам!

Вся эта пышность и блеск — зачем? Чепуха какая!

По крайней мере, его собственное достопамятное и — благодарение Небу! — недолгое участие в матримониальных распрях с десяток лет назад на настоящий брак не особо-то походило.

Свадьба Мартина Фагерста была из тех, что в желтой прессе называются скоропалительными: за роскошным банкетом по поводу слияния нескольких крупных корпораций в одну последовал перелет в Новый Орлеан со случайной подружкой. Неудивительно: празднество длилось все выходные, рекой лилось шампанское, а вот здравого смысла недоставало. К несчастью, он это понял с опозданием на двадцать четыре часа. За поспешным бракосочетанием последовал далеко не столь поспешный бракоразводный процесс: расчетливая новобрачная и ее высокооплачиваемые прихвостни-адвокаты взялись за дело всерьез…

Вот так похоть и меркантильные интересы выступает под маской любви! Но попробуй-ка объясни это Александру!

Мартин нахмурился; голубые как лед глаза сощурились. Не время предаваться мрачным мыслям!

Он любил Алека, как если бы речь шла о собственной плоти и крови. Мальчик был ему вместо сына: благодаря Алеку досада от несбывшегося отцовства отчасти отступила на задний план. Вот почему он, Мартин Фагерст, согласился поучаствовать в шаманской церемонии, делая вид, что страшно растроган. Мило улыбался и даже пообещал потанцевать с пухленькой малюткой, одной из подружек невесты, и окружить ее вниманием, потому что Алек, видите ли, сказал, что это лучшая подруга Нелли. Бедная толстушка, к тому же ужасно застенчивая, панически боялась остаться на празднике без кавалера… Ну что на это скажешь?

Он сделает все, что входит в обязанности заботливого отца. А потом возвратится в гостиницу на озере, где он и Кэрол провели предыдущую ночь…

Мартин оглянулся на свою подругу, сидевшую в третьем ряду. Уж кто-кто, а Кэрол не позволит себе расчувствоваться! Она тоже прошла через развод и полностью разделяет образ мыслей своего теперешнего приятеля. Брак — современная форма рабства, говорила она в самом начале их знакомства… Правда, с недавних пор Мартин почувствовал неуловимую перемену. Куда делась былая трепетная нежность? Подруга стала более властной, требовательной. «Ну и где тебя носило, Мартин Фагерст?» — спрашивала она, если в течение дня он не находил времени для телефонного звонка. Да и переезд на новую квартиру она тоже отнесла на свой счет; собралась было заказать мебель по своему вкусу, но Мартин вовремя вмешался и предотвратил неприятный сюрприз.

Кэрол возмутилась, устроила безобразную сцену. Выходит, характер у нее отнюдь не ангельский… Мартин поморщился. Пожалуй, отношения с Кэрол себя исчерпали. Они вместе вот уже шесть месяцев, однако, когда женщина начинает считать тебя своей законной добычей…

— Дядя?..

Он тряхнул головой. Алек настойчиво шептал ему что-то. Неужели мальчик одумался?

— Кольцо, дядя!

Кольцо? Ну, конечно! Шафер принялся суматошно рыться в кармане. Где же оно? Наконец Мартин извлек на свет строгий золотой ободок и уронил его в протянутую ладонь жениха. Одна из подружек невесты звучно всхлипнула; мать виновницы торжества, не утирая слез, потянулась к руке экс-супруга, стиснула ее в своей и тут же выпустила, словно обожглась о горячую картофелину.

О, радости брака!

Мартин Фагерст заставил себя прислушаться к словам священника.

— А теперь, — торжественно возгласил служитель Божий, — если среди нас есть тот, кто может назвать препятствия, в силу которых Александр Фагерст и Нелли Доминик Блоссом не вправе сочетаться законным браком, пусть говорит или навеки…

В этот-то момент и раздался грохот. Почти все находившиеся в церкви оглянулись. Бросил быстрый взгляд на дверь и Фагерст.

В дверном проеме стояла женщина: четко очерченный силуэт на фоне ослепительно яркого весеннего солнца! Порыв ветра, ворвавшийся в церковь, взметнул ее волосы, колоколом надул юбку.

Гости оживленно зашептались в восторге от скандальной заминки. Священник с достоинством откашлялся.

Женщина шагнула вперед, из слепящего зарева в неясный полумрак. Восхищенный гул, начавший было затихать, зазвучал с новой силой.

Неудивительно, подумал Мартин, подобная красота нечасто встречается. В ней чудилось что-то знакомое; но нет, прежде они не встречались, иначе он бы знал ее имя. Таких женщин не забывают.

Волосы ее вобрали в себя все оттенки осени: темно-каштановые, отсвечивающие золотом, вьющиеся локоны обрамляли нежный овал лица. Широко распахнутые, огромные глаза… А какого, собственно, они цвета? Серого? Нет, скорее, голубого. На таком расстоянии не видно… На незнакомке не было украшений. Впрочем, драгоценные камни померкли бы перед совершенством ее красоты. Даже ее платье, цвета неба перед грозой, отличалось благородной простотою покроя — круглый ворот, длинные рукава и короткая, пышная юбка…

Фагерст не сводил глаз с незнакомки. В ней все потрясало: высокая округлая грудь, тонкая талия, плавный изгиб бедер. Ослепительно прекрасный образ ее дышал сладострастием и невинностью: удивительное, непостижимое сочетание! Впрочем, невинность, цинично подумал Мартин, не более чем искусная имитация. Перед ним не дитя малолетнее, а взрослая женщина. И при этом — сногсшибательно красивая, слишком уверенная в себе…

Новый порыв ветра ворвался в распахнутую дверь. Незнакомка поспешно оправила юбку, но Фагерст уже успел увидеть длинные, стройные ноги, — мечта, да и только! — и на одно-единственное мгновение взгляду его открылась интимная полоска черного кружева…

В толпе зашептались громче. Кто-то засмеялся. Незнакомка, разумеется, услышала, но нимало не смутилась. Напротив, расправила плечи и презрительно сощурилась.

Я мог бы стереть это выражение с твоего лица, неожиданно для себя подумал Мартин, и желание, жаркое и все подчиняющее, словно расплавленная лава, нарастающей волной устремилось по венам.

О да, это ему под силу! Нужно только пройти между рядами, подхватить ее на руки и унести в луга, что раскинулись ярким зеленым ковром прямо за церковью. Он уложит ее на мягкую сочную траву, прильнет губами к благоуханным устам, медленно расстегнет молнию на сине-фиолетовом платье, насладится каждой частичкой ее естества, осыпая поцелуями ее плечи, руки, грудь… И она затрепещет от страсти…

Фагерст облизнул пересохшие губы. Что это с ним такое? Он не зеленый подросток, из тех, что упиваются эротическими фантазиями, листая «Плейбой».

Чепуха какая, мрачно подумал он, и тут незнакомка встретилась с ним глазами и намеренно не отвела взгляда. Сердце его учащенно забилось, а на губах красавицы заиграла торжествующая улыбка, яснее слов говорившая: знаю, о чем ты подумал; смех, да и только!

Мартин импульсивно сжал кулаки и шагнул вперед. В ушах зазвенело, перед глазами поплыли цветные круги.

— Дядя, — прошептал Алек, и в это самое мгновение ветер снова громыхнул створкой двери о побеленную стену старой церкви.

Резкий звук развеял чары, сковавшие собравшихся. Кто-то кашлянул, кто-то чихнул. Представительный джентльмен, сидевший в последнем ряду, поднялся с места, подошел к двери и плотно закрыл ее. Затем любезно улыбнулся незнакомке, словно говоря: ну вот, все улажено. Та, проигнорировав и улыбку и помощника, оглянулась в поисках свободного места. Затем села, скрестила длинные ноги, сложила руки на коленях с вежливо-скучающим выражением на лице. Всем своим видом она давала понять, что не понимает причин задержки брачной церемонии.

Священник снова откашлялся. Медленно, с явной неохотой присутствующие повернулись лицом к алтарю, и все взгляды снова устремились на молодую пару.

— Если никто из присутствующих не может назвать препятствий, в силу коих Александр и Нелли не вправе сочетаться браком, — затараторил служитель Божий, словно опасаясь новой помехи, — тогда, по законам Господа и штата Калифорнии, объявляю вас мужем и женой.

Алек повернулся к невесте, заключил ее в объятия и поцеловал. Органист заиграл соответствующую мелодию, гости встали, толпа хлынула к выходу, и Мартин потерял незнакомку из виду.

Спасена! — с облегчением подумала Глэдис при звуках финального аккорда. Что за кошмарное появление! Опоздать на свадьбу к Нелли — грех непростительный, но прервать церемонию и выставить себя на всеобщее обозрение! Глэдис едва подавила стон. Не далее как на прошлой неделе за ланчем Нелли предсказала, что именно так оно и будет.

Викки привезла дочь в Лос-Анджелес на последнюю примерку платья и пригласила сестру пообедать вместе: дескать, давно не виделись. Нелли, вся во власти переживаний, что переполняют сердце в восемнадцать лет, вздыхала над тарелкой спагетти, то и дело поднимая глаза на Глэдис.

— Ох, тетя Глэдис, — повторяла она, — какая ты красавица! Ох, мне бы твою внешность!

Глэдис невольно залюбовалась прелестным личиком девушки, на котором еще не оставили следы ни макияж, ни заботы и треволнения дороги под названием «жизнь», и улыбнулась.

— Это мне бы твою внешность, — мягко отозвалась она, — и я бы до сих пор позировала для обложки «Элль».

Разговор перешел на карьеру Глэдис, что явно клонилась к закату, — но тут Викки и Нелли в один голос стали уверять, что это не так, — а затем и на ее будущее. Ей удалось изобразить свои планы в более радужных красках, нежели это соответствовало действительности. Затем заговорили о свадьбе Нелли.

Оказывается, по мнению племянницы, тетя, несомненно, затмит всех приглашенных дам и невесту в том числе. Вот тогда-то Глэдис и решила, что станет держаться в тени. Слишком уж она узнаваема — достаточно войти в дверь, чтобы внимание всех присутствующих переключилось на звезду рекламы… Заходящую звезду, если смотреть правде в глаза! А ей меньше всего хотелось испортить праздник любимым людям!

— Тетя Глэдис!

Она подняла взгляд. Нелли и ее юный красавец-жених дошли до ее ряда.

— Малышка моя, — улыбнулась она и порывисто обняла племянницу.

Секундная заминка, и молодожены проследовали дальше, к распахнутым дверям.

Глэдис решила не спешить и снова опустилась на скамью, вся во власти переживаний из-за своего опоздания на свадьбу. И надо же так хлопнуть дверью! Хотела остаться незамеченной, а оказалась в центре внимания всех собравшихся! А кто этот наглый тип рядом со священником? Какие у него холодные глаза! Неужели опекун Алека? Точнее, бывший опекун. Кажется, его зовут Мартин. Да, Мартин Фагерст! Господи, что за ужасное имя! Ну, конечно, он же швед.

Ей хватило одного взгляда, чтобы оценить Фагерста по достоинству. К сожалению, такого рода самцы были ей знакомы лучше некуда. От подобных типов женщины сходят с ума: широкие плечи, узкая талия, мускулистое тело, правильные черты лица, глаза, вспыхивающие ослепительно синим огнем, бронзовый загар… Светлые волосы небрежно отброшены назад. И в то же время во всем его облике есть что-то жесткое, первобытное. Типичный варяг!

И внешность и деньги — все при нем, с досадой подумала Глэдис. Отсюда и манера держаться — с этакой чисто мужской заносчивостью. А как он смотрел на нее! Словно увидел новую игрушку, завернутую в золоченую фольгу и доставленную специально ему на потеху. Он вежливо улыбался, но в глазах читалось совсем иное. «Крошка, — говорил этот взгляд, — хотелось бы мне поглядеть, что у тебя там под платьем».

Не дождешься! — холодно подумала Глэдис. Ох, как ей это все осточертело! Слишком уж много развелось на свете самовлюбленных нахалов, которым деньги и власть ударили в голову. Не она ли по глупости целый год позволяла водить себя за нос одному из них?..

А гости тем временем толпой двигались к выходу. Подружки невесты, возбужденно хихикая, пронеслись мимо в вихре лазурных и розовых шелков. Смущенно усмехаясь, прошли друзья жениха — невероятно юные и невероятно красивые в парадных костюмах. Вот Викки прошествовала мимо рука об руку со своим «бывшим», на мгновение задержалась и нежно обняла сестру. Сейчас должен появиться тот самый тип, что нагло пялился на нее и раздевал взглядом… Вот и он легок на помине — замыкает процессию в паре с одной из подружек невесты. Девчонка в дочери ему годится, а туда же, повисла на руке как спелая груша!

Малышка взирала на кавалера широко раскрытыми, громадными словно блюдца глазами, а тот знай расточал ей любезности, улыбаясь неотразимой белозубой улыбкой. Глэдис нахмурилась. Девочку с ума свели мускулы, накачанные в спортзале, загар кварцевых ламп и самоуверенность, прямо пропорциональная банковскому счету. А мистер Самец просто упивался дешевым успехом!

Мерзавец, холодно подумала Глэдис и, не успев сообразить, что делает, шагнула вперед и преградила Фагерсту путь.

Подружка невесты так увлеклась, строя глазки своему ослепительному кавалеру, что едва не поскользнулась, когда тот резко остановился.

— Что такое? — пискнула девушка.

— Ничего, — отозвался ее спутник, не сводя глаз с Глэдис.

Малышка уставилась на выросшую перед ними словно из-под земли красавицу, и в ее глазах мелькнула досада.

— Пойдемте, Мартин! Надо нагнать остальных.

— Ступай, Джеки. Я тебя догоню.

— Меня зовут Джинн!

— Прости, — машинально извинился Мартин, по-прежнему завороженно глядя на незнакомку. — Иди, я скоро буду.

Девушка одарила Глэдис крайне неприязненным взглядом, подобрала юбки и побежала вперед.

Такого оттенка глаз, как у стоящего перед ней мужчины, Глэдис еще не доводилось встречать. Холодная ясная синева, и радужка, обведенная иссиня-черным ободком, словно прорисованная тушью! Лед, подумала она, осколки северного айсберга.

В горле застрял комок. Надо было остаться на месте, вдруг осознала она. С этим человеком шутки плохи…

— Да? — Фагерст вопросительно склонил голову.

Голос его, низкий, с легким акцентом, превосходно гармонировал с отчужденностью взгляда. Церковь уже опустела. В нескольких футах, за дверью, звучал веселый смех, но здесь, в безмолвии сгустившихся теней, Глэдис слышала только учащенный стук собственного сердца.

— Вы хотели мне что-то сказать?

Его слова прозвучали вполне вежливо, но у Глэдис почему-то перехватило дыхание. В какую-то секунду отчаянно захотелось повернуться и убежать, пока не поздно, но она никогда еще не спасалась бегством. Кроме того, зачем оставлять победу за Фагерстом? Бояться нечего, абсолютно нечего!

Глэдис выпрямилась в полный рост, отбросила волосы со лба и устремила на мужчину холодно-высокомерный взгляд, тот самый, что сделал из нее звезду журнальных обложек.

— Только то, что вид у вас прежалкий, — отчеканила она. — Играете с этой крошкой…

— Играю с… Я?

— Право же, — продолжала она, и теперь ее воркующий голосок прозвучал язвительной насмешкой, — вам не кажется, что дурачить детей как-то неспортивно? Для ваших игр подошла бы партнерша постарше, способная понять, что вы из себя представляете!

Этот варяг так долго не сводил с нее глаз, что Глэдис решила: набрала-таки пару очков! Но вот Фагерст улыбнулся, и сердце молодой женщины беспомощно затрепыхалось в груди. Он шагнул вперед, оказавшись от нее на расстоянии вытянутой руки.

— Как вас зовут?

— Глэдис, — растерянно отозвалась она. — Глэдис Рейнджер, но я не понимаю…

— Целиком и полностью с вами согласен, мисс Рейнджер. Игра становится куда увлекательнее, если играть на равных…

В его взгляде она прочла продолжение, но было уже поздно. Мартин Фагерст обнял ее за плечи, резко привлек к себе… и поцеловал.

 

2

Глэдис тайком посмотрела на часы.

Еще час, и она сможет уйти, не привлекая к себе внимания. Еще один только час! Если, конечно, она выдержит так долго.

Покрытый бело-розовой скатертью столик на шестерых уютно притулился в углу. Сосед справа, Джон Как-Его-Там, рассказывал очередной анекдот.

— Доктор Джон Как-Его-Там, — особо подчеркнула Викки, неисправимая сваха, знакомя гостей друг с другом.

Ну да, во всех отношениях приятный человек, вот только розовый кончик носа и неправильный прикус придают ему сходство с кроликом. И анекдот этот — уже девятый по счету, если не девятитысячный. Глэдис потеряла им счет где-то между креветочным коктейлем и мясом по-мадридски.

Впрочем, сегодня вечером Глэдис вообще не удавалось сосредоточиться на чем бы то ни было. Мысли ее устремлялись в одном направлении, прямиком к Мартину Фагерсту, что восседал за столиком на возвышении, рядом с разряженной куколкой-блондинкой. Однако присутствие этой особы не мешало ему наблюдать за Глэдис. Молодая женщина физически ощущала на себе пристальный, немигающий взгляд. Можно было не сомневаться: оглянувшись, она увидит два ослепительно синих лазерных луча и надменное, бронзовое от загара лицо, обращенное в ее сторону.

Теперь она знала доподлинно — это и впрямь Мартин Фагерст, бывший опекун Алека. Ведь молодому человеку пошел двадцать второй год. Викки предпочла бы отложить свадьбу.

Нелли и Алек так молоды! Глэдис до сих пор благоразумно помалкивала; но сейчас, познакомившись с дядей Александра, она удивлялась лишь тому, что сестра не проявила большей настойчивости.

В самом деле, кому нужен зять, воспитанный по образцу Эгоистичного, Самовлюбленного СС, — Сукина Сына, стало быть, — вроде Мартина Фагерста?

Именно так Глэдис его и воспринимала, как Эгоистичного, Самовлюбленного СС. Все с большой буквы! И не постеснялась напрямую сказать об этом, столкнувшись с ним лицом к лицу у входа в зал ресторана. Глэдис вообще-то намеревалась демонстративно обойти скандинавского красавца, словно пустое место, но Мартин завладел ее рукой и представился так учтиво, будто до сих пор они друг друга в глаза не видели.

Вспыхнув от негодования, молодая женщина попыталась высвободить руку. Он только расхохотался.

— Спокойно, мисс Рейнджер, — прозвучал негромкий насмешливый голос. — Вы ведь не захотите устроить очередную сцену, так? Право же, одного спектакля в день более чем достаточно, даже для вас!

— Это не я устроила сцену, это вы… вы…

— Меня зовут Мартин Фагерст.

Он потешался над ней — черт его дери! — и откровенно наслаждался ее смущением.

— Может быть, внимание толпы вам льстит? — не унимался несносный тип. — Если так, продолжайте, пожалуйста. Но учтите, сегодня герои дня — Александр и его невеста. Надо бы прикинуться пай-девочкой, мило улыбаться и делать вид, что отлично проводите время. Согласны?

Он был прав, этот наглый швед! Гости, что уже заняли места в зале, с интересом вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, кто это блокировал вход. Так что Глэдис пришлось улыбнуться — не просто мило, но прямо-таки ослепительно, словно она находилась перед камерой, а не на свадьбе. Понизив голос, Глэдис лишь выразила надежду, что действительно отлично проведет время, если мистер Мартин Фагерст сгинет, словно его и не было.

В ответ он еще крепче стиснул руку Глэдис, и в его глазах вспыхнуло темное пламя, так что она тут же пожалела о своих запальчивых словах.

— Говорите что угодно, обмануть меня вам не удастся, — тихо предупредил Фагерст. — Или вы уже забыли, чем обернулся тот поцелуй?

Глэдис густо покраснела. Мартин усмехнулся и позволил ей высвободить руку.

Нет, она не забыла! Как можно? В первое мгновение гнев и бешенство ослепили ее, но затем почти сразу же пришло головокружительное осознание того, что она льнет к широкой груди мужчины, что губы ее приоткрываются сами собой навстречу его губам… И вот, не в силах сдержать слабый стон, она подалась к нему всем телом…

— …Когда же, — мямлил Джон Как-Его-Там, — священник дошел до заповеди «не прелюбодействуй», он вспомнил, где забыл свой велосипед.

Все рассмеялись. Рассмеялась и Глэдис — правда, с некоторым опозданием.

— Классный анекдот, — хихикнул кто-то.

Джон просиял, взял бокал и повернулся к Глэдис.

— Но, кажется, вы его уже слышали, — извинился он.

— Нет, что вы, — быстро возразила она. — Я просто… Наверное, сдвиг во времени сказывается. Еще вчера я была в Лондоне, и, кажется, несчастная голова моя еще не приноровилась к здешним часам. — Глэдис улыбнулась. — Или наоборот.

— О, Лондон, Лондон! Чудесный город. Я был там в прошлом году. На деловой конференции.

— А!

— Вы тоже ездили по делу? Или отдыхали?

— По делу.

— Полагаю, вы там часто бываете. На демонстрациях мод и все такое прочее?

— Ну да, но откуда вы…

— Я вас узнал, — радостно сообщил Джон. — Кроме того, Викки упоминала о вас. Я ее дантист, ее и Нелли, и на последнем обследовании она мне заявила: «Вот подождите, на свадьбе вы познакомитесь с моей младшей сестренкой. Более обворожительной фотомодели не сыскать в целом мире». — Он заговорщицки понизил голос. — Здесь Викки ошиблась.

— Ошиблась? — Глэдис искусно изобразила недоумение. Продолжение она знала наперед. Если доктор полагает, что изобрел новый подход, он глубоко ошибается.

— Безусловно, Викки упомянула всего лишь о фотомодели номер один, а вы королева среди женщин!

Предполагается, что тут звучат фанфары, на сцену летят цветы. Глэдис устало прикрыла глаза.

— Видели бы вы так называемых «девушек моей мечты», с которыми меня пытались познакомить! — доверительно рассказывал Джон.

— Мы здесь совсем по другому поводу, доктор.

Он слегка поморщился, и Глэдис мысленно раскаялась: зачем вымещать на соседях по столу дурное настроение?

— Я хочу сказать, — поправилась она, — что я вас вполне понимаю. Вы не поверите, каких «красавцев» подсовывали мне!

— Уж эти мне свахи! — собеседник покачал головой. — Никогда не сдаются, верно? Но ведь на этот раз Викки не ошиблась? — Доктор значительно откашлялся. — Я хочу сказать, вы… не замужем и… вольны располагать собой?

Ох, Викки, что же я с тобой сделаю! — обреченно подумала Глэдис. Уже не первый год сестра пыталась устроить ее личную жизнь. После того как Глэдис рассталась с Кевином, Викки как с цепи сорвалась.

— Ну хорошо, — твердила Викки. — Сначала ты не желала заводить семью, потому что карьера отнимала все твое время. Потом ты убедила себя, что этот гад сам поднимет вопрос о законном браке, но, удивительное дело, он и не подумал…

— Не желаю говорить на эту тему! — обрывала ее Глэдис, но Викки не отступала и вдохновенно описывала радости законного брака, как будто сама не разошлась с мужем много лет назад.

Сестра унялась, лишь когда Глэдис процедила сквозь зубы, что, если подвернется приличный человек, она, так и быть, свяжет себя нерушимыми узами… Только не в этой жизни, мысленно добавила она. Зачем нужен муж? Только для того чтобы открыть банку консервов. Ну и еще для секса.

В продаже есть недурные открывалки. Что до секса… удовольствие от него не так уж и велико. Это она усвоила за время общения с Кевином. Может быть, если не заниматься карьерой, то секс играет большую роль… Возможно, есть на свете женщины, которые слышат музыку и видят россыпи цветных искр, когда оказываются в постели с мужчиной. Но если жизнь и без того полна и насыщенна, секс не более чем биологическая потребность, вроде еды или питья…

— Простите, — мямлил тем временем Джон. — Наверное, мне не стоило спрашивать.

— О чем вы? — Глэдис недоуменно заморгала.

— Ну… вольны ли вы располагать собой?

— Нет, не извиняйтесь, что вы! Я… гм… польщена… Просто, видите ли… мои вечные разъезды и…

— Мисс Рейнджер!

Глэдис похолодела. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто подошел к ней сзади.

Она чуть повернулась. Мартин стоял у столика, мило улыбаясь.

— Да? — холодно осведомилась она.

— Я подумал, может быть, вы не прочь потанцевать?

— И ошиблись!

— Но ведь это же наш танец!

Глэдис непонимающе воззрилась на него. До сих пор она не прислушивалась к оркестру. И только теперь осознала, что на смену попурри из популярных мелодий пришел вальс.

— Танец как раз для нас, — пояснил Мартин. — Старомодный вальс для старомодной девочки. — Он улыбнулся. — Простите. Следовало сказать: «для взрослой женщины», я полагаю?

— Вы правильно предположили, мистер Фагерст. Впрочем, это неважно. В моем сердце не вспыхнуло ни искры интереса, увы!

— По отношению к вальсу?

— Вальс — это прекрасно. — Глэдис любезно улыбнулась, подыгрывая собеседнику. — Вы сами не вызываете во мне ни искры интереса, будь то на танцплощадке или вне ее.

За столом затаили дыхание. Все взгляды обратились к Глэдис, но она словно не замечала этого. Какая разница! Мартин Фагерст получит по заслугам, а остальное ее не касается.

— Вы, должно быть, вращаетесь в очень странном обществе, мисс Рейнджер. В моем кругу приглашение на танец еще не означает предложения сойтись поближе. Во всяком случае, о чувствах и речи не идет.

Черт побери мерзавца! Ни осадить его, ни даже смутить ей не удалось. Он откровенно забавлялся: сперва улыбнулся своей жертве, затем каким-то непостижимым образом обратил ехидное замечание Глэдис против нее же самой!

Так, главное — не растеряться!

— А в моем кругу, — мило сообщила она, — мужчина, который приходит на вечеринку с подругой, а затем принимается обхаживать другую женщину, называется…

— Эй, — раздался веселый голос, — как у нас тут дела? Веселитесь от души?

Глэдис обернулась через плечо. Невеста и жених, совершая обход зала, остановились у столика и благодушно озирали гостей.

— Да, — подтвердил кто-то, откашлявшись. — Мы тут развлекаемся лучше некуда, Александр.

— Ну вот и отлично. Рад слышать! — Юноша усмехнулся, перевел взгляд с Глэдис на Мартина, и уголки его губ неудержимо поползли вверх. — Класс! Я вижу, вы уже познакомились, друзья мои!

Гостья, сидящая напротив Глэдис, едва не подавилась от смеха и закрыла рот салфеткой.

— Конечно, познакомились, — невозмутимо подтвердил Мартин.

Нелли склонила головку на плечо жениха.

— Мы так и знали, что вы очень быстро найдете общий язык…

О нет, мысленно застонала Глэдис. Я в ловушке. Свахи, повсюду свахи!

— На тему? — строго спросила она.

Нелли удивленно изогнула бровь.

— Что-что?

— Назови хотя бы одну тему, в пределах которой мы очень быстро нашли бы общий язык, — любезно уточнила Глэдис, хотя внутренний голос настойчиво советовал ей помолчать.

Соседка по столу снова захлебнулась смехом. Нелли озадаченно воззрилась на жениха. Александр галантно пришел ей на помощь.

— Ну, — начал он, — вы оба так много путешествуете! Вот, например, Англия…

— Англия?

— Ну да, дядя Мартин только что приобрел квартиру в Лондоне. Мы подумали, ты подскажешь ему, где лучше купить всякую всячину… Ну, мебель и прочее, ведь ты часто бываешь в Лондоне.

— Совсем нет, — быстро отозвалась Глэдис. Затем оглянулась на соседа и смущенно пояснила: — Я хочу сказать, сейчас я в Лондоне подолгу не задерживаюсь.

— А где задерживаетесь? — вежливо осведомился Мартин.

Где, интересно, не задерживается он? Глэдис мысленно составила список европейских городов, особенно притягательных для финансовых воротил.

— В Лос-Анджелесе, — объявила она и сразу же поняла, что сделала неправильный выбор.

— Какое совпадение! — протянул Мартин, улыбаясь краем губ. — Я как раз купил там квартирку.

— Вы сказали, что в Лондоне!

— Лондон, Лос-Анджелес… — Он неопределенно пожал плечами. — По долгу службы мне приходится бывать во многих городах, мисс Рейнджер, и ночевать я предпочитаю в собственном гнезде и распоряжаться своим, а не гостиничным добром.

— Вроде той блондиночки, что приехала с вами сегодня? — мило поинтересовалась Глэдис.

— Тетя Глэ-дис! — фыркнула Нелли, задыхаясь от смеха.

— Все в порядке, Нелли, — негромко отозвался Мартин, не сводя глаз с фотомодели. — Твоя тетя и я отлично друг друга понимаем. Верно, мисс Рейнджер?

— Абсолютно верно, мистер Фагерст. — И Глэдис обернулась к дантисту, который так и застыл на месте, открыв рот, равно как и остальные сотрапезники. — Не хотите ли потанцевать, Джон?

Тот побагровел и оглянулся на Мартина.

— Но я подумал… Мне казалось…

— Вы ошиблись, сэр. — Голос Фагерста звучал вполне учтиво, но его глаза вспыхнули гневом. — Пока мисс Рейнджер во всеуслышание излагала свои крайне интересные взгляды, я успел передумать. — Он повернулся к Нелли и просиял улыбкой. — Дорогая, сочту за честь, если вы ненадолго покинете Александра и подарите мне этот танец.

— С удовольствием!

Девушка шагнула в его объятия, и в то же самое мгновение дантист закружил в вальсе Глэдис.

Так тебе и надо, подумала она удовлетворенно, оглядываясь через плечо. Должно быть, привык к легким победам! Ну что ж, пусть в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем затевать свои дурацкие игры.

Кэрол Керби нервничала: она то скрещивала руки на груди, то рассеянно барабанила пальчиками по оконному стеклу взятого напрокат «вольво».

— Право же, Мартин, — негодовала она, — не понимаю, почему ты не заказал лимузин.

Не сводя глаз с извилистой горной дороги, Фагерст хмуро кивнул. Упрек прозвучал уже раз шесть с тех пор, как город остался позади.

— До отеля уже недалеко, — утешил он. — Почему бы тебе не подремать немного?

— Я не устала. Я просто говорю, что…

— Я понял твою мысль. Ты бы предпочла другую машину.

— Вот именно.

— «Кадиллак» или «линкольн» и, конечно, с наемным шофером.

— Вот-вот. А то еще вызвал бы Смита. Раз уж затащил меня в это захолустье, так, по крайней мере, обеспечил бы какой-никакой комфорт. С какой стати терпеть лишние неудобства?

Мартин рассмеялся.

— Ну какое же это захолустье, Кэрри! От отеля до города не более сорока миль.

— Ради Бога, не воспринимай все буквально! Я отлично знаю, где эта мерзкая гостиница. А то мы не провели там прошлую ночь? — Кэрол снова беспокойно заерзала.

Если подол ее платья поднимется чуть выше, он вообще исчезнет, отрешенно подумал Мартин.

— Кстати, раз уж речь зашла об отеле… Поскольку там нельзя заказать ужин в номер…

— Там можно заказать ужин в номер.

— Не придирайся к словам! После десяти вечера заказы не принимаются. Ты разве не помнишь, что случилось, когда я попросила чаю?

Мартин крепче вцепился в руль.

— Помню, Кэрри. Директор гостиницы изъявил готовность собственноручно заварить чай и отнести его тебе в номер.

— Чепуха! Мне хотелось чая с травами, а у него нашлись только дурацкие пакетики! И я тебе уже сто раз повторяла: терпеть не могу, когда ты зовешь меня Кэрри!

Да что за чертовщина? — устало подумал Мартин. Он не женат на этой женщине, но посторонний наблюдатель непременно решил бы, что видит перед собою супругов, кои грызутся на протяжении вот уже лет десяти, не меньше.

Впрочем, перебранки порой бывают забавными. Вот, например, эта родственница Нелли… Глэдис Рейнджер порядком взбесила его, выставила полным идиотом перед Александром и гостями, но, нельзя ни признать, она умница каких мало, блестяще парирует колкости…

— «Кэрри» наводит на мысль о героине дурацкого вестерна!

А какая она красавица! Какое пленительное лицо. Известная фотомодель Глэдис Рейнджер… Мартин привык думать, что натурщицы — существа бесполые, сплошь кожа да кости, но фигура Глэдис изумляет плавной округлостью очертаний… Воплощенная женственность! Не потому ли он пригласил ее на танец? Чтобы заключить в объятия эту безупречную красоту, ощутить под ладонями бархатистую кожу и убедиться, так ли она нежна и податлива, как кажется на первый взгляд?..

— И зачем ты так гонишь машину? Ничего не могу разглядеть в окне. Темно — хоть глаз выколи!

Мартин стиснул зубы и нажал на газ.

— Обожаю превышать скорость, — отозвался он. — А тебе с какой стати следить за дорогой, если за рулем я?

Ответа не последовало. Даже Кэрол сообразила, что лучше придержать язык. Она откинулась на спинку сиденья, скрестив руки на груди и всем своим видом давая понять, что обиделась не на шутку.

В машине воцарилась тишина. Мартин позволил себе расслабиться, но тут снова раздался пронзительный голосок подружки:

— Честное слово, некоторым людям не помешала бы толика здравого смысла.

— Это верно, — хмыкнул Мартин.

— Ты только подумай, что за нахалка!

— Кто?

— Ну та особа, что ворвалась в церковь таким скандальным образом! С копной рыжих крашеных волос.

Мартин расхохотался. Ах вот, оказывается, в чем причина дурного настроения Кэрол?

— Неужто крашеных? — небрежно переспросил он. — Я не заметил.

— Еще бы, — фыркнула Кэрол. — Мужчины вообще ничего не замечают. Вас так просто обвести вокруг пальца!

Чистая правда, мысленно согласился он. Что произошло с ангельским характером Кэрол? Канул в Лету, словно его и не было вовсе!

— А платье! Честное слово, будь юбка хоть на дюйм короче…

Мартин опустил взгляд на стройные ноги спутницы. Ее собственная юбка, точнее узкая полосочка шелка на бедрах, словно сгинула в никуда — вместе с остатками добродушия и обольстительной манерой растягивать слова.

— Насколько я поняла, она приходится Нелли теткой.

— Кто? — удивился Мартин.

— Не строй из себя идиота! — Кэрол набрала в легкие побольше воздуха. — Эта особа, — пояснила она более спокойно, — особа в непотребном платье и с крашеной пергидролем гривой.

Впереди показался поворот к отелю. Мартин сбавил скорость и выехал на посыпанную гравием аллею.

— Она фотомодель.

— Вот-вот, фотомодель. Все они — развратные твари. А уж эта похлеще других. Говорят, у нее перебывало с дюжину любовников.

Машина подскочила на колдобине. Сощурившись, Мартин свирепо крутанул руль.

— Неужели? — спокойно отозвался он. — А что еще ты о ней знаешь?

— О ней?.. — Кэрол искоса глянула на собеседника. Затем порылась в сумочке и извлекла на свет круглое зеркальце. — Я не слушаю сплетен, — безмятежно продолжала она, поправляя искусно уложенную прическу. — Но что хорошего можно сказать об особе, которая позирует нагишом?

Пленительный образ обнаженной Глэдис Рейнджер огненным видением вспыхнул в сознании. Усилием воли Мартин заставил себя сосредоточить внимание на последних ярдах дороги.

— Нагишом?

— Именно. Она снялась для рекламы в последнем выпуске «Элль» или «Фамм», не помню точно. — Кэрол затолкала зеркальце обратно в сумочку. — Очень элегантно и роскошно вышло. Такой шикарный снимок, знаешь, из тех, что делают сквозь кисею или что-то похожее. Ей это только на пользу: дамочка-то уже старовата. Правда-правда! Стоит в чем мать родила!

Услужливое воображение снова нарисовало обольстительный образ Глэдис, на этот раз на фоне его собственной спальни. Мартин откашлялся.

— Любопытно…

— Да ну, дешевка. Сущая дешевка… И почему ты так заинтересовался ею?

— Ты городишь чушь!

— Я видела, как ты на нее смотрел, и, позволь заметить, мне это очень не понравилось. У тебя есть определенные обязательства по отношению ко мне…

Мартин затормозил у входа в небольшой отель, заглушил двигатель.

— Обязательства? — Он медленно повернулся к раздраженной женщине.

— Именно так! Мы уже давно вместе. Неужели для тебя это ничего не значит? И сегодня… Ты целый день пялился на эту девицу. Почему ты так себя ведешь?

— Потому что мне так хочется! Потому что я не принадлежу тебе! Потому что эта женщина заинтриговала меня так, как никогда не удавалось тебе даже в самом начале нашего знакомства!

И Мартин вздохнул. Уже поздно, оба устали — для принятия решений не место и не время. Он ласково провел ладонью по щеке Кэрол, перегнулся и открыл дверцу.

— Ты ступай, — мягко предложил он. — Подожди в холле, пока я поставлю машину.

— Теперь видишь, что я была права? Если бы мы приехали в лимузине, шофер позаботился бы о машине и тебе не пришлось бы бросать меня одну черт знает где! Но нет, ты всегда настоишь на своем, а до моих чувств тебе дела нет!

Мартин оглянулся на ярко освещенный вход. В лучах резкого флюоресцирующего света лицо Кэрол вдруг показалось ему отталкивающим. Эти капризно поджатые губы, эти искаженные ревностью черты… Ни следа былого очарования!

— Уже поздно, Кэрри, — примирительным тоном заметил он. — Не будем ссориться.

— Только не думай, что заткнешь мне рот, прикидываясь ягненочком! И в который раз повторяю: не называй меня Кэрри!

Лицо Мартина словно окаменело. Снова наклонившись вправо, он резко захлопнул дверцу и повернул ключ зажигания.

— Минуточку! Парковать машину ты будешь без меня! Я не собираюсь возвращаться по гравию в этих туфлях!

Но Фагерст уже развернул машину, снова вырулил на аллею и покатил вниз по холму.

— Мартин? Что ты затеял?

— Еду в Лос-Анджелес.

— Как, прямо сейчас? Но ведь уже поздно. А мои вещи? Мои платья, косметика? Мартин, это нелепо!

— Как только я завезу тебя домой, я позвоню в отель и велю им отослать вещи по почте.

— Завезешь домой! Как это — домой? Зачем домой? Разве мы едем ни к тебе?

— Ты была права, говоря об обязательствах, — обманчиво мягко проговорил Мартин. — У меня действительно есть долг по отношению к тебе. — Он на мгновение посмотрел на спутницу и снова перевел взгляд на дорогу. — Мой долг — сказать тебе правду: мне приятно было с тобой общаться, но…

— Но что? Что это такое, а? Ты даешь мне отставку?

— Кэрол, успокойся!

— Заткнись! — взвизгнула она. — Послушайте, мистер Фагерст, может, вы и вольны распоряжаться своими подчиненными, но со мной этот номер не пройдет!

— Послушай, давай обойдемся без сцен! Мы оба знали, что наши отношения не продлятся вечно…

— А я вот взяла и передумала! Как ты смеешь вышвыривать меня за порог только потому, что нашел себе дешевую…

— Я никого себе не нашел, — холодно перебил Мартин. — Я просто сообщаю тебе, что наши отношения себя исчерпали.

— Это ты так считаешь! А мне вот кажется, что ты дал мне повод питать определенные надежды. Мой адвокат уверяет…

Кэрол умолкла на полуслове, ротик ее беспомощно открывался и закрывался, словно у рыбы, выброшенной на берег, но было уже поздно. Мартин вырулил на обочину, остановил машину и развернулся к ней; выражение его лица внушало такой ужас, что молодая женщина испуганно отпрянула.

— Твой адвокат?! Хочешь сказать, что уже обсуждала наши взаимоотношения с адвокатом?

— Нет, что ты! Ну, то есть в частной беседе… за чашкой чая… Послушай, Мартин, я всего лишь хотела позаботиться о себе. — В свете фар встречного автомобиля Фагерст заметил, как Кэрол жестко сощурилась. — Разве я была не права? Ты полагаешь, от меня так просто избавиться? Вздумал подыскивать мне замену?..

Мартин включил радио. Пробежался пальцами по кнопкам, нашел станцию, где играли нечто громкое и бравурное, так что вопли Кэрол потонули в раскатах аккордов. Затем снова выехал на дорогу и резко прибавил скорость.

Воскресной ночью пробок на дороге не бывает. Не прошло и получаса, как «вольво» уже въезжал в пределы Лос-Анджелеса. Еще несколько минут, и машина затормозила у дома Кэрол.

— Мерзавец! — прошипела женщина, выходя из машины.

«Вольво» легко стронулся с места и исчез в ночи.

 

3

Джин Джефферсон состояла при Мартине Фагерсте в должности личной секретарши с незапамятных времен.

Счастливое замужество и любимая работа, — что еще нужно для счастья? У Джин было и то и другое. Не этим ли объяснялась ее благодушная невозмутимость? Да и за много лет работы с таким человеком, как Мартин Фагерст, женщина ко всему привыкла.

Однако даже Джин с трудом сдержала изумление, когда в понедельник утром ее босс ворвался в офис, отрывисто бросил: «Привет!», а затем велел ей лично прогуляться к газетному киоску за углом и купить все номера модных журналов, что только найдутся в продаже.

— Модные журналы, мистер Фагерст?

— Модные журналы, миссис Джефферсон. — Лицо Мартина превратилось в каменную маску. — Вы поняли, что я имею в виду? «Элль», «Фамм»… Словом, все, что есть.

— Да, сэр…

Ну-с, ее босс всегда отличался непредсказуемостью, размышляла Джин, семеня к лифту. И только когда двери открылись на первом этаже, миссис Джефферсон позволила себе улыбнуться краем губ. Глава «Фагерст импайр» вполне может позволить себе некоторую эксцентричность…

Вероятно, мистер Фагерст задумал купить издательство. Или даже два-три, решила про себя секретарша, снова поднимаясь на лифте с ворохом блестящих журналов.

Аккуратно водрузив увесистую стопку на стол, миссис Джефферсон пододвинула ее поближе к боссу.

— Пожалуйста, мистер Фагерст. Надеюсь, подборка вас устроит.

Мартин кивнул.

— Нужно ли послать букет роз мисс Керби, как обычно?

Глава корпорации на мгновение оторвался от бумаг. В кабинете явственно повеяло арктическим холодом: этот леденящий взгляд изничтожал зарвавшихся конкурентов на месте…

— В этом нет необходимости.

— Ох, простите, сэр, я подумала, что…

— Кстати, если мисс Керби позвонит, меня нет.

— Да, сэр. Это все?

Но Мартин уже склонился над столом.

— Да, все. Когда освобожусь, дам вам знать.

Джин кивнула и притворила за собою дверь.

Итак, не без удовольствия размышляла пожилая дама, Кэрол Керби — эта обольстительница с кошачьей улыбкой и коготками под стать — получила отставку. Вот и славно! На своем веку Джин перевидала немало женщин, удостоившихся внимания ее босса. Все как одна — красавицы и по большей части — достаточно тактичны или, по крайней мере, достаточно умны, чтобы заручиться расположением секретарши. Но Кэрол Керби с самого первого дня показала зубки.

Секретарша села за свой стол. Теперь уже не оставалось сомнений, зачем мистер Фагерст заказал журналы мод! На протяжении ближайших двух месяцев он с головой уйдет в бизнес, напрочь позабыв о личной жизни. Так всегда бывает, когда обрывается очередная интрижка. Самое время основать новое коммерческое предприятие! А потом появится следующая роскошная девица, которая с самого начала знает, что она лишь временное развлечение, однако будет отчаянно надеяться урвать приз.

О да, такие всегда себе на уме, хотя сам мистер Фагерст об этом и не подозревает!

Джин по-матерински улыбнулась. Некогда она верила, что босс встретит и полюбит достойную женщину. Теперь — нет. Мистер Фагерст никогда не заговаривает о своем неудачном браке, однако пережитое потрясение, видимо, сделало его убежденным холостяком.

Удивительно: этот человек готов поставить на карту все ради еще нескольких миллионов, но в сердечных делах рисковать не решается!

Проглядывая журналы, разбросанные по столу, Мартин досадливо хмурился. Крикливые заголовки гласили: «Право первой ночи: чего требовать от мужчины?», «Двадцать пять уловок обольщения», «Эротические сны: что они означают?», «Супермини для потрясающих ног!».

Неужели для этакой дряни находятся потребители? Он часто видел, как Кэрол, свернувшись калачиком в кресле, перелистывает красочные журналы, но никогда не приглядывался к обложкам, не говоря уж о содержании. И к фотомоделям тоже никогда не приглядывался, размышлял Мартин, хмурясь все сильнее. Почему у них такой вид, словно целый месяц крошки в рот не брали? Ну что привлекательного в женщине, у которой кости наружу торчат? И эти капризные мордашки! Он помедлил, разглядывая недокормленную малолетку с ярко накрашенным личиком. Она глядела на него со страницы с таким недовольным выражением, словно только что съела целый лимон без сахара. Кому приглянется такая физиономия?

Мартин тяжело вздохнул, закрыл журнал и потянулся за следующим. Но фотографии Глэдис не оказалось и там. Значит, Кэрол солгала? Впрочем, какая разница! На что ему сдалась эта фотография? Он послал секретаршу за журналами под влиянием минутной прихоти — и только.

Да ладно, кого ты пытаешься обмануть? — противненько проскрипел внутренний голос. Это вовсе не минутная прихоть. Ты глаз не сомкнул всю ночь, а если и задремывал, то в мозгу возникали обрывочные видения, манящие образы, из тех, что снятся мальчишкам-подросткам, а чресла ныли, словно охваченные пламенем…

А, вот она! Глэдис Рейнджер!

Кэрол ошиблась. Глэдис позировала одетой, и Мартин облегченно откинулся в кресле, хотя причину внезапной радости он не смог бы объяснить толком даже себе. Она стояла спиной, через плечо глядя на зрителя. Спина и плечи были обнажены; каскад серебристого шелка спускался от талии до самого пола, драпируя бедра и расходясь внизу изящными складками, так что взгляду открывались точеные ножки. Пышная волна волос цвета пронизанной солнцем бронзы струилась по спине языками темного пламени, оттеняя бархатисто-кремовую кожу.

Мартин не сводил глаз с фотографии. Ну вот тебе и Глэдис. Что же дальше? — холодно внушал себе он. Женщина — и этим все сказано. Да, красивая, да, желанная, но стоит ли она тех горячечных снов, что мучили его всю ночь?

Он захлопнул журнал, бросил его поверх остальных и отнес всю стопку на низкий журнальный столик в противоположном углу кабинета. Пусть Джин с ними разбирается: захочет — выбросит, захочет — раздаст служащим. Ему они не нужны, и до Глэдис Рейнджер ему дела нет.

Вот так-то лучше. И Мартин позволил себе удовлетворенно расслабиться, наслаждаясь чувством триумфа.

Утро изобиловало возможностями заново пережить то же самое чувство, однако почему-то оно не приходило.

Возникла проблема с небольшим предприятием, совсем недавно ставшим частью «Фагерст импайр». Консультанты корпорации определили, в чем состоит трудность, однако разрешить ее не смогли. А Мартин смог — после двух часов напряженных раздумий. Спустя какое-то время он провел несколько консультаций со своими банкирами в Милане и Бонне и оформил многомиллионную сделку, которая ждала своей очереди вот уже месяц.

В двадцать минут первого Мартин принялся перелистывать записи, которые Джин положила ему на стол в порядке подготовки к брифингу, назначенному на час дня, но так и не смог сосредоточиться. В десятый раз перечитывал он одну и ту же фразу, стараясь вдуматься в смысл, но тщетно.

Наконец, сдавшись, Мартин, отодвинулся в кресле от стола. Затем встал и прошелся по кабинету из конца в конец. На полочке рядом с диваном, как раз напротив журнального столика, всегда стоял термос с горячим кофе.

Он помедлил, поморщился, опустил взгляд на стопку журналов. Номер с фотографией Глэдис лежал сверху. Мартин взял его, открыл на нужной странице… и загляделся на фото. Эти шелковистые локоны… Или они только кажутся мягкими и нежными, а на самом деле жестки от лака, как волосы Кэрол? Что за благоухание ощутит он, прильнув губами к изящной ложбинке у основания шеи?

Черт, да что с ним такое? Он никогда больше не увидит эту женщину, не прикоснется к ней, не поцелует…

В глазах фотомодели читалась неприступная холодность, а губы, напротив, казались нежными, влекущими… и по-детски беззащитными… Он знал, они не лгут. Разве можно забыть то мгновение, когда эта гордячка уступила порыву страсти, внезапно охватившему их обоих, и покорилась ему властному поцелую?..

Он напрягся, вспоминая, как струнами натянулись нервы и пламя разлилось по жилам…

Что за нелепость! Потерять голову из-за пустяка!.. Нет, ни за что! Эта беда поправима, уже холодно размышлял он. Клин клином вышибают. Затащить ее в постель — и все дела.

Однако девица неуступчива. Ведь и у нее в крови бушевал пожар. Мартин видел: ее влечет к нему так же сильно, как и его к ней, но упрямице почему-то понадобилось изображать недотрогу. Она, надо думать, бросит трубку раньше, чем он успеет сказать…

Губы Мартина скривились в усмешке. Реклама! Прелестная сирена приманивает покупателей к новым телефонным аппаратам. А компания-производитель… Ну да, именно эту компанию «Фагерст импайр» купила пару месяцев назад.

И он потянулся к телефону.

Десять минут спустя, отменив и брифинг и ланч, он уже гнал машину к студии, где делались очередные снимки для рекламной компании.

— Глэдис, детка, ракурс неудачен, — суетился Лаупер. — Головку чуть вправо! Так… хорошо!

Чего уж тут хорошего? — мрачно размышляла Глэдис. День выдался отвратительный. И занимается она сущей ерундой. Ну почему все на свете — от зубной пасты до моторных лодок — надо рекламировать через секс?

— Еще чуть правее. Да, так. Ты можешь улыбнуться пошире?

Она не могла. Ну не в настроении она сегодня улыбаться, что тут поделаешь!

— Глэдис, бэби, давай-ка включайся! У тебя такой вид, будто ты со скуки помираешь!

Так оно и есть! Все лучше, чем злиться, вспоминая о вчерашнем.

— Эт-то еще что за гримаса? Не пойдет, дорогуша. А ну-ка расслабься. Представь себе ситуацию: ты — на палубе собственной яхты, вокруг лазурное море… — И Лаупер понес разную чушь, расписывая голубое небо, белоснежные облака…

Глэдис вздохнула. Это — ее работа, и ничего тут не попишешь. Кому какое дело, что она всю ночь не сомкнула глаз и встала поутру в отвратительном настроении! А тут еще позируй в бикини на фоне идиотской декорации, изображающей море и небо, ощущая себя полной кретинкой! Какое отношение бикини, море и небо имеют к продаже телефонов?

— Глэдис, ради Бога, ты опять отвлеклась! Сосредоточься, киска. Подумай о чем-нибудь хорошем. О том, где ты сегодня ужинаешь, например. Или как провела уик-энд… Я знаю, что сегодня понедельник, но ведь и по понедельникам бывают в жизни праздники!

Где она сегодня ужинает? На кухне — вот где, а в меню значится творог, зеленый салат, а в качестве главного блюда — новый триллер и кофе.

Что же до того, как она провела уик-энд… Если бы Лаупер знал! И как она позволила эту типу так себя унизить?..

— Эй, да что происходит? Глэдис, детка, то ты дулась на весь свет, а теперь вдруг рассвирепела не на шутку! Ну же, девочка моя! Подумай о чем-нибудь приятном — и держись этой мысли!

О чем-нибудь приятном? Заехать бы Мартину Фагерсту кулаком прямехонько в челюсть!

— Отлично!

А потом коленом в то самое, наиболее уязвимое место!

— Класс! — Лаупер забегал вокруг нее с камерой. — Главное, не потеряй нить, о чем бы ты там ни думала, потому что настрой сработал!

И еще с размаху в солнечное сплетение!

— Великолепно, Глэдис. Так держать!

И почему она этого не сделала? Потому что на них и так все пялились, вот почему. Еще не хватало затеять драку на свадьбе у родной племянницы! Испортить новобрачным праздник!

— Подними глазки, милочка. Так. Теперь наклони головку. Отличненько. А на этот раз мне нужно пламя страсти. Улыбка, которая говорит: вот по этому телефону я закажу билет на авиарейс и через несколько часов перешагну порог роскошной каюты и окажусь в объятиях роскошного мужчины. — Лаупер наклонился вперед и развернул камеру. — Ты ведь знаешь хоть одного роскошного мужчину?

Да, Мартина Фагерста.

Глэдис похолодела. Неужели ее губы произнесли это имя вслух? Нет, благодарение Господу. Лаупер по-прежнему плясал вокруг нее, намертво приклеившись к камере.

Фагерст, несомненно, роскошный мужчина. Мускулистое тело. Незабываемое лицо, черты которого словно высечены из гранита. А глаза такой синевы!.. И губы, резко очерченные и жесткие на вид, но на самом-то деле жаркие, властные, сводящие с ума…

— Получилось! — Камера Лаупера стрекотала и пощелкивала до тех пор, пока не закончилась пленка. Затем фотограф бережно положил фотоаппарат на рабочий столик и захлопал в ладоши: — Потрясающе, бэби! Это выражение лица, этот взгляд… Блеск!

Глэдис поставила телефонный аппарат на пол, поднялась на ноги и потянулась за махровым халатом, небрежно брошенным на спинку стула.

— Мы закончили?

— Да! И ты, разумеется, не скажешь мне, кто он такой? — Лаупер хихикнул.

— Не понимаю, о чем ты, — отозвалась Глэдис, натянуто улыбаясь. — Я думала лишь об ужине…

— С таким выражением лица, как у тебя, женщины думают не о бифштексах, — похотливо ухмыльнулся Лаупер. — Кто этот счастливчик и почему он меня обставил?

— А может быть, мисс Рейнджер говорит правду?

Глэдис резко развернулась. Чуть насмешливый мужской голос доносился откуда-то из полутьмы: ослепительный свет прожектора заливал подиум, по углам затаились тени…

— В конце концов время ланча давно прошло!

Сердце Глэдис беспомощно забилось в груди. Нет, нет, не может быть!..

Но было именно так! Из полумрака выступил Мартин Фагерст собственной персоной! Словно растаяла пелена тумана…

— Приветствую вас, мисс Рейнджер.

А она-то надеялась, что никогда больше не увидит этого человека! Поплотнее запахнула халат, Глэдис недобро сощурилась.

— Что вы тут делаете, мистер Фагерст?

— Глэдис? — потребовал ответа Лаупер. — Ты знаешь этого парня? Ты назначила ему здесь встречу?

— Я его не знаю, — отчеканила фотомодель.

Мартин улыбнулся.

— Разумеется, она меня знает. Вы же слышали, как она назвала меня, верно?

— Я его не знаю и, уж во всяком случае, сюда не приглашала! Можешь мне поверить.

Фотограф решительно шагнул вперед.

— Эй, приятель, ты слышал, что сказала дама. Здесь тебе не музей. Хочешь делать бизнес со мной, позвони моему агенту.

— У меня дело к мисс Рейнджер.

— Приятель, ты оглох, что ли? Я повторяю…

— Знаешь что, — негромко отозвался Мартин, окидывая Лаупера взглядом, — лучше отойди в сторону и не ввязывайся!

Владелец студии побагровел.

— Ты здесь распоряжаться вздумал?!..

— Лаупер, прошу тебя, не надо! — вмешалась Глэдис.

Кротостью нрава фотограф не отличался, недаром среди завсегдатаев местного бара он пользовался репутацией задиры и скандалиста. В деле Глэдис его еще не видела, зато наблюдала результаты: царапины и синяки, и однажды — подбитый глаз. Она напряглась, но тут же успокоилась. Что-то в лице посетителя заставило Лаупера отступить.

— Не хватало мне скандала в студии, — проворчал он, растерянно моргая.

— Никакого скандала и не будет, — любезно заверил его Мартин и обратился к Глэдис: — У меня есть полное право здесь находиться. Позвоните в рекламное агентство, назовите мое имя, и вам все объяснят.

— Объяснят — что? Что вы Господь Бог?

— Объяснят, что компания «Блю лайнз» принадлежит мне.

— Так вы тот самый Фагерст? — охнул Лаупер.

— К прискорбию, да!

— Не будь дураком, Лаупер. — Глэдис демонстративно игнорировала гостя. — Из его уверений отнюдь не следует, что он и в самом деле владеет компанией!

— Здесь ты мне поверь, — проворчал фотограф. — Я прочел об этом в газете. Он и правда откупил «Блю лайнз».

— Поздравляю, мистер Фагерст. Однако это еще не дает вам права врываться в студию, словно к себе домой!

— Пожалуй, что так, — улыбнулся Мартин.

— И не дает вам права меня преследовать.

— А я вас не преследую, мисс Рейнджер. Я слышал, что сегодня будут съемки. Мне стало любопытно, я решил прийти посмотреть.

— И я тут ни при чем?

— Нет, — солгал Мартин.

— В таком случае, вы меня извините, если…

Глэдис направилась было к двери, но Фагерст схватил ее за руку.

— Пообедаем сегодня вместе?

— Нет.

— В ресторане «Желтый одуванчик»? Или в «Речной прохладе»? Сегодня такой замечательный день, мисс Рейнджер!

— Был, пока не появились вы, — уточнила молодая женщина.

Фотограф откашлялся.

— Ну, ребята, — начал он, бочком отступая к двери, — если я вам не нужен…

— Подожди! — закричала Глэдис. — Лаупер, ты…

Но фотограф уже исчез. Звук шагов угас вдалеке. Где-то хлопнула дверь — и воцарилась тишина.

— Зачем вы все усложняете? — тихо спросил Мартин.

— Я? — холодно отозвалась Глэдис, демонстративно опуская глаза: железные пальцы сжимали хрупкое запястье, словно в тисках. — Отпусти, пожалуйста.

Мартин спохватился. Он разомкнул пальцы, вздохнул глубже и начал снова:

— Мисс Рейнджер, Глэдис… я знаю, начало было положено неудачное…

— Вы ошибаетесь. О «начале» речь вообще не идет. Вы играете в кошки-мышки, но, что до меня, считайте, что мы вообще не встречались.

— Это нетрудно исправить. Поужинайте со мной сегодня вечером!

— Сегодня вечером я занята.

— Тогда завтра.

— И завтра тоже. И прежде чем вы продолжите, позвольте сообщить, что ближайшие несколько лет расписаны по часам.

Магнат рассмеялся, и ее глаза вспыхнули гневом.

— Я сказала что-то смешное, мистер Фагерст?

— Меня зовут Мартин. И я всего лишь гадал, кто из нас лучший притворщик?

— Кто из нас… — Она вспыхнула. — Послушайте, мистер Фагерст…

— Мартин.

— Мистер Фагерст. — Глэдис сощурилась. — Позвольте мне объяснить вам ситуацию в простых и доступных словах, так, чтобы поняли даже вы. Во-первых, вы мне не нравитесь. Во-вторых, вы мне опять не нравитесь. И в-третьих, меня не интересуют ланчи. Или ужины. Или любые другие трапезы.

— Слишком много мужчин стоят в очереди?

Боже, как ей хотелось пощечиной стереть наглую ухмылку с его физиономии!

— О да, именно, — подтвердила Глэдис. — Отдельная запись на утро, день и вечер, а паре-тройке особо привилегированных иногда дозволяется явиться еще и к чаю. Так что, сами видите, для вас в моем расписании совсем нет места.

Теперь он хохотал в открытую, голубые глаза так и искрились лукавством, и это сводило Глэдис с ума. Сейчас она и впрямь даст волю кулакам, с размаху ударит в самодовольно выпяченную грудь…

Или обнимет за шею, прильнет к нему всем телом и станет целовать до тех пор, пока он не подхватит ее на руки и не унесет в неясный полумрак…

Их взгляды встретились.

Он знал все. Глэдис поняла это сразу. Фагерст уже не смеялся, он прочел ее мысли, словно раскрытую книгу.

— Нет, — прошептала она, отворачиваясь.

Услышала, как Мартин назвал ее по имени, но не повернулась. Повинуясь внутреннему голосу, спасаясь не от Мартина, но от себя самой, побежала в гримерную, распахнула дверь, захлопнула ее за собою. И обессиленно прислонилась к косяку. Ее била дрожь, сердце неистово колотилось в груди.

Мартин застыл на месте, отрешенно глядя на закрытую дверь. Как она злилась на него! Негодовала, зная, что он ее беззастенчиво дразнит! И вдруг, словно по волшебству, все переменилось. Прекрасное лицо побледнело, в нем отразилось смятение… и понимание. Он тоже все понял, и испепеляющее пламя взметнулось в груди, грозя поглотить их обоих…

Глэдис испугалась не его — себя! Ему нужно только подойти к двери, за которой укрылась беглянка, а до нее всего-то несколько ярдов! Переступить порог и подхватить Глэдис на руки. Одно прикосновение — и она уступит… И его безумие схлынет.

Или нет?

А ведь любопытная штучка эта Глэдис Рейнджер! В ней интригует абсолютно все. Завораживает ее способность играть роль в сложной непредсказуемой игре, равно как и упрямая решимость игнорировать самые очевидные вещи. Женщина-загадка…

Конечно, Глэдис — многоопытная, искушенная кокетка, у нее перебывала куча любовников. Значит, недолгий, стремительный роман развлечет их обоих. Должен развлечь…

Поэтому к делу он подойдет иначе. Глэдис Рейнджер будет принадлежать ему — и не один раз и не в этой захламленной студии! Мартин пригладил волосы, поправил галстук и быстро вышел на улицу.

 

4

Квартира Глэдис занимала весь второй этаж старого дома в южной части города. Солнце заливало просторные, мило обставленные комнаты, а само здание, удобно расположенное, выглядело весьма импозантно.

Но особняк имел свои недостатки: трубы износились, водопровод то и дело выходил из строя. Владелец дома, на вид немногим моложе труб, обещал произвести ремонт, но у квартиросъемщиков не хватало духу настаивать и торопить старика. Тем более что выяснилось: Мэдок Уэйд, звезда «мыльных опер», живущий в том же доме, работал помощником водопроводчика в те времена, когда его звали просто Дейви Кацман.

Его прелестная женушка Дина, солистка балета, стала близкой подругой соседке, однако и она принадлежала к легиону неисправимых свах. Впрочем, Глэдис быстро научилась распознавать тревожные симптомы. Если Дина звала подругу отужинать, обещая спагетти, фотомодель охотно забегала в гости. Если речь заходила о бефстроганов и бутылочке хорошего вина, разумнее было отказаться.

Глэдис улыбнулась про себя. Таких душевных людей, как Дина и Дейви, в целом свете не сыщешь! А вот и живое тому подтверждение: она, хозяйка квартиры, восседает на закрытой крышке унитаза с набором инструментов на коленях, а Дейви стоит в ванне, пытаясь выяснить, с какой стати из душа не льется вода.

— Прости, что так долго, — покаялся он, сосредоточенно орудуя гаечным ключом. — Кажется, я почти понял, в чем дело.

— Он еще извиняется! — всплеснула руками Глэдис. — Пришел, возишься тут с этой штукой… Да я тебе по гроб жизни благодарна!

Дейви отбросил со лба светлую прядь и широко усмехнулся.

— Дина настояла, — отозвался он. — По ее мнению, такая работа мне только на пользу: не позволяет зазнаться!

— Умница Дина, — улыбнулась Глэдис.

Не то чтобы парень нуждался в уроке смирения. Такие славные ребята встречаются один на тысячу. Успех не вскружил ему голову, как это бывает с некоторыми.

Дайте мужчине неотразимую внешность, деньги, известность, и кто из него получится? Законченный эгоист вроде Мартина Фагерста, вот кто! Глэдис закусила губку. Или вроде Кевина Ханта! И почему это она как магнитом притягивает к себе поверхностных, самовлюбленных подонков?

Конечно, поначалу она не распознала истинной сути Кевина. Гордая, уверенная в себе Глэдис с детства привыкла сама устраивать свою судьбу, и мужчины перед нею робели, пасовали перед ее известностью, независимостью, красотой. Поэтому когда в жизнь ее вошел Кевин Хант — властный, богатый и красивый, — вошел так, словно имел право, это ее заинтриговало. К тому времени как он предложил ей переехать к нему, молодая женщина влюбилась по уши.

Викки сразу отрезвила сестру, сказав, что это ошибка.

— Переехать к нему? — удивлялась она. — А как насчет доброго старого «будьте моей женой»?

— Он осмотрителен, — заступалась Глэдис за любимого. — А почему бы и нет? Для такого мужчины, как он, брак — дело серьезное. — Но червь сомнения уже проник в ее душу.

— Для любого брак — дело серьезное, — ехидно заметила Викки. — И если он любит тебя, а ты — его…

— Викки, мне уже тридцать два. Я взрослая, самостоятельная женщина, и оттого что мы с Кевином станем жить под одной крышей, мир не перевернется. Кроме того, я сама не желаю торопить события.

— Угу, — хмыкнула сестра, давая понять, что не верит ни единому слову.

И была права. Глэдис вышла бы за Кевина, ни минуты не колеблясь, если бы он только предложил!

Она таки перебралась к Кевину, хотя прежнюю квартиру по совету возлюбленного оставила за собой… Тот даже предлагал взять на себя арендную плату, но независимая Глэдис отказалась наотрез. Если она сохранит квартиру, рассуждал ее друг, ей будет где переночевать в суматошные дни съемок или показа моделей, потому что сам он жил на расстоянии тридцати миль от города, в роскошном особняке на берегу моря.

— Врет, — фыркала Викки. — Этот парень набит деньгами, словно арбуз — косточками. И ты утверждаешь, что у него нет квартиры в городе?

— Викки, — терпеливо объясняла заступница, — ты ничего не понимаешь. Ему необходимы тишина и покой.

В итоге выяснилось, что у Кевина и впрямь была квартира в Лос-Анджелесе.

Глэдис узнала об этом случайно, ответив на телефонный звонок из строительной фирмы: неосмотрительный менеджер желал уточнить у мистера Ханта, в какое время удобнее прислать рабочих перестелить линолеум в его квартире.

Квартире? Уверяя себя, что произошла досадная ошибка или, возможно, любимый готовит ей сюрприз, Глэдис отправилась по указанному адресу и проскользнула в дверь, пока швейцар глядел в другую сторону. Поднялась в лифте на нужный этаж, набрала в грудь побольше воздуха и позвонила в квартиру номер 1804.

Дверь открыл Кевин — Кевин, облаченный в белый махровый халат. При виде гостьи он побледнел, но, надо отдать ему должное, быстро пришел в себя.

— Что ты здесь делаешь, Глэдис?

Не успела она ответить, как из спальни донесся томный голосок: «Кевин? Ты где, котик?» — и в коридор выплыла похожая на фарфоровую статуэтку блондинка в неглиже, с раскрасневшимся от затяжных любовных игр личиком.

Глэдис не произнесла ни слова. Она даже не вернулась в особняк за вещами. Когда же история стала всеобщим достоянием, а это случается рано или поздно, друзья принялись наперебой утешать пострадавшую…

— У тебя вентиль полетел, — радостно сообщил Дейви. — Не бойся, сейчас все поправим. Нужно время, вот и все…

Глэдис рассеянно улыбнулась. Да, на все нужно время… Чтобы утихла боль, потребовались месяцы. Но когда рана затянулась и Глэдис переосмыслила бурный роман, призвав на помощь беспощадную логику, она обнаружила, что не может взять в толк, что привлекательного нашла в Кевине Ханте?

Чисто мужскую спесь она сочла свидетельством сильного характера, не увидела разницы между самолюбием и самомнением. Она, Глэдис, которая всегда гордилась своей способностью не терять голову, поддалась чисто сексуальному влечению. Хотя, если глядеть правде в глаза, даже оно себя не оправдало. В объятиях Кевина она не испытывала никаких восторгов, увы!

Но именно это чувство подарил ей поцелуй Мартина… От прикосновения его губ в груди забушевало пламя, и желание, жаркое и сладостное, подчинило ее себе, грозя уничтожить…

Инструменты выпали из пальцев и со стуком покатились по полу. Глэдис поспешно нагнулась и подобрала плоскогубцы и отвертки.

Мартин Фагерст не для нее. Он всего лишь новое издание Кевина, исправленное и дополненное, во всем повторяющее мерзавца — вплоть до сексуальной блондинки на заднем плане.

— Передай мне отвертку, — попросил Дейви. — Нет, не крестообразную. Другую.

Или мистер Мартин Фагерст надеялся, что она не заметит блондинку? Или подумал, что это неважно?

— Самовлюбленный гад, — пробормотала она сквозь зубы, хлопнув отверткой по раскрытой ладони Дейви.

— Эй, за что?

— Ох! — опомнилась Глэдис, заливаясь краской. — Дейви, извини, ради Бога. Я не тебя имела в виду.

Дейви по-мальчишески улыбнулся. Ради этой улыбки американские домохозяйки намертво приклеивались к экранам телевизоров каждую субботу с половины четвертого до пяти.

— Получилось! — наконец победно объявил герой сериала. Передав молодой женщине отвертку, он подергал рычажок переключателя вверх-вниз. — Глэдис, смотри: вот сейчас я выберусь из ванны и включу эту штуковину…

— Ты поосторожнее, — предупредила Глэдис. — Там лужа.

Но совет запоздал. Дейви поскользнулся, ругнулся сквозь зубы и схватился рукой за первое, что подвернулось. Подвернулся кран. Из душа с шипением хлынула вода.

— Черт! — заорал он, отскакивая назад, но это его не спасло.

Водопроводчик-любитель вымок насквозь. Изрядно досталось и хозяйке: ледяные брызги окатили ее с ног до головы. Отплевываясь, Дейви отключил воду и отбросил влажные волосы со лба.

— Ну-с, — хмуро заметил он, — по крайней мере, мы убедились: душ работает.

Глэдис расхохоталась.

— Дина решит, что я пыталась тебя утопить, — заметила она, перебрасывая соседу полотенце и вытираясь другим.

Любимец домохозяек стянул через голову промокшую футболку и вылез из ванны. Кроссовки шумно хлюпали, оставляя мелкие лужицы.

— Позвони старику Райдеру, — посоветовал умелец. — Скажи ему, что вентиль вот-вот сдохнет, пусть пришлет настоящего мастера.

— Завтра с утра позвоню, — кивнула Глэдис. Она вытерла лицо, промокнула волосы и бросила полотенце на край ванны. — Ты извини, что так вышло.

— Нет проблем. Всегда рад услужить. — Дейви легко обнял Глэдис за плечи. Вместе они вышли на лестничную клетку. — Что до купания… Знаешь пословицу: «Воду надо экономить, принимайте душ вдвоем»?

— Верно сказано, — прозвучал холодный голос.

На лестничной клетке стоял Мартин Фагерст. Темный костюм, белоснежная рубашка и темно-алый галстук смотрелись на редкость импозантно. Губы изогнулись в недоброй усмешке.

У Глэдис перехватило дыхание. Она себя обманывала: этот человек ни на кого не похож! Да, Кевин был красив, но для того, чтобы воздать должное Мартину, требовался другой эпитет, один-единственный, тот, что пришел ей в голову утром. Он просто роскошен.

А еще он явился без приглашения. А еще его здесь не ждут. Вот нисколечко не ждут!

— Что вы здесь делаете?

Мартин пропустил вопрос мимо ушей. Он пытался понять, что, черт возьми, происходит. А ты как думаешь, идиот? — спрашивал он себя, хмурясь все сильнее.

Влажная майка липла к телу, под тканью отчетливо обозначилась округлая грудь. Потертые хлопчатобумажные шорты, босые ножки, ни следа макияжа на лице… Как она прекрасна!

— Глэдис? Ты знаешь этого парня?

Ситуация явно повторялась. Мартин взглянул на молодого человека, стоящего рядом с Глэдис. Или, скорее, не совсем рядом. Незнакомец выступил вперед, заслоняя ее и всем своим видом давая понять, что намерен защищать даму до последнего вздоха. И что она нашла в нем? Красив, ничего не скажешь, по крайней мере, на женский взгляд, хотя вид уж больно слащавый, несмотря на мускулистые плечи и грудь. Мартин окинул взглядом фигуру парня. Плотные мокрые джинсы льнули к телу, обрисовывая интимные подробности с вызывающей отчетливостью.

Да что за чертовщина здесь творится? Выглядит так, словно эти двое только что прогуливались под проливным дождем. Но дождей не было вот уже неделю. Кажется, парень сказал что-то насчет душа вдвоем? Он пошутил, разумеется. Кто станет принимать душ в одежде? Никто, подсказывала логика, добавляя, что и не из постели они выбрались, мокрые с головы до ног. Но можно ли доверять логике?

А ведь блестящая была мысль — заявиться в гости без предупреждения! Застать неприступную красавицу врасплох, подогнать лимузин к самому входу, извлечь из встроенного бара бутылку охлажденного шампанского… Розы на длинных ножках в хрустальной вазе, столик в ресторане с потрясающим видом на город…

В телефонном справочнике значилось, что по данному адресу проживает Г. Рейнджер. Но кто сказал, что одна? Почему-то Мартину и в голову не пришла мысль о дружке-приятеле.

— Глэдис? — Несносный Тип, как мысленно окрестил незнакомца Фагерст, обращался к своей даме, но при этом ни на секунду не выпускал гостя из виду. — В чем дело? Еще раз спрашиваю: ты знаешь этого парня?

— Разумеется, она меня знает! — рявкнул Мартин.

— Это так, Глэдис?

Она неохотно кивнула.

— Я его знаю. Но я его сюда не приглашала. Несносный Тип скрестил руки на груди.

— Она вас знает, — сообщил он Мартину, — но вас сюда не приглашала.

— Прямо даже и не представляю, как лучше об этом сказать, мистер…

— Уэйд, — представился Дейви. — Мэдок Уэйд.

Мартин учтиво улыбнулся.

— Прямо даже и не представляю, как вам об этом сказать, мистер Уэйд, но я, знаете ли, понял каждое ее слово!

— Тогда для вас не составит труда понять и следующую фразу, — подхватила Глэдис. — Убирайтесь вон!

— Убирайтесь вон, — повторил Несносный Тип, сжимая и разжимая кулаки. И рост и перекатывающиеся бугры мускулов внушали невольное уважение.

Отлично, подумал Мартин. Боевой азарт приятно будоражил кровь: то же самое ощущение он испытывал несколько часов назад, когда больше всего на свете хотел растерзать фотографа на куски.

Да, похоже, сидячий образ жизни не идет ему на пользу. Эти бесчисленные заседания и конференции, на которых упражняешь ум, но не мышцы…

— Глэдис вам не рада, мистер.

— А ты, собственно, кто такой? — мрачно осведомился Мартин. — Ее переводчик?

— Послушай, приятель, Глэдис и я…

— Мы очень близки, — докончила молодая женщина. Она шагнула вперед, взяла Несносного Типа под руку и подарила ему такую нежную улыбку, что Мартин едва не утратил над собою контроль. — Верно, Дейви… то есть, Мэдок?

— Ага, — подтвердил Несносный Тип, мгновение поколебавшись. — Очень даже близки…

Фагерст вопросительно изогнул бровь. Похоже, ему и впрямь необходим переводчик. Хоть убей, суть происходящего от него ускользает.

— Так что, извините великодушно, мистер Фагерст, — проговорила Глэдис, делая особый акцент на слове «мистер». — Мы будем вам весьма признательны, если вы…

— Дейви? Лапушка, ты там еще долго?

Все взгляды обратились вниз. У основания лестницы стояла, безмятежно улыбаясь, прелестная брюнетка.

— Привет, Глэдис! Тебе еще нужен мой муженек?

Мартин быстро взглянул на Глэдис: та вспыхнула и выпустила руку Несносного Типа.

— Привет, Дина. Забирай его, мы только что закончили.

— Вот и славно, — Каблучки брюнетки зацокали вверх по лестнице. — Он заслужил ужин?

Глэдис покраснела сильнее.

— Вполне!

— Вот видишь, Дейви! — просияла брюнетка. — Если тебя погонят с киностудии, ты всегда сможешь вернуться к родным унитазам и трубам.

Глэдис нервно сглотнула. Мартин заметил, как у основания шейки задрожала трогательная голубая жилка.

— Дейви починил мне душ, — с достоинством пояснила она.

Мартин кивнул.

— Вижу.

— Дина, — Дейви откашлялся, — у Глэдис тут небольшая проблема…

— Нет, — быстро возразила Глэдис. — Все в полном порядке!

— Но ты сказала…

— Проблемы нет. — Молодая женщина взглянула на незваного гостя. — Мистер Фагерст как раз собирался уходить. Верно, мистер Фагерст?

— Да, разумеется.

— Видишь? Так что нет ни малейшей необходимости…

— Но сначала вы переоденетесь, — объявил Фагерст. Он прислонился к дверному косяку, скрестил руки на груди и окинул Глэдис оценивающим взглядом. — С другой стороны, ваш костюм довольно… интересен. Однако стоит надеть туфли. Никогда не знаешь, во что можно вляпаться на этих улицах.

— Я знаю, во что вы вляпались! — сообщила хозяйка квартиры, вздернув подбородок и испепеляя его взглядом. — Никуда я с вами не пойду, это мое последнее слово!

— Но ведь столик заказан на восемь, — невозмутимо сказал гость.

— Какой еще столик?

— В ресторане.

— В каком еще ресторане?

Мартин заговорщицки улыбнулся Дине.

— Я бы, конечно, не на шутку обиделся на ее забывчивость. Но кому, как не мне, знать, насколько бедняжка устала, позируя для проекта «Блю лайнз». Да, тяжелый выдался денек!

— «Блю лайнз»? — с интересом осведомился Дейви. — Та самая компания, что производит классные телефонные аппараты?

Мартин скромно пожал плечами.

— Ну да, именно так о ней отзываются на Уоллстрит. Можно только порадоваться тому, что Глэдис согласилась сняться для рекламы. — Бизнесмен многозначительно улыбнулся. — Я, во всяком случае, радуюсь не меньше, чем в тот день, когда мне посчастливилось купить «Блю лайнз».

— «Блю лайнз»? — Глаза Дины расширились. — Ну конечно же! Фагерст. Мартин Фагерст! И как это я вас сразу не узнала? Я видела ваш портрет в «Лос-Анджелес мэгезин». — Прелестное личико озарилось улыбкой. — Дейви? — подтолкнула она локотком мужа. — Это же…

— Я понял! — Молодой человек протянул руку, тут же отдернул ее, вытер о влажные джинсы, затем протянул снова. — Рад познакомиться, мистер Фагерст.

— Зовите меня просто Мартин.

Состоялся обмен рукопожатиями. Дейви улыбнулся.

— А ведь мы с женой только что купили сто акций вашей компании!

— Рад слышать!

Не верю глазам своим, думала Глэдис. Сговорились они, что ли? Сначала Викки и Нелли, ее, можно сказать, плоть и кровь, а теперь Дина и Дейви…

— Мои рекламные агенты выбрали Глэдис. С моего одобрения, естественно, — небрежно заметил Фагерст.

— А как же иначе! — эхом откликнулась Дина.

— И вообразите себе мое удивление, когда мы столкнулись вчера на свадьбе моего племянника. Лицом к лицу, так сказать! — Бизнесмен широко улыбнулся. — Мы изумительно провели время. Верно, Глэдис? И договорились поужинать сегодня вечером. Чтобы обсудить дела, разумеется.

— Разумеется, — хихикнула Дина, оглядываясь на подругу.

Глэдис не сводила с гостя глаз, мысленно вознося молитву, чтобы под ногами у него разверзлась бездонная пропасть.

— В «Старом замке».

— «Старый замок»! Я только что прочла рекламу…

— В «Лос-Анджелес мэгезин», надо думать? — процедила Глэдис сквозь зубы.

Брюнетка энергично закивала.

— Ага! Говорят, там потрясающе кормят!

Мартин улыбнулся.

— Может быть, вы и… Вас ведь Дейви зовут?..

— Вообще-то да, — с готовностью откликнулся Дейви.

Бог ты мой, с отвращением подумала Глэдис, сейчас еще в струнку вытянется, словно новобранец перед генералом.

— Мэдок — мой сценический псевдоним. Мой агент считает, что так оно благозвучнее.

— Сексуальнее, — подмигнула Дина мужу.

— Может быть, вы и ваша жена к нам присоединитесь?

— Нет! — резко возразила Глэдис. — Я хочу сказать… ну, это, конечно, было бы очень мило, но мы ни в коем случае не…

— Да не оправдывайся! — Дина взяла мужа под руку. — «Старый замок» — такой романтический уголок! Если верить рекламе…

Она улыбалась тепло и умильно — словно уже видела молодую чету у алтаря! Глэдис захотелось сгрести Дину в охапку и встряхнуть хорошенько, так, чтобы у нее зубы застучали. Или двинуть Фагерсту в челюсть. Или и то и другое.

— В самом деле, на что вам сдались занудные супруги-домоседы?

— Дина, — мрачно объявила Глэдис, — повторяю тебе: ты ровным счетом ничего не поняла!

— Еще как поняла! — усмехнулась Дина. — Речь пойдет только о бизнесе. Верно, Мартин?

Умеют ли змеи улыбаться? Этот змей умел, да еще как!

— Именно, — подтвердил он.

— Славно было бы как-нибудь поужинать вместе. Может, вы к нам заглянете на будущей неделе? Я классно готовлю бефстроганов… Ой, Дейви, совсем забыла: у меня же духовка включена! Если мы не поторопимся, наш ужин превратится в угольки!

Дейви неуверенно затоптался на месте.

— Глэдис? Ты и вправду не возражаешь?..

Глэдис закусила губку. Слава Богу, хоть кто-то сохранил способность мыслить здраво… Но имеет ли она право перекладывать свои проблемы на плечи ни в чем не повинных людей? Это — частная распря, война не на жизнь, а на смерть между ней и Мартином.

— Все в норме, — кивнула она. — Еще раз спасибо за душ!

— Всегда пожалуйста. — Мужчины снова обменялись рукопожатиями. — Приятно было познакомиться.

Дина наклонилась к самому уху подруги.

— Ну можно ли быть такой скрытной? — упрекнула она театральным шепотом — слышно было аж за два этажа. — Глэдис, милочка, он просто великолепен!

Гад ползучий, вот он кто, подумала Глэдис, но сочла разумным оставить эту мысль при себе.

Дина не ошиблась. Ресторан оказался на высоте.

Приглушенный свет, просторный зал, потрясающий вид на море… Отличный сервис, внушительная карта вин, а уж блюда… Посмотришь, и уже слюнки текут.

Но Глэдис не попробовала ни кусочка. Она решительно проигнорировала меню, так что Мартин сделал заказ за двоих. Черная икра, зеленые салаты, жареная утка с яблоками, политая бренди, и заключительный штрих — шоколадное суфле со взбитыми сливками, на вид легче воздуха…

Ни официант, ни Мартин не обратили внимания на объявленную дамой голодовку. Перед Глэдис появлялись все новые блюда и исчезали нетронутыми, а ее спутник знай нахваливал еду и отпускал ничего не значащие, непринужденные замечания, отвечать на которые молодая женщина отказывалась наотрез.

— Кофе? — наконец осведомился Мартин, когда подали суфле. — Или лучше чай?

Даже заключенные, объявившие голодовку, время от времени утоляют жажду.

— А вы что предпочитаете?

— Кофе. Очень крепкий и без сахара.

Глэдис всю жизнь пила только кофе, причем именно такой. Но с судьбой не поспоришь!

— Тогда мне — чай, — без тени улыбки объявила она.

Мартин расхохотался.

— В моей ли власти хоть чем-нибудь вас порадовать?

— А вы готовы исполнить все, что угодно?

— Почему у меня такое ощущение, будто вы потребуете мою голову?

— Хоть здесь не ошиблись!

Фагерст вздохнул и покачал головой; в глазах плясали смешинки.

— Истинные леди так не отвечают…

— Поскольку и вы на джентльмена не тянете, так с какой стати мне стараться? Сначала Лаупер, потом Дейви и Дина, а теперь и до меня дошла очередь изображать шута, пока король изволит ужинать!

— Вот как вы меня воспринимаете? — Мартин замолчал, дожидаясь, пока официант расставит кофе и чай и удалится. — Считаете, я привез вас сюда, чтобы позабавиться?

— По-моему, вам ужасно нравится разыгрывать босса! И заставлять людей плясать под свою дудку!

— Я пригласил вас на ужин вовсе не за этим.

— Пригласили? Скорее, привезли силой!

— Честное слово, я намеревался держаться в границах вежливости, но когда вы открыли дверь и я увидел вас с этим парнем… Он вышел полуодетым. А вы ему улыбалась. И я подумал: очень хорошо, у меня есть выбор. Я могу поступить так, как собирался: извиниться за утреннюю выходку и пригласить недоступную красавицу отужинать со мною.

— Я бы ответила «нет».

— Или, — продолжил он тихо, — я мог бы дать этому сукину сыну в челюсть, перебросить недоступную красавицу через плечо и умыкнуть, как это описывается в романах.

Оба словно оказались в безвоздушном пространстве: Глэдис чувствовала, что задыхается.

— Это… совсем не смешно.

— А я и не шутил! — Мартин потянулся через стол и взял ее за руку. — Вчера между нами произошло нечто… важное.

— Понятия не имею, о чем это вы… Не надо! — Глэдис попыталась высвободиться, но железные пальцы до боли стиснули ее ладонь, едва не сломав пальцы.

— Не лгите. Не обманывайте меня и себя. Вы отлично знаете, о чем я. Я поцеловал вас, и вы ответили…

Их взгляды встретились. Да, этот человек проницателен, лгать ему бесполезно. Ну что ж, годы, проведенные перед камерой, не прошли для фотомодели даром.

— И что? — холодно отозвалась она, заставляя себя насмешливо улыбнуться. — Вы застали меня врасплох, тоже мне, новости! Чего еще вы добиваетесь? Хотите, чтобы я похвалила ваше умение целоваться? Ну да, по части поцелуев вы мастер, только об этом вы и без меня знаете. Или ваша белокурая подружка не проливает бальзам на болезненное самолюбие?

— Так вот в чем дело. Кэрол! — Мартин досадливо пожал плечами. — С ней все кончено.

— Бедняжке не понравилось, что ее любовник флиртует с посторонней женщиной, так? — Глэдис вырвала руку. — По крайней мере, она не полная идиотка!

— Вчера вечером я порвал с ней!

— Вчера?.. Не потому ли, что…

— Наши отношения исчерпали себя давным-давно. Просто я до сих пор как-то не собрался сказать ей об этом. — Мартин улыбнулся краем губ. — Мне и в голову не приходило, что вы станете ревновать.

— Ревновать? Вас! К этой особе? Ну у вас и самолюбие. Не болезненное, нет, а прямо-таки гипертрофированное! Я же вас практически не знаю, мистер Фагерст!

— Так узнайте.

— Незачем! Вы меня не интересуете.

— Я, кажется, не зову вас замуж, — объявил Мартин напрямую. — Мы взрослые люди, вы и я. И в первое же мгновение между нами произошло нечто… словно искра вспыхнула!

— Ага. А теперь вы скажете, что ничего подобного с вами еще не случалось!

И Глэдис бросила салфетку на край стола. С нее довольно: пора и честь знать Ничего нового она сегодня не услышит.

— Глэдис!

Мартин схватил ее за руку и удержал на месте, едва молодая женщина попыталась подняться. Глаза его потемнели, черты лица обозначились резче.

— Станьте моей, Глэдис. Я хочу посвятить вас в любовь, позвольте мне! Я хочу ласкать вас до тех пор, пока оба мы не утратим способность рассуждать здраво.

Глэдис вспыхнула.

— Отпустите, — яростно потребовала она, но железные пальцы сомкнулись на запястье еще крепче.

— Вы снились мне всю ночь, — прошептал Мартин. — В воображении своем я осыпал поцелуями ваши нежные губы до тех пор, пока они не распухли; кончиком языка я касался вашей груди, пока вы не разрыдались от удовольствия. Мне снилось, как сплетаются наши тела и как вы повторяете мое имя не то в забытьи, не то в бреду…

Как хочется вскочить и убежать! Но даже если бы Мартин ее выпустил, она все равно не двинулась бы с места. Колени подгибались, в ушах звенело.

— Именно этого я и хочу, именно этого хотим мы оба — с того самого мгновения, как впервые увидели друг друга! Почему ты пытаешься отрицать это?

Грубая прямота его речей, и обжигающий взгляд, и воспоминание о том, что она пережила в его объятиях, лишили Глэдис остатков самообладания.

Этот мужчина говорил правду. Для возражений не осталось сил. Нет, он ей не нравился. Она его не любила. Более того, он воплощал в себе все, что Глэдис презирала и ненавидела. Но почему ее влекло к нему так, как не влекло еще ни к одному мужчине? Откуда такая отчаянная, исступленная сила, с которой, к своему ужасу, она не может справиться?

В глазах потемнело. Глэдис явственно представила себя в его объятиях: ощущение прикосновения его тела, поцелуи, его властный напор…

Но она нашла в себе силы! Вырвала руку, вскочила и опрометью бросилась к выходу… Мартин нагнал ее у дверей, схватил за плечи и решительно развернул к себе.

— Скажите, что я не прав, — хрипло потребовал он. — И, да поможет мне Господь, я велю шоферу отвезти вас домой и больше не стану никогда досаждать…

Время остановилось. Благоуханная весенняя ночь окутала их плащом тьмы; они застыли на месте, глядя друг на друга, дыша часто и прерывисто. Глэдис прошептала его имя и шагнула в раскрытые объятия…

 

5

Лимузин стремительно несся по ночным улицам. Отгороженные от водителя и от всего мира, они ощущали себя затерянными во времени и пространстве. Машина и Мартин — только это и существовало во Вселенной для Глэдис.

Кольцо его рук сковало ее, не давая вздохнуть. Его уста обжигали, его язык раздвигал ей губы в движении настолько исступленно-сладострастном, что она трепетала от восторга. Она ощущала себя хрупкой и женственной и с радостью покорялась ему. Его поцелуи требовали полной самоотдачи, а в обмен сулили исполнение самых неистовых фантазий.

Отступать уже некуда. «Но так нельзя, так нельзя! Только не сегодня! Только не с ним!» — эти предостережения проносились в ее сознании, но призыв, пульсирующий в крови, звучал куда громче: — «Забудь о разуме, дай волю чувствам!»

И мир чувств открылся перед нею во всей своей полноте. Она ощущала упругую крепость его тела. Неистовство его поцелуев. Жар его ладоней. Все было так ново… Или нет? Они встретились только вчера, но Мартин в первое же мгновение перестал быть для нее чужим. Может, именно поэтому люди и верят, что жили прежде? Они, несомненно, знали друг друга в иной, прошлой жизни, если она когда-либо была.

Глэдис склонила голову ему на плечо, рука Мартина легко коснулась ее щеки, очерчивая абрис лица, скользнула к шее, затем легла на грудь. Большой палец осторожно тронул сосок, и Глэдис тихо вскрикнула.

Сдавленным шепотом Мартин произнес ее имя, а затем еще что-то по-шведски, и этих слов она не смогла разобрать. Но все было понятно и так: обжигающе сладостное прикосновение пальцев, его губ, мощь и сила снедающего его желания.

— Да, — выдохнула она.

Мартин рванул вверх ее юбку и провел ладонью, упиваясь ощущением жаркой плоти между бедер. Словно электрический ток пронзил все ее существо. Грубое сладострастие прикосновения отозвалось испепеляющим желанием в каждой клеточке ее тела. Тихий крик сорвался с губ Глэдис, и она перехватила его руку.

— Мартин, — всхлипнула она. — Мартин, пожалуйста!

— Скажи, чего ты хочешь, — требовательно прошептал он. — Скажи вслух.

Тебя, подумала она. Я хочу тебя!

Это была правда. Ее влекло к нему так, как никогда не влекло ни к одному мужчине; и на властный зов отзывалось не только тело…

Мартин снова прильнул к губам Глэдис. Происходило что-то непонятное, что-то неподвластное рациональному объяснению. Он знал одно: противостоять столь мощной, стихийной силе невозможно. Лучше расстаться с жизнью, нежели отказаться от подобного мгновения.

Несколько минут назад, когда он прикоснулся к Глэдис, ощутил жар ее тела, когда она тихо вскрикнула, признавая его власть над собою, он был уже готов сорвать с нее трусики, расстегнуть молнию на брюках, и…

Но Мартин сдержался — подобная сдержанность не имела отношения ни к благопристойности, ни к рассудительности, хотя славно было бы уверить себя в обратном. Действительность была проще и куда значимее одновременно. Ему до безумия захотелось раздеть эту женщину — медленно, неспешно, упиваясь красотой ее обнаженного тела и взглядом, и ладонями, и губами.

Следить за выражением ее лица, пока зрачки не расширятся от удовольствия, ласкать и поглаживать до тех пор, пока Глэдис не потеряет голову. Все произойдет в постели, в его постели: обнаженная, она скользнет в его объятия, и их разгоряченные тела сольются в экстазе, равного которому ни он, ни она не испытывали прежде.

Принадлежащие Фагерсту апартаменты занимали два этажа. Частный лифт доставил хозяина и гостью в тускло освещенный холл. Слуг не было видно. Все вокруг окутывали тени — черные, бархатные, глубокие. В абсолютном безмолвии Глэдис различала только глухие удары собственного сердца.

Было еще не поздно сказать: «Произошла досадная ошибка» — и потребовать, чтобы ее отвезли домой. Конечно, Фагерст рассердится, ну и что с того?

Он как будто почувствовал ее сомнения. Ладони Мартина легли на плечи. Он развернул Глэдис лицом к себе, и то, что она прочла в его глазах, лишило ее последней способности мыслить здраво.

— Глэдис, — только и сказал он, и она шагнула в его объятия.

Мартин поцеловал ее — грубо и властно, прижимая к себе так, чтобы она ощутила, как напряглось и налилось силой все его существо. Он заставил ее приоткрыть уста, чуть прикусил ее нижнюю губку, затем приласкал ранку языком. Глэдис задрожала, вцепилась в его пиджак, чтобы не упасть.

— Скажи вслух, — снова потребовал Мартин. — Глэдис, скажи, чего ты хочешь.

Ответ читался в ее глазах, но Глэдис облекла-таки его в слова.

— Тебя, — прерывистым шепотом произнесла она. — Тебя, тебя…

Губы Мартина слились с ее губами. С торжествующим криком он подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице в темноту.

Спальня оказалась огромной. Матовый лунный свет серебрил кровать, за стеклянной стеной, словно замок в волшебной сказке, огнями переливался город.

Мартин осторожно поставил молодую женщину на ноги. И замер неподвижно. Затем поднял руку и легко коснулся бархатистой щеки. Глэдис закрыла глаза, всем телом потянулась к ласкающим пальцам…

Он нежно провел рукою по пышным волосам.

— Распусти их.

Глэдис послушно взялась за одну из заколок, скреплявших сложную прическу. Отдельные пряди уже выбились на свободу. Молодая женщина неспешно вытаскивала одну заколку за другой, жалея, что не видит при этом выражения лица Мартина: он стоял в тени. И только когда густые, с бронзовым отливом локоны рассыпались по плечам, он шагнул вперед.

— Ты прекрасна, — прошептал он и захватил в ладони блестящих золотисто-каштановых прядей столько, сколько смог удержать, и поднес их к губам. Шелковистые локоны легонько защекотали кожу, разливая благоухание весеннего сада.

Мартин медленно разжал пальцы.

— А теперь серьги, — мягко напомнил он.

Ее рука потянулась к крохотным хрустальным бусинкам на тонких золотых цепочках, но в глазах отразилось смятение. Она ждала иного, готовилась стремительно ринуться в пламя.

Но он не станет ускорять события, даже если сама Глэдис того потребует. С трудом совладав с собою, Мартин отдернул руку: если только прикоснуться к этой волшебной женщине, все закончится, не успев начаться.

Нельзя торопиться. Только не с ней. Только не сегодня.

Сначала одна сережка, затем другая упали в подставленную ею ладонь. Мартин протянул руку, и она отдала ему поблескивающие бусинки. Затем взялась за серебряные пуговицы на шелковом жакете, и он кивнул. Секунда-другая — и жакет упал на пол.

И тут Мартин схватил ее за запястья.

— Все, — прошептал он ей на ухо. — Остальное я сделаю сам…

В его голосе прозвучала ласковая требовательность, отзвук властного приказа. Глаза вспыхнули, между бровями пролегла строгая складка, и сердце Глэдис беспомощно дрогнуло.

Мартин принялся раздевать ее — каждое прикосновение дышало нежностью. Он делал это медленно, так медленно, что Глэдис казалось, будто она умирает от наслаждения. Он снял блузку, затем юбку, комбинацию и лифчик… И вот уже она стоит перед ним в босоножках на высоком каблуке, в прозрачных чулках с поясом и в шелковых кружевных трусиках.

У Мартина перехватило дыхание, он шагнул назад, не сводя восхищенного взгляда с молодой женщины. Глэдис покраснела и попыталась было заслониться рукой.

— Не прячься от меня, — глухо потребовал Мартин. — Глэдис, ты само совершенство!

Тысяча слов дрожали на языке, но Глэдис смогла произнести только его имя.

Он подхватил ее на руки, приник к ее губам и отнес в постель. Стянул с нее чулки и отбросил их прочь. Приподняв одну стройную ножку, а затем другую, поцеловал точеные ступни, задерживая в губах каждый пальчик по очереди. Потом опустился на колени перед кроватью и расстегнул крючки на поясе. У него дрожали руки; странно, ведь он тысячу раз уже проделывал нечто подобное! Приводил женщину в спальню, раздевал ее…

Он прошептал ее имя, а затем обхватил одной рукою за плечи, притянул к себе, поцеловал в губы. Она ответила. Мартин уже не владел собой: напряжение стало непереносимым. Он понимал: пора прекратить ласки, сбросить одежду и завершить любовную игру, иначе он, чего доброго, опозорится, словно неопытный мальчишка… Но он не мог. Он упивался блаженством прикосновений, благоуханием этого тела…

Мартин медленно целовал ее грудь, втянув сосок глубоко в рот, и Глэдис, застонав, подалась к нему. Ее возбуждение подстегнуло его собственное. Он провел рукой вдоль стройного бедра, задержав ладонь на трогательном треугольнике, покрытым легким пушком. Дыхание его перехватило.

— Глэдис, — еле слышно прошептал он, — посмотри на меня!

Ее ресницы затрепетали, глаза расширились, радужная оболочка растворилась, потонула в бездонных черных зрачках.

Глэдис дышала прерывисто, лихорадочный румянец страсти заливал лицо и налившуюся грудь…

Всем этим она обязана мне, я, я подарил ей эти восторги! — торжествующе подумал Мартин. А теперь пора! Он шагнул в сторону и сорвал с себя одежду. Руки его по-прежнему дрожали, он словно входил в неведомый мир, где его ожидали неизъяснимые радости или мрак отчаяния. Способность рассуждать здраво была утрачена, но теперь это уже не имело ни малейшего значения.

Это мгновение и эта женщина… все остальное утратило смысл. Глэдис. Непередаваемо прекрасная Глэдис.

Обнаженный, он опустился на колени перед кроватью. Она не сводила с него глаз, на побледневшем лице горели два алых пятна румянца. Безумие схлынуло; на секунду ему показалось, что достаточно будет заключить ее в объятия, привлечь к себе и слушать, как стучит ее сердце, — слушать всю ночь до утра.

Но вот Глэдис протянула к нему руки, и Мартин понял, что ему нужно большее. Необходимо овладеть этой женщиной, подтвердить свои права на нее так, как это делают мужчины от сотворения мира.

— Глэдис, — прошептал он, и, когда взгляды их встретились, он, уже не думая, не рассуждая, развел ей бедра — и два тела слились в одно.

Глэдис тихо поднялась с кровати.

Вечер сейчас или утро? Мартин спал: она слышала его сонное, размеренное дыхание.

Ее одежда валялась по всему полу. Неслышно двигаясь, она подбирала один предмет за другим и вспоминала, как Мартин раздевал ее, как она позволяла ему раздевать себя, и как ей этого хотелось.

Горячее, мучительное чувство стыда сводило ее с ума. Она выскользнула из спальни и тихо прикрыла дверь. В квартире царила тишина, хотя темноту уже сменили унылые предрассветные сумерки. Свет зажигать не нужно: не хватало только разбудить Мартина!

Боже, что она натворила?!

Секс, холодно пояснила она самой себе. Это называется секс. Эротика, чувственная страсть, — словом, то, о чем шепчутся другие женщины. То, о чем сочиняют анекдоты. Именно это произошло с ней: она провела безумную ночь в объятиях мужчины, который в совершенстве постиг науку будуара.

Дрожащими руками Глэдис застегнула молнию на юбке. Где ее высокие этические принципы? Она опозорила себя. Она… она… С губ ее сорвался стон. Вот что значит дать выход порочным инстинктам, о которых она даже не подозревала! Теперь презрение к себе самой станет преследовать ее всю жизнь.

Боже, что она вытворяла этой ночью, что позволяла вытворять Мартину!.. Глэдис увидела прошедшую ночь в истинном свете. Дешевка. Грязь. Пошлость. Горло свела судорога. Она переспала с незнакомцем… и не только переспала — позволяла ему такое… И ведь охотно позволяла!..

— Глэдис!

Она резко повернулась. На пороге спальни в ореоле золотого света, что струился от ночника, стоял Мартин. Обнаженный, он ничуть не смущался своей наготы. Словно ожившая статуя, изваянная не из холодного мрамора, а из теплой плоти! На губах играла блаженная улыбка, однако стоило ему взглянуть на гостью — и улыбка исчезла.

— Ты одета?..

— Да. — Глэдис откашлялась. — Я… я прошу прощения, если разбудила тебя. Я пыталась не шуметь, но…

Только этого не хватало: она словно оправдывается! Глэдис еще не приходилось тайком покидать квартиру любовника, но, черт ее подери, если она позволит ему об этом догадаться! В конце концов, век живи — век учись. Разве сегодняшняя ночь — не достаточное тому подтверждение?

— Извини, если тебя потревожила.

— Ты извиняешься? — сощурился Мартин.

— Да. И вот еще что… Спасибо за… — За что? Я с ума сошла? За что мне его благодарить? — молнией пронеслось в мозгу. — Спасибо за все, — бодро докончила она.

— Глэдис…

— Нет, провожать меня не нужно. Я сама найду выход: вниз по лестнице и через прихожую…

— Черт побери! — выругался Мартин. — В чем дело?

— Как это в чем? Уже поздно. Очень поздно. А может, рано… Не знаю. Мне нужно домой, переодеться, и… — Сбивчивая речь прервалась на полуслове — это Мартин схватил ее за плечи и привлек к себе. — Не надо!..

— А, понимаю. — Он тихо рассмеялся, наклонил голову и нежно куснул ее за ушко. — Утренние комплексы. Я знаю, как с ними бороться.

— Не надо, — повторила Глэдис.

Голос ее чуть заметно дрогнул: предательская дрожь давала понять яснее слов, что, хотя разум настаивает на одном, тело претендует совсем на другое. Вспоминает сладостную тяжесть его тела и мерное движение бедер…

— Глэдис, — Мартин уже не смеялся; глаза его потемнели, словно небо перед грозой, — вернись в спальню.

— Нет. Я же тебе сказала… я не могу.

Мартин широко и обольстительно улыбнулся. Нагнулся и поцеловал ее, языком раздвинув ей губы.

— Можешь. И хочешь. Ты сама знаешь, что это так.

Она закрыла глаза, покорно уступая поцелую. Что самое скверное — он прав! Ей действительно хочется вернуться вместе с ним на широкую кровать, над которой еще витал запах ночной оргии.

Только это не любовь. Это… Есть подходящее слово для того, что они сделали, слово такое мерзкое, чуждое ей, что при одной мысли о нем чувствуешь себя оскверненной!

Мартин уже взялся за верхнюю пуговицу блузки. Еще мгновение — он расстегнет их все и примется ласкать ее, и ей не захочется его останавливать…

— Прекрати! — Глэдис вцепилась в его запястья. Брови Мартина сошлись над переносицей. Она застала его врасплох и теперь спешила воспользоваться преимуществом, прибегая к новым доводам: — Мы… мы славно поразвлеклись, я согласна, а теперь ты хочешь все испортить. Право же, мы оба знали, на что шли. Не нужно ничего добавлять.

— Я думал, нам стоит…

— Что стоит? Договориться о встречах на более-менее постоянной основе? — Глэдис натянуто улыбнулась. — Прости, но я предпочла бы поставить точку. Все хорошо в меру, знаешь ли.

Он разозлился, это было очевидно: бронзовое от загара лицо побагровело. Его самолюбие задето, и не на шутку. А чего, собственно, он ждал? Соглашения типа: «по-вторникам-твое-время»? Вроде как с той блондинкой?

Мартин молча окинул гостью взглядом, затем коротко кивнул.

— Как хочешь. Вообще-то ты права. Во всем нужна мера. — Сейчас я оденусь и отвезу тебя домой.

— Нет! Я возьму такси!

— Не городи чепухи.

— Я вполне способна самостоятельно добраться до дома.

— Может, и так. — В голосе его прозвучал металл, взгляд не сулил ничего хорошего. Фагерст скрестил руки на груди, и где-то на краю сознания Глэдис мелькнула мысль, что даже неодетый он умудряется выглядеть внушительно. — Но здесь, видишь ли, Лос-Анджелес, а не провинциальное захолустье, и я не позволю женщине одной разгуливать по улицам в этот час.

— Не позволишь? Ты не позволишь? — Глэдис с достоинством выпрямилась. — Кто это станет тебя спрашивать?

— Черт! Я не вижу причин для ссоры!

— И я не вижу. До свидания, Мартин.

Тяжелая ладонь легла на ее плечо, и железные пальцы до боли впились в кожу.

— В чем дело, Глэдис? Ты можешь мне объяснить?

— Я уже все объяснила.

— Я тебя выслушал и не поверил ни единому слову. — Мартин ослабил хватку; шершавые подушечки пальцев ласково коснулись щеки. — Ты сама знаешь, что хочешь большего.

— Ты понятия не имеешь о том, чего я хочу! — огрызнулась она.

Мартин улыбнулся.

— Так скажи мне! Дай мне одеться. Мы выпьем кофе и обо всем поговорим.

— Сколько раз нужно повторить, что ты мне безразличен?

Он помрачнел, постоял немного, глядя в пол, а затем убрал руку с ее плеча. Повернулся, зашагал в спальню, снял телефонную трубку и нажал на кнопку.

— Смит? Мисс Рейнджер уезжает. Будь добр подать машину.

— Это еще зачем? С какой стати будить шофера?

Мартин издевательски улыбнулся, вешая трубку.

— Уверен, что Смит оценит столь трогательное проявление заботы, но, видишь ли, он состоит при мне уже много лет и привык к подобным «побудкам». Ты найдешь дорогу к выходу или стоит позвонить швейцару?

— Найду!

— Отлично. В таком случае прошу меня извинить… — И дверь неслышно затворилась.

Глэдис застыла на пороге, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец и в груди волной поднимается ненависть… К нему или к себе самой?

Затем она развернулась и побежала к лифту. Сумеет ли она когда-нибудь забыть сегодняшнее безрассудство? А еще — сумеет ли забыть, что впервые обрела рай в объятиях Мартина Фагерста?

Мартин стоял у закрытых дверей лифта, глядя на освещенное табло. Мигающие цифры отмечали путь Глэдис к первому этажу. Он второпях натянул джинсы, но ни рубашку, ни хотя бы майку надевать не стал.

Что произошло за последние несколько часов? Он уснул, сжимая в объятиях нежную и покорную возлюбленную, такую счастливую, такую отзывчивую, а проснувшись, обнаружил холодную, неприступную незнакомку.

Впрочем, нет, отнюдь не незнакомку! Именно такой Глэдис предстала ему на свадьбе: ослепительная красавица с языком, острым как бритва, и с характером, как у медведицы-гризли. Если верить ей, то, что произошло между ними ночью, сущие пустяки, случайная интрижка, не больше.

Огни на табло погасли. Глэдис спустилась на первый этаж. Мартин позвонил-таки швейцару, и тот уже ждет внизу, чтобы сдать гостью с рук на руки Смиту.

Все еще кипя от бешенства, Фагерст вышел на балкон и успел увидеть, как женщина садится в машину. Смит закрыл за нею дверцу, сел за руль — и все. Она исчезла — скатертью дорога!

Но кого он обманывает? Все не так просто — она не исчезла! В воздухе разливалось неуловимое благоухание — память о ее присутствии. Звук ее голоса звучал в сознании, словно позабытый мотив.

Он солгал ей, сказав, что Смит привык просыпаться в любое время ночи. В юности Мартин на собственной шкуре испытал, что это такое — состоять на побегушках у босса; и впоследствии поклялся, что никогда не станет тиранить подчиненных и слуг. Кроме того, до сих пор как-то не возникало потребности будить Смита среди ночи.

Ни одна женщина еще не покидала ее постели столь поспешно, мрачно размышлял Мартин, возвращаясь в спальню. Проблема обычно состояла как раз в том, чтобы выставить подружку за дверь, а отнюдь не в том, чтобы убедить ее задержаться.

Впрочем, что за беда? Интрижка его позабавила; недурно было бы продлить ее еще на пару недель или даже месяцев, но ведь есть и другие женщины. Есть, как не быть!

Что-то блеснуло на ковре. Мартин нахмурился и подобрал вещицу. Сережка Глэдис. Мартин стиснул ее в кулаке. Ему представилось лицо ночной гостьи, разрумянившееся, сияющее, в тот момент, когда он отобрал у нее серьги и принялся раздевать ее сам. Когда она протянула к нему руки, а он опустился на колени и…

Фагерст горько рассмеялся и швырнул сережку на туалетный столик. Ночь выдалась не из легких, и усталость явно сказывается. А если задуматься, что уж такого необычного произошло? Пожалуй, только то, с каким трудом он затащил Глэдис Рейнджер в свою постель.

Насвистывая, Мартин направился в душ.

 

6

Дина Уэйд устроилась за столом на кухне Глэдис. Подперев голову кулачком, она следила за тем, как подруга месит тесто.

Впрочем, процесс скорее напоминал безжалостную расправу. Дина глянула на часы и скептически приподняла бровь. Вот уже пятнадцать минут Глэдис свирепо мяла и колошматила вязкую массу. Точнее, вот уже пятнадцать минут Дина наблюдала ее за этим занятием, а кто знает, как давно хозяйка приступила к делу?

Когда молодая балерина заглянула к соседке на традиционные пятничные посиделки — как-то само собою повелось, что в конце недели Глэдис пекла пироги, ежели не возникало необходимости сбросить килограмм-другой, — носик фотомодели уже был испачкан в муке, а глаза зло поблескивали. Мука — одно дело, злой блеск — совсем другое. Дина нахмурилась: Глэдис шмякнула тесто о стол и стукнула по нему кулаком с такой силой, что соседка сочувственно поморщилась.

За все три года их знакомства подруга никогда еще не бывала настолько раздраженной, но в последние дни она просто рвет и мечет… А то на прелестном лице возникает совсем иное выражение — глубокого, беспросветного отчаяния.

Вот уже четыре недели Глэдис места себе не находит. С того самого вечера, когда она отправилась на ужин с Мартином Фагерстом. И вот с тех пор она ни разу не произнесла его имени, и сам мистер Фагерст больше сюда не заглядывал. Что за нелепость! Уж Дина-то видела, как он смотрел на Глэдис и как Глэдис смотрела на него, пусть даже не отдавая себе в этом отчета. Да любой ученый, оказавшись между ними, всерьез усомнился бы, что выброс углекислоты — единственный фактор нагревания атмосферы!

Дина нахмурилась. Даже ее непробиваемый муженек Дейви и тот понял бы, что у соседки проблемы. Еще парочка таких ударов — и тесто просто побоится подняться.

Соседка откашлялась, выпрямилась, скрестила длинные стройные ножки и сцепила руки на коленях.

— Я его знаю? — небрежно обронила она.

— Кого?

— Ну, того типа, которому в данный момент изрядно достается от твоих кулаков. Похоже, в тесте ты различаешь некое знакомое лицо.

Глэдис вытерла лоб тыльной стороной руки.

— У тебя воображение шалит. Я пеку пирог, а вовсе не пытаюсь выместить раздражение.

— А-а, — понимающе протянула Дина.

Глэдис еще пару раз перевернула тесто, потыкала в него пальцем, а затем вывалила массу в миску и накрыла влажным полотенцем.

— Мне тут пришло в голову, — продолжала Дина по наитию, — уж не викинга ли ты «обрабатывала».

— Викинга? — не поняла Глэдис.

— Ну, того скандинава, — услужливо пояснила Дина. — Голубоглазого красавца с толстым кошельком. Мартина Фагерста.

Глэдис отвернулась, нервно комкая в руках салфетку. Подруга видит ее насквозь, вот в чем проблема!

— Я уже объяснила: я пеку пирог, — холодно отрезала Глэдис.

— И все?

— И все!

Дина снова откашлялась.

— Значит, он объявлялся?

— Дина, ты еще вчера меня об этом спрашивала. И я ответила, что нет.

— И ты не ждешь звонка? И видеть его не желаешь?

— Угадала!

Глэдис сняла с плиты кофейник и наполнила чашку подруги. Затем взялась было за свою, но при виде темной маслянистой жидкости, что плескалась на самом дне, вдруг ощутила легкий приступ тошноты. Потрясающе! Все-таки подцепила какой-то вирус. Только этого не хватало!

— А где сегодня носит твоего красавчика?

— Накачивает мышцы в спортзале, чтобы верные поклонницы продолжали пускать слюнки. И не пытайся уклониться от темы. Речь шла о твоем красавчике.

— Моем? — Глэдис возвела глаза к потолку. — Ну как тебя убедить? Мартин Фагерст мне вообще никто!

Дина поднесла чашку к губам, подула на кофе и осторожно отхлебнула.

— Ты самая здравомыслящая, рассудительная женщина из всех, кого я знаю.

— Спасибо, мне тоже так кажется.

— Поэтому я повторяю: как может здравомыслящая, рассудительная женщина так просто взять да и отфутболить мультимиллионера с внешностью скандинавского бога?

— Повторяю тебе: Мартин Фагерст и я вместе поужинали и…

— Ты и зовешь его Мартинфагерст — слитно, не делая паузы, словно вообще его не знаешь, — перебила подругу Дина.

Словно я не провела с ним ночь, подумала Глэдис, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки.

— Ага! — победно возвестила Дина. — Видишь?

— Что вижу?

— Ты краснеешь, вот что! И выражение лица под стать. Так всегда бывает, когда разговор заходит об этом шведе.

Глэдис встала, подошла к раковине и включила воду.

— Я очень тебя люблю, Дина, — сказала она, отжимая губку, — но любопытный нос, который ты так и норовишь сунуть в чужие дела, давно пора укоротить!

— Дейви тоже так говорит, да только что он понимает? — улыбнулась соседка. — Послушай, ведь я была здесь тем вечером, помнишь? Я видела, как вы смотрели друг на друга. И что же? Ровным счетом ничего? Разошлись как в море корабли? Хоть убей, не верю!

— Пожалуйста, передай мне ложку.

— Ну как тут не подивиться? — не унималась Дина. — Ведь красавец, мультимиллионер, и такая душка!

— Душка? — Глэдис крутнулась на каблуках, щеки ее ярко горели. — Мерзавец — вот он кто!

— Почему?

— Потому что… потому что… — Глэдис замялась. Хороший вопрос. Она отнюдь не героиня викторианской мелодрамы, соблазненная и брошенная. Она по доброй воле переступила порог его спальни — и ушла тоже по доброй воле. Если воспоминания преследуют ее и унижают, некого тут винить, кроме себя самой. — Дина, будь добра, давай оставим этот разговор…

— О'кей. Считай, что тему закрыли.

— Отлично!

— Просто в толк не могу взять, — задумчиво протянула Дина, выдержав минутную паузу. Глэдис громко застонала, но соседка не унималась. — Этот Фагерст глядел на тебя так, как голодный бомж смотрит на обед из семи блюд. Да если бы к вам заявился сам изобретатель громоотвода Бен Франклин, он без всяких приборов определил бы, что молния и электричество — одной природы. Разряды так и вспыхивали в воздухе.

— Классно придумано, Дина. Почему бы тебе не бросить балет и не начать писать сценарии мыльных опер?

Дина встала и подошла к буфету.

— И все-таки одна из молний угодила в цель, потому что на моей памяти ты никогда не вскакивала ни свет ни заря. — Балерина порылась в кухонном шкафчике, извлекла на свет коробку шоколадного печенья и заглянула внутрь. — Ням-ням. Как раз две штучки. Одна — тебе, другая — мне.

При одном взгляде на печенье в шоколаде Глэдис снова ощутила знакомые спазмы в желудке. К горлу подступила тошнота.

— Я — пас.

— Значит, я могу слопать обе?

— Считай, что сегодня — твой счастливый день. А откуда ты знаешь, во сколько я встаю?

Дина с аппетитом вгрызлась в печенье.

— Я отправилась на утреннюю пробежку, — пояснила она с набитым ртом, — на рассвете. Ты меня знаешь: люблю, когда на улицах ни души. А полы скрипят… Вот я и услышала, как ты разгуливаешь по квартире. Взад-вперед как заведенная. Из комнаты в комнату. Прошла целая вечность, прежде чем ты улеглась снова.

Не вечность. Ровно столько, сколько нужно, чтобы убедить себя: бесполезно переживать о сделанном, потому что постыдная ночь уже в прошлом и никогда, никогда больше не повторится…

— Куда вы с ним ездили тем вечером?

— Ты отлично знаешь куда! — Глэдис подставила чашку под струю воды и принялась оттирать ее, словно закопченную сковородку. — На ужин. В «Старый замок».

— И все? — захлопала ресницами Дина.

А потом я узнала рай в его объятиях, внезапно подумала Глэдис, и упорно подавляемые эмоции, воспоминания о пережитой ночи, нахлынули с новой силой. Может, глупо она поступила, сбежав из квартиры? Наверное, надо было остаться. Занять место той блондинки…

Чашка выпала из рук и со звоном разлетелась на куски.

— Черт побери! — В глазах стояли злые слезы; она нагнулась и принялась подбирать осколки. — Ты хочешь знать, что произошло той ночью? — Глэдис выпрямилась, швырнула осколки в ведро и вытерла руки о джинсы. — О'кей, я тебе скажу.

— Глэдис, милая, я не хотела…

— Я провела ночь с Мартином.

— Ой! — тихо вскрикнула Дина.

— Я переспала с мужчиной, которого почти не знала, который мне совсем не нравился и которого я больше не желаю видеть, потому что… потому что…

— Не продолжай, я поняла, — мягко откликнулась Дина.

Глэдис резко развернулась к ней.

— Избавь меня от этого покровительственного тона! Если я сама ровным счетом ничего не понимаю, тебе-то откуда знать?

— Видишь ли, мое первое свидание с Дейви закончилось постелью.

Глэдис рухнула на стул.

— Как это?..

— Вот так! А до того я была девственницей.

— Тогда зачем? Почему?..

Дина улыбнулась.

— Как знать? Гормоны? Судьба? Так случилось, вот и все.

— Видишь, я была права: тебе следует писать сценарии мыльных опер.

— Наверное, мое тело и мое сердце мгновенно поняли то, что разум еще только пытался осмыслить. Мы с Дейви были предназначены друг для друга. Родство душ, знаешь ли.

— Но у меня такого оправдания нет! Фагерст и я определенно не предназначены друг для друга. Я сделала то, что сделала, и теперь сама себя ненавижу.

— Паразит!

— Минуту назад ты называла его скандинавским богом.

— Минуту назад я не знала, что он злоупотребил твоей доверчивостью, а затем поступил чисто по-мужски.

— Поверь мне, Дина, — хмуро уточнила Глэдис, — он не злоупотреблял моей доверчивостью. Я сама этого хотела.

Дина вытряхнула из коробки последнее печенье.

— Речь не об этом. Я имею в виду другое, когда говорю, что он поступил чисто по-мужски. Хлоп, бам, спасибо, мэм, может, я еще перезвоню!

Глэдис уставилась на подругу. Затем встала, сорвала с крючка полотенце, намочила его в раковине и принялась остервенело оттирать стол.

— Я сама велела ему не звонить.

— Что?

— Что слышала! Он очень хотел увидеться. Я запретила ему приезжать и сказала, что продолжать наши отношения не собираюсь.

— Ты и Мартин вместе провели незабываемую ночь — и ты дала ему отставку?..

— Я этого не говорила!

— Так, значит, ночь не удалась? Или ты не дала ему отставку?

Не выдержав взгляда подруги, Глэдис опустила глаза и отвернулась к раковине.

— Чего ты добиваешься? — устало осведомилась она, подставляя руки под воду.

— Я хочу понять, чего ты добиваешься, радость моя. С какой стати ты занималась любовью с этим типом, а потом дала ему от ворот поворот?

— Я не занималась с ним любовью, — огрызнулась Глэдис. — Я с ним переспала.

— Семантические тонкости, — пожала плечами Дина.

— Послушай, Дина, у вас с Дейви было иначе: ты его любила.

— И сейчас люблю, — улыбнулась балерина.

— Ну, а я вот не люблю Мартина. Даже представить себе не могу, как его можно полюбить. Такого высокомерного, эгоистичного, самовлюбленного сукина сына…

— Как сказано! — восхитилась Дина.

— Он вообще не в моем вкусе…

— А кто в твоем вкусе? Назови хоть одного парня, кроме этого подонка Кевина Ханта, кого бы ты удостоила хотя бы взглядом, и я до последней крошки съем то, что получится из этого истерзанного, замученного, многострадального теста.

— …И я тоже не в его вкусе, — докончила Глэдис, умело обходя ловушку. — Вот тебе и весь сказ.

— Это тебе только кажется, бэби. Я-то видела, как вы смотрели друг на друга!

— У тебя… шоколад на губе. — Глэдис сглотнула, тошнота снова подступила к горлу.

— Да? — Дина небрежно потерла указанное место пальчиком. — Все?

— Теперь нормально, — с трудом выдавила Глэдис. Отвернулась и вцепилась в край раковины, ожидая, чтобы свистопляска в желудке утихомирилась.

— Глэдис? С тобой все в порядке?

— Конечно! Я просто…

— Просто я утомила тебя своей навязчивостью, — покаянно вздохнула Дина. — Слушай, давай оставим эту тему. Захочешь поговорить — я тут как тут, не захочешь… — Приятельница беззаботно пожала плечами. — Может, поужинаешь с нами сегодня? Дейви готовит тефтели. Помнишь его тефтели? Последний раз ты ела их с большим аппетитом.

— Ага. Они… они…

Воображение услужливо нарисовало крохотные мясные шарики с луком. Ей и впрямь ужасно понравилось коронное блюдо Дейви, но сейчас вспоминались только маслянистые капельки жира… Жир тает во рту, застывает на губах…

— Было очень вкусно, — поспешно заверила Глэдис, — но… но сегодняшняя выпечка — это мое последнее сумасбродство. Я сажусь на диету. Близятся очередные съемки, надо бы сбросить пару фунтов. Так что с тефтелями как-нибудь в другой раз, ладно?

— Все равно приходи. — Дина похлопала себя по животу. — Мне бы тоже не грех сбросить вес, а уж про Дейви и говорить нечего. Ты видела его снимки крупным планом? Долой пироги и тефтели. Давай-ка возьмем парочку вегетарианских лазаний да разогреем их в духовке. Хорошая мысль?

Лазанья. Глэдис представила себе ярко-алый томатный соус, вдохнула кисловатый запах. И сглотнула.

— Собственно говоря, я вообще не буду ужинать. Похоже, подцепила какую-то заразу. На той неделе я снималась в парке. Все там кашляли и чихали как сумасшедшие. С тех самых пор чувствую себя отвратительно.

— Простуда, — философски заметила Дина, стряхивая с ладони крошки. — От нее никто не застрахован. Таблетка-другая аспирина и горячий куриный бульон… Глэдис? Что с тобой?

Горячий куриный бульон. Пленка жира плавает на поверхности…

— Все в порядке, — заверила Глэдис, — все в поряд… О, черт! — Молодая женщина застонала, закрыла рот ладонью и выбежала из комнаты.

Спустя минут десять она возвратилась из ванной, бледная и измученная. Дина ждала в спальне. Скрестив ноги, она устроилась на кровати.

— Ты как? — с тревогой спросила приятельница.

— Все отлично, — криво улыбнулась Глэдис.

— Отлично, как же! — Дина внимательно пригляделась к подруге. Кожа бледная, глаза лихорадочно блестят, на лбу поблескивает испарина. — Да ты совсем больная!

— Говорю тебе, подцепила какой-то вирус.

— На тех самых съемках, где все чихали и кашляли?

— Угу.

Дина встала с кровати.

— Но ты не чихаешь и не кашляешь!

— Грипп сказывается на мне иначе, вот и все.

— Ага. — Наступило долгое молчание, затем Дина произнесла: — В прошлом году у моей сестры были те же симптомы. Приступы тошноты по утрам, рвота, головокружения, и в целом вид такой же кошмарный, как у тебя.

— Спасибочки! — Глэдис отбросила со лба влажную прядь волос. Руки слегка дрожали, и хотя в желудке не осталось ни грамма пищи, он по-прежнему так и норовил вывернуться наизнанку. — Послушай, Дина…

— Сестра пошла к доктору…

— А я вот не пойду к доктору! Все что мне нужно — это отдохнуть пару дней…

— … и выяснилось, что она беременна, — тихо продолжила Дина, не сводя глаз с подруги.

— Беременна! — расхохоталась Глэдис. — Не говори глупостей. Я вовсе не…

О Боже! Пол закачался под ногами. Беременна? Нет! Это невозможно! Или возможно?

Глэдис рухнула на кровать, ощущая себя опустошенной и надломленной. В ту ночь все произошло так быстро… Сама она точно ничем не воспользовалась. Зачем пить таблетки, когда ведешь целомудренный образ жизни? Есть женщины, что носят презервативы с собою в сумочке, как если бы речь шла о носовом платке или записной книжке, но она, Глэдис, не из их числа. У тех, других, совсем иная психология, они в любой момент готовы оказаться в кровати с малознакомым мужчиной, лишь бы позвал, а она никогда… никогда…

Глэдис тихо застонала.

— Как можно? Как я могла забеременеть?

— За последние несколько веков способ не особенно менялся…

— Да, но одна ночь…

Одна ночь. Одна бесконечная ночь!

— Почему бы тебе не сходить к доктору? — мягко предложила Дина.

— Нет, — Глэдис вздернула подбородок и гордо воззрилась на подругу. — Нет, — твердо повторила она. — Это глупо. Я не беременна. У меня грипп!

— Скорее всего, так оно и есть, — улыбнулась Дина. — Но, может, лучше проверить?

— Послушай, как тебе мой план? Завтра я весь день проваляюсь в постели. Проглочу тонну аспирина, запивая его литрами чая, а если к понедельнику мне лучше не станет, позвоню доктору.

— Гинекологу.

— Право же, Дина, — Глэдис обняла подругу за плечи и развернула в сторону выхода, — дай отдохнуть своему воображению, а я поступлю так же с изнемогающим от гриппа организмом. И передавай привет Дейви.

— Выгоняешь?

— Ну, — натянуто рассмеялась Глэдис, — если хочешь остаться и полюбоваться на очередной приступ… пожалуйста!

И Глэдис мило улыбалась до тех пор, пока за подругой не закрылась дверь. Тогда улыбка исчезла. Молодая женщина прислонилась к стене, чтобы не упасть, и крепко зажмурилась.

— Я не беременна, — прошептала она.

— У вас срок — четыре недели, — сказала доктор Карлтон во второй половине того же дня, глядя на пациентку через широкий стол. Просторный и светлый кабинет, изобилующий цветами и зелеными растениями, располагал к задушевной беседе. — Я очень рада, что в последнюю минуту нашлась возможность принять вас сегодня, — улыбнулась гинеколог. — И я рада, что могу сказать совершенно определенно: вы ждете ребенка.

Ребенка! Ребенка Мартина!

— Со времени нашей последней встречи вы вышли замуж? — Добродушное лицо собеседницы снова озарилось улыбкой. — Или, как это принято в наши дни, решили воспитать дитя в одиночку?

Глэдис облизнула пересохшие губы.

— Я… не замужем.

— А! Вы уж простите меня, если я злоупотреблю правом лечащего врача и дам вам совет: отец вашего малыша должен участвовать в воспитании сына — или дочки — как можно активнее. Знаю: феминистки меня бы четвертовали за подобное заявление, но ребенку нужны оба родителя. Мать и отец! Оба!

С этим не поспоришь, мысленно согласилась с врачом Глэдис.

— Вопросы есть?

— Нет…

— Тогда на сегодня все. — Доктор Карлтон взяла со стола визитку, нацарапала на ней несколько строк и протянула ее пациентке. — Позвоните мне во вторник, и я скажу вам результаты анализов. Впрочем, не думаю, что обнаружится нечто непредвиденное. Вы абсолютно здоровы, моя дорогая. Не вижу причин, почему бы вашему малышу не родиться здоровеньким и крепеньким.

Что-то в лице молодой женщины заставило врача встревожиться. Немного помолчав, она сдвинула очки на самый нос и мягко предположила:

— Разумеется, если у вас другие планы…

— Вы говорите, у меня срок — четыре недели?

— Около того.

— И… и все идет нормально?

— Просто превосходно!

Глэдис опустила взгляд и сцепила руки на коленях.

— Если я сочту нужным… то есть, если бы я…

— У вас много времени на то, чтобы все обдумать, дорогая.

Глэдис кивнула. Как будто я постарела на тысячу лет, обреченно подумала она.

— Спасибо…

Доктор встала, обошла стол и обняла поникшую Глэдис за плечи.

— Я понимаю, как непросто принять решение, — проговорила она. — Если вам захочется побеседовать по душам, вы знаете мой телефон.

Ребенок, размышляла Глэдис, спускаясь в лифте. Плоть от плоти ее. Ее… и Мартина.

Детей полагается зачинать в любви, а не в неистовстве бессмысленной, нелепой страсти. Все эти недели она пыталась выбросить позорный эпизод из головы, но тщетно. В безжалостном свете дня та ночь снова и снова возникала перед ней, и Глэдис с удвоенной силой принималась себя ненавидеть. Но по ночам в серебристом лунном сиянии она грезила о Мартине и просыпалась, ощущая на губах вкус его поцелуев.

Однако сейчас не время предаваться пустым сожалениям. Надо принимать решение. Впрочем, единственно возможный выход напрашивается сам собой. В ее жизни нет места ребенку. У нее маленькая квартира. Настоящее — сплошной хаос, карьера идет на спад, впереди — крайне неопределенное будущее. И наконец, главный довод. Доктор Карлтон права: многие сочли бы ее старомодной, многие, но не Глэдис. У ребенка должны быть и мать и отец, — хотя бы в самом начале жизни.

Дверь лифта открылась. Высокие каблучки зацокали по мраморному полу.

Ребенок… Мягкий, благоуханный, невинный сверточек… Вот он улыбается, гукает, тянет ручки… Любимый, родной! Малыш согреет ее сердце и придаст смысл ее существованию. Горло перехватила судорога. Ребенок — часть Мартина, которую у нее никто не отнимет.

Глэдис вышла из здания. Порыв ветра взметнул ее волосы, облепив вокруг ног тонкую шелковую юбку.

Какой смысл себя мучить? У нее не будет ребенка. Ведь она уже решила! Все логично, все оправданно. Единственно возможный выход…

— Глэдис!

Сердце беспомощно дрогнуло. Голос, его голос! Все эти недели, долгие и мучительные, Глэдис тысячу раз слышала его во сне, однако сейчас упрямо убеждала себя, что ошиблась. Она вообще не желает видеть Мартин, а тем более в такой неподходящий момент.

— Глэдис!

О Боже! Она обернулась. Фагерст стоял у того самого черного лимузина, что месяц назад перенес ее из мира реальности в бредовый сон. Ветер тут же усилился, словно только того и ждал. В глазах потемнело, и Глэдис пошатнулась.

Она падала, падала в пропасть, и только руки Мартина могли удержать ее на краю, только в его объятиях могла она ощутить себя в безопасности.

 

7

Какой мужчина станет бегать за женщиной, если ему ясно дали понять, что он не нужен? Только распоследний дурак! А Мартин Фагерст никогда не считал себя таковым.

И тем не менее четыре недели спустя после той роковой ночи, когда Глэдис Рейнджер уснула в его объятиях, а затем ушла из его жизни, Мартин все никак не мог забыть эту женщину.

Она ему снилась — в жарких эротических снах, из тех, что осаждают взрослеющих подростков. Днем Мартин вспоминал о Глэдис в самые неподходящие моменты, тогда мысли его путались и он переставал воспринимать окружающее, и требовалось время, чтобы прийти в себя.

Но когда Мартин попытался избавиться от наваждения, затеяв интрижку с первой попавшейся красоткой, проверенный способ не сработал. Он решил не сдаваться. За последний месяц Фагерст свозил в ресторан с полдюжины девиц, и для каждой из них, к вящему ее разочарованию и досаде, вечер закончился в одиночестве.

Мартин злился на собственную, как он считал, непроходимую глупость. Ведь он не из тех, что попусту тратит время, оплакивая утраченные возможности или несбывшиеся мечты. Этой философии он придерживался с детства; почему же она подвела его сейчас? Глэдис пора «списать со счета», как сказали бы его экономисты. Роскошная женщина с жарким телом и ледяным сердцем, она обошлась с ним так, как сам он обходился со случайными подружками.

Но почему, почему ему не удается выбросить ее из головы? Этот вопрос, на который не находилось ответа, терзал его, когда Мартин затормозил перед зданием, где располагался его головной офис. Поэтому, заметив Глэдис, выходящую из подъезда соседнего здания, Мартин решил, что сходит с ума. Но нет, он не страдал галлюцинациями! Глэдис Рейнджер собственной персоной ступила на тротуар еще более прекрасная, чем когда-либо.

Мартин вышел из машины и… заколебался. Что теперь? Подождать, пока она его заметит, ведь сказать-то ему нечего? Однако так хочется заговорить с ней… Нет, простого приветствия мало. Хочется подойти к ней, обнять, провести пальцем по нижней губке, чтобы уста приоткрылись…

И тут он встревожился. Это еще что такое? Лихорадочный румянец щек только подчеркивал болезненную бледность лица. Глэдис как будто задумалась, застыла на месте, а мимо потоком обтекали ее пешеходы, словно не замечая прекрасную богиню, стоящую в оцепенении посреди обычной городской сутолоки.

Черт побери, да она плачет! Должно быть, ей очень плохо. Иначе она бы ни за что не заплакала.

— Глэдис! — закричал он.

Молодая женщина подняла взгляд.

На одно безумное, головокружительное мгновение Мартину показалось, что ее лицо озарилось радостью. Но он знал: виной тому только разыгравшееся воображение, потому что в следующую секунду глаза Глэдис расширились, она побелела как полотно и произнесла его имя с отвращением, словно неприличное ругательство.

Мартин сжал губы. Ну и черт с ней!..

Боже, да она падает!

— Глэдис! — заорал он, проталкиваясь сквозь толпу и подхватывая ее на руки.

— Все в порядке, — задыхаясь прошептал он. — Я тебя держу. Все о'кей!

Темные ресницы затрепетали. Глэдис смотрела на него, но как бы не видела. Мартин нежно привлек ее к себе, ласково коснулся губами волос. Сердце неистово билось в груди. Что, если бы его здесь не оказалось? Что, если бы он не подхватил ее? Что, если бы она упала на грязный асфальт? Что, если бы он никогда не заключил ее в объятия?

— Мартин?

Еле слышный шепот заставил сердце Фагерста болезненно сжаться. И горестные интонации и детская беспомощность во взгляде наводили на мысль о хрупкой статуэтке из венецианского стекла. До сих пор высокая статная Глэдис не казалась ему эфемерной, а вот сейчас у Мартина перехватывало дыхание от щемящей жалости к этой женщине.

— Мартин? Что случилось?

Хороший вопрос! Он попытался объяснить:

— Я выходил из машины… Ты потеряла сознание…

— Потеряла сознание? Я? — Глэдис облизнула пересохшие губы. — Не говори глупостей! Я в жизни своей не падала в обморок! — Щеки ее заалели: она вспомнила. Доктор! Диагноз! — О Боже! — прошептала она, зажмуриваясь.

— Что такое? Опять?

Молодая женщина глубоко вздохнула и заставила себя открыть глаза. Мартин злится. И это понятно. Мистер Фагерст не желает иметь ничего общего со случайной подружкой, но против воли вынужден разыгрывать рыцаря перед дамой, попавшей в беду: стоит в центре Лос-Анджелеса и держит ее на руках! Однако, черт возьми, кто, как не он, причина подобного несчастья! Если бы она никогда не увидела его, не поехала бы на ужин, не поддалась бы соблазну…

Неправда! Он не соблазнял ее. Она отдалась ему добровольно. С радостью! Даже теперь, зная, что мир уже не станет прежним, что бы уж там она для себя не решила, даже теперь, оказавшись в его объятиях, она чувствовала…

Глэдис напряглась и уперлась ладонями ему в грудь.

— Нет, голова уже не кружится. Со мной все в порядке, честное слово! Пожалуйста, отпусти меня…

— Я тебе не верю.

— Не глупи! — Пешеходы с нескрываемым любопытством оборачивались, разглядывая странную парочку. Даже в Лос-Анджелесе мужчина, держащий женщину на руках посреди оживленной улицы, неминуемо привлечет внимание. — Мартин, я сказала…

— Я слышал, что ты сказала! — Толпа расступалась крайне неохотно, но кто бы смог противостоять Фагерсту? — А ну дайте пройти! — властно потребовал он.

Глэдис затаила дыхание: неужели он несет ее туда, откуда она только что вышла?!

— Что ты затеял?

— Это поликлиника. Там до черта докторов и медсестер. Мы войдем в первый же кабинет, и…

— Нет! — вскричала она в панике. — Мне не нужен доктор!

— Еще как нужен! Люди не падают в обморок без причины.

— Кто сказал, что без причины? Я… я на диете. Ничего, кроме томатного сока и черного кофе на завтрак, ланч и ужин, — выпалила Глэдис последнюю версию избавления от лишнего веса, что циркулировала в светских кругах. — Так можно сбросить пять фунтов за два дня.

Пять фунтов? Мартин не мог взять в толк, зачем ей сбрасывать хоть унцию! Глэдис казалась совершенством: эти мягкие округлые очертания, это теплое податливое тело…

— Тебе худеть ни к чему!

— Камера с тобой не согласна.

— Похоже, камера не видела тебя крупным планом — так, как я…

— Как мило вспомнить о том, что имеешь дело с безупречным джентльменом! Последний раз говорю: поставь меня на землю!

— С удовольствием! — Мартин повиновался, по-прежнему придерживая за плечи. — А ну пошли!

— Куда?

Но Мартин без лишних слов увлек ее за собой, растолкал толпу и пробился к лимузину. Смит уже стоял у машины, придерживая дверцу: живое воплощение невозмутимой учтивости. Похоже, шофер привык к тому, что его босс похищает женщин прямо на улице средь бела дня.

Глэдис уперлась каблучками в землю, но бесполезно! Мартин отличался недюжинной силой, и, даже когда его обозвали непечатным словом, от которого брови финансового магната поползли вверх, он все равно не ослабил хватку.

— Спасибо, Смит, — поблагодарил он. — Глэдис, пожалуйста, садись в машину.

Поняв, что она не желает слушаться, Мартин втолкнул свою жертву внутрь и усадил на кожаное сиденье.

— Как ты смеешь?! — Глаза Глэдис метали молнии. — Как ты смеешь так со мною обращаться? Я не… я не почтовая бандероль, которую швыряют в фургон и доставляют по назначению!

— Нет! Ты тупоголовая особь женского пола, очевидно, решившая проверить, что сработает раньше: голодная смерть или сотрясение мозга. — Машина влилась в транспортный поток, что неторопливо катил по улице. — Так вот, я доставлю тебя домой. А там делай что хочешь: накачивайся томатным супом и черным кофе и упражняйся в прыжках в воду ласточкой на ковре.

— Во-первых, я пью томатный сок, — свирепо поправила Глэдис, — а вовсе не суп. И я не упражняюсь в прыжках ласточкой.

Молодая женщина с вызовом уставилась на Мартина. Юбка ее задралась, волосы лезли в глаза, от блузки отлетела пуговица, а он восседал рядом, невозмутимый словно глыба льда, со снисходительно-скучающим видом. Ох, как она его ненавидела!

— Прыжок готовился что надо, — отозвался Мартин. — Нацеленный точнехонько на мостовую.

— Прекрати, а? Я просто… Просто голова закружилась, вот и все.

— При виде меня, — уточнил он, не сводя с нее обличающего взгляда.

— Не обольщайся! — вспыхнула Глэдис.

— Томатный сок и черный кофе, — проворчал Мартин. — Это еще вопрос, что у тебя в голове: опилки или ветер.

Глэдис одарила его в ответ яростным взглядом. Отбросила непослушную прядь со лба, скрестила руки на груди, неосознанно пародируя своего спутника. В машине воцарилось гробовое молчание. Наконец лимузин затормозил у ее дома, и Глэдис, поспешно распахнув дверцу, выпрыгнула на тротуар, не дожидаясь помощи.

— Спасибо, что подвез, — молвила она, каждое слово источало яд. — Хотелось бы добавить, что встреча была приятной, да что толку лгать?

— О, какие любвеобильные слова, Глэдис! Я растроган. — Мартин поднял взгляд и лукаво сощурился. — Помни, что я сказал: тебе худеть ни к чему. Попробуй поесть нормально — просто для разнообразия.

— Ты вообще кто, специалист по правильному питанию?

— Есть и другое предложение: возвращайся в машину…

— Мечтать не вредно! — огрызнулась она, отворачиваясь.

— … и мы прокатимся в «Старый замок». Прошлый раз ты много потеряла: может, сегодня наверстаешь? Икра, утка, суфле…

Икра, соленая и маслянистая. Утка, облитая жиром. Шоколадное суфле со взбитыми сливками… В желудке снова началась свистопляска. Нет, подумала Глэдис, пожалуйста, только не это… То немногое, что она съела за обедом, подступило к горлу.

Содрогаясь в приступах рвоты, Глэдис краем уха слышала, как подскочивший к ней Мартин тихо выругался сквозь зубы. Затем она ощутила на плечах его руки, что поддержали ее, не дали упасть, в то время как желудок пытался совершить невозможное и вывернуться наизнанку. Когда спазмы прекратились, Мартин привлек ее к себе. Глэдис не сопротивлялась: униженная измученная бедняжка отчаянно нуждалась в его защите.

— Мне так стыдно, — прошептала она.

Мартин развернул молодую женщину лицом к себе. Вынул носовой платок и заботливо промокнул влажный лоб и губы. Затем подхватил ее на руки и понес в дом.

Она не протестовала. Мартин спросил про ключи. Глэдис покорно протянула ему брелок.

В квартире Фагерст уложил ее на диван в гостиной, и молодая женщина блаженно откинулась на подушки. Он снял с нее туфли, расстегнул верхние пуговицы блузки, укрыл ноги пледом и велел не двигаться.

Двигаться? Глэдис с трудом кивнула. Она рассмеялась бы, будь у нее силы.

Мартин снял пиджак, швырнул его на кресло и направился в кухню. Хлопнула дверца холодильника. Интересно, что он подумает, когда увидит содержимое? — отрешенно размышляла Глэдис. Последнее время она не готовила и по магазинам не ходила — желудок совсем расшалился. О еде лучше не думать! Если повезет, на полке должна найтись баночка лимонада или диетической колы.

— Лимонад, — объявил Мартин. Уселся на диван рядом с ней, обхватил за плечи и приподнял ей голову. — Это тебе на пользу. Тихонько, не спеша. По глоточку.

Снова он приказывает, вот только сил для сопротивления совсем не осталось. Совет, во всяком случае, хорош. А то, чего доброго, опять затошнит, да еще в присутствии Мартина.

— У тебя на кухне — филиал химической лаборатории? — полюбопытствовал он.

— Химической лаборатории?..

— Или инопланетяне приземлились у раковины?..

Глэдис слабо рассмеялась и откинулась на подушки.

— Это тесто подходит.

— А! Я решил, ты не будешь возражать, если я его умну. Мне показалось, оно собирается захватить всю квартиру.

— Спасибо.

— Как самочувствие?

— Лучше. — Глэдис глубоко вздохнула и зевнула: веки налились тяжестью. — Должно быть, съела что-то не то.

— Закрывай глаза. И отдыхай.

— Я не устала.

— Еще как устала!

— Ради Бога, Мартин, ты что, всевидящий?..

Глаза сами собой закрылись, и она уснула.

Мартин поднялся на ноги. Нет, мрачно размышлял он, я не всевидящий, но даже полный дурак сообразит, что, будучи на строгой диете, вряд ли съешь что-то неудобоваримое, отчего приключается желудочное расстройство… А потом еще эта крохотная визитка, выпавшая из кармана Глэдис!..

Мартин задумчиво повертел карточку в руках. «Джейн Карлтон, бакалавр медицины. Гинекология и акушерство».

Возможно, это ни о чем не говорит. Люди вечно рассовывают визитки по карманам и надолго про них забывают. И даже если Глэдис действительно побывала сегодня у врача-гинеколога, что это доказывает? Женщины регулярно ходят к зубным врачам и гинекологам.

Мартин стиснул карточку в кулаке. На протяжении четырех недель он грезил о Глэдис, заново переживая проведенную вместе ночь. Все это навеки врезалось в память. Но сейчас в сознании всплыла новая подробность — и по спине пробежали мурашки.

За всю ту долгую, неистовую ночь он ни разу не вспомнил о презервативе. Какое безумие, какая безответственность, как на него не похоже! В ту ночь он потерял голову, опьяненный Глэдис. Да и она вела себя под стать ему. И вот теперь ее тошнит, она теряет сознание, и она побывала на приеме у гинеколога.

Возможно, Глэдис принимала таблетки. Возможно, у него разыгралось воображение. А возможно, настало время задать вопрос-другой.

Мартин глубоко и прерывисто вздохнул. Затем потянулся к телефону.

Сон медленно отступал.

Глэдис лежала на диване в гостиной. За окном уже сгустились сумерки, но кто-то включил настольную лампу.

Кто-то? Мартин!

Он восседал в кресле в нескольких футах от нее. Четко очерченный, словно изваянный из гранита профиль, губы крепко сжаты…

— Как себя чувствуешь?

Глэдис осторожно сглотнула. Желудок недовольно заурчал, но с места не стронулся.

— Гораздо лучше… — Она села, отбросила плед и спустила ноги на пол. — Спасибо за все, но караулить меня абсолютно незачем. — Гость молчал; гнетущая тишина вдруг показалась зловещей. Что-то произошло, и Глэдис это чувствовала. — А который сейчас час, собственно? — спросила Глэдис с напускной веселостью. — Должно быть, я проспала все на свете!

— Когда ты собиралась поставить меня в известность?

Сердце беспомощно забилось, затем словно остановилось.

— О чем?

Глэдис встала, Мартин последовал ее примеру и шагнул к ней. Куда подевались туфли? Какой он высокий! На мгновение молодая женщина оробела: Мартин глядел на нее сверху вниз и взгляд этот не сулил ничего доброго.

— Или, может быть, ты задумала утаить от меня потрясающую новость? — В голосе его звучал вызов. — Ты этого хотела?

— Не понимаю, о чем ты, — отозвалась Глэдис, глядя в сторону. — И, знаешь, я не в настроении разгадывать загадки.

— А я, — парировал он, опуская тяжелую ладонь на ее плечо, — не в настроении слушать ложь.

— Тебе лучше уйти!

— Ты беременна! — объявил Мартин.

Беременна. Беременна! Слово эхом отдалось в комнате.

— Не понимаю, о чем ты…

— Ты повторяешься. Я бы посоветовал тебе сказать правду.

Глэдис сбросила с плеча его руку и указала на дверь.

— А я бы посоветовала тебе убраться восвояси.

— Это мой ребенок?

— Твой?.. — Она засунула руки в карманы. — Никакого ребенка нет. Не знаю, с чего ты взял, но…

— Сколько еще мужчин перебывало у тебя на той неделе, помимо меня?

— Пошел вон, черт тебя дери!

— Еще раз спрашиваю: это мой ребенок?

Глэдис беспомощно глядела на него, нежные губы дрожали. «Нет, не твой! — хотелось ей выкрикнуть. — На той неделе у меня был десяток подобных свиданий. Сто! Тысяча!»

— Отвечай! — Мартин грубо встряхнул ее за плечи. — Мой?

Но как можно лгать, когда речь идет о самом важном?

— Да, — прошептала она. — Да, это твой ребенок.

Фагерст надолго замолчал. Затем кивком головы указал на диван.

— Сядь, Глэдис.

Она подняла взгляд, и глаза их встретились. Задрожав, Глэдис шагнула назад, споткнулась и рухнула на подушки, словно тряпичная кукла.

— Как… как ты узнал?..

Скривив губы, он полез в карман, извлек на свет крохотный белый прямоугольник и бросил ей на колени. Глэдис потрясенно уставилась на карточку. Визитка доктора Карлтон!

— Она тебе сказала? Доктор Карлтон сказала тебе все? Как она посмела! Она…

— Доктор Карлтон ничего мне не сказала. — Мартин презрительно улыбнулся. — Но я узнал все, что нужно.

— Не понимаю…

— Визитка выпала у тебя из кармана. Я позвонил в офис к этой Карлтон. Назвался твоим другом, сказал, что весьма обеспокоен твоим здоровьем, и секретарша тут же соединила меня.

Глэдис вспыхнула, оценив двусмысленность подобного заявления. От глаз Мартина это не укрылось.

— Очевидно, твой лечащий врач сделала те же самые выводы. И поступила очень тактично. Она подтвердила только то, что ты ее пациентка. Сказала, что не имеет права распространяться о состоянии твоего здоровья и что мне лучше переговорить с тобой напрямую. Затем повесила трубку.

Глэдис побелела как полотно.

— Так, значит… значит, ты не знал! Ты солгал мне! Обманом вытянул у меня признание…

— Я сопоставил факты, вот и все, потом задал вопрос, а ты на него ответила.

— Это не было вопросом! Ты сказал, что знаешь о моем… о моей…

— Я спросил, мой ли это ребенок. — Фагерст резко подался вперед, склонился над жертвой и пригвоздил ее к месту грозным взглядом. — Мой ребенок, черт тебя дери! Что ты задумала? Отдать малыша на усыновление? Сделать аборт?

— Нет! — выкрикнула она и в то же самое мгновение поняла, что сказала чистую правду. Она не сможет убить живую искорку, что затеплилась внутри нее. Она хочет ребенка, хочет всем сердцем, всей душой, хочет с того самого момента, когда доктор подтвердила беременность! — Нет, — прошептала Глэдис, не сводя с собеседника глаз. — Ничего подобного я не сделаю. У меня будет ребенок.

— «Будет ребенок»? — ехидно передразнил Мартин. — Речь идет не о щенке и не о котенке. Как ты его станешь растить? Как ты его воспитаешь одна?

— Современные женщины на многое способны — ты просто не поверишь! Мы, знаешь ли, умеем не только рожать детей, но еще и воспитывать их.

— В твоей разгульной жизни ребенку не место!

— Ты ровным счетом ничего не знаешь о моей жизни!

— Зато знаю, что женщина, готовая переспать с первым встречным, не достойна быть матерью моего наследника!

Глэдис решительно оттолкнула его от себя.

— Ах ты, лицемерный сукин сын! Да кто ты такой, чтобы судить меня? Будь добр, окажи услугу, а? Убирайся отсюда! Уходи из моей жизни! Не хочу тебя больше видеть!

— Уйду, и с удовольствием, но ты забываешь, что новая жизнь, которую ты вынашиваешь, принадлежит мне!

— Это ребенок! Ребенка нельзя рассматривать как собственность. Правда, такому человеку, как ты, трудно это понять, но ребенок — это не товар и не контрольный пакет акций. Ты не можешь владеть им, даже если твое имя — Мартин Фагерст.

Мгновение они испепеляли друг друга взглядами, а затем Мартин пробормотал что-то по-шведски и отошел в сторону.

Черт, а ведь она права! Он ведет себя как упрямый, самовлюбленный осел. Что за фарисейство — весь этот бред о падшей женщине, недостойной быть матерью! Он, Мартин Фагерст, в равной степени отвечает за то, что произошло!

Глэдис беременна. Она носит в себе ребенка. Его ребенка! На душе у Мартина неожиданно потеплело. До сих пор радости отцовства ограничивались для него воспитанием Алека. А теперь судьба и эта женщина, что снится ему каждую ночь, объединили силы и подарили ему надежду!

— Мне нужен мой ребенок, — тихо сказал он.

Глэдис похолодела.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал. Ребенок мой, и от своих прав я не отступлюсь.

От своих прав? Газеты пестрят сообщениями такого рода, в теленовостях то и дело передают подробности скандальных историй о том, как мужчины предъявляют свои права на детей — и ведь добиваются своего! Правда, не всем это удается, но Мартин Фагерст всесилен, он ни перед чем не остановится. Отберет у нее ребенка — и глазом не моргнет.

Спокойно, твердила она себе, спокойно. Страха показывать нельзя.

— Ты поняла меня, Глэдис?

— Да, поняла! — Она шагнула вперед, не сводя с противника глаз, прикидывая, что предложить, о чем умолчать. Как прикажете играть в карты с человеком, у которого на руках все козыри? — Послушай, Мартин, давай обсудим все это как-нибудь в другой раз. Сейчас мы оба не в себе…

— Нечего тут обсуждать. Как я сказал, так и будет! Я не намерен отказываться от отцовства.

— Но я… я вовсе не возражаю. Знаешь, мы немного поговорили с доктором Карлтон о… о том, как много значит отец в жизни ребенка. Уверена, мы сможем обо всем договориться.

— Ты имеешь в виду право посещения?

— Ну да.

Улыбка его не сулила ничего доброго.

— Как ты великодушна, Глэдис!

— Мы непременно выработаем соглашение, которое устроит нас обоих.

— Я тебе рассказывал, что не помню собственного отца?

— Послушай, не знаю, как обстояли дела с твоими родителями, но…

— Я рос беспризорником. С таким же успехом мог быть незаконнорожденным.

— Мартин!

— Я невысокого мнения о законном браке, но, когда речь заходит о детях, развод мне представляется еще большим злом.

— Ну, это не наш случай, — отозвалась Глэдис, стараясь, чтобы голос звучал бодро. — Я хочу сказать, поскольку мы не женаты, о разводе можно не беспокоиться…

— Мой ребенок заслуживает лучшей участи. Он… или она… У малыша должны быть отец и мать и домашний очаг.

— И мне так кажется, — подхватила молодая женщина. — Поэтому я согласна… отвести тебе определенную роль…

— Отвести мне… роль? — повторил он так, что Глэдис поняла: не совсем удачные слова она выбрала.

— Я не то имела в виду. Я не стану препятствовать твоему общению с моим… с нашим ребенком. Клянусь тебе!

— Ты клянешься. Как трогательно! И я должен поверить на слово женщине, которая даже не потрудилась сообщить мне, что беременна?

— Черт возьми, чего ты хочешь? Скажи прямо!

— Я и говорю прямо. Я не откажусь от своего ребенка, и меня не устраивает номинальное отцовство, и я не доверяю соглашениям, составленным алчными законниками-крючкотворами.

— Превосходно! — ослепительно улыбнулась Глэдис. — Стало быть, никаких адвокатов. И никаких судов. Присядем вместе, как цивилизованные люди, и составим соглашение, устраивающее нас обоих. — Молодая женщина вскрикнула: железные пальцы впились в ее руку. — Мне больно!

— Ты меня за дурака держишь? — Фагерст наклонился совсем близко, горячее дыхание обжигало щеку. — Могу вообразить, какое соглашение тебя устроит!

— Ты не прав. Я только что признала, что ребенку нужен отец, верно?

— Десять минут назад ты твердила, что видеть меня не желаешь!

— Да, но тогда я еще не осознала, как близко к сердцу ты воспринимаешь отцовский долг!

— То есть я еще не уличил тебя в том, что ты беременна. — Мартин расхохотался. — Ты не умеешь лгать, Глэдис.

— Черт тебя подери! Чего ты от меня хочешь?

Наступило тягостное молчание. Затем руки Мартина обвились вокруг ее талии…

— Прекрати, — потребовала Глэдис, но он уже припал к ее устам в неистовом поцелуе, что грозил свести с ума.

Когда Мартин наконец отстранился, она вся дрожала — от ненависти, от ярости и от унизительного осознания того, что даже сейчас его поцелуй способен пробудить в ней желание.

— Я всегда считал, что дети должны рождаться только в законном браке, — тихо произнес Мартин. — Это парадокс, потому что сам брак я всерьез не воспринимаю. Тем не менее другого выхода нет. — Он потянулся к Глэдис, словно собираясь погладить ее по волосам, но тут же передумал и отдернул руку. — Мы поженимся еще до конца недели.

— Мы — что?.. — В лице Глэдис не осталось ни кровинки. — Поженимся? Ты сказал — поженимся?!

— Мы поженимся, и ребенок родится на свет, и мы вместе его воспитаем.

— Ты с ума сошел! Выйти за тебя замуж? Никогда! Ты слышишь меня? Ни за что на свете!

— Ты назвала меня самоуверенным эгоистом. Что ж, я могу быть и тем, и другим, и даже хуже. — На щеке его подрагивал мускул, глаза потемнели. — Я, Мартин Фагерст, располагаю такими возможностями, о которых ты и не подозреваешь. Только посмей ослушаться — и я смешаю с грязью твою репутацию! Ты повредишь и себе, и своим близким, и нашему ребенку.

Злые слезы жгли Глэдис глаза, и она утерла их тыльной стороной руки.

— Я тебя ненавижу, Мартин! Всегда буду ненавидеть!

Он тихо рассмеялся, потянулся за пиджаком и перебросил его через плечо.

— Это в порядке вещей, ненаглядная моя Глэдис. Насколько мне известно, в браке так принято.

И дверь за гостем захлопнулась.

 

8

Пять дней спустя, держась как можно дальше друг от друга, они стояли у дверей кабинета судьи в маленьком городке к северу от Лос-Анджелеса.

Судью Арриана порекомендовал дальний родственник приятеля, сообщил Мартин, и принялся было объяснять степень родства, но Глэдис оборвала его на полуслове.

— Какая разница? — отмахнулась она.

Абсолютно никакой. Что до нее, обряд может совершить кто угодно, даже страховой агент, в свободное время исполняющий обязанности мирового судьи. Хотелось одного: чтобы все поскорее закончилось.

Она никого не пригласила на церемонию. Ни Дина, ни Дейви, ни Викки так и не узнали о том, что она выходит замуж. У сестры последнее время и без того проблем хватает, и потом, что тут рассказывать? Только не правду! А правда в том, что она совершила старую как мир ошибку и теперь платит классическую цену: выходит замуж за нелюбимого.

Невеста решила, что сообщит всем о бракосочетании после того, как оно состоится. Сделает вид, что она и Мартин поддались внезапному романтическому порыву. Дина, может, и поймет что к чему, но славная простодушная Викки придет в восторг.

Глэдис глубоко вздохнула. Еще есть время. Может, удастся убедить Мартина в том, что его план — чистой воды безумие и не принесет добра ни ему, ни ей, ни даже малышу.

— Мистер Фагерст? Мисс Рейнджер?

Они обернулись, как по команде. Дверь в офис судьи приоткрылась. Хрупкая седовласая старушка мило улыбнулась гостям.

— Судья Арриан ждет вас, — сообщила она.

Глэдис судорожно вцепилась в сумочку. Похоже на прием у дантиста, когда пациента наконец-то приглашают в кабинет. Пульс учащается, на лбу выступает испарина, но жертва заставляет себя улыбнуться и делает вид, что не помнит себя от счастья.

Только здесь не кабинет дантиста и ей не зуб будут сверлить. Ей предстоит связать свою жизнь с Мартином Фагерстом.

— Глэдис, судья ждет.

Мартин приблизился. На лице его застыла мрачная решимость.

— Я слышала!

Она сглотнула, борясь с накатившим приступом тошноты. Это не было следствием беременности — как ни странно, головокружения и рвота прекратились в тот самый день, когда Мартин узнал о ее состоянии. Но при мысли о том, что ей предстоит, желудок снова взбунтовался. Не могу. Боже, я не могу! — промелькнула мысль, но пальцы Мартина уже сомкнулись на ее запястье.

— Судья нас ждет, — повторил он, улыбаясь ласково и кротко. — Любимая, ты готова?

Глэдис собралась с духом, решительно выпрямилась и кивнула.

— Вполне, — холодно отозвалась она.

Огромная унылая комната, обшитая панелями темного дерева, производила гнетущее впечатление. На стенах пестрели оправленные в рамочки высказывания известных людей и фотографии политиков. Чья-то рука, надо думать секретарши, воткнула в кофейную чашку букетик цветов, но цветы уже увяли. Их поникшие венчики и поблекшие лепестки придавали комнате скорбный вид. Допотопный кондиционер глухо гудел у давно немытого окна, тщетно пытаясь вдохнуть хоть немного свежести в атмосферу, пропитанную застарелым запахом сигар.

— Здравствуйте, мистер Фагерст, добро пожаловать, мисс Рейнджер! — Судья поднялся из-за стола. — Какой чудный день для свадьбы!

И правда чудный, подумала Глэдис. Снаружи ярко сияло солнце, пушистые белые облака скользили по бледно-голубому небу.

Но свадьбы не играют в душных комнатах. Любая женщина, мечтая выйти замуж, представляет себе залитый светом зал, море цветов, толпу друзей, счастливого любящего жениха…

Ох, если бы мечта сбылась! Если бы Мартин действительно любил ее…

Стон отчаяния сорвался с губ Глэдис.

— Глэдис…

Она подняла взгляд: в огромных глазах стояли невыплаканные слезы, и Мартин почувствовал, как сердце его болезненно сжалось.

Она его не любит! Он это знал, но не придал этому значения. Какая разница? Главное — ребенок! Только о ребенке и следует думать! Они должны пожениться ради ребенка. В этом их долг.

Теперь, заглянув в глаза невесты, в которых как в зеркале отражалась беспросветная скорбь, Мартин впервые почувствовал приступ неуверенности.

Может быть, Глэдис права, а он совершает ошибку? Зачем он берет в жены женщину, которая готова разрыдаться от одной мысли о замужестве с ним? Неправильно это, не так все должно быть! Надо, чтобы невеста поднимала взгляд на жениха и улыбалась. Надо, чтобы в ясных глазах сияла радость оттого, что две жизни слились в одну.

Ах, если бы Глэдис дала понять, что он ей нужен! Если бы хоть на мгновение вспомнила ту ночь…

— …Невесты всегда прекрасны, но вы, дорогая мисс Рейнджер, просто ослепили старика. И вы, мистер Фагерст, тоже. — Толстяк судья сердечно пожал руку жениху. — Разумеется, я много о вас слышал. Счастлив познакомиться и горжусь оказанной честью.

— Спасибо, что нашли для нас время, Ваша Честь. Я понимаю, как вы загружены, но все решилось в последний момент…

Судья Арриан рассмеялся.

— Эх, молодость, молодость! — Он улыбнулся, потер руки, потянулся к потрепанной черной книжице. — Не начать ли нам?

— Нет! — Резкий крик Глэдис разорвал тишину.

Улыбка сбежала с лица судьи.

— Простите? Какие-то проблемы, мисс Рейнджер?

— Ни малейших, — заверил Мартин. — Просто все произошло так быстро… У моей невесты обычный приступ нервозности, Ваша Честь. — Мартин обнял свою нареченную за талию. Молодая женщина подняла взгляд: жених улыбался. Улыбался тепло и участливо, и прикосновение его руки таило в себе неизъяснимую нежность, но уж Глэдис-то знала что к чему! — Полагаю, — заметил он, обменявшись с судьей ухмылками из серии «между-нами-мальчиками», — полагаю, в день свадьбы невесты всегда как на иголках.

— Мартин, — наконец проговорила Глэдис, — еще не поздно…

— Тсс, — прошептал жених, и не успела она помешать, как он взял ее за подбородок и поцеловал.

Легкий ласковый поцелуй, мгновенное прикосновение губ — не более… Позже Глэдис гадала, не это ли ее погубило. Возможно, если бы Мартин поцеловал ее более пылко, языком раздвинул губы, напомнил о страсти, что некогда подчинила любовников себе, все закончилось бы в один момент. Но он поступил иначе: поцеловал ее так, как мужчина целует женщину, которую искренне любит, поцеловал нежно и трепетно…

— Все будет хорошо, — прошептал он, затем поднес ее руку к губам и перецеловал все пальцы по очереди. — Доверься мне.

— Ну-с, — нетерпеливо спросил судья, — мы готовы?

— Вполне, — заверил Мартин, и церемония началась.

Слова торжественного обряда не слишком-то отличались от тех, что прозвучали в маленькой калифорнийской церкви не далее как месяц назад. Во всяком случае, смысл был тот же; еще по телефону судья с гордостью сообщил Мартину, что зачитывает речь собственного сочинения перед каждой парой новобрачных.

Судья говорил о дружбе и о любви. О том, что обеты следует воспринимать всерьез. О верности и уважении. И вот, наконец, прозвучали слова, которых так страшилась Глэдис.

— Глэдис София Рейнджер, берете ли вы в законные мужья Мартина Фагерста?

Судья и Мартин не сводили с нее выжидательных глаз.

— Простите, — пролепетала молодая женщина, выгадывая время. — Я… я не расслышала.

Судья улыбнулся.

— Я спросил, готовы ли вы взять Мартина Фагерста в законные мужья?

Глэдис зажмурилась. Подумала о своем малыше, о могуществе Фагерста, о поцелуе, что Мартин подарил ей несколько минут назад… прерывисто вздохнула, открыла глаза и сказала:

— Да!

Их ждала машина.

— Поздравляю вас, сэр, — сказал Смит, открывая дверцу, затем оглянулся на Глэдис и улыбнулся: — Желаю вам счастья, мэм!

Желает счастья? В такой-то день? Глэдис захотелось расхохотаться. Или разрыдаться. Или и то и другое. Однако шофер ведь не знает правды…

Она заставила себя улыбнуться в ответ.

— Спасибо, Смит.

— Отлично сыграно, — похвалил Мартин, когда машина выехала на проезжую часть. — Я-то ожидал, что ты станешь жаловаться Смиту, уверяя, что брак заключен против твоей воли.

— Человек проявил вежливость, я ответила соответственно. Смит непричастен к этому идиотскому фарсу.

— Фарсу? — угрожающе прорычал Мартин.

— Эта пародия на брак! Мне нужен мой ребенок, и ты это знаешь! А то бы я здесь не сидела, притворяясь, что воспринимаю всерьез дешевый водевиль.

— Дешевый водевиль? Ничего подобного. У меня в кармане документ, подтверждающий законность нашего союза. Ты моя жена, Глэдис, а я твой муж.

— Никогда! — выпалила она. — Ты меня слышишь? Формальности в твою пользу, но сердца моего ты не получишь!

— Ах, как патетично, прелесть моя! — Мартин пододвинулся ближе и склонился над новобрачной. — Но пустыми угрозами меня не напугать.

— Это не угрозы! — В ушах Глэдис звенело. — Это констатация факта. Ты сумел навязать мне этот брак, но ты не в силах изменить моих чувств.

Мартин, как будто не слыша уже ничего, погладил ее по щеке, затем медленно запустил пальцы в густые волосы. Заколки ослабли, золотисто-каштановые пряди выбились на свободу, но как только Глэдис решила поправить прическу, он попросил:

— Оставь, как есть…

— Но… волосы растрепались!

— Так красивее. Говорю тебе, оставь!

Головы их почти соприкасались: Глэдис почувствовала, что задыхается. Она уперлась руками Мартину в грудь, собираясь оттолкнуть его… Но вспомнилась ночь, та роковая ночь, когда они мчались в машине и она обнимала его за шею и целовала в губы… Как хочется поцеловать его еще раз! Боже, о Боже, что с ней происходит!

Вот он коснулся округлой груди, и в глазах у нее потемнело.

— Не надо, — шепнула она, но губы ее разомкнулись сами собой, и дыхание участилось.

Победа! — подумал Мартин. Теперь он вправе заключить ее в объятия, и она ответит на его поцелуи, с покорным вздохом примет его ласки.

Он подался вперед и припал губами к точеной шейке. В воздухе разливалось неуловимое благоухание цветов. Он закрыл глаза, упиваясь восхитительным ощущением. Кожа ее — нежнее шелка, теплая и душистая, как свежий мед.

— Глэдис, — прошептал Мартин, отстраняясь и заглядывая ей в лицо. В расширенных глазах читались смятение и страсть — и неистовая, свирепая радость овладела им.

Он провел большим пальцем по пухлой нижней губке. Глэдис тихо застонала, язычок затрепетал и, дразня, коснулся его ладони. Тонкие руки сами собой легли ему на плечи, затем обвились вокруг шеи.

Боже, как его влекло к ней! А ведь теперь ему все позволено. Глэдис — его жена, и она не в силах устоять перед ним. Эта сладострастная обольстительница знает толк в сексе, но теперь других мужчин у нее не будет. Значит, ей поневоле придется любить его, Мартина…

Он резко отпрянул, и Глэдис бессильно откинулась на кожаное сиденье.

— Видишь? — холодно улыбнулся он. — Быть моей женой не так уж и плохо.

— Шел бы ты к черту! — выкрикнула Глэдис срывающимся голосом.

Мартин отвернулся и мрачно уставился на стремительно мелькающие за окном пейзажи. В аду, наверное, легче…

 

9

Ее самообладанию можно было лишь позавидовать.

Когда Фагерст сообщил жене, что они уезжают за границу, но не уточнил куда и зачем, Глэдис не моргнув глазом поднялась вслед за ним на борт самолета, на корпусе, которого красовалась надпись «Фагерст импайр».

Молодая женщина уселась в кресло, пристегнула ремень, взяла со столика журнал и погрузилась в чтение. Стюард спросил, не подать ли обед; она вежливо отказалась.

Но даже самая талантливая актриса в мире не может притворяться до бесконечности. Спустя четыре часа после взлета она отложила журнал и подняла глаза.

— Это входит в воспитательный процесс? — поинтересовалась она. — Или ты просто решил проверить, долго ли я выдержу?

Мартин оторвался от каких-то бумаг, над которым якобы работал, и вежливо улыбнулся.

— Что ты сказала?

— Хватит игр, Мартин! Куда мы летим?

Финансист не спешил с ответом: он аккуратно сложил все бумаги в папку, убрал ее в кейс, отставил его в сторону и только тогда взглянул на жену.

— За границу. Я же предупредил тебя вчера.

— Ты сказал, что уезжаешь по делу, и велел мне захватить паспорт. Но мы летим уже много часов, и… и мне хочется знать куда.

— В Швецию, — лениво протянул он.

Глэдис замерла. Когда-то она побывала в Швеции и навсегда запомнила строгую красоту городов и суровую природу…

— В Швецию? — повторила Глэдис, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Но почему?

— А почему бы и нет?

— Я не в настроении разгадывать загадки, Мартин. Я задала вопрос и хочу получить ответ. Почему мы летим в Швецию?

На языке вертелось с полдюжины ответов, убедительных и вполне соответствующих действительности. Потому что мне принадлежит один из островов, а в прошлом месяце разыгрался шторм, и я хочу лично удостовериться, что моя собственность не пострадала. Потому что у меня несколько филиалов в этой стране, и давно пора проверить, насколько отчеты соответствуют реальному положению дел. Потому что я люблю неяркое солнце и холодное море…

— Потому что я там родился, — просто ответил Мартин.

Глэдис отреагировала быстро и совсем не так, как он ждал.

— Я не желаю, чтобы мой ребенок родился в Швеции, — возмутилась она. — Мой ребенок будет гражданином США!

Мартин тихо рассмеялся.

— Каковым являюсь и я, дражайшая жена, можешь мне поверить.

— Тогда зачем?..

— Я подумал, что нам следует пожить вместе в уединенном уголке и получше узнать друг друга.

Он по-кошачьи потянулся. Снял пиджак и галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубашки, закатал рукава. Загорелая кожа мягко золотилась в приглушенном свете салона, буграми перекатывались мускулы. По спине Глэдис пробежали мурашки. Как бы она ни относилась к мерзавцу, нельзя отрицать, что он чертовски красив.

И он ее муж. Ночь, проведенная в его объятиях, может повторяться снова и снова в песчаных дюнах у моря или на склоне холма, когда в глаза обоим бьет солнце. Она может целовать его в губы, гладить по волосам, нашептывать на ухо его имя…

— Черт тебя дери, я не хочу в Швецию! Тебе не приходило в голову посоветоваться со мной, прежде чем строить планы?

Фагерст вгляделся в лицо жены. Что за чувство владеет ею? Отчего исказились эти прекрасные черты? Страх! Он, Мартин, внушает ей ужас!

Боже, какой же он негодяй. Навязал ей брак вроде бы из самых лучших побуждений, а сам ее тиранит? Глэдис права, следовало посоветоваться с ней. Или хотя бы предупредить заранее, что они направляются в Швецию, на его островок, на Стервик. Сказать, что в силу непонятных причин ему ужасно хочется показать ей те края, где он из мальчишки превратился в мужчину.

— Глэдис, — проговорил он, коснувшись ее плеча.

Она отпрянула, словно от раскаленного железа.

— Не прикасайся ко мне!

Мартин отнял руку, помрачнел и подумал, что его благоверная заслуживает худшей участи, нежели поездка на Стервик.

Самолет приземлился в аэропорту Стокгольма. У трапа уже ждала машина. Мартин услужливо открыл перед женой дверцу, и автомобиль покатил по незнакомой ей стране мимо белых и красных домов, мимо сосновых лесов к синему морю.

Глэдис натянуто улыбнулась. Ну, разумеется, у мультимиллионера непременно должна быть яхта. Мартин и в самом деле подвел жену к судну, но не к яхте. Парусная шлюпка «Анна», вместительная, ухоженная, изящная, так же не походила на громоздкие яхты, как скаковая лошадь — на тяжеловоза-першерона.

— Мартин! — раздался мужской голос.

Приземистый мускулистый мужчина в джинсах и полосатой футболке, с седой бородой, однако совершенно лысый, махал как одержимый, пока вновь прибывшие с достоинством поднимались по сходням. Незнакомец склонился перед Глэдис и, вынув трубку изо рта, произнес речь, из которой женщина не поняла ни слова.

Мужчины крепко обнялись, при этом впечатление было такое, что кости у обоих того и гляди хрустнут. Высвободившись, Мартин обернулся к жене.

— Это Олаф. Он присматривает за «Анной», пока я в отъезде.

— Тебе повезло, — отозвалась Глэдис со скучающим видом.

Притворство давалось ей с трудом. Кто бы ожидал, что импозантный мистер Фагерст станет брататься с каким-то там матросом?

Олаф проговорил что-то, и Мартин рассмеялся.

— Он приветствует тебя на борту судна и просит сказать тебе, что ты сказочная русалка.

Глэдис нашла в себе силы ответить любезным кивком.

Она двинулась было к борту. Но рядом тотчас же возник Олаф. Он сообщил что-то по-шведски и преградил гостье путь. Глэдис улыбнулась в ответ.

— Я пойду пройдусь.

— А? Нет, мадам. Простите. Не разрешается.

Итак, матрос худо-бедно изъясняется по-английски! И по-собачьи предан своему хозяину. Неужели Мартин полагает, что пленница нырнет за борт и попытается спастись вплавь? А что, неплохая идея!

Она вздохнула, скрестила руки на груди и отрешенно уставилась на море. Поздно. Она в ловушке.

Глэдис не сразу узнала возвратившегося Мартина. Неужели этот морской волк в синих джинсах, в белой футболке и кроссовках — ее элегантный красавец муж? И зачем переодеваться? Сейчас, конечно, жарко, но, как только шлюпка выйдет в море, непременно станет прохладнее!

Но Мартин переоделся отнюдь не из-за жары. Каждому капитану нужна команда, и миллионеру предстояло перевоплотиться в матроса. Впрочем, в матроса ли? Спустя секунду Глэдис осознала, что капитан судна не Олаф, а Мартин, и не номинально, а фактически. Мужчины работали согласно и весело, однако с первого взгляда ясно было, кто из них главный.

Фагерст играючи вывел шлюпку через узкий пролив в открытое море. Странно, но становилось все жарче. Мартин стянул футболку и отшвырнул ее в сторону.

Глэдис затаила дыхание. Она уже видела Мартина обнаженным в ту роковую ночь, но выбросила из памяти запретный образ. И вот эта мужественная красота снова бросает ей вызов. Средоточие стихийной силы, незнакомец, за которого она вышла замуж, сильный, властный, гордый…

Ветер усилился, и прическа, тщательно восстановленная по дороге из аэропорта, снова рассыпалась, невзирая на заколки. Глэдис подняла руку, чтобы справиться с непослушными прядями, и тут рядом возник ее муж.

— С тобой все в порядке?

Она кивнула. Мартин стоял совсем близко, она ощущала пряный запах пота. Он положил руку ей на плечо.

— Если тебе станет дурно, ты ведь мне скажешь, правда?

— Мартин, перестань! Со мной ничего не случится. Тошнота прошла, и ты сам знаешь, что доктор Карлтон подтвердила: я абсолютно здорова.

— Доктор Карлтон дала мне адрес врача в Стокгольме, — сообщил Мартин, радуясь изумлению жены. — Я сказал ей, куда тебя везу, и она одобрила.

В противном случае он бы отменил путешествие. Однако здесь, на море, где дует ветер, где волны плещут о борт, Глэдис вдруг снова показалась ему эфемерной и хрупкой.

— Ты давай иди, — отозвалась она, против воли улыбаясь краем губ. — Веди свой парусник. За мной присматривать не надо.

Он улыбнулся в ответ, наклонился к самому уху жены, и теплое дыхание защекотало ей щеку.

— Ты заблуждаешься, прекраснейшая, — шепнул он. — С тебя нельзя спускать глаз. Ведь твоя красота услаждает душу…

Глэдис откинула голову, а Мартин обнял ее рукой за шею, привлек к себе и поцеловал в губы.

— Оставь волосы распущенными — для меня, — попросил он, поцеловал жену еще раз и размашисто зашагал к штурвалу.

Глэдис постояла немного, унимая биение сердца, затем подняла голову и увидела, что Мартин по-прежнему смотрит на нее не отрываясь. Так, должно быть, чувствует себя цветок, когда туго сжатые лепестки раскрываются под лучами солнца, завороженно подумала она. Слова мужа эхом звучали в мозгу. «Оставь волосы распущенными», — попросил он, как в ту ночь, когда они познали любовь…

Но ведь ночь любви осталась в далеком прошлом!

Глэдис решительно выпрямилась и вызывающе принялась поправлять прическу. Но налетевший порыв ветра вырвал заколки у нее из рук и унес их в море…

 

10

Спустя час впереди показался остров.

— Стервик, — пояснил Мартин.

По тону его голоса Глэдис поняла: туда-то они и плывут. Теперь только быстро сужающаяся полоска синей воды отделяла «Анну» от крохотной гавани в форме полумесяца. Вместо царственных яхт у причала покачивались приземистые рыболовецкие лодки: Глэдис насчитала их с полдюжины. Небольшие побеленные домики с красными черепичными крышами притулились в тени опаленного солнцем утеса. В лазурном небе кружились чайки, их резкие крики разносились над морем.

У причала поджидал насквозь проржавевший автофургончик, усатый старик водитель напоминал древний кряжистый дуб.

Мартин обменялся с ним рукопожатиями, и Глэдис подметила: прежде чем разнять руки, мужчины долго смотрели друг другу в глаза.

Старик обернулся к молодой женщине и снял шляпу. Улыбнулся, кивнул и сказал что-то Мартину.

— Якоб говорит, что рад тебя видеть.

— Скажи Якобу, что и я ему рада.

— Он говорит, что ты прекраснее морской богини и что мне очень повезло с женой.

— Я благодарю за очаровательный комплимент. И еще скажи ему, что ты вовсе не избранник судьбы, а расчетливый тиран, который навязал мне брак при помощи шантажа и угроз.

Мартин рассмеялся.

— Этим Якоба не проймешь. Он еще помнит старые добрые времена, когда мужчина не просил, а требовал.

Старик наклонился к Мартину и прошептал что-то. Оба прыснули.

Глэдис растерянно переводила взгляд с одного на другого.

— А теперь что он сказал?

— Сказал, что у тебя холодный взгляд.

— Тогда с какой стати вы мерзко хихикаете?

— Якоб говорит, что в его деревне есть пословица: женщина, холодная днем, ночью пышет жаром.

Глэдис густо покраснела.

— Просто удивительно, какие глупости болтают в деревнях!

— Так ли, моя нежная женушка?

Но тут снова заговорил Якоб, и Глэдис возвела глаза к небу.

— А теперь что?

— Ему кажется, что в глазах твоих не только холод, — тихо произнес он. — Он говорит, ты выглядишь подавленной и несчастной.

— Какой умница этот Якоб!

— Он говорит, что мой долг — сделать тебя счастливой.

— Ты сказал ему, что лучший способ меня осчастливить — это оставить в покое?

Мартин сделал шаг, предостерегающе улыбнулся, и, не успела молодая женщина отстраниться, как их губы слились.

— Целовать меня, чтобы произвести впечатление на старика — что за глупость! — бросила Глэдис, переводя дух.

Голос ее звучал ровно, а учащенный пульс — лишь следствие усталости и жары, уверяла себя она. В ответ Мартин снова поцеловал ее, ласково и нежно, как на злополучной свадьбе, когда невеста попыталась сказать «нет».

— Я целую тебя потому, что мне так хочется, — очень тихо пояснил он, а затем отошел в сторону и принялся помогать Якобу с погрузкой багажа. А Глэдис все стояла на месте, стараясь унять неистовое биение сердца.

Узкая накатанная дорога вилась среди утесов, через дубовые рощи, сосняки, между выступами серых скал. Позади остались уютные домики. По мере того как путешественники поднимались выше, жилые постройки встречались все реже и со временем исчезли совсем, если не считать одной пастушьей хижины.

Дорога сузилась, казалось, что она так и оборвется среди облаков. И тут впереди возник дом. Сложенный из белого камня и крытый красной черепицей, он возвышался на каменистом мысу, что выдавался далеко в море.

И дом и пейзаж казались исполнены такой своеобразной дикой красоты, что Глэдис тотчас же поняла: перед ней жилище Мартина.

Якоб заглушил двигатель. В машине воцарилось гробовое молчание, тишину нарушал только отдаленный шум прибоя. Минуту спустя мужчины выбрались из фургончика, заговорили, и Мартин покачал головой. Старик раздраженно пробормотал что-то себе под нос, махнул гостье шляпой и проворно зашагал к дому.

— В чем дело?

Мартин вздохнул.

— Ему уже под девяносто, а то и больше. Вообще-то он скрывает свой возраст. — Фагерст помог Глэдис вылезти из машины. — Все молодого из себя строит! Хотел отнести багаж в дом. А я ему запретил, старому дурню.

— И велел ему прислать кого-нибудь из дома?

— В доме никого больше нет, только Хильда.

— Хильда?

— Моя экономка. — Мартин извлек из фургончика чемоданы и поставил их на траву. Под тканью футболки так и перекатывались мускулы. — А что, по-твоему, я сам не справлюсь?

Глэдис тут же вспомнила Кевина Ханта и состоящий при нем штат прислуги. На ее памяти Кевин никогда не носил ничего тяжелее кейса, а порою и его доверял лакею.

— Ну? — отрывисто спросил Мартин. — Как тебе дом? Вытерпишь в нем неделю наедине со мной?

Неделю? Наедине с Фагерстом? Если он задумал поместить ее в незнакомую, пугающую обстановку, то определенно преуспел!

— Здесь, конечно, не Лос-Анджелес, — как можно равнодушнее протянула она. — Но, по крайней мере, горячая вода и электричество тут есть?

Краем глаза молодая женщина подметила, как ее спутник помрачнел. Отлично, с горьким удовлетворением подумала она. А чего ты ждал? Слез? Возражений? Надеялся, что жертва примется заламывать руки и требовать возвращения в цивилизованный мир? Если так, то ты ошибся, мой дорогой! Ни умолять, ни унижаться я не стану.

— Ты, конечно, удивишься, но дом оснащен всеми современными удобствами, ненаглядная моя женушка. — Мартин коротко улыбнулся, подхватил чемоданы и зашагал к входу. — Понимаю, это испортит тебе удовольствие, но я не такой дикарь, как тебе кажется.

Снаружи царила жара, а в доме веяло прохладой: ледник, да и только!

Мартин опустил чемоданы на натертый до блеска деревянный пол и подбоченился.

— Хильда! — рявкнул он.

Где-то хлопнула дверь, и светловолосая женщина средних лет выбежала навстречу гостям. Хозяин дома обратился к ней по-шведски, а затем оглянулся на жену.

— Хильда по-английски не говорит, так что не трать зря времени, пытаясь привлечь ее на свою сторону. Она покажет тебе твою комнату и обо всем позаботится.

Комнату покажет экономка, а не Мартин! Еще одна маленькая победа, подумала Глэдис.

Хильда отвела гостью вверх по лестнице в просторную красивую спальню с ванной.

— Спасибо, — поблагодарила Глэдис и ласково улыбнулась.

Женщина просияла ответной улыбкой, но, когда дверь закрылась и Глэдис наконец-то осталась одна, лицо ее заметно омрачилось. Ей все здесь уже начинало нравиться! Почему же в груди пусто?

Сосны отбрасывали на холмы огромные тени. Быстро темнело.

Мартин расхаживал по террасе, глядя на море. По логике вещей, ему полагалось умирать от усталости. День выдался долгий, прямо-таки бесконечный. Достойное завершение адской недели — недели, которая началась с мысли о том, что он никогда больше не увидит Глэдис Рейнджер, а закончилась тем, что он назвал ее своей женой.

Назвал ее женой…

Мартин стиснул зубы, поднес к губам стакан с янтарным виски со льдом, жадно отхлебнул. Холодная пахучая жидкость обожгла горло: единственное чудесное ощущение за весь премерзкий день!

Что за наваждение! Еще совсем недавно жизнь его текла спокойно и размеренно, по раз и навсегда проложенному руслу, в центре коего высилась громада «Фагерст импайр». И что же? Глазом не успев моргнуть, он обзавелся женой, и ребенок уже на подходе! Однако жена эта воспринимает и его самого и все ему принадлежащее с таким холодным отвращением, что просто кровь вскипает в жилах.

Итак, дом ей не понравился. А с какой стати? Гнездо на самом краю света… да и насчет удобств он слегка приврал: собственно говоря, список и начинается и заканчивается электричеством и горячей водой. Эта женщина привыкла к роскоши, к городской жизни. В ее представление о рае вряд ли вписывается утес с видом на Балтийское море, где бедняжке предстоит провести семь нескончаемых дней наедине с идиотом, навязавшимся ей в мужья.

Фагерст нахмурился и залпом осушил стакан.

Впрочем, это не брак, это сделка… Так о нем и следует думать. Брак, даже при наиболее благоприятном стечении обстоятельств, не имеет отношения к любви, если смотреть в корень. Браки заключаются по подсказке похоти, либо в силу одиночества, либо ради размножения. Ну-с, в этом отношении они с Глэдис нимало не заблуждаются. Именно необходимость свела их вместе, и притворство здесь излишне.

Мартин снова наполнил стакан и жадно отхлебнул маслянистую жидкость. Впрочем, на что ему жаловаться? С ребенком ему повезло. Чем больше он об этом думал, тем больше радовался негаданному отцовству. Как, должно быть, отрадно качать на руках малыша, зная, что у него твое имя, твои гены, обдумывать его будущее…

Глава «Фагерст импайр» хмуро усмехнулся. Невзирая на все достижения современной науки, для того чтобы обзавестись потомством, по-прежнему нужна женщина. Жена! А лучшей жены, чем Глэдис, и пожелать нельзя.

Красива, умна, образованна. Всю жизнь вращается в светских кругах, среди артистической богемы; до некоторой степени сама принадлежит к этому обществу. Глэдис украсит любую вечеринку или званый обед и — он ни минуты не сомневается — будет хорошей матерью.

Что до остального… что до остального, с ней и в постели скучно не будет. Не вечно же она станет ему отказывать! Долго не выдержит. Несмотря на все протесты, ее явно влечет к нему. Она страстная женщина, и в сексе толк знает. Если когда-нибудь Глэдис только посмеет бросить взгляд в сторону, он… он…

Стекло хрустнуло в кулаке, осколки посыпались на пол.

— Три тысячи чертей! — зашипел Мартин от боли.

На ладони выступила кровь. Он снова выругался, полез в карман за платком. И в это самое мгновение маленькая прохладная рука легла на его запястье.

— Дай посмотрю.

Незадачливый муж поднял взгляд, досадуя на самого себя за то, что утратил самообладание, и на жену — за то, что застала его в момент слабости. Дыхание у него перехватило. Как она прекрасна!

Длинное, белое, полупрозрачное одеяние облаком окутывало фигуру. Якоб, помнится, сравнил его жену с морской богиней. Но старик ошибся: безупречная красота любой богини непременно померкнет рядом с трогательной прелестью Глэдис.

Должно быть, она только что приняла душ и вымыла волосы. Новоявленная целительница склонилась над порезом, и волна потемневших влажных кудрей свободно рассыпалась по плечам.

— Не так серьезно, как кажется, — заметила Глэдис, промокнув рану платком.

Еще как серьезно, подумал он, все весьма серьезно и даже хуже!

— Пойдем в дом, я промою рану.

Ему не хотелось трогаться с места. Мартин ощущал себя в раю: тело прекрасной женщины касалось его тела. Шелковистые пряди щекотали его ладонь. Теплое дыхание согревало пальцы…

— Мартин! — Глэдис подняла взгляд. — Порез нужно… нужно…

Почему он на нее так смотрит? Глаза его темны, словно ночь, затаившаяся у кромки прибоя. Взгляд напряженный и выжидающий, и эти широкие плечи… Широкие плечи, обтянутые темной тканью рубашки. Золотистая полоска загара доходит до самого выреза… а дальше — она знала! — мускулистая грудь покрыта мягкими курчавыми завитками волос…

Прямо у ее ног разверзлась бездонная пропасть.

— Порез нужно промыть и продезинфицировать, — выдохнула она.

— Не обязательно… — Низкий голос звучал глухо, на виске неистово пульсировала жилка. — Глэдис…

— Право же, Мартин! Ты ведешь себя как мальчишка!

— Согласен. Как мальчишка…

Взгляды их встретились. С губ женщины сорвался тихий стон.

— Мартин, — прошептала она, — пожалуйста…

— Что? — хрипло переспросил он, здоровой рукой убирая прядь волос с ее лба. — Что мне для тебя сделать? Скажи — я исполню все.

Поцелуй меня, подумала она, прикоснись ко мне, дай мне силы признаться, что я вовсе не ненавижу тебя, не презираю тебя, не… не… Но вслух были произнесены совсем другие слова:

— Я хочу, чтобы ты позволил мне промыть и перевязать рану. Твоя нелепая причуда занесла нас на край света. Если порез воспалится, я не буду знать, где искать врача.

— Ты права. — Он обернул ладонь платком и вежливо улыбнулся. — Невелико удовольствие застрять здесь с мужем-калекой. Что я за эгоист! Налей себе лимонаду, Глэдис. Хильда приготовила его специально для тебя. Я займусь царапиной, а потом мы вместе поужинаем. Ты меня извинишь?

— Разумеется, — отозвалась она столь же вежливо, отвернулась и поглядела на море, где миллионы звезд уже вспыхивали, переливаясь на черном бархате неба… И смахнула непрошеные слезы.

На следующее утро она проснулась ни свет ни заря.

Щебетали птицы, шумели листвой дубы, издалека доносился рокот волн. Совсем не то что вставать по будильнику, улыбнулась Глэдис.

Надев огненно-рыжий ситцевый сарафан, она спустилась в кухню. Хильда с улыбкой подала гостье чашку крепкого черного кофе и вопросительно подняла брови, что соответствовало фразе: «Что бы вы хотели на завтрак?»

Состоялся обмен жестами, взрывами смеха, и наконец Глэдис уселась за деревянный стол со стаканом йогурта. Двери, выходящие на террасу, были открыты. Свежий воздух, благоухание цветов и запах моря подстегивали аппетит. Молодая женщина налила себе вторую чашку кофе, выпила ее на террасе и спустилась в сад.

Утренние лучи солнца словно по волшебству преобразили утес — а может быть, выспавшись и повеселев, она воспринимала окружающую обстановку совсем иначе, нежели накануне? Вчера дом показался несколько мрачным, но теперь она видела: здание превосходно вписывается в пейзаж. Да и утесы уже не внушали такого ужаса. Ведь с вершины открывался удивительный, залитый солнцем мир…

Повинуясь минутной прихоти, Глэдис сбросила сандалии, взяла их в руки и побрела вокруг дома туда, откуда доносился стук. Должно быть, Якоб тоже поднялся с утра пораньше.

Но это был не старик. На заднем дворе она обнаружила Мартина. Одежду его составляли шорты, рабочие кожаные перчатки, потертые кроссовки — и ровным счетом ничего больше. Он орудовал кувалдой, снова и снова обрушивая ее на огромный серый валун.

Фагерст был просто великолепен! Солнце золотило его обнаженные плечи, тело поблескивало от пота, под кожей ритмично перекатывались четко очерченные мускулы. Мартин тихо всхрапывал при каждом взмахе. Всякий раз, когда кувалда взлетала вверх, у Глэдис перехватывало дыхание, и только когда железо ударяло о камень, она облегченно переводила дух. Что-то подсказывало ей, что не следует прятаться в тени куста сирени и наблюдать за мужем исподтишка…

— Глэдис!

Молодая женщина смущенно потупилась. Она и не заметила, как Мартин обернулся! Улыбнулся, опустил кувалду, утер лицо и шею лежащим рядом полотенцем.

— Прости… — Он отбросил полотенце и шагнул к ней. — Я не хотел тебя будить.

— Ты меня не будил. Я всегда встаю рано.

— Вот и я тоже. Старая привычка. Если хочешь успеть что-то сделать, надо приступить к работе, пока солнце еще невысоко. Ты хорошо выспалась?

— Превосходно. А ты?

— Дома мне всегда хорошо спится.

Обычно так оно и было, но на сей раз Мартин полночи проворочался в постели, думая о Глэдис. Когда он наконец задремал, нахлынули тревожные, неспокойные сны и не давали покоя до самого рассвета. Владелец острова надеялся избавиться от наваждения, попотев хорошенько, но при одном взгляде на жену все его благие намерения развеялись как дым. Глэдис походила на античную статую, на босоногую Венеру, и ветер трепал ее волосы и подол огненно-рыжего сарафана…

— А что ты, собственно говоря, делаешь? — поинтересовалась Венера.

— Изображаю из себя идиота, — усмехнулся Мартин. — По крайней мере, так утверждает Якоб. Я подумал, славно было бы разбить здесь цветник. Якоб же считает, что я с валуном не справлюсь, сколько бы ни старался. — Он нагнулся, захватил горсть земли и просеял ее сквозь пальцы. — Может, старик и прав, но черт меня дери, если я сдамся без боя. — Чтобы Мартин Фагерст сдался без боя? Не может того быть! Разве ее, Глэдис, собственный пример не наглядное тому подтверждение? — подумала она. — Кроме того, за последнее время я изрядно обленился. Слишком много деловых ланчей. — Мартин фыркнул. — На Стервике сбросить пару фунтов не проблема.

— Ты вырос здесь, в этом доме?

Мартин рассмеялся.

— Не совсем. А ну-ка, — он отобрал у жены сандалии и опустился перед нею на колени, — дай помогу.

— Нет, — отпрянула Глэдис. — Я сама справлюсь…

Но Мартин уже оторвал от земли ее ножку, обхватил точеную ступню длинными загорелыми пальцами. И сердце ее снова затрепетало, глупо и без повода.

— Мартин, право же! Я не инвалид. Я просто…

— … Беременна, — тихо докончил Фагерст, поднимаясь. Он встретился с женой взглядом и ласково положил ладонь на ее живот. — И это мой ребенок. Пошли, — протянул он руку.

— Ох, нет, я не хотела тебя отвлекать. Ты занят…

— Валун и я враждуем с незапамятных времен. Так и быть, на сегодня мы заключим перемирие. — Мартин рассмеялся и потянулся к руке Глэдис. — Пойдем со мной. Это ведь теперь и твой остров тоже. Дай я покажу его тебе.

Нет, это не ее остров, и никогда им не будет! Но Мартин уже завладел ее ладонью, и потом, почему бы не совершить экскурсию?

— Пошли, — согласилась она и побрела рядом.

Мартин показал ей все, и видно было, что он страшно гордится островом. Старые амбары и пастбища, и белые пятнышки в долине — Мартин уверял, что это овцы, — и даже пушистые цыплята, что с писком вылетали из-под ног, — все это было для него важно и дорого. Наемные работники об этом знали и бесконечно уважали хозяина. Глэдис прочла это на их лицах.

Наконец, они сошли вниз по пологому склону к небольшой рощице. Морские ветры придали деревьям необычную форму.

— Это сердце Стервика, — тихо проговорил Фагерст.

— Липы? Ты сам их посадил?

— Нет, — улыбнулся Мартин. — Деревьям уже много лет. Я только забочусь о них, хотя, должен признать, для того чтобы восстановить рощу, потребовались годы. Пока я не откупил эти земли, здесь царило настоящее запустение.

— Так это не фамильная усадьба?

— Ты полагаешь, я унаследовал и дом и остров? — Мартин рассмеялся, словно услышал удачную шутку. — Честное слово, нет. — В следующую секунду губы его дрогнули, он засунул руки в карманы, но глаз не отвел. — От родителей ко мне перешло только имя, да и то сомнительное. Я ведь сейчас ношу не свою фамилию.

— Прости, — смутилась Глэдис. — Я не хотела лезть не в свое дело.

— Не надо извиняться. Ты имеешь право знать обо мне все. — Мой отец был моряком. Мать забеременела, и он женился на ней только потому, что она угрожала заявить в полицию и наплести про изнасилование. Он ушел из дома, как только я родился.

— Бедная женщина!

— Прибереги жалость для более достойного! — Мартин зашагал вперед, и Глэдис чуть ли не побежала рядом, стараясь не отстать. Низкая каменная стена обозначила край утеса, бурой полосой выделяясь на фоне моря. — Сомневаюсь, что все произошло именно так, как она описывала… Она была проституткой в приморской таверне. — Голос Мартина звучал холодно и безразлично. Прислонившись к стене, он сосредоточенно глядел на воду. — Она сама проболталась, когда надралась в стельку.

— Ох, Мартин, мне так жаль…

— Почему? Такова жизнь, и я рассказываю об этом не затем, чтобы меня пожалели. Просто ты должна знать о муже все, даже самое худшее.

— И самое лучшее тоже! — Глэдис глубоко вздохнула и нашла в себе силы облечь в слова сокровенную мысль: — Твое решение насчет ребенка… нашего ребенка… Не всякий бы так поступил!

— Однако тебе оно не пришлось по душе.

— Я не очень люблю, когда решают за меня.

Мартин улыбнулся краем губ.

— По-твоему, я тиран и деспот?

Глэдис рассмеялась.

— И почему мне кажется, что я не первая, кто пришел к этому сногсшибательному выводу?

— А, понимаю. Ты и Якоб объедините усилия, чтобы научить меня смирению!

— Тебя? Смирению? — Глэдис возвела глаза к небу. — Может, старик и чародей, да вот только я колдовать не умею. А кстати, кто он такой? У меня такое ощущение, что Якоб не просто наемный слуга.

Мартин улыбнулся.

— Как назвать человека, который спас не только твою жизнь, но и душу? — Он поймал прядь золотисто-каштановых волос и рассеянно принялся наматывать ее на палец. — Якоб подобрал меня на стокгольмской улице. Мне было десять, и я уже два года перебивался самостоятельно.

— Но что сталось с твоей матерью?

Фагерст как бы беззаботно пожал плечами.

— Однажды утром я проснулся, а ее нет. Она оставила мне записку и немного денег… Пустяки. Я уже давно жил своим умом.

— Что? — тихо переспросила Глэдис, представляя, каково это для восьмилетнего малыша — открыть по утру глаза и узнать, что он один в целом свете!

— О, это несложно! Я был ловким пройдохой. На рынке всегда можно свистнуть горстку фруктов или пару картофелин, а смышленому парнишке ничего не стоит выманить у туристов монету-другую. — Мартин поморщился. — К десяти годам я стал опытным карманником. Но в один прекрасный день в мою жизнь вошел Якоб.

— Ты попытался его обворовать, а он поймал тебя с поличным?

Мартин кивнул.

— Уже тогда он казался не моложе Ноя, но хватка у него была железная. Якоб предложил мне выбор: либо он сдает меня в полицию, либо я иду с ним. Я пошел с ним.

— Но ведь у тебя была сестра… Алек — твой племянник, верно?

— Да, его мать и я именно так и воспринимали друг друга. Мы росли как брат и сестра, но, по чести говоря, мы не в родстве. Видишь ли, Якоб привез меня сюда, на Стервик, где он жил. Когда мне исполнилось четырнадцать, на остров приехала молодая супружеская пара — американцы шведского происхождения по фамилии Фагерст. И Якоб вбил себе в голову, что я непременно должен получить образование, а поскольку я немного освоил английский в Стокгольме, обхаживая туристов, он убедил американцев взять меня в Штаты.

— И они согласились?

— Они были добрые люди, а Якоб сыграл на их патриотизме. Они увезли меня к себе домой в Лос-Анджелес и отдали в школу. Я прилежно учился, получил стипендию, окончил университет. — Мартин пожал плечами. — Словом, повезло. Ну вот, у этой пары долго не было детей, потом вдруг родился Александр. Мне тогда исполнилось уже двадцать. Так что я к нему относился как к племяннику. Спустя несколько лет Фагерсты погибли в автокатастрофе. Я к тому времени уже кое-что из себя представлял, и мне разрешили оформить опекунство над Алеком. И вот я думаю, если бы Якоб оставил меня на улице, я не ворвался бы в твою жизнь и не разрушил ее…

— Знаю… — прозвучало еле слышно.

Мартин обнял ладонями лицо жены. Длинные густые ресницы скрыли выражение глаз, но он видел, как неистово забилась голубая жилка на виске.

— Дорогая моя, — прошептал он. — Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Только скажи, что у тебя на сердце.

Ложь — хорошая самозащита, но как лгать мужчине, который только что обнажил перед нею душу?

— Я… я не могу, — пролепетала Глэдис. — Я сама не знаю, что у меня на сердце. Знаю только одно: когда я с тобой, я чувствую… чувствую…

Он приник к ее губам. Какое-то мгновение она еще сопротивлялась, затем еле слышно произнесла имя мужа, обвила руками его шею и поцеловала в ответ.

 

11

Поцелуй лишил Мартина последних остатков самообладания. Сжимая жену в объятиях на овеянном ветрами утесе над морем, он дал себе клятву: эту женщину он никогда не отпустит.

— Скажи… скажи, чего ты хочешь?

— Люби меня, — выдохнула Глэдис, и Мартин подхватил ее на руки и понес к каменной сторожевой башне, что возвышалась над стеной.

Древняя башня напоминала о далеком прошлом. Сотни лет назад здесь расхаживали часовые, охраняя остров от пиратов.

Осторожно укладывая жену на пол, устланный чистым, благоуханным сеном, Мартин знал: в сегодняшней битве не будет ни победителя, ни побежденного.

Он начал раздевать Глэдис — медленно, стараясь не торопиться, смиряя сжигающее нетерпение. Но когда ее ладони скользнули по его груди, опускаясь все ниже и ниже, к напрягшемуся средоточию мужской силы, последние крохи самообладания оставили Мартина, и он сорвал с Глэдис сарафан.

И вот она перед ним, как есть, вся — кружево и шелк и благоуханная, разгоряченная плоть. Мартин снова попытался замедлить ход событий, но Глэдис ему не позволила. Она приподняла голову, ища его губы; погладила мускулистые плечи и грудь, провела рукой по упругому животу, а затем тонкие пальцы скользнули за пояс шорт. Мартин застонал, накрыл ладонью ее руку. Так, общими усилиями они сорвали шорты и отбросили досадную помеху прочь. Наконец распаленные страстью тела сплелись, и уже никакие преграды не мешали им, ибо они остались одни во всей вселенной.

Глэдис поняла: она любит Мартина Фагерста.

Дни и ночи сменяли друг друга. И каждый день и каждая ночь становились откровением.

Мартин, этот супермен, способный спасти гибнущую корпорацию и с кувалдой атаковать огромный валун, оказалось, не был лишен простых человеческих слабостей.

Он отказывался верить в кулинарные способности Глэдис. Однажды днем на зеленом лугу, где они уютно устроилась в траве среди ромашек, молодожены затеяли шутливый спор. Глэдис негодующе напомнила мужу про тесто, некогда обнаруженное им в ее кухне.

— Изволь запомнить, я пеку самые лучшие пироги на свете!

— Угу!

— Что ты хочешь сказать этим мерзким «угу»? Честное слово, пеку! Спроси у Дейви. Он обожает мои пироги!

— Дейви, тоже мне! — фыркнул Мартин. — Этот парень от тебя без ума. Подай ему отсыревший картон, он и его слопает за милую душу!

Глэдис бросила в него пригоршню ромашек.

— Дейви без ума только от собственной жены!

Мартин завладел рукою Глэдис и принялся задумчиво перебирать тонкие пальцы. Ему предстояло затронуть малоприятную тему, и финансист подыскивал нужные слова. Давно надо было исповедаться! Пустяки, конечно, но Глэдис должна знать о нем все.

— Это хорошо, когда человек без ума от собственной жены.

Молодая женщина улыбнулась, снимая белый лепесток с его волос.

— В самом деле?

— Я когда-нибудь говорил тебе, что уже был женат? — спросил Мартин, поднося к губам ее руку.

Дразнящая улыбка Глэдис погасла.

— Нет. Нет, не говорил.

— Так вот, я был женат. Целых три недели.

— И что же произошло? Впрочем, догадываюсь. Супруга подала тебе к обеду кусок отсыревшего картона, назвав его пирогом собственной выпечки, и ты от нее отрекся.

— Все не так просто. Оказалось, что мы совершенно чужие друг другу люди. Она хотела заполучить мое имя и мои деньги, а я…

— А ты? Чего хотел ты?

— А я хотел избавиться от нее. С первого же дня! Наш брак был ошибкой. Наверное, мы оба это знали.

— Так с какой стати ты на ней женился? Она что, тоже забеременела?

Едва оскорбительные слова сорвались с языка, как Глэдис уже пожалела о собственной несдержанности. Но сказанного не воротишь. Мартин выпрямился, лицо его окаменело.

— Нет. Она не забеременела. Будь это так, уверяю тебя, я по сей день был бы на ней женат.

— Да, разумеется, ты исполнил бы свой долг до конца. — Глэдис встала и отряхнула цветастую юбку от налипшей травы. — Безусловно, — повторила она, направляясь к дому. — Я и позабыла, что ты у нас — само благородство, сама порядочность! Извини, Мартин.

— Да что на тебя нашло? — Фагерт схватил жену за плечи и резко развернул к себе. — Ты злишься на меня за то, что я развелся с женщиной, которую не любил? Или за то, что поступил бы с ней по справедливости, если бы обстоятельства того потребовали?

— Я вообще не злюсь. — Глэдис натянуто улыбнулась. — Я просто… любопытна, как все женщины. В конце концов, я впервые узнаю о том, что у меня была предшественница.

— Повторяю: эти отношения ровным счетом ничего для меня не значили! Мы познакомились, вообразили, что влюблены, и поженились. К тому времени, как у нас открылись глаза, было уже поздно.

— Ну да, скоропалительные браки никогда к добру не приводят.

— Не городи чепухи! Между нашим браком и тем другим нет ничего общего. Я женился на тебе, потому что… потому что…

— Потому что я забеременела!

— Да! Нет! То есть… — И тут он замолчал. Разумеется, он женился на Глэдис именно поэтому, зачем отрицать? Стал бы он ни с того ни с сего делать предложение малознакомой женщине!

— Избавь меня от объяснений, будь добр! — Голос жены звучал холодно. — Я уже наслышана о твоей порядочности. Ты женился на мне ради ребенка и останешься моим мужем по той же причине. Так?

— Ты права, — проворчал он. — Я останусь твоим мужем, а ты моей женой, до тех пор «пока смерть не разлучит нас», как наставлял нас тот сентиментальный мировой судья.

Он властно притянул Глэдис к себе и поцеловал — так же, как в день решающего объяснения. И впервые после визита в башню над морем, Глэдис не откликнулась. Она вообще ничего не чувствовала: ни страсти, ни гнева…

— Ты моя жена, — повторил Мартин, пристально глядя ей в лицо. — И прибавить к этому нечего.

Глэдис резко высвободилась.

— И я об этом еще не забыла. Незачем напоминать лишний раз!

Она развернулась и стремительно зашагала к дому. Фагерст сжал кулаки. Проклятье! Да что все-таки на нее нашло? Он-то надеялся, что все неприятности уже позади и Глэдис примирилась с неизбежным, но выходит, что нет!

Неужели все это время она притворялась — притворялась в часы любви? Обнимала его, ласкала и целовала, втайне проклиная ненавистный брак? Ведь, если говорить начистоту, он, Мартин Фагерст, добился своего шантажом и угрозами — именно так и не иначе! Он посчитался с ее волей не больше, чем прибрежные рифы — с желаниями гибнущего корабля. Но что с того? Они муж и жена. И пусть принимает это как должное.

Мартин глубоко вздохнул, засунул руки в карманы и постоял еще немного, глядя на море.

Нет, в любви притворство невозможно! Он бы сразу понял, что эти вздохи, этот нежный лепет — обман и ложь. Разумеется, он догадался бы… Или нет?

Глэдис сидела за туалетным столиком в той самой спальне, где впервые ночевала на острове. С тех пор все их упоительные ночи она проводила в постели Мартина — ночи, зачастую плавно переходящие в день!

Молодая женщина до боли сжала серебряную расческу. Руки ее дрожали.

Вот чепуха какая! Да, Мартин уже был женат. И что с того? Она тоже пережила бурный роман и воспринимала свои взаимоотношения с Кевином как брак, даже если сам Кевин думал по-другому. Известие об измене потрясло верную, любящую Глэдис ничуть не меньше, чем если бы она звалась миссис Кевин Хант…

Глэдис со стоном выронила расческу и закрыла лицо руками.

Неправда! Она никогда не любила Кевина по-настоящему, хотя поняла это только теперь. Вспыхнувшая страсть к Мартину заставила ее по-иному посмотреть на жизнь, и роман с Кевином вдруг показалась дешевой и незначительной интрижкой…

Вот поэтому она и закатила истерику, так?

— Так? — вслух повторила Глэдис, поднимая голову. В зеркале отражалось бледное лицо и полные слез глаза…

Мартин сообщил ей, что был женат и что поспешный брак себя не оправдал, и вот теперь она, Глэдис, не в силах избавиться от навязчивой мысли: он и на ней женился из ложно понятого чувства долга! Ах, если бы Мартин опроверг это утверждение!

«Я женился на тебе, потому что люблю тебя, потому что всегда тебя любил», — вот каких слов ждала от него Глэдис! Но не дождалась. Он связал свою жизнь с ней только из-за ребенка. Конечно, такой образ мыслей благороден и похвален, но как хочется услышать: «Я люблю тебя и женюсь на тебе!»

— Глэдис!

Дверь спальни распахнулась. На пороге стоял Мартин в махровом халате. Она уже знала: под халатом на нем ничего нет. Больше всего на свете ей хотелось вскочить и броситься в его объятия. Но она осталась сидеть перед зеркалом.

— Да, Мартин? — Она вежливо улыбнулась, отложила расческу и обернулась к вошедшему.

— Тебе лучше?

Сославшись на головную боль, она отказалась от ужина. Болело сердце, а вовсе не голова, но для чего ему знать правду?

— Гораздо лучше, спасибо. Хильда принесла мне чаю и аспирин.

Мартин кивнул и перешагнул через порог.

— Уже поздно.

— Да? Я не заметила.

Муж подошел вплотную. Какое-то мгновение Глэдис казалось, что он протянет руку и погладит ее по волосам — и она не сможет устоять. Она бы замерла под его ладонью, словно котенок. Только Мартин вовсе не собирался ласкать ее. Он всего лишь поправил зеркало.

— Ты идешь спать?

Глэдис с досадой отвернулась. Он задал этот вопрос так небрежно… Впрочем, чему удивляться? Мартин уверен: ее место в его постели. И не только потому, что она его жена, просто она наглядно дала понять, как туда стремится.

— Знаешь, сегодня я, пожалуй, останусь здесь, — отозвалась Глэдис, поднимая расческу.

— Здесь?.. — повторил он с таким изумлением, словно жена собиралась заночевать на льдине в Северном море.

— Ага! — Она сосредоточенно расчесывала волосы. — Голова все еще немного побаливает.

— Позвонить врачу? Доктор Карлтон оставила мне телефон.

— Нет! Нет, врач мне не нужен.

— Ты уверена? Глэдис, если ты нездорова…

— Со мной все в порядке! И с ребенком тоже. Мне просто хочется спокойно выспаться. В одиночестве… Старая привычка, знаешь ли. Кевин, бывало, говорил…

— Кевин?

Не надо, твердила себе Глэдис, не надо рисковать…

— Ну да, я с ним жила одно время. Собственно говоря, я собиралась за него замуж. Разве я тебе не рассказывала?

— Нет, не рассказывала, — холодно отозвался Мартин.

Выражение его лица внушало ужас. Расческа со звоном упала на зеркальную поверхность туалетного столика. Глэдис стремительно вскочила на ноги.

— Мартин! — воскликнула она, но было уже поздно. Тот уже взялся за дверную ручку.

— Ты права, — объявил он. — Нам обоим не мешает выспаться. Увидимся утром.

— Мартин, подожди!

Не оглянувшись, он быстро вышел, хлопнув дверью. Надо бежать, иначе, чего доброго, он начнет биться о стену головой — то-то Глэдис порадуется!

Мартин вихрем ворвался к себе в спальню, пинком закрыл дверь и распахнул двустворчатое окно, выходящее на террасу. Короткая июньская ночь сомкнулась вокруг него, словно удушливый туман.

Глэдис вышла за него замуж по принуждению. Под угрозой потерять ребенка. Мартин резко развернулся и с размаху ударил кулаком по подоконнику. Резкая боль пронзила его. Он поморщился, поднес кулак ко рту, ощутил слабый привкус крови и пожалел о том, что кровь эта его, а не Ханта.

Кевин Хант! Мартин скрипнул зубами. А впрочем, какой мужчина останется равнодушным при виде Глэдис? В чьем сердце не вспыхнет страсть?

И тут он понял простую истину: он любит Глэдис. Он любит свою жену.

— Я люблю ее! — выкрикнул Фагерст в ночь и громко расхохотался.

Почему он не понял этого раньше? А вдруг — ведь бывают на свете чудеса! — она его тоже любит? Запрокинув голову, Мартин глядел на небо, пытаясь прочесть ответ в переливах миллионов звезд. Ведь если так, то все понятно!

Ее покорная уступчивость. Страсть, что прорывалась наружу при каждом прикосновении. Все объяснимо — даже ее сегодняшняя реакция, когда он, Мартин, так неловко сообщил о своем первом браке.

Раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись, Мартин снял трубку.

— Кто бы вы ни были, надеюсь, у вас есть веский повод звонить среди ночи! — прорычал он.

В трубке раздался знакомый голос. Хоуп, личный адвокат Фагерста, был не из тех людей, кто рискнет разбудить высокопоставленного клиента ради пустяка. Сменив гнев на милость, Мартин присел на край кровати.

— Боюсь, у нас проблема, мистер Фагерст…

По мере того как Мартин слушал, лицо его мрачнело все больше.

— Кэрол подает на меня в суд за нарушение брачного обещания? Она что, спятила? Да ее просто засмеют! Что вы имеете в виду? Грозится опубликовать свою исповедь в «Светских новостях», если я не пойду ей навстречу? Да я плевать хотел на… При чем тут мой брак?.. — Мартин побелел как полотно. — Если она хоть слово скажет о моей жене, да простит меня Господь, я…

Снова заговорил Хоуп. Да, Кэрол утверждает, что Фагерст связал себя определенными обязательствами: обещал жениться на ней, он первый и единственный мужчина, с которым она была близка со времени развода.

Мартин вцепился в телефонный шнур.

— Хорошо! — резко бросил он, вставая на ноги и скидывая халат. — Вот что я от вас потребую. — Глава «Фагерст импайр» четко и ясно изложил инструкции. Робкие возражения адвоката он отмел решительно и сразу. — А я почем знаю, с кем связаться? Вы светило юриспруденции, Хоуп, поэтому я и поручаю вам свои дела, верно? Извольте добыть информацию к завтрашнему дню. Именно так. К завтрашнему! Увидимся в Лос-Анджелесе.

Сам Мартин тоже не собирался сидеть сложа руки. Он позвонил Якобу по внутреннему телефону, вызвал пилота с побережья, а затем заколебался. Надо ли будить Глэдис и сообщать о своем отъезде? Черт подери, лучше не рисковать! Сейчас не время объяснять жене, что мстительная любовница пытается затеять скандал и обещает выступить с разоблачением в телешоу, выставляя себя в амплуа покинутой страдалицы, а Глэдис — в роли расчетливой авантюристки.

С Глэдис поговорит Якоб. Пусть сообщит, что босса вызвали в Штаты по срочному делу. Конечно, Глэдис не обрадуется, но ведь его отсутствие продлится очень недолго! День. Два от силы. А потом он вернется на Стервик, обнимет жену, и скажет, что любит ее и готов молиться всем богам, чтобы услышать от нее то же самое. А если Глэдис ответит «нет»… Ну что ж, он заставит ее полюбить себя, он станет целовать ее до тех пор, пока все воспоминания о мерзком Кевине Ханте не сотрутся в ее памяти, и тогда они вместе начнут жизнь сначала…

Но уехать, не взглянув на жену, он не мог. В доме царила тишина, в спальне Глэдис было темно. Мартин открыл дверь и неслышно вошел. При свете, тонкой полоской льющейся из коридора, он увидел: положив ладонь под щеку, Глэдис мирно спала.

Прелестная, любимая, желанная!

— Родная моя! — прошептал Мартин.

Он наклонился и поцеловал жену в губы. Спящая зашевелилась и тихонько вздохнула. Как трудно было удержаться и не прилечь рядом, не заключить ее в объятия!

Стиснув зубы, Мартин Фагерст вышел из спальни жены и тихонько притворил за собою дверь.

 

12

Глэдис открыла глаза. За окном дрожали золотые рассветные лучи. На грани реальности и сна задержалось воспоминание, эфемерное, словно облачко. Ей пригрезилось или Мартин в самом деле ночью вошел к ней в спальню, поцеловал ее, назвал своей родной?

Воспоминание казалось таким отчетливым… Только как ему верить? Они с Мартином поссорились… Она едва не залепила мужу пощечину, а затем ткнула носом в грязную историю с Кевином.

Что с ней происходит? Единственный человек, которого она любит, — которого она когда-либо любила, — это Мартин.

Она вскочила, поспешно оделась и, даже не взглянув в зеркало, метнулась к порогу. Одна-единственная мысль владела ею: необходимо любой ценой исправить ошибку прошлой ночи. Мартин ее не любит, пока что не любит, но она ему дорога, и это видно. Во всяком случае, была дорога до тех пор, пока сама не устроила эту безобразную сцену.

Ну что ж, есть только один способ уладить недоразумение. Надо сказать Мартину правду. Черт с ней, с гордостью! Признаваться в любви человеку, который не отвечает взаимностью, горько и больно, но она пройдет через это. Она найдет его и скажет, что Кевин никогда для нее ничего не значил, равно как и все прочие. Для нее существует только он, Мартин!

В спальне мужа не оказалось. Впрочем, стоит ли удивляться? Уже довольно поздно, девятый час, и зачем бы ему сегодня задерживаться в постели? Головка Глэдис не покоилась на его плече, рука не обнимала спящую за плечи; он не прошептал ей на ухо: «Доброе утро!», и она не улыбнулась ему в ответ — томно и многозначительно.

Мартина не оказалось и в кухне, где по утрам он обычно пил кофе с Якобом, обсуждая план работ на ближайший день. Зато на террасе Хильда поливала герани и фуксии в напольных вазонах.

— Доброе утро, мадам!

Глэдис улыбнулась, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух.

— Доброе утро, Хильда. Ты не знаешь, где мистер Фагерст?

— Мадам?

— Мой муж, — пояснила Глэдис. — Ты не знаешь, где… — Молодая женщина вздохнула, улыбнулась и покачала головой. — Ладно, пустяки. Сама его отыщу.

Но ожидания Глэдис не оправдались. Она побывала в амбарах, и у стены, и у злополучного валуна: все тщетно!

— Доброе утро!

Это был Якоб. Он подошел сзади бесшумно как тень.

— Доброе утро, — неуверенно отозвалась Глэдис. — Якоб, вы не знаете, где мистер Фагерст?

Кустистые брови старика вопросительно поползли вверх.

— Я ищу Мартина. Мартина! — повторила она, показывая на платиновое обручальное колечко на левой руке. — Моего мужа.

— А, Мартина. Я понимаю.

— Так вы все-таки говорите по-английски?

— Немного.

— Мадам?

— Якоб. Где он?

Старик откашлялся.

— Он покинул остров, мадам.

— Уехал? В Стокгольм?

— В Лос-Анджелес.

Глэдис удивленно распахнула глаза.

— Что вы хотите сказать, в… Нет, Якоб, вы ошиблись. Он бы не уехал в Америку без меня.

— Он отбыл в Лос-Анджелес, мадам. Бизнес.

— Бизнес, — повторила молодая женщина, и вдруг из глаз ее хлынули слезы.

— Мадам, плакать не надо, пожалуйста, — растерянно попросил старик.

— Это я во всем виновата, — прошептала Глэдис. — Во всем моя вина. Мы поссорились, я его сильно обидела, и… Я никогда ему не говорила… Он не знает, насколько я…

Она опустилась на скамью и закрыла лицо руками. Якоб стоял рядом, глядя на нее. Что-то подобное он пережил много лет назад, когда ягненок запутался в колючей проволоке: собственная беспомощность сводила его с ума.

Старик запустил руку в карман, извлек на свет громадный белый платок и вручил его женщине.

— Мадам, все будет хорошо, — объявил он. — Вот увидите!

— Нет! — Глэдис вытерла слезы и поднялась на ноги. — Нет, не будет. Вы ничего не понимаете, Якоб. Я солгала Мартину. Наговорила таких жестоких вещей…

— Вы его любите, — мягко заметил старик.

— Да, о да! Я люблю его всем сердцем! Если бы я только пошла к нему прошлой ночью! Если бы не эта проклятая гордость! Если бы я могла поговорить с ним сейчас…

Якоб кивнул. Так он и думал! У молодоженов что-то разладилось: вот поэтому Мартин и умчался на другой конец света, не дожидаясь утра!

Глэдис шагнула вперед. Слезы высохли, в глазах светилась решимость.

— Я знаю, что вы любите Мартина, — начала она. — Я его тоже люблю. Я должна сказать ему об этом, Якоб. Должна признаться, что он для меня единственный — отныне и навсегда.

Старик расправил плечи.

— Да, — согласился он, кладя жилистую руку на плечо Глэдис. — Да, мадам. Вы ему скажете, и я вам помогу.

Лос-Анджелес изнывал от духоты и зноя.

На Стервике тоже стояла жара, но там мягкое золотистое солнце, синее море и бледное небо придавали пейзажу очарование. Здесь же солнце терялось в сероватой дымке. Воздух казался спертым. И денек выдался тот еще, думал Мартин, поднимаясь на лифте в свои апартаменты.

Он сбросил пиджак и галстук, швырнул их на кресло и включил кондиционер. Поток прохладного воздуха с легким шипением хлынул в гостиную. Смит и экономка были в отпуске: квартира всецело принадлежала ему. Вот и славно!

Закрыв глаза, он постоял немного, наслаждаясь бодрящей свежестью, затем расстегнул верхние пуговицы рубашки и снял запонки. Он честно заслужил отдых после малоприятных разборок с Кэрол. Час, проведенный в обществе этой женщины и адвокатов, показался ему вечностью. Мерзкий запах ее духов до сих пор щекотал ноздри…

— Вы уверены, что готовы встретиться с ней лицом к лицу? — осведомился Хоуп утром.

Про себя Мартин опасался, что не устоит перед искушением придушить эту змею, но он знал, что личной встречи не избежать. Красотка должна своими глазами увидеть фотографии, добытые по его приказу, но, что еще важнее, нужно дать ей понять, что он, Мартин Фагерст, ни перед чем не остановится.

В течение последующего часа, пока Кэрол утирала крокодиловы слезы кружевным платочком и бросала на него скорбные взгляды, Мартин пытался понять, что такого он в ней когда-то находил.

Крашеные волосы. Вульгарный макияж. Броские побрякушки, оплаченные из его кошелька… Все это раздражало его до крайности. Чтобы успокоиться, он вспоминал о той, кого любил, и перед глазами вставал дорогой образ: спящая Глэдис, воплощение нежной целомудренной красоты.

Наконец, устав от перебранки юристов и от позерства Кэрол, Мартин счел необходимым взять дело в свои руки.

— Довольно! — объявил он.

Все взгляды обратились к нему. Ледяным голосом он сообщил Кэрол, что ее ждет, если она не уймется, а затем, словно под влиянием запоздалой мысли, подвинул к ней клеенчатую папку.

— Что это, милый? — проворковала она.

В первый раз за весь день Мартин улыбнулся.

— Твое прошлое, милая.

Кэрол побледнела, открыла папку… и обрушила на него поток ругательств, многие из которых отличались изрядной оригинальностью и новизной; затем перешла к откровенным угрозам. Когда же ее адвокат взглянул на содержимое папки — список ее любовников, фотографии из досье частных детективов, включая одну, где Кэрол в чем мать родила восседала на коленях у голого мужчины на фоне пальм, — он поморщился и вышел…

Мартин удовлетворенно хмыкнул, подошел к бару и, налив себе водки со льдом, провозгласил:

— За частных детективов!

Он поднялся по лестнице в спальню, где впервые провел с женой ночь любви. Именно любовь привела их в объятия друг к другу! Назовите это нелепостью, назовите романтическими бреднями, но не осталось ни тени сомнения: он, Мартин, полюбил Глэдис с первого взгляда.

Как только он вернется в Швецию, сразу же обнимет ее и выложит все, что у него на сердце. Скажет, что он ее любит и всегда будет любить и плевать на безликого мужчину из ее прошлого, на этого Кевина, потому что он, Мартин Фагерст, ее будущее, а до остального ему дела нет!

Самолет уже ждет в аэропорту. Еще несколько часов — и он будет дома.

Мартин отправился в ванную и включил душ. Нельзя терять ни минуты. Чем скорее он уедет, тем скорее окажется в объятиях Глэдис.

Но есть еще одно небольшое дельце…

Выйдя из душа, Мартин обвязал полотенце вокруг пояса, пригладил рукою влажные волосы.

Надо заглянуть в ювелирный магазин «Картье». Он ведь так и не подарил жене кольца по случаю помолвки. На пальчике Глэдис поблескивает только обручальное кольцо. Этот промах давно пора исправить! Что подойдет ей лучше всего? Бриллианты и изумруды? Бриллианты и сапфиры? Впрочем, он купит ей целую пригоршню колец, и дело с концом!

Довольно улыбаясь, он спустился по лестнице. Еще бокал — на этот раз кока-колы, потому что голова должна быть ясной, — а потом он позвонит в магазин и узнает, открыт ли тот сегодня. Если нет… Мартин расхохотался, со звоном водружая бокал на стойку. Какая разница! Глэдис не придаст значения тому, откуда кольцо, будь оно хоть из дешевого универмага! Если, конечно, она любит его…

Это еще что такое? Он ясно различил негромкое гудение лифта, да и лампочки на световом табло вспыхивали и гасли. Кого еще черт принес? Он никого не ждет, и швейцар никого не пропустит без предупреждения.

Разве что Глэдис…

Сердце гулко забилось. Это невозможно! Глэдис на Стервике. Или нет? Якоб не одобрил поспешного отъезда Фагерста. В былые времена старик, не колеблясь, поступал так, как считал нужным, даже если это противоречило желаниям Мартина. Конечно, с той поры прошло много лет… Но Якоб упрям. Если он решил взять дело в свои руки…

Лифт остановился. Мартин затаил дыхание. Открылась дверь — и из кабины выплыла Кэрол.

— Сюрприз! — объявила она сладострастным контральто.

При виде затянутой в розовый шелк фигуры с лицемерной улыбочкой на напомаженных губах, он пришел в такую ярость, что на мгновение потерял дар речи. Затем глубоко вздохнул и снова обрел голос.

— Я не стану спрашивать, как ты улестила швейцара, — тщательно подбирая слова, начал Фагерст. — Скажу одно: шагом марш обратно в лифт, и чтобы я тебя больше не видел!

— Мартин, милый, разве так приветствуют старых друзей? — Улыбаясь, Кэрол прошествовала прямиком к стойке. — Что это ты такое пьешь? Водка со льдом? Пожалуй, и я глотну чуть-чуть за компанию.

— Ты меня слышала? Убирайся!

— Золотце, не будь таким грубым! — Кэрол налила рюмку, поднесла ее к губам и снова поставила на стойку. — Знаю: ты в плохом настроении, но это моя вина. Я выбрала не лучший способ убедить тебя вернуться…

— Убедить меня?.. — Мартин ударил кулаком по стойке. — Хватит притворства! Ты пыталась меня шантажировать, и номер не прошел. А теперь, будь любезна, убирайся отсюда, а то я за себя не ручаюсь!

— Мартин, — не сдавалась Кэрол, — послушай, я ведь все понимаю. Ты женился на этой девице. У тебя не было выбора, правда? Ходят слухи, что твоя крошка Глэдис «залетела»…

Мартин шагнул к ней так стремительно, что гостья отпрянула назад.

— Считаю до пяти, — прорычал он, — а затем возьму тебя за шкирку и вышвырну за дверь! Раз. Два. Три…

— Черт тебя дери! — взвизгнула она. — Как ты смеешь так со мною обращаться? Ты обещал…

— Лжешь! — отрезал он. — Единственное обещание, что ты когда-либо от меня слышала, состоит в следующем: убирайся по-хорошему, или, да простит мне Бог, я…

— Не будь дураком, Мартин! Очень скоро она тебе наскучит. — Кэрол проворно рванула пояс. Розовый шелк распахнулся, явив взгляду обнаженное стройное тело. — И вот чего ты захочешь. Ты захочешь меня.

Позже Мартин не мог взять в толк, почему он не услышал шум лифта. Но как он мог услышать, если каждый удар сердца звоном отдавался в ушах и холодное бешенство подчиняло себе все его существо?

— Прикройся! — с отвращением бросил он.

И тут двери лифта снова открылись.

Кэрол просияла торжествующей улыбкой, и каким-то непостижимым образом Мартин догадался, что происходит.

— Глэдис, — позвал он и шагнул было к ней, но она заслонилась рукой, и лицо ее исказилось от боли.

— Нет, — прошептала она, и не успел Мартин дотронуться до нее, как Глэдис нажала на кнопку и двери лифта закрылись.

И в это мгновение Мартин понял, что его последний шанс обрести любовь и счастье безвозвратно упущен.

 

13

В окна барабанил дождь; искрометная молния прочертила низкое серое небо, затем глухо прогремел гром.

Три женщины расселись вокруг кухонного стола. Дина и Викки усиленно прятали глаза, Глэдис, не замечая их смущения, сверлила взглядом чашку суррогатного кофе.

— Ненавижу кофе без кофеина! — негодовала она. — На черта сдался кофе, в котором ни грамма кофеина? Поганый напиток выглядит, как кофе, пахнет, как кофе, а на вкус…

Дина и Викки переглянулись.

— О'кей! — Викки поднялась, улыбнулась, забрала чашку из-под самого носа Глэдис и опрокинула содержимое в раковину. — Посмотрим, что у нас есть… — Она заглянула в буфет. — Чай с травами, какао, обычный чай… А как насчет стаканчика молока?

— Сама пей эту гадость!

Викки переключилась на холодильник.

— Есть еще кока-кола. Апельсиновый сок… Оранжад…

— Послушайте, — начала Глэдис. — Я знаю, что у вас обеих полным-полно дел, так что…

— Это у меня-то? — тут же откликнулась подруга. — Дейви намертво приклеился к телевизору. Я свободна как пташка небесная.

— Да и я тоже, — подхватила Викки. — Сама знаешь: моя жизнь — сплошная скука, скука, скука…

— Скука? Когда на горизонте маячит твой экс-супруг? — Глэдис нахмурилась. — Кстати, как там обстоит дело? Ты, надеюсь, не собралась снова лезть в петлю?

Викки ужасно хотелось поделиться с сестрой последними новостями… но ведь у Глэдис и своих проблем хватает. Ни к чему усложнять ей жизнь.

— Конечно нет, — пожала она плечами. — С какой стати?

— Вот именно! — Глэдис отодвинула табуретку, поднялась и шагнула к раковине. — Есть одна непреложная истина, — заметила она, включая воду. — Все мужчины — гады. Ох, нет, Дина, я не имела в виду Дейви. Его я не причисляю к мужчинам…

Дина фыркнула от смеха.

— Да ладно, ты меня поняла! Дейви — просто лапушка. Один на миллион.

— Согласна, — вздохнула Дина. — И готова была поспорить на что угодно, что твой муж тоже такой.

Глэдис устало опустилась на табурет.

— Я уже объясняла: я не желаю обсуждать Мартина Фагерста.

— Да, но…

— Кроме того, он мне не муж!

— Ну да, перестанет им быть, как только суд утвердит развод, но пока…

— Черт с ними, с формальностями! Мужчина, который насильно принуждает женщину к браку, не муж, а….

— Гнусный, подлый, самодовольный, мерзкий сукин сын! — подсказала Викки.

— Боже, и зачем только я отправилась на свадьбу к Нелли! — Глэдис возвела глаза к потолку.

Дина мечтательно сощурилась.

— Эту свадьбу надолго запомнят! — Викки и Глэдис гневно воззрились на нее, и балерина залилась румянцем. — Да ладно, ладно, чего вы… Просто столько совпадений… Бывший муж Викки так и ошивается около ее дома с того самого дня…

— А ведь Мартин казался просто совершенством. Красив, богат… — не сдавалась Дина.

— Вы еще не закончили? — полюбопытствовала Глэдис. — Если эта тема не исчерпана, вам придется продолжить где-нибудь в другом месте. Моя глава закончена.

— Не совсем… — Викки многозначительно посмотрела на округлившийся живот сестры и улыбнулась.

— Очень смешно! — фыркнула Глэдис.

— Можем мы, по крайней мере, поговорить о том, как ты станешь воспитывать малыша в одиночку?

— Я справлюсь!

— Черт возьми, я говорю о финансовой стороне дела. Ты сама уверяла, что твоя карьера на излете.

— Спасибо, что напомнила.

— Глэдис, лапушка…

— Не смей называть меня лапушкой! Я взрослая женщина, и за последние годы заработала уйму денег. И поверь, далеко не все потратила.

— Да, но дети — это дорогое удовольствие. Ты не отдаешь себе отчета…

— Черт побери! Сейчас ты говоришь в точности, как он!

— Кто?

— Мартин, вот кто! Точнее, его адвокат. «Воспитание ребенка обходится недешево, — передразнила она вкрадчивые интонации Джорджа Хоупа. — Мистер Фагерст готов взять все расходы на себя».

Дина и Викки переглянулись.

— Ты нам этого не говорила! — воскликнули они хором.

— А какая разница! Ни цента не возьму у мерзавца!

— Да, но я думала… то есть предполагала… — Дина откашлялась. — Не то, чтобы его готовность обеспечить ребенка заставила меня взглянуть на парня по-другому… Сбежать из дома и вернуться к любовнице спустя неделю после свадьбы… Тошно и думать!

— Ты права! — поддакнула Викки. — Как он только мог предпочесть эту пошлую блондинку моей прелестной сестренке?

— Он и не предпочел… — Глэдис вспыхнула и прикусила язычок.

— Ты сказала, что он бросил тебя ради блондинки.

— Я сказала, что он вернулся в Лос-Анджелес, и я застала его с любовницей. Но я вовсе не утверждала…

— Так он не собирался к ней вернуться?

— Откуда я знаю? — Глэдис принялась свирепо оттирать стол. — Я не стала его слушать.

— Как так — не стала слушать?

— Если ты застукала мужа наедине с обнаженной блондинкой, нетрудно догадаться, чем они занимались. Я просто развернулась и ушла. Не смотри на меня так, Викки. Ты сделала бы то же самое!

— Наверное да. И что Мартин сказал в оправдание?

— Он приходил в тот же вечер, но я его не впустила. Зачем? Нам не о чем говорить.

— И все? Он так легко сдался? — удивилась Викки.

На кухне на какое-то время воцарилось безмолвие.

— Он позвонил. Оставил сообщение на автоответчике. Сказал, что я неправильно все истолковала… — первой нарушила молчание Глэдис.

— Что же именно он сказал? — осведомилась Дина, метнув предостерегающий взгляд на Викки, уже готовую съехидничать.

— Не помню, — солгала Глэдис. Каждое слово намертво отпечаталось в ее памяти; ненавидя себя за слабость, она прослушала запись с десяток раз, прежде чем стереть лживые слова и хрипловатый голос. — Какую-то чушь: дескать, мерзавка угрожала смешать мое имя с грязью, если он ей не заплатит. Ну, что обычно говорят в таких случаях? Этот тип привык добиваться своего любой ценой. Говорю вам: он собирался отобрать у меня ребенка!

— Это и его ребенок тоже… — Дина нервно сглотнула, ощущая себя крайне неуютно под враждебными взглядами. — Да, так! — с вызовом подтвердила она. — Справьтесь в учебниках по биологии, если угодно. Из чего следует очередной вопрос: с какой стати он от тебя отступился?

Викки вопросительно изогнула бровь.

— В самом деле? Почему он и впрямь сдался без боя, после того как сам навязал тебе этот брак?

— Он… он позвонил и оставил еще одно сообщение. Сказал… сказал, что не имеет права принуждать меня к сожительству. Дескать, он понимает: я никогда не полюблю его так, как Кевина.

— Кевина? — Викки досадливо поморщилась. — При чем здесь этот кусок дерьма?

— Мартин еще добавил, что с самого начала поступил недостойно, навязав мне замужество, и что брак без любви не имеет смысла.

— Интрига запутывается… — Дина подалась вперед. — Я знаю, что вы, подружки, изваляете меня в смоле и в перьях, но Мартин Фагерст не производит на меня впечатления отпетого мерзавца.

— Может, тебе стоит ответить на телефонный звонок, ты как думаешь? — Викки накрыла ладонью руку сестру.

— Не болтайте глупостей, вы обе! Я перезвонила ему и тоже оставила сообщение. Я сказала, что мне плевать на историю с блондинкой, потому что он абсолютно прав. Брак без любви — чушь, но брак, в котором жена ненавидит мужа, — обречен. И еще сказала, что ненавижу его и всегда ненавидела и что с самого начала воспринимала наши отношения как секс и не больше, так что пусть с этим примирится! Не смотри на меня так, Викки! А чему мне прикажешь верить? Что эта особа ворвалась в квартиру без приглашения и сбросила платье?

— Это он так говорил?

— Да!

Викки мягко улыбнулась.

— Но ведь это возможно, разве нет? Дама не показалась мне воплощением деликатности и скромности.

Глэдис вскочила с табуретки.

— Я же все собственными глазами видела! Боже ты мой, мало мне предательства Кевина! Я-то воображала, что люблю его, и чуть с ума не сошла от горя… Но быть обманутой Мартином, собственным мужем, единственным человеком, которого я действительно любила и люблю, это… это… — Голос ее прервался. — Боже мой, я люблю его, люблю! И никогда не перестану любить! — Глэдис взглянула на подруг, и губы ее задрожали. — Уходите, — жалобно попросила она. — Уходите и оставьте меня в покое…

Но они остались — до тех, пор пока Глэдис не успокоилась, не разделась и не заснула.

Чем еще они могли помочь этому истерзанному сердцу?

Что мне остается? — думал Мартин, занося кувалду.

Ничего. Ничего — только бить по проклятому камню и доводить себя до полного изнеможения с рассвета до заката в надежде, что ночью он уснет как убитый и во сне не увидит Глэдис.

Отличная была задумка, только, к сожалению, не срабатывала.

Вот уже два месяца Мартин не видел жену, не слышал ее голоса, однако она незримо присутствовала рядом все двадцать четыре часа в сутки. По ночам приходилось хуже всего. Один в темноте, в постели, где некогда их было двое, он часами ворочался с боку на бок, прежде чем погрузиться в тревожный, лихорадочный сон.

Фагерст подумывал о том, чтобы возвратиться в Лос-Анджелес, но как можно спокойно работать в городе, где живет Глэдис? Так что глава «Фагерст импайр» остался на Стервике, изнурял себя непосильным физическим трудом и руководил корпорацией по телефону. Рассчитывая, что со временем боль притупится. Не тут-то было. Боль только усиливалась…

Хильда и Якоб с ума сходили от тревоги.

Мартин закусил губу и размахнулся кувалдой. Если старик желает ему добра, пусть держит рот на замке. Тоже помощник выискался!

Возвратившись в Швецию, Мартин тотчас же призвал Якоба к ответу.

— Это ты разрешил моей жене покинуть остров и последовать за мной в Лос-Анджелес?

— Да, я.

— Ну и кто тебе позволил подобное самоуправство, а, старик?

— Я сам себе позволил, — спокойно ответил Якоб. — Она не пленница, и остров не тюрьма.

На щеке Мартина дернулся мускул.

— Не тюрьма, — согласился он.

— Она уверяла, что должна сообщить тебе нечто важное, — поведал Якоб, не сводя глаз с Мартина. — Она нашла тебя и сказала все, что хотела?..

— Еще бы, — отозвался тот, предостерегающим жестом заставляя старика умолкнуть на полуслове. — И обсуждать тут нечего. Прошу больше не упоминать об этой женщине…

Мартин изо всех сил размахнулся кувалдой, но промазал: железо только скользнуло по камню. Что-то в глаз попало — пот, должно быть, что же еще?

— Черт, — выругался он, снова занося кувалду.

— Мартин, — тихо прозвучал голос Якоба. — Камень тебе не враг.

— Тоже мне философ выискался! — рявкнул Фагерст, поудобнее перехватывая рукоять.

— Ты ведь ведешь войну не с валуном, сынок. А с самим собой. Перестань притворяться, будто у тебя нет и не было жены!

— Я просил не упоминать о ней!

— А я буду!

— Черт тебя дери, старик…

— Ты ее любил. И до сих пор любишь.

— Нет. Нет! Я не люблю ее. В конце концов, что такое любовь? Любовь делает человека идиотом!

Якоб скрестил руки на груди.

— Итак, я поступил, как идиот, подобрав тебя на стокгольмской улочке? Ты поосторожнее с выражениями, а не то я, чего доброго, отшлепаю тебя, как в детстве!

— Ты все отлично понял! Я говорю о любви между мужчиной и женщиной и повторяю тебе, что никогда не любил Глэдис. Ты доволен? Можно мне вернуться к работе?

— А вот она тебя любила…

— Ни одной минуты. — Голос Мартина звучал глухо. — Она меня не любила, старик. Она меня презирала, она проклинала тот день, когда я заставил ее выйти за меня замуж.

— Она тебя любила, — повторил Якоб. — Я знаю это от нее самой.

Мартин побледнел.

— Какого черта ты мелешь, старик?

— Поэтому я и послал ее к тебе. Глэдис призналась, что любит тебя всем сердцем. А ты… ты трус, ты боишься взглянуть правде в глаза! Ты любишь эту женщину, но поскольку чувство причиняет тебе боль, ты предпочитаешь вычеркнуть Глэдис из своей жизни.

— Да провались ты в ад! — проревел Мартин, встряхивая старика за плечи. — Слушай, Якоб, и запоминай хорошенько, потому что я больше не вернусь к этой теме. Да, я люблю ее. Но она меня не любит.

— С чего ты взял?

— С чего я взял? — Мартин хрипло рассмеялся. — Она мне сама так сказала, ясно? Это тебя устраивает?

— А ты ей говорил, что любишь ее?

— Я? — Фагерст воздел руки к небу. — Клянусь всеми богами, ты меня достал! Нет, я не говорил Глэдис о любви. Она не дала мне такой возможности. Она ворвалась ко мне в квартиру, застала меня с другой женщиной и осудила, даже не выслушав!

Лицо старика казалось невозмутимым.

— А чем ты занимался с этой женщиной, а, сынок? Может быть, расставлял цветы в вазочках?

Мартин покраснел.

— Признаю, зрелище было двусмысленное… Я только что вышел из душа… А эта мерзавка попыталась соблазнить меня. Согласен: все говорило не в мою пользу. Но Глэдис — моя жена. Она должна доверять мне.

— Конечно, она должна тебе доверять. В конце концов, что ты такого совершил, чтобы заслужить ее недоверие? Всего лишь сделал ей ребенка и навязал брак при помощи шантажа…

— Все не так просто!

— Любовь никогда не бывает простой.

— Якоб, ты заменил мне отца, и я всегда прислушивался к твоим советам, ты это знаешь, но сейчас…

— А сейчас прислушайся к своему сердцу, — посоветовал старик. — Отправляйся к жене и скажи, что любишь ее. Дай ей шанс сказать тебе то же самое.

— А если она не скажет? — мрачно предположил Мартин. — Что тогда?

— Тогда ты вернешься сюда и станешь махать кувалдой до тех пор, пока руки не отвалятся, — но вернешься, зная, что попытался завоевать любимую женщину, а не просто сдался без боя. — Якоб потрепал Мартина по плечу. — Надежда есть всегда, сынок.

В заливе крохотная лодочка кренилась под ветром. Море тянулось к ней жадными пенными щупальцами. Вот сейчас перевернется, и… Ветер стих так же неожиданно, как начался. Лодочка торжествующе закачалась на волнах.

Надежда есть всегда.

Быстро, чтобы не передумать, Мартин развернулся, обнял старика и зашагал к дому…

Они ошибаются. О, как они ошибаются! Глэдис свирепо мяла тесто. Откуда им знать? Викки разведена, а Дина замужем за засахаренной конфеткой. Ни одной не приходилось иметь дела с самовлюбленным эгоистом вроде Мартина Фагерста.

Они ее с ума сведут, сестра и подруга! Со вчерашнего дня, когда она имела глупость расплакаться и признаться, что любит Мартина, доброжелательницы не оставляли ее в покое. Телефон трезвонил без перерыва.

Ну и пусть себе звонят! Она перестала снимать трубку. Пусть автоответчик слушает веселое «Привет!» и еще более радостное «Глэдис? Ты дома, солнышко?»

Утром в приступе раздражения она схватила трубку, прорычала: «Нет, я не дома, солнышко!» — и швырнула ее на рычаг, прежде чем Викки или Дина — уж кто бы там ни был — успела ответить. Зачем их слушать, если известно наперед, что они скажут? Дескать, возможно, она несправедливо отнеслась к Мартину, возможно, он не солгал про блондинку…

— Не верю, — упрямо повторила Глэдис, шмякнув тесто о стол. — Не верю!

Как бы то ни было, какая разница, даже если предположить, всего лишь предположить, что блондиночка его подставила? Мартин бросил жену, черт его дери, в разгар медового месяца, уехал, не сказав ни слова!

Потому что я причинила ему боль, тут же возразила самой себе Глэдис. Разве можно об этом забыть? Подумаешь, причинила боль! Он обидел меня куда сильнее, не сообщив об отъезде, умчался, даже не попрощавшись… Мартин не любит меня, а я-то, я люблю его до самозабвения, так, что, едва закрыв глаза, вижу его лицо, слышу голос, и…

— Глэдис!

Да, так! Именно так! Я словно наяву слышу, как Мартин произносит мое имя, будто находится рядом, в той же самой комнате.

— Глэдис, любимая моя!

Она развернулась, и дыхание у нее перехватило.

— Мартин?..

Колени подогнулись. Мартин рванулся вперед, подхватил жену на руки и понес в гостиную.

— Дыши глубже, — приказал он, усаживаясь на диван и по-прежнему сжимая Глэдис в объятиях. — Ты ведь не потеряешь сознания, нет?

— Конечно нет, — заверила она, когда туманная дымка перед глазами рассеялась. — Я никогда не падаю в обморок.

— Разве что при виде меня, — хмуро заметил он.

— Что ты тут делаешь, Мартин? И как ты сюда проник?

— Этот Дейви — классный парень! — сообщил Фагерст, осторожно убирая у нее со лба влажный локон.

— Дейви дал тебе мой запасной ключ? Черт, какое он имел право! Ты…

— Я вижу, что успел как раз вовремя. — В уголках его губ затаилась улыбка. — Ты опять экспериментируешь на кухне?

— Я пеку пирог. И не уклоняйся от темы. У тебя нет никакого права врываться ко мне в дом…

— Знаю и приношу свои извинения. Но я боялся, что если назову себя, то останусь за дверью.

— Ты прав. Именно там тебе и место! — Глэдис уперлась кулачками ему в грудь. — Дай мне встать.

— Я люблю тебя, Глэдис.

В сердце молодой женщины затеплился огонек надежды, но страх загасил пламя.

— Тебе нужен твой ребенок, — возразила она.

— Мне нужен наш ребенок, любимая моя жена, но гораздо, гораздо больше мне нужна ты. Я люблю тебя, Глэдис. — Он обнял ладонями ее лицо. — Я обожаю тебя! Ты единственная женщина, которую я когда-либо любил и буду любить вечно, и, если ты не вернешься ко мне, я погиб.

— О, Мартин! Ты серьезно?

В ответ он приник к губам жены долгим, страстным, неистовым поцелуем.

— Клянусь тебе! В ту ночь мне следовало разбудить тебя и сообщить об отъезде, но ты так сердилась… И я… я тоже сердился, потому что при мысли о сопернике я себя не помнил от ревности.

— Я его не любила. Я завела разговор о Кевине только для того, чтобы задеть тебя. Я никого, кроме тебя, не любила.

— Повтори еще раз, — прошептал он.

— Я люблю тебя, Мартин! Я никого и никогда не любила так, как тебя! И не полюблю. Есть только ты, только ты, только…

Он снова поцеловал жену, затем прижался лбом к ее груди.

— То, что я рассказал тебе про Кэрол, чистая правда. Я не звал ее к себе. Она…

Глэдис поцелуем заставила его умолкнуть.

 

Эпилог

На острове Стервик подобного еще не видывали. Разумеется, свадьбы игрались частенько: ведь молодым людям свойственно влюбляться, так уж повелось от сотворения мира. Но даже несговорчивые торговки рыбой в один голос утверждали: такой свадьбы, как у Мартина и Глэдис, отродясь не бывало!

Конечно, старухи не преминули указать на то, что Фагерсты уже были женаты. Но кто же станет воспринимать всерьез предыдущий обряд? Обвенчали их черт знает где, за морем, в далекой Америке. И вы только подумайте, кто венчал-то — не священник, а какой-то там судья! Неудивительно, что молодые решили сыграть свадьбу заново, как полагается!

Денек выдался что надо: синело ясное небо, на море был полный штиль.

Старухи в один голос превозносили невесту: хороша — глаз не отвести! И до чего ей к лицу белое кружевное платье! А что за улыбка! Сияющая, счастливая, так и лучится любовью к красавцу жениху!

Это точно, красавец, подтвердила одна из рыбачек и шепотом добавила что-то, отчего товарки дружно прыснули.

Плохо, конечно, что невеста не шведка… ну да ничего тут не поделаешь! Зато прелестна как ангел, глазки ясные, в них душа отражается, словно в зеркале.

Вот так, в белокаменной церкви, где в окна струился свет и корзины с цветами выстроились вдоль проходов и у алтаря, на виду у друзей и родственников, что ради такого случая прилетели из далекой Америки, Глэдис Рейнджер и Мартин Фагерст стали мужем и женой.

— Да, — отчетливо ответила Глэдис, когда священник спросил, по просьбе Мартина, по-английски, — согласна ли она взять в мужья стоящего рядом с ней мужчину, чтобы любить его и почитать до конца дней своих.

А когда Мартин пообещал то же самое, он в нарушение всех традиций заглянул в глаза жены и добавил от себя, что и за гранью всего сущего будет беречь и лелеять женщину, которую искал всю жизнь.

Жительницы рыбацкой деревушки все как один всхлипнули, и две разодетые в пух и прах американки в первом ряду — тоже. Даже старик Якоб утер щеки, хотя впоследствии уверял, будто ему соринка в глаз попала.

Рекой лился эль, пенилось французское шампанское. Все танцевали и пели; ели чудесную рыбу и жареное мясо. Гости сдвигали бокалы и чествовали молодоженов до тех пор, пока запас тостов не иссяк.

Да, в один голос уверяли все собравшиеся, свадьбу сыграли на славу, лучше некуда. Однако жениху и невесте больше запомнилось не само празднество, а то, что случилось позже, ночью, когда пели сверчки, в воздухе разливалось благоухание цветов и они наконец-то остались одни в доме на утесе с видом на море.

Жених заключил невесту в объятия.

— Ты моя жизнь, — сказал он, глядя ей в глаза, и при виде ее лучезарной улыбки сердце его едва не разорвалось от радости.

— А ты — моя, — прошептала она.

Когда же серебристая луна засияла на черном бархате неба, Мартин подхватил Глэдис на руки и отнес ее в спальню. В их общую спальню.

А на заднем дворе среди зеленой травы валялись серые осколки камня, совсем еще недавно бывшие огромным валуном. Пройдет немного времени, на этом месте разобьют цветник, как и было задумано. Радующее глаз многоцветье скроет следы символической борьбы человека с судьбой. Борьбы, в которой он одержал победу.

Но этот обломок горной породы, обкатанный морскими волнами, навсегда останется в памяти Мартина и Глэдис. И кто знает, может быть, станет семейным преданием рода Фагерстов.