— Мы превратились в заложников, — сказала Сельби и заплакала. — Оказывается, и без веревки можно связать человека по рукам и ногам.
Она, не предупредив Абдуллу, поехала навестить Хыдыра, на прежнее место службы. Договорилась с проводником, но он, узнав в последний момент, что у нее нет паспорта, поднял крик на весь перрон: «Ты что, хочешь, чтоб я из-за тебя в тюрьму сел?»
Сельби в панике бежала с вокзала и направилась на автостанцию. Пробралась в автобус, села подальше. Перед отправкой у пассажиров проверили паспорта и ее высадили. Тогда Сельби поймала частника, но их на выезде из города остановили на контрольно-пропускном пункте.
«Кто такая? Почему без документов? Куда едешь? Назови имя-фамилию, занесем в список».
Оказывается, им приказано составлять списки людей без документов!
«Позвонили из Теджена, сказали, брат при смерти, у меня перед глазами все поплыло, не до паспорта было, — нашла что сказать Сельби. — Отпустите, ребятки, мне ведь еще до дома добираться надо, за паспортом…»
«Ну ладно, тетка, иди», — сказал старший наряда.
— Это что такое? — плакала Сельби. — Я же не за границу собралась бежать, я в своей стране к сыну поехала!
Абдулла разозлился, даже хотел отругать Сельби: разве можно в их положении, без паспортов, куда-то ехать? Сидеть надо тише воды и ниже травы! Не привлекать внимания!
Но нельзя ругать мать, рвущуюся узнать о сыне. Ведь им только сказали, что Хыдыра вернули в часть. А где он на самом деле?
Но кому сейчас дело до женщины Сельби и до солдатика Хыдыра? Песчинки. По стране идет розыск. На улицах фотографии людей, объявленных террористами. Проверяют машины, после захода солнца не выпускают из города и не впускают в город автобусы. Такой же режим введен в областных и районных центрах. Запрещен ввоз зарубежных газет, журналов, книг. Ходят слухи, что снимут спутниковые антенны. Российские телеканалы позволяют себе что-то говорить о нарушениях прав человека в Туркмении. А некоторые западные радиостанции утверждают: покушения на Великого Яшули на самом-то деле и не было, оно инсценировано, чтобы дать ему повод для расправы с неугодными.
Страна закрыта на замок. Введены визы на въезд и выезд в Россию. Первой пострадала Женя. Они уже продали квартиру, купили билеты, через десять дней должны были вылететь в Москву. А тут — оформляйте визы, ждите месяц.
Женя пришла к ним, чуть не плачет.
— Мой папа скажет Великому Яшули, и вас тут же выпустят, — вступила в разговор взрослых Айдым. — Папа будет играть роль отца нашего Сердара. А сын ведь не может ослушаться отца. Отец надерет ему уши, поставит в угол, как даст ему по шее! Ваш Великий Яшули сразу взмолится: «Ой, папочка, не бей, сделаю все, что ты скажешь!» Мой папа закричит на него: «Вместе с семьей тети Жени я отправляю в Москву и свою дочку!» А Великий Яшули прикажет своим солдатам: «Сию же минуту принесите билет для Айдым!»
— Айдым, прекрати! — сказала Сельби.
— Вашему Великому Яшули можно писать сказки, а мне нельзя? В своей дурацкой книге он врет, что туркмены созданы из света, а вы повторяете, как попугаи. Повторять слова дурака — двойная дурость.
— Айдым, хватит!
— Я не буду жить среди дураков, что хотите делайте — не буду!
— Замолчи!
— Не буду, не буду! Повешусь, отравлюсь, не буду!
Женя и Сельби, обняв Айдым, заплакали в полный голос.
На следующий день, когда Абдулла был в театре, пришли участковый полицейский и человек в штатском. Он показал Сельби удостоверение Комитета национальной безопасности. Сельби сразу же подумала, что ее сфотографировали на выезде из города, на контрольно-пропускном пункте и теперь пришли выяснять. Подозвала к себе Айдым, надеясь, что не посмеют арестовать мать на глазах у дочери. Решила, что откажется идти, пока не сообщит мужу. Но участковый и кээнбэшник всего лишь попросили показать документы на квартиру, переписали данные в блокнот. Бумаги, слава богу, вернули. Спросили, от какой организации получена квартира, затем прошлись по комнатам, осмотрели кухню.
Рассказывая Абдулле, Сельби не могла унять дрожи.
— Заберут квартиру, выбросят на улицу. У Гулназара отобрали новый дом, все имущество, машину, даже детскую одежду не оставили. У старшего сына тоже дом отобрали, у обоих сыновей конфисковали машины. Правда, невесток после трех дней тюрьмы выпустили. От мужей никаких известий, словно в колодец провалились.
— Пока из театра не выгонят — из квартиры не выселят, — сказал Абдулла.
— А если выгонят?
— Там видно будет.
— Вообще-то твое нынешнее положение не лучше, чем если б выгнали.
Это верно. После собрания Абдулла словно перестал существовать для театра. Есть он, нет его — никто не замечает. Даже солдаты у служебного входа не обращают на него внимания.
Как выяснилось, не всех актеров, не занятых в спектакле о детстве Великого Яшули, отправили в отпуска. Только половину. Вторую половину отрядили на благоустройство улиц. К ним хотел присоединиться и Абдулла. Пошел к заместителю директора, начал полушутливо:
— Ну что я тут брожу, как пес, потерявший хозяина! Толку от меня нет, лучше пойду помогать народу на улице, а?
Но зам его тона не принял.
— Не я решаю твои вопросы! — замахал руками чуть ли не испуганно. — Не я решаю!
А в спину сказал:
— Не помогающий себе — не поможет и другим. Даже тем, кто на улице…
Абдулла вспомнил Нурмухаммеда из спектакля «Джан». Этого человека послала местная власть, чтобы он оказал помощь народу джан. Однако он заранее вынес приговор. И открыто объявил его. От бедствий и нужды сердце народа омертвело. Народ лишился разума, дошел до состояния юродивого, готов продать все. В нем уже нет стремления к счастью, к нормальной жизни. Этих людей следует завести куда-нибудь в пески или горы и там бросить, пусть блуждают, не находя дороги, пока не вымрут и их трупы не смешаются с землей. Никто о них и не вспомнит.
Посланец Москвы Назар Чагатаев вступает с ним в бой и спасает народ джан.
Овез, прощаясь с Абдуллой у железной дороги, у невидимой границы поселка, говорил: «Советской власти больше нет. И кто теперь спасет этот народ?»
В один из дней, когда Абдулла, бесцельно прослонявшись по театру, после обеда направился домой, рядом с ним остановилась машина. Из нее вышел молодой человек неприметной наружности и вежливо обратился:
— Извините, яшули, вы — Абдулла Нурыев?
Конечно, не столько спрашивал, сколько утверждал. Если на улице останавливают, то можно не спрашивать. Абдулла уже знал эту манеру, нисколько не удивился и не испугался. Отметил: вежливо говорит, как положено со старшим по возрасту, даже приятно.
Через полчаса Абдуллу ввели в кабинет главного следователя Айдогдыева. Тот был в форме. Белый китель, большая зеленая звезда на золотых погонах, на отворотах кителя — золотые листья. На груди как орден — золотой знак с профилем Великого Яшули. Такие носят только высшие чиновники. У военных золотые листья на петлицах носят генералы, но есть ли в прокуратуре генеральские звания, Абдулла не знал.
Айдогдыев поднял голову и посмотрел на него мутными глазами. Абдулла с интересом отметил, что страха нет, а есть лишь спокойствие.
Айдогдыев протянул два листка:
— Прочитай это. Внимательно читай.
И углубился в свои бумаги.
По-прежнему удивляясь своему спокойствию, Абдулла чуть откинулся на стуле, начал читать текст, отпечатанный на компьютере.
«Я, Нурыев Абдулла, работаю в Туркменском государственном театре драмы. Жена — Нурыева Сельби, учительница с высшим образованием, сын — Нурыев Хыдыр, на военной службе, дочь — Нурыева Айдым, учащаяся школы.
Считаю своим гражданским долгом перед Родиной сказать в качестве свидетеля нижеследующее. На протяжении длительного времени я близко знал Гулназара Гараева, бывшего сотрудника Комитета национальной безопасности, одного из главных членов группы террористов, участвовавших в покушении на бесценную жизнь нашего Великого Яшули, являющегося спасителем и гордостью туркменского народа. Этот коварный террорист — двоюродный брат моей жены, их матери — сестры. Гараев Гулназар человек высокомерный, чванливый, грубый, с низкой культурой, готовый ради корысти на любое преступление. Он умеет искусно сеять раздор между людьми, я могу показать это на собственном примере. Моего сына взяли на военную службу, отправили в Марыйскую область. Там солдат, в том числе моего сына, использовали в качестве батраков в личном хозяйстве алчного, нечистого подлеца по имени Реджеп Шаллы. За малейшее проявление недовольства их избивали, издевались. Хуже того, их приучили глотать и курить терьяк. Потом я узнал, что люди полковника Гулназара Гараева действовали по указанию своего начальника Шамурада Мухаммедова — никто, кроме него, не мог бы позволить им распоряжаться в войсковых частях. Их цель была — превратить солдат в безвольных, зависимых от них людей. Они добились своего. На примере сына могу сказать — его воля оказалась в руках Гараева, мой сын даже разговаривать со мной не захотел. Гараев добился его перевода в центральный военный госпиталь и здесь уже приучил к самому страшному наркотику — героину. Ранним утром в день, определенный для осуществления террористического акта, он явился в госпиталь за Хыдыром. Теперь с полным основанием можно утверждать, что он хотел использовать моего сына в преступных замыслах покушения на нашего Великого Яшули. Но Хыдыра не оказалось на месте — он не пожелал присоединяться к преступникам и спрятался.
О том, что подлые враги нации давно готовили преступление против народа, говорит такой факт. Ранней весной, по дороге домой из театра, я встретил Гулназара Гараева, рассказал, что коллектив театра планирует спектакль о детских годах Великого Яшули. А Гараев сказал: «Ты лучше уклонись от участия в этом спектакле, а то потом опозорят». Я удивился, но промолчал. Теперь смысл его слов стал ясен.
Свидетельствуя достоверность моих показаний, хочу, чтобы Гулназар Гараев и его сообщники-террористы были подвергнуты самому суровому наказанию.
Нурыев Абдулла, актер Туркменского государственного театра драмы, заслуженный артист Туркменистана».
Абдулле казалось, что он набрал полные руки дерьма. И готовится бросить в лицо чистого человека. Оказывается, клеветать на кого-то страшнее и более мерзко, чем самому быть оклеветанным. Прочитай он такое о себе — не так бы поразился.
Абдулла спокойно положил бумагу на край стола.
— Прочитал.
Айдогдыеву понравилось выражение покоя на лице Абдуллы.
— Пусть останется у тебя, — довольно улыбнулся он. — Дома перепиши текст от руки, но ничего не добавляй и не убавляй. Жена, разумеется, не должна ни видеть, ни знать. Принесешь, когда скажем. А если хочешь, переписывай прямо сейчас, здесь.
Кончики пальцев пробрал холод, начал подниматься вверх. Абдулла взял бумагу.
— В ней много чего написано, но большая часть из этого мне неизвестна.
— Нам известно, этого достаточно, — сказал Айдогдыев, не поднимая головы.
— Я же не говорил, что Гулназар знает Реджепа Шаллу.
— Мы говорим — значит, так оно и есть. Как в поговорке: «Рыбак рыбака видит издалека», да?
— Гулназар не интересуется театром, о театре вообще разговора не заводит.
— Ты же в показаниях не говоришь, что он интересовался театром. Он говорил о будущем, о том, что… в общем, ясно. И не бойся, тебя с этими показаниями на суд не вызовут. Твои показания — мелочь по сравнению с размахом дела. Мы должны выявить детали, показывающие моральный облик негодяев. Твои показания нужны для истории. Но и для сегодняшнего дня от них есть польза. Например, облегчишь участь сына.
— Мы ждем известий от Хыдыра, а их нет.
— Будут. Пусть твоя жена не мечется в поисках. Сын в надежном месте, жив и здоров, несет службу.
Айдогдыев приподнялся, давая понять, что разговор окончен.
Через час Абдулла вернулся домой.
— Сказали, чтоб написал заявление? — спросила Сельби.
Абдулла вздрогнул: откуда она знает?
— Так и знала — «по собственному желанию», сволочи!
— А, вот ты о чем говоришь! — с облегчением рассмеялся Абдулла. — Нет, заявление на отпуск велели написать. Чтоб лежал дома и отдыхал.
Сельби не поверила.
У изголовья сидит женщина. Лица не видно — на голове черная накидка с белой каймой по краям. Абдулла вначале испугался, а потом понял — мама! Мама положила ему на лоб ладонь. Ладонь горячая, а лоб ледяной, и кажется, что поднимается пар.
— Ты весь холодный, сынок, — говорит мать, но в голосе ее совсем нет тревоги. — Это осложнение от кори. Многие дети, твои друзья, умерли от кори, а ты выжил. Холод тебя спас.
Мать взяла из миски кусок льда и положила на лоб Абдулле.
По телу растекся покой, словно от тепла.
— Мама, я же не мерзну?
Увидев, что мать исчезла, Абдулла вздрогнул и проснулся. Холод из тела не ушел, лоб — ледяной. Но ощущение тепла и покоя осталось — нет ни страха, ни опасений. Мама ведь сказала, что холод однажды спас его от смерти. Лишь не успела объяснить, как это было. А почему сейчас холодеет, он сам знает. О том, что существует энергия страха, говорил Белли Назар. Наверное, где-то вычитал, а сам не испытал, иначе бы обязательно рассказал, как она охватывает тело, словно лед. А вот Абдулла испытал и теперь знает. Когда страх пронизывает человека, ничто не может ему противостоять. Однако Абдулла открыл закон — если не сопротивляться, страх сам покидает тело и душу. Как будто там ему больше делать нечего. Ведь муравьи-термиты не задерживаются в том месте, где уже все выели, сожрали. Так и тело Абдуллы — пустое. Подобно брошенному дому. Есть крыша, стены, окна, нормальные двери, только людей нет. Разве что сова еще не поселилась в нем и не кричит ночами. Так и Абдулла — живет, дышит, ест, спит, двигается.
А может, он как верблюд? Каким образом верблюд не просто переносит палящий зной пустыни, но и обходится без воды? Абдулла был поражен, когда узнал из книг, что организм верблюда превращает в воду жир, накопленный в горбу. Один килограмм жира равен одному литру воды. Верблюд меняет температуру тела в зависимости от температуры воздуха, не потеет — и таким образом сохраняет воду в организме.
С чем еще можно сравнить холод, охватывающий его? Он остужает кровь, избавляет от необдуманных поступков, спровоцированных вспышками гнева. Это энергия страха.
А энергия, от которой исходит тепло, есть не что иное, как чувство, порождающее решительные действия, желание отомстить, сохранить достоинство. При этом человек не пытается анализировать реальное положение, отрицает разум. Но, видимо, до тех пор, пока не столкнется с настоящей, реальной опасностью. Стоило Абдулле столкнуться с ней, как энергия страха взяла верх.
Сумеет ли он объяснить Сельби эту истину? И надо ли объяснять?