Перед тем как войти в подъезд четырехэтажного крупнопанельного дома, Абдулла огляделся. На улице начинало темнеть, тихо и спокойно, ничего подозрительного. Легковая машина проехала мимо, не сбавляя хода. Пожилая женщина, выйдя из маленького магазинчика, перекладывает продукты в сумке. Пробежали мальчишки, размахивая палками, как саблями.

Поднявшись на третий этаж, он остановился перед синей деревянной дверью, к которой гвоздями прибита жестяная табличка с номером «12». Когда он приходил сюда последний раз, все двери на площадке были деревянные. Теперь люди отгородились от мира и от его опасностей пуленепробиваемыми железными щитами. Только квартира Белли Назара какой была, такой и осталась. И сам он — тоже.

Абдулла прислушался к тишине. За дверью слышались голоса детей, радостные крики. Неуверенно нажал на кнопку, лишь один раз. Дверь долго не открывали. Или ему показалось, что долго. Абдулле чудилось, что из соседней квартиры, через дверной глазок, за ним наблюдают. Берут на заметку: кто это пришел к опальному писателю? В деревянной двери глазка не было, и он боялся, что спросят: «Кто?» И тогда придется громко, на всю площадку, называть свое имя и фамилию. Он уже хотел уйти, но тут дверь отворилась — на пороге стоял сам Белли Назар. Лицо хмурое, настороженное, будто заранее приготовился к приходу неприятных ему людей, к дурным вестям.

— Салам алейкум, яшули, — поздоровался Абдулла.

Настороженность сменилась удивлением, затем — улыбкой.

— Дорогой мой, какими судьбами?

Из-за спины Белли Назара протиснулся малыш лет пяти.

Белли Назар погладил его по голове:

— Мурад-джан, как раз к нам дядя артист пришел! Он на твои рисунки посмотрит!

Белли Назар говорил негромко, но Абдулле казалось, что голос его разносится по всему подъезду, и во всех квартирах заинтересовались: что это за артист? Абдулла невольно рванулся в прихожую, чуть ли не оттесняя Белли Назара. И едва не наткнулся на второго малыша, лет двух, беленького, рыжеволосого. Видимо, его задержали или он не слышал звонка и сейчас топал ножками, спешил, боясь пропустить интересное событие. Белли Назар поднял его на руки, поцеловал в пухлые шечки:

— Мои внуки! Керим-джан, сынок, поздоровайся и ты с дядей.

Малыш хотя и смотрел с опаской, но ручку протянул, как взрослые делают.

— Мурад-джан, веди дядю в кабинет, покажи рисунки. Вчера их детсад водили в русский театр, — пояснил Белли Назар. — И он нарисовал сцены из театра. Ты как артист должен оценить! — засмеялся Белли Назар.

Они вошли в комнату, хорошо знакомую Абдулле. Не раз приходили сюда с Таганом. Правда, очень давно это было. Но за годы здесь ничего не изменилось. Письменный стол у окна, перед ним тяжелое старое кресло, рядом журнальный столик, на полу ковер. Три стены закрыты книжными шкафами, сплошь увешанными детскими рисунками. Яркие, фантастические фигурки придавали строгому кабинету легкость и веселье.

Абдулла смотрел, будто первый раз видел, как рисуют дети.

Мурадик тихонько дернул его за рукав, показал пальцем. На обычном листе бумаги он изобразил театральную сцену. Синий занавес раздвинут, артисты вышли к зрителям на поклоны. Две женщины, четверо мужчин. На заднем плане забор и домик, дерево. Под деревом собака и кошка. И над всем — над людьми, домом, деревом, над кошкой и собакой — летают пчелы. Большие, яркие, с желтыми крыльями и с оранжевыми туловищами.

— Где он пчел там видел? Как он их увидел? Это ж поразительно! — невольно вскрикнул Абдулла.

— В том-то и секрет, — улыбнулся Белли Назар.

Абдулла вспомнил, как Хыдыр, когда был маленьким, рисовал машины, потом перешел на танки. После поездки в аул главными у него стали ишаки. Правда, выходили они огромными, больше лошадей, с длинными хвостами и длинными плоскими ушами. Тогда он повез сына в ближний к Ашхабаду аул, показал ишака и начал сравнивать его с рисунком сына: «Смотри, внимательно смотри! Видишь, у ишака хвост не такой длинный, и уши поменьше, и ростом он ниже. Запомни!»

После этого Хыдыр перестал рисовать ишаков.

Как сложится судьба Мурада и Керима? Ведь они — внуки Белли Назара. А он стал врагом для власти десять — двенадцать лет назад, после выступления на единственном в Туркменистане митинге. Митингов здесь не было даже в годы перестройки. Только один — во время ГКЧП. Созванный ЦК КП Туркменистана во главе с нынешним Великим Яшули. Тогда его называли просто яшули. Слова Белли Назара на том митинге теперь знает и повторяет про себя, тайком, каждый образованный туркмен. «У нас в Туркмении вместо демократии строится феодальная демократия! — сказал Белли Назар. — Пусть туркмены задумаются: согласны ли они жить при феодализме, прикрытом лозунгами национализма?!»

Таган собрал актеров и рассказал им обо всем, что происходило на митинге. «Яшули не простит ему этого», — заключил он.

Как в воду глядел. Впрочем, тут много ума не надо. Постепенно имя Белли Назара оказалось под запретом. Издательства вернули его книги, пьесы сняли с репертуара, в газетах, в журналах, тем более на радио и телевидении он вообще не упоминался. Говорили, что он теперь частенько выступает не то на радио «Свобода», не то на «Голосе Америки». Но Абдулла, как и все вокруг, ничего такого не слушал. Время от времени возникали слухи, что Белли Назара тайно бросили в тюрьму, что он бежал за границу. Ашхабад — маленький город, даже если ты не выходишь на люди, все равно о тебе знают. Как можно тайно посадить в тюрьму? Тем более — тайно выехать за границу?

Тут все зависит от личности, от масштаба личности, от масштаба поступков. Писатель Белли Назар бросил вызов Великому Яшули — и потому слухи будут постоянными, пока кто-либо из них не уйдет в мир иной, откуда никакие слухи не достигают грешной земли…

Интересную позицию занял тогда Таган. «Нам временно придется забыть о драматурге по имени Белли Назар, — говорил он. — Иначе нас всех попросят искать другую работу. Вероятно, Белли Назар станет знаменитым как правдолюбец и диссидент, про нас, вероятно, кто-то скажет: «Угодники». Однако умение определять, какие слова к какому времени нужны, — тоже ведь талант! Такого таланта у человека по имени Белли Назар не имеется…».

Последний или предпоследний год существования СССР. Спектакль «Джан» по повести Андрея Платонова получил в Москве Государственную премию. А в самой Туркмении началась травля. Поскольку народ джан, потерявший память, скитается в Каракумах, а Каракумы — исконная территория обитания туркмен, значит, писатель Платонов имел в виду туркмен и только туркмен. Но туркмены никогда не теряли памяти, тем более — исторической памяти. Следовательно, все написанное Платоновым — злостная, гнусная клевета на великий и гордый народ. Кто-то договорился до того, что, мол, правильно сделал Сталин, запретив печатать Платонова. Однако Платонов — русский, он может писать, что ему в голову взбредет, выдумывать, понятия не имея о далекой жизни и далеких Каракумах. Но почему сами туркмены, так называемая перестроечная туркменская интеллигенция с восторгом принимает клевету на свой народ? Более того — ставит по мотивам злобных измышлений спектакль в национальном театре? И как понимать премию, данную именно в Москве именно этому спектаклю? Очень странно… Были у нас спектакли о наших героях — их Москва не замечала. А стоило поставить на сцене нечто, унижающее великий туркменский народ, — сразу же признание!

Белли Назар тогда выступил в московской прессе, высмеяв дураков. Не просто высмеял — предупредил: «Националистическая риторика разрушительна не только для политики, морали, нравственности, духовных устоев народа — она разрушительна для экономики страны».

Бесполезно. Дураки победили. А если победили — разве можно назвать их дураками? Сейчас Абдулла думает, что побеждает не разум, не мысли, умные или неумные, — побеждает власть. Если бы власть поддержала Белли Назара — все бы говорили, как глупо обижаться на Андрея Платонова и тем более глупо сопоставлять себя с народом джан. Но Великий Хозяин повел страну по другому пути. И теперь все утверждают, что в Каракумах никогда не было и не может быть никакого иного народа, кроме туркмен. Поэтому спектакль «Джан» — вредный и клеветнический. А цивилизация Каракумов насчитывает десятки тысяч лет. Здесь найдены древнейшие скульптурные изображения женщин, так называемые палеолитические Венеры, им сорок тысяч лет. Следовательно, туркменам и туркменской великой культуре не менее сорока веков.

Раз Каракумы принадлежат туркменам, значит, и вся история, все события, здесь происходившие, — туркменские.

Получилось, как в поговорке: «Кто пришел последним — тот все и присвоил».

Молодая невестка Белли Назара расставила на журнальном столике чайник, чашки и сладости, увела детей. Сейчас начнется разговор. О чем? Зачем пришел сюда Абдулла? Он и сам не знал. Вроде бы хотел посоветоваться, как быть с Хыдыром. Только ведь решено, что его проблемами будет заниматься Сельби. Да и какой из Белли Назара советчик по такому конкретному делу? Тут нужны люди, хорошо знающие, что к чему во власти, в тех кабинетах, где отдают команды военным. Да и жалобу Абдуллы писатель может расценить как недовольство властью, чего совсем бы не хотелось. Не дай бог еще расскажет по каким-нибудь «радиоголосам» на Западе и превратит Абдуллу в диссидента. Даже если не назовет его имени, разве трудно выяснить, кто приходил, чей сын служит и что с ним случилось. От этой мысли Абдуллу прошиб холодный пот.

Белли Назар, конечно, догадывается, что Абдулла, после стольких-то лет, пришел к нему не просто так. Сейчас в его дом не приходят просто так. Оставался один выход — ничего не рассказывать. Мол, пришел проведать, послушать мудрого человека. Что само по себе похоже на вызов. Неудивительно, если завтра в театре начнут шептаться, и Таган заведет его в кабинет для дружеской беседы и даст дружеский совет…

Белли Назар усадил Абдуллу в кресло, подвинул к нему пиалу с чаем, конфеты, вишневое варенье, маленькую ложечку и блюдце. Налив и себе пиалу чая, расположился за рабочим столом.

— С годами начинаешь понимать, что такое книги на все времена, — сказал он. — Каждое поколение открывает в них свое. Сейчас мы — совсем другие, нежели десять-пятнадцать лет назад. У нас другие глаза. Мы читаем и другими глазами, другой душой чувствуем.

Абдулла покивал. Все верно, он и сам не раз об этом задумывался. Эту мысль с особой силой обнажает театр, ведь театральные режиссеры ставят классику каждый раз по-новому. Не дурью же маются, что-то ищут и видят там…

— Прочитал я недавно «Джан», — продолжал Белли Назар. — И отчетливо увидел там библейские параллели. Точнее — судьбы. Назар Чагатаев спасает народ джан, выводит его к новой жизни, получив мандат от советской власти. Но ведь точно так же Моисей спасает, выводит евреев из египетского плена. И у него повеление свыше. Да простится мне, — мандат от Бога.

Белли Назар усмехнулся, отхлебнув чай из пиалы.

— И верно, яшули! — подтвердил Абдулла. — Сюжет совершенно библейский. Как это никто не заметил?!

— Кто не заметил, а кто заметил — и промолчал. Чтоб не усложнять судьбу книг Платонова. А теперь я вижу рядом с Моисеем и Назаром Чагатаевым знаешь кого?

Абдулла всем своим видом показал, что даже и не догадывается.

— Нашего Великого Яшули я вижу — вот кого!

Д-да… Белли Назар кого хочешь огорошит. С такими людьми всегда неуютно, тревожно.

— Ты не удивляйся, а подумай, — улыбнулся писатель. — И поймешь, что так оно и есть. Только Назар Чагатаев — человек времен становления советской власти, а Великий Яшули — фигура эпохи упадка, разрушения коммунистической империи. Как он стал тем, кто он есть сейчас? Кто ему выдал мандат доверия?

— Вроде как народ, — ответил Абдулла, вкладывая в слова, в интонацию некий двойной смысл, едва заметную иронию. Как хочешь, так и понимай. К кому хочешь, к тому и отнеси иронию.

— Совершенно верно! — подхватил Белли Назар. — И то, что народ, и то, что «вроде как народ».

Абдулла окончательно убедился, что напрасно пришел. Ничем хорошим не кончится. А слух нехороший поползет. Зачем ему эта слава? Особенно сейчас, когда с Хыдыром так тревожно. Тут нужен надежный фундамент, бетонная стена за спиной, а он — с диссидентом встречается и беседует… К счастью, Белли Назар не замечает беспокойства, охватившего Абдуллу. Понятно, у человека накипело на душе, ему важно сейчас выплеснуть свои мысли.

— Логикой здесь ничего не объяснишь. Но и без логики не обойдешься. Смешно говорить, что Великий Яшули победил на выборах. Кого он победил, когда побеждать-то было некого. Но это мелочи… Допустим, он пришел, чтобы спасти народ. От чего? Говорят: от коммунизма, от советской империи. Но почему наш народ должен спасать от коммунизма бывший первый секретарь ЦК компартии, сатрап и верный слуга той империи? Такой верный, что империя вручила ему власть над колониальным народом. Разве не смешно? А самый главный вопрос в другом. Хочет ли народ спасаться? Понимает ли народ глубину своего падения? Если б понимал, разве доверился бы вчерашнему наместнику коммунистической империи. Мне кажется, это неразрешимые, безответные вопросы. Ни сам народ в себе разобраться не может, ни мы, так называемая интеллигенция…

Долгая пауза повисла в кабинете. Это самое сложное, — думал Абдулла. — Никто ничего не понимает…

— Нет веры! — выкрикнул Белли Назар. — Нет твердой веры. За Моисеем был Бог. И какие бы невзгоды ни обрушивались на евреев, пророк Муса не метался в поисках выхода, а обращался к Богу, и Бог даровал чудо. Но тем не менее сорок лет водил Моисей свой народ по пустыне, чтобы умер последний человек, родившийся в рабстве.

— Мы не евреи, но у нас тоже есть пустыня, — пошутил Абдулла.

Белли Назар засмеялся, посмотрел на него с удовольствием. Абдулла приободрился. Вот что значит вовремя нужное слово вставить. Вроде бы и пошутил, но к месту и ко времени, показал себя умным и легким человеком.

— Назар Чагатаев тоже верил, — построжал Белли Назар. — И его вера была, наверно, посильнее, чем вера пророка Мусы. Он в советскую власть верит больше, чем Моисей в Бога. Не ждет чуда, а испытывает себя и свой народ до конца, до предела. И если обращается за помощью к власти, то знает: чуда не будет, помощь придет не скоро, надо до нее дожить, дотерпеть.

Белли Назар хлебнул остывший чай.

— И Моисей, и Назар Чагатаев свое предназначение исполнили. Обрели место в истории своих народов. А третьему нашему герою будет ли место? Куда он собрался и куда должен повести народ? Все почему-то думают, что бедный народ обязательно нужно куда-то вести. Великий Яшули объявил, что туркмены — не такие, как все, и Аллах это видит. Всех смертных он сотворил из глины, а туркмен — из света. Видимо, Аллах поведал это Великому Яшули лично. Но если туркмены — богоизбранный народ, то почему их надо куда-то вести, как ишаков к водопою. Они сами должны вести человечество, разве не так?

Белли Назар смеялся. И сразу не понять, то ли с сарказмом, то ли изумляясь логическим нелепостям.