Москва. На шоссе все больше и больше машин. Люди перебегают дорогу. Надо снижать скорость.
Мишка высунул мордочку из корзинки. Лезет к окну. Срывается и снова лезет.
Славка покрикивает:
— Сиди смирно! Не бунтуй!
А потом говорит примирительно:
— Ну хорошо, смотри. Это, Михаил, Химкинский речной вокзал. Понятно? Понятно! А это развилка — Волоколамское шоссе. Понял? Ну и хорошо! Теперь Ленинградский проспект… Сидеть, Михаил! Я кому сказал?…
Трудная жизнь пошла у меня дома, в Москве. Нет, я не жалуюсь, а говорю все по правде, как было. Мы со Славкой живем в одном подъезде, он на втором этаже, я на шестом. В первый день нашего возвращения из Валдая он то и дело бегал ко мне (вернее, к Мишке), а то брал Мишку вместе с корзинкой и уносил к себе. Ну, ясное дело, у него перебывали все дружки-приятели со двора. Славка показывал Мишку, говоря обычно: «Не трогай, укусит», хотя знал, конечно, что Мишка не кусается, несмотря на то что клыки у него выросли немалые и он даже любил ими попугать.
Рассказывал Славка ребятам со двора и про охоту на медведя. Как они с Юриком только отъехали, а в это время — бах! бах! — стрельба, и медведицу убили, такую здоровенную, как если представить себе автобус, ставший на дыбы, только мохнатый.
А спустя несколько дней выяснилось, что Мишка, хотя с виду существо безобидное, здорово мешает Славе учиться и, как сказала мама, Нина Васильевна, дезорганизует всю жизнь мальчика.
Что ж, Славина мама была, пожалуй, права.
Я ее встретил как-то на лестнице, она мне и говорит:
— До этой поездки не знала я, что сын у меня хвастун.
— А сейчас? — спросил я.
— Знаю. Точно знаю. Как тот охотник из татарской сказки. Слыхали?
— Нет, не слыхал.
— Тот охотник рассказывал, как встретил на краю пропасти огромного зверя, подкрался к нему и начисто остриг когти.
— Почему же когти? — спросил я.
— А потому, — сказала Славина мама, — что голову зверю кто-то раньше отрубил. Так и мой Слава: на охоте не был, а про охоту всем рассказывает. Нет, хватит! Теперь пусть занимается уроками, а Мишку выкинет из головы.