Утром, когда я в последний раз кормил Мишку кашей из миски, звякнуло у двери: дзинь! Да так коротко, как никогда. Нет, в такую рань никто еще не отваживался приходить, чтобы посмотреть медвежонка.

Я отворил дверь и увидел Славку со школьным портфелем в руках.

— Что, Славик, прощаться пришел?

— Ага. У мамы все-все зажило. Даже почти не видно. Только две точечки на ноге и чулок разорван… Можно?

— Иди.

Мишка уже поел и сам улегся в новый большой деревянный ящик, который был его домом. Он спал.

Слава стал на колени, нагнулся над ящиком и молча глядел на медвежонка несколько минут, пока тот не открыл глаза. Потом поднялся, взял свой портфель и, ничего не сказав мне, как-то боком, не показывая своего лица, ушел. Очень необычная была у Славки поза, когда он уходил. Сейчас я уже позабыл, как он, будто крадучись, ушел, а запомнились мне глаза Мишки — доверчиво-добрые, синие-синие. И еще вспомнилось мне, как однажды вечером, когда медвежонок после купанья уже спал, а мы сидели за ужином, дочка неожиданно спросила меня:

— А что будет, когда он вырастет?

Мы с женой тогда переглянулись, и у каждого из нас во взгляде была растерянность, и глаза наши, казалось, говорили: «На этот вопрос отвечай ты».

Но этот вопрос остался без ответа. Ведь иногда простое оказывается сложным. Вот только что Слава распрощался с Мишкой. Казалось бы, все произошло просто, обыденно. А так ли оно было на самом деле?…