1. Леха Жук

Этот Баклан действительно все знал совершенно точно. И модель замка на «ракушке», и тип сигнализации, установленной на «БМВ», оказались именно такими, какие он назвал. Разведка у Баклана поставлена, ничего не скажешь. Он всегда этим отличался.

Конечно, Леха, который уже седьмой год подряд, лет с пятнадцати, угоняет тачки любой модификации с самой сложной степенью защиты, справился бы и без подробной наводки, но все же знаешь прикуп — на душе спокойнее.

А волноваться было отчего. Угонял-то Леха «иностраночку» не у какого-нибудь фофана — у самого Гангута! Мало того, что этот братила лично имел очень серьезную репутацию в московском уголовном мире, он к тому же являлся бригадиром в «балаковской» группировке Прохора. А уж Прохор — вообще жуткий авторитет…

Но сейчас главное позади, и «БМВ» седьмой серии плавно катила во мраке ранней августовской ночи. Остался слева подсвеченный силуэт университетской высотки, и машина стремительно приближалась к кольцевой автодороге.

Леха знал, что и на Рублевке, и на Можайке в это время суток его обязательно тормознут гаишники, но выбираться из Москвы все равно надо. Тачку следовало доставить в гараж Баклана в недалеком подмосковном городке Малинино.

Впрочем, такой ночной перегон только с виду казался рискованным и производился уже неоднократно. Лехе было известно, что периферийные магистрали, пересекающие МКАД, контролируются ночью лишь в редких случаях — когда менты проводят какую-нибудь свою особую операцию типа «Сирены». Но это сразу будет заметно, и следует просто час, другой отстояться-отсидеться в близлежащем московском дворике да подтянуть по мобильнику к себе для подстраховки знакомого малининского гаишника. Однако сейчас все спокойно, и Леха зазря тревожить его не будет.

Тут Жук как раз и ощутил некоторый неуют. На достаточно пустынных в это время суток улицах Москвы в его зеркале заднего вида уже минуты две-три отражались фары идущей сзади машины. Причем у Лехи создалось впечатление, что она аккуратно дублирует все повороты угоняемой им «БМВ». Марку ее в темноте определить он не мог, как не мог и в точности сказать — случайно ли у него на хвосте оказалась неведомая тачка.

Жук ускорился — прибавило ход и неизвестное авто. Он слегка притормозил — определенно скинул обороты и его преследователь!

Тогда Леха снова прибавил газу, на третьей скорости резко свернул направо в какую-то тихую кунцевскую улочку, направил «БМВ» в первый попавшийся проезд между двумя невысокими зданиями и, укрывшись в тени деревьев, заглушил двигатель.

Потом он покинул машину и осторожно высунул голову из-за угла дома. К счастью для него, работающих фонарей поблизости не было, и угонщик мог вести наблюдение в полной безопасности.

И сразу же он увидел, что с Можайского шоссе заезжает на ту же улочку джип «Паджеро», который быстро проскочил поворот во двор и двинулся по направлению к железной дороге.

Из-за плохой освещенности Леха не мог точно определить цвет джипа и, сколько человек находилось в салоне, тоже не разглядел — стекла были сильно тонированы. Зато номер машины рассмотрел и запомнил — он был частный, московский, но Жуку решительно ни о чем не говорил.

Леха не мог понять, для чего и когда кто-то сел ему на хвост. Не Гангут же, на самом деле, преследует Жука, чтобы установить, куда тот угоняет его тачку?

Но, может быть, это всего лишь случайность, и водила «Паджеро» обитает в здешних местах?

Леха вышел со двора на улицу и, спрятавшись за достаточно толстой липой, стал всматриваться в ту сторону, куда направился джип.

Уже через полминуты он увидел свет фар, а еще секунд через десять выяснилось, что это возвращается тот самый «Паджеро». Джип проехал мимо затаившегося Лехи, выскочил на Можайку и свернул в сторону кольцевой автодороги. Жук отметил, что машина — малинового цвета.

Никаких сомнений более не осталось — за ним кто-то следил, но для чего — он никак в толк взять не мог.

Несколько минут Жук усиленно шевелил извилинами и пришел к выводу: скорее всего, какие-то лихие братки засекли его шикарную иномарку и вознамерились при случае вытряхнуть из нее водителя. Обычно это делалось, когда намеченная жертва подъезжала к своему гаражу. Что ж, популярный сейчас в столице вид бизнеса.

Других объяснений Леха происшедшему не нашел, да и не видел нужды тратить умственные усилия на обдумывание этого эпизода. Для успешного завершения дела следовало выкинуть посторонние мысли из головы.

Он возвратился в машину, завел ее, пересек Можайку и, убедившись, что более его никто не преследует, свернул на улицу Генерала Дорохова, после чего доехал до кольцевой автодороги и без всяких проблем преодолел ее. Теперь периферийными шоссейками Леха быстро доберется до Малинина, где в гараже Баклана скинет тому угнанную иномарку, за что и получит честно заработанные баксы.

А вообще-то на это дело он согласился с трудом. Ну, во-первых, из-за чересчур авторитетного клиента. Если Гангут Леху прокоцает, вычислит, то в асфальт закатает в элементе. Да и машину пришлось уводить без всякой подготовки. Баклан позвонил только поздним вечером, сказал, что больше такой возможности, как нынешней ночью, не представится — Гангут на следующий день должен поставить тачку в хорошо охраняемый стационарный гараж. Баклан сам отвез Леху к «ракушке» балаковского бригадира и здесь уже рассказал, как и что.

И, кроме всего прочего, Жук вообще решил завязать с угонами. Это не слишком прибыльный бизнес, годится только для малолеток, и ему, Лехе, не по годам. Старшая сестра — вот она-то толковая баба! — уже Жуку всю плешь проела: берись, мол, за ум, взрослый мужик уже, за копейки пашешь на чужого дядю, а свободой рискуешь своей собственной.

В общем, решил он послушать сеструху. Да тут как назло Баклан на него насел: базарит, случай удобный подвернулся, а никого из надежных профессионалов под рукой нет, давай, мол, в последний раз.

И Леха все же согласился, поскольку имелись на то свои резоны. Ну, конечно, гонорар был предложен приличный, но вопрос решили не деньги.

Начинал Леха свою карьеру угонщика как раз в бригаде Гангута. Тогда это была редкая удача — работать под крышей самого Прохора. Да и сейчас, конечно, тоже. Именно Гангут в этой группировке занимался автомобильными делами: угонами, подставами на дорогах и контролем над авторынками.

Да, повезло тогда Лехе — сопливому совсем пацану, и три года он не знал никаких проблем. Но случился и у него прокол. Как-то на угоняемой им машине сработала отключенная вроде бы сигнализация, и операция сорвалась.

С кем, однако, не бывает? Да и у бригады никаких неприятностей из-за этого не произошло.

Но Гангут, падло, Лехе этого плевого прокола не простил. Прилюдно, при всей братве, измочалил его в кровь, да еще таким издевательским образом… А главное, вообще выгнал Леху из бригады.

Несколько месяцев он маялся, не мог найти, к кому пристроиться. Очень быстро и бабки кончились. Но сестра, хотя и смотрела на его дела косо, деньгами помогала. Достаточно было Лехе ей позвонить.

В конце концов выручил его тогда другой бригадир, из Малинина, — Баклан. Он не то чтобы предоставил Жуку крышу, но стал делать заказы на машины. Причем всегда давал подробную наводку.

И вот именно из благодарности к Баклану и из чувства мести к Гангуту Леха пошел на этот последний угон.

А уж зачем понадобилось Баклану именно авто Гангута, понять легко. Дело не в дорогой, новенькой иномарке — конкурент решил щелкнуть по носу конкурента, уведя его личную, только что купленную тачку.

И все же Леха считал, что Баклан зря так сильно рискует. Если Гангут опять-таки прокоцает, чья это работа, малининскому бригадиру придется несладко — у него нет своего Прохора. Хотя хрен его знает, этого Баклана, — кто на самом деле за ним стоит.

Леха Жук между тем уже подкатывал к Малинину, подмосковному районному центру с семьюдесятью тысячами постоянных жителей, и примерно столько же здесь осело «гостей» из разных регионов и различных независимых стран бывшей великой сверхдержавы.

Городишко быстро расширялся и застраивался особенно в последнее время из-за близости к богатой столице, и гаражный комплекс на сто пятьдесят боксов, которым владел Баклан, оказался теперь едва ли не в географическом центре Малинина, а ведь совсем недавно находился на его задворках.

Охранник на гаражной вышке, видимо, получил соответствующие указания и без лишних формальностей открыл ворота перед светло-серой иномаркой. Леха двинул на второй скорости к самому дальнему боксу, над входом в который в этот момент зажглась лампочка.

Как только Жук подогнал машину, ворота бокса открылись и из них показался Баклан, плотно сбитый сорокалетний мужик с внешностью сельского механизатора. Он, коротко взглянув на «БМВ», махнул Лехе рукой — загоняй. Жук въехал в бокс и вылез из салона.

В помещении уже находились три пацана из бригады Баклана — специалисты по перебивке номеров на шасси и двигателе. Они же и перекрашивали машины.

Баклан затворил ворота, включил свет в гараже и сразу же, по заведенной привычке не задавая никаких вопросов, стал осматривать пригнанный автомобиль. Он забрался в салон и минут через пять-семь вылез оттуда с непроницаемым лицом.

— Все нормально прошло? — спросил наконец хозяин гаража.

— Без накладок, — последовал лаконичный ответ Жука.

Баклан спокойно кивнул — мол, так оно и должно было быть — и поднял крышку багажника иномарки. Поднял и застыл на месте.

Леха, увидев, как вытянулось лицо бригадира, тоже подошел к багажнику. В этом самом багажнике находилось человеческое тело.

Мужчина лежал на спине, не подавая признаков жизни, с закрытыми глазами. На лице, вполоборота повернутом вглубь салона, были видны следы трех-четырех кровоподтеков.

Этот, по всей видимости, жмурик показался Лехе смутно знакомым. А вот Баклан узнал его сразу.

— Это Финк, кассир Прохора, — выдохнул он и резко захлопнул багажник. — Вывози, Жук, отсюда тачку! Живее!

— Куда? — растерялся Леха.

— Куда хочешь! Чем дальше — тем лучше.

— Так ты не возьмешь ее?

— Ты, блин, совсем сбрендил?! На кой она мне теперь нужна! Прохор из-за своего кассира такой шмон по всей стране устроит!.. Вали быстрей отсюда!

— Так мужик-то вроде сдохший…

— Какая на хрен разница! Если он был в гараже Гангута — значит, еще нужен балаковцам зачем-то.

Леха, наконец отчетливо осознав, в какую историю влип, мгновенно покрылся холодным потом и на деревянных ногах, трясясь всем телом, полез в салон.

— Давай! Давай живей! — подгонял его между тем Баклан, чувствуя себя, похоже, немногим лучше Лехи.

— Так ты ворота-то открой! — крикнул ему Жук, заведя машину.

Баклан, оглашая бокс самыми что ни на есть грязными ругательствами, отворил двери и подскочил к «БМВ» со стороны водителя.

— Обязательно увези тачку из Малинина! Лучше всего загнать ее назад, к Гангуту. — Но, тут же поняв, что требует нереального, бригадир добавил: — Или хотя бы в Москву куда-нибудь.

Жук молча кивнул, вроде как согласился, и нажал на газ. Выезжая, однако, из гаража, он еще не имел ясного представления — что же ему следует в такой горшковой ситуации предпринять. Ехать в Москву ночью, с трупом в багажнике — не такой Леха придурок. Да и крутая иномарка — она везде крутая иномарка. Хоть в Африке, хоть в Малинине, хоть в Кукуеве каком-нибудь. За нее отслюнявят очень приличные лаве. Для чего Леха, спрашивается, ее вообще тогда угонял? Надо просто скинуть мертвяка там, где его не скоро найдут, а уж «БМВ» последней модели он кому-нибудь, да пристроит. Пожалуй, он сейчас подъедет к Москве-реке и притопит этого кассира, а тачку пока загонит в собственный гараж — помещение большое, две машины спокойно встанут.

Но буквально в ближайшую же минуту не только рухнули все его планы — возникла новая, куда более зловещая, ситуация. Жук, бросив взгляд в боковое зеркальце, вдруг увидел, как сзади, из-за поворота, вынырнул милицейский «Форд» и, быстро набирая ход, стал приближаться к «БМВ», сверкая всеми своими мигалками.

Лехе на миг пришло на ум прибавить газу — на такой-то тачке менты его, конечно, не достанут. Но удастся ли оторваться полностью, так, чтобы с концами? Вряд ли. Ведь, увидев, что «БМВ» набирает обороты, мусора тут же заподозрят неладное, устроят за ним погоню, сообщат по рации дежурным в районное и областное ГАИ, и через три-четыре минуты все дороги будут перекрыты.

Бросить машину и делать ноги? Не такой уж Леха великий бегун. К тому же преследователи могут открыть стрельбу на поражение — ночью они сделают это, не опасаясь попасть в случайных прохожих.

О попытке сопротивления Жук даже не думал. Пушка и классное перо у него дома имелись, и он иногда постреливал для интереса в надежном месте, да и выкидуху любил в цель пометать, но никогда не брал их с собой на дело. Захомутают — будут серьезные проблемы. А чтобы от милиции отстреливаться… Нет, это без него.

Короче, лучше ехать, как ехал, — может, менты по вызову катят, и все обойдется.

Но не обошлось. «Форд» поравнялся с «БМВ», и сидевший на переднем, рядом с водилой, сиденье капитан жестом руки приказал Лехе тормознуть.

Угонщик несколько секунд раздумывал, но после того, как в руке мента вдруг появился пистолет, Жук немедленно подрулил к тротуару.

«Форд» остановился рядом. Из него сразу вышли капитан — причем его пистолет оказался уже в кобуре — и двое автоматчиков. Те, наоборот, наставили оружие прямо на несчастного Леху.

До этого момента Жук еще питал надежду, что менты — малининские гаишники, с которыми можно будет поладить, но, углядев на «Форде» московские номера, совсем сник. У Лехи в портмоне имелось несколько купюр различного достоинства долларов на шестьсот, но он явственно ощущал — откупиться в конкретной ситуации не удастся. Ментов оказалось слишком много, они, видимо, проводили какую-то операцию и были настроены чересчур решительно. Понятно, что проверят не только документы, которых у него на эту тачку и не имеется, но полезут и в багажник. Как только обнаружат жмура — повяжут тут же. За шестьсот баксов от трупа в машине не отмажешься.

Тем не менее Леха, выбираясь из салона, сразу полез за деньгами. Шанс хоть и ничтожный, но единственный. А вдруг московские мусора сразу возьмут бабки и отвалят? Может, они сюда, в область, именно подзаработать и приехали?

Однако произошло самое худшее. Как только Жук стал выбираться из машины, он услышал от капитана:

— Водитель! Откройте багажник.

Вот и всё. Кранты. Но надо таки быстренько придумать хоть какую-нибудь байду. Или просто сказать правду?

— Товарищ капитан! — вдруг послышался голос водилы, оставшегося в «Форде». — Вас дежурный вызывает. Говорит, срочно.

Итак, у Лехи появилась минута-другая, чтобы изобрести более-менее убедительную отмазку. Но тут произошло и вовсе чудо.

Окончив разговор, капитан скомандовал: «Всем в машину!», и вскоре «Форд», развернувшись, запылил в противоположном направлении.

Да, бог или дьявол Леху спас, но не стоило более играть с судьбой в очко — от трупа следовало избавляться немедленно.

Свернув в ближайший двор, угонщик подъехал к стоявшей у одного из домов «шестерке», специальной отмычкой вскрыл багажник и, кряхтя, загрузил туда балаковского кассира. Покончив с этой процедурой, он вырулил на трассу и помчался к своему дому.

Но что такое? Позади, хотя и довольно далеко, но опять засверкали ментовские мигалки!

Проклиная все на свете, Леха Жук вновь свернул в первый попавшийся дворик, выбрался из машины и помчался по направлению к своему дому, благо тот находился тоже в старых кварталах, то есть поблизости.

У входа в подъезд он наконец перевел дух и немного успокоился. Леха припомнил лицо того мужичка из багажника, которого Баклан назвал Финком. Это имя или прозвище Жук, тусуясь среди братков, слышал в последнее время не раз. Но, когда он работал на балаковских, Финка у них еще не было. Между тем Леха определенно этого кассира где-то видел. Мельком, но видел совершенно точно.

Так и не вспомнив, при каких обстоятельствах это было, он поднялся на свой этаж, открыл квартирную дверь, и… тут же в прихожей вспыхнул свет.

Нервная система Лехи Жука, подвергшаяся небывало тяжким испытаниям в последние пару часов, дрогнула, и он невольно вскрикнул.

— Что с тобой, Алеша? — Сестра окинула его удивленным и обеспокоенным взглядом.

— А… это ты… — Жук растерянно, но вместе с тем облегченно улыбнулся. — Все нормально.

— Ты где был? — продолжала допытываться сестра. — Я же предупредила тебя, что приеду сегодня вечером. А ты не только из дому ушел, но и свой мобильный отключил!

А ведь действительно! Сеструха говорила ему, чтоб он сидел дома, но после телефонного звонка и последующего приезда к нему Баклана у Лехи напрочь вылетело это из головы. Ну а мобилу во время угона пришлось выключить, тут уж ничего не попишешь.

— Понимаешь, дельце у меня срочное подвернулось…

Леха хотел было рассказать о своих приключениях, но, взглянув на обиженное лицо любимой сестрицы, решил воздержаться, чтобы не расстраивать ее еще больше.

 

2. Полковник Сбитнев

Трехэтажное здание из серого кирпича, которое занимало Малининское РУВД, находилось в старой, «исторической», части города. Главной фигурой в этом здании была личность почти легендарная — полковник Николай Ильич Сбитнев. Поговаривали, что он единственный из милиционеров такого ранга во всей области на полном серьезе борется с преступностью. Кроме принципиального характера и профессиональной честности (впрочем, многие его коллеги считали, что у Николая Сбитнева просто не все дома), полковника побудил к этому и один трагический факт из его биографии.

Лет пять назад, еще будучи заместителем начальника Малининского РУВД, он прищучил всю здешнюю рэкетирскую братию, взяв под арест наиболее крупных местных криминальных авторитетов. По прямому указанию Сбитнева, тогда еще подполковника, с ними в СИЗО особо не церемонились и выбивали признательные показания традиционными силовыми методами воздействия. Причем нередко он проводил такие допросы лично.

Все это обернулось тем, что у него похитили жену и тринадцатилетнюю дочку. Денег у Николая Ильича киднепперы не требовали, а всего лишь предлагали лояльно относиться к некоторым задержанным. Но подполковник не поддался на шантаж, все из тех же арестованных авторитетов выбил адрес, где прятали его семью, и сам возглавил операцию по ее вызволению.

Когда группа захвата ворвалась в небольшой деревенский домик, находящийся в глухой деревушке на севере области, похитителей там не оказалось. Жену и дочь нашли в амбаре. Повешенными. Спасти ни ту, ни другую не удалось. Последующая экспертиза показала, что обе они были изнасилованы и подверглись жестоким издевательствам.

Потрясенный подполковник взял двухнедельный отпуск не только для ритуальных процедур — ему требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. За эти две недели адвокаты отмазали всех арестованных Сбитневым авторитетов, а розыск похитителей и убийц его семьи ничего не дал.

Подполковник вернулся на службу со злобной решимостью покончить с преступностью не только среди гражданских лиц в подведомственном районе, но, в первую очередь, в своем РУВД. Он подозревал, что операцию по освобождению жены и дочери провалил кто-то из его сослуживцев, передав киднепперам соответствующую информацию. В конце концов Николай Сбитнев пришел к выводу, что с криминалами сотрудничает не кто-нибудь, а сам начальник Малининского РУВД.

После этого он связался со своим старым приятелем, возглавлявшим одно из частных детективных агентств столицы. Тот, по дружбе за не слишком большие деньги, выделил ему парочку надежных и толковых сыскарей. Эти детективы, используя специальную технику, установили за начальником Малининского РУВД круглосуточную слежку (конечно, совершенно незаконную). Ее результаты подтвердили подозрения подполковника Сбитнева.

С видео- и аудиоматериалами в кейсе он немедленно отправился в Москву, в управление собственной безопасности МВД, где и выложил на стол собранные им факты. К чести данного управления, оно действовало решительно. Вскоре начальник Малининского РУВД был снят со своего поста, который сразу же занял его заместитель. То есть Николай Сбитнев.

Получив от высокого начальства кадровый карт-бланш, он подверг весь отдел немедленной и фундаментальной перетряске. На место уволенных сотрудников появились новые молодые офицеры, и некоторые из них сразу заняли должности старших оперуполномоченных, что в обычной практике происходит после многолетней службы, а сам Сбитнев вскоре получил звание полковника.

С той поры, несмотря на оказанную ему поддержку в министерстве внутренних дел, нового начальника Малининского РУВД отличала беспримерная подозрительность ко всякого рода компетентным органам и персоналиям, их представляющим. Он не доверял ни прокуратуре Малинина, ни даже сотрудникам собственного управления, хотя многих из них сам принимал на работу. Во все более-менее значимые дела он влезал лично, не любил на первых стадиях следствия делиться установленными фактами, да и вообще конфиденциальной информацией ни с «прокурорскими», ни с областным УВД. Не говоря уж о газетчиках, которых Сбитнев на дух не переносил и запрещал своим людям общаться с ними.

Оперативные совещания с личным составом полковник проводил чрезвычайно формально, в основном излагая установки вышестоящих инстанций и давая общую оценку криминальной обстановки в городе, и никогда публично не сообщал о конкретных делах, которые вело Малининское РУВД. Сбитнев так построил работу управления, что его сотрудники ничего не знали об оперативно-следственных мероприятиях, проводимых их ближайшими коллегами.

Его служба исчерпывала теперь для полковника все стороны бытия. Она являла собой и работу, и досуг, и семейную жизнь. Сбитнев проводил в отделе по четырнадцать-пятнадцать часов в сутки.

Вот и сегодня полковник явился ни свет ни заря и очень скоро был за это вознагражден редким для Малинина по нынешним временам сообщением дежурного по РУВД — местными гаишниками задержан некий гражданин: в багажнике его автомобиля найден труп мужчины с явными признаками насильственной смерти.

— Машину мне, немедленно! — Сбитнев в особых случаях сам, первым, выезжал на место криминального события, не ставя в известность прокуратуру. — Вышлите к месту задержания оперативную бригаду.

— Есть! — бодро откликнулся дежурный по управлению.

В дверях полковник приостановился и снова повернулся к дежурному:

— Вызовите туда же лейтенанта Курского.

Предполагаемого убийцу задержали в районе старых кварталов, которые теперь по занимаемой площади составляли не более сорока процентов от всего города. В последнее время в основном строили многоэтажки из красного кирпича. Сбитнев знал, что цена квартир в таких домах доходила до восьмисот долларов за квадратный метр. Почти как в столице!

Полковник вылез из «уазика» и подошел к задержанным «Жигулям», на вид старенькой, но ухоженной «шестерке». Машину окружали три сотрудника ДПС с автоматами на изготовку, направленными в сторону полусогнутого мужчины — тот стоял, наклонившись над капотом и положив на него руки.

Сбитнев бросил на задержанного быстрый, цепкий взгляд и, профессионально погасив возникшее было на его лице удивление, недовольно покосился на быстро скапливающуюся толпу зевак — милицейское оцепление еще не успело прибыть на место. Он быстро подошел к «шестерке» со стороны открытого любопытным взорам багажника и захлопнул его крышку, едва взглянув на тело человека внутри машины.

Полковник обернулся к сотрудникам ДПС:

— Кто провел задержание?

Из-за их спин вынырнул молодой мужчина в милицейской форме, салатовом жилете постового гаишника и с полосатым жезлом:

— Это я — старший лейтенант Фомичев.

Сбитнев, удостоив его мимолетного взгляда, приказал:

— Езжай в наше управление, Фомичев.

— А…

Полковник понял его затруднения:

— Передай по рации своему начальству, что я тебя снял с дежурства — ты мне нужен для проведения дознания. Пусть пришлют замену.

— Есть.

— Володя, — обратился Николай Ильич к своему шоферу, — сообщи дежурному, чтобы оперативная бригада собралась непосредственно в управлении. — Потом повернулся к дэпээсовцам: — Двое сопровождают задержанного в наше управление, а один из вас отвозит туда же «шестерку». — И после секундной паузы Сбитнев мрачно добавил: — Вместе со всем ее содержимым.

Дэпээсовцы могли бы возразить: мол, у них есть собственное начальство, которое с них три шкуры сдерет за уход с маршрута патрулирования. Но, в отличие от старшего лейтенанта Фомичева, они даже не заикнулись об этом — будучи чересчур хорошо знакомы с крутым нравом начальника Малининского РУВД.

 

3. Гангут

Балаковский бригадир проснулся с ясным и тревожным ощущением: что-то произошло. А что такого могло произойти? — тут же попытался отмахнуться он от этого беспокойного чувства. Неужели, к примеру, Финк окочурился?

Он взглянул на часы и был неприятно удивлен — уже скоро десять! Вчера примерно в это же время, только вечером, Гангут вколол кассиру дозу снотворного, рассчитанную на двенадцать часов. Он планировал уже в семь утра вывезти Финка из «ракушки» и отправиться с ним в Арканово, в подмосковную глубинку, где расположена секретная хаза группировки Прохора. Там Гангут собирался вытрясти из кассира душу, учинив ему полноценный допрос, и дознаться, куда тот подевал балаковские бабки.

А теперь получается так, что у бригадира и времени-то никакого не осталось: похититель общака того и гляди очухается. А может, уже буркала продрал и шухер поднял?

Бригадир вскочил с кровати и подлетел к окну. Отсюда хорошо была видна «ракушка», в которой стояла его новая «БМВ».

Конечно, этот гараж, да и сам дом, в котором жил Гангут, — не его уровня. Он мог вселиться, к примеру, в «Золотые ключи» с подземным гаражом и охраной. Но Гангут жил здесь с детских лет и привык, можно сказать прикипел, к этому району. Хотя «ракушка», понятно, — ненадежное укрытие для дорогой иномарки.

Но разве каждому встречному поперечному в здешних местах не известно — чей это гараж? Кто же здесь, в Сокольниках, не знает, что «ракушка» принадлежит самому Гангуту? У кого может подняться рука на его собственность? Жизнь-то, она ведь каждому дорога!

При первом же взгляде на гараж ему показалось, что тот выглядит как-то не так. Конечно, отсюда, с седьмого этажа, хрен чего толком разглядишь… И все-таки… Ощущение тревоги, возникшее, когда он только отошел ото сна, еще более усилилось.

Бригадир накинул легкую курточку, сунул босые ноги в кроссовки и быстро выскочил во двор.

Его беспокойство оказалось ненапрасным — хотя двери «ракушки» и были закрыты, замка на них он не обнаружил.

Гангут рывком распахнул двери гаража.

Он ожидал чего угодно, но только не этого — трудно, практически невозможно было такому поверить, но машины в нем не оказалось!

Балаковец медленно зашел в помещение. Взял с полки фонарь, включил его и стал осматривать гараж.

Что конкретно он искал, Гангут и сам не мог бы сказать. Но должны же были остаться хоть какие-то следы, объясняющие исчезновение и Финка, и иномарки! Снотворное бригадир использовал очень надежное, его поставлял Гангуту один ученый медик, который лично составлял дозы. Средство это было многократно опробовано бригадиром и еще ни разу не подводило его.

Но, если кассир и очухался раньше времени, он вряд ли бы смог самостоятельно вылезти из багажника и уж в любом случае не выбрался бы из гаража. Как его откроешь изнутри? Тут по меньшей мере нужно было прилично поработать фомкой, но никаких следов взлома Гангут не обнаружил. Да и вообще все инструменты и разное барахло, которое обычно скапливается в гаражах, находились на своих местах.

К тому же в любом случае должна была сработать сигнализация и в машине, и в «ракушке». Хотя на эту электронную хренотень бригадир, положа руку на сердце, никогда всерьез не рассчитывал.

Выйдя на улицу в совершенной растерянности, он под любопытствующими взглядами парочки мужиков, возившихся с допотопным «жигулем» у соседнего гаража, обошел вокруг свою «ракушку», заглянул и на ее крышу, но никаких видимых повреждений не нашел. Зато наткнулся на небрежно валявшийся на слегка пожухлой траве амбарный замок. Это был замок от его гаража.

Гангут обследовал находку и следов взлома не обнаружил. Похитители Финка и иномарки, безусловно, являлись профессионалами.

Он подошел к мужикам возле «Жигулей».

— Кто открыл, не видели? — Бригадир показал им замок и покрутил его в руках. Об угоне тачки он умолчал. Сам факт, что у него — самого Гангута! — увели машину, выглядел просто западло.

Обоим мужичкам было, конечно, ясно, что кто-то проник в гараж бригадира, и в их глазах читался жгучий интерес: а что же стало с его новенькой «БМВ»? Но задать такой нескромный вопрос грозному Гангуту они не решились и молча покачали головами.

Бригадир запер гараж на все тот же оплошавший замок, сел на близлежащую скамейку, на которой местные алкаши справляли свои вечные тризны, и погрузился в тяжкие раздумья.

Что же, блин, он теперь Прохору скажет? Новую, дорогую тачку, конечно, жалко, но это зимбер, мелочевка, по сравнению с тем, что он упустил кассира группировки. Даже страшно подумать, какова будет месть босса, когда тот узнает о происшествии…

Пару недель назад Гангут получил приказ Прохора — разыскать сгинувшего невесть куда Финка. Босс сообщил, что этот козел исчез с большими бабками, принадлежащими балаковской братве. Сумму похищенного Прохор не назвал, но объявил награду за поимку кассира в двадцать тонн баксов! Видно, этот Финк нагрел группировку на серьезные лаве.

Понятно, что такой приказ получил не только Гангут — все балаковские бригады занялись поиском слинявшего кассира. Но до вчерашнего дня никому не удалось выйти на его след. Так, во всяком случае, базарил Окунь — советник Прохора. Странно, но даже место проживания Финка не знал никто, включая самого босса. Конечно, кассир был зарегистрирован в Москве по конкретному адресу, но регистрация эта, как выяснилось, являлась полной туфтой.

И вот вчера Гангуту позвонили по домашнему телефону. Какой-то хмырь объявил, что он — сотрудник частного охранного предприятия «Центурион» и уполномочен предложить информацию о местонахождении Финка за десять тысяч долларов.

«Центурион» был очень известной фирмой, и бригадир знал, что ее крышевали менты. Детективы действительно могли узнать по своим каналам, где обитает Финк, а также располагать информацией о хлопотах, которые тот доставил балаковцам, и, видимо, решили на этом слегка подзаработать. Потому-то к предложению «Центуриона» Гангут отнесся со всей серьезностью.

Сделка, согласно договоренности, должна была состояться в офисе охранного предприятия. Бригадир решил о стрелке пока никому не сообщать, тем более что Прохор находился в отъезде, где-то в Испании, что ли. Гангут планировал лично взять Финка и выбить из него сведения об общаке, а потом преподнести Прохору результат, как любит выражаться сам босс, в золотой шкатулке с бантиком.

Взяв с собой трех самых толковых и надежных братанов из своей бригады и вообще прихватив все необходимое, он приехал в офис «Центуриона» на Петровском бульваре. Пацанов он оставил в своей «БМВ» и договаривался с белобрысым малым лет тридцати с глазу на глаз.

Конечно, Гангут сразу попытался сбить цену, но детектив его тут же обрезал: сказал, что гонорар указан неким частным клиентом и обсуждению не подлежит. К тому же, добавил центурионец, ежели что — покупатели на эту информацию найдутся быстро, и причем не такие капризные.

Насчет какого-то там клиента белобрысый, ясное дело, байду гнал, но угроза передать сведения о Финке кому-нибудь другому на бригадира впечатление произвела. Он решил прекратить торг и поинтересовался гарантиями фирмы. Что если ее информация недостоверна?

Детектив сказал, что передаст адрес нынешнего местопребывания Финка и даже ключи от его квартиры. Гарантию же «Центурион» дает только на четыре часа с момента заключения сделки. Если в течение этого времени Финка на месте не окажется, деньги будут возвращены. «Вы нас знаете, и мы вас знаем — значит, проблем не будет», — добавил белобрысый.

Гангут решил, что дело чистое, расплатился и через пару минут со своими пацанами пилил на «БМВ» в Сокольники. Как выяснилось, тайная хаза Финка находилась совсем недалеко от того места, где проживал сам бригадир.

Квартира слинявшего кассира оказалась на втором этаже. Вычислив ее окна, братаны установили наблюдение за ними и за подъездом. Следили вплоть до темноты, но Финка не увидели. В подъезд он не нырял и не высовывался из него. А окна были занавешены шторами, которые так ни разу и не шелохнулись.

Наконец Гангут решился навестить убежище Финка. С ним пошли Куцый, Пионер и Ряха. Ключи действительно подошли — здесь белобрысый не соврал, — и балаковцы стремительно ворвались в квартиру. В первой комнате никого не оказалось, а в спальне совершенно безмятежно дрыхал на широченной, трехспальной, что ли, кровати беглый хранитель общака.

Разбудить его удалось с трудом: Финк явно выпил лишнего, тем не менее Гангут сразу приступил к дознанию.

Кассир, однако, на вопросы не отвечал и требовал встречи с Прохором — знал, видно, гад, что босса нет в Москве.

Тогда для устрашения Финка бригадир надел на свой пудовый кулак кастет и пару раз хорошенько вмазал по хлебальнику этому козлу. Конечно, он мог бы неслабо отделать говнюка и голыми руками, но железо более впечатляет.

Но Финк — вот падло! — попросту вырубился, и привести его в чувство, поливая водой из чайника, не удалось.

Что было делать? Оставаться в этой квартире слишком долго Гангут считал опасным — неизвестно, с кем сотрудничал теперь Финк и кто сюда вообще мог заявиться. А лишние разборки и проблемы были совершенно ни к чему.

По уму, следовало бы отвезти кассира в Арканово, и там спокойненько, с расстановкой, под пивко и перекуры, вытряхнуть из этого дохляка необходимые сведения. Расколется — никуда не денется. Но уже наступила ночь, и гаишники в это время суток особо придирчивы на выезде из Москвы. И его шикарную «БМВ» ни за что не пропустят, остановят точно. Могут заглянуть в салон, потребовать документы, в том числе и у отключившегося Финка. А если сунуть кассира в багажник — тоже небезопасно: менты обычно и багажник предлагают открыть. Особенно почему-то тогда, когда имеют дело с Гангутом. Как посмотрят на него повнимательнее, так сразу и устраивают шмон.

К тому же день у бригадира выдался чересчур нервным. Он устал и душой, и телом. Ему хотелось выпить пива и попросту отоспаться.

Тогда и возникла у Гангута мысль вкатить кассиру дозу снотворного и запереть его в багажнике «БМВ» в собственном гараже. Тем более что живет бригадир совсем рядом. А завтра он спокойно отвезет Финка в Арканово — в светлое время суток гаишники машины не досматривают…

И вот, блин, чем все это закончилось!

Гангут отчетливо ощутил, что ему самому возникшую проблему не потянуть. Нужно обратиться к кому-то за помощью. Но к кому?

И тут его пробило. Ну, конечно, к Окуню! О чем тут думать!

Окунь являлся ближайшим помощником и советником Прохора, у него даже вторая кликуха была — Советник. И он явно благоволил к Гангуту, всегда защищал его перед боссом в трудные для бригадира минуты. Быть может, выручит и сейчас… Наверняка выручит! Придумает что-нибудь, уж очень он головастый, этот Окунь.

Гангут набрал домашний номер телефона Советника, но никто не откликнулся. Тогда бригадир позвонил на его мобильный.

— Слушаю, — раздался сухой и строгий голос помощника Прохора.

— Привет, Окунь. Это Гангут.

— И тебе привет. Что стряслось?

— А… ты как догадался?

— Да ты мне по другим делам не звонишь.

Гангут, смутившись, замолк.

— Ну, говори, в чем дело? — нетерпеливо осведомился, похоже, чем-то занятый Советник.

— Это касается кассира, — выдохнул бригадир.

— По телефону, я так понимаю, лучше не говорить? — В голосе Советника сразу почувствовался живой интерес.

— Не стоит, срочно встретиться надо.

— Давай у меня дома. Подъезжай через час.

— Заметано.

Уже разъединившись, Гангут сообразил, что подъезжать-то ему и не на чем. Он все время думал о пропавшем кассире, но ведь у него еще и тачку угнали!

Бригадир скрипнул зубами, пошел домой, переоделся и отправился ловить частника.

 

4. Полковник Сбитнев

Начальник малининской милиции ехал на дежурном «уазике», и в голове его роились самые разнообразные мысли. Но так или иначе все они были связаны с недавним чепэ — обнаружением трупа в багажнике частного автомобиля.

Водителя этой машины, несмотря на недолговременный визуальный контакт с ним, Сбитнев узнал сразу, что вызвало у полковника настоящую бурю эмоций, которая внешне, однако, ничем не проявлялась.

Нынешний инцидент пробудил у Николая Ильича воспоминания о теперь уже далекой молодости. В ту пору он, работая все в том же Малининским РУВД, но будучи пока еще старшим лейтенантом, отвечал за взаимодействие с городским штабом ДНД — добровольной народной дружины. Одним из активистов этого штаба являлся Павел Семенович Козлов, мастер местного кирпичного завода и ударник коммунистического труда, а с сегодняшнего утра — подозреваемый в убийстве неустановленного лица.

Паша Козлов был совсем ненамного старше Коли Сбитнева, оба они — один по долгу службы, другой, видимо, по велению сердца — немало времени проводили в помещении Малининского РУВД и в конце концов стали довольно близкими приятелями. Защищать друг друга от бандитской пули им не доводилось, но как-то раз Паша действительно спас старшему лейтенанту Сбитневу жизнь.

Поступил сигнал о пьяной драке в старых кварталах. Впрочем, в ту пору почти все кварталы в Малинине были старыми. Как обычно в таких случаях, разнимал дерущихся Сбитнев, а трое дружинников во главе с Пашей Козловым стояли в сторонке. Так было положено по инструкции. Дело происходило в большом дворе, у всех на виду, но многочисленные зеваки так оказались поглощены кулачной разборкой, что никто не обратил внимания, как из подъезда ближайшего дома выскочил мужик с топором и набросился сзади на Колю Сбитнева. Наверняка бы этот в дупелину пьяный, как потом выяснилось, бывший зэк, привыкший орудовать таким инструментом на лесоповале, проломил старшему лейтенанту голову. Но выручил Паша. Он бросился Сбитневу на помощь и буквально в последний момент успел толкнуть озверевшего уголовника в плечо. Этого оказалось достаточно, чтобы топор просвистел мимо цели, то есть головы Николая Сбитнева. И потом уже сам старший лейтенант обезоружил и скрутил несостоявшегося убийцу.

С той поры и завязались у офицера Малининского РУВД и командира ДНД дружеские и, можно сказать, взаимовыгодные отношения. Коля пару раз вытаскивал не равнодушного к хорошей выпивке Пашу из местного вытрезвителя, спасая того от публичной выволочки по месту работы и лишения квартальной премии, тринадцатой зарплаты плюс профсоюзной путевки в дом отдыха на берегу Азовского моря. Паша, в свою очередь, используя свои служебные возможности, вывез с родного завода для строительства приусадебного домика Коли Сбитнева два самосвала дефицитного кирпича.

Но в смутные девяностые годы их дружеские узы ослабли, а потом и оборвались совсем, вероятно потому, что сломался стержень, скреплявший их отношения, — в стране были ликвидированы ДНД.

У каждого из приятелей началась сугубо своя, отдельная, жизнь. Коля поступил в Высшую школу милиции, а Паша уволился с простаивающего кирпичного завода и стал частным образом трудиться на строительстве загородных коттеджей.

И сейчас, еще до беседы со старым дружком — или, по-другому, допроса подозреваемого, — полковник пытался представить себе такую жизненную ситуацию, в результате которой командир отряда ДНД и ударник комтруда стал хладнокровным убийцей, запихавшим свою жертву в багажник автомобиля с целью вывести ее за город, в ближайший лес, и втихаря похоронить, без всяких там ритуальных процедур.

Многолетний опыт милиционера, оперативное чутье сыщика и долговременные личные отношения с Пашей Козловым подсказывали полковнику, что тот вряд ли способен на такого рода преступное деяние.

С другой стороны, его вина вроде бы самоочевидна. Кто поверит, что можно вот так, запросто, подложить труп в чужой автомобиль? И, главное, с какой целью?

Но сам полковник прекрасно понимал, что жизнь чрезвычайно разнообразна и прихотлива в своей основе, а в данном случае, скорее всего, и проявился ее капризный характер.

Так или иначе, но почти безгранично веривший в свою интуицию Николай Сбитнев считал, что, допросив Пашу Козлова, он сможет сказать наверняка — виновен тот или нет.

Прибыв в РУВД, Сбитнев обнаружил, что вся оперативная бригада, а также лейтенант Курский, уже находилась в управлении.

— Обследуйте машину и труп, — приказал он криминалистам. — А ты, — обратился полковник к Сергею Курскому, — потом доложишь мне о результатах.

Оперативная бригада гуськом двинулась во двор.

Отпустив восвояси дэпээсовцев, Сбитнев предложил гаишнику Фомичеву подождать в коридоре и прошел вместе с задержанным в свой кабинет.

— Садись, Пал Семеныч. — Указав на стул, начальник РУВД произнес эту фразу не совсем чтобы по-приятельски, но и без лишнего официоза.

— Спасибо, Николай Ильич, — убитым голосом ответил задержанный.

Несмотря на совершенно подавленное состояние, которое было невозможно имитировать или, наоборот, скрыть, Паша Козлов в принципе выглядел совсем неплохо. Определенно моложе своих, как прикинул полковник, шестидесяти пяти лет. А ведь жизнь его должна была изрядно потрепать. Однако держится молодцом старый дружинник, ничего не скажешь.

Сбитневу не хотелось вот так, сразу, приступать к допросу давнишнего знакомого, но и заводить разговор о семье и детях выглядело в данной ситуации как-то ненатурально. Поэтому поначалу возникла неловкая заминка.

— Так кто этот мужик в багажнике? — решил все же взять быка за рога Сбитнев. — Знакомый твой? Нет?

— Не-а, я вообще его в первый раз видел. — При этом ответе Павел Семенович до предельной степени выпучил глаза из орбит, видимо демонстрируя таким образом крайнюю степень откровенности.

— Машина эта — твоя, личная?

— Угу.

— Она у тебя в гараже стоит?

Козлов слегка замялся, что отметил полковник, но никаких серьезных выводов из своего наблюдения не извлек.

— Не, во дворе… Но вообще-то у меня есть гараж, но он в бывшем кооперативе, далековато от меня. Я, в основном, туда машину на зиму ставлю.

— А куда ты ехал?

— Да я… это… извозом промышляю. — Теперь Павел Семенович опустил глаза, вроде как стыдясь того, что бывший ударник комтруда вынужден заниматься таким недостойным делом.

— Ну что ж, — кивнул полковник с пониманием, — как говорится, неплохая прибавка к пенсии.

— Не жалуюсь.

— А чего строительство забросил? Или зарабатывал мало?

— Здоровье у меня уже не то — кирпичи таскать, — объявил Павел Семенович и укоризненно взглянул на полковника, так, будто старый приятель и был виноват в ухудшении его физического состояния.

— Угу, — неопределенно буркнул Сбитнев, совсем не считая, что Паша настолько ослаб, и совершенно неожиданно для Козлова спросил: — А лопаты у тебя в машине не было?

Павел Семенович сначала растерянно задергал ресницами, а когда до него дошла суть вопроса, он вдруг, закрыв лицо ладонями, зарыдал, причем, похоже, по-настоящему — хотя и не в голос, но плечи его затряслись.

— Не веришь ты мне, значит, Коля, — кое-как выдавил подозреваемый. — А ведь мы с тобой…

— Ну-ну, успокойся. — Полковник вышел из-за стола, похлопал Козлова по плечу, налил из чайника стакан воды и налил несчастному пенсионеру, который выпил его, стуча зубами. — Я хочу, чтобы ты правильно меня понял, Паша, — вкрадчиво, как лечащий врач, заговорил начальник РуВД. — Если ты каким-либо образом причастен к убийству или просто что-то о нем знаешь, лучше рассказать это мне, своему старому другу. Я придумаю, как тебя выручить.

Конечно, Сбитнев нагло лгал. Если перед ним убийца или соучастник убийства, полковник «закроет» подонка, не задумываясь и несмотря ни на какие личные отношения. Но такова уж доля мента — чаще всего он не имеет права говорить правду.

Задержанный, слегка успокоившись, активно закачал головой:

— Нет! Ничего не знаю. Ведать не ведаю, как этот мужик в моем багажнике очутился.

— Ну, хорошо. А чего тебя гаишник остановил?

Полковник знал, что у постовых ГАИ со временем вырабатывается определенный нюх — они чувствуют, когда человек за рулем по какой-либо причине нервничает, поскольку это отражается на его манере вождения. Потому-то ответ на данный вопрос был для Сбитнева очень важен, но оказался весьма обыденным:

— Да он меня и раньше останавливал. Офицер этот обычно дежурит недалеко от моего дома — я все еще по старому адресу на Раздольной живу. — Как бы в пояснение своих слов Козлов показал пальцем в угол кабинета. — Он знает, что я извозом на жизнь зарабатываю. Думает, наверно, что у меня денег с товарный вагон.

— Придирается к тебе, то есть? — Полковник вполне разделял возмущение старого приятеля.

— Ну.

— А ты ему ни разу так и не отстегнул?

— У меня, пенсионера, лишних денег нет, чтобы молодых мордоворотов подкармливать.

Николай Ильич, демонстрируя полное понимание, кивнул.

— А когда ты в последний раз в багажник заглядывал?

— Вчера утром, — не задумываясь, ответил Козлов, видимо ожидавший этого вопроса. — Я насос доставал, шины подкачивал.

— А потом, значит, багажник не открывал?

— Нет, такого не было.

— А что ты вчера вообще делал?

— Да все то же самое — за рулем ишачил.

— Скольких пассажиров перевез, не помнишь?

— Отчего не помню? Все помню. Э… шестерых подвез.

Полковник с четверть минуты помолчал. Для него невиновность старого приятеля была очевидна, хотя он еще и не располагал заключениями криминалистов. Сбитнев практически не сомневался — оценки экспертов окажутся в пользу Паши Козлова или, по крайней мере, не ухудшат его положения. С другой стороны, он оставался главным подозреваемым в убийстве за неимением в этом деле никакого другого фигуранта и в силу единственной — но зато какой! — улики, свидетельствующей против него.

— Ну что ж, Паша, ты меня извини, но придется тебе в нашем изоляторе ненадолго погостить. Это необходимо в твоих же интересах, в рамках, так сказать, программы защиты свидетелей. Ты слышал о такой программе? — Здесь полковник сделал значительное лицо: когда несешь полную туфту, это совершенно необходимо.

— Ну… — неуверенно произнес задержанный.

— А ты ведь очень важный свидетель. Верно, Паша?

— Верно… — растерянно кивнул Козлов.

— У тебя, конечно, захотят уточнить кое-какие детали мои люди. К примеру, попросят рассказать о твоих дворовых знакомцах. Отвечай без напряга, ничего не скрывай. Все это будет делаться для твоего же блага. — Пытаясь смягчить факт предстоящего взятия под стражу своего друга Пашу, начальник РУВД разве что не сюсюкал. — А сейчас тебя проведут в соседний кабинет, дадут бумагу и ручку. Напишешь, как ты провел время с того самого момента, когда в последний раз заглянул в багажник. Особо подробно опиши своих пассажиров. Где подобрал, куда отвез… Понял?

— Угу.

— Ну, иди и ни о чем не беспокойся.

Проводив задержанного, начальник РУВД пригласил в кабинет сидящего в коридоре старшего лейтенанта Фомичева и приказал дежурному по отделу:

— Вызови ко мне Митина.

— Так у него отгул.

— Немедленно!

 

5. Старший лейтенант Митин

Константин Митин бросил взгляд на будильник. Шел уже одиннадцатый час дня. Он давно проснулся, и лежать ему надоело, но, с другой стороны, и вставать не хотелось. Не только потому, что жалко было будить Раю, мило посапывающую на его плече, — день этот вообще не сулил Косте ничего хорошего. Хотя именно сегодня он как раз взял отгул и не надо было идти на службу, которая ему бесповоротно осточертела.

Костю затащил работать в милицию его юрфаковский приятель Миша Крутилин, который с детских лет мечтал стать сыщиком. Митин понимал, что никакой такой романтики в этом ремесле нет, однако, будучи по натуре человеком не то чтобы слабохарактерным, но чрезмерно инерционным, согласился составить товарищу компанию. Миша уже через несколько месяцев подался в Москву, в УБНОН, ловить драгдилеров, а Костя в силу той самой своей инерции уже пять лет тянул лямку оперуполномоченного в Малининском управлении внутренних дел.

Отгул сегодня он взял из-за Раи. Точнее, из-за возникшей у нее проблемы, связанной с недавно полученным наследством. От умершей матери ей достался деревенский дом в ближнем Подмосковье с куском земли в двенадцать соток. Однако, когда Рая стала оформлять наследство на себя, выяснилось, что официально, по бумагам, числится только шесть соток. И действительно, в советские времена больше земли в личном хозяйстве иметь не полагалось. Мать Раи могла бы в девяностых годах свободно узаконить имевшийся у нее фактический земельный надел, поскольку он ею обрабатывался — на «зависшем» фрагменте почвы находились яблоневый сад и значительная часть огорода. Да и в нынешнее время в районных земельных комитетах в основном шли навстречу фактическим владельцам земли и оформляли «излишки» за символическую плату.

Но чересчур дорого стоило теперь пространство в ближнем Подмосковье. Сотка шла по двенадцати тысяч долларов, и в земкомитете уперлись. Ясное дело, что районные начальнички хотели что-то с этой земли лично поиметь. Рае намекнули — с нее причитается половина рыночной цены за спорный кусок участка. То есть порядка тридцати пяти тысяч долларов! Но ни Рая, ни Костя за душой не имели и тысячи.

И вот его подруга который день настаивала, чтобы Константин надел свой парадный милицейский мундир и нанес официальный визит к начальнику, который ведал землей в Купцовском районе, где находилась злосчастная Райкина развалюха.

Костя, конечно, понимал, что форма старшего лейтенанта милиции на районного бугра никакого впечатления не произведет — хмырям-чиновникам необходимо предъявлять более серьезные аргументы, вроде толстой пачки зеленых купюр или крутого бандитского наезда. Но и отказать своей подруге он не мог. Митин познакомился с ней полгода назад, и Рая за отчетный период с блеском продемонстрировала, что вполне способна удовлетворять его мужские потребности в необходимом для простого житейского счастья объеме. Причем на самом высоком техническом уровне.

Но именно эта проклятая «малая земля» стала серьезным препятствием для их дальнейших отношений. Раиса в истерике называла Костю «тряпкой», в нем, мол, «не осталось ничего мужского», раз он не может утрясти такую «пустяковую проблему», а «еще в милиции служит, бандитов ловит».

Что и говорить, интеллект у его подруги — далеко не выдающийся. Костю особенно поражало, что здоровая практичность в этой молодой женщине уживается с удивительной инфантильностью именно в некоторых деловых вопросах. Все-таки сказывается ее специфическое воспитание — гремучая смесь деревни с городом.

Но он понимал, что Раю следует воспринимать такой, какая она есть. Идеальных баб не существует. Как, впрочем, и идеальных мужиков.

И тогда пару дней назад Митин, подгадав время, скатал все же в Купцово к тому самому земельному начальнику. Думал, вдруг да повезет!? Но нет, чуда не произошло, и после короткого разговора Митин покинул кабинет местного шишкаря с тоскою во взоре.

Рае он ничего о своей неудавшейся миссии не сказал, боялся ее реакции. Но она так наседала на него, что Костя в конце концов официально взял отгул — якобы съездить в Купцово. Прокатится он, конечно, сегодня куда-нибудь, а что потом скажет Рае, Митин еще не придумал.

И вдруг его тягостные размышления прервал телефонный звонок. Он бросил короткий взгляд на Раю. Звонок ее разбудил. Сна в глазах девушки как ни бывало, они стали настороженными и даже сердитыми.

Костя понимал чувства Раи — она боялась, что его вызовут на службу по срочному делу и предполагаемая поездка в Купцово накроется. Старший лейтенант, наоборот, как никогда ранее, надеялся, что это звонок с работы и проблему с земельным комитетом удастся оттянуть на неопределенное время.

Он осторожно снял трубку.

— Митин? Это дежурный по отделу капитан Реутов. Тебя полковник срочно вызывает.

— Но у меня же отгул, — вяло, но с едва сдерживаемой радостью отозвался Костя, кося виноватые глаза на подругу.

Та сразу же вскочила с кровати и быстро проследовала в ванную.

— Приказ есть приказ, Митин. Какой еще отгул! — недовольно буркнул капитан. — Полковник сказал: немедленно!

— Хорошо, сейчас буду.

Из ванной послышался звук включаемого душа, и Костя стал готовить кофе.

Наконец появилась Рая.

— Поездка отменяется, — смущенно промямлил Митин.

Девушка, проигнорировав его сообщение, начала молча одеваться. Приведя себя в порядок, так же, без слов, стала укладывать в большую хозяйственную сумку привезенные с собой из дома личные вещи.

— Приказ есть приказ, — нарочито вздохнув, повторил старший лейтенант фразу дежурного по РУВД.

Рая запихнула в сумку свою последнюю тряпку и только тогда удостоила Костю ответом.

— Трубку мог бы и не поднимать, — сквозь зубы произнесла она. — А мобильника у тебя нет. Так что если б захотел, тебя бы на службу не вызвали. — И тут девушка резко повысила голос: — Но ты же как будто ждал этого звонка! Лишь бы не ехать в Купцово! Может, специально кого-нибудь подговорил, чтобы тебе позвонили? Слюнтяй! — Она легко подхватила двухпудовую сумку и двинулась к двери. Здесь Рая остановилась и обернулась всем своим богатым на сексуальные эффекты телом. Ее незаурядный бюст, который особенно привлекал Костю, гневно вздымался, а миловидное лицо, обрамленное русыми, до плеч, волосами, исказила по-настоящему злобная гримаса. — Я ухожу от тебя, Митин. Оставляю тебе последний шанс — ты должен добиться, чтобы мне вернули участок в Купцово. Полностью. А ты можешь мне помочь, я знаю. Но разве от тебя чего путного дождешься, пень ты обоссанный!?

Она щелкнула замком и скрылась за дверью.

Костя было рванулся за ней, но все-таки остался стоять на месте. Что ни говори, а слишком разные у них жизненные приоритеты, да и воспитание — тоже.

И тем не менее ее уход Митина сильно огорчил.

 

6. Окунь

Звонок Гангута по мобильному застал Советника в гостях у своей матери. Та была наполовину парализована и с постели не вставала уже года четыре.

Как любящий сын он обращался к лучшим врачам столицы и даже выписал некое медицинское светило из Германии. Все тщетно. Консилиум лекарей гласил: болезнь неизлечима и Анастасии Федоровне Окуневой суждено до конца дней своих оставаться недвижимой, хотя и в ясном сознании.

Советник купил ей отдельную квартиру и за немалые деньги нанял двух сиделок. Те круглосуточно, посменно, обихаживали старушку, исполняя все прихоти больной. Окунь навещал мать каждодневно, внимательно выслушивал ее просьбы и практически всегда удовлетворял их. Так, в прошлый раз он приобрел для Анастасии Федоровны домашний кинотеатр «Сони».

Но особую радость ей доставляли беседы с сыном. Она расспрашивала, как идут дела у него на службе, а Виктор докладывал, что бизнес в российско-американской торговой компании, в которой он работает юрисконсультом, неизменно идет в гору.

Старушка ахала от радости, удивления и тревоги. Разве сейчас не происходит мировой экономический кризис, допрашивала свое чадо политически подкованная госпожа Окунева, не ухудшаются отношения России с Америкой, не падает курс доллара?

Наоборот, успокаивал ее сын, индексы фондовых бирж по обе стороны океана теперь растут, полоса конфронтации между США и Россией позади, а низкий курс доллара выгоден его фирме, поскольку она занимается в основном импортными операциями.

Счастливая старушка блаженно закрывала веки, радуясь тому, что мечты ее сбылись — Виктор стал преуспевающим, уважаемым в обществе человеком и гражданином. А ведь еще до ее болезни ходили слухи, что он связался с дурной компанией, но, слава богу, все в конце концов обошлось.

Виктор Окунев действительно по-настоящему любил мать, причем не обычной, сыновней, любовью. Еще с детских лет он ощутил в себе то, что психоаналитики, по-видимому, называют эдиповым комплексом. Мать Витя боготворил, а отца ненавидел, и, когда тот оставил семью, мальчик был несказанно счастлив.

Это болезненное влечение к матери отразилось на всей его жизни. Он так и остался холостяком, да и вообще жил более для матери, нежели для себя.

И Анастасия Федоровна отвечала ему взаимностью, трепетно реагируя на каждый успех, на любую неудачу сына. В конце концов все это напрямую отразилось на ее здоровье. Именно дошедшее до нее известие о неблаговидных контактах сына с преступной средой привело ее к параличу и навсегда приковало к постели. Она ведь так хотела, можно сказать, жаждала, чтобы сын стал процветающим юристом…

А в молодости Виктор и вправду мечтал, в пандан помыслам матери, о юридической карьере в какой-нибудь торгово-промышленной компании мирового класса и получил соответствующее образование, специализируясь в области международного экономического права. Но безалаберные девяностые годы внесли существенные коррективы в его жизненные предпочтения. Востребованы стали, в первую очередь, не правоведы-международники, а специалисты, умеющие «работать» с российскими судами и «компетентными» органами. Тогда-то, освоив уголовный кодекс, Виктор Окунев стал успешным «бандитским адвокатом», и его до того не слишком успешные финансовые дела сразу наладились.

Но со временем он стал ощущать в своей душе иные, не проявленные до сих пор возможности. Виктор почувствовал в себе потенциал лидера, и эта его новая, неожиданная сущность требовала своей реализации.

В результате такого вот категорического императива внимание молодого преуспевающего адвоката привлекла балаковская криминальная группировка, с которой он сотрудничал профессионально. Ее возглавлял имевший колоссальный авторитет в преступном мире вор в законе по кличке Прохор.

Балаковцы контролировали добрую половину автомобильного бизнеса в столице, как законного, так и нелегального, имели немалую долю на бензиновом рынке и сильные позиции в банковской сфере. Группировка промышляла также золотовалютными сделками, торговлей спиртным, включая бутлеггерство, и разного рода контрабандой. Постепенно она стала вторгаться и в новый для себя бизнес — ночной досуг (в полном объеме этого понятия).

Виктор Окунев отметил, что дела у балаковцев идут весьма успешно, а между тем они не влезают в торговлю наркотиками, человеческими органами, детскую проституцию и прочие хотя и выгодные, но чреватые фатальными последствиями для самой группировки операции.

Если такую вот структуру, полагал Виктор, очистить от не слишком доходного и опасного криминала, вроде автомобильных подстав на дорогах, то рулить ею одно удовольствие. Кроме того, он видел немало таких возможностей для укрепления и расширения бизнеса, каких Прохор в силу ограниченности своего интеллекта и предположить не мог.

Тогда и возникла у честолюбивого юриста идея скинуть авторитета с командного поста и занять его место. Как конкретно это сделать, Виктор придумать, правда, не мог, но считал, что надо сначала внедриться в группировку, стать своим человеком в окружении Прохора, а там видно будет.

Этот, в общем-то, нехитрый по мысли, но достаточно сложный по исполнению план он до поры до времени с успехом воплощал в жизнь. Вытащив со скамейки подсудимых нескольких балаковских братанов и дав самому Прохору парочку бесплатных, но весьма ценных юридических советов, он постепенно стал для авторитета особо доверенным лицом, оттерев в сторону всех остальных его приближенных.

Но всё, или, по крайней мере, очень многое, изменилось лет пять назад, когда в свите Прохора неожиданно появился некий Финк. Откуда взялся этот смазливый прощелыга, Виктор Окунев (а теперь уже Окунь и Советник) понять не мог и даже не знал, что означает само слово «Финк» — кличку или фамилию.

Совершенно непостижимым образом новичок почти молниеносно оттеснил от трона Окуня и приобрел на Прохора исключительное влияние, а когда — при подозрительных, между прочим, обстоятельствах! — погиб в автокатастрофе кассир группировки, Финк занял его место.

Советник, проанализировав сложившееся состояние дел, пришел к выводу, что новый хранитель общака втягивает Прохора в некие сомнительные операции, похоже, очень рискованные со всех точек зрения. Однако Виктор Окунев ситуацию уже не контролировал.

Конечно, он пытался открыть боссу глаза, но быстро понял — себе дороже. Чего не отнимешь у Финка, так это его умения располагать к себе людей, причем, как мужской пол, так и женский. Обаяние у него — просто дъявольское!

И вот пару недель назад произошло то, чего Окунь боялся и, одновременно, на что очень рассчитывал. Прохору как-то потребовалась крупная наличка, и он приказал Финку доставить ее к нему в офис. Однако кассир с искомой суммой так и не появился, а вскоре выяснилось, что он вообще исчез в неизвестном направлении, прихватив, видимо, немалую часть балаковского общака.

Все службы Прохора включились в поиски Финка, но Окунь полагал, что данное мероприятие совершенно бесполезно. Ясно, что этот сукин сын уже ошивается за кордоном, откуда достать его очень нелегко, если вообще возможно.

И вдруг звонок Гангута, причем конфиденциальный, по поводу сбежавшего кассира! Неужели бригадир каким-то образом выследил гаденыша? Но чего ради Финк остался в Москве? И почему Гангут позвонил именно ему, Советнику?

На последний вопрос ответ, возможно, не столь сложен. Советник неоднократно и разными способами демонстрировал Гангуту свое расположение. Спасал его от гнева босса, когда бригадиру случалось проштрафиться, охотно давал ему юридические советы во всяческих житейских передрягах, подсказывал, куда выгоднее вложить свои деньги, и прочее. Возможно, такая вот политическая линия в данный момент и сработала.

А это была именно политика. Окунь, конечно, не чувствовал к толстозадому бригадиру особой симпатии, он имел к Гангуту стратегический интерес. За этим братком стояла самая большая в группировке бригада, и при решающей в недалеком будущем, как планировал Советник, схватке за власть, он рассчитывал привлечь команду Гангута на свою сторону.

Дело, по которому звонил Гангут, было, вероятно, довольно срочное, уж очень взволнованно он говорил по телефону, однако принять бригадира в квартире матери Окунь не мог, да и вот так, в спешке, завершать каждодневный часовой ритуал посещения больной тоже не хотелось — уж очень она впечатлительна, не стоило ее волновать.

Со стороны это, видимо, может показаться странным, но Окунь, совсем не считая свои отношения с Анастасией Федоровной некоей патологией, тщательно скрывал от братвы, что у него имеется горячо им любимая тяжелобольная мать. Сей факт, как он считал, принижал его образ сильной личности, который Советник тщательно выстраивал и всячески демонстрировал перед балаковскими бандитами. Иначе нельзя — сожрут.

Окунь, приехав к себе домой, с чрезвычайным волнением ожидал прибытия Гангута, но тот, появившись буквально через несколько минут, увидел перед собой, как обычно невозмутимого, холодного, уверенного в себе человека.

Советник встретил бригадира в почти распахнутом домашнем халате, который не скрывал его жилистое, мускулистое, но сухое и стройное тело. Всем балаковским было известно, что Окунь постоянно держит себя в форме — в квартире у него находится велотренажер и он регулярно делает пробежки в близлежащем парке, чего не замечено ни за кем в группировке Прохора.

Сам Гангут из мощного качка, каким был еще три-четыре года назад, превратился в довольно рыхлого мужика весом в центнер с четвертью, и бригадир невольно позавидовал хозяину квартиры.

— Кофе будешь?

— Да ладно, обойдусь. Не до того, блин.

— Тогда рассказывай.

Окунь сделал приглашающий жест рукой, и бригадир, расположившись в удобном кресле, полез в карман за сигаретами. Хозяин квартиры, который сам не курил, поморщился, но молча пододвинул гостю чайное блюдце вместо пепельницы.

 

7. Полковник Сбитнев

В кабинет начальника РУВД зашел засидевшийся в коридоре старший лейтенант Фомичев.

Это был высокий, довольно симпатичный парень, лет двадцати восьми, с наглыми, но смышлеными и выразительными глазами, в которых в данный момент играла победная улыбка.

«Ишь, сукин сын, доволен, что случайно преступника задержал; можно сказать, походя раскрыл убийство, — с привычной ненавистью к вымогателям в мундирах подумал полковник Сбитнев. — Воображает, ему орден за это дадут. Убил бы гада».

Фомичев двинулся было прямо к столу полковника, видимо полагая, что ему сейчас предложат присесть, но, наткнувшись на жесткий, даже свирепый взгляд начальника РУВД, спал с лица и застыл на месте.

— Ты почему остановил эти «Жигули» с пенсионером? — почти злобно спросил Сбитнев.

— Так там же труп был, — захлопал старший лейтенант длинными, как у девицы, ресницами.

— Ага. И ты об этом знал? Знал заранее? — Полковник поднялся из-за стола и бросил такой подозрительный взгляд на гаишника, что тот никак не мог ответить на этот простой вопрос, судорожно хватая воздух враз пересохшим ртом. — Ну? Почему молчишь?

— Да я… Да не… Случайно остановил… Обычная проверка…

— Вот как! А ты разве не знаешь приказ нашего министра, что никого нельзя останавливать даже для проверки документов, если человек не нарушил правил дорожного движения или не совершил какого-либо проступка? Что такого нарушил этот водитель на «шестерке»? — не снижая тона, продолжал наседать Сбитнев на вконец опешившего гаишника.

— Он не включил правый поворотник, — наконец нашелся тот, что соврать.

Но начальник РУВД будто ожидал такой ответ и сразу же срезал старшего лейтенанта:

— С улицы Раздольной, откуда выезжал задержанный тобой гражданин Козлов, правого поворота к центру города нет, только в район. А ты, как мне доложили, остановил машину в городской черте! И я знаю, почему ты ее остановил! Объяснить тебе, старший лейтенант, если ты сам это сделать не в состоянии? — Тут полковник встал из-за стола и подошел к Фомичеву вплотную, прямо глядя в его глаза.

Лицо жадного гаишника пошло малиновыми пятнами. Из открытого рта Фомичева тихо капала слюна прямо на его красивый салатовый жилет. Глаз он, однако, не отвел, и их выражение постепенно менялось: страх уступил место злобе, а та — ненависти. Но более гаишник не проронил ни слова. Какие бы страсти ни обуревали в эти минуты его душу, он, видимо, считал, что во всех случаях лучше сейчас помалкивать.

— Вон отсюда! — гаркнул наконец полковник, и старший лейтенант чрезвычайно быстро покинул кабинет.

Вместо него в помещение сразу же вошел еще более молодой, чем Фомичев, человек — в штатском, среднего роста, крепко сбитый, с чернявыми волнистыми волосами и пронзительными серо-зелеными глазами. Весь его облик излучал незаурядную внутреннюю силу и исключительную уверенность в себе.

— Здравия желаю, товарищ полковник! Лейтенант Курский по вашему приказанию прибыл, — в манере армейского строевого офицера отрапортовал он.

— Садись, Серега. — Лицо Сбитнева мгновенно приняло добродушное и приветливое выражение. — Докладывай, что там у тебя.

— Пока не слишком-то много.

— Понимаю, ну давай, сколько есть.

— Судмедэксперт считает, что мужчина убит колящим ударом в висок не слишком острым предметом, специально для убийства не приспособленным. Возможно, обычной силовой отверткой. То есть убийство, скорее всего, было непреднамеренным, являлось, например, результатом драки. Тому косвенное подтверждение — еще два кровоподтека у трупа в области лица. Антон Алексеич также предполагает, что мужчина погиб не сразу. Вначале потерял сознание, а потом через час, другой умер.

— Когда умер?

— Сегодня, с полвторого до полтретьего ночи. Более точное время будет известно, как обычно, после вскрытия.

— А что мы знаем об убитом на данный момент?

— Документов при нем не обнаружено, а фотографии этого парня в файлах МВД пока не найдено. Если он не проходил по какому-нибудь делу в качестве фигуранта, то, как вы сами понимаете, и не найдется. На вид ему лет тридцать. Внешность, скорее, славянская, но есть в нем и нечто южное. Одет в спортивный костюм фирмы «Найк», подделка, наверное…

Лейтенант замолчал и выжидательно посмотрел на своего начальника.

— Ну, хорошо… Тут такое дело, Сережа… Как ты относишься к Митину? — совершенно неожиданно для Курского спросил полковник.

— Старший лейтенант Митин? Хороший товарищ, душевный такой…

— Это все понятно. Что ты о нем думаешь как о профессиональном сыскаре?

— Да я еще слишком мало работаю в розыске, товарищ полковник, — замялся Курский.

— Ты уже служишь полтора года, и достаточно сообразителен, чтобы сделать правильные выводы. Я все время за тобой наблюдаю. Ты знаешь, что я — человек прямой. В академиях да университетах не учат такие вот откровенные разговоры вести. Но по-другому не получится. По-другому настоящую команду не создашь.

Полковник сунул руку в карман, вытащил пачку «Явы», закурил сам и протянул сигареты Курскому.

Тот, конечно, баловался в юности куревом, но быстро завязал с этим делом. Сейчас же, лишь мгновение поколебавшись, он решил, что отказываться не стоит, недипломатично, и задымил вместе с начальником, стараясь не затягиваться.

— В общем, так. — Николай Ильич рубанул по столу ребром ладони. — Ты мне, лейтенант, нравишься. У меня глаз на настоящих сыскарей верный. С тобой работать можно, а вот с Митиным — нет. Я вообще не понимаю, зачем он в милиции служит. Толку от него — ноль. Да и не любит он свою работу. Короче, Серега, решил я от него избавиться. Тем более что он твою следующую должность, старшего оперуполномоченного, занимает. Да и получил ее Митин случайно, когда я в управлении чистку кадров проводил. Теперь нужно исправить собственную ошибку.

— Да что вы, товарищ полковник! — Курский протестующе приподнял ладонь. — Он мне очень помогает, и у него есть чему поучиться. Ведь он уже пять лет…

— … В управлении груши хреном околачивает, — резко перебивая, закончил начальник фразу за своего подчиненного. — Смысла нет его защищать, лейтенант, для меня с Митиным все ясно. Не ясно только, как от него отделаться. Но вот появился шанс. Во-первых, новый госкомитет по наркотикам образовался, ему кадры нужны. Под этим соусом можно хорошую чистку провести в наших рядах. А вот теперь и дельце классное подвернулось, но я чую — проблем в нем не избежать. Ты, наверно, хочешь узнать, о чем я с задержанным по этому поводу говорил. Он — мой давнишний знакомый. Хочешь — верь, хочешь — нет, но к расследуемому убийству данный гражданин не причастен. Не так он воспитан. Тем не менее дознание следует, конечно, провести по всей форме и установить убийцу. Я поручу это дело Митину, а тебя поставлю к нему в помощники. Но, если чего путного нароешь, Митину не говори. Всю интересную информацию сообщай непосредственно мне. А я, если что узнаю по своим каналам, сообщу только тебе. Да и вообще направлю в нужное русло. Вопросы есть?

Курский уже привык к тому, что голову полковника Сбитнева посещают подчас весьма странные идеи. Лейтенант совершенно не представлял себе, как можно таким вот нелепым способом избавиться от нерадивого, хотя и лично симпатичного ему Кости Митина. Ну, подставит Сбитнев в данном деле старшего лейтенанта — что из того? Ведь все это Косте, как с гуся вода, наплевать да забыть. Полковник здесь, скорее, подставляет не Митина, а его, Сергея Курского, — получается так, что ему официально поручено подсидеть своего приятеля! Хорошенькое дельце! Такая блажь только Сбитневу и могла прийти в голову. Но возражать полковнику, как показывает практика, себе дороже.

— А следователь из прокуратуры уже по этому делу назначен?

— Какая еще прокуратура? — недовольно сдвинул брови Сбитнев. — Мы задержали подозреваемого на сорок восемь часов и можем вести самостоятельное расследование без чьей-либо санкции. Вот за эти двое суток тебе и следует найти убийцу.

 

8. Окунь и Гангут

Советник выслушал рассказ бригадира без видимых эмоций и ни разу его не перебив. Но сдерживался он с превеликим трудом и по окончании печального повествования Гангута сразу задал особо мучавший его вопрос:

— А почему ты мне не позвонил, когда взял Финка? Или даже еще раньше — когда получил сообщение о его местонахождении?

То, что такого звонка не последовало, Окунь квалифицировал как самое настоящее предательство. Ведь он так долго выстраивал «особые отношения» с бригадиром!

Правда, по поводу Финка у них с Гангутом никакого соглашения не было, но бригадир и сам мог бы догадаться, что об обнаружении кассира группировки в первую очередь следовало ставить в известность своего покровителя, то есть Советника. Надо было, конечно, прямо сказать об этом туповатому Гангуту, но Окунь просто не верил, что Финка удастся отыскать.

— Ну, я хотел все вам с Прохором в готовом виде предоставить — и Финка, и бабки в одном флаконе, — почти что откровенно ответил браток. Была у него, правда, одна потайная мысль, но потайная настолько, что он сам от себя ее прятал.

Но эту потайную мысль тут же вытащил на свет божий Советник:

— А может, ты хотел из Финка бабки вытряхнуть и себе прикарманить? А? — И он оглядел Гангута с головы до ног, словно пытаясь понять, куда он все эти деньги мог засунуть.

— Да что ты, Окунь! — не слишком искренне возмутился бригадир. — Ведь со мной и братки были. Они, если что, точняка бы Прохору стукнули.

«Братков этих, выбив из Финка бабки, ты мог бы и закопать», — подумал Советник, невольно останавливая взгляд на пижонских красных ботинках бригадира, которые настолько резко дисгармонировали с его в целом затрапезным гардеробом, что вызывали у склонного к снобизму хозяина квартиры легкое раздражение, но вслух он сказал совсем иное:

— А где они сейчас, твои пацаны?

— Я ж собирался Финка на хазу в Арканово везти, вот и велел им приезжать туда к часу дня. Сказал, если что изменится, я позвоню.

— Выходит, ничего не изменилось? — усмехнулся Советник.

Гангут взглянул на часы.

— Блин! Из башки вылетело. — Он потянулся за сотовым.

— Погоди, — остановил его руку Окунь. — А зачем ты вообще их туда вызывал?

— Ну, когда бы признание из Финка выбил, то рассчитывал за бабками с пацанами ехать. Сумма-то, наверно, немалая. Как же без боевого охранения?

Окунь погрузился в размышления. Потом взял с соседнего стола ноутбук и, перебирая пальцами по клавиатуре, спросил:

— Тот белобрысый из «Центуриона» как-нибудь представился?

— Не помню, — почесал в затылке бригадир.

— Но ты ведь, когда в их контору приехал, сказал охране, с кем у тебя встреча? Так?

— Не-а. Я назвал свою фамилию, охранник посмотрел по списку, а другой пацан проводил меня в кабинет.

— Номер кабинета?

— Не было там никакого номера.

— Ну а этаж-то запомнил?

— Второй, — радостно объявил бригадир: хоть чем-то, но он помог Советнику.

— Подойди сюда, — сказал Окунь, вздохнув.

Гангут поднялся и встал у него за плечом.

— Смотри на фотографии. Если узнаешь кого из них, скажи.

Перед бригадиром на экране ноутбука одна за другой возникли с десяток фотографий, но все лица оказались ему незнакомы.

Советник задумчиво почесал нос.

— Ну, ладно. Может, это и неважно. А кто у твоих пацанов за старшего? Куцый? — вдруг спросил он.

— Ага.

— Звони ему. Узнай на месте ли они, скажи, что скоро подъедешь. И все, больше ничего не говори. — Советник пошел в другую комнату и через пару минут вернулся, уже в джинсах и легком шелковом пиджачке. — Ну?

— Куцый базарит, пацаны уже выехали, а сам он со своей тачкой забарахлившей завозился, сейчас только двинулся.

— Тогда вперед, — решительно сказал Окунь. — Оружие у тебя с собой?

— Конечно. — Бригадир похлопал по карману пиджака.

— Отлично. Ты на колесах?

Браток замялся.

— Ах, ну да. — Хозяин квартиры слегка улыбнулся. — Что ж, придется седлать своего «мерина». Не тот это, конечно, конь для сельских дорог, да что поделаешь.

Сидя за рулем серебристого «Мерседеса», Окунь молча прокручивал в уме создавшуюся ситуацию.

Гангут, с уважением относившийся к мыслительным способностям Советника, старался ему не мешать, но, поерзав несколько минут на сиденье, не выдержал и задал все же наболевший вопрос:

— А зачем мы в Арканово едем?

— Колоть твоих братков будем, — услышал он спокойный ответ.

— Ты думаешь, это они Финка вызволили? — растерялся бригадир. — Пацаны-то очень надежные…

— Больше, кроме твоих надежных пацанов, освободить кассира никто не мог. Ведь только они знали, что Финк в твоем гараже? Так?

— Так, — удрученно кивнул бригадир: о возможном предательстве собственных братков он как-то не подумал.

— Имеется только один вопрос: вытряхнули они из Финка все балаковские денежки или удовлетворились отступными.

Гангут тяжко вздохнул: ему совсем не нравилась категорическая уверенность Советника, что его пацаны способны на такую подлость. И он попробовал их защитить:

— Ты знаешь, Окунь, а гараж-то мой чисто открыт, без взлома. Профессионал работал. А мои-то — всего лишь боевики. Они ключом в замочную скважину собственной квартиры не всегда попадают, — повторил он услышанную как-то шутку Прохора.

— Значит, наняли кого-то, только и всего, — равнодушно заключил Советник и снова погрузился в раздумья.

Вконец расстроенный бригадир более его не беспокоил.

Съехали с Минского шоссе, и почти на подъезде к Арканово их остановил гаишник.

Советник с места не встал и молча сунул в окошко права и техпаспорт, в котором находилась сторублевая купюра. Вся эта пантомима должна была означать следующее: гаишнику суетиться не стоит — с документами и машиной все в порядке, ему платят просто за то, чтобы он побыстрее от них отвязался.

Постовой правильно понял Советника, и они продолжили путь.

— Так ты говоришь, Финк просил о встрече с Прохором, когда ты его бить начал? — довольно неожиданным вопросом нарушил молчание Окунь.

— Ну да, байду гнал, — нервно покосился бригадир на Советника: ему показалось, что тот опять выдаст какую-нибудь гадость.

Так оно и произошло.

— Почему байду? Не скажи. А может быть, он действительно хотел встречи с Прохором, — меланхолично предположил Советник. — Допустим, Финк не сбежал с общаком, а его самого похитили и пытались этот самый общак из него выбить. Ты же сам говорил, что он был вроде как сильно выпивши. Ну вот, его споили, наверняка подсыпав снотворное или наркоту, и оставили одного — наподобие того, как ты запер Финка в «ракушке», — и отошли по каким-то своим делам. Тут вы заявились, раэбудили его. Он обрадовался вам как своим спасителям, а ты ему сразу хрясь кастетом по морде.

У совершенно обалдевшего от такой версии бригадира даже на время возникли затруднения с дыханием.

— Да разве… кто посмеет… на балаковских… Не может того быть, — едва проговорил он несколько слов.

— Почему же? Общака-то так или иначе нет. Значит, кто-то все же посмел — Финк или похитители Финка.

— А как же тогда «Центурион» об этом пронюхал?

— Ну, данный вопрос встает в любом случае. Но если кассира повязали, то стуканул кто-то из похитителей. «Шестерка» какая-нибудь захотела заработать на свой конкретный карман.

Сам Окунь не слишком-то верил в излагаемую им гипотезу хотя бы потому, что Финк исчез именно тогда, когда с него потребовали предоставить наличность. Советник просто пытался окончательно сломать бригадира, продемонстрировать, сколько тот всего напортачил, и показать Гангуту, что теперь ему надеяться на снисхождение Прохора не приходится, теперь он целиком и полностью во власти Окуня и зависит от его доброй воли.

Советник своего добился, и сам это чувствовал. Но перед ним стояла и другая проблема: а стоит ли ему вообще ввязываться в столь опасное дело и выгораживать Гангута? Ведь если Прохор узнает, что бригадир упустил Финка, а Окунь его покрывает, то несдобровать и самому Окуню. Вся эта игра стоила свеч, если бы удалось взять кассира с балаковским общаком, а вдруг его уже и в живых нет?

И он задал очередной вопрос, вновь повергший бригадира в трепет:

— А ты его случайно не пристукнул, Финка этого несчастного? Вон у тебя кулаки-то какие — каждый с астраханский арбуз. Да ты еще кастет зачем-то использовал.

— Нет, он дышал, я сам слышал, — жалобно проверещал грозный Гангут, так вжавшись в мягкое сиденье «Мерседеса», что, казалось, утонул в нем с головой.

— Ну-ну. А пацанов ты, надеюсь, предупредил, чтобы помалкивали? Мол, никому ни гу-гу, что взяли Финка?

— Все объяснил, как надо. Но ты ведь считаешь, что они в сговоре…

— Может, не все…

Советник хотел было уточнить еще кое-что, но тут его внимание привлек встречный черный джип «БМВ», который на большой скорости пролетел мимо них.

— Хм, что бы это значило? — буркнул он себе под нос.

— А в чем дело, Советник? — Бригадир сгорал от желания перевести стрелки от себя на любой другой объект.

— Такая машина — большая редкость в этих местах, да и наша тачка — тоже. Одновременно два дорогих автомобиля в таком захолустье…

— А-а, — понимающе протянул бригадир, не слишком, однако, вникая в суть этого умозаключения.

И вот они подъехали к тайной хазе балаковской группировки, которая в основном использовалась бригадой Гангута. Хаза эта представляла собой двухэтажный деревянный дом с участком в двадцать пять соток, обнесенным сплошным дощатым забором.

Большие железные ворота оказались распахнуты, что вызвало у ценящего порядок Гангута приступ раздражения к своим браткам:

— Не закрывают за собой, суки.

Они въехали на участок. У дома стояли две машины.

— Это тачки Ряхи и Пионера, — пояснил бригадир.

Выйдя из «Мерседеса», Окунь и Гангут последовали к входу в избу, но никто не вышел их встречать, хотя они вели себя достаточно шумно.

Двери оказались незаперты, и балаковцы вошли в дом.

В сенях было темно, и Гангут, споткнувшись обо что-то, с матерком грохнулся на пол. Кряхтя, он поднялся и чиркнул зажигалкой.

В слабом свете ее пламени они все-таки разглядели препятствие, преградившее им путь внутрь дома.

Это было тело Ряхи. И, похоже, мертвое тело.

 

9. Старший лейтенант Митин

Выйдя на улицу из своей пятиэтажки, построенной в стиле черемушкинских хрущоб, Костя, не спеша, несмотря на категорическое указание дежурного по РУВД — «немедленно!», двинулся к месту службы. То и дело под ноги попадались желтые, даже совершенно увядшие листья.

Вот так, подумал Костя, везде трубят о глобальном потеплении, а тут в середине августа, в сущности, золотая осень.

А возможно, так всегда и было, но он этого не замечал, пока не подкатило к тридцати годам…

И окутала Костю Митина глубокая печаль, поскольку он именно сейчас, неожиданно глубоко и ощутимо, осознал бренность всего земного и в особенности собственного существования.

Легкая эйфория от того, что не пришлось ехать в Купцово или еще куда-нибудь и потом выдумывать оправдания перед Раисой за неудачу, уже прошла. И наоборот, вся эта история теперь казалась ему сущей ерундой перед тем, что могло его ожидать на работе.

С чего такая срочность? Что там еще произошло на его, Кости Митина, голову? Столь категорически его вызывали из дома всего раза три за пять лет службы. И всегда это было связано с чеченцами. Но по телеку, однако, не сообщали, что они опять чего-то там взорвали или кого-нибудь захватили в заложники. Так что же изобрел для него полковник Сбитнев?

Эх, уйти бы с этой поганой службы! Но куда? Может, еще подучиться и стать каким-нибудь юрисконсультом или адвокатом? Но на учебу уже ни сил, ни денег нет. В общем, кругом труба…

Дежурный его встретил холодно:

— Шевелись, Митин! Полковник тебя заждался.

Набравшись духу, Костя толкнул обитую черным дерматином дверь кабинета начальника РУВД.

— А-а, старший лейтенант Митин! — с некоей зловещей радостью, как показалось Косте, и с характерым для него безумным блеском в глазах произнес полковник Сбитнев. — Наконец-то вы явились! А то мы без вас прямо как без рук. Без вас остановился весь оперативно-следственный процесс!

Костя хорошо знал, как к нему относится начальник малининской милиции, и выслушал его пассаж, в силу сложившейся привычки, без особого раздражения.

— У меня сегодня отгул, — так, на всякий случай, напомнил он.

— Мне сие ведомо, я сам вам его давал. — И вдруг полковник резко сменил тон с ехидного и жесткого на «общечеловеческий». — Ладно. Проходи, садись, Костя.

Сбитый с толку таким интонационным перепадом, Митин осторожно примостился на краешке стула рядом со столом своего начальника.

— Расскажи-ка мне, Костя, как поживает твой дружок Миша Крутилин. Я слышал, он большую должность займет в новом комитете по наркотикам. Или уже занял?

Митин не выказал никакого интереса к предмету разговора:

— Ничего не знаю об этом.

— Значит, связь со старым приятелем не поддерживаешь? Напрасно, напрасно. Может, именно борьба с крутыми наркодилерами твое призвание? Громкие дела, общественный интерес, загранкомандировки… А тут что? Так, бытовая мелочевка. Пьяные драки да ограбления коммерческих ларьков. В лучшем случае, утопленники в Москве-реке. Впрочем, и с этой-то ерундой, уж извини меня Митин, ты толком справиться не можешь. Вот мне и кажется, что тебе не хватает масштаба.

— Мне так не кажется, — вяло огрызнулся старший лейтенант.

— То есть тебя удовлетворяет твоя работа?

— Ну… — замялся Костя. — Как бы не совсем…

— Вот видишь! — обрадовался Николай Ильич. — Я так и знал, что ты не собираешься до конца жизни лямку опера тянуть. Ты ведь у нас настоящий талант!

Полковник сунул руку в ящик стола и выудил оттуда некое издание карманного формата, что заставило Митина слегка покраснеть и даже вроде как съежиться. Это был малотиражный литературный журнальчик «Алиби», специализирующийся на криминальной литературе. Костя как-то отослал в редакцию этого журнала свой рассказ, который, к его великому удивлению, и вправду напечатали. В произведении описывалось особо запутанное убийство в некоем провинциальном городке, которое в конце концов раскрывает молодой, но проницательный сыщик Дмитрий Костин. Сюжет рассказа один к одному отражал реальные события, произошедшие в городе Малинино, и раскрыл это убийство тоже вполне реальный персонаж — сам полковник Сбитнев.

— Силен ты, однако, Костя, — между тем, листая журнал, продолжал упражняться в красноречии главный милиционер райцентра. — Настоящая акула пера. И сколько фантазии ты проявил в этом своем рассказе! В жизни такое хрен когда встретишь! А сыщика-то как звучно и красиво назвал! — Тут начальник РУВД вперил свой взор в смущенные очи опера. — Почему бы тебе профессионально не заняться литературным трудом? Я бы тебе сюжеты поставлял, а ты бы их отправлял в редакцию, а?

— Не выйдет, — моментально отреагировал старший лейтенант, быстро отбросив всякое смущение, как только выяснилось, что двусмысленные комплименты полковника его литературному дарованию — не что иное, как очередная попытка выпереть его, Костю Митина, с работы. — В издательствах не платят ни фига. Впрочем, и здесь с бабками не густо, но все-таки…

— Как знаете, товарищ старший лейтенант, как знаете, — снова взял суровый тон начальник РУВД. — В таком случае сейчас я вам поручу одно плевое дело, и, если вы с ним не справитесь, придется вам писать рапорт об отставке.

Насчет рапорта об отставке — это было что-то новенькое, такие слова от полковника Сбитнева Митин слышал впервые. Формально рассуждая, такой рапорт заставить его написать невозможно, даже если это «плевое дело» останется нераскрытым. Но моральный террор Сбитнев, конечно, устроить в состоянии. Впрочем, полковник и без того вполне регулярно отравляет ему, Косте, жизнь.

Вот это, последнее, соображение и предопределило его ответ.

— Ничего я не буду писать, — довольно злобно заявил он. — И вы не имеете право принуждать меня к этому.

В кабинете начальника РУВД, как пишут в романах, воцарилась гробовая тишина.

Несколько десятков секунд полковник испепелял опера уничтожающим взглядом и вдруг жалобно произнес:

— Ну, войди же, Костя и в мое положение. Ты ведь — не просто плохой сыщик, а вообще никудышный. Нет такого дела, которое бы ты не провалил.

— Почему это? — искренне возмутился Митин. — А ограбление пункта приема стеклотары? А жестокое избиение советника городской управы, с членовредительством к тому же? Это ведь я нашел преступников!

— Только мне-то мозги не канифоль, — отмахнулся Сбитнев. — Дела раскрыты лишь потому, что с тобой работал Сережа Курский. Он и вышел на след преступников, и взял их.

— Да, Серега мне помог, но руководил розыском именно я! — запальчиво воскликнул старший лейтенант.

— Но-но, — поднял указательный палец начальник РУВД. — Розыск проходил под моим руководством. Лично я в обоих упомянутых тобой случаях составлял план оперативно-розыскных мероприятий и передавал тебе из рук в руки. Впрочем, для тебя такой план — все равно что древневавилонская клинопись, — блеснул эрудицией Николай Ильич. — Ты и держишь-то его, небось, вверх ногами, и читаешь задом наперед. Исполнял же все эти планы именно лейтенант Курский.

— Вы не правы, товарищ полковник, — насупился Митин.

— Ну, хорошо, Костя, — хитро прищурился Сбитнев, — докажи мне, что я не прав. Давай с тобой заключим пари. Или, лучше сказать, джентльменское соглашение. Ведь мы с тобой оба — джентльмены, правда, Костя?

С сомнением во взоре окинув фигуру полковника, Митин все-таки кивнул.

— Так вот, сегодня утром в багажнике частного автомобиля постовым ГАИ обнаружен труп мужчины с признаками насильственной смерти. Водитель этой машины задержан. Раскроешь преступление за сорок восемь часов, до передачи дела в прокуратуру, я снимаю все свои претензии, а заодно и шляпу перед тобой. Кроме того, тебе скоро по выслуге лет звание капитана подходит. Получишь ли ты его — зависит только от меня. Так вот, я никаких препятствий тебе чинить не буду. И еще — в твоей ставке старшего оперуполномоченного есть вилка. Сейчас ты получаешь по минимуму, а будешь получать по максимуму — на полторы тысячи рублей больше. Ну, а не раскроешь дело, — полковник широко развел руками, — пиши рапорт об отставке. Но учти, я тебе в этом деле помогать не буду — для чистоты эксперимента, так сказать. Согласен?

— Нет, — без раздумий ответил опер.

— Почему же? — расстроился Николай Ильич. — Тебе все-таки нянька в моем лице нужна?

— Дело не в этом. Просто срок в сорок восемь часов — совершенно нереальный.

— Да ведь подозреваемый уже в изоляторе сидит!

— Ну и что? Мало ли как там дело обернется! Может, ему этот труп кто-нибудь в багажник подбросил.

— Ну, ты даешь Митин, — почесал в затылке начальник РУВД. — Тебе, пожалуй, надо не криминальные, а фантастические романы писать. И сколько же тебе дней надо?

— Не менее трех суток, — категорически объявил опер, и Сбитнев внутренне улыбнулся. — И еще…

— Что еще?

— Без помощников мне не обойтись.

— Хорошо, так и быть, — быстро согласился Николай Ильич, — даю тебе оперуполномоченного Курского. Подходит?

— Подходит, — расплылся в довольной улыбке старший лейтенант Митин и, уже уходя, в дверях, услышал:

— И не забудь о джентльменском соглашении! Учти, я весь наш с тобой разговор на диктофон записал.

 

10. Окунь и Гангут

Обнаружив недвижного Ряху, оба балаковца, не сговариваясь, выхватили пистолеты и стали тревожно озираться по сторонам, но слабый свет зажигалки Гангута давал немного возможностей для полноценного обзора.

— Где выключатель? — негромко спросил Окунь.

Бригадир включил в сенях свет, и Советник склонился над поверженным Ряхой.

— Готов, — объявил Советник после полуминутного обследования тела. — Один выстрел в грудь, другой, видимо контрольный, в голову. — Он показал рукой в сторону двери, ведущей в жилые комнаты, и кивнул бригадиру: — Осмотри помещения.

Гангут с пистолетом на изготовку осторожно двинулся внутрь дома; вслед за ним, держа интервал в три-четыре метра, пошел Советник.

Они тшательно обследовали весь дом, потом прилегающий к нему участок, а затем оба автомобиля — Пионера и Ряхи, но более ничего подозрительного или сверхъестественного не обнаружили.

Впрочем, им за глаза хватало убитого Ряхи.

Они вернулись в дом и остановились у распростертого тела боевика.

— Вопрос первый, — задумчиво произнес Советник, — где остальные братки из твоей бригады? Где Пионер — он ведь был вместе с Ряхой? Где Куцый?

Бригадир в ответ выхватил трубку мобильного телефона и хотел было набрать номер кого-либо из указанных братков, но тут вдруг зачирикал сотовик Ряхи, расположенный у того на поясе.

Окунь, помедлив, взял трубку, но, соединившись, не произнес ни слова. Отключив мобильник, повернулся к бригадиру:

— Промолчали. Но дыхание чье-то было слышно.

Гангут опять потянулся за своей трубкой, позвонил Пионеру, но сотовик этого братка оказался отключен.

И тут послышался звук подъезжающей машины. Оба балаковца бросились к окну.

— «Паджеро» Куцего, — шепотом произнес Гангут.

— Не высовывайся, — тоже очень тихо молвил Окунь. — Посмотрим, как он себя поведет.

А повел себя Куцый очень настороженно, так, будто ожидал засады: перед входом на территорию дачи вытащил пистолет, сначала пошел очень медленно, то и дело оглядываясь, а потом стремительно кинулся в дом, где и наткнулся на труп Ряхи.

Браток вскрикнул, развернулся и хотел было выскочить во двор, но ему наперерез из темного угла сеней бросились Окунь и Гангут.

Последний скомандовал:

— Пушку на пол! Руки за голову!

Куцый рефлекторно подчинился. Пистолет выпал из его рук и глухо стукнулся о деревянный пол.

Бригадир обыскал своего боевика, но другого оружия не нашел. Окунь же, подобрав «макарова», теперь обнюхивал его ствол.

— Вы чего, братаны? — наконец подал голос Куцый, осторожно оглядываясь.

— Опусти руки и повернись ко мне. — Окунь сунул реквизированный пистолет себе в карман пиджака. — Ты зачем пушку при входе на хазу вытащил? Всегда такой осторожный?

Вопрос, очевидно, смутил боевика, но еще больше его смущал труп Ряхи, на манер мешка с картошкой сдвинутый Гангутом в угол прихожей, и Куцый хранил молчание.

Бригадир легонько двинул его кулаком под ребра:

— Ботало, что ли, проглотил? Тебя спрашивают — отвечай!

— Ну я, — осторожно подбирая слова, заговорил наконец браток, — на подъезде к хазе позвонил по мобильнику Ряхе, а тот не ответил. Я подумал, хрен его знает, чего он молчит. Ну и…

— Так это ты в трубку дышал? — перебил его Окунь.

— Я. — Куцый понемногу успокаивался.

— А чего звонил? — продолжал допытываться Советник.

— Ну, я немного задержался в пробке, еще в Москве. Думал, бригадир вперед меня приедет, — он кивнул в сторону Гангута, — и недоволен будет. Хотел узнать, приехал ли…

— Понятно, — кивнул Окунь, — а что насчет Ряхи думаешь? Кто его завалил? И где Пионер?

— Ничего не знаю, без булды. — Неожиданно для всех, включая, видимо, себя самого, Куцый перекрестился.

— Что скажешь? — Окунь повернулся к Гангуту.

Тот, скорчив недоуменную физиономию, пожал плечами.

Было видно, что Советник еще продолжает питать некие подозрения насчет Куцего, тем не менее он вернул боевику пистолет, задав при этом очередной вопрос:

— Тебе черный джип «БМВ» навстречу не попадался? На Минке или ближе к Арканово?

— Что-то не припомню. Вообще-то я за рулем по сторонам не зырю.

— Похвально. А гаишник тебя нигде не останавливал?

— Было дело. Недалеко от Арканово.

— Как он выглядел?

— Рыжеватый такой старлей. — Почувствовав, что удачно ответил на все вопросы, Куцый еще более приободрился.

Советник развернулся к Гангуту:

— Кто из родных у Ряхи остался?

— Жены и детей нет. Вроде мать с сестрой где-то в Сибири.

— Тогда лучше всего просто избавиться от трупа. Займись этим, Куцый. Потом не пропадай. Будь на связи. А мы с бригадиром в Москву возвращаемся. — Когда Гангут с Окунем уселись в машину, последний произнес: — А у Пионера-то есть и молодая жена, и дочка. Верно, Гангут?

Бригадир кивнул, ожидая услышать продолжение — что подразумевает под этими словами ближайший помощник Прохора? Однако тот надолго умолк, вроде бы сосредоточившись на процессе вождения серебристого «Мерседеса».

Гангут, который, конечно, испытал известное потрясение при виде своего убитого боевика, чувствовал вместе с тем и определенное удовлетворение. Смерть Ряхи фактически снимала все подозрения с его парней относительно похищения Финка.

Чтобы в этом окончательно удостовериться, он решился прервать молчание Советника:

— Выходит, мои пацаны ни при чем? Кассира не они из моего гаража выдернули?

— Выходит, что так, — как бы нехотя произнес Окунь, и бригадир довольно улыбнулся. — А с другой стороны, кто в таком случае это мог быть? Ты, когда Финка в свой гараж вез, слежку, случайно, за собой не видел?

Вопрос показался Гангуту нелепым и даже обидным:

— Если б засек хвост, неужели б не срезал его?

— Да, задачка, похоже, не для наших с тобой ай-кью. — Окунь испустил легкий вздох.

— Чего, чего? — встрепенулся Гангут.

— Это я так, про себя… не обращай внимания… Ну что ж, мы можем с тобой подвести некоторые промежуточные итоги. Ясно, что, кто бы ни извлек кассира из «ракушки», теперь тот у своих дружков.

— А может быть, как раз друганы Финка сейчас его и ищут? — чуть ли не впервые в жизни попытался возразить Советнику бригадир. — Наверняка это они мочканули Ряху, а Пионера взяли живым и сейчас пытают.

— Что твой Пионер в руках людей Финка — сомнений нет. Но о том, что похитил кассира с тайной хазы именно ты со своими братками, они наверняка узнали у самого Финка.

— Чего ж они тогда хотят? Зачем завалили Ряху? Из мести?

— Не думаю. Может, они и захотят со временем отомстить, но сейчас их действия продиктованы другими соображениями. Люди Финка — или сам Финк — почему-то очень торопятся.

— Так чего же они, блин, все-таки хотят?

— Узнать, кто тебе сдал Финка, естественно, — пожал плечами Окунь.

— Все равно я что-то не врубаюсь… Эти пацаны Финка в таком разе должны были выйти на меня. Я ведь вел переговоры с «Центурионом».

— Они этого знать не могли. Они знали только, что вы пришли за Финком вчетвером — ты, Куцый, Ряха и Пионер. В принципе любой из вас мог быть в курсе — кто конкретно сдал кассира. Я попытаюсь тебе смоделировать ситуацию.

После этих слов Гангут в очередной раз с уважением посмотрел на Советника: его умные речи приводили бригадира в священный трепет.

— Кстати, я забыл тебя спросить, — спохватился Окунь, — Финк заезжал на эту аркановскую дачу?

— Угу. Он в таких случаях мне звонил и предупреждал, чтобы в ближайший день ее не занимали.

Окунь удовлетворенно кивнул.

— Так вот, когда Финка привели в чувство, он потребовал от своих людей, чтобы те выяснили, кто его сдал. Причем почему-то потребовал сделать это немедленно. Видимо, они сразу же направились к тебе, Куцему, Ряхе и Пионеру. По всем четырем адресам. На квартирах решили вас не брать — сложно. Посчитали, что проще где-нибудь в дороге. Но, — тут Окунь слегка улыбнулся, — ты слишком долго спал, а Куцый, видимо, возился со своей забарахлившей тачкой в слишком людном месте. Потому-то они сели на хвост Ряхе и Пионеру, выехавшим на хазу первыми. Дальнейшее — понятно. Скорее всего, Ряха попытался сопротивляться, и его просто застрелили, а Пионера увезли и сейчас выколачивают из парня нужные этим ребятам сведения.

Гангут покачал головой:

— И Пионер, и Ряха — пацаны тертые, хвост бы точно засекли.

— Людям Финка необязательно было светиться за ними всю дорогу, — назидательно пояснил Окунь. — Как только кассир понял, что твои боевички едут в сторону аркановской дачи, преследователи вышли из зоны прямой видимости. — После паузы он добавил: — Так или иначе, Финк — жив, и это уже хорошо. Где Финк, там и деньги.

— Я все хотел спросить тебя, Советник, а много этот самый Финк бабок с собой прихватил? — осторожно и даже немного смущенно осведомился Гангут, поскольку к финансовым делам группировки браткам не самого высокого уровня, вроде бригадиров, выказывать интерес было не принято. Но сейчас Советник являлся для него не просто членом балаковской верхушки, а подельником. Гангут, при всей своей недалекости, не мог не понимать, что Окунь, покрывая его тяжкий прокол, оказывается в таком же уязвимом положении, как и сам бригадир. Непоздоровится обоим, если Прохор обо всем об этом как-нибудь прокоцает.

Окунь ответил не сразу, потому как сам не знал, чем удалось поживиться Финку. Но сказать такое бригадиру, значит, уронить себя в его глазах, что в отношениях со всеми этими братками — просто недопустимо. Однако Советник хорошо знал, как главарь группировки вел дела с прошлым, погибшим в автокатастрофе, кассиром, и полагал, что в принципе суть отношений авторитета и нового хранителя общака вряд ли претерпела существенные изменения.

— Вообще-то главные деньги балаковской братвы недоступны Финку. — (Хотя хрен его знает, этого проходимца, подумал между тем Окунь). — Дело в том, что они лежат в офшорной зоне на специальных счетах. Принцип доступа к ним — двойной ключ. То есть деньги со счетов могут взять только Прохор и Финк вместе, но никак не по отдельности. — После паузы он добавил: — Хотя, в случае доказанной смерти одного из владельцев счета, другой владелец может забрать вклад из банка. Но для этого существует специальная юридическая процедура, и она — довольно сложная.

Гангута ответ Советника удивил:

— Для чего же тогда Финк всю эту лажу затеял?

— Дело в том, что у него находятся наличные деньги группировки. Сумма тоже не малая — порядка пяти миллионов долларов.

— Почему же Финк с ними не свалил? Так, чтобы с концами?

— А вот на данный вопрос мы ответа пока не знаем. Думается, что, когда мы найдем этот ответ, все вообще станет абсолютно ясным.

Между тем показались стоящие на обочине шоссе «Жигули» гаишника, который их остановил по дороге в Арканово.

Окунь тормознул.

— Пойду-ка я со старлеем побеседую.

— На фига?

— Наверняка он проверял документы у водителя черного джипа, который попался нам навстречу.

— Думаешь, старлей его фамилию запомнил?

— Обязательно запомнил. Или фамилию шофера или номер машины — уж больно тачка приметная. А у гаишников память — не только профессиональная, но и избирательная.

— И он тебе вот так все и расскажет?

— А это на что? — улыбнулся Окунь, вынимая из портмоне стодолларовую купюру. — Звякни пока Пионеру домой, узнай у его жены, не звонил ли он, а может, и вообще домой вернулся.

Звонок к Пионеру ничего особого не дал — у него дома вообще никто не взял трубку.

Вскоре появился Окунь. Бригадир прочитал на его лице, что переговоры с гаишником прошли успешно.

— Фамилию на правах старлей не запомнил, но номер джипа зафиксировал, — объявил Советник. Он залез в салон, и в его руках откуда ни возьмись появился ноутбук.

Прежде чем Окунь начал щелкать по клавиатуре, Гангут успел задать ему вопрос:

— А что с Куцым делать будем? Если мы ввяжемся в разборку с чужой братвой, нам лишний ствол не помешает.

— Подожди-ка… — Советник некоторое время сосредоточенно разглядывал экран, а потом недовольно покачал головой: — Нет, это имя мне ничего не говорит. Джип, видно, на чужого дядю записан. Возможно, это у людей Финка спецмашина — для всякого рода грязных делишек.

Он убрал ноутбук и хотел было включить двигатель, но рука его вдруг застыла в воздухе, и выражение лица стало совершенно отрешенным.

Потом Окунь растянул губы в усмешке, затем хмыкнул, а после расхохотался всерьез, в полную силу легких, почти навзрыд.

Гангут вытаращил на него глаза, а стоявший невдалеке гаишник, вздрогнув, обеспокоенно посмотрел в сторону серебристого «Мерседеса».

Окунь же все хохотал, и хохотал, и никак не мог остановиться, тогда бригадир, не выдержав, слегка постучал его по плечу:

— Да что с тобой, Советник?

Но тот еще долго потешался над какой-то своей мыслью в одиночестве и наконец озвучил ее, выдавив несколько фраз сквозь слегка поредевшие, но все еще продолжающиеся приступы смеха:

— Я все понял… Не Финк кинул Прохора, Финка самого кто-то кинул!..

 

11. Лейтенант Курский

— Здорово, Серега! — В кабинет ввалился неестественно веселый Костя Митин.

Курский приподнялся со стула и пожал старшему оперуполномоченному руку.

— Чего такой счастливый? Новую бабу подцепил?

— Новую еще нет, а старая уже ушла.

— Так ты радуешься наступившей свободе?

— Не скажи. Но есть другой повод для веселья.

— Поделись.

— Я с шефом пари заключил. Или, как он выразился, джентльменское соглашение. — Митин при этом ухмыльнулся. — Если я раскрою за три дня какое-то там убийство, то он мне зарплату повысит, не раскрою — пишу рапорт об отставке.

— Ну и дела! — искренне удивился Курский. — В первый раз слышу нечто подобное. В органах такое не практикуется. Как полковник тебя подвигнул на это соглашение?

— Сам не знаю… — развел руками старший лейтенант. — Запутал он меня как-то в осложнениях…

Курский задумчиво почесал гелевой ручкой лоб и сделал совершенно неожиданный для Митина вывод:

— Уважает он, выходит, тебя, Костя.

— Окстись, Серега, — хохотнул Митин, — да полковник меня в девальвированный грош не ставит!

— Он тебя не ценит по службе, — пояснил лейтенант, — но уважает как личность. Полковник уверен, что ты — человек слова и условия пари выполнишь. Я не знаю ни одного человека, можно сказать, в мире, с кем бы Сбитнев пошел на такое соглашение. Он ведь не доверяет вообще никому. — Курский действительно полагал, что в безнадежной с виду попытке избавиться от Митина полковник сделал недурной ход: он сделал ставку на присущую старшему лейтенанту порядочность и, похоже, не прогадал.

— Но Сбитнев, между прочим, наш разговор на диктофон записал…

— Не важно, записал или нет, — отмахнулся Курский. — Этот разговор — не компромат. И заставить написать рапорт об отставке с помощью такой вот аудиозаписи невозможно никого. Кроме тебя, конечно. Ощутил теперь степень уважения к тебе полковника Сбитнева?

— Ощутил, — ответил Митин достаточно унылым тоном. Элемент игры из возникшей ситуации выветрился, и осталась одна голая проблема, которую надо было как-то решать. — Кстати, об этом убийстве… Ты что-нибудь слышал о жмуре в багажнике?

— Кто же о нем в управлении не слышал? Полковнику не удалось на этот раз засекретить дело, как обычно, — осторожно ответил Курский. Он еще толком не определился, какую линию ему избрать в отношениях с Митиным в свете полученных от начальника РУВД инструкций. А тут еще и это «джентльменское соглашение»…

Сергей не считал себя таким уж законченным циником и карьеристом, чтобы досконально, от и до, применять предписания Сбитнева применительно к Косте Митину. То есть самым натуральным образом подставлять своего приятеля. Тем более что старший лейтенант Митин — единственный человек во всем Малининском РУВД, который относился к Сергею Курскому по-дружески. С остальными сотрудниками управления отношения у лейтенанта не сложились.

И виноват в этом был как раз полковник Сбитнев. Он не скрывал своей служебной симпатии к молодому лейтенанту и публично выказывал ее чуть ли не на каждой оперативке в противовес выраженной неприязни или холодности в отношениях с другими милиционерами, считая одних — жуликами, других — недотепами, как, например, Митина. Курский полагал, что полковник во многом прав, но все же не до такой крайней степени. Сергей пытался наладить отношения с сослуживцами, но всюду наталкивался на афронт. Исключение составлял все тот же Костя Митин…

С другой стороны, Курский понимал и «правду» Сбитнева. Сергей тоже считал, что Митину в органах делать нечего. Он только путается у всех под ногами и создает проблемы вместо того, чтобы решать их.

К тому же старший оперуполномоченный Митин самим фактом своего существования действительно задерживал карьерный рост Сергея. Аскет в быту — Курский не пил, не курил и был неприхотлив в еде, — он тем не менее считал успешную карьеру и финансовый достаток основными элементами бытия. Они помогали ему ощущать себя как самодостаточную, полноценную личность.

Еще одним важным компонентом такого самоощущения являлся для Курского успех у женщин. Не слишком удачливый в этом плане, лейтенант испытывал к Косте Митину острую зависть. Кроме привлекательной внешности — высокий рост, симпатичные черты лица, открытая добродушная улыбка, то и дело играющая в его живых глазах, — старший товарищ Сергея обладал и особым, бесшабашным обаянием, на манер сказочных Ивана-дурака или Емели. Видимо, женщины в нем ценили именно этот дар, что позволяло Митину свободно находить себе весьма эффектных подруг, чуть ли не фотомоделей, и столь же свободно расставаться с ними. За те полтора года, что Сергей был знаком с Костей, у старшего лейтенанта сменилось четыре девушки, одна колоритнее другой. Особенно хороша была последняя, Рая… А Митин между тем только что совершенно спокойно заявил, что расстался с ней!

— А тебе известно, Серега, что ты назначен помогать мне в розыске? — услышал он вопрос Кости.

— Известно. — Ему надо вести себя осторожно и с полковником, и со старшим лейтенантом, не особо раскрываться, только по необходимости, решил наконец Курский терзавшую его проблему. — Мне об этом сообщил Сбитнев, когда я был на дознании вместе с дежурной бригадой.

— Вот как! — оживился Митин. — И что тебе удалось разузнать? Я слышал, подозреваемый в убийстве задержан. Ты его успел допросить?

— Да, задал несколько вопросов, — взвешивая каждое слово, отозвался Курский. — Хорошо бы и тебе с ним побеседовать. Он сейчас в четвертой комнате сидит, составляет вместе с нашим художником композиционные портреты всех пассажиров, которых вчера перевозил на своих «Жигулях».

— Зачем эти портреты? — изумился Митин. — Он разве утверждает, что кто-то случайно забыл покойника в его багажнике? Будто какой-нибудь баул с китайскими шмотками?

— Дело в том, — нехотя пояснил Курский, в своем двусмысленном положении боявшийся сказать лишнюю фразу, но считавший себя обязанным прояснить Косте ситуацию, в которую тот попал, — что Сбитнев не считает задержанного по фамилии Козлов причастным к убийству. Этот Козлов — старый приятель нашего полковника, к тому же он — бывший командир народной дружины. А человек с такой биографией не может быть преступником в принципе, — с улыбкой заключил Сергей.

— Ясно. — Митин понимающе кивнул. — А труп ты видел?

— Видел.

— Личность его установили?

— Пока нет. В файлах министерства не имеется ни его фото, ни его пальчиков. Документы, удостоверяющие личность, отсутствуют.

— Весело, ничего не скажешь. Ну, пойду побеседую с нашим доблестным дружинником.

За Митиным захлопнулась дверь, а Сергей Курский погрузился в размышления.

Лейтенант не сомневался, что он — самый толковый сыскарь в Малининском РУВД, несмотря на молодость и весьма небольшой служебный опыт, и в этом смысле разделял мнение полковника Сбитнева. Но все-таки они не были родственными душами в полной мере.

Их объединяло прежде всего стремление раскрывать преступления, по сути, любой ценой, не слишком оглядываясь на должностные инструкции и уголовно-процессуальный кодекс. Но мотивации они при этом имели разные.

Сбитневу важно было выявить и наказать преступников. Он ненавидел их всей своей незаурядной и страстной натурой. Полковник был полностью, абсолютно бескорыстен и не связывал результат собственного труда с карьерным ростом или материальными благами. Если преступник посажен за решетку, а еще лучше — ликвидирован, это само по себе являлось для него вознаграждением.

Сергея Курского всерьез интересовали лишь сложные нераскрытые преступления, они являлись для него задачами, которые необходимо решить, тайнами, которые нужно разгадать. Лейтенанту доставлял удовольствие и сам процесс расследования, но особенно — доведение его до логического конца, раскрытие криминального деяния. Судьба же разоблаченных и посаженных за решетку преступников не интересовала его совершенно. Он вообще относился к ним без особого негатива, почти как к партнерам по игре в преферанс. Те играют на своих картах, Сергей — на своих. А вместе все они вроде как делают одно общее дело. Ведь без преступников не было бы и самого преступления — и жизнь для Курского потеряла бы свой основной смысл.

Кроме того, в отличие от Сбитнева он полагал, что результат его служебной деятельности должен быть оплачен соответствующим образом. Тот факт, что все опера получают практически равную зарплату вне зависимости от своих достижений, его серьезно раздражал.

Сергей сосредоточился на анализе своей недавней беседы с задержанным. Его чрезвычайно удивило, насколько уверенно держался этот Козлов, — слишком уж нехарактерно для человека, в машине которого обнаружен труп. Возможно, он действительно ни в чем не виноват, но даже невиновные люди в подобных случаях совершенно теряются. Поведению подозреваемого Курский подобрал единственное объяснение — начальник РУВД оказался его знакомым и после допроса Козлова нашел для него несколько подходящих к случаю, успокаивающих слов.

Курский задался вопросом: почему вдруг Сбитнев вот так сразу, без видимых колебаний, принял версию задержанного, встал на его сторону. Неужели только по причине давнего знакомства?

Не похоже, однако, на полковника. Скорее всего, он, как обычно, полагается на свою интуицию.

Сергей не отрицал, что начальник РУВД обладает особым чутьем — он ощущает почище любого детектора лжи, когда допрашиваемый попросту врет. Видимо, Козлов на все вопросы ответил откровенно и точно.

Но лейтенант не слишком-то полагался на чью-либо интуицию, включая свою собственную, да и на психологию тоже. Он был уверен, что хорошо владеющий своими нервами человек способен обмануть кого угодно — любого психоаналитика и самый что ни на есть навороченный полиграф. Курский предпочитал иметь дело с голыми фактами. А факт имелся только один — причем во всех смыслах слова убийственный: в багажнике машины гражданина Козлова обнаружен труп человека со следами насильственной смерти, а значит, брать в разработку следовало прежде всего давнего дружка начальника Малининского РУВД.

Лейтенант направился в кабинет полковника Сбитнева.

— Какие проблемы, Серега? — осведомился тот.

— Я хотел бы провести обыск в квартире задержанного и его гараже, — твердо заявил Курский. — Как выяснилось, у него есть бокс в бывшем гаражном кооперативе.

— А чего ты от меня-то хочешь? — слегка поморщился Сбитнев.

— Санкцию.

— Это, как ты должен понимать, не в моей компетенции. Я — не суд и не прокуратура.

— Мне нужна от вас моральная санкция.

Полковник от души рассмеялся.

— Это новое слово в процессуальной практике! Нет уж, за свою незаконную инициативу отвечай сам, если залетишь.

— Вы думаете, что обыск ничего не даст?

— Может, что и даст, но к данному преступлению не относящееся. Только время зря потеряем.

— Но в таких случаях обыск у задержанного проводится дома просто автоматически!

— Это верно, но здесь случай нетипичный.

— Почему вы так уверены в невиновности Козлова? — не выдержал все-таки Сергей и задал особо мучавший его вопрос.

— Я видел Павла Козлова сразу после его задержания, — охотно пояснил Сбитнев, — он был совершенно потрясен. Козлов — не народный артист, такое сыграть обычному человеку просто не под силу.

— Тогда, скорее всего, его кто-то подставил?

— Возможно, хотя и непонятно, с какой целью. Так или иначе, ты поройся в окружении Козлова, особенно по месту жительства. С участковым поговори. Это капитан Рогов, он лет пятнадцать на том месте работает. А обыск… — Сбитнев вздохнул. — Криминалисты ведь все вверх дном перевернут… А человек и так пострадал… А он, между прочим, был ударником коммунистического труда… Ну, ладно, ты проведи не обыск, а осмотр… Сам, без криминалистов, и поаккуратней.

«Ишь, расчувствовался старик, вспомнил свою коммунистическую молодость. Вот откуда такая сверхъестественная чуткость к задержанному», — подумал Курский, выходя из кабинета своего начальника.

А обыск в резиденции гражданина Козлова Сергей, конечно, все равно проведет по полной программе.

 

12. Пионер

Он стал выходить из охватившего его ступора, лишь когда черный джип «БМВ» покинул окрестности Арканово и покатил в сторону Минского шоссе.

Пионеру не надели наручники и не залепили скотчем рот, но приставленный к его боку пистолет с глушаком и без того сковывал все тело балаковца.

Оружие было в руке черноволосого малого с азиатской внешностью, довольно хлипкого, особенно по сравнению с массивным Пионером, телосложения. Тот сидел справа от балаковца и изредка бросал угрожающие слова, странным образом коверкая их — типа «Сидьи тьихо, замочью!» Именно этот косоглазый завалил Ряху, что произвело на Пионера куда большее впечатление, нежели все его словесные угрозы.

Слева от него находился тоже какой-то нацмен. Он был примерно одной комплекции с Пионером, но в отличие от своего плюгавого подельника ни разу не раскрыл рта.

На передних местах джипа сидели вроде бы двое русских. Так, во всяком случае, показалось Пионеру. Тот, что находился рядом с водилой, время от времени поворачивал назад свое лицо со сбитым набок боксерским носом и бросал на балаковца внимательные и задумчивые взгляды — как будто соображая, что с этим братаном теперь делать.

До Пионера достаточно быстро дошло, что все происшедшее связано с вчерашним похищением Финка. Больше просто других вариантов не было. Но почему все же завалили другана Ряху и повязали его, Пионера? Все вопросы по поводу кассира эти азиаты должны задавать Гангуту — он приказал взять Финка, у него сейчас кассир и находится.

А бригадир, между прочим, должен уже давно подъехать вместе с тем гребаным Финком к аркановской хазе, но отчего-то задерживался. Пионер хотел было взглянуть на часы, но, ощутив, как вжался в его бок ствол пистолета, отказался от этой затеи.

Может ли его кто-нибудь выручить? Тот же Гангут, к примеру? Братила он, конечно, надежный — Пионер его знает много лет. Еще, помнится, вместе коммерческие ларьки трясли.

Он стал чаще посматривать на дорогу сквозь тонированные стекла джипа, но светло-серой «БМВ» бригадира навстречу не попадалось. Вместо нее в сторону Арканово пролетел серебристый «мерс», но, кто находился в его салоне, разглядеть было невозможно все из-за тех же тонированных стекол, но уже «мерседесовских».

Да и как, в натуре, ему Гангут может помочь? Ну, обнаружит бригадир на хазе труп Ряхи, а дальше что? Он ведь никак не сможет определить, где сейчас находится Пионер. Позвонить ему, что ли, машинально подумал балаковец, но, скосив глаза, обнаружил, что и мобильника-то на поясе нет. Тяжесть своей пушки в кармане спортивной курточки балаковец тоже не ощущал. Все забрали, гады!

Осознав наконец, что спасти его никто не в состоянии, Пионер начал задумываться о собственных возможностях. Что у него имеется предложить узкоглазой братве в обмен на свою жизнь? Ведь азиаты наверняка хотят у него что-то выведать. А знает он, между прочим, совсем немного, зря его только повязали.

Он косоглазым может сказать только одно — Финк у Гангута. Вот и все. Но, возможно, и этого им достаточно? Тогда не стоит более мучиться.

Пионер уже хотел было вступить со своими молчаливыми похитителями в контакт, но вдруг в его голове шевельнулась мысль, что вот так, запросто, сдавать не сделавшего ему ничего дурного Гангута выглядело западло. Этому требовалось найти какое-то оправдание.

Пионер попытался припомнить хоть что-нибудь способное возбудить в его душе святое чувство праведной мести к бригадиру. Нужный повод долго не находился, но наконец балаковцу пришла на ум подходящая отмазка, которая позволяла ощущать себя, сдавая Гангута, более комфортно.

Он вдруг осознал, что бригадир его смертельно обидел. Обидел тем, что назначил своим заместителем в бригаде не Пионера, а Куцего, этого сопливого в общем-то пацана, который и в балаковской братве-то появился всего как лет пять назад. Ну ладно бы сделал замом Ряху — это старый, проверенный кадр, вместе в девяностых годах торгашей доили, — а то Куцый!

Нет, такого Гангуту Пионер не простит.

— Братаны, — тихо сказал он, — вам чего от меня надо?

— Не бьизди! — злобно прошипел нерусский мозгляк с пушкой, в очередной раз ткнув ее балаковцу в бок.

Пионеру пришлось заткнуться, и он снова стал наблюдать за дорогой.

Тоскливым взором окидывая мелькавшие за стеклами джипа пейзажи, балаковец неожиданно для себя стал лелеять надежду, что его сможет выручить гаишник, который остановил Пионера по дороге в Арканово, нагрев на стольник. Скажи ему кто еще сегодня утром, что он будет через пару часов молиться на этого жадного мусора, балаковец вырвал бы у того болтуна поганое ботало. Но вот она, блин, судьба как повернулась!

Пионер уже с нетерпением стал вглядываться вдаль, прикидывая, как следует себя вести, чтобы без риска для собственной жизни привлечь внимание мента, когда тот остановит джип. А что он тормознет тачку — Пионер не сомневался: такие дорогие машины в столь отдаленных местах не частые гости, и гаишники в подобных случаях никогда не упускают возможности поживиться.

Пионеру почему-то совершенно не приходило в голову, что этот джип мздоимец-гаишник, скорее всего, уже останавливал по дороге в Арканово, и повторить еще раз подобную процедуру он не посмеет. Потому-то балаковец продолжал внимательно сканировать местность.

Вот слева по курсу — небольшая ложбина, потом пойдет березняк. Все так и есть.

А у гаишника, между прочим, был АКСУ на плече… И в машине сидел его напарник, тоже с «калашом»…

Справа пруд. Все правильно. И за следующим поворотом должны стоять «Жигули» дорожно-постовой службы…

— Твое погоняло вроде как Пионер?

Балаковец вздрогнул. К нему обращался сидевший рядом с водилой мужик с боксерским носом. Кажется, он был за бугра в группе.

— Угу, — настороженно отозвался Пионер.

— Так вот, чтоб ты знал, братан, если тебе собственная жизнь по фигу. Твои жена и дочка находятся у нас. Будешь шалить — не только сам сдохнешь в страшных муках, но и твои родственнички тоже.

Не сказать, чтобы эта угроза произвела на Пионера какое-то особое впечатление. Балаковцу как раз была дорога именно собственная жизнь. Жена и дочка ему, конечно, тоже небезразличны, но в случае чего без них можно и обойтись.

Ага, вот они, дэпээсовские «Жигули»!

Но что такое? Рядом с гаишной тачкой стоит малиновый «Паджеро». Блин, да это же джип Куцего! Вот клево! Его мусора тоже по дороге на хазу остановили!

Он не сразу сообразил, что радоваться здесь нечему, поскольку гаишники, занятые вымогательством бабок у Куцего, могут оставить без внимания джип «БМВ».

Так оно и произошло.

Тогда, скрипнув зубами, Пионер глухо произнес:

— Я знаю, где находится этот ваш Финк.

Косоглазый дохляк со стволом снова злобно засвистел:

— Загьохни, сьюка! Тебья не спьяшивают!

— Погоди, Ян, — раздался голос боксера. — Ты говоришь, братан, что знаешь, где Финк? Так где же он?

— У Гангута, бригадира моего, — уже решив колоться от и до, твердо сказал балаковец и, услышав общий недоверчивый смешок, быстро добавил: — Могу место показать.

Бугор, однако, отвернулся и стал молча наблюдать за дорогой, повергнув Пионера в совершенное недоумение.

— Смотри, вон там, справа, просека, — вдруг обратился боксер к водиле. — Сверни-ка на нее.

— Хурьял сказьял достьявить к немью, — вмешался плюгавый азиат, которого назвали Яном.

— Хуралу нужен только результат, — лениво возразил бугор, — а клиент уже созрел. Чего мы с ним будем по всей области таскаться.

Ян промолчал, и джип свернул направо, на лесную просеку.

И тут Пионер совершенно ясно ощутил, что его везут убивать, и он заложил Гангута не просто зазря, а тем самым ускорив собственную погибель. Конечно, мочканули бы его в любом разе, иначе не называли бы эти душегубы друг друга по именам в присутствии Пионера, но теперь он окончательно понял, что помощи ждать неоткуда, а уйти можно только сейчас, в лесу. Иначе Пионер в этом лесу и останется. Навеки.

Но как уйти?

Он взглянул в окно и увидел синее-синее безоблачное августовское небо, яркий, сочный цвет которого не слишком замутняли даже тонированные стекла джипа. Как-то совсем по-новому, ласково и нежно, и в то же время грустно, светило солнце, и так же грустно покачивали своими верхушками невысокие березы, словно скорбя о его таком раннем уходе из жизни.

Перед внутренним взором балаковца вдруг возникла сцена из какого-то американского боевика, где мужик в ковбойской шляпе и со стволом за поясом говорил: мол, у каждого человека перед его скорой неизбежной смертью проходит перед глазами прошедшая жизнь, ее самые звездные часы. И Пионеру тут же захотелось припомнить, что же такого хорошего у него в этой жизни было.

Ему, между прочим, уже приходилось как-то напрягать мозги по тому же поводу. Когда-то, в глубокой молодости, сидели они с друганами на травке, потягивали пивко и стали вдруг вспоминать, что у кого в жизни было самого что ни на есть клевого. А Пионер (в ту пору еще просто Вован) возьми, да и скажи, что больше всего ему понравилось в пионерском лагере.

Все расхохотались, и с тех пор Вована так и стали кликать — Пионер.

А он тогда совсем не шутил. Ему действительно нравилось в пионерлагере, и особенно Вова любил обеденный компот. Мальчик пил его долго, с наслаждением, смаковал каждый глоток, но одного стакана никогда не хватало. И Вова стал задумываться — как бы ему поиметь еще хотя бы по одной порции в день?

И он решился пойти на кухню. Но на раздаче была очень грубая тетя, которая его просьбу о добавке с презрением отвергла. И Вова потом долго плакал на скамейке в густых кустах сирени, куда по вечерам старший пионервожатый приводил девчонок из первого отряда, но мальчик тогда еще не знал — зачем.

А когда высохли его горькие слезы, он разыскал одного пацанчика помельче габаритами — вроде этого Яна — из их же четвертого отряда и сказал ему, что с завтрашнего дня тот будет отдавать Вове свой обеденный компот.

Пацанчик что-то вякнул супротив и тут же получил в зубы — уже тогда у Вована были крепкие кулаки.

На следующий день пацанчик вдруг за обедом разрыдался. Все стали его спрашивать — что да как, но он не раскололся, а после обеда оставил Вове свой компот.

Так с той поры и повелось. У Вована стало много компота, а потом — еще больше баксов. Надо было только время от времени давать кому надо в зубы кулаком.

— А кто сдал Финка Гангуту? — спросил вдруг боксер, а джип между тем продолжал углубляться в лес по богатой колдобинами грунтовке.

Но хрен теперь Пионер чего ему скажет! Будет тянуть до последнего. И он никак не отреагировал на заданный вопрос.

— Чего молчишь!? — повысил голос бугор, и тут же впервые забакланил амбал, сидевший слева от балаковца.

— Яйки отрезать? — можно сказать, вежливо спросил он, легонько ткнув в пах пленника лезвие обоюдоострой финки.

Этот вопрос напомнил Пионеру еще один фильм — только уже старый, советский. Там продавец из магазина с такой же вежливой, даже угодливой интонацией спрашивал покупателя: «Колбаски порезать?» Странно, что в те времена в магазинах резали колбасу…

— Я срать хочу, — гордо объявил он в ответ, и все присутствующие почти сразу же ощутили, что пленник не врет.

— Потом, — помахав ладонью у носа и скроив страдальческую гримасу, воспротивился бугор.

— Да пьюсть идьот, — неожиданно поддержал балаковца Ян, видимо пострадав более других от газовой атаки. — Ето он с перепьюгу.

— Тогда держи его на мушке, — распорядился бугор.

Ян выбрался из машины и скомандовал Пионеру:

— Выходьи, засьянец!

Балаковец вылез из салона и стал неспешно оглядываться по сторонам.

— Ну, фьюли стоишь! — взвизгнул косоглазый гаденыш.

— А чего, прямо на дороге, что ли? — недовольно буркнул Пионер.

— Идьи под беёзу. — Ян махнул пистолетом в сторону стоявшего чуть на отшибе от лесного массива одинокого деревца.

Балаковец прикинул: от березы до леса он доберется в два прыжка, но за это время можно схлопотать не одну пулю в спину. Чем-то в момент рывка надо отвлечь азиата. Остальные боевики тоже выбрались из джипа на свежий воздух, но, поскольку в руках ни у кого из них стволов не оказалось, прямой угрозы его жизни эти мужики не представляли.

Пионер глубоко вздохнул, еще раз взглянул на синее-синее небо и, стянув штаны, уселся под березой.

Позывы он действительно чувствовал, да и мандраж давал о себе знать, и вскоре под ним образовалась уже солидная горка полновесного дерьма.

Наклонив голову набок и вниз, балаковец пристально разглядывал ее, поскольку ему вдруг пришло в голову: вот это дерьмо — может быть, самое ценнное, что у него осталось в жизни.

Оценив позицию плюгавого Яна — тот с пистолетом в руках располагался в двух шагах за его спиной, — Пионер погрузил левую ладонь в свои испражнения и резким кистевым броском, на манер знаменитого когда-то хоккеиста Фирсова, отправил всю кучу дерьма прямо в физию ошалевшего азиата.

Другой рукой мгновенно натянув штаны — вот оно, преимущество спортивного костюма перед обычным! — Пионер ринулся в лес и, ломая кусты и даже подсохшие стволы деревьев, помчался по направлению к дороге. Там, если повезет, он перехватит попутку, к тому же недалеко отсюда расположились гаишные «Жигули».

Выстрелов сзади он не слышал, что, впрочем, понятно — пистолет у Яна был с глушителем, но, уже когда показалась шоссейка, Пионер отчетливо ощутил, как у его уха просвистела пуля.

Он, как пришпоренный, выскочил на дорогу и тут же был сбит мчавшейся куда-то по своим делам машиной, которая, не останавливаясь, быстро скрылась за поворотом.

Пионер лежал навзничь в придорожной пыли. Он еще успел увидеть склонившееся над ним, измазанное его дерьмом азиатское лицо, почувствовать специфический, но показавшийся таким пленительным запах и услышать прощальное, надгробное слово плюгавого Яна: «Подьох, говньюк».

 

13. Полковник Сбитнев

Полковник не любил даже в душе признавать свои ошибки, но сейчас, остыв после утренней суеты в собственных мыслях, связанной с неординарным криминальным событием, Сбитнев решил задаться вопросом — а правильно ли он поступил в этой не совсем обычной ситуации? Ведь главное все-таки в данном деле разоблачить и наказать неведомого преступника, а не избавиться от нерадивого Митина.

Точно ли он расставил акценты? Не попутал ли фазы? Не сбил ли с толку смышленого лейтенанта Курского своей установкой? Что он втянул парня в двойную и не слишком чистоплотную игру, его не волновало — работа мента не для интеллигентов-нытиков. Но полковник боялся, что здесь может сработать негативный эффект погони за двумя зайцами.

В своих размышлениях он исходил из следующей схемы преступления: убийство произошло случайно, и убийца, чтобы поскорее избавиться от трупа, использовал самое удобное место, что имелось под рукой, — багажник «Жигулей» Козлова. Потому, как полагал полковник, объектом повышенного оперативного внимания должен быть не столько сам задержанный, сколько его автомобиль.

Конечно, и Козлова следовало проверить всерьез, что при необходимости и будет сделано, но полковник привык полагаться на собственную интуицию и свое хорошее знание людской психологии. Паша Козлов — не убийца и ничего не знал о трупе в багажнике своих «Жигулей». Сбитнев готов был поклясться, что Паша незнаком с убитым. Но, если полковник и ошибается, то никуда этот Козлов не денется. А сейчас распыляться не стоило, надо хорошенько пошарить вокруг автомобиля.

На проверку вчерашних маршрутов «Жигулей» он пошлет Митина. Здесь прорыв в расследовании вероятен менее всего, хотя полностью и не исключен. Ведь судмедэксперт утверждает, что неизвестный мужчина умер ночью, но смертельный удар мог получить и ранее. То есть в принципе будущий труп мог оказаться в «Жигулях» когда угодно, начиная с того момента, как Паша Козлов в последний раз захлопнул крышку багажника.

В общем, пусть Митин покопается на этом не слишком перспективном направлении, а если что найдет, то, значит, не такой он все-таки болван, пускай и дальше в Малининском РУВД служит, как умеет.

А Курский должен покрутиться вокруг стоянки «Жигулей» Козлова. Криминальное событие случилось, скорее всего, прошедшей ночью. Должны же остаться хоть какие-то следы.

Версия, будто Козлова подставили, выдвинутая лейтенантом, казалась Сбитневу маловероятной. Подставляют обычно фигуру, и без того представляющую интерес для правоохранительных органов. Но пенсионер Павел Семенович Козлов — личность абсолютно некриминальная. Много ли добьешься такой подставой? Если только преступник хочет время выиграть… Кроме того, в случае подставы Козлов должен был хоть кого-то подозревать, у него же нет решительно никаких объяснений происшедшему.

Пусть, однако, Курский разрабатывает свою версию — чем черт не шутит, может, что и выгорит. Тем более — в этом случае ему придется основательно проверить круг знакомств задержанного, что все равно надо будет сделать.

Сбитнев вышел из своего кабинета и направился в комнату, где сейчас находился Козлов. С ним работал специалист по составлению композиционных портретов. Здесь же оказался и Митин.

— Ну, как успехи? — бодро спросил полковник, ни к кому конкретно не обращаясь.

Инициативу ответа взял на себя составитель фотороботов:

— Четыре фигуранта готовы. — Он протянул полковнику несколько компьютерных распечаток. — Внешность остальных двух гражданину Козлову восстановить в памяти не удалось.

Сбитнев бросил вопросительный взгляд на Павла Семеновича, тот в ответ виновато развел руками.

Полковник приступил к просмотру фотороботов и почти сразу же воскликнул:

— О-о! Да ведь это же сама Александра Ликина! Наша главная малининская достопримечательность! Так?

Он покрутил распечатку перед носом Митина, но тот только пожал плечами — общественная жизнь города его мало интересовала.

Зато подтвердил догадку Сбитнева составитель портретов:

— Верно, товарищ полковник. Я ее фото как-то в нашей газете «Малининские зори» видел. Правда, это было очень давно.

— Но такую не скоро забудешь, а? — подмигнул Сбитнев дизайнеру, и тот вдруг покраснел. — Где ты ее подцепил? — повернулся полковник к Козлову.

Но задержанный ответить не успел, поскольку в комнату вошел Курский, и Сбитнев протянул распечатку с Александрой Ликиной лейтенанту.

— Красивая девушка получилась. — Сергей вынес вердикт, едва взглянув на фоторобот.

— «Получилась»! — недовольно буркнул полковник, выхватывая распечатку из рук лейтенанта. — Видел бы ты ее в жизни! Ведь это гордость всего Малинина! Звезда столичной театральной сцены! — Он ненадолго замолк и продолжил, снизив тон: — Только девушка куда-то подевалась в последнее время. Что-то ничего о ней не слышно уже года три, а то и все четыре. — Николай Ильич вновь повернулся к Козлову: — Так, где она тебя поймала?

— Это я ее поймал, — прояснил ситуацию задержанный. — Я только выехал из своего двора, смотрю — Саша идет. Я остановился и предложил ее подвезти. Когда-то она у нас, в старых домах, жила. Потом переехала в новые, красные, дома. Ей там квартира по наследству от умершего отца осталась. Мы с ним приятели, между прочим, были.

— А в старой квартире кто теперь живет? — поинтересовался полковник.

— Ее брат по матери. А мать с отчимом померли.

— И что она могла делать в старых кварталах? Навещала своего брата?

— Может быть, — пожал плечами Павел Семенович. — Я ее подхватил на выезде из старых кварталов. Она вообще-то могла быть где угодно.

— Ты ее, значит, не спрашивал: мол, какими судьбами?..

— Нет, я спросил, куда ее подвезти.

— Ну и куда же?

— Оказалось, на ее квартиру, в красные дома.

— А когда ты в последний раз видел Сашу в старых кварталах? Или вообще где-нибудь?

Козлов задумался.

— Да, пожалуй, и припомнить не могу — когда.

Сбитнев передал распечатку Митину и взял следующий фоторобот.

— Это что за тип? — спросил он у задержанного.

— Вроде тоже наш, малининский. Я, когда Сашеньку высадил, в Москву решил ехать. Здесь-то, у нас, немного заработаешь. А этот гражданин как раз вышел из подъезда и руку поднял. Повезло нам обоим — он тоже в столицу собрался.

— О чем вы с ним по дороге говорили?

— О поэзии.

— Вот как? — искренне удивился полковник. — Может, ты стишки любимых поэтов в особую тетрадочку, разукрашенную розочками, записываешь?

Козлов почти обиделся:

— Я — потомственный пролетарий. Мне всякая там лирика ни к чему. Это он мне свои стихи читал. Вернее, частушки.

— Ну и как? Понравились? — равнодушно осведомился начальник РУВД.

— Ничего так. Правда, все они — матерные.

— Где ты его высадил?

— У метро «Баррикадная».

Полковник взял следующую распечатку.

— А этот мордатый откуда? Тоже из Малинина?

— Нет, он остановил меня на Тверской, а отвез я его на Ленинский. Могу подъезд показать, куда он вошел.

У Сбитнева остался последний фоторобот.

— Похоже, старик какой-то.

— Да, — подтвердил задержанный, — еврейской национальности.

— С чего ты взял?

— Ну, — замялся Козлов, — по всему видать.

— Мало заплатил, что ли?

— У него шахматная доска с собой была.

Полковник усмехнулся, но комментировать ответ бывшего командира ДНД не стал.

— Ты говорил мне, что подвозил шестерых. Отчего двоих не запомнил?

— Черные они, — пояснил Павел Семенович. — Черные, азера там всякие, для меня все на одно лицо. — И, решив предварить дальнейшие расспросы, он добавил: — Одного я привез с Курского вокзала на Черкизовский рынок, другого оттуда увез — опять-таки на Курский вокзал.

— А эти «черные» с вещами были?

— С сумками, они их в салоне держали. — И снова Козлов решил опередить следующий вопрос: — Все остальные были без громоздкого гаража. Я в багажник вообще не лазил. Но я об этом уже не раз говорил.

— А от машины в тот день отлучался? За сигаретами или перекусить?

— Нет, — уже с заметным раздражением ответил задержанный.

Сбитнев отдал последнюю распечатку Митину.

— Несколько экземпляров для криминалистов сделай. Пусть пороются в своих картотеках.

— Я уже порылся, товарищ полковник, — внезапно раздался голос Курского. В руках у него оказался листок бумаги: — Данные есть только на Куравлева Георгия Дмитрича, которого гражданин Козлов высадил на Ленинском проспекте. Он действительно там зарегистрирован. Не так давно Куравлев был условно осужден за нанесение легких телесных повреждений одному гражданину.

— Понятно, — кивнул Николай Ильич. — Ну, хорошо, работайте, ребята. Не буду вам мешать. — Он вышел из комнаты, незаметным жестом поманив за собой Курского. — С Митиным съезди только к Ликиной, — сказал полковник ему в коридоре. — И сразу же к Козлову, по месту жительства.

 

14. Окунь и Гангут

Выждав, когда Советник наконец отсмеется и заведет двигатель, Гангут спросил:

— А с чего ты взял, что Финка кинули?

— Это объясняет все, — решительно заявил Окунь, — и почему он не уехал с украденными деньгами, и почему дружки Финка так срочно ищут того, кто его сдал, и даже то, почему кассир просил тебя о встрече с Прохором. Финка кинули и сдали. Без вопросов.

Предположение Советника, подчеркивающее прокол бригадира, не вполне пришлось ему по вкусу.

— Я же говорил: Финк байду гнал о стрелке с Прохором, — досадливо возразил он. — Время оттягивал в надежде на помощь своих друганов. — И тут же Гангут нашел в логических построениях Окуня уязвимое звено: — Сдали-то Финка вчера, а он исчез две недели назад. Не стыкуется что-то.

Советник слегка нахмурился.

— Возможно, кассир не сразу раскололся. Понадобилось время, чтобы наличку балаковского общака из него вытрясти. Может, Финк — уже отработанный материал. Но, так или иначе, бабок у кассира теперь нет. Это очевидно.

Гангут, оставшись при своем мнении, после паузы спросил:

— Как считаешь, что с Пионером? Пацана-то надо выручать.

Окунь задумался и, видимо, на какой-то момент потерял контроль над дорогой. Он не успел вовремя затормозить, и неожиданно выскочивший из леса на шоссе человек был сбит с ног правым крылом «Мерседеса». Но и теперь Советник нажал не на тормоза, а на газ.

Гангут обернулся и обеспокоенно произнес:

— Мужик вроде, в штанах…. Тормозни, ему, наверно, помощь нужна. В случае чего до больнички довезем.

— Этому придурку помогать следовало при его жизни, — ответил Окунь, не снижая скорости. — Видно, у него с мозгами были нелады — на дорогу выскочил так, будто за ним волки гнались.

Бригадир промолчал. Советник же, почувствовав, что тот недоволен его действиями, решил аргументировать их более обстоятельно:

— Мы только что гаишников проехали. Если б мы с тем чокнутым мужиком стали возиться, любой проезжающий мимо шофер мог им стукнуть. И тогда бы нас неизбежно повязали. Мы бы, конечно, отмазались, но время точно бы потеряли. А нам ведь Пионера срочно спасать надо, верно?

Гангут медленно, словно нехотя, кивнул:

— Да, братана надо выручать.

— Ну вот, видишь! Пионер есть Пионер. Как говорится, друг, товарищ и брат. А кто тебе этот бросившийся сдуру под колеса лох?

Бригадир еще раз, уже определенней, кивнул и повторил вопрос, заданный им до инцидента со сбитым «лохом»:

— Так что сейчас происходит с Пионером? По твоим прикидкам?

— Вообще-то тебе уже должны были позвонить, — задумчиво произнес Советник.

— Кто? — удивился Гангут.

— Финк. Вернее, его люди.

— Зачем? — пожал плечами бригадир.

— Какую они могли получить информацию от Пионера? О том типе, что сдал Финка? — стал вслух рассуждать Окунь. — Твой братан им мог сказать только одно: Гангут зашел в охранное агентство «Центурион» и получил там нужные сведения. Для людей Финка это уже немало. Но им, конечно, захочется узнать больше. А больше можешь сообщить только ты.

— А чего ради я им буду что-то говорить?

— У них ведь — Пионер. А у Пионера — жена и дочка… — чуть ли не по слогам, ласково, как младенцу, объяснял ситуацию бригадиру Советник. — Улавливаешь?

— Улавливаю, — грустно кивнул Гангут.

И в тот же миг зачирикал мобильный бригадира.

Гангут взглянул на Окуня. Тот кивнул, остановил машину на обочине и пристроил ухо к сотовику бригадира так, чтобы слышать его собеседника.

— Мне нужен Гангут, — раздался суровый мужской голос.

— Зачем?

— Ты Гангут?

— Говори, чего надо.

— Мы имеем тебе кое-что предложить.

— Кто это «мы»?

— Неважно. Важно то, что твой пацан у нас. Пионер — знаешь такого?

— Ну…

— Он нам рассказал то, о чем мы его попросили. Тот же самый вопрос мы зададим тебе. Если ты на него ответишь точно так же, как Пионер, мы его отпустим. Если ответ будет иным, Пионеру — хана.

Бригадир посмотрел на Советника и, получив от него молчаливое согласие, обозначенное кивком, объявил:

— Давай свой вопрос.

— Он очень простой: кто сдал Финка? Имя!

Гангут вновь взглянул на Окуня, и тот прошептал ему в ухо:

— Пусть трубку возьмет Пионер. Про Ряху помалкивай.

— Вот что, братан, позови-ка к телефону Пионера.

— Он сейчас не может подойти. Мы ему дали успокоительное, и он отдыхает.

Советник тронул за плечо Гангута и шепнул:

— Пусть представится.

— Значит, так, братан, погоняло у тебя есть?

— Договоримся — скажу.

— Так не договоримся.

Настало молчание. Видимо, собеседник бригадира раздумывал или с кем-то консультировался.

— Канат — мое погоняло, — раздалось наконец в трубке. — Знаешь такого? Я — из братвы Хурала.

Бригадир тут же услышал шепот Окуня:

— Без Пионера — никаких переговоров.

— Слушай сюда, Канат. Перезвони, когда Пионер проснется. А пока нам базарить не об чем.

— И Гангут разъединился.

Советник опять достал свой ноутбук и, повозившись с ним с полминуты, объявил:

— Действительно есть Канат в братве Хурала. Слышал о Хурале?

— Это таджик, что ли. Он вроде бы наркотой промышляет.

— Точно.

— А ты думаешь, этот Канат себя в натуре обозначил? Может, туфту задвинул?

Окунь ответил не сразу. Завел мотор, разогнался до ста километров на спидометре. Лишь потом начал говорить. Медленно, обдумывая каждую фразу.

— Канат — бригадир Хурала. Очень похоже, что именно он тебе звонил. Дело в том, что ни одна московская группировка сейчас не будет вступать в открытый конфликт с балаковцами. Слишком рискованно — что бы там ни стояло на кону. Московские братки и без того имеют чересчур хорошие бабки. К тому же все они, в основном, работают почти легально, их офисы хорошо известны. Короче, московская братва слишком уязвима для ответных действий. Ни один столичный авторитет не станет рисковать своим солидным, устоявшимся бизнесом и подставлять лоб под пулю киллера ради будущей, а значит, проблематичной выгоды.

— А почему же Хурал может так рисковать? Почему его бригадир себя перед нами раскрывает?

— Канат считает, что произведет на нас впечатление именем Хурала. Мол, не шантрапа какая-нибудь звонит, за свой базар отвечает. А Хурал со своими братками могут чувствовать себя в относительной безопасности, потому как нам — я имею в виду всю балаковскую группировку — добраться до них сложно. Они ведь — транзитчики. Не имеют каких-то значительных интересов в московском регионе, не имеют и легальных офисов. Хурал вырос на поставках афганского героина и таджикского гашиша в Европу. Москва для него — перевалочная база, а не серьезный рынок. Считается, что и среди столичных ментов у него нет надежной опоры.

— Значит, Финк вложил балаковские бабки в афганскую наркоту, — сделал вполне логичный вывод из услышанного Гангут.

— Вполне возможно, но Хурал теперь занимается не только наркобизнесом. Он перепродает контрабандные драгметаллы, торгует оружием и даже, поговаривают, ядерным сырьем. Кстати, именно его братва была замешена в шумном скандале с красной ртутью.

— А это что еще за хренотень?

Вопрос остался без ответа, поскольку Окунь сам ничего толком не знал о красной ртути. Он стал развивать свою мысль дальше:

— В какой-то из этих товаров и мог вложиться Финк — видимо, Хурал пообещал ему очень серьезную прибыль. И вот этот товар попросту исчез, потому-то хураловские братки и зашебуршились. Они считают — кто сдал Финка, тот и украл товар. Что ж, мысль перспективная.

— А тот, кто сдал кассира, не мог попросту забрать его деньги и свалить с ними куда подальше?

— Финк — не такой человек, чтобы держать капитал под матрасом. Конечно, он искал возможность выгодно его вложить. И вот вложил на свою задницу.

— Так что мы теперь делать будем?

— Можно, конечно, позвонить Прохору и обо всем ему рассказать. — Губы Окуня тронула легкая усмешка.

— Брось, Советник, — мы слишком далеко зашли, — поморщился бригадир.

— Я рад, что ты это наконец понял. Вопрос: что мы все-таки ищем? Финка или его капитал?

— Конечно, бабки, — живо отозвался Гангут. — Без разницы в наличке они или в товаре. Но лучше все же живые баксы.

— Это уж как карта ляжет, — пожал плечами Окунь. — На украденные балаковские деньги можно, казалось бы, выйти через Финка, но почему-то у хураловцев это не получается. Так что более нет смысла искать похищенного из твоей «ракушки» кассира. Нам он уже не нужен, даже если Канат предложит обменять его на Пионера.

— А что все-таки с Пионером? — встрепенулся бригадир.

— На этот вопрос ответа пока нет, — покачал головой Окунь и вырулил на Минку. — Но сдается мне, что-то с Пионером у хураловцев не сложилось…

Тут снова зачирикал сотовик Гангута. Советник опять-таки тормознул и вместе с бригадиром приложился ухом к трубке.

— Гангут?

— Ну…

— Говорит Канат. — Теперь голос хураловского бригадира звучал очень решительно и даже угрожающе. — Этот твой Пионер не ответил нам на некоторые дополнительные вопросы. Пришлось с ним расстаться. Его останки можешь подобрать на дороге, что идет от Минки к Арканово. Не советую тебе вести себя нами так же, как твой братан. Итак, кто сдал Финка?

Советник выхватил у ошеломленного Гангута трубку и сурово, но вместе с тем спокойно произнес:

— За Пионера ты ответишь, Канат. А тот, кто сдал Финка, уже отправился вслед за Пионером. Товар теперь у нас. — Он разъединился и успокоительно похлопал бригадира по плечу: — Не волнуйся, они больше не позвонят.

— Слушай, Советник, — с трудом разжал губы бригадир, — а ведь тело Пионера должно лежать где-то на шоссе, которое мы только что проехали…

— Вот именно. Мы все равно его уже проехали, — равнодушно вымолвил Окунь и надавил педаль газа. Он подозревал, что мужик, сбитый им на дороге, мог вполне оказаться Пионером, каким-то чудом вырвавшимся из цепких лап хураловцев, но не стал делиться этой своей догадкой с бригадиром.

Помрачневший Гангут долго молчал и наконец произнес:

— Я тебе уже раньше говорил, что лишний ствол нам не помешает. Теперь он, думается, нужен еще больше. Давай я позвоню Куцему, вызову его к нам.

— Дело в том, Гангут, — с расстановкой сказал Советник, — что Куцый — единственный оставшийся в живых человек, который точно знал, где находился в прошедшую ночь Финк… Не считая, конечно, тебя самого…

 

15. Митин и Курский

Курский вернулся в комнату, где проходила работа по составлению композиционных портретов.

Их конструктор между тем полагал: его миссия закончена, а потому всем присутствующим следовало освободить помещение, тем более что личные — амурные! — обстоятельства вынуждали его пораньше свалить сегодня со службы. Понукать он Митина не решался, но бросал в его сторону нетерпеливые взгляды.

Старший лейтенант по укоризненной мимике дизайнера в принципе понимал, что тот от него хочет, но уходить не торопился, поскольку не знал, как дальше поступить с задержанным. Потому-то при появлении Курского Костя не смог сдержать вздох облегчения: он в затруднительных случаях охотно перекладывал свои служебные функции на его плечи, а лейтенант столь же охотно брал их на себя.

Вот и сейчас Сергей, быстро разобравшись в ситуации, приоткрыл дверь комнаты и скомандовал находившемуся в коридоре охраннику:

— Прапорщик! Отведите задержанного в камеру!

При этих словах Павел Семенович спал с лица. Испытав шок при обнаружении гаишником трупа в его автомобиле, он на данный момент уже совершенно расслабился, поскольку чувствовал лояльное к себе отношение начальника РУВД.

И вот приходит какой-то сопляк и вдруг отправляет его в камеру!

Вообще-то его предупреждал Коля Сбитнев, что придется посидеть некоторое время в ихнем изоляторе. Но сказал он те слова совсем с другой интонацией, нежели этот мальчишка! Лейтенант Курский, как он представился в недавнем разговоре с Павлом Семеновичем, и смотрел-то на несчастного пенсионера совсем по-другому. Во взгляде Коли Сбитнева читалось сочувствие к жертве, а в глазах лейтенанта — холодное презрение к преступнику. Так, по крайней мере, показалось Павлу Козлову.

Вслед за задержанным и Митин с Курским покинули наконец вотчину компьютерного дизайнера, и тот подумал об инициативном лейтенанте, что даже любимчик старого пердуна Сбитнева способен в некоторых случаях вызывать симпатию.

Оба офицера вернулись в свою комнату и погрузились в молчание. Курский обдумывал план дальнейших действий, а Митин ожидал, каков будет результат умственных усилий его младшего коллеги. Костя относился к превосходству лейтенанта в оперативном отношении без всякой зависти, как к совершенно естественному положению вещей.

Курский же размышлял в основном о том, стоит ли ему выполнять распоряжение начальника РУВД и ехать вместе с Митиным к «актрисе». Он не видел в этом мероприятии особого толку, но желание познакомиться со столичной театральной звездой — таков был, по уверению полковника, статус Александры Ликиной — постепенно стало перевешивать.

Между тем Константин не выдержал затянувшейся паузы:

— Серега, что, по твоему мнению, думает Сбитнев обо всем этом деле? Я что-то не совсем понял: есть у него какая-то версия?

— Версия у полковника такая: неизвестный мужик накануне с кем-то подрался, получив при этом как следует по башке. Опасаясь, что ему добавят еще, он спрятался от преследователей в плохо закрытый багажник козловских «Жигулей» и там вскоре помер.

Все это Курский изложил на полном серьезе, без тени улыбки.

— Выглядит логично, но как-то малоубедительно, — осторожно возразил Митин, пытаясь понять, не разыгрывает ли его лейтенант.

— Тем не менее так оно и получается, если очистить слова Николая Ильича от шелухи. Он не только не верит в причастность Козлова к убийству, но полагает, что его и подставить не могли. Ведь подставпяют в большинстве своем криминальных субъектов, а таковым бывший командир добровольной народной дружины не может быть по определению!

— Так что же мы с тобой теперь делать-то будем? — жалобно вопросил Костя, умоляюще заглядывая в глаза лейтенанта, который тот, наоборот, всячески отводил в сторону: он чувствовал себя виноватым, поскольку из-за особого задания Сбитнева вынужден был некоторым образом пудрить приятелю мозги.

— Для начала проведаем козловских пассажиров, — с натужным энтузиазмом объявил лейтенант.

— Не понимаю, на фига это надо, — чистосердечно признался Костя.

«Только для того, чтобы отстранить тебя от реального расследования», — хотелось ответить Сергею, но позволить себе такую роскошь — говорить то, что думаешь, он не мог. Поэтому пояснил так:

— Следует проверять, что делал подозреваемый перед событием преступления как минимум последние двадцать четыре часа. Так учат нас инструкции министерства, пособия по криминалистике и сам Николай Ильич Сбитнев. В принципе возразить нечего.

— Тогда для чего же ты этого Козлова в изолятор отослал? — растерянно спросил Митин. — Как же мы без него найдем его пассажиров?

— Через паспортный стол. Примерное местожительство и изображения фигурантов у нас имеются, а больше ничего и не надо. Если же нам не повезет и фигуранты по месту высадки из козловской «шестерки» или посадки в оную не зарегистрированы, придется поработать с участковыми.

— А если и это ничего не даст и нам не удастся найти пассажиров гражданина Козлова?

— Да плюнем мы тогда на них — вот и все! — в сердцах хлопнул Сергей ладонью по столу и поднялся с места. — Впрочем, одного-то, некоего хулигана Куравлева, я уже разыскал, а Александру Ликину, как говорят, знает все Малинино.

К счастью, всех фигурантов они нашли в паспортном столе по месту регистрации и записали их адреса и телефоны. В частности, выяснилось, что некий Трофимов Клим Евгеньевич, «частушечник», проживает совсем рядом с РУВД, и первоначальный план Курского — съездить с Митиным к «актрисе», а потом заняться «настоящим розыском» — претерпел изменения. Он решил зайти с Костей и к «частушечнику», раз тот обосновался под боком.

В «девятке» Курского они прибыли к дому Клима Трофимова.

Дверь им открыл, не спросив даже «кто там?», мужчина лет сорока пяти, с сильно заросшим щетиной лицом и мутными скорбными глазами. Определенное сходство с компьютерной распечаткой на «частушечника» имелось, отметили оба милиционера.

— Ну? Чего надо? — скорее печально, нежели грубо спросил небритый мужик, окатив оперов густым пивным ароматом.

Костя вытащил «корочки» и покрутил их перед носом хозяина квартиры:

— Старший лейтенант Митин, а это, — кивнул он в сторону коллеги, — лейтенант Курский. Вы — гражданин Клим Трофимов, если не ошибаюсь?

Фигурант удивленно, по-птичьи, склонил голову набок и сделал шаг назад и в сторону:

— Менты, значит. Ну, проходите, коли так.

Он с полминуты продержал оперов в прихожей. Как полагал Сергей, Трофимов раздумывал, куда вести незваных гостей — на кухню или в комнату.

Наконец хозяин квартиры решился и провел их в жилые апартаменты. Они состояли из одной довольно большой комнаты, которая представляла собой и гостиную, и спальню, и рабочий кабинет.

В центре помещения находился стол с компьютером в обрамлении дюжины пустых пивных бутылок.

Стул в комнате оказался только один, поэтому Клим Трофимов, откинув в сторону простыню и одеяло с неубранной кровати, указал на нее жестом руки:

— Присаживайтесь.

Сам он расположился напротив визитеров как раз на том самом единственном стуле, поставив его задом наперед и облокотившись на спинку обоими локтями. По своей, видимо, постоянной привычке склонив голову набок, он разглядывал сотрудников милиции, пытаясь придать своему взору глубокую заинтересованность, но оба опера отчетливо ощущали, что фигуранту было на них совершенно наплевать.

Костя обернулся к Курскому — мол, вперед, лейтенант. У того в руках, к немалому удивлению Митина, появилась фотокарточка Козлова:

— Узнаете?

Трофимов взял снимок, покрутил его в руках, заглянув и с обратной стороны, после чего вернул карточку лейтенанту:

— Без понятия. Впервые вижу.

— Вы вчера целый день в Малинине были? В Москву не выезжали? — Курский, задавая свой вопрос, карточку не убрал, держал ее в руках.

— Да ездил в эту гребаную «Призму», — раздраженно бросил хозяин квартиры.

— «Призма» — это книжное издательство? — вмешался в диалог Митин.

— Оно самое, будь оно…

— Обидели вас там, да? — сочувственно поинтересовался старший лейтенант.

— Еще как! Мои частушки еще год назад напечатали, а гонорар все не платят. И гонорар-то плевый…

Костя тоже решил рассказать о своих горестях родственной душе:

— Я в эту «Призму» как-то свои стихи отослал, но мне их назад завернули. А потом они вышли в ихнем сборнике под чужим именем. — Но, чтобы не предстать в глазах коллеги совершенным неудачником, добавил: — А вот детектив мой напечатали.

— И хорошо заплатили? — встрепенулся Клим Евгеньевич.

— По высшей ставке! — беспардонно соврал Костя.

— Даже так, — враз помрачнел частушечник. — Впрочем, это неудивительно — вам ваша работа помогает. Я думаю…

— Простите, — невежливо перебил поэта лейтенант, — а на чем вы в Москву ездили?

— На частнике, — бросил хозяин квартиры. — О чем это я говорил?.. — Он задумчиво поскреб небритую щеку ладонью.

— А вы нам свои частушки не покажете? — Митин с уважением и интересом относился к любому виду творчества, а с живым частушечником общался впервые в жизни. Поэтому просьба его была высказана почти с придыханием.

— Пожалуйста, — оживился Клим Трофимов. — На какую тему предпочитаете? Хотите из жизни транссексуалов?

— Любопытно.

Трофимов прочувственно продекламировал:

— Очень трогательно, — отрецензировал Митин. — А еще?

— Вот, пожалуйста, из жизни путан:

— А за рулем был случайно не этот водитель? — сумел-таки влезть в разговор двух литераторов оперуполномоченный Курский. Он снова протянул Трофимову фото Павла Семеновича Козлова.

— Ну, конечно, этот! Такую гадкую рожу трудно забыть! Вы, однако, не зря его разыскиваете — совершенно криминальный тип.

— С чего вы взяли? — насторожился лейтенант.

— Да у него же это на физиономии написано! Полужирным курсивом! Вам, может быть, свыше и не дано такой текст прочитать, но я-то — инженер человеческих душ! Это тот, кто вам нужен, — потряс частушечник фотографией. — Берите его с потрохами, ребята! Не ошибетесь.

— А этот гражданин вам нигде не встречался? — Курский вновь сумел удивить Митина, продемонстрировав поэту снимок убиенного незнакомца из козловских «Жигулей».

— Не знаю такого, но сразу видно — тот еще фрукт! — Трофимов осуждающе покачал головой.

— Клим Евгеньевич! А я слышал, у вас и матерные частушки есть, — попытался вернуть разговор на интересующую его тему Костя Митин.

— Ну, конечно, как же без них!? Только таким вот ядреным глаголом и можно жечь сердца людей! — Клим Трофимов принялся было за декламацию, но, взглянув на суровое и мрачное лицо Курского — который в душе проклинал себя за бездарную трату времени, — передумал. — Я лучше вам письменный текст покажу. Пожалуйста. — Он взял со стола лист бумаги и протянул его Митину.

Старший лейтенант углубился в чтение, шевеля при этом губами, как первоклассник.

— Ну знаете, Клим Евгеньевич, вы, можно сказать, сформулировали мое жизненное кредо! — восхищенно воскликнул Митин.

Курский между тем бочком пробрался на кухню и первое, что он там увидел — большую яркую афишу с очень красивой женщиной в костюме Клеопатры. На афише крупными буквами было напечатано — АЛЕКСАНДРА ЛИКИНА.

 

16. Куцый

Приказу Советника — избавиться от тела Ряхи — он подчинился безропотно, но на самом деле его гордая душа блатаря была уязвлена. Куцый — не шестерка какая-нибудь, а заместитель бригадира! Метрвяков укапывать — не его забота.

Конечно, Советник — фигура в группировке авторитетная, но в другой ситуации Куцый дал бы достойный ответ на такой вот приказ. Однако сейчас он попал в положение, в котором следовало больше помалкивать…

Он с раздражением взглянул на недвижное тело Ряхи, который, будучи активно действующим жителем Земли, изрядно попортил крови Куцему. Казалось бы, радоваться надо, что нет более на белом свете этого наглого придурка, совершенно не уважавшего высокий статус Куцего и относившегося к нему, как простому, рядовому стрелку. Но тем не менее он сейчас не чувствовал ничего, кроме незаслуженной обиды.

Впрочем, Куцый ощущал и некоторое облегчение — ведь пока все обошлось, хотя Окунь, сука, похоже, подозревает именно его…

Все эти мысли роились в голове у боевика, когда он драил пол в сенях, замызганный кровью Ряхи. Куцый уже потратил на данное мероприятие чуть ли не полпачки того самого моющего средства, которое так лихо рекламируют по телеку. Но «избавиться от пятен одним движением» почему-то не удавалось.

Наконец он счел результат своего труда удовлетворительным и решил с полчасика передохнуть. После достаточно длительного перекура зам бригадира прошел в комнату и некоторое время приглядывался к скатерти на обеденном столе. Но ее васильковый узор действовал на бригадира умиротворяюще, и в конце концов ему стало жалко эту красивую вещицу. Да и недостоин Ряха такого замечательного савана.

Тут взгляд Куцего привлекло верблюжье одеяло с нелепыми зелеными разводами. Как-то ему в холодную зимнюю ночь довелось им укрываться. До чего же колючим оказалось это покрывало! Просто мерзость какая-то. Вот в него-то он и завернет Ряху. Пусть поежится братан и на том свете!

Он подогнал непосредственно к дверям дома свой джип и не без труда запихал в него завернутое в зеленое одеяло и обвязанное веревками тело Ряхи.

Куцый сунул ключ в замок зажигания и вдруг вспомнил, что не взял самое главное — лопату.

Огласив окрестности несколькими подходящими к такому случаю выражениями, он вылез из «Паджеро» и направился в дальнюю часть дома, куда обычно складывался всяческий хозяйственный инвентарь, которым редко кто пользовался. Если и была где лопата, то именно там. Советнику, наверно, кажется, негодовал Куцый, что для пацанов из бригады Гангута закапывание трупов — обыденное занятие, вроде опохмелки для алкаша. На самом-то деле они — ребята мирные. Окунь, видно, путает их с боевиками Огонька.

Огонек… А не опереться ли на него в возникшей трудной ситуации?..

Куцый был не из старых корешей Гангута — рэкетиров. Он сделал себе имя в московском преступном мире, занимаясь исключительно автомобильными делами. Куцый помнил назубок технические характеристики едва ли не всех современных автомобилей на свете, уверенно ориентировался в их рыночной стоимости, четко знал, на машинах каких марок удобнее всего перебивать номера на двигателях и шасси, а также хорошо разбирался в охранных сигнализациях и противоугонных системах. В общем, в криминальном автобизнесе он считался одним из ведущих специалистов.

Хитрый и осторожный по натуре, сам Куцый крайне редко лично участвовал в автоподставах на дорогах и вообще никогда — в угонах. Зато он давал исключительно профессиональную наводку.

Не слишком сообразительному Гангуту был как раз нужен такой вот смышленый помощник, который в отличие от его боевиков-ломовиков, мог в трудную минуту дать дельный совет, а в отсутствие бригадира самостоятельно принять разумное решение. Да и своими габаритами пацан вполне подходил под статус его заместителя.

И в конце концов Куцый появился в команде Гангута, быстро став его любимчиком.

Ветераны бригады встретили стремительное возвышение новичка глухим ропотом, не решаясь, однако, в открытую предъявлять Гангуту претензии, но зато при каждом удобном случае выказывали лично Куцему свое неуважение, что того всерьез задевало.

Раздражал нового заместителя бригадира и еще один момент. Гангут начал таскать его с собой на различные акции устрашения и вообще всякие силовые операции. Стал, по сути, делать из него, криминала-интеллектуала, заурядного боевика. Короче говоря, Куцый чувствовал себя в бригаде не слишком уютно.

Но уйти из группировки Прохора вот так, запросто, уволившись по собственному желанию, будто из какой-нибудь заготконторы, или написав рапорт об отставке, как это делается в ментовке, было невозможно. Случалось, кого-то из нее с великим позором выгоняли — так, к примеру, вытурили несколько лет назад угонщика Леху Жука, — но чтоб добровольно…

Да и с какой стати он должен покидать серьезную, авторитетную команду? Таких на всю Москву не более трех-четырех штук наберется, и не факт, что в них найдется для Куцего достойная вакансия.

Поэтому он мечтал о карьере внутри группировки: либо перебраться непосредственно под крыло Прохора, либо занять место Гангута. Тогда бы и братки из его бригады поуважительнее к нему стали.

Но все это были именно что мечтания, никаких конкретных действий к их воплощению в жизнь он не предпринимал. Ну разве что с Огоньком поближе познакомился.

Этот братан пользовался у московского криминалитета суровой славой. Он руководил при Прохоре особой группой пацанов. Раньше они занимались только личной охраной Прохора, а потом стали выполнять и его спецзадания. Проще говоря, устрашали неугодных и непослушных, а то и ликвидировали таковых. В общем, очень авторитетная фигура — этот Огонек.

Но зато он плохо разбирался в автоделах и как-то попросил Куцего подобрать ему надежную тачку, не слишком прихотливую в эксплуатации и адаптированную к российским областным дорогам и сибирскому климату. Заместитель Гангута телохранителю Прохора такое авто подобрал и примерно через год удостоился от него парочки добрых слов.

Постепенно Огонек стал чуть ли не корешем Куцего, а при их последней встречи так и заявил ему: «Если будут какие трудности, сразу обращайся ко мне. Я тебя, братан, из любой выгребной ямы вытащу».

Быть может, в этой выгребной яме он, Куцый, сейчас и находится?..

А дело было в том, что вчера он наконец решился рискнуть так, как никогда в жизни. Зам бригадира и сам не мог понять, какая сила подвигла его на столь невероятный поступок.

Куцего уже не одну неделю обхаживал Баклан, специализирующийся на перепродаже украденных автомобилей. Угон, перебивка номеров, изготовление техпаспортов и все такое… Куцый с давних пор, еще до своего прихода к балаковцам, работал на него в качестве наводчика. Когда Куцый оказался в бригаде Гангута — прямого конкурента Баклана, тот, конечно, обиделся. Но они поладили, договорившись втихаря сотрудничать.

В свою очередь, и Баклан с Гангутом договорились о разделе зон промысла. И все шло тихо-мирно, пока один из гангутовских братков не увел тачку с территории, подконтрольной Баклану. Тот узнал о подлянке от Куцего, который тут же пожалел, что проболтался об этом. Поскольку Баклан немедленно предъявил претензии балаковскому бригадиру, кои Гангут без раздумий отверг: ничего, мол, не знаю, впервые о таком слышу, базар не по делу. Баклан, понятно, не мог сослаться на Куцего, пришлось малининскому бригадиру осадить назад и сопеть в тряпочку.

Но, утерев сопли, он стал искать возможность нагадить Гангуту неким особенным образом. И Баклану в конце концов пришло в голову увести у него новую дорогую тачку. Он прямо зашелся от этой своей мысли и донимал Куцего просьбами, требованиями и даже угрозами помочь ему в угоне. Баклану нужно было узнать все о том, как охраняется машина балаковского бригадира.

Куцый, однако, не поддавался его натиску, держался твердо, поскольку понимал, к каким тяжелым последствиям для него может привести такой фольтик.

И вот вчера мир перевернулся с ног на голову. Осознав, что Гангут, захватив Финка и не сообщив об этом лидерам группировки, может за такое дело серьезно поплатиться, Куцый решился на совершенно безумный шаг.

Но на самом деле он был давно внутренне готов к нему, поскольку уже успел выяснить, где и в каких условиях содержится новая «БМВ» Гангута. Нужен был только внешний толчок, чтобы Куцый начал действовать. И вот этот толчок состоялся.

В первую очередь Куцый хотел добиться того, чтобы Гангут был убран с поста бригадира, полагая, что при пособничестве Огонька именно он займет освободившееся место. Само по себе неоповещение Прохора о захвате Финка могло и не поколебать слишком уж сильно позиции Гангута (тем более что и Финка-то поймал именно он), но побег кассира окончательно и бесповоротно решал судьбу бригадира.

Однако организованное Куцым исчезновение Финка открывало перед замом Гангута и другие перспективы. Если кассир окажется в его руках, вполне можно было рассчитывать на солидные отступные со стороны пленника.

Появлялся и другой приемлемый вариант. Куцый мог лично сдать Финка Прохору, придумав для этого подходящую легенду, — но только после того, как Гангуту подпишут приговор и приведут его в исполнение.

В общем, возможностей масса, но как взять Финка? Ведь надо вскрыть гараж, нейтрализовать сигнализацию и противоугонную систему, а потом отвезти и спрятать полуживого кассира в какое-то надежное место — непонятно, между прочим, какое. Куцый, будучи крупным теоретиком, никогда подобными вещами на практике не занимался.

Ему сразу пришла в голову мысль привлечь к этому делу Баклана. Но он хорошо понимал, что малининский бригадир способен лишь на относительно разумный риск, а захват прохоровского кассира будет выглядеть для него натуральным самоубийством.

И тогда Куцый решился на второй безумный шаг — использовать Баклана втемную.

Он полагал, что сможет проконтролировать весь процесс. После того, как люди Баклана уведут тачку Гангута, он сядет угонщикам на хвост и приедет вслед за ними в малининский гараж.

Там уж Баклану деваться будет некуда — дело-то сделано! И тогда Куцый сумеет с ним договориться.

Он приехал к малининскому бригадиру и сказал, что принимает его предложение, но соглашение действительно только на предстоящую ночь, поскольку, мол, как только что выяснилось, Гангут завтра, с раннего утра, перегоняет свою тачку в стационарный, хорошо охраняемый гараж. И тогда ловить нечего.

Баклан засуетился и в конце концов сообщил, что ему удалось подготовить операцию.

Куцый следил с довольно большого расстояния, как работает его человек, но рассмотреть этого парня в темноте не мог, что тогда, впрочем, не казалось существенным.

Он сел угонщику на хвост, но в конце концов упустил его. Куцый уже тогда понял, что сморозил глупость, но в тот момент еще не мог полностью оценить ее масштабы. Ему, конечно же, следовало пасти не угонщика, а самого Баклана, то есть попросту отираться у его гаража. Ведь ясно же было, что товар поступит непосредственно к малининскому бригадиру!

Потеряв из виду «БМВ», он сделал еще одну ошибку — чересчур долго мотался по району в поисках угнанной тачки, а когда осознал, что надо срочно гнать в Малинино, — произошло вроде бы ерундовое событие, но оказавшее, похоже, роковым. Куцего задержали гаишники, которым взбрело в голову проверить его машину по полной программе. Короче, он потерял с ними слишком много времени и в гараж к Баклану опоздал.

Еще никогда он не видел малининского бригадира в таком бешенстве. Баклан был уверен, что Куцый его подставил, но не понимал — зачем и требовал объяснений.

Насколько мог разобраться в ситуации Куцый, разъяренный, но в то же время и крайне напуганный бригадир отказался от машины, а усыпленный кассир, возможно, вообще уснул вечным сном.

Говорить правду при таком раскладе — себе дороже. Куцему пришлось срочно строить из себя дурачка, в чем он некоторым образом преуспел: Баклан в конце концов вроде бы поверил, что наводчик не мог знать, что там у угоняемой тачки было в багажнике.

В Арканово зам бригадира ехал с содроганием, поскольку совершенно не мог себе представить, что предпримет Гангут, обнаружив исчезновение кассира. Конечно, Куцый теперь окажется под подозрением, но, к счастью, не только он один. Пионер с Ряхой знали то же, что и он.

К тому же Гангут не сможет поднять большой шум по поводу исчезновения кассира — в его же интересах помалкивать обо всей этой истории, тем более что и Финк будет молчать, поскольку он попросту околел.

Но произошло самое худшее, что только можно было представить. Гангут не стал молчать о допущенном им проколе и доложил обо всем Советнику, иначе не объяснить его присутствие на хазе в Арканово. Легко угадать, что будет дальше — поисками похитителей кассира займется весь аппарат балаковской группировки.

Мало того — исчез Пионер и убит Ряха. Плакать по ним Куцый, конечно, не станет, но это может означать только одно — Финк жив. Жив и начинает мстить своим обидчикам.

Вот в этой-то ситуации Куцый и вспомнил о своем покровителе Огоньке. Но как ему расскажешь о сговоре с Бакланом, да и еще кое о чем…

Так Куцый и не пришел ни к какому решению и, найдя наконец лопату, двинулся было на выход, но тут запищал его мобильный.

«Гангут, наверно, на разбор вызывает», — с чувством, близким к ужасу, подумал Куцый, но на связь все же вышел. Может, еще обойдется. А ложиться на дно — вообще гибель.

— Куцый? — поинтересовался какой-то незнакомый мужик.

— Он самый, — настороженно, но и с определенным облегчением отозвался братан.

— Пионер у нас. На наши вопросы он отвечает, но мы хотим его проверить. Если и ты ответишь так же, мы его отпустим. Если нет — отправится в далекий путь вслед за Ряхой. Видел Ряху?

— Видел, — облизнул вмиг пересохшие губы Куцый.

— А потом мы и до тебя доберемся.

Неизвестный мужик говорил чрезвычайно убедительно, и у Куцего ни на секунду не возникло сомнения в том, что он не задвигает фуфло. Да и труп Ряхи, обнаруженный в сенях, свидетельствовал в пользу его слов.

— Чего вы хотите? — едва слышно произнес он.

— Кто сдал Финка?

— Гангут, бригадир, в «Центурион» ходил, предприятие охранное… А кто конкретно навел — не знаю.

В трубке молчали, и Куцый посчитал, что разумнее всего сейчас разъединиться и какое-то время вообще не выходить на связь.

Он, подхватив лопату, вышел во двор.

Куцый совершенно не задумывался о том, какие чувства испытывал Гангут, обнаружив, что из его «ракушки» угнали машину с человеческим телом в багажнике, но теперь ему довелось пережить те же ощущения в полном объеме.

«Паджеро» у крыльца не оказалось.