Глава шестнадцатая

Полковник Вячеслав Скрынников, заместитель начальника Московского уголовного розыска, подошел к своему служебному сейфу, раскрыл его и вытянул оттуда серую папочку со стандартной надписью Дело. Ничего более, даже номера, на этой папке написано не было.

Внутри нее находилось несколько десятков листов бумаги, испещренных одним и тем же почерком гелевой ручкой синего цвета. Это и было «чистосердечное признание» Игоря Брагина. Полковник перед сегодняшней встречей со своим подчиненным, лейтенантом Григорием Вольновым, вернувшимся вчерашним вечером из недельной служебной командировки, решил перечитать признательные показания Игоря Брагина еще раз, просто для того чтобы четче восстановить их в памяти.

Хотя на самом-то деле содержание этого документа он помнил достаточно хорошо — не каждый день имеешь дело с такими удивительными признаниями.

Неделю назад Игорь Брагин, высокий худощавый, но жилистый парень, был направлен в его, полковника Скрынникова, кабинет дежурным по управлению, как тот доложил, «для явки с повинной».

Брагин рассказал поразительную историю, которая, скорее, напоминала детективный триллер, чем те чистосердечные признания, с которыми полковник обычно и имел дело.

Но было совершенно ясно: в словах этого парня много правды, хотя бы потому, что они проливали свет сразу на несколько преступлений, по которым МУРу довелось вести расследование.

В первую очередь, полковник обратил внимание на описание обстоятельств, которые предшествовали взрыву джипа «Шевроле» 8 августа нынешнего года на Матвеевской улице. Брагин, по всей видимости, этого не знал, поскольку не имелось соответствующих публикаций в прессе, но криминалистическая экспертиза подтвердила его показания в той их части, где шла речь о кейсе, который он передал будущим жертвам — лицам, находившимся в подорванном позднее «Шевроле». Внутри этого бронированного кейса, который не так уж серьезно и пострадал, следов взрывчатки обнаружено не было.

Показания Брагина, по сути, совпадали и с подозрениями оперативно-следственной группы, что ликвидация боевиков Угрюмого совершили люди Вельтмана, но никаких серьезных улик для предъявления обвинения олигарху в организации заказного убийства до сих пор, к сожалению, не имелось.

Впрочем, и признания Брагина, хотя и проясняли картину преступления, не давали возможности засадить Германа Вельтмана за решетку: его адвокаты вполне могли квалифицировать их как наговор преступника, совершившего налет дачу олигарха и теперь пытающегося прямой ложью отвести от себя вину. И суд, если бы до него дошло дело, встал бы, конечно, на сторону Вельтмана, хотя бы исходя из презумпции невиновности.

Впрочем, если верить Игорю Брагину, исполнители убийства, Борис Мочалов и Амалия Вельтман, уже получили свое в полной мере. Да и потеря любимой дочери для Вельтмана пострашнее любого обвинительного приговора. Так что, если следствие по делу об убийстве четырех человек на Матвеевской улице и придется, как принято формулировать, «приостановить» (в сущности, прикрыть), полковник Скрынников хотя бы получит моральное удовлетворение — ведь справедливость все же восторжествовала.

Убийство Амалии Вельтман поначалу тоже пришлось расследовать МУРу вместе со столичной прокуратурой, поскольку оно было совершено на территории Москвы. Но это преступление оказалось неразрывно связано с налетом на дачу Германа Вельтмана, которым занимались ГУВД и прокуратура Московской области. В конце концов оба дела объединили в одно, и оно перешло в Генеральную прокуратуру. Так что, слава богу, теперь именно это ведомство с ним и мучается.

Расстрелы Цикли (Михаила Циклера) и Жунта (Георгия Жунтова) тоже были описаны заявителем как будто бы адекватно и не расходились с показаниями свидетелей и имеющимися у МУРа материалами по этим делам. Стало понятно, и почему Брагин так быстро исчез с места убийства Цикли, не дождавшись прибытия опергруппы для дачи показаний — он скрывался от органов правосудия, которые, мол, считают, что это он подорвал джип «Шевроле». Неясным оставалось, впрочем, самое главное — кто и за что убил этих двух бандитов. Впрочем, у МУРа таких нераскрытых дел — немереное количество.

Конечно, даже если принять «чистосердечное признание» Игоря Брагина на веру, его было за что привлечь к уголовной ответственности. Тут не только незаконные хранение и продажа оружия да похищение мобильника, которые он сам ставит себе в вину. Если дать его признательным показаниям ход, заявление Брагина следует передать в Генеральную прокуратуру, поскольку оно в частности описывает обстоятельства налета на дачу Вельтмана, убийства его дочери и смерти четырех охранников олигарха после тяжелых ранений, полученных автокатастрофе (секюьрити скончались в больнице), а всем этим данное ведомство в настоящий момент и занимается.

И тогда Игорю Брагину — просто хана. Версию бывшего собровца, что его обманом и шантажом заманили в Ромашково-2, поддержать некому. А то, что он под видом мастера фирмы «Сименс» пробрался на территорию дачи олигарха и взял в заложницы его дочь, подтвердят многие.

Кроме того «чистосердечное признание» Брагина в одном из аспектов дела только ухудшает его положение. Считалось, что в убийстве Амалии Вельтман виноват ее телохранитель Борис Мочалов, который, пытаясь застрелить преступника, попал в свою подопечную. Однако из показаний Брагина вытекает, что он просто-напросто спровоцировал Мочалова на это убийство, подставил под пулю дочку Вельтмана!

И в конечном счете бывший собровец неизбежно получит солидный срок.

А может быть, и того хуже — мстительный олигарх организует ликвидацию Брагина.

Но, если все в действительности обстояло именно так, как рассказывает этот парень, сажать его, по справедливости, не за что. Ведь Скрынников — не зверь, да и не бездушный милицейский чиновник, чтобы бездумно следовать букве закона. Вот если бы Брагин лично кого-нибудь убил, тогда был бы совсем другой разговор…

Кроме всего прочего, Игорь Брагин — «свой». Хоть и бывший, но мент. К тому же прошел Чечню, получил там ранение и стал инвалидом.

Он еще и кормилец семьи, поскольку жить на одну учительскую зарплату его мать с двенадцатилетней дочкой практически не сможет.

С другой стороны, Скрынников, хоть и не какой-нибудь там «оборотень в погонах», оказывать кому-то благодеяние из чисто гуманитарных соображений, в данном случае не давать хода заявлению Брагина, не считал возможным. Он, покрывая преступления Игоря Брагина, в какой-то мере рискует. Вдруг вся эта история выплывет на свет божий!?

Конечно, вероятность такого неприятного эксцесса невелика, но риск все-таки есть, и он должен быть оплачен.

Но что можно взять с бывшего собровца? Если исходить из его заявления — он гол, как тот самый сокол.

Есть, правда, в его показаниях одна зацепочка…

Обо всем этом молча рассуждал Вячеслав Скрынников, выслушав рассказ заявителя.

Тот, пока полковник пребывал в раздумьях, тоже молча смотрел мимо него куда-то в окно. В глазах Брагина офицер милиции не мог уловить никаких эмоций — в них не ощущалось ни раскаяния, ни страха, ни надежды. Просто холодное безразличие — и все.

Наконец Скрынников пришел к некоему промежуточному решению: надо сначала проверить показания Брагина.

Если его «чистосердечное признание» не полностью соответствует действительности и собровец явился с повинной, чтобы замазать свои какие-то другие, более серьезные, преступления, к примеру он лично убил кого-нибудь, тогда парня следует взять под стражу.

Ну а если все, что Брагин говорит — правда, то тут возможны варианты, все зависит от одного обстоятельства…

— Сейчас я вас отведу в свободную комнату, дам бумагу и ручку, — сказал он тогда заявителю. — И вы с того самого момента, как заметили забытый кейс, и до сегодняшнего утра, опишите свои действия. Опишите их максимально подробно, в деталях. Опишите и свои переживания — что вы чувствовали в тот или иной момент, а также и то, какие у вас были отношения с фигурантами ваших показаний. Максимальная откровенность и полная раскованность в изложении происшедших событий — это единственный для вас шанс сохранить свободу и доброе имя.

Полковник Скрынников был уверен, что чувства нельзя придумать, нельзя описать ощущения, которых на самом деле не испытал, так, чтобы это выглядело абсолютно правдоподобно.

Парень работал над «чистосердечным признанием» до позднего вечера, и оно вышло довольно-таки объемистым.

Попросив Брагина посидеть еще немного в соседней комнате, полковник принялся за чтение его показаний.

Они напоминали художественный роман, но действительно выглядели предельно раскованными и откровенными. Тем не менее их все равно следовало проверить — большое количество убийств, свидетелем которых был заявитель, само по себе вызывало разного рода подозрения.

— Вы можете идти, Игорь Дмитрич, — сказал он в конце концов Брагину. — Но вы должны оставаться в городе до тех пор, пока мы вас еще раз не вызовем. Это случится примерно через неделю. Где вы будете жить и как с вами связаться?

— Сейчас я попрошусь переночевать у Светланы Васильевны Крайновой, — немного подумав, ответил Брагин, опять-таки не выказав никаких особых эмоций, будто ожидал от подполковника именно такого решения. — Скорее всего, до вашего вызова у нее и остановлюсь. Если же Светлана Васильевна по какой-либо причине мне откажет, я сообщу вам свой временный адрес. Номер мобильного телефона, по которому со мной можно связаться, я вам оставлю.

«Мобильник-то наверняка убитого Мочалова, — поморщился про себя полковник Скрынников. — Нехорошо как-то получается, так, будто я являюсь соучастником воровства, укрывателем краденого».

Однако вслух он произнес совсем иное:

— А где вы собираетесь трудиться? Почему бы вам не вернуться в охрану, на прежнее место работы, пока вы его не потеряли?

Впервые на лице Брагина подполковник заметил признаки некоего чувства, и этим чувством было удивление:

— А разве меня не искали по месту работы? И там не знают, что я в розыске?

На какое-то мгновение полковник замешкался, потом ответил, осторожно подбирая слова:

— Нет, мы им ничего не сообщили. Это не в нашей практике — подставлять человека без особой на то надобности. Все, что нужно, мы узнали, не привлекая к расследованию руководство вашего предприятия. Насколько я понял, у вас получается лишь однодневный прогул — за сегодняшний день. Я думаю, вы легко уладите этот вопрос со своим начальством.

— Спасибо. — Бывший собровец был явно озадачен. — Я, конечно, воспользуюсь вашим советом.

После его ухода Скрынников самокритично выругался настолько крепко, насколько умел (а умел он по этой части немало). Только что полковник, непозволительно расслабившись, дал Брагину очень важную для него, можно сказать, стратегическую информацию. Причем, говоря по-простому, задаром, что особенно обидно. Ведь бывший собровец явился с чистосердечным признанием не потому, что его совесть заела, чего, впрочем, он и не утверждал. Брагин полагал, что он под собственным полным именем идентифицирован «компетентными органами». А значит, им известно и все остальное — его места работы и жительства, имена его родственников и т. д. и т. п.

Но на самом-то деле розыск лица, известного как Игорь Дмитриевич Брагин, никто не вел. Поскольку под таким ФИО налетчика на дачу Вельтмана знали, похоже, только дочь олигарха, застреленная Борисом Мочаловым, да сам Мочалов, не приходя в сознание умерший в больнице от полученных в автокатастрофе травм.

Неизвестного преступника стали искать по фотороботу, составленному на основании показаний двух милиционеров, которые в день налета дежурили на проходной Ромашково-2.

Сейчас, увидев оригинал, Скрынников убедился: композиционный портрет оказался не весть каким удачным, что, к сожалению, случается достаточно часто.

Фоторобот продемонстрировали во всех подразделениях фирмы «Сименс», но идентифицировать его с личностью Игоря Брагина не удалось. И не только потому, что художники и свидетели не слишком хорошо составили портрет. Судя по показаниям Брагина, он учился на курсах «Сименса» при некоей религиозной коммуне, а о таких курсах сыщики даже не подозревали, попросту никогда не слышали о них.

На следующее утро полковник вызвал к себе в кабинет лейтенанта Григория Вольнова. Именно его Скрынников выбрал для проверки показаний Игоря Брагина. Чтобы остановиться на этой кандидатуре, у подполковника имелось сразу несколько оснований.

Во-первых, лейтенант разделял основные жизненные постулаты подполковника.

К примеру, закон — законом, но в жизни должна быть хоть какая-то справедливость, и если закон допускает несправедливость, то тем хуже для этого закона.

Оба они терпеть не могли всяческих олигархов и прочую сволочь, ограбивших страну и чуть вообще не пустивших ее на дно.

С другой стороны, Скрынников, возмущаясь руководством государства, унизительно низко ценившим труд милиционеров и оплачивавшим его соответственно, в каждом деле, которое он вел, стремился найти финансовую выгоду для себя лично, но при этом считал себя абсолютно честным человеком, поскольку полковник попросту восстанавливал попранную справедливость. Он имел основания полагать, и практика подтвердила это, что такой же позиции придерживается лейтенант Вольнов.

Еще один момент — Григорий Вольнов сам служил в Чечне, причем, судя по показаниям Брагина, в одно время с ним, а значит, подойдет к деяниям этого парня с пониманием.

Кроме того — опять-таки в Чечне у Вольнова случилось упущение по службе: что-то там стряслось, когда он находился в карауле. Лейтенант раньше служил в ОМОНе, и именно в качестве омоновца находился в чеченской командировке. И вот после того прокола лейтенанту Вольнову объявили строгий выговор с занесением и задержали присвоение очередного звания. А после возвращения в Москву его вообще попросили из ОМОНа.

Полковник же знал Гришу Вольнова еще до командировки в Чечню: подразделение, в котором лейтенант служил заместителем командира, часто привлекали для силового прикрытия оперативных мероприятий, проводимых сыщиками Скрынникова. И уже тогда Вольнов понравился полковнику своей исполнительностью и разумностью действий. Поэтому, когда Скрынников узнал о его увольнении, то тут же пригласил к себе, в угрозыск, и до сих пор не пожалел об этом. Ну а лейтенант, естественно, был безмерно благодарен своему благодетелю.

Личная преданность Вольнова полковнику Скрынникову гарантировала, что задание, которое он поручит лейтенанту, и факты, которые тот раскопает, останутся тайной только для них двоих.

— Гриша, ознакомься с этим заявлением и с ними с него копию, — протянул он лейтенанту папку Дело с «чистосердечным признанием» Брагина. — Пусть тебя не смущает, что оно написано в художественной, что ли, форме. Я сам попросил заявителя написать его в таком духе. Это у меня нечто вроде теста — на достоверность излагаемых фактов. Но тест тестом, а буквально все приводимые в заявлении сведения требуется тщательно проверить. Следует найти упоминаемых в этих показаниях лиц, подробно расспросить или, если угодно, допросить их. Уж слишком много людей превратилось в трупы именно в тот момент, когда Игорь Брагин находился совсем рядом или где-то поблизости. Да ты меня слушаешь, Гриша? — Полковник заметил, что Вольнов, едва заглянув в текст «чистосердечного признания», сразу о чем-то задумался.

— Извините, Вячеслав Антоныч, — встрепенулся лейтенант, — просто имя заявителя, Игорь Брагин, показалось мне знакомым. Где-то я его слышал.

— Может быть, вспомнишь что-нибудь о нем, когда прочтешь его показания. А сейчас — внимание! — о главном. — Скрынников поднял вверх указательный палец. — В показаниях Брагина описывается, что ему заплатили за псевдоограбление дачи Вельтмана пятьдесят тысяч долларов. Из заварушки он конце концов выбрался с фирменным кейсом «Сименса», в котором эти бабки и должны были быть, но он утверждает, что баксы оказались в другой машине. Досконально разберись в данном вопросе. У меня такое ощущение, что как раз здесь бывший собровец и пудрит нам мозги. Если будет нужна какая-то помощь — содействие органов на местах, к примеру, — обращайся ко мне. Кстати, чуть не запамятовал! — Полковник встал со стула и подошел к своему сейфу. Доставая очередное Дело, он, немного полистав вшитые в него листки бумаги, передал и эту папку лейтенанту. — Первоначально именно наше управление занималось расследованием убийства Амалии Вельтман и автокатастрофы на Сколковском шоссе. Я, когда передавал это дело в Генпрокуратуру, снял с него копию. Здесь есть материалы, которые могут тебе пригодиться.

С того памятного дня прошла неделя, и вот лейтенант Григорий Вольнов должен с минуты на минуту быть в кабинете полковника с результатами своего расследования.

 

Глава семнадцатая

Лейтенант Вольнов явился в кабинет своего начальника точно в срок. Они обменялись приветствиями, и младший по званию вынул из кейса объемистую папку, положив ее на стол Скрынникова:

— Здесь все документы по проведенному мной расследованию: расшифрованные аудиопленки опросов свидетелей, копии различных документов, вырезки из газет по теме, ну и всякое прочее.

Полковник довольно небрежно махнул рукой в стороны этой папки:

— Гриша, расследование, как я тебе говорил, мы проводим неофициальное, никому документально доказанных фактов предъявлять пока не собираемся. Давай главное — выводы: первое, насколько показания Брагина соответствуют действительности в принципе, и второе, не замотал ли он полсотни штук, полученных от Мочалова?

— В общем-то, Вячеслав Антоныч, показания Брагина особых сомнений не вызывают. Что касается пятидесяти тысяч долларов, то здесь есть кое-какие вопросы, на которые он должен ответить.

Скрынников удовлетворенно хмыкнул:

— Что-то в этом роде я и предполагал. — Он взял телефонную трубку и, сверившись со своей записной книжкой, набрал номер. — Игорь Дмитрич!.. Да, это полковник Скрынников. Вы сегодня не на дежурстве?.. Тогда зайдите ко мне часика эдак через… Полковник взглянул на Вольнова. Тот показал ему два растопыренных пальца… — Два… С вещами?.. — Скрынников хохотнул. — За вещами мы вас в любом случае отпустим… Жду. Вам на проходной будет выписан пропуск. — Позвонив в секретариат, он повернулся к лейтенанту. — Рассказывай все по порядку.

— Наверно, следует начать с биографии Брагина. Я ездил в Пермь и познакомился с его семьей. Матери Брагина я представился сослуживцем Игоря по Чечне — разыскиваю, мол, своего боевого товарища. Живут его мать и сестра действительно скудно и получают денежные переводы от Игоря, по три тысячи рублей ежемесячно. В свое время Брагин поступил на юридический факультет Пермского университета. Но из-за нехватки средств в семье перешел на заочное отделение и поступил на службу в СОБР — физические данные парень имел отличные. В чеченскую командировку он согласился поехать охотно — все по тем же материальным соображениям. Через полгода Брагин, как и писал в показаниях, получил тяжелое ранение в ногу, которую ему чуть не ампутировали. В том же бою — ребята тогда попали в засаду — у него было еще и легкое ранение в руку.

— Ближе к делу, Гриша, — полковник нетерпеливо постучал ручкой по столу, — ближе к делу!

— Я просто хотел отметить, что судьба у парня действительно сложилась нелегко.

— Переходи сразу к бару «Шейхана».

— Как подтвердил, в частности, бармен «Шейханы», Брагин заглядывал туда один-два раза в месяц, выпивал по паре кружек пива. В основном сидел в одиночестве, изредка еще с одним парнем, постарше Брагина. Удалось установить, что это — тот самый упомянутый в показаниях Толян, Анатолий Платов. Они вдвоем действительно посещали собрания итальянской религиозной коммуны, которая функционирует в Москве вполне легально. Подтвердились все сведения Брагина о курсах фирмы «Сименс» при этой коммуне. Выглядит очевидным, что Игорь Брагин, несмотря на свое негативное отношение ко всяким браткам, хотел вернуть им забытый кейс вполне бескорыстно.

— Ладно, с «Шейханой» все ясно. Дальше давай.

— Поговорил я и с соседом Брагина, Лехой. Он же — Александр Евсеев. Этот парень действительно занимал у Брагина деньги, и в разговоре Брагин сказал, что ничего не знает о событиях в «Шейхане».

— Кому нужна вся эта мура, Гриша? Освещай криминальные события.

— Скажу сразу, что не удалось установить, была ли у Брагина какая-то связь с Амалией Вельтман, и сам факт, что она его шантажировала совместно с Мочаловым, тоже некому подтвердить. Известно лишь, что Амалия любила болтаться где ни попадя, особенно по ночам, и у нее действительно был пистолет «беретта» девятого калибра — он официально зарегистрирован на ее имя.

— А обнаружить его следов не удалось?

— От сексотов, которые работают на черном рынке оружия, сведений об этом стволе не имеется. Может, спросить самого Брагина, кому он свои пушки скинул?

— Если он не написал это в показаниях — значит, и на словах ничего не добавит. Просто баки нам начнет забивать. Ведь Брагин совсем не хочет подставлять своего чеченского сослуживца, который дал ему наводку, где можно спокойно скинуть стволы. Здесь мы от него ничего толком не добьемся, да нам это не особенно и надо. Мы и без того все подобные точки знаем. Что с исчезновением Максима Крайнова?

— Было такое дело — заявление в Управление уголовного розыска в Западном округе Москвы. Подписали мать, Светлана Васильевна Крайнова, и жена — Ольга Ильинична Крайнова, в девичестве Вересаева. Светлана Крайнова подтверждает также, что она обратилась за помощью в поиске сына к его сослуживцу Игорю Брагину и заплатила тому двести долларов.

— Ну, а Ольга, красавица эта, судя по описаниям Брагина, тоже подтверждает его показания?

Лейтенант несколько растерянно пожал плечами:

— А вот Ольгу Крайнову разыскать не удалось.

— Как это? — На лице Скрынникова отразилось недоумение. — Она что, исчезла?

— После отъезда из Сочи она пока нигде не зарегистрировалась. Как ее найдешь?

— Давай-ка об Ольге поподробнее. Кто, когда и где ее видел в последний раз?

— У семьи Крайновых на этаже, где они проживают, четыре квартиры. Все соседи весь август были в отпуске. Сейчас вернулась только одна парочка, муж и жена. Они толком ничего не знают. Но отлет из Москвы и прилет в Сочи пятнадцатого августа Максима и Ольги Крайновых зарегистрированы в аэропортах Внуково и Адлер. Я был в гостинице «Жемчужина», где они поселились, показывал нескольким портье, дежурным по этажу и уборщицам паспортные фотографии — только такие я сумел раздобыть — Ольги Крайновой и Игоря Брагина. В основном все их опознали.

— Что значит — в основном? — поднял брови полковник.

— Гостиница большая, людей много — всех не упомнишь, Вячеслав Антоныч. А эти двое большей частью в номере торчали. Вели себя, как молодожены. В общем, что с пятнадцатого по девятнадцатое августа они жили вместе в триста двенадцатом номере гостиницы «Жемчужина», сомнений у меня, например, никаких. Вечером девятнадцатого Ольга Крайнова лично расплатилась за номер, там же, в гостинице, по паспорту своему и мужа купила два билета на самолет, но на разные рейсы и двадцатого была такова. На следующий день, двадцать первого августа, покинул «Жемчужину» и улетел в Москву Максим Крайнов, он же — Игорь Брагин. Все это зафиксировано в Адлерском и Внуковском аэропортах.

— Ольга тоже улетела в Москву?

— Да.

— Ты установил, с кем она сидела рядом в полете?

— Так точно, она летела вместе с неким Ильей Грингбергом, пятидесяти двух лет, бизнесменом средней руки. Он тоже опознал ее по фото, но отношения к разрыву Ольги с Брагиным не имеет. Гринберг пытался, по его словам, в самолете с ней познакомиться, но девушка была грустна и неразговорчива.

— Ну что ж, — задумчиво произнес Скрынников, — с Ольгой, похоже, все чисто. А что стряслось с ее муженьком?

— Он, судя по отзывам различных свидетелей, на бирже РТС действительно крупно пролетел, и, скорее всего, на липовой инсайдерской информации. Максим Крайнов был еще неопытным брокером, хотя поначалу очень быстро разбогател. Но это было связано с общим стремительным подъемом акций на российских биржах. У кого он занимал деньги, установить не удалось. Похоже, действительно у каких-то крупных бандитов, которые учинили за ним охоту, когда он не вернул им долги в срок. Вот и приходится парню скрываться. Его мать утверждает, что он на самом деле однажды посетил ее, и поэтому она забрала заявление из милиции о его исчезновении.

— А ты спрашивал у матери телефон Крайнова?

— Естественно. Но она, естественно, мне его не дала.

— Ладно, трупа нет — и дела нет. Что у нас с Циклей? Ведь есть версия, что в него стреляла женщина. Так?

— Верно. Когда жена Цикли сорвала с убийцы перчатку, ногти под ней оказались окрашены маникюрным лаком. Так, во всяком случае, утверждал один из свидетелей. Но больше никто этого не заметил.

— А ведь Брагин в своих показаниях рассуждал, что Циклю могла пристрелить Ольга, чтобы, дескать, сбить нашего частного сыщика с какого-то следа. Могло такое быть?

— Могло, если бы Крайнов был мертв. Но он жив!

— Так кто же замочил Циклю?

— Откуда ж мне знать, товарищ полковник?! Тем более что я совсем другими делами занимался. Но, очень вероятно, завалил Циклю тот же киллер, что и впоследствии загасил Жунта. Того и другого блатаря свалили из одного ствола — стандартный ПМ.

— Ладно, переходи к Жунту.

— Того убрали, как и Циклю, по моде нынешнего сезона. Байкер с закрытым мотоочками лицом расстрелял его и спокойно отвалил. Как обычно, ни у кого не хватило духу преследовать убийцу. Брагин подошел минут через пятнадцать, что подтвердил бармен, с которым он разговаривал. Разыскал я и ту девицу, которая обула Брагина на съемной квартире и на которую он нарвался у бара «Белый медведь». Катей Антоновой ее зовут. Она полностью подтвердила все его слова.

— Ну и как Катя Антонова, действительно телом на жизнь зарабатывает?

— Да похоже на то, и это тело у нее ничего себе. И вообще, Катя — очень милая девочка. Но бойкая такая — сразу предложила меня записать на лист ожидания. Говорит, не позже чем через неделю моя очередь подойдет. Однако цену ломит! Двести баксов за час — мне не по карману.

— И она действительно выключила Платова по просьбе Брагина?

— Не отрицает. Говорит — только из чувства благотворительности.

— Хорошо, проехали и ночную бабочку. И теперь коротенько — что там стряслось с Брагиным в Московкой области?

— Застрелили его друга Анатолия Платова точно так, как Брагин и описал, в том же новомосковском стиле. Киллер в шашлычной сработал под байкера. В этот же день, кстати, неподалеку от того места был убит собственной дочерью Ириной известный олигарх Лев Долинский. Тамошние сыскари пытаются связать эти два убийства, у них даже есть кое-какие подтверждающие улики, но четкой версии, объясняющей такую связь, не имеется.

— То есть, кто и зачем убил лучшего друга Брагина, неизвестно?

— Пока нет. Есть, повторяю, у них подозрения, что Ирина Долинская, прежде чем убить отца, замочила и Анатолия Платова — кстати, бывшего охранника Льва Долинского, — однако, уже установлено, что их застрелили из разных стволов.

— А эти стволы в наших делах не фигурируют?

— Нет, оба ствола — совершенно чистые, по картотеке МВД не проходят.

— Разумеется, и ПМ, который использовался для ликвидации Цикли и Жунта, тоже чистый?

— Естественно. Было бы по-другому, я бы вам сразу сказал. Остается еще добавить, что БМВ Анатолия Платова обнаружена в городе Дмитров возле железнодорожного вокзала, что совпадает с показаниями Брагина.

— Все на этом! — решительно подвел черту полковник. — Переходим ко второму вопросу.

Тут лейтенант как бы сожалеюще вздохнул:

— Похоже на то, что Игорь Брагин действительно замотал пятьдесят тысяч долларов, полученных от Бориса Мочалова. Но парня можно понять, Вячеслав Антоныч! Я узнавал в больнице, где он проходил лечение: действительно, чтобы окончательно поставить Брагина на ноги, год назад требовалось никак не менее двадцати штук. А теперь уже — порядка тридцати тысяч! Цены-то все время растут!

— Да ты где и кем работаешь, лейтенант!? — повысил голос Скрынников. — В угрозыске или в благотворительном фонде? Сыщиком или сестрой милосердия!? Мы и без того идем парню навстречу — из-под статьи, и не одной, его пытаемся вывести! От нар и колючки спасти! И, между прочим, не без риска для самих себя. Главное для него сейчас — свобода. А чтобы починить здоровье, он себе бабки очень скоро заработает. Просто Брагин еще не приспособился к жизни в Москве, не научился пока деньги делать. Но парень он с головой, и, думаю, быстро разберется, что в столице к чему и почем.

— Я просто хотел сказать…

— Знаю я все, что ты хотел сказать, — перебивая Вольнова, недовольно поморщился полковник. — Ты лучше о семье своей подумай, о будущем ребенке. Ведь твоей жене Люде скоро рожать, верно, Гриша?

— Верно, — произнес лейтенант довольно-таки уныло.

— А раз так, переходи к делу. Мне нужны доказательства или веские подозрения, что мочаловские бабки остались у Брагина. Что у тебя есть по этой теме?

Аргументация и напористость полковника возымели действие, лейтенант вроде как подтянулся и перешел на деловой тон:

— Все свои действия Брагин в показаниях обосновывает очень убедительно. Этого не скажешь как раз о том, зачем он все-таки прихватил ненужный и даже мешавшийся ему кейс. Ведь в обеих руках Брагину следовало иметь по пистолету, чтобы держать на мушке и Амалию, и Мочалова. Однако он упорно тащил с собой этот совершенно лишний для него кейс, чтобы якобы не вызвать подозрения у Мочалова, что тот пуст. Ну, вызвал бы он такие подозрения у телохранителя, что это меняло? Брагину надо было ноги уносить любой ценой, а он цепляется за пустой чемодан — туфта очевидная.

Полковник задумчиво кивнул:

— Так-то оно так. Правда, Брагин написал, будто хотел использовать чемодан как психологическое оружие: сказав, мол, Мочалову, что там взрывчатка заложена. Но это он все позднее придумал, когда в соседней комнате свое «чистосердечное признание» сочинял. В предварительных показаниях, которые Брагин давал мне устно, он такого аргумента не приводил. Да и выглядело подобное объяснение для Мочалова все равно крайне неубедительно, что тот и продемонстрировал, обстреляв «кадиллак», невзирая ни на какую мифическую бомбу. Однако, — тут Скрынников внимательно посмотрел на лейтенанта, — я надеюсь, что у тебя найдутся и более серьезные доказательства, которые можно предъявить Брагину.

— Есть парочка. «Шестерка», под заднее сиденье которой Брагин якобы положил пакет с долларами, была обнаружена подмосковными операми на территории Ромашково-два очень быстро, буквально через час после посещения мастером фирмы «Сименс» дачи Вельтмана. И никакого пакета с долларами в ней не оказалось. Куда же они делись, если они там, конечно, были? У Мочалова не имелось времени обыскивать «шестерку», да и зачем? Он ведь считал, что баксы у Брагина в кейсе. Посторонние люди по закрытому коттеджному поселку не шляются. Залезать в чужую машину там никому не придет в голову, а уж искать неизвестно что под задним сиденьем — тем более.

— Вот это уже теплее! — оживился полковник. — Но ведь у тебя еще что-то есть?

— Да. Дело в том, что в оставленном Брагином «кадиллаке» кейса тоже не обнаружено. Причем оттуда его взять постороннему лицу было просто невозможно. К месту автокатастрофы подъехало сразу несколько машин с гаишниками. И оно было немедленно оцеплено. Значит, кейс мог взять только Брагин. Но зачем ему чемоданчик, в котором ничего ценного, по словам того же Брагина, не было? А ведь ему следовало немедленно смываться с места событий — к чему же брать с собой балласт?

— Точка! — объявил полковник. — Садись за компьютер и сформулируй все это должным образом. Потом мы твои соображения без лишних слов, в форме распечатки, представим Брагину. Уверен, что этого будет достаточно.

… Игорь Брагин явился строго через два часа. Полковник опять-таки не заметил на его лице очевидных признаков волнения, тревоги или надежды.

— Присаживайтесь, Игорь Дмитрич! Как у вас дела на работе? Не возникло конфликта с руководством из-за прогула?

— Нет, все обошлось без проблем, — скупо ответил бывший собровец.

— Ну, что ж, очень хорошо, что у вас нет проблем. Хочется надеяться, и не будет. Нам всем вместе этого очень хочется. — Полковник перевел взгляд в сторону своего подчиненного. — Я имею в виду, еще и лейтенанта Вольнова. Он конкретно занимался вашим делом.

— Очень рад, — суховато кивнул Брагин.

— Скажу сразу, в общем и целом ваши показания нашли фактические подтверждения. Однако в одном вопросе у нас появились сомнения, что вы с нами были вполне откровенны. — И Скрынников протянул Брагину распечатку «соображений» лейтенанта.

Бывший собровец ознакомился с документом достаточно быстро, но продолжал хранить молчание, хмуро глядя в пол.

«Понимает парень, что в своих показаниях дал петуха, и теперь думает: то ли окончательно расколоться, то ли еще круче запудрить нам мозги, — рассуждал полковник, глядя на явно пребывающего в затруднении заявителя. — Надо помочь собровцу сделать правильный выбор».

— Мы понимаем, Игорь Дмитрич, что вам нужны деньги для операции, — проникновенным голосом начал свою речь полковник. — Но вы все же на своих двоих ходите. А сколько у нас в системе МВД таких, кто, как и вы, прошел Чечню и стал безногим инвалидом? А сколько у нас оперативников, омоновцев, собровцев, простых постовых милиционеров, которые подверглись нападению бандитов и теперь остались искалеченными на всю жизнь? Таких десятки тысяч, и всем им требуются инвалидные коляски, которые в совокупности стоят не один миллион долларов. Всем им требуются лекарства, которые стоят и того больше. А сколько у нас погибло сотрудников МВД, оставивших свои семьи, вдов, сирот, пожилых отцов и матерей, фактически без средств к нормальной жизни? Ведь родные погибших милиционеров за потерю кормильца получают лишь жалкое вспомоществование, сущие гроши. И вот все мы, сотрудники МВД разного ранга, создали специальный фонд, или кассу взаимопомощи, чтобы поддерживать наших коллег, ставших инвалидами на службе Родине, и те семьи, которые остались без своих кормильцев, носивших, как, кстати, и вы, милицейскую форму. Я думаю, пятьдесят тысяч долларов будут достойным вкладом в это благое дело, а мы, в свою очередь, постараемся избавить вас от ненужных, но вполне реальных проблем. — Тут Скрынников внимательно посмотрел на заявителя и почувствовал, что тот созрел.

И действительно, Брагин дал ответ почти сразу:

— Я не против. Конечно, не хотелось бы откладывать операцию на колене, но я понимаю, что другим несчастным ментам эти деньги еще нужнее. Я готов внести пятьдесят тысяч долларов в вашу кассу. Где и когда это можно сделать?

— Договоритесь с лейтенантом, — Скрынников кивнул на Вольнова. — Наверно, это лучше сделать где-нибудь в удобном для вас обоих месте. — И добавил, усмехнувшись: — Только не в баре или шашлычной, а то в компании с Игорем Дмитричем это может быть небезопасно для жизни.

Брагин на шутку не отреагировал, его тон был предельно серьезен:

— Хорошо, товарищ полковник, но мне хотелось бы все же знать, как вы решите мои проблемы, о которых сами упомянули. — Тут Брагин очень пристально взглянул на Скрынникова. — Насколько я понимаю ситуацию, я все же не нахожусь в федеральном розыске?

Очень не хотелось полковнику отвечать на этот вопрос, но сделка есть сделка: противная сторона имеет право знать, что она получит за свои полсотни штук зелеными.

— Верно, товарищ сержант, личность налетчика на дачу Вельтмана не установлена. Видимо, все лица из окружения Мочалова, телохранителя Амалии, — вам он известен под именем Борис, — знавшие ваши установочные данные, погибли. Или, что менее вероятно, предпочитают помалкивать. А может, никто из них ваши имя и фамилию вообще не знал. Погиб, кстати, и Борис, о чем вам, возможно, до сих пор не было известно. Но вас разыскивают по композиционному портрету. Поэтому не рекомендую возвращаться на курсы «Сименса». Необязательно, но желательно вам на какое-то время, скажем, на полгодика, уехать из Москвы. Документы вы, понятное дело, можете использовать свои. О деле, связанном с подрывом джипа на Матвеевской улице, вы теперь можете не беспокоиться вообще. Самая трудная проблема, которую нам предстоит решить, связана с налетом на дачу Вельтмана. Для того чтобы разрешить ее успешно, я попрошу вас еще раз переписать свои показания именно по этому делу. Начните с «Шейханы» и закончите аварией на Сколковском шоссе. События теперь излагайте сухо, без эмоций, в протокольном стиле. И еще парочка пожеланий. Первое — не упоминайте, что в «кадиллаке» вы переодели Амалию в форму сотрудника «Сименса», и напишите, будто сама Амалия неожиданно для вас сдернула верх «кадиллака». Второе — исключите из показаний всякое упоминание о вашем гонораре. Вы действовали, испугавшись шантажа — это достаточно убедительно. Не подписывайтесь и не ставьте число. Вот и все.

Скрынников действительно полагал, что сумеет повлиять на Вельтмана, чтобы тот сам замял это дело. В конечном счете, неизвестный налетчик никакого вреда лично олигарху не причинил, и не он убил любимую дочку Вельтмана. Поэтому, если до олигарха довести через посредников переписанные показания Брагина и намекнуть, что они могут попасть в прессу в виде версии, основанной на предоставленных неким анонимом фактах, то Вельтману самому будет выгодно, чтобы дело о налете на его дачу и сопутствующих данному преступному деянию жертвах было спущено на тормозах. Генпрокуратура, естественно, возражать не станет — к чему ей лишние проблемы?

Можно подбросить олигарху еще и сладкую пилюлю: дать понять — если прикроют дело о налете на его дачу, то и расследование о подрыве джипа «Шевроле» «приостановят», что, между прочим, все равно произойдет. Амалия Вельтман и Борис Мочалов погибли, а других кандидатов на роль подрывников джипа у МУРа просто нет.

 

Глава восемнадцатая

О смерти Льва Долинского и его телохранителя в особняке узнали только поздно вечером. В течение дня никто не решался без приглашения зайти в кабинет главного босса.

Олигарх принимал пищу обычно у себя в апартаментах, для чего по телефону делал заказ в ресторане. На этот раз никаких заказов не последовало, и обеспокоенный директор ресторана несколько раз названивал секретарю олигарха Артюхову, но тот трубку не брал. Наконец директор решился позвонить самому Долинскому, но и олигарх не отвечал.

Вконец разволновавшийся ресторатор набрал номер коменданта Розового дома и услышал от его секретаря, что Витебский покинул особняк по срочному делу. Тогда директор пришел к выводу, что и Долинский вместе со своим помощником уехал из усадьбы, и на этом успокоился.

Витебский действительно вскоре после грозного приказа олигарха — перехватить подавшегося в бега Артюхова любой ценой — решил, от греха и Долинского подальше, лично принять участие в задержании секретаря. Но до этого он позвонил своему шефу Калганову и сообщил о сложившейся тревожной ситуации.

Экс-генерал КГБ Калганов поднял своих людей по тревоге. Часть из них отправилась дежурить у квартиры Артюхова, а также возле домов его ближайших родственников. Основная же группа сотрудников службы безопасности «Потенциал груп» устроила кордоны по Дмитровскому, Ярославскому и Ленинградскому шоссе.

Была достигнута договоренность с рядом постов ГИБДД, чтобы те останавливали все подряд голубые «шестерки» и даже заглядывали в багажники машин.

Но к вечеру стало ясно, что принятые меры результатов не дали: Артюхов так и не был обнаружен. Кому-то следовало взять на себя тяжкую миссию — доложить о провале операции боссу.

Принять удар на себя пришлось Калганову — как старшему по должности в иерархии холдинга. Он дрожащей рукой набрал номер мобильника Долинского, но тот на связь не выходил. По другим телефонам босс тоже не отвечал.

Тогда генерал позвонил на пост охраны особняка — не выходил ли Лев Михайлович из дома? И услышал ответ: нет, не выходил.

А посещал ли его кто-нибудь? — осведомился Калганов и с изумлением узнал, что к отцу приезжала Ирина Долинская, которая вскоре в одиночестве покинула Розовый дом.

Калганов и Витебский, которые к тому времени состыковались возле одного из постов ГИБДД на Дмитровском шоссе, подозревая самое худшее, поспешили в усадьбу.

Их опасения оправдались: олигарх и его телохранитель оказались мертвы. На трупах были отчетливо видны следы многочисленных пулевых ранений.

Калганов связался с главным юрисконсультом холдинга, и тот посоветовал ему немедленно вызвать милицию, а о том, что, скорее всего, Ирина Долинская убила своего отца и его охранника — лучше пока помалкивать.

Оперативно-следственная бригада ГУВД Московской области всю ночь допрашивала обитателей Розового дома, но те ничего путного сообщить не могли. Однако охранники упомянули о посещении особняка Ирины Долинской и последующем ее отъезде. В результате, несмотря на стоическое молчание Калганова и Витебского, которые, впрочем, знали об Ирине только то, что она разыскивалась собственным отцом, — о ее кровавых деяниях в столице известно было лишь Артюхову, — Долинская все равно оказалась главной подозреваемой в убийстве олигарха.

К утру оперативники покинули особняк, реквизировав оружие у охраны для проверки — не был ли какой-либо изъятый ими ствол орудием убийства. Прихватили они и мотоцикл, на котором приехала Ирина, оставившая его позднее возле особняка.

Еще одна оперативно-следственная бригада минувшим днем начала расследовать не менее загадочное убийство, совершенное в двух десятках километрах от Розового дома, в шашлычной «Красный буйвол». Там одно неустановленное лицо застрелило другое неустановленное лицо — в карманах покойника не оказалось документов.

По описаниям хозяина шашлычной и его помощника, знакомый убитого стал преследовать киллера на «черном бумере», но, чем закончилась эта погоня, установить не удалось. Не удалось поначалу отыскать и черную БМВ, поскольку свидетели не смогли указать номер или хотя бы модель иномарки.

В показаниях владельца «Красного буйвола» фигурировал и черно-желтый мотоцикл, на котором укатил киллер. Но лишь через пару дней, когда сопоставили обстоятельства убийств в шашлычной и особняке, в ГУВД пришли к мысли: этот мотоцикл идентичен тому, что изъят из усадьбы олигарха. Тогда и возникла идея, что убийцей неизвестного лица в «Красном буйволе» была Ирина Долинская, скрывшая свои внешность и пол под одеждой байкера.

Но, если для убийства отца у нее могло найтись достаточно причин — таких случаев в современной России сколько угодно, — то, для чего дочь олигарха застрелила какого-то неизвестного мужика, сыщики не смогли сочинить ни одной вразумительной версии.

Личность убитого в шашлычной мужчины удалось установить только к концу рабочей недели: подмосковным ментам помог их коллега из МУРа Григорий Вольнов. Он, по его словам, искал боевика одной из московских криминальных группировок Андрея Платова, который, по оперативным данным, направился в особняк Долинского, но так до него и не добрался. Вольнова отвели в местный морг и показали убитого посетителя «Красного буйвола» — в нем московский опер и опознал того самого Платова.

У Вольнова имелись также установочные данные на машину, которая принадлежала Платову, и ее быстро обнаружили на Дмитровском железнодорожном вокзале.

Но, с кем именно был Андрей Платов в шашлычной, сыщик МУРа сказать не мог, несмотря на то что ему продемонстрировали фоторобот этого мужчины, составленный по описаниям сотрудников «Красного буйвола». (Григорий Вольнов четко выполнял указания полковника Скрынникова и старался нигде не засвечивать их подопечного Брагина.)

В то же время от одного из грибников пришло сообщение, что он уже в течение нескольких дней подряд встречает стоящую на лесной просеке черную «Ауди», а именно на машине этой марки укатила из особняка Ирина Долинская.

В указанном авто нашли сумку, набитую женской одеждой, часть из которой опознали обитатели Розового дома как принадлежащую дочери олигарха. Сама машина также, как выяснилось из документов, была оформлена на Долинскую. Что на найденной «Ауди» ездила Ирина, подтвердил и автомеханик из Розового дома.

Куда же пропала сама девушка? — терялись в догадках подмосковные сыщики. Возникла версия, что ее, возможно, обнаружил и похитил, а то и убил неопознанный мститель на «черном бумере».

Впрочем, следов борьбы и крови в машине не обнаружили, а обыск леса с собаками в радиусе двух километров от найденной иномарки ничего не дал.

Фотографии Долинской распространили по отделам милиции и ГИБДД ближайших районов области, и эта акция принесла результат. Двое инспекторов ДПС заявили, что видели девушку, похожую на Ирину Долинскую, в салоне «Волги», принадлежащей местной знаменитости — народному лекарю Владимиру Евгеньевичу Дерябину. Причем эта «Волга» направлялась по дороге, идущей от Розового дома к «Красному буйволу». Когда сопоставили время, выяснилось, что инспекторы видели девушку в день расследуемых убийств, но еще до того, как они произошли.

Как бы то ни было, у следствия появилась зацепочка, и сыщики поспешили к дому Владимира Дерябина.

… Доктор уже несколько дней находился почти в полном забытьи. Едва он приходил в сознание, как делал пару глотков снадобья, рецепт которого Владимир Евгеньевич раскопал в старинной книге «Исцеление травами и заговорами» и впоследствии усовершенствовал. Доктор знал, что если допить настой сразу, до дна большого ковша, в котором он был налит, то можно не проснуться вообще.

Но Владимир Евгеньевич не спешил этого делать. Перед его внутренним взором представали удивительные и прекрасные видения, которые, правда, иногда перемежались настоящими кошмарами. Тогда Дерябин старался немедленно выйти из транса, но далеко не всегда это ему удавалось.

В таких вот кошмарах неизменно присутствовало страшное бородатое лицо, которое напоминало бога Саваофа в атеистических комиксах и мультфильмах, импортируемых в свое время Советским Союзом из Франции.

И этот ужасный бог, дыша в лицо доктора чесноком и перегаром, постоянно обращался к нему на странной смеси блатного жаргона и какого-то псевдоцерковного языка, грозя бедному Владимиру Евгеньевичу всяческими карами.

«Ты почто, слуга бесов, на своих окаянных лекциях дуру гнал? Почто хаял непотребными словесами мой авторитет? Почто юных дев и недорослей сбивал с пути истинного, задвигая им фуфло? Для того ли тебя, фофана, мать носила тяжким бременем во чреве своем? Собственным млеком, а не пойлом поганым, которого ты только и достоин, питала твою жадную плоть? Да знаешь ли ты, гнилая твоя душонка, что тебя ждет за прегрешения твои? Какой прикуп тебе, фраеру, всучат на Страшном суде? Ждет тебя, пидора опущенного, козла нечестивого, ходка в геенну огненную и мизер на шесть взяток!»

Наконец запредельным волевым усилием Владимир Евгеньевич размеживал веки и облегченно вздыхал: слава богу, это всего лишь кошмарный сон.

Но тут же на него наваливалась еще более кошмарная явь: воспоминания о том, что произошло с ним тогда, когда появился Он…

И доктор Дерябин вновь делал два небольших глотка своего снадобья и, моля Небеса о ниспослании ему благостного сна, опять погружался в забытье.

И высшие силы, сжалившись над Владимиром Евгеньевичем, вновь дарили ему чудесные видения. И в них всегда находилось место Ирине.

Нет, она была на самом центральном месте в его благостных снах! Вот Ирина стоит на другом берегу Волги и зовет доктора к себе, манит его, простирая к нему руки.

И Дерябин идет по реке, аки по суше, достигает противоположного берега и заключает желанную женщину в свои объятия.

Но она вдруг превращается в облако, в туман и исчезает прямо на его глазах, а он опять слышит голос страшного бородача: «Вставай! Есть время разбрасывать камни, есть время собирать камни. Настало время бить тебя этими камнями!» И Саваоф протягивает к доктору толстую и волосатую, как у мясника, руку и принимается трясти его: «Вставай! Вставай, сын лоха и внук стукача!»

— Вставайте, вставайте, доктор! — кричала ему на ухо молочница Галя. — Что-то вы совсем разоспались. Не заболели, случаем? Я вот вам молочка принесла, а то вы отчего-то давно ко мне не заходите. Дай, думаю, проведаю доктора — не случилось ли чего? А заодно молочка ему принесу.

Владимир Евгеньевич открыл глаза, и они постепенно наполнялись удивлением:

— А эти люди, кто они?

— Вот это сержант Миша, из милиции он, — затараторила молочница, — а это…

— Всё, иди себе, Галя, с Богом, — строго сказал сержант Миша, — нам поговорить с доктором надо.

— Ага, ага, уже иду, — и она засеменила к порогу.

С сержантом Мишей оказалось еще двое людей в штатском, очень похожие друг на друга, но заметно разнящиеся ростом.

— Как вы себя чувствуете, Владимир Евгеньевич? — участливо спросил один из них, тот, что повыше.

— Достойно, — последовал несуетливый, сдержанный ответ.

Двое в штатском в некотором недоумении переглянулись.

— Ну, если так, — продолжил беседу тот, что пониже, — мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

— Этот бородатый тоже задавал мне всякие вопросы, но я не смог ответить ни на один из них, — печально заметил Владимир Евгеньевич.

— Что за бородатый? Когда он задавал вам свои вопросы? — осторожно спросил тот, что повыше.

— Мне кажется, его зовут Саваоф. А вопросы свои он задает, когда ему вздумается.

Двое в штатском опять удивленно переглянулись, и тот, что пониже, спросил уже более решительным тоном:

— Какие отношения вас связывают с Ириной Долинской?

— Я любил ее, аки дщерь Божью, но любовью человеческой. Но пришел Он и сказал, что Ирина есть порождение бездны и в бездну должна вернуться.

— А он — это кто? — осведомился опер, который повыше.

— Он — это Тот, кто пришел из леса.

Тут переглянулись между собой все трое ментов, и сержант Миша покрутил пальцем у своего виска.

Тем не менее опер, который пониже, решил продолжить допрос:

— А где сейчас находится Ирина Долинская?

— Я скоро узнаю это, — последовал спокойный и уверенный ответ, после чего бывший преподаватель Истории КПСС взял в руки стоявший рядом с ним на столике большой ковш и выпил его до дна.

Приехавшая «скорая» отвезла Владимира Евгеньевича в больницу, но откачать его так и не удалось.

Оперативники же на скорую руку обыскали дом Дерябина и обнаружили в кармане его пиджака пистолет «глок». Сразу же возникло подозрение, что он был использован при убийствах в «Красном буйволе» и Розовом доме, однако эту версию баллистическая экспертиза не подтвердила.

Но зато она установила другое: именно из данного пистолета были застрелены четыре человека в Москве неизвестным маньяком.

И долгое время этим маньком считали Владимира Евгеньевича Дерябина, бывшго преподавателя Истории КПСС, а впоследствии популярного знахаря. И до тех пор, пока истина не была установлена, его тело покоилось не в могилке деревенского кладбища, а на стеллажах судебно-медицинского морга.

 

Глава девятнадцатая

Они все-таки встретились именно в кафе, несмотря на усмешливое предупреждение полковника Скрынникова. Когда Брагин стал договариваться с Вольновым о месте, где будут передаваться баксы «на помощь покалеченным ментам и их нищим семьям», то он заявил, что заодно ему хотелось бы попить пивка на свежем воздухе, а личную безопасность лейтенанта — от расстрела неизвестным маньяком — бывший собровец гарантирует.

И вот теперь Брагин и Вольнов сидели на открытой веранде одного из кафе в Филевском парке, взяв по паре кружек пенистого напитка, неспешно прихлебывали его и вели вполне светский разговор за жизнь вообще, не торопясь переходить к деловой части их встречи. Вскоре они уже называли друг друга по имени и обращались «на ты».

Да и погода благоприятствовала такому вот, вроде как отпускному, препровождению времени. Август выдался в этом году замечательный. Не слишком жаркие лучи солнца с безоблачного неба нежно и бережно ласкали вечно встревоженные лица москвичей, а легкий ветерок освежал атмосферу, вентилируя загазованный многочисленными автомобилями городской воздух и насыщая его озоном.

В разговоре выяснилось, что оба мента, бывший и нынешний, служили в Чечне практически в одно время.

— А знаешь, земеля, ты ведь меня в Ханкале крупно подставил, — хитро прищурившись, вдруг объявил Вольнов.

— Вот как? — искренне удивился Брагин. — Каким же это образом?

— Я имею в виду убийство капитана Синюка.

Игорь прихлебнул пива, поддел на вилку кусок копченой скумбрии и, только прожевав и проглотив его, удостоил собеседника ответом:

— Знаю такого. Но при чем тут я, и при чем тут ты?

— Я в ночь убийства Синюка был начальником караула, охранявшего госпиталь в Ханкале. Когда наутро капитана обнаружили в палате с перерезанным горлом, то на меня повесили всех собак и чуть не отдали под трибунал. Но в конечном счете просто поперли со службы, что называется, без выходного пособия. Спасибо Скрынникову — взял меня полковник под свое крыло.

— Угу, и ты считаешь, что капитана зарезал именно я?

— А кто же накануне убийства разорялся на весь госпиталь, что, мол, это падло Синюк до утра не доживет? Он и не дожил…

Брагин улыбнулся:

— Ну, было такое. И, если б я мог, то точно бы этого поганца оприходывал. Но ты же наверняка знаешь, что я просто не мог передвигаться из-за тяжелого ранения в ногу. Да и правой рукой не владел — ее тоже пуля зацепила. К тому же велось следствие по этому делу, и от меня сразу отвели подозрение. Я не подошел для роли убийцы по медицинским показателям.

Улыбнулся и лейтенант:

— Все, кто тебя знал и с кем мне удалось тогда переговорить, считали, что ты был способен завалить Синюка и в таком состоянии. Прихватил костыли, а нож можно взять и в левую руку.

— Нет, это было исключено, — решительно возразил Брагин. — Ногу мне подвесили чуть ли не к потолку, да и рука находилась на перевязи. Я не мог бы, развязавшись, потом самостоятельно принять прежнее положение. Это технически невозможно.

— Ну, значит, тебе помогала дежурная медсестра, — упрямо настаивал на своей версии Вольнов.

Игорь отрицательно покачал головой:

— Дежурила тогда Лилия Конюхова — жена заместителя начальника госпиталя. Надо отметить, стерва, каких поискать, — за версту видно. В госпитале я лежал до кончины Синюка всего-то трое суток. И у меня никаких особых отношений с этой дамой сложиться-то за столь короткое время не могло. Да и желания такого как-то не возникало: достаточно мне было взглянуть на нее разок и перекинуться с ней парой фраз. — Тут Брагин бросил на лейтенанта взгляд, в котором читалось недоумение. — Но мне вот что любопытно: ты, когда проводил свое расследование, уже знал, что я тот самый Игорь Брагин, из-за которого, по твоему мнению, ты попал в такой суровый переплет?

— Да, догадался, едва прочитал твои показания, а потом окончательно убедился в этом, проводя дознание.

— Но ты же должен быть на меня в обиде? А мне так показалось, что ты представил полковнику доклад, вполне лояльный к моей персоне.

Лейтенант усмехнулся:

— Я зла на тебя не держу. Ведь буквально все, с кем мне приходилось общаться по этому делу, считали, что Синюк получил то, что заслужил. И все же, Игорек, мне кажется, я имею моральное право знать — кто, если не ты, привел твой приговор в исполнение.

— Я полагаю, Гриша, — медленно произнес Брагин, — что ты провел достаточно тщательное расследование, чтобы догадаться об этом.

— Ясненько, Игорек. Значит, с Синюком разделался Максим Крайнов? Ведь вы с ним на самом-то деле были близкие друзья? Очень близкие, так?

Вместо ответа Брагин стал открывать замки кейса, который принес с собой.

— Доставай и ты свой чемоданчик, — кивнул он на дипломат Вольнова. — Сначала рассчитаемся с бедными сиротами, а потом и поговорим по душам. — Он вынул из кейса пачку долларов в банковской упаковке, после чего, буркнув «денежки счет любят», крайне неаккуратно эту упаковку разорвал, в результате чего сотенные купюры небрежно рассыпались по столику.

— Да ты что творишь, земеля! — зашипел лейтенант, лихорадочно запихивая рассыпавшиеся банкноты в свой дипломат и нервно оглядываясь по сторонам. — Нам такая демонстрация ни к чему.

— А это кому как, — невозмутимо отреагировал Брагин. — Посмотри вон туда, налево, — показал он рукой в сторону ближайшей аллеи. — Видишь, там человек сидит на лавочке? Знаешь, что он делает? Снимает для Управления собственной безопасности МВД дальнобойной японской техникой передачу взятки очередному «оборотню в погонах» из МУРа.

Лейтенант посерел и даже как-то съежился.

— Для чего ж ты подставил меня, земеля? — тихо произнес он.

— Не дергайся, Гриша. — Брагин протянул через столик руку и успокоительно похлопал понурившего голову муровца по плечу. — Эта съемка всего лишь для моего частного архива. Я готов говорить с тобой откровенно и на любую тему, тем более на душе так накипело, что все из нее выплеснуть хочется. Но мне нужны хоть какие-то гарантии личной безопасности. — Он махнул рукой в сторону человека на лавочке, и тот мгновенно исчез.

Лейтенант почти в один глоток осушил полную кружку пива и с заметным облегчением выдохнул:

— Блин, ну и серьезный ты мужик, однако, сержант Брагин.

— Очень серьезный, Гриша. А теперь подставляй свой дипломатик — я тебе остальные сорок штук отгружу.

Вольнов невольно покосился в сторону лавочки — там теперь расположилась некая любовная парочка.

— Я тебе вот что скажу, земеля, — с расстановкой произнес он. — Тридцать штук, уж извини, но это доля полковника. Ее необходимо ему отдать. А двадцать — моя доля. Оставь ее себе. Для операции на колене — может, и маловато будет, ну да постепенно поднакопишь.

— «Доля полковника», — недовольно пробурчал Брагин. — Мне думается, что ты-то как раз свои бабки отработал. А при чем тут полковник? Я просто пенку дал по дурости. Мне почему-то в башку засело, что я объявлен в розыск. Если б я был в курсе, что никто из окружения Бориса ничего обо мне толком не знает, а сам Борис спекся, то хрен бы я поперся в МУР со своим чистосердечным признанием.

— И прогадал бы, — уверенно заявил лейтенант. — Тебя все равно в конце концов бы вычислили. Не достав тебя, Вельтман бы не успокоился. И как раз Скрынников сумеет с помощью второго варианта твоих показаний охолонить его. Полковник в сделках честен, как русский купец, — проверено временем.

Брагин призадумался и наконец кивнул:

— Наверно, ты прав. Во всяком случае, эпизод расстрела Амалии он мне подправил удачно. А бабки забирай все! — Он неожиданно для Вольнова вырвал из его рук дипломат и загрузил туда четыре пачки сотенных купюр все в той же банковской упаковке. Вернув чемоданчик лейтенанту, Брагин успокоил его: — А где деньги достать на операцию, я теперь знаю. Но это мой небольшой секрет.

— Ну вот, опять секрет, — разочарованно вздохнул Вольнов. — А говорил: расскажешь все откровенно, душу надо облегчить…

— Это секрет не только мой, и он совсем другого рода. А так, пожалуйста, я теперь готов говорить на любые интересующие тебя темы.

— Сейчас проверим. Итак, Синюка замочил Максим Крайнов?

Брагин хорошенько приложился к кружке и неспешно начал свое повествование:

— Для начала изложу историю вопроса. Группа сотрудников Пермского СОБРа входила в сводную роту, которой командовал капитан внутренних войск Синюк. Он считался ветераном второй чеченской кампании. В тот злосчастный день, ранним утром, один взвод из нашей роты, в котором служили и мы с Максимом, подняли по тревоге. Насколько я понял, спецназ ГРУ возвращался с задания, имея на руках нескольких раненых и преследуемый духами. Ребят следовало встретить и прикрыть. Возглавил наш взвод почему-то не его командир, а лично капитан Синюк. В результате мы сами попали в засаду, под перекрестный огонь. Причем в этот момент наш капитан просто-напросто куда-то исчез. Я потом слышал от некоторых из оставшихся в живых ребят, что Синюк в момент атаки боевиков почему-то находился позади отряда и в этом бою его вообще никто не видел. Те, кто оказался цел и мог вести ответный огонь, заняли круговую оборону и прикрывали отход раненых, которые имели хоть какую-то способность передвигаться сами. В группе прикрытия остался и мой действительно самый близкий друг — Максим Крайнов. Я же, получив по желудю в руку и ногу, отползал по краю ложбины между деревьями вместе с прапором Семеном Кравчим, ветераном этой войны, который получил тяжелое ранение в живот, и мне приходилось тащить его буквально на себе. Когда я окончательно выдохся и решил передохнуть, выяснилось, что я тащу практически труп. У Кравчего пошла изо рта пена, он уже был почти в агонии, однако нашел в себе силы сказать мне несколько слов: «Прости меня, подонка, земеля. И ребятам передай, чтоб простили меня, если смогут. Душа болит, хочу перед смертью ее облегчить». Тут он замолк, однако я его не торопил, хотя и понимал, что прапор желает сообщить мне очень важную информацию, — я боялся, что стоит на него только слегка дунуть, Кравчий тут же испустит дух. Но вот он собрался с силами и продолжил: «Капитан Синюк уже года два продает духам оружие и меня, гад, в это дело поганое втянул. И сейчас он нас всех подставил, а сам свалил. У него наверняка договоренность с духами была». Больше от Семена услышать ничего мне не довелось, поскольку душа покинула его и, видимо, отправилась каяться в грехах тому, кто уполномочен их отпускать. Я же такого права — отпускать грехи — не имел и сразу решил: капитану Синюку на этом свете больше не жить.

— А почему бы тебе для начала было не сообщить обо всем этом в военную прокуратуру? — спросил Вольнов, заинтересованно слушавший рассказ собеседника.

— Ха! Ну, ты прямо, как мой дружок Макс! Тот выбрался из этой передряги без единой царапины и навестил меня в госпитале в Ханкале в первый же день моего пребывания в нем. Как тебе известно, там же лежал и Синюк — он будто бы в том бою получил ранение в руку. На самом деле, пустяковая царапина, и я не сомневался, что это самострел. Так вот, лейтенант, когда я рассказал Максу то, что поведал сейчас тебе, он отреагировал точно так же, как ты. Но я уже понимал — в Чечне живут и воюют по своим законам, и не верил, что Синюк ответит за кровь ребят и другие свои грязные делишки. Однако я внял просьбе Макса и немедленно позвонил в военную прокуратуру — попросил навестить меня в госпитале их представителя: я, мол, имею сообщить нечто важное. Представитель действительно тут же явился, и я строго конфиденциально рассказал ему о деяниях капитана Синюка. В ответ я услышал, что никакими данными, подтверждающими мою информацию, военная прокуратура не располагает. Мало того — оказывается, и Синюк, и Кравчий представлены к орденам Мужества за какие-то там подвиги, и уж теперь-то прапорщик такой орден посмертно точно получит. Тем не менее, пообещал сотрудник прокуратуры, соответствующая проверка по моему сообщению будет проведена. Я попросил у этого парня номер его мобильника, и он мне таковой оставил. Через двое суток я узнал, что меня на следующий день отправляют в одну из московских больниц. Я тут же набрал номер того прокурорского работника, что пообещал провести тщательную проверку по Синюку. Ну и, понятное дело, услышал, что изложенные мной факты не подтвердились. Вот тогда я и разорался на всю палату, что прикончу эту суку Синюка еще до своего отлета в Москву. Однако совершить подобный подвиг я, как тебе уже говорил, просто физически не мог. И, когда в последний вечер перед отлетом меня навестил Макс, я попросил его не отказать мне в небольшой дружеской просьбе — нынешней ночью посетить с неофициальным визитом палату капитана Синюка и выписать ему бесплатную путевку в другой мир, получше этого.

— И Крайнов вот так, запросто, согласился? Только потому, что ты его об этом попросил? — В голосе лейтенанта звучало явное недоверие.

— А как же иначе? — искренне удивился Брагин. — Ведь Макс являлся моим другом. А кроме того, разве то была моя личная месть? Кто знает, сколько пацанов полегло из-за его подлых делишек… А скольких бы он еще загубил, если бы остался жив? Об этом ты подумал, лейтенант?

— Ну, ладно, ладно, — примирительным тоном сказал Вольнов. — Что было, то прошло.

— Короче, ночью Макс проник в госпиталь через окно моей палаты, сделал свое дело и таким же образом ушел. А то, что ты, Гриша, из-за сдохщего Синюка пострадал, — извини. Но это — война, и это — Чечня, тут уж ничего не попишешь. Но, чтобы частично загладить свою вину, я возьму еще по паре кружек за свой счет.

Когда бывший собровец вернулся с подносом пива, лейтенант задал очередной вопрос:

— И отчего же ваша дружба пошла наперекосяк? Из-за Ольги?

— Ну, лейтенант, я надеюсь, ты достаточно умен, чтобы не верить абсолютно всему, что написано в моем «чистосердечном признании». В этом высокохудожественном документе были некоторые расхождения с нашей тусклой, серой, будничной действительностью. И тому, естественно, есть свои причины, которые станут тебе ясны по ходу моего повествования, если ты еще сам до всего не докумекал. А что касается Макса, он на всю жизнь остался моим ближайшим другом. Да, с Ольгой получилось, конечно, не очень складно. Я переспал с ней, ничего не ведая о ее отношениях с моим приятелем. В Москве мы стали реже видеться с ним и мало что знали о личной жизни друг друга. И поэтому я был просто потрясен, когда через какое-то время выяснилось, что Ольга и Макс уже давно знакомы друг с другом и на днях стали мужем и женой. Но я, конечно, о своем приключении с Ольгой помалкивал, да и ей такая огласка была ни к чему. То есть на наши отношения с Максом эта женщина никак не повлияла. Что тебя еще интересует, Гриша?

— Убийство Цикли, — последовал незамедлительный ответ. — В показаниях свидетелей есть и такое: когда с руки киллера жена Цикли сорвала перчатку, то выяснилось, что на ногтях у убийцы был лак. Ты ведь наверняка заметил это, и у тебя сразу возникло подозрение насчет Ольги?

— Да, — очень спокойно признался Брагин. — Тем более что лак на ногтях убийцы оказался редкого фиолетового цвета — точной такой был у Ольги, когда она вместе со Светланой Васильевной посещала мою квартиру.

— Однако ты, подозревая, что Максима Крайнова уже нет в живых, а к его смерти приложила руку его жена и теперь заметает следы, убирая свидетелей, не стал мстить за своего самого близкого друга, — укоризненно покачал головой Григорий Вольнов. — Наоборот, шантажируя Ольгу: мол, тебе все известно о гибели ее мужа, принудил эту женщину к сожительству. Уж слишком она была хороша. Я правильно изложил ход событий, собровец? Ты ведь обещал, что расскажешь все начистоту, — добавил он, не сводя пристального взгляда с собеседника.

— И заметь, Гриша, — Брагин приподнял пивную кружку, будто призывая ее в свидетели, — свои обещания я выполняю всегда. Ну, так вот, задержать Ольгу в «Шоколаднице» я не пытался. Я был без оружия, а у нее, похоже, имелись намерения вместе с Циклей заодно пристрелить и его собеседника. Во всяком случае, она в тот момент колебалась. К тому же мне было невыгодно брать Ольгу при всем честном народе. В этом варианте она в конечном счете оказалась бы в руках ментов. А мне надо было учинить ей персональный допрос о судьбе Максима Крайнова. С этой целью я и навестил ее уже через час в квартире на Кутузовском проспекте. К тому времени, замечу в скобках, Ольга практически всю мебель и всякие там раритеты на самом деле продала. А описанный мной процесс реализации всего этого барахла вроде как в более поздний период времени — лишь попытка представить дело так, будто Ольга еще долгое время была цела и невредима.

— А на самом деле? — Этот вопрос лейтенанта прозвучал несколько растерянно.

— Давай по порядку. Что касается моего отношения к Ольге как к женщине, то она мне действительно нравилась, но не до такой умопомрачительной степени, как я это описал. К тому же в моей жизни тогда уже появилась другая девушка. И у нас с ней были такие, говоря высоким слогом, светлые отношения, что я считал для себя невозможным ей изменять, как бы напыщенно это ни звучит.

— Хм, — усмехнулся лейтенант. — А как же ночь с Амалией Вельтман?

— Эта ночь, Гриша, — плод моего художественного воображения, — назидательно пояснил Брагин. — Я же тебе уже говорил, что далеко не все, что изложено в моем «чистосердечном признании», соответствует действительности. Мне надо было создать иллюзию достоверности описываемых событий, чем я в ряде случаев и занимался. Отмечу, что у меня уже имелся художественный опыт. У нас на юридическом факультете издавался самодеятельный литературный журнал, и я был его постоянным автором: сочинял разного рода занимательные рассказы. Что касается Амалии Вельтман, то она действительно встретилась мне во дворе моего дома и пыталась меня клеить. Правда, не знаю, с какой целью: то ли натурально хотела со мной переспать, то ли это с ее стороны была некая разведывательная акция. Тогда же я девушку и отшил. Я, кстати, в тот момент был одет в фирменный сименсовский пиджак — отсюда у этой парочки, Амалии и Бориса, вероятно, и возникла идея известного тебе псевдоограбления дачи олигарха.

— А сам-то налет на дачу — это не твой художественный вымысел? — осторожно спросил Вольнов, которого признания собеседника уже в достаточной степени ошарашили.

— Нет, всё, что я написал по данному поводу, — истинная правда, — торжественно произнес Брагин, подняв вверх два пальца, указательный и средний, будто принимал присягу на верность какому-нибудь монарху.

— Будем надеяться, — мрачновато произнес лейтенант. — А то у полковника Скрынникова могут возникнуть сложности с закрытием этого дела. Так что у тебя произошло с Ольгой после убийства Цикли? Ты посетил ее, и что дальше?

— Дальше события в течение трех суток, с одиннадцатого по тринадцатое августа, развивались в стремительном темпе. А Ольга в разговоре со мной призналась во всем.

— То есть в соучастии в убийстве мужа?

— Именно.

— И она тебе совершенно откровенно рассказала о своем преступлении?

— Естественно, — пожал плечами Игорь.

— Как же тебе удалось заставить ее сознаться в этом?

— Странные, однако, у тебя вопросы пошли, Гриша, — недоуменно покачал головой Брагин. — Как будто ты и не служил в Чечне. Как будто ты и не знаешь, что захваченные в плен духи всегда дают откровенные признательные показания.

— Да, но их допрашивают такими методами…

— Вот точно такими методами и я допрашивал Ольгу. Что ты на меня так смотришь? Мне всего лишь надо было знать истину о судьбе моего друга. Я же не пришел домогаться ее тела под угрозой пыток.

Лейтенант как-то грустно вздохнул:

— Пусть так. И о чем же тебе поведала Ольга?

— Кое о чем я написал. Макс действительно играл на бирже и после каких-то неудачных операций влез в серьезные долги. Он и вправду заложил свою шикарную квартиру на Кутузовском проспекте, но и эти деньги проставил на бирже. Семья Крайновых меньше чем за неделю превратились из вполне обеспеченных людей в нищих бомжей. Ольга же, эта, мягко сказать, стерва — сейчас ты окончательно поймешь, почему я употребляю такой термин, — мечтала всегда жить в роскоши, чего и добилась, выйдя замуж за преуспевающего в то время Макса, и никогда не работала. Она закончила три курса медицинского института, но забросила учебу. На беду моего друга у нее остались кое-какие связи в медицинской среде… А Макс после разорения впал в депрессию. Ему действительно угрожали физической расправой, если он не уплатит огромные долги. И Макс, тут придется верить Ольге на слово, собирался покончить с собой. И она решила ему помочь — не без навара для себя. Ольга связалась с одной из знакомых медицинских девиц, которая работала в системе трансплантации органов. Через нее вышла на банду, которая крышевала соответствующее учреждение. Конкретно Оленька имела дело с Жунтом. Она гарантировала бандиту, что розыском пропавшего Максима Крайнова никто всерьез заниматься не будет — милицию, мол, вполне устроит версия, что его убили и закопали за долги некие неустановленные криминалы. Надо отметить, что насчет милиции она оказалась права. И вот в одну из чудесных летних ночей за мертвецки спавшим Максом, поскольку Ольга щедрой рукой подсыпала ему в какой-то напиток серьезную дозу снотворного, приехал Жунт, запихал Крайнова в мешок, а потом в багажник авто и отвез его в клинику — для извлечения из моего приятеля жизненно важных органов. Получила Оленька за свою коммерческую комбинацию не бог весть сколько — всего-то двадцать штук зеленью. Ну и что, ты думаешь, я должен был предпринять, услышав такое?

— Отомстить за друга, убив и Ольгу, и Жунта, — с печалью во взоре констатировал Вольнов. Он теперь понял, почему Брагин в «чистосердечном признании» так упорно открещивался от Максима Крайнова как от своего ближайшего друга: собровец отводил от себя возможные подозрения в мести за его смерть. Но лейтенант не мог понять другого — как он проглядел все эти вещи, проводя свое расследование. Ведь сейчас излагаемые Брагиным события, если отвлечься от деталей, казались достаточно очевидными.

— В принципе, да. Но ты забываешь про несчастную мать Макса, Светлану Васильевну, которая любила сына самой что ни на есть настоящей материнской любовью. Что я ей должен был сказать? Мол, вашего Макса распилили на части, и даже тела его как такового в природе не существует?

— Но разве именно так в действительности и не произошло? Просто тебе следовало найти подходящие слова… Хотя я понимаю, как это трудно.

— Дело в том, что я все-таки надеялся найти тело Макса. Надеялся, что Светлана Васильевна будет утешать себя тем, что сможет хотя бы посещать могилу своего сына. Ты ведь знаешь, как это важно для любящих матерей. Взять хотя бы ту же Чечню. Те матери, которым прислали останки их сыновей, конечно, пребывали в великом горе, но оно постепенно переходило в светлую печаль. Они посещали могилки любимых чад, проводили там час, другой в воспоминаниях о них, и им становилось легче жить. А те женщины, сыновья которых пропали без вести? Ты, наверно, видел таких в Чечне?

Лейтенант кивнул:

— Видел, и не один раз.

— А раз видел, то тебе не надо доказывать, что это совершенно обезумевшие от горя женщины. Они связываются с боевиками и пытаются у них выкупить тела своих сыновей за любые деньги, которые только смогут достать. Платят одному посреднику, другому, третьему, в конце концов их обманывают и подсовывают неизвестно что… В общем, я говорю Ольге: звони этому Жунту, скажи, что тебя замучило раскаяние и ты хочешь получить останки мужа и тайно, но в достойном месте похоронить его. А этот гаденыш отвечает: мол, на Максиме опробывают новую медицинскую технологию. В принципе, он мертв, но содержится в биологически активном состоянии — оно также называется растительным существованием, — что позволяет получать из тела органы вроде как еще тепленькими. Ты представляешь, лейтенант, каково мне было все это слушать по громкой связи? Ну, да ладно, я уже пережил… Так вот, из Максима не все еще вырезали, продолжал Жунт, и он не может отдать тело за просто так. А что касается тайного захоронения, то Жунт готов пристроить труп на одном из столичных кладбищ хоть сегодня, но тоже, конечно, не за бесплатно. За все про все этот урод запросил пятьдесят штук. Тут Ольга шепнула мне, что такими деньгами не располагает. Я сказал: ничего, проблему утрясем, пусть Жунт договаривается с кладбищем, а потом приезжает к тебе на квартиру для окончательного расчета. На том и порешили. Я вытряс все, что у Ольги было, — тридцать тысяч баксов. Как ты понимаешь, эти деньги нужны были на благое дело. После чего сделал ей инъекцию того же самого снотворного, каким она воспользовалась, вырубая Макса. Потом я собрал в кулак все свое мужество и позвонил Светлане Васильевне, попросив ее приехать к Ольге: речь, мол, пойдет о Максиме. Я боялся покидать квартиру на Кутузовском из-за опасения пропустить приезд туда Жунта. Когда мать Макса появилась, я проводил ее в комнату, где не было спящей Ольги. Светлана Васильевна смотрела на меня, как на Господа Бога, от которого только и зависит — будет жить или умрет ее любимый сын. Сам понимаешь, Гриша, насколько тяжело мне было не то что говорить, а просто встречаться с ней глазами. Но я сказал ей все, хотя и без излишних подробностей: Макс убит и к его убийству приложила руку Ольга. Попросил Светлану Васильевну не расспрашивать меня более ни о чем, но объявил, что все, кто виновен в убийстве ее сына, понесли самое суровое наказание лично от меня.

«И Ольга?» — спросила она.

«Да, — ответил я, прямо глядя ей в глаза, — Ольга ничем не лучше других убийц».

Я добавил, что никакие государственные органы не должны ничего знать об этом деле: Максима к жизни не вернешь, а я, отомстив за него, могу получить большой срок. Я также сообщил ей, что сегодня, скорее всего, ночью будут организованы тайные похороны Макса Крайнова на одном из московских кладбищ, а потом Светлана Васильевна сможет оформить могилку подобающим образом. И еще я сказал, что сам лично не видел тела Максима и не знаю, как оно выглядит. Потому, может быть, и не стоит ей принимать участия в похоронах. Но Светлана Васильевна ответила твердо: она вынесет все и хочет лично проститься с сыном во что бы то ни стало. Я пообещал, что заеду за ней, предварительно позвонив. На том мы и расстались. Когда на квартире Крайновых появился Жунт, то сильно удивился, что вместо Ольги его ожидал некий паренек. Но я сразу его успокоил, что все договоренности с ним остаются в силе, но есть один нюанс — тело Максима очень желательно обменять на другое тело, полностью укомплектованное всеми необходимыми жизненными органами. А что касается кладбищенских дел, то оплата будет произведена наличными. Он меня очень подозрительно выслушал и попросил сначала показать тело — не бомж ли это какой-нибудь, туберкулезный и со СПИДом? Я предъявил ему Ольгу, и парнишка слегка ошалел. Думал Жунт довольно долго, взвешивая все «за» и «против», но в конце концов согласился с моим предложением, видимо сообразив, что в случае отрицательного ответа он просто сам может не выйти отсюда живым. Ну а дальше все произошло, как и планировалось. — Тут Брагин потянулся за кружкой пива.

— И на каком кладбище вы похоронили Максима Крайнова? — глухо спросил потрясенный рассказом Брагина лейтенант.

— Извини, Гриша, но этого я тебе не скажу. А под каким именем он лежит, я и сам не знаю. Еще не был на его могиле — все недосуг. Но уже завтра хочу заехать к Светлане Васильевне и вместе с ней навестить своего приятеля. Тело Макса, кстати, выглядело более-менее прилично, что стало большим облегчением для меня, но особенно, конечно, для его матери.

— А Жунта, выходит, ты прикончил лично, — печально покачал головой Вольнов, — замаскировавшись под киллера-байкера: мол, мочиловка между боевиками Угрюмого и Коха продолжается в том же духе. А как же показания Кати Антоновой — что она с тобой имела разговор как раз во время убийства Жунта?

— Какой ты все-таки наивный человек, Гриша! — недоуменно воззрился на собеседника Брагин. — А еще ментом работаешь, в МУРе служишь. Неужели трудно получить какие хочешь показания от ночной бабочки не более чем за сотню баксов? И ты так легко поверил в случайную встречу с ней прямо у места убийства? Григорий, я тебе просто поражаюсь!

Лейтенант невольно покраснел, и некоторое время оба молчали, занявшись ощипыванием воблы.

— Ну а как ты заманил Жунта в «Белый медведь»? — прервал наконец молчание Вольнов.

— Он с меня потребовал за устройство тела Макса на кладбище тридцать тысяч долларов. Ровно столько я изъял у Ольги и мог бы с ним расплатиться. Однако я отдал ему только двадцать, сославшись на то, что в настоящий момент у меня больше нет, и обещал отдать остальные через день в каком-нибудь уютном местечке в удобное для него время. Жунт предложил бар «Белый медведь», добавив при этом, что если я его кину и не отдам бабки, то выкинут из могилы и тело Максима. Я его успокоил, сказав, что буду вовремя и Жунт получит все сполна. У моего приятеля Толяна, кроме бумера, имелся еще и мотоцикл, который я для этого дела позаимствовал. Посетив бар и решив проблему Жунта, причем из того же «макарова», с помощью которого Ольга расправилась с Циклей, я отвалил на байке на пару километров. Оставив его в тихом дворике, скинул одежду байкера в уличный мусорный бак и быстренько вернулся в «Белый медведь», где, для полноты алиби, побеседовал со знакомым барменом. Вот тебе, Гриша, мое чистосердечное признание в убийстве — единственном, заметь, которое я лично совершил во всей этой истории. Но мне очень не хотелось отягощать данным признанием чистую совесть твоего полковника — мне было не совсем ясно, как он на него отреагирует, станет ли покрывать убийцу.

— Да, — кивнул лейтенант, — Скрынников за умышленное убийство, совершенное тобой собственноручно, мог бы и завести на тебя дело. А может, и нет. Поскольку месть твоя — праведная, а полковник — человек справедливый. Но меня вот что волнует: да, Жунт — подонок, и он свое получил. Но разве бандит действовал в одиночку? И этот криминальный комбинат по, мягко сказать, незаконной трансплантации человеческих органов до сих пор продолжает свою деятельность?

— Ты, Гриша, пока был в командировке и собирал против меня улики, много чего пропустил и, видимо, не слишком внимательно читал прессу и вообще не смотрел по телику криминальные программы. А ведь в течение нескольких дней, после разборки на Дмитровском автополигоне между бандами Коха и Угрюмого, сообщалось, что проводится крупномасштабное расследование преступной деятельности сразу двух подпольных синдикатов, занимавшихся торговлей человеческими органами, и данные синдикаты были связаны как раз с вышеупомянутыми преступными группировками.

— Не хочешь ли ты сказать, что к этому делу тоже приложил руку?

— Еще как приложил! Отмечу попутно, что всю эту историю, будто я подключил проститутку, чтобы вырубить Толяна, я просто придумал, так сказать, из любви к искусству. Я лично выключил Толяна только для того, чтобы мой приятель не участвовал в смертельной разборке. А смертельной она стала потому, что в нужное время, когда на полигоне собрались все эти бандиты и пытались все же договориться, а не убивать друг друга, я туда подъехал и из засады сделал пару выстрелов по той и другой группировочке. И этого вполне хватило, чтобы началась массовая бойня. Я подождал, пока ребятки с полчасика постреляют друг в друга и лишь потом позвонил в ментовку и сообщил о данной разборке. А кроме того, назвал имена и адреса — короче, все, что знал по этим делам. Звонок был анонимный, разумеется, но от того не менее эффективный.

— Да, — покачал головой Вольнов, — ну и дела. Тебе действительно не срок, а орден за твои подвиги следовало дать. Но, если бы в МУРе узнали, как оно все было на самом деле, то получил бы ты все же срок. Но давай возвратимся немного назад. Что-то я не улавливаю, при чем тут вообще был Цикля? Ведь он из бригады Угрюмого, а сдала Ольга своего мужа Жунту, который из бригады Коха.

— Действительно, тут, возможно, произошла накладка со стороны Ольги. Имя Цикли мне, как я написал, назвал Толян, поскольку бригада Угрюмого крышевала несколько брокерских контор на РТС, и Цикля вел именно это направление. И, кстати, в разговоре со мной он рассказывал о крахе Макса именно на бирже, а о медицинских делах не было произнесено ни слова. Имя Жунта я узнал совсем не от Цикли, а позднее от Ольги, что, конечно, в «чистосердечном признании» написать не мог. Но, видимо, Ольга, когда прощупывала почву, кому бы продать своего мужа, слышала и имя Цикли, поскольку он был из бригады Угрюмого, которая занималась теми же делами, что и Жунт. И она, узнав от меня, будто я вышел на верный след, поскольку встречаюсь с Циклей, сильно запсиховала и, посчитав, что я действительно могу получить от него решающую информацию, пошла на ликвидацию нежелательного свидетеля. Фактически это ее и погубило, хотя я изначально имел на счет Ольги разного рода подозрения, но то, что она сотворила на самом деле, мне, конечно, и в голову не могло прийти.

— Ну что ж, — после некоторой паузы произнес лейтенант, — за одного своего друга ты рассчитался сполна. А за другого? После сегодняшнего твоего рассказа мне как-то слабо верится, что ты не отомстил и за Толяна.

— Верно, — усмехнулся Брагин, — грешен я и здесь. Я не стал об этом писать, чтобы опять-таки не перегружать своими не вполне законными деяниями «чистосердечное признание» и, соответственно, не отягощать твоему полковнику путь к правильному решению моей проблемы.

— Ну-ну, продолжай.

— Когда я погнался за убийцей на бумере своего друга, то, обгоняя бежевую «Волгу», обратил внимание на сидящую в салоне девицу. Я тут же вспомнил Ольгу, которая, проводя ликвидацию, приняла образ пацана-байкера. Но мои смутные подозрения относительно этой девицы переросли в уверенность, что именно она застрелила Толяна, когда я заметил характерные следы на ее щеках и лбу. То были отметины от кусков шашлыка, которыми я бомбардировал киллера в «Красном буйволе». Девица даже не удосужилась стереть, так сказать, следы преступления — видимо, очень торопилась унести ноги. Я понял, что она либо где-то оставила свой байк, либо он лежит сейчас в багажнике «Волги». Очень хотелось проверить свою версию немедленно, но девка была вооружена, а я — нет. Потому-то я стал изображать, что ищу свидетелей бегства убийцы, останавливаясь у каждой шашлычной, но на самом деле исподволь следил за «Волгой» — открыто это делать я, естественно, не мог. Но машина все-таки ускользнула у меня из-под носа, свернув куда-то в сторону, когда находилась вне пределов видимости. Обследовав наскоро местность, я обнаружил грунтовку, идущую вокруг лесистого холма, и предположил, что именно по этой дороге скрылась убийца. И тут откуда-то с вершины холма донесся выстрел. Что он означал, было совершенно непонятно, но этот звук укрепил меня в намерении двинуться по грунтовке. Вскоре я обнаружил и «Волгу», и черно-желтый мотоцикл — на байке того самого цвета уходил киллер! Я хорошо замаскировал БМВ и решил, соблюдая максимальную осторожность, двигаться к вершине холма, откуда донесся загадочный выстрел. Мне казалось достаточно вероятным, что этот выстрел связан с теми двумя людьми из «Волги». Была альтернатива — ожидать их в засаде, возле машины. Но кто знает, когда они вернутся? Что у них вообще на уме? Да и пассивное ожидание — в принципе, не в моем стиле. А упустить их я не мог. Если бы мы разошлись — я на подъеме, они на спуске с холма, — я бы услышал шум заводимого мотора и, вернувшись к бумеру, продолжил бы преследование. Недолгое время побродив по холму, я наткнулся на нечто существенное — кое-как сколоченную избенку. А прямо перед ней я обнаружил недвижно лежащего на земле молодого мужика — похоже, мертвого. Мне было недосуг проверять его пульс — меня могли засечь из избушки, и я двинулся к ней. Прямо на пороге я чуть не столкнулся с другим мужиком, но значительно старше предыдущего и гораздо более живого. В руке у него оказалась лопата, и он попытался меня ею отоварить. Я быстро обезоружил дедулю и положил его на землю ударом черенка все той же лопаты в солнечное сплетение, так, чтобы он не мешался мне, пока я проведу обыск в помещении. Однако больше никого в доме не оказалось. Я вернулся к своему деду и только сейчас опознал в нем водителя бежевой «Волги». И в это же время я услышал шум заводимого мотоцикла! Я таки разошелся с убийцей. Пришлось срочно потрошить деда.

«Куда поехала твоя сообщница!? Она вернется сюда!? Отвечай!» — Мой голос звучал, надо полагать, достаточно грозно, а облик мой был подстать голосу. Впрочем, мне не имелось нужды особенно напрягаться, чтобы изображать из себя разъяренного злодея, я и так исходил бешенством из-за убийства моего друга.

Старик приподнялся, обнял меня за ноги и сказал, что сознается во всем. Поскольку из его слов сразу выяснилось, что девка-киллер сюда не вернется, а будет ждать деда там, где парковалась «Волга», где-то через час, я решил внимательно выслушать его рассказ. Оказалось, что эта девчоночка-убийца — дочка известного олигарха Долинского, а людей она периодически отстреливает, вроде как выполняя социальный заказ: не нравятся ей те, кому шибко хорошо живется. Короче, если волк — санитар леса, то Ирина Долинская — санитар общества. Однако я усомнился относительно мотива ее убийств. Из рассказа старика выходило, что она занималась своей социально-гуманитарной деятельностью в основном в столице, и я легко идентифицировал Долинскую с маньяком, о котором разорялись все средства массовой информации, тем более что убийство Толяна было совершено в стиле этого безумного киллера. А он, кроме двух братанов Коха, шлепнул еще каких-то двух малоимущих мужичков. Так или иначе я тут же вынес Долинской смертный приговор и задумался над тем, как привести его исполнение, не замарав об эту гадину собственных рук. Дальнейшие расспросы ее сообщника подсказали мне идеальное, как мне казалось, решение вопроса. Выяснилось, что дед со своей подругой, приказы которой он выполнял будто бы под угрозой оружия, должны по пути в Москву заскочить на недальнее болото: там валялась шляпка Долинской, которую эта милая пташка уронила — подумать только! — с дельтаплана. А еще выяснилось, что лежит головной прибор Долинской прямо посреди трясины, о чем она пока не знает.

«И как вы намереваетесь эту шляпку достать?» — спросил я непрестанно трясущегося старика, страх которого передо мной перешел в ужас, когда я сообщил ему, что Долинская в «Красном буйволе» убила моего лучшего друга, который к тому же был мне должен сто тысяч долларов.

Он сказал, что до шляпки можно дотянуться, использовав ствол высохшего дерева.

«Я подарю тебе жизнь только в одном случае, — сказал я демоническим голосом, — если Долинская пойдет к этой шляпке сама, и ты ей ничего не скажешь про трясину. А иначе, — добавил я уж совсем замогильно-гробовым тоном, — участь твоя будет воистину ужасна».

Он тут же поклялся, что сделает все точно по моему предписанию. К сожалению, оружия в избенке я не нашел. По словам деда, у Долинкой имелось два ствола с патронами, и оба она забрала с собой. Мы спустились к «Волге». Девица-убийца должна была появиться на какой-то тачке из гаража олигарха, а «Волгу» к болоту поведет, по плану Долинской, ее старик-сообщник по фамилии, как выяснилось, Дерябин. Как только послышался звук мотора, я тут же нырнул в салон «Волги» и улегся на пол между задними и передними сиденьями. Подъехавшая стерва вылезла из машины и заявила, что надо торопиться, — ей, мол, пришлось пристрелить собственного папулю, и поэтому вот-вот может подняться шухер. Надо сказать, что я и без того чувствовал себя неуютно, а после этих ее слов меня затрясло не меньше, чем старика Дерябина в избенке, когда я его допрашивал. Я, конечно, рисковал безмерно: стоило деду намекнуть девахе, кто находится в салоне «Волги», — мне бы сразу хана. Правда, я предупредил Дерябина, что буду все время держать его на мушке пистолета — того самого, которого у меня не было. Но старика я все-таки запугал, видимо, очень уж сильно, он совершенно не рыпался и вел себя смирно, как тихопомешаный. Мы благополучно доехали до болота. Сообщники вылезли из машин и двинулись в лес, причем девица прихватила с собой дамскую сумочку, в которой, как я сразу понял, находилось оружие. Укрываясь между деревьев, я последовал за ними. Шествие продолжалось минут десять.

«Ой, вон она, моя шляпка!» — вдруг завопила Долинская бесконечно счастливым голосом и помчалась к ней по совершенно безобидному, на мой непросвещенный взгляд, ярко-зеленому мху.

Дерябин остался стоять на месте и не сводил с нее глаз. Между тем девица без всяких проблем добежала до своей шляпки и, радостно улыбаясь, подняла ее над головой. И хоть бы что — стоит себе и стоит! И я тогда подумал — видно, грехи этой девки были настолько жуткими, что даже в аду Долинской отказали в виде на жительство и бездна не принимала ее в свое чрево. И только я стал размышлять, что предпринять в такой ситуации, как убийца пошла на погружение. Она под короткое бульканье сразу же провалилась почти по шею, и тут ее движение вниз резко замедлилось.

«Вован! — заорала она, выпучив глазенки. — Что же ты стоишь!? Спаси меня, мой любимый!»

Но дед лишь встал на колени и зарыдал.

«Ах ты, урод гребаный! — завизжала Долинская поистине нечеловеческим голосом. — Так ты меня подставил!»

Ее руки еще были на поверхности. В правой — она держала шляпку, в левой — сумочку. Откинув ненужный теперь головной убор, утопающая стала шарить правой рукой в сумочке и вскоре вытянула оттуда искомое — пистолет. Но тут раздался очередной бульк, и Долинская исчезла с поверхности Земли, хотелось бы надеяться — навсегда. Однако тут же выяснилось, что провалилась девушка не полностью, рука ее еще торчала над ядовитого цвета мхом и крепко держала пистолет. А потом и нажала на курок! Грянуло три или четыре выстрела, и мне показалось, что одна из пуль попала в Дерябина, поскольку тот распластался по зеленому газону. Но вот пальба прекратилась, но не потому, что Долинская не могла больше стрелять — просто кончились патроны. Тогда я подошел к старику. Его тело сотрясали рыдания, а из правого плеча сочилась-таки кровь. Эта девка при жизни, видимо, не слишком часто промахивалась, так что мне в «Красном буйволе», прямо скажем, серьезно повезло. Но вот исчезла и рука Долинской, а на поверхности на манер памятного знака осталась только ее любимая черная шляпка.

«Пошли домой, дед, ты свое дело сделал, — сказал я ему не без злорадства. — И если у тебя нет могилы, где похоронены твои близкие, то теперь появилось нечто похожее. Будешь приходить сюда по большим церковным праздникам и молиться за упокой ее души. Но мне, правда, кажется, что никакая молитва этой девице не поможет. Гореть ей в геенне огненной во веки вечные. Аминь».

Таковым было мое прощальное слово на импровизированной могилке Ирины Долинской. После чего я оторвал кусок материи от рубашки Дерябина и перевязал ему рану, которая, к счастью для него, оказалась поверхностной. После чего посадил его в «Волгу» и, сам сев за руль, подъехал на ней к БМВ Толяна.

«Можешь сам добраться до дому?» — осведомился я у старика. Тот был вроде как в прострации, но все-таки в сознании.

«Могу», — прошелестел он одними губами.

Пришлось ему поверить на слово — уж такой я доверчивый по природе человек. Вот и все мои приключения, Гриша.

— Да, ничего не скажешь: ты как в американских боевиках — заменяешь следователя, судью и палача, исполнителя приговора, в одном лице. Три в одном флаконе. Расчетливо ты поступил, что не описал свои деяния в «чистосердечном признании» в полном объеме. Такое признание, конечно, на полковника Скрынникова произвело бы еще более сильное впечатление, но с обратным знаком. Все хорошо в меру, а у тебя явный перебор. Но у меня есть еще один вопрос.

— Давай, охотно отвечу.

— А я что-то сомневаюсь в этом, — недоверчиво покрутил головой лейтенант.

— Ну да, ты хочешь знать, кто под видом Ольги и по ее документам ездил со мной в Сочи. Это — моя нынешняя подруга, моя единственная любовь. Имя ее всуе действительно произносить ни к чему, да оно тебе ничего и не скажет.

— И что, она внешне очень похожа на Ольгу?

— Так же, как я похож на Максима Крайнова, — возраст тот же, типично славянские черты лица, вот и все. А чтобы сделать сходство более очевидным, существует искусство гримирования, и им моя подруга владеет достаточно умело. Больше нет вопросов, товарищ лейтенант?

— Больше нет, — задумчиво произнес Вольнов. — Но я бы тебе посоветовал уезжать из Москвы, а то и куда подальше, за кордон, к примеру. Если твои подвиги станут достоянием гласности, то серьезного срока тебе не избежать, хотя в чисто моральном плане к тебе особых претензий у меня, например, не имеется.

— Спасибо за совет, но доказать с фактами в руках то, что я тебе изложил под пивко, практически невозможно.

— А свидетели? Думаешь, они все подтвердят твои слова на следствии и в суде?

— Светлана Васильевна — безусловно, подтвердит. Она знает, что если расскажет правду, то у меня будут неприятности, а ее сына неизбежно эксгумируют. Ей все это надо? Катя — ночная бабочка, и ее показания, например в суде, гроша ломаного не стоят. Но я уверен, что и она не расколется: эта девочка из того мира, где за базар принято отвечать, а полученные бабки отрабатывать. Что касается Дерябина, то его показания мало чем могут мне навредить. К тому же, мне кажется, старик после гибели своей подруги основательно подвинулся в уме. Но самое главное — в другом. — Тут Игорь Брагин вдруг весело улыбнулся во все лицо. — То, что я тебе тут, в кафешке, рассказывал, продиктовано моей творческой фантазией. Я же тебе говорил, что пописывал в литературный журнал, когда учился в университете. А настоящая правда — именно в моем чистосердечном признании, которое лежит в сейфе полковника Скрынникова. Ведь и твое расследование подтвердило изложенные в нем факты, верно, товарищ лейтенант? — Бывший собровец поднялся из-за стола. — А теперь, благодарю за компанию и желаю успехов в твоей непростой службе. И не забудь прихватить чемоданчик, который стоит сейчас у тебя под стулом, — ты ведь теперь знаешь, что в результате такой забывчивости может произойти.

И, уходя, он приветливо помахал рукой растерянно хлопавшему ресницами сыщику МУРа.