#img_5.jpeg

 

П. Е. Матвиевский,

профессор Оренбургского педагогического института

ИЗ ПЛЕЯДЫ УЛЬЯНОВЦЕВ

Дом без фронтона и крыльца, находящийся в Оренбурге на пересечении главных улиц — Советской и Горького, — не простой. Сложенный из сосновых бревен на каменном фундаменте полтора века тому назад (1825 г.) и обложенный кирпичом извне много позднее, он не заключает в себе ничего ценного в архитектурном отношении. Примечательна, однако, его история.

Штабс-капитанша В. А. Балкашина строила его как жилой и владела им до того времени, когда вконец развалилось обветшалое здание первого в Оренбурге народного училища и дом с подворьем купил под уездное училище город. Это произошло в 1835-м, но полвека спустя учитель-инспектор уже с отчаянием урезонивал градоправителей: обратить внимание на строения училища, которые пришли в полную негодность. В главном корпусе, отмечал он, стены «заметно покривились» и потолок вот-вот рухнет. Дом, подчеркивалось им, нисколько не соответствует своему назначению: в маленьких классных комнатах по 30—38 учеников, а температура в них (при 8—10 печах) достигает зимой не более 8—10 градусов. Но скаредные «отцы города» считали народное образование последним делом, о строительстве школьных зданий и не помышляли.

…Старый дом помнит многое.

Одна из прекрасных страниц его истории связана с деятельностью учителей-ульяновцев. Илья Николаевич Ульянов создал целую плеяду учителей нового типа. В своей работе он опирался на ближайших соратников-инспекторов, разночинцев по происхождению, крепил их профессиональное творческое содружество. В 1881 году им был отпущен из Симбирска в Оренбург один из лучших его сослуживцев и друзей — весьма опытный и уже известный своими печатными трудами педагог В. И. Фармаковский, занявший пост директора народных училищ Оренбургской губернии. Сюда же из Симбирска переехал даровитый педагог А. П. Раменский, ставший инспектором народных училищ Оренбургско-Орского уезда, а позднее директором народных училищ Пермской губернии.

Дружба И. Н. Ульянова и В. И. Фармаковского, их жен и детей поддерживались на расстоянии. Памятником этой дружбы, одним из замечательных архивных уникумов ленинского происхождения является редкое по форме письмо, исполненное особым пером на бересте, с надписью вверху: «ПИСЬМО ТОТЕМАМИ». Его автор — ученик 4-го класса Симбирской гимназии Владимир Ульянов. Письмо-рисунок было отправлено им в Оренбург своему сверстнику и приятелю по Симбирску Борису Фармаковскому, ставшему оренбургским гимназистом в 1882 году.

Тотемы — обозначения животных и живой природы вообще. «Письмо» — шуточное подражание письменам американских индейцев. В журнале «Семья и школа», который выписывали и Ульяновы, и Фармаковские, статья «Как люди научились писать», помещенная в апрельском номере 1879 г., знакомила читателей с принципами письма индейцев. Володя Ульянов заимствовал из нее лишь сведения о березе, как материале для своего послания другу. Ничего религиозно-тотемного в нем нет. Хранящееся ныне в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, оно являет собою чрезвычайно любопытный документ, свидетельствующий о детской художественной одаренности автора, о самостоятельности и силе художественно-мыслительного творчества юного Ульянова.

И все же обнародовать документ, говорят, полдела. Куда важнее прочитать и объяснить его. «Письмо тотемами», к сожалению, не имеет даты. По-видимому, оно писалось и было послано в 1883 году из деревни Кокушкино (в 10 верстах от Казани) и являет собою рассказ о житье-бытье каникулярного гимназиста.

В самом письме, то есть в изображениях на коре, мы не усматриваем никакого шаржа.

Одна оренбургская школьница-пятиклассница содержание «Письма тотемами» по-своему расшифровала так:

«Дом наш, — писал якобы Володя Ульянов своему другу Борису в Оренбург, — стоит среди деревьев, рядом с озером или рекой. Утром, после чаепития, мы вшестером идем на озеро. Сначала ловим раков, наблюдаем за аистами и лягушками, за перелетом диких уток и гусей. Нам попадается иногда дикий кабан (боров). Потом идем купаться, обязательно с собачкой. Купаемся долго, а после купания играем в казаки-разбойники. Возвращаемся домой в полдень, и все шестеро набрасываемся на еду — на хлеб, колбасу, молоко. Сплю я часто на дворе и после дневных игр и походов засыпаю как убитый».

«Письмо тотемами», давным-давно адресованное в Оренбург и в свое время бережно сохраненное Фармаковскими, — памятная художественная и историческая реликвия счастливого детства Володи Ульянова. Из задушевной, полной сердечности и теплоты, переписки семей мы узнаем, что Ульяновы 14 февраля 1882 года благодарили Фармаковских, например, за присланное «одеяло» — оренбургский пуховый платок, за литографированные почтовые открытки с оренбургскими видами, помогавшими им, как писал И. Н. Ульянов, «составить некоторое понятие о городе».

Выдающийся педагог-демократ делился с оренбургским коллегой мыслями по поводу изменения программ городских училищ, замены классной системы предметною. Под влиянием И. Н. Ульянова, Фармаковский, как поборник всеобщего начального обучения, стремился всячески улучшить положение народных училищ и школ, в том числе «инородческих» (чувашских, татарских, башкирских и казахских) в Оренбургской губернии.

В письме от 14 февраля 1882 года И. Н. Ульянов сожалел, что уважаемый им оренбуржец приглашает к себе из Симбирска «лучших наших учителей», да еще в течение учебного года.

Илья Николаевич имел в виду разночинца, происходившего из бедных мещан, Ивана Степановича Хохлова. Он родился в Вятке в 1857 г. и смог проучиться там в классической гимназии только шесть лет. С 1873 года Хохлов учительствовал в Малмыжском приходском, а потом уездном училище. В 1877-м его назначили в Сенгилеевское уездное училище Симбирской губернии, где он и обратил на себя внимание директора народных училищ И. Н. Ульянова, с помощью которого поступил в Казанский учительский институт, а по окончании курса получил назначение в Симбирск.

Только желание улучшить материальное положение Хохлова, увеличившего свое семейство рождением сына, побудило И. Н. Ульянова отпустить способнейшего питомца в Оренбург.

Летом 1882 года Иван Степанович переехал туда, а в сентябре был назначен «учителем-инспектором» Оренбургского уездного училища, ставшего в том же году городским трехклассным.

В училищном доме без фронтона и крыльца учитель-ульяновец энергично внедряет педагогические идеи и методику обучения, разработанные его любимым наставником. Об этом повествуют аккуратнейшие протоколы педагогического совета и годовые отчеты училища, неизменно писанные рукою Хохлова. Он — по-ульяновски — придавал важнейшее значение урокам, приемам объяснительного и занимательного чтения, звукового способа письма, развитию устной речи у детей, самообразованию учителей.

Городское училище по объему программных требований стояло намного выше приходских школ. Штатные и нештатные учителя его (И. С. Хохлов, П. И. Вяткин, А. Е. Алекторов и др.) имели специальное учительское образование. Они обучали до 160 учеников арифметике, элементам геометрии, природоведению, русскому языку с литературой и историей, пению.

Фармаковский добивался того, чтобы преподавание здесь служило образцом для учителей городских и сельских школ всей губернии. Сам он в одном только 1885 году посетил училище (с присутствием на уроках) 17 раз, инспектор Раменский — 13. Их отзывы и замечания были, несомненно, квалифицированными. Они касались в основном «улучшения преподаваемых предметов», смело говорили о сокращении программы «Закона божия», об усилении письменных работ по русскому языку и самостоятельности сочинений, важности решения учениками практических задач по геометрии на местности, практического познания ботаники на экскурсиях в поле, в сады, в зауральную рощу. Не упускалась из виду и воспитательная часть.. Ученикам внушали требования почитать учителей, родителей, старших, строго соблюдать нормы нравственности. Телесных наказаний не было; применялись такие меры, как «выговор», «разъяснение вреда», «вызов родителей». И все же к обсуждению вопроса «о мерах наказания» педсовет возвращался неоднократно. На одном из них Хохлов, не согласный с другими, говорил, например, что мера удаления ученика из класса в урочное время «крайне непедагогична», так как может плодить неуспевающих. Учитель-ульяновец глубоко верил в силу убеждения, поощрительных мер, доброго слова.

В жизни Хохлова всегда шли рядом личное и общественное. Он состоял членом Оренбургского отделения Географического общества и Общества садоводства, много трудился для блага города. Поистине общегородскими торжествами стали празднества по случаю столетия народного училища и столетия Отечественной войны 1812 года. Кстати сказать, этот, последний, юбилей Хохлов задумал ознаменовать в училище не славословиями, а делом: улучшением быта, материальной поддержкой неимущих учеников. Он добивался установления для них стипендии в размере хотя бы платы за право учения (12 руб.), выдачи единовременных пособий.

В 1896 году вышло в свет его учебное пособие «География Оренбургской губернии» с описанием края «в физическом, этнографическом и административном отношениях». Книга издавалась дважды (вторично в 1913 г.). Рассчитанная на всех, кто хотел бы иметь, по словам автора, «ясное представление» о родном крае, она интересна и поныне.

В 1914 году Хохлов переехал в Западно-Сибирский учебный округ, покинув навсегда Оренбург, в котором проработал тридцать лет.

…В этом доме с интересом рассматривалось и читалось «Письмо тотемами» юного Владимира Ульянова, ставшего вождем мирового пролетариата, своему сверстнику Борису Фармаковскому, ставшему известнейшим археологом-искусствоведом, членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Здесь же писалось и отсюда отправлено в Херсон письмо И. С. Хохлова от 18 января 1886 г. к В. И. Фармаковскому, в котором учитель-ульяновец писал:

«…сегодня же я получил письмо из Симбирска, от своих родственников; к величайшему моему удивлению, в этом письме, между прочим, я прочитал следующие грустные строки: «12 января 1886 года скоропостижно скончался директор народных училищ Илья Николаевич Ульянов». Умер он, говорят, сидя, внезапно, от разрыва сердца. Это грустное известие сильно поразило меня, так как я был много облагодетельствован Ильей Николаевичем и даже могу сказать — был выведен им на дорогу моей жизни, потому что по распоряжению Ильи Николаевича в 1879 году я был прикомандирован (кажется, один в том году из всей Симбирской губ.) к Казанскому учительскому институту, с какого времени я считаю начало моей карьеры; но, кроме личных моих привязанностей, жаль, очень жаль Илью Николаевича, посвятившего всю лучшую половину своей жизни делу народного образования. Вечная ему память!..»

Тут, в этом здании, проводились в жизнь идеи выдающегося педагога-просветителя И. Н. Ульянова. Проводились на протяжении долгих лет…

Может быть, преобразующая рука оренбургских градостроителей рано или поздно снесет одряхлевший училищный дом без фронтона и крыльца. Но верится, что искусная — и заботливая — рука художника-архитектора сохранит его на своем месте хотя бы в виде точнейшего макета, вмонтированного в будущее современное строение.

 

Владимир Альтов

СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ МУСЫ ДЖАЛИЛЯ

25 апреля 1953 года «Литературная газета» опубликовала первую после долгих лет подборку стихотворений Мусы Джалиля. Это были стихи поэта-героя из его «Моабитской тетради» — крошечных, сшитых из клочков бумаги блокнотиков, с огромным риском вынесенных из фашистских застенков бывшими узниками Нигматом Терегуловым и бельгийским партизаном Андре Тиммермансом.

Так весь мир узнал о подвиге Джалиля.

С тех пор, уже более четверти века, журналист Владимир Альтов собирает материалы об оренбургском периоде жизни Джалиля. Ведь именно здесь начинался путь Джалиля к своему бессмертному подвигу. К сожалению, авторы посвященных ему книг или вообще не касаются детских и юношеских лет Джалиля, или говорят о них вскользь, зная об этом периоде лишь по короткой автобиографии.

Главное из того, что удалось найти, вошло в книгу Владимира Альтова «Юность Мусы Джалиля», выпущенную в 1969 году Южно-Уральским книжным издательством. Но поиск продолжается. И сегодня мы можем познакомить читателей с новыми страницами биографии Джалиля.

* * *

Долгие годы считалось, что Муса Залилов (Джалиль) вступил в комсомол летом 1919 года и что он был в числе первых 109 комсомольцев Оренбурга. Терпеливо искал я подтверждение этому. Но ничего определенного не находилось. И только позднее в партийном архиве Оренбургского обкома КПСС мне посчастливилось среди множества регистрационных карточек делегатов десятой губернской конференции обнаружить заполненную самим Мусой Залиловым. В ней, в графе «союзный стаж», его рукой записано:

«С 1920 года 17 февраля».

Итак, 17 февраля 1920 года стало торжественной датой в биографии Джалиля. Когда я показал землякам поэта выписку из регистрационной карточки, они в один голос заявили, что этот день и надо считать днем рождения сельской комсомольской ячейки.

Так я и написал в книге «Юность Мусы Джалиля». Но продолжались поиски в архивах, встречи с друзьями и соратниками Мусы, с теми, кто работал вместе с ним в Орском и Оренбургском уездных комитетах РКСМ. Хотелось найти какие-то документы о создании ячейки в Мустафино.

Наконец, пришел день, когда в фондах партийного архива удалось обнаружить папку, одно название которой привело меня в душевный трепет: «Протоколы общих собраний Мустафинской ячейки Ново-Никольского волкома, Шарлыкского района».

Открываю первую страницу.

«Протокол № 1

организационного собрания Мустафинской ячейки РКСМ 13 февраля 1920 года

Присутствовало 11 человек беспартийных и председатель (видимо, «представитель». — В. А. ) Оренбургского татотдела РКСМ тов. Хакимов

председательствует Б. Маняпов

секретарь И. Залилов.

Повестка дня:

1. Доклад тов. Хакимова об организации Коммунистического Союза Молодежи.

2. Запись членов союза.

3. Выбор временного оргбюро.

Постановления:

1. Выслушав доклад Хакимова, принимается к сведению.

2. В союз записались следующие товарищи: 1. Бари Маняпов, 2. Зифа Ибатуллина, 3. Ибрагим Залилов, 4. Минегалей Маняпов, 5. Хисамутдин Аминов, 6. Зиганша Рахматуллин, 7. Абубакир Ахтямов, 8. Фахрутдин Кутлуюмов, 9. Хайрутдин Мавлекаев, 10. Каюм Кабиров».

Еще и еще раз перечитываю имена и фамилии. Большинство ребят из «Красного цветка» — детской пролетарской организации, созданной и выпестованной Мусой. Кое-кто из тех, кто постарше, например, брат Мусы Ибрагим. А Мусы в списке нет.

В чем же дело? Листаю следующие протоколы. Оказывается, что только спустя два дня Мусу принимают в комсомол. В протоколе № 3 от 16 февраля 1920 года записано:

«Прочитав заявление тов. Залилова Мусы о принятии его в Союз, постановляется — принять членом в ряды РКСМ».

Собрание, как и всегда в селе (у каждого какое ни на есть, но хозяйство), началось поздно вечером, вопрос о приеме Мусы Залилова был пятым. Закончилось собрание глубокой ночью, то есть уже на другой день и, видимо, поэтому Муса писал, что он в комсомоле с 17 февраля.

Как же все это получилось? Почему Муса не был на первом собрании и не вступил в комсомол вместе со своими друзьями? Ведь все, с кем приходилось говорить, утверждали, что ячейка в Мустафино была создана главным образом благодаря стараниям Мусы, который не раз писал и в волостной, и в уездный, и в губернский комитеты о том, что в селе много бедняцкой молодежи, желающей вступить в ряды РКСМ. Не только писал, но и ездил и в Шарлык, и в Каширинск. Вспоминали о том, что с первого дня Муса был признанным вожаком сельской ячейки.

Снова отправляюсь в Мустафино, беру с собой копии протоколов первых собраний, встречаюсь с младшей сестрой Мусы Хадичей Мустафовной, пишу во Фрунзе Ибрагиму Мустафовичу, прошу сосредоточить память на тех днях.

Проходит немало времени, прежде чем все становится на свои места. Выясняется, что, не получив ответа из укома, Муса 11 или 12 февраля отправляется в Каширинск (уездный центр был назван так в память об активных участниках борьбы за Советскую власть в Оренбуржье братьях Кашириных). А в это же время по письму Мусы в село приезжает представитель отдела нацменьшинств Оренбургского губкома РКСМ Хакимов. Он созывает молодежь и предлагает провести собрание. Ребята настаивают на том, чтобы подождать Мусу. Но Хакимов объяснил, что организационное собрание надо провести не откладывая, потому что ждать он не может, так как спешит в Шарлык по важному и неотложному делу. А как только вернется Залилов, можно будет собраться снова и принять в комсомол его.

Ибрагим Мустафович Залилов так рассказывал о том, особенно памятном для мустафинцев, собрании.

— Заседали мы почти всю ночь. Собрание проходило в школе. И, пожалуй, многие односельчане удивлялись, видя далеко за полночь огоньки в школьных окнах. Хакимов выступал с докладом. Это не был доклад в теперешнем понимании слова. Работник губкома просто беседовал с нами, рассказывал нам обо всем — о большевистской партии и о Ленине, о комсомоле, о его первом и втором съездах, о гражданской войне, об Оренбурге и делах сельских ячеек, знакомил будущих комсомольцев с политической обстановкой в стране, с тем, чем нам предстояло заниматься.

В свою очередь, мы тоже рассказывали ему о наших делах и, в частности, о «Красном цветке». Хакимов похвалил нас за энергию и выразил надежду, что мустафинская ячейка будет боевой.

Потом уже чуть ли не перед рассветом (даже лампа стала гаснуть — весь керосин выгорел) была оформлена ячейка РКСМ. Зифу Ибатуллину избрали председателем, меня — секретарем.

Когда зашла речь о том, что надо утвердить ответственного за работу с детьми, мы все в один голос заявили, что это следует поручить Мусе. Хакимов согласился с нами и посоветовал записать это в протоколе после приема его в комсомол. Но я должен отметить, что Муса занимался не только с детворой. Фактически он вел основную работу в ячейке и руководил ею, потому что был наиболее подготовлен для этого дела. Не случайно, именно Мусу выбрали делегатом на конференцию в Оренбург.

Нашлось документальное подтверждение этому:

«Протокол

общего собрания Мустафинской ячейки РКСМ от 4 марта 1921 года

С л у ш а л и: Доклад о выборе одного делегата на губернскую конференцию РКСМ в г. Оренбурге — сделан тов. Маняповым.

П о с т а н о в и л и: Выбирается на конференцию тов. Залилов Муса».

А ведь и поныне на конференцию прежде всего избирают вожака комсомольской организации, который, как никто другой, должен быть в курсе всех событий.

Муса и был таким вожаком!

Кстати, многие протоколы собраний мустафинской ячейки написаны знакомым почерком Джалиля.

Удивительные это документы — комсомольские протоколы тех неповторимых, окрашенных революционной романтикой лет. Время было тревожное. Нередко по-воровски, под покровом ночи или на рассвете, нападали на села бандиты. Люто расправлялись они с коммунистами и комсомольцами, убивали активистов, поджигали их дома. На Заволжье надвигался голод. И в эту суровую пору вчерашние мальчишки, в основном, малограмотные, а порой и совсем неграмотные, серьезно, по-партийному решали вопросы жизни, борьбы сельской молодежи, вырывали ее из-под влияния кулаков и мулл.

Вот выписка из протокола собрания комсомольцев ячейки:

«С л у ш а л и: О нэпе.

П о с т а н о в и л и: Ввиду того, что вождь всемирного пролетариата, наш дорогой Владимир Ильич высказался за нэп, против нэпа не выступать. Но кулаку-мироеду не позволить продавать соль по мироедским ценам. Оную соль экспроприировать и продать неимущим по государственной цене, а деньги отдать мироеду».

Или такой документ:

«С л у ш а л и: О распределении карасина.

П о с т а н о в и л и: Ввиду наличия луны в сумеречное время и что старики обещают на этой неделе ведреную погоду, карасина не распределять».

По поручению партийной ячейки мустафинские комсомольцы дежурили у моста через речку Неть, задерживали спекулянтов. И когда одному из них удалось разжалобить патрульных и откупиться от них, Муса первым выступил на собрании, предлагая исключить Ахтямова и Курбанова из комсомола, отобрать у них оружие и сообщить в уком.

В невероятно тяжелом 1921 году 11 февраля сельская ячейка на своем собрании обсуждает «заявление тов. Мусы Залилова о зачислении его в члены РКП(б)». Как говорится в протоколе, написанном на листе из бухгалтерской книги с надписями «дебет» и «кредит» на разных сторонах, собрание единодушно постановляет:

«Зачислить тов. Залилова в кандидаты и просить райком выдать ему временный билет».

Райком и уездный комитет отказали Мусе в приеме. Подвел возраст — к этому времени ему еще не исполнилось и пятнадцати лет. Но сам по себе этот факт знаменателен — еще мальчишкой, в начале своего комсомольского пути, Муса чувствовал себя коммунистом, а его товарищи по ячейке считали Залилова достойным быть в партии.

…И потом, когда Муса учился на рабфаке в Казани и приезжал домой на каникулы, он тут же включался в дела ячейки.

Недавно сотрудники архива Оренбургского обкома КПСС обнаружили интересный документ, написанный на татарском языке, — «отчет о летней работе ячейки РЛКСМ села Мустафино Каширинского уезда». Старая комсомолка С. Г. Ибрагимова перевела этот документ на русский язык.

Из отчета видно, как много успевал сделать Муса в родном селе за время летних каникул:

«В начале июля из Казанского рабфака приехал Муса Залилов. Со времени его приезда начался разговор об усилении работы ячейки. 6 июля на собрании ячейки после доклада о работе временного секретаря Зубайды Залиловой произошли выборы — на три месяца выбрано бюро из трех человек. Ответственным секретарем избран Муса Залилов.

В связи с разгаром летних уборочных работ вся работа ячейки переносится в поле, то есть читка литературы, проведение отдыха, подготовка и проведение выступлений художественной самодеятельности и политических бесед.

12 июля на бюро утвержден план работы ячейки РЛКСМ на три месяца. Содержание плана работы:

1. Повысить роль актива. Изучив с комсомольцами устав, привлечь их к активной работе. Повысить уровень политзанятий.

2. Принимать активное участие в работе сельсовета, кооперации и других сельских учреждений.

3. Через делегатские собрания проводить работу среди женщин.

4. Среди беспартийной молодежи проводить субботники, политбеседы.

5. Через союз батраков проводить работу среди них.

Работа бюро проводилась строго по этому плану. До 20 августа было проведено пять заседаний бюро, четыре общих собрания комсомольцев, два общих с беспартийной молодежью и женщинами.

На собраниях обсуждены отчетный доклад о работе временного секретаря ячейки Зубайды Залиловой, доклады Мусы Залилова об организации работы среди молодежи, о проведении вечерних читок, о выпуске стенной газеты, о подготовке прощального вечера приехавших студентов, доклад Маняпова о воспитании молодежи. А также были проведены беседы и доклады среди беспартийной молодежи, женщин и членов кооператива на темы: «Почему мы называемся ленинцами?», «О кооперативе», «Природа и наше хозяйство», «О религии и прежней жизни», «Красная Армия и война», «Почему мы раньше были бедными» и т. д. (докладчик Залилов Муса).

На нескольких вечерних читках изучены от начала до конца Устав и Программа РЛКСМ.

Секретарь ячейки Муса Залилов принимал участие в заседаниях сельсовета и, познакомившись с правовыми, экономическими, хозяйственными вопросами, знакомил с ними всю организацию…».

Каждый, кто знакомится с документами мустафинской ячейки, не может не обратить внимания на то, что у истоков местной комсомольской организации стояла чуть ли не вся семья Залиловых — Муса, старший брат Ибрагим, его жена Зубайда, сестра Зайнаб. Целая комсомольская династия, в которую позднее войдет и Хадича. Но главную роль в создании ячейки, в ее становлении сыграл Муса. Он думал о своих товарищах, о земляках и тогда, когда завершал учебу на рабфаке и перед ним открывались самые широкие перспективы. Друзья собирались продолжать образование в вузах, намечали радужные планы, а Муса сказал:

— В институт я всегда успею. Поеду в родные края, поработаю.

«Это возвращение надолго», — писал он в письме подруге Галии Мухаммадиевой. В том же письме Муса послал ей в дар свой сборник стихов «Варабыз» («Мы идем»). Книжку издал областной комитет МОПРа. Сборник был тоненьким, в нем уместилось не много стихотворений, но Муса очень дорожил им — ведь это была его первая книжка.

Он теперь активно сотрудничал в газетах и в кармане у него всегда было удостоверение, в котором говорилось, что

«предъявитель сего тов. Джалилов Муса действительно является юношеским корреспондентом газет «Клич юного коммунара», «Кызыл яшляр», «За Ильичем», «Яш ленинче» и журнала «Октябрь яшляре» и что «все советские, партийные, профессиональные и комсомольские организации призываются оказывать товарищу Джалилову полное содействие при исполнении им обязанностей юнкора».

Муса вернулся в родные оренбургские степи.

Но совсем недолго прожил юный поэт в Мустафино среди родных и друзей детства. Спустя несколько дней после приезда из Каширинска прискакал в Мустафино нарочный. Он разыскал Мусу и передал, что Залилова просят срочно явиться в губком комсомола, в Оренбург.

И снова отправился Муса по знакомой с детства дороге.

Губком помещался в старинном доме на Советской улице, рядом с Ленинским сквером.

— Понимаешь, Залилов, нам позарез нужен инструктор по работе среди нацменьшинств в Орский уездный комитет, — без длинных предисловий сказал секретарь. — Ты подходишь для этого по всем статьям. Комсомолец со стажем. Владеешь татарским языком, да и русским, как вижу, неплохо. Парень активный. И рабфак закончил!

Муса ответил не сразу. Но, поразмыслив, сказал:

— Поеду.

В биографии Джалиля открывалась новая страница. Впереди были годы комсомольской работы — напряженной, трудной, опасной. Потом, уезжая навсегда из родных мест, он скажет:

 

Илья Елин

МАЯКОВСКОМУ

(1930—1980)

Стихотворение

 

Леонид Большаков

СЕНАТОР ОТ ШТАТА СОРОЧИНСК

Повесть-хроника

в эпизодах, письмах, документах, воспоминаниях и других непридуманных свидетельствах об Александре Фадееве

Вместо вступления, или откуда пришло название этой повести

Год пятидесятый. Суровый, морозный март.

Писатель, известный миллионам, уже немало дней находился в Оренбуржье.

Тут его избрали депутатом в 1946-м. Тут его имя вторично назвали в 1950-м.

На самолете и в поезде, на машине и в санях покрывал он десятки, сотни верст по своему степному депутатскому округу. Беседы, встречи проходили то в клубе, то в избенке на краю деревни.

В одной такой избенке и отыскал его посыльный из ближайшего сельсовета. К дальней ферме линия не подходила, а Москва названивала-требовала: «Фадеева!»

Телефонный разговор был коротким.

— Вызывают в Москву, — сказал Фадеев, повесив трубку на рычаг старенького сельсоветского аппарата. — В Стокгольм надо выезжать. На заседание Постоянного Комитета Всемирного конгресса сторонников мира…

— Народу-то много будет? На конгрессе энтом? — полюбопытствовал старик, который в последние часы не отходил от гостя.

— Со всего света, отец…

— Рабочие? Мужики?

— И ученые. И писатели. И сенаторы…

— Сенаторы — это кто? — не унимался дотошный старик.

— Депутаты по-нашему…

— Так ты, выходит, сенатор?

Фадеев рассмеялся.

— Вот именно, батя. Сенатор от штата Сорочинск!

В ответ на шутку присутствующие засмеялись. Только дед был совершенно серьезен.

— А чего ж, штат у нас знаменитый — хлебный!

Глава первая, вводящая в события первых дней сорок шестого

1

Газеты сообщали:

Клуб совхоза имени Электрозавода — в лозунгах, плакатах, портретах. На сцене — шесть знамен, завоеванных коллективом в соревновании за высокие показатели в животноводстве и полеводстве.

В четыре часа председатель рабочкома Вера Ивановна Тучкова открывает собрание.

…На трибуну поднимается старейший учитель Александр Петрович Гаранин. Он говорит, что трудящимся нашей Родины широко известен талантливый писатель Александр Александрович Фадеев. Его произведения «Разгром», «Последний из удэге», «Молодая гвардия» пользуются большой популярностью в народе. При всеобщем одобрении Гаранин предлагает выдвинуть автора замечательных книг кандидатом в депутаты Совета Союза по Сорочинскому избирательному округу.

Так и решили: своим представителем в Верховный Совет послать Александра Фадеева.

…Имя писателя-коммуниста назвали в эти же дни в Пономаревке, Мустаево, Сорочинске.

2

Телеграмма из Москвы

Сорочинск, Окружной комиссии

А. Фадеев

по выборам в Верховный Совет СССР

Благодарю за честь, оказанную организациями, выдвинувшими мою кандидатуру в депутаты.

Согласен баллотироваться по Сорочинскому избирательному округу.

3

Строки документа

На основании статьи 63-й «Положения о выборах» зарегистрировать кандидатом в депутаты… Фадеева Александра Александровича, 1901 года рождения, проживающего в гор. Москве, члена ВКП(б), писателя, для баллотировки по Сорочинскому избирательному округу № 326…

Постановление было опубликовано 10 января. И с этого дня он стал кандидатом официально.

До выборов оставалось два месяца.

Глава вторая, начинающая повествование о встречах писателя на земле оренбургской

1

Из записных книжек А. Фадеева

Одиннадцатого вылетел из Москвы в Чкалов. [1] Отсутствие летной погоды заставило в Куйбышеве пересесть на поезд.

…Бегут над степью низкие тучи, зимние, неопределенных очертаний. Иногда прорвется солнце, и золотистый овал его на снегу движется по степи. Иногда в пределы его попадают обозы с сеном. Воображаю, как радостно в эти минуты и возчикам, и лошадям.

Чкалов, в прошлом Оренбург, старинный город, выросший из крепости и военно-дворянского, помещичьего центра края, что наложило свою печать на архитектуру зданий с колоннами и красит город. По улицам метет буран так, что глаза режет, а в конце главной улицы, Советской, крутой откос к Урал-реке; за ней темнеют в мутном вихре голые стволы и ветви большой «зауральской» рощи, а за рощей крутит так, что уж и не видно ничего. Ветер гудит, и свистит, и сбивает с ног. Вспомнилось в «Капитанской дочке»: «Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным».

…Главные железнодорожные мастерские — база революционного движения. В 1903 году первый марксистский кружок. Рабочие участвовали во всероссийской октябрьской стачке в 1905 году…

2

Что такое «урема»

Смею заверить, что даже в Оренбуржье не многие вам скажут, как называется лиственный поемный лес, кто были родоначальники местных казаков, чем отличаются лошади башкирские от лошадей казахских, а овцы казахские от овец русских.

Он это знал.

Оказавшись в новых для него местах, Фадеев чуть ли не на каждом шагу видел непривычное, неведомое. И когда удавалось извлечь записную книжку, в ней появлялись самые разнообразные записи.

«Лиственный поемный лес по рекам зовут… уремой. Степная акация — чилига. Степная стелющаяся вишня.

…Ближайшие родоначальники оренбургских казаков — самарские и алексеевские казаки, наделенные землей в XVII веке.

…Овцы казахской породы с курдюками. Овцы русской без курдюков. Овцы черкесской породы с мягкой шерстью».

Это лишь некоторые из тех заметок, что были сделаны им 15 января 1946 года.

«Художник должен… уметь очень внимательно и упорно приглядываться к жизни, чтобы изображать ее правдиво».

Так говорил Фадеев. И всегда — за работой и на отдыхе, где бы ни был, что бы ни делал, оставался неутомимым, тонким наблюдателем.

В Оренбурге он пробыл считанные дни. Да еще здоровье подвело: в пути подхватил ангину, пришлось отдать себя в руки врачей.

Использовал, однако, «вынужденную посадку» неплохо: перечитал, кажется, все, что было написано о прошлом и настоящем края.

А все же нервничал — не для лежания-то ехал.

Прорвав прочный медицинский заслон, добрались до Фадеева комсомольцы.

Не сможет ли встретиться с активом? Конечно, сможет! Когда? Да хоть сегодня! Он чувствует себя вполне здоровым — врачи просто «осторожничают»!

Из областной газеты за 15 января:

«Известный советский писатель А. А. Фадеев встретился вчера с активом комсомола города. Он рассказал о своей творческой работе над романом «Молодая гвардия», о лучших произведениях советской литературы, вышедших в годы Великой Отечественной войны. Комсомольский актив тепло встретил писателя».

«Я их довольно сильно покритиковал…». Это уже о другой встрече тех дней — с местными литераторами. С нее, пожалуй, и началась Оренбургская писательская организация.

3

Урок требовательности и дружбы

«Фадеев сделает… Фадеев нажмет… Фадеев скажет…». Где и когда бы оренбургские литераторы ни собирались, такие слова можно было услышать непременно.

Логика мыслей прослеживалась без труда: «Фадеев — генеральный секретарь Союза, в делах литературных и издательских влияние у него огромное, а коль так, то, будучи депутатом от их области, он…».

Помощь требовалась на самом деле. Писательское отделение не имело пристанища. Собирались где придется. В поисках своего «центра» пишущие порой сбивались с ног.

А их, пишущих, становилось все больше. Иные делали успехи. Но областное издательство «доморощенных» не привечало; очень редко выходили альманахи, еще реже — отдельные книжки.

…Личное знакомство Фадеева с оренбургскими литераторами состоялось в январе, когда он приехал в область для встреч с избирателями. Письмо же его, написанное 24 июня того самого сорок шестого года, удивило всех пониманием и индивидуальных почерков, и коллективных бед коллег из Оренбурга. Бед не только с помещением, и не только с изданием…

«Письмо вашего коллектива с жалобой на издателя Моисеева я получил, — сообщал Фадеев и сразу, без обиняков, переходил к сути. — Недостатком этого письма в той части, где вы характеризуете творчество писателей г. Чкалова, — является полное отсутствие самокритики. Даже мой отзыв о творчестве некоторых писателей Чкалова вы изложили так, будто я говорил только хорошее и лестное и совсем не критиковал…».

И он постарался разобраться в работе каждого, он задумался над их произведениями, как никто до него этого не делал.

Нравится? Так и говорит:

«Мне понравились стихи П. Строкова, особенно «Беда»…

«Весна» Возняка более выдержана с точки зрения формы, чем многие другие его стихи…».

«В рассказе его (Левина — Л. Б. ) есть новизна темы, хорош образ старика на трубе, с этакой русской затейливостью…»

Ну, а за что Фадеев «громил»? За нетребовательность.

Его удручают неудачные слова, — недоработанность стихотворений, незаконченность рассказов.

«Мне кажется, Вы вообще должны относиться строже к работе друг друга и лучше редактировать то, что печатаете…»

«Тем не менее Вам, конечно, надо помочь. Я написал тов. Денисову [2] , чтобы Вас собрали в обкоме и поговорили с Вами о Ваших нуждах… С другой стороны, я написал, чтобы с Вас больше требовали в смысле качества Вашей работы (и в части Вашей литературной работы, и в смысле общественном)…»

Письмо в обком…

Возможность прочесть его предоставилась в Москве, в Центральном государственном архиве литературы и искусства: туда и поступила обширная депутатская переписка Фадеева. Среди многочисленных фадеевских писем первого года депутатства находится и это:

«…Мне кажется, если Чкаловскую литературную группу хорошенько покритиковать, а с другой стороны, помочь ей в издательских делах, дать ей помещение, отпустить средства на литературную консультацию и сделать работу группы общественно-заметной, — она, эта группа, сможет быть полезной в культурно-воспитательной работе Чкаловской партийной организации».

…Со времени получения этих писем минуло много лет. Оренбургские писатели создали десятки романов, повестей, пьес, стихотворных книг. В области их знают, с ними считаются. А урок, преподанный Фадеевым, не забыт.

…Пробыл он тогда в Оренбурге считанные дни. Кандидата в депутаты ожидали в его избирательном округе.

Глава третья, которая служит прямым продолжением предыдущей

1

Из записных книжек А. А. Фадеева

Первый раз вылетели из Чкалова в Пономаревку — дальний район на границе с Башкирией — шестнадцатого. Вернулись из-за тумана. Семнадцатого долетели. Зимой вид на степь унылый. Редкие некрупные поселения с их белыми снежными крышами едва различимы по балкам. Кое-где редкие кустарники и лески. Следы комбайнов на полях.

В колхоз имени Горкина — на пароконных санях — гусем.

Ямщик с светлой бородой: «Прямо!.. Эй… Побью!..» Очень ловко работает справа длинным бичом, чтобы достать до передовой. Коренник, как обычно в оглоблях, с дугой. Вожжи, ременные, закинуты за спину под мышку ямщика — он задерживает коня, откинувшись назад…

Колхозники во главе с тремя стариками, двое совсем древних, встретили с хлебом-солью.

Угощали бараниной и поросятиной и «христовыми анучками» (свернутые блинчики со сладкой начинкой). Дочь хозяйки — необыкновенная красавица с черными бровями и яркими губами. Вообще в оренбургских деревнях много красивых, статных женщин…

2

Пономаревка:

из воспоминаний А. Морозова

Когда вдали показался самолет, по рядам прокатилось: «Фадеев!». Несколько минут спустя мы увидели его сходящим по трапу.

Здороваясь, он встревоженно спрашивал: «Долго ждали? Не замерзли?». А народ окружал все плотнее, не будет, казалось, конца рукопожатиям и приветствиям.

Первая беседа состоялась в райкоме партии.

Александр Александрович живо интересовался делами колхозными, зимовкой скота, подготовкой к севу, работой школ, бытом сельчан.

Тем временем к зданию кинотеатра съезжались представители со всех сел. Сидя в президиуме, Фадеев внимательно слушал каждое выступление, записывал в блокнот наказы, а затем получил слово сам. Поблагодарив за доверие, он говорил о задачах, которые ставит Коммунистическая партия перед советским народом, особенно в деле подъема земледелия и животноводства. Он рисовал перспективы на будущее, когда народ, залечив раны, нанесенные войной, заживет счастливо, будет производить вдоволь хлеба, мяса, молока и других продуктов. «В ближайшем будущем мы станем свидетелями небывалого расцвета», — эти простые слова запали в душу.

Кончились деловые разговоры. Люди окружили Фадеева. Писатель отвечал на вопросы, шутил…

На другой день утром Фадеев выехал к избирателям в Новобогородск. В здании семилетней школы состоялась встреча с колхозниками, механизаторами, интеллигенцией.

Помнится, тут обратилась к нему жена погибшего фронтовика Анастасия Тихоновна Шевякова:

— У меня трое малых детей, работать постоянно не могу, жить тяжело, а колхоз не помогает.

Фадеев внимательно выслушал жалобу и, обратившись к председателю колхоза, сказал:

— Помогите женщине, окажите поддержку хлебом, кормом, а уж она, в свою очередь, вас не подведет.

Колхозники пригласили писателя отведать их хлеб-соль. После простого, вкусного и по-русски обильного обеда продолжалась откровенная беседа.

А через час, тепло попрощавшись со всеми, Фадеев сел в сани и поехал в совхоз «Пономаревский».

Пономаревка:

из воспоминаний П. Мишина

Эта встреча была «внеплановой».

Получилось так.

Узнав, что Фадеев к нам не заедет, рабочие совхоза пришли в контору и попросили походатайствовать, чтобы маршрут его пролег и через наше хозяйство. Сделать это уполномочили меня, секретаря парторганизации.

Дорога была плохая: снегопад не прекращался в течение нескольких дней. Однако лошади бежали скорой рысью, и двенадцать километров мы проехали меньше чем за час.

Фадеева я узнал сразу. Он стоял в большом овчинном тулупе, в шапке-ушанке, простой, улыбающийся. И как-то разом пропала моя робость. Поздоровавшись, я изложил цель приезда.

— Товарищ Меркушев, — обратился Александр Александрович к секретарю райкома, — вот представитель совхоза просит заехать; по-моему, это нужно сделать, там рабочие ожидают.

— Погода плохая, да и запаздываем, — ответил секретарь.

— Нет, так не годится. Мы должны быть там, коли просят.

В совхоз прибыли перед закатом солнца. Красная полоса на западе освещала горизонт, а поземка беспрерывно лизала Маховскую гору. Несмотря на холод и пургу, на центральной усадьбе нас ожидали и старые, и малые.

Открыли митинг. Фадеев говорил о том, что было близко каждому. О Советской власти, о борьбе за нее — вспомнил партизан Дальнего Востока и Сибири, с уважением сказал о тех, кто утвердил власть рабочих и крестьян в Оренбуржье. Об Отечественной войне сказал и низко поклонился недавним фронтовикам — теперь его избирателям. Но дольше всего остановился на жизни послевоенной. О страшных разрушениях, оставленных фашистами, говорил так, что ни у кого не осталось сомнения: видел это своими глазами, знает не понаслышке.

Слушая Фадеева, мы и не заметили, как подкралась ночь.

В ожидании позднего ужина — перекусить-то надо было — кандидат в депутаты еще долго беседовал с рабочими и специалистами в кабинете директора. Когда же тот обеспокоился, что большое скопление людей гостя утомляет, Александр Александрович заявил:

— Откройте двери, пусть слышат все желающие.

Разговор продолжался и тогда, когда прошли в столовую.

— Тяжело с запрессовкой гусениц, делаем ее вручную, — вздохнул заведующий ремонтными мастерскими Гусев.

— Освоили уже неплохо, — откликнулся комсомольский секретарь Степан Демин. И похвастался: — У нас некоторые ребята по тридцать-тридцать пять ударов без отдыха делают!

— Богатырей на Руси всегда много было… — проговорил Фадеев. — Только силу с умом тратить надо. Пресс в таком деле лучше. Покупайте. Ежели что — помогу…

Понравились гостю наши пельмени — не преминул рассказать, как готовят их в Сибири.

А когда запели песни, тут среди многих голосов был и ею. Толк в народной песне он знал…

3

О Фадееве, о песне (небольшое отступление)

Что он думал об устном творчестве народа? Что любил в нем? Как к нему относился?

…« Как запоешь скоморошину, так вся изба плясать пошла».

Метко сказала Фекла Федоровна Гуляева, он даже не утерпел и записал.

Изба на самом деле плясала. Пляска — то плавная, раздольная, то горячая, с притопом — стихала только тогда, когда заводили песню.

Фадеев скоро заприметил двух певуний и взял на заметку, для памяти: Анна Кудрина — Ганя Шилова. Бесконечное множество песен знали они…

Участники того чудесного вечера в селе Донецком с охотой припоминают, как молодо блестели глаза у их московского гостя и как, уходя, он сказал: «Сколько живу, а лучше ваших песен не слыхивал».

Возможно, и не этими словами поблагодарил Фадеев певуний. Да только в словах ли дело? Потом, позже, обдумывая свои впечатления, он записал:

«Свадебные песни их жизнерадостны, без «чужедальной сторонушки», и жених — не «чужой чужанин». Наоборот — невеста тоскует по жениху:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

И только одна песня у них с мрачной перспективой:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Говорят: «песня — душа народа». Знакомясь с народным творчеством, он стремился к лучшему пониманию душевного склада тех, с которыми породнила его жизнь.

По настоятельной фадеевской просьбе, для него подобрали библиотечку оренбургского фольклора. Сборникам этим он обрадовался искренне. Читал, используя любую свободную минуту. Тонкий знаток слова, его ритма, его музыки, Фадеев восхищался родниковой чистотой народной речи. Речи, которая не знает фальшивых нот, — простой и образной. До чего же ты могуч, народ-песнетворец!

…Вспоминают Фадеева в Донецком.

— Так он и сказал: «Сколько живу, а лучше ваших песен не слыхивал», — говорит Ганя Павловна Шилова. — А уж он в песне толк знал. Сам-то как пел, знаете? Как завел старую казачью, так, поверьте, слезы на глаза навернулись. Вот эту: «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить, с нашим атаманом не приходится тужить». Жаль только, сказал, что в кинофильме «Пархоменко» ее махновцам отдали. Обидели честную, народом сложенную песню!

Глава четвертая, или штрихи январских и февральских дней

1

Дорожка на снегу

Конфузную эту историю рассказал…

Впрочем, имени того человека называть не хочу. Хорошо помню, с каким смущением говорил он о своей промашке.

…Санный поезд ждали с минуты на минуту. У моста, вдоль дороги, собрался весь Сорочинск.

— Товарищи, будьте сознательны… Товарищи, соблюдайте… — слышались на мосту осипшие голоса организаторов.

Если бы лето — забросали цветами. А какие цветы зимой? Летом без особых хлопот можно было бы сообразить и дорожку из зелени, из цветов. А какая дорожка на снегу? Думали-гадали устроители и придумали: протянуть по снегу ковровую полосу. Дорожек во всех районных учреждениях набралось метров двести. До трибуны был добрый километр. И все же от затеи не отказались. Рассчитали так: пройдет гость сколько-то там метров, дорожку за спиной скатают, в руки — и вперед.

О встрече рассказывать не стану. Была она очень торжественной, очень радушной. Как десятки, как сотни в те дни перед первыми послевоенными выборами.

Расскажу только о дорожке. Люди наблюдательные утверждали: при виде ее Фадеев сдвинул брови. Другие клялись: такого не было. Сходились на одном: когда пунцовые красавицы взяли гостя под руки, хмуриться он уже не мог.

Фадеев отвечал на приветствия, иногда что-то говорил девушкам, улыбался и кивал людям.

А сам… сворачивал с дорожки.

Когда он сделал первый шаг в сторону — не заметили даже спутницы. Да это и не удивительно: от гордости они не чуяли под собой ног.

Фадеев же, ступив в снег, будто свалил с себя что-то гнетущее. Дорожки поспешно сворачивали, но раскатывать больше не пытались…

…После многих ораторов на митинге выступил Фадеев. Говорить с тысячами — дело трудное. Но он вел речь о близком — борьбе за мир, насущных заботах народа, делах и долге хлеборобов. И, казалось, разговаривал с каждым в отдельности.

Под конец Фадеев снова поблагодарил за доверие.

— Мы, депутаты, слуги народа. Я хочу ходить по этой земле вместе с вами, знать все ваши нужды, помогать строить жизнь. Постараюсь приезжать чаще. — И с улыбкой закончил: — Без всяких парадных встреч, вроде сегодняшней.

2

Сорочинск:

из воспоминаний М. Кузнецова

Колхозники сельхозартели имени Шевченко были в числе тех, кто первыми назвали Александра Александровича кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. С нетерпением ждали они дорогого своего гостя и искренне обрадовались его приезду.

После небольшого митинга завязалась беседа. Фадеев интересовался жизнью колхозников, их трудовыми успехами, передовиками артели, вникал в неполадки.

Когда собрались уезжать, был уже поздний вечер. Мы заторопились: завтра день новых встреч, Александру Александровичу надо отдохнуть. Но как раз в это время появились молодожены — Тютюнник и Хорошко. У них играли свадьбу. «Просим вас в гости — поздравить нас…» Приглашение застало врасплох. Как быть? Смотрим на Фадеева. А он улыбнулся и сказал: «Спасибо за честь, приду…» Выехать удалось лишь далеко за полночь. В дороге писатель не раз возвращался к впечатлениям дня. Особенно запали в сердце беседы с Варварой Васильевной Тютюнник и Клавдией Федоровной Сулименко — знатными свинарками, награжденными орденами. «Вот о ком надо писать книгу», — задумчиво проговорил Фадеев. «Мне очень хочется написать о людях села», — сказал в другой раз…

3

Из интервью А. Фадеева корреспонденту районной газеты «Колхозный труд»

…В плане дальнейшей работы — большая повесть «Гурты». Тема повести посвящена колхозной молодежи, ее трудам в дни Великой Отечественной войны. Представьте себе, что из Смоленской области в момент наступления захватчиков перегоняют скот, скажем, в колхозы Ярославской области. После разгрома фашистов колхозники возвращаются в родные места. На этой несложной основе я хочу нарисовать ряд ярких характеров…

4

Арифметика со смыслом

Еще из окна вагона подметил Фадеев непривычный для его глаз транспорт. Подметил и заметил: «Женщины везут ветви осокоря на санях, запряженных коровами, — наверное, на топливо». Эта деталь могла пригодиться. Было в ней что-то необычное, даже экзотическое.

Иное оказалось теперь.

…В прокуренном райкомовском кабинете обсуждался план посевной. Деловой план весенних работ, уже очень скорых. Они приближались с торопливой неумолимостью, и нельзя было сказать им: «Подождите, повремените», нельзя было по-дружески подать знак: «Не все готово — потом…».

Разве «потом» будет легче? Невесть как свалятся с неба новенькие тракторы, добрый волшебник единым взмахом своей палочки вызовет из небытия сокровища-запчасти, и, словно в сказке, станут один к одному тридцать три богатыря, которым нипочем любое дело?

Первая мирная весна обещала быть трудной.

Об этом который день подряд и говорили в секретарском кабинете. Сейчас здесь находились члены бюро, кто-то из инструкторов обкома и Фадеев. Ему нездоровилось — снова простудился, но лечь отказался наотрез и внимательно прислушивался к разговору.

Разговор шел о коровах.

Тракторы за войну в районе сильно обветшали. Возлагали надежды на подкрепление, но заявки урезали, и платформы с тракторами проходили мимо станции Сорочинской — на запад. Головки блоков, коробки скоростей и прочие узлы для замены негодных рекомендовалось реставрировать, хотя и без того над ними колдовали не по одному разу. А ко всему не хватало трактористов. Не то что на две смены — даже на одну-единственную. Как ни суди, выходило одно: пахать на коровах и нынче.

— Директива на сей счет требуется, и самая твердая, — нажимал заведующий районным земельным отделом. — Прошлой весной, вопреки нашим указаниям и несмотря на условия военного времени, во многих колхозах наблюдалось, я бы сказал, преступное игнорирование коров, и такое безобразие, такое возмутительное игнорирование…

Фадеев сидел молча, подперев рукой голову, и только по внимательному взгляду было видно: думает вместе со всеми.

— Скажите, пожалуйста, — посмотрел он вдруг на заведующего райземотделом. — Да, вы, уважаемый товарищ… Сколько лошадиных сил в тракторе?

— Каком именно, Александр Александрович? — Всем своим видом заведующий выражал готовность дать самый обстоятельный ответ: — Я хотел бы только уточнить марку: СТЗ-ХТЗ? СТЗ-НАТИ? ЧТЗ?

— Я интересуюсь всеми марками, которые имеются в вашем районе. Но если обо всех затрудняетесь, скажите о ЧТЗ.

— Охотно, охотно… — заторопился руководитель земельного отдела. — Трактор ЧТЗ — 60 лошадиных сил. Мощность имеется в виду проектная…

— Проектная? — усмехнулся Фадеев. — Ну, а какова проектная мощность… коровы?

Лицо зава выразило недоумение.

— Как понимать ваш вопрос, Александр Александрович?

— Буквально. Хотя бы в лошадиных силах.

— Коровы в… лошадиных?

Нет, Фадеев не шутил…

— Вероятно, не более половины, — ответил райземотделец. И тут же уточнил: — Смотря какая корова попадется…

Он все еще не мог понять, куда Фадеев клонит.

А тот продолжал:

— Сколько вспашки можно произвести одной коровой? Рекордсменкой? Обыкновенной буренкой?

— Сколько гектаров падает на трактор? За сезон? За сутки?

— Сколько делают лучшие? «Середнячки»? Новички?

Разговор стал общим. Руки потянулись к карандашам.

— Правильно, займемся арифметикой, — кивнул головой Фадеев. — Итак, коровами можно вспахать…

Арифметика получалась «со смыслом». Подсчеты убеждали, что на коровьи «лошадиные силы» ставку делать не стоит. Минимальная прибавка выработки на каждый трактор покрывала все, что предлагалось сделать с помощью коров. В райкомовском кабинете думали теперь о том, как лучше использовать технику.

Из письма А. А. Фадееву

«…Сев мы почти всюду закончили нормально. В большой степени этому способствовала «арифметика». Подсчитывали тогда не зря. Придя к разумному выводу, мы нашли главное звено — не вылезали из тракторных бригад, организовали между ними соревнование, развернули движение за высокую выработку днем и ночью. Это решило успех».

5

«Лекция тов. Фадеева»

(из отчета в районной газете)

5 февраля кандидат в депутаты Верховного Совета СССР писатель А. А. Фадеев прочел на собрании интеллигенции лекцию о советской литературе в годы войны и в послевоенный период.

— В годы Великой Отечественной войны, — говорит т. Фадеев, — советская литература сыграла большую и почетную роль в достижении победы над немецко-фашистскими захватчиками.

…Тов. Фадеев говорит о таких замечательных произведениях наших поэтов, как поэмы Николая Тихонова «Киров с нами», Павла Антокольского «Сын», Маргариты Алигер «Зоя», Аркадия Кулешова «Знамя бригады».

Советская проза и драматургия во время войны также обогатились значительными произведениями. Сюда можно отнести повесть В. Василевской «Радуга», пьесу А. Корнейчука «Фронт», повесть Б. Горбатова «Непокоренные» и др. Книги К. Симонова «Дни и ночи», В. Гроссмана «Народ бессмертен» долго будут жить в памяти народной. Сейчас, после победоносного окончания войны, наша литература стоит на пороге нового замечательного расцвета…

6

«Историческая у вас сцена…»

— Ты Метелицу подавай. Метелицу, а не Щукаря! Кабы Шолохова выбирали — дело другое. Или не разбираешься?..

Нет, он, конечно, разбирался. Александр любил и «Разгром» и «Поднятую целину», но вслух, со сцены, читать отрывки из фадеевского романа не брался. В концерт его не включили. И впервые за долгое время оказался он среди зрителей.

Зато сидел за Фадеевым!

Один номер сменялся другим. Товарищи пели, декламировали, танцевали. Переполненный зал встречал своих артистов горячо. Правда, и выступали они с воодушевлением.

Фадееву концерт нравился. Аплодировал он дольше других, смеялся от души. А когда началась пляска, показалось: писатель с удовольствием рванулся бы в круг. Тут Александру и вспомнился давний рассказ старого красноармейца. Вот бы поделиться с Фадеевым…

— Сам Чапаев на этой сцене плясал, — сказал он, подавшись вперед.

— Чапаев? — повернул голову Фадеев.

Александр, как говорится, «сел на любимого конька». Краевед по призванию, он знал местную историю досконально и уж если находил слушателя, говорить мог часами.

Шепотом рассказывал он о том, как Чапай выступал на митинге бойцов, а когда вышли лучшие плясуны и стали выделывать замысловатые коленца, — скинул с себя бурку, ударил папахой о пол и задал такого трепака, что ахнули все.

— Историческая у вас сцена, — проговорил Фадеев, аплодируя только что законченному номеру.

Когда объявили перерыв, он пригласил Александра прогуляться. Разговор продолжался: о Чапаеве, о чапаевцах.

— Записывать такое нужно. Обязательно записывать. Да тут у вас материала на книгу… на музей…

Потом, посмотрев на собеседника, Фадеев сказал:

— Знаете, у вас талант рассказчика. Почему не выступаете? Стесняетесь?

— Выступаю, — смущенно улыбнулся Александр.

— А сегодня?

Пришлось рассказать.

— Значит, виноват я? — развел руками и рассмеялся. — Метелицу им подавай? Щукаря — побоку?

Помолчав, продолжал:

— А я очень люблю Шолохова. Это замечательный писатель.

На этом разговор оборвался.

Фадеева окружили люди, и Александр отправился к товарищам. Там, за кулисами, и нашел его тот, который настаивал на Метелице и возражал против Щукаря.

— Твой номер включен, — бросил он с ходу. — Первым пойдет. — И многозначительно, с таинственной торжественностью добавил: — По просьбе самого товарища Фадеева!

Несколько минут спустя Александр вышел на сцену, чтобы представить людям знаменитого шолоховского деда…

…Александр Буцко впоследствии долго работал директором Дома культуры. Того самого, на сцене которого плясал Чапаев и где сам он читал для Фадеева о любимом Щукаре. Теперь тут часто выступает народный театр. Буцко играет во всех его спектаклях. А еще он организатор музея. Народного музея истории гражданской войны.

Глава пятая, повествующая о новых и новых знакомствах

1

Избирателями они не были…

Избирателями они не были, и встреча с ними не предусматривалась. А они хотели с ним встретиться. Хотел и он.

— Да завтра, Александр Александрович, у вас три плановых мероприятия. На карту посмотрите. До этого колхоза сорок километров. Встреча… Осмотр хозяйства… Выступление… Потом переезд — и снова встреча. Ну, а вечером доклад о литературе. Люди ждут, все объявлено. Невозможно!

Но в синеве фадеевских глаз была неумолимая твердость. Он смотрел на представителя обкома, утомленного не меньше его самого, и взгляд говорил: я человек дисциплинированный, порядку подчиняюсь, а только сейчас увещевания напрасны.

— Для них я пишу, для них я живу. Эка важность — «не избиратели». Будут избирателями! Хозяевами страны будут! И им-то пожалеть час-другой?

Фадеев положил руку на плечо седого агитпроповца.

— Все успеем, — сказал он мягко. — Выезжать решили когда? В десять? Так вот, ребята соберутся в восемь.

…В восемь он вошел в класс. И первое, что приметил, схватил его взгляд, были газетные листы на партах. «Комсомольская правда» с его романом…

Каждый день разлетался он по стране миллионами таких листов, и в который раз Фадеев вспомнил добрым словом тех, кто убедил его печатать «Молодую гвардию» в газете.

Он подошел к парте, взял газету — ив класс будто влетел буревой ветер Краснодона. Фадеев читал вполголоса, просто. Но это не было ни обычным перечитыванием написанного, ни привычной проверкой звучания слова. Он будто снова перелистывал страницы недавнего прошлого, поверял свое, сокровенное.

Дочитал кусок до конца. Дальше стояло: «Продолжение следует». Откуда-то с «Камчатки», из рук в руки шел к нему другой газетный лист — наверное, с продолжением.

Фадеев газету взял, но сразу же отложил.

— Еще! — прошелестело по рядам.

Тогда писатель протянул руку к боковому карману и достал пачку листов: это была корректура заключительной, еще не опубликованной части «Молодой гвардии».

«Друг мой! Друг мой… Я приступаю к самым скорбным страницам повести…»

Последние страницы… Он читал так, словно только что узнал обо всем сам и вот теперь впервые решил поделиться с самыми близкими своими друзьями.

Разговора о литературе не было. Не говорил Фадеев и напутственных слов. Он только читал. «Молодую гвардию» читал молодым.

…Это произошло в школе совхоза имени Электрозавода. Ребятам, которые его слушали, эти два часа запомнились на всю жизнь.

2

Из записных книжек А. Фадеева

О. Г. — председатель районного исполкома. Маленькая, пузатенькая, скуластая, с умными черными глазами и властными руками. Даже трубку телефона берет как хозяйка.

В г. Сорочинске старушка живет одна с дочкой. Плачет о погибшем сыне-танкисте. «Муж мой уж девятнадцать лет, как помер. Через год я сына женила, насильно женила, он меня послухал, женила, чтоб дом укрепить. Да жили они хорошо».

Директор совхоза и его жена. Помещики. Очень типичные именно для помещиков. Он — зубр. А она — работает под столичную даму, светскую даму. Но он в самом деле — настоящий хозяин. И совхоз — настоящее предприятие. Работники в совхозе прекрасные. Судя по всему «помещик» был работником покрупнее, попал «пониже» оттого, что проштрафился, и тут ему понравилось. Все у него есть, работать здесь ему, по его хозяйственной сноровке и по размаху, — нетрудно. Но чувствуется, что для себя он тоже не щадит государственного добра.

Словесный портрет

(или комментарий к последней записи)

В конце января 1946 года в записной книжке Фадеева появились те несколько строк, которые приведены чуть выше.

Прочел я их и подумал: программа первой предвыборной поездки кандидата в депутаты была напряженной, задерживаться на одном месте возможности он не имел, а ведь раскусил же эту пару, да такой портрет составил, что в нем несложно разглядеть и судьбу супругов, день их завтрашний.

…— Гадаете, сколько времени потребовалось для всего этого Фадееву? Часа три. В общем, вечер.

— Так вы, значит, их узнали?

— Да по такому описанию узнает любой…

Я убедился в этом, предъявляя «словесный портрет» доброму десятку людей. Одни смеялись, другие суровели, но каждый называл: «чета И.».

Никто не помнил, чтобы он расспрашивал о И., пытался узнать — от самого ли, от других — о жизни его в прошлом. Не было этого ни во время официальной части, ни за ужином, которым заправляла директорша.

— А распознал все. И то, что работал некогда на большом посту, и что талант организатора имеет, и что жизнь свою, не без воздействия жены, устроил полегче да попышнее. Мы оказались тогда менее зоркими, чем Фадеев. И вот проглядели…

— Что именно?

— Рождение помещиков… Ну, а коммунисту и помещику ужиться в одном человеке невозможно! Опомнился, да поздно.

— Совсем поздно?

— Это как смотреть. Пожалуй, нет. Пришлось ему, верно, начинать и с бригадира, и с кандидата партии. Потом, управляя отделением, вернул себе партбилет, а там и снова хозяйство доверили — запущенный-презапущенный совхоз. Вытянул! Писать будете — фамилию не называйте: другим человеком стал…

3

Сколько их было — митингов и собраний, встреч официальных и «незапланированных», самых задушевных бесед и знакомств!

Скромные «районки» поместили на своих страницах десятки писем избирателей о своем кандидате в депутаты.

Хотим быть, как герои «Молодой гвардии»

Орденоносец Сулименко

Мы все трое — Пелагея Бакардинова, Антонина Сухарева и Раиса Зверева — учимся в Сорочинском ветеринарном техникуме.

Недавно нам исполнилось по 18 лет, и мы получили право участвовать в большом государственном деле — выборах в Верховный Совет СССР.

…Кандидат в депутаты А. А. Фадеев — наш любимый писатель. Каждая из нас прочла все его книги, но самое большое впечатление произвела «Молодая гвардия».

…Писатель, создавший такое произведение, достоин уважения и доверия народа!

Мой голос товарищу Фадееву

Мне вспоминаются 1941—1942 годы. Враг блокировал Ленинград. Связь с Большой землей была нарушена. Ленинградцы лишились топлива, хлеба.

В эти дни в Ленинград приехал А. А. Фадеев. Кровью сердца написал он свои очерки о мужестве и стойкости горожан. Читая их, мы еще горячее рвались в бой.

…Я с радостью отдам за него свой голос.

Мы верим ему

Бригадиры тракторных бригад Жабин, Бурцев, Азовцев и другие.

…Встречи с А. А. Фадеевым показали, что он близко к сердцу принимает все наши дела-заботы и готов вместе с нами участвовать в послевоенном подъеме советской деревни. Это настоящий коммунист-ленинец. Мы верим ему и на выборах докажем это.

* * *

10 февраля 1946 года Александр Александрович Фадеев стал депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР по Сорочинскому избирательному округу.

Глава шестая, из рассказов о буднях депутатских

1

Звонок в Новосергиевку

Из Москвы в Новосергиевку звонят не часто. И утренний телефонный звонок немедленно собрал вокруг аппарата всех, кто в этот час оказался в маленьких комнатках Совета.

— Москва?! У телефона. Да, она самая. Товарищ Фадеев? Здравствуйте, товарищ Фадеев, очень рада. Настроение? Вполне нормальное. Урожай хороший, готовимся к уборке. Нет, не подкачаем. Никак, говорю, нельзя подкачать… Какой указ? Пока не слыхали. Подписан? Вот спасибо! Ну, конечно же, передам. И вам, Александр Александрович, привет. Привет от всех.

Хозяйка кабинета положила трубку на рычаг, обвела взглядом присутствующих и сказала:

— Подписан указ. Наш. Тот самый…

…До городского звания Новосергиевка не доросла, но и селом ее не назовешь.

Довольно большая железнодорожная станция. Промышленные предприятия. Наконец, давняя «столица» крупного района. На языке географов, «типичный населенный пункт, относящийся к категории рабочих поселков». Так он и значится со времени памятного фадеевского звонка.

А до этого существовало как бы две Новосергиевки. Одна — станция и дома вокруг нее. Вторая — все остальное. В разных частях Новосергиевки и органы власти оказались разными. На станции — поселковый Совет, в центре — сельский. Каждый Совет вел свою линию в застройке. Различной была организация и оплата труда в больницах, в школах.

Из разговоров с избирателями Фадеев узнал об этом. Сам проверил. Убедился: да, так оно и есть на самом деле. И неожиданно стал резким.

— Говорите — писали? Говорите — требовали? По какому праву отступили? Как смели примириться? Ведь не личное — государственное это дело. Надо было стучать во все двери!

На следующий день, уезжая, он увозил с собой папку со всей обширной перепиской по этому вопросу.

И вот звонок: Новосергиевка — рабочий поселок. Значит, Совет один — поселковый. Хозяин всему — он. Работа пойдет по-новому.

— Рассерчал тогда Александр Александрович, — неожиданно сказал кто-то из свидетелей телефонного разговора.

— Рассерчал да помог, — вставил другой.

— Что и говорить — помощь настоящая! Но и урок тоже немалый. Нам всем урок. Видишь правоту свою — не отступай!

2

Крыша… с литературным комментарием

Крыша походила на решето: разве только дыры покрупнее.

Под весенними лучами весело таял снег, а будущие ветеринары весне не радовались.

— Латайте!

— Лет пять латаем!

— Металл строго фондируется.

— Будем жаловаться дальше…

И куда только ни жаловались! Обошли всех в районе. Обошли всех в области. Писали в главное управление. Но в лучшем случае получали обещания, да и то — шаткие, неуверенные.

— Фадееву напишем! — сказал кто-то из комсомольского комитета техникума. — Пусть, как депутат, протянет бюрократов. Про такое и в самой «Правде» напечатают!

Предложение встретили вполне серьезно. Но, пораздумав, тут же отвергли — по соображениям литературным.

— Нечего его отвлекать! Фельетоны другие пусть сочиняют. А то все конгрессы, съезды, заседания, письма наши… А романы и повести писать кто будет?

С этим согласились, кажется, все. Но — с потолка лило пуще прежнего, и кто-то из наиболее решительных Фадееву все же написал.

В техникуме узнали о своеволии и решили, написал, так написал, письма не воротишь.

…Ответа из Москвы долго не было. Прибыл он откуда-то с Урала. Обыкновенный, стандартный наряд, каких в каждой организации получают немало: то на лес, то на ткани.

— Наряд на железо! Вот она, крыша! — обрадовались в техникуме.

— А металл-то… Металл фадеевский!

Только сейчас дошла очередь до забытого в радостной сумятице препроводительного листка. В нем же, этом листке, черным по белому говорилось: «По личной просьбе депутата Верховного Совета СССР…».

3

О том, как был выручен Сергей Крылов

— Курсант Крылов, предупреждаю — к экзаменам вы допущены не будете…

Смысл слов завкурсами дошел не сразу.

— Вы же понимаете: не могу я этого сделать. Паспорт — документ главнейший!

Ах да, паспорт… Шестнадцать ему минуло давным-давно, право на паспорт получил еще два года назад. Но работал тогда в колхозе и жил в селе, а там паспорта не выдавали. На курсы зачислили по справке сельсовета: был недобор — не придирались.

— Придется, Крылов, сдавать со следующей группой…

Через три месяца? И это теперь, когда наяву и во сне представлял себя за баранкой?

— Нужны метрики! — сказали ему в милиции.

— Метрик нет.

— Затребуйте по месту рождения…

Сергей не помнил ни отца, ни матери, и только приблизительно мог сказать, когда родился. Помнил лишь детдом, последующие годы. Но и детдом, который заменил мальчишке родную семью, найти сейчас он не мог: после войны его перевели куда-то на запад.

Метрики. Паспорт. Они ему даже снились.

— Пойди к депутату, — посоветовали товарищи.

Депутат райсовета оказался шофером и человеком душевным: вместе побывали в паспортном отделе, у начальника милиции, даже у председателя районного исполкома.

— Порядок есть порядок, — твердо заявил председатель.

Поразмыслив, Сергей написал Фадееву.

…Ответ пришел за несколько дней до первого экзамена. Он был коротким и деловым:

«Сообщите мне точнее место Вашего рождения, год рождения и название детдома… По получении этих сведений я смогу Вам помочь в выдаче паспорта…».

Значит, все: три месяца ожидания. Может, даже больше — он ведь толком не ответит ни на один из вопросов. Но дальше оказалась приписка:

«Одновременно прилагаю письмо начальнику курсов».

Письмо — о чем?

«Прошу Вас, уважаемый товарищ, допустить к экзаменам на шофера учащегося Ваших курсов С. В. Крылова.

Депутат Верховного Совета СССР А. Фадеев».

Со своей стороны я постараюсь в самый короткий срок, по получении необходимых сведений, вытребовать его метрики и позаботиться о получении паспорта.

Ни одно письмо до того, — да, кажется, и после — не несло ему столько радости, как это.

Поручительство Фадеева помогло. Крылов сдал экзамены, получил права (а вскоре и паспорт) и с той самой весны в сорок седьмом шоферит на бесконечных, как степь, оренбургских дорогах.

Глава седьмая, составленная исключительно из переписки Фадеева-депутата

1

Секретарю Шарлыкского райкома КПСС

Дорогой тов. Аксенов! Направляя Вам письмо т. Финютиной М. Т., прошу Вас через райсобес оказать ей помощь. Может быть, свидетельство сослуживца ее мужа о том, что муж действительно погиб в январе месяце 1942 года, а также личная справка т. Финютиной об утере ею формального извещения о гибели мужа будут достаточны для установления ей государственной пенсии. У нее пять человек детей, из них трое малолетних на ее иждивении.

Не откажите поставить меня в известность…

Июнь 1946 г.

2

Председателю облисполкома т. Софронову И. П.

Направляю Вам письмо ревизионной комиссии колхоза им. Фрунзе о хищении социалистической собственности в колхозе и о волоките в районных организациях в разборе этого дела…

О принятых мерах прошу поставить меня в известность…

Июнь 1946.

3

Министру черной металлургии СССР т. Тевосяну И. Ф.

Дорогой Иван Федорович!

Направляю тебе письмо Ефанова Д. Е. и письмо к нему дирекции Чусовского металлургического завода.

Нельзя ли пойти навстречу этим престарелым людям и отпустить их дочь с завода?

Июнь 1946 г.

4

Министру авиационной промышленности СССР т. Хруничеву М. В.

Поддерживаю просьбу Шарлыкского райсовета о передаче ему локомобиля и генератора…

Шарлыкский район — мощный сельскохозяйственный район, отдаленный от железной дороги. Надо учесть, что районные власти уже израсходовали более двухсот тысяч рублей на строительство электростанции.

Отмена решения о выдаче им локомобиля и генератора ставит районные организации в безвыходное положение.

Июль 1946 г.

5

Исполкому Покровского районного Совета

Прошу Вас оказать помощь Лене Зиновьевой в том направлении, чтобы она могла продолжать учиться. Из прилагаемого письма можно видеть, что мать ее осуждена. Но дети за родителей не отвечают.

Не откажите поставить меня в известность о принятых Вами мерах…

Декабрь 1946 г.

6

Уважаемая Александра Михайловна!

При всей тяжести сложившихся у Вас семейных обстоятельств, я думаю, что Вы поступили совершенно правильно, вступив на самостоятельный путь жизни. Мне кажется, что в таких случаях только работа и, конечно, забота о детях могут дать моральное удовлетворение.

С дневником Вашим я ознакомился и с благодарностью Вам его возвращаю…

Январь 1947 г.

* * *

Шесть из четырех тысяч…

«Фадеев не терпел нейтральных в борьбе. Здесь — ключ к фадеевскому характеру. Запомним его таким…»

Это написала Вера Инбер. Она знала Фадеева много лет.

Глава восьмая, вводящая в историю многих оренбургских библиотек и клубов

1

Сигнальный экземпляр

Сельвинский. «Контрольный экземпляр». Пришвин. «Сигнальный экземпляр». Головко. «Контрольный…». Адалис. «Сигнальный…».

Мы не в книжной палате столицы — в библиотеке небольшого районного городка. Но откуда здесь книги с такими штампами?

Оттуда же, откуда и эта, с дарственной надписью известного писателя:

«Дорогому Александру Александровичу — от всей души и сердца, с глубокой благодарностью…».

Книги — из личной библиотеки Фадеева. И попали они сюда не случайно.

…Книг в Сорочинской библиотеке было мало. Читатели непритязательные еще кое-как мирились. Читатели «со стажем» выбывали один за другим. Фадеев узнал об этом в первую свою предвыборную поездку.

Месяца два спустя от него прибыло письмо:

«Я уже зондировал почву насчет пополнения Вашей библиотеки».

Но — не скрывал депутат — «зондирование» оказалось неутешительным. Москва занималась комплектованием библиотек для городов и сел, которые находились на территории, разграбленной фашистами, книги направлялись прежде всего туда.

«Болел, не мог продвинуть вопрос с книгами…» —

писал Фадеев в другой раз, месяцем или двумя позднее.

И вдруг книги стали приходить — день за днем, посылка за посылкой. Не из Госфонда. Не из Центрального библиотечного коллектора. Новые издания классиков… Только что вышедшие романы и повести… Томики стихов военных лет и первого мирного года… На многих были типографские штампы: «контрольный…», «сигнальный…». На некоторых оказались дружеские надписи и посвящения.

Их присылал Фадеев.

Они были ему дороги, книги друзей. Но у него в шкафах эти тома и томики стояли как сувениры, как реликвии, а в Сорочинске людям нечего было читать. И Александр Александрович решительно снимал их со своих полок.

2

Вспоминает А. Морозов

После войны в мордовском селе Кузлы, находящемся в сорока километрах от районного центра — Пономаревки, плохо было с организацией культурно-массовой работы. Особенно остро ощущалась нехватка книг.

Секретарь комсомольской организации колхоза «Путь к коммунизму» Григорий Никитин посоветовался с товарищами, и все вместе они приняли решение обратиться за помощью к Фадееву. В мае 1946 г. депутату послали письмо.

Месяца через полтора колхозная молодежь получила от Александра Александровича девять посылок с художественной литературой. Многие книги были с дарственными надписями Фадееву.

Такие же посылки пришли в Деминскую начальную школу. И в школе, и в колхозе библиотеки назвали «фадеевскими»…

Из письма к А. Ф. Колесниковой (апрель 1950 г.)

…По своему… избирательному округу в Чкаловской области я организовал уже 8 школьных и клубных библиотек по 200—250 отборных книг и на днях отправлю для девятой…

3

«Я поддержал бы…»

Все, что касалось культуры села, воспринималось им с особой остротой.

…Это письмо пояснений не требует.

«У меня есть сведения, что некоторым членам драматического кружка при Мустаевском Доме культуры присуждены грамоты за участие в смотре художественной самодеятельности и что Мустаевскому Дому культуры за первенство в олимпиаде присуждена премия в 700 рублей, но уже более полугода Дом культуры и члены кружка не могут получить этой премии и грамот.

Депутат Верховного Совета СССР А. Фадеев».

Очень прошу Вас нажать, где следует, чтобы удовлетворить законные претензии драмколлектива Мустаевского Дома культуры.

Судя по всему, драмколлектив работает в жалких условиях, вероятно — при всех недостатках, — можно кое в чем помочь драмколлективу со стороны районных организаций. Мне кажется, что в условиях районной жизни работа драмколлектива — это большое культурно-просветительное дело. На месте районного руководства я поддержал бы работу драмколлектива, как и всего Дома культуры, с неменьшим энтузиазмом, чем наше правительство поддерживает Большой театр и Художественный театр в Москве.

Конечно, у Вас возможности меньше, но ведь Ваш Дом культуры и Ваш театр тоже поменьше. Но, однако, они представляют из себя культурное лицо района.

Желаю Вам всего доброго.

Письмо адресовано секретарю Мустаевского райкома партии товарищу Щанкину. Писал его Фадеев в ноябре сорок шестого.

Мустаево — районное село, отдаленное от железной дороги на полторы сотни километров. Когда-то такие места называли «глухоманью», «медвежьими углами», «краем света». Теперь же и на «краю света» люди жадно стремятся к культуре, развивают ее, двигают вперед.

На письмо Рыбинского, Оганенко, Карповой, Горячева и других мустаевских любителей он ответил не только пожеланием успехов, а и деловым сообщением:

«Пришлите мне список самых необходимых в Вашей работе предметов и материалов, — я постараюсь добыть их Вам в Москве».

Но помощь, внимание нужны им не только сегодня — постоянно. Как можно недооценивать такую силу, упускать ее из виду?

И посмотрев на карту своего избирательного округа, где среди множества населенных пунктов Мустаево не выделялось ничем, Фадеев подчеркнул слова, которые выражали самую суть его взгляда:

«…поддержал бы работу драмколлектива… с неменьшим энтузиазмом, чем наше правительство поддерживает Большой театр…».

Лучше, наверное, и не скажешь.

Как же хочется, чтобы слова эти дошли до каждого районного, до каждого сельского руководителя!..

4

Очки на столе

Коль скоро с библиотеки в Сорочинске я начал, ею главу и закончу.

Книги, присланные Фадеевым, сразу увеличили приток читателей, и тесно стало в маленькой комнатушке на дальней улице. Перевели в другое место — под библиотеку отдали две комнаты в здании военкомата. Однако радость оказалась недолгой — теснота настигла вновь.

И явилась дерзкая мысль: строить.

В колхозах сказали: «Подсобим!». Более осторожно заявили в облисполкоме: «Попытаемся изыскать…».

Письмо в одну организацию, копия — в другую, копия — депутату. Просьбы, запросы, напоминания. Споры о проектах. Споры о материалах. Да что там говорить — не один месяц ушел на то, чтобы стройку подготовить. И не один — чтобы поднять.

Строил весь Сорочинск. Открывал весь район. Это произошло уже после смерти Фадеева. Библиотека его имени стала памятником писателю и депутату.

…Тридцать две тысячи экземпляров книг на полках. Десятки названий журналов и газет. Конференции, лекции, передвижки, встречи с писателями… Жил бы Фадеев — непременно стал здесь желанным гостем. Но и без того он тут всегда.

Передо мной на столе его книги, его фотографии, его очки… Те самые, что на многих известных снимках. Те, что надевал он, когда писал «Молодую гвардию», те, через которые улыбались людям его удивительно живые глаза.

…Библиотека растет — главная в своем районе и одна из лучших на все Оренбуржье. А на столе, простом письменном столе, лежат очки с узенькими стеклами и серебряными дужками. Очки, хранящие негасимое, лучистое тепло фадеевских глаз…

Глава девятая, из материалов предвыборной кампании 1950 года

1

В феврале 1950 года, во время очередной кампании по выборам в Верховный Совет СССР, во всех десяти районах, составляющих Сорочинский избирательный округ, имя Александра Александровича Фадеева было названо вновь.

Теперь о нем говорили не только как о писателе, прославленном своими произведениями, но и как о человеке, лично известном.

Вот несколько высказываний, извлеченных из областных и районных газет.

А. Бузин, комбайнер:

— Товарища Фадеева выбрали в депутаты четыре года тому назад. За это время его еще лучше узнали мы как писателя. «Молодая гвардия» разошлась в сотнях тысяч экземпляров, книгу издало наше, областное книжное издательство, и теперь она чуть ли не в каждой семье. Оправдал наш депутат доверие как активный борец за мир, крупный общественный, партийный деятель. Что касается его работы в округе, то все мы знаем: Александр Александрович всегда среди нас, в любом важном деле подсобит, поддержит — только дай ему знать. Лучшего представителя в Верховном Совете нам и не требуется.

Ф. Полторыкопко, колхозник-ветеран:

— Я и в тот раз голосовал за него с чистой душой и сейчас скажу: пусть нашим депутатом опять будет Фадеев. Справедливый, партийный, деловой человек! К каждому у него свой подход, ни одну обиду без внимания не оставит. Хоть живет он далеко от нас — в самой Москве, а мы промеж себя земляком его называем, будто сроду наш, сорочинский…

И. Шацких, секретарь парторганизации колхоза:

— На войне, что и говорить, было не до состояния здоровья. И подорвал я его основательно. Врачи сказали: надо ехать в санаторий. Да где взять путевку? Кто-то из товарищей моих написал Фадееву: загнется, мол, человек, если не подлечить его. Каким же было мое удивление, когда я нежданно-негаданно получил от Александра Александровича письмо с сообщением о том, что путевка мне выделена. Лечение помогло, теперь я снова в строю… Такой он, наш избранник — ни одна беда для него не чужая. Большая, щедрая душа у Фадеева!

…23 февраля газеты сообщили: А. А. Фадеев зарегистрирован кандидатом в депутаты по Сорочинскому избирательному округу. Тому же, что и на выборах в сорок шестом…

2

Он приехал в первых числах марта и прямо с поезда отправился по колхозам. Собственными глазами хотелось увидеть перемены, и эти перемены порадовали.

В колхозе имени Шевченко, где в предыдущий его приезд сетовали на электроснабжение, не обеспечивающее даже тусклого освещения сельских изб, сейчас показывали и первую электродоильную установку, и первый участок электрострижки овец…

В Ратчине появилась улица новых домов — самое веское доказательство роста благосостояния. В сельском клубе он попал на репетицию спектакля по знакомой ему пьесе оренбургского драматурга В. Пистоленко «Степная быль», а позже слушал, как поет хор…

Беседуя с людьми, про себя отмечал: иные вопросы задают, другим интересуются. Особенно занимают коренные проблемы внутренней и внешней политики, борьбы за мир.

«Силы мира и демократии непобедимы» — так называлась его большая статья, помещенная в областной газете 8 марта.

«Мы можем и мы обязаны так организовать наш труд повсеместно, во всех областях нашей жизни и строительства, чтобы двигать вперед нашу экономику, благосостояние народных масс, — писал Фадеев. — Против тех, кто работает плохо, у нас есть великолепное оружие — большевистская критика и самокритика…».

3

Из воспоминаний М. Кузнецова

В этот приезд Фадеев был особенно оживлен и даже весел.

— А ведь быть кандидатом в депутаты все же лучше, чем депутатом, — пошутил он за товарищеским ужином.

Кто-то недоуменно спросил: «Почему, Александр Александрович?»

— Кандидата только встречают и хвалят, — ответил Фадеев, — а от депутата еще и работы требуют.

Он охотно рассказывал о своих поездках по стране и за границей, вспоминал о том, как был с Алексеем Толстым в Париже, говорил о работе над второй редакцией «Молодой гвардии». «Не простое это дело, друзья… Не все получается, но — получится!».

Однако довести предвыборную поездку до конца ему не удалось. Я был у телефона, когда раздался ночной звонок из Центрального Комитета партии. Фадеева требовали в Москву. Послали за ним нарочного. Рано утром писатель вернулся в Сорочинск, а несколько дней спустя все мы слушали его речь на митинге в Стокгольме.

Именно тогда и там Постоянный Комитет Всемирного конгресса сторонников мира принял обращение:

«Мы требуем безусловного запрещения атомного оружия как оружия устрашения и массового уничтожения людей… Мы считаем, что правительство, которое первым применит против какой-либо страны атомное оружие, совершит преступление против человечества… Мы призываем всех людей доброй воли всего мира подписать это воззвание…».

Фадеев подписал его одним из первых, уже в Стокгольме. Среди 115 миллионов советских людей, поставивших свои фамилии под этим документом, были и все избиратели нашего округа.

Вторично он стал депутатом Верховного Совета СССР по Сорочинскому избирательному округу 12 марта 1950 года.

Глава десятая, воедино сплетающая дела литературные и депутатские

1

Из письма к оренбургскому журналисту И. Зайцеву

Уважаемый Иван Карпович!

А. Фадеев

Ваш рассказ свидетельствует, что Вы можете писать. У Вас есть известное чувство стиля, пишете Вы просто. Достоинством Вашего рассказа можно считать и то, что он написан коротко и ясен по мысли. Но напечатать этот Ваш рассказ еще нельзя. Он лишен большого общественного содержания. Он — это эпизод, случай из жизни, каких немало. Литература же, как Вы знаете, — это художественное обобщение явлений жизни, показ общего через частное, типичного в индивидуальном…

…Я думаю, что Вы на своей работе можете видеть и знать вещи более значительные. Пишите о вещах жизненных, о людях и их трудовых делах. Это не означает, разумеется, что изображение человека в труде должно быть лишено всей полноты жизни. Но труд — это главное.

От всей души желаю Вам успеха.

Август 1950 г.

2

Труд — главное…

Фадеев утверждал то, в чем твердо был уверен сам и что неизменно проводил в своей литературной работе этих лет.

Многообразные общественные дела, которых год от года становилось больше, отвлекали его, конечно, от письменного стола, не давали сосредоточиться на творческих замыслах.

Но они же творчество его и питали.

Годы «второго депутатства» совпали и с завершением переработки «Молодой гвардии», и с увлеченной работой над «Черной металлургией».

1951 год:

«Сейчас я работаю над большим романом о металлургах и строителях, над романом, в котором хочу показать наш прогресс, рост наших кадров… Хочу показать роль партии как организующей силы, показать, как мы идем к коммунизму».

1952 год:

«В настоящее время я работаю довольно интенсивно над романом о наших советских металлургах, и вся моя жизнь последнего года связана, главным образом, с такими крупными металлургическими центрами, как Магнитогорск, Челябинск, Днепропетровск, Москва».

Несколько законченных глав романа в 1954 году появились в печати. Однако продолжения не последовало. Со временем ему открылось много такого, что заставило посмотреть на работу по-иному. Посмотреть и признаться:

«…Роман мой нуждается в очень кардинальных переделках. То, что было задумано и сочинено, …оказалось во многих своих гранях устарелым и даже неверным в наши дни…».

То было признанием настоящего, честного писателя-коммуниста. Но как дорого оно ему далось…

3

Длительное время в эти годы Александр Александрович провел на Южном Урале, в непосредственной близости к Оренбургской области. Тем не менее напряженнейшая литературная работа не давала никакой возможности урвать из месяцев творческого отпуска даже неделю для того, чтобы съездить в Сорочинск.

Но можно получить отпуск от любых служебных дел и нельзя — от депутатских.

К нему по-прежнему шли десятки, сотни писем, он читал каждое, в любом докапывался до сути и старался помочь — помочь делом — людям, которые обратились к нему, депутату. Одного определял в знаменитую Одесскую глазную клинику, другому содействовал в получении положенных льгот по госпоставкам, третьему добивался заслуженной пенсии — сколько писем, столько судеб, и в каждую надо было вникнуть…

Из воспоминаний А. Морозова

Ученица 10 класса Пономаревской школы Аня Соседова тяжело заболела. Ее здоровье ухудшалось с каждым днем.

Девушка написала Фадееву. Письмо от него пришло быстро. В нем сообщалось, что Аню будут лечить в Оренбурге. За больной прислали санитарный самолет. Восемь месяцев она пролежала в областной больнице. Фадеев о своей подопечной помнил и однажды прислал письмо ее родителям, спрашивая, что, мол, и как. Анна Соседова вернулась домой здоровой.

Свидетельствует М. Давыдов

Мне приходилось несколько раз обращаться за содействием к нашему депутату. И всегда получал от него помощь.

Наша Новомусинская школа испытывала, например, острый недостаток в учебниках для старших классов. В условиях «глубинки» возместить такой пробел чрезвычайно трудно. Александр Александрович понял это и помог.

Он был близок и доступен каждому, внимателен ко всем.

Глава одиннадцатая, завершающая это документальное повествование

1

Из письма к А. Ф. Колесниковой (март 1956 г.)

Учитывая, что я пишу большой роман и часто болею, мне предоставили возможность так изменить характер работы, чтобы она не была связана со служебными часами и частыми поездками… Но что возросло до геркулесовых столбов — так это многосторонняя деловая переписка с самыми разными людьми, помощь им в самых различных жизненных просьбах. Я уже не говорю, насколько выросло количество депутатских дел, поскольку… меня уже хорошо узнали…

2

В феврале 1954 года Фадеев был выдвинут кандидатом в депутаты на третий срок.

В городах и селах округа ждали новых встреч с писателем.

…На этот раз приехать он не смог.

К сведению избирателей

«Колхозный труд» (Сорочинск), 1954, 12 марта.

От кандидата в депутаты Верховного Совета СССР по Сорочинскому избирательному округу № 352 А. А. Фадеева получена телеграмма следующего содержания: «Приношу свое глубокое извинение перед избирателями за то, что не имею возможности принять участие в предвыборных собраниях и встречах с избирателями в связи с состоянием здоровья».

Москва, Фадееву

Избиратели

Дорогой Александр Александрович, избиратели Абрамовского избирательного участка № 186 желают Вам скорейшего выздоровления и плодотворной работы на благо нашей Родины, новых литературных успехов. Единодушно отдадим за Вас свои голоса.

С. Абрамовка, 1954, 14 марта.

3

Область переживала небывалый подъем.

Газетные полосы призывали-будоражили:

— За освоение 1 000 000 гектаров целинных и залежных земель!

Участвовал в могучем движении и он, Фадеев.

Жизнь книги

— А его книги в посылках были? Им написанные?

— Были…

…«Молодая гвардия» должна выйти в течение ближайших двух недель. Сразу же пришлю Вам некоторое количество», —

так писал он в Сорочинск 1 июня 1946 года.

И вскоре прислал.

Когда еще в маленькой библиотеке дождались бы первого издания популярнейшего романа! А тут дорогие книги появились чуть ли не в одно время с самыми крупными хранилищами страны. Да при том не в одном и не в двух — в добром десятке экземпляров.

Дарственную надпись Фадеев в свое время сделал только на одном. Его хотелось отыскать всего больше. Однако удалось обнаружить лишь следы, которые обрывались, не приводя к книге.

…Очередь за «Молодой гвардией» была такой, что сначала пустили по рукам и книгу с автографом. Сколько рук она обошла — кто знает, только потом ее все-таки из оборота изъяли и решили сохранить на память.

Но вот пришла весна пятьдесят четвертого. Самым популярным в стране стало простое и звонкое слово «целина».

Сорочинский район огромными целинными массивами похвастать не мог. Тем не менее поднимали вековую непашь и здесь.

В один из дней той весны вбежал в библиотеку возбужденный парень и с ходу потребовал:

— «Молодую гвардию»!

Ни на абонементе, ни в читальном зале книги не оказалось.

— Читают, — ответила библиотекарша. И вежливо добавила: — Заходите еще…

Парень посмотрел на нее с недоумением:

— То есть, как это нет? Да я за ней специально приехал! Да у нас самая страда! Да…

Он горячился, но его горячность на библиотекаря не действовала. Не подействовала бы и дальше, не произнеси парень магического слова: целина.

— Мы, знаете, так решили: выработало звено на целине больше — получай книжку на сутки, обогнали соседи — отдай, хоть и не дочитал. Переходящая книга! Потому как читали ее немногие, а прочесть хотят все… И такое дело сорвали!

Библиотекарша почувствовала угрызения совести.

— Но нет же… — повторила она виновато, и вдруг вспомнила об экземпляре с автографом.

Противоречивые чувства боролись в немолодой, строгой женщине. Парень уловил это и стал развивать свои доводы дальше:

— Представьте себе: книга — как знамя. Никакая другая не заменит. Только «Молодая гвардия»… Был бы Фадеев ближе — до самого дошел, а ребятам привез!

Тут уж она решилась. Книга с заветной полки оказалась в руках целинника.

— Вот спасибо, вот здорово! Не беспокойтесь — вернем в целости!

Библиотекарша не успела даже адрес записать, как необычный гонец распрощался и исчез.

Справки, конечно, наводили. Но оказалось, что соревнование за право первыми прочесть «Молодую гвардию» было той весной не в одном хозяйстве.

Дар Фадеева в библиотеку не возвратился…

Памятник (вместо послесловия)

Даже москвичи, которые проходят улицей Горького не один раз в день — постоянно озабоченные, всегда спешащие, — и те не упустят случая взглянуть на строгий барельеф с фадеевским обликом.

Тут он жил. Тут творил.

Но только ли тут?

Я стою у чеканного барельефа, что на мраморной плите московского дома, а перед моими глазами та же голова, тот же взгляд, но памятник другой, далеко от столицы — в Сорочинске.

Открытие бюста состоялось в один из декабрьских дней 1960 года.

Кто бы ни говорил — старый колхозник Михаил Сергеевич Сухомлин, юная школьница Тоня Мухина, рабочий писатель, секретарь райкома, в каждой речи звучало: Фадеев с нами.

Оренбургская земля не богата цветами. А памятник в центре Сорочинска в цветах всегда. Вот и недавно, когда я приезжал туда снова, взгляд мой порадовался яркой цветочной волне, что подступала к самому постаменту.

Но больше, чем краски этого живого ковра, взволновал меня прислоненный к памятнику сноп. Тугой, налитой зерном, золотой сноп знаменитой русской пшеницы… Первый сноп нового урожая…

И подумалось: сама земля воздает почет своему сыну.