1

Ночь была безоблачной, но с утра натянуло облаков и заморосил мелкий и нудный дождь, который продолжался до середины дня. Когда дождь прекратился, солнце так и не показалось на небосклоне, а мощные дождевые облака сплошной стеной обложили небо. В штабе полка уже с утра обсуждался вопрос, будем или не будем сегодня летать. Утром пара истребителей поднималась в воздух, но тут же вернулась обратно, потому что облачность на высоте оказалась весьма плотной и дальше своего носа ничего нельзя было увидеть. Чтобы как-то провести время, я с ребятами из третьей эскадрильи резался в покер, одновременно сражаясь со своей совестью. Карта не шла, и к этому времени я проиграл триста рейхсмарок, но если бы захотел, то мог бы выиграть тысячу рейхсмарок. В то же время я чувствовал себя не в своей тарелке, мне следовало бы бросить эту игру в покер и валить отсюда куда глаза глядят.

Дело было в том, что у всех игроков я прекрасно знал весь их расклад карт, знал кто, когда и какой картой сделает следующий ход. У меня была отличная память, одного взгляда на рубашку карты было достаточно, чтобы узнать ее номинал. Поэтому в покер или в любую другую карточную игру я мог играть с закрытыми глазами. А сейчас все время мне приходилось делать вид, что я, как и все игроки в покер, полный дурак и не знаю, с какой карты делать ход. Я нарочно и часто ошибался, делал неверные ходы, чтобы партнеры поверили в то, что я такой же человек, как и они. В таком положении дел ощущался определенный дискомфорт, и мне это совершенно не нравилось. Правда, пока я не знал, как выбраться из этого положения. Проблема игры в покер разрешилась сама собой: в комнату вбежал белобрысый лейтенантик, наш новый помощник дежурного офицера по штабу полка, который прямо с порога громко прокричал:

— Капитаны Ругге и Динго на вылет! Капитан Ругге — ведущий, капитан Динго — ведомый. Контрольный облет зоны ответственности полка. Вылет по готовности.

Чтобы добежать до истребителей и не промокнуть под дождем, мы с Динго накинули дождевики на летные комбинезоны и выскочили на улицу. Снова шел дождь, на этот раз это была не утренняя изморось, а настоящий дождь с крупными каплями. Когда мы добежали до истребителей, то почувствовали сладковатый аромат, тянувшийся из-под крыла истребителя Динго, где от дождя укрылись оба наших инженера-техника. Парни, чтобы согреться, потягивали «травку» и так увлеклись беседой, что не заметили нашего появления. В нескольких шагах от истребителей я наморщил лоб, мысленно связался с их Искусственными Разумами, разработку которых я недавно завершил, а обер-ефрейтор Шульце вчера установил их на обе машины. Мне очень хотелось проверить, функционируют или нет эти наши новинки. Я установил с ними ментальный контакт и, когда они подтвердили получение вызова, приказал им начать прогревать двигатели истребителей. Через небольшой промежуток времени начал вращаться главный вал двигателя с тяговым винтом первого истребителя, а за ним заработал двигатель второго истребителя.

Видимо, услышав звук заработавших двигателей, оба наши инженера-техника, словно ошпаренные кипятком, выскочили из-под крыла истребителя. Они стояли и вытаращенными от изумления глазами смотрели на вращающиеся винты обеих машин. В этот момент капитан Динго дружески ткнул одного из инженеров-техников кулаком в бок, хотел так поздороваться с ним, но тот не понял шутки и чуть не упал в обморок.

Быстро пришедший в себя обер-ефрейтор Шульце понимающе посмотрел на меня и поднял вверх большой палец, этим он хотел сказать, что мы все сделали правильно и ИРы работают. Но я не стал особо панибратствовать со своим инженером-техником, а сбросив ему на руки дождевик, полез в кабину пилота. Уже в кабине я первым делом опустил фонарь, чтобы капли дождя не залетали в кабину. Затем принялся внимательно изучать показания приборов на передней панели, на которой горел один только зеленый свет и не было видно ни одного красного огонька. Все было в порядке, истребитель готов к полету. Но прежде чем отпустить тормоза и выруливать на взлет, я откинулся на бронеспинку кресла и, закрыв глаза, прислушался к ночи, чтобы магическим зрением и слухом просканировать небо над головой. Воздушное пространство в радиусе пятидесяти километров было пустынным. Правда, наблюдалась активность британских истребителей в семидесяти километрах на северо-востоке.

— Зигфрид, — послышался в шлемофоне голос Динго, — экран бортового РЛС пуст, но по краям его наблюдаются засветки.

Капитан Динго информировал меня о том, что его бортовой радар захватывает какие-то цели далеко в стороне от нашей авиабазы, но радар эти цели не может захватить и вывести на экран монитора РЛС. Иными словами, бортовая РЛС истребителя Динго подтвердила мои наблюдения, что над нашими головами противника нет. Включив мощную подкрыльевую фару, чтобы ее светом немного отогнать эту неприятную и некомфортную дождевую темноту, я порулил истребитель на стартовую площадку ВПП, где несколько раз прогазовал двигатель, чтобы еще раз убедиться, что с ним все в порядке и он не подведет меня во время полета. Истребитель капитана Динго встал чуть сзади и влево от моей машины. Оба истребителя одновременно тронулись в разбег по ВПП.

А я в этот момент размышлял над тем, на какую высоту подниматься и в какой стороне вести поиск противника. До 1943 года британские истребители и бомбардировщики в основном работали на высотах в четыре и пять тысяч метров над уровнем моря. К тому же сегодня был пасмурный осенний день с дождем и никакой видимостью. В такие дни британские офицеры-джентльмены предпочитали не летать, а время проводить перед камином с бокалом виски в руках. Так что у нас было мало надежды встретиться с британцами в эту пасмурную ночь. Но вот их коллеги и будущие союзники-североамериканцы наверняка воспользуются непогодой и попробуют пошпионить за нами. Поэтому сегодня есть вероятность встречи с нашим будущим противником. Тяжело вздохнув, я пытался хоть что-нибудь разглядеть через тонированное остекление фонаря кабины, но ничего, кроме капель дождя на стекле, не увидел. А приборы показывали, что истребитель продолжал набирать высоту, пока не поднялся на шесть тысяч метров над уровнем моря. Еще перед взлетом мне пришлось немного потрястись в «лихорадке» магии, в результате чего оба наших истребителя сейчас имели герметичные кабины пилотов с отдельной системой поддержания нормального давления и подачи кислорода.

Вот уже больше часа мы с Динго болтались в темноте ночи. Вокруг простиралась сплошная темень, ни единой звездочки на небе не было видно, дождевые тучи плотно обложили нас как с боков, так сверху и снизу. В этом бутерброде тьмы простому человеку было невозможно ориентироваться, а иногда у него пропадало ощущение низа и верха, земли и неба, как это случается в полетах над морем. Я еще мог кое-что разглядеть своим магическим зрением, но капитан Динго вынужден был все это время ориентироваться только по показаниям приборов передней панели и бортового радара боевой машины.

Истребители черными тенями скользили от одной грозо-дождевой тучи к другой, не менее грозной и страшной дождевой пирамиде. Я уже говорил, что такие полеты в ночной черноте приносили мне много приятных минут, так как мне очень нравилось парить в облаках, вспоминая безбрежность и бескрайность космоса, вселенной. А ночные полеты мало чем отличались от полетов во вселенной, когда космос со всех сторон охватывает твой космический истребитель и ты несешься в нем со скоростью, в тысячу раз превышающей скорость света. Когда истребитель приближался к какой-либо звездной системе, то сначала появлялась белая точка центрального светила, спектр который начинал увеличиваться и изменяться по мере приближения к светилу. И когда эта точка распадается на составляющие эту звездную систему компоненты: на центральное светило и планеты, вращающиеся вокруг него, — то уже видишь такую красочную игру света, что дух захватывает и сердце начинает быстрее пульсировать от мощного потока адреналина. Подобные полеты в темноте ночи позволяли мне становиться самим собой, вспоминать целые фрагменты или слои своей прошлой жизни, вспоминать утерянных друзей и товарищей, — поэтому я и дорожил каждой минутой ночных полетов.

А сегодняшний полет мне доставлял особое наслаждение. Впервые за месяцы своего пребывания на Земле я пилотировал истребитель, физически не касаясь его педалей и штурвала. Сегодня всем этим занимался Искусственный Разум истребителя, процессор исполнял роль автопилота, который к этому времени пока еще не был создан. Автопилот появится на свет, когда один из двух наших истребителей по недосмотру попадет в инженерно-техническую службу полка. Инженерно-техническая служба полка капитана Фромма, проводя обычный профилактический ремонт истребителя, обратит внимание на некоторые незнакомые узлы и устройства, установленные в машине. Чтобы разобраться в их функциях, подчиненные капитана Фромма разберут истребитель по винтику, в результате чего на свет появятся три академика и четыре профессора. Службу капитана Фромма и его самого засекретят и передадут в ведение службы безопасности рейха. Но это произойдет несколькими месяцами позднее, а сейчас мне было хорошо и одновременно любопытно наблюдать за тем, как под влиянием моих мыслей движутся штурвал и педали управления истребителем.

Я, по всей очевидности, сильно расслабился и размечтался, когда пушечная трасса откуда-то сверху скользнула перед носом моего истребителя, чтобы раствориться в темноте ночи. Обстрел оказался таким неожиданным, что я от испуга втянул голову в плечи, оглядываясь по сторонам в поисках противника. Через малую долю секунды я уже оправился от неожиданности, чтобы мысленно проинформировать Динго о появлении противника. А мой BF109E уже уходил в левый вираж, а затем в боевой разворот, чтобы больше не подставляться и осмотреться.

Две тени скользнули чуть в стороне и тут же пропали в тени грозовой тучи, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы я разглядел, что этими тенями были североамериканские истребители Р-47 «Тандерболт». По всей вероятности, пара североамериканцев возвращалась из разведывательного полета и по чистой случайности нарвалась на наш патруль. Когда на обратном пути они увидели два «мессера», беспечно болтающихся в ночном небе, то решили проучить этих олухов «фрицев». Пилоты североамериканских истребителей были самоуверенными людьми, они обстреляли нас с дальнего расстояния и, разумеется, промахнулись, тем самым потеряв свой единственный шанс уцелеть и вернуться домой.

Пара Р-47 снова черканула небосклон справа от меня, она завершала боевой разворот, чтобы оказаться в точке, откуда можно было бы снова стрелять по нашим истребителям. С небольшим скольжением вправо я начал выводить свой BF109E в лобовую атаку на североамериканцев. Ведущий вражеской пары охотно пошел на обострение обстановки и, словно соскучившийся по играм ребенок, принял мой вызов на поединок. Видимо, встретившийся мне ковбой хорошо изучил тактико-технические данные истребителя BF109E и знал рабочие высоты этой машины, но, разумеется, он не мог догадаться о том, что совершенно случайно встретился с непростым противником и модернизированным истребителем.

Поэтому только сейчас североамериканец обратил внимание на то, что атакованный им противник занимает один и тот же эшелон высоты, что и его хваленый истребитель Р-47. К тому же мы с Динго даже попытались вскарабкаться на еще большую высоту, но нас подвел двигатель, который оказался слабоват и уже плохо тянул на новый эшелон высоты. А ковбой удивленно наблюдал за тем, как мы его медленно, но верно обставляем по высоте. Если нам удалось бы быстро осуществить этот маневр, то мы могли бы атаковать североамериканскую пару с верхней полусферы. Когда начали входить в пикирование, то этот дикарь прерий начал выполнять фигуру высшего пилотажа «Кобра», а я, как деревенский мальчишка, попался на его уловку и проскочил его истребитель, подставив себя и Динго под его пушки. Хорошо, что мой оппонент слишком завалил свой Р-47 на спину и не смог ковырнуться вперед носом, чтобы расстрелять в упор обе наши машины. Североамериканский истребитель слишком заваливался на истребитель ведомого, и его пилоту было также не до атак на мой истребитель. Истребитель ведущего слишком просел по высоте, и, чтобы выйти из «Кобры», его пилот начал заваливать Р-47 на крыло, затем падал к земле. Таким образом, мы оба сильно потеряли в высоте и были вынуждены разойтись в стороны, чтобы тактически улучшить свое положение. Мой североамериканский ковбой хотел перейти в набор высоты, но сверху его прижал Динго, а на Динго в свою очередь пикировал истребитель ведомого ковбоя. Эта лесенка из истребителей стремительно неслась к земле, чтобы разойтись по вертикалям для последующего набора высоты в каких-то метрах от земли.

По всей очевидности, я и североамериканский ковбой слишком увлеклись, наблюдая за падающими с неба истребителями наших ведомых, поэтому и не заметили, как наши истребители сблизились и около пяти секунд пролетели рядом крыло о крыло. За это мгновение мне удалось рассмотреть лицо пилота «Тандерболта», которое показалось мне хорошо знакомым. Я приложил правую руку к брови, чтобы поприветствовать своего североамериканского коллегу, а тот радостно задрал обе руки вверх, в ответ приветствуя меня. Перед тем как мы расстались, перед глазами скользнул бортовой номер североамериканского истребителя — 109-99-9 US Army.

 

2

В это утро обер-ефрейтор службы безопасности полка проснулась явно в плохом настроении, ее чуть-чуть подташнивало, и она, естественно, решила, что виноват я: ночью слишком долго не давал ей уснуть. Обычно, просыпаясь по утрам, моя девушка, не открывая глаз, руками проверяла на месте ли находится ее дружок «энди» и в каком он состоянии. Но в это утро обер-ефрейтор проснулась позже и, не взглянув в мою сторону, вскочила на ноги и в чем мать родила, сунув ноги в тапки, пошлепала на кухню, откуда вскоре послышался ароматный запах контрабандного кофе. Я же проснулся оттого, что в этот момент меня никто не мучил поцелуями, не говорил о любви и не требовал доказательств этой любви. Изменившееся поведение обер-ефрейтора сильно удивило меня, поэтому, не отрывая головы от подушки, я приоткрыл глаза и успел заметить, как шикарные женские бедра в одних только тапках удаляются на кухню. Когда моего носа достиг ароматный запах кофе, то я окончательно понял, что сегодня случится что-то очень важное, ведь до этого моя Афродита никогда не пила кофе в одиночестве.

Обер-ефрейтор Смугляночка была настоящей немецкой фрау, крепкого телосложения, с мощными бедрами и высокой грудью. Даже когда она вышагивала в форме обер-ефрейтора Люфтваффе по коридорам штаба, то глаза многих офицеров не отрывались от ее фигуры, которая излучала незабываемый женский шарм и привлекательность. А сейчас моя обер-ефрейтор удобно устроилась на высоком барном табурете, который у нас был в единственном экземпляре, и, закинув ногу на ногу, с видимым удовольствием попивала кофе. Ничуть не стесняясь своей наготы и моего присутствия, эта кошка сладко потянулась и напрягшимися сосками груди прижалась ко мне, поцеловала в губы и тут же снова ускользнула в тень отчужденности. Видимо, девушка снова вспомнила о том, что у нее болит голова и один только я в этом виноват.

Я взял турку, насыпал туда две чайные ложки молотого кофе и направился к примусу, чтобы вскипятить воду, по дороге к примусу случайно посмотрел в глаза своей женщины и, будучи не в силах разорвать контакт, стал погружаться в бездну женской грусти и печали. Внезапно на моем пути возникло препятствие в форме мрачной глыбы непонимания и расставания. Я попытался остановиться, прекратить погружаться в эти безбрежные глубины семейного счастья. Появился новый фрагмент, в котором вместе со Смугляночкой я играл с малышом, брал его на руки, подбрасывал вверх, мы все смеялись и улыбались, а затем мы втроем бежали по красивой набережной… и в этот момент на меня вновь обрушилась мрачная глыба непонимания и расставания. Грусть жестоко вторглась в мое сердце и дала ясно понять, что случайно я заронил в Смугляночку семя новой жизни, чего не имел права делать здесь, в чужом мире. Кто-то втолковывал мне, что этого не было предусмотрено сценарием и что за это кто-то из нас будет наказан, один из нас должен умереть. У меня все закружилось в голове, мысли слипались друг с другом, и я не понимал, что происходит. Не понимал, о каком сценарии идет речь, кто и чем недоволен и кого будут наказывать, и, чтобы избавиться ото всего, резко встряхнул головой, в результате контакт со Смугляночкой был разорван. В тот момент эту мешанину из мыслей и воображения я воспринял как фантасмагорию и не поверил в то, что это предупреждение, в котором прозвучала угроза нашим жизням. Радость от известия, что любимая женщина беременна и что скоро на свет появится наш общий малыш, пересилила скрытое предупреждение. С этого момента моя голова была занята планированием жизни Смугляночки на ближайшее будущее, так как ей нельзя было оставаться в рейхе, который воевал на два фронта. Ей следовало немедленно покинуть эту страну и перебраться на жительство в Швейцарию, где можно было бы неплохо устроиться и спокойно рожать. Там уже была Лиза, которая недавно перезвонила и рассказала, что ей удалось официально легализоваться, дешево купить хороший особняк в Люцерне. Так и не приготовив кофе, я отставил турку в сторону и коротко бросил своей примадонне:

— Одевайся, нам нужно кое-куда съездить!

Без капризов моя беременная подружка вспорхнула на ноги и на моих глазах стала натягивать песочного цвета форму обер-ефрейтора Люфтваффе. Смугляночка никогда мне не говорила, но я знал, что в действительности она имела звание штурмфюрер службы государственной безопасности рейха. Полтора месяца спокойной семейной жизни положительно сказались на фигуре моей боевой подруги: отдельные детали формы сегодня едва налезали на положенные им места. Но в любом случае моя Афродита выглядела просто восхитительно. По внутренней связи я набрал полковника Арнольда Цигевартена — мой друг вчера получил очередное повышение в звании, — и попросил разрешения съездить в Оснаабрюкке вместе с обер-ефрейтором для решения личных вопросов. В последнее время вылеты на перехват вражеских самолетов стали происходить по вечерам и по ночам, а в светлое время суток мы отсыпались, занимались личными делами или готовились к ночным полетам. Поэтому Арнольд охотно удовлетворил мою просьбу и даже предложил для поездки воспользоваться его личным мотоциклом. Пока я разговаривал по телефону, Смугляночка за моей спиной украдкой сняла со стены и повесила на плечо свою служебную винтовку МП.44, которая полтора месяца пылилась без дела на одной из стен нашей комнатушки.

* * *

Персонал авиабазы еще досматривал утренние сны, когда мы со Смугляночкой на мотоцикле катили по автобану в Оснаабрюкке, который находился в шестидесяти километрах от авиабазы. Дорога была отличной, мотоцикл выдавал приличную скорость, и до города мы домчались словно на крыльях, как раз к тому времени, когда начинали работать муниципалитет и различные учреждения и ведомства городских органов управления. Оставив мотоцикл на служебной парковке чиновников муниципалитета, я вместе с обер-ефрейтором прошел в здание и по красивой мраморной лестнице поднялся на второй этаж. Большая дверь вела в огромную приемную главы Оснаабрюкке, который, как мы выяснили у секретарши, еще не появлялся, но ожидался в самое ближайшее время.

Мы еще разговаривали с секретаршей, когда за нашими спинами послышался густой мужской бас, который интересовался целями нашего визита. Мужчина оказался бургомистром Оснаабрюкке Карлом Шорнхостом, который мгновенно разобрался в сущности нашей просьбы, тут же вызвал в свой кабинет городских чиновников, которые зарегистрировали мой брак с фрау Данклис, это была настоящая немецкая фамилия Смугляночки, ставшей вскоре после подписания соответствующего документа фрау Ругге. Что касается проведения таинства венчания в кирхе, то мы с фрау Ругге решили отложить осуществление этого таинства на время после завершения войны. Свадьбу с женой мы отпраздновали в небольшом городском кафе, где было кофе и много мороженого, большой любительницей которого оказалась моя дорогая женушка.

После свадьбы я чувствовал себя на седьмом небе от счастья, разрешилась проблема появления на свет ребенка, теперь у него появился официальный отец. Смугляночка получила право на подачу официального заявления на увольнение из армии.

А пока суть да дело, мотоцикл плавно катил по пустынному автобану, на котором только изредка нам встречались другие автомобили. Было три часа пополудни, поэтому мы особо не торопились, до вечера у нас еще была уйма времени. В городе мы совершили небольшую экскурсионную вылазку по бутикам и магазинам, расположенным на центральной городской площади, где накупили кучу гражданского барахла для фрау Ругге. Теперь она сидела на заднем сиденье мотоцикла и держала между нами большую сумку с накупленным барахлом. Затем смотались на городской вокзал и забронировали билет для фрау Ругге на поезд Берлин — Женева, который в десять вечера проходил через Оснаабрюкке.

В эту сладкую минуту семейного счастья настроение Смугляночки изменилось в лучшую сторону и ничто не предвещало грядущих потрясений. После всего свершившегося я много раз вспоминал этот момент, шаг за шагом повторяя его в своей памяти, и каждый раз убеждался в том, что в ту минуту судьба уже приняла решение и распоряжалась нами, не особо интересуясь последствиями. Мчавшийся впереди грузовичок странно заманеврировал, словно хотел перекрыть дорогу, он резко тормознул на скорости, и его занесло, из-за чего он носом уткнулся в дорожное ограждение и частично перекрыл полторы полосы движения транспорта. Но автобан был не особенно сильно загружен транспортом, и я легко обошел его по оставшимся свободным полосам дороги. Когда я уже почти миновал остановившийся грузовик и считал, что опасность позади, то внезапно увидел, что из его кабины выскочили два человека, которые в руках держали армейские пистолеты-пулеметы МП.38.

Смугляночка одновременно со мной обратила внимание на автоматчиков, ее тело напряглось, и она громко прокричала, чтобы я увеличил скорость и как можно быстрее покинул бы это место. Мотоцикл летел уже на максимальной скорости в сто двадцать километров в час, и, когда люди в гражданской одежде открыли огонь из «шмайсеров», мы уже отъехали на сто — сто пятьдесят метров от места аварии грузовичка. В душе я надеялся, что это не засада, специально устроенная на нас, а роковая случайность и что огонь по нам ведут не профессиональные солдаты, а дилетанты, впервые взявшие в руки оружие. Но по тому, как близко брызнули от мотоцикла фонтанчики от попадания автоматных пуль, я понял, что глубоко ошибался в оценке способностей стрелков, эти парни были настоящими профессионалами. Следующая автоматная очередь прошлась по заднему колесу мотоцикла, шина в мгновение ока слетела с его обода, и мы загрохотали ободом по асфальту.

С большим трудом мне удалось удержать мотоцикл на ходу, а Смугляночка, сбросив сумку с барахлом на землю, всем своим телом прижалась ко мне, а руками стиснула мою шею так, что мне стало трудно дышать. Она тяжело дышала и все это время пыталась что-то мне сказать. Когда я подумал, что нам удалось избежать засады и все уже позади, то впереди показались два автомобиля «Опель», которые приткнулись к обочине дороги и вокруг которых не было видно ни одного человека. Голова взорвалась непонятными дикими криками и воплями, я почти потерял способность управлять мотоциклом — глаза застилали слезы, а руки начали дрожать. Смугляночка прошептала, чтобы я быстрее сворачивал с дороги и уходил в придорожную лесополосу, где мы могли бы спрятаться. Мне стало совсем плохо, и тогда Смугляночка схватила меня за правую руку и резко дернула ее. Мотоцикл мотнуло в правую сторону, он с силой врезался передним колесом в бордюр дороги, из-за чего, словно дикий мустанг в прериях, вскинул вверх заднее колесо и с большой силой выбросил меня со Смугляночкой из седел. До конца жизни я буду помнить ужас этого полета и надвигающейся навстречу мне ствол белого дерева, последней мыслью стал вопрос: куда пропала Смугляночка?

* * *

По всей очевидности, я сильно ударился головой о дерево, потому что дальше ничего не помню, видимо, на некоторое время потерял сознание. Когда очнулся, то увидел жену, которая стояла одним коленом на земле и из винтовки вела огонь по фигуркам людей, мелькавшим вдали. Вероятно, она почувствовала этот мой взгляд, прекратила стрельбу и посмотрела на меня. Ее форма обер-ефрейтора была порвана спереди, сквозь дыру проглядывала белая кофточка, которая была вся в вишнево-красном цвете. Я хотел у нее поинтересоваться, что происходит и кто хочет нас убить, но не выдержал всплеска боли в голове и снова провалился в беспамятство.

Когда я снова очнулся, то уже находился в офицерской палате городского госпиталя, а передо мной на стуле сидел капитан Динго, который в нескольких словах рассказал мне о случившемся. По его мнению и по мнению полиции тоже, мы с женой попали в хорошо организованную засаду «маки», которые по приказу британцев вышли на тропу охоты за моим скальпом, но фортуна повернулась таким образом, что я остался жив, но погибла моя жена. Смугляночка в течение пятнадцати минут сражалась с «маки» и отбивала их попытки подобраться ко мне и захватить меня в плен. Когда на место стычки прибыла полиция, то обнаружила два трупа гражданских лиц без документов, фрау Ругге, которая еще дышала, но умерла от ранения в грудь еще до прибытия скорой помощи. Рядом с разбитым мотоциклом был обнаружен капитан Ругге, который находился в бессознательном состоянии и почему-то был закопан в листве.

Служба безопасности рейха не позволила мне присутствовать на похоронах своей супруги. В этот момент я не находил себе места, метался по комнате, метался по авиабазе, не мог разговаривать с друзьями. И тогда я полез в кабину своего истребителя, поднялся на нем в воздух и отвел душу. В течение двух часов я гонял машину на всех режимах и выжимал из нее все возможное и невозможное, выполнял фигуры высшего пилотажа и одновременно размышлял о своем дальнейшем житье-бытье на этой Земле. Несколько раз я пикировал и выходил из пикирования на такой малой высоте, что крыльями стриг траву. Подвергал свой организм таким перегрузкам, что за это время с меня сошло десять потов и я вымотался так, что еле живой дополз до своей комнатушки в офицерском общежитии, где без сил и без мыслей рухнул на узкую солдатскую койку. Меня даже не обеспокоило, что за время моего отсутствия мое жилое помещение преобразилось: исчезла мебель и многие другие вещи, которые в той или иной мере напоминали бы мне об обер-ефрейторе Смугляночке. Выветрился даже запах ее любимых духов. Вначале мне захотелось выяснить, кто же вторгся сюда и таким образом побеспокоился обо мне, навел эту чистоту и порядок. Но, подумав немного, я решил особо не дергаться, так как понимал, что мне было бы гораздо труднее находиться там, где вещи постоянно напоминали бы о женщине, которой не стало. Облокотился на спинку койки, скинул сапоги и задремал с открытыми глазами. Снился мне странный сон.

Сухонькая, но очень симпатичная старушка величаво сидела на деревянном кресле с высокой и прямой спинкой. Старушка всмотрелась в мои глаза и начала говорить:

— Сынок, сколько лет тебя не видела. Ты стал настоящим мужчиной и воином. Извини, что побеспокоила тебя, но думаю, что эта новость обрадует тебя. До меня дошли плохие вести о том, что погибла твоя жена и что ты очень переживаешь по этому поводу. Я попыталась сама разобраться в том, что произошло с тобой и твоей женой, но случай оказался сложным. В короткое время ты сумел перейти дорогу важной особе, и убийцы по его приказу охотились за твоей жизнью, но подстрелили твою женушку. Мне удалось разыскать ее и, чтобы ты не наделал глупостей, я перенесла ее, тяжело раненную, на другую Землю, где ее вылечат и она сможет родить твоего сыночка. Поэтому ты больше не волнуйся за нее и него, я не оставлю твоей немочки и сына без присмотра, и мы вместе с ней вырастим его, но ты с ними никогда не встретишься, такая встреча с ними обязательно приведет к твоей или их гибели. Так что судьба разделила вас навеки, и тебе теперь одному придется нести бремя жизни на своей Земле. Не печалься, не переживай и до скорой встречи. — Изображение потускнело, несколько мгновений продержалась надпись «Сеанс дальней связи завершен», а затем она исчезла.

Пришедшие вечером друзья и товарищи по полку принесли выпивки, закуски, и мы помянули нашу обер-ефрейтора. Но я ни слова не сказал о том, что Смугляночка была беременна и что погибла она, защищая меня. Совершенно случайно во время встречи выяснилось, что никто из присутствующих на поминках людей не был на ее похоронах. Среди гостей затесался и представитель службы безопасности полка, который на протяжении вечера только скалил зубы, видимо, считал этот волчий оскал улыбкой сожаления по поводу смерти штурмфюрера Смугляночки, но и этот проходимец не знал, в каком конкретно месте и когда она была похоронена.

 

3

В моей жизни поломалось что-то очень важное. Душой я ощущал, что со мной происходят изменения, но не мог определить, какие конкретно и в какой области. Физически я оставался здоров как бык, морально — гибель жены меня основательно потрясла, но эта старушка… и ее информация несколько успокоили мою душу. К тому же каждый вечер я по-прежнему поднимался в небо и летел навстречу с врагом, редко возвращаясь обратно без победы, без сбитого истребителя или бомбардировщика противника. Но я перестал думать о завтрашнем дне, замкнулся в себе и перестал быть фантазером и жил только проблемами сегодняшнего дня. Однополчане говорили, что я превратился в нелюдима, но и в прошлом я не отличался большим количеством друзей или приятелей, мало выходил в свет.

Все чаще и чаще я начинал задумываться: ради чего мы воюем? Кому нужна эта бесконечная и никому не нужная война? Я хорошо понимал, что капитан Зигфрид Ругге — человек, который разделил свое физическое тело с моим виртуальным сознанием звездного пришельца, был маленьким и ничего не значащим винтиком в громаде государственного механизма. Он мало что решал в определении государственной политики, но к его или моему голосу прислушивались. Ведь к этому моменту на моем счету было сто тридцать два сбитых вражеских самолета. Во всем рейхе таких асов, которые имели бы на своем счету такое количество сбитых самолетов противников, насчитывалось человек десять-пятнадцать, и их имена не сходили со страниц газет и журналов.

Иногда в этом хоре голосов слышался и мой голос, и мое мнение, которое я высказывал журналистам. Обо мне хотели писать многие популярные публицисты, но моя тяжелая манера высказывать свои мысли, своеобразно с подтекстом отвечать на вопросы журналистов, недоговаривать или замалчивать наиболее интересные, по мнению журналистов, эпизоды боев или собственной жизни, делали меня непривлекательным собеседником. Поэтому подготовленные статьи, репортажи и интервью со мной на страницах газет и журналов рейха выглядели интересными, но тяжело читаемыми, а читателям хотелось бы получить такой материал, который легко и просто раскрывал бы или, по крайней мере, обозначал бы проблему. Да и мне самому хотелось бы, чтобы голос мой доходил до сознания простого человека, читателя.

Понимая, что у меня плохо получается прямое контактирование с журналистами, однажды я попросил капитана Динго присутствовать на одной из таких встреч. Это решение оказалось правильным: необходимое звено для установления контакта с журналистом было найдено, благодаря капитану Динго с интервьюером мгновенно устанавливались деловые отношения, и он получал ту информацию, которая, по его мнению, могла бы заинтересовать читателей газеты или журнала, а я получил возможность доносить до рядового читателя свою точку зрения. Капитан Динго был прирожденным рассказчиком, и моя информация, сдобренная его побасенками, мгновенно укладывалась в головы читателей. Как результат — меня начали узнавать и стал расти мой авторитет в рейхе.

В одном из рассказов обо мне капитан Динго затронул вопрос о неадекватном поведении командования в деле оценки моих боевых заслуг. Он не обвинял командование, а просто сказал, что я занимаю полковничью должность в полку, а хожу в чине капитана и что за такое количество сбитых самолетов противника на шее у меня висит один-единственный орден — Рыцарский крест с дубовыми листьями. Материал получился интересным и привлек внимание широкой публики, читатели затем много писали мне и в своих письмах выражали возмущение по поводу безобразного, по их мнению, отношения высшего командования к моим боевым заслугам.

* * *

На следующей неделе после публикации материала в полк неожиданно пришло письмо из ставки верховного главнокомандующего, в котором сообщалось, что фюрер лично ознакомился с публикацией о капитане Зигфриде Ругге. Принимая во внимание то обстоятельство, что командование Люфтваффе недостаточно высоко оценивало заслуги своего боевого офицера, фюрер принял решение и лично подписал необходимые документы о производстве его в звание подполковника Люфтваффе и о его награждении орденами — Железным крестом первой и второй степени. В заключение в письме говорилось, что канцелярия фюрера своевременно и отдельным письмом направит в полк информацию о дате и о времени проведения церемонии награждения. Письмо было подписано начальником канцелярии фюрера, что вызвало соответствующую реакцию соответствующей службы. В секретной части службы безопасности полка мне лишь показали это письмо, попросили только расписаться на его обороте, что я с его содержанием ознакомлен, но взять в руки письмо так и не дали. Три дня канцелярия фюрера хранила молчание, а затем пришел вызов в «Волчье логово», на меня и капитана Динго. В полку начался настоящий переполох, засуетились все службы — административно-хозяйственная служба заказала нам новые мундиры и сапоги, служба безопасности бросилась проверять до какого колена мы настоящие арийцы. Когда настал день отлета, то за нами из ставки прилетел связной самолет Fieseler Fi-156 «Шторх», который был способен взлетать и садиться на любой ровной площадке в пятьдесят метров длиной. Провожать меня и капитана Динго пришло много однополчан, явился и полковник Арнольд Цигевартен с майором Киммелем. Мой старый друг был совершенно спокоен и особо не суетился, а на ухо при расставании посоветовал мне особо не выгибаться перед фюрером.

* * *

Перелет в ставку был скучен и неинтересен. Спасибо за то, что пассажирская кабина этого самолетика оказалась более комфортабельной, чем у простой боевой машины. В его салоне были установлены удобные кожаные кресла, в которых было приятно дремать. Через минуту после взлета капитан Динго уже мирно спал, удобно положив голову на изголовье кресла и широко расставив ноги. Сон ко мне так и не шел, мешали странные мысли, вертящиеся в голове. Я посматривал в иллюминатор и наблюдал за тем, как под нами медленно проползала территория рейха, к этому времени мы летели в темноте наступающего вечера. Города и села из-за светомаскировки представляли собой сгустки темноты. Своим вторым зрением я хорошо различал их очертания на земле, но человеческому глазу тут делать было нечего — внизу сейчас царила сплошная темнота, ни одного светлого пятна. Зигфрид Ругге беззаветно любил свою родину, и она в его памяти всегда представлялась веселой, светлой и прекрасной страной, народ которой был велик и счастлив, а сейчас в иллюминаторе «Хорха» она больше походила на калеку, который всеми силами пытается спрятать от чужого взгляда свои увечья.

Через некоторое время «Шторх» скользнул к земле и колеса его шасси, прокатившись несколько метров по гравию, замерли у какого-то строения.

Два офицера в черных мундирах и с одним погоном на правом плече встретили нас прямо у трапа и предложили пройти к автомобилю, ожидавшему неподалеку. В салоне автомобиля из-за тонированных стекол царил сумрак, а так как мы с Динго расположились на заднем сиденье, офицеры, сопровождавшие нас, прикрыли специальными шторками еще и эти окна. Служба безопасности, видимо, не хотела, чтобы мы случайно запомнили дорогу к верховной ставке.

В салоне автомобиля послышалась тихая камерная музыка, и машина мягко тронулась с места. Офицеры в черных мундирах расположились на приставных сидениях напротив нас, за время поездки они ни разу не открыли рта, чтобы поговорить с нами или между собой. Когда автомобиль остановился, мы уже находились в закрытом со всех сторон помещении, которое чем-то походило на подземный туннель. Через стальную дверь в сопровождении офицеров в черных мундирах мы прошли в бункер верховной ставки, где нам выделили помещение с туалетом и дали тридцать минут, чтобы привести себя в порядок. Капитан Динго быстро принял душ, оделся, расчесал волосы и долго кривлялся перед зеркалом, пытаясь подобрать позу и выражение лица, которые, по его мнению, соответствовали бы серьезному и уважаемому человеку. Но парень зря тратил свое время: все, что ему было даровано природой и мамой, нельзя было изменить за одну или две минуты. Ровно через полчаса уже знакомые нам офицеры в черных мундирах вернулись вместе с каким-то полковником, которому и передали нас.

* * *

Полковник остановился у двустворчатой двери и мягко, фалангой согнутого пальца, коснулся ее, чтобы тихо постучать. Створки двери распахнулись. Я первым перешагнул порог и оказался в приемной, где работала женщина, личный секретарь фюрера. Она мгновенно поднялась, подошла к новой двери и без дополнительного предупреждения распахнула ее, вежливым голосом попросив нас проходить в кабинет.

Красная ковровая дорожка от порога проходила до самого рабочего стола монументального вида, расположенного у дальнего окна кабинета. Владелец кабинета, по всей очевидности, имел слабость к монументализму: не только стол, но и сам кабинет был огромен. Потребовалась целая минута, чтобы нормальным шагом пройти от порога до рабочего стола, оставляя справа малую копию Земли в виде громадного глобуса. Приблизившись к столу, мы наконец-то разглядели человека, сидевшего за столом и работавшего с документами. Человек был нормального телосложения, в сером костюме и щеточкой усов под носом. Когда он отбросил в сторону последний просмотренный им документ, предварительно оставив на нем личную закорючку, то только тогда поднял глаза на нас, застывших по стойке смирно перед его столом. Человек поднялся на ноги и как-то по-театральному протянул к нам руки и воскликнул:

— Ба, ребята, да вы уже здесь! Рад вас приветствовать в своей берлоге. Прошу извинить меня за то, что заставил вас ожидать, пока я освобожусь. Эта чертова работа во благо народа отнимает все время. У меня нет свободных пяти минут, чтобы выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Ну, ребята, почему вы застыли такими истуканами? Проходите к столику, вместе попьем чайку с конфетами и поговорим о наших делах. Не хотите? Ну да ладно, тогда давайте примемся за дело и начнем церемонию награждения. — Фюрер склонился к столу и нажал кнопку на пульте.

Раздвинулись шторки на потолке, опустилась арматура с осветительными приборами, которые тут же начали наливаться светом. Через незаметную дверь в стене в кабинет ворвалась съемочная группа с двумя кинокамерами, которые тут же были установлены на штативы и сбалансированы по свету. Появилась молодая, но не очень красивая девушка-режиссер, которая показала, где нам следует стоять, и капризным голосом громко объявила, что группа к съемкам готова. Фюрер тут же, словно молодой олень, появился перед камерами и зачастил, что он рад видеть героев воздушных боев на Западном фронте… Говорил он около минуты, а затем вручил мне Железные кресты обоих степеней, затем перешел к Динго и почему-то вручил ему погоны подполковника Люфтваффе. В этот момент девушка-режиссер приостановила съемку и сердито заметила ему, что к фотогеничному лицу Динго больше подходят не погоны подполковника, а орден Железный крест. Тут засуетились адъютанты фюрера, которые на съемочной площадке появились неизвестно откуда, с обеих сторон они окружили фюрера и стали что-то нашептывать ему на ухо, время от времени кивая головами то на меня, то на Динго.

Именно в этот момент девушка-режиссер возобновила съемку и фюрер, заслонив плечами обоих адъютантов, как танк, бросился к объективам кинокамер, перед которыми вручил Динго Железный крест второй степени, а мне полковничьи погоны и Железные кресты обеих степеней. Мне показалось или это было на самом деле, не знаю, но, работая на камеры, фюрер сильно волновался и начал чуть-чуть заикаться, он никак не мог выговорить слово «подполковник», а слово «полковник» было гораздо короче, и его было легче выговаривать. Как только съемки закончились и верхняя осветительная аппаратура была отключена, фюрер потерял к нам интерес и ушел в комнату отдыха рабочего кабинета.

Адъютанты фюрера вывели нас в приемную, попросили подождать сопровождающих офицеров, а сами отошли в сторону и начали о чем-то перешептываться. Затем один из них подошел ко мне и виноватым голосом поинтересовался, как я отношусь к тому, что мне присвоили звание «полковник», минуя два воинских звания? Это произошло потому, что фюрер устал и все перепутал во время съемок сюжета о нашем награждении. Сложность ситуации заключается в том, что им легче исправить указ фюрера или даже заново составить, чем договориться с режиссером о перемонтаже сюжета. Я подумал и сказал, что, в принципе, у меня нет возражений по этому поводу. Адъютанты улыбнулись, козырнули и лихо вышвырнули меня и подполковника Динго из ставки, предоставив два свободных дня в столице, чтобы мы могли отпраздновать повышения в званиях и награждения.

* * *

Номер в гостинице оказался не ахти какой, но имел джакузи и предварительно оплаченное обслуживание. Подполковник Динго перед расставанием с офицерами-черномундирниками, встречавшими и сопровождавшими нас, отвел их в коридор, о чем-то пошептался с ними, и они мгновенно исчезли. Но не успели мы осмотреться в номере, как они снова появились и сейчас стояли перед нами, улыбающиеся, держа руки за спиной и что-то пряча. Затем они поздравили нас с присвоением очередных воинских званий и награждением Железными крестами и, улыбаясь, протянули нам погоны полковника и подполковника Люфтваффе. Они оказались неплохими ребятами, помогли нам укрепить погоны на наших старых кителях. Мундиры полковника и подполковника немного отличались от мундиров капитанов, которые сейчас были на нас, поэтому ходить в полковничьих или подполковничьих погонах в капитанских мундирах походило на бельмо на глазу для опытного офицера. Но мы в данную минуту ничего не могли с этим поделать. Так как мы находились в чужом городе, то нам было трудно найти портного, который за два выходных дня смог бы пошить два мундира — полковника и подполковника Люфтваффе. Поэтому мы и пошли этим путем, прикрепили новые погоны на старые мундиры. А шарфюреры СС достали из-за спины бутылку французского коньяка, которую мы и распили с ними вместе, обмывая наши новые звания и награды.

Когда за ребятами захлопнулась дверь — служба есть служба, и даже элита элит войск СС не могла манкировать своими обязанностями, — мы с Динго осмотрели наш гостиничный номер. В нем было три комнаты, в одной с большой кроватью решил расположиться я, как старший по званию, в другой — подполковник Динго, а третью комнату мы использовали в качестве гостевой или столовой. Чтобы нагулять аппетит, а главное, показаться перед людьми в новом качестве, мы с Динго решили немного прогуляться перед ужином.

Война изменила столицу и сказалась на ее жителях: исчезли яркие краски с улиц и площадей города и веселые лица людей, бесследно исчезли смех и шутки. До войны берлинцы каждый вечер покидали дома и квартиры, чтобы прогуляться, продемонстрировать соседям достаток в жизни или показать, какие у них замечательные дети. Сегодня на улицах столицы в гражданской одежде нам встречались только пожилые люди или совсем старики, на губах которых застыли каменные улыбки, а в глазах поселилась вечная тревога, а вся молодежь переоделась в зеленую солдатскую униформу. Сами дома и улицы столицы мало чем изменились, в некоторых районах даже появились новые только что построенные здания с разнообразной и причудливой архитектурой, но серый фон войны скрывал или полностью нивелировал красоту этих архитектурных форм.

Во время нашей прогулки по улицам столицы мы вели себя как нашкодившие щенята, весело смеялись, шутили и даже приставали к прохожим женского пола. Когда на нашем пути встречалась девушка, то подполковник Динго пытался познакомиться с ней и взять у нее номер мобильного телефона. Несколько лет назад от таких девиц или от сопровождающих их молодых парней за подобное обращение Динго наверняка получил бы по мордасам, а сегодня не происходило ничего подобного. Прежде всего, все встретившиеся на нашем пути девицы были одни, никто их не сопровождал, они молча стояли перед нами, опустив руки и глядя в землю, а мы громко на всю улицу смеялись, шутили и пытались их расшевелить, предлагая им провести с нами вечер. К тому же и мы сами были молодыми ребятами, нам еще не исполнилось и тридцати лет, да и мы были еще в таких высоких воинских чинах, как полковник и подполковник!

Я еще не отошел от гибели Смугляночки, поэтому на этих девиц обращал мало внимания, а Динго веселился от всей души, вводя в глубокое смущение встречавшихся нам девчонок. В конце концов мне надоела эта бессмысленная игра в пустые слова, я развернулся и решительно зашагал обратно в гостиницу. Удивительно, но подполковник Динго быстро распрощался со своей очередной жертвой и последовал за мной.

Вестибюль гостиницы был переполнен людьми в черных мундирах. Я попытался найти свободное место в ресторане, чтобы поужинать, но свободных мест не было. Раздраженный и раздосадованный, я направился к лифту, чтобы подняться к себе в номер, но дорогу мне преградил какой-то мальчишка в черном мундире, который при виде меня задрал нос и глумливо осведомился, что этот червяк, которому положено только ползать, делает в этой столичной гостинице. Я не сразу сообразил, что под этим словами сопляк в мундире младшего офицера войск СС имел в виду, ведь я тоже был в военной форме, да и к тому же на моих плечах красовались погоны полковника. Но осмотревшись кругом, я понял, что я оказался единственным офицером в голубовато-серой форме Люфтваффе в этой толпе людей в черной форме. Как только осознание этого факта достигло моего головного мозга, правый кулак вылетел из кармана дождевика и со всего размаху врезался в лицо сопляка. Под кулаком что-то хрустнуло, а по лицу парня потекли тонкие струйки крови, и нос стал стремительно опухать, превращаться в крупную картофелину. Глаза мальчишки округлились, он прижал руки к разбитому носу, а когда отнял и увидел на них кровь, то закачался от ужаса и чуть не свалился в обморок. А я степенно продолжил свой путь к лифту, люди же в черной форме расступались передо мной, освобождая путь.

* * *

В номере было тепло и спокойно. Я повесил дождевик на вешалку и прошел в гостевую комнату, стол в которой был заставлен тарелками со свежими закусками, салатами, рыбными и мясными блюдами. Стычка в вестибюле гостиницы оставила грустный осадок, а на душе поскребывали кошки, ведь было неприятно бить по лицу… мальчишку, хотя он и был в мундире. Чтобы облегчить душу, из пузатой бутылки с непонятной надписью на этикетке я наполнил бокал янтарной жидкостью и одним глотком проглотил ее.

Затем прошел в туалетную комнату, где долго приводил себя в порядок. Услышав в гостевой комнате женский смех, я решил выяснить, кого это Бог послал нам в гости. Разумеется, этих трех женщин нельзя было назвать божьими посланницами, они очень напоминали тех девушек, которых недавно подполковник Динго останавливал на улице и набивался к ним в знакомые. Обратив внимание на мое появление, три девицы привстали со стульев, на которых сидели и щебетали между собой, сделали книксен и вежливо представились мне:

— Элиза.

— Эмма.

— Брунгильда.

Гостьи назвали одни только свои имена, ни словом не упомянув о воинских званиях или личных воинских номерах, что, по всей вероятности, означало, что все они гражданские лица. Я мрачно кивнул в ответ на их приветствия и, ни слова не говоря, прошел к столу и из той же пузатой бутылки налил себе еще один бокал янтарной жидкости и так же лихо опрокинул его. Девушки вежливо и хором произнесли:

— Прозит.

Это пожелание прозвучало так неожиданно, что девчонки тут же негромко рассмеялись самим себе. В этот момент в гостевую комнату влетел весь сияющий и сама воплощенная вежливость подполковник Динго, который нежно обнимал за плечи и с силой тащил за собой юнца в черном мундире, которому я недавно набил морду. Еще на входе Динго успел переглянуться и переговорить с девчонками, которых он нашел и пригласил поужинать в гостиницу, одновременно разговаривая с юнцом.

— Эрни, тебе не следует обижаться на босса, он всегда был ведущим пары и привык поступать так: сначала сделает, а потом думает, что сделал. К тому же он простой мужлан, всю жизнь провел за штурвалом истребителя, поэтому ничего другого не знает и ему трудно разобраться, кто и чей родственник. Знаешь, этот мужлан привык хвататься за парабеллум, в крайнем случае за вальтер и стрелять, а если человек ему очень понравился, то он тогда бьет его кулаком. Вот ты и попал под его горячую руку, но тебе повезло, свой пистолет он забыл в номере гостиницы! Слушай, Эрни, давай забудем о прошлом и выпьем с этими красивыми девушками за веселую жизнь. А вот и мой командир, с которым ты уже познакомился, если хочешь, то я уговорю его выпить с тобой на брудершафт!

Я по собственному опыту хорошо знал, что если Динго принимается за уговоры, то перед ним никто не устоит. Вот и сейчас этот сопляк с разбитым носом не смог ему противостоять и минуты. Парень забыл о разбитом носе и уже держал в руках бокал с янтарной жидкостью, почему-то налитой из моей пузатой бутылки, и хищно поглядывал на Брунгильду, девушку, которой еще добавить бы пару годков — и она ему в матери сгодилась бы. Обо мне молодежь на время забыла, да и я особо не старался быть в центре внимания. Поэтому расположился на большом диване подальше от стола и, забрав с собой бутылку, со стороны наблюдал за весельем. Молодежь в основном налегала на напитки и мало внимания обращала на еду, так, клевала понемногу, а вот бокалы опустошались с космической быстротой. Когда опустела первая бутылка, то молодые люди нашли ей совершенно неожиданное для меня применение — они начали играть в бутылочку на поцелуи.

Первой меня попыталась захомутать Элиза или Эмма, к этому времени я забыл, кого и как из девушек зовут. Девчонка подошла ко мне, взъерошила мне волосы на голове и попыталась пристроиться на моих коленях, но я, извинившись, сумел противостоять натиску. Понимая, что в дальнейшем будет труднее избежать искушения, я взял со стола две бутылки с вином и отправился в свою спальню искать уединения. После того как кончилось вино в первой бутылке, а во второй уровень вина начал опускаться к донышку, я понял, что уединение — хорошая вещь, но без вина вечер может оказаться скучным или тоскливым. Выйти к ребятам за вином в соседнюю комнату означало бы подвергнуть испытанию силу воли настоящего мужчины. Поэтому я решил прибегнуть к военной хитрости, набрал номер телефона гостиничной службы обслуживания и хорошо поставленным голосом потребовал в мой номер подать ведро коньяку с двумя ковшиками. Почему ведро? Да потому, что мы пили за государственный счет, а зачем два ковшика к ведру, это не могу объяснить, возможно, на всякий случай. Глубоко удовлетворенный проявленной хитростью, я откинулся на подушки кровати и слегка вздремнул.

Проснулся минут через тридцать, в горле сухо, а в голове пустота. Осматриваюсь, а в спальне никакого ведра коньяку и в помине нет. Слегка приоткрыв дверь в соседнюю комнату, я посмотрел в образовавшуюся щель и ахнул, эти молодые негодяи допивали мое ведро коньяка, а сами пребывали в невменяемом состоянии. Эрни полулежал голым на обнаженной Брунгильде, Динго обрабатывал Элизу или Эмму, а свободная девушка полулежала на тахте и курила папироску, время от времени касаясь губами бокала с коньяком. С независимым видом, ни на кого не обращая внимания, я деловым шагом промаршировал до ведра. В нем оставалась еще четверть объема коньяку, я взял его за ручку, нашел один из ковшиков и вместе с трофеями вернулся на свой плацдарм. Первый бокал, наполненный при посредстве ковшика, легко скользнул в желудок и поднял мое настроение. Я хорошо помню, как наполнял второй бокал и не торопясь подносил его к губам, но дальше простиралась сплошная темнота беспамятства.

Хотя подполковник Динго через день после этого события и уверял меня в том, что эти два дня в гостинице прошли достойно и никто из нашей компании не нарушал гостиничного распорядка, но я ему особо не верил. Да и как можно поверить человеку, который, глядя на меня честными глазами, утверждал, что именно я был тем человеком, который и предложил забрать этого юнца Эрни на передовую линию фронта, так как хотел сделать из него настоящего мужика и офицера. А наш молодой черномундирник в столичном аэропорту показал свой неустоявшийся характер, он вырвался из нежных объятий подполковника Динго и попытался скрыться. В течение часа за ним гонялась вся полиция и все военнослужащие аэропорта, загнали в угол и хотели расстрелять на месте как дезертира, но подполковнику Динго удалось убедить коменданта аэропорта, что Эрни не дезертир, а трус, испугавшийся фронтовых будней. Парня обездвижили, а тело его бросили на пол салона правительственного «Шторха».

 

4

Инженер-техник обер-ефрейтор Шульце заканчивал осмотр двигателя и время от времени удовлетворенно кивал головой, дотрагиваясь до каких-то его деталей и узлов, затем опустил капот двигателя на место и несколькими щелчками стопорных механизмов закрепил его. К этому моменту вооруженцы поменяли стволы мотор-пушки и пулеметов, до нормы довели боезапас. Подготовка к вылету шла в полном соответствии с ранее заведенным порядком, и ничто не предвещало проблем. Неожиданно по радиосвязи меня вызвал подполковник Динго, который поинтересовался, как мои дела, и сообщил, что его истребитель готов к вылету.

Над зданием штаба полка в небо взлетели две красные ракеты. Этот сигнал означал, что на взлет должна идти третья эскадрилья, а наша пара — я и подполковник Динго — назначалась ее ведущей парой. Я тут же запустил двигатель своего боевого скакуна и через некоторое время стал выруливать на ВПП. Особо не задерживаясь на старте, я пустил мой старенький BF109E в разбег по ВПП, который, поскрипывая всеми узлами и соединениями, развил большую скорость и уже на десятой секунде разбега оторвал шасси от земли и начал быстро набирать высоту. Только в этот момент я обратил внимание на то, что в наушниках шлемофона не было слышно ни привычного потрескивания фона, ни голоса диспетчера, сообщавшего об очередности взлета, ни голоса дежурного офицера по штабу, информирующего о целях и задачах боевого задания. Пока мой истребитель аккуратненько набирал высоту, на которой был назначен сбор всех участвующих в вылете, я несколько минут щелкал тумблерами на приборной панели, пытаясь заставить шлемофон заработать, но безрезультатно. И тогда на память мне пришел последний разговор по радио с моим ведомым Динго, беседа наша только вызвала у меня досаду, оторвала от дела и оказался пустопорожней. Ну, зачем, скажем, было подполковнику Люфтваффе связываться со мной и сообщать об очевидных вещах — о готовности его истребителя к вылету?! Вот мне и пришлось на это реагировать соответствующим образом, резким движением руки выдернуть все штекера шлемофона из разъемов для подключений. Я стыдливо опустил очи долу, чтобы увидеть, как на груди свободно болтается шнур шлемофона со всеми штекерами.

Таким образом, выяснилось, почему радиосвязь с землей и ведомым не функционировала — она была моей собственною рукой отключена, и работать она не будет в течение всего этого полета. Чтобы подключить штекера, мне нужно было бы выйти из кабины и воткнуть штекера в полагающиеся им разъемы, расположенные в кресле-ложементе под самой моей задницей. Проделать эту работу в то время, когда истребитель находился в воздухе, не было никакой возможности.

Оставалась последняя возможность исправить создавшееся положение: вспомнить, чему меня учила теща, и минуту потрястись в лихорадке магии. Я сосредоточился, наморщил лоб и представил себе лицо своего ведомого подполковника Динго. Это оказалась не очень простая работа, да и трястись и махать руками пришлось более минуты. Первоначально в моем сознании сформировалось плоское изображение подполковника Динго, которое переформатировалось в изображение 3D измерения, а через секунду фотография ожила и зашевелила губами. И я услышал, как подполковник по рации вызывает меня.

— Зиг, откликнись! Зиг, скажи, что слышишь меня! Зиг, с тобой никто не может связаться, ты молчишь и не отвечаешь ни на один запрос. С тобой что-нибудь случилось? Зиг, откликнись! — В голосе ведомого слышалась настоящая тревога.

Мне потребовалось немного времени, чтобы собраться с силами, а затем, крепко стиснув зубы, я решился на продолжение эксперимента по установлению магической связи и вообразил себе, как в вымышленном мире с бобин разматывается коммуникационный кабель, соединяя мой и Динго истребители. Когда соединение осуществилось, я прокашлялся и чистым голосом начал вызывать подполковника Динго.

— Динго, это я, Зигфрид, у меня была повреждена антенна радиопередающего приемника, и я ни с кем не мог связаться, удалось подремонтировать антенну и частично восстановить связь, но могу разговаривать только с одним тобой. Динго, подтверди, как слышишь меня?

Несколько секунд магический эфир хранил молчание, в нем не было никаких помех, ощущалась только одна пустота. Затем в этой пустоте возникли потусторонние, я сказал бы, технические звуки, и через мгновение эту пустоту прорезал голос моего ведомого.

— Зиг, я слышу тебя хорошо, но происходят странные вещи, твой голос слышится не в наушниках шлемофона, а непосредственно в моей голове, — начал говорить подполковник Динго. — Зиг, я очень рад, что ты откликнулся и мы теперь можем общаться. Из-за повреждения радиосвязи ты, вероятно, не слышал информации майора Киммеля, поэтому довожу до твоего сведения, что штаб полка получил развединформацию о том, что через зону ответственности полка прорывается большая группа британских бомбардировщиков. Приказ — третьей эскадрилье перехватить этих бомбардировщиков и рассеять, не допустить их прорыва в рейх.

— Спасибо, Динго, информация получена, и задание понято. Передай другим парням, что на перехват британцев идем эшелонируемым по высоте строем. Первая пара поднимается на максимальную высоту, чтобы контролировать воздушное пространство и координировать действия остальных наших пар, а в крайних случаях приходит на помощь тем парам, которые не справляются со своим противником. Четыре пары составляют основную группу, которая непосредственно занимается бомберами, две пары, одна из которых мы с тобой, Динго, атакуют вражеские истребители прикрытия.

Подполковник Динго отключил связь со мной, это он подумал, что отключил, а в реальности я слышал, как подполковник передавал мой приказ остальным летчикам третьей эскадрильи. До этого вылета мы с Динго много летали с ребятами первой и второй эскадрилий, и у нас неплохо получалось, так как мы хорошо знали возможности летчиков этих эскадрилий. С летчиками третьей эскадрильи мы шли в бой в первый раз: командир эскадрильи заболел ангиной, вот полковник Арнольд Цигевартен и решил, чтобы именно я возглавил их группы по перехвату британских бомбардировщиков. Обычно командир эскадрильи со своим ведомым ходил по самому верху, осуществляя общее руководство боем, координируя действия своих подчиненных, но в этот раз я решил несколько изменить это эшелонируемое построение. На самый вверх я послал пару во главе с заместителем командира эскадрильи, так как краем уха слышал, что этот парень неплохо руководит и неплохо держится в бою. А сам решил заняться истребительным прикрытием британских бомбардировщиков, что позволило бы мне контролировать бой и время от времени вмешиваться в его ход, чтобы получить требуемый результат.

Четыре пары BF109E выдвинулись вперед и на высоте в три тысячи метров полетели навстречу британским бомбардировщикам. Две пары поднялись на высоту в четыре тысячи метров и выдвинулись чуть-чуть вперед четверки, а на самой верхотуре в пять тысяч метров летела пара заместителя командира эскадрильи. Эта пара опять-таки выдвинулась вперед, чтобы первыми увидеть самолеты противника и предупредить об их появлении остальные истребители. Как и предполагалось, именно эта пара и заметила появление на горизонте британских бомбардировщиков, вокруг которых крутились истребители сопровождения. Подполковник Динго продублировал остальным летчикам группы мой приказ готовиться к бою.

Заметив появление нашей группы истребителей, британские бомбардировщики уплотнили походный ордер строя и ощетинились стволами спаренных и крупнокалиберных пулеметов. Именно в этот момент восьмерка наших истребителей бросилась в атаку на этих бомберов, они на скорости прошли над строем бомбардировщиков, стреляя из всего бортового оружия. Бомбардировщики огрызались пулеметными очередями, помогая соседям по строю отбивать атаки BF109E. В результате истребители группы проскочили строй бомбардировщиков, несерьезно повредив только один «Галифакс», и британцы, сохранив единый строй, продолжали следовать по своему маршруту. С высоты я хорошо видел, как вначале загорелся один из двигателей этого бомбардировщика, но вскоре огонь исчез, видимо, сработала его система пожаротушения, а двигатель продолжал работать. Но поврежденный бомбардировщик снизил скорость, вышел из общего строя группы, развернулся и потопал в обратном направлении, по всей очевидности, экипаж решил вернуться на Остров, на свою авиабазу. А общий строй британских «Галифаксов» неумолимо приближался к границе рейха, я нутром почувствовал, как засуетились и как забегали наши штабные командиры, которые по показаниям РЛС увидели, что третья эскадрилья не справляется с заданием и намечается прорыв британцев через зону ответственности полка.

Через подполковника Динго я приказал четверке повторить атаку, но в этот раз атаковать противника сверху и с пологого пикирования. Восьмерка истребителей вновь обрушилась на британские бомбардировщики, на этот раз каждая наша пара заранее выбирала себе цель и обстреливала ее с короткой дистанции, пока он не получал серьезных повреждений или не загорался. В воздухе появились первые горящие машины, и на этот раз системы пожаротушения их не спасли. Четыре британца навсегда покинули походный строй, но группа продолжала двигаться по своему маршруту, ведь и среди британских летчиков находились люди, которым была дорога честь мундира.

Британские бомбардировщики сопровождали истребители «Тайфун», но они как-то бестолково исполняли свои обязанности: беспорядочной толпой носились от одного края походного строя бомбардировщиков к другому. Поэтому я попросил подполковника Динго передать верхней паре снизиться на нашу высоту и вместе со второй парой атаковать «Тайфуны». К этому времени внутри меня родилось ощущение, что если в данный момент усилить давление на врага, то он не выдержит напряжения боя и обратится в бегство. Не теряя времени, мы с Динго ринулись в самую гущу строя британских бомбардировщиков и с первого же захода сбили по «Галифаксу», но на нас тут же набросились британские истребители сопровождения, которые, словно очнувшись от своего долгого и непонятного забытья, проявили активность.

Карусель закрутилась на вертикалях и горизонталях, шесть британских «Тайфунов» бросились на меня и Динго, стараясь вытолкнуть нас из строя бомбардировщиков или, по крайней мере, блокировать нас, но лучше бы они этого не делали. Фигура высшего пилотажа следовала за фигурой высшего пилотажа, в какой-то момент у меня даже потемнело в глазах от возникших перегрузок, но нам пока не удавалось достать хотя бы один «Тайфун». В конце концов мне эта катавасия надоела, и я мысленно поинтересовался у Динго, почему так получается, на что парень ответил, что это не первый наш вылет за день, мы немного устали, поэтому наши действия стали более или менее предсказуемыми, вот британцы этим и пользуются. Между прочим, эти переговоры прошли в таком быстром темпе, что я понял, что Динго сделал еще один шаг на пути становления профессионального мага, да, было бы хорошо найти для него какую-нибудь школу для начинающих волшебников. Одновременно в моей голове вращались и другие мысли, я думал и о том, как быстрее покончить с этой игрой в кошки-мышки с врагом. Здесь следует отметить, что от своего ведомого я не скрывал ни одной из этих мыслей, при малейшем желании он мог бы услышать их.

Чтобы изменить рисунок боя, место ведущего пары я уступил подполковнику Динго и дал ему в руки карт-бланш, по которому он мог делать все, что ему заблагорассудится. Первую половину минуты подполковник привыкал к изменившимся обстоятельствам, а затем выдал череду головокружительных виражей, фигур высшего пилотажа, один маневр шел вслед за другим, и противник не выдержал, допустил роковую ошибку. А в этот момент восьмерка истребителей третьей эскадрильи, воспользовавшись тем обстоятельством, что британские истребители по горло увязли в разборке с моей парой, снова набросилась на британские бомбардировщики. На этот раз их атака удалась на сто процентов, еще в начале захода они сбили два «Галифакса», один из которых взорвался в воздухе и этим взрывом серьезно повредил своих соседей по строю, и с этой минуты походный строй британцев заколебался.

Подполковник Динго удачно атаковал ведущую пару «Тайфунов», заставив ведомого пары выходить из-под удара в противоположную от своего ведущего сторону. Мне оставалось только повернуть свой BF109E и влепить длинную пушечную очередь в хвостовое оперение этого истребителя. От попаданий снарядов мотор-пушки «Тайфун» развалился на куски металлолома. А его ведущий резко набрал высоту и бросил на произвол судьбы своих товарищей, удаляясь в сторону Северного моря. Оставшаяся четверка «Тайфунов» еще пыталась атаковать нас, но позорное бегство их товарища, видимо, сказалось на их нервах, чем мы с Динго немедленно воспользовались. Ведущему нашей пары удалось при выполнении восходящей спирали атаковать и сбить ведущего пары вражеских истребителей. На этом воздушный бой и закончился, британские истребители прекратили сопротивление и на форсаже рванули к побережью Северного моря.

А внизу, под нами, на высоте три тысячи метров творилось что-то непонятное: походный ордер строя британских бомбардировщиков нарушился и сейчас представлял собой беспорядочное сонмище машин, которые через открытые бомболюки освобождались от бомбовой нагрузки и всеми силами старались развернуться и долететь до побережья Северного моря. В этот день ожесточенных боев полк не потерял ни одного истребителя, все летчики третьей эскадрильи живыми и здоровыми вернулись на базу. В течение боя мы сбили восемь бомбардировщиков «Галифакс», три истребителя «Тайфун», а главное — не дали британским бомбардировщикам прорваться на территорию рейха.

 

5

Мне пришлось снова встретиться с этим странным североамериканцем, лицо которого показалось мне таким знакомым и бортовой номер истребителя которого был 109-99-9 US Army. Это произошло в разгар воздушного боя, когда мы с подполковником Динго сопровождали первую эскадрилью и помогали разгромить двадцатку «Ланкастеров», которая прорывалась в рейх, чтобы разбомбить крупповские заводы в Эссене. Ребята, увидев, что британцев не так уж много, решили покончить с ними одним махом, толпой без какого-либо строя они навалились на бомбардировщики, больше мешая друг другу, чем в реальности атакуя врага. Поэтому не зря говорят, что спешка к добру не приводит.

Вот и пришлось мне с Динго продемонстрировать им, как следует атаковать противника: мы с высоты и на скорости обрушились на походный ордер вражеских бомбардировщиков, обстреляли их с ближней дистанции и повредили два «Ланкастера», один из которых сильно задымил и вывалился из общего строя. Он снизился до самой земли, встал на обратный курс и медленно поплелся к своему непотопляемому Острову. А второй бомбардировщик перевалил береговую линию и навсегда растворился в Северном море. Затем наша пара атаковала ведущего группы «Ланкастеров» и объединенными усилиями сбила его. Вот в этот момент и появились североамериканские истребители, которые всем скопом набросились на нас и наших коллег, всеми силами стараясь оттеснить нас от «Ланкастеров». Если честно признаться, то мы были чрезвычайно удивлены таким агрессивным поведением североамериканцев: война еще не объявлена, а они, несмотря ни на что, уже бросаются в открытую атаку. Один из летчиков первой эскадрильи ринулся в лобовую атаку на один из истребителей североамериканцев. Парень, по всей очевидности, хотел наказать эту группу наглецов, но в этот момент управляемая ракета сбила его. Все это произошло на моих глазах.

Я смотрел на происходящее и не верил своим глазам, ведь сегодня был один из дней 1943 года, разгар Второй мировой войны, а североамериканский истребитель Р-47 выпускает управляемую ракету, которая, если верить истории развития цивилизации человечества, появится только через пятнадцать лет. Чтобы до конца прояснить ситуацию и найти ответы на все вопросы, а также наказать наших будущих противников за подлое и беспричинное убийство нашего боевого товарища нужно было сбить хотя бы одного североамериканца. В крутом вираже мы с Динго ушли ближе к земле и, задрав носы своих машин, снова пошли в атаку на наших североамериканских друзей, но теперь уже атакуя их с нижней полусферы. Прорывая линию обороны противника, мы с ближней дистанции из пулеметов и пушек врезали по двум Р-47, оказавшимся на нашем пути. Один из североамериканцев невероятным маневром вышел из-под обстрела, а второй получил прямые попадания в двигатель, и тот загорелся. Его пилот откинул фонарь кабины, перевалился за борт истребителя, и вскоре внизу развернулся красный купол парашюта. Следуя нашему примеру, пилоты первой эскадрильи прорвались к британским «Ланкастерам», и в течение минуты завалили три бомбардировщика. Этого оказалось достаточно, чтобы и остальные «Ланкастеры» начали освобождаться от бомбового груза и разворачиваться на обратный маршрут.

Именно в этот момент, когда мы были так близки к желанной победе, я снова заметил вражеский истребитель с бортовым номером 109-99-9 US Army, меня словно кипятком ошпарило, и моментально обездвижились руки и ноги. Североамериканец, особо не скрываясь и не прячась, готовился атаковать немецкую пару истребителей, которая уже заходила в атаку на «Ланкастеры». Эта пара слишком увлеклась подготовкой своей атаки и проглядела появление истребителя моего старого знакомого.

Громадным усилием воли и мощными импульсами головного мозга я удержал истребитель на прежней высоте и скорости, но продолжать бой был уже не в состоянии, руки и ноги отказывались меня слушаться. Бочком, бочком моя машина отползала в сторону, покидая зону воздушного боя, стараясь не попасть в прицел вражеского истребителя. Я почувствовал, что со мной что-то не все в порядке. Нет, у меня не поднялась температура, не появился мерзопакостный озноб и со здоровьем, в медицинском понимании этого слова, все было в порядке. Но во мне исчезла уверенность в самом себе, сейчас я чувствовал себя тем новичком, который впервые сел за штурвал боевой машины.

Мой головной мозг логически правильно оценивал складывающуюся ситуацию и в зависимости от обстановки направлял в мускулатуру рук и ног соответствующие биотоки или импульсы, но на конечном участке пути эти биотоки и импульсы непонятным образом искажались или видоизменялись. В результате изменений в головном мозге, а также потери контроля над руками и ногами с каждой минутой мне становилось все труднее пилотировать истребитель. Я смотрел на показания приборов передней панели истребителя и не понимал, что они мне говорят и что я должен делать, чтобы машина выполнила тот или иной маневр или продолжала полет. В этот момент я словно напрочь забыл все то, чему учился в летной школе и познал в боях на Восточном и Западных фронтах.

Я видел, как мой несколько минут назад такой послушный истребитель начал заваливаться в штопор и падать к земле, но ничего не мог с этим поделать. На последней секунде до касания с поверхностью земли, когда по волшебству, но на краткий момент я стал ощущать и контролировать свои руки и ноги, мне удалось вывести истребитель из штопора и направить его в горизонтальный полет. В этот момент отказало мое зрение, я уже не видел приборной панели истребителя и не мог определить, в каком направлении полетел мой истребитель. Тогда я магией вывел на сетчатку глаз карту Европы и стал на ней строить свой маршрут, ИР машины взял на себя управление ею. В эти секунды я боролся за жизнь, не хотел сдаваться и погибать, сидя в пилотской кабине истребителя со сложенными руками. Я боролся за выживание своего истребителя, чтобы еще на несколько минут продлить свою жизнь, а когда я перевел истребитель в горизонтальный полет, то этим самым продлил свою жизнь до момента полной выработки топлива из баков машины.

Убедившись в том, что сделал все возможное для спасения своей жизни, я плотно прикрыл веками незрячие глаза и откинулся на бронеспинку своего пилотского ложемента, чтобы попытаться понять, что же такое произошло со мной. Я уже было полностью погрузился в эти мысли, когда услышал до крайности встревоженный голос своего ведомого Динго.

— Зигфрид, что с тобой произошло? Ты не отвечаешь на мои вызовы вот уже пять минут! Куда ты направляешься? Я очень испугался, когда твой истребитель так неожиданно заштопорил к земле, но ты сумел справиться с этим странным штопором. Я не могу последовать за тобой, так как меня связали боем четыре североамериканца. Зигфрид, ответь, пожалуйста! Зигфрид, что с тобой произошло? — Но с каждой секундой голос Динго становился все тише и тише, пока совсем не исчез в радиоэфире.

Я попытался ответить Динго по радиосвязи, но у меня ничего не получалось. Тогда я мысленно сформировал телепатему, в которой постарался объяснить или по крайней мере рассказать о произошедшем со мной казусе, и направил ее подполковнику Динго, своему ведомому.

* * *

После этого я отрешился от всего, предоставив ИРу пилотировать машину, а сам углубился в свои мысли, пытаясь разобраться в том, что конкретно со мной произошло. До полной выработки топлива осталось пятнадцать минут. Любая моя попытка каким-либо образом заставить свое тело и конечности подчиниться биотокам или импульсам головного мозга не приносила положительного результата. Я еще раз просканировал тело Зигфрида Ругге, в которое было перенесено мое сознание. Сканирование показало, что Зигфрид Ругге подвергся мощному психическому воздействию. Я выжил только потому, что нападавший не знал, что в этом теле скрываются два сознания, а он подверг воздействию головной мозг Зигфрида и практически полностью выжег его, оставив меня единственным владельцем тела Ругге. А то, что это было именно психическое воздействие, а не что-то другое, я уже успел разобраться, изучая реакцию органов теперь уже своего человеческого тела на внешнее воздействие. До глубины души пораженный этими результатами, я начал думать над тем, как моему сознанию восстановить контроль над телом этого человека и действительно стать Зигфридом Ругге.

Попытка следовала за попыткой, но мне никак не удавалось найти ключ к решению этой проблемы, а с организмом Зигфрида Ругге становилось все хуже и хуже. Мысленным взглядом еще раз окинув показания приборов на виртуальной панели истребителя и убедившись, что агрегаты машины работают в норме, я вместе с ИРом приступил к рассмотрению конструкции машины. Попытался, но уже своим сознанием проникнуть в каждый ее узел или агрегат, в каждую ее систему, в каждый ее винтик или болтик, пока сознание не растворило BF109E в себе. А затем сам истребитель стал терять свои очертания и начал растворяться в воздушном пространстве, первым исчез фонарь-колпак пилотской кабины, затем исчезли стены пилотской кабины. Некоторое время я летел, оставаясь привязанным ремнями в пилотском ложементе, а вокруг меня уже не было стен кабины пилота, правда, по бокам моего тела вместо рук виднелись крылья. Но наступил момент, когда в воздушном пространстве растворились и эти детали, и тогда я превратился в истребитель BF109E.

Нет, не совсем правильно — истребитель исчез или растворился в пространстве, а во временном континууме остался Зигфрид Ругге, который, широко раскинув руки в стороны на высоте три с половиной тысячи метров, летел в южном направлении. Если нашелся кто-нибудь наблюдавший за этим зрелищем со стороны, то он увидел бы уникальную картину — настоящего homo sapience, парящего в воздухе.

Но мне не удалось в полной мере насладиться этим парением, сильно мешали две вещи — встречный ветер и сильные боли в теле. Как только мой BF109E был перенесен в другое измерение и перестал существовать в земной реальности 1943 года, встречный ветер буквально истрепал меня, я начал сильно мерзнуть, а глаза наполнились слезами так, что я не видел, что происходит впереди меня. А тело заболело во многих местах — резко заломило поясницу, шея вдавилась в плечи так, что я с трудом мог повернуть голову из стороны в сторону, сердце стало пульсировать с перебоями. Единственное — дышалось легко и свободно! В какой-то момент я осознал, что эти боли — временное явление и что они были вызваны несовершенством конструкции моего истребителя, а перебои сердечного ритма возникли как прямой результат опустошения топливных баков истребителя, кончался авиационный бензин.

После выхода из боя я интуитивно стремился к одной определенной точке, расположенной на юге французского побережья. Встречный ветер в данной ситуации больше мешал полету моего тела в этом направлении. Когда я снизился до высоты в пятьсот метров, резко понизилась и скорость полета, но встречный ветер не утихал, а наоборот, усиливался, постепенно он переходил в настоящий шквал. А далеко впереди возникло светлое пятно, которое манило, звало, притягивало меня к себе. В этот момент закончился бензин в топливных баках истребителя, его полет прекратился и началось планирование, но пятно пока оставалось далеко впереди. В свое время мне приходилось летать на планерах, и это было весьма увлекательное занятие, воздух и ветер были твоими союзниками, они помогали преодолеть притяжение земли и почувствовать себя настоящим небожителем. Но сейчас, когда истребитель всей своей немалой тяжестью лег на твои плечи, тебе надо было по-прежнему планировать, борясь одновременно со шквальным встречным ветром, чтобы достичь этого спасительного пятна. К тому же резко усилились боли в моем человеческом организме, с большими перебоями заработало сердце. На грани своих возможностей я продолжал планировать к пятну, которое увеличилось в размерах. Уже просматривалась взлетно-посадочная полоса, ярко освещенная светильниками.

Истребитель с выключенным двигателем и неработающим винтом коснулся своим шасси прекрасно уложенного асфальтобетона и побежал по нему, но я ничего этого уже не видел, мое сознание погрузилось в темноту беспамятства.