Капитан Т.Т. Трезоров

Егоров Валентин

Приключения двух друзей, их становление в будущем

 

Егоров Валентин

Капитан Т.Т. Трезоров

 

Глава 1

Сельская школа.

Этим утром я проснулся рано, когда солнце только поднималось над горизонтом, своими лучами оно только начинало разгонять утренний туман и ночную прохладу. Скинув легкое одеяло, я быстро вскочил на ноги. Хотелось еще спать, но в космическую академию ВКС принимают ребят или с отличными школьными аттестатами, или с хорошими спортивными результатами. Золотая медаль в школе не светила, полным отличником я никогда не был, учился себе в удовольствие на четыре и пять.

Поэтому, чтобы поступить в академию, мне ничего не оставалась, как взяться за спорт, чтобы стать неплохим спортсменом, но сделать это требовалось за год, оставшийся до поступления в академию. Вот и решил я побегать по утрам, набирая спортивные баллы и закаляясь. Каждый день независимо от погоды, светит или нет солнце, идет или нет дождь, есть ли снег на улице, я бежал десять километров вокруг села. По истечении шести месяцев лет утреннего самоистязания, мне удалось превратиться в здорового парня с отличными легкими, мощными ногами. Да и думать начал больше, во время бега было много свободного времени и ничего не оставалось, как обдумывать планы на день или повторять домашние задания по различным школьным дисциплинам. Но мне не удалось достичь олимпийских высот в спорте, в районе не проводилось больших соревнований по легкой атлетике, но я неплохо преуспел в школьных предметах, в частности, в математике и физике.

На скорости, проскочив мать, которая, как обычно по утрам, готовила завтрак, я через кухню и двор выскочил на улицу, которая являлась боковым ответвлением центральной улицы села. Наш переулок выходил на небольшую площадь с трехэтажным зданием сельсовета в центре. Промчавшись по переулку и центральной улице, я выскочил на окраину села, где тут же повернул налево и побежал по косогорам, буеракам и оврагам, окружающие село.

Чтобы пробежать десять километров, по моим расчетам, требовалось два раза обежать вокруг села. Два полных круга составляли требуемые десять километров и пару сотен метров дополнительно.

Шестнадцать лет назад я родился в этом селе, хотя мои родители не были местными и приехали издалека, поселившись здесь всего за пару месяцев до моего появления на свет.

Вот с того и до настоящего момента я и проживаю в этом селе.

Я всего три раза покидал на время родное село. Школа, за отличную учебу и достижения в изучении физики и математике, направляла меня в столицу для участия в больших олимпиадах, вначале по физике, а потом дважды по математике. Я не любил надолго уезжать из села, да и столичный город не принимал меня за своего, я чувствовал себя в нем каким-то потерянным и никому не нужным человеком. Уже после двух дней пребывания в мегаполисе я настолько уставал в нем, что всей душой стремился вернуться назад в родные пенаты.

Слишком большое количество людей и транспорта на улицах столицы подавляло самосознание сельского паренька. Нет, я не боялся города, но чувствовал себя неполноценным и ущербным человеком. Постоянно приходилось работать локтями и плечами, пробивая себе дорогу в небывалых толчеях на улицах. Проезжая часть проспектов, улиц и площадей города были заставлены личным и государственным транспортом, два или даже больше рядов машин стояли у обочин. А глайдеры, флаеры, скутера, конвертопланы и машины на воздушной подушке, особенно по утрам и вечерам, когда люди спешили на или с работы, сплошным потоком едва ползли по улицам. Более или менее спокойно передвигаться по городу можно было или ранним утром, или поздним вечером, когда мегаполис немного затихал.

Ну, и что хорошего простой сельский парень мог найти в этой безалаберной толчее и неразберихе?! В деревне жилось спокойно, размеренно и просторно. Проселочные дороги свободны, ненужно искать парковки для машины. Поставил ее у калитки и спи себе спокойно. Поэтому, как только я получал призы за первое место на олимпиадах, то старался поскорее покинуть пределы столицы и, несмотря на уговоры сопровождающего, задержаться на денек другой в этом, по его же словам, прекрасном городе — столице нашей родины, спешил вернуться к себе домой в родное село.

Мы жили дружной сельской семьей — я, мама и папа. У нас был небольшой с небольшим участком земли и домик с черепичной крышей и тремя большими комнатами, обогреваемые зимой большой русской печью. Но, к сожалению, несмотря на все старания отца, он постоянно работал на участке или шабашничал где-то на стороне, денег у нас не хватало на внесение серьезных архитектурных изменений в интерьер домика, поэтому все, так называемые, удобства находились во дворе. Но отец все же нашел время, чтобы подновить и немного отремонтировать домик своими руками. Мама развела яблоневый сад и небольшой огород, в котором постоянно копалась, сажая необходимые в повседневной жизни овощи — морковь, картофель, капусту, лук, огурцы.

Наши отношения с односельчанами были простыми, мы не лезли в их личные дела и делали все возможное, чтобы и они не касались наших семейных внутренних проблем. Вначале, эта политика взаимоотношений односельчанами была принята в штыки.

Как это можно жить так, чтобы ничего не знать и не ведать, что делает сосед?!

Но мой отец оказался суровым мужиком и с тяжелой рукой. Пару раз соседи старались выяснить с ним некоторые соседские отношения, но, потерпев полное фиаско, перестали совать нос не в свои дела, К тому, же в этих конфликтных ситуациях наши оппоненты не были в должной мере поддержаны другими односельчанами, которых интересовали дела своих, а не чужих соседей по двору. После этих столкновений интересов отношения с соседями пошли на лад и на нашу семью перестали обращать особое внимание, словно сельчане официально признали нас своими людьми.

Когда мне исполнилось десять лет, то отец, как мне позже рассказывала мама, поехал на заработки в мегаполис и не вернулся до настоящего времени. Однажды я слышал, как наша соседка, тетка Анисья, тихо нашептывала матери на ухо, что его не стоит ждать, он, как и все мужики, кобель и никогда не вернется из города. В мегаполисе, по словам тетки Анисьи, слишком много свободных баб, которые за "живого мужика" любой другой бабе готовы голову оторвать. Мать вежливо выслушивала тетю Анисью, но никогда не верила тому, что она говорила, она, ни на грош, не ценила все ее слухи и бабьи перетолки.

Мать очень любила моего отца и полностью доверяла и верила ему во всем.

Но отец так и не вернулся из города, последующие пять лет регулярно высылал нам деньги, которых вполне хватало на продукты и одежду. До своего отъезда, не знаю почему, отец дом и участок переписал на мать. С тех пора она одна, при небольшой помощи с моей стороны, поддерживала в доме идеальный порядок и аккуратно ухаживала за небольшим яблоневым садом. Каждый год овощи регулярно высаживались в огороде, вдвоем ухаживали за Машкой, которая была страшно ленивой коровой, но давала много молока.

Два последних года от отца не приходило никаких денег и известий. Он пропал, словно растворился в этом "бабьем" мегаполисе.

Денег, разумеется, нам сразу стало не хватать. Только сад и огород хорошо поддерживали нас в этот период. В дни школьных летних каникул я немного подрабатывал пастухом сельского стада. Соседи охотно и понемногу платили мне за выпас своих коров, коз и другой домашнего скотины в поле за дальней околицей села. Слава богу, что таких желающих в селе оказалось довольно-таки много, так что за лето мне удавалось подработать денег, которых с трудом, но хватало нам с матерь на осень, зиму и начало весны. Можно сказать в это время мы не бедствовали, но и не шиковали.

Сейчас стоял уже конец мая. Близилась к концу учеба в школе.

Сегодня в школе проходил последний выпускной экзамен, после которого я становился свободным человеком и получал аттестат зрелости. С аттестатом я мог бы устроится на достойную работу или пойти учиться в высшее учебное заведение, чтобы получить высшее образования. Мама постоянно твердила о том, чтобы я продолжал учебу и поступал бы в какой-нибудь институт. Ей очень хотелось бы, чтобы я стал доктором или юристом, она часто говорила, что не хотела бы умереть, не увидев меня в белой рубашке с галстуком и в костюме, как ходят приличные, по ее словам, люди.

Я же хотел пойти работать и, накопив немного денег, отправить маму в город полечиться. Но найти приличную работу в нашем селе было невозможно. Вся сельская агрономия была окончательно развалена, люди уже давно жили только своим личным хозяйством. А просто уехать в город в поисках работы я не хотел, да и не мог. Мама последнее время сильно сдала здоровьем и общим состоянием, она много и часто болела. Поэтому в глубине души я лелеял мечту о поступлении в космическую академию Военно-Космических Сил, где у курсантов высокая стипендия и гарантированная работа по ее окончанию. К тому же мне очень хотелось стать пилотом и покорять неведомые планеты. Стипендия курсанта позволяла содержать маму и даже понемногу лечить ее от старческих болезней. Вступительные экзамены в академию проводились в конце лета, в августе, так что у меня было достаточно времени на подготовку к экзаменам и на то, чтобы заработать небольшую сумму денег для матери, чтобы она смогла продержаться до первой стипендии.

По завершению первого круга бега, на пятом километре в горле появилась неприятная сухота и глухие хрипы в груди. Вверх по косогору — бегом, вниз по склону буерака — бегом, вверх — бегом, вниз — бегом — и так на протяжении всего пути утреннего кросса по пересеченной местности. По уже накопленному опыту бега я знал, что через пару сотен метров восстановится дыхание, без следа исчезнет неприятная сухость во рту. Наступит второе дыхание бегуна, как любил поговаривать мой друг, учитель по физике и математике и спортивный персональный тренер Валентин Валентинович.

Валентин Валентинович таким образом преподавал физику в школе, что многие его ученики были в диком восторге от предмета, а другие — страшно ненавидели; так как получить простую тройку или четверку у этого учителя можно было только в том случае, если ты действительно знал физику. От других преподавателей школы Валентин Валентинович отличался тем, что никогда не реагировал на звонки выдающихся мам и пап или других дядей из района или области, не принимал подарков ни по учебным будням, ни праздникам. Он всегда искренне и от всей своей широкой души радовался любому успеху ученика. В особо торжественных случаях он с гордостью повторял, что лично дал путевку в жизнь двум полным академикам, четырем неполным членам-корреспондентам Академии Наук и великому множеству докторов наук, доцентам и аспирантам.

У меня первоначально не очень-то выстраивались отношения с этим человеком, неизвестно по какой причине он возомнил, что я стану очередным светилом в области физической науки или полным академиком по математике, и делал все возможное и невозможное, чтобы убедить меня в своей правоте. Он регулярно ставил мне пятерки по своему предмету, повторил пару раз домашнее задание по физике во время утреннего бега — вот тебе и пятерка, и направил меня на олимпиады, отправляясь вместе со мной в столичный город. Когда я уверенно завоевывал первые места и главные призы олимпиад, то он просто затерроризировал меня своей физикой и математикой. Наступил момент, когда мне пришлось в кратких, но весьма убедительных выражениях высказать ему, что физика или математика меня особо не интересуют, что я не желаю быть светилами этих наук. Открыв ему при этом, мечту и желание поступить в космическую академию ВКС на факультет пилотов навигаторов. Выслушав мою резкую отповедь, Валентин Валентинович побледнел, схватился за сердце и сказал, что я аспид, тайно прокравшийся в его сердце и душу, и что он этого так не оставит и будет непременно жаловаться директору школы. Никому он, разумеется, не жаловался, но три недели ходил замороженным, не замечая меня и не вызывая к доске. Затем он пересилил себя и стал поднимать с парты для ответов, ставя очередные пятерки в классный журнал. В последнюю неделю молчания Валентин Валентинович подошел ко мне и сказал, что мы оба были не правы и что мечта молодости — это будущее, за которое надо бороться. Он сказал также, что настало время нам помириться.

С этих пор мы стали неразлучными и в школе и на тренировках.

Вот только однажды, побегав со мной по утрам дней десять к ряду, он внезапно остановился прямо у околицы села, махнул рукой и категорически отказался продолжать заниматься спортивным бегом, мотивируя этот отказ своей старостью. Я ни на капельку не поверил словам моего учителя, так как Валентин Валентинович был совершенно здоров, словно тягловая лошадь, но почему-то очень любил много поспать и, если его не будить, то мог проспать до позднего утра.

Должен сказать, что я очень горжусь вниманием и дружбой с таким человеком, как наш школьный преподаватель по физике — Валентин Валентинович.

Впереди вновь показалась околица села и наша центральная улица, рассекающая село от края и до края. Сердце стучало равномерно и уверенно, дыхалка работала без всхлипов и хрипов.

Мне следовал бы уже заворачивать на центральную улицу.

жжж

Но тут я вспомнил о вредной привычке сельских дворовых собак.

Каждое утро они сопровождали лаем мою пробежку по центральной улице.

Сельские псы отличались своим отличным нюхом и узнаванием жителей села. Они разбирались в их привычках и характерах, знали порочные склонности, не говоря уж о том, кто и в каком доме живет, что у них за соседи и какие дворовые собаки у этих соседей, а также многое и многое другое — о чем без конца трепались между собой. Когда информация, обсуждаемая соседскими дворовыми собаками, оказывалась интересной и увлекательной, то к обсуждению немедленно присоединялось все собачье сельское сообщество. Лай-перебранка поднималась до такой высоты, словно собаки хотели предупредить, что к селу подступило большое татарское войско. В результате чего сельчане выскакивали неодетыми во двор, готовые отразить любое вражеское нападение. Но лай заканчивался также внезапно, как и начинался, и тогда уже дворовые собаки с удивлением посматривали на своих неодетых и чем-то встревоженных хозяев.

Сельская жизнь была бы не приятной и раскрепощенной, если бы в ней отсутствовало дворовое собачье сообщество!

Дворовые собаки прекрасно знали и нашу семью, уважали отца и беспрекословно слушались маму, они совершенно по дружески воспринимали и относились ко мне, прекрасно зная, что у нас за это время так и не появился свой дворовый пес. Разумеется, они стали первыми, кто знал и о моем спортивном увлечении и, по какой-то только им известной причине, мою утреннюю пробежку по центральной улице села решили сопровождать лаем на всем протяжении этой улицы. Лай собак больше напоминал добродушный собачий брех, который, словно говорил, "эй, парень, а мы отлично знаем, что, мол, это именно ты несешься незнамо зачем по селу". Этот лай-брех передавался от одного двора к другому таким образом, словно дворовые собаки договорились между собой, передавая меня по олимпийской эстафете.

До коликов в желудке дворовым псам нравилась эта олимпийская эстафета, они отдавались лаю-бреху с великим упоением души, даже угроза жесточайшего наказания со стороны хозяев не могла остановить их. За три года моего увлечения утренним спортом, они не пропустили ни одного дня, ни одной возможности, чтобы не облаять меня во весь свой далеко слышимый собачий голос. Разумеется, эти песики не обращали ни малейшего внимания на то обстоятельство, что это громкий лай-перекличка будит и поднимает с постелей многих сельчан, не желающих или не могущих, как Валентин Валентинович, пробуждаться так рано.

Интересный факт, когда я просто прохожу по центральной улице, то собачье сообщество вежливо приветствуют меня помахиванием хвостов, не подавая голоса. Но стоит мне сделать пару шагов трусцой, как неприметная подзаборная шавка, своим писклявым тенорком, совершенно не похожим на собачий лай, поднимает голос, обращая внимание своих уважаемых товарок на изменившееся обстоятельство, мол, этот чудаковатый парень снова бежит по улице. Через секунду к голоску этой шавки поочередно присоединяются голоса всех дворовых собак центральной улицы села.

Моя одноклассница Нинка, неплохая такая девчонка шестнадцати лет, вся белобрысая и в конопушках, но с чересчур острым языком. Она проживает через два дома от нашего. Однажды она заявила мне таким ехидненьким голоском, что по моим забегам с одновременным утренним собачьим сопровождением можно часы проверять с точностью до минуты. Утренний кросс, мол, одного сумасшедшего ранним утром поднимает на ноги полсела односельчан. Делая это заявление, Нинка, словно случайно, посмотрела на свои наручные электронные часики, которые на ее день рождения подарил парень по имени Белояр. Вы только представьте, как мне хотелось этому парню за эти часики набить морду, но в этот критический момент его не оказалось поблизости. А Нинка, моментально проанизировав и считав нужные ей показания с моего лица, сообразила, что ее колкость достигла желаемого результата, скромно потупила глазки, пожала плечиками и пошла прочь, небрежно покачивая бедрами.

А я, дурак, глаз не мог долго оторвать от этой девчонки.

Белояр — это мой самый лучший недруг, который совсем недавно со всей семьей переехал на постоянное жительство в наше село. Он мой одногодок и учимся мы в одной школе, но в параллельных классах. В этом году он тоже оканчивает школу. Честно говоря, этот парень довольно таки скользкий тип, я всегда натыкаюсь на него во всех своих делах. Как только познакомлюсь с интересной девочкой, то он тут как тут и начинает ее обхаживать, цветы дарить. Нинка тут же усекла эту нашу "любовь" друг к другу и не упускает случая свести нас в клинче, но при этом строго следит за тем, чтобы мы дрались не до крови и не до серьезной травмы. Если же нам в поединке удавалось случайно разбить носы друг другу и пустить чуть-чуть крови, то в этом случае лучше было бы вообще не попадаться ей на глаза, она тут же устраивала грандиозную истерику с одновременным чтением морали о настоящей мужской дружбе.

Отключившись от заполнявших мою голову пустых размышлений и воспоминаний, я решил не тревожить покой дворовых собак и односельчан своим бегом и медленно побрел по централке. Меня занимали мысли о предстоящем сегодня экзамене по физике — последнем выпускном экзамене. По здравому размышлению, мне бояться было особо нечего, предмет я знал неплохо и мог бы даже специально не готовиться к нему. Но Валентин Валентинович вчера собирал всех выпускников и, пользуясь собственной методикой подготовки к экзаменам, быстро прогнал нас по всему объему годового учебного курса. Результаты оказались неплохими, все ученики были готовы в той или иной мере идти на экзамен.

Все бы ничего, но вчера в этой же группе вместе за одной партой сидели Нинка и Белояр. Нинка уже года два как входила в группу любителей физики и делала большие успехи в освоении школьного курса, но было неясно, каким образом Белояру удалось внедриться в наши ряды, До вчерашнего дня я ни разу не сталкивался с ним на заседаниях или рабочих коллоквиумах группы. Совершенно ясно также, что Нинка и Белояр не случайно оказались за одной партой, но вчера я не обратил внимания на это обстоятельство, промолчал и никак не реагировал должным образом на их самовольство. Я не протестовал, внешне никак не выказывал своего удивления или возмущения по поводу неожиданного появления Белояра в нашей группе. Валентин Валентинович и Нинка с громадным удивлением в этот вечер посматривали на меня, так как не понимали и, видимо, не могли себе объяснить мое столь тихое поведение. Обычно, я реагировал несколько иным образом на подобные или аналогичные выходки моих знаковых и друзей.

Они не знали и не могли знать, что в этот вечер матери стало совсем плохо и, хотя обстоятельства и вынуждали меня присутствовать на занятиях, но мысли о здоровье матери и о том, что требуется предпринимать, чтобы кардинальным образом поправить ее здоровье, в тот вечер занимали меня. Теперь вам ясно, почему я так спокойно отнесся к тому, что Белояр и Нинка сидели за одной партой и на то, что он так внезапно появился в кружке любителей физики, так как в тот момент мои мысли были только о том, как бы поскорее вернуться к больной матери.

Экзамен по физике, как и все выпускные экзамены, начинался в десять утра, поэтому у меня была уйма свободного времени до его начала.

Подходя к дому, я продолжал размышлять о том, как было бы хорошо, если бы моя мать была здоровой и молодой, то и проблем бы особых не было. По получении школьного аттестата послал бы документы в академию ВКС и стал бы готовиться к вступительным экзаменам.

Но, к сожалению, в жизни не всегда дела происходят так, как бы хотелось.

ххх

С каждым днем матери становилось все хуже и хуже, ей уже не помогали никакие лекарства. Пару раз к нам приходил сельский лекарь, фельдшер дядя Игнатус, который долго нащупывал у матери пульс, стетоскопом слушал ее сердце и все пытался приладить к ее левому плечу переносной кибер-доктор. После очередной неудачи с кибер-доктором, он повернулся ко мне и сказал:

— Ну, малец! Ну, не знаю я, что происходит с твоей матерью. Все приборы показывают, что внутри у нее все в порядке, только легкие странно попыхивают. А в тоже время у нее убывают силы и она становится физически слабой. Моего опыта и знаний не хватает, чтобы определить, чем она болеет и как ее требуется лечить. Придется тебе везти ее в город и показывать опытным городским врачам. Может быть они и смогут определить и прописать твоей матери курс лечения. Авиетку свою я тебе дам, права на вождение у тебя уже, наверняка, есть, вот и отвезешь ее сам в город.

После этого он уже не приходил, а все спрашивал, когда я повезу мать в город.

Но денег на городских врачей у нас не было, вот и пришлось мне еще до конца экзаменационной сессии вновь заняться своими коровами.

Было даже очень удобно, стадо пасется на лугу, а ты сидишь в тенечке по кустиком с учебником в руках и готовишься к экзамену. А в день экзамена я просил Николая, нашего сельского комбайнера, подменять меня в поле на полдня. Комбайн на воздушной подушке Николая один день работал, а три дня ремонтировался. В дни экзаменов он практически всегда оказывался свободным и с охотой подменял меня. Была только одна маленькая, но очень серьезная проблема, Николай любил поддать на лоне природы. И, если я задерживался после экзамена, скажем, часов до двух по полудни, то наступали кранты, после этого времени можно было и стадо не собрать. Поэтому все выпускные экзамены я старался сдавать одним из первых. Многим одноклассникам это почему-то не нравилось, когда я первым выходил к доске. Они кривились лицом и считали, что из своей пастушьей грязи я лезу в отличники и, из-за своего наивного детского эгоизма, делали все возможное, чтобы не дать первым выйти к доске. Никто из них не знал и не хотел знать мои личные или семейные проблемы. Да, честно говоря, и я сам не особенно стремился делиться сокровенным со всей этой толпой маменьких и папеньких детей.

Вот и сегодня, наверняка, кто-нибудь из них снова попытается помешать мне.

Погруженный в свои мысли я не заметил, как подошел к дому.

Мать, по-прежнему, возилась на кухне, но готовый завтрак уже стоял на столе.

Когда мама прошла в комнату с кружкой молока и большим ломтем белого хлебы, я обратил внимание на то, как она сильно постарела и, словно вся усохла. За последние несколько недель она превратилась в удивительно маленькую и сухонькую старушку, хотя моя память хранила ее статной, крупной и красивой женщиной.

Я молча сел, поцеловав на ходу маму в щеку, за обеденный стол, на котором все еще шкворчала большая сковорода яичницы. Мама молча сидела напротив меня, кротко сложа руки на коленях, и с какой-то укоризной в слезящихся от света глазах, не отрываясь, смотрела на меня. Я точно знал, что она хотела сказать мне этой своей укоризной, и постарался, как можно быстрее, проглотить завтрак, чтобы бежать из-за стола. Моей маме очень хотелось, чтобы я продолжил учебу и уехал из села, где, по ее словам, молодым ребятам моего возраста после окончания школы делать было нечего, так как в селе не было ни хорошей, ни плохой работы, ни стоящего заработка. Мама страшно не хотела, чтобы я жил от бутылки до бутылки, как это делали комбайнер Николай и дядя Игнатус.

Практически на ходу дожевывая и запихивая в горло кусок хлеба, я выскочил из-за стола и бросился во двор, выгонять из хлева Машку. Увидев меня, Машка нетерпеливо заревела и норовила поддеть меня рогами. В очередной раз, увернувшись от ее бодливого заигрывания, я выгнал ее из хлева на двор и через распахнутые ворота погнал корову дальше вниз по улице.

Когда мы вышли по центральную улицу, то достал губную гармошку и стал наигрывать популярные мелодии, чтобы все сельчане — мои работодатели — знали и слышали, что пора выгонять скот на выпас. Вскоре меня окружало стадо голов в сто коров и быков, коз и овец и мы, весело маршируя под легкую музыку, прошлись по центральной улице за околицу села.

Выпас скота дело не хитрое, когда имеются большие заливные луга или пустые территории с травой для выпаса домашней скотины. Сегодня же приходилось постоянно выкручиваться, отыскивать небольшие прогалины кормовой травы, которые островками располагались вдоль леса или электромагнитных дорог, так как все остальные территории перекрывались надписями "Don't cross! Private ownerships!"

Я часто думал, почему эти надписи делаются только на иностранных языках, и понял, что все это делается для того, чтобы людям не было бы стыдно, объявлять пустовавшие ранее общественные заливные луга, своей частной собственностью. Вот они и придумали эту хитрость с надписями, чтобы простые люди не сразу догадались бы, что эти заливные общественные луга больше не принадлежат государству или народу.

Николай был уже на месте и радостно помахал рукой, приветствуя меня, а я не задерживаясь, вприпрыжку побежал дальше по дороге, нужно было спешить в школу, чтобы занять очередь на экзамен и первым выйти к доске.

Но я опоздал.

Белояр и трое других парней из моего класса уже создали очередь, и Белояр стоял первым в очереди. Другие парни с хмурыми лицами топтались у кабинета физики, мрачно поглядывая на меня. Эта ситуация с очередью была совершенно неприемлемой для меня, так как сдача экзамена четвертым создавала прямую и непосредственную угрозу опоздания к пасущему на выпасе стаду. Но что-либо изменить было поздно и в этом опоздании я мог винить только самого себя, — оказался излишне сентиментальным, не захотел будить так рано утром своих односельчан, Вот, что значит пройтись, а не пробежался по центральной улице?!

Мне ничего не оставалось делать, как молча встать в очередь за уже пришедшими парнями.

Через некоторое время в школьном коридоре вслед за мной выстроилась длинная череда других ребят, позже пришедших на выпускной экзамен. К десяти часам коридор был битком забит учениками, а в дальнем углу шушукались родители, пришедшие помочь своим чадам.

ххх

Когда часы стали отбивать десять часов, в дальнем конце коридора появились директор школы, Валентин Валентинович и его ассистент. Директор, нежно прижимая в своему большому животику толстый портфель, шел чуть впереди. Его портфель был до предела набит никому не нужными деловыми бумагами, а в одном из его отделений находилась тонюсенькая папочка с белыми квадратиками бумаги с жирно выведенными фломастером цифрами на одной из сторон.

Это были экзаменационные билеты.

Экзаменационная троица торжественно и гуськом прошествовала в кабинет физики и со стуком захлопнула за собой дверь.

Через несколько минут дверь кабинета вновь распахнулась и на пороге появился Валентин Валентинович, который, посматривая через толстую призму своих очков, осмотрел коридор с длиной очередью, и, словно не замечая Белояра, стоящего во главе очереди, громко и требовательно спросил:

— Кто первый на экзамен по физике? -

Некоторое мгновение вся очередь хранила единое молчание. Затем вперед выдвинулся Белояр и, не говоря ни слова, взяв меня за плечо, вытащил из очереди и с силой втолкнул в кабинет, а сам занял мое место в очереди. Я на скорости перескочил порог класса, чуть-чуть не споткнувшись об него.

— Еще один, пожалуйста. — Как ни в чем не бывало, продолжил свой предэкзаменационный монолог Валентин Валентинович и, отступая на шаг в сторону, пропустил в кабинет второго по очереди ученика.

Вскоре вместе с этим парнем мы стояли перед столом классного преподавателя, а классное пространство позади нас занимали только две учебных парты с терминалом всемирной сети, широко разнесенные друг от друга по противоположным стенам классной комнаты. А перед нами, за маленьким столиком самым удивительным образом разместились трое взрослых мужчин. Я бы даже сказал, далеко не очень тощих по своей комплекции дядечек, но они умудрились удобно и с комфортом устроиться за таким маленьким столиком

На поверхности столика, перед расположившимся в самой середине троицы директором школы в полном беспорядке были разбросаны небольшие бумажные квадратики, которые он постоянно перемешивал пальцами руки.

При виде этого почти карикатурного изображения наших экзаменационных мучителей мне стал одолевать дикий смех, эта троица экзаменаторов сильно напоминала группу палачей, допрашивающих захваченного партизана, изображенных на известной картине неизвестного художника "Допрос партизана в бункере". С большим трудом мне удалось сдержать этот ненужный смех.

Великое молчание первым нарушил Валентин Валентинович.

— Извините меня, пожалуйста, — обратился он к директору школы, — не позволите ли нам начать экзамен? -

В ответ директор слегка наклонил голову, выражая свое согласие.

— Итак, мои дорогие друзья, — продолжил Валентин Валентинович, уже обращаясь непосредственно к нам, — Вы можете выбрать любой экзаменационный билет. Подумайте прежде, чем отвечать на вопросы выбранного вами экзаменационного билета. На всю подготовку и ответы по вопросам у вас будет двадцать минут.

Словно деревянные солдатики мы с одноклассником одновременно шагнули к учительскому столу и одновременно, деревянно и в унисон протянув руки, выбрали по одному белому квадратику из общей кучки. Выждав точно определенное время, мы синхронно перевернули свои листочки той стороной, где был изображен номер билета, чтобы наши экзаменаторы-палачи собственными глазами могли подтвердить номер сделанного нами выбора.

Мой экзаменационный билет имел номер "пять".

Взяв эти квадратики у нас из рук, директор школы сделал в своей синей тетради соответствующие пометки и вернул билета нам.

На общий счет три, сделав синхронный разворот через левое плечо, мы, чеканно ставя шаг, промаршировали каждый к своей парте с терминалами.

Сидя за партами, мы уже работали каждый сам по себе.

Первым делом я ввел в терминал свой социальный номер и, получив доступ к экзаменационным файлам, быстро пролистал страницы экзаменационного задания номер "пять". Ничего особо сложного в задании не увидел, все это мы проходили с Валентин Валентиновичем, поэтому я снова вернулся в начало задания и стал быстро печатать ответы на поставленные вопросы, решать одно задание за другим. Как только я завершал печатать на клавиатуре ответ на отдельный вопрос экзаменационного билета, то каждый ответ подтверждал своим социальным номером. Когда ответ на последний вопрос — десятый по общему счету — был введен в терминал, я подтвердил его своим социальным номером и посмотрел на часы в классной комнате.

С момента моего появления в этом классе прошло всего пятнадцать минут.

На экране терминала замерцала оценка "пять", а внизу экрана побежала бегущая строка:

— "Вы успешно сдали экзамен по физике. Поздравляю вас!

Вы также успешно сдали все выпускные экзамены. Поздравляем вас с окончанием обучения в школе!

Аттестат зрелости будет выдаваться завтра в первой половине дня, а вечером состоится выпускной бал. Приглашаем вашу маму присутствовать на бале.

Не уходите! Директор школы хотел бы переговорить с вами по личному вопросу".

Я заранее знал о том, что терминал передаст мне такую информацию, но последняя строчка несколько удивила меня. Мне никто ранее не говорил, что школа может или хочет предложить мне какую-то работу. Я нажал "ввод" на клавиатуре терминала, чтобы закрыть свой экзаменационный файл и молча поднялся из-за парты, чтобы встретиться с директором школы, который уже спешил навстречу.

— Молодой человек, нам обязательно нужно переговорить и обсудить один серьезный вопрос. — Скороговоркой и еще на ходу зачастил директор. — Со школой и мной лично беседовали уважаемые люди из областного управления образования и интересовались твоими успехами на экзаменах и планами на будущее. Я заверил их, что ты успешно сдашь все экзамены и в ближайшее время станешь одним из лучших выпускников нашей школы. В соответствии с законодательством, государственные учреждения вправе решать, разумеется, при согласии самого выпускника о направлении на работу по окончании школы. Хочу добавить, что сразу же после этого телефонного звонку в адрес школы поступил официальный запрос в отношении вашего трудоустройства. Согласно ему один широко известный в нашей стране научно-исследовательский институт хотел бы пригласить вас на работу лаборантом-участником в секретный проект. Они обещали высокую зарплату и даже комнату в общежитии, а в будущем ты всегда сможешь продолжить свое образование.

— Могу я поехать и начать работать в этом институте вместе со своей матерью? — Решив не терять время на пустые разговоры, спросил я директора.

— Не знаю, — запинаясь, ответил директор, — ведь этот проект, куда тебя приглашают, совершенно секретный и на территорию института не допускаются посторонние лица.

— Я поеду куда угодно и буду работать кем угодно, но только в том случае, если моя мама будет всегда рядом со мной. — Несколько резковато ответил я и направился прямо к дверям.

Экзамен сдан, выпускные экзамены окончены, завтра получу аттестат и стану свободным гражданином своей страны. Но сейчас мне нужно было поспешить к Николаю, чтобы стадо не успело разбрестись по окрестным полям из-под его нетрезвого ока.

 

Глава 2

Жизнь в селе и смерть матери.

Когда я добрался до выпаса, то Николай уже вплотную приблизился к последней стадии свой готовности принимать алкоголь. Проще говоря, он находился в полной отключке.

Мне повезло, небольшая сельская собачонка по кличке "Трезор" сидела на пригорке и внимательно наблюдала за стадом, не давая ни одной рогатой или не рогатой скотине сделать лишний шаг в сторону от поля. Я никогда не видел и не знал, был ли когда-либо хозяин у этого Трезора. Но даже, если эта собачонка и имела бы своего хозяина, то я мог бы только позавидовать ему. Внешне невзрачная собачонка была умной и сообразительной псиной с волевым характером. Если же она принимала какое-либо решение, к примеру, посторожить стадо, то делала это дело не за страх, а на совесть. Несколько раз она ходила со мной на выпас со стадом и это было лучшее время, мне не нужно было беспокоиться за сохранность стада, было с кем потрепаться и неплохо провести время. Но, по всей видимости, у этой собачонке помимо меня и моего стада было много других дел, которые были для него интересными и важными.

Именно поэтому Трезор не часто баловал меня своим присутствием или вниманием.

Издали заметив меня, Трезор сделал вид, что не заметил моего появления, он даже не шевельнул своим облезлым хвостом в три шерстинки, чтобы поприветствовать меня, а молчаливо и с достоинством продолжил суровую охранную службу. На всякий случай, приветственно помахав рукой в сторону Трезора, я занялся пьяным Николаем, благодарный ему за помощь в присмотре за стадом в мое отсутствие. Приподняв голову, подложил под нее его же телогрейку и пристроил кусты орешника таким образом, чтобы солнечные лучи прямо не падали на его лицо.

Затем с комфортом сам устроился на широком пне, чтобы понаблюдать за стадом, время от времени поглядывая в сторону Трезора, который, по-прежнему, грелся на солнышке, комфортно расположившись на солнечном пригорке. Достав губную гармошку, стал негромко наигрывать понравившиеся мне мелодии. Играл для себя и незаметно увлекся. Заслышав звуки гармошки, Трезор встрепенулся, резко встряхнул головой, словно прогоняя надоевшее наваждение, и незаметно переместился поближе ко мне и, положив голову на лапы, стал прислушиваться к наигрышу.

К этому моменту мое настроение поднялось, был сдан последний экзамен и передо мной открывалась большая дорога во взрослую жизнь, поэтому незаметно для себя я увлекся игрой на губной гармошке. Честно говоря, к музыке я относился немного прохладно — не был предвзятым меломаном и обычно предпочитал мелодии, которые были популярны в прошлые годы. Совершенно случайно мне в руки попала губная гармошка и я попробовал вывести на ней пару мелодий, которые мне особенно нравились. Первое время ничего не получалось, но терпение и труд все перетрут и однажды, когда рядом была Нинка, у меня получилось воспроизвести одну простенькую песню, вернее, припев этой песенки. Нинке понравилось и она попросила меня сыграть еще одну мелодию. И пошло и поехало, но опять-таки на гармошке я мог выдувать только старые и понравившиеся мне мелодии, а не все подряд.

Вот и в этот раз у меня, по-видимому, получалось что-то дельное, Трезор все ближе и ближе подползал ко мне. Когда он оказался рядом, то, доверительно положив голову на мои полудраные кроссовки, стал негромко подвывать в унисон моим музыкальным экзерсисам. Может быть, эта умная собачонка имела большую склонность к музыке, а может быть этот день оказался именно таким хорошим весенним днем, когда наши души слились в единое целое. Часа полтора мы музицировали и подвывали этаким образом.

Но через некоторое время сначала у меня в животе появилось слабое, а затем забурлило сильное чувство голода. Острое желание пожевать, чтобы перебить этот голод, вытесняло из головы все другие желания и стало не до музицирования. Избегая разговора с матерью, я утром почти сбежал из дома и ничего не захватил с собой на перекус. Я понимал, что и мой добровольный сторож был бы также не против перекусить, у собачонки ничего не было с раннего утра, но мне нечего было ему предложить. Поэтому я попросил Трезора присмотреть еще немного за стадом и за Николаем и направился в лес по грибы.

Сейчас был не грибной сезон в конце весны и начале лета, но знатоки леса всегда могут отыскать, даже и в это время года, десяток другой ранних весенних грибов. Я не считал себя большим знатоком лесных дебрей, но вырос и повзрослел в селе, окруженный лесом, и лес вблизи своего села неплохо знал. Мне потребовалось около получаса, чтобы набрать пару десятков еще не гнилых весенних сморчков.

Долго отмывал грибы в лесном ручье и, когда вернулся к стаду, то, благодаря стараниям Трезора, нашел и стадо и Николая в целости и сохранности.

Собрав немного хворосту и, сложив шалашиком небольшой костерок, я направил указательный палец на хворост, щелчком высек из пальца длинную искру, поджигая разом сухой мох и мелкие хворостинки, которые были подложены в костерок для растопки. Огонек получился веселым, юрким и удалым, его пламя быстро перебрало все сухие веточки и скоро взвилось ввысь небольшим ярким и игривым язычком. Собрав помытые грибы, я нанизал их по несколько штук на четыре прутика и пристроил прутики над костерком. Обычно осенние сморчки следует долго вываривать в кипящей воде, а потом жарить на сковороде, и только после этого их можно было бы употреблять в пищу. Свои же грибы я запекал на открытым огнем, как мясо для шашлыка, стараясь, чтобы огонь равномерно кусал их со всех сторон. Пошедший от запекаемых грибов аромат еще более усилил мой аппетит и обострил голод, но я сдерживался, очень уж мне хотелось, чтобы грибы дошли до полной кондиции. Когда они пропеклись и стали готовыми к употреблению, подбежал Трезор и нетерпеливо потыкал меня в щеку своим мокрым носом.

Я и не догадывался, что собаки любят грибы, пристально наблюдая за тем, как Трезор из выделенной ему порции аккуратно уничтожал грибок за грибком. Сам же я осторожненько пальцами снимал грибок с прутика и неторопливо пережевывал его.

Отправив в пасть последний гриб, Трезор задумчиво посмотрел на меня, но, сообразив, что добавки не будет, неторопливо потрусил в лес, чтобы запить обед холодной и вкусной водицей чистого лесного ручья. Но скоро Трезор вернулся и, облизываясь длинным ярко-красным языком, удобно расположился у моих ног, но таким образом, чтобы сохранить возможность наблюдение за мной и не спускать глаз с пасущегося на лугу стада.

День уже клонился к вечеру, когда Николай открыл глаза. У него, по всей очевидности, сильно болела голова, а лекарств от головы с собой не было. Тогда он, не открывая глаз, вытащил из-под себя руку и стал шарить ею вокруг себя. Видимо, все же надеялся найти хоть одну таблетку от головной боли. Но очень скоро рука совершенно случайно наткнулась на недопитую бутылку водки, валявшуюся неподалеку. Проявив чудеса изворотливости и народной смекалки, он схватил бутылку. Выверенным движением он взболтал ее содержимое и резко опрокинул остававшуюся в бутылке жидкость в себя. Со стороны это походило на цирковой номер, артист находился в лежащем положении и с закрытыми глазами. Рука с бутылкой резко взлетела вверх и в верхней точке траектории опустилась горлышком вниз, все ее содержимое в форме струи жидкости через не очень широко раскрытый рот стремительно пролетело прямо в горло. Послышались три громких "булля", затем удовлетворенное бурчание и уже пустая тара полетела в кустарник, а Николай счастливый и улыбающийся, ведь после приема дозы лучшего в мире лекарства голова его совершенно перестала болеть, а он машинально притянул к себе прутик с грибами. С громадным удивлением он долго разглядывал грибы, затем глубокомысленно обнюхал их, и в конце концов, с презрительной гримасой на лице, широко размахнувшись, бросил его в сторону нашей грозной сторожевой овчарки. До глубины души потрясенный необъяснимой щедростью Николая, Трезор с трогательной нежностью и осторожностью, одними только кончиками зубов подхватил прутик с грибами и с великим достоинством удалился в кусты, чтобы в одиночестве, безопасности и на лоне природы во второй раз пообедать манной с небес.

Приближалось время вечерней дойки и стаду пора было возвращаться в село.

Я вновь прижал к губам свою гармошку и, наигрывая очень известный маршевой ритм, в котором говорится о девушке ждущей солдата домой, мы дружно замаршировали к селу. Впереди небольшой колонны шел я с губной гармошкой у рта. Вслед за мной вышагивал Николай, которого, не смотря на все его усилия держаться золотой середины, мотало из стороны в сторону, но который громко и яростно распевал что-то о трактористах на железных конях. Следом за ним ровными рядами, по четыре рогатой и не рогатой скотине в каждом ряду, выступали быки и коровы, овцы и козы, А самым последним в этом торжественном шествии вышагивал Трезор с высоко поднятым облезлым хвостом и тремя шерстинками.

Представители дворового сообщества села радостно встречали свою домашнюю скотину, на полной скорости вылетая на центральную улицу. Но при виде пса, торжественно вышагивавшегося позади стада и с высоко задранным к небу облезлым хвостом, резко притормаживали всеми четырьмя беговыми конечностями и глазами, полными безумия непонимания, провожали его.

Не знаю почему, но в этот вечер я так и не услышал ни одного радостного и приветственного собачьего бреха.

К родному дому мы подошли с одной нашей коровой Машкой. Продолжающий исполнение обязанностей охраны рогатой скотины пес по сельской кличке Трезор с самым независимым видом и, по-прежнему, с высоко поднятым облезлым хвостом протопал в распахнутые ворота нашего двора и, не долго раздумывая, прямиком направился к ступенькам крыльца жилого дома. Но мама, терпеливо ожидавшая нашего возвращения на крыльце, одним мановением пальца показала этой паршивой собачонке на Машкин хлев, который и должен был стать постоянным местом проживания этой собачонки.

И вы думаете, что эта собаченция обиделась на маму и отказалась от сожительства с Машкой?

Конечно, нет.

Трезор также горделиво и величаво развернулся и прошествовал в хлев, покосившись своим карим глазом в мою сторону, но не получив ожидаемой поддержки, задней лапой резко захлопнул за собой дверь своего жилища.

ххх

Взяв полотенце я пошел всполоснуть лицо и помыть руки к умывальнику, повешенному на стену дровяного сарая, в котором хранились колотые поленья для печки на зиму. Были приятно чуть прохладной водицей смыть налет пыли на лице и чуть-чуть увлажнить волосы на голове. Освеженный я направился к дому, проходя мимо хлева, сквозь небольшую щель я заметил Трезора, наблюдавшего за происходящим во дворе.

Внутри дома было, как всегда чисто, опрятно и уютно, стол был накрыт к ужину, целая тарелка пожаренных карпов красовалась в самом его центре, а за столом сидел Валентин Валентинович и задумчиво крутил очки в толстой оправе в своих руках. Он подслеповато кивнул мне в ответ на приветствие и продолжил свое занятие с очками. Валентин Валентинович давно уже мог поменять очки и вживить в глаза новые хрусталики, чтобы откорректировать зрение, но у него всегда не хватало времени на эту операцию, да, и по его словам, он сильно привык к очкам и не хотел их менять ни на что на свете.

В своей комнате я быстро переоделся в домашние джинсы, доживающие свои дни, но еще годные для носки и работы по дому, и легкую тенниску. Сел за стол, поближе к матери.

Насколько я понимал, предстоял очередной долгий и тяжелый разговор.

Чуть скрипнула входная дверь и в комнату весьма осторожно просунулась острая и лохматая морда Трезора, который, с великой опаской поглядывая на маму, стал на животе ползти под обеденный стол, боясь лишним вздохом или шорохом выдать свое присутствия.

Валентин Валентинович снова посмотрел на меня и первым начал деликатный разговор.

— Извини, что объявился нежданным гостем, — медленно выговаривая слова, обратился он ко мне, продумывая каждое слово, — но твоя мама настояла, чтобы этот разговор обязательно состоялся сегодня, когда ты сдал свой последний выпускной экзамен. Пока ты работал в поле, к твоей маме приходил директор школы и рассказал о предлагаемой тебе работе в научно-исследовательском центре, от которой ты так резко отказался. По словам директора, в случае твоего согласия, в твоей жизни появился бы шанс, — тебя ожидало бы блестящее научное будущее, — ты мог бы получить хорошую и уважаемую работу, большую зарплату и возможность продолжать свою учебу экстерном на физическом факультете МГУ. Ты, знаешь, что я не особенно люблю директора нашей школы, да и дело не в этом, его предложение позволило бы тебе с достоинством покинуть наше село, эту глубокую провинцию. А главное, твердо встать на ноги и впоследствии помочь в лечение своей матери, которая могла бы пару месяцев пожить у нас, со мной и моей женой, вместе мы стали бы ждать твоего взросления и становления на ноги.

— Извините, учитель, — я решительно прервал медленную речь Валентин Валентиновича, — я не знаю и не хочу знать, почему наш директор, который никогда ранее не обращал на меня внимания, вдруг проявил такую заботливость о моем трудоустройстве. Но это предложение мне не очень нравится, я люблю физику, как прикладной предмет, но не хочу, понимаете, я не желаю заниматься физикой и только физикой до конца своей жизни, которую я мечтаю провести в другом качестве. Но дела даже не в этом, повторяю, что готов пожертвовать свой мечтой, и пойти работать этим лаборантом или физиком, если моей матери разрешат жить вместе со мной. Я же попросил директора решить, если он, разумеется, может, эту проблему и мы с матерью готовы уже завтра выехать в город, где мне предлагают работу.

— Сыночек, ну зачем я тебе нужна, — вклинилась в наш разговор мама, — старая я и немощная. Я могу пожить здесь одна и подождать твоего возвращения.

Но мы оба знали, что это неправда, мама не смогла бы долго протянуть без меня и моей поддержки.

Хорошо понимал это и Валентин Валентинович, который пришел к нам по настоянию мамы, чтобы снова попытаться каким-либо образом разрешить эту не разрешаемую жизненную дилемму.

— Ты дала мне жизнь, ласкала, кормила, воспитывала меня и я в неоплатном долгу перед тобой за все это. — Прервал я маму. — Но ты не имеешь никакого права говорить, что сможешь жить одна и ждать моего возвращения. Я никогда не оставлю тебя одну на произвол судьбы, буду с тобой до конца своих дней и буду строить свою последующую жизнь только с учетом твоего присутствия рядом со мной.

В этот вечер нам так и не удалось ни до чего договориться, хотя проговорили до очень позднего времени.

Рыба же на столе так и осталась нетронутой. Разве что Трезор по своей собачьей глупости попытался наложить на окуней свою лапу, но ему тут же сильно влетело от мамы. По ее резкому требованию, а он только ее признавал истинной хозяйкой дома, наш гордый и независимый Трезор, низко опустив к долу свою гордую головушку, побрел ночевать под теплый бок коровы Машки и одновременно сторожить теперь уж свой двор.

ххх

Мама умерла ровно через месяц после этих последних событий. Она ушла из жизни тихо и незаметно для окружающих и меня.

В этот день с раннего утра я вместе со своей скотиной находился на самом дальнем выпасе от села. Поэтому меня и не нашли и не рассказали о смерти матери.

А она в полдень, поболтав ни о чем с соседкой через плетень, по-видимому, в этот момент она полола лук в огороде, молча схватилась рукой за сердце и опустилась на землю, словно переломленная хворостинка. Соседка бросилась к ней на подмогу, но пока обежала кругом дворы и заборы и подбежала к маме, то ее сердце уже не билось. А соседка ничем не могла помочь ей, откуда эта глупая баба селянка могла знать о том, что в этот момент нужно было дышать матери в рот и сильно нажимать на область груди, где располагалось сердце.

Откуда простой и старой сельской бабе было знать об искусственном дыхании?!

Не помог и дядя Игнатус со своим мобильным кибер-доктором, который опять оказался не подзаряженным, и не смог своевременно помочь матери.

В справке о причине смерти наш старый фельдшер кратко написал: "усталое сердце".

Когда я со стадом вернулся домой к вечеру, то внимание первым делом обратил на то, что наш двор был полностью запружен односельчанами, и я всем сердцем почувствовал, что в наш дом пришла беда и произошло нечто ужасное и страшное.

У меня опустились руки, я встал столбом посреди двора, неспособный и шагу сделать или вымолвить хоть полслова, а из глаз полились одна за другой слезы.

Хотя двор и дом заполнили односельчанами, которые безастоновочно входили и выходили, обращались ко мне с утешительными словами, я почувствовал себя одиноким и брошенным на произвол судьбы человеком. Сознанием я понимал, что мама ушла, оставив меня одного и не попрощавшись со мной, что она навсегда ушла из этой жизни. У меня не было сил перебороть или пересилить себя, чтобы сделать пару шагов, подняться на крыльцо, войти в дом и увидеть свою мать…

В этот момент я почувствовал, как в ладонь моей руки уткнулось что-то холодное и мокрое. Я взглянул вниз и увидел морду Трезора, из карих глаз которого ручьем текли слезы. И я сердцем почувствовал, что этот сельский пес, также как и я, оплакивает смерть моей мамы и своей хозяйки, к которой за столь короткое время сумел, возможно, крепко привязаться искренне полюбить.

Эта минута моего общения с Трезором и возникшего в этой связи взаимопонимания навсегда объединила нас.

Мои односельчане сделали все необходимое для похорон мамы, в соответствии с православным ритуалом и обычаем они обмыли тело, одели в чистую одежду, сбили крепкий гроб, вырыли могилу на сельском погосте.

Сам же я, как только услышал о смерти мамы и увидел ее тело, неподвижно лежащее на обеденном столе под тонкими простынями, то полностью отрубился от реальной жизни, ничего не соображал и совершенно ничего не помнил, что происходило со мной в эти три дня траура. Валентин Валентинович не отпускал меня ни на шаг от себя. Одноклассницы Нинки уже не было в селе, только накануне она отправилась в город сдавать вступительные экзамены в институт текстильной промышленности. Поэтому мне было абсолютно некому поплакаться в жилетку, и некому было пожалеть меня. Только Валентин Валентинович и Трезор были все время рядом со мной. Правда, время от времени в поле моего зрения возникал Белояр и другие одноклассники, но мне было совершенно не до них.

Это горе было столь огромным и всепоглощающим, что я не знал, как бороться с ним.

Если бы не учитель или не Трезор, то я, возможно, и не пережил бы это горе!

Односельчане собрали немного денег на похороны мамы, но основные расходы взял на себя Валентин Валентинович. Когда гроб с телом матери опускали в могилу на сельском кладбище, то я едва не сошел с ума от горя. Я, словно столб, стоял у могилы и смотрел, как четверо мужиков опустили гроб с телом матери на глубину и лопатами засыпали могилу. Я что-то крепко держал в руках, прилагал все свои силы, чтобы этого не выпустить из рук. Спроси меня сегодня, что же за предмет был в моих руках, и я не смогу вспомнить и ответить, так как совершенно не отдавал себе отчета о происходящим вокруг в момент погребения. Время от времени на меня накатывала черная завеса и я уже был готов безвозвратно скользнуть в это чернильно-темное беспамятство, когда яркая вспышка света разорвала в клочья эту завесу и передо мной появилась моя улыбающаяся мама.

— Не глупи, сынок, — сказала мама, — уходит в неизвестность моя земная плоть и кровь. Мое земное тело стало старым, дряхлым и немощным и мне пришлось с ним навсегда распрощаться. Но, как видишь, я жива и жизнь моя перешла в другое измерение и другое качество. Когда подрастешь и окончательно станешь взрослым человеком, то познакомлю тебя с искусством перехода из одного измерения в другое. А теперь сынок, позволь мне сказать несколько слов о нашей родне, о нашем космическом клане, Ведь, мы с тобой близкие родственники — я жена, а ты сын — великого чародея и воина, потрясателя вселенной и императора обеих империй планеты Тринидад системы Желтого Карлика, имя которого Скар Нож. У меня нет времени на рассказ подлинной истории о жизни и существовании клана и наших ближних родственников или, как и почему мы с тобой оказались на планете Земля. Тебе следует набраться терпения и научиться самостоятельно прокладывать дорогу в будущее, в котором мы обязательно встретимся. До встречи, сын, в этом будущем! — Изображение матери разбилось на мелкие кусочки и перед глазами вновь возникла черная завеса, но я начал медленно выходить из этой завесы.

Огромным напряжением силы воли я сумел удержать себя от обморока, истерики, а также от горьких слез, продолжая стоять на коленях у могилы матери на сельском кладбище.

 

Глава 3

После похорон мне потребовалось три дня, чтобы потихоньку прийти в себя, но моя жизнь полностью изменилась, она уже никогда не могла и не будет прежней. По ней пробежалась глубокая борозда границы жизнь до смерти матери и жизнь после ее смерти. Эта борозда пока еще оставалась кровоточащей раной.

Этим утром я проснулся в хлеву у Машки, где всю ночь проспал в обнимку с Трезором. Вчера поздно вечером Валентин Валентинович пошел домой, где уже не был несколько последних дней, почувствовав, что меня, наконец-то, можно оставить одного без присмотра, когда горе от потери матери чуть-чуть отступило в сторону.

После его ухода, я забоялся оставаться один в пустом доме, в который все напоминало о матери и, когда она ушла, стал совершенно чужим. Я не мог заставить себя заснуть в этом теперь уже совершенно чужом для меня доме, поэтому и провел ночь в компании с Машкой и Трезором в хлеву. Верный Трезор в эту страшную минуту ни на секунду не отходил от меня и не оставлял надолго одного. Судьба свела нас вместе, этот дворовый пес пришел ко мне и, может быть, навсегда связал свою жизнь с моей. Он по ночам вылизывал меня, словно маленького кутенка, утирая мои слезы, и прижимался ко мне, желая согреть и успокоить, вернуть веру в себя и любовь к жизни.

Я на личном примере убедился, что эта собака являлась не такой уж простой дворовой шавкой, ней присутствовали ум и достоинство, сильный характер и крепкая сила воли. Горестное время соединило нас в единое и целое и мы поняли, что нам будет трудно в дальнейшем жить друг без друга. Аналогичные мысли бродили в наших головах, но мы никогда не обсуждали их вслух. С этого времени нам не требовались слова для общения, мы понимали друг друга мыслями, взглядами, жестами и просто мимикой лица.

Окончательно проснувшись и умывшись, я навел в доме порядок, убрал в чулан ненужные вещи, начисто перемыл всю грязную посуду. Больше по дому делать было нечего. Но какой может быть в доме порядок без рук матери? Мне было очень тяжело находиться в нем, так как все, даже маленькая безделушка на полке, напоминало о маме, мне постоянно слышался ее мелодичный голос.

Перебирая старые бумаги в тумбочке письменного стола, случайно наткнулся на пакет документов — аттестат зрелости, школьная характеристика и рекомендация для поступления в вуз. Эти документы я готовил к отправке в приемную комиссию космической академии ВКС. Я схватил документы и побежал на почту, где за последние копейки отправил его в академию, в адрес приемной комиссии экспресс доставкой.

Когда документы были приняты для отправки, то уже было мне некуда спешить, оставалось надеяться и ожидать скорого ответа из академии. Помахав на прощание своей бывшей однокласснице Дульцинее рукой, которая в этом месяце заменила свою мать и стала уважаемой работницей государственной сельской почты, я медленно побрел через село домой.

Как это было не удивительным, но ответ-вызов из академии на вступительные экзамены пришел уже на второй день.

Дульцинея, передавая мне через небольшое окошко правительственную телеграмму, строгим голосом государственной служащей потребовала, чтобы я в соответствующем журнале и в соответствующей графе расписался о получении телеграммы. Поставив неуклюжую подпись в требуемом месте в замызганном руками односельчан журнале регистрации поступления и выдачи почтовых отправлений, я немного дрожащей рукой вскрыл бланк телеграммы.

В телеграмме говорилось о том, что завтра в пятнадцать ноль-ноль я должен явиться в военный областной комиссариат для получения проездных билетов и других сопроводительных документов. При прибытии в академию мне предстояло пройти медицинское освидетельствование для определения моей годности для службы в армии, собеседование и только после этого руководство академии примет решение о допуске к вступительным экзаменам. Причем, медицинских осмотр был запланирован в следующий понедельник, до которого оставалось всего два дня.

Времени на сборы у меня практически уже не было и я рысью помчался в сельское отделение народного суда нашего села, где в нотариате оформил и заверил все необходимые доверенности и документы на Валентин Валентиновича по дому и приусадебному участку.

Также на бегу заскочил к дяде Игнатусу и попросил его завтра рано утром на авиетке подкинуть меня в областной центр в военный комиссариат.

— Что решил в армию податься от тягот наших сельских? — Только и спросил меня дядя Игнатус.

После этой встречи у меня оставалась одна маленькая, но очень серьезная и важная проблема — что делать с Трезором?!

Разумеется, я мог ничего не говорить ему о телеграмме и моем отъезде из села. Он бы не пропал за просто так в этом селе без меня, но что-то удерживало меня от этого нечестного, по моему глубокому убеждению, поступка в отношении единственного друга.

Трезор словно почувствовал приближение перемен в наших жизнях, он старался держаться поближе и, недоверчиво поглядывая на меня своими карими глазами, старался далеко не отходить от меня.

После долгих и мучительных размышлений я уж было решил оставить его с Валентин Валентиновичем, но, как только мы встретились с ним глазами и я увидел зарождающуюся слезу в глазах этой беспородной, но бесценной собаки, то совершенно неожиданно для самого себя решил забрать Трезора с собой. Отыскал на антресолях в доме большую черную сумку и, примерив ее на глаз, можно ли будет разместить Трезор внутри этой сумки. У меня же не было денег на приобретение билета для своего друга.

На глаз все выходило тип-топ и я уж тогда больше не размышлял, брать или не брать эту собаку с собой.

ххх

Как ни удивительно, но на следующий день я нигде не опоздал. Во всех местах появлялся минута в минуту предписанного в телеграмме времени.

Дядя Игнатус задолго до назначенного времени доставил меня в областной центр.

Три часа мне пришлось просидеть на лавке в городском парке, расположенной прямо напротив входа в здание областного военного комиссариата. Ровно без пяти три я вошел в это здания комиссариата с одной большой черной сумкой через плечо, другого багажа у меня не было. В комиссариате дежурный офицер быстро проверил наличие моего паспорта и, забрав его в архив, выдал мне воинское предписание с большими гербовыми печатями и многим прочерками в параграфах. Проделав эти формальности, офицер сказал, что, если не сдам вступительный экзамен в академию, то паспорт вернут, но вернут только на время, так как по достижении двадцати одного года меня обязательно заберут в армию.

Через короткое время в небольшом глайдере с крупными армейскими эмблемами по бокам меня доставили на военный аэродром и, не дав времени на выгул Трезора, который терпеливо отсиживался в черной сумке, не издавая ни звука. Затем я бегом по пандусу поднялся в атмосферный шаттл, у которого также имелись армейские эмблемы на коротко обрезанных крыльях, где меня с силой затолкали в пассажирско-десантный салон. Немного прогрев двигатели, пилот без всякого дополнительного предупреждения рванул шаттл со стоянки на второй космической скорости, показав отменную армейскую выучку и подготовку, правда, чуть-чуть не размазав меня с Трезором тонким слоем по внутренним стенам пассажирско-десантного салона.

На высоте шаттл с таким же совершенно непонятным мне остервенением состыковался с каким-то другим летательным аппаратом. Мне даже показалось, что скорость движения была настолько высокой, что еще чуть-чуть и пилот нашего шаттла насквозь пронзил бы другой летательный аппарат.

Было очень похоже на то, что все армейские пилоты не могут, не умеют или просто не желают пилотировать свои шаттлы другим манером, без этой отчаянной лихости.

А дальше вообще произошло нечто непонятное, моя кабина в челноке оказалась пассажирским контейнером транслайнера одновременно. Когда открылась боковая дверца контейнера, то обнаружил, что я нахожусь среди кучи нарядно разодетой публики, путешествующей по своим важным и не особенно важным делам на трансконтинентальном авиалайнере. Внезапно открывшееся передо мной зрелище выгодно отличалось и контрастировало всему ранее виденному мной, мне потребовалось определенное время, чтобы прийти в себя от удивления.

Но здесь меня достал Трезор, он даже слегка прикусил мне руку, напоминая о моих прямых обязанностях по отношению к этой полудворовой собаке. Через весь салон транслайнера мне пришлось переться со своей черной сумкой в руках в хвостовую часть, где располагались туалеты и где Трезору мог бы облегчиться. Путь был недолгим, но сколько людей мне пришлось обойти, чтобы добраться до места. Сумка была тяжелой и я часто задевал этой сумкой хорошо одетых пассажиров транслайнера, которые, естественно, реагировали на все это соответствующим крикливым образом. Одна красивая девушка-пассажирка, лет пятнадцати-шестнадцати, после того, как сумка с Трезором порвала ее ажурные колготки, натянутые на ее великолепные ножки, вскочила с кресла, чтобы отругать меня. Но, заметив с каким выражением лица, я смотрю, не отрываясь, на ее оборванные колготки, поняла, что в душе я не могу налюбоваться ее ножками, она сразу же смягчилась и не стали отчитывать меня при всем честном народу.

Когда мы, наконец-то, достигли столь желанной цели, Трезор, словно клоун-паяц, выскочил из сумки и юлой влетел в туалет, не дав некой дородной даме первой пройти в приоткрытую дверь. Пока дама недоуменно оглядывалась по сторонам, уткнувшись носом в дверь туалета, внезапно захлопнувшейся прямо перед ней, ее дородность не позволила ее рассмотреть тощую собачонку, за секунду до этого прошмыгнувшей в эту же дверь. А я в это время думал о том, как же Трезор умудрился расстегнуть молнию своей сумки, когда находился внутри ее. Через пару минут в кабинке туалета послышался шум, спускаемой в унитазе воды, широко распахнулась дверь и на пороге кабинки появился ультра довольный Трезор.

Видели бы вы, как в этот момент его такая симпатичная мордашка была расслаблена и счастлива, но, должен откровенно признать, что это хорошее настроение Трезора длилось очень недолго.

Что касается дородной дамы, то она так и не смогла рассмотреть моей собачонки. Все, что произошло с ней перед дверцей туалета, она, по всей видимости, отнесла к естественным тайнам и загадкам природы.

Вновь устроившись вдвоем на своем месте, как настроение моего четвероного друга вновь испортилось, когда он почувствовал потребность, хоть чем-нибудь, да и набить свой маленький собачий желудок. В момент недовольства или неприятностей Трезор моментально вспоминал о законодательных обязанностях своих хозяев, а именно регулярно и вовремя кормить своих любимцев.

Видите ли, теперь эта собачонка очень хотела что-либо перекусить?!

А я то тут причем?

Мне и самому тоже хочется есть, но я же терплю.

А эта скотина все подталкивала меня в бок, когда очередная красивая стюардесса, после нашего села, все встречающиеся мне женщины кажутся необыкновенно красивыми, проходила мимо нашего кресла. По моему армейскому билету мне, а не Трезору, полагался только одна порция обеда, но эта порция была уничтожена нами обоими в полсекунды.

Стюардесса, аж, вздрогнула всем телом, когда увидела пустым и вылизанным до супер чистоты обеденный пластиковый контейнер, который она только что, самое большее двадцать секунд назад, протянула мне. Голодного, как смерть, Трезора она, разумеется, не могла видеть, так как он искусстно прятался за моим боком.

Многозначительно переглянувшись со своей подругой, раздававшей обеденные контейнеры по другую сторону ряда кресел от нас, она решила, что я являюсь достаточно симпатичным троглодитом, и очень осторожно предложила мне дополнительную порцию обеда. Разумеется, у меня не хватило сил, чтобы отказаться от этой порции и, взяв в руки второй пластиковый контейнер с обедом, постарался его скрыть своим телом от глаз этой прекрасной женщины-стюардессы. Мне очень не хотелось, чтобы она увидела, как этот наглец Трезор, давясь от жадности, на громадной скорости поглощает котлету по-киевски, которую успел украсть у моего соседа по ряду. Еще поглощая эту котлеты, он в наглую и в открытую слямзил со столика соседа пирожное, при этом моя собачина бешено вращала глазами в поисках очередной жертвы. Отчетливо сознавая, что Трезора одними словами невозможно заставить прекратить пищевое воровства, я из-под руки показал ему только что полученный контейнер с индейкой по-американски. Намекая тем самым, что в том случае, если он прекратит свое безобразное поведение, то я поделюсь с ним легально полученным дополнительным обедом.

А Трезор продолжал уничтожать налету все продукты, которые оказывались вблизи ее носа или на расстоянии протянутой лапы. В конце концов, наши соседи заметили мою собачонку, которая бесстыдно занималась поглощением их продуктов и, вместо того, чтобы сдать меня бортпроводницам за незаконный провоз багажа, стали подкармливать эту тощую собачонку. За очень короткое время мой четвероногий друг и обжора перемолотил такое количество пищи, что я уже начал опасаться за желудок этого прожорливого пса. Надо признать, что наше село кормило эту дворовую собачку не ахти, чтобы как, кусок черного хлеба и объедки со стола — вот и вся пища на день. А сейчас он съел три котлеты по-киевски, два больших куска мяса, ломоть индейки, кусков пять белого и черного хлеба с маслом, паштетом и без масла и паштета, два кусочка сайры и большой кус атлантической селедки и так далее и тому подобное.

Время летало незаметно, а мы подобным образом продолжали развлекаться сами и развлекать рядом сидящую публику, и чуть-чуть не пропустили момента, когда наш перелет на этом транслайнере подошел к концу.

Вновь захлопнулась дверца моего контейнера, последовал полет и приземление на шаттле. Вскоре я с черной сумкой в руках стоял один одинешенек в желтом квадрате на какой-то взлетно-посадочной полосе. Пилот армейского шатла сбросил мой контейнер прямо на полосу и, не сказав на прощание ни одного словечка, тут же поднял свой аппарат в небо.

А я вылез из контейнера, так и продолжал по настоящее время стоять у него и гадал при этом, сколько времени пройдет, прежде чем вспомнят обо мне.

Должен честно признать, ждать пришлось не так уж долго — всего прошло минуты три-четыре, как вдали показался джип, мчащийся по взлетно-посадочной полосе по направлению ко мне на бешеной скорости.

ххх

Когда джип приблизился, я бы даже сказал, на критическо-близкое расстояние, водитель джипа резко ударил по тормозам, колеса машины прочертили по асфальтобетону два жирных следа, а капот джипа уперся в мой втянутый до позвоночника живот, но я ни на миллиметр не сдвинулся с места.

Выскочивший из кабины джипа водитель, оказавшийся молоденькой девчонкой в ладно скроенной по фигуре, темно-синей, со звездочками ВКС на плечиках форме, с маленьким беретиков на затылке. Она мрачно посмотрела на меня, пришпиленному к капоту ее джипа и, громко цыкнув сквозь зубы, ни слова не говоря больше, схватила с бетона мою черную сумочку и пыталась забросить ее на заднее сиденье машины. Но, то ли она не могла достаточно размахнуться, то ли просто не хватило сил, но сумка с Трезором, совершив сальто в воздухе, громко шмякнулась об асфальтобетон полосы.

Моя псина, разумеется, не могла выдержать столь грубого обращения и, не смотря на обещания, молчать и не при каких обстоятельствах не подавать голоса, взвыла нечеловеческим и, я бы даже сказал, не собачим голосом.

Вновь повторилась картина, которую недавно мне пришлось наблюдать у дверей туалета в транслайнере, и которую по настоящее времени я так и не смог разгадать и объяснить, как это Трезору удалось расстегнуть молнию сумки изнутри. Мои глаза и сейчас подтвердили, что Трезор научился этому трюку. Я видел, како он самостоятельно выскочил из сумки, готовый растерзать мучителя. Но, увидев перед собой молодую и в военной форме девчонку, вместо того, чтобы зверски напугать ее, он начал галантно приветствовать ее своим облезлым хвостом в три шерстинки и, сменив гнев на милость, направился к ней, чтобы учтиво облизать девичью ручку.

Меня же одновременно донимали смех и слезы, наблюдая за разворачивающей передо мной картиной, превращения дворовой собаки в галантного кавалера, и ответное поведение ничего не соображающей дамы. Ее конопатые и такие пунцовые щечки, обязательно привлекающие внимание мужчин, все больше и больше наливались румянцем. Она стояла в полной растерянности и, сообразив, что в любом случае нужно было искать выход из создавшегося положения, прекрасная дама, распахнув заднюю дверцу джипа, вежливо пригласила Трезора занять место в салоне. Не обращая на меня ни малейшего внимания, коротким и небрежным кивком подбородка, с такой маленькой и сексуальной ямочкой посредине, она указала мне на пассажирское место рядом с водителем.

Вновь дико взревел двигатель джипа, педаль акселератора утопла до самого пола, и, наземный метеор, накоротко перечеркнув взлетно-посадочную полосу, устремился к едва видневшимся вдали зданиям.

Большая черная сумка так и осталась лежать в полном одиночестве на асфальтобетоне взлетно-посадочной полосы. Сумка, сделав свое дело и сохранив до определенного момента тайну существования Трезора, стала больше не нужна, через некоторое время автоматические дворники уберут ее со взлетно-посадочной полосы и отправят на последующую переработку.

 

Глава 4

Вступительные экзамены

Собеседование с Генералом, начальником академии и командиром базы Военно-Космических Сил должно было состоятся в десять часов утра следующего дня.

Вчера вечером дама, встретившая нас и лицо которой было сплошь покрыто золотыми конопушками, проводила нас до этой комнаты и, бросив пару брикетов сухого армейского пайка, ни слова не говоря больше, покинула нас.

Комната имела две кровати, покрытые армейскими, но все же очень теплыми, одеялами, компьютерный терминал, который я даже не пытался включить, санузел со стояком душа. Интерьер комнаты был выполнен в сухих полутонах, но очень располагал к себе армейским комфортом и уютом. Приняв горячий душ, второй раз за свою жизнь, ну какая может быть горячая вода в селе, расположенного далеко от райцентра, я почувствовал глухое томление прилечь на койку и закрыть глаза. Но меня обеспокоило странное поведение Трезора, который никак не мог найти себе места. Не смотря на то, что вторая койка была полностью свободна и он мог бы спокойно расположиться на ней, Трезор все время жалобно смотрел на меня и пытался заставить меня что-то сделать. Когда я все же обратил внимание на то, что Трезор не обращает внимания на брикеты армейского пайка, валявшиеся у меня на прикроватной тумбочке, то понял, что произошло нечто страшное — мой Трезор обожрался в транслайнере и нуждается в срочной медицинской помощи, так как, если судить по его поведению, у него запор.

Мне очень не хотелось по этому поводу поднимать большого шума, вызывать скорой армейскую помощь, поэтому я решил воспользоваться испытанным дедовским лекарством — "пургеном", единственным лекарственным препаратом, который был у меня.

Чтобы решить проблему, я решил Трезору прописать две таблетки этого лекарства. Моя честная псина, совершенно не подозревая о моих коварных намерениях, честно смахнула языком стола обе таблетки и, чуть-чуть не подавившись, судорожно проглотила их. В течение пары — трех минут Трезор спокойно лежал на полу в ожидании разрешения проблемы, потом какая-то внутренняя сила подбросила моего четвероного друга метра на три в воздух и он, будучи еще на взлете, моментально скрылся за дверью санузла. До моих ушей донесся звук, похожий на предсмертный рев тяжелораненого слона, затем все стихло. Я уже начал беспокоиться, слишком длительное время ничего не происходило, Трезор не возвращался из санузла. Я уж собрался посмотреть, что же там происходит, как дверь медленно отошла в сторону, на пороге появился мой четвероногий друг. Казалось, что физические силы совсем покинули моего пса, он не летел стрелой, не переступал гордо лапами и, даже, не полз навстречу цели. Моя собака робко пыталась покинуть санузел, но только ее лапа переступила порог, то какая-то внутренняя сила тянула ее обратно в санузел.

Если судить по поведению Трезора, мой дедовский метод лечения обжорства оказался весьма и весьма действенным методом. До середины ночи Трезор вообще не выходил из санузла, где-то часа в три утра он все-таки покинул его, притулился к моему боку быстро заснул с чистой совестью и желудком.

Ровно без пятнадцать десять утра раздался вежливый стук в дверь.

Я уже был на ногах, а Трезор подремывал на моей койке, — когда он не ел, то спал, когда не спал, то ел, а в редких промежутках занимался своими делами. Немного приоткрыв дверь, я увидел "мою прекрасную фею" с конопушками на лице, которая вчера встречала меня на джипе.

Красноречивым жестом руки конопушка показала, что нам пора выдвигаться на встречу с командиром и тут же исчезла за поворотом коридора. Мне ничего не оставалось, как бежать за ней. Минут пять мы двигались длинным коридором с одинаковыми дверьми по сторонам, затем по лестничному пролету поднялись на третий этаж и вновь зашагали по длинному и гулкому коридору в обратную сторону. Но в этом коридоре количество дверей было гораздо меньше, чем на первом, но на всех дверях висели красивые таблички с именами. Без четырех минут десять, мы остановились перед большими двухстворчатыми дверьми и моя прекрасная фея костяшками пальцев два раза постучала и, помедлив какое-то мгновение, повернула ручку двери.

В приемной, помимо капитана-секретаря, были еще несколько майоров и полковников, с молитвенно смиренными лицами. Все они с большим удивлением взглянули на меня, а затем выжидательно посмотрели на юного капитана, который был моего возраста, но имел целых четыре звездочки на погонах. Не произнося ни единого слова, капитан-секретарь легко поднялся с места и жестом одной руки, приглашая меня пройти в кабинет, а другой рукой открыл дверь генеральского кабинета.

Уже проходя в кабинет, я успел заметить, как моя прекрасная фея, отработанным движением руки к виску, вернее, к беретику, все еще чудом державшемуся на ее голове, поприветствовала всех находящихся в приемной, сделала уставной разворот через левое плечо и, открыв дверь, навсегда скрылась из моей жизни.

Да, следует добавить, что в тот момент, когда моя прекрасная дама переступала порог приемной, между ее обольстительных ножек в приемную проскользнула небольшая собачонка, которая одновременно со мной проникла в генеральский кабинет.

Ну, за три раза сможете угадать, что это была за собачонка?!

Генерал больше походил на славянский шкаф двухметрового роста с седым ершиком ехидно торчащих кверху волос, на нем шикарно сидела новенькая форма офицера военно-космических сил, но без генеральских знаков различия. Единственное, что хотелось бы добавить к этому, форма была отлично скроена и пошита, она ладно, словно влитая, сидела на этом человеке.

С первого же взгляда мне понравилась военная форма и человек в этой форме.

Он поприветствовал нас легким кивком головы и прошел за письменный стол, сел и на компьютерном терминале стал изучать какие-то документы и файлы. Помимо терминала с выходом во всемирную сеть, на столе находилась старинная лампа с зеленым абажуром, настольные часы и пара обычных телефонных аппаратов. Но на столе не было ни одной фотографии семьи Генерала.

По его виду, можно было судить, что он очень занят важным делом и у него нет времени на то, чтобы заняться моею персоной. Трезор, до это спокойно стоящий у моей ноги, тоже сообразил, что наша встреча будет продолжаться довольно долго, и, не теряя времени, решил поменять позицию, нахально рассевшись на красном ковре кабинета, но ни на секунду при этом не отрывал своих глаз от генерала.

Генерал же закончив работу с компьютерным терминалом, одним пальцем отстучав что-то на клавиатуре терминала, поднял голову и внимательно взглянул на нас.

Трезор, ощутив, что наступает ответственная минута разговора, вновь занял сторожевую позицию у моих ног.

— Ну, что прикажешь делать с тобой, паренек? — обратился непосредственно ко мне Генерал, медленно, но абсолютно четко выговаривая слова. — Не успел появиться в академии, а уже успел натворить кучу таких дел и теперь мне лично приходится расхлебывать эти дела. Ну, зачем, скажем, ты натравил свою боевую овчарку аристократических кровей на нашу военнослужащую, такую слабую девушку? Да, и к чему тебе этот пес в академии, где обучают военному искусству и полетам в безвоздушном пространстве людей, а не собак! Когда ты забирал с собой этого дворового пса, ты хоть о чем-нибудь думал, дружище? Мы же не можем на деньги, выделенные нашим правительством на твое пятилетнее обучение в космической академии, пять лет кормить и этого бездельника, которого ты кличешь — как?

Трезором, наверное?!

Ну да, ладно, хватит о Трезоре, давай теперь поговорим о деле, о твоей учебе, а то я, похоже, очень запугал тебя твоим же псом. Итак, мы внимательно изучили твое досье и прекрасно осведомлены о том, как ты учился в школе, о твоем характере и возможностях, о накопленном опыте и приобретенных в школе знаниях и о твоих друзьях-товарищах. Разумеется, знаем, какие оценки ты имеешь в аттестате зрелости, и как сдавал экзамены, не бросая работы в поле. Слышали и о безвременной кончине твоей матушки. Прими мои глубокие соболезнования по этому поводу. Но жизнь продолжается, паренек!

Как ты видишь, мы знаем о тебе и о твоем псе практически все и эта информация, собранная по крупицам, позволяет нам успешно анализировать твое поведение и со сто процентной гарантией предсказывать, как ты будешь вести себя в той или иной ситуации завтра и в предсказуемом будущем. Поэтому, когда ты только подлетал к базе академии, наши компьютеры уже смоделировали и вывели кривые твоей учебы и поведения на этот и все последующие годы твоей учебы в академии и службы в ВКС. Но дело в том, что во всем этом деле имеется небольшая загвоздочка, курсы обучения в нашей академии осуществляется целевыми программами и рассчитаны на пару из двух человек. Другими словами, все группы обучающихся состоят из двух человек. Насколько я знаю, ты хочешь стать пилотом навигатором малотоннажных космических летательных аппаратов — внеземных истребителей, атмосферных штурмовиков и бомбардировщиков.

В этом нет каких-либо особых проблем, хочешь и можешь стать пилотом навигатором космического истребителя-перехватчика! Вся проблема заключается в том, что тебе нужен пожизненный ведомый — сопровождающий. Ты прибыл к нам с некоторым запозданием, все пары уже разобраны и уже обучаются искусству пилотирования и навигации в околоземных пространствах. Психологические составляющие твоего характера таковы, что, помимо Трезора, только один человек в мире может стать твоим ведомым на всю последующую жизнь. Хочешь узнать, кто этот человек? — Генерал сделал требуемую паузу и внимательно смотрел на меня и, когда, наконец-то, дождался моего молчаливого кивка головой, продолжил свою мысль. — Его зовут Белояр и он твой односельчанин, три года он проучился в соседнем классе твоей школы.

Вы знаете, когда я услышал имя Белояра, то я сразу вспомнил нашу последнюю встречу, которая мне запомнилась, когда он, без какой-либо особой на то причины, уступил мне очередь на экзамен по физике.

Я, разумеется, не имел принципиальных возражений по отношении совместного обучения в академии и службы в ВКС. Ведь наши детские и юношеские противоречия не были глубокими и носили временный, сиюминутный характер. При внимательном рассмотрении этих проблем, можно было с уверенностью сказать, что все они и гроша ломанного не стоили, их в любой момент можно было бы разрешить одним щелчком пальцев. Но в глубине души у меня всегда были определенные симпатии к этому парню, я был бы не прочь, даже во времена нашей сложной жизни золотой сельской молодежи, поближе познакомиться и подружиться с ним. Именно поэтому, я молча кивнул головой на вопрос генерала о Белояре.

Генерал тоже прочувствовал ситуацию и, после моего кивка головой, решительно нажал красную кнопку у себя на столе.

Открылась дверь кабинета, улыбающийся и подтянутый Белояр в новенькой форме ВКС бодрым строевым шагом прошелся по красной ковровой дорожке и замер перед генеральским столом, став плечом к плечу со мной и Трезором

ххх

Все последующие дни нам с Белояром пришлось стоять на ушах — мы проходили военно-медицинское освидетельствование, сдавали анализы и тесты, бежали пятикилометровый кросс по пересеченной местности, всячески демонстрировали, что абсолютно здоровы и обладали большой физическую выносливость.

Врачи осматривали и обследовали нас так тщательно, что в иные минуты мне казалось, что у нас не хватит физических и моральных сил выдержать все эти мучения и издевательства.

Трезор проходил аналогичный медицинский осмотр и обследования.

Когда мы все трое встречались в коридоре по дороге домой, а временным домом мы считали ту комнатушку, куда заселила нас прекрасная фея с конопушками, то я видел своих друзей, едва поднимающих свои ноги. Вы можете себе только представить, как тяжело их поднимать после того, как тебя прокрутили на центрифуге с ускорением в семь "ж". Но, тем не менее, мы все же дожили до момента, когда грозный председатель медицинской комиссии, подводя итог осмотрам и обследованиям, сказал, что мы успешно прошли первый тур обследования и, в принципе, нас можно допустить к учебе в академии Военно-Космических Сил. После этих слов усатый дядя сделал многозначительную паузу и добавил, что нас пока еще рано допускать к полетам на летательных аппаратах в атмосфере планеты, так как нам требуется усиленное питание и физическое развитие.

Это заключение комиссии настолько поразило нас, что я уставился на Белояра, который смотрел на Трезора, а Трезор, как всегда поедал глазами меня, а затем мы все трое посмотрели на усатого дядю.

По всей вероятности, в наших глазах усатый дядя сумел прочитать один и тот же вопрос, то и отвечал он всем сразу. По его словам получалось, что все мы трое являемся яркими представителями сельского населения, обладаем хорошей физической закалкой, но несколько отстаем в физическом развитии, что оказывает непосредственное влияние на умственное развитие. Увидев мгновенно изменившееся выражение наших глаз, главный врач тут же поправился, сказав, что, произнося диагноз, он не имел в виду отставания в умственном развитии в целом, а только то, что мы несколько замедленно принимаем решения в критических ситуациях.

В этом разговоре меня поразило то, что усатый дядя постоянно переглядывался с Трезором, когда говорил о замедленной реакции. Получалось таким образом, что этот диагноз не относился к Трезору.

Затем наступила пора сдачи вступительных экзаменов.

Генерал, начальник академии был прав, когда упомянул, что все предметы по вступительным экзаменам были нам знакомы и что нам особенно не нужно напрягаться при подготовке к экзаменам. На полном автомате мы выстукивали на клавиатуре терминалов ответы на вопросы. Но вопросов было такое множество, что к концу дня руки отваливались от напряжения, а кончики пальцев болели от непрерывного перестука по клавишам клавиатуры.

Трезор сдавал экзамены, но его подготовка к ним и процесс сдачи тестов и экзаменов сильно отличалась от нашей системы, он не сидел и не стучал лапами по клавиатуре. Прочитав вопрос на экране монитора, он исчезал куда-то и возвращался обратно с бумажкой в пасти. Никому, не передавая этой бумажки, мы никогда не видели его экзаменаторов, он, подбежав к своему монитору, нажимал лапой одну из четырех больших кнопок, расположенных внизу на мониторе. Трезор категорически отказывался мне или Белояру объяснить суть этого экзаменационного процесса.

Сдавая экзамены по различным предметам и дисциплинам, медленно, но верно, мы приближались к завершению экзаменационной сессии и, наконец-то, наступил тот день, когда нам уже не требовалось больше рано подниматься на ноги и спешить в учебный класс к терминалам и мониторам.

В это утро все проблемы остались позади и нами никто больше не интересовался, мониторы не светились и на их экранах не было вопросов, на которые нужно было бы отвечать. Мы были полностью предоставлены самим себе и первое, что сделали — проспали до полудня, настолько чувствовали себя усталыми и изможденными.

Но вместе с чувством облегчения и появлением свободного утра внутри нас родилось ощущение странной пустоты, внезапно образовавшейся вокруг, когда спешить стало некуда, да и делать-то особо было нечего. Трезор половину утра бездумно провалялся на полу, то его уши стояли торчком, то временами взгляд его затуманивался и голова со стуком падала на лапы. Он тут же просыпал или от этого стука, или от соприкосновения головы с лапами, очумело задрав голову, оглядывался кругом. Через очень короткое время сцена вновь повторялась. И так раз за разом. Белояр похрапывал на постели. Он был большим любителем поспать и никогда не упускал такой возможности. А я маялся у окна, совершенно не желая будить и будоражить друзей, но в окно ничего нельзя было рассмотреть, кроме квадрата мокрого плаца и мрачного здания напротив.

Мы настолько обнаглели, что не пошли в столовую, чтобы перекусить.

Так мы впервые встретились и познакомились с бездельем, когда ждешь и надеешься, что все будет хорошо, что ты успешно сдал вступительные экзамены.

Но находиться в состоянии ожидания и бездельничать нам долго не пришлось.

Сразу же после обеда автоматически включились наши терминалы и бегущая строка на мониторе нас оповестила, что приемная комиссия, проанализировав результаты вступительных экзаменов и контрольных тестов, пришла к единому мнению о зачислении меня, Белояра и Трезора в академию.

Нас с Белояром зачислили на первый курс пилотов-навигаторов малотоннажных летательных аппаратов для полетов в воздушном и безвоздушном пространствах. Что касается Трезора, то он был зачислен на первый курс подготовки офицеров сил специального назначения ВКС. Моя собаченция, разумеется, не сдержала своей собачьей радости и, прочитав только первую строку объявлений о зачислении, стала с лаем и повизгованием набрасываться на меня с Белояром.

Простая сельская дворовая собака своим незаурядным умом поняла, что перед ней распахнулись широкие ворота в обеспеченное будущее, что она больше не будет искать себе на пропитание, а пойдет большой дорогой государственного военнослужащего.

Помимо этих сообщений на экранах мониторов появилась дополнительная информация, согласно которой всем нам предоставлялся пятидневный отпуск. Эти пять дней мы могли использовать по собственному усмотрению — могли остаться и провести время в академии или слетать домой к родителям, чтобы попрощаться с ними. Академия брала на себя расходы по оплате проезда или перелета домой и обратно.

Ровно через пять дней мы должны были приступить к учебным занятиям.

Но времени обсудить информацию у нас не было, да и особо побурлить нам не дали, так как на экранах мониторов замелькало новое сообщение о необходимости в настоящий момент явиться в актовый зал академии для принятия военной присяги, а также о том, чтобы мы подготовились переселению в жилой сектор.

После экзаменационной сессии мы сильно устали и нам было на все наплевать, но все же мы обратили внимание на то, что за ночь в наших одежных шкафчиках появились два полиэтиленовых пакета с синей военной формой. Был еще один пакет, но что в нем, мы так и не смогли разобрать. Сейчас экраны мониторов требовали, чтобы мы надели эту форму. Мы с Белояром в момент скинули гражданскую одежду и натянули брюки и мундир с серебряными позументами и аксельбантами и, оглядев себя в маленьком зеркале для бритья, висевшем в санузле, с громадным самоудовлетворением констатировали, что она пошита точно по нашим фигурам и отлично сидит на нас.

Довольно-таки долго мы с Белояром вертелись перед этим зеркалом, оно было слишком маленьким, чтобы полностью рассмотреть себя, и приходилось все рассматривать по частям. Довольствоваться приходилось малым, но и оно доставляло большое удовольствие. Я видел, как Белояр сиял, словно отлично начищенный тульский самовар, при этом постоянно одергивая и приглаживая руками незаметные складочки мундира.

Вдруг, что-то зацепило сердце, я на мгновение оторвался от зеркала и огляделся, мой Трезор забился в дальний угол и с тоской смотрел, как мы с Белояром развлекаемся с мундирами. Бедная дворняга была на грани потери сознания от зависти. У нас были мундиры, а ей было нечего натянуть на себя. Мое сердце просто забарабанило частой дробью от переживания за своего верного друга. Но тут я вспомнил о третьем и пока еще непонятном пакете. Через секунду пакет был в моих руках и я надорвал упаковку. Из пакета вылезла какая-то ременная сбруя. Перебирая эти ремни, я вдруг понял, что это такое. Эта ременная перевязь была портупеей и с радостным выражением лица развернулся к Трезору.

Он пока еще не понимал, что происходит, но в глазах зарождалась надежда.

Когда с некоторым трудом, Трезор еще не привык к таким деталям своей верхней одежды, мне удалось натянуть портупею на шерстяной покров моего друга, искра понимания сверкнула в его глазах и с этого момента моя дворняга превратилась в уважаемый собачий авторитет.

Белояр только руками развел, увидев Трезора в новом качестве.

 

Глава 5

Первый курс.

Церемония принесения воинской присяги началась выступлением Генерала, который с воодушевлением зачитал указ президента о зачислении нас курсантами первого курса факультета пилотов-навигаторов военно-космической академии.

Затем нам не менее торжественно зачитали распоряжение, подписанное главой правительства, о выделении средств на наше обучение, питание и обмундирование, а также дополнительное распоряжение о выделение средств на содержание и обучение боевого пса, по кличке Трезор. Не большое наше недоумение было вызвано тем, что стоимость обучения и содержания боевого пса Трезора, совершенно по не понятно каким причинам, обходилось государству на треть меньше стоимости нашего Белояром обучения. Недоумение вызвало то обстоятельство, что один Трезор по сумме денег, затрачиваемых государством на него, превосходил меня и Белояра в отдельности.

А мой пес, стоя в одном ряду с нами, внимательно выслушивал все, что говорили выступающие и, приподняв голову, обозревал присутствующих в актовом зале.

Затем нам вручили погоны курсантов академии, по ножевому кинжалу в черных лакированных ножнах-чехлах и специальные электронные часы. Эти часы были сложным агрегатом, они показывали точное, могли быть компасом для ориентации на местности, а также маячком, который функционировал на атомных батарейках и постоянно транслировал на спутник сигналы о нашем местонахождении. Примерно такое же устройства намертво прикрепили к портупее Трезора. Чуть не забыл упомянуть, шею Трезора защищал новый ошейник, выделанный из куска кожи буйвола, который невозможно было пробить или прокусить.

Когда закончились выступления начальства, то все находившиеся в актовым зале люди стали одновременно, хором, без каких-либо бумажек или других электронных шпаргалок, прижимая ладонь правой руки к сердцу, произносить слова воинской присяги. Мы с Белояром, преклонили колени у знамени академии, вместе с людьми произносили святые слова присяги. Я лично видел, как в глазах многих стояли слезы. Генерал, командир академии стоял, вытянувшись по стойке "смирно" во весь свой почти двухметровый рост и, приложив правую руку к сердцу, самозабвенно произносил слова воинской клятвы.

Когда были произнесены слова присяги, мы поцеловали знамя академии, поднялись с колен и вернулись в строй. Трезор ни на шаг не отходил от нас, по его глазам было видно, что и его захватила эта пафосная процедура принятия воинской присяги. Рядом с нашими подписями в книге присяги, он поставил отпечаток своей лапы.

В заключение церемонии мы с Белояром и Трезором прошли перед генералом и военным оркестром церемониальным маршем.

Может быть, со стороны это и выглядело несколько глуповато — проход двоих курсантов первокурсников и собаки перед одним генералом, небольшим оркестром и несколькими присутствующими преподавателями, но вся атмосфера мероприятия в целом потрясла наши души и надолго сохранилась в памяти.

После присяги мы прониклись чувством, что нас приняли в армейскую семью и мы стали ее полнокровными членами.

После церемонии и пока мы еще находились в строю Генерал лично прикрепил погоны на наши мундиры. Затем он крепко пожал наши с Белояром руки. Когда же Трезор протянул ему свою дрожащую от волнения лапу, то он не поленился нагнуться и, от всей души, пожать ее.

ххх

Выделенное нам помещение в жилом секторе впечатляло своими размерами, комфортом и удобствами. Язык не поворачивался, называть то, что мы увидели жилым помещением, так как он представлял собой целый комплекс из жилых, учебных и спортивных помещений, а также служебных залов, холлов и кабин.

Каждый из нас, я имел в виду себя и Белояра, стал обладателем собственной спальни с большой и совершенно не курсантской кроватью. Спальню легко можно было превратить в кабинет, так как в ней имелся широкий письменный стол терминалом всемирной сети с подключением к локальной сети академии, а также трехмерный визор со всеми научными, развлекательными и информационными программами. Между моей спальней и спальней Белояра располагался громадный холл, где можно было бы разместить до пятидесяти человек. К холлу была пристроена столовая с кухней, оборудованной по последнему писку моды и в которой имелось все необходимое оборудование, чтобы можно было готовить пищу самим курсантам — электрическая плита, большой холодильник, забитый до верхней полки продуктами. В столовой находился большой обеденный стол на двенадцать гостей. Чуть не забыл упомянуть, что на кухне был специальный комбайн, под названием кибер-повар, одним нажатием кнопки на котором, можно было моментально заказать и быстро получить готовое блюдо, не особо затрудняя себя готовкой или закупкой продуктов.

Из холла двери вели в классные комнаты, оборудованные по последнему слову учебной техники для обеспечения учебного процесса. Как мы понимали, что в основном занятия будут проводиться в режиме онлайн, когда на этих занятиях преподавателями выступали искусственные интеллекты или "Иры", как по-простому, называли их курсанты. В тому случае, когда лекцию читал живой преподаватель, то он мог переместиться в эту классную комнату из любого места в академии, минуя все пешие переходы и лестницы.

Из холла две дорожки вели в тренажерный зал и в двадцати пятиметровый бассейн с морской водой и солярием. Белояр у нас был помешан на плавании, он просто не мог жить без воду, поэтому был страшно рад, увидев этот прекрасный бассейн. Тренажерный зал был битком забит бегущими дорожками, велосипедами без колес, в нем можно было поиграть в мини футбол, волейбол и баскетбол.

Весь процесс переезд в этот жилой отсек у нас от силы занял одну минуту. Багажа не было ни у меня, ни у Белояра, да и Трезор весь багаж носил на себе. По всему было видно, что он теперь никогда не расстанется с портупеей.

Всего и делов-то было прибраться немного в старой комнате, где провели почти месяц, засунуть в утилизатор ненужную гражданскую одежду и, как были в темно-синей форме, так в ней и перешли на новое постоянное место жительства. Трезор остался полностью верен себе, он первым умчался осваивать наше новое жилье. Когда мы пришли в своей жилой сектор, Трезор валялся, весь в ременной перевязи, на широкой кровати в одной из спален. Белояр попытался согнать его с кровати и расположиться в этой спальне, но, увидев хамское выражение морды Трезора, молча развернулся и перешел в другую спальню.

Спальня с Трезором или, вернее, спальня, в которой расположился Трезор, разумеется, досталась мне.

Что касается обещанного отпуска до начала занятий в академии, то мы с Белояром не сговариваясь решили никуда не ездить и остаться в академии. Я был несколько удивлен решением Белояра, так как у него было много родственников и знакомых девушек, которые он, как часто говорил до этого, очень хотел бы проведать. Трезор спокойно отнесся к нашему решению, он и так не особенно рвался обратно в село, нынешняя жизнь, разворачивающая перед ним, пока ему очень нравилась.

Все пять дней мы много спали, много занимались спортом, много ели — Белояр оказался превосходным кулинаром и развернулся во всю, готовя такие вкусные вещи, что пальчики оближешь.

Была полная расслабуха, себе и друзьям на радость!

Пару раз заходил Генерал, осматривал наши помещения, но никаких замечаний не делал. Задал только один вопрос, почему не уехали домой, но ответ даже до конца не дослушал, а увлеченно возился с Трезором, поправляя его портупею.

ххх

Ревун боевой тревоги подал свой голос в пять часов тридцать минут утра. Вой ревуна сопровождался световыми вспышками и миганием, как это я однажды видел на сельской дискотеке.

Из-за воя и мигания света Трезор сильно перепугался и, завывая дурным голосом, упал с кровати, где всю ночь сладко посапывал под моим боком. Мы с Белояром так, как Трезор, не испугались, но находились в состоянии полного недоумения и, вскочив на ноги, посмотрели на настенные часы, которые показывали половину шестого утра.

Мягкое женское контральто, разнесшееся из динамиков, потребовало, чтобы мы быстро переоделись в спортивную одежду и через две минуты были бы готовы к кроссу на десятикилометровую дистанцию. Еще полностью не отошедшие от сна, но подчиняясь армейской дисциплине, мы быстро переоделись, натянув на тело трико и майку темно-зеленого цвета, а также беговые кроссовки на ноги. Я уже почти бежал к входным дверям в наш жилой сектор, где нос в нос столкнулся с уже переодетым Белояром, а Трезором, по-прежнему, валялся на полу и ему незачем было переодеваться, так как он и спал в своем портупее.

У самой двери мы замерли в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

Внезапно дверь распахнулась и с порывом слабого ветра внутрь помещения ворвался утренний холодок, от которого мы поежились, пожав плечами. В проему двери появилась фигура человека, который призывно помахал нам руками, приглашая присоединиться к нему. Приняв присягу и став военнослужащими, мы добровольно приняли на себя обязательство жить, учиться и служить согласно армейскому уставу. Если этот устав потребовал от нас каждое утро пробегать десять километров кросса, то мы обязаны были каждое утро пробегать эту дистанцию независимо от того, какая погода стоит во дворе.

Легкой трусцой мы потянулись вслед за человеком, которого ранее никогда не встречали. Первоначально это была действительно легкая трусца, которая постепенно перешла на бег с небольшим ускорением. Когда, уже тяжело дыша, мы достигли вершины первого пригорка, то при беге под уклон, когда ноги сами несли нас, немного передохнули. Глубоко вдыхая грудью чистый и свежий утренний воздух, я подумал, что не зря в течение трех лет бегал вокруг села, так как сумел физически и морально подготовить себя к таким испытаниям. Я видел, что Белояру, который бежал передо мной, не сладко пришлось даже на этом коротком участке дистанции. Он тяжело дышал и был весь мокрый от пота. Словно прочитав мои мысли человек, возглавлявший нашу тройку, заметно прибавил в скорости бега. Все мысли о моей, якобы, прекрасной физической подготовке моментально улетучились из головы, единственное, о чем я еще мог думать после этого — это держать темп и ритм бега, суметь приспособиться под манеру бега человека, бегущего впереди.

Но этот человек перестал нам казаться обыкновенным, земным существом. На наших глазах он превратился в неодушевленного человека-машину. Он громко и ровно дышал всей грудью, гулко вбивал ноги, обутые в беговые щиповки в землю и так стремительно переставлял их, что мы с Белояром уже не успевали и с трудом поспевали за ним. Мы жадно глотали воздух широко, которого так не хватало для дыхания. Белояр все же оказался первым, кто начал сдавать позиции, его сильно подвели жизнь сибарита и прекрасное питание в последние дни. Да, и к тому же он не бегал три года подряд вокруг нашего села.

Белояр вдруг засеменил ногами, зашелся гулким кашлем и совсем уж собрался повалиться на землю, когда человек-машина, словно почувствовав происходящее за его плечами, он ни за разу за все это время не оглянулся назад, замедлил бег и почти перешел на легкий шаг. Этот шаг продолжался столько времени, сколько его потребовалось, чтобы мой друг отдышался. Как только его дыхание пришло в относительный порядок человек-машина тут же переключился на массивную, железную поступь бега на длинные дистанции. Подобные переключения темпа бега продолжалось на всем протяжении кросса, пока мы вновь не возвратились к дверям нашего жилого сектора.

Добежав до финиша, человек-машина обернулся к нам и, вновь на прощание махнув рукой, скрылся в серой пелене начинающегося осеннего дождичка. За время бега, мы так и не сумели рассмотреть вблизи его лица.

Трезор пробежал вместе с нами эту десятикилометровую дистанцию. Вначале забега он все время путался под ногами, но, когда я его хорошенько шуганул, то побежал дистанцию в соответствии со своим собственным пониманием утреннего забега, то есть бежал себе в удовольствие, для него десять километров это не такая уже большая дистанция. На финиш Трезор пришел ничуть не запыхавшимся и готовым в любой момент повторить это десятикилометровый забег, ну, по крайней мере, еще раза два.

Майка и трико полетели в стирку, горячий душ смыл с тела усталость от бега. Натянув чистую рабочую робу курсанта, мы с Белояром направились в столовую, где на столе стоял уже разогретый завтрак — большая чашка кофе с молоком, овсяная каша, оладьи с красной икрой, тосты, масло, джем и большой фужер охлажденного апельсинового сока. Но не успели мы допить и первую чашку кофе, как коротко прозвенел звонок и распахнулись двери классной комнаты, приглашая на первое занятие в академии. Делать было нечего, пришлось отказаться от завтрака и поспешить в классную комнату, мы, по всей видимости, несколько задержались, принимая душ.

ххх

Молодая женщина в форме майора ВКС, преподаватель академии по истории, в течение двух учебных часов рассказывала об истории древности. Мы с увлечением слушали рассказ о зарождении человечества, появлении и формировании рас и народностей на нашей планете, смотрели иллюстрационные слайды и диапозитивы. Майор так интересно выстроила свою лекцию, что мы и не заметили, как пролетело время нашего первого занятия. Вторая пара занятий была посвящена рассказу и знакомству с первым летательным аппаратом в нашей жизни. Разговор пошел о мотоколяске с авиационным двигателем и пропеллером, очень простой в обращении и управлении.

Несмотря на то, что наш второй академический преподаватель оказался лысым полковником и занудой к тому же, который только и повторял:

— Молодые люди, не спешите, ради бога, сразу же разобраться во всех сложностях и тонкостях этой конструкции, у нас впереди достаточно много времени, чтобы досконально во всем этом разобраться.

Все бы и ничего, но когда он в двадцатый раз подряд повторил ее, то первым не выдержал Трезор, который встал и своим длинным носом демонстративно сбросил с преподавательского стола чертеж силовых агрегатов мотоколяски. Этот поступок пса настолько поразил нашего наставника, что он в волнении снял очки и так долго рассматривал собаку своими большими близорукими глазами, что даже до этой неумной собачины дошло, что она поступила некорректно. Не зная, как исправить возникшую проблему, Трезор вновь подошел к полковнику, встал на задние лапы и мокрым слюнявым языком вылизал его лицо. Это не стандартное решение проблемы, разрешило ситуацию, с этого момента полковник стал лучшим другом Трезора, а, следовательно, и нашим другом.

Вновь полетела бесконечная череда занятий, один преподаватель сменял другого. Но больше всего нам запомнилась армейская шагистика, когда в течение трех месяцев мы проводили на плацу по три часа каждый день. Небольшого росточка прапорщик учил нас правильно отдавать честь, ходить строевым шагом, военной выправке и осанке. Прапорщик был замечательным человек, который абсолютно не любил трепаться, но уж очень любил командовать. Нам с Белояром почти по пояс, он ястребом летал вокруг нас, одергивал, ощупывал, орал команды и заставлял их четко и беспрекословно выполнять. Когда мы с Белояром впервые появились на плацу, то выглядели парой умирающих лебедей, ноги в коленях полусогнуты, шинель топорщится, пилотка — где-то за ушами, не солдаты, а затычки для пивных бочек, как нас называл в то время наш строевой инструктор.

Через три месяца ушли мы с плаца более или менее военнослужащими, но еще бы полгода учебы на плацу, как говорил наш прапорщик, и стали бы настоящими людьми.

Особенно строевая подготовка не давалась Трезору, он никак, даже с помощью прапорщика не мог разобраться в своих четырех лапах. Но прапорщик запал на Трезора и души в нем не чаял, поэтому ему первому поставил "зачет", а нам назначил пересдачу на зимние каникулы.

Трезор регулярно питался вместе и бегал утренний кросс вместе с нами, постоянно присутствовал на лекциях и семинарах, но я не раз замечал, как очень часто его хвост в три шерстинки исчезал в за жилым сектором. По всей видимости, наш четвероногий друг обучался и на стороне.

За очень короткое время учебы эта подзаборная шавка нагуляла округлые бока, ее грудь и загривок налились мощной мускулатурой, шерстяной покров лоснился от чистоты и ухоженности, лапы стали сильными и мощными, а сам Трезор уже выглядел умным и интеллигентным псом. Но, как и у любого живого существа, у нашего Трезора была своя маленькая слабость, уж очень он любил подремать на моей постели. Когда меня не было, то он нагло раскидывался на всю длину и ширину кровати. При моем появлении, он немедленно с моей кровати перебирался на государственную собачью лежанку, в форме темно-синего матрасика с государственными вензелями по углам. Все мои попытки приучить его постоянно спать на матрасике, ну хотя бы по ночам, терпели постоянное фиаско, вероятно, по причине моего слабого характера и любви к этой собачине. Ночевку на этом матрасике, Трезор рассматривал, как лично нанесенную ему обиду. Ну, а разве можно долго сердится на лучшего друга?! Поэтому Трезор никогда не отказывал себе в удовольствии переспать со мной.

Что касается учебы в академии, то занятия бежали сплошной чередой, незаметно сменяя одно другим.

После утренней пробежки и завтрака шли теоретические занятия, послеобеденные часы посвящались практическим семинарам и занятиям, виртуальным тренировкам на стимуляторах. Все занятия были интересными и увлекательными. Мы просто не замечали, как летит время, отдавая теоретическим и практическим занятиям все свое время, даже в часы досуга повторяли и закрепляли пройденный материал.

Я навсегда запомнил свой первый полет на мотоколяске с авиационным двигателем и пропеллером, когда инструктор без предварительной подготовки усадил меня в мотоколяску и просто сказал "лети". Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы разобраться в паре десятков трамблеров и кнопок на приборной доске этого, так называемого, летательного аппарата. Свободно запустил двигатель и, дав ему прогреться, отпустил тормоза, начав разбег по взлетно-посадочной полосе. Разбег получился небольшим и, поднявшись на заданную высоту, я прошел три виртуальных створа и совершил посадку. У меня все получилось и получилось неплохо, по словам инструктора. До конца своих дней буду помнить этот полет и, хотя, поднимался на этом рыдване всего на три сотни метров над землей, в душе остались незабываемые впечатления.

Полет продолжался всего пять минут, но какими интересными и увлекательными оказались эти пять минут для моей жизни! Но главное заключалось в том, что в этом полете я все дела сам, конечно, в соответствии с полученными знаниями, но инструктор все эти пять минут простоял в стороне, наблюдая, но не вмешиваясь в мои действия.

И это упоение полетом, я даже не сразу осознал, что уже нахожусь в воздухе и сам пилотирую летательный аппарат. Должен честно признаться, что пропустил момент, когда мой самолетик оторвался от земли и завис в воздухе.

С каждым днем подобные задания становились все интереснее и одновременно сложнее. От этого, простейшего в управлении самолетика, мы перешли к все более сложным летательным конструкциям.

Белояр не отставал от меня в изучении и управлении летательными аппаратами. С первого занятия мы с ним негласно соревновались, кто лучше выучит или запомнит пройденный материал, кто лучше ответит на семинаре или подготовит курсовой проект. Разумеется, это соревнование носило открытый и честный характер, все время мы проводили друг с другом и не могли скрывать друг от друга свои домашние заготовки, поэтому мы так и никогда не выяснили, кто же из нас и по какому предмету сильнее другого. Белояр поднаторел в чтении навигационных карт, ориентировки на местности. Он мог моментально определить свое местонахождение не только в атмосферных полетах, но и в полетах в космосе — он классно считывал рисунок созвездий любого сектора. Я тоже неплохо разбирался в навигационных картах и неплохо ориентировался, но делал дольше по времени, чем требовалось Белояру.

Мы с абсолютной точностью знали, что, если принимать во внимание наши характер и способности, то я на шаг ближе к практическим делам, а Белояру была все же ближе теория. Мне требовалось мгновение, чтобы разобраться и, в случае необходимости, отремонтировать прибор, датчик или устройство. Но при этом мне не требовались какие-либо специальные условия или приспособления, сам не знаю почему, наверное, это было заложено в моей природе, мне хватало головы, рук, простой отвертки или лезвия перочинного ножа для ремонта.

Первый семестр пролетел, как один день, мы даже не заметили, как на смену теплой осени пришли первые зимние заморозки, а потом наступила настоящая зима.

Но, по-прежнему, продолжались каждодневные утренние кроссы по десять километров, независимо какой мороз стоял за стеклами окон.

Эти забеги закалили наши тела, укрепили и развили мускулы, мы раздались в плечах, возмужали и чуть-чуть повзрослели.

 

Глава 6

Хулиганство в воздухе

За успешную сдачу, на хорошо и отлично, зимней сессии, Генерал наградил меня, Белояра и Трезора тремя свободными, но, разумеется, не от утренней десятикилометровки, днями.

Заботясь об организации досуга курсантов, руководство академии предложило нам с Белояром в один из свободных дней съездить и ознакомиться с достопримечательностями городка, расположенного в нескольких километрах от академии. В этой связи оно даже предложило нам расписанный по минутам план мероприятий. Мы, особо не ломаясь, приняли предложение начальства, занять себя было нечем, и, получив по двести пятьдесят рублей на брата (огромная сумма по тем временам), отправились знакомиться с городком или, попроще выражаясь, отправились на поиски приключений.

Наше академическое начальство настолько расщедрилось, что для поездки в город нам предоставили старенький джип с большими армейскими звездами по бокам.

Стоял прекрасный январский денек, с прекрасным морозцем, пощипывающим щеки, и ярким, но холодным солнцем в голубой синеве неба.

Наш джип, дребезжа какими частями в двигатели, весело мчался по зимнику, обгоняя пассажирские автобусы или тяжело-груженные лесовозы, — это мы в поисках приключений спешили в город, чтобы поближе познакомится с его достопримечательностями, а может быть познакомиться с хорошими девчатами. Трезора особо не интересовали достопримечательности, но он, конечно, не рискнул бросить нас на произвол судьбы и, ломаясь словно девушка на выданье, в конце концов, все же решил не оставлять нас без своего присутствия и присоединился к нам.

Когда мы с Белояром садились в джип, то он, не мудрствуя лукаво, попытался занять почетное место на переднем сидение, рядом с Белояром, который был за рулем. Но я с позором изгнал его на заднее сидение машины. До глубины души оскорбленный моим безнравственным поведением Трезор, угрюмо расположившись сзади, тут же попытался устроить небольшой скандал. Он начал громко возмущаться и орать о том, что ему на заднем сиденье не хватало свежего воздуха, в категорической форме потребовав открыть заднее окошко в автомобиле. Чтобы не связываться с взбешенным псом мы выполнили его требование, опустив стекла с его стороны, и тут глубоко пожалели о своем глупом решении. Мороз за окнами был не очень большим, но на скорости движения кабина джипа моментально выстудилась и мы с Белояром начали замерзать. А Трезор, высунув свою бесшабашную голову на морозный ветер, густой шерстяной покров прекрасно сохранял его от любого обморожения, наслаждался быстрой ездой и прекрасной погодой, успевая облаивать при этом любого встретившегося пешехода или полицейского, стоящего на посту.

Он так увлекся этим занятием, что перестал обращать на нас с Белояром внимание, а мы потихонечку давали дуба, мечтая при первой возможности, пришибить эту противную дворнягу из-за ее невыносимого и склочного характера,

Но, как бы того не хотел Трезор, мы с Белояром не одубели до конца, путь до городка оказался коротким и скоро мы на полной скорости, спасая наши жизни от переохлаждения, влетели в городок.

Этот городок, как и все другие аналогичные городки, расположенные вдали от столицы, не имел особых достопримечательностей. Разве только, проспект Ленина, пересекавший город с запада на восток, с десяти и двадцати этажными зданиями по сторонам, да и пара — тройка ресторанов с музыкой и танцами. Они стояли под пунктом 3 в нашем расписании мероприятий, подготовленный нашим академическим начальством. Но мы приехали рано и рестораны были еще закрыты, а план, совершенно случайно, оказался на заднем сидение, извините, под задницей у нашего четвероного друга. А у него сегодня было плохое настроение, видите ли, мы чуть не забыли пригласить его с собой в поездку, вот он и елозил много этой самой пятой точкой на этом сиденье, превратив этот план в нечитаемое произведение.

В городке пока еще не было и делового центра с небоскребами, где всегда можно было бы встретиться с девчатами, делающими карьеру деловых женщин.

Но сегодня была суббота и народ уже валил на улицы в поисках, как и мы, развлечений и приключений. Но почему нам встречались одни мужики и парни, а представителей женского пола практически не было видно. Мелькнет одна — две, но уже под охраной, может быть, мужей или своих парней, которые были более злыми и агрессивными, чем скажем мужья, своих будущих половинок.

Делать в городке было особо нечего, да и было еще очень рано. Где-то выступал цирк-шапито, проехали мимо случайной афиши, но мы с Белояром туда особенно не спешили, своего зверинца хватало по горло.

Свой джип мы припарковали на платной стоянке у кафе, расположенного на центральной площади, и по центральному проспекту Ленина пошли знакомиться с достопримечательностями и горожанами городка.

Наши темно-синие шинели курсантов академии привлекала внимание многих людей, да и мы сами неплохо смотрелись на общем фоне городских жителей, пара красавцев с лихо заломленными шапками ушанками. Многие горожане косо посматривали нам вслед, но особо не прилипали и глупых вопросов не задавали, возможно, из-за того, что стеснялись нашего молодецкого вида, а, возможно, их просто отпугивал вид озверелого Трезора, который ни на шаг не отходил от нас, искоса, но строго поглядывая на окружающих.

Трезор впервые в жизни оказался в таком большом населенном пункте и несколько подрастерял обычно присущую ему наглость и хамство, но сумел сохранить внешний вид особо опасного пса. Поэтому люди и сторонились нас, опасаясь приближаться к этому грозному псу.

Постепенно привыкнув к этим взглядам и шушуканью за спиной, мы решили развлекаться на все сто.

Искать приключения начали с кафе мороженного, где заказали себе и Трезору большое количество порций мороженого со сладкой различной подливой и с увлечением занялись дегустацией. Следует признать, что мороженое оказалось очень вкусным и мы не прекращали дегустировать его, уплетая одно за другим заказанные порции. Многие люди в кафе даже прекратили наслаждаться своими порциями, когда увидели, как мы ожесточенно набросились и стали поедать мороженное. Посетители кафе, видимо, решили, что в академии мало кормят и стали перешептываться на эту тему. Трезор особо выделялся среди нас, видимо, мороженное ему очень понравилось и он просто сметал его со столов. Повторялась печальная картина обеда на транслайнере, когда Трезор, вежливо говоря, пообедал за соседа и справа и слева, спереди и сзади нас. Вот и в этом кафе к нам уже цела очередь выстроилась желающих подкормить мороженным несчастную собаку. Помня также о печальном конце переедания на борту транслайнера и последовавшую бессонную ночь в этой связи, я решил прикрыть это безобразие и, не давая возможности Трезору умереть от переохлаждения, мы вовремя покинули это кафе. Белояр отнесся с пониманием к моему решению, но захватил с собой десяток порций мороженного и теперь скармливал их Трезору.

Обедать было рано, да и мороженное сильно перебило аппетит, и мы решили отправиться еще куда-нибудь, где можно было бы встретить много девчонок. Мы все-таки были людьми неопытными в этом вопросе, вся наша жизнь промчалась в серой глухомани и за железобетонным забором академии, поэтому не знали где искать этих девчонок и какую сторону направлять свои ноги.

Так и шли по тротуарам городка, куда глаза глядят.

Еще издали увидели круглую арку с яркой надписью "Городской Парк".

Тут же, без приказа направляющего, строем развернулись в сторону этого парка, где, мы сердцем и душой чувствовали, было гораздо проще простого найти любое приключение и встретить девчонок. В парках, мы знали по рассказам, всегда было много аттракционов и пивных.

Ноги уже устали шагать по аллеям и тропинкам городского парка, да и результат был печальный — ни девчонок, ни приключений. Правда, было несколько человек, но для такого городка это количество было несущественным. Мы уже почти собрались покататься на мертвом колесе, чтобы с птичьего полета посмотреть на городок с его достопримечательностями и девчатами, как на глаза нам случайно попался небольшой аттракциончик с двумя старенькими самолетиками монопланами, начала позапрошлого века. Не сговариваясь, мы с Белояром тут же развернули свои берцы к аттракциону, к самолетикам. Трезор плелся где-то далеко позади.

Хозяин аттракциона запросил всего пятьдесят рублей с каждого и сказал, что за такие деньги мы можем летать себе на здоровье сколько душе угодно, хоть целый день.

Кабины самолетиков подошли нам по размеру, хотя коленки доставали до подбородков, но, отрегулировав ход педалей, можно стало сидеть в более или менее нормальном положении. На приборной доске было всего несколько кнопок и приборов. Движки машин оказались мощными и форсированными, мы уже летали на аналогичных аппаратах в стимуляторах во время занятий в классах, но пока еще не летали на аппаратах с такими мощными двигателями.

Быстро разобравшись с системой управления и жизнеобеспечения, включили зажигание и, немного прогрев движки, мы с Белояром с места пошли на взлет, рванув вверх под прямым углом. Каких-то несколько секунд набора высоты и вот уже нижняя кромка облаков осталась под нами. Внизу раскинулась панорама городка — со всеми его улицами, проспектами и людьми. Одна только улица, проспект Ленина, была застроена многоэтажными зданиями, а в сторону от проспекта уходили двух или трехэтажные дома, частный сектор, как это часто в таких городках называли эти кварталы.

Сделали пару горок, машины великолепно слушались двигателя и ручки управления. Минут двадцать мы неторопливо кружили над городком, но это быстро нам надоело. Стало моментально скучно. Не помню, кому из нас — мне или Белояру — пришло в голову — повоевать, немного поразмять свои косточки и съимитировать воздушный бой. Возможно, эта замечательная мысль пришла к нам обоим двоим одновременно. Ведь на самолетиках не было радиооборудования для переговоров во время полета.

И понеслась потеха!

С резкого полуразворота Белояр бьет по моему монопланчику длинной пулеметной очередью (хочу сказать, что все вооружение на самолетах было устаревшим, примерно, конца позапрошлого века). Чтобы он не завалил мою машину с первого выстрела и захода, делаю пару боевых разворотов и переворотов и чтобы выйти из-под обстрела, заваливаю машину на крыло, круто штопорнув к земле. С большим трудом, но успеваю выровнять самолетик практически у самой земли и снова набираю высоту. На высоте, переворачиваю машину вниз головой и на скорости залетаю в провал между домами вдоль проспекта Ленина. Едва не касаясь колпаком кабины контактных проводов городских электробусов, проношусь над прохожими, которые поднимают голову и от удивления раскрывают рты. Мне отчетливо видно, как все больше и больше людей появляются на улицах и пальцами показывают на мой самолетик. Могу только предположить, что рев двигателей, факт появления самолетика на столь низкой высоте привлекают внимание горожан, которые хотят собственными глазами взглянуть на сумасшедшего пилота. В этот момент Белояр предпринимает все возможное, чтобы выковырять мой самолетик из этого уличного провала, он атакует меня то с одной стороны, то с другой стороны проспекта. Но пока у него ничего не получилось. Внезапно я увидел, что высотное здание в двадцать этажей перекрывает мне дальнейший путь следования. На этой скорости я просто не могу сделать крутой вираж, чтобы вписаться в разворот перед зданием. Единственное, что мне оставалось, чтобы не врезаться в него — это перепрыгнуть здание. Большим напряжением сил буквально выдергиваю свою машину из уличного колодца, вертикально иду к небесам, а в верхней точки перевожу самолет в нормальное положение. В течение секундного подъема-пролета перед стеклянной стеной этого провинциального небоскреба я увидел, как люди, работавшие в кабинетах и через окна, наблюдавшие за моим полетом в провале проспекта Ленина, испуганно отшатывались от окон и отбегали в глубину зданий.

Белояр пулеметными и пушечными очередями встретил мое появление и предпринял все возможное и невозможное, чтобы я не смог удержать высоты, тем самым, получив превосходство в воздухе, и чтобы не мог атаковать его самолетик из верхней полусферы.

Встретив мощную огневую завесу и понимая, что из-за этого мне не удастся удержаться на высоте, я решил немного схитрить и притвориться, что пушечная очередь Белояра все-таки повредила двигатель моего самолета. Мой самолет начал беспорядочное кувыркание-падение с высоты в четыре тысячи метров. Имитация падения оказалось настолько правдоподобной, что Белояр купился на нее и решил, что мой самолетик получил настоящее повреждение, а я, по каким-то причинам, не могу покинуть пилотскую кабину. Он, просто на просто, перепугался за меня, своего друга и товарища, и стал сближаться с моим самолетиком, чтобы, заглянув в кабину, выяснить, что же со мной произошло и почему я не могу выбраться из кабины. Когда самолет Белояра снизился на одну высоту со мной, я резким толчком вперед ручки управления прервал свое беспорядочное падение и дал полную тягу двигателю, чтобы набрать высоту. Оказавшись на высоте, я развернулся и атаковал с задней верхней полусферы самолетик своего друга и, плотно сев ему на хвост, не оставил ему ни одного шанса на победу.

В течение последующих двадцати минут Белояр, как ни старался, так и не смог вырваться из моих тисков и, в конце концов, вынужден был признать поражение.

Вероятно, многие осудят меня за обман и скажут, что я поступил нечестно, обманул простодушного ведомого. Но не следует забывать и того факта, что на войне нет друзей и товарищей, в боях побеждает сильнейший. Белояр в течение первого полчаса имел преимущество в высоте, но не сумел сбить меня. Он не смог выковырять мой самолетик из уличного провала. А мне все же удалось, хоть и хитростью, но прорваться на высоту и добить его самолетик.

Окончательная победа в этом, казалось бы, потешном воздушном бою осталась за мной.

Когда мы устали и решили вернуть самолеты на аттракцион в городской парк, то перед самой посадкой, увидели, что все улицы и проспекты городка запружены горожанами c головами, задранными к верху. Все они наблюдали за нашим воздушным боем, как мы деремся с Белояром.

Уже заходя на посадку, мы подумали, а почему бы нам, не повеселить горожан еще разик в этот субботний день.

Каскад фигур высшего пилотажа стал настоящим апофеозом праздника!

Наши самолеты восьмерили над городком, пикировали с высоты небес почти до самой земли и вновь резко взмывали к облакам, — бочка следовала за петлей Нестерова, "кобра" сменяла иммельман.

Когда мы приземлились и встречавшие нас девушки по очереди поцеловали нас, то нам было очень хорошо и радостно на душе. Белояр громко, от всего сердца смеялся, стараясь обнять за талию сразу несколько девчат. Но, когда мы увидели грустную и потускневшую морду Трезора, прятавшего от нас глаза честного пса, то внутреннее обеспокоенность затронула наши сердца.

Все стало на свои места и эта внутренняя обеспокоенность, приобретшая форму патруля местного гарнизона во главе с офицером, потребовала предъявить увольнительные и другие документы, то в этот момент до нас окончательно дошло, что сделали что-то не так, что-то не очень хорошее.

Дежурный офицер городского гарнизона обвинил нас в мелком воздушном хулиганстве, что повлекло за собой нарушение общественного порядка и спокойствия в городке, отправив всех нас троих куковать на местную гарнизонную гауптвахту.

Я понимаю и согласен, что мы с Белояром, возможно, и нарушили общественное спокойствие городка, но причем тут Трезор, за что его бросили вместе с нами в эту гарнизонную темницу.

Он же находился на земле и не поднимался, чтобы нахулиганить, на самолетиках в воздух! Но вердикт был не справедлив, но жесток и Трезор весь этот вечер провел вместе со мной и Белояром на деревянной лавке в помещении, лишенных окон и свежего воздуха.

Наш Генерал не предоставил нам возможности много времени поотдыхать на гарнизонной гауптвахте. Переговорив по телефону с полковником, начальником гарнизона городка, и наобещав ему с три короба, что мы, мол, до конца срока обучения в академии, не вылезем с гауптвахты базы, он под усиленным конвоем автоматчиков перевез нас в академию и отправил под домашний бессрочный арест.

Домашний арест мы отбывали в своем жилом секторе, два дня с пали, плавали в бассейне и наш кухонный комбайн чуть не поломался, было много заказов на экзотические блюда. С большим трудом, из-за ареста у нас отобрали все острые предметы, включая перочинный ножик швейцарского производства, и ремонтировать комбайн, было практически не чем. Генерал пожалел, а то умерли бы от голода, и случайно в одно из своих посещений арестованных оставил маленький гвоздик, который я заточил и использовал в качестве отвертки. Наиболее пострадавшим лицом, в результате этого домашнего ареста, из нас троих вновь оказался ни в чем не виновный Трезор, — он оказался на гарнизонной гауптвахте и под домашним арестом из-за нашего плохого поведения. В течение дня нас и его не выпускали на прогулки, к которым он уже успел привыкнуть и страдал без них. Поэтому ему пришлось усиленно питаться, это был он, кто поломал комбайн по приготовлению пищи, и в результате прибавил в весе еще полтора килограмма. Я уж начал думать, что мой пес перестал поправляться и достиг верхней планки, но оказался совершенно не прав в этом щепетильном вопросе. Нам же с Белояром ходить особо было некуда, и утренний кросс, не смотря на домашний арест и наши робкие просьбы, не прекращался и каждое божье утро, как пробегали десять километров, так и продолжали бегать при домашним аресте. Но кросс успешно боролся с излишками нашего веса, а Трезор ленился пробегать все дистанцию, вот вновь и разжирел.

До самого выпуска из академии, неизвестно по какой причине, Генерал категорически запрещал нам посещать этот городок.

Несколько лет спустя до нас дошли слухи о том, как жители городка пересказывали друг другу сказки о двух лихих авиаторах — асах, которые однажды в субботний день случайно объявились в этом городке и устроили воздушный праздник горожанам, продемонстрировав воздушный бой и великолепный пилотаж на ультрасовременных истребителях.

И, будто бы, как говорилось в одной из народных сказок, правительство страны наградило орденами этих асов за устроенный праздник. Все было очень похоже на правду, но, к сожалению, орденов нам не дали.

ххх

После этого случая и до окончания учебного года ничего интересного с нами не происходило, — учеба и утренние кроссы продолжались без перерыва на погоду и времена года.

Когда сдавали летнюю экзаменационную сессию за первый курс, в памяти остались кое-какие отдельные детали этой сессии. Разумеется, все зачеты и экзамены нами были сданы на хорошо и отлично, а Трезор — только на отлично. О чем, в достаточно корректной форме, нас проинформировал Генерал, случайно заскочивший к нам на ужин, а после ужина просидевший за чашкой чая с Трезором до самого сигнала отбоя. Я же получил две четверки, а Белояр — только одну, да и то из-за одного преподавателя "Ира", с которым не сошелся мнением по одному вопросу, а "Ир" оказался чрезвычайно злопамятным и отомстил Белояру, поставив ему по своей дисциплине "трояк". Пришлось нам вдвоем поговорить с ним, а "трояк" был заменен "четверкой".

Генерал в течение недели пытался выяснить, почему у Белояра была вначале "тройка", а потом эта цифра внезапно изменилась на другую цифру. С нами он сразу отказался говорить на эту тему и обратился за разъяснением к преподавателю "Иру". Когда и тот не смог внятно объяснить этот случай, Генерал анонимно создал целую бригаду электронщиков, которые исследовали всю локальную сеть академии, провели тысячу тестов цепей и соединений сети, но так и не смогли найти ответа на этот вопрос. В конце концов, Генерал не выдержал и пришел к нам за ответом. Я показал ему гвоздик, перезаточенный в отвертку, и продемонстрировал ловкость своих рук, а также умственные возможности головы. Генерал долго смотрел на меня, а потом попросил дать честное слово, что я больше никогда не буду делать этого и оставлю локальную сеть академии в покое. Мне не хотелось, но Генерала мы очень уважали, и я пообещал ему больше никогда не вмешиваться в функционирование деятельности электронных преподавателей академии.

Лето мы провели в учебном военном лагере, расположенном в глухой тайге, где пришлось здорово помучаться от укусов мошки и гнуса — не помогала ни одна современная аэрозоль для борьбы с таежной мошкарой.

В лагере мы осваивали полеты на учебных летательных аппаратах, типа авиеток, применяя на практике полученные в академии теоретические знания. Работать и летать было очень интересно, мы по тысячу раз собирали и разбирали до последнего винтика эти авиетки и другие летательные аппараты. В основном нам приходилось общаться и находиться под строгим наблюдением электронных преподавателей, но иногда встречались с живыми людьми, в основном с инженерами и техниками, которые обслуживали авиатехнику и научную аппаратуру учебного лагеря. Один вечер мы даже провели у ночного костра, разговаривая с этими людьми. Много интересного и забавного мы слышали о выпивках, а однажды перед отбоем нам даже предложили распить вместе с ними некой "горючей жидкости", которая отдавала запахами различных масел и керосина. Эту "горючку" получали из денатурата, выделявшегося для технических целей — на протирку и очистку деталей двигателей. Денатурат прогоняли через сложную систему простых и электронных фильтров и получали "чистейшей слезы", как говорили наши знакомые техники, лекарство. Нам предложили громадную дозу этого лекарства — целый граненый стакан, такого сосуда мы в жизни ранее не видели, но остались живыми. Голова на следующий день раскалывалась от боли и нам не хотелось вообще просыпаться и открывать глаза. Но в течение этого дня меня с Белояром не укусила ни одна мошка, хотя простым глазом было видно, как рой мошки устремился к нам, когда утром мы вышли из палатки, в которой обычно ночевали. Как только мы с Белояром сделали первый выдох, как рой, намертво и со скрипом затормозив, замер на месте, а отдельные представители роя попадали на землю. От запаха, хлынувшего из наших ртов, они падали в обморок. Замерший было на месте рой мошки, немного поколебался в нерешительности, а затем стремительно развернулся и полетел в другую сторону, видимо, обнаружив еще одну жертву не с таким отвратительным ароматом изо рта.

Это приключение напоминало нам, что в природе еще сохранились великие тайны, недоступные человеческому разуму. Иначе, почему же тогда мошка отказалась закусить мной с Белояром тем утром?!

Что касается Трезора, то мошка принципиально не замечала и не приближалась к нему ближе, чем на десять метров. Время летней практики в лагере стала для него порой большой свободы и таежной охоты. Часто вместо того, чтобы бежать с нами утренний кросс, он, не таясь от других глаз, улепетывал без задних ног в тайгу и не возвращался до поздней ночи, а иногда пропадал там по несколько дней.

Однажды он исчез в тайге на целых три дня, электронный преподавательский состав проявил серьезную обеспокоенность по этому поводу. Только устойчивый прием сигнал с укрепленного на четвероногом друге маячка, который сообщал, что наш герой жив, помешал им поднять общую тревогу и начать поиски Трезора в тайге. Мы же с Белояром сохраняли абсолютно спокойствие, так как были прекрасно осведомлены, что Трезор мотал в тайгу не для того, чтобы отрабатывать курс "выживания в тяжелых условиях тайги одиночного бойца сил специального назначения Военно-Космических Сил", как думали и полагали наши не живые преподаватели. Чтобы не потерять своего искателя приключений, на его ошейник и портупею помимо датчика-маячка повесили минивидеокамеру. Каждый вечер с того времени мы с Белояром с громадным интересом наблюдали, как Трезор крутит любовь с молоденькой волчицей, которой от силы было три-четыре месяца. Эту волчицу Трезор спас от охотников — контрабандистов в первый же день нашего появления в учебном лагере, три дня он ее прятал в подсобном помещении нашей палатки, пока пьяные охотники пытались разыскать свою волчицу. Этот хитрющий ловелас, обведший вокруг пальца контрабандистов, хотел поступить с нами, как с лохами из провинции, но не на тех нарвался. Мы собственными глазами видели, сколько продуктов этот шельмец перетаскал своей возлюбленной в эту подсобку. На завтрак, обед и ужин нам оставался только один зеленый чай в пакетиках, видимо, волчица не очень любила зеленый чай, да и пара черствых плюшек.

Но, следуя девизу "друг нашего друга, наш друг", мы терпеливо сносили исчезновения нашего мохнатого друга и полуголодное существование.

Не смотря на все приятности и благости лагерной жизни, мы с нетерпением ожидали приказ командования о возвращении на базу, в родные пенаты.

По возвращению в академию, из бумажки, приклеенной на дверь нашего жилого сектора, мы узнали о присвоении нам первых воинских званий — я стал гранд-сенржантом, Белояр стал штаб-сержантом, а Трезору присвоили чин капрала собачьих сил специального назначения.

Должен откровенно признаться, что нас очень удивила эта свободная, не армейская манера передача важной информации и вначале подумали, что эта какая-либо очередная шутка курсантов старших курсов, которые решили посмеяться над более молодыми по году обучения ребятами. Но, когда в спальнях на прикроватных тумбочках обнаружили соответствующие знаки различия, то поняли, что это достоверная информация. Трезор первым нацепил капральскую звездочку на свой ошейник и тут же стал приставать к Белояру, требуя от него принести воду и помыть пол в нашем секторе, так как Белояр не успел еще нацепит свои звездочки штаб-сержанта и пока еще пребывал в рядовых.

Жилой сектор встретил наше возвращение из летнего лагеря привычным уютом и комфортом холостяцкого жилья. За время нашего отсутствия ничего не изменилось, все оставалось по-прежнему. Тихо играла классическая музыка, Белояр страшно любил Моцарта и Шопена. Музыкальные файлы наших терминалов всемирной сети содержали практически все произведения этих великих композиторов. Трезор быстренько сбегал на кухню, где соорудил себе бутерброд из трех этажей и свернулся калачиком перед громадным экраном визора, чтобы посмотреть очередную мыльную оперу.

Я же набрал по внутренней сети номер телефона Генерала, чтобы доложиться о возвращении в пенаты, но телефон не отвечал, нашего командира не оказалось на месте.

Мы чувствовали себя расслаблено и хорошо, все же мы вернулись домой. Незаметно для всех академия стала нашим родным кровом.

Ревун боевой тревоги разбудил нас утром следующего дня ровно в пять часов тридцать минут.

Начался новый учебный год.

ххх

Осень незаметно перешла в зиму и также незаметно пришла весна, а мы, по-прежнему, оставались только втроем — Белояр, я и Трезор. Иногда к нам присоединялся Генерал.

Основную массу преподавательского состава академии составляли электронные преподаватели и инструкторы — "Иры". Этим Ирам можно было задавать любой вопрос и получить ответ на вопросы, касающиеся не только преподаваемых ими дисциплин. Если Иры не знали ответа на конкретный вопрос, они просили время на то, чтобы отыскать нужный ответ и, проштудировав электронную библиотеку академии или соответствующие источники всемирной сети, обязательно давали ответ на поставленный вопрос. Нам же не хватало именно человеческого общения, общения с простыми людьми. Часто к нам в гости приходил Генерал, который годился нам в отцы и который беседовал с нами на различные темы о жизни за железобетонным академическим забором. Эти генеральские беседы за чаем не приносили нам чувство единения с народом, а наоборот подчеркивали нашу оторванность от этого народа. Мы хотели чаще выходить за пределы академии, чтобы встречаться с нашими с ровесниками и девушками, в частности.

Вечерами часто вспоминали нашу односельчанку Нинку с конопушками и устраиваемые этой девчонкой "выяснения отношений" между нами.

Нинка, если судить по обмену письмами, стала забывать нас. Новые качество жизни, новые встречи и друзья занимали все ее свободное время, из которого было трудно урвать минуту, чтобы написать пару ничего не значащих писем. Да, и мы сами были не правы, написав в ответ всего одно письмо сразу же после сдачи вступительных экзаменов в академию. Да, и как простой девчонке поступать в ситуации, когда переписываться приходится одновременно с двумя бывшими ухажерами. В ответном письме Нинки чувствовалась растерянность и нерешительность, она просто не знала что писать двум антиподам в этой связи. Таким вот образом и заглохла наша переписка с односельчанкой Нинкой.

Валентин Валентинович писал ежемесячно и регулярно. Не ожидая наших ответов на свои письма, он присылал многостраничные отчеты о жизни села и своей работе в школе. Время от времени мы с Белояром садились за стол и вдвоем сочиняли ответное письмо. Но сами понимаете, написать письмо — это дело не простое, но писать письмо своему учителю — было особенно трудно. Задумываясь, как сформулировать ответ на письмо учителя и друга, мы подумывали о том, как бы было хорошо, если Трезора можно было обучить общедоступной грамоте, тогда всей нашей перепиской с друзьями и односельчанами заведовал бы он. Он с большим интересом и неподдельным вниманием выслушивал вслух зачитываемое мной или Белояром письмо Валентин Валентиновича. Если в этот момент наблюдать за Трезором, то было абсолютно ясно, что содержание письма, эти новости о переменах в жизни села имели громадное значение для этого пса. За все время учебы в академии Трезор не пропустил ни единой возможности узнать последние новости из села. Он сидел, слушал и кивал головой, когда мы зачитывали ему очередное письма учителя по физике нашей сельской школы. Иногда возникало ощущение, что переписка ведется между Валентин Валентиновичем и Трезором, а мы с Белояром выступаем в роли писарей со стороны Трезора.

А у него появилась устойчивая привычка в конце каждого месяца самолично забегать на армейскую почту за письмами от Валентин Валентиновича.

Но вернемся к разговору о главном, об нашей полной оторванности от мира и от людей. Пару раз мы просили Генерала предоставить нам отпуск или отпустить на вольные хлеба — посмотреть мир вокруг нас и показать себя этому миру.

Но получали категорически генеральский отказ.

В каждом случае свой отказ Генерал шутливо мотивировал тем, что у него в академии не хватит рядового или офицерского состава на организацию и проведение крупномасштабной армейской операции по безопасному выгулу на воле боевого пса и двух шалопаев курсантов. Он давился от смеха и говорил, что он лично не виноват в том, что этим оболтусам в перерывах между занятий нечем заняться, кроме как изыскивать приключения на свою "пятую точку" с далеко идущими последствиями. Вот, Генерал и ждет, когда эти курсанты со своей собакой повзрослеют, примутся за ум, станут благопристойными военнослужащими и, тогда они будут вольны идти на все четыре стороны, не нанося ущерба своей стране, окружающим их гражданам и самим себе, разумеется.

Получив очередной, но не заслуженный, по нашему собственному мнению, конечно, отказ, мы заметили, что в глубине души Генерал колеблется и не принимал окончательного решения в отношении нашей просьбы. Наш командир симпатизировал нам, зорко следил за учебой и не давал спуска своему любимцу Трезору за промахи и недочеты. Он любил "случайно" забежать к нам вечерком, попить чайку, потрепаться о футболе или просто посидеть посмотреть вместе с Трезором очередную мыльную оперу по визору. Иногда оставался ночевать, благо свободного места для ночевки у нас хватало. Ночи, когда Генерал ночевал у нас, я проводил один, а Трезор неизменно покидал меня.

Иногда мы бывали настолько заняты, что у нас не хватало времени перемолвиться словечком с ним — это обычно происходило накануне трудного экзамена или зачета, но он, стараясь не мешать своими разговорами, все равно кантовался у нас до позднего времени и тихо уходил по-английски — не попрощавшись.

Следует к этому сказать, что Генерал был настоящим чистоплюем, не смотря на то, что наши помещения постоянно убирались различными электронными средствами, он всегда залезал в какой-либо темный уголок и пальцами на ощупь проверял нет ли там грязи или пыли. Если таковая обнаруживалась, то укоризненно смотрел на нас и по-отечески, но грозно покачивал седой головой. Что мы делали после этого нагоняя с Трезором, вы представить себе не можете — таскали за хвост, раскачивали за лапы и с размаху швыряли эту откормленную тушу на кровать и даже пинали мягкими кроссовками.

Потому, что именно эта зараза очень любила подобрать и спрятать по уголкам нашего жилого сектора различные предметы, которые Генерал принимал за грязь. Однажды, не выдержав новой клептоманской выходки нашего четвероногого друга, мы назначили его ответственным за чистоту нашего жилого сектора и вывесили соответствующую информацию об этом назначении на всех дверях сектора.

В очередное посещение Генерал обратил внимание на информацию, прочитал, удовлетворенно кивнул головой и погрозил Трезору пальчиком. Он, наверняка, знал о клептомании нашего друга.

Глава7

Производственная практика.

Как только был сдан последний зачет летней сессии третьего года обучения, нас вызвали к Генералу. В кабинете он, не произнося ни одного слова, протянул нам два приказа, им уже подписанные. Первый приказ был о присвоении нам с Белояром досрочных званий "мичман флота Военно-Космических Сил", а второй — о нашей практике с секретным специальным заданием.

Согласно содержанию второго приказа практику нам предстояло проходить на сторожевом эсминце ВКС "Галактика", несущим вахту по охране границ солнечной системы в секторе планеты Юпитер.

Увидев, что мы прочитали приказы, Генерал с добродушной улыбкой на губах добавил, что экипаж на эсминце будет достаточно велик, чтобы мы смогли найти живых людей для общения. Правда, тут же добавил Генерал, эта практика станет тяжелым испытанием из-за специфики задачи, которую командор эсминца "Галактика" Алан Сандерс поставит перед нами. После этих слов наш командир всем видом показал, что аудиенция закончена и мы может быть свободными, но мы не спешили покидать генеральский кабинет. Генерал сразу понял, что мы хотим узнать и поспешил сообщить нам, что Трезору тоже присвоили звание младшего офицера, но практику он будет проходить отдельно от нас.

На этом аудиенция была завершена и мы покинули кабинет Генерала.

Прежде чем начать рассказ о прохождении практики на эсминце "Галактике" хотелось бы несколько слов сказать о сторожевых эсминцах и их экипажах. На втором курсе нам прочитали несколько лекций о солнечной системе, о возможной инопланетной жизни и о необходимости в этой связи нести постоянную сторожевую вахту на границах солнечной системы. Были разработаны модели и на их базе были созданы специальный класс космических кораблей — сторожевые эсминцы. Эти космические корабли несли охрану границ солнечной системы, но из-за специфики своего использования и конструктивных особенностей эти эсминцы не могли совершать посадки на поверхность планет. Они были вынуждены находиться в космическом пространстве и нести постоянную вахту сменными экипажами. Эти корабли имели мощные силовые установки, могли развивать скорость чуть ниже скорости света, правда, на краткие расстояния, имели сильное вооружение, но не имели броневой защиты от лучевого поражения.

Эта специфика их конструкции и вооружения во многом складывалась из тех целей и задач, которые ставились перед этими космическими эсминцами-сторожевиками, которые заключались в том, чтобы, как можно раньше обнаружить инопланетного противника, пересекающего границы солнечной системы, и сообщить о нем командованию ВКС. Затем вступить с обнаруженным противником в боевое соприкосновение с целью выяснить, каковы средства вооружения и защиты, как можно поразить систему жизнеобеспечения экипажа. Выяснив все эти факты и, передав их своему командованию, командир сторожевого эсминца получает свободу действия. Другими словами, ценою жизни экипажа командир эсминца обязан попытаться получить информацию о противнике и, только получив ее и передав ее командованию, он может заняться спасением корабля и экипажа. Поэтому эти космические корабли не имели тяжелой броневой защиты, так им нужна была большая скорость, чтобы оторваться от противника. Раз куснув его, они должны бежать с поля боя, как можно быстрее, чтобы передать свой опыт боевого контакта с инопланетным врагом другим кораблям и капитанам флота ВКС.

Но ко времени нашего появления на свет божий и до настоящего момента, солнечная система пока еще не подвергалась вражескому нападению. А наши дальние разведчики и исследовательские суда уже не раз пересекали границы солнечной системы и уходили в дальний космос, чтобы время от времени возвращаться с ценнейшей информацией о других мирах.

Я не являюсь большим специалистом в области космических исследований, поэтому не очень бы хотел говорить и дальше по этому вопросу. Но всем хорошо известна предусмотрительность государств двух планет Земли и Венеры, которые серьезно отнеслись к проблеме возможного инопланетного вторжения. Совместным решением правительств были созданы Военно-Космические Силы с единым командованием и космическая академия, которая стала основным поставщиком офицерских кадров для ВКС.

После многолетних дебатов правительства Земли и Венеры приняли соответствующие законы о финансировании ВКС и академии, о строительстве интернациональных космических баз и так далее. Первоначально финансирование велось с большим трудом и громадными задержками, так как в большинстве своем люди не понимали необходимости осуществления подобных затрат. По мнению многих, деньги уходили на ветер, а инопланетного противника в глаза никто не видел и не слышал.

В короткое время был создан весьма эффективный пограничный флот ВКС, который осуществлял охрану границ солнечной системы.

На свет появился линейный космический флот ВКС, способный сдержать первый натиск и нанести серьезное поражение любому противнику, пытающемуся пересечь границы нашей солнечной системы.

ххх

На третий день после получения приказа, мы с Белояром стояли по стойке "смирно" и рапортовали командору Алану Сандерсу, капитану эсминца "Галактика" о своем прибытии для прохождения практики.

Огромное расстояние от центра до самой границы солнечной системы мы преодолели всего за три дня и прибыли на борт сторожевика за столь короткое время во многом благодаря, отлаженной работе армейским транспортникам и малым шестеренкам хозяйственной службы ВКС.

Командору Алану Сандерсу было тридцать лет, четыре из которых он командовал сторожевым эсминцем пограничного флота ВКС. По окончанию космической академии лейтенантом, он пошел служить в пограничный флот ВКС и с того времени, большую часть своей флотской жизни проводил в космосе, далеко от цивилизованных планет, очень редко спускаясь и только в случаях необходимости на их поверхности. Сандерс был еще не женат и не имел детей, но был широко известен и имел громадный авторитет среди рядового и старшинского состава пограничного флота ВКС. Многие молодые ребята стремились служить под его командованием потому, что он считался удачливым офицером и заботился о своем экипаже. Высшее командование ВКС также с уважением относилось к Сандерсу и всячески отличало его, к тридцати годам он уже носил звание "командор флота". Многие полагали, что в ближайшее время он станет вице-адмиралом флота, командующим пограничной флотилии сторожевых эсминцев.

Командор, не смотря на то, что в основном находился в космосе, много занимался спортом и сохранил юношескую сухощавость и стройность, он был чуть выше среднего роста и по-американски огненно рыжим парнем, по-своему, обаятельным, но малоразговорчивым человеком. Его рыжие волосы беспорядочными космами покрывали голову, а щеки моментально покрывались ярким румянцем при любой высказанной в его присутствии скабрезности, кожа лица и рук отличалась белым оттенком, что было присуще ярко рыжих индивидуумам. Ну, а шевелюра на его голове, думаю, что не стоит повторяться о ее ярко выраженной спектральной окраске, но к тому же она абсолютно и категорически отвергала такой инструмент для приведения ее в порядок, как расческу. Она росла сразу по всем направлениям и как ей вздумается.

Всю свою сознательную и несознательную жизнь, начиная с младенческого возраста, командор Сандерс боролся со своей шевелюрой не на жизнь, на смерть. Но так и не сумел добиться от нее столь желанного — аккуратного аристократического английского пробора с левой стороны головы.

Когда он все же признал свое поражение в этой многолетней борьбе, то с курсантских времен и каждую неделю он стал наголо сбривать непослушные огненно-рыжие вихры с железной пунктуальностью американских и ирландских предков. После этого целых три дня Алан чувствовал себя полноценным человеком, но на четвертый день, когда первые рыжие колоски горделиво всходили на территории, ранее ими позорно покинутой под нажимом остро заточенного лезвия парикмахерской бритвы.

Когда мы объявились в каюте командора Алана Сандерса, то он не обратил на нас особого внимания. Продолжал смотреть в зеркало, рассматривая новые поросли волос на голове. И глубоко размышлял сбривать или не сбривать свою удивительно прекрасную, но своеобразную, по своей упертости и наглости, рыжую шевелюру.

Отложив на время дилемму в сторону, он с детской улыбкой и непосредственностью поприветствовал нас. Внимательно выслушав наш рапорт о прибытии на практику, он попытался вспомнить, кто и зачем прислал к нему на эсминец этих двух желторотых птенцов из космической академии. И как часто это происходит, в голове его было невозможно отыскать требуемую информацию, так как шевелюра занимала все его мысли. И тогда молодой командор флота поступил таким образом, как обычно в подобных случаях поступали целые поколения старших чинов флота, все проблемы он решил переложить на плечи младшего по званию офицера.

Не повышая голоса, по внутренней связи командор Сандерс вызвал в свою каюту своего старшего помощника и приказал разобраться с молодыми мичманами.

Старший помощник командора был старым и прожженным служакой — таких людей зачастую называют "космическими волками", ему не потребовалось и минуты, чтобы вспомнить поступившую из штаба информацию в этой связи и мгновенно разобрался в сути вопроса. Вчера он в одной из секретных телеграмм, доставленной из главного штаба флота ВКС, он прочитал о двух мичманах третьего курса космической академии, которых направили на борт "Галактики" для прохождения производственной практики. По опыту своей долгой службы этот старый космический волк знал ценность любой информации из вышестоящих инстанций для продолжения служебной карьеры — первым получил, первым узнал, первым использовал. Поэтому старший помощник командора эсминца каждый божий день с утра корпел с каждой поступившей бумажкой, читая и запоминая нужную или ненужную информацию поступившую сверху.

Здесь хотелось бы немного уточнить следующий факт, каждый божий день на эсминец поступало большое количество бумажных и электронных приказов и распоряжений, то на третий день переписки с вышестоящими штабами эсминец "Галактика" мог бы превратиться в космический архив, на десятый день потерять полную боеспособность. Поэтому вся бумажная макулатура уничтожалась на третий день с момента поступления, а компьютерные терминалы, чтобы не перегрузиться электронной почтой, стирали поступающую информацию на второй день с момента ее получения. Многие капитаны, чтобы не перегрузить себя перепиской со штабами и оставить немного времени на отработку с экипажами профессиональных навыков, выделяли специальных людей, обычно это были заместители или первые помощники, заниматься штабной перепиской.

Когда память напомнила старшему помощнику о телеграмме о молодых практикантах, то он вспомнил и то, что в ней его удивило два интересных факта. Первый, практиканты были в высоких флотских чинах, а обычно на практику присылали рядовых, максимум сержантов, и, второе, там что-то говорилось об истребителях. Но на сторожевых эсминцах никаких истребителей никогда не было и не должно было быть, их конструкция не позволяла им быть авиаматкой. Прочитав еще раз телеграмму, он решил не валять дурака и подождать развития событий, время покажет, что имелось в виду в этой телеграмме. Поэтому, не совершая лишних телодвижений и не говоря лишних слов, выполняя приказ командора, он поставил нас на довольствие и предложил два варианта размещения — разместиться по отдельности в одноместных офицерских каютах или вдвоем, но в шикарной адмиральской каюте, которой до настоящего время никто и никогда не пользовался. Адмиралов на борту эсминца "Галактика" пока еще не было.

Мы, разумеется, остановились на втором варианте.

По безразличному выражению лица старшего помощника можно было легко прочитать, что его нисколько не удивил наш выбор, так как мы с Белояром, по его глубокому убеждению, являлись представителями именно той категории молодых академических барчуков, которые опустились до самой низшей сексуальной распущенности — спать вдвоем в одной кровати. Старшему помощнику было невдомек, что адмиральская каюта, помимо большой адмиральской кровати, имела и большой раскладной диван. Когда готовились к практике, мы залезли в терминал всемирной сети и разыскали информации об эсминце, практически вся информация о нем была засекречена, но об адмиральской каюте рассказа был на половину страницы электронного текста. Вот из рассказа мы и почерпнули информацию о кровати и раскладной диване. И мне с Белояром в адмиральской каюте было куда вольготней, чем в закутке малогабаритной офицерской каюты, где нормальному человеку, ноги было некуда протянуть.

Выполнив приказ командора и, разместив молодых мичманов в адмиральской каюте, старший помощник, словно опытное привидение одного из старых лондонских замков, растворился в сумраке слабо освещенных коридоров эсминца.

Оставшись одни в большой, ярко освещенной адмиральской каюте, мы переоделись в робы темно-синего цвета и стали искать, чем бы перекусить. В результате тщательного обследования внутреннего обустройства адмиральской каюты и прилегающей небольшой кухоньки, мы пришли к неутешительному выводу, адмиралы не питаются земной пищей, а обходятся горячительными напитками, причем в неограниченном количестве. Мы так и не смогли обнаружить что-либо съестного, а обнаружили несколько баров и мини-баров, доверху забитых бутылками с жидкостями различных цветов. Оно и понятно, адмирал есть высший по старшинству офицер на флоте и ему не пристало употреблять простые земными продукты, как это делают нормальные и приземленные люди, любящие гамбургеры или сэндвичи. Этим людям, божественного происхождения, пристало вкушать только амброзию во всех ее проявлениях.

Выбрав наугад бутылку из адмиральского бара и распив ее из горлышка, мы с Белояром были чрезвычайно удивлены обстоятельством, как быстро это одно из проявлений божественной амброзии подействовало на наши головы — неизвестно откуда появилась и потребовала выхода молодецкая бравада и храбрость — любое море нам стало по колено. Исходя из этой бравады и желания поесть чего-нибудь, я лично отдал приказ Белояру, позвонить в кают-компанию и заказать ужин на двоих в адмиральскую каюту. Было очень похоже на то, что выпитые виски подействовали и на Белояра, так как он тут же бросился исполнять мое распоряжение. К тому же голод не тетка, а Белояр был простым землянином и не чуждался земных продуктов. На третий или четвертый гудок в аппарате внутренней связи кают-компании кто-то ответил и он начал многословно и в подробностях объяснять, какие блюда пожелал опробовать его "адмирал", не преминув упомянуть и о том, сказалась, видимо, кулинарная одаренность моего друга, до какой степени следует прожаривать мясные блюда.

Чтобы не мучатся от голода, я решил принять душ. В душе, к моему глубокому удивлению, была в наличии горячая и холодная вода. Минут десять пробарахтался в плотных струях великолепного адмиральского душа, которые смыли дорожную грязь и отлично промассажировали тело, это было истинным наслаждением, я чувствовал себя на седьмом небе.

Духовно и телесно очистив себя, на ходу высвистывая популярную мелодию о девушке по имени Катюша, я вышел из душа в столовую каюты, где бросилось в глаза странное поведение Белояра. Этот парень, мой напарник пока я отсутствовал в ванной комнате успел сойти с ума. Как только я перешагнул порог, он вытянулся по команде "смирно" и, пожирая меня глазами, молодецки отрапортовал о том, что приказание выполнено и ужин подан на стол. Затем Белояр, словно актер на сцене, грациозно ступил в сторону и перед моими глазами возник обеденный стол, сервированный на две персоны.

Чего только на этом столе не было!

В два ряда он был заставлен многочисленными салатами, холодными и горячими закусками, мясными и рыбными блюдам, — одних только супниц, пышущих ароматнейшим паром, было четыре. На этом же столе я увидел пару бутылок коньяка "Хеннесси", которого сегодня на Земле днем с огнем не сыщешь!

В углу столовой неподвижно замер матрос-вестовой, который боялся поднять на меня глаза и с мертвенно-бледным лицом следил за каждым моим движением. Было очень заметно, каких усилий ему стоило подойти и пододвинуть стул, когда я усаживался стол.

Небрежно кивнув Белояру на соседний стул, который он спешно занял, я взглянул на вестового и глазами показал на бутылку коньяка "Хеннеси". Дрожащими от волнения руками он разлил коньяк и мы с Белояром чокнулись за успешно начатую производственную практику.

ххх

На следующее утро, мыс Белояром ожидали разноса за нашу вчерашнюю шутку. Отчетливо понимая, что вчерашний "алкогольный бунт" просто так не сойдет нам с рук, но не знали, как действовать дальше в этой непонятной ситуации. В конце концов, решили плыть и дальше по течению и посмотреть, как будут в дальнейшем развиваться вчерашние события. Эту ночь я провел, разумеется, на адмиральской широкой кровати, А Белояру пришлось спать на диване. Но время шло, кругом было тихо и ничего не происходило. Мы уж маяться начали от безделья и не информированности.

Когда вчерашний вестовой осторожно приоткрыл дверь в каюту, мы оба даже духом воспрянули, и громким шепотом спросил, когда пожелаем позавтракать, добавив при этом, что все готово и разогрето.

Перешагнув порог адмиральской спальни, мы прошли в столовую и наши ноги приросли к палубе! За обеденным столом, сервированным уже на три персоны, сидел командор эсминца Алан Сандерс и, попивая свежевыжатый из старого пакета апельсиновый сок, спокойно попыхивал гигантской гаванской сигарой, легкомысленно помахивая мыском ноги.

— Наступил час расплаты! — Вихрем пролетело в наших головах.

— Привет, мичманята! — Вполголоса поприветствовал нас командор, не вынимая сигары изо рта. — Ну, как вам спалось после вчерашней бутылки из адмиральского бара? Вас стоило бы отругать или даже наказать за вчерашнее нахальство и пьянство на борту эсминца, но, честно говоря, делать этого мне совершенно неохота. Я понимаю, какими вы были голодными. Но академическим цыплятам выпивать на пустой желудок такое количество алкоголя, даже превосходный "Хеннеси", вам бы не стоило. Вот, если бы вы оказались бы выпускниками академии с лейтенантскими звездами на плечах, то вас бы серьезно наказали и вы надолго заполнили бы вчерашнюю пьянку! — Здесь он сделал смысловую паузу и продолжил. — Чего стоите, садитесь, может быть, и мне чего-нибудь нальете. Говорили, что в этой каюте имеется выпивка на любой вкус. — Он выжидательно посмотрел Белояру в глаза и, тот, словно сомнамбула под магией командорского взгляда, легким скользящим шагом направился к главному адмиральскому бару, не глядя достал из бара трехгранную бутылку и ровно на два пальца наполнил бокал жидкостью желтовато-красного цвета. Приняв бокал от Белояра, Алан Сандерс прервал свой отеческий монолог, чтобы сделать маленький глоток. То, как он профессионально проделал этот глоток подтверждало наше предварительное мнение о том, что командор Сандерс был большим знатоком напитка с громадным опытом его потребления.

Присоединившись за стол к командору, мы стали соскребать овсянку с тарелки, намазали гусиным паштетом сэндвичевый хлеб, проглотили французский рогалик с вишневым вареньем и стали ожидать продолжения головомойки от командора. Пить виски с утра, как это только что проделал Сандерс, мы не могли, совесть и неопытность не позволяли, поэтому ограничились кофе со сливками. Сандерс же, по-прежнему, медленно попыхивал сигарой и искоса посматривал на нас, делая маленькие глоточки из бокала. Разумеется, он не притронулся ни к одному из блюд на столе. А нам было видно, что с каждым глотком божественной амброзии под названием виски "Тэтчер" поднималось и улучшалось настроение капитана "Галактики".

В глубине души мы радовались каждому глотку командора, чувствуя, как с ростом алкоголя в организме Алана Сандерса упрощается ситуация. Нас не будут наказывать за вчерашнюю гулянку, ограничатся устным выговором. Чтобы раньше времени не выдать своего облегчения, мы всеми силами старались сохранить на лицах тупое выражение безысходности и безнадежности.

— Ну, ребятки-цыплятки, повезло вам, уже сегодня на борт доставят истребители, а завтра можете лететь по своим делам куда хотите или куда глаза глядят. — Чуть-чуть заплетающимся языком вновь обратился к нам капитан эсминца "Галактика". — Командующий ВКС за своей личной подписью вчера прислал мне телеграмму — приказ о вашей практике на эсминце и работе с истребителями. В телеграмме особо подчеркивалось, чтобы мы обращались с вами, как с офицерами экипажа корабля. Правда, мне не совсем непонятно, что он под этим имел в виду? Ну, какие, к дьяволу, вы офицеры, если являетесь курсантами третьего курса академии и в жизни ничего не видели. — В этот момент голос командора полностью отрезвел, исчезла пьяная меланхоличность, перед нами находился старый космический волк, капитан эсминца, готовый к решительным действиям в любую минуту. — Ну да, ладно, со всем этим разберемся в свое время, а мне, мичманята, нужно поспешить командирский мостик, как я уже говорил, ожидается прибытие фрейтера с вашими истребителями и нужно проследить за его швартовкой к нашему борту. — И уже поднимаясь со стула, спросил, почему-то обращаясь к Белояру. — А что такого секретного в ваших истребителях, что мы не должны никого, кроме вас двоих, к ним допускать? И кого, вы мне скажите, можно к ним допускать, когда на миллионы миль вокруг ни одной живой души. Но приказ, знаете, есть приказ, поэтому я принял решение, ребята, этот отсек с адмиральский каютой перенести поближе к двигательному отсеку эсминца, где сейчас идет монтаж причального пирса для ваших истребителей. Как только монтаж закончится и все будет в полном ажуре, то вас двоих и эти истребители никто не увидит и не коснется, Ну и вам придется пожить несколько вдали от экипажа. Но это продлится недолго, практика быстро кончится и сможете вернуться в академию, продолжить учебу. По ее окончанию, наверняка станете адмиралами и тогда эти каюты будут предоставляться вам по праву. А пока потерпите вдали от людей, занимайтесь вашими самолетами и овцы будут целы и волки сыты. Ну, пока ребята-адмиралы!

Уже будучи на пороге, командор Алан Сандерс остановился и вернулся к столу. Из планшетки, без толку болтавшейся на его боку, достал два больших и пухленьких пакета и шлепнул их на стол перед нашими носами.

ххх

Отсек с адмиральской каютой специальной рукой-манипулятором в несколько минут был перенесен к двигательному отсеку эсминца и там наглухо приварен к нему.

Адмиральская каюта отдалилась еще на большее расстояние от экипаж эсминца. Когда осуществлялся перенос отсека, то мне вспомнились слова Генерала, упомянувшего, что во время практики мы будем общаться с членами экипажа эсминца "Галактика".

Сейчас это казалось генеральской шуткой, совершенно не остроумной, разумеется.

В адмиральской каюте, после всех перетрубаций, осталось всего две двери, обе массивные и металлические. Правда, одна из них, ведущая от нас в командный отсек, была наглухо задраена приказу капитана эсминца. Ее можно было открыть только из командного отсека и только по личному распоряжению командора Алана Сандерса. Два раза в день этим переходом пользовался наш вестовой, спешащий, чтобы приготовить нам завтрак или ужин, или доставлявший продукты в наши рефрижераторы, но иногда заходил командор Сандерс, интересовавшийся нашими делами.

Вторая дверь вела в некое подобие самолетного ангара, где располагались летательные аппараты, которые назывались истребителями-перехватчиками. Было достаточно повернуть ручку этой двери и ты мог пройти в воздушный тамбур, откуда, надев скафандры и откачав воздух из тамбура, можно было перейти в ангар с истребителями. Ангар представлял собой широкую площадку между двумя отсеками, где пристыкованные к специальному мостику-переходу, висели две конструкции, внешне похожие не на привычные формы летательных аппаратов, а на два русских оладья. Эти конструкции висели в самом непосредственном провале космической бездны, соединенные с эсминцем замысловатым стыковочным узлом. Нет, эти конструкции не болтались из стороны в сторону, словно лохмотья тряпок, а были намертво прикреплены этим узлом к эсминцу.

В ангаре царили постоянный космический вакуум и невесомость.

Чтобы от тамбура через мостик перейти к истребителям, требовалось надеть тяжелый скафандр со свинцовыми подошвами, чтобы во время перехода не улететь в космос из-за невесомости. В этом космическом одеянии мы с Белояром, чем-то напоминая средневековых рыцарей, превращались в малоподвижных людей. Требовалось от десяти минут и больше, чтобы от воздушного тамбура добраться до истребителей. Не знаю, как Белояр, я никогда не спрашивал его по этому поводу, но меня страшно раздражала процедура прохождения через воздушный тамбур к истребителям. Да и работать в этих скафандрах было очень тяжело, пилотские кабины были все же небольшими по площади, переодеться нельзя, развернуться трудно. Хочется самому заменить тот или иной блок, датчик, но не можешь, пальцы руки в скафандре становятся совершенно негибкими и неуправляемыми. Вот приходится на все сто использовать электронику или искусственные разумы — Иры.

Перед уходом командор Сандерс оставил по пакеты с техническим описанием и руководством по управлению этими машинами. Из сопроводительного письма к содержимому этих пакетов следовало, что в течение практики мы должны изучить техническое устройство, системы жизнеобеспечения, органы управления, вооружения и научиться пилотированию этих истребителей. Практика может быть зачтена, если мы сумеем вернуться в академию на этих машинах-блинах.

Честно говоря, мы очень удивились такому заданию.

Ну, понимаете, мы просто не могли себе представить, что такой мощный истребитель отдан в наше полное распоряжение, научись и делай с ним, что хочешь, что его можно сделать любимым детищем, да об этом мечтает любой курсант космической академии!

Еще раз полистав страницы технического описания истребителя, я отложил манускрипт в сторону, натянул скафандр и направился к воздушному тамбуру.

Пройдя необходимые процедуры в тамбуре вышел на площадку и замер, до глубины души пораженный красотой двух конструкций, совершенно не похожих на небесных птиц. Конструкции больше напоминали оладьи на сковороде — почти круглый фюзеляж с крыльями, плотно прижатыми к нему, крылья больше выдвигались из пазов во время полетов в атмосфере планет и полностью уходили в фюзеляж при полетах в космосе. Колпак кабины пилота чуть-чуть возвышался над фюзеляжем. Впереди были два небольших отверстия для забора воздуха для окисления топлива в камерах сгорания двигателя, а сзади были расположены два мощных ионно-отражательных сопла.

Не удержавшись от искушения, я подошел к одной из машин и коснулся темного пятна на боку кабины пилота. Верхняя полусфера колпака кабины бесшумно скользнула вверх и ушла в бок, открыв внутреннее пространство и оборудование кабины пилота. Мне не раз уже приходилось сидеть и работать в таких вот пилотских кабинах, в аналогах которой я налетал несколько десятков часов.

Удобно расположившись на пилотском сиденье, ладонью небрежно хлопнул по большой зеленой кнопке-выпуклости справа от себя, верхняя полусфера колпака кабины опустилась, герметически закрепившись в пазах. В тот же момент кабина заполнилась воздухом, отбросив за спину шлем скафандра, я вдохнул и чуть не захлебнулся свежим воздухом, который заполнил легкие, и стал наблюдать, как на доске приборов один за другим зажигались индикаторы, светодиоды. Слева под рукой откинулась дюралевая крышечка, под которой лежал странный шлем, своей формой сильно напоминающий шлемофон авиатора начала позапрошлого века. Совершенно естественно я примерил этот шлем на свою голову, он плотно охватил ее. Шлем был изготовлен из мягкого, прорезиненного материала. Как только он оказался на голове, на приборной доске загорелся зеленым сигнал, замерцала надпись с просьбой нажать кнопку, расположенную под надписью.

Большим пальцем правой руки нажал на кнопку, в шлеме раздался мягкий щелчок и возник приятный баритон мужского голоса:

— Здравствуйте, позвольте представиться. Я — искусственный разум этого истребителя-перехватчика и меня зовут Иррек. Если вы решили стать пилотом этого летательного аппарата, то прошу немного подождать, так как мне нужно время, чтобы настроить на ваши личные характеристики датчики и сенсоры контур-шлема, который одновременно является центром управления и электронно-вычислительным центром этой машины. На осуществление процедуры настройки мне потребуются десять секунд. Если вы действительно желаете стать пилотом этой машины, то положите ладонь вашей правой руки на мигающий экран монитора в центре доски приборов и подержите ее на экране пока не завершится процесс отсчета времени. Итак, начинаем отсчет: раз… два… три…

В центре приборной располагался еще один маленький экран, по которому в хаотическом беспорядке метались цветовые диагонали, вертикали, кривые и зигзаги и которые, переплетаясь, образовывали сплошную и беспорядочную путаницу световых полос.

Как только отсчет завершился, движение цветовых полос на экране приобрело относительный порядок, а на экране загорелась надпись:

— Настройка успешно завершена, пилот! Поздравляем! Теперь вы имеете свободный доступ к органам управления контуром-шлемом и к органам управления Х45. — Радостно сообщил Иррек

В памяти всплыл один случай, который произошел в академии. Большинство преподавателей космической академии были не людьми — живыми существами, а искусственными разумами (Ирами), электронными созданиями. На первом курсе один из Иров не поладил с Белояром и поставил ему тройку, хотя этот предмет мой друг знал на отлично. Пришлось в конфликт вмешаться мне, чтобы он не разгорелся и не достиг бы ушей начальства академии. И выяснилось, что весь сыр-бор разгорелся практически не из ничего, произошла простоя человеческая несовместимость характеров. Электронный Ир невзлюбил Белояра и поставил ему тройку, чтобы этим действием обидеть своего ученика, который был живым существом. Мне пришлось изменить кое-какие цепочки, добавить новые платы в электронную схему-структуру этого Ира во время своего вмешательства, что совершенно неожиданно привело к тому, что эти электронные существа научились общаться между собой мысленно — телепатически. Более того, их новая электронная схема мышления предполагала, что искусству мысленного разговора можно было научить и людей.

Когда Генерал узнал об этом, слухи о конфликте все же достигли его ушей, то схватился за голову и сказал мне, чтобы я больше не касался Иров и их электронных схем.

Так вот, к чему эта долгая и нудная подготовка, да все очень просто — голос Иррека очень походил на голос Ира, электронно-вычислительного центра этого истребителя Х45. К тому же, я уловил слабую телепатическую мысль-нить, протянувшуюся от него ко мне.

Иррек ловко ушел от ответа на мой мысленный запрос, сделав вид, что не понял этого телепатического запроса. Тогда словами я попросил его ознакомить меня с кабиной пилота Х45. В течение последующих нескольких часов, Иррек в общих словах рассказывал об основных узлах и агрегатах истребителя, его несущих конструкций, органах жизнеобеспечения, силовых установках, демонстрировал графики, таблицы.

Помимо начальных узкотехнических сведений, я также получил широкую информацию о боевом применении Х45. В нашу современность, по словам лектора, отходят в прошлое войска и армии, построенные на массовом использовании авиации, флота и пехотных подразделений. Опыт прошедших столетий показал малую эффективность применения таких крупных армад, которые способны вызвать крупные жертв среди гражданского населения и мало эффективны в достижении стратегического результата. Современные Вооруженные силы взяли за основу тактику специальных подразделений — когда профессионализм и мастерство всесторонне подготовленного воина кует победу. Поэтому всем курсантам академии по окончанию третьего курса вручается личное оружие — истребитель. После первого общего знакомства с истребителем, курсант должен досконально изучить врученное ему оружие, узнать его особенности, научиться на высоком профессиональном уровне пользоваться им. Все системы и органы управления истребителем подгоняются под особенности курсанта таким образом, что иногда происходит слияние машины-оружия и человека, они становятся единым и неразрывным целым.

В заключение своей первой лекции Иррек указал, где находится электронный диск с материалом для ввода в подсознание, который производится под гипнозом. На мой мысленной вопрос, кто будет гипнотизером, введет этот материал в мое подсознание. Иррек тут же ответил, что мог бы и сам осуществить этот процесс. Это электронное существо приняло мой телепатический вопрос и ответило на него словами, но это уже не играло никакой роли. Теперь на сто процентов я был уверен, что наш новый инструктор Иррек был именно тем преподавателем, который имел человеческие чувства.

Ознакомительная лекция Иррека оказалась столь интересной и захватывающей, что пять часов пребывания в пилотской кабине блина пролетели незаметно для нас обоих. Когда прозвучали последние слова лекции, я снял контур-шлем и вновь опустил шлем скафандра на плечи, готовясь к переходу в адмиральскую каюту.

ххх

Белояр не отставал от меня и все это время провел в кабине своего блина, мы с ним встретились на площадке перед воздушным тамбуром.

На очень короткое время задержавшись на этой площадке, чтобы еще раз полюбоваться окружающей нас бездной звезд и галактик. Мы были еще молоды и не так много раз бывали в космосе. Но мы успели даже и за это столь короткое время привыкнуть к этой чернильно-черной бездне вакуума, которая нас не страшила и не пугала, а влекла и затягивала в свои бескрайние объятия. Нам так хотелось принять и приблизиться к этим великолепным пятнышкам света, где на планетах, вращающихся вокруг светил, возможно, обитает чужой разум. Мы очень надеялись, что, когда окажемся на этих планетах, то встретим дружеских и понимающий прием.

Прежде чем войти в тамбур, каждый из нас обернулся и еще раз взглянул на эти свои необыкновенные истребители, наше личное оружие. За столь короткое время Х45 нам очень понравились и мы успели всей душой полюбить их.

Белояр стал первым, кто нарушил великолепие этого молчания и созерцания космоса, он хмыкнул что-то неразборчивое и перешагнул порог тамбура, я сразу же последовал за ним.

Уже без скафандров мы ввалились в столовую нашей адмиральской каюты, где вестовой накрывал стол для ужина.

Автоматически поглощая блюда за блюдом, мы не обращая ни малейшего внимания на то, что нам подают, все еще находясь под впечатлением услышанной лекции и первого знакомства с нашим оружием. В атмосферах планет Х45 развивал скорость в 4–5 маха, а скорость в безвоздушном пространстве превышала скорость света. На нем были два различных типа двигателя — один для полетов в воздушном пространстве планет, а второй — для перелетов между планет на скорости свыше световой. Все управление истребителем производилось пилотом через посредство контур-шлем или непосредственно Ирреком. В первом случае, пилот через контур-шлем силой мысли воздействовал на сенсоры, органы и системы управления. Без специальных наработок и навыков управлять такой машиной было очень трудно, ведь до появления этих блинов все летательные аппараты, на которых мы тренировались или летали, имели педали и ручки управления, штурвалы или, по крайней мере, джойстики. А в нашем новом истребителе по его управлению работала одна голова пилота, о руках и ногах следовало забыть.

За ужином нам так и не удалось поговорить между собой и немного расслабиться, голова была под завязку забита техническим описанием, взаимодействием агрегатов и силовых установок, электронных завязок и цепей. Вспомнив о диске с материалами, я вернулся к тамбуру и разыскал его во внутреннем кармашке. Ухмыльнулся, вспомнив обещание Иррека загипнотизировать меня, чтобы под гипнозом перенести весь материал с диска в мое подсознание. На всякий случай, вставил диск в воспроизводитель в нашей спальне.

Так, не сказав друг другу и слова, мы бездыханными трупами свалились по спальным местам — Белояру в этот раз досталась адмиральская кровать, а мне — адмиральский диван.

Проснулись ни свет, ни заря, да и какая тут заря в черноте космоса?

Да и сон получился странным, то ли мы спали, то ли не спали, а снились мне странные вещи и кошмары. Быстро позавтракали, натянули скафандры и до ужина просидели в кабинах своих истребителей. Итак, продолжалось день за днем, мы оба не замечали, как пролетела первая и вторая неделя и нашего тесного общения с Ирреком.

 

Глава 7

Истребитель — наше оружие.

В конце первого месяца практики мы подготовились и сдали зачеты по пройденному материалу — системы и агрегаты, органы управления и жизнеобеспечения Х45. Зачеты принимал, разумеется, наш электронный инструктор Иррек, который из добродушного инструктора превратился в придирчивого экзаменатора. Он находил и задавал нам такие каверзные вопросы, что в большинстве случаев мы не знали ответов на эти вопросы, но Иррек не отставал до тех пор, пока мы сами или при его помощи не находили требуемых ответов. После сорока восьми часов экзаменационного террора, Иррек неожиданно заявил, что мы с Белояром успешно сдали все зачеты. А Иррек снова сменил лицо, превратившись в застенчивого профессора-лектора, который смущался своих знаний и полюбил повторять к месту и не к месту:

— Неужели, ребятушки, я сумел вас всему этому научить? Какой громадный объем материала, мало кто мог бы усвоить его, а вы знаете ответы на все мои вопросы!

После сдачи зачетов мы решили отметить наши успехи — постриглись под "под горшок", побрились, изъяли из адмиральского бара бутылку хорошего староиспанского красного вина и уселись за стол немного расслабиться.

В самый ответственный момент с сильным грохотом распахнулась стальная дверь перехода на эсминец "Галактика", которым мы не пользовались целый месяц, и на пороге возникла фигура застенчивого американца, рыжеволосого командора Алана Сандерса. Он неторопливо прошелся по адмиральской каюте, с неизменной гаванской сигарой во рту, и по-хозяйски расположился на стуле Белояра, мы поднялись на ноги, чтобы приветствовать командора, и строго посмотрел на моего друга. Магическая сила его глаз была столь велика, что Белояр, ни произнося ни слова, но и ничего не переспрашивая, встал и направился к адмиральскому бару. Достал бутылку и чистый бокал, на два пальца наполнив его желтовато-красной жидкостью, оглянулся на командора и, заметив новый оттенок в его взгляде, достал второй бокал и наполнил его ледяным апельсиновым соком. Это дружеское угощение командор Сандерс воспринял, как должное. Чтобы добиться ритмического чередования вдоха ароматно-приятного табачного смрада с глотком напитка желтовато-красного цвета, Алан Сандерс долго перемежал выдох черного табачного облака с глотком из бокала. За все время пребывания в адмиральской каюте командор ни единым пальцем не притронулся к расставленным на столе в архитектурном порядке блюдам и к своему бокалу с апельсиновым соком. Отсидев положенные протоколом тридцать минут и допив бокал с любимым напитком, уже собравшись покинуть нас Сандерс взглянул на Белояра и, взяв в руки бокал с апельсиновым соком, одним махом опрокинул его в глотку.

ххх

После зачетов Иррек полностью изменился, он перестал быть добродушным инструктором и превратился в садиста, изматывающего наши нервы. Он уже не давал нам новых знаний, а требовал, чтобы все, что он хотел, мы преподносили бы ему на блюдечке с голубой каемочкой.

К нашему несчастью Иррек оказался отличным артистом, он настолько хорошо вживался в создаваемые им героев и так художественно разыгрывал роли, что в иные моменты хотелось схватить и придушить этого мерзавца своими руками. Вместо того, чтобы помогать нам усваивать материал, мы трепались по широкому кругу вопросов, а затем он задавал вопросы, ответы на которые мы могли искать по два-три дня. Я в глаза не видел этого поганца, ведь он существовал только в виртуальном мире, но мы постоянно слышали его дьявольски искусительный голосок. Особенно это виртуальный супермен любил позанудствовать, действуя на наши нервы на наши нервы своими научными познаниями. Вот и сегодня он все говорит и говорит о том, как должен работать двигатель истребителя, не давая мне возможности вставить и слово. Я уж дырку и проелозил на сиденье, громко зевал и ухал, а он все говорил и говорил, не прерываясь при этом ни на секунду.

Три минуты назад я нажал на кнопку зажигания запуска двигателя, но, вместо легкого шума работающего двигателя, в контур-шлеме слышался монотонный голос зануды Иррека, который начал пересказывать главу из технического описания о роли зажигания при запуске главного двигателя. При этом его интонации чтения была такой, словно перед ним находился курсант первогодок академии. Когда в первый раз кнопка зажигания не сработала, то я машинально прислушивался к тому, что зачитывал Иррек и, следуя его указаниям, поочередно щелкал кнопками и трамблерами на доске приборов истребителя, всеми силами стараясь оживить двигатель. Но все мои усилия были напрасны, прошло уже пять минут, а воз и ныне был на месте, двигатель блина категорически отказывался работать.

Возможная отгадка проблемы отказа работы двигателя мелькнула в моей тупой голове и, громко хлопнув рукой по лбу, я перестал тыкать пальцем в доску приборов. Иррек что-то полуодобрительно промычал, когда я попытался осуществить запуск двигателя через контур-шлем. Мысленно проделал все необходимые операции и приказал двигателю работать. Но в ответ не послышалось и звука, одно равнодушное молчание. Тогда я в голове выстроил схему прохождения мысленных импульсов по запуску двигателя и шаг за шагом начал стал проходить все звенья этой схеме, все ее узлы и соединения в надежде отыскать причину, отказа. Вывод этого исследования оказался самым печальным, вся схема зажигания была не рабочей, импульс не проходил и не мог пройти от начального источника до конечных органов управления. Схема была мертва с самого начала и оживить ее, если она останется в таком виде, не было никакой возможности. Я хотел было обратиться к Ирреку за советом, но, услышав голос, а он продолжал упоенно вещать о чем- то своем технико-специфическом, то решил не тревожить его и самому поискать решение возникшей проблемы.

В результате провозился два дня, но сумел разработать и создать новую схему, которая после некоторых коррекций, в конце концов, заработала.

Мысленный импульс, пробежав от мозга до органов управления истребителя и превратившись в электронный и электрический сигнал, крутанул стартер двигателя, который слабо рыкнул, провернулся и заглох. Но это уже была сплошная ерунда, на свет появилась рабочая схема зажигания, которая функциональна. Внеся соответствующие изменения, пришлось подправить узел приема мысленного импульса, я несколько поднял восприимчивость резонатора колебаний и направил новый мысленный импульс на запуск двигателя. На моих глазах на доске приборов истребителя стали наливаться нежно-зеленым светом множество индикаторов, зашевелились стрелки приборов. А в ушах послышался едва слышный ровный шум-шелест главного двигателя.

С трудом, но мне удалось заставить главный двигатель заработать.

Иррек от возмущения, что его лекцию перебили на самом интересном месте, орал дурным голосом.

На место в пазы плавно опустился колпак кабины и, по мысленному приказу, остекленение кабины сделалось прозрачным, — передо мной возникли и засветились далекие пятнышки звезд, планет и отблески мигающих галактик. Слева от меня, над дверью воздушного тамбура адмиральской каюты светилась лампа, а прямо передо мной над кабиной тяжело нависала балка-кронштейн, на которой удержался специальными узлами-держателями мой истребитель. Справа, я увидел истребитель Белояра. Все было готово к самостоятельному вылету, но я не спешил отстыковываться от эсминца "Галактика", так как мне хотелось еще раз протестировать сенсоры, органы и системы управления.

Тестирование прошло удачно и не заняло больше трех минут,

Посмотрев данные тестов и убедившись, что они соответствуют нормам заданных параметров, я отдал Ирреку приказ, отстыковаться от причальной балки.

Мой блин сразу же словно провалился, провиснув на несколько метров ниже своего предыдущего положения. Хотя сами понятия "верх", "низ", "лево", "право" потеряли свое значение в этой сплошной черноте, окружившей машину, поэтому стало трудно ориентироваться. Глазу не за что было захватиться, чтобы разобраться, где же ты находишься. Теперь я понял, почему кабина пилота истребителя-блина была так глубоко утоплена в фюзеляж, этой машине вообще не требовалось остекление кабины пилота в космическом пространстве. Полеты в космосе было бы лучше осуществлять, ориентируясь по одним только приборам, для того не нужно вылезать из недр аппарата, что посмотреть, где ты находишься. Поэтому я бы вообще скрыл кабину пилота истребителя еще глубже в фюзеляж, но нельзя было забывать и то обстоятельство, что данная машина была предназначена и для полетов в атмосферах планет, зрительное ориентирование все еще оставалось существенным фактором.

Сверху от "Галактики" подал световой луч, который плотным пучком освещал верхнюю полусферу истребителя. Но как только я отстыковался от эсминца и отошел на некоторое расстояние от матки-носителя, то шлюзовые прожектора эсминца автоматически выключились и эсминец растворился, исчез в космическом вакууме. Сердце тревожно зашевелилось, а на душе возникло острое чувство — беспокойство по поводу окружившей меня и мой истребитель сплошной черноты с редкими и далекими пятнашками света. Если осмотреться невооруженным глазом вокруг себя, то ты висел в сплошной темноте, глазу не за что было ухватиться — была одна чернота вакуума. Перестав бесполезно пялиться за остеклением кабины, я опустил глаза на приборную доску и все страхи исчезли, все сразу стало на свои места, обрело свое местонахождение. Большой экран локатора яркими красками рисовал силуэт эсминца "Галактика" и указывал его местонахождение, на экране также был виден истребитель Белояра, который уже отстыковался и на малых скоростях маневрировал неподалеку.

Желая получше разобраться в векторах движения, я мысленно приказал Ирреку дать малый толчок двигателями по направлению движения "вперед" и тут же застопорить двигатель. Последовал едва ощутимый толчок, мой блин скользнул вперед и продолжительное время сохранял инерцию скольжения, ведь в космосе полностью отсутствовал фактор трения. Я приказал Ирреку дать двигателем в противоположное от скольжения истребителя направление, последовал реверсивный толчок и скольжение прекратилось, истребитель статично замер на месте. Приборы машины подсказывали мне, что скольжение относительно положения "Галактики" прекратилось.

Таким образом, я пришел к пониманию, что статика и динамика регистрируется по отношению к положению другого предмета или объекта. Секунду назад мой блин двигался по отношению с местонахождением эсминца. Простые маневры, движения "вперед", "стоп" и "назад", "стоп" позволили мне осознать принцип управления машиной в этой космической пустоте. Таким образом, совершая эти маневры, посредством включения или выключения тяг главного двигателя, мне удалось перемещать свой истребитель в пространстве по направлениям вперед и назад, верх и вниз. С накоплением опыта я мог заставить машину двигаться, неподвижно зависать, перемещаться вправо и влево.

Увлекшись полетами я не заметил, как провел в космосе более трех пару часов.

Эти полеты стали моими первыми шагами по освоению и пилотированию Х45. Мне очень понравилась машина, но в ней существовало что-то непонятное, создавалось впечатление, что это был не отлаженный до последнего винтика комплекс механизмов и агрегатов, а машину полуфабрикат, не доведенная до полной кондиции. Отдельные части и механизмы работали сами по себе, не как единое и отлаженное целое. Поэтому два последующих дня я решил посвятить этим проблемам и посмотреть, что можно было бы сделать для их решения. Несмотря на эти проблемы, находясь в пилотской кабине, я чувствовал себя уверенно, осваивал расположение приборов управления, учился делать летать и совершать маневры, но хорошо понимал также, что, чтобы стать отличным пилотом этого истребителя требуется развить профессиональные навыки мысленного управления и пилотирования этой машиной, на что потребуется немало времени.

Но первый шаг я все же сделал, мой истребитель-блин вышел в открытый космос!

Наступило время возвращения домой, на эсминец и, принимая во внимание свою неподготовленность к швартовке и боязнь совершить ошибку, я попросил Иррека пристыковать машину к причальной балке эсминца. Иррек тут же принял управление истребителем на себя и несколькими короткими толчками двигателя вогнал носовую иглу истребителя в материнский узел причального устройства, последовал щелчок электронного держателя и блин замер в неподвижности у причала матки-носителя, сторожевого эсминца "Галактика". Полет был завершен.

Покидая кабину пилота, я почувствовал, насколько тяжело он мне дался, нижнее белье под скафандром было насквозь мокрым от пота, от испытанного волнения и переживаний во время нахождения в открытом пространстве.

ххх

Как только я перешагнул порог адмиральской каюты, то оказался в крепких объятиях Белояра. Ему так хотелось разделить тревоги и вместе со мной порадоваться нашим успехам в учебе и первому вылету на истребителе.

Примерно минут тридцать назад Белояр вернулся в каюту, принял душ и переоделся в чистую робу. Наскоро из продуктов, хранившихся в холодильнике, приготовил супервкусные блюда, он умел и любил готовить, и с нетерпением стал ждать моего возвращения, чтобы вместе поужинать.

Высвободившись из дружеских объятий, я прошел в ванную комнату, принять душ, чтобы смыть трудовой пот и неизвестно откуда появившеюся усталость и, переодевшись в чистую одежду, присоединился к Белояру. Ужин удался на славу и прошел в атмосфере дружеского подшучивания и бесконечных приколов. Но мы обсуждали и серьезные вопросы. Я рассказал Белояру о возникших проблемах и был чрезвычайно удивлен в ответ услышав, что ничего подобного у Белояра с двигателем и схемой зажигания не наблюдалось. Правда, его интеллектуальный разум, имени которому Белояр пока еще не придумал, попытался обратить его внимание на некоторые сбои в работе двигателя и предлагал внимательно проанализировать причину этих сбоев. Но Белояр по широте души своей пропустил мимо ушей эту робкую попытку Ира, заставить его поработать и задуматься над такой мелочью, как сбой двигателя. Он всегда бывал совершенно уверен в том, что, если ему предоставили истребитель, то машина в абсолютном порядке, не могли же с авиазавода выпустить некачественную продукцию, поэтому в ней ничего не должно и не может барахлить. Если даже что-то и не так, то на это у него есть я, его ведущий, который любит возиться со всяким ремонтом.

Два последующих дня я вплотную работал со своим блином, пытаясь нормализовать и сбалансировать удельный вес и работу его механизмов, агрегатов, органов управления и вооружения, а также жизнеобеспечения. Интересная получилась картина, машина имела все необходимое, чтобы называться истребителем-перехватчиком. Да, она могла летать, как в космосе, так и в атмосферах планет, но ее система жизнеобеспечения, рассчитанная на поддержание климатических условий в кабине пилота, не функционировала. Да, машина имела мощное вооружение, но каждый отдельный вид вооружения функционировал сам по себе и было невозможно, в случае необходимости и возникновения нештатной ситуации, нанести мощный удар по противнику. А тебе оставалось только удивляться, ну зачем скажите, космическому перехватчику малокалиберные пулеметы?!

Если подвести итог обследованию, то результат получался печальным, Х45 мог летать, стрелять, ориентироваться, но… делал это очень плохо!

Два последующих дня стали самыми трудными в моей жизни, я не вылезал из кабины Х45 и возился со всеми системами ориентации, органами управления, вооружением и жизнеобеспечением. Думаю, что мне потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы выполнить весь этот объем работы, если бы не помощь Иррек, который забыл о лекциях и занудстве и работал, как вол. Он оказался своим парнем и не лез под руку со своими умными советами и рекомендациями, а делал все так, как я его просил. Работы было столько, что в общении мы вынуждены были перейти на телепатию, объяснение на словах занимало слишком много времени, а телепатические мысли-имиджи мгновенно переходили от одного до другого. В этой рабе мне приходилось продумывать много вариантов решений той или иной проблемы, а Иррек осуществлял техническое решение и исполнение работ. Чтобы работа проходила без осложнений, мы с ним придумали и создали микроскопические ремонтные механизмы, которые могли работать в таких местах, куда не проникал глаз человека. Эти ремонтники обладали некоторыми задатками разума с автоматическим самоусовершенствованием. С их появлением нам не требовалось разрабатывать инструменты или приспособления для производства отдельной операции. Мы с Ирреком подумывали о том, что нужно делать, Иррек находил техническое решение этой проблемы, а ремонтные механизмы исполняли требуемые операции и, если возникала какая-либо специфика, то они уже сами создавали инструмент или механизм для выполнения специфических операций. Все это позволило нам продумать и осуществить все необходимые изменения в конструкцию истребителя.

Х45 после модернизации, совершенной мной и Ирреком, стал совершенно другим истребителем и настоящим космическим перехватчиком.

Единственным устройством, до которого так и не дошли руки, — это был второй двигатель, предназначенный для полетов в гиперпространстве, как говорилось в описании истребителя и руководстве о полетах. Там просто упоминалось об этом двигателе, как о факте, и больше ни слова не было — ни о его схеме, мощности или работе. У меня руки постоянно чесались, так хотелось залезть в этот гипердвигатель и посмотреть, что он из себя представляет. Но Иррек встал горой и не позволил мне даже прикоснуться к нему, безапелляционно заявляя, что времени до окончания практики осталось очень мало времени, а оно нам было нужно для того, чтобы мы хотя бы научились летать и ориентироваться в космосе.

Дни пролетали в упоительных маневрах и полетах на Х45 вначале вблизи "Галактики", в спорах по поводу и без повода с Ирреком, но с каждым разом мы уходили все дальше и дальше от матки-носителя.

С каждым вылетом мы лучше узнавали и лучше осваивали свои истребители-блины и что только не выделывали с ними в космической бескрайности. Однажды мы настолько далеко отошли от эсминца, что он чуть ли не исчез с экрана локатора, но знакомые созвездия и расположению планет позволила нам сориентироваться и успешно возвратиться на борт сторожевика. Космического невесомость позволяла нам выделывать такие фигуры пилотажа, не описанные ни в одном учебнике боевого пилотажа. Но эти безобразия и хулиганство в космосе позволяли нам с Белояром добиваться с каждым последующим вылетом большей слетанности и взаимопонимания. Я уже говорил, что с Ирреком я общался теперь только мысленно, ни одного слова при обменах информации не произносилось. Попытался добиться аналогичных результатов и в общении с Белояром, но, к сожалению, единственное, что у нас с ним получалось, это общение в адмиральской каюте, где напарник понимал меня с полувзгляда, когда речь заходила о завтраке или ужине. Посоветовавшись с Ирреком по этому вопросу, мы разработали наномеханизм восприятия и усиления мысленных импульсов в форме серебряного листочка, диаметром в две копейки. И когда Белояр крепко спал ночью наши наноремонтники вживили ему этот адаптер в кожу головы. Два дня у него болела голова, но когда боль прошла и Белояр осознал, что ему стали слышны мои мысли, с Ирреком он пока еще не был знаком, то чуть не сошел с ума от радости и обилия информации, которая хлынула ему в голову. Массажем головы я облегчил его страдания от головной боли и понемногу стал обучать его искусству телепатии.

Могу с уверенностью сказать, что после этой операции вживления адаптера и усилителя мы стали лучше понимать друг друга при исполнении фигур пилотажа и просто полетах на блинах.

От наших совместных выкрутасов тяжело пришлось Ирреку, он сильно понервничал во время этих тренировочных полетов и стал раздражительным. Мы в космосе делали все, что душа пожелает — вертелись волчком на одном месте, в доли секунды разгонялись до световой скорости, мгновенно перемещались от одного спутника Юпитера к другому и опускались к краю атмосферы самой планеты. Из-за внезапной перегрузки в несколько "g" едва не угробили истребитель Белояра, он не успел так быстро, как я рассчитать траекторию выхода из атмосферы Плутона и пришлось сильно форсировать двигатель, чтобы Белояр не исчез навсегда в зловещих завихрениях воздушных потоков этой планеты. Тогда у меня и родилась одна неплохая мысль, объединить в единое целое два интеллектуальных разума — моего Иррека и белояровского Ира.

Иррек первоначально сильно возражал, но под давлением обстоятельств, то есть моим, вынужден был согласиться. Он страшно боялся потерять свою индивидуальность и подобное тиражирование его сознание по другим истребителям могло привести к тому, что он мог потерять свою оригинальность и стать простым электронным устройством. Когда я пообещал ему, что он будет обслуживать только мой истребитель и истребитель Белояра, то он был вынужден согласиться. Так у Белояра появился свой Иррек, который все-таки не был таким занудой и таким зловредным, как мой Иррек.

После этого, не смотря на все наши умные и неумные проделки в космосе, Иррек со стойкостью оловянного солдатика, продолжал работать с нами, вбивая в головы, как простые, так и замысловатые истины. А мы продолжали безумствовать и вытворять на блинах черт знает что, как любил выражаться Генерал в минуты покоя и расслабленности.

Мы с Белояром были стороной, непосредственно страдавшей от вбиваемой в нас информации и которая честно признавала, что, если бы не наш инструктор Иррек, то не так уж многому мы научились бы. На второй неделе головокружительных сальто и кульбитов я вдруг осознал, что телепатическое общение с Ирреком и Белояром стало для меня таким же естественным, как и общение словами с другими людьми. Это во многом способствовало тому, что время на передачу сигнала из головного мозга на системы и органы управления истребителем во много раз сократилось, исчезли промежуточные звенья и узлы. В иные минуты я чувствовал, как Х45 становился естественным продолжением моих рук и ног. Но должен быть честным человеком до конца и сказать, что это слияние не продолжалось очень долго, как мне хотелось. Несколько минут полного восторга. Я пытался разобраться, как это происходит, но пока не мог найти ответа и стал нервничать. Но меня успокоил Иррек, который сказал, со временем будет решена и эта проблема — упорный труд и каждодневные тренировочные полеты позволят нам понять эту проблему и решить ее и наступит день, когда каждый человек сможет по желанию превращаться в стальную птицу. Я поверил моему виртуальному инструктору по имени Иррек, который не был живым существом, но в работе и общении с нами мало чем отличался от простых людей.

У него была душа и характер!

За две недели до окончания практики, мы с Белояром предложили Ирреку внести еще одну небольшую модификацию в конструкции истребителей, а именно, повысить роль контура-шлема в управлении и пилотировании истребителей. Ведь не все пилоты во время полетов могут общаться между собой и другими офицерами наземных служб посредством телепатии. Контур-шлем мог бы стать таким посредником между мыслями пилота и мыслями других офицеров, вовлеченных в работу по организации и сопровождению истребителей. Для этого мы хотели убрать приборную доску истребителя, сделать ее полностью виртуальной и перенести на контур-шлем. Переход на мысленное управление всеми летательными аппаратами через посредство такого контур-шлема упростило бы управление в целом, контур шлем взял бы на себя основные функции управления двигателем, системами жизнеобеспечения, обороны и вооружения. Мы хотели также, чтобы ангар для истребителей превратили в герметический отсек, тогда мы смогли бы переходить в пилотскую кабину и находиться в ней без тяжелых и неуклюжих космических скафандров высокой защиты. А эсминец "Галактика" из простого сторожевика превратился бы в настоящий космический авианосец. Постоянное присутствие истребителей на его борту значительно расширило бы радиус зоны его воздействия и повысило бы мощность вооружения.

Иррек взвыл нечеловеческим голосов, услышав наши просьбы, но, подумав, сказал, что ему надо посоветоваться с кое-кем по этому вопросу, определиться со сметой расходов и тогда он сможет сказать "да" или "нет".

Через полчаса он связался с нами по интеркому и с некоторым злорадством в голосе сказал, что предложенная нами, так называемая, небольшая модификация истребителей и ангара по сумме расходов потянула на общую реконструкцию указанных объектов. По предварительным расчетам переделка займет дней пять, поэтому нам предоставляется полная свобода на эти дни и мы можем делать все, что пожелаем в своей адмиральской каюте.

 

Глава 8

Пять дней свободы или более простыми словами ничегонеделания стали самыми скучными днями практики. Как медведи зимой, мы спали, смотрели визор, играли в виртуальные игры на терминале и вновь спали.

А однажды, страдая от безделья, написали письмо Трезору, который, из-за того, что технические специалисты вовремя не смогли создать собачьего космического скафандра высокой защиты для пребывания в вакууме, где-то на юге африканского континента отпахивал свою практику в войсках специального назначения. Пару раз он выходил с нами на связь и интересовался, как наши дела. Но связь была ужасной и мы не понимали, что он нам рассказывал о своих похождениях в джунглях. Но одна его фотография, полученная по электронной почте, очень нам понравилась — на ней он был в маскировочном халате и автоматическим лазером наизготовку, стоя по колени в какой-то грязной жиже. На этом фото он выглядел бывалым служакой с погонами младшего лейтенанта.

Мы же продолжали убивать свободное время, есть, спать, время от времени штудировали техническое описание уже ставших нам родными истребителей-блинов, но все же заняться по большому счету было абсолютно нечем. Дело дошло до того, что однажды мы с Белояром бросали монету, решая приглашать или не приглашать командора Алана Сандерса в гости, но в последний момент сдержались, очень не хотелось пить его любимый коньяк.

Модифицированные машины по виду ничем не отличались от прежних, как были блинами, так ими и остались. Но стало гораздо просторнее и уютнее в пилотской кабине, не нужен был больше скафандр высокой защиты и отсутствовала доска управления истребителями.

После вынужденного ничегонеделания у нас с Белояром накопилось много сил и энергии на модифицированных машинах летали с пробудки и до побудки, совершенствуя свое мастерство управления и пилотажа Х45. Во время полетов мы стали выполнять более сложные упражнения. Теперь мы не боялись улетать от матки-носителя на большие расстояния, научились свободно ориентироваться в беспросветной черноте космического пространства. За короткое время мы налетали в космосе более двухсот часов и миллионы километров. Домой возвращались измученными и физически измочаленными, так как реальность показала, что шевелить мозгами и посредством мыслей управлять боевой машиной не менее тяжело, чем перетаскивать тяжеленные бревна с места на место.

Но в ответ на эти страдания, у нас появилось, росло и укреплялось ощущение, что блинчики все больше притягивались к нам и становились понятливей и родней. Подобно живым организмам, они мгновенно реагировали на наши мысленные приказы через посредство контур-шлем, а иногда их слишком быстрая реакция на наши пожелания говорила о том, что Иррек не успокоился и, на секунду или ранее предугадывая наши приказы, вмешивался в управление машинами. Мы особенно и не протестовали, Иррек нам нравился, но над его характером предстояло еще поработать, да и мы сами с каждым днем набирали большей знаний и старались научиться выполнять на своих блинах то, что другим не пришло бы в голову. Разумеется, мы с Белояром не обожествляли наши истребители-блины, которые становились великолепными конструкциями, имели немалую скорость, сильное вооружение — они могли бы выполнить очень многое, но они не могли планировать, обдумывать свои действия и осуществлять задуманное. Иррек, честно говоря, простоя электронно-вычислительная машина, но с некоторой спецификой и оригинальностью мышления, что, возможно, начало оформляться в так называемую душу, перешел границу возможностей живого и не живого разума. Контур-шлем стал адаптером по переносу мыслей между живыми и не живыми существами.

Но, к сожалению, все хорошее не вечно, оно имеет тенденцию завершаться тогда, когда этого совершенно не ожидаешь.

Вот и настал день, когда Иррек официально объявил о завершении практики и о том, что командование флота и академии разрешило нам возвращаться в академию на истребителях.

Это был действительно хороший подарок, так как очень немногие курсанты возвращались с практики на своих машинах.

Двое суток под руководством Иррека мы заучивали полетное задание и маршрут следования домой в академию, назубок изучая участки звездного неба и квадраты прохождения маршрута. На третий день мы сдали зачет Ирреку по полетному заданию. На зачете наш инструктор в полной мере отвел свою душу, не давая спуска по малейшему поводу, и выдавал разрешения на полет до тех пор, пока мы не выучили наизусть все слова в полетном задании и могли даже в глубоком сне проложить маршрут своего следования.

Последние дни оказались такими напряженными, что нам не удалось встретиться и попрощаться с командором эсминца Аланом Сандерсом и членами экипажа "Галактики", так как Иррек перед самым вылетом сообщил, что все вопросы с командором улажены заранее, что он в полном курсе дел и уже дал добро на вылет.

Расстыковавшись с эсминцем, мы храбро нырнули в глубины космоса и через несколько минут полета, выправив угол направления полета, включили автопилот, то есть Иррека, и медленно потопали, аж до тошноты в горле медленно, по назубок заученному маршруту. Когда переходили из одного квадрата в другой, то автопилот Иррек подавал негромкую трель звоночка, информируя нас о пройденном километража. Принимая во внимание космические расстояния и скорость следования наших паровозов-блинов, то на конечную станцию мы должны были прибыть через трое суток. Делать же нам особо было нечего, Иррек все заранее предусмотрел и ничего не упустил из виду, уже на первых минутах надоело таращиться в пустоту космоса, надоел визор со своими мыльными героями и героинями. Пару раз разговаривал с Белояром, но и он страдал от хандры ничегонеделания и хранил мрачное молчание.

ххх

Таким образом, начался и проходил перелет домой, а академию.

Вначале полета Иррек проявлял бешеный энтузиазм, пытался развеселить нас своими научными познаниями и приколами, поднять наш образовательный уровень, но надолго замолк, услышав комментарий Белояра по поводу его, до чертиков надоевших, менторских высказываний.

Виртуальные часы показывали полночь, когда я вызвался на связь Трезора и попытался потрепаться с ним на тему создания собачьего космического скафандра высокой защиты для его последующих путешествий в космосе. Мой заспанный четвероногий друг Трезор с удивлением посмотрел на меня, а потом взглянул на часы на стене своей комнаты, затем он поднял правую переднюю лапу к уху и закрутил ею около уха и, не говоря больше ни слова, отрубил связь.

Зависание в сплошной черноте, которое некоторые с гордостью называют полетом в космическом пространстве, сильно действовало мне на нервы. Мысленно я приказал закрыть от внешнего проникновения остекленение кабины истребителя. На уточняющий вопрос Иррека, что под этим имеется в виду, я решил не давать ответа и поудобнее откинулся на кресле-лежанке пилота. Не получив моей реакции, Иррек затемнил остекление колпака и включил неяркий искусственное освещение кабины, что вызвало бурную реакцию с моей стороны. Мне хотелось подремать в полутемноте. Иррек угадал мое пожелание и приглушил свет.

И тогда в поле моего зрения попала такая голубенькая с ярким красным ободком кнопочка, которая осталась единственной кнопочкой в том месте, где раньше находилась доска управления истребителем. По нашему требованию доска управления со всеми своими кнопками, трамблерами, датчиками, индикаторами и тягами была перенесена в виртуальную память контур-шлема, но эта кнопочка по каким-то причинам осталась на своем месте. На память пришли слова нашего инструктора Иррека о том, чтобы мы и не мыслили нажимать эту кнопочку.

— Интересно, а почему он произносил такие страшные слова о такой красивой кнопочке? — Мелькнуло в голове. — И почему тогда было эту страшную кнопочку размещать на приборной доске, где ее любой пилот или техник по обслуживанию истребителя мог бы увидеть?

В принципе, мы с Белояром хорошо знали о том, что это была за кнопочка и для чего она собой представляла. В техническом описании Х45 черным по белому было написано о дополнительной силовой установке истребителя, которая предназначалась для полетов в гиперпространстве. Дальше ни слова об устройстве двигателя, как он запускается и действует, что собой представляет гиперпространство и полеты в нем.

Поиски во всемирной сети принесли нам также немного информации о гипердвигателе, прототип которого был случайно найден на Марсе на древнем инопланетном звездолете, погибшем по неизвестной причине миллионы лет назад. После многих лет изучения конструкции гипердвигателя земным ученым удалось воссоздать его прототип. Были построены беспилотные корабли с гипердвигателями, которые начали бороздить вселенную, но, однажды стартовав с Земли, ни один из этих кораблей не вернулся обратно на земную базу.

Поэтому я несколько нерешительным и нервным движением руки мягко коснулся этой голубенькой с красным ободком кнопочки. Повторяю, у меня не было никакого желания нажимать на кнопку, мне просто хотелось коснуться ее, а этот идиот Иррек сразу же стал громко орать на меня, требуя прекратить дурацкие выходки. Может быть, из-за ора Иррека, а может быть, меня просто подвели нервы, но я дважды с малой долей секунды интервалом нажал на красивую кнопочку.

Контур-шлем Х45 своеобразно отреагировал на нажатие этой кнопки, по каким-то ему только известным причинам, не запросил мысленного подтверждения на запуск гипердвигателя. На центральном мониторе виртуальной доски приборов истребителя мгновенно расцвели все приборы, индикаторы и трамблеры. Не смотря на то, что остекленение колпака кабины пилота было ранее затемнено Ирреком, в кабине царил полусумрак, откуда-то извне в кабину проникла яркая вспышка света, которая вспыхнула и тут же погасла после срабатывания гипердвигателя истребителя.

Истребитель по-прежнему находился в черноте, окружающего космоса, словно ничего не происходило. Я взглянул на экран локатор, чертыхнувшись про себя, было похоже на то, что мой истребитель-блин все же совершил перемещение, так как чуть-чуть изменился угол восприятия рисунка созвездий, а рядом не было истребителя Белояра. Возникшее ранее ощущение, что я миновал конечную точку нашего полета и с каждой секундой полета отдаляюсь от нее. Мысленно приказав Ирреку застопорить скольжение, чтобы сориентироваться на месте.

Иррек выполнил приказа и нормальным, но совершенно безликим голосом проинформировал меня о том, что пятисекундное срабатывание гипердвигателя занесло нас за орбиту Венеры, что мы приближаемся к Меркурию. Я уже говорил, что не так хорошо ориентируюсь на местности, но мои интуитивные ощущения меня не подвели, поэтому нисколько не удивился сообщению Иррека.

В эту секунду последовала яркая вспышка света и на экране возникла зеленая точка отметки объекта, которая была опознана, как истребитель Белояра. По всей очевидности, увидев мое внезапное исчезновение в глубинах космоса, Белояр решил положиться на судьбу и, включив гипердвигатель, переместился по тоннелю гиперпространства к нам.

Иррек никак не прореагировал на появление истребителя Белояра, а только проинформировал о том, что на аэродроме базы нас ожидает официальная встреча.

ххх

Встречал нас, разумеется, сам Генерал, который с каменным лицом и строго по протоколу выслушал мой с Белояром рапорт о завершении практики на борту эсминца "Галактика" и о возвращении в академию для продолжения учебы. Командир не задавал дополнительных вопросов, не интересовался нашим обратным перелетом, но сообщил, что положительно оценил результаты практики.

Мы с Белояром в душе, ожидая начальственного разноса за несанкционированный перелет в гиперпространстве, были смущены тем обстоятельством, что этот факт остался вне генеральского интереса.

Но Генерал, словно Мадонна на картине Рафаэля, удерживая на устах загадочную улыбку, вдруг произнес, что хотел бы к завтрашнему дню, часам к девяти утра получить письменный рапорт о летней практике. Разумеется, никто из нас, ни Белояр, ни я, не думали о возможности заранее подготовить такой письменный рапорт, поэтому нам предстояла бессонная ночь работы за терминалом.

Трезор ввернулся в академию за пару дней до нашего возвращения.

Когда мы вошли в свой жилой сектор, то обнаружили своего четвероного друга, сладко посапывающем на моей кровати. Широко разбросав лапы на все четыре стороны, выставив кверху свой розовый упитанный животик, он, чуть приоткрыв свой правый глаз, наблюдал за нашим появлением. При виде этой картины, у меня защемило сердце от вида своего друга, а руки дрожали от желания швырнуть в его наглую морду тяжелую армейскую сумку-баул. А это наглое животное удивленно замигало глазами и немного пододвинулось в сторону, словно приглашая разделить с ним мое законное ложе. Я не выдержал такого нахальства и с кулаками набросился на друга, желая поставить его на место, а Трезор профессиональным нырком ушел из-под удара и, бросив свои тяжелые передние лапы мне на плечи, стал яростно вылизывать лицо. Не выдержав тяжести его тела, я повалился на пол, где мы продолжили возню и ласку друг с другом.

Когда Белояр из своей спальни возвратился в холл, то застал картину встречу друзей, толи обнимающихся, толи борющихся друг с другом. Через мгновение и он был на полу, всеми силами отбиваясь от пса, так уставшего ждать нашего возвращения.

Ночь прошла спокойно, мы с Белояром работали за терминалами, удивляясь самим себе, что приходится так много печатать о практике, которая была обычной и ничем не выделялась в череде курсантских летних практик.

Ревун боевой тревоги не разбудил нас утром, следующим дня, мы еще не ложились в постели и только что поставили последнюю точку в своих письменных работах о практике. Впервые, мы с большим удовольствием бежали утренний кросс, чувствуя, как болезненное состояние бессонной ночи покидает наши тела.

Молодой капитан, секретарь Генерала принял наши рапорты и, не читая написанное, молча отложил их в сторону. Честно говоря, мы полагали, что Генерал примет нас, прочтет рапорта и прокомментирует их, но на нет и суда нет, поэтому мы развернулись и строевым шагом покинули генеральскую приемную.

Быстрой рекой потекли занятия, практикумы, коллоквиумы, семинары, лекции сменяли друг друга, была расписана каждая минута нашего времени. Режим дня был жестким, любое его нарушение влекло за собой тяжелые последствия, ты мог бы не успеть сделать многое другое, что планировалось на этот день. Любой сбой в занятиях влек за собой множество последующих сбоев, а это могло привести к не допуску к зачету или экзамену.

Дни сливались в недели, недели — в месяцы. Мы не замечали ни выходных, ни праздников, — все время было посвящено учебе в классных комнатах и полетам на Х45.

Единственное изменение, произошедшее в расписании учебного процесса, свелось к тому, что у нас появился новый преподаватель, которым стал Генерал. Его лекции и семинары были посвящены теории и практике воздушного боя, эти занятия не стали каким-либо супервыдающимся событием в академической жизни, но они вызывали большой интерес не только у курсантов, но и у преподавателей академии. Свои лекции и занятия Генерала строил на своем жизненном опыте, на профессиональных воинских знаниях и навыках, а они у него, следует признать, были неординарными.

Несмотря на тяжкий режим учебы, весь четвертый курс пролетел, как один день. Все зачеты и экзамены летней сессии мы сдали на хорошо и отлично. Преподаватели академии прилагали все усилия, чтобы накачать нас техническими и гуманитарными знаниями.

Но за весь этот год обучения начальство, ни разу не вспоминало и в этой связи не задавало вопросов по гиперпространственному перелету и по нашим рапортам.

В течение всего года учебы по всем доступным во всемирной сети библиотекам мы находили и штудировали немало научных фолиантов, в которых затрагивались или рассматривались бы вопросы теории гиперпространственных перелетов или работы гипердвигателя. Конкретного материала оказалось очень мало, так как человечество еще не имело достаточного опыта подобных перелетов, мало знало гиперпространственных тоннелях и двигателях. Беспилотные корабли с гипердвигателем уходили в далекий космос, но, как я уже говорил, они практически никогда не возвращались. Мало-помалу мы стали сами набирать теоретический материал по этой проблеме, в глубине души храня надежду, когда-нибудь в недалеком будущем снова сможем нажать голубенькую кнопку с красным ободком.

Летний период между четвертым и пятым курсом мы провели в академическом летнем лагере, много летали в атмосфере, время от времени, нам разрешали выходить в безвоздушное пространство, чтобы слетать к Луне и обратно. Но эти полеты не приносили нам особого удовлетворения, было неинтересно висеть в космическом пространстве и плавно, под влиянием гравитационных каналов между планетой и ее спутником, медленно плыть-скользить от Земли к Луне. Эти полеты были занудными и проходили под строжайшим оком самого Генерала, когда нам не разрешали сделать лишнего движения в сторону.

Да и Иррек изменился и стал заурядным автопилотом, где в межпланетном пространстве растворилась его зарождающаяся душа и он стал простым репетитором-исполнителем наших мысленных приказов. В иные часы с ним было совершенно неинтересно работать.

Но, разумеется, мы никогда не отказывались от выполнения заданий командования и руководства академии, использовали Х45 по полной программе, иногда разгоняя их, правда, на очень краткий миг, до огромных скоростей. Но, если уж откровенно признаваться, в глубине души мы с Белояром мечтали о полетах во вселенной на расстояния в световые годы.

Но мечты оставались мечтами, а проза жизни брала свое.

Х45 был отличным истребителем с великолепными техническими данными и вооружением. Он мог проводить бесконечно долгое время в автономном полете, очень экономно расходовал энергию двигателя. Вот и приходилось нам взлетать с восходом солнышка и приземляться с его закатом за горизонт. В верхних слоях атмосферы мы без конца сходились и расходились с Белояром, атакуя друг друга с различных углов, а то вдвоем вместе метались по всему небосклону, разыскивая и преследуя невидимого противника. "Бой с тенью" стало одним из самым интересных, увлекательных тренировочных занятий по пилотированию истребител\. Иногда с поверхности земли Генерал руководил боем наших истребителей-блинов, давая самые неожиданные вводные данные и информацию о противнике. Иногда он поднимался вместе с нами и, сломя голову носился, пытаясь зайти мне или Белояру в хвост.

Летние лагеря Трезор постоянно проводил вместе с нами, занимаясь своими делами и специальной подготовкой по курсу своей программы обучения.

Летом у нас всегда хватало времени, чтобы уделить достаточно внимания и поработать с ним. Еще в июле я, за спинкой своего пилотского кресла-лежанки Х45, соорудил и пристроил небольшую лежанку с привязными ремнями для своей собаки. За спинкой сиденья было достаточно пространства для размещения собачьей лежанки. Когда все было готово, то мне пришлось стать соблазнителем, чтобы уговорить Трезора забраться в кабину пилота и разместиться на кресле-лежанке. Трезор с показной бравадой забрался в пилотскую кабину, но отказывался располагаться на своем кресле-лежанке, бравый младший лейтенант собачьих специальных войск уже было вознамерился дать деру, мне пришлось применить грубую физическую силу, чтобы уложить на кресло закрепить его привязными ремнями. В случае возникновения нестандартной ситуации, лежаночка автоматически заключала его с головой в кокон, похожий на кокон полевой бабочки, и предохраняла от всяких опасностей.

На глупую головушку своего верного четвероного друга я собственными руками натянул контур-шлем, созданный в соответствии с размерами головы, но, заблокировав функцию активного вмешательства в управление истребителем. Все было готово к первому полету Трезора на Х45. Когда он, в конце концов, сообразил, что собрался с ним проделать его друг и хозяин, то Трезора покинула сила воли и он тихонечко застонал от бессилия и возможности сбежать из кабины, он продолжал лежать на кресле-лежаночке ни жив и ни мертв, неспособный даже пошевелиться.

Полет Трезора продолжался около часа, вначале он пытался освободиться от привязных ремней, но как только мы поднялись на высоту, контур-шлем Трезора непосредственно передавал информацию о полете истребителя и демонстрировал на корку подсознания все детали полета — разбег, взлет, набор высоты, фигуры высшего пилотажа. Я был осторожен и старался не напугать Трезора каким-либо резким виражом, маневром или нанести ему душевную травму грубым по исполнению каскадом фигур высшего пилотажа. Первые минуты полета Трезор осторожно воспринимал все его перипетии, но не ныл и стонал от страха. В середине полета он уже с интересом воспринимал мои маневры и пытался разобраться в работе контур-шлема. А в конце полета страстно выражал свой восторг и все рвался ко мне высказать свою признательность, слава богу, привязные ремни удержали его на месте.

После полета он, разумеется, превратился в страстного почитателя летного дела и моего преданного пса, который каждый день с раннего утра бежал к Х45, чтобы, когда я приду, первым проскочить в кабину и расположиться за спинкой кресла пилота перед очередным тренировочным вылетом.

Мы с Белояром много раз обсуждали ситуацию, Белояр первым предложил вживить в башку Трезора адаптер приема телепатических сигналов. Когда я поднял вопрос об этической стороне подобной операции, мы не имели официального разрешения или личное согласие Трезора на подобную операцию, а электронный Иррек, словно очнувшись после глубокой комы, очень просто прокомментировал мое предложение.

— Трезор, стоящий пес. — Сказал Иррек и вновь углубился в самосозерцание. Подобное высказывание понималось только, как полная поддержка нашего предложения.

Операция прошла глубокой ночью, когда Трезорчик сладко почивал на моей кровати. И когда я попытался состричь с затылка собачки клок шерсти, чтобы датчик адаптера вживить непосредственно в кожу, то эта псина проснулась и устроила небольшой скандал. Пришлось позвать на помощь Белояра, который едва удержал пса, когда я постригал его ножницами и брил бритвой. Едва я надрезал кожу, как датчик адаптера сам скользнул в ранку. Трезор дернулся и потерял сознания об объема информации, скользнувшей в его сознание. Этот шоковый обморок позволил мне зашить ранку и густо смазать рану зеленкой для предотвращения заражения.

Три дня Трезор ходил по лагерю с бритым затылком, что вызывало интерес у обслуживающего технического персонала. Люди издали пальцами показывали на бритый затылок пса, но близко к нему не подходили, все знали, что у этого боевого пса с погонами младшего лейтенанта не очень хороший характер и он очень любил обижаться.

С этого момента мой пес изменился, нет, внешне и в своем поведении он оставался таким же, каким и был, но стал быстро развиваться умственно. Если и раньше он был умнейшим из псов, то теперь пытался и меня с Белояром перещеголять по этому вопросу. Он напрочь забросил свое любимейшее занятие, смотреть и спать под мыльные оперы, показываемые по визору, стал больше внимания уделять всемирной сети, чтению книг и общению с нами. Было интересно наблюдать за ним, когда он старался, что-либо сообщить мне или Белояру. На первых порах было легче понять этого пса по выражению его глаз, а не по мысленным сообщениям, поступающим в наше сознание, но со временем Трезор все лучше и лучше формулировал свои мысли и телепатически передавал их нам.

А главное, мой пес страстно полюбил полеты и старался ни одного не пропускать. Со временем он заинтересовался управлением истребителем и за короткое время стал неплохо разбираться в приборах управления, а иногда я разрешал ему через посредство контур-шлема немного "порулить" Х45.

От ощущений, охватывающих его во время полета, Трезор приходил в дикий восторг.

ххх

На пятом курсе теоретические занятия по летному делу отошли в сторону и большее внимание уделялось практическим занятиям — полетам на Х45 и гуманитарным предметам — истории, литературе, этике и танцам. По мнению руководства академии, офицер-выпускник должен был покидать этот храм науки пилотирования многосторонне развитым человеком. Помимо науки летать, этот офицер обязан был освоить науку танца и общения с дамой. К великому сожалению, я не мог себя отнести к таким людям, я был совершенно лишен дара танца.

Выпускные экзамены на пятом курсе пришлись на рождество, у нас с Белояром многие экзамены были сданы "автоматом", а госэкзамены, как и в других учебных заведениях страны, нам предстояло сдавать в мае месяце. Таким образом, после зимней экзаменационной сессии у нас появилось окно в целых три месяца.

Перед нами вновь встала альтернатива, а чем нам заниматься или что делать в эти три месяца?!

Поэтому мы с удовольствие приняли предложение Генерала взять месячный отпуск и провести его в родном селе. Генерал даже разрешил выделить в наше полное распоряжение Х45, но, взяв с нас честное слово офицера, что не будем нарушать законов своей страны и не будем использовать свои машины в частных целях. Мы, разумеется, согласились на предложение Генерала и честно пообещали вести себя соответствующим образом, но в свою очередь попросили, чтобы Трезор был с нами.

Возражений со стороны руководства на эту просьбу не последовало.

 

Глава 9

Истребители бесшумно и незаметно приземлились на заснеженном и промерзшем колхозном поле, неподалеку от села. Была февральская поземка, падал небольшой снег и наше приземление никто из односельчан не заметил.

Первым делом, отщелкав привязные ремни своего кресла и кресла-лежанки Трезора, я вышел из кабины на крыло истребителя-блина. Пока я любовался панорамой окружающей сельской местности, за моей спиной из кабины на крыло вывалился Трезор, соскочив на землю на полной скорости помчался к селу, через минуту исчезнув в снежной поземке. Взвалив на плечи сумки-баулы, забитые подарками и необходимыми домашними вещами, мы с Белояром поплелись к дому Белояра.

Когда мы сделали пару шагов от своих истребителей, колпаки кабин опустились в пазы и автоматически защелкнулись на специальные держатели. Затем автоматически включилась система безопасности и охраны Х45 на неохраняемых стоянках. Данная система охраны не позволяла ни одному лицу, не знающего пароля, не то чтобы проникнуть в истребитель, а даже подойти близко к этому охраняемому объекту. Включался ревун боевой тревоги, зажигались и начинали тревожно мигать посадочные огни и Иррек запрашивал лицо, пытающегося проникнуть в истребитель, что его интересует. Если указанное лицо оказывался случайным прохожим, то Иррек отпускал его на все четыре стороны, если же таким лицом оказывался человек с преступными намерениями, то наш электронный сторож обездвиживал его, связывался с нами, держал его под охраной до момента нашего появления для дальнейшего разбирательства.

Таким образом, мы нисколько не боялись оставлять Х45 за селом и, якобы, без охраны.

Когда мы с Белояром вышагивали по центральной улице, то ни одна дворовая шавка голоса не подала. То ли за четыре с половиной года нашего отсутствия изменился характер дворовых собак сельского сообщества. А может быть, никто из сельских псов особо не хотел связываться с этими двумя здоровыми под два метра ростом дядьками. Но это же молчание можно было бы объяснить и другими обстоятельствами, — весть о возвращении братана Трезора широко распространилась по селу и все уважаемые псы побежали на его торжественную встречу.

Родители Белояра и его сестренки, а их оказалось целых три девицы от шестнадцати и моложе, уже собирались ко сну, когда мы неожиданно и бесцеремонно ввались в сени дома. Девицы на выданье взвизгнули от радости и бросились брату на шею целоваться и привечать его.

Вот что значит родная кровь, в момент узнали своего родственничка!

На меня же они первоначально поглядывали с некоторой опаской и осторожностью, ведь я для них оставался незнакомцем, хотелось его обнять и поцеловать, а вдруг нельзя, — что тогда мамка и папка скажут. Но когда Белояр махнул свободной от сестриц рукой в мою сторону, этим махом руки официально представив меня, то я был мгновенно сметен и погребен под тремя прекрасными девичьими телами. Разумеется, мне и в голову не пришло спешить, освобождаться от столь приятного девичьего плена, но строгий оклик матери девиц мгновенно вернул мне свободу.

Отец Белояра радушно обнял и прижал к сердцу Белояра, крепко тиская его в суровых отцовских объятиях, а затем с уважением пожал мне руку. Жена всплакнула, уткнувшись лбом в грудь своего сына, мягко улыбнулась мне. После завершения церемонии приветствий отец семейства вопросительно посмотрел на жену, которая уже раздавала указания девчонкам, что и как накрывать на стол. Жена понимающе кивнула отцу. Сервировка стола завершилась мгновенно, девчонки, словно огненные вихри, метались по комнатам, погребам и рефрижераторами, выставляя на стол все, что оказывалось под рукой. Я в свою очередь достал и поставил на стол дорогую бутылку французского фирменного коньяка "Камю" и вопросительно посмотрел на отца Белояра, который широко заулыбался при виде бутылки, а затем вновь поглядел на жену. Та, ни слова не говоря, мотнула подолом и исчезла во второй комнате, чем-то там погремела и вновь появилась, торжественно неся на вытянутых руках громадную четвертную бутыль синеватой жидкости, сельского первача.

Ближе к полночи, когда ужин подходил к концу бутылка "Камю" как стояла, так и осталась красоваться в центре стола, гордясь сохранением невинности. Четвертная же бутыль самогона приняла на себя основной удар. Временами она казалась неисчерпаемой, сколько бы мы не поднимали тостов, сколько бы не пили стаканов до дна, и за встречу и во здравие — не счесть, а ей хоть бы что, она, по-прежнему, возвышалась горделивой и неприступной королевой стола! А ведь самогон мы распивали большими гранеными стаканами. Родители Белояра, испив до дна немалое количество таких стаканов, как-то незаметно удалились на свою родительскую половину, а мы, молодежь, продолжали развлекаться на деревенский манер. Девчонки впились в нас, словно безжалостный рой ос со своими умными и глупыми вопросами о нашем курсантском житье-бытие. Им хотелось знать все, до малейшей подробности.

Играя в викторину вопросов и ответов, мы и не заметили, как минула полночь, нам было интересно и увлекательно, но ровно в три часа ночи или утра раздался громкий стук во входную дверь и непрерывный собачий лай. Белояр, нехотя оторвался от сестер и пошел открывать, но не успел он вернуться обратно, как в комнату ворвался Трезор с ошалелыми и голодными глазами.

Надо же, эта псина впервые в жизни прозевала такой плотный ужин и такую веселую кампанию!

Старшая из сестер, не спрашивая нас, ведь до этого момента мы много раз упоминали нашего четвероного друга и напарника, достала большую миску — по своим размерам она была равна среднему тазику, навалила туда гору жареного мяса с костями и поставила этот тазик перед голодной собакой. Даже нам, неоднократно наблюдавшим подобную процедуру поглощения пищи, было приятно наблюдать, как аккуратно и опрятно Трезор пожирал поданное ему мясо с костями.

Девицы были в полном восторге!

Нашему Трезору не хватало только вилки с ножом, для полного описания этого действия! Уничтожив последний кусок, наш дружище, вежливо отрыгнув в сторону, тут же полез на деревенскую тахту, где до него мы впятером играли на интерес. Разумеется, он полез в самый центр женского коллектива, нагло развалился там, подставив свое пузо, готовое лопнуть после богатырского ужина, под ласковые женские ручки.

Ночная беседа продолжалась еще часа два под мерный и ровный аккомпанемент храпа нашего отожравшегося четвероного друга.

ххх

Всю последующую неделю село лихорадило.

Обсуждалось ночное и никем из сельчан незамеченное приземление двух летательных аппаратов, инопланетной конструкции, на окраине села.

Обсуждалось появление двух ранее неизвестных человек высокого роста и с косой саженью в плечах.

Обсуждалась странная собака, столь независимо разгуливавшая по села, словно ранее жила в этом селе и имела громаднейший авторитет сельского собачьего сообщества, все бывалые дворовые псы склоняли перед ней головы.

Все эти люди, собаки и события до основания потрясли и расшатали и так шаткие и неустойчивые общественные устои нашего села. Люди, ну, просто, не могли усидеть дома и валом валили на улицу, когда такие непонятные сельскому обществу дела стали совершаться в селе. В сельском обществе возникла срочная потребность в информации, за дело по добыче такой информации вынуждена была приняться испытанная внутренняя разведка.

Первоначально к дому родителей Белояра подтянулись разведчики-одиночки, затем сформировалась групповая разведка, которая также направилась к дому родителей Белояра, который стал центром развития всех этих событий. Опытные разведчики не задавали лишних вопросов, а пытались высмотреть, что же происходит во дворе, когда, по народной легенде, они случайно проходили мимо двора. Вскоре у дома родителей Белояра набралось челок тридцать — пятьдесят таких разведчиков, которые случайно проходили и на немного здесь задержались, чтобы переговорить со случайно встреченным соседом.

Единственное, что этим разведчикам удалось высмотреть с улицы, то это была собака, ростом с теленка, которая выскочила из дома, чтобы быстренько обежать и пометить все приметное во дворе. Затем она выскочила на улицу, насквозь пронзив толпу разведчиков и, задрав заднюю лапу пометила никогда прежде не горевший фонарный столб, деловито направилась к центру села. По дороге собаку встретила большую группа сельских псов, которые вежливо поздоровались с незнакомцем. Неизвестная собака что-то гавкнула им в ответ и повела всю свору чинным гуськом по улице, чтобы затем скрыться за ее поворотом. Мужики сельчане перекрестились и пониже нахлобучили на голову свои шапки-треухи, а бабы, словно гусыни, вытягивали шеи, чтобы еще чего-нибудь разглядеть во дворе.

Самыми отважными и геройскими разведчицами во все времена были старушки, которым терять было нечего и которые так любили, сидя на завалинках хат, перемалывать косточки соседям и сельчанам. Одна из них смело выдвинулась вперед и мелким шажком поникла во двор и засеменила к крыльцу самого дома. Она уж было совсем расхрабрилась и собралась взобраться по ступенькам крыльца, как дверь дома гулко распахнулась и два высоченных мужика в одном исподнем выскочили во двор. Словно два стреноженных лося, через открытые ворота двора они понеслись по улице, гулко бухая своими ножищами в громадных ботинках-сапогах по замерзшей и покрытой снегом земле. Высоченные мужики бежали по центральной улице, распугивая толпу разведчиц и разведчиков, а также целое стадо гусей, неожиданно появившееся из одного двора.

Дальнейшие события на дворе стали развиваться в нормальном и привычном русле.

Чтобы смелая старушка-разведчица после встречи с полуголыми мужиками не отдала господу душу от перенесенного страха, хозяйке дома пришлось преподнести ей сердечного лекарства в простом граненом стакане. Глотком приняв дозу, старая испытанная разведчица через распахнутую дверь избы своими подслеповатыми глазами узрела на обеденном столе бутылку изящной иностранной конфигурации и тут же пришла к гениальному умственному заключению, что хозяева дома принимают иностранную делегацию.

Чуть пошатываясь из-за сильного воздействия на голову лекарства, разведчица вышла за ворота и, не сходя с места, поделилась с односельчанами своими выводами. К обеду все население села от мала до велика абсолютно точно знали, что правительство страны поручило родителям Белояра организовать встречу и прием иностранных гостей из-за самого бугра. Иностранная делегация инкогнито прибыла для изучения собачьего сообщества села и выяснения возможности выведения нового вида дворовых собак, включив в свой состав для этих специфических целей специального эксперта собачьего производителя.

Когда слух дошел до Белояровых родителей, то они просто отмахнулись от него рукой, приписывая его к очередным сельским бредням и вымыслам. Они были настолько заняты сыном и его другом, что у них не было времени даже на то, чтобы обменяться мнением между собой по этим слухам.

А ребятишки только что вернулись после десятикилометрового кросса вокруг села и сейчас умирали от голода.

А слух крепчал и набирал крепчайший сельский маразм, все больше охватывая различные социальные слои и прослойки населения села.

Молодежь села собиралась кружками и решала, как вытянуть нужную информацию из трех сестриц. Если раньше, до прибытия в село этих незнакомцев с собакой, дело было самым простым, только свистни девчатам в окошко и пригласи их на танцы. Одна мать поздно вечером могла их загнать домой после танцев. Но теперь они даже на звонки по мобильнику не отвечают самой ближайшей и любимой подруги, а на предложение прогуляться вечерком с мальчиками, получала странный ответ типа "занята, перезвоню позже". Одно это уже говорило о том, что дело здесь нечисто, что девчат нужно спасать, а то совсем пропадут дома.

Когда слух достиг ушей высшего руководства села, исполнительного директора колхозной артели, то, он, дерганув для храбрости стопочку болгарской "Плиски", стал натягивать костюм-тройку, купленный по случаю лет десять назад, чтобы нанести визит доброй воли этим треклятым иностранцам.

Войдя в хату родителей Белояра, исполнительный директор тут же без дополнительного на то приглашения рухнул на первый же попавшийся стул. Его костюм-тройка напоминал не по размерам сшитый латный костюм древнего рыцаря и почему-то сильно стеснял движения всего его тела. Поудобнее разместившись на стуле, исполнительный директор артели с большим вниманием стал разглядывать внутренний интерьер хаты одного из самых добросовестных работников колхозной артели. На его вопрос об иностранной делегации и возможности встречи с ее членами, хозяева дома, родители Белояра, удивленно переглянулись и пожали плечами,

Только сейчас до них дошло, они смогли связать воедино и забродившие по селу слухи о появлении странных иностранцев, и внезапное возвращение домой на побывку сына военнослужащего. Они вызвали в горницу Белояра. Голова Белояра чуть-чуть не касалась потолка горницы хаты и он стоял перед исполнительным директором, слегка наклонив голову, сверху вниз смотря на до крайности упитанного человека, с трудом уместившегося на стуле.

Не смотря на свою упитанность, исполнительный директор артели не был дураком, обменявшись несколькими фразами, высокие стороны сумели быстро разобраться в сложившейся ситуации, достичь полного взаимопонимания и положить конец распространению досужих слухов по селу.

Когда всем односельчанам узнали правду обо мне и Белояре, старые, но заслуженные и бывалые разведчицы села отложили в сторону устаревшую информацию, перешли к разработке и распространению по селу более актуальных слухов. Другими словами, они полностью утратили к нам интерес и больше не собирались у Белоярова дома.

Зато громадным интересом воспылала к нам сельская молодежь — молодые ребята и девчата. И понеслись мальчишники, капустники, дни рождения и просто молодежные тусовки и дискотеки.

ххх

В один из вечеров мы с Белояром выбрали время, и пошли в гости к Валентину Валентиновичу, где его жена, за разкочегаренным тульским самоваром, угощала нас тысячью различных видов, типов и разновидностей варений, повидла и джемов. На наш взгляд, Валентин Валентинович заметно постарел, прибавилось больше седины, он немного уменьшился ростом, но оставался крепким стариком. Он так обрадовался нашему приходу, что не отходил от нас, внимательно слушал рассказы об учебе в академии и полетах в космосе и в свою очередь обстоятельно доложил нам о том, что произошло в селе и школе за время нашего отсутствия. Его женушка не уставала подливать нам кипяточку и подносить все новые и новые розетки с домашними варениями. Беседа получилась интересной, долгой и содержательной, нас очень не хотели отпускать и еще долго продержали за самоваром. Мы уже серьезно опасались за свое здоровье, из-за того объема выпитого кипятка и количества съеденного варенья, когда взъерошенный Трезор силой полок нас ужинать к родителям Белояра.

Перед самым уходом я пообещал Валентину Валентиновичу, что до конца нашего отпуска обязательно покажу ему космос и луну.

Под вечер, зимние дни коротки и светлое время суток пролетало, как одно мгновение, я решил навестить свой старый дом, где провел семнадцать лет. Белояр был очень занят, в этот вечер он встречался с очередной сельской девицей на выданье. В селе насчитывалось более десятка таких девиц и Белояр, похоже, поставил цель перезнакомиться со всеми этими девчатами. Мне же он говорил, что ищет свою суженую и что это дело очень трудное, вот и приходится ему страдать и искать. Я ему верил и не верил одновременно, где бы только мы не появлялись, как у моего товарища появлялась подружка — очередная прелестница и кандидатка в суженые.

В любом случае, я понял, что этот вечер мне придется провести одному. Правда, поступило несколько предложений провести совместно вечер, но какая-то сила влекла меня в мой старый дом. Никем не замеченный из родни Белояра, я выскользнул из дома, накинув на себя легкий форменный китель кепи, и легкой трусцой побежал по заснеженной улице. Я мог бы идти, но в теле чувствовалась такая сила, которая требовала выхода — вот и бежал, легко перескакивая через нанесенные за день сугробы.

Был морозный вечер и вечерняя темь легла на сельские улицы, накрывая село одеялом тишины и спокойствия. Зимой вся работа на селе производилась в дневное время суток, а под вечер все работяги расходились по своим теплым избам и хатам и не выходили на улицу до утра. Изредка можно было встретить в это время суток какого-либо случайного прохожего. Промелькнул силуэт парня, который, увидев и узнав меня, махнул рукой в знак приветствия и скрылся в переулке. Со всей очевидностью, он спешил на посиделки к Татьяне, одной из подруг сестриц Белояра, которая тоже звала меня присоединиться к ним.

Добежав до поворота в наш переулок, я остановился и оглянулся. Еще во время бега мне показалось, что меня преследовала какая-то тень. Я был абсолютно уверен в том, что это был не человек. Любой человек не мог бежать по только что выпавшему снегу так тихо, не нарушая морозную тишину. Этой тенью могло быть только одно живое существо, Трезор — мой четвероногий друг, товарищ и напарник. Но сколько я не всматривался в черноту сельской улицы, не светил ни один фонарный столб, лампочки из этих столбов давно разобрали сельчане, освещая ими свое дворовое хозяйство, никого не мог разглядеть. Улица казалась полностью пустынной. Да, и Трезора мы видели очень редко, так как он после нашего появления в селе пропадал с раннего утра до позднего вечера по своим собственным собачьим делам. Правда, он уже больше не опаздывал на ужин, который мы специально и по его просьбе, перенесли на более позднее время суток — на десять часов вечера, когда обычные сельчане досматривали второй сон.

Но, что-то чернело за дальним сугробом?!

Взошедшая на ночной небосклон луна в полную силу осветила какой-то черный огрызок толстой веревки, виднеющийся из-за сугроба на другой стороне улице. Этот обрывок веревки вел себя странным образом, вместо того, чтобы тихо и неподвижно лежать на снегу, он повиливал из стороны в сторону, словно маятник часов. Трезор, первым сообразил, что его инкогнито раскрыто, он поднялся из-за сугроба и независимо направился ко мне, подойдя совсем близко и стараясь заглянуть в глаза. Я не отвел взгляда, ничего не сказал, а молча направился к дому. Также молча, рядом со мной пошел мой друг.

Когда мы подошли к калитке, то первым делом обратили внимание на то, что дом выглядел, нет, не давно брошенным, а так, словно хозяева только что покинули его. Дом был стареньким и кое-где покосился, но видно было, что за ним постоянно присматривают. Заново отремонтированы ступеньки крыльца, поправлены наличники окон, все стекла целы, двери плотно прикрыты. Дорожки, от калитки к дому и от дома к хозяйственным постройкам двора, были расчищены от снега.

Я приоткрыл калитку и Трезор, первым, скользнул во двор. Нет, он не выглядел настороженным и ожидающим появление внезапной опасности. Он мелкой трусцой по-хозяйски бежал по дорожке к дому. Достигнув крыльца, он взлетел по ступенькам и, зачем-то понюхав замочную скважину, стал обегать хозяйственные постройки двора.

Подойдя к двери дома, я протянул руку и за верхней притолокой нащупал ключ от замка. Когда была жива мама, мы всегда оставляли ключ за этой притолокой, когда на время покидали дом. Вот и сегодня, этот ключ оказался на привычном месте. В своих письмах в академию Валентин Валентинович в подробностях описывал, как он смотрит за домом, убирается в нем, чистит дорожки от снега, стараясь при этом не нарушить порядок, раз и навсегда установленный мамой.

В сенях ничего не изменилось, да меняться было нечему. Этот небольшой проходной коридорчик всегда был пуст и никогда не был заставлен ненужными вещами и другой хозяйственной рухлядью. Оставляя мокрые следы от подтаявшего в помещении снега, мы прошли в горницу. Я машинально щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Валентин Валентинович в целях предосторожности отключил электричество. Сам не понимаю, откуда это возникло, щелкнув пальцами, я создал небольшой светящийся шар и легко подбросил его к потолку. Мягкий свет наполнил гостиную, высветив все уголки.

В красном углу горницы, на своем обычном месте сидела моя мама и внимательно смотрела на меня. Я совершенно не испугался ее неожиданному появлению. Все выходило так, словно я ждал и надеялся на эту встречу. Трезор тоже был нисколько не удивлен появлением мамы, ни секунды не раздумывая, он пересек помещение и, громко всхлипнув, положил ей на колени свою голову. Руки мамы пришли в движение и стали перебирать шерсть на голове пса, а мама не отрывала взгляда от меня.

— Ты стал таким большим, сынок. — В моей голове раздался такой знакомый и родной голос. — Мы не виделись всего четыре с половиной года, а ты успел сильно подрасти и возмужать. Похоже, ты становишься воином, как и твой отец. Я очень рада, что у меня такой сын.

Мама рукой показала рукой мне на стул. Через мгновение мы сидели рядом и не отрывали глаз друг от друга. Сейчас она ничем не напоминала ту больную и сухонькую старушку, которую я видел перед похоронами. Но обе эти женщины были мне так близки и понятны, мне так хотелось прикоснуться к маме, поцеловать ее и прижаться к ней, чтобы почувствовать биение ее сердца и материнскую теплоту.

— Не надо касаться меня. Перед тобой мое отдаленное отражение. Это я и не я одновременно. Воздействуя на мозг Трезора, я создаю в его голове иллюзию того, что я ласкаю его. Ты моя кровь и плоть, поэтому я не имею такой власти над твоим мозгом, которую имею над сознанием твоего четвероного друга. Но я очень рада и этой возможности встретиться и пообщаться с тобой, мой сын. К сожалению, дальнее расстояние между нашими галактиками делают связь между ними кратковременной и неустойчивой. Она может в любую минуту прерваться. Поэтому я решила не терять времени и посвятить тебя в искусство, которое может потребоваться в любую секунду твоей жизни. Боюсь, что у нас не будет времени поговорить о твоей жизни без меня, но сейчас мы войдем в контакт, во время которого я передам тебе кое-какие знания и умения, а пока ты будешь рассказывать о своей жизни. Когда придешь в себя, ничему не удивляйся и учись правильно использовать полученные знание. Не пугай ими людей. А теперь, закрой глаза и наберись терпения.

Как только глаза закрылись, кругом все потемнело и я оказался в безвременье.

Очнулся я, по-прежнему, сидя на стуле и глядя перед собой себя в угол горницы. В помещении было темно и только лунный свет речной струей рассеивал темноту в комнате. В поле моего зрения попал Трезор, который сидел чуть в бок от меня и не отрывал взгляда своих карих глаз от моего лица. Уловив мой осознанный взгляд, он подошел и ощутимо ткнул своим носом в мои колени. Всем своим видом он, словно, хотел сказать, что нам пора идти. Машинально взглянул на часы, они показывали четыре часа тридцать минут. Плотная темнота за окном подтверждала мою мысль о том, что всего через час нам с Белояром придется бежать свои утренние десять километров.

Когда мы с Трезором выходили из дома в начинающуюся снежную метель, то я вспомнил неожиданную встречу с мамой и ее слова об искусстве, знании и умении.

ххх

Дни отдыха, по словам Белояра, это дни вынужденного, но приятного безделья, пролетали стремительно, встречи с ребятами и девчатами села, танцы под аккордеон и гармонь, девчишники, мальчишники, капустники.

За два дня до возвращения в академию я вспомнил о данном Валентину Валентиновичу обещании, показать ему безвоздушное пространство и наш естественный спутник. Вечером я послал одну из младших сестер Белояра с запиской к Валентин Валентиновичу, где подробно объяснил старому учителю, где мы встретимся и какую одежду надеть для полета.

Еще до рассвета я был у своего Х45, демонтировал кресло-лежанку Трезора и пристроил на его место сиденье от разбитого "Москвича", чтобы Валентину Валентиновичу было бы на чем сидеть во время полета.

Валентин Валентинович появился в точно назначенное время и, не смотря на мои советы, оделся в громадный зимний тулуп и шапку ушанку, так как, по его словам, очень боялся замерзнуть на большой высоте. Я посоветовал ему скинуть всю эту одежку и залезать в кабину истребителя. Как только он скрылся в кабине и сел на кресло, я рядом с его тулупом оставил свой высотный скафандр и одним молодецким прыжком влетел в кабину. Валентин Валентинович тихо сидел за моей спиной и, словно жираф, вытягивал шею, чтобы рассмотреть оборудование кабины и то, что было за ее окнами. Колпак кабины с легким шипением встал на место, свежий воздух наполнил внутренний объем, через контур-шлем я передал Ирреку мысленный импульс-приказ и, в несколько секунд прогрев двигатель и сделав прозрачным остекленение колпака кабины, стал осторожно набирать высоты.

При вертикальной тяге двигателя, мы с Валентин Валентиновичем видели, как село медленно уплывало и на глазах стало все меньше и меньше. Вскоре оно превратилось в точку и совсем пропало из виду в снежной пелене. Затем низкие зимние облака скрыли от наших глаз и излучину реки, в центре которой находилась наша Малиновка. Вот мы пробили нижнюю облачность, и попали в непроглядное молоко верхней облачности. Я не спешил и поднимал Х45 только на вертикальной тяге двигателя, чтобы дать Валентину Валентиновичу время привыкнуть к подъему и наблюдать всю картину, в этот момент раскрывающуюся перед нами. Вскоре истребитель, продолжая свой неуклюжий подъем, пробил последний слой облаков, и вышел в тропосферу, где над нами возникла чернильная темнота безбрежного вакуума вселенной.

Я отключил вертикальную тягу и придал истребителю плавное скольжение по свободной траектории, покачиваясь с крыло на крыло. За спиной я не слышал ни одного звука, сохранялась абсолютная тишина, я обернулся, чтобы узнать, не произошло ли что-нибудь плохого с Валентин Валентиновичем и как он себя чувствует. Увиденная картина до глубины души поразила меня, старый учитель, стоя на ногах, обутые в большие деревенские валенки, уперся головой в колпак кабины, чтобы лучше разглядеть разворачивающуюся перед ним панораму космоса. Разогнав, истребитель до второй космической скорости, я на третьем витке спирали стал удаляться от Земли. Сзади меня послышалось едва сдерживаемое судорожное дыхание, когда сзади нас начал формироваться гигантский сфероид с зелеными океанами, темными материками и белыми облаками.

Это была действительно незабываемая фантастическая феерия космоса, великолепная панорама планеты Земля!

Валентин Валентинович, по-прежнему, молчал, но его волнение перед увиденным выдавалось учащенным дыханием, а мне почему-то в этот момент в голову лезли мысли о том, мой учитель наконец-то увидел то, о чем так много говорил своим ученикам и мечтал увидеть своими глазами. Плавно удаляясь от планеты, я глазами разыскал наш естественный спутник и, дав двигателю максимальное ускорение, направил свой блин чуть-чуть наперерез луне. Двадцать минут полета при ускорении в несколько "g" и вот мы уже скользим над лунной поверхностью, покрытой толстым слоем пыли и круглыми кратерами. Тень моего истребителя скользила по поверхности луны, петляя между кратерами и скальными утесами. Валентин Валентинович что-то пришептывал губами, но, по-прежнему, не задавал мне ни единого вопроса, он был занят рассматриванием картины Луны. Решив, что уже достаточно много показал своему учителю, я стал разворачивать истребитель, чтобы покинуть луну, когда Валентин Валентинович очень тихим голосом попросил меня еще раз пролететь над поверхностью спутника. Я резко сбросил скорость и машина вновь заскользила в медленном ритме вальса на луной поверхностью.

Обратный путь был уже ничем не примечателен. Только обычно все летательные аппараты, аналогичные моему истребителю, входили в земную атмосферу планеты над океанами, я же, решив немного сократить путь, вошел в атмосферу над Камчаткой и, помаленьку сбрасывая скорость и снижаясь одновременно, пролетел от восточного побережья нашей великой страны до западного. Наш полет продолжался равно один час двадцать минут пятнадцать секунд.

По возвращению, я вновь посадил Х45 на прежнее место и увидел, как Белояр, помогает вылезти из кабины своего истребителя одной сельской девчонке, которую я еще не встречал.

На следующий утро на наших истребителях-блинах мы вылетели в академию.

Наши зимние каникулы окончились!

ххх

Генерал уже не мог говорить, так велико было его возмущение, он хрипел, булькал словами, размахивая руками. Мы же с Белояром стояли перед ним навытяжку, понуро повесив головы, и пытались разобраться и понять, что же такое случилось, когда нас, только что посадивших Х45 на взлетную полосу, схватили под белы ручонки и повели-потащили на красный ковер к начальнику академии.

— Придурки, вы понимаете, что ПВО страны было поднято по тревоге, когда неизвестный летающий объект пролетел над территорией страны от восточной до западной границы и скрылся в неизвестном направлении. Этот объект не ответил ни на один запрос с земли, не давал опознавания "свой — чужой". По нему было выпущено восемь зенитных ракет "земля — воздух", в целях его преследования было поднято в воздух четыре эскадрильи высотных перехватчиков "яковлевых". И вся эта шумиха и паника на государственном уровне только из-за того, что один из моих идиотов катал своего старого учителя физики на экскурсию на луну, а другой идиот, в это же самое время развлекал девицу на выданье демонстрацией достопримечательностей столицы с птичьего полета. — Громко не кричал, а орал Генерал, перемещаясь по кабинету со сверхсветовой скоростью. — И когда, Верховный Главнокомандующий попросил меня дать разъяснения по этому поводу, что же я должен был ему врать? ПВО страны по типу летательного аппарата определило, что это были ваши Х45, и только поэтому в воздух не были подняты суперсовременные перехватчики, чтобы сбить вас. Мы потратили бешеные деньги на обучение, кормежку этих обалдуев, — в этот момент его речи тихо открылась дверь кабинета и наш Трезор по-пластунски пополз к нам, чтобы гордо занять место между мной и Белояром. — И этот ваш боевой пес, якобы, аристократических кровей, отказался сдавать госэкзамен, заявив, что ответы на подобные вопросы знает любой щенок. Ребята, с меня хватит, я ухожу в отставку и на пенсию, по крайней мере, спокойно доживу до глубокой старости, а с вами и дня не проживешь спокойно — то весь город на ноги поставили полетами на идиотских самолетах, а теперь всю страну переполошили. Мы с Верховным Главнокомандующим посоветовались и решили выпустить вас из академии досрочно, присвоить досрочно воинское звание "капитан" и отправить вас служить в такую глухомань, чтобы вы повторно что-нибудь не натворили. За вами нужен глаз да глаз, не каждый сможет учить и руководить вами, мы с Командующим ВКС решили направить вас служить в гарнизон, которому приказано командовать мне.

Мы стояли, краснели, бледнели, слушали и ничего не могли возразить Генералу, но в глубине души были рады, что он и в дальнейшем будет нас опекать. В заключение "дружеской беседы", нам протянули погоны с четырьмя маленькими звездочками, которые следовало бы прикрепить на плечи мундира, тонко подметив, что обмывать эти звездочки нам придется в личном присутствии Генерала и учителей и наставников академии, которые выразили пожелание поучаствовать в этой церемонии. Трезор с большим недоверием слушал то, что говорил нам Генерал, и даже пытался что-то возразить. Но когда четыре звездочки капитана вручались и ему, то его собачья морда приняла слащавое выражение и он с большим достоинством подставил под руки Генерала свой ошейник.

Наше радостное настроение было тут же испорчено Генералом, который запретил нам покидать пределы территории академии. А если на то возникнет срочная необходимость, то для нашего сопровождения будет выделен вооруженный эскорт и специальный бронеавтомобиль, так как руководством страны было принято постановление, согласно которому мы являемся социально неустойчивым элементом и можем нанести окружающей среде невосполнимый ущерб.

ххх

Возвратившись в свой жилой сектор, мы долго полулежали в креслах и раздумывали над тем, как отпраздновать повышение в звании и досрочное, без государственных экзаменов выдворение из академии, дабы не нанести вреда окружающим людям и природе.

В голову ничего путного не лезло, тогда Белояр отправился в бассейн, чтобы смыть лень и усталость от лени, а я вместе с Трезором затеял уборку в холле и занялся сервировкой праздничного стола. Так как мы не знали точного количества людей, которые, возможно, придут к нам на обмывку звездочек, то решили устроить прием "а ля фуршет". В гостиной обеденный стол сдвинули в один из углов и накрыли его синей скатертью, а на стол выставили разнокалиберные иностранные бутылки с фирменными наклейками и ярлыками. Только я и Трезор знали, Белояр этого не знал, что во все эти бутылки была разлита некая бесцветная жидкость "малиновка" — самогон-первач из нашего села. По нашему глубокому убеждению, да и откуда у курсантов могло быть много денег, эта жидкость не так уж дорого стоила и здорово "била"" в головы. Не пить же нам технический спирт, который выделяется техникам на промывку и чистку всякой летной аппаратуры. Знаменитая самогоноварильщица нашего села, бабка Дуся, наливая свой бесцветный и без запаха напиток в двадцатилитровую канистру, сказала, что это магическое зелье очень понравиться нашему начальству.

К бутылкам на столе добавили много чищенных и нечищенных тигровых креветок, соленых огурчиков и канапе — маленьких бутербродиков с докторской колбасой и различными сервелатами. Трезор попробовал один из бутербродов с финским сервелатом, а потом долго в туалете отрыгивал, видимо, иностранная продукция не пришлась по вкусу этой умной и совершенно прорусской, по образу питания, разумеется, собаке. То, что Трезор умная собака было заметно, стоило только взглянуть на его ошейник, на котором красовались целых четыре звездочки — звания капитан собачьих войск". Генерал, шепотом, ему неудобно было перед Трезором, долго объяснял мне с Белояром, что высшее руководство очень хотело присвоить нашей собаке воинское звание без упоминания "собачих войск", но в последний момент не решилось на такой беспрецедентный шаг.

Когда Белояр вышел из бассейна, то, взглянув на фуршетный столик, тут полез руками за тигровыми креветками, но Трезор молниеносно пресек это неосторожное движение, так как креветки были дорогим продуктом и мы их купили из расчета — две креветки на одно лицо. Из-за этого поведения нашего обычно добродушного пса, Белояр злобно прошипел, что на столе нет минеральной и фруктовой воды, чтобы запивать водку и крепкие напитки. Я ему вежливо напомнил, что Генерал запретил нам пить водку и что нам придется пить только французский арманьяк вон из той бутылки, я ему показал на одну из иностранных бутылок на столе. Но Белояр одновременно был прав в том, что у нас на столе не хватало минеральной воды, поэтому мы с Трезором скрылись в своем углу, побулькали там немного и на столе тут же появились красивые пластиковые бутылки с минеральной и фруктовой водой. Чтобы люди не обратили внимания на то, что цвет жидкости во всех иностранных и не иностранных бутылках был один, то мы тщательно подбирали бутылки с различным цветом пластика.

Итак, мы были полностью готовы к появлению гостей, а чтобы никто из нас не покусился на еду раньше времени, Трезор разлегся перед фуршетным столиком и угрожающе раскрывал пасть, когда мы с Белояром оказывались вблизи.

Гости начали собираться в районе семи часов вечера, сначала они осторожно заглядывали к нам в жилой сектор и, видя, что большого начальства пока нет, бочком проходили в холл и жались по углам. Время от времени они с интересом поглядывали на фуршетный столик, но вид лежащего перед столиком злющего пса на корню пресекал их слабые поползновения воспользоваться дарами природы и промочить горло минеральной водичкой.

Мне с Белояром с громадным интересом наблюдали за людьми в погонах подполковников, полковников и генералов, которые столько времени отдали нашему обучению, а сейчас, словно дети, стеснялись нарушить не существующий протокол.

В холле было уже человек пятнадцать, никогда прежде в нашем жилом секторе не бывало такое количество людей, когда открылась дверь и вошел наш любимый Генерал и Командующий ВКС. Разумеется, все присутствующие встали по стойке "смирно", чтобы поприветствовать маршала и начальника академии. Командующий небрежно махнул рукой, словно говоря "вольно" всем, так как мы находимся не в официальной обстановке. При этом он громко высказывался, что специально пошел на прием, чтобы посмотреть и познакомиться с двумя пока еще неизвестными миру обалдуями, которые, шутя, могут прорвать многоступенчатую противовоздушную и противоракетную оборону любого государства и в один миг разбомбить столицу великой страны. Маршал к своим словам добавил, что хотел выпить пару лафетничков за присвоения им внеочередного воинского звания. Лафетничков у нас, разумеется, не было, поэтому я подал ему бокал, до краев наполненный самогоном из какой-то иностранной бутылки, посмотрев на этикетку которой, Маршал одобрительно цыкнул зубами, а я во второй бокал налил ему брусничной водички, если судить по названию на пластиковой бутылке. Пока я ухаживал за Командующим, Белояр обхаживал Генерала, а все присутствующие обслуживались сами собой, под строгим взглядом непьющего пса. Видели бы вы, как Маршал и Генерал заглотнули этой жидкости. Вначале их глаза полезли на лоб, но остановившись на полпути из-за рта вырывался сжатый воздух, а по помещению разлился великолепный запах самагона-первача. Закуски было мало и наши старшие офицеры решили первый бокал залить минералкой, практически одновременно они подняли бокалы с "брусничной водой" и опрокинули их содержимое себе внутрь.

Маршал громко хмыкнул и посмотрел на бокал, переливающийся всеми цветами радуги в свете ламп нашей люстры с рожками.

— Да, — промычал он, — похоже, иностранцы научились гнать наш самогон.

А Генерал ничего не сказал, он посмотрел сначала на меня, а потом на Белояра и подозвал к себе Трезора. О чем-то пошептался с ним и стал грозно смотреть на меня. Наступил и наш торжественный момент, мы с Белояром вытянулись по стойке "смирно" и на виду у всех медленно опустили звездочки в свои полные бокалы и вопросительно посмотрели на начальство.

Начальство одобрительно кивнуло.

— Ну, давайте, ребятишки, выпьем за ваши звездочки, но в следующий раз нарушайте границы других государств. — Сказало оно и сладко приложилось по второму разу к своим бокалам.

Трезор с едва слышным стоном и закрытыми глазами пролез, на всякий случай, поглубже под фуршетный стол, чтобы оказаться подальше от ног начальства.

Начальство, приняв на грудь второй бокал, в течение нескольких секунд держало глаза закрытыми, оценивая букет и аромат выпитого напитка, и приложилось к брусничной водичке, чтобы запить первый бокал. Офицеры ВКС, знаете ли, после первой стопки не закусывает! Все присутствующие гости восприняли это как сигнал к действию, одни медленно и со вкусом, другие с быстротой молнии опрокидывали бокалы в свои глотки. Пауза после поглощения первых бокалов продлилась сорок пять секунд, после чего все присутствующие запили первые бокалы минеральной или фруктовой водичкой. Напрасно мы с Трезором ожидали возгласов негодования или каких-либо других противоправных действий. Самогон бабки Дуси прекрасно справлялся со своими обязанностями, притворяясь то французским арманьяком, то безалкогольным напитком. Все полковники и генералы налетели на фуршетный столик, на ходу расхватывая гамбургеры и привычные соленые корнишоны бочковой засолки. Креветки, по своему положению, приравнивались к высшему командному составу, и Командующий не прошел мимо них, не вкусив несколько.

Все было чин по чину!

Настала наша очередь пить из бокалов со звездочками. Меня, аж, пошатнуло, когда я сделал последний глоток и только в самую последнюю секунду зубами перехватил капитанские звездочки от падения в желудок, так как желудку срочно потребовал нечто осязаемое в качестве закуски. Но, стиснув зубы, я выдержал положенные сорок пять секунд паузы и поднес ко рту порцию бабкиного безалкогольного напитка.

Когда я смог разглядеть дно бокала, то понял, что все-таки выжил и не умер, но запечатлеть в памяти, что происходило в дальнейшем оказался не в силах.

ххх

Следующим утром Белояр не реагировал ни на один мой вопрос, а продолжал безвольно лежать на кровати, тупо упершись взглядом в потолок. Любое движение тела вызывало сильную боль и ломоту, голова раскалывалась на мелкие части от изнуряющей мигрени. Бассейн мог бы помочь Белояру, но, не смотря на все его попытки, у него не оказалось сил на то, чтобы преодолеть боль, встать на ноги и дойти до бассейна, вход в который находился в десяти метрах от двери спальни Белояра. Я, как друг, посоветовал ему проползти это расстояние на животе или на коленях, что он и попытался сделать. Но остановился на полпути, а Трезор старался вовсю, помогая ему преодолеть непреодолимое расстояние, он хватал его за руки, упирался носом, толкал туловищем, но Белояр мог только шевелиться, на большее у него не было сил и возможностей.

Меня чрезвычайно интриговал вопрос, чем же завершился вчерашний прием, я задал этот вопрос и Трезору, но эта дворовая псина только скалилась и пыталась укусить меня в ответ.

При этом Трезор категорически отказывал мне прилечь на мою же кровать, мотивируя свой отказ, якобы, непереносимым запахом перегара из моего рта. Мне так и пришлось всю ночь ютиться на его маленьком коврике в дальнем углу спальни.

 

Глава 10

Дальний гарнизон и краткий отпуск.

Генерала снова мы увидели перед вылетом на следующий день на новое место службы. Он ни словом, ни взглядом не обмолвился о том, как завершился наш великосветский прием по случаю присвоения внеочередных званий и досрочного окончания академии. Он только внимательно осмотрел нас с головы до ног, взглянул на наши армейские баулы-саквояжи с пожитками, что-то неразборчивое хмыкнул себе под нос и отошел в сторону. Остается только добавить, что этим утром он выглядел просто великолепно — аккуратная стрижка, гладко выбритое лицо, великолепная военная выправка спортивной фигуры.

Мы, разумеется, тянулись по стойке "смирно", а он спокойно прогуливался взад вперед перед нами. В это же время его секретарь, молодой капитан, которого мы встречали в генеральской приемной, прогибаясь под непомерной тяжестью, вытаскивал из автомобиля пикапа и переносил к нашим и генеральскому истребителям четыре тяжелейших чемодана.

— Чемоданы забиты книгами, методической литературой и романами. — Прокомментировал работу своего секретаря Генерал, заметив наши взгляды в сторону секретаря.

Молодой капитан с огромным облегчением перебросал эти чемодана в бомбовые отсеки наших Х45, которые мы во время подобных перелетов использовались в качестве багажного отделения.

Непосредственно перед взлетом Генерал разрешил нам чуть-чуть расслабиться, дав команду "вольно". В течение пары минут он лаконично объяснил нам полетное задание и на карте показал маршрут следования, добавив при этом, что нам боятся нечего и мы не потеряемся на маршруте, так как он лично будет возглавлять нашу пару. При этом он небрежно промолвил, чтобы во время полета, мы не отставали бы и поплотнее держались бы хвоста его истребителя.

Генерал явно находился в хорошем настроении, поэтому в разговоре с нами допустил пару ошибок, не так конкретно формулируя свой приказ в отношении летного задания, ему следовало бы более осторожным в словах и выражениях.

— Жаль Генерала. — Подумал я. — Ему следовало бы хорошенько подумать, прежде чем давать такой приказ, — уныло продолжал мыслить я, голова продолжала болеть, но мои мысли хорошо доходили до Белояра и Трезора, который приплясывал от нетерпения занять свое место в кабине пилота и немного "порулить" Х45. Характер Белояра был несколько специфичен и отличался от характера обычных людей тем, что этот человек не обладал чувством юмора, он в буквально прямом смысле понимал все слова, особенно когда речь заходила об армии или приказах вышестоящих начальников. Как подлинный блюститель армейских порядков, он законопослушно исполнял эти приказы, не обращая ни малейшего внимания на тон или обстановку, в которой произносились они.

Мы с Белояром летели на Х45, а Генерал пилотировал скоростной истребитель-перехватчик, чуть устаревшей конструкции. От наших блинов генеральская машина отличалась стреловидной формой, более мощными двигателями и изменяемой геометрией крыла. Из информации, случайно попавшей нам в руки, мы знали, что Генерал считал эту машину самой лучшим всех времен и народов истребителем, именно этому типу он отдавал свое предпочтение и специально звонил Командующему ВКС с просьбой, предоставить в его распоряжение для продолжения службы на Дальнем Востоке именно этот истребитель.

Верхний эшелон нашего полета находился на самой границе соприкосновения атмосферы с космическим вакуумом, скорость звена составляла два маха и наша троица беззвучно, звук отставал, но упрямо преследовал нас по пятам, тянулась в восточном направлении. На этой высоте и при этой скорости полета наши Х45 чувствовали себя превосходно, словно рыбы в воде. Генеральский же истребитель-перехватчик несколько потяжелел и потерял присущую ему вертлявость, ему следовало опуститься несколько ниже в более плотные слои атмосферы, где его крылья восстановили бы контакт с воздушной средой и вернули бы летательному аппарату маневренность.

Именно в этот момент полета, когда мы парой следовали за истребителем Генерала, Белояр вспомнил о "приказе" Генерала и решил продемонстрировать свою пунктуальность в исполнении приказов начальства. Он стал резко сближаться с левым крылом ведущего истребителя и, когда его блинчик присосался к крыло, то стал неотступно следовать за генеральской машиной. Чтобы не нарушить симметрию полета, мне пришлось повторить маневр сближения Белояра и намертво прилепиться к правому крылу.

Понимая опасность такого плотного строя во время дальнего полета, Иррек попытался предпринять соответствующие меры безопасности и увеличить дистанцию между ведущим и ведомыми машинами, но мы с Белояром выключили автопилот и перешли на ручное управление.

Трезор, спокойно отсыпался за моей спиной, он настолько доверял мне, как опытному пилоту Х45, что не контролировал управление машиной и свернулся в клубочек и захрапел в своем кресле-лежанке, как только оказался в пилотской кабине. По видимому, сказались вчерашний вечер и ночь, когда прощался со всеми своими знакомыми и подружками, которые завел за годы учебы в академии. Он объявился с рассветом, но выглядел страшно изможденным и голодным существом, его мотало из стороны в сторону, когда он проходил мимо меня. Поэтому не удивительно, что у него хватило сил только добраться до своего кресла и ни на что больше?!

Первоначально Генерал не реагировал на маневры сближения полет плотным сомкнутым строем. Но видно было, что этот строй ему не по душе, воздушные ямы и ураганные порывы воздушных потоков, знаете ли, всегда могли способствовать появлению внештатной ситуации. Машины то взбухали к верху, то проваливались, рыскали по сторонам и пилотам было трудновато парировать эти неожидаемые изменения высот и колебания курса, удерживая истребители в таком плотном строю. Особенно трудно приходилось Генерала, все события развивались за его спиной, а он не мог глаз да глаз держать за действиями своих молоденьких сопровождающих, у которых еще мамкино молоко на губах не обсохло, но которые, словно привязанные, следовали за ним на опасном расстоянии.

Генерал весь извертелся, постоянно оглядываясь, чтобы ситуацию держать под контролем, время от времени он пытался связаться с нами, но перед вылетом забыл отдать приказ о включении интеркома и необходимости поддерживать связь в течение всего перелета. Мы, конечно, и сами могли догадаться о необходимости поддержать связь, но головы наши после вчерашнего обмывания звезд на погонах не соображали должным образом и мы забыли включить интерком. Генерал был человеком достаточно благоразумным и терпеливым, да, и он не так уж очень нервничал, пока наш полет проходил в горизонтальной плоскости. Но его нервы не выдержали постоянного психологического давления, когда мы начали снижаться на взлетно-посадочную полосу военной базы ВКС, расположенной в тундре вблизи побережья Ледяного океана. Наш лидер звена в генеральских погонах кричал по интеркому об увеличения дистанции между машинами. Когда же он понял, что мы его не слышим и, по-прежнему, вплотную следуем за его машиной, а время неумолимо отстукивало последние минуты перед посадкой, то Генерал постарался оторваться от нас на скорости и одновременным выполнением фигур высшего пилотажа.

В течение пяти-семи минут Генерал предпринимал все, что знал и умел, чтобы оторваться от меня с Белояром. Плотным парадным строем мы проносились на уровне десяти метров над взлетно-посадочной полосой, резко уходили в небо, совершая иммельманы и боевые развороты. Скорость была сумасшедшей, но строй выдерживался и ни капельку не изменялся. В конце концов, Генерал не выдержал и решил приземляться в таком плотном строю.

Уже заходя на посадку, но все еще связанные незримой нитью с генеральским истребителем, мы с Белояром синхронно отдали Ирреку мысленный приказ, взять на себя управление машинами и сажать их на взлетно-посадочную полосу.

Наш Иррек в соответствии с уставом и руководством о полетах поступил именно таким образом, как мы и рассчитывали или. Первым делом, он через посредство электронных рецепторов проверил состояние бомбовых отсеков, так как руководство и устав предписывали, что перед посадкой эти отсеки обязательно должны быть свободными или чистыми от неиспользованных бомб. Разумеется, рецепторы показали, что бомбовые отсеки частично загружены. Иррек не знал, да и не мог знать, что в бомбовых отсеках находился багаж Генерала, поэтому он принял решение немедленно избавиться от столь опасного груза и раскрыл бомболюки.

На землю посыпались чемоданы, которые Иррек принял за бомбы.

Шасси истребителя Генерала и наших Х45 одновременно коснулись асфальтобетона взлетно-посадочной полосы, небольшой пробег и все три машины в форме клина замерли на месте.

Люди на земле стояли на ушах, кричали, свистели, выражая восторг столь высоким классом пилотирования нашего звена во главе с Генералом, — ор стоял такой, что перекрывал аэродромные шумы и звуки. Личный персонал батальона аэродромного обслуживания, зенитного дивизиона и все свободные от работы и дежурств офицеры и солдаты высыпали на поле, взбирались на крыши зданий, чтобы увидеть и поприветствовать пилотов, чьи машины показали чудеса летной акробатики и высшего пилотажа. Произведенные звеном фигуры высшего пилотажа, тройка оказалась такой слитной и маневренной, исполняла фигуры высшего пилотажа с таким профессионализмом, что в иные моменты выглядела единым организмом, — все это произвело на людей неизгладимое впечатление. Многие из этих людей и сами были опытными пилотами, которые отлично понимали, что, чтобы достичь подобной слетанности, слаженности и четкости на столь низкой высоте, требуется немало времени и усилий на постоянные тренировки. Филигранное же осуществление посадки в таком плотном строю и, когда шасси машин одновременно касаются асфальтобетона, лишь свидетельствует, что эти трое парней рождены настоящими авиаторами.

Когда Генерал выскочил из кабины истребителя и был готов, одновременно отбиваясь локтями от восторженно орущей публики, разнести меня с Белояром в пух и прах из-за хулиганского поведения в воздухе. Но даже он сообразил, что делать это на глазах у публики ему, разумеется, не стоит. Сдерживая выплеск возмущения и гнева и будучи также разумным человеком, Генерал проявил стоицизм, стал глуповато улыбаться и крепко пожимать руки встречающим и восторженно приветствующим его людям.

Тонкая, хорошо прикрытая восторгом лесть рекой полилась в его сердце, а любой человек — это слабое существо, даже, не смотря на то, какое количество звезд имеется на его погонах.

Когда шасси Х45 коснулись взлетно-посадочной полосы, колеса которого прокатили немного блин, со стуком пересчитывая бетонные плиты, Трезор с трудом раскрыл свои глаза и, с наивностью ребенка, только появившегося на свет, осмотрелся кругом, обозревая панораму тундры, где не было кустика или деревца на многие километры. Ночные похождения настолько выбили его из привычной колеи жизни, что и после трехчасового сна во время перелета он, по-прежнему, ничего не соображал. Но сумел таки выползти на свет божий из своего закутка за моим пилотским креслом и, увидев перед собой Генерала, встал на задние лапы и тщательно вылизал его красное от сдерживаемого гнева лицо.

Генерал был просто ошеломлен запанибратским обращением Трезора, но был волей неволей вынужден воспринимать лесть со стороны окружающих и пса, к которому неплохо относился. Да, и к тому же, кто в нашем современном мире мог бы устоять перед таким льстивыми и хвалебными словесами, которые неслись со всех сторон в адрес суперлетчика и великолепного ведущего истребительного звена!

Когда лесть и похвала окончательно растопили его душу, то совершенно случайно мы с Белояром оказались рядом с Генералом и стали поддакивать окружающим. Таким необычным образом, мы сумели заставить нашего командира сменить гнев на милость. А он, как тонкий психолог, правильно оценив сложившеюся к настоящему моменту ситуацию, стал по-отечески похлопывать нас по плечу. Старший друг, учитель и молодые пилоты, его ученики, такая вырисовывалась картина-агитка перед взорами военного и гражданского персоналы базы ВКС, на которую Генерал прибыл командовать, а мы служить под его командованием.

ххх

Генералу выделили генеральские апартаменты в две малогабаритные комнатушки по двадцать четыре квадратных метра, а нас поселили в общежитие для неженатых и женатых лейтенантов и капитанов — две совмещенные комнаты по десять квадратных метров, по разные стороны от коридора-холла, который мы с Белояром превратили в гостиную-столовую.

Семьям женатых майоров, подполковников и полковников, как обычно водится, предоставляли отдельные две или три комнаты в этом же общежитии.

По поведению и настрою Трезора можно было судить, что ему не очень понравилось наши новые служебные квартиры, особенно, если сравнивать их с проживанием в жилом секторе академии. Мой пес или не выспался во время перелета, или его настроение было напрочь испорчено по какой-либо другой причине, но он долго выбирал, какую комнату отдать Белояру под спальню, а какую занять ему со мной. В конце концов, он плюнул на все и бухнулся на первую же попавшуюся койку, покрытую селедочным солдатским одеялом. Во всем аналогичная койка располагалась в спальне напротив. Не успев еще уютно расположиться на избранной койке, Трезор с громким воем подлетел вверх, его нежные косточки соприкоснулись с железными пружинами солдатской койки, которые остро заточенными наконечниками вонзилась в одно собачье место, которое, знаете ли, несколько неудобно упоминать.

Первые дни на новом месте меня с Белояром вывозили на учебных спарках, чтобы мы познакомились и научились ориентироваться на местности. Полеты были не просто скучными, а отвратительными, все время в ходе полета приходилось беспрестанно двигать руками и ногами, управляя спаркой и в душе проклиная нашего автопимлота-инструктора Иррека за то, что научил нас мыслить. Наши инструкторы с большим удивлением поглядывали на нас, не понимая, как это получается так, что такие супер асы, как мы с Белояром, они были непосредственными свидетелями прилета и посадки нашего звена во главе с Генералом, едва справляются с пилотированием учебных спарок.

К слову сказать, база ВКС была расположена на самом Дальнем Востоке страны, где кроме тундры, оленей, взлетно-посадочной полосы и нескольких высотных зданий, построенных вдоль этой полосы, ничего не было. Что можно сказать о тундре, тундра она и есть тундра, в ней было много было ягеля для оленей, но почему-то мало самих оленей. Окружающая нас местность больше напоминала страну мелких озер и непуганой птицы и рыбы, которую мы вытаскивали из этих озер ведрами и руками. Из живых разумных существ, помимо военнослужащих, в тундре можно было встретить местных аборигенов, которые нас одновременно очень любили и не любили. Любили за то, что у нас была "огненная вода" и не любили за то, что "огненной воды" часто не хватало. Животные, рыба и птица тундры, по словам аборигенов, не любили большого шума от рева двигателей самолетов и вертолетов и уходили от него подальше в тундру, чтобы не слышать шума и не видеть странные летающие машины.

Через месяц этих ознакомительных полетах на спарках, когда каждую ночь у нас ломило все кости и мускулы от постоянной работы по пилотированию древних учебных истребителей спарок, нам разрешили полетать на Х45.

Со временем Х45 должны были заменить истребители — летающие гробы, которые базировались на базе. Эти истребители, может быть, раза два в год поднимались в небо, да и то только по большим праздникам. Чтобы подняться в небо, им обязательно требовалась взлетно-посадочная полоса идеальной ровности и, желательно, в полтора километра длиной. А вечная мерзлота была штукой очень капризной, то и дело по собственному желанию уходила в бескрайнюю глубину тундры. Сколько времени, сил и средств требовалось на восстановление даже небольшого участка взлетно-посадочной полосы, несвоевременной скрывшейся в глубинах вечной мерзлоты. Когда эти летающие гробы совершали разбег и с натужным воем поднимались к небесам, то нам с Белояром казалось, что они рассыпятся при взлете и никогда не долетят до цели.

До появления нового командира базы, пилотам, находившимся в привилегированном положении офицеров на передовой линии фронта, так тяжела была служба в тундре, несли службу ни шатко ни валко и, отслужив положенные пять лет, с большими деньгами переводились в центральные, цивилизованные районы страны. Они всегда находили веские обстоятельства или аргументы, объясняющие причины, мешающие им заниматься своим непосредственным делом, то их истребители были в ремонте, то ремонтировалась взлетно-посадочная полоса. Особенно мешали полетам снежные заносы и местным пилотам часто приходилось ожидать, когда батальон аэродромного обслуживания очистит от снега эту полосу и можно будет полетать часика два.

Но с появлением нового командира, на базе кое-что изменилось.

Во-первых, Генералу каким-то образом удалось достать и смонтировать на базе тренажер-стимулятор Х45, а руководство по полетам на этих машинах уже имелось. На второй день тренажер-стимулятор был собран, отестирован и опробован нами. Местные пилоты еще до полного ввода этого тренажера приступили к изучению руководства. Они оказались отличными ребятами, очень любили летать и учились летать на Х45Ю изображая на руках взлет и заход на посадку.

Во-вторых, мы с Белояром на этом стимуляторе-тренажере стали вывозить наиболее подготовленных местных пилотов. Особенно трудно было убедить местных ребят, что пилотировать Х45 следует не руками и ногами, а, прежде всего, головой. Со временем и с неоценимой помощью Иррека нам удалось переубедить в этом пару местных пилотов, инструкторами которых мы стали по прямому распоряжению Генерала. И дело сдвинулось с места и пошло на лад. Парни осмелели, разобрались в непонятных вещах и под руководством профессионального инструктора Иррека стали осваивать машину. Несмотря на то, что полеты проходили только в виртуальной реальности, наши партнеры вылезали из тренажеров-стимуляторов насквозь мокрыми от пота, хоть высотный костюм отжимай. Но время и вода камень точит, вскоре ребята стали серьезно гонять нас с Белояром в виртуалке таким образом, что нам приходилось подумывать о смене нижнего белья. К глубокому сожалению, было невозможно превратить наши Х45 в учебные спарки и вывозить на них местных пилотов.

Наши блины были нашим личным оружием и работали только на меня с Белояром.

Генерал тут же распорядился о том, чтобы подготовленные нами пилоты были назначены пилотами-инструкторами следующей группы обучающихся, а нас поставить на боевое дежурство.

ххх

Боевое дежурство начиналось в восемь часов утра, когда раннее весеннее солнце еще не всплывало над горизонтом. Птички, разумеется, тоже не щебетали, было довольно прохладно, где-то около минус десяти, и лужи были покрыты крепким ледком. Да и что может быть особенного в тундре, где и птица редко пролетит над головой.

Мы с Белояром поднялись рано, с удовольствием пробежали кросс по утреннему морозцу и, слегка позавтракав, направились к своим Х45, чтобы приступить к боевому дежурству.

В самом центре взлетно-посадочной полосы от снега был расчищен ледяной пятачок, на котором стояли мой и белояровский Х45. Командир батальона аэродромного обслуживания был сильно взволнован и ни на шаг не отходил от нас, все время заверяя, что, если потребуется, то его ребятушки в секунду очистят ото льда всю взлетную полосу. Но по его тоскливым глазам майора было видно, как он боится наступления минуты, когда ему прикажут расчищать взлетно-посадочную полосу для разбега и взлета летающих гробов. Ведь в батальоне, кроме лопат и ломов, другой техники не было и в помине. Белояр отвел его в сторону и минут пятнадцать заверял парня в том, что нашим истребителям разбегаться для взлета не надо, поэтому и взлетная полоса, как таковая, нам не нужна. Майор внимательно слушал, но не верил Белояру, на всякий случай, держа под рукой команду особо доверенных и физически выносливых солдат.

Когда над горизонтом все-таки появилась красная ракета боевой тревоги, то его команда, не ожидая команды старшего начальства, ринулась на расчистку взлетной полосы и за короткое время сумела пропахать пару сотен метров, когда наши Х45 с легким шелестом промчались над их головами. В моей памяти надолго сохранялась картинка, — аэродромная команда в авральном порядке орудует лопатами и ломами, а лица молодых солдат задраны к верху с выпяченными от охватившего их удивления по поводу проплывающими над их головами нашими истребителями. Эти молодые парни не могли понять, как эти странные, круглые истребители поднялись в воздух без разбега.

Через десять секунд мы уже были на двадцатикилометровой высоте и шли на перехват "друзей", которые, из-за небольшой ошибки в своих измерительных приборах, "случайно" пересекли границу и на несколько километров углубились на территорию нашей страны.

Генералу хотелось вместе с нами выйти на боевое дежурство, но из-за повседневной рутины не смог, поэтому за минуту до взлета он связался с нами по интеркому и попросил не хулиганить и на смерть не сбивать случайных нарушителей, а обойтись с ними помягче. Генерал не совсем доверял нам и боялся, что наше появление в данной местности нарушит давно сложившийся статус и может привести к ненужной напряженности обстановке в этом регионе. Он настолько надоел и достал нас своими банальностями, что Трезор правой лапой вырубил интерком. Забывшись на мгновение, что в данный момент, мы одеты в высотный костюм со шлемом на голове, он попытался лизнуть меня в лицо из-за избытка чувств и упоения полетом, но лизнул внутреннюю сторону своего шлема, звонко стукнувшись своим шлемом об мой.

Вскоре отметки машин "друзей" появились на экранах локаторов блинов, они не торопясь и старательно высматривали что-то в океане с высоты в пятнадцать километров. Машины "друзей" оказались простыми атмосферными истребителями-перехватчиками и формой напоминали генеральскую машину, поэтому у нас имелось преимущество, как по высоте, так и по скорости. Но "друзей" было пятеро, а нас всего одна пара. Поэтому мы с Белояром решили атаковать с верхней полусферы, со стороны солнца, которого пока еще не было видно с земли, но которое уже испускало свои яркие лучи на нашей высоте. Уйдя под солнце, мы развернулись и по пологой траектории пошли в атаку на "друзей". Следует признать, что наши противники оказались профессиональными пилотами. Они моментально заметили мелькнувшие в высоте тени и подготовились к встрече, широко расходясь лучами в стороны для захвата нас в клещи. Одна из пара полезла в высоту, чтобы затем постоянно поклевывать нас с высоты, а оставшаяся тройка приготовилась, разнести нас в пух и прах, как это не раз происходило в прежние времена. Но эти ребята-демократы еще не знали, что сейчас они встречаются не с прежними пилотами, летавшими на устаревших машинах. Противник еще не знал, что лучше было бы для него забыть о делах на этой стороне и улепетывать за свою заграницу. Но и мы с Белояром, помня напутствие Генерала перед вылетом, решили немного потанцевать с "друзьями", а не уничтожать без жалости. К сожалению, танец оказался коротким и продолжался всего две с половиной минуты. К концу танца наши "друзья" развернули свои машины на сто восемьдесят градусов и поспешили к своей любимой загранице. Во многом они приняли такое решение из своей оценки сложившейся в небе ситуации, а также из-за идентичных полученных повреждений крыльев остроносых истребителей. Все пять машин получили множественные повреждения правых крыльев, в результате которых были пробиты бензобаки и топливо начало вытекать, испаряясь в воздухе. "Друзьям" ничего не оставалось делать, как срочно возвращаться на базу, а вслед за ними тянулись пять нитей синеватого цвета испаряющегося авиационного бензина.

Мы с Белояром сопровождали машины "друзей" на всем протяжении пути к загранице, приближаясь к ним на близкое расстояние, чтобы повнимательнее рассмотреть лица пилотов. Надо сказать, что эти лица ничем особенным не выделялись и были обыкновенными человеческими лицами. Они переговаривались между собой и с интересом посматривали в нашу с Белояром сторону, некоторые из них даже фотографировали нас непрофессиональными фотокамерами на память. Нам было бы интересно встретиться с этими ребятами, чтобы потрепаться с ними о житье-бытие.

После этого воздушного недоразумения, наши боевые дежурства нарушались только учебными тревогами, когда в зоне действия пограничных локаторов появлялись стаи перелетных или других мигрирующих пернатых. Три месяца в небе было все спокойно, мы летали над побережьем океана и помогали экологам пересчитывать моржей и их лежбища.

 

Глава 11

Во многом благодаря авторитету Генерала, на базе появились новые Х45, которые оказались ухудшенными копиями наших истребителей-блинов. На наших машинах имелся основной двигатель, который по мощности в два раза превосходил двигатель истребителя модернизированного варианта. Причем серийная машина уже не имела Иррека и контур-шлема, поэтому пилотирование осуществлялось давно забытым дедовским механическим методом — руками и ногами.

Но в любом случае, на базе этих истребителей Х45 м была создана целая эскадрилья, которая активно включилась в расписание боевых дежурств. Мы с Белояром стали выходить на дежурство один раз в две недели, а все остальное время посвящалось личным тренировкам и исследовательским вылетам по просьбе ученых. Однажды хозяйственная часть базы попросила нас найти дюжину свиней, убежавших в тундру. Мы облетели десятки квадратов, но свиней нигде не было в тундре. И тогда по совету Трезора, он сопровождал меня в каждом поисковом вылете и всем сердцем переживал неудачи, мы направились в сторону Ледяного океана, где на побережье и обнаружили пропавших домашних животных, которые сильно отощали. Пришлось высаживать Трезора, который и погнал стадо свиней по тундре на базу, а мне приходилось наблюдать за ними и направлять четвероного свинопаса по наиболее короткому пути. В течение недели хозяйственная часть благодарила меня с Трезором и предпринимала все возможное, чтобы нас наградили медалью. Но Генерал посмеялся и поговаривал, что с удовольствием наградил бы меня и Трезора медалью "За спасение утопающих", ведь со сто процентной уверенностью можно было говорить, что свиньи шли к океану топиться, но, к сожалению, в его статусе командира военной базы не было положения о награждении подобной медалью. Так мы с Трезором оказались без медали.

А Белояр начал осваивать иностранный язык, я, правда, не совсем понял какой, но напарник говорил в ответ, что это древний и мертвый язык.

Генерал продолжал командовать гарнизоном и одновременно не спускал с нас глаз. Но любил свое свободное время проводить или с нами или с Трезором.

Служба шла, дни летели, мы не заметили, как пролетел целый год нашей службы в тундре.

В один из вечеров, когда Генерал занимался с Трезором в моей комнате, а мы с Белояром в холле смотрели великолепное шоу по визору с полуобнаженными красотками, к нам в голову случайно залетела мысль об отпуске. Разумеется, этой мыслью мы тут же поделились с Генералом, на что он с ехидством поинтересовался, а где мы собираемся проводить этот отпуск. Белояр не долго думая, ткнул пальцем в карту, которая лежала перед лицом Генерала, чем немедленно привел его в глубочайшее волнение, так как случайно попал пальцем в Японию. Минут через десять, отдышавшись от охватившего его ужаса при мысли о том, что мы можем натворить во время отпуска в Японии, Генерал сказал, что, в принципе, он не против отпуска, но только в том случае, если мы полетим с ним и отдохнем под его личным руководством.

ххх

Через двое суток в штаб гарнизона поступило официальное согласие вышестоящего командования ВКС на десятидневный отпуск Генералу и согласие специального отдела контрразведки штаба Командующего ВКС на отпуск для меня и Белояра.

В штаб нашей базы по первому отделу поступила секретная бумажка, которую мне, Белояру и Трезору пришлось подписать, о порядке прохождения отпуска. Нам запрещалось носить публично форму ВКС, пить горячительные напитки, покидать Генерала на время более десяти минут, селиться в одноместные номера гостиниц, управлять летательными аппаратами и транспортными средствами и так далее и тому подобное — запретительный список состоял из пятидесяти пяти пунктов, которые мы даже не смогли прочитать до конца.

В тот момент, когда мы ставили под этой бумажкой свои подписи, Генерал даже всплакнул и смотрел на нас с глубоким сожалением и большим уважением. Видимо, у него было время до конца прочитать этот перечень, в соответствии с которым в отпуске нам делать было нечего, так как все было категорически запрещено!

До теплого моря мы добрались за сутки. Атмосферный шаттл поднял нас на транслайнер, шесть часов комфортабельного полета, на этот раз Трезорчик вел себя вполне прилично, а затем шаттл доставил наше благородное семейство на берег теплого моря.

У нас были заранее заказанные номера в приличной гостинице, большой люкс для Генерала и гранд люкс-апартаменты для меня, Белояра и Трезора, который тут же решил опробовать мою кровать и развалился на ней, демонстрируя широкой публике свой розовый животик. В этот раз Трезор был без портупеи, ему, как и нам, запретили ношение военной униформы.

Генерал, выступая в роли папаши большого, но дружного семейства, чувствовал себя на седьмом небе от переполняющего самоудовлетворения, поэтому неожиданно проявил инициативу и пригласил нас на вечерний ужин, сказав, что, согласно отпускному ваучеру, у него все оплачено и включено. Белояр удивленно взглянул на меня, в нашей стране такого никогда не бывало, я посмотрел на Трезора, который принял умный вид и развернулся к нам хвостом, из этого телодвижения мы поняли, что отказывать Генералу нельзя. Ну и приняли его приглашение, уточнив при этом, кто за что платит. Генерал обиделся на выраженное нами недоверие и все время на пути до ресторана повторял, что у него самый лучший ваучер, по которому нигде и ничего платить не надо, так как в него все включено.

Ресторан при гостинице оказался шикарным курортным заведением, в котором все сотрясалось от медленной танцевальной музыки, из окон клубами валил табачный дым с примесью сладковатого запаха и, как это часто бывает на курорте, по вечерам ни в одном ресторане не бывает свободных мест.

Наш Генерал кому-то названивал по мобильнику, что-то кому-то доказывал и громко кричал, но из-за ресторанного шума его никто не слышал.

Становилось абсолютно ясно, что надеяться на генеральские связи было бы безответственным делом, свободных мест в ресторане не было и не предвиделось!

Ситуация казалась патовой, ваучер Генерала, разумеется, включал в себя все по услугам и обслуживанию на курорте, но вокруг нас на километр и дальше не было ни одного ответственного лица, с которым можно было поговорить и получить место в ресторане. Потеряв надежду, мы уж было собрались подниматься в номера, чтобы на голодный желудок залечь в кроватку, как на пороге ресторана, словно ниоткуда, возник весьма привлекательный мужчина, покрытый волосяным покровом орангутанга, и вежливо спросил, чем он нам может помочь. Генерал начал потрясать своим бесценным документом-ваучером, но орангутанг не обратил ни малейшего внимания на этот важный документ и лишь повторил вопрос голосом робота-автомата.

В этот момент на меня сошло наитие, я засунул руку в карман шорт, многозначительно и вопросительно посмотрел на привратника и сделал два шур-шура. Волосатый мужик прислушался и отрицательно покачал головой с доброжелательной улыбкой на лице, тогда я сделал три шур-шура. Орангутанг тут же расплылся в дружеской улыбке и, широко распахнув двери, гостеприимно пригласил нас в ресторан. По дороге три шур-шура перешли из моего кармана перешли в его и гостеприимство суперволосатого мужика достигло апогея. Нам выделили отдельный кабинет на четверых персон, так как именно Трезор стал четвертой персоной, он объявился именно тогда, когда все ресторанные недоразумения были разрешены и вовсю заработал ваучер Генерала.

Настоящий армянский коньяк, лучший шашлык, сациви, лобио, долма — блюда сменяли одно другое, а Трезор все ел и ел и никак не мог остановиться. Я с тихим ужасом наблюдал, как с каждым движением его пасти и глотанием раздувается живот моего пса. В голове я попытался вывести уравнение времени со многими неизвестными в отношении того, как долго может продолжаться процесс уничтожения продуктов и что произойдет потом, когда будут превышены позволенные нормы-лимиты. В конце концов мы с Белояром не выдержали и, схватив Трезора за передние и задние лапы, выбросили его в открытое окно. Слава богу, что ресторан находился на береговой линии и вскоре после броска мы услышали, как, где-то далеко внизу, послышался всплеск воды и самоуспокоились, полагая, что наша собачка успешно достигла поставленной нами цели и не разбилась при этом о прибрежные скалы.

Столько пить и есть на халяву, даже и собаке не позволительно!

Почистив руки о белые шорты, нам запретили носить военную форму, мы снова налили себе по фужеру армянского коньяка и, смакуя каждый глоток, уставились в другое окошко, выходящее на танцплощадку, где в полутьме зала кружились в танце посетители ресторана.

Впервые в жизни мы с Белояром оказались в подобном и шикарном месте. Нас неумолимо влекло забыть обо всем на свете и с головою окунуться в разгульное пиршество и веселье, творящемся в танцзале, где полуодетые женщины и почти неодетые девчонки, танцевали одни или в паре с мужчинами на подсвеченной снизу платформе.

Черт бы побрал этот служебный долг, воинскую дисциплину и нашего Генерала вместе с ними, заботящегося о нашей нравственности и благовоспитанности!

Ни то, ни другое не желало уступать друг другу и мы разрывались на части — мы так хотели танцевать, обнимать и целовать девчонок, оставаясь при этом их доблестными защитниками в благородных офицерских мундирах.

У меня в голове промелькнула отличная идея. Ведь, согласно подписанной нами инструкции по поведению в отпуске, мы имели право на то, чтобы покинуть нашего отца-командира на целых девять минут 59 секунд. Я посмотрел на Белояра, придав моему взгляду мысленную информативность. Мой дружище тут же сообразил, что этим я хотел ему сообщить, мы с ним тут же синхронизировали точность хода наших наручных электронных хронометров, выставив алярм на девять минут нашего отсутствия. Чтобы Генерал особенно не утруждал себя поиском и разглядыванием часов, мы выставили перед ним поставили будильник с большим циферблатом и крупными стрелками, который Белояр на время взял у нашего волосатого орангутанга. Будильник был заведен на молчание в течение девяти минут, после чего должен был громко сигнализировать о времени. Затем к одной руке Генерала мы осторожно и с уважением пододвинули фужер и полную бутылку армянского коньяка, который он уважал, а к другой — гигантскую гаванскую сигару. Нажав соответствующие кнопки на часах и хронометрах, мы прямо через внутреннее окно перескочили на танцевальную площадку и местным жигало показали, как танцуют настоящие офицеры с дамами. Девять минут пролетело в одно мгновение и только тревожная сигнализация будильника, прозвучавший так не вовремя, вернула нас в кабинет, где Генерал уже открывал глаза, чтобы опрокинуть фужер с коньячком и пыхнуть сигарой.

Увидев нас на своих местах, сидящими за столом, он удовлетворенно кивнул головой и снова прикрыл глаза.

Скрипнула дверь кабинета и в приоткрывшеюся щель показалась мокрая морда Трезора. Удивительное дело, голова собаки была мокрая, а туловище сухое. Как это мы умудрились метнуть собачку так, что она намочила одну только голову?! Ну, да об этом подумаем потом, а сейчас нам пора возвращаться на танцплощадку.

Когда Генерал сладко задремал в очередной раз, Белояр, мгновенно выставив будильник на последующие девять минут свободы, на полной скорости полетел в объятия девицы на танцплощадке, где я уже танцевал с рыжеволосой девчонкой, на которой кроме платья ничего не было. Как же приятно было касаться и вести в танце ее полуобнаженное тело, прикасаться к талии, чувствовать и ощущать прикрытое платьем обнаженное тело.

Молнии страсти сотрясали наши тела!

Мы были настолько увлечены друг другом, что даже громко звучащий вой сигнализации будильника, не мог оторвать меня от прекрасной дамы и вернуть к суровой действительности возможности нарушения воинского устава. В этот момент моя голова лихорадочно просчитывала, если я приглашу эту девчонку, то пойдет ли она со мной в уголок, где можно было бы убрать последнее препятствие, так мешающее нам в танце.

И в этот сладчайший момент моей жизни, чьи-то острые зубы впились в мою кроссовку и с неимоверной силой потянули меня в сторону от танцевальной площадки. Таким своеобразным способом Трезор напоминал мне о воинском долге, о присяге, под которой я поставил роспись своего сердца. Громадным усилием воли я высвободил девчонку из своих страстных объятий и вместе с Трезором полетел в кабинет, где появился на девятой минуте и 58 секунде и, упав на стул за столом, принял вид благовоспитанного юноши. К этому времени Генерал завершал длительный процесс открывания глаз, при виде меня благосклонно кивнул подбородком, но вдруг глаза его широко раскрылись с выражением недоумения. Я, разумеется, посмотрел по сторонам в поисках того, что вызвало недоумение авторитетного руководителя нашей делегации, и остолбенел от открывшейся неожиданности. Мой лучший друг, напарник и брат Белояр расположился на соседнем стуле и держал на коленях девицу в самом расцвете сил. Он целовал ее во все свободные от одежды места и следует откровенно признать, что мест для поцелуев было предостаточно.

— Какой я идиот?! Подумал я.

— Какой же ты идиот? — Подумал Трезор.

Одновременно наблюдая за циничным и вызывающе развратным поведением нашего общего друга.

Генерал больше не закрывал глаз, долго говаривал по мобильнику, стараясь не смотреть в стороны Белояра, а потом, поднимаясь на ноги, сказал, что настало время, когда всем пора в постель, и вежливо посоветовал нам последовать его примеру. Этот совет прозвучал, как приказ вышестоящего офицера.

Ну, скажите, какой идиот на курорте ложится спать в одиннадцать вечера!

Нам же завтра не надо подниматься и бежать на аэродром на боевое дежурство!

Но приказы в армии не обсуждаются, совет-приказ Генерала не оставлял нам пути назад, мы вскочили на ноги, щелкнули кроссовками и, чуть склонив наши головушки, выразили полную готовность следовать за ним. Девушка Белояра была брошена любимым, которого позвал в дорогу командир.

Чтобы отвлечься от горестных мыслей, хлынувших в голову, из-за разлуки с любимой девчонкой, с которой только что познакомился, протанцевал пару танцев — один быстрый, а другой медленный, я стал наблюдать за поведением Трезора. Меня всегда удивляло, где же эта псина научилась подобному аристократическому поведению, когда она склоняла собачью голову и строевым шагом профессионала направилась вместе с нами к выходу из ресторана.

В заключение хочу добавить, что наша четверка уже давно привлекла внимание посетителей ресторана — громкое завывание сигнализации, присутствие собаки за столом не могло остаться без внимания. Величественный папаша-Генерал, какую бы гражданскую одежду не носил наш командир, любой встречный-поперечный мгновенно определял, что этот человек носит генеральские погоны

Генерал, он и в Африке генерал!

Поэтому, когда мы, следуя офицерской этике вслед за Генералом поднялись из-за стола, чтобы строевым шагом покинуть ресторан, то посетители ресторана поднялись на ноги, чтобы громкими аплодисментами приветствовать нас.

А мы, печатая кроссовками гусиный шаг, проследовали за Генералом. В тот момент, когда мы маршировали мимо моей прекрасной незнакомки в одном только платье, то я собственными глазами видел, как по лицу моей девчонки текли громадные слезищи, но служба родине у меня стояла на первом месте, а любовь к девушке — сразу же после него, на втором месте.

Ну, уж очень эта девчонка запала мне в душу, ее опаловые глаза, шелковистые рыжеватые волосы и аромат ее тела оставил глубочайший след-рану в моем кровоточащем сердце.

Я очень жалел, что постеснялся и не спросил номер ее мобильника.

 

Глава 12

Дни отпуска пролетали стрелою один за другим, а мы наслаждались теплым морем и горячим солнцем, постоянно находясь под недремлющим оком Генерала. Через некоторое время наши с Белояром тела превратились в настоящие черные головешки. Мы торчали постоянно на залитом солнцем берегу моря, стараясь не упустить ни единой возможности впитать в себя эти благословенные лучи.

Я лежал на береговой кромке и зеленая, но добрая волна то накатывала ко мне под живот, то бессильно откатывалась в море, она старалась смыть меня с берега и утащить с собой в море. Этот легкий флирт с зеленой волной мне чрезвычайно нравилась, я чувствовал себя расслабленным и упоенным жизнью сибаритом. К тому же прямо перед моими глазами находилась пара неплохих девчонок в немыслимом бикини и больших черных очках на глазах. Они лежали, демонстративно выставляя на показ широкой публике и, в частности мне, свои привлекательные и соблазнительные формы. По их взглядам, изредка бросаемым через черные очки, я мог судить, что они уже давно обратили на меня внимания и ждут решительных действий с моей стороны. А я в голове никак не мог решить, что делать и как поступать в этих случаях. Они же старательно делали вид, что смотрят только в море, где далеко от берега плыл мой боевой друг и напарник Белояр, который уже более часа плескался в море и все никак не хотел расставаться с ним и вылезать на берег.

Черт побери, время на берегу этого теплого море пролетало как одно мгновение и уже послезавтра в аэропорту нас будет ждать шаттл, чтобы поднять на транслайнер для возвращения домой!

Отпускные дни Генералом были расписаны по минутам: в пять тридцать утра подъем и кросс, затем душ и завтрак, купание в море до и после обеда, после обеда мертвый час, а после ужина совместная часовая прогулка по набережной. На даже при этом зверском режиме мы чувствовали себя свободными людьми и наслаждались каждой минутой нашей относительной свободы. Правда, иногда вносили свои изменения в генеральский режим дня, каждое утро пробежав утренние десять километров по берегу моря, вместо завтрака, который поедал Трезор с Генералом, мы с Белояром спали до одиннадцати. Выспавшись тут же убегали на пляж, где и проводили все время до заката солнца, но в зоне видимости генеральского морского бинокля, который он приобрел по этому случаю.

Генерал, сидя в шезлонге или на берегу моря, или на балконе своего люкса с легкой панамкой на седом ежике головы, через двадцатикратный морской бинокль наблюдал за нашим поведением на берегу, как мы играли в пляжный волейбол или вместе с девчонками строили великолепные песочные замки. В эти минуты наш Генерал превращался в доброго любящего дедушку, присматривающего за добро молодцами. Но как же лютовал этот добренький дедушка-Генерал, когда мы категорически отказались одевать и носить браслеты-маячки, которые он для успокоения своей бессовестной совести предложил нам постоянно носить, якобы для упрощения коммуникаций между нами. Следует пояснить, что эти маячки были не простой штучкой, постоянно информирующие Генерала о нашем местонахождении, они в режиме "онлайн" транслировали ему каждое наше слово. Поэтому, не смотря на воинскую дисциплину тупого подчинения приказам старшего офицера, мы с Белояром категорически воспротивились носить на себе эти шпионские браслеты с маячками. Но Генерал прекратил настаивать на своем только после того, когда увидел, как лучший его друг и собутыльник Трезор с ожесточением сорвал с себя этот самый маячок и задней лапой с силой загнал его в дальний угол под кроватью. Почему Генерал все-таки отказался от своего намерения вести двадцатичерехчасовое прослушивание наших разговоров, да, видимо, потому, что ему было несколько неудобно перед юнцами-молокососами нагибаться и лезть под кровать, чтобы достать браслет со шпионским "жучком", ну, он на время, как бы, и забыл об этом вопросе.

Появился Белояр, подобно дядьке Черномору, он вышел на берег и рухнул на песок чуть ли не на лежаки девчонок в бикини.

— Да, наглым везет! — Позавидовал я, ничего не предпринимая, чтобы самому наладить отношения с девчонками.

Нисколько не задумываясь о последствиях, Белояр протянул руку и ловким движением снял очки с темными стеклами с носа одной из подружек, чтобы тут же нацепить на собственный. Ну, вы понимаете, какой тут начался девчоночий писк и визг, которые были так возмущены дерзким поступком их будущего кавалера, что сразу же образовалась куча-мала и Белояр бесследно растворился в этой куче. А я, по-прежнему, лежал один на берегу и заигрывал с зеленой волной, которая продолжала свой бесконечный накат-откат на берег. Придется мне все-таки побить своего друга за это безразличие ко мне, ведь ему ничего не стоило пригласить и меня поучаствовать в этой куче-мале.

Закрыв глаза об злобного бессилия, начинаю медленно сползать с берега в море, настала пора топиться. Но что-то ласковое и нежное придержало меня от соуцида, приоткрываю один глаз и, о боже, два смеющихся горящих опала умоляют меня не погибать раньше времени и уделить им чуть-чуть внимания.

Да, кто же это?!

Краем глаза вижу, как Белояр развивает успешные наступательные действия, но запутался в одежде подружек.

А опаловые глаза — ведь это была та самая девчонка, с которой мы так танцевали в самый первый вечер нашего отпуска и которая так часто после этого снилась мне по ночам.

Разумеется, отпала мысль об самоутоплении, когда мои губы непроизвольно слились в сладком поцелуе с губами опаловых глаз. Я так давно не видел своей девчонки, что ужасно соскучился по ее губам и не смог так быстро оторваться от нее. Несчастный и брошенный Трезор, обнаружив, что друзья не обращают на него никакого внимания, не выдержал пытки нервов, когда до него дошло, что ему здесь больше ничего не светит, а его друзья увлеклись какими-то девчонками и тихонько смылся по своим срочным делам.

Целый день до позднего вечера я не расставались с опаловыми глазами, вместе загорали, плавали и плескались в море, постоянно целуясь под неусыпным наблюдением своего начальства.

Ни меня, ни опаловые глаза — это наблюдение нисколько не смущало.

Мы нашли друг друга и были просто счастливы.

Мы наслаждались каждой минутой и секундой, проведенными вместе!

Меня постоянно заедала одна мысль, как сделать так, чтобы мы остались наедине и подальше от человеческих глаз и бинокля командира. Но в голову ничего толкового не приходило.

Перед расставанием, я наизусть выучил номер телефона опаловых глаз и долго провожал ее до гостиницы, но уже поздно ночью, заметив, что Генерал на своем балконе начал проявлять нетерпение и хочет вмешаться в развитие событий, я быстро спросил у опаловых глаз, где ее гостиница. Ответ ее потряс меня, она остановилась в той же гостинице, что и мы, и ее номер был этажом ниже генеральского.

ххх

Накануне сборов домой Генерал спросил нас, как мы собираемся отпраздновать наш последний вечер на югах, то мы, честно глядя в его глаза, ответили, что не знаем. Нам очень не хотелось идти и опять сидеть уже в надоевшем ресторане.

Генерал хмыкнул и сказал, что планирование отвальной вечеринки ему придется поручить нам, так как он будет очень занят в этот вечер, и в этой связи нам также придется заняться составлением и рассылкой приглашений его друзьям, встречей и развлечением гостей. На прощальный вечер, по его мнению, следовало бы пригласить человек двадцать. С большим трудом мы добились от Генерала, где он хотел бы провести этот прощальный банкет. Как выяснилось, он ничего еще не решил и согласился с нами, разумеется, провести этот вечер на открытой веранде ресторана, расположенного на самом берегу моря.

Это место и ресторан были нам хорошо знакомы и оно нам очень нравилось.

Чтобы зря не терять времени, мы тут же позвонили одному местному брательнику и проинформировали его о том, что Командующий ВКС пожелал один вечер провести в его городе и в этой связи мы хотели бы устроить прием в его честь. Брательника глубоко впечатлила наша информация и он поинтересовался общей стоимостью заказа. Мы назвали примерную сумму, на которую он мог бы рассчитывать, и дали номера своих кредитных карточек, за пять лет учебы в академии и года службы в дальнем гарнизоне на счетах которых накопились значительные суммы денег.

Завершив переговоры с брательником, мы стали обзванивать, писать и рассылать карточки приглашения на вечер своим друзьям и знакомым, которых оказалось немало, а также знакомым Генерала по списку, предоставленному нам.

К месту проведения торжественного мероприятия мы прибыли заблаговременно на двадцатиметровом стретч-лимузине, чтобы осмотреть праздничное убранство ресторана, внести, при необходимости коррективы и принять заказ у брательника.

Одного взгляда хватило, чтобы понять, что заказ был выполнен на высоком светском уровне!

Интерьер открытой веранды сверкал и переливался золотыми и серебряными украшениями. Веранда и внутренний зал ресторана освещались романтическими свечами, — тысячи и тысячи свечей и ни одной электрической лампочки. Вся мебель из красного дерева была подобрана в стиле ампир средних веков, столы были под белыми скатертями, а их сервировка была безупречна.

Я не говорю уж о том, что было на столах"!

Официанты, обслуживающие нас, приоделись в платье средневекового дворянства. Каждое место за столом было расписано в индивидуальном порядке и в соответствии со строжайшими правилами этикета и протокола.

Охрана мероприятия была доверена капитану Трезору. Он отнесся к поручению с должной ответственностью, наняв два взвода федерального спецназа.

Генерал, на наш взгляд, был удовлетворен результатами деятельности нашей группы по организации и проведению мероприятия, но у него возникли два вопроса. Его почему-то заинтересовал спецназ и, когда ему показали один взвод этих горилл, он надолго замолчал и забыл задать второй вопрос.

Через полчаса, как положено по этикету и протоколу, начали съезжаться гости. Они достойно вели себя и были одеты в полном соответствии с лондонским стилем "лорд и леди". А мои опаловые глаза явилась на серебряной тачке "хонда селика" и в том же платьице, под которым опять ничего не было. Трезор очень смутился, когда она, проходя мимо его спецназа, наклонилась и чмокнула его в носик, таким образом сумев продемонстрировать его орангутангам свои великолепные и грациозные женские формы. Мы с Трезором замерли, я от умиления, а он готов был провалиться в тартарары, ведь этим поцелуем какая-то девчонка в присутствии всего бомонда чуть-чуть не подорвала его авторитет офицера-командира.

Когда среди приглашенных гостей появился Командующий ВКС и оркестр грянул марш Мендельсона, приветствуя Маршала, Генерал пошел первым встречать маршала и, по-видимому, одновременно сдаваться и признаваться во всех проступках. Но Маршал был в отличном настроении и не хотел разговаривать с Генералом на серьезные темы, а все время подсовывал ему какую-то женщину лет сорока пяти.

Атмосфера прощального вечера была кристально чистой и дружеской.

Вначале гости сидели на своих местах и вкушали различные блюда, немного скучая, здесь было много людей, которые раньше не встречались между собой. Но морской воздух и горячительные напитки подогрели атмосферу празднества, разговоры и застольные беседы стали охватывать все большее пространство и тематику. Генерала уже нельзя было оторвать от собеседницы, он с упоением выдавал ей секретные технические данные нашего истребителя-перехватчика Х45, а та внимательно его слушала и в нужный момент кивала головой, словно все понимала о чем говорит ее собеседник. А Маршал не сходил с танцевальной площадки, словно перчатки меняя своих партнерш по танцам, и в перерывах употреблял коктейли типа "маргаритка". Белояр же завалился со своими подружками с пляжа на диван в темном углу и, похоже, не собирался вылезать оттуда до конца приема.

Опаловые глаза терпеливо вместе со мной обходила все освещенные и не освещенные места веранды. Нам пришлось выступать в роли хозяев приема, в этом качестве мы здоровались с людьми и интересовались их мнением о приеме и его гостях. Но, в конце концов, опаловые глаза не выдержала этой роли и спросила меня, почему я пристаю к людям, которые этого не хотят и в этом не нуждаются. Я попытался объяснить ей, что кто-то должен следить за порядком. Опаловые глаза рассмеялась в ответ, подозвала Трезора и приказала ему поддерживать порядок на мероприятии и чтобы ни в коем случае не было мордобоя. Трезор с такой кислой миной посмотрел на меня, что даже мне стало понятно, что я многое потерял в его честных собачьих глазах.

А мы с опаловыми глазами, взявшись за руки, прямо с веранды спрыгнули на прибрежный песок и, на ходу срывая с себя одежду, ринулись в море. Я был абсолютно прав, под платьем у моей девчонки ничего не было,

Но как она была прекрасна и была подобна греческой Афродита, входящей в морскую пену при лунном свете в отблесках морской воды!

В опаловых глазах скрывалась красота и безумие всего мира. Мы непрерывно целовались, а волна за волной с головой накрывали нас, словно желая разъединить и отбросить друг от друга. Но мы продолжали целоваться, когда в легких уже совершенно не хватало воздуха. Я попытался взять ее на руки и сделать несколько танцевальных "па" прямо в воде, но она отчаянно отбивалась своими маленькими кулачками и громко кричала, что она свободная женщина, никто и ничто не может ее поработить и она останется свободной до конца своей жизни.

И тогда я сделал то, что в иной ситуации никогда не позволил бы себе. Я с огромной силой и нежностью прижал эту свободную женщину с огромными опаловыми глазами к себе и мы вдвоем стали медленно подниматься над волнами, чтобы, словно чайки, парить над морем. Этот неожиданный и необъяснимый полет над аквамариновыми волнами сразил ее наповал, она громко закричала от дикого восторга, переполнившего ее. В этот момент, на высоте над морем что-то смягчилось и сломалось в ней, ей уже не нужна была свобода, а требовалось тепло и крепкая мужская поддержка и она теснее прижималась ко мне, словно хотела слиться со мной, и широко раскрытыми опаловыми глазами вглядывалась в панораму слабо освещенного берега. И в этот момент, словно специально подгадав по времени, над берегом и над нами разноцветными огнями петард распустился праздничный фейерверк. Шесть петард слетели со станков, высоко в небе они раскрылись изумительными по своей световой насыщенности лепестками ромашки, а в центре салютного цветка случайно оказались мы с опаловыми глазами, какая-то магическая сила увеличила масштаб нашего изображения, и на виду гостей прощальной вечеринки предстали две фигуры — мужчины и женщины, прекрасные в своем естестве.

Я не был пьян от выпитого на приеме вина, меня до безумия опьяняло изумительное совершенство женской красоты, которая окружала и делило меня с собой. Опаловые глаза не знали усталости и довели меня до животной страсти и, когда казалось, что я теряю сознание от переполняющих меня чувств желания и нежности, она вновь любила меня, ни на секунду не сомневаясь, что я именно тот, о котором она мечтала всю жизнь. И эта ее доверчивость, и полная открытость сводила меня с ума и одновременно наполняла новыми силами.

И это продолжалось много часов, я не в силах был взглянуть на свои часы, чтобы понять, сколько прошло времени. Мы полностью отдались безумию любви и страсти и, когда пришли в себя, то первые лучи солнца проникли сквозь неплотную пелену утренних облаков и коснулись пенных верхушек волн. Мы, по-прежнему, были в тридцати-сорока метрах над волнами и мягкий утренний бриз приятно обдувал наши тела. Я даже удивился своей способности — столько времени удерживать нас в состоянии магической невесомости и при этом не чувствовать усталости. В свое время я много читал о том, что во время применения магии человеческие организмы отдают немало душевных и физических сил, а затем переживают жесточайшие минуты мучений, восстанавливая эти силы. Со мной ничего подобного не наблюдалось и это можно было объяснить только, что опаловые глаза тоже имеет отношение к искусству магии и ее любовь подпитывала и поддерживала меня.

Как мои друзья рассказывали мне впоследствии, никто из гостей, за исключением Трезора, не обратил внимания на мое исчезновение и опаловых глаз. Все гости были заняты светской беседой и перешли на открытую веранду ресторана, когда начался фейерверк. Разумеется, все обратили внимание на две фигуры в центре полевой ромашки фейерверка и многим эти фигуры мужчины и женщины показались очень знакомыми. Но не один из них не мог и предположить, что это были я и мои опаловые глаза, а были уверены, что для этого специально пригласили известных актеров.

Генерал и Трезор мгновенно узнали меня и мою знакомую девчонку, но, как партизаны, хранили молчание, не сказав и слова об этом, а только обменялись мрачными взглядами и Генерал вполголоса пробормотал себе под нос.

— Надо же, только на одну секунду отвлекся и, вот, на тебе, потерял парня?! Она ему голову завертит, да закрутит. Не знаю теперь, что и делать теперь.

Эти слова слышали только Трезор, Белояр и женщина, на время вечеринки доверенная Генералу Главнокомандующим ВКС, который в это время отплясывал танец живота с одной из последних своих пассий. Первые двое, разумеется, крепко держали языки за зубами и никак не прореагировали на слова Генерала, спутница по вечеринке горячо стала что-то горячо нашептывать ему на ухо. Генерал то краснел, то бледнел, то хватался рукой за сердце и, наконец, не выдержав того, в чем пытались его убедить, встал и вместе со спутницей направился к выходу из ресторана. При виде Генерала и его спутницы битюги охранного взвода спецназа попытались встать по стойке "смирно", но крепко ударились бритыми затылками о притолоку фойе, орангутанги по-детски засмущались и вновь приняли позу расхлябанных и несобранных военнослужащих министерства внутренних дел.

Вслед за генералом потянулись восвояси и другие гости.

Последним и под утро ушел Командующий ВКС. Он покинул ресторан, ведя под ручку парочку забытых кем-то красавиц в самом расцвете сил.

После того, как Белояр перекрыл кредитную линию финансирования прощальной вечеринки, он помахал ручкой местному брательнику и на "Хонде селика" опаловых глаз с двумя подружками отправился в нашу гостиницу. Он уже знал, где мы и что нас с опаловыми глазами сейчас с профессиональными ищейками не разыщешь, мы объявимся тогда и только тогда, когда этого захотим.

Трезор, расплатившись и распустив по домам битюгов спецназа, вместо гостиницы поплелся на берег моря и долго просидел на кромке берега, не замечая, как подлая морская волна подкатывала к нему утренним приливом и, в конце концов, подмочила его шикарный хвост. Псина умными и все понимающими глазами всматривалась в морскую даль, надеясь в этой синеве рассвета взглядом отыскать две человеческие фигуры. Но время шло, а он так и ничего не увидел, кроме бесконечных валов зеленоватых волн, накатывающихся на берег. Когда Трезор окончательно убедился, что ожидание напрасно, то поднялся на лапы, развернулся и побрел прочь от берега. Под утро он объявился в гостинице и, по утверждению портье, от него сильно попахивало пивом.

Глава14.

Жизнь в гарнизоне продолжалась и шла своей чередой.

В закрытых от солнечных лучей местах все еще лежал глубокий снег, а волны стального цвета Ледяного океана беспрестанно и монотонно накатывались на берег, перемалывая прибрежную гальку в строительный щебень. Весна в этих краях была еще далеко впереди, хотя в южных районах страны снега уже давно не видели.

Наша служба продолжалась своим порядком.

Мы продолжали бегать по утрам кроссы по пересеченной местности тундры, много летали, повышая свой профессиональный уровень и увеличивая налет часов. Вели постоянные учебные бои, воюя то один на один, то один против двух или против всех товарищей и друзей по эскадрилье. Воздушные бои выматывали нас, но своими результатами приносили большое удовлетворение.

Наши старые Х45 превосходили модернизированные Х45 м по мощности двигателя и вооружения, а главное своей реакцией на действия пилота. Росло наше с Белояром мастерство в управлении блинами, мы все ближе и ближе подходили к той точке, когда стальные птицы могли бы стать продолжением нашего сознания, как руки и ноги человека. Я все больше и больше убеждался в том, что, для того чтобы достичь этого мгновения необходимо внести еще большие изменения в систему управления и пилотажа Х45. Мы уже сделали правильный шаг в нужном направлении, появился контур-шлем, который в корне изменил концепцию пилотажа истребителем-перехватчиком. Сделали первый шаг и к тому, чтобы Х45 стал бы первым космическим истребителем, наш гиперпространственный перелет при возвращении с Юпитера убедительно доказал, что возможности Х45 далеко не использованы.

Помимо воздушного единоборства, мы с Белояром увлеклись бомбометанием, этот древнейший метод ведения авиацией боевых действий оказался не столь хорошо изучен и апробирован нами. Как оказалось, по этому методу у нас были серьезные недоработки, во время учебы в академии и за год службы нас научили неплохо летать, хорошо стрелять, пускать ракеты, мы могли на троечку штурмовать какой-либо объект, но абсолютно не умели прицельно сбрасывать бомбы. Первый же вылет на полигон для упражнения по бомбометанию продемонстрировал, что мои с Белояром бомбы имели стабильную тенденцию промахиваться мимо цели. Мы оба расстроились этим обстоятельством, тут же засели за различные учебники, методические брошюры и руководства по предмету, чтобы узнать, почему наши бомбы оказались такими неточными. Залезли во всемирную сеть, где нашли немало дополнительного материала с иллюстрациями, графиками и видеоматериалом. Через короткий промежуток времени теория бомбометания была освоена и мы перешли к практическим занятиям, которые показали неплохие результаты. Если эти результаты сравнить с нашими первыми попытками, то это было земля и небо.

Однажды Белояр даже поспорил с одним из пилотов нашей эскадрильи на ящик пива, что с пикирования попадет в спичечный коробок. Мы разбили пари и, разумеется, мой друг выиграл этот ящик пива. Независимые наблюдатели единодушно подтвердили результат бомбометания Белояра, сброшенная им металлическая болванка, имитирующая авиабомбу, влепилась в самый центр спичечного коробка. Это попадание было подтверждено тремя видеокамерами, установленными на полигоне и зафиксировавшими данный результат. Проигравший пари без лишних слов выставил ящик пива, который на ужине был распит всеми пилотами нашей эскадрильи.

Мы с Белояром не остановились только на том, чтобы уметь сбрасывать бомбы по сухопутным целям. Приложили немало усилий и на то, чтобы работать и по морским целям. Меня увлекал процесс поиска цели в море, а само море — штука очень интересная, в нем не только трудно отыскать цель, но и трудно определить высоту над уровнем волн, трудно ориентироваться, да и цели там обладают значительной подвижностью. Требуется проявить немалую смекалку, отыскав цель, прицелиться и поразить подвижную цели с одного захода, а то придется ее заново разыскивать. К тому же эти цели иногда несли на себе отличное артиллерийское и зенитное вооружение, приходилось тогда сильно вилять одним местом, чтобы не подставить истребитель-блин под противозенитный огонь.

Лично мне особенно понравилось топ-мачтовое бомбометание, когда удар по цели наносился так, чтобы сброшенная бомба, ударившись о водную поверхность, отскакивала бы от нее и попадала бы в борт морской цели.

Все было не так уж плохо.

Служба шла.

Пару раз звонила опаловые глаза, которая много говорила о любви и интересовалась, не появилась ли у меня другая девчонка. Я не особенно любил говорить по мобильнику с человеком, которого не видишь. Поэтому наши беседы с опаловыми глазами сводились к тому, что она говорила, а я изредка произносил в нужных местах "да" или "нет". В конце второго такого разговора опаловые глаза взбеленилась и заявила, что женит меня на себе и тогда мы будем всегда вместе, так как невыносимо разговаривать с человеком, который говорит только "да" или "нет". В этот момент меня поразило то, что одновременно с голосом опаловых глаз в трубке слышался какой-то ненаш говор, и я машинально и не к месту произнес "да". Но так и не разобрался, как опаловые глаза поняла это мое "да", толи к тому, что она женит меня на себе, или к тому, что будем жить вместе, к этому моменту она в полном бешенстве отключила трубку.

ххх

Что же касается гипердвигателя наших Х45, то, по-прежнему, кнопки их запуска были опечатаны, нам строго настрого, под страхом самого страшного дисциплинарного взыскания запрещалось не то, чтобы касаться их, а даже смотреть в их сторону.

А я уже говорил, что новые Х45 м, которые регулярно прибывали на базу, уже не имели таких кнопок, так как у них вообще отсутствовали гипердвигатели.

В конце концов, мы с Белояром не выдержали и направились к Генералу с просьбой разрешить нам полетать в космосе, так как нас истребителей-перехватчиков безвоздушного пространства гнобят в земной атмосфере и не дают возможности расправить крылья в дальнем космосе. Генерал не выгнал нас, как неоднократно делал в прошлые времена, а внимательно выслушал наше пафосное заявление.

К концу монолога в генеральском кабинете объявился Трезор, неизвестно откуда появившейся и неизвестно как пробравшийся в помещение. Он тут же и довольно-таки бесцеремонно забрался под генеральский письменный стол, сунул свою голову под руку Генерала.

От собачьей ласки наш командир подобрел, расслабился и решил доверить нам военную тайну. Он шепотом рассказал, что вскоре на смену Х45 придут новые машины Х76, которые в настоящее время проходят заводские испытания. На этих истребителях мы и будем летать в космосе, входить и выходить из гиперпространства, так как наш эксперимент доказал, что полеты на гипердвигателе возможны. Но требуется время для заводской доводки Х76, а перед запуском в серию эти истребители мы с Белояром должны довести их до ума, как это уже получилось с Х45. Уже сегодня Командующий ВКС склонен к мысли, что Х76 уже можно передавать нам, но имеются люди, кто противится и возражает против этого, аргументируя свои доводы тем, что у вас нет требуемого зарубежного опыта. Военно-Космические Силы являются многонациональным подразделением, а истребители будут использоваться авиационными подразделениями этих Сил, то для доводки Х76 требуется учитывать опыт всех пилотов интернационалистов.

Поэтому Командующий ВКС, используя свой личный вес и авторитет, обратился в МИД страны с просьбой о формировании и направлении в "дружественную" страну делегацию для обмена опытом. Хотел бы напомнить, что этой "дружественной" стране принадлежали пять истребителей, нарушившие нашу государственную границу и которые мы "случайно повредили" в одном из вылетов по боевой тревоге. Разумеется, "дружественная" страна дала предварительное согласие на прием делегации для обмена воинским опытом.

Ко всему сказанному, Генерал мог бы добавить еще кое-что, но умолчал и о чем мы узнали несколько позднее, а именно о том, что Командующий ВКС лично попросил Генерала возглавить эту делегацию.

После этого секретного разговора целый месяц ничего не происходило.

ххх

В целях пополнения технического парка базы поступило еще несколько модернизированных Х45 м и вторая эскадрилья стала полностью укомплектована этими летательными аппаратами. К сожалению, Х45 м не предназначались для полетам в космическом пространстве.

Каждый день, когда мы поднимались к верхней кромке земной атмосферы, мы с глубокой тоской вглядывались в темноту бездонного космоса, который тянул нас к себе. При виде разворачивающейся гигантской панорамы вселенной с мириадами созвездий и галактик, у нас портилось настроение и напрочь исчезал аппетит. Трезор никогда не обращал внимания на настроение, ему оно было до полной фени, но он и на дух не воспринимал отсутствие аппетита, так как это могло впрямую сказаться на его питании.

В период хандры Белояр категорически отказывался готовить, ему было лень возиться и настраивать автоматический кибер-кулинар, а я вообще не умел готовить, а поэтому Трезор всегда оказывался первым в этот период, кому приходилось переходить на хлеб и воду. Поэтому понятно, что Трезорчик не очень любил эти периоды с дефицитом продовольствия, он зверел, когда мы возвращались из полета с вытянутыми и грустными лицами.

Думаете, эта псина во время завтрака, обеда и ужина пользовалась своей собачьей миской, где-нибудь в углу холла, нет, она предпочитала питаться за общим столом. Когда наша еда сводилась к кашам, протертым супам, залитым кипятком, зеленым и овощным салатам, то Трезор подобное безобразие с кормежкой терпел максимум два дня, при этом он даже худел на волосок или два, но затем объявлял нам итальянскую забастовку. Он демонстративно разваливался в центре холла, препятствуя свободному перемещению и категорически отказываясь принимать вышеперечисленную пищу. Начинался кошмар, когда все наши каши и протертые супчики на завтрак, обед и ужин оставались нетронутыми. Понимаете, весь этот кошмар заключался в том, что ни один человек не мог выдержать такой пытки и смотреть на любимого пса, добровольно отказывающегося от приема выставляемой перед его носом пищи, когда эту самую пищу он ценил более всего на свете, после самого себя, разумеется. А наш Трезор голодал, валяясь кверху пузом и не давая возможности пересечь помещение нормальному человеку. Стало невозможно подойти к терминалу всемирной сети, нельзя было поиграть в виртуальные игры, визор был выключен и его невозможно было включить. Несколько попыток поднять и перенести Трезора в сторону не имели успеха, он оказался слишком тяжелым.

Белояр вначале открыто посмеивался надо мной и над Трезором, но вскоре и он осознал всю серьезность положения и стал склоняться к мысли, что мы не должны допустить смерти от голода нашего замечательного четвероного друга.

Вначале мы вслух обсуждали создавшуюся ситуацию, громкогласно заявляя о том, где и как будем хоронить нашу собачку, почившего от голода, звонили друзьям по этому поводу, — но ничего не помогало. Трезор, как лежал, так и продолжал валяться посреди холла, демонстрируя свою решительность в этом вопросе.

Знаете ли вы, что за всем этим возникшем ералашем, мы забыли о том, что у нас плохое настроение, а возня по перетаскиванию из угла в угол четвероного друга быстро утомляла и появлялся страшный голод. Возникшее желание поесть подвинуло нас на устройство большого и прощального ужина по почившему в бозе псу. Белояр сам вставал за кухонный комбайн-автомат и, по рецептам своей прабабушки, сотворил такие блюда, что пальчики оближешь. Разумеется, он, занимаясь готовкой, на всякий случай, состряпал ужин на трех персон — двух человек и одной собаки. Как только блюда оказались на столе, внезапно оживший Трезорчик оказался первым за столом, чтобы лично апробировать эти блюда.

Мы втроем с большим аппетитом поглощали нашу вечернюю трапезу, когда внезапно распахнулась входная дверь нашей комнаты и на пороге появился Генерал, который предстал перед нами не простым генералом с одной звездой, а генералом с двумя звездами на погонах. По своему многолетнему опыту общения, мы знали, что наш Генерал никогда не зазнавался, даже, имея звезду генерал-майора на погонах, он всегда оставался глубоко застенчивым человеком. Но он ужасно любил, когда время от времени ему льстили, говоря, что эта черная генеральская форма сидит словно влитая на его фигуре и отлично смотрится. Даже Трезор научился пользоваться лестью и, когда он хотел чего-нибудь добиться от нашего командира, то его глаза начинали излучать море удивления и восхищения Генералом и его поступками. Он и сейчас при виде командира выражал такое восхищение своей умной мордочкой, что даже дауну стало понятно, насколько эта собачка восхищена бесцеремонным генеральским вторжением в наш спокойный и размеренный быт.

Затем, я это видел собственными глазами, Трезор, на целых две минуты оторвавшись от тарелки с наваристой ухой, с восхищением посмотрел на Генерала и небрежно кивнул ему головой, приветствуя его, а тот с дуру или полной неожиданности отдал честь ему, а мой пес вернулся к тарелке и с самым деловым видом принялся дохлебывать уху!

А мне с Белояром пришлось выскочить из-за стола, где располагались по домашнему в одних шортах и теннисках, замерли по стойке "смирно" с суповыми ложками в руках, глазами пожирая Генерала. Белояр машинально даже начал поднимать руку с ложкой к виску, но вовремя одумался, вспомнив, что к пустой голове руки не прикладывают, а то, что голова у него пустая, он сам проверил минуту назад, почесывав затылок.

Генерал, получив новое звание генерал-лейтенанта, по-прежнему оставался демократичным мужиком. Он не обращал на нас внимания, так как мы оставались младшими по званию офицерами, то, разумеется, не стоили внимания настоящего генерала. Генерал прошел к столу, локтем руки столкнул с него нашего верного пса с его уже пустой тарелкой и стал с видимым удовольствием доедать моего норвежского лосося под соусом а ля-тартар. Нам же, он, разумеется, забыл подать команду "вольно". Мы же, сосчитав про себя три — два — раз, развернулись лицом к столу и, не моргнув глазом, стали наблюдать за тем, как Генерал приступил к поглощению второго лосося, но уже Белояра. Оба норвежских лосося ужасно нравились Генералу, вчера Белояр на своем Х45 быстренько смотался в Баренцево море и купил этой рыбки у норвежских рыбаков, но об этом никто не знал и не ведал. Генерал, быстренько умяв наши с Белояром порции, стал прицеливаться к третьей, которая была, разумеется, Трезора. Находясь на полу в обнимку с пустой тарелкой, Трезор умудрялся внимательно отслеживать самочинное хозяйничество командира на обеденном столе. Но тут его собачья душа не выдержала генеральского беспредела и он громко запротестовал, когда какой-то золотопогонник в чине генерал-лейтенанту стал покушаться на его личное блюдо с лососем. Он совсем собрался принимать крутые меры по прекращению генеральского беспредела, но наш Генерал, даже в новом качестве, не перешел тонкой грани дозволенного, зачем еще покушаться на собачье блюдо, небрежно хрюкнул что-то вроде, "а теперь можно и "вольно", с громадным удовольствием откинулся на спинку стула, нащупывая в верхнем кармане френча сигару.

Генеральскую команду "вольно" Трезор понял своеобразно, одним прыжком он взлетел на стол и тут же умыкнул с него тарелку с норвежского лосося, мгновенно укрывшись на моей кровати.

Я было рванулся за ним, знаете, одно дело спать на моей кровати, но, когда эта подзаборная шавка собралась еще и жрать на ней, то это совсем другое дело. Но жесткая рука друга Белояра удержала меня от необдуманного действия на глазах старшего по званию офицера. Я же решил рано или поздно собственными руками придушить эту псину, когда Генерала не будет в наших апартаментах.

Генерал никак не прореагировал на поступок Трезора, все-таки эта собачина ходила в любимчиках в нашего командира, и продолжал внимательно изучать нас, словно мы были ему совершенно незнакомы и он впервые встретился с нами. По лицу Генерала было заметно, что он порывается рассказать нам что-то интересное, но пока решил поиграть на нервах.

Спустя некоторое время Генерала все же прорвало, он проинформировал нас о том, что на базу что поступил приказ о присвоении двум оболтусам воинского звания "майор" за работу, проделанную по введению в серийное производство истребителей-перехватчиков Х45, но в приказе имелся и отдельный секретный параграф, согласно которому этим двум новоиспеченным майорам персонально и официально запрещено обмывать майорскую звезду на погонах. За внеплановый ввод в производство Х45 этим же ребятам выплачивалась крупная денежная премия, здесь Генерал проявил свой характер театрального злодея и не назвал, какой именно суммой денег нас наградили.

Далее он сообщил, что завтра утром, сразу же после кросса, вся отобранная им команда отбывает в столицу. В столице собирается делегация, которая в этот же вечер транслайнером вылетит в "дружественную" страну с визитом по обмену опытом.

Когда мы нагло поинтересовались, а кого включили в состав его команды, то Генерал посмотрел на нас и подбородком указал на Трезора, настороженно выглядывающего с кровати.

ххх

Столица встречала утренним морозцем и большим пушистым снегом, который с утра валил, не переставая, и все еще продолжался, когда мы появились в столичном аэропорту после перелета с Дальнего Востока.

Снег толстым слоем успел покрыть тротуары и улицы, по которым нескончаемым потоками двигались глайдеры, флайеры и машины на воздушной подушке. Зеленые оазисы парков и скверов редкими очагами пока еще проявлялись в этом безумии весеннего снегопада, но их травяные газоны давно уже скрылись под пушистым одеялом. Люди осторожными перебежками перемещались среди машин, так как тротуары были уже по колено завалены выпавшим снегом. Все это ненастье на экранах визоров, развешанных у потолков зала ожидания аэропорта, смотрелось, как катастрофа, внезапно обрушившаяся на мегаполис, хотя синоптика предсказывали снег еще две недели назад. Городские власти знали об этом, но поступили, как обычно — абсолютно ничего не предприняли, чтобы встретить снегопад во всеоружии — снегоуборочной техникой. Сейчас мы могли видеть, что на улице никакой снегоуборочной техники не было.

Вместо того, чтобы к десяти утра уже быть в министерстве обороны и выслушивать инструктаж о поведении за границей и знакомиться с другими членами нашей делегации, из-за этого внезапного снегопада мы все еще находились в терминале аэропорта. Мне наскучил сюжет про снегопад, транслируемый по визору, очень тяжело постоянно сидеть, задрав голову к потолку, и вместе с Белояром, от нечего делать, решили позавтракать столичными пирожками с мясом. Трезор, мучаясь от вчерашнего обжорства, — норвежский лосось оказался размером с локоть в длину, — и большую часть своего времени проводил за углом здания. Он так часто "выходил по дышать свежим воздухом" с момента нашего прибытия в аэропорт, что успел протоптать за угол тропу.

Генерал же, войдя в здание терминала, не отрывался от мобильника, выясняя в министерстве обороны, кто нас встречает и как нам попасть в министерство. По его отдельным фразам и словам, было понятно, что человек, с которым он обо всем договаривался вчера, сегодня пропал в неизвестном направлении, а другие ни о чем не слышали и ничего не знают. С большим трудом Генерал вышел на заместителя министра и с тал объяснять ему положение, в котором мы оказались. Мы уже подумывали, что вылет делегации в "дружественную" страну будет перенесен на другой день, когда в терминале аэропорта внезапно появился взвод мордатых десантников, с автоматами наизготовку они сопровождали группу из пяти офицеров в полковничьей форме ВКС.

Как это бывает в жизни, Трезор вновь, после очередного вояжа за угол, появился в зале терминала ожидания именно в тот момент, чтобы совершенно случайно столкнуться с самым молодым из десантников. У парня были сильно напряжены нервы, он первый раз был на столь ответственном задании, и, разумеется, его стальные нервы чуть-чуть сдали при виде собаки со знаками различия капитана на ошейнике, его палец сдавил гашетку автомата и автоматная очередь должна была точно поразить живот одного полковника. Но, слава богу, что этот салага еще не научился стрелять, он не знал где находится предохранитель автомата и его "Калашников" гордо промолчал, а то полковник приказал бы долго жить!

Не обращая внимания на досадную случайность, — случайность, она и есть случайность, — Генерал выяснил, что эти полковники являются недостающей частью нашей делегации, которую он возглавляет и которая прибыла в аэропорт для вылета в секретную миссию. В данный момент недостающая часть делегации следовала в специальный зал ожиданий для особо важных персон. Сразу было видно, что наш Генерал — генерал из глубокой провинции и лишенный столичных политесов — он не знал, что существуют специальные залы для официальных делегаций и его чин позволяет пользоваться услугами таких залов. Мы с Белояром были тоже малознакомы со столичной светской жизнью и вежливо промолчали, но мой Трезор, что-то шепнул на ухо нашему командиру и он понятливо закивал головой. Я с гордостью подумал, что, несмотря на то, что он появился на свет в сельской местности от неизвестных родителей, мой четвероногий друг является весьма незаурядной личностью, много слышал и много знает и не зря ему присвоили воинское звание "капитана собачьих войск". Мы присоединились к недостающей части делегации, что всем вместе проследовать в пункт назначения. По лицу командира взвода десантников — старшего сержанта — можно было догадаться, что он решает нелегкую дилемму — пущать или не пущать. Переведу его мысль на простой человеческий язык, старший сержант не знал, как ему поступать в этой ситуации. У него был приказ, доставить делегацию в аэропорт в зал для официальных делегаций. Неделю накануне исполнения приказа, он изучал путь следования от министерства обороны до аэропорта, пути подъезда к аэропорту, трассу следования в зале аэропорта от входных дверей до зала ожидания для официальных делегаций. Командир роты дня два говорил, что членов делегации будет пять полковников. А что получается сейчас, неизвестно откуда появился генерал с двумя майорами и злобной собакой капитаном.

— Эта злобная овчарка, видимо, тоже охрана. — С уважением подумал старший сержант, разглядывая клыки в пасти Трезора. С большим нежеланием и после некоторых раздумий, ведь по назубок заученному уставу чин "капитана" старше чина "старший сержант", старший сержант приказал своим молодцам, включить нас в кольцо охраны десантников. Он козырнул Трезору, подтверждая свое согласие уступить старшему по чину свое начальство по охране. После этого нас строем повели в специальную, только для делегаций ВИП комнату в здании аэропорта, где красивые бортпроводницы тут же предложили безалкогольные напитки и сэндвичи, которые мог, но не стал есть Трезор.

Вначале рядовые десантники с непониманием посматривали на нашу собаку, на ошейнике которого красовалось звание "капитан", они не знали как вести себя с этим военным псом и от греха держались от него подальше. А Трезор наглел с каждой минутой, почувствовав, что ребята стесняются его, он то на сапог старшему сержанту сядет, то разляжется на полу так, что бортпроводницам и десантникам негде было пройти. Вмешался Генерал и строгим окриком поставил Трезора на место. Увидев, что собака подчиняется только одному генералу, а на остальных ей начхать, десантники крепко зауважали Трезора и негласно сделали его своим дедом-авторитетом. С этого момента они беспрекословно слушались только его приказов.

К восьми часам вечера снег и не думал прекращаться, он продолжать падать и падать — по визору мы видели, как полностью остановилось движение транспорта в столице. Делегация, по-прежнему, находилась в аэропорту, в комнате ВИП для официальных делегаций, а Генерал теперь изыскивал любую возможность добраться до шаттла. Шаттл для подъема на транслайнер находился всего в нескольких сотнях метрах от здания аэропорта, но между ними пролегла снежная целина, по которой невозможно было пробраться. Если судить по расписанию, изображенному на табло на табло в комнате, наш транслайнер вскоре пролетит в ночном столичном небе, а мы никак не могли добраться до шаттла. Все технические службы аэропорта ничем не могли нам помочь.

Я уже совсем собрался подремать, как в моей голове родилась и замелькала одна маленькая идея-мыслишка. Дав время, чтобы эта мыслишка переросла в нормальную мысль, я быстро переговорил со старшим сержантом десантников, а затем пару слов шепнул на ухо пробегающему мимо Генералу. Генерал, не совсем разобрав моего шепота, притормозил и секунд пять вопросительно взирал на меня и на десантников. Потом, видимо, какая-то часть моего шепота дошла до него, он хорошо поставленным генеральским голосом приказал сержанту, подогнать десантный бронетранспортер к подъезду терминала и ждать дальнейших распоряжений. Старший сержант, профессиональным жестом старослужащего, бросил ладонь руки к десантному берету и мгновенно растворился в неизвестности, чтобы через пару минут опять стоять навытяжку перед генералом и докладывать об исполнении приказания.

Вскоре все полковники, майоры и капитан нашей делегации с большим комфортом расположились на жестких металлических сидениях десантного отсека старого гусеничного бронетранспортера, который доставил ребят в аэропорт. Разумеется, этот доисторический бронтозавр обладал феноменальной суперпроходимостью.

Когда мы покидали зал ожидания для официальных делегаций, я заметил, как засуетились главы других делегаций, которых набилось великое множество в этой небольшом помещении, при виде, как наша делегация направляется на посадку на шаттл. По дороге к бронетранспортеру я вновь перебросился парой слов со старшим сержантом десантником и мы в знак согласия и полного взаимопонимания тепло пожали друг другу руки. Условия сделки были обговорены, ставки сделаны, доходы соответственно будут поделены поровну. По моему возвращению в столицу, старший сержант предоставит мне финансовый отчет и передаст половину заработанного гонорара по перевозке делегаций к шаттлам.

Перелет на транслайнере прошел в спокойной и дружеской обстановке, без каких либо особых эксцессов со стороны нашего друга Трезора. Он в этот раз полностью игнорировал нас и сумел пристроиться к Генералу, которому, как главе такой уважаемой и многочисленной делегации, предоставили одно из пяти супер кресел первого класса. Опять, не знаю почему, вскоре Генерал пристроился к нам и весь перелет мы проговорили и играли в дурака.

Трезор же, когда шел в туалет, всегда следовал в сопровождении красавицы стюардессы, совершенно нас не замечая, когда проходил по нашему ряду. Первым, этого торжественного шествования в туалет, разумеется, не выдержал Белояр и, когда Трезор в шестой раз появился на виду в начале прохода, он очень громко и отчетливо высказался о том, что все нормальные люди пользуются туалетом своего салона, и не надо каждый раз ходить для этого в хвост транслайнера. Красавица бортпроводница молчаливым взглядом одобрила высказывания Белояра, а Трезорчик сделал вид, что не слышал этой громогласной грубости. Но больше мы его уже не видели, спешащим в туалет в хвосте транслайнера.

 

Глава 13

Делегация по обмену опытом.

А в "дружественной" стране было тепло и не было снега! Всегда казалось, что в этой стране никогда не бывает снега. Вся ее территория лежала в субтропическом поясе.

Делегацию в аэропорту не встречал почетный караул!

Да, и вообще нас никто не встречал, в этой связи у меня возникло подозрение, что в этой стране делегацию не ждут.

Как обычные пассажиры, по хоботу коридорчика, выдвинутому из здания аэропорта к шаттлу, мы прошли в здание терминала и остановились перед паспортным контролем эмиграционной службы "дружественной" страны. Пожилая негритянка, офицер эмиграционной службы, сквозь редкие зубы поприветствовала нас на непонятном языке, а затем пропитым басом потребовала предъявить документы. Получив дипломатические паспорта, негритянка, как положено по уставу ее службы, решила владельцев паспортов проверить на наличие в "черном списке персон нон грата" своей "дружественной" страны. Видели бы вы лицо этой заслуженной ветеранки эмиграционной службы, когда она увидела информацию на мониторе компьютера — ее лицо вначале побелело от ужаса, затем приняло зеленый оттенок. Ну, вы понимаете, в списке оказались все фамилии членов нашей делегации, за одним небольшим исключением — в нем не было наших и Генерала фамилий?! Да, и не могло быть, это была наша первая зарубежная командировка.

До глубины душит пораженная результатом своего запроса, негритянка долго и ошеломленно молчала, не зная, как ей поступать в данном конкретном случае, затем она долго переговаривалась по громкой внутренней связи. Эти переговоры, разумеется, ни к чему хорошему, но и плохому не привели, — поэтому чернокожая офицер для полноты решения вопроса решила в черный список внести и наши недостающие фамилии. Проделав незамысловатую операцию с компьютером, она уже собралась приступить к серийному штемпелеванию паспортов делегации, когда в ее руках появился четвертый, последний из наших паспортов. По всей вероятности, с этим паспортом было что-то не в порядке, негритянка долго вертела его в руках, внимательно рассматривала написанное, то, приближая — то, отдаляя его от своих близоруких глаз, а то, — разглядывала его на свет потолочных ламп. Из-за нервозности негритянки становилось ясно, что этот паспорт напрочь выбил ее из привычного русла повседневной службы.

Пожилая и к тому некрасивая офицер эмиграционной службы не любила много думать во время работы много своего рабочего времени тратить на людей из-за границы, желающим попасть в ее прекрасную страну. Ее подслеповатые очи были уже готовы испепелить этих непонятных ей людей, окружившие стеной ее рабочее место, мощными разрядами молний, но не могла этого сделать, так как члены делегации, к слову сказать, вели себя самоотверженно и достойно — не выражали громких протестов, а, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ожидали конца процедуры проверки их лояльности этой "дружественной" стране.

Причина заминки негритянки стала ясна, когда ее взгляд, быстренько пробежав по нашим лицам, задержался на морде Трезора. Я сразу понял, что эта псина, мой настоящий друг и товарищ, сумел и здесь, на пересечении границ, проявить себя чем-то нехорошим. Негритянка вежливым басом попросила мою собачку выйти вперед с тем, чтобы она могла сравнивать фото в паспорте с оригиналом. Затем на нашем языке, без какого-либо акцента, офицер спросила Трезора, почему в его дипломатическом паспорте проставлено только имя, но нет фамилии и отчества, как это принято в нашей стране. Трезор был совершенно не готов к подобному вопросу и он кинулся к Генералу, чтобы проконсультироваться. Суть проблемы была в следующем. Перед самым вылетом за рубеж, мы с Белояром подумали, а что будет с Трезором, когда пограничники спросят у нашего четвероного друга документ на право пересечение границы. Я предложил, а Белояр исполнил — и на компьютере с цветным принтером для Трезора был напечатан точный аналог наших дипломатических паспортов. Я поленился проверить, а Белояр поленился вписать в аналог паспорта полную фамилию, имя и отчество Трезора, которых у него никогда не было. И честь по чести он вбабахнул в собачий паспорт одну только кличку и успокоился. Наши погранцы даже не обратили внимание на собачий паспорт, они взяли на проставление выездной визы десять паспортов и вернули те же десять проштемпелерованных паспортов. Но эта офицер эмиграционной службы "дружественной" страны оказалась крепким и въедливым орешком, она тут же усекла, что паспорт очень подозрительный.

Негритянка не стала ждать ответа засмущавшегося и покрасневшего от неожиданного внимания пса, который в душе уже решил, что все хана и его сейчас вышлют обратно домой. Трезору было обидно, что из семи профессиональных шпионов и троих друзей он оказался самым подозрительным лицом. Эмиграционный офицер вежливо поинтересовалась, что, если капитан не возражает, то она сама лично внесет необходимые правки в его паспорт. "Капитан" не возражал и правки в собачий паспорт стали немедленно вноситься профессиональной рукой государственного служащего "дружественной" страны. После нескольких минут работы инцидент был исчерпан.

Паспорта были возвращены членам делегации, мы неорганизованной толпой двинулись по очередному коридору на выход.

Один Трезор остался на прежнем месте, как стоял, так и продолжал стоять перед кабинкой-стендом негритянки эмиграционной службы. Вновь и вновь он перелистывал, рассматривал паспорт, не имея сил оторваться от изучения первой страницы своего дипломатического паспорта, на которой четким каллиграфическим почерком на нашем языке было написано "капитан Трезоров Трезор Трезорович". В этот момент и совершенно по непонятным причинам у моей собачки одновременно отказались функционировать все четыре ее лапы, Трезор забыл, как пользоваться ими. Мне пришлось вернуться и, пинком ноги привести капитана Т.Т. Трезорова в чувство, заставить его передвигаться в нужном направлении.

Капитан Трезоров Трезор Трезорович не возражал по отношению дружеской нетактичности с моей стороны! Похоже, он ее и не заметил, но тяжело и деревяно переставляя лапы, иногда делая это совершенно не в лад, побрел в требуемом направлении.

С этого, казалось бы, несущественного момента — проверки документов на границе, из простой, но авторитетной дворовой собаки, Трезор превратился в боевого и авторитетного пса офицерского сословия с прекрасной родословной, о чем свидетельствовал его официальный государственный документ — дипломатический паспорт.

Задержавшись на секунду в очередном переходе-коридоре аэропорта, члены делегации по очереди осмотрели, прощупали и внимательно изучили паспорт нашего четвероногого друга. Ведь, если честно признаться, то каждый из них был высоким профессионалом по подделке документов, ни один из них не нашел ни единого исправления или правки в собачьем паспорте. Фамилия, имя и отчество были правильно вписаны в нужном месте с нужными точками и запятыми, причем ранние и поздние записи были сделаны одними и теми же чернилами и одним и тем же почерком. Штамп о прописке не был смазан или подтерт — все было тип-топ на самом высшем уровне! Все члены делегации стояли и недоуменно посматривали друг на друга. Никто из них не мог понять, что же произошло?

Как всегда, все испортил Белояр, который последним из всех, пролистав паспорт Трезора, сказал, что раньше на первой странице в этом паспорте была выписана одна только кличка собаки, не было прописки и указания года и места рождения Трезора. Мне показалось, что Трезор в эту минуту был готов разодрать на куски своего друга Белояра за его отличную память. По его личному мнению, подобное замечание подрывало авторитет капитана Т.Т. Трезорова, которого только что официально занесли в "черные списки персон нон грата" великой "дружественной" державы. Теперь он является заслуженным шпионом с воинским званием, а не простой дворовой собакой, и главное у него теперь была фамилия, имя и отчество, домашний адрес дата и место рождения.

Пока члены делегации рассматривали паспорт капитана Т.Т. Трезорова, Генерал решил заодно провести кратковременное совещание-летучку. Был обсужден вопрос, как членам делегации вести себя в тяжелых условиях идеологического противостояния двух разных стран. Было принято единодушное решение — держаться до конца, бороться до последней капли крови и не сдаваться, назло врагу.

ххх

Задержавшись из-за непредусмотренной летучки в коридоре, мы самыми последними объявились в зале для получения багажа.

Весь багаж делегации был уже собран и наши сумки, баулы и чемоданы были расставлены аккуратными стройными рядами в центре зала. Каждое место багажа имело яркую бирку, на которой четко и ясно, на нашем языке, были выписаны фамилия, имя и отчество владельца багажа. При виде такой аккуратности, мы поняли, что можно было бы и не спешить в этот зал. Кстати, личный багаж капитана Т.Т. Трезорова, находившийся среди баулов и чемоданов других членов нашей делегации, имел самую большую и яркую багажную бирку, на которой каллиграфическим подчерком были написаны его полная фамилия, имя и отчество. Неторопливо переложив багаж на гравитационные тележки-каталки, мы под предводительством нашего Генерала направились к выходу, к которому вела огромная зеленая стрелка, по-змеиному изгибающаяся на полу.

Когда мы пересекали пеструю ленточку, разделяющую зал получения багажа от зала ожидания, то нас радостно приветствовало изумительное создание — самая красивая блондинка, которую я когда-либо видел на этом свете и этой "дружественной" стране. Правда, следует признать, что я никогда прежде не бывал в этой стране и делал в ней свои первые шаги. Но эта девушка своей красотой и выправкой офицера в зеленом мундире потрясла мое воображение. Прежде всего, она была настоящая платиновая блондинка, глазам которой чрезвычайно шел цвет мундира, зеленый материал которого высочайшего качества, он нежно, тонко и томно обнимал фигурку этого небесного создания, в выгодном свете подчеркивая стройность, пропорциональность и женственность ее божественных форм. Но особое мужское внимание привлекала ее маленькая пилотка, которая едва держалась на голове девушки и была лихо заломлена к правому ушко.

Девушка в зеленом мундире, при нашем появлении, радостно взвизгнула и была готова броситься на шею каждому из членов делегации, чтобы расцеловать их. Я, на всякий случай, перекинул сумку на плечо, чтобы освободить руки для предстоящих объятий. Но меня, как всегда, опередил Белояр. Раскидав всех своих соперников по сторонам, он, словно террорист-шахид, собирающийся пожертвовать своей жизнью, вырвался вперед и уже протягивал ручища для жесткого захвата в объятия встречающую нас девицу. К тому же, этот казанова уже далеко вытягивал свои губы, якобы для ответных поцелуев. Белояр, будучи еще первым парнем на селе, слыл известным ловеласом, за свою жизнь он не пропустил ни одной юбки в возрасте от пятнадцати и старше. Но девушка в зеленом мундире, по всей видимости, не ожидала подобного энергичного проявления чувств, и сделала попытку скрыться от объятий охваченного любовной горячкой Белояра за щуплой спиной парнишки с очками на носу. Этот парнишка через эти очки с огромным удивлением и восторгом наблюдал за появлением нашей делегации. Не смотря на свою щуплость, он проявил полную готовность стать достойным кавалером и защитить свою даму, но в развитие событий вмешался наш Генерал и, понятным всем нациям мира языком, остановил восторженный порыв Белояра. Своим тихим, но хорошо поставленным генеральским голосом он напомнил всем о торжественности момента — процитировав параграф приказа по командировке о пересечении и встрече на границе "дружественного" государства. Из всего высказанного доступным матерным языком мы поняли, что нельзя встречу официальной делегации превращать в рыночный балаган. Белояр, замерший в неподвижности всего в двух шагах от девушки в зеленом мундире, начал бессмысленно помаргивать веками глаз, до него не сразу дошло значение слова "рыночный балаган". Он вопросительно посмотрел на меня, а я многозначительно взглянул на капитана Т.Т. Трезорова, который в это время задирал заднюю лапу на колесо последней модели "красного Феррари". В любом смысле, Генерал сумел приостановить балаган и навести соответствующий порядок в рядах нашей делегации.

По завершению церемонии обмена официальными любезностями, но, правда, следует отметить, что в этот раз длинных спичей не было, девушка в зеленом мундире пригласила членов делегации проследовать на посадку в шаттл ВКС. Она прекрасно знала и владела нашим языком, в ее голосе не было никакого чужестранного акцента. Все члены делегации поняли, что им было предложено сделать, но продолжали стоять на месте, в смятении оглядываясь по сторонам. Гравитационные тележки с багажом из-за своих ограничителей не могли покидать территории аэропорта — багаж нужно было переносить вручную, но его было такое количество и он был таким объемным и весомым, что маленькая проблема на глазах превращалась в крупную неприятность. Девушка в зеленом мундире даже немного растерялась, наблюдая за тем, что гости не следуют за ней. Но тут в дело вновь вмешался Генерал и вежливо попросил девушку в зеленом мундире найти носильщиков, так как в нашей стране не принято полковникам переносить в руках баулы и чемоданы.

Девушка тяжело вздохнула и с надеждой посмотрела на парнишку в очках с сильными диоптриями, который ни на шаг не отходил от нее. Этот парнишка тоже носил зеленый мундир, но не говорил и не понимал по нашему, Девушка в зеленом мундире что долго и взволновано объясняла ему по ненашему. Ненаш язык я начал изучать еще в сельской школе, продолжил в академии, — после всех этих мытарств многое понимал, что говорят на нем, но языка, разумеется, до конца так и не выучил. Из слов девушки в зеленом мундире, я понял, что все носильщики в аэропорту бастуют уже второй год, а гости, то есть мы — члены делегации, оказались такими слабыми, что у них не сил переносить тяжелые вещи. Ее вольное толкование слов нашего Генерала можно было и понять — некоторые баулы и чемоданы имели такой и вес, что их поднять и перенести с места на место могли бы только наши парни десантники.

Этот парнишка с модными диоптриями на носу посоветовал девушке в зеленом мундире, вызвать в аэропорт взвод ненашей морской пехоты, чтобы ребята в качестве общефизической подготовки занялись бы переносом багажа делегации. Совершено случайно этот парнишка в очках оказался пилотом шаттла, который ожидал нас за углом терминала. Пока мы ожидали морскую пехоту, Белояр нашел общий язык с этим парнем, но не отрывал взгляда от девушки в зеленом мундире. Неудивительно, языки не помеха, когда общаются пилоты — крутые покорители высоких небес. Я тоже не отказывал себе в удовольствии издали любоваться платиновой блондинкой, которая чем-то напоминала мне кого-то из моих знакомых. Но я никак не мог не мог вспомнить, кого именно, хотя знакомых девушек у меня не было, по крайней мере, я никому еще не писал писем.

Морская пехота прибыла очень быстро и, шутя, перетащила наш багаж в шаттл. Командир шаттла — этот парнишка, помимо того, что он был пилотом, как это выяснил Белояр в ходе беседы, имел чин капитана ВКС, из-за чего моментально превратился в лучшего друга и братана капитана Т.Т. Трезорова.

Когда мы собрались уже лететь, в этот момент перед Генералом и всей нашей делегацией возникла новая проблема, а именно размещение официального багажа и членов делегации на борту шаттла. Для делегации выделили обыкновенный десантный шаттл, рассчитанный для перевозки стандартного взвода десантников и его вооружения. Разумеется, для нашей делегации и ее багажа этот шаттл оказался мал. В нем могли разместиться или члены делегации и сопровождающие лица, или багаж членов делегации и сопровождающие лица.

Но, как говорится, голь на выдумки крепка, под личным руководством нашего Генерала, ненаши морские пехотинцы в шахматном порядке уложили в десантный отсек шаттла генерала, полковников, сопровождающую и багаж. Когда в отсек с большим трудом и осторожностью затолкали последний немаленький баул с надписью на багажной бирке "капитан Т.Т. Трезоров", то к этому времени весь взвод ненашей морской пехоты тяжело дышал и с трудом шевелил руками и ногами. Работа по упаковке членов делегации, сопровождающей и багажа пошла к завершению и только тогда вспомнили о нас — обо мне, Белояре и капитане Т.Т. Трезоре. Мы, как стояли в сторонке, оттуда можно было наблюдать за работой ненащих морских пехотинцев, так и продолжали стоять на этом месте. Командир морпехов, ребята называли его "Сардж" — мощный такой черный мужик, увидев нас, со страхом посмотрел на битком набитый транспортный отсек шаттла, а потом снова посмотрел на нас и начал медленно заваливаться в обморок. Но уйти от действительности ему не дали, на помощь пришел парнишка с очками на носу. Он что-то коротко буркнул черному "Сарджу" на ненашем языке и "Сардж" тут же ожил и даже попытался улыбаться, но на это ему уже не хватило физических сил.

Девушка в зеленом мундире, исполняющая обязанности официального переводчика делегации, находилась где-то в самом центре транспортного отсека шаттла и достать ее оттуда не было никакой возможности. Поэтому в общении с парнишкой с очками мы перешли на международный язык жестов, пытаясь донести до него, что мы готовы идти пешком до базы местных ВКС, только нам нужна карта с проложенным маршрутом следования. Но парнишка с очками не стал ждать конца отчаянного жестикулирования Белояра, а, дружески похлопав нас по плечам, и махнул рукой в сторону пилотской кабины шаттла. Теперь и до нас дошло, насколько предприимчивы и прагматичны наши коллеги и что пилотская кабина никем еще не занята — в ней мы можем все и разместиться.

В кабине, рассчитанной на пилота и второго пилота, свободно уместились три джентльмена, не считая собаки. Капитан Т.Т. Трезоров, мгновенно просчитав в уме, он всегда отличался этим умением — в любой ситуации найти для себя тепленькое местечко, тут же занял небольшую полку за спинками кресел первого и второго пилотов. Нам с Белояром пришлось разместиться вдвоем в одном кресле второго пилота — несколько неудобно для таких больших парней, как мы, — но жить было можно.

Пока мы с Белояром устраивались на месте второго пилота, парнишка с очками запустил двигатель шаттла. Во время прогрева двигателя, Белояр не удержался и поинтересовался, как зовут нашего пилота-очкарика. Парнишка ткнул себя пальцем в грудь и промычал что-то похожее на "Иванио". Разумеется, с этого момента мы звали его только "Ваня", а ему это ужасно понравилось. Мы были в тесноте, но не в обиде друг на друга и нам было очень весело.

Управление ненашим шаттлом ничем не отличалось от управления нашим шаттлом, мир тесен, не правда ли?! Поэтому ненаш шаттл мы пилотировали в шесть рук и четыре лапы. Иногда все вчетвером одновременно пытались нажать одну и ту же кнопку на доске приборов или на штурвале, а иногда делали это по очереди. Когда и какие кнопки следовало бы нажимать, понимал даже капитан Т.Т. Трезоров, недаром же он пять лет проучился в академии. Парнишка с очками на носу в этой ситуации веселился от всей души, он громко ржал, наблюдая, как капитан Т.Т. Трезоров когтем лапы нажимает кнопки после очередной его команды на ненашем языке. Правда, шаттл время от времени совершал непонятные кренделя в воздухе — он, то пятился назад, то рвался в небо, то резко кренился вправо или влево. Нам и Ване очень нравилось пилотировать шаттл подобным образом. Мы совершенно не обращали внимания на обстоятельства, когда шаттл беспорядочно мотало из стороны в сторону. Основные лавры пилота-аса шаттла, разумеется, доставались капитану Т.Т. Трезорову. Но Т.Т. Трезорова постоянно тянуло на подвиги, ему очень хотелось похулиганить в воздухе и однажды он, сознательно промахнувшись своим когтем, надавил не ту кнопку, которую следовало нажать в соответствии с командой Вани. Случайно он нажал кнопку аварийного торможения шаттла. Весь оставшийся путь до места назначения наш шаттл летел, словно индюк, с распущенным хвостом. Он тяжело тащил за собой тормозной парашют. Этот парашют сильно снижал горизонтальную и вертикальную устойчивость полета шаттла, что впрямую сказалось на удобстве полета пассажиров шаттла. Думаю, что им приходилось очень не сладко в течение всего перелета из-за нашего лихого пилотирования в шесть рук и четыре лапы. К тому я на сто процентов был уверен, что капитан Т.Т. Трезоров время от времени делал сознательные ошибки, нажимая кнопки на доске приборов — совершенно неслучайно он раскрыл парашют аварийного торможения.

Когда шаттл поздним вечером все же коснулся земли, то нам пришлось самим открывать дверь десантного отсека, так как в течение длительного времени оттуда не раздавалось ни едино шороха и никто не выходил. Когда первые люди выползли на свежий воздух, то никого из наших полковников мы не узнавали, они собой напоминали тени с зелеными лицами и синими белками глаз. Узнаваем был только наш Генерал, он храбро вывалился из десантного отсека, глубоко вдохнул грудью свежего вечернего воздуха и стал кого-то разыскивать глазами. Мы с Белояром сразу поняли, что он пытается найти пилота шаттла и вытолкнули перед собой Ваню с очками на носу. Генерал посмотрел на пилота-очкарика, что-то произнес на ненашем языке и лихо козырнул Ване. Мы, разумеется, не поняли, что Генерал сказал Ване с очками на носу, хотя отлично знали матерный генеральский язык.

Девушке в зеленом мундире удалось сохранить укладку волос и не сильно помять мундирчик, но ее сильно пошатывало, когда она пыталась пройти куда-то. Первым делом, она попыталась выяснить общую обстановку и узнать, что же произошло и кто пилотировал шаттл.

На ее глаза первым попался Белояр. На прекрасном ненашем языке она обратилась к нему с каким-то вопросом. Было совершенно очевидным, что девушка в зеленом мундире перепутала все и вся, — после такого перелета в битком набитом вещами помещении требуются целые сутки, чтобы прийти в себя, — в частности, Белояра и Ваню с очками на носу. Не мудрствуя лукаво, мой друг Белояр решил воспользоваться ситуацией и принялся за свое — опять полез целоваться к девушке. Когда дело дошло до горяченького, девушка в зеленом мундире осознала, что происходит что-то не то и решительно воспрепятствовала новому порыву Белояра — звук хлесткой пощечины перекрыл гул двигателей, раздававшийся то в одном, то в другом конце базы.

Громче всех не смеялся, а ржал, подобно сивому мерину, пилот нашего шаттла очкарик Ваня. Он давно знал девушку в зеленом мундире, много слышал о ее вздорном характере, а сейчас он видел, как женщина объявила великую охоту на мужчину, а Белояр этого явно не знал и не понимал. Ваня попытался объяснить это мне жестами, как человеку нейтральному и стороннему наблюдателю. Мы вместе с ним не были участниками человеческой комитрагедии в постановке гениального режиссера, имя которого — жизнь. Но мы оба немного разбирались в сущности проблемы взаимоотношений между мужчиной и женщиной, поэтому я сумел ухватить за хвостик то, что Ваня пытался объяснить мне жестами.

Росту взаимопонимания между Белояром и девушкой в зеленом мундире, между мною и Ваней с очками на носу помешал наш Генерал, который, как остальные члены делегации, после тяжелого перелета устал и захотел отдохнуть перед сном.

 

Глава 14

Вопрос размещения полковников нашей делегации был решен быстро и кардинально — все они прямо у шаттла получили ключи от номеров и двух ненаших морских пехотинцев для переноса багажа в номера. Номера для наших полковников были двухуровневые — они имели общую большую гостиную, по две спальни на этаже, кабинет, тренажерный зал, множество туалетов и небольшой бассейн-джакузи. Номера были забиты всякими современными наворочками — различной бытовой электроникой, бесплатными кухнями-автоматами, стиральными машинами, машинами для мойки посуды и чистки обуви и многим другим.

Что касается нашего размещения с Белояром, то принимающая сторона оказалась хорошо информированной о том, что мы долго жить друг без друга не можем, поэтому Генерала, нас и капитана Т.Т. Трезорова — всех оптом — засели в трехэтажный особняк, который нам на время уступил командир местной базы. Сам он на это время и вместе с семьей переехал пожить в офицерское общежитие.

Мы втроем продолжали топтаться с багажом на первом этаже особняка, а капитан Т.Т. Трезоров, стрелою промчавшись по этажам, выбрал для меня и себя спальню на втором этаже, а рядом с нашей спальней подыскал спальню для Белояра. Следует признать, что мой четвероногий друг проделал очень большую работу по отбору помещений, так как сделать выбор было трудным делом, к примеру, в особняке командира базы одних только спален было более десяти. Подняв багаж наверх и, решив перекусить, мы по широкой парадной лестнице стали спускаться вниз, где лицом к лицу столкнулись с Генералом, про которого забыли, а он со своими чемоданами очень походил на бездомного и брошенного человека. Вначале мы даже не узнали нашего бравого Генерала, он как-то скукожился, уменьшился ростом и авторитетом, который ранее так и лез из него, куда-то исчезла вся его решительность и генеральское всезнание. Перед нами предстал человек, нерешительно переминавшийся с ноги на ногу, который не знал, что делать с чемоданами и куда ему лично направляться.

При виде поникшей генеральской фигуры, в неподвижности застывшей в прихожей особняка безмолвной укоризной нашей бессовестной совести, даже покрытая шерстью морда капитана Т.Т. Трезорова приняла выражение глубокой озабоченности и задумчивости. Но Белояр оказался сообразительным парнем, Он пинком ноги под хвост нашему четвероногому другу, вращая палец у виска головы, подсказал капитану необходимость соответствующего действия. По этому многозначительному вращению пальцем даже я догадался, что Белояр имел в виду. Капитан Т.Т. Трезоров мгновенно предпринял скоростную пробежку по этажам дома и в рекордно короткое время вернулся к нам. Вопросительно посмотрев на нас, он дружески повиливал хвостиком генералу, словно говоря, что задание успешно выполнено. Действуя синхронно, мы с Белояром отобрали у Генерала по чемодану и тяжело потащили их наверх, следуя указаниям четвероного друга.

Третий этаж, куда поднял нас капитан собачих войск, очень походил на то, что было необходимо любому генералу и нашему Генералу, в частности. Пара спален королевского типа, огромная гостиная с кинотеатром в одном углу и белым роялем в другом и стеклянной крышей над головой. Широкое панорамное окно гостиной смотрело на зеленый ландшафт, а специальная раздвижная дверь вела на открытую веранду с множеством экзотических растений. С веранды можно было бы свободно обозревать окрестности и наблюдать за тем, что происходило на территории базы, а мы по своему опыту прекрасно знали, что наш Генерал очень любил этим заниматься в свободное время.

Оставив Генерала одного разбираться в благоустройстве своих апартаментов наверху, мы с Белояром и Т.Т. Трезоровым, скользя пятой точкой по перилам лестницы, скатились на первый этаж. Бассейн, турецкая баня, финская сауна и легкий ужин со свежевыжитым апельсиновым соком привели нас в замечательное расположение духа. Было отлично, солнышко уже почти скрылось за горизонтом, но было, по-прежнему, тепло и на душе комфортно и уютно. Благостную тишину нарушал только шелест страниц, это капитан Т.Т. Трезоров все еще не мог оторваться от своего дипломатического паспорта и, крадучись от нас, перелистывал и перелистывал его страницы.

У Генерала тоже поднялось настроение и вернулась уверенность в будущем, — мы даже не заметили, когда он присоединился к нашей компании, — после большого глотка отличного коньяка и хорошей гаванской сигары.

После ужина у нас оставался еще час свободного времени до отбоя, поэтому я с капитаном Т.Т. Трезоровым валялся на полу, осваивая азы вольной собачей борьбы. А Белояр за столом разламывал транзистор командира местной базы, который никак не желал настраиваться на волну радиостанции "Ретро ФМ". Генерал же изображал сломанную осеннюю веточку орешника, томно повиснув на шведской стенке.

В этот момент внезапно раскрылась дверь, мы были столь увлечены, что не услышали стука в дверь. На пороге появилась девушка в зеленом мундире, которая минут пять, не меньше, чуть приоткрыв свой ротик, вероятно, от охватившего ее удивления, она всматривалась в картину, развернувшеюся перед ее глазами. Было совершенно очевидным, что все увиденное настолько поразило девушку в зеленом костюме, что она даже подумала, что случайно попала не туда, куда направлялась. Наконец, сообразив, что это нужное ей место, она, похлопав в ладошки, привлекла наше внимание и проинформировала о распорядке дня и режиме работы делегации на завтрашний день и все последующие дни. На глупый вопрос Белояра, а на чем мы будем обмениваться опытом, девушка в зеленом мундире, свирепо блеснув из-под бровей самыми красивыми на свете глазами, лаконично отрапортовала, что завтра утром нам доставят новые истребители-перехватчики. Увидев наши вытаращенные от шока глаза, она снисходительно пояснила, что ненаши ВКС предоставили в наше полное распоряжение свои собственные летательные аппараты с тем, чтобы уравнять шансы обменивающихся опытом пилотов. Я не знал, кто и когда принимал подобное решение. Но эти люди, по-видимому, и слыхом не слыхивали о том, что сколько времени, согласно уставу, требуется на одно только ознакомление с техническим описанием и устройством летательных аппаратов. А мы с Белояром в глаза не видели эти местные машины, не касались их руками и никогда не летали на них. В поисках защиты и поддержки нашего Генерала, мы втроем уставились на него, — наш четвероногий друг и капитан, который хоть и не был пилотом, но свою сознательную жизнь провел в учебе вместе с нами и хорошо понимал, какую информацию нам только что сообщили и всей собачьей душой переживал и поддерживал нас. А Генерал сделал вид, что в этот момент очень увлечен рассматриванием листика какого-то цветка стоящего на подоконнике, Он даже притворился, что вообще не вслушивался в слова девушки в зеленом мундире.

Мы сразу разгадали это генеральское незнание и непонимание ситуации — все было обговорено за нашими спинами заранее.

Негромко хмыкнув что-то себе под нос, Белояр вернулся к любимому делу — доламывать транзистор. Капитан Т.Т. Трезоров все пытался лизнуть меня в лицо и своей преданной собачьей душой не понимал, почему друг и хозяин стал таким серьезным и отказывается продолжать играть с ним в кошки мышки.

Так и не получив какой-либо человеческой реакции на информацию, девушка в зеленом мундире недоуменно пожала плечиками и, вежливо попрощавшись, скрылась за порогом.

Доломав чужой транзистор, из него теперь не раздавалось ни звука, Белояр оторвался от дела, посмотрел вслед блондинке, а затем перевел задумчивый взгляд на меня.

ххх

Рассвет только наступал, когда мы, короткой цепочкой из троих людей и одной собаки, пробегали утреннюю дистанцию. На половине пути капитан Т.Т. Трезоров потерял интерес к забегу и, наплевав на воинскую дисциплину, махнув хвостом, скрылся в кустах. Когда мы завершали забег и приблизились к финишу, то со всех сторон до нас доносились гулкие отзвуки бегущих людей. На подступах к базе мы увидели, как великое множество коротких и длинных цепочек со всех сторон стекались к ней. Из всего увиденного можно было сделать вывод, что утренний бег — это любимый вид спорта военнослужащих всех стран мира!

На самом финише мы приостановили свой бег и замерли от удивления — на площадке, выложенной красным кирпичом, перед самым нашим особняком вальяжно расположились два летательных аппарата. Они были знакомой нам формы и конструкции — такие толстенькие блинчики. На бегу, кивнув мне головой на машины, мол, займись своим делом, Белояр скрылся на кухне, чтобы заняться своим делом — готовкой завтрака.

Перейдя с рыси на шаг, я осторожно приблизился к неизвестным летательным аппаратам, к каждой из которых коснулся рукой и, замерев на мгновение, чтобы в голове услышать, которая из этих машин предпочтет меня и которая Белояра. Через короткую паузу в голове прозвенел звоночек и мягкий женский голос посоветовал выбрать себе вторую машину, а первый аппарат отдать Белояру. Но как определить, которая из этих машин имеет номер "один" и которая — номер "два"?! Пришлось решать вопрос несколько своеобразно, взяв баллончик-распылитель с черной нитрокраской, я нанес соответствующие номера на бортах упитанных блинчиков.

Затем залез в кабину летательного аппарата под номером "два" и офигел на добрую пару минут, — столько красивых кнопок, трамблеров, джойстиков, шкал, приборов, датчиков на приборной доске машины — я век не видел. На приборной доске не было ни одного свободного квадратного миллиметра! В голове вновь заметалась мысль о том, что, чтобы освоить эту машину, нам потребуется минимум неделя, а не два-три дня как я думал раньше, а первый наш вылет на этих истребителях, согласно плану работы делегации, запланирован на десять часов утра, то есть через три часа нашего времени.

Но делать нечего, воинский долг превыше всего"!

Мы не можем отложить или отказаться от выполнения приказа, воинская дисциплина требует беспрекословного исполнения приказов вышестоящих офицеров.

До вылета осталось всего ничего из времени, но в пилотской кабине этих истребителей обязательно следует кое-что переделать, модернизировать. Мне срочно требовалась профессиональная помощь и я решил воспользоваться опытом работы по усовершенствованию наших Х45, которую мы вместе с Ирреком проделали на сторожевом эсминце "Галактика". Я натянул на голову шлем контур, который оказался более удобным, для его изготовления был использован более лучший материал, но, к сожалению, этот контур шлем оказался гораздо менее чувствительным, чем наш отечественный, и принялся за работу. Не буду вдаваться в подробности, описывая рабочий процесс, но первое, что я предпринял — это подключился к всемирной сети и разыскал Иррека на сайте академии. С большим трудом мне удалось скопировать Иррека и заменить им электронно-вычислительный комплекс истребителя. Иррек не хотел работать в таких диких, по его словам, условиях. Он выступал, грубил, что-то требовал, ломал пальцы и грозился пожаловаться на проявленное мною насилие Генералу и Командующему ВКС. Но в промежутках между криками, стенаниями и воплями уловил значимость момента и важность предлагаемой ему работы и, поломавшись для форса еще немного, в конце концов, согласился сотрудничать.

И наша совместная работа закипела!

Иррек помог убрать все лишнее с приборной доски машины — второстепенные и дублирующие кнопки, трамблеры, приборы и ненужные датчики, оставив только необходимое. Затем на контур шлем мы посадили управление основными системами и органами управления и жизнеобеспечения истребителя. Работали по следующей схеме, контур шлем улавливал импульсы мозга пилота и преобразовывал эти импульсы в электронные команды типа: "запуск двигателя", "прогрев двигателя", "движение вперед", ""движение назад", "тяга вверх" и т. д., а электроника и автоматика осуществляла все остальное — регулировала подачу топлива, смазку двигателя и т. д. В течение двух часов, нам с Ирреком удалось добиться того, что истребитель стал вторым "я" пилота, его естественным продолжением, он четко улавливал и подчинялся указаниям мозговых импульсов пилота. Как только мы завершили модернизацию одной машины, Иррек тут же принялся за переделку и переналадку другой, второй машины, а мне удалось позавтракать.

Ровно к десяти часам, оба блинчика были готовы к вылету.

Когда мы с Белояром поднимали свои модернизированные блинчики в воздух, Генерал и капитан Т.Т. Трезоров вышли на крыльцо особняка, чтобы проводить нас.

ххх

Приподняв машины на два метра над землей, мы поставили наши блинчики ребром к небесам и с большим ускорением со свистом рванули вверх. При таком вертикальном взлете в кабине пилота отсутствовал звук рева двигателя, который всегда появлялся при форсаже двигателей, когда взлетали старые типы истребителей.

В зоне барражирования Иррек нанес на компьютерную карту все топографические точки, характеризующие особенности и специфику местности этой зоны. Мы некоторое время покувыркались в зоне, привыкая к особенностям пилотирования новых для нас машин, — это давало нам возможность прочувствовать и привыкнуть к особенностям их пилотирования. К этому могу только добавить, что новые истребители мало чем отличались от наших старых Х45 — они были чуть быстрее и более маневреннее. Их вооружение на порядок превосходило вооружение Х45 — более мощные лазеры, а также сверхскоростные и мощные ракеты "воздух-воздух" не оставляли шансов противнику. Система жизнеобеспечения позволяла пилоту работать в своей кабине без скафандра даже в глубоком космосе, а кибер-доктор мог прийти на помощь даже в случае тяжелого ранения. Но контур шлем этой машины, по своим показателям и чувствительности, в подметки не годился нашему контур шлему старенькому Х45. Даже наши с Ирреком инновации не на много повысили его эффективность действия. Это можно было бы объяснить только тем, что наши друзья противники придавали огромное значение развитию своей истребительной авиации, но шли несколько другим путем — их истребители имели более мощные двигатели, электронную систему обнаружения противника. Но они придавали мало значения роли и месту человека в организме современного истребителя — пилот рассматривался только в качестве инструмента, важного, но все же инструмента в его пилотировании и управлении.

Пока я размышлял на эту тему, Иррек развлекался в зоне, как мог и даже запел, выполняя одну фигуру высшего пилотажа за другой. Причем, он пилотировал оба блинчика — мой и Белояра — одновременно. Когда настало время возвращения домой, то Иррек решил показать свой класс мастера-пилота, с высоты в десять километров он на глиссаде крутого пикирования разогнал обе машин до такой скорости, что, как мне показалось, внешняя обшивка фюзеляжа и крыльев начали раскаляться и краснеть от теплового нагрева от трения о воздух. Примерно, на километровой высоте Игрек поставил оба наших аппарата ребрами или, говоря по научному, перпендикулярно к земной поверхности, и обрушил их к земле. Наши машины падали с километровой высоты, но когда до соприкосновения с поверхностью земли, осталось пара сотен метров, реверсивными двигателями стал тормозить падение машин. Иррек наслаждался каждой секундой своей манерой пилотирования. Но при этом он совершенно забыл, что в отличие от него мы с Белояром обладаем плотью и являемся биологическими индивидуумами, на восемьдесят процентов состоящие из жидкости. Все маневры Иррека приносили нам тяжелые перегрузки и только гравитационное оборудование кабин пилотов спасало нас от того, чтобы наши тела не растеклись тонким слоем жидкости по стенам кабины.

Когда наши блинчики после торможения замерли на высоте двух метров над землей, то Иррек мастерски развернул истребители в нормальное положение, мягко и плавно коснувшись красных кирпичей дорожки площадки. В этот момент мы с Белояром были не живы и мертвы, наши сознание с большим трудом возвращалось в реальной действительности, а наши тела напоминали кожаные мешки, в беспорядке набитые кровью, плазмой, костями и хрящами.

Покидая кабины машин, мы поклялись, никогда больше не позволять Ирреку пилотирование наших истребителей. Спотыкаясь и чуть ли не падая на каждом шагу, мы с Белояром брели к особняку, мечтая о минуте блаженства, когда можно будет бросить избитые тела на мягкие перины кроватей. Но, к великому сожалению, нам не удалось достойно пройти дистанции до своих спален, переступив порог, мы безжизненными трупами растянулись посредине гостиной. Бассейн, турецкая и русская бани очень помогли вновь обрести жизненный тонус и вывели нас с Белояром из состояния прострации и безнадежности. К моменту, когда мы сумели подняться на ноги и начать новую жизнь с Белояром начали происходить странные вещи — он не отходил от зеркала, высматривая на лице и теле ушибы, царапины и синяки и категорически отказывался готовить нам обед. Голод не тетка и мне, избитому до полусмерти Ирреком, пришлось подняться на трясущиеся ноги и заняться готовкой обеда, так как Генерал совершенно не умел пользоваться современной электроникой, плохо разбирался в продуктах — он не мог отличить СВЧ от кухни-автомата. В свое время он попытался, приготовить суп крем-брюле, который страшно любил, но у него почему-то получилось соленое мороженое, которое нельзя было есть.

Было послеобеденное время следующего дня и наш особнячок мирно почивал под громкий храп капитана Т.Т. Трезорова, который, развалившись на пороге крыльца и прихожей, половиной туловища, а именно хвостовой частью, находился в доме, а симпатичной мордашкой — на свежем воздухе. Таким вот образом, он демонстрировал всем, что осуществляет неустанную охрану доверенного ему государственного имущества, — Генерала с пилотами в доме и двух истребителей на улице. Но этот благополучный собачий храп не давал нормальным людям возможности подремать, а не то чтобы спать. Настежь распахнутая входная дверь особняка сводила на нет работу кондиционера, внутри было жарко и простыни на кроватях становились мокрыми от пота, через четыре минуты после того, как мы ложились на кровать, а нашему псу охраннику, хоть бы что, его туловище приятно обдувал и холодил напольный сквозняк. Все наши попытки восстановить "статус кво", в зародыше терпели фиаско.

Два последующих дня мы отдыхали, никто не давал нам никаких заданий, а мы жили по принципу, есть свободное время, почему бы ни полетать, вот и летали сколько душе угодно. Иными словами, мы с Белояром не вылезали из пилотских кабин наших истребителей блинов.

Но ни разу за эти два дня мы не прикасалась к кнопке автопилота и не давали Ирреку возможности вновь попилотировать истребитель, хотя мысленно общались с ним по различным вопросам. Когда пришло чувство, что чаща терпения Иррека переполнена до краев и он готов в любую минуту взбунтоваться, то я предложил ему, пилотировать любую из машин в свободное от нас время и летать, сколько и как его душе угодно. Но, когда мы находимся в машинах, то он должен дополнять нас при пилотировании истребителей, а мы не должны растекаться тонкой пленкой жидкости по стенам кабины. Таким образом нам с Белояром удалось бы сохранить контроль за действиями Иррека во время полетов. Услышав предложение, Иррек несказанно обрадовался новой возможности обрести себя. Но, когда в его искусственной голове сформировались возникающие в этой связи проблемы технического плана осуществления проекта, у него заметно испортилось настроение. Создание и поддержка коммуникационного канала связи между нами. Летательный аппарат в любую минуту действительности может быть рядом, а может оказаться и на другом краю вселенной, а эта связь должна существовать и поддерживаться, — Иррек крепко призадумался. Что самое интересное, я тоже призадумался о путях решения этой проблемы.

В моей голове время от времени всплывала картина-фантазия, однажды, но неизвестно откуда возникшая в моей голове. Если судить по изображению, то я находился в пилотском коконе и управляю истребителем, ведущим воздушный бой в верхних слоях атмосферы неизвестной планеты с двумя летательными аппаратами странной конфигурации, очень похожи на чешские рогалики, с вытянутыми полукругом и загнутыми вперед крыльями. В памяти не осталось ничего, что могло бы подсказать, что это за картина, что это за планета, что это за летательные рогалики?! Но сохранились мелкие детали — кокон очень плотно охватывает мое полуобнаженное тело, я и истребитель составляем нечто одно целое, пилотирование осуществляется не только мозгом, но и движением рук, плеч и тела. В тоже время разум четко сохранил понимание, что истребитель и я две разные вещи, но способные сливаться в единое целое. Разумеется, эти сохраненные памятью детали не давали намека на решение проблемы передачи мысли человека на расстояние. Именно поэтому я и привлек Иррека на свою сторону в надежде, что он станет сотоварищем по решению этой проблемы.

Оба мы прекрасно понимали, что на ее проработку потребуется долгое и очень долгое время, а может быть и целые года.

ххх

Так мы с Белояром и летали, осваивая новый тип истребителя и развлекаясь одновременно в небесах. Но первое, что мы делали, оказавшись в кабине блина, отключали от греха подальше автопилот, чтобы Иррек случайно не мог взять на себя управление летательным аппаратом и повторить незабываемое геройское приземление. В любом случае, эти полеты доставляли нам истинное удовольствие и мы все больше и больше привыкали к нашим толстеньким блинчикам. Мне с Ирреком, не смотря на его полное затворничество в полетах, удалось внести некоторые упрощения в электронные схемы и органы управления. Машины стали гораздо более послушными и слушались любого мысленного приказа пилотов.

Все время пребывания на базе нам приходилось общаться между собой, а гостеприимных хозяев мы видели издали или на экранах визоров.

Иногда нас посещала девушка в зеленом мундире, чтобы поинтересоваться, есть ли у нас какое-либо желание. Мы всегда, в этом случае, давали возможность высказаться Белояру, так как его желание можно было легко прочитать по выражению его лица.

Но, когда однажды эта девушка поинтересовалась, не хотим ли мы, скажем завтра поутру, немного подраться с хорошими парнишками, правда, не до смерти, разумеется, торопливо добавила блондинка. Белояр, постоянно страдавший от любой разлуки с девушкой, не выслушав до конца предложения, стал судорожно натягивать на себя форменный китель, — была непереносимая жара за тридцать градусов, — заявил, что он готов к исполнению своего воинского долга. Услышав его ответ на слова девушки в зеленом мундире, у меня в голове мелькнула мысль, что мой дружище все-таки не перенес жары и у него солнечный удар. Но я глубоко ошибался, — ведь свои слова свои Белояр обращал девушке и смотрел прямо в ее глаза. Не смотря на то, что она была в мундире и находилась на службе, эта блондинка моментально сообразила, что именно Белояр хотел сказать только ей этими словами, которые, если судить со стороны, были наивными и глупыми словами. Все сразу на наших глазах встало на свои места. Оказалось, что девушка носит зеленый мундир только до восьми часов вечера, а после восьми ее зовут просто Арахис. Мы с капитаном Т.Т. Трезоровым и Генералом поняли, что в эту минуту два человека нашли друг друга. И они вдвоем — девушка в зеленом мундире и наш Белояр, не говоря больше ни слова, — покинули особняк, хотя до восьми оставалось еще целых пять минут.

 

Глава 15

Утро следующего дня было изумительным по красоте игры красок южного солнца, в частности, и по климатическим условиям, в целом, — никакого тебе дождя, града или снега, температура плюс двадцать пять градусов тепла, к середине дня — до тридцати, птички поют — одним словом лепота, да и только!

В это утро капитан Т.Т. Трезоров решил оторвать от земли свою толстую задницу и слетать вместе со мной, чтобы лично убедиться, не потерял ли я навыков пилотирования истребителя и смогу ли достойно постоять за себя в бою с нашими гостеприимными хозяевами. Натянув высотный костюмчик и со шлемом контуром, болтающимся на спине, капитан легкой трусцой направился к толстому блинчику под номером "02".

Вы себе представить не можете, что тут началось твориться вокруг нас. Вся база моментально прекратила работу, неизвестно откуда появилось множество людей, которые окружили площадку с нашими истребителями, смотрели и пальцами показывали на мою собаку в высотном костюме, которая уже запрыгивала в кабину пилота блинчика. А капитан Т.Т. Трезоров, как опытный актер на театральной сцене, начал работать на публику, столь охочую на сенсацию. Он высунулся из кабины и грозно, собачим басом, рыкнул на меня, словно говоря, мол, давай быстрей, залезай на место. Я от смеха чуть живот не надорвал, чтобы не свалиться от смеха на землю и, согнувшись в три погибели, полез в кабину.

Черт побери, именно в этот момент я совершил самую большую ошибку в своей пилотской жизни. Смех настолько раздирал меня, что, борясь с ним, я не заметил, как неловким движением локтя, перевел трамблер автопилота в положение "включено". Тут же в моем контур шлеме начал разливаться медком приятный мужской баритон Иррека, напоминающий о порядке запуска двигателя. Я вздрогнул от этой неприятной неожиданности и не успел принять соответствующие меры, как тот же самый медовый голосок с глубоким умилением проинформировал, что все операции по запуску двигателя проделаны им самостоятельно, а пилоты могут пока отдыхать.

Было поздно корить себя за проявленную неловкость, дело было сделано, и теперь Иррек просто так не заткнется и не передаст мне управление машиной, — мне было необходимо срочно отыскать выход из ситуации.

Взлет обеих машин был стремительным и красивым, но без особых выкрутас и перегрузок, которые угрожали бы нашим жизням. Мы оторвались от земли на вертикальной тяге двигателя, а затем спиралью стали набирать высоту. Люди на земли, если судить по услышанным нами позднее рассказам, были уверены, что именно собака пилотирует машину и с громадным вниманием и напряжением наблюдали за тем, как истребители-блинчики, негромко рыкнув двигателями, усвистали в синеву небес. Главной изюминкой взлета, по их мнению, стало то, что обе машины взлетали синхронно одновременно, словно были крепко связаны между собой одной веревочкой.

Когда мы вышли на высоту в пятьсот метров, то стало хорошо видно, как военнослужащие и наемные работники персонала базы своей массой запрудили все площадки и свободные места, откуда можно было бы наблюдать за взлетом и полетом истребителей. Но к глубокому сожалению, эти люди не в состоянии были наблюдать ход воздушного боя, который, хотя и происходил в атмосфере планеты, но велся на высоте почти двадцати тысяч метров над землей.

Я бы не сказал, что блинчики, предоставленные нам в лизинг, были супер отличными машинами. Да, они охотно шли на высоту, но их подъем происходил с некоторыми затруднениями. Но, не смотря на мощные двигатели, подъем аппаратов на высоту занимал относительно долгое время. Когда мы достигли заданной высоты, то там уже барражировали наши спарринг партнеры, с которыми, по словам девушки в зеленом мундире, следовало драться, но не до смерти. Нам же было интересно показать свое профессиональное мастерство и поучиться чего-нибудь новенькому у соперников.

Понимая, что Иррек не передаст мне за просто так управление истребителем, я мысленно посоветовал ему, больше полагаться на мощность горизонтально-реверсивной тяги нашего блина. Бой на горизонталях заставил бы противника гоняться за нами, но тактику боя следовало строить так, чтобы он не имел возможности нанести удара с задней полусферы. Иррек буквально воспринял мою просьбу — кровь толчком прилила к моим глазам от неожиданно резкого торможения машины, на какое-то время я потерял контроль над происходящими событиями. Когда зрение восстановилось, то я с удивлением увидел, как наши блинчики задом наперед несутся в пятидесяти метрах от истребителей наших "противников". В течение двадцати секунд наши спарринг партнеры находились в столбняке от неожиданного маневра Иррека. Когда ведущий пары противника пришел в себя от изумления, то он порыскал носом своего истребителя из стороны в сторону и попытался оторваться от нас, но Иррек каким-то чудом предугадывал его маневры и сохранял дистанцию между машинами.

Этот необъяснимый нормальному человеку маневр Иррека позволил нам в деталях рассмотреть конструкции истребителей друзей-противников. Они имели треугольную форму, короткие стреловидные крылья, вытянутые назад и вплотную прижатую к фюзеляжу, вынесенную вперед на стреловидном носе кабину пилота. Стало ясно, что треугольная и стрелообразная форма истребителей предполагает их высокую вертикальную и горизонтальную скорости, что серьезно сказывалось на выполнении этими машинами горизонтального маневра. Эти истребители были созданы только для скоростной атаки, я бы сказал даже, только для одной — первой и последней — атаки. Можно было предположить, что высокие скорости этих летательных аппаратов позволяли им мгновенно появиться в зоне цели, на скорости "ужалить" противника и тут же скрыться за горизонтом. Неудачная атака или повторная атака делало эти машины более уязвимыми для противника. Большая скорость при заходе на цель в горизонтальном полете заставляла эти машины совершать гигантские обходные маневры или же им приходилось снижать скорость, к чему они не были особо приспособленными из-за специфики своей конструкции.

Бой развивался по всем образцам классического искусства воздушного боя, одна фигура высшего пилотажа сменялась другой фигурой, из-под различных углов мы атаковали друг друга, но каждой нашей атаке противостояла такая же искусстная контратака нашего противника. Незаметно для самих себя мы с Белояром объединили наше мастерство пилотажа истребителей с мастерством Иррека. Каким-то образом, мы слились или, по крайней мере, наши мозговые и электронные импульсы слились воедино и блинчики стали полностью послушны нам и нашим триединым приказам и командам. В иные мгновения мне казалось, что время от времени в нашем общем сознании появлялись чьи-то другие импульсы мозга. Но эти импульсы не вмешивались в пилотирование истребителей, а каким-то образом энергетически поддерживали нас, вселяли уверенность в действиях и свежесть в мыслях. Когда после очередного наскока противника нам удалось уйти в самую последнюю секунду от смертельного удара лазерными пушками, я повернул голову назад, что увидеть в какую сторону уходят спарринг партнеры, то краем глаза успел заметить, что на мохнатую голову капитана Т.Т. Трезорова натянут контур шлем.

Прошло тридцать минут боевого контакта, мы с Белояром были сплошь мокрыми от пота, — а победителя сражения не было видно.

Наша пара пошла еще на одну безнадежную атаку, пытаясь нанести смертельный укус друзьям-противникам с верхней задней полусферы, но и на этот раз ракета "воздух-воздух" вспухла на слишком большом расстоянии от цели, не нанося ей существенного ущерба. Честно признать, обе стороны оказались равными по мастерству, профессиональным навыкам и умению, — в бою наступала патовая ситуация. И тогда я предложил новый вариант атаки противника. Демонстрируя некоторую усталость и заторможенность в действиях, — сколько можно драться на таких скоростях — мы позволили ему зайти в хвост наших толстеньких блинчиков и атаковать наши машины. Поверив в нашу усталость, наши друзья-противники на полной скорости пошли в преследование. Но, чтобы нанести последний и смертельный удар, — они прекрасно понимали, что другой подобной возможности им никто больше не предоставит, — стали сближаться с нашими машинами, стараясь подойти, как можно ближе, чтобы нанести решающий удар ракетами и лазером. Когда пальцы рук пилотов противника прикоснулись к кнопке "пуск ракеты" и в любую долю секунды были готовы нажать ее, мы резко задрали носы наших машины кверху и всей плоскостью наших блинчиков затормозили, позволив паре противника проскочить вперед под нами. Оба спарринг пилота не ожидали подобной уловки и в течение семи секунд их истребители красовались в самом центре прицелов наших блинчиков, чем мы и воспользовались, с глубоким удовлетворением нажав кнопки "пуск ракет".

Бой окончился нашей полной победой!

Победа подняла наше общее настроение, по дороге домой мы с Белояром от нечего делать занялись воспитанием Иррека. Я прочитал Ирреку лекцию-нотацию на тему о вреде непродуманных действий искусственного разума во время полетов на современных летательных аппаратах и о влиянии этих действий на жизнь пилотов истребительной авиации. Но особенно занудствовал и мракобесничал во всем этом Белояр, я даже не предполагал, что он может быть таким нравоучительным. В конце концов, разум Иррека не выдержал подобного издевательства и он начал по контур шлему орать диким голосом, что ошибался, но больше не будет этого делать.

Крик Иррека в контуре-шлеме был настолько громким, что разбудил сладко посапывающего капитана Т.Т. Трезорова, который за спинкой моего сиденья проспал весь воздушный бой и, спросонья и перепугу решил, что на борту истребителя возник пожар. Свято следуя параграфу соответствующей инструкции, Трезор, действуя на полном автопилоте, ткнул через меня лапой кнопку "пожар на борту — спасение экипажа" на приборной доске истребителя. Нажатие подобной кнопки, для искусственного разума — Иррека — означало череду следующих одним за другим приказов. А именно: необходимость срочного катапультирования пилота машины, передача управления машиной искусственному разуму, включение системы противопожарной безопасности и срочная посадка летательных аппаратов. Что Ирреком было, разумеется, немедленно исполнено. Мы с Белояром осознали столь неожиданное вмешательство капитана Т.Т. Трезорова только тогда, когда на стропах парашюта плавно заскользили по мягким воздушным потокам к земле. Иррек, чтобы избежать возможных ошибок, на всякий случай, продублировал ситуацию и на второй машиной. Судьба наказала нас за самоуверенность, возникшую после победы. Конечно, один из потоков, легко покачивая и лаская, отнес нас за пару километров от базы. А толстенькие блинчики, под управлением Иррека, совершили "мягкую" посадку у крыльца нашего особняка.

Вся эта нервотрепка была вызвана только одним обстоятельством — меня расслабил балаган, устроенный капитаном Т.Т. Трезоровым на взлете. Этот дешевый театр на публику совершенно выбил меня из привычной колеи — помимо случайного подключения Иррека, я забыл отключить контур шлем своей собаки.

Иррек же, получив соответствующую команду от третьего, непредусмотренного уставом, пилота, разумеется, квалифицировал полученный приказ от Трезора, как приказ, поступивший от официального пилота. В соответствии с противопожарной инструкцией и регламентом полетов, он со злорадством и удовольствием катапультировал пилотов, погасил пожар на борту истребителя и осуществил посадку обеих машины.

Посадка получилась красивой, истребители-блинчики, словно пустые консервные банки, прозвенели о красные кирпичи, скозлили на пару метров вверх и ребрами зарылись на полтора метра в землю. Впечатляющая получилась картина, два блинчика, словно два монументальных пятака ребрами кверху, застыли в десяти метрах от крыльца особняка. Но Иррек оставался героем, в сложных условиях полета он сумел сохранить неповрежденными два уникальных летательных аппарата и пилотов к ним.

Персонал базы развлекался от всей глубины души, исподволь наблюдая за посадкой, совершенной собакой-пилотом. Со всех сторон к площадке сбегались люди в воинской форме и без формы — в рабочих комбинезонах, они кричали, махали руками, орали, бросали вверх головные уборы, громко улюкали и свистели на бегу, что поприветствовать собаку пилота, которая в данный момент выпрыгивала из кабины одного из аппаратов. Стоя на крыле моего блина, эта собачка вначале трусливо оглядела прилегающую окрестность и не заметив вблизи ничего подозрительного, а главное, не увидев своего хозяина и его друга Белояра, капитан Т.Т. Трезоров мгновенно изменился в наружности, он вырос и распрямился, стал выглядеть мощнее и презентабельнее и с некоторой снисходительностью стал принимать восторженные поздравления окружающей публики.

После падения из-под небесья, даже, когда пользуешься парашютом, ноги, профессионально согнутые в коленях, сильно ударились о землю и нам показалось, что сейчас же из скелета посыпятся кости. Приземление оказалось не столь мягким или приятным. Да, и к тому же, предстоял пеший переход по пустынной местности и под лучами знойного солнца в два километра. Это вам, не десятикилометровая пробежка утренней прохладой. В любом случае, после приземления мы выглядели черт знает как! Ноги нас не держали, часть адского пути нам пришлось ползти практически на коленках. Когда мы, ободранные, разбитые и донельзя усталые, подползли к особняку, то в глубине души изыскивали различные формы наказания нашего собачьего капитана. Какие-то только способы и методы истязания домашних животных не мелькали в наших головах! Мы были готовы колесовать, четвертовать, совсем не кормить его, но самое страшное, что приходило в голову, — это посадить капитана Т.Т. Трезорова в летательный аппарат вместе с Ирреком и запустить обоих в свободный полет, хотя бы на час. Глухо постанывая от болей, ссадин и ломоты во всем избитом теле, мы начали карабкаться по ступеням крыльца, на вершине которого прямо лицами уткнулись в широко раздвинутые ноги Генерала, который молча протянул каждому из нас по пластиковой бутылке с холодной водой.

Белояр, вылив половину бутылки на голову, тут же вскочил на ноги и разъяренным быком ринулся в дом на поиски капитана Т.Т. Трезорова для кровавой вендетты. Я же, неторопливо омыв свое саднящее от солнца лицо прохладной водицей и сделав пару глотков, спокойно ожидал результатов поиска, уже догадываясь, что свою собачку увижу денька через два-три, когда улягутся все волнения и восстановится нормальная дружеская атмосфера. Капитан Т.Т. Трезоров всегда был неплохим психологом и хорошо знал, когда, чтобы и дальше не ухудшать отношения с друзьями, требуется на время исчезнуть. К тому же он отлично себя чувствовал и на третьем этаже, в апартаментах Генерала. Наш Генерал, по каким-то только ему известным причинам, любил и при первой возможности встал на защиту этой беззащитной псины.

Вот и сегодня до самого утра на открытой веранде третьего этажа горел свет и слышались отголоски разговора двоих, один из которых что-то горячо доказал другому.

ххх

Наше плачевное физическое состояние вопило о необходимости отдыха. Последующие дни мы провели по собственному графику и в полном отрыве от других членов делегации. Много ели, много плавали в бассейне, много спали, в свободное от сна время я занимался с Ирреком по модернизации блинов, а Белояр все свободное время разыскивал новый радиоприемник, мечтая послушать "Ретро ФМ". Очень благоприятно влияла на него и неоценимую помощь в розысках оказывала ему девушка в зеленом мундире, ни на шаг не отходившая от него. Она, правда, не совсем понимала, что это такое радиоприемник, но очень старалась помочь Белояру в его розысках.

Генерал, в принципе, не возражал в отношении подобного времяпровождения, и сам немало времени проводил вместе с нами или возился с капитаном Т.Т. Трезоровым, обучая его всяческим трюкам, но с большим скепсисом отнесся к отдельным нашим идеям. Он, в частности, категорически отверг идею выезда на пленер на рыбную ловлю, так как, по его личному мнению, этим действом мы могли бы подвергнуть опасности жизни жителей близлежащих населенных пунктов, ненароком вызвав паводок, поэтому он предложил заняться гольфом.

На наш дружный вопрос, а что это такое, отреагировал даже капитан Т.Т. Трезоров, его помятая и заспанная, не каждая собака может беспробудно проспать двадцать пять часов в сутки, физиономия вынырнула из-под моего бока и вопросительно посмотрела на Генерала. Став центром всеобщего внимания, Генерал сразу сник, покраснел, застеснялся и начал заикаться и бормотать себе под нос нечто невразумительное об аристократическом спорте. По всей видимости, он и сам мало что знал о гольфе. По-видимому, случайно прочитал об этом виде спорта в одном из журналов на ненашем языке, которые по всему особняку валялись, где не придется, или же высмотрел по визору. Но вслух признаться об источнике информации Генерал не мог и не хотел, поэтому у нас возникала ситуация — пойди туда, не знаю, куда или займись тем, не знаю чем.

Девушка в зеленом мундире, случайно услышав, о чем мы рассуждаем, мило улыбаясь, заявила, что ее родной дядя владеет небольшим гольф клубом, который расположен недалеко отсюда, двадцать минут лету от базы, — и он с удовольствием пригласил бы отдельных членов такой уважаемой делегации на уикенд, чтобы позаниматься гольфом в его клубе.

Посетить гольф клуб первым согласился наш Генерал, вслед за ним предложение обеими лапами энергично поддержал капитан Т.Т. Трезоров. Нам с Белояром ничего не оставалось, как присоединиться к ним.

 

Глава 16

Возвращение домой.

На первый взгляд, гольф клуб не представлял собой ничего особенного.

Белое двухэтажное здание было расположено на окраине небольшого городка. Рядом со зданием были две пристройки — гараж на десять машин и другой гараж на двадцать машин, за зданием мощно раскинулась лужайка с мелкими прудами, ручейками и деревцами и дырочками по всей лужайке. Кое-где на лужайке виднелись ярко желтые электрокары, которые слепо следовали за людьми, попарно беспорядочно передвигающимися по лужайке — они наклонялись и клюшками били по ярко желтым шарам, размером с пластиковый шарик для пинг-понга, а иногда останавливались и долго обсуждали какой-то вопрос.

На улицах городка не было видно ни одного человека или флаера.

Подлетая к указанному зданию, Иррек собрался наши блинчики посадить на лужайку, но девушка в зеленом мундире, которая, разумеется, летела в машине Белояра, а Генерал и Трезор — со мной, посоветовала приземлиться прямо на улице перед гаражами.

Следуя ее советам, Иррек с изяществом мамонта плюхнул обе машины перед главным входом в здание клуба. Когда мы выбрались на свежий воздух, к нам вышел седовласый мужчина в длинных до колен красных шортах и белой тенниске с воротником апаш.

Наше неожиданное появление в этом сонном царстве нисколько не удивило этого джентльмена, который, на глазах изумленного Белояра, начал обнимать целовать блондинку в зеленом мундире. Ни слова не понимая о чем говорят между собой этот джентльмен и девушка в зеленом мундире, которую Белояр уже считал своей, мой дружище терялся в догадках, а главное, не понимал, почему они целуются. Каждый поцелуй, по его сугубо личному мнению, продолжался слишком долго — и все это способствовало тому, что Белояр начал наливаться раздражением и гневом по этому поводу и, когда его гнев приблизился к красной отметке, девушка в зеленом мундире повернулась к Белояру и, мягко улыбаясь, предложила нам познакомиться с дядей.

Генерал вытянулся, словно молоденький майор, вежливо пожал протянутую руку дяди, слегка склонил голову в бок и лихо щелкнув каблуками полуботинок.

Белояр, застенчиво улыбаясь, вытянулся по стойке "смирно" и прикоснулся к пальчикам руки своего, возможно, будущего родственника и отошел в сторону.

Я, словно Арлекин, растянул улыбку во весь рот, приложил ладонь к пустой голове, отдавая воинскую честь дяде.

Капитан Т.Т. Трезоров, как-то скользким движением, вынырнул из наших рядов и уже привставал на задние лапы, чтобы слюнявым языком облизать гладко выбритое лицо дяди, но я, обхватив его за загривок, вовремя предотвратил катастрофу.

После выполнения всех официальных приветствий и знакомства мы замерли, словно ожидали вылета птички из фотоаппарата.

Наша идиллия представления дяде была нарушена легким, но настойчивым покашливанием. Мы все дружно повернулись в сторону источника кашля и, к своему великому удивлению, обнаружили пожилую, но, по-прежнему, красивую белую женщину в очках с толстыми линзами и черепаховой оправе. Женщина держала в руке два розовых листочка и, дождавшись, когда все стали смотреть на нее, что-то быстро затараторила на ненашем языке. После того, как она закончила смысловую фразу, наступила недоуменная тишина. Мы ничего не понимали, что происходит. Первой улыбнулась и громко рассмеялась девушка в зеленом мундире. Она пояснила нам, что эта женщина хочет оштрафовать Белояра за неправильную парковку на улице машин в неположенном месте и спрашивает, где у этих машин ветровые окна, чтобы прикрепить квитанции-уведомления о штрафе. Ситуация еще более усугубилась для нас, так как мы вообще ничего не понимали в происходящем на наших глазах, но когда дядя разъяснил, а его племянница в зеленом мундире перевела это разъяснение, в наших головах шестеренки стали вращаться в обычном порядке.

Дядя взял розовые квитанции из руки женщины, небрежно сунул их в карман красных шорт и сказал, что сам оплатит штраф.

Девушка в зеленом мундире шепотом посоветовала нам перепарковать наши истребители и мы мысленно передали ее просьбу Ирреку, который, ни слова не говоря в ответ, исполнил приказание. На глазах удивленной парковщицы и кое-какой уличной публики — ротозеи всегда находятся, когда на улице происходит что-то интересное, наши толстенькие блинчики аппараты легко, грациозно и без особого шума поднялись вертикально вверх над асфальтом на два-три метра и бесшумно скользнули на специальную стоянку для флаеров у здания гольф клуба.

Дядя с достоинством оценил перепарковку машин и широким жестом хозяина пригласил проходить в гольф клуб.

Интерьер клуба производил хорошее впечатление — светлые спортивные залы с тренажерами, панорамные окна во всю стену, небольшой ресторан на пять столиков с барной стойкой в уютном уголке, мужские и женские раздевалки и душевые. Кругом была чистота, тишина и горели все лампочки в положенном и неположенном местах. В клубе не наблюдалось особенно много народу, мимо прошли двое-трое мужчин и больше никого не было видно. Было заметно, как Белояр оживился при виде прекрасного бассейна с морской водой, ванными джакузи и парными всех стран мира.

Свое ознакомительное путешествие по клубу мы завершили в маленьком магазинчике бутик, где дядя предложил выбрать самим в подарок любой комплект из спортивной одежды. Мы с Генералом, особенно не выбирая, взяли с полки шорты и маечки, капитан Т.Т. Трезоров профессионально прошелся по бутику и из горы ненужных вещей выбрал шикарную спортивную кожаную сумку. После этого, дядя предложил Генералу потренироваться с ним, а меня и капитана Т.Т. Трезорова направил к чернокожему парню, лучшему тренеру клуба. Долгое время я не видел Белояру и спросил, а кто же будет его тренером, как неизвестно откуда возникшая девушка в зеленом мундире заявила, что уже вплотную занимается этим парнем, и просит больше не мешать им. Она резко развернулась и направилась в бутик, чтобы отобрать новую тенниску и шорты для Белояра, но уже по ее вкусу. Мы с Генералом переоделись, почему-то у нас обоих оказались одинаковые по цвету шорты и маечки, и вышли на тренировочную и разминочную площадку, где Генерала ожидал дядя, а меня чернокожий амбал. На этой площадке мы столкнулись с необходимостью выбора спортивного инвентаря, который состоял из множества различных клюшек для игры в гольф. При подсказке дяди или, вернее, под его руководством мы отобрали десяток клюшек, каждой из которой можно было бы выполнять только один специфический удар по мячу. Когда мы оказались на площадке, дядя стал показывать Генералу основные стойки и, как следует держать спину в этих стойках, при различных ударах по мячу.

Потихонечку Генерал стал интересоваться всем эти и все более увлеченно отрабатывал все эти стойки и удары по мячу. А мне все больше нравилось наблюдать со стороны, как Генерал занимается гольфом, я не успел заметить, как превратился в его верного клюшконосца. Чернокожий тренер амбал почувствовав обстановку и, верно оценив ее, незаметно вместе с капитаном Т.Т. Трезоровым скрылся в уютном уголке бара, где они вместе стали распивать прохладительные напитки за счет заведения и вести беседы на свободные темы. Гольф оказался настолько притягательным видом спорта, что мы с Генералом и не заметили, как проходила тренировка, которая незаметно превратилась в разминку и перешла в игру на пару с дядей.

Через два часа Генерал выигрывал у дяди одну лунку и на шаг был ближе к победе, а партнер по игре сильно нервничал и в душе переживал, что какой-то молокосос, — это наш Генерал какой-то молокосос, обыгрывает его. Иногда, сквозь зубы он бормотал знакомую мне поговорку, типа: "Дуракам везем!", но это мой вольный перевод с ненашего языка.

В этот момент на лужайке объявился капитан Т.Т. Трезоров, который, чтобы подольститься к Генералу стал шумно и рьяно болеть за него. Одновременно эта псина старался всячески мешать дяде девушки в зеленом мундире в его игре, он: то монументально застывал перед мячом, не давая дяде возможности сделать нормальный замах и нанести удар клюшкой, то он неожиданно поднимал громкий лай под самым его ухом, стараясь сбить игроку дыхание и ритм движения. Следует отметить благородство дяди, который терпеливо сносил все проказы нашего пса. Как не удивительно, именно наш Генерал не выдержал наглого поведения на лужайке капитана Т.Т. Трезорова. Его клюшка совершенно случайно задела аристократический и поджарый круп собачьего капитана, который даже пошатнулся от силы этого удара, но собачка удержалась на лапах, ведь их у него было целых четыре. После неожиданного удара сзади капитан задумчиво и несколько удивленно взглянул на Генерала, словно говоря, "ты че, брат, делаешь, ведь я болею за тебя". Но, прочитав в ответном взгляде Генерала что-то неожиданное для себя, стушевался, помахал хвостом и скрылся в неизвестном направлении.

Двумя последующими ударами, дядя девушки в зеленом мундире восстановил "статус кво" — сравнивает счет в игре, а, чуть позже, уверенно выходит вперед. Он с пониманием посмотрел на Генерала и пригласил нас на обед, хотя было уже довольно поздно и время обеда давно прошло. Мы голодные и усталые с удовольствием соглашаемся и направляемся в душевую, чтобы переодеться и освежиться. Тут же под нашими ногами начал путаться капитан Т.Т. Трезоров, отозвавшийся на зов желудка, мы его не звали, и который сутками может не подниматься из-за обеденного стола. Его интуиция и верный нюх подсказали ему, что наступает время насыщения желудка, и он с нетерпением стал ожидать ужин и обед в придачу.

Перед кабинками для душа, я не играл в гольф и не очень вспотел, но так было приятно освежиться в этот замечательный вечер перед приемом пищи, как вдруг вспомнил, что давно уже не видел Белояра и девушку в зеленом мундире. Но дядя девушки в зеленом мундире по этому поводу сохранял олимпийское спокойствие и я решил особо не волноваться. И оказался прав. Белояр все это время провел в бассейне клуба, где вместе девушкой, которая была не в зеленом мундире, а я бы сказал, — топ-лесс, но пока еще сохраняла пояс невинности, развлекался в своеобразные жмурки. Они гонялись друг за другом кролем и брассом, что не обратили внимания, когда мы гуськом, мимо бассейна, прошли в бар и расположились за одним из столиков. Эти два человека — молодые мужчина и женщина — были так увлечены своей игрой, что не видели никого вокруг и были заняты только самими собой. В гонках Белояр выглядел тяжеловатым и заметно уступал девушке в скорости плавания, поэтому ему постоянно приходилось преследовать ее. Но девушка была не лыком шита, скорость гребков ее заметно снижалась, когда ей хотелось, чтобы Белояр догнал ее, чтобы затем нескольким гребками легко уйти от него вперед, оставить его далеко позади. Но эти хитрости девушка проделывала весьма предусмотрительно, она всегда старалась находиться в зоне прямой видимости Белояра и возможного захвата, чтобы парень не терял надежды вырвать у не поцелуй. Время от времени она позволяла Белояру догнать себя, и за проявленную мужественность и настойчивость он получал в награду поцелуй русалки.

Мы тем временем сидели в баре и, слушая хорошую современную музыку, неторопливо поглощали морские деликатесы, наблюдая за этой парочкой. Прямо напротив меня капитан Т.Т. Трезоров утолял свой голод, со зверским аппетитом набивая моллюсками и креветками свой желудок. Своими мощными клыками он аккуратно захватывал с тарелки маленькую креветочку, тщательно пережевывал ее и закатывал от блаженства и небесного удовольствия глаза.

Наблюдая эту картину, в мой голове промелькнула мысль, что Белояр и девушка в зеленом мундире не ели и не пили ничего с самого утра, когда же они проголодаются и устанут плавать и присоединятся к нам. Но их сердца, по всей видимости, имели другой неистощимый источник энергии, название которому — любовь.

Влюбленных мы снова увидели только перед самым вылетом. Все говорило о том, что они ничего не перекусили, но они были прекрасны!

ххх

Постепенно мы стали своими людьми на базе, приходилось много общаться. К нам в особняк и на площадку с истребителями часто приходили люди, чтобы просто поздороваться, переговорить о погоде, поделиться последней информацией о событиях на базе и в мире. Очень много обращались с вопросами о том, как мы живем в своей стране, и нам приходилось долго и в мельчайших подробностях рассказывать о своем житие бытие.

Много времени мы проводили в пабах и кафе, расположенных на территории базы, где за скромные деньги можно было хорошо посидеть, перекусить, а главное — пообщаться с различными людьми. Довольно часто в этих посиделках участвовал Генерал, которому очень нравилось, попыхивая сигарой, изредка хлебать виски из стаканчиках и слушать рассказы окружающих людей. Капитан Т.Т. Трезоров не упускал ни одной возможности посетить эти злободневные места, где немедленно становился главным героем и центром внимания и никогда не отказывался пропустить стаканчик другой с посетителями или в секунду проглотить виток баварской колбаски.

Что касается полетов на блинах, то мы с самого раннего утра мы не вылезали из кабин своих истребителей, которые с каждым днем становились роднее и ближе для нас. Мы с Ирреком далеко продвинулись на пути сделать эти машины нашим предложением. Иррек настаивал на проведение операции на моем мозгу, чтобы вживить специальные датчики на центр управления движением, через которые и управлять блинами. Мне нравилась эта идея, но одна только мысль об операции с трепанацией черепа страшно пугала меня и я, как мог, открещивался от этой операции.

Наши друзья-пилоты, умолявшие и просившие разрешения полетать на наших блинах, после этих полетов очень удивлялись тому, что управление этих истребителей сильно отличается от управления их серийных машин.

Общаясь с этими ребятами, я все время пытался отыскать среди них пилотов, с которыми мы воевали, но не на смерть в воздушном бою. К моему удивлению, ни один из наших новых друзей не встречался с нами в воздухе и ни один из них ни слова не слышал о дуэли или ее участниках.

Срок пребывания нашей делегации на базе "дружественной" страны приближался к логическому завершению.

По этому случаю военное руководство "дружественной" страны и местной базы ВКС решило провести прощальный банкет-прием. Наш Генерал выступил категорически против прощального вечера, когда требовалось сидеть за столами и с множеством приглашенных лиц, поэтому было решено провести приемом "а ля фуршет", когда каждый приглашенный мог свободно перемещаться по помещению, где проводится фуршет, а выбивка и закуска располагалась свободно на столах.

Утром в день приема Генерал приказал всем членам делегации подняться к нему на этаж для беседы о роли и месте боевого кадрового офицера на банкетах, приемах и на любых аналогичных мероприятиях. Его выступление на эту тему еще раз убедила нас в том, насколько воспитан, деликатен и умен наш Генерал. В течение четырех часов он без запинки говорил о том, как мы должны вести на вечернем приеме, что мы можем или не можем делать в соответствии с протоколом. Разумеется, три из четырех часов своего выступления Генерал посвятил рассказу об опыте своего общения с женщинами, благодаря которому мы поняли, что этот опыт был чисто теоретического характера. Мы с Белояром чуть не прослезились, так нам было жалко Генерала, который за все это время так и не сумел найти себе достойной спутницы по жизни, которая свободно разбиралась бы в конструкциях и летно-технических данных различных летательных аппаратов.

Но в любом случае, все слушатели были в восторге от идиоматических высказываний, афоризмов и неологизмов Генерала, а некоторые даже тщательно конспектировали его речь.

Мой лучший друг и эдакая сволочь капитан Т.Т. Трезоров расположился прямо напротив трибуны, с которой выступал Генерал, и глазами поедал нашего командира, естественно, делая вид, что напрочь увлечен его мыслями и высказываниями. Генералу же нравилось внимание подчиненных ему офицеров, а от собачьего капитана он не отводил глаз. В заключение речи Генерал разрешил всем членам делегации быть в парадной форме на фуршете. Все слушатели, которые одновременно являлись членами делегации, встали и бурными аплодисментами приветствовали окончание выступления командира. Хлопали и радовались мы с Белояром в основном потому, что выступление командира наконец-то завершилось и что нам разрешили надеть парадную форму, которая отлично шла нам и сидела и была, словно влитая на нас.

Прием проводился в помещении офицерского собрания базы.

Натянув черную парадную форму с серебряными позументами и майорскими звездами на левом плече, мы с Белояром более часа провертелись перед зеркалом, внимательно разглядывая себя и внося отдельные коррективы в свой мундир. После этого нам было абсолютно нечем заняться, до приема оставалось еще три часа и было бы глупостью, чтобы провести время, валяться на кровати в только что отглаженной форме. Также было бы глупостью сидеть в четырех стенах особняка, когда такая красивая форма отлично сидит на тебе?! Поэтому мы решили прогуляться по базе и познакомиться с местом проведения мероприятия, да и самим показать себя.

Я всегда чувствовал себя более раскрепощенным в больших помещениях, ну, знаете, такие помещения, которые без конца и края в ширину, длину и высоту. Поэтому офицерское собрание базы мне очень понравилось. Одна из стен офицерского собрания использовалась в качестве многоярусной полки бара, заставленной бутылками с напитками всех стран и народов. А другая половина этого же помещения использовалась в качестве казино — настоящее царство "одноруких бандитов" и азартных игр, с рулеткой, карточными столиками и прочими приспособлениями по изыманию солдатских и офицерских денег.

Когда мы объявились в офицерском собрании, в помещении было еще мало народу и никого, кроме нас с Белояром, не было в форме военнослужащих. На эти мелочи мы не обращали внимания и вначале с интересом наблюдали за подготовкой к приему, которая шла полным ходом — по залу расстанавливались столики, которые тут же накрывались белыми скатертями и сервировались посудой и столовыми приборами. Это было ново, но не особенно интересно. Поэтому, когда дух противоречия и любопытства потянул нас в сторону казино, то мы особенно не противились желаниям этого духа. Едва перешагнув порог, как мы тут же столкнулись с красивой и полуодетой девушкой, которая предложила попробовать красного вина, причем совершенно бесплатно. Всего пару часов назад Генерал простым и полуматерным языком разъяснял об опасностях, подстерегающих нас за каждым углом, тупо вбивая в головы, что бесплатной выпивки не бывает, правда, как говорил он, бесплатным бывает сыр, но это уже отдельный разговор. Уставившись на прелести девчонки, так и рвущиеся на свободу, мы вежливо, но решительно, как полагается офицерам, отказались от бесплатного соблазна и вихрем понеслись дальше по помещению. Девчонка успела только презрительно фыркнуть нам вслед.

До восьми вечера время пролетело незаметно, впервые мы были предоставлены самим себе и нас никто не опекал, не подгонял и не советовал, что нужно делать.

Наступило время, когда помещение стало заполняться людьми. Я уже говорил, что эти люди, которые в рабочее время носили форму военнослужащих, на фуршет приходили в цивильной одежде — в костюмах, но в зале мелькало немало людей и в джинсе. Наших членов делегации пока еще не было в зале, правда, пару раз вдали мелькал подозрительно знакомый собачий хвост.

ххх

В восемь вечера заполнился людьми, но нашей делегации все еще пока не было.

Когда куранты начали отпевать восемь часов, в зале послышалась ровная и четкая поступь шагов, которая, приближаясь, стала заглушать все посторонние звуки в зале. Люди стали расходиться по сторонам, образуя в центре свободный коридор для прохода. Мы с Белояром приняли вправо, когда увидели черную стройную колонну по два человека в ряд, четко марширующую по этому свободному коридору. Колонна состояла из офицеров, одетых в изумительное по красоте и фасону черное обмундирование. Черные полусапоги блестели от лака, которые идеально ровными рядами поднимались вверх и, синхронно падая вниз, всей подошвой и каблуком звонко впечатывались в паркет зала. Колонна была маленькой — всего десять офицеров, не больше, но они так слаженно и вдохновенно маршировании, что производили ошеломляющий впечатление на зрителей, которые громким свистом и улюлюканьем горячо и восторженно приветствовали их. Колонна во главе с генералом целеустремленно продвигалась к трибуне, установленной в правой половине зала.

Колонну возглавлял наш Генерал, который, где надо, срезал острый угол и обходил препятствие на ее пути. Достигнув трибуны, колонна, на счет два-раз, четко развернулась и, через левое плечо, перестроилась в одну шеренгу. Прозвучала команда "вольно", наши офицеры, глубоко вдохнув, слегка расслабились и поставили ноги точно на ширину плеч, сняли фуражки с голов и, взяв их левой рукой за околыши, чтобы держать на полусогнутом локте. Все перестроения и воинские артикулы нашими офицерами совершались четко и отработанно, словно работал отлично отлаженный механизм швейцарских часов.

Я и Белояр вместе со зрителями просто упивалась этой постановкой воинского театра, нам нравилась картина действий отлично вымуштрованных военных и в глубине души нам захотелось превратиться в винтики этого слаженного механизма. Незаметно для окружающих мы присоединились к своим.

Первым на трибуну поднялся их генерал, который единственный из всех в зале был в зеленом мундире с одной большой звездой на погонах и который в нескольких рубленых словах поприветствовал нашего Генерала и делегацию. В заключение спича он выразил глубокое сожаление, что такие отличные парни покидают его базу.

Самым удивительным в его появлении было то, что лицо этого однозвездного генерала чем-то мне напомнило лицо папы девушки в зеленом мундире — однажды вечером Белояр, в полном секрете от капитана Т.Т. Трезорова, продемонстрировал мне фотографии родителей своей возлюбленной. На фотографии папы мне хорошо запомнился шрам на правой стороне лица, — так вот, аналогичный шрам проглядывался на лице и этого генерала.

Вслед за ним, разумеется, трибуну занял наш Генерал, но уже с двумя звездами на погонах. Наш оратор тоже был очень лаконичным, — всего за пятнадцать минут он сумел рассказать слушателям о концепции мирного сосуществования, но пока еще не успел затронуть вопрос, а кому нужна эта концепция, какие именно государства должны мирно сосуществовать. На двадцатой минуте люди в цивильном, немного устав от долгого стояния, начали невежливо расползаться по залу в поисках выпивки и приключений. Через пять минут перед трибуной нашего Генерала оставались только люди в черных мундирах с одним погоном на левом плече, которые стоически продолжали слушать и даже конспектировать выступление.

Но и до нашего Генерала, в конце концов, дошло, что пора закругляться, так как в этот момент с высоты трибуны он заметил, что, к заранее облюбованному им столику со слоновыми креветками, начала подкрадываться большая группа неприятеля с очень нездоровыми намерениями. Не видя иного пути предотвратить катастрофу, Генерал тут поставил точку в своем выступлении и прямо с трибуны вместе с группой все еще верных офицеров ринулся к облюбованному столику с креветками. По дороге он успел бросить нам пару обидных слов о том, что свои не должны бросать своих, а сам уже пытался запихнуть в рот одновременно две большие слоновые креветки.

Исчезновение Генерала с трибуны публикой в зале был расценен, как приказ вышестоящего начальства о раскрутке полного веселья. Все кругом закружилось и завертелось в звуках музыки. Зал в момент до краев наполнился шумом и гамом голосов, звона бокалов и стука посуды. Пиво и вино полились рекой, коктейли смешивались в секунду, а выпивались еще быстрей. Люди перемешались расами и мундиры сильно разбавились цивильным платьем. Они небольшими, но хорошо организованными и сплоченными партиями и группами совершали наскоки на закуски и сэндвичи, обильно орошая их горячительными напитками.

Словно из ниоткуда в зале появилось много девушек и женщин. Одна из них, девушка в зеленом мундире, орлицей налетела на беззащитного Белояра и унесла его от меня на своих крыльях любви. Перед расставанием он даже не успел мне крикнуть прощального слова.

Генерал, окруженный сотнями людей в гражданской одежде и локтями, отбивающийся от них — все они тоже были страстными любителями слоновых креветок, тоже оказался недоступным, как ни старался капитан Т.Т. Трезоров по полу, между ног проползти к нему.

Мы с капитаном вдвоем оказались брошенными и никому ненужными, с лютой ненавистью поглядывали друг на друга — надо же, в переполненном людьми зале оказаться не востребованным. Я всегда говорил и верил, что эта подзаборная шавка в действительности является умнейшим из умнейших псов. Хлебнув для храбрости и начала по пивку, мы ринулись в толпу веселиться и развлекаться.

Но властная и одновременно такая нежная и ласковая женская рука тяжело легла на мое плечо, на полпути остановив мой порыв. В мои глаза смотрели опаловые глаза и все моментально исчезло кругом.

Когда я увидел опаловые глаза, в моей душе все перевернулось, перестало существовать само время, а лучший друг капитан Т.Т. Трезоров отошел на второй план!

Сердце нервно вздрогнуло и заорало: "Это она!"

Это была она, опаловые глаза, моя единственная девчонка, которую помнило и хранило сердце с момента нашей первой и последней встречи на теплом море.

Она была самая… самая… и самая лучшая на свете!

Опаловые глаза сумела прочесть все необходимое в моих глазах и биении сердца. Она совершенно точно знала, что она — опаловые глаза — единственная женщина на земле, которая владеет и распоряжается моим неискушенным в любви сердцем. Она поняла и разобралась, хотя ей было чуть меньше, чем мне лет, но она была женщиной, в моих чувствах еще на теплом море, и властной рукой хозяйки и единственной любимой, а к тому же еще и любящей меня, женщины остановила мой порыв напиться и забыться на этой шумной гулянке.

Она также властно и по-собственнически поцеловала меня в губы и, нежно понукая, повернула лицом к генералу с одной звездой, который был очень похож на папу девушки в зеленом мундире. Из ее слов, быстро сказанных генералу в зеленом мундире, я разобрал одно только слово, которое и по нашему аналогично, а именно — на слово "папа", с ударением на последний слог. Это ударение вскользь задело и мою голову, вращение которой пока еще не приостановилось от внезапного появления опаловых глаз. От его сногсшибательного касания я словно прозрел и, по наитию, начал свободно понимать ненаш язык, на котором общались дочь и отец. В заключение этого общения, дочь, как бы, между прочим, сказала отцу, что, возможно, сегодня примет предложение руки и сердца от этого дурня и станет его женой.

Перед моими глазами все поплыло, уши и щеки запылали запоздалым румянцем, но я стоически сохранял свежесть ума и не ничего не перепутал, — ни произнесенных опаловыми глазами слов, ни того, что этот генерал был не нашим генералом, потому что носил зеленый мундир!

Эти свежие мысли послали меня в нокдаун, я уже готовился, что полностью не соскользнуть в обморок, принять очередную стопочку абсолюта со смородиновым вкусом, но опаловые глаза смотрели на меня искоса, но очень строго, с нежностью и любовью. Этот ослепительный взгляд крест на крест перечеркнул мою попытку уйти от мужской ответственности и мою холостяцкую жизнь, я понял, что с этого момента и впредь одного дня не смогу прожить без опаловых глаз.

Капитан Т.Т. Трезоров был далеко не дураком и, наблюдая за моим поведением и манерой общения с опаловыми глазами, сделал глубокомысленный вывод, что эта партия мужчинами напрочь проиграна и что начинается жизнь, в которую так свободно и естественно вошла женщина, с мнением которой придется считаться. От этих горьких мыслей и безрадостного будущего у него упало настроение, он сплюнул на лакированный паркет и решил покатиться по наклонной плоскости — напиться.

Генерал и Белояр еще не знали о предстоящих переменах в жизни и пока еще напропалую веселились с друзьями.

Однозвездный генерал не обратил особого внимания на слова своей дочери. Опаловые глаза, как мне позднее рассказали, была его первой дочерью, с рождения ее слово имело в семье силу закона. Поэтому на слова о замужестве, он и не обратил внимания — выходит замуж, значит, она решила, что настало время ее замужества. А то, что ее избранник — офицер-пилот другой страны, то он придерживался мнения, что любовь зла… В нашем современном мире женщина решает жить или не жить с избранником сердца. И бороться с этим, по мнению генерала в зеленом мундире, бесполезно, да и бессмысленно. Поэтому однозвездный генерал спокойно реагировал на решение старшей дочери.

Его больше интересовал и беспокоил другой вопрос, который вот уже долгое время будоражил душу старого вояки. Пользуясь моментом и родственными связями, он попытался выпытать у меня, где можно было бы найти и поговорить с генералом из нашей делегации, который имеет только одну звезду на погонах. На мой естественный вопрос, зачем генералу понадобился наш генерал, он застеснялся, покраснел до бровей и признался, что три недели назад был воздушный боя с нашими ребятами. Бой получился очень даже ничего, дрались они долго и упорно, но на самой последней секунде наш генерал, поймав их на простейшую уловку, сбил его и напарника. Вот, он и ищет этого генерала, чтобы поблагодарить за науку, заодно и познакомиться. Когда я дрожащим от волнения и ужаса голосом пролепетал ему, что в нашей делегации второго генерала, за исключением Генерала с двумя звездами, который является руководителем делегации, других генералов — нет. Изменившийся тембр моего голоса привлек внимание опаловых глаз, которая не обращала внимания на мой разговор с ее отцом.

Опаловые глаза стала прислушаться к нашим словам и машинально левой рукой коснулась одинокой звезды на моем погоне. Этот жест руки дочери привлек внимание глаз генерала в зеленом мундире. В его голове родилась и быстро промелькнула случайная мысль. Вначале он отмахнулся от нее рукой, затем прислушался к ней, чтобы разобраться, что же она — эта мысль — хочет ему рассказать. По внезапно расширившимся глазам генерала я понял, что до него дошла отгадка касательного нашего однозвездного генерала — только полный идиот мог бы правильно не соотнести факты в этой ситуации.

Мысль о том, что его, опытного и прожженного вояку, обманул и сбил этот майор-мальчишка, которого только что оторвали от женской груди, у которого нет боевого опыта, заставила генерала, моего будущего тестя, позеленеть, а затем почернеть лицом. Закрыв от тихой злобы и бессилия глаза, он стоял передо мной, его шатало и корежило от невозможности вернуть назад, хоть на одно мгновение, момент, когда он попался на уловку и сам подставился под удар пары ракет противника. Но он не мог повернуть назад время и этот момент боя, состоящий из долей секунды, когда его ультрасовременный последней модификации истребитель, готовящийся нанести последний и смертельный удар по противнику, внезапно проскочил вперед под несуразным летающим сооружением в форме русского блина, сам был расстрелян в упор пилотом этого сооружения.

В эту минуту даже опаловые глаза не знала что делать, то ли заниматься будущим мужем, то ли бросаться на помощь своему папочке, которого так близко бы к инсульту. Но человек в зеленом мундире недаром имел генеральскую звезду на плечах, боевой и жизненный опыт ему подсказали, как достойно выйти из этой довольно-таки глупой ситуации. Он осмотрелся кругом, увидел поблизости капитана Т.Т. Трезорова, взглянул на него и, подмигнув ему правым глазом, вместе с моим четвероногим другом стад пробиться к столам, где разливали, смешивали и наливали всего, чего душа не пожелает. Генерал в зеленом мундире и капитан Т.Т. Трезоров нашли друг в друге сотоварищей и собутыльников по несчастью, которым в жизни ничего не оставалось, как только залить горючими слезами полученные профессиональные и сердечные раны.

ххх

Опаловые глаза с глубокой тревогой и скрытой жалостью в глазах смотрела вслед отцу и капитану Т.Т. Трезорову. Затем она нежно прижалась ко мне и тихо прошептала на ухо, что много слышала о делегации, но не знала, что я вхожу в ее состав, как лучший пилот страны, и все это время находился на базе ее отца. Она тихо говорила о том, что не зря гордилась мной, как отважным парнем и пилотом, потому что никто в мире еще не сбивал ее отца, который так много летал, воевал на различных войнах, что потерял им счет, и сбивал столько самолетов, что перестал вести им счет. Она жалеет о том, что, к сожалению, мы потеряли слишком много времени, которое могли бы провести вместе, но это и хорошо, так как в противном случае у меня не было ни сил, ни времени на самолеты и свои полеты. Эти слова опаловых глаз, которая не отрывала к тому же свои губы от моих, вызывали трепетную дрожь во всем теле, но когда атлас ее бедер касался меня, резко восставало мое естество, и я пытался затащить ее в темный уголок в зале, чтобы уединиться со своей будущей женой. Опаловые глаза не сопротивлялась, а еще больше и сильнее прижималась ко мне.

Краем глаза я заметил Генерала, направляющегося в нашу сторону, но, заметив, что рядом со мной находится опаловые глаза, он замер на месте, подумал, перекрестился, а затем, почему-то безнадежно махнув рукой, развернулся и стал решительно пробиваться к столам, где бармены разливали и смешивали горячительные напитки.

После этого события следовали один за другим, некоторые из них перемешались в сознании и превратились в непредсказуемый круговорот, когда танцы на танцплощадке переключались на еду за столом, а питие в тесной компании превращалось в гонку на глайдерах. Впоследствии, как я не напрягал память, так и не мог вспомнить в деталях или, хотя бы, проследить последовательность событий.

После разговора, мы с опаловыми глазами пили вино, виски и коньяк, а я все пытался найти так понравившийся мне смородиновый абсолют, но, как не старался, не смог. Зал оказался заполнен знакомыми и друзьями опаловых глаз, которые хотели перекинуться с ней словечком и опрокинуть вместе стопочку или лафетничек. Она была суперпопулярна и отлично смотрелась на фоне мрачного и рослого парня в черной униформе и с "генеральской" звездой на единственном погоне. К тому же этот молодой генерал совершенно не умел говорить на их языке и только таращил глазища и глупо улыбался, когда к нему обращались с вопросом. Этот "генерал" немедленно стал центром общества и с ним хотел выпить каждый из присутствующих. Вначале опаловым глазам нравилось внимание публики — она блистала своей красотой, кавалером и светским красноречием, но когда ее будущий муж, на ее же глазах, стал превращать в безмозглую и пьяную скотину, — она взорвалась. Послала ко всем чертям светскую жизнь, своих друзей и подруг, вплотную занявшись только одним, но уже своим собственным парнем.

Атмосфера веселья и празднества объединила нас с опаловыми глазами и мы стали неким единым и неразделимым целым, вокруг нас все летело и кувыркалось. То мы мчались, разумеется, на сверхсветовой скорости на глайдере по улицам какого-то большого города, то пытались на какой-то странной и доисторической авиетке пролететь под красным мостом, то голышом метались по вечерней лагуне, где в дивной глубине, словно в домашнем аквариуме, плавали красивые и разноцветные рыбки. Но больше всего меня потрясло, когда на одном из блинчиков мы атаковали роскошный лимузин со свадебными куклами на переднем бампере. Это было нечто! Особенно, когда мы в нескольких миллиметрах висели над крышей этого лимузина, а невеста пыталась выскочить из окна и перебраться к нам, жених едва успел поймать и удержать беглянку за юбку. Все было настолько весело и увлекательно, что я расслабился и дал возможность лимузину убежать от нас.

В этот момент опаловые глаза положила мне руку на плечо, я все удивлялся, как она смогла разместиться на такой маленькой лежанке капитана Т.Т. Трезорова у меня за спиной, и сказала, что очень любит меня, дурака, и не может жить дальше без меня. Это слова стали первыми словами о любви, которые я услышал от такой красивой и желанной женщины!

На следующее утро я лежал в кровати, с головой укрытый одеялом от солнечного света. Голова болела и раскалывалась так, что белый свет был не мил, а к тому же еще приходилось выслушивать очередную нотацию нашего Генерала, который еще до рассвета приперся в мой гостиничный номер, чтобы перечислить все мои достижения и проступки за вчерашнюю ночь. Перечень оказался бесконечным и я начал уставать от голоса Генерала, время от времени впадая в дрему под музыку слов. Генерал был хорошо осведомлен обо всех моих проступках, о некоторых я к своему стыду даже и не слышал, но был до безобразия зануден. Он, в конце концов, достал меня и я был готов взорваться, но в этот момент из-под одеяла внезапно вынырнула прекрасная с взлохмаченными волосами, но сердитая опаловые глаза. Генерал вздрогнул, глаза стали наливаться безумием и он резко притормозил речитатив своего красноречия на середине слова. Самым невинным голоском опаловые глаза согласилась с мнением нашего Генерала о непутевости ее будущего мужа, за которым требуется строгий пригляд и серьезный пригляд, причем, желательно именно ее пригляд, скромно потупив глазки, добавила она. Затем, голосом светской львицы, она попросила Генерала, оставить нас на пять минут, чтобы мы смогли привести себя в порядок и заняться любовью. Заметив полное одубление Генерала, опаловые глаза, чтобы не доводить генералитет до безумия, немного смягчила тональность общения и мягко заметила, что после перерыва ее дурень перейдет в полном распоряжение командования.

Реакция Генерала на последние слова опаловых глаз была естественной, он козырнул прекрасной даме в неглиже, развернулся через левое плечо и четкой офицерской поступью покинул номер. По всему его виду было ясно, что дела пошли хуже некуда, но он старый служака не виноват, что молодые офицеры такие нестойкие и так легко попадают под влияние вражеского окружения.

 

Глава 17

С момента встречи мы с опаловыми глазами не разлучались ни на секунду, она стала нештатным членом нашей делегации, без нее мы не могли и шагу ступить. Никто лучше ее не знал точного графика, по минутам расписанного рабочего дня нашей делегации, где, когда и с кем планировались или проводились деловые встречи, беседы и она даже знала, какие достопримечательные места нам необходимо посещать. Все члены делегации охотно подчинялись ее распоряжениями и внимательно прислушивались к советам и рекомендациям.

Наш Генерал немного пообтесался в этой новой ситуации и прекратил вздрагивать при ее виде, но было заметно, что он старается избегать непосредственного общения с ней и не подходил ко мне, если видел ее силуэт рядом со мной.

Опаловые глаза довольно равнодушно отнеслась к знакомству с Белояром, по ее мнению, супруга должна поддерживать и холить мужскую дружбу, — друг мужа есть уважаемый друг семьи и, с которым следует считаться до поры до времени.

Также равнодушно она восприняла мои отношения с капитаном Т.Т. Трезоровым, по ее просвещенному мнению, любому мужу дозволено иметь четвероногого друга. Но этот четвероногий друг обязан неукоснительно следовать распорядку социального общежития, который она твердой рукой вводила в нашей семье. Поэтому она категорически не переносила появление этого четвероного друга в нашей общей постели.

Возник конфликт интересов, так как капитан Т.Т. Трезоров, по своему офицерскому положению и, к нашему глубокому сожалению, за годы учебы в академии и службы не приучился темные и холодные ночи проводить на своем государственном тюфячке у порога спальни.

Однажды, мне пришлось стать невольным свидетелем любопытной картины. Ранним утром я по срочному вызову спешил к Генералу. Капитан Т.Т. Трезоров, всю ночь промучавшийся на тощем тюфячке, да еще и на сильном сквозняке, — промерз до костей и чуть ли не пару раз громко чихнул. Этим он хотел сказать, что заболевал. Когда он увидел, что я покинул постель, то спросонья решил погреться под моим одеялом. Не проявив должной благоразумности и не проверив, свободна ли вторая половина постели, он, по наглому, полез под теплое одеяло.

Дальше произошло нечто фантастическое!

Ну, я вам скажу, это было красивое зрелище, — полет крупной собаки через весь номер. Собачка летела по воздуху, неторопливо переворачиваясь в полете то головой вперед, то головой назад. Удар в оконное стекло был нанесен мощно и, извините за выражение, всем собачим фэйсом, а потом мой дружище долго и оцепенело лежал на полу, недоумевая про себя, почему морда не изранена и стекло не разбито. Меня тоже заинтересовал этот факт, я перезвонил вниз, на рисепшен и задал вопрос в этой связи. Мне долго не отвечали. Перед самым отъездом из гостиницы, внезапно перезвонил директор гостиницы, который разъяснил, что стекла в номерах гостиницы обыкновенные, не бронированные, но ранений и повреждений не было только потому, что морда моего четвероногого сильно волосатая и шерсть на физиономии смягчила соприкосновение с полотном стекла. До сих пор не пойму, почему директор морду капитана Т.Т. Трезорова называл волосатой физиономией. Да и ударный посыл опаловыми глазами капитана был такой мощности, что независимо от степени волосатости или лохматости его физиономии и согласно законам динамики, соприкосновение физических тел такой массы обязательно должно было привести к тяжелым последствиям.

Последствие же было одно — капитан Т.Т. Трезоров стал более тщательно осматриваться и принюхиваться, чтобы впредь не попадать впросак, когда лезешь под теплое одеяло погреть свои старые кости.

Это день ничем не отличался от других дней.

Опаловые глаза в этот день была слегка не в духе и не хотела вылезать из постели, так как, по ее словам, у нее сильно болела голова. Проблема — болезнь головы у женщин — меня сильно волновала. Мне очень хотелось отыскать и искоренить причину внезапного возникновения головной боли у любимой женщины. Всего пару дней назад я попытался под любым предлогом затащить ее в постель, но она мне отказала, сославшись на боль в голове. Тогда я не мог понять ситуацию и запутался, ведь я хотел заняться любовью с опаловыми глазами, причем тут, больная голова. По всей очевидности, в тот случай мигрень возникла совсем по другой причине, чем в этот раз. Сам я не смог, как ни старался, найти ответа, поэтому, естественно, обратился к опаловым глазам за разъяснениями. В конце концов, она устала от домоганий и со слезами на глазах призналась, что очень переживает, что я буду делать, когда делегация отправится домой, как буду жить без нее. Она ревела, словно белуга, и громко всхлипывала, — что я такой несамостоятельный! С дуру я предложил, давай полетим вместе, на что она ответила, что для того, чтобы получить въездную визу в нашу страну, ей потребуется месяц. После этих слов у меня на душе заскребли кошки, мне стало совсем плохо и я честно признался опаловым глазам, что этот месяц мне прожить без нее будет очень тяжело и трудно. Я никогда прежде не видел, чтобы девчонка так расцвела от этих слов, ведь я даже не сказал, что очень люблю ее. В ответ на эти слова она набросилась меня дикой кошкой, стала ласкать и целовать и громко кричать, что обязательно что-нибудь придумает, чтобы мы никогда не расставались. Она была такая…, ну, агрессивная что ли, и мы весь день провели в постели, даже не обедали и ужинали. А ведь утром опаловые глаза говорила, что у нее голова раскалывается от мигрени. Кто поймет этих женщин?!

Капитан Т.Т. Трезоров в этот день каждый час осторожно краем глаза заглядывал в мой номер, он хотел поваляться и подремать на свободной кровати. Но каждый раз, увидев нас, он укоризненно покачивал головой и бежал в генеральский номер на срочный доклад.

ххх

Наступил предпоследний день пребывания нашей делегации в "дружественной" стране. В этот день проводился большой прием с участием чуть ли не первых лиц. Их Государственный департамент решил дать прием на тысячу человек. В этот раз они не спрашивали мнения нашего Генерала о том, какой прием проводит и кого приглашать, они сами сделали списки и разослали приглашения нужным людям.

Члены нашей делегации во главе с Генералом, который был в парадной форме и при наградах, прибыли в точно назначенное время в точно указанное место проведения приема. Сколько орденов и медалей было на кителе нашего Генерала, невозможно было сосчитать, а у нас с Белояром не было ни одной орденской планки, одни только обычные значки за прыжки с парашютом и снайперской стрельбы из винтовки, позументы и аксельбанты на мундире.

Я весь извертелся в общем строю и не знал, что делать — три часа назад опаловые глаза прямо из-под одеяла сбежала от меня, ничего не сказав и на ходу бросив, что обязательно будет на вечернем приеме. Вечер давно начался, скоро начнется официальное открытие приема, а опаловых глаз нигде не было видно. Находившийся рядом, капитан Т.Т. Трезоров очень беспокоился по поводу моего безобразного поведения в строю и, как настоящий джентльмен и верный друг, ни на шаг не отходил, чтобы я окончательно не впал в отчаяние и не надел глупостей. Он по-голливудски дружески улыбался всем проходящим мимо строя гостям, до полусмерти запугивая их своими начищенными до ослепительно белого цвета клыками. Но и он вскоре не выдержал моего отчаяния и сбежал по своим срочно возникшим неотложным делам.

Белояр, даже находясь в строю, сердцем не расставался с девушкой в зеленом мундире и они были настолько заняты собой, что не замечали меня и моих страданий, — их тоже обуревала мысль о предстоящем расставании.

Наш Генерал был настолько перегружен вопросами организации и проведения приема, а главное — его сильно беспокоила мысль о том, как сделать так, чтобы столик с тигровыми креветками достался ему одному в этом тысячном бедламе, поэтому у него не было ни одной свободной минутки, чтобы ее можно было бы посвятить мне.

Таким образом, я оказался никому не нужным человеком. Все, проходившие мимо нашей делегации, улыбались и интересовались здоровьем членов делегации и моим, в частности. Но как только я начинал в деталях объяснять свои проблемы, как выражения лиц этих людей вытягивались, тускнели и они старались незаметно раствориться в толпе или исчезнуть из поля моего зрения. Таким образом, помимо того, что я был брошен опаловыми глазами, никому не нужным, я оказался социально опасным элементом — со мной не хотели разговаривать о здоровье, не говоря уж о погоде.

Единственное, что мне оставалось — это напиться. Не дожидаясь начала официальных выступлений, я покинул строй и решительно направился в сторону темного угла.

Забрав у пытавшегося скользнуть мимо меня официанта поднос со стопочками водки, я уединился в темном углу и опрокинул в горло первую стопочку, которая оказалась наполнена удивительно вкусным смородиновым абсолютом. Есть совершенно не хотелось и я не спеша приголубил вторую стопочку. Мимо проходил отец опаловых глаз с громадной кучей орденов и медалей на парадном форменном кителе и даже с парой "пурпурных сердец" за ранения на поле боя. Он с большим удовольствием хряпнул со мной по стопочке абсолюта, но не стал выяснять, почему его дочь бросила меня, и, не оглядываясь, скрылся в общем столпотворении. Три стопки абсолюта без закуски начали действовать, мое настроение слегка приподнялось и я уже подумывал о четвертой стопочке, когда какой-то молодой салага офицерик в зеленом мундире попытался засунуть мне в рот ложку салата из спаржи.

Я уже разворачивался, чтобы эту ложку спаржи засунуть этому офицеру… ну, вы знаете куда, когда мои чуть-чуть разфокусировавшиеся глаза уловили что-то знакомое в лице этого молодого салаги.

Мама моя, — вот это да?!

Этот салага — опаловые глаза, да к тому же еще в форме офицера их страны!

Поднос со стопками загремел на пол, в руке осталась четвертая стопочка, а мои форменные брюки по колено были забрызганы абсолютом со смородиновым вкусом. Хорошо еще, что эти брюки были прекрасного черного цвета, и я только мог понять, что промок до колен. Но, амбре от меня был еще тот! Ну, вы понимаете, что это все очень походило на то, что я… тра-ля-ля.

А опаловые глаза бесстрашно обнюхала мои брюки, ощупали все ли на месте в брюках и оценивающе посмотрела на меня, как бы выясняя, на что я готов.

Чтобы поднять мое настроение, опаловым глазам пришлось целовать меня, при этом она, шепча на ухо, поинтересовалась готов ли я исполнить обещание и взять ее в жены. Мне очень хотелось задать вопрос, когда я ей это обещал, но мои губы в этот момент были заняты ее губами. На секунду прервав свой поцелуй, опаловые глаза подозвала к себе капитана Т.Т. Трезорова, все крутившегося неподалеку, и стала что-то нашептывать ему на ухо. Закончив шепот, она строго посмотрела ему в глаза и пригрозила пальчиком. А мой друг, трусливо поджав свой великолепный хвост, стрелой помчался выполнять приказание, — а на мои приказы эта скотина так быстро никогда не реагировала.

Дотащив до парковки глайдеров, опаловые глаза с силой швырнула меня в одну из машин с открытым верхом и села за управление. К этому моменту я был на седьмом небе и счастлив — нашлась опаловые глаза и все стало на свои места и не нужно ни о чем беспокоиться. Правда, я никак не мог понять, почему она оказалась в этом зеленом мундире, ведь обычно его носила блондинка Белояра, но сегодня эта блондинка была в шикарном абрикосовом платье. Я был счастлив и мне было совершенно безразлично, куда и зачем мы летим. Почувствовав мое настроение, опаловые глаза, настроив управление глайдером на автопилот, переползла ко мне на заднее сиденье и мы занялись любовью — формы и запах ее тела сводили меня с ума.

Короче говоря, это полет-переезд превратился в любовное безумие и страстного насилия с обеих сторон.

Осознание реальности вернулось ко мне в странном сумрачном помещении, освещаемого одними только свечами. Я и опаловые глаза со свечками в руках стояли перед священником и клялись друг другу в супружеской любви и верности, а за нами собралась толпа народа, с умилением и одобрением на лицах наблюдавшая за обменом кольцами. Пробуждение в этой реальности носило характер эмоциального взрыва внутренних страстей, я был внутренне не готов, так как не получил официального разрешения Генерала на обряд церковного венчания, но мысль, что с этого момента опаловые глаза принадлежат мне и только мне, кружила голову. Кожей спины я чувствовал чей-то пронзительный взгляд, очень здорово напоминающий взгляд нашего Генерала, который взглядом опытного ловеласа рассматривал женственные формы фигуры моей супруги. Опаловые глаза чувствовала этот генеральский взгляд, но ни чуть не смущалась, а только плотнее прижималась ко мне. Меня начал сильно беспокоить этот ее мундир, зеленый однотонный цвет которого простой действовал на нервы. Но было несколько неудобным, на людях, да еще и при священнике спрашивать, почему она нацепила этот клоунский наряд? Да. И Генерал продолжал с улыбкой поглядывать на мою спину, правда, чуть-чуть пониже, которая так и чесалась от этого многообещающего взгляда. Наш Генерал и генерал в зеленом мундире стояли плечом к плечу в первых рядах толпы, держали в руках свечи и внимательно вслушивались в слова священника, ведущего обряд венчания.

Когда обряд закончился и священник исчез за дверцей, расположенной за алтарем, мы с опаловыми глазами повернулись к людям, находившемся в храме и пришедшими, принять участие в обряде и поздравить нас с бракосочетанием. Самым первым, кого я увидел и узнал был капитан Т.Т. Трезоров с грустнейшими глазами и понурой головой. Он даже не замечал, что воск со свечи, которую он держал в передней лапе капает на заднюю лапу.

Белояр не отрывал взгляда от девушки в абрикосовом платье, которая не отрываясь смотрела на женщину в зеленом мундире, которая только что стала моей женой.

Черт побери, почему мы — мужики такие тяжелодумы и не обращаем внимания на важные мелкие детали — у женщины в зеленом мундире и девушки в абрикосовом платье был один и тот же отел генерал с одной звездой.

Чтобы это могло значить?

Ноя не успел додумать эту мысль до конца, так как до меня, наконец-то дошло, что мое отрочество и юношество завершилось, настала пора трудовой жизни взрослого и женатого человека — отца семейства, которому надо зарабатывать, чтобы содержать супругу.

ххх

Когда шаттл с трансатлантического лайнера высадил нашу делегацию на все еще заваленную снегом площадку, мы сразу ощутили, что вернулись домой, на родину. Ни тебе расчищенных от снега дорожек для пассажиров, ни тебе удобных площадок для шаттлов — здесь жизнь шла по принципу, хочешь жить умей вертеться.

Но пробираться по глубокому снегу до здания аэропорта нам не пришлось, где-то в отдалении затарахтел дизельный двигатель и вскоре к площадке шаттла подполз старый бронетранспортер. Знакомый сержант десантник выскочил из кабины гусеничной машины и, вежливо козырнув, предложил пройти в салон. В десантном отделение бронетранспортера, которое теперь называлось салоном, было установлено шикарное освещение и десять комфортабельных кресел для авиапассажиров. Да, и сам сержант изменился за месяц нашего отсутствия, помолодел, косая сажень в плечах, он был отлично выбрит и выглядел на все сто. В его словах и действиях появилась уверенность и амбициозность.

Сержант моментально узнал меня и тут же на ухо прошептал, что моя доля в его кармане и что он готов передать ее мне в любой момент, нужно только, чтобы эти "лохи", он кивком указал на членов делегации, не мешались под ногами.

Бронетранспортер остановился у входа в здание аэропорта, чумазый водитель БМП подождал, когда последний член делегации покинет десантно-пассажирский салон, тут же развернул свой БМП и почапал в глубь аэродрома для встречи новой делегации.

Я немного задержался, предоставляя время и возможность сержанту сунуть мне в руки полиэтиленовый пакет с тремя большими пачками денег. Что это деньги, — любой любопытствующий мог бы рассмотреть через прозрачные стенки пакета. Я не приказал, а сержант не додумался, положить деньги в непрозрачный пакет. Мне ничего не оставалось делать, так как пачки были слишком объемистыми, чтобы засунуть их в карман или положить за пазуху, как, небрежно поигрывая пакетом, в наглую пройти в здание аэропорта, где меня ожидали остальные члены делегации. Багажа у меня особо не было, один только армейский баул, до упора забитый вещами и болтающийся на лямках за спиной, да, вот и этот небольшой прозрачный полиэтиленовый пакетик с тремя большими пачками денег.

Из всех членов делегации один только Белояр поинтересовался, задумчиво почесывая затылок, откуда у меня столько денег, на что я громко, чтобы слышали и другие члены делегации, ответил, что эти деньги, мол, заработал по дороге в аэропорт. Белояр и другие члены делегации больше не задавали вопросов, очень было похоже, всех их удовлетворил мой ответ.

Ну, а какой другой идиотский ответ я мог дать на этот глупый вопрос?

Узрев пакет с большими деньгами, капитан Т.Т. Трезоров тут же встряхнул с себя сонную одурь и встал на стражу пакета с деньгами. Всего несколько минут назад у капитана было испорченное настроение, ведь с сегодняшнего дня он вновь становился на армейское довольствие — на кормежку обрыдшим "геркулесом", и он не знал, как жить, а главное — питаться дальше. А раз у хозяина появились такие денежки, то у его четвероногого друга возродилась надежда, что кормить его будут не одним только геркулесом, может быть, иногда покормят и мясцом. Поэтому, если раньше ему было абсолютно наплевать, что происходит с его хозяином — с кем он разговаривает или общается, то теперь капитан ТТ Трезоров сделал все, чтобы ни одно живое существо не могло приблизиться к хозяину с пакетом денег ближе, чем на семь шагов. В результате этих устрашающих театрально-постановочных сцен, капитан Т.Т. Трезоров добился моей полной изоляции, чем немедленно привлек внимание всех окружающих и находящихся в зале пассажиров.

Разумеется, многих особенно интересовал полиэтиленовый пакетик с крупной суммой денег в моих руках.

Но театр одного актера не мог продолжаться до бесконечности, еще минут пять, и обязательно появился бы комендантский патруль с офицером, которому мне пришлось бы подробно объяснить, — сколько, когда и откуда эти деньги появились в пакетике.

От патруля и от всеобщего внимания меня спас сержант десантников, который за месяц прижился в аэропорту и без его участия уже ничего экстраординарного не происходило. Когда он увидел заваруху, устроенную моим четвероногим другом, то моментально принял решение. Истинному десантнику ничего не требовалось объяснить, суть произошедшего он ухватил с первого взгляда.

Свистком было поднято по тревоге десантное войско, спокойно отсыпавшееся на матах в углу аэропорта, отделению было приказано отконвоировать меня и капитана Т.Т. Трезорова в автобус.

Заспанные десантники с оружием — очень опасные люди. Но когда это войско, сломя голову, мчится не знамо куда, то ему лучше не переходить дорогу — насмерть сомнет. Увидев десантников, которые окружили цепью и с автоматами наперевес охраняют нас, любопытствующие моментально рассыпались по сторонам.

Только посмотрев в глаза, капитан Т.Т. Трезоров и сержант мгновенно нашли общий язык и я бы добавил, что они воспылали даже некоторой любовью по отношению друг к другу. После второго знакомства у них появился эдакий прищур глаз, воинственная бравада в поведении, — типа, мол, знаем мы вас гражданских. Мне показалось, что сержант с уважением козырнул капитану Т.Т. Трезорову, когда тот передавал пакетом денег и меня на попечение десантников, а те, угрожающе поводя стволами автоматов из стороны в сторону, стали конвоировать меня к выходу из аэропорта.

При этом мы совершенно забыли, а может десантура этого вообще и не знала, что мне еще требовалось пройти паспортный контроль и таможенный досмотр. Могу добавить только, что ни один пограничник или таможенник аэропорта, даже и не решился сопровождающим меня воинственным десантникам напомнить о необходимости осуществления мною упомянутых выше формальностей.

В автобусе, находясь под плотной опекой десантников, мне пришлось часов пять ожидать Белояра и других членов делегации, в обычном порядке проходивших паспортный контроль и таможенный досмотр. Белояр долго не мог понять, почему таможенники заставили его раздеться до трусов, когда, по их словам, на нем они искали какие-то "стекляшки". После личного досмотра они часа два выпытывали, куда он мог спрятать эти "стекляшки", странно поглядывая на парня. Таможенники вызывали каких-то "сенсов", которые долго измеряли Белояра старым измызганным портновским метром и проводили какие-то расчеты и алхимические опыты, но и тогда не смогли отыскать того, чего у Белояра и в жизни не было. Затем появились остальные члены делегации, они были какими-то уж очень притихшими и задерганными. Последним в автобус поднялся наш Генерал, который ни слова не сказал о причине своей задержки, и попросил меня попридержать своих оголтелых десантников, чтобы они случайно не устроили бы стрельбы из автоматов при отъезде автобуса. А то он, подходя к автобусу, слышал, как они определялись, какими патронами стрелять — бронебойными или трассирующими пулями?

На приказ нашего Генерала "не стрелять", десантура ответила по-простому и посоветовала ему решить с "дедом" этот базар. Я уже было поднимался с места, чтобы переговорить с сержантом, но мысль, промелькнувшая в голове, подсказала, что этого делать не стоит. Тогда я заглянул под сидение и за хвост вытащил капитана Т.Т. Трезорова, притулившегося у теплой автобусной печки, и четко поставленным пинком ноги по зад выкинул десантного "авторитета" на улицу, исполнять приказ нашего Генерала.

Не знаю, не очень вникал в подробности разговора капитана Т.Т. Трезорова с десантурой, но автобус тихо отъехал от здания аэропорта, стрельбы не было.

А в пакетике было три миллиона наших рублей.

 

Глава 18

Утром следующего дня мы улетали домой для продолжения службы в гарнизоне на Дальнем Востоке, который принял нас, как сыновей, долго блудивших на стороне.

Не успев ступить с трапа Белояр тут же убежал искать буфетчицу Анфису, чтобы поделиться с ней новейшим рецептом приготовления горохового супа, очень популярного в "дружественной" стране.

Капитан Т.Т. Трезоров, чей утренний завтрак состоял из полупроваренного геркулеса, с горя умчался на охоту за кроликом в родную тундру.

Наш Генерал с утра не выходил из своего кабинета, ожидая расшифровки только что прибывшего первым отделом послания опаловых глаз к мужу.

В шифровке говорилось: "Люблю, целую. Скоро буду с тобой. Пенни". Полное имя опаловых глаз — моей супруги звучало следующим образом: Пенелопа Ирен Рокфеллер, по крайней мере, именно так она расписалась в брачном свидетельстве. Ее родственнички попытались нас заставить подписать еще и брачный контракт, где хотели ограничить меня, ее супруга, какими-то двадцатью пятью процентами, но, когда прозвучало мое заявление "или все, или ничего", оно заставило их сильно заскучать. Я ничего не понял в этих процентах, а опаловым глазам ужасно понравилось мое наглое заявление, потому что, как она призналась в этом сама, сама не любила мелочиться, а если нужно было брать, то брать стоило все и сразу.

Так вот наш Генерал, прекрасно понимая, что это послание адресовано его подчиненному, решил попридержать его, чтобы выяснить, почему по закрытым служебным каналам поступают подобные любовные записки. Когда же по этим каналам возникала необходимость отправить служебное донесение или секретный рапорт, то обычно этот канал выплевывал обратно эти послания или же принимал их без гарантии доставки к адресату. Через пару дней приходили сообщения, что "данный файловый документ не может быть доставлен" или же "адрес указан некорректно". В общем и целом наш Генерал подобные вещи воспринимал, как личное оскорбление и не останавливался ни перед чем, пока не отыскивал корень зла. Вот он и проводил свое служебное время в поисках этого корня зла.

Я знал, что еще денька два-три он провозится, пытаясь расшифровать значение слова "Пенни", когда он знал абсолютно точно, что настоящее имя этой женщины — опаловые глаза, а потом придет и вручит мне шифрограмму, сохраняя при этом вид мартовского кота, случайно столкнувшегося во дворе с капитаном Т.Т. Трезоровым. Поэтому я не обиделся на Генерала за эту задержку, но голова моя трещала и готова была лопнуть от мысли, когда же я опять увижу эти родные глаза. К нам, в эту глушь почта доставлялась истребителями и транспортниками ВКС, ничто другое не могло прорваться через бескрайнюю тундру.

Почему я особенно не беспокоился об этой телеграмме и терпеливо ждал ее получение, то еще накануне наш шифровальщик перезвонил мне и прочитал ее текст, а Генералу мы оставили удовольствие заняться любимым начальством делом — засунуть свой нос в дела подчиненных.

Во всем остальном моя с Белояром жизнь в этом дальнем гарнизоне после загранкомандировки ничем не изменилась.

Правда, мы очень сожалели о том, что наши толстенькие блинчики так и остались бесхозными в "дружественной" стране. Мы успели привыкнуть и полюбить эти машины за их кажущеюся неуклюжесть. Еще немного повозиться бы с ними, да установить на них мощный гиперпространственные двигатели и на свет родились бы новые истребители-перехватчики, которые могли бы хорошо работать, как в атмосфере, так и в космосе. Но забрать их с собой не имели право, так как они принадлежали другому государству. При отлете с базы, Генерал даже потребовал, чтобы мы постоянно находились на его глазах и не совершили угона так полюбившихся нам машин.

В течение пары дней мы с Ирреком, в последнюю минуту я сумел перекинуть его в локальную сеть нашего гарнизона, внесли апробированные изменения в наши старенькие Х45. Эти истребители были всем хороши, только движок для полетов в атмосфере планеты оказался слабоват, а гипердвигатель так и ни разу не использовался, за исключением одного случая. Но летать и драться можно было и на этих истребителях.

Пока гарнизон ожидал поступление новых истребителей, нам с Белояром пришлось пару раз вылететь на перехват нарушителей границы. В первый раз, такими нарушителями оказалась стая диких гусей, которые заблудились в миграционном перелете и пару раз пересекли государственную границу. А во второй раз, нарушителями оказались наши старые друзья из "дружественной" нам страны, которые сознательно пересекли границу, чтобы вызвать нас на встречу и без свидетелей решить ряд спорных вопросов, возникших при патрулировании их и нашей границы.

Переговоры прошли на удивление удачно и высокие договаривающиеся стороны условились о том, когда, где и при каких условиях можно было или нельзя пересекать воздушную границу. К примеру, наша сторона высоко ценила рыбную ловлю на морского тунца, а другая сторона — охоту на белых медведей за полярным кругом. Мы договорились о проведении одного в полтора-два месяца воздушного тренировочного боя между нашими пилотами, чтобы повысить профессиональную подготовку летного состава и индивидуальное мастерство пилотов истребителей. Правила ведения таких боев предусматривали, что в случае троекратной победы какой-либо одной стороны, на поединок вызывались признанные летные авторитеты сторон, типа — нас с Белояром, чтобы избежать дискриминации сторон. В принципе, каких-либо особых изменений в соглашениях не произошло, стороны и ранее придерживались аналогичных договоренностей. Но приятно было сознавать, что противная сторона подняла наш с Белояром рейтинг до "АА" — "авторитетного аса".

Обе стороны с особым вниманием следили за появлением настоящих нарушителей границ, которые свои полеты превращали в шпионские предприятия и своими действиями наносили ущерб обеим государств.

Бывали случаи, когда руководству какого-либо министерства или разведки одной из сторон требовалась дополнительная информация, то в этих случаях наши подразделения старались взять на себя исполнение подобных просьб — разведывательные полеты совершались в рамках действующих соглашений. Вернее, пилоты, получившие такие задачи, выполняли их в соответствии с поставленными условиями, не нарушая джентльменских договоренностей. К таким пилотам никогда не выдвигались каких-либо претензий — интересы страны и обороноспособность государства были превыше всего!

Но, когда появлялись настоящие нарушители границ, действующие вне каких-либо рамок, то подобных нарушителей обе стороны уничтожали без суда и следствия на месте преступления.

А наша жизнь — моя, Белояра и капитана Т.Т. Трезорова — продолжалась своей обычной чередой. День всегда начинался пробежкой по тундре, затем следовал чай с лимоном и бутербродами, чуть позже — второй ланч, но уже с овсяной кашей, затем тренировочный полет на Х45 — к оленеводам в тундру за олениной — или вылет на боевое или учебное задание. День завершался совмещенным ужином, совмещенный с обедом, и пилотам предоставлялось свободное время, во время которого можно было посмотреть кино или спутниковый визор в кают-компании, или поспать в свое удовольствие. Иногда мы вылетали поздно вечером, чтобы всю ночь куролесить в ночном небе. В учебных программах такие ночные полеты назывались "полетами в тяжелых ночных условиях с целью инструментального пилотирования летательного аппарата". Мне полеты в ночном небе очень нравились, летишь себе и ориентируешься только по приборам, а контур шлем предоставляет тебе возможность пилотировать свой блинок с закрытыми глазами вообще, Иррек воссоздает картину всего происходящего вокруг тебя непосредственно в твоем сознании. Неплохо, правда ли, но одного только я не мог достичь — в эти моменты работал мозг и все мысленное и даже физическое напряжение концентрировалось на него, тело, руки и ноги твои оставались в стороне от дела.

Что касается Белояра, да он особенно и не задумывался над всеми этими вопросами или проблемами. Это создание полностью удовлетворялось настоящим и не желало глубоко задумываться о будущем. Но он умел моментально принимать все наши с Ирреком нововведения и ему не нужно было много времени на их освоение.

Капитан Т.Т. Трезоров был счастлив несчастлив по-своему. Он много ел геркулес и был очень счастлив, когда ловил куропатку на гарнир в тундре или ему перепадал кусок свежей оленины. Чтобы ему побольше доставалось оленины, он даже стал чаще летать со мной, особенно в боевые вылеты в тундру — все знали, что в этом случае предстоит полет за мясом к оленеводам.

Таким образом, мы проводили дни на службе!

Многим покажется, что это довольно-таки скучно проводить время подобным образом. Но с раннего утра и до позднего вечера мы были по горло заняты службой и дни пролетали с неимоверной быстротой. Мне же приходилось считать эти дни и ждать, когда опаловые глаза объявится в наших пенатах. Пока от нее, кроме шифрограммы по первому отделу, никакой другой информации не поступало. Я с надеждой посматривал на свой мобильный телефон, но на все мои попытки набрать ее телефон, получал стандартный ответ, что "абонент находится вне зоны приема сигнала". Однажды я не выдержал и наоорал в мобильник, после получения ответа почтальона Печкина, что буду жаловаться в правительство, на что неизвестно откуда появившийся мужской баритон ответил, что нужно было бы прежде думать, чем брать в жены… и тут мобильник замолчал и, по-видимому, навсегда. С тех пор он мертво молчит и не реагирует на все попытки набрать номер супруги.

Чтобы разбавить иногда пресную рутину службы, мы, помимо мероприятий запланированные начальством, планировали свои мероприятия на воскресные и субботние дни, о которых знало, но не замечало наше высшее руководство.

Как упоминалось выше, любимым воскресным и субботним развлечением нашей стороны была ловля на живца большого тунца в одном из морских заливов "дружественной" страны. Я довольно-таки спокойно относился к этому занятию, но любил полежать на бережку и понаблюдать, как Белояр закидывает удочку. Белояр же просто офанател, забрасывая удочку и надеясь, при этом, поймать крупную рыбу.

Поэтому, когда в очередной раз встал вопрос о рыбной ловле на морского тунца, то наши товарищи по гарнизону добровольно уступили нам свою очередь "по обмену делегациями". Согласно достигнутым договоренностям, в случае, когда мероприятие проводится на территории, принимающей стороны, то эта сторона несет организационно-технические расходы. Когда подготовка к мероприятиям, другая сторона в это время направлялась на охоту на белых медведей, завершалась, то в условленное время и в условленном месте совершался паритетный обмен охотниками и рыбаками. Причем, обмен осуществлялся следующим образом, имитировалось нарушение границ обеих стран, якобы, дикие гуси пролетали рядом и случайно зацепили граничные радары. Вызванные по тревоге дежурные звенья истребителей обеих сторон встречались в обусловленной точке воздушного пространства, где перемешивались между собой. На территории возвращались перемешанные пары — пара своих и пара "чужих" истребителей. "Чужая" пара в тесном сопровождении и по маршруту, проложенному по территории, свободной от присутствия скрытого военного потенциала, к месту назначения — к месту охоты или рыбной ловле. На осуществление паритетного обмена сторонами отводилось двадцать четыре часа, Эти часы требовались на обмен, последующий перелет, на саму охоту или рыбалку, на организацию и проведение небольшого пикника для обмыва трофеев и на возвращение домой.

Когда мы с Белояром в плотном сопровождении двух других "дружественных" истребителей полетели на юг, то через некоторое время, наша скорость была около двух махов, пошли на посадку вблизи залива одного из океанов. Приземлились мы на заднем дворе громадного ранчо. Когда покидали кабины пилотов наших блинов, то мне показалось, что из кабины Х45 Белояра выскользнула серая тень. Замаскировав сеном свои летательные аппараты, мы переоделись в цивильное платье. Сопровождающие нас пилоты "дружественной" стороны ничем не отличались от нас с Белояром, ни ростом, ни накаченными мускулами — они были под два метра ростом и косой саженью в плечах, постоянно жующими жвачку. В иные моменты мне даже не удавалось среди этих парней выделить Белояра, настолько мы были похожими друг на друга.

Не заходя в дом ранчо, мы проследовали к причалу, где, покачиваясь на волнах, нас ожидал катер с тремя мощными двигателями. Перепрыгнув на борт катера, нас поприветствовали шкипер и подсобный матрос, которые составляли экипаж. Через пару секунд мощно взревели двигателя и катер, покрытый брызгами воды и пены из-под кильватера, на большой скорости помчался вглубь залива. Я по крутому трапу поднялся на верхнюю палубу катера с намертво закрепленными специальными зажимами тентом для защиты от солнца и дождя и комфортабельными кожаными креслами на четыре человека.

В правой руке я держал бутылку с холодным пивом, сделав пару глотков, я удобно расположился в одном из кресел, почувствовав себя полностью счастливым человеком.

Белояр и двое других парней — это были пилоты, которые сопровождали нас от "дружественной" страны — внимательно осматривали и, долго ощупывая, выбирали спиннинги и удочки на тунца по своей руке. Они что-то подкручивали на спиннингах, громко обсуждали малозначащие детали и отлаживали рыболовные снасти. Все, что происходило на нижней палубе мало волновало меня и для полного счастья мне оставалось немного протянуть ноги и подремать на свежем морском воздухе, но мои ноги упирались во что-то мягкое и я никак не мог их комфортно пристроить. Рассерженный, я нагнулся, чтобы убрать помеху из-под ног, и встретился с взглядом умных карих глаз капитана Т.Т. Трезорова. После памятного происшествия в аэропорту я на дух не принимал этого авторитетного и самодовольного пса, который с дуру мог натворить таких дел, что после и не разберешься. Все эти дни я его не замечал и близко к себе не подпускал — не позволял этой псине не то, чтобы дремать, но и валяться на моей кровати. Минуты две мы не отрывали глаз друг от друга и я уже собирался за хвост тянуть его из-под кресла, что вышвырнуть за борт. Но когда в его глазах появились две слезинки и медленно покатились по его волосатой, но весьма привлекательной мордашке, что-то дрогнуло в моем сердце и я свалился на палубу, чтобы покрепче этого ублюдка прижать к себе и расцеловать. Вскоре мы оба сидели в креслах и счастливо лакали пиво из одной бутылки.

Должен, откровенно признаться, что любовь капитана Т.Т. Трезорова к пиву привил не я!

ххх

Тем временем, мои друзья-рыбаки освоились с рыболовными снастями и пару раз на пробу забрасывали лески удочек за борт. Катер галсами метался по заливу, на бешеной скорости наматывая милю за милей.

Белояр, не зная языка своих приятелей, что-то им разъяснял и на пальцах показывал приемы рыбной ловли. Я слегка очумел от увиденного, парень выглядел большим профессионалом в этом деле, хотя, насколько я помнил, он пару раз ловил плотву или что-то другое в речке, которая протекала за околицей нашего села. Интересно, откуда он поднабрался всему этому, наверное, много читал о морской ловле на тунца?!

Потом они все трое взяли спиннинги и разошлись по местам на катере — двое из них встали по правому и левому борту и стали забрасывать свои спиннинги, а третий — ушел на корму. Третьим, разумеется, был мой напарник, Белояр. Он долго раскручивал свой спиннинг над головой, а затем резким рывком направил леску с крючком и грузилом в залив. Вернее сказать, Белояр намеревался забросить спиннинг в сторону, противоположную движению катера. Но, произошла небольшая накладка — что-то громко свистнуло у меня над ухом и, краем глаза я успел заметить, как рядом с моим виском свинцовым отблеском промелькнуло грузило. Затем аналогичный свист раздался и справа и слева, а отблеск света мелькнул со всех сторон. Я не сразу сообразил, что в слаженных действиях рыбаков таилась огромная опасность для меня, пока очередное грузило — я даже не знаю чье — не нанесло мне полусмертельного удара по черепу головы.

Умер я, разумеется, не сразу, но удар грузилом был очень силен, над самым лбом вскочила здоровенная шишка, которая не так уж болела, но быстро увеличивалась в размерах.

Таким образом, на собственном опыте я познал, что капитанское место на верхней палубе — это далеко не самое безопасное место на рыболовном катере, когда на нем рыбной ловлей одновременно занимаются три спиннингиста.

Однако следует признать, что шесть бросков спиннинга принесли хороший результат, — были пойманы три небольших рыбки, каждая размером чуть больше ладони. Подсобный матрос снял пойманные рыбки с крючков и стал их по одной прикладывать к лунке в форме рыбы, вырезанной в палубе катера. Длина лунки раза в полтора превышала размер пойманных рыбок. Матрос что-то произнес на ненашем языке и хотел уже было выбросить рыбки за борт, как на его пути возник разгневанный Т.Т. Трезоров — как это может быть, чтобы вкуснейшую еду выбрасывали за борт. Матрос от полной неожиданности выронил рыбки из рук и они свалились на палубу, этим обстоятельством матрос спас свою жизнь от посягательств, так как наш всегда голодный пес вместо него тут же стал пожирать этих бедных рыбешек. Он так быстро, не пережевывая, проглотил их, что я почувствовал себя неловко, так как очень было похоже на то, что этого пса мы три недели держали на диете для похудания. В глубине души я понимал и соглашался с тем обстоятельством, что ежедневный утренний и вечерний "геркулес" немало способствует поднятию жизненного тонуса моего четвероногого друга и именно это обстоятельство заставила его преступить местный закон о всемерном сохранении молодой рыбной поросли этой страны.

Несмотря на этот небольшой скандал, интимного характера, рыбная ловля на тунца на катере шла полнм ходом.

Рыбаки отложили в сторону спиннинги, слава богу, мне уже не нужно спускаться, так как моей жизни уже более ничего не угрожает на верхней палубе, и взяли в руки удочки. Каждый из них вновь встал на приписанное ему место. В отличие от сухопутных, морские удочки были большими по размеру и их было трудно постоянно держать навесу, поэтому на леерах катера имелись специальные пазы, куда вставлялось черенки удочек. Но, до того, как черенок удочки вставить в паз, следовало осуществить процесс заброс удочки за борт, причем, как можно дальше от борта катера.

Наш катер тем временем продолжал на скорости нарезать восьмерки и круги по заливу.

Друзья-пилоты неплохо разбирались в правилах ловли тунца на удочку и, сделав соответствующий бросок, они тут же вставляли черенки удочек в соответствующие пазы. Белояра же забыли проинструктировать по этому вопросу. Он, после заброса, продолжал держать тяжелое удилище в руках, причем держал он удилище не за навершие, а чуть-чуть выше, упирая округлый конец черенка в бедро.

При всем моем уважении и любви к напарнику, я на сто процентов был уверен, что, если бы черенок его удочки торчал в этом пазу, то ничего бы не произошло, леска с крючком и грузилом от удилища так бы и тянулась впустую за катером до скончания веков. Ни один бы нормальный тунец не стал бы бросаться на крючок, чтобы заглотать пустой крючок. Примером этого были два приятеля по рыбной ловле Белояра, они спокойно забросили крючки и грузила за борт, вставили черенки удочек в пазы и спокойно курили, — ни один тунец не набросился на их крючки.

Но в ситуации с Белояром роль сыграли два народных закона — "закон бутерброда" и "дураку всегда везет".

Крупный тунец дурак из трех пустых крючков почему-то, вероятнее всего из-за чувства противоречия, выбрал крючок удочки Белояра.

Знаете, в тот момент все представление длилось мгновение, было трудно расчленить его на отдельные составляющие. Но навсегда осталось в моем сердце и сердце капитана Т.Т. Трезорова.

Когда глупый тунец ухватился за крючок удочки Белояра, то вслед за этим, разумеется, последовал мощный и резкий рывок, тяжелый черенок удилища с максимально возможной точностью нанес удар между ног Белояра. Раздавшийся истошный вопль Тяжело раненый черенком удилища пилот издал истошный вопль индейца-ирокеза, вышедшего на тропу войны. Одновременно с этим воплем тело Белояра своей пятой точкой круто взмыло вверх, чтобы в верхней точке взлета совершить иммельман, не зря же столько лет Белояр учился на пилота истребителя, и точно приземлилось на кресло, расположенное слева от меня. Но Белояр, оставаясь пилотом истребителем, в душе сохранил навыки настоящего рыбака-ниндзя. Будучи глубоко травмированным, во время исполнения всех этих сальто и других кульбитов он ни на мгновение не выпускал из рук удилище. А за бортом катера происходило немыслимое действие. Мощным выбросом воды в воздух взмыла полуметровая рыбина, стремящая совершить свободный перелет по трассе морской залив — борт катера. Достигнув апогея траектории своего перелета, этот глупый тунец всей своей массой обрушивается на капитана Т.Т. Трезорова, который, после уничтожению трех бедных рыбешек и поллитра пива, мирно посапывал в кресле справа от меня справа. Любой другой пес умер бы от инсульта или разрыва сердца в результате такой внезапной и подлой атаки, но не капитан Т.Т. Трезоров, которому выпитое пиво и хороший сон помогли перенести подлое нападение, и с небес упавшую на него тушу морской рыбины, весом в тридцать килограмм, он воспринял, как подарок. Его острые зубы моментально впились в плавники рыбины, не давая ей возможности вновь ускользнуть и скрыться в водах залива.

Несчастный Белояр едва не плакал от боли и стыда, он боялся пошевелиться, так как любое движение тела только удваивало боль.

Капитан Т.Т. Трезоров, расположившийся справа от меня, принимал незаслуженные поздравления экипажа катера и других рыбаков.

Несколько позже шкипер катера прошептал мне на ухо, что Белояр и капитан Т.Т. Трезоров поймали такую крупную рыбину, которую вот уже много лет не ловили в этом заливе. Правда, шкипер говорил на ненашем языке и я, возможно, кое-что недопонял.

Тем временем Трезор протиснулся между мной и Белояром и, положив мокрого скользкого тунца на наши колени, позировал на фотокамеру.

На этом завершилась первая часть нашей рыбной ловли, мы перешли ко второй части путешествия на рыбалку, а именно к приготовлению и апробированию пойманной рыбешки. Белояр у нас обычно занимался процессом варки и готовки, кухня была для него святым местом. Но после полученной травмы этот молодой человек единственное, на что он оказался способен, это, сидеть на табурете и, широко разведя колени в сторону, консультировать приглашенного повара — кулинара, который непосредственно резал, варил и тушил.

Меня же в этот момент раздирало любопытство, когда и где мой Белояр так хорошо изучил ненаш язык!

Ранчо было в нашем полном распоряжении, вот мы и развернулись на нем в полную силу. К пяти часам вечера пойманная рыбина была разделана, из нее были приготовлены наваристая уха и прекрасные рыбные стейки. Обед был практически готов и оставались всяческие мелочи, но все были настолько голодны, что никто не обращал на это внимание. Все рвались за стол и к еде. Когда принесли уху, приготовленную из головы и потрохов тунца, представители не нашей стороны с некоторой опаской отнеслись к блюду — у них не практиковались жирные и наваристые первые блюда. С большим трудом удалось уговорить одного из наших друзей попробовать уху. Видели бы вы, с какой осторожностью и опаской этот здоровенный парень опробовал наш деликатес. Некоторое время он после первой ложки чего выжидал, а затем стал поглощать вторую ложку. С каждым разом промежуток времени между суповыми ложками сокращался, пока мелькание его ложки в воздухе не слилось в единое и незаметное глазу движение. Увидев это, и другие ненаши перешли вначале к тестированию, а затем к моментальному поглощению ухи из рыбной головы и потрохов. Уха настолько понравилась принимающей нас стороне, что они не стали даже смотреть на рыбные стейки, которые были нажарены в огромном количестве.

Пришлось упаковывать их в собачьи пакеты и забирать с собой, так как из-за травмы Белояр не ел, а я не мог есть из-за сострадания к нему. Один только капитан Т.Т. Трезоров поглощал и уху и стейки за нас двоих. Я уже говорил, что при виде пищи, мой четвероногий друг терял на глазах совесть и пожирал все, что попадало ему в руки или рот.

Завершение обеда, который к позднему вечеру перешел в ужин, произошло под бурные аплодисменты присутствующих и громкое чавканье капитана Т.Т. Трезорова, который ради живота, а не насмерть бился под столом с тунцом, абсолютно не желая уступать ему в чем-либо.

Один из сопровождающих нас пилотов оказался хорошим фотографом и на свой домашний "поляроид" сделал много фотографий нашего застолья и снимал целые натюрморты отдельных блюд из тунца. Капитан Т.Т. Трезоров совсем оборзел и всех нас превзошел в частоте своего участия в фотосессиях, его морду можно было видеть на каждой фотографии. То он боролся с гигантскими плавниками тунца, то он пожирал стейк из отлично прожаренной рыбы, которая по своим размерам приближалась к нему, то он позировал с удилищем в лапах на фоне моря и закатного солнца. Но следовало бы честно признать, что внешность капитана Т.Т. Трезорова оказалась фотогеничной и он отлично смотрелся на фотографиях.

Перед самым возвращением домой я собрал все фотографии и спрятал их в тайничке, известному только мне одному в Х45. Я сделал это на всякий случай и чтобы материал не попал на глаза ненужным людям.

Перед вылетом, мы с большим трудом занесли и запихнули Белояра в пилотскую кабину Х45, из-за своей травмы он много дергался по поводу и без всякого повода, так как совершенно не мог самостоятельно передвигаться на ногах.

Капитан Т. Т. Трезоров, как честный пес и друг Белояра, решил быть с ним в перелете домой.

Все было так замечательно, но мы сами чуть-чуть подпортили себе праздник рыбной ловли. Мы планировали продолжить его дома на базе, так как у нас оставалось еще много отлично приготовленных стейков из тунца, чтобы раздарить их нашим друзьям и коллегам по гарнизону и в первую очередь нашему Генералу.

 

Глава 19

Наш Генерал с удовольствием принял в дар пару стейков, с уважением преподнесенных ему.

Я знал, что он помешан на рыбе и морепродуктах, отлично разбирался в рыбных блюдах, но наш подарок почему-то назвал "шашлыком из лосося".

Задумчиво почесав затылки, мы с капитаном Т.Т. Трезоровым недоуменно переглянулись, не совсем разобравшись, как реагировать на это генеральское выражение. Не сразу догадаешься, что Генерал имел под этим в виду, хотя, понятно, что ни одно государство в мире не поощряло рыбного браконьерства, но лицензионный отлов рыбы — наоборот, поощрялся всеми странами. Даже, если таковой отлов производился на территории соседнего "дружественного" государства, как это имело место в нашем случае.

Но принимая во внимание, что наш Генерал был государственным человеком и мыслил по государственному, то, вероятно, именно поэтому тунца он назвал лососем. Тунца-то, ведь, можно было отловить только в морях и океанах, омывающих берега соседней и "дружественной" страны, где мы и носа показать не могли, а лосось-то — он наш, родной — его всегда можно поймать в любой из близ протекающих речушек.

Видите, сколько потребовалось аналитики и трезвости мышления, чтобы объяснить одно только слово генеральского лексикона. Это подтверждает мысль, что наш Генерал — настоящая голова!

Мы с капитаном Т.Т. Трезоровым уже покидали генеральского кабинета, когда он негромко окликнул меня и молча, без комментариев протянул мне новую шифрограмму, пришедшею по первому отделу от опаловых глаз. Развернув бумажку, я торопливо прочитал глазами текст послания жены, в котором она сообщала о своем скором прибытии и передавала множество поцелуев.

На душе посветлело, стало радостнее и теплее!

Но мы спешили в медсанчасть базы, чтобы навестить травмированного на рыбалке Белояра.

Как только травмированный Белояр был размещен в медсанчасти, женский персонал базы вышел из подчинения, кипел и бурлил, обсуждая характер ранения нашего друга. Женщины категорически отказывались бытовую травму Белояра именовать простым и емким словом "травма", а со страшными глазами на выкате и страстным придыханием называли ее боевым ранением. Им не надо было ничего рассказывать, они все уже знали в мельчайших деталях и подробностях. В общественных местах и на семейных кухнях обсуждались вопросы интимного характера — травмированный орган, степень ранения, курс лечения, время, необходимое для восстановления его работоспособности и как это ранение может сказаться на потомках. Версии выдвигались фантастические и ни в одной не было и капли правды, но все было мистически страшно и интересно!

Если бы Белояр слышал, хотя бы одну женскую версию его "ранения", то румянец, который изредка появлялся на его щеках, сохранялся бы до конца света!

Все женщины продемонстрировали абсолютную способность разбираться в сложных медицинских понятиях и терминах, не говоря уж о болезнях и недугах. Свои диалоги с мужьями или будущими мужьями они небрежно перемежали такими выражениями и словами, что те старались или сами исчезнуть, как можно быстрее из их поля зрения, или перевести разговор на другую тему.

Не получив желаемой мужской поддержки или понимания по этому вопросу, женщины единодушно пришли к собственному мнению, что, если судить по характеру "ранения" Белояра, то оно могло быть получено только во время выполнения секретного боевого задания. Далее они не уже углублялись в тонкости выполнения этого секретного задания Белояром, вероятнее всего потому, что по природе своей были нелюбопытны и умели хранить военные секреты.

Женский персонал базы был един и во мнение, женском мнении разумеется, что этот молодой и неопытный парень на время своей недееспособности нуждается в моральной поддержке, а для этого ему требуется женская рука, чтобы побыстрее физическую дееспособность и встать на ноги. В настоящий момент Белояр к радости многих девушек и молодых женщин был неженат, а на нашей базе не было ни одной женщины, которую он бы не знал или случайно не встречал.

Не поймите меня неправильно, под словом "знать" я имел только одно значение этого слова — быть знакомым.

Но в любом случае, все эти женщины проявили самоотверженную готовность возложить на свои хрупкие и нежные плечи, помимо семейных и несемейных проблем, еще и гигантскую общественную проблему ухода за тяжелораненым бойцом и несчастным Белояром. Они решили проблему организации его питания, — все женщины сразу стали готовить ему завтрак, обед и ужин, а еще — второй ланч и полдник, а еще — кофе и чай с булочками, кексом и другие кулинарные излишества. По единому женскому мнению, только домашняя пища была способна на то, чтобы, питаясь ею, в кратчайшие сроки восстановить физическую силу и вернуть Белояру, на время утраченные способности.

Автоматически, организацию питания и режима дня Белояра женщины крепко накрепко связали со своим неусыпным женским вниманием.

Когда мы с капитаном Т.Т. Трезоровым подошли к зданию медсанчасти, то у дверей увидели небольшую, но хорошо организованную очередь женщин, человек, эдак, в десять.

Каждая из женщин в руках держала цветы, корзину или сумку с обедом или ужином.

ххх

Пользуясь рангом старшего офицера и статусом ближайших друзей Белояра, мы с капитаном Т.Т. Трезоровым вне всякой очереди прошли в медсанчасть и без стука вошли в палату травмированного друга.

Переступив порог палаты, мы в изумлении замерли от открывшейся панорамы, — койка нашего травмированного друга, стоящая у окна, утопала в цветах, электрического освещения в палате не было, а сотни свечей, установленные во всех углах и на полу, служили основным источником света. Из-за горения свечей в палате установился устойчивый запах, напоминающий ладан. Несмотря на свечи, палата скрывалась в густом полусумраке, где только койка с "раненым" находилась в сфере освещенности. С большим трудом, среди завала из гвоздик, тюльпанов и роз нам удалось рассмотреть лицо Белояра, который, словно мумия фараона, но только забинтованный белыми бинтами, возлежал на лазаретной койке.

Атмосфера палаты "раненого" напоминала цветник-клумбарий.

Среди цветов, художественно разбросанных на полу, и горящих свечей, расставленных в стратегически важных местах, перемещались бледноватые тени. Если долго приглядываться к эти теням, то с большим трудом в этих призраках можно было бы угадать человеческие существа — женщин.

Из-за тяжелого характера травмы Белояра поместили в одноместную палату.

Конечно, в медсанчасти базы вообще не было предусмотрено одноместного размещения, а в палате нашего друга легко можно было найти и вторую койку, которая в данный момент использовалась в качестве столешницы для букетов. На базе работало множество людей, но несмотря на то, что мы жили и служили в заполярье больных, не говоря уж о действительно раненых, в медсанчасти не было больных. Иногда лишь забежит к фельдшеру какой-нибудь простуженный прапорщик, хряпнет с морозцу стопочку чистейшего "лекарства" и снова на морозец, продолжать службу. Таким больным никогда не требуются ни койки, ни медсестры, им некогда болеть и лечение у них амбулаторное — то есть на ходу, а если после первой дозы лекарства простуженность не проходит, то прапорщик заскочит и во второй раз.

Приняли Белояра в медсанчасти радушно, разместили с удобствами, а ухаживать за ним было некому — вольнонаемный медперсонал одинокие мужики разобрали в жены — вот их со временем и не стало. Молодые врачи, прослужив несколько дет, с повышением в чинах уехали в центральные районы страны, где служба полегче и вольготней, да и на виду у начальства — легче следующий чин получить. Вот так и стало — лазарет оборудован по последнему слову медицинской техники, одних только кибердокторов чертова туча, а главврач — отставной фельдшер в звании старшины, у которого одно лекарство на всех — девяностоградусный самогон чистейшей слезы, который и сам гнал и сам тестировал. Фельдшер неплохо также акушерствовал и дети у него получались отличные и горластые.

Женщины уважали и любили нашего старого ветерана медицинской службы, охотно рожали в его присутствии, но лечение травмированного органа Белояра не могли доверить этому служаке.

Поэтому и было решено — все взять в свои руки.

Поэтому палату Белояра стали называть одноместной.

В любом случае, сейчас Белояр находился один в двухместной палате, что, по мнению наших женщин, немедленно потребовало организации сменной работы медицинских сестер, их постоянного присутствия в палате для ухода за "раненым". Женщины объявили мобилизацию женского гражданского персонала базы для формирования добровольного корпуса медицинских сестер. Мобилизация прошла успешно, не было ни одной женщины, которая отказалась бы присмотреть за нашим другом, понаблюдать за тем, как Белояр соблюдает курс лечение, а главное — организовать правильное кормление "раненого". Добровольные медсестры расписали по часам и минутам график дежурства и поставок завтраков, обедов и ужинов.

Другими словами, когда мы с капитаном вошли в палату, то я увидел своими собственными глазами условия, в каких содержали и лечили моего напарника Белояра, которые, если признаться честно и открыто, в чем-то напоминали условия содержания заключенных тюрьмы Гуантанамо на острове Куба. Правда, было одно, но очень существенное отличие, среди надзирателей Белояра нельзя было найти ни одного мужчины, его окружали одни только женщины, которые добровольно взвали на свои плечи тяжесть этого неблагодарного труда и которые не принимали возражений.

Эти добровольные надзирательницы придерживались принципа — вторая и прекрасная половина человечества все знает, все понимает, отлично во всем разбирается, особенно в медицинской науке, которая специально для них и создана!

В одноместной палате Белояра нельзя было и шагу сделать, не раздавив цветок или не затушив свечу.

Но женские призраки передвигались с быстротой молнии, не затрагивая цветка или свечи и выполняя малейшие, но пока еще не высказанные пожелания "раненого".

При этом они строго следили за тем, чтобы Белояр всегда что-либо жевал, ел и пил. Как только челюсти нашего друга приостанавливали движение, немедленно ему в руки засовывался новый домашний пирожок или немахонький кусочек буженинки. С лицом великомученика он в одной руке он держал большую ножку индейки, а в другой у него была кружка молока. Одна из женщин-теней постоянно находилась в изголовье раненого и внимательно следила за тем, как он пережевывает и поглощает мясо индейки, запивая его молоком. Эта женщина исполняла роль матери-кормилицы. Время от времени кормилица засовывала ему в рот краюху хлеба, чтобы парень мог откусить ломоть. Вторая женщина прохаживалась между цветами, уложенными в узор-орнамент, она также поддерживала огонь в свечах, сотня которых не меньше была, казалось бы, хаотически разбросана по полу. Но, если внимательно приглядеться в этот кажущийся хаос, то нетрудно было заметить художественную организацию. Эта женщина несла ответственность за моральное состояние Белояра, стараясь поднять его на высокий уровень дизайнерским оформлением палаты.

Следует особо выделить и подчеркнуть, что женщины-тени были красивыми и стройными, их смело можно было бы выдвигать на смотр замужних красавиц. Чтобы боевое "ранение" Белояра быстрее реабилитировалось, кормилица и дизайнер оделись в нечто воздушно-романтическое с большим декольте до пояса спереди платьев.

От одного только взгляда на этого одеяния я представил себе, как плохо себя чувствует Белояр в обществе этих теней-призраков особенно в тот момент, когда одно из этих эфемерных созданий наклонялось к нему, чтобы выслушать вопрос или помочь "раненому" поменять положение!

Меня, аж, в пот бросало при виде того, что эти красавицы прятали за декольте, а как же должен был болеть травмированный орган моего друга!

Первым от увиденного пришел, разумеется, в себя капитан Т.Т. Трезоров.

Его, конечно, поразило изобилие продуктов, находившееся в палате, его натура дикого зверя потребовала решительного действия. Капитан неторопливой трусцой меж цветов и свечей пролетел по одной ему только ведомой дорожке к койке Белояра, не порушив при этом художественных замыслов медперсонала, и хорошо рассчитанным прыжком он взлетел на койку Оказавшись в ногах "раненого" он, тяжело ступая всеми четырьмя лапами по перебинтованному телу, решительно направился в изголовье.

Когда речь заходит о пище земной или возможности хорошо перекусить за чужой счет, моего четвероногого друга никогда, никто и ничто не остановит.

Стоя у дверей, я наблюдал за решительными действиями своего друга.

Со стороны было хорошо видно, как, достигнув изголовья, капитан Т.Т. Трезоров, искусно поднырнув под руку кормилицы, челюстями грациозно и изящно захватил ножку индейки, которую в этот момент Белояр нехотя тянул ко рту. Но этому его действию не суждено было завершиться. На полпути ко рту ножка индейки была перехвачена капитаном Т.Т. Трезоровым, который в долю секунды расправился с индюшатиной, не оставив при этом и косточки.

Ни одно животное в мире не способно расправится с таким большим кусом мяса и костей в доли секунды!

Но капитан Т.Т. Трезоров убедительно доказал обратное.

Ни одно животное мира также не способно совершать одновременные такие действия, как глотать мясо индейки, пить из кружки молоко и откусывать хлеб из рук добровольной кормилицы Белояра. Капитан Т.Т. Трезоров без каких-либо особых усилий со своей стороны осуществил этот цирковой номер.

Пораженный и обрадованный внезапным появлением капитана Т.Т. Трезорова, мой травмированный напарник совершенно не протестовал по поводу перехвата и уничтожения ножки индейки на его глазах.

По засиявшим радостью глазам Белояра было ясно, что прожорливый подвиг друга-капитана доставил ему искреннее удовольствие.

Но, к сожалению, действовал капитан с некоторой заминкой. В данный момент он был не очень голодным, каша из геркулеса, как бы она не была противной на вкус, была калорийной пищей. Две миски такой каши и свой трюк капитан Т.Т. Трезоров исполнил в несколько замедленном темпе. За нормированный период времени он сожрал только три четверти хлебной краюхи, когда за это же время должен был покончить со всей данной краюхой хлеба, что позволило добровольной кормилице обрести сознание и поднять тревогу страшным женским оружием — визгом.

Веками развивающаяся и модернизирующаяся тактика поведения с мужчинами прекрасной, но, разумеется, слабой половины человечества состоит в том, что, когда что-либо происходит не по их разумению, то следует прибегать к слезам, к истерике или устроить небольшой, но очень громкий скандал.

Так и в нашем случае, чтобы доказать, что она всем своим трепетным женским сердцем переживает за состояние бедного Белояра, а это грязное животное, пожирающее хлеб из ее руки, является исчадием ада и могло нанести ему моральный и физический ущерб, сестра-кормилица на всякий случай подняла небольшую тревогу. Ничего другого, кроме испытанного оружия женского визга, на ум ей не пришло и она старательно завизжала, когда уровень частотного исполнения визга достиг ультразвукового диапазона, женщина немного испугалась, так как таковой ультразвуковой визг мог негативно сказаться на физическом состоянии всех находящихся в палате людей и животных, то она понизила его звучание до обычного завывания ревуна боевой тревоги.

Создалась внештатная ситуация, еще несколько секунд завывания ревуна боевой тревоги и подразделения базы и гарнизона будут подняты по боевой тревоге!? Это в свою очередь приведет к объявлению боевой тревоги на других базах, ведь никто не знает, что боевая тревога на нашей базе объявлена простой кормилицей Белояра, а подумают, что наша база подверглась нападению неизвестного противника. В этому случае обязательно нужно принять ответные меры, а против кого — ведь противник неизвестен, на всякий случай меры следует принимать против стран соседей.

Ну. Вы поняли, к чему может привести визг простой женщины?!

Поэтому мы — мужики и боимся их слез, истерики и скандалов, лучше с ними не связываться вообще.

Но любовь, понимаете, делает нас героями!!!

Чтобы предотвратить мировую катастрофу, мне пришлось срочно вмешаться в происходящие события. Первым делом, я представил самого себя глазам добровольной кормилицы, которая удивилась, увидев меня. Но я был хорошо знаком этой кормилице, не раз с ее мужем поздно возвращались чуть-чуть поддатыми домой, муж меня всегда просил зайти к нему и сказать Кате, что мы задержались из-за позднего служебного совещания. Внезапное появление знакомого лица и в этой связи новое удивление способствовали микросекундному замыканию в голове у кормилицы, возникшая мысль требовала время на осмысление, этим размышлением прервав звук ревуна боевой тревоги. Катя узнала меня и в псе — капитана Т.Т. Трезорова, она вспомнила, что мы близкие друзья Белояра. Все встало на свои места, ревун боевой тревоги был выключен, спокойная атмосфера в палате Белояра была восстановлена.

Обеим женщинам, Катя играла основную роль в этой паре, занимаясь уходом за раненым, а вторая женщина ей помогала по художественному оформлению палаты, хватило секунды на обмен взглядами, чтобы оценить обстановку. Они поняли, что произошла встреча близких друзей и им следует предоставить время для общения без свидетелей и они безропотно покинули палату.

Белояр, не отрываясь, смотрел на нас жалобными глазами и по его щеке медленно заскользила слезинка, которая поспешила стыдливо исчезнуть в зарослях недельной щетины. По этому взгляду я ощутил, как тяжело и одиноко нашему напарнику, товарищу и другу находиться столько времени вдали от друзей. Со всей очевидностью можно было утверждать, что аналогичное чувство одолевало и капитана Т.Т. Трезорова, который с сочувствием поглядывал на Белояра, стоя на его груди. Он потянулся к Белояру, чтобы слизать с его лица непрошеные слезинки. Но к нашему великому сожалению, опытный боевой капитан не учел, что лапами опирается не на устойчивую, а на мягкую и аморфную опору. Все жалобные вздохи и выдохи Белояра, его попытка приподняться для встречи друзей, самым пагубным образом сказались на устойчивости опорной поверхности, сделав ее неустойчивой и, как результат этого, сильные лапы пса, потеряв опору, стали разъезжаться во все четыре стороны.

Мне было видно, как капитан Т.Т. Трезоров балансирует всем туловищем и предпринимает максимум усилий, чтобы удержаться, зацепиться и не упасть с груди травмированного. В один момент мне даже показалось, что ему в результате сложной цирковой эквилибристики удалось удержаться на лапах, но последнее слово, сказанное мягеньким и взбитым нежными женскими руками матрасом, свело на нет усилия нашего пса и верного товарища. С грацией белого медведя он стал грузно заваливаться с груди Белояра, чтобы туловищем со всего маху обрушится в опасную зону заживающей травмы. Следует заметить, что в эту пору, несмотря на полуголодное существование в детстве, вес капитана составлял не менее пятидесяти килограммов.

Я всем сердцем и душой переживал каждый миг борьбы за равновесие, каждый момент ее развития, но, увидев падающего капитана Т.Т. Трезорова, молил бога о том, чтобы он не упал бы в зону травмы. Травматический рецидив — страшная штука, помимо ужасной физической боли он наносит и глубокую психологическую травму. Для Белояра сама возможность продления срока заключения в тюрьме, где женский технический персонал демонстрировал свои природные отличия и достоинства, при виде которых мужчины напрочь теряли разум, означал, прежде всего, увеличение количества дней пребывания под изощренными сексуальными пытками. Все это в свою очередь приводило к дичайшим спазмам в травмированном органе Белояра, который соответствующим образом реагировал на любое движение женского персонала.

Но, вы понимаете, бывают случаи, когда сама судьба — против вас!

Как только туловище капитана Т.Т. Трезорова коснулось зоны травмы, раздался вопль Белояра, который невозможно было бы с чем сравнить — вначале это был громкий всхлип, перешедший в дребезжащий звук разбитого зеркала, выросший в высокочастотный рев раненого льва, который начал распространяться, пока полностью не заполнил помещение палаты. В апогее звук превысил децибелы ревуна боевой тревоги нянечки-кормилицы.

Это был крик мужчины-самца, травмированного в самом уязвимом для мужчины месте, в нем выражался откровенный и нескрываемым страх перед будущем.

Прекрасные тюремные надзирательницы и мучительницы, услышав вопль Белояра, метеором ворвались в палату медсанчасти и с хода оценили обстановку в палате, когда увидели капитана Т.Т. Трезорова, барахтающегося и пытающего подняться на лапы в коленях Белояра, они схватили нас и с позором вышвырнули на улицу.

Оказавшись на улице перед дверьми медсанчасти, мы постепенно стали приходить в себя. На улице не было слышно вопля Белояр, но и любой звук до сознания доходил словно через плотный ватный тампон в ушах. Машинально отметив эту глухоту, я обратился с вопросом к капитану Т.Т. Трезорову, но даже и не услышал своего голоса. По глазам капитана я понял, что и он не слышал моего голоса. Вопль Белояра оглушил нас обоих.

Но жизнь шла своей чередой, мы же не могли, словно два барана, вечность простоять перед захлопнувшимися перед нашими носами дверьми медсанчасти и чего еще ожидать от будущего. Все было кончено, тюремные надзирательницы безжалостны, они никогда больше не допустят нас к Белояру. Мы сможем увидеть его лишь после его выписки из медсанчасти, а до той поры он будет находиться в руках женщин и мучатся до полного излечения.

Интересно, а как они определят, что наш Белояр полностью излечился?

В любом случае, нам в данный момент ничего не светило и пора предпринять какие-либо действия, а не стоять перед дверьми медсанчасти.

ххх

Разумеется, все произошедшее очень расстроило нас, мы всей душой переживали за мученичество Белояра и его несчастную судьбу.

После скандального выдворения из палаты Белояра, наши лица горели от возмущения и я нагнулся и, взяв ком только что выпавшего снега, начал ладонями растирать его по лицу, чтобы хоть чуть-чуть охладиться. Капитан Т.Т. Трезоров в этому случае поступил более кардинальным образом, он воткнул свою мохнатую морду в средних размеров наметенный сугроб снега и надолго замер в этой странной позе, ожидая, когда температура морды понизится до нормальной.

Охладившись, отдышавшись и придя в норму, мы критически осмотрели друг друга. Капитан выглядел немного помятым и потертым, но сохранял бодрость духа и внутреннюю способность совершать подвиги. В глазах пса я прочитал, что выгляжу не лучшим образом, но в моих мыслях и намека не было на желание совершать геройские поступки. Все, что произошло сегодня, надолго сохраниться в памяти и, честно говоря, я не очень хотел бы повторения этих событий.

Но, как обычно люди говорят в подобных случаях, что все то плохое, что было, прошло и забыто!

От размышлений на эту геройскую тематику меня отвлекло подозрительное поведение капитана Т.Т. Трезорова. Он тихой сапой удалялся от меня и, сжимая в зубах ручку неизвестно откуда появившегося лукошка, которое напоминало мне одно, которое я видел среди кучи продуктовых корзинок и сумок в палате Белояра.

Было очень похоже на то, что мой четвероногий друг и мерзавец в момент, когда его волокли по полу, чтобы выбросить на улицу, по дороге умудрился извернуться и перехватить в зубы это лукошко.

С гордостью за капитана Т.Т. Трезорова открыто заявляю, что мой четвероногий друг и товарищ никогда и ни при каких обстоятельствах не доверял журавлю в небе, его предпочтение было неизменным — всегда иметь осязаемую вещь в зубах.

Когда ситуация окончательно прояснилась, — мы были выброшены из медсанчасти и увидим Белояра только после его выписки, — капитан Т.Т. Трезоров решил не осложнять ситуацию и легонько и, словно ненароком, подхватив умыкнутое лукошко в зубы, попытался вместе с трофеем слинять в неизвестном направлении.

Вот эти неторопливые и, словно случайные сборы, привлекли мое внимание. Мой четвероногий друг никогда и ничего случайно не делал и с чего бы то вдруг он стал таким предупредительным и вежливым, потеряв привычную наглость и нахальство. Многолетний опыт дружеского общения с этим существом подсказывал, что капитан Т.Т. Трезоров что-то замысли и свои замыслы маскирует под вежливость, а когда эта псина что-то маскирует, то это может означать только, что эти замыслы имеют не очень розовую окраску. Меня же очень заинтересовало, что же такового капитан Т.Т. Трезоров скрывает от меня.

Как только капитан развернулся и был готов без предупреждению покинуть мое общество или, говоря по простому "дать левака", я негромко, но решительно и по хозяйски окрикнул его. После оклика последовала немая пантомима в исполнении господина Трезорова, по выражению морды моего четвероного друга я наблюдал, как в его душе боролись хорошее и плохое начала. Одно из них, — хорошее — в форме служебного долга, требовало вернуться и выложить всю подноготную перед другом и хозяином, а другое начало — не очень хорошее — было представлено отсутствием какого-либо внутреннего желания делиться с кем-либо умыкнутым. В конце концов, в этой борьбе принципов служебный долг взял верх над плохим началом и мой капитан Т.Т. Трезоров с зубовным скрежетом поставил лукошко к моим ногам.

Не обращая ни малейшего внимания на столь деликатное и интеллигентное поведение капитана, я заглянул в лукошко и обнаружил там стандартный набор северного провианта — черная и красная икра в маленьких долбленых бочках, лососина жареная и парная, сервелат финский и венский, различные баночки исландской сельди, запеченная и жареная на углях оленина, кирпич бородинского хлеба, различная выпечка и бутылка французского "шабли". Настроение было и так испорченно, а в лукошке одна лишь жратва. Я был не голоден и один только вид этих продуктов вызывал у меня душевное расстройство. Небрежно потыкав пальцем продуктовые упаковки, я решил ограничиться бутылкой вина, которое было очень неплохим красным шабли.

Изъяв вино, я отточенным ударом донышка о каблук сапога, боже, чему только армейская служба нас не научит, выбил из бутылки пробку и сделал первую пару глотков. Вино было отличного букета с парижским ароматом. Капитан Т.Т. Трезоров следил за моими действиями и взглядом профессионального алкоголика сопровождал каждый глоток вина, при этом издавая щенячье повизгивание. Пришлось в его широко раскрытую и такую бездонную с острыми зубами пасть закапать пару капель шабли. По глазам капитана Т.Т. Трезорова я понял, что эта пара капель была ему, что умирающему больному свинцовая примочка. Но я решил пожалеть своего друга и не брать из лукошка больше ничего. Икра приелась, поэтому, отщипнув корочку горбушки бородинского хлеба и с бутылкой шабли в руках, я побрел в общежитие.

Спешить было особенно некуда, опаловые глаза далеко, капитан Т.Т. Трезоров развлекался с лукошком, а Белояр, по крайней мере, еще несколько дней проведет под зорким женским глазом в медсанчасти. Общежитие без друзей становилось чужим и необустроеным.

По дороге несколько раз приложился к бутылке и, сделав очередной глоток, занюхивал его корочкой бородинского. Вино начало действовать, в голове появился посторонний шум и начал формироваться приятный кайф. Углубленный в самопознание, я едва лоб в лоб не столкнулся с капитаном Т.Т. Трезоровым, который, вовремя заметив меня, мгновенно изменил направление бега и понесся по дальней параболе, чтобы избежать осложнений со мной. Эта собака больше не желала рисковать своими боевыми трофеями и решила держаться от меня подальше.

На душе было скверно и становилось еще сквернее, к тому же было скучно и тоскливо.

Как мы предполагали, Белояру после сегодняшнего случая в медсанчасти придется провести до конца недели, а я уже отвык хотя бы на минуту оставаться один. За годы учебы и службы напарник стал моей тенью, мы отходили ко сну и просыпались в одно и тоже время, обедали, завтракали и ужинали вместе, ходили на тренировки и летали вместе, — мы настолько привыкли быть вдвоем, что не умели и не могли жить друг без друга. Да, и само чувство, которое поедали меня и, возможно, Белояра — это чувство собственного одиночества, было раньше нам совершенно незнакомо. Мы вместе с Белояром время проводили и никогда не задумывались над тем, что нужно делать в следующий час. Сегодня, когда у меня образовалось уйма свободного времени и я не знал, куда себя девать и на что тратить это время, — это обстоятельство до глубины сердца поразило меня. Друзья были рядом, за исключением опаловых глаз, но по разным жизненным обстоятельствам были недостижимы. Кругом меня люди, но всем им до меня не было дела, да и они почему-то стали неинтересными и с ними отсутствовал предмет разговора или общения.

В общежитие, этажи которого до верхней крыши были переполнены сослуживцами и знакомыми офицерами, но в этот вечер было абсолютно не с кем поговорить, не с кем было поделиться наболевшим или обсудить другие проблемы. И только потому, что рядом не было моего второго "я". Большинство ребят моего возраста уже были женаты и имели детей, вечера они старались проводить с семьями, а я же не мог просто так завалиться в чужую семью, чтобы потрепаться о своих личных и никому не интересных проблемах.

Сами знаете, что нежданный гость — хуже татарина!

Как назло, в этот вечер на базе не проводилось каких-либо мероприятий, не было лекции о международном положении, пустовал зал дискотеки и в столовой не демонстрировался новый фильм. В кают-компании офицерского клуба-собрания было всего несколько человек, а из знакомых никого не увидел, несколько офицеров со скучающими лицами резались в бильярд в дальнем и ярко освещенном углу. Отчетливо понимая, что и здесь не найти душевного покоя и успокоения, я развернулся вспять и отправился домой в родное общежитие, чтобы лечь пораньше спать.

Как только вступил на дорожку, ведущую к общежитие, в душе зародилась странная обеспокоенность.

Казалось, что нечто большое должно произойти, но что именно, когда, где это что-то произойдет — одному богу известно. Сначала я не заметил этой обеспокоенности, ведь сколько раз душа мучилась по поводу и без повода, но когда ее уровень превысил мыслимые пределы, я стал размышлять о том, что же это такое могло быть. Я начал волноваться, когда в третий раз на своем пути встретил капитана Т.Т. Трезорова, который, словно черная кошка, вновь перебежал мне дорогу, когда я по дорожке шел в общежитию.

К слову сказать, меня смутило и само поведение капитана, который, проносясь мимо, вдруг лихо притормозил, странно посмотрел на меня. Я сердцем почувствовал эту непонятную в его взгляде странность, который многое выражал — от сострадания до желания помочь мне и многое еще, но что именно, я не успел разобрать. Капитан Т.Т. Трезоров, еще раз оценивающе покосился на меня, мотнул головой, словно отгоняя постоянно повторяющееся наваждение, и с лукошком в зубах продолжил свой бесконечный бег.

Волнение все росло и росло, оно уже подступало к самому сердцу!

Я пятками почувствовал, что впереди меня ожидают проблемы. Казалось, что в этот день судьба отвернулась не только от Белояра, но и от меня. Оставалось только надеяться, что она совершила только первую половину оборота, а не успела развернуться всей спиной.

Бутылка прекрасного шабли была выпита и пришлось перейти на вино местного производства, бутылку которого я приобрел офицерском собрании.

В голове, после смешивания иностранного и вина местного производства, творилось черт знает что, — ясные и четкие мысли менялись на неясные догадки, беспрестанно мельтешили мрачные мысли и образы, а дорога домой в общежитие казалась бесконечной.

Когда до общежития осталось пару шагов я поднял голову и увидел, что все окна нашего этажа залиты электрическим светом. Но это не могло быть, когда я с капитаном Т.Т. Трезоровым покидал наши апартаменты был еще день на улице и я не включал свет. А сейчас, когда я, капитан находимся вне общежития, а Белояр продолжил лечение в медсанчасти, то некому было включать эту иллюминацию.

Но сейчас своими собственными глазами я видел, что наши окна в общежитии ярко освещены. Единственным объяснением всего этого могло быть, что Белояр решил все же покинуть свою тюрьму и раньше меня вернулся домой.

В бутылке оставались еще последние три капли, которые я удовольствием заглотал, но бутылку не выбросил, а с ней в руках решительно вошел в двери общежития. Но когда я с бутылкой в руках ворвался в комнату, уже готовый, начиная с порога орать о том, что друзей следует предупреждать о предстоящей выписке, как мои ноги замерли на пороге, и я, застыв в совершенно нелепой и непристойной позе — с пустой бутылкой в руках и широко раскрытым ртом, остановился.

В светлом проеме двери обрисовалась силуэт женской фигуры, сердце дрогнуло от неожиданности, он показался мне таким родным и знакомым, который я моментально узнаю из многих тысяч.

Передо мной находилась опаловые глаза — моя жена, которая стояла на пороге и внимательно и молча рассматривала меня.

Не зря эта клятая обеспокоенность столько времени царапала мою душу и сердце!

Супруга стояла передо мной с руками на бедрах, в ее громадных прекрасных глазах разгоралось раздражение и гнев. Я находился в темном коридоре, как всегда комендант общежития забыл вкрутить в электрический патрон новую лампочку, и свет из комнаты бил мне прямо в глаза. Этот безжалостный свет высвечивал мою небритость, нестриженность, неопрятность, неухоженность и много других "не".

Вот это неожиданность, вот это встреча! Если бы я знал, то не пил бы весь день встречал бы супругу в парадной форме при штатных значках.

Опаловые глаза была прекрасной, как богиня!

Я как стоял, так и бухнулся на колени, силы покинули меня и я не мог сделать и шага вперед, чтобы коснуться и поцеловать свою любимую половину.

Так, стоя на коленях и склонив голову, мне пришлось выслушивать в течение пяти минут гневную тираду жены по поводу моего безобразного поведения в ее отсутствие. Она много говорила о женатых мужиках, которые опустились до уровня бомжей, свою квартиру превратив в собачью конуру, они неделями не бреются и не знают чем, помимо бутылки, занять себя в свободное от службы время. От негодования, охватившего опаловые глаза, она уже не просто стояла на месте, а, словно находясь в загадочном танце, кружила вокруг меня, гневно потрясая над моей головой руками, сжатыми в кулак.

Сердцем я чувствовал, что она сердится на меня, но не так уж очень. Просто ей понравилось быть женой — моей женой — и изображать из себя суперстрогую супругу и вычитывать мужу — своему мужу — за то, что он не встретил ее и бродит в одиночестве по кабакам.

Боже, как мне нравилась эта молодая женщина и как я любил и желал ее!

В тот момент, когда она заговорила о щетине, опаловые глаза приблизилась ко мне, опустилась на колени и взяла мое лицо в руки, чтобы кончиками пальцев проверить глубину зарослей щетины на щеках и подбородке.

Потом она всем телом приникла ко мне и поцеловала в губы.

Этот поцелуй продолжался вечность, от недостатка воздуха и избытка счастья закружилась голова.

Ее восхитительный запах, изумительные волосы и очаровательные глаза заставили меня забыть обо всем на свете. Я обнял опаловые глаза, попытался покрепче прижать ее к себе, но она, неуловимым движением тела, выскользнула из моих неловких объятий и решила помочь мне подняться на ноги.

Это, казалось бы, простое действие, встать на ноги, вдруг оказалось непосильным и мне и ей. Я сумел подняться на ноги только с третьей попытки. Мои неловкие движения и винный перегар изо рта предали меня, опаловые глаза догадалась о причине моей неопрятности или перегара изо рта. Это настолько возмутило эту маленькую и беззащитную женщину, что она, не раздумывая, развернулась и со всего маху влепила мне ослепительную пощечину, высекшую пару искр из моих глаз. Она стала замахиваться на вторую пощечину, но передумала и, покусывая алые губки без помады, сказала, чтобы это было в последний раз — поднимать бокал вина или стопку водки в ее отсутствие.

В душе благодаря опаловые глаза за сохранение жизни и приезд ко мне, я хотел снова повалиться на колени и просить прощения. Но, вспомнив, как было трудно вставать, я, не говоря лишних слов, с большим трудом сгреб опаловые глаза в охапку и, шатаясь под ее легкой тяжестью, на руках понес ее в спальню. Еще на ходу я пытался губами и зубами расстегнуть пуговки ее блузки. Мои губы то захватывали пуговки, то касались и ласками нечто умопомрачительно нежное, набухающее и твердеющее во рту.

В спальне, когда мы рухнули на кровать, обнаружил, что мне осталось расстегнуть всего три пуговки. Но я продолжал тыкаться носом в грудь моей прекрасной принцессы, чтобы губами расстегнуть оставшиеся пуговки. Это дело оказалось, без повседневной тренировки, очень трудным, так как руки были заняты другим делом. Они ласкали шею, грудь и живот опаловых глаз, совершая путешествия по изумительным долинам и пригоркам женского тела. Они исследовали, изучали и вводили в память новые и новые возможности насладиться самим и усладить прекрасную жену. Когда на этих маршрутах наслаждений встретились неосвоенные пуговки и крючочки, то предпринимались совместные шаги по преодолению препятствий. Полное фиаско я потерпел в борьбе с пуговками и застежками юбки своей супруги. Я был еще молодым и неопытным в этих делах мужем, только учился овладению сексуальными секретам семейной жизни, не знал о тайных пуговках и застежках. Когда-нибудь на своем пути познания, я не буду встречать подобных препятствий, но в данный момент не знал, как выйти из положения, в котором, казалось бы, все расстегнуто, а юбка не снимается. Опаловые глаза вся отдалась и вбирала в неограниченном количестве мои ласки, поцелуи и поглаживания, но и интуитивно догадалась о проблеме, вернее сказать, она почувствовала заминку в ритме моих движений. Рассмеявшись нежным контральто, она щелкнула чем-то на бедре и выскользнула из форменной юбки зеленого цвета.

До глубины души меня потрясла полуобнаженная красота опаловых глаз!

Тонкие и нежные черты ее лица, бесконечная глубина зеленоватых глаз, пропорциональность сложения и женственные формы ее тела — сводили меня с ума от дикого желания взять и обладать ею. Внутренняя интуиция подсказывала, что не надо спешить и торопиться, что все надо делать аккуратно и медленно. Я видел, как опаловые глаза все более отстранялась от этого мира, уходя в себя и наслаждаясь моими ласками и поцелуями. К концу экспериментов с одеждой на ней остались лишь пару завязочек и веревочек, которые ничего не скрывали, а подчеркивали и выделяли прелести, которыми ее щедро наградила природа. Бережным движением я расстегнул крючки и снял последние завязочки и веревочки — предо мной предстала сама богиня красоты и страстной чувственности.

Какое-то чувство заставило меня приникнуть всем своим телом к ее телу, я почувствовал нежную ответную теплоту, внутри меня все задрожало и я почувствовал ответный трепет ее тела. Нежная и всепоглощающая влажность приняла меня и мы растворились друг в друге.

Опаловые глаза была создана для меня и только для меня, — она отлично разбиралась в моем характере, привычках и основным мотивах моего поведения, она предугадывала любое желание и поддерживала мои честолюбивые устремления. В глубине души и сердца я лелеял надежду, что опаловые глаза испытывает потребность и во мне, что я необходим ей и нужен. Но я должен честно признать, что в нашей семейной жизни, которая, правда, только начинается опаловые глаза является основным движущим моментом. Именная она помогла мне перешагнуть последний рубеж взросления, сделала меня мужчиной в прямом и косвенном смыслах этого слова.

Любовь объединила нас и я очень надеюсь, что это навсегда!

Бог ты мой, как прекрасна женщина в своем естестве и как она желанна!

Прошло много времени, но мы так и не смогли насладиться и насмотреться друг на друга. Если верить настенным часам, то мы заснули под самое утро.

Солнце в это время года в наших заполярных краях не показывается на горизонте, а на улице — постоянная ночь. Поэтому, не заметив смен дней и ночей, мы с опаловыми глазами три дня и три ночи провели в постели, занимаясь любовью, разговорами ни о чем, а в редких промежутках легко подремывая. Если и поднимались на ноги то, чтобы полюбоваться на яркие ночные звезды или залезть в холодильник, чтобы сделать на скорую руку бутербродом и перекусить одним на двоих.

Я в жизни не чувствовал себя таким счастливым и востребованным человеком.

 

Глава 20

Но, как говорится, счастья много не бывает или, вернее сказать, счастье кратковременно и обязательно наступит момент, когда ты осознаешь, что пришло время трудиться, а счастьем следует заниматься в свободное от работы время.

Три дня счастья пролетели незаметно, три дня я любил и был любимым. Три дня мы с опаловыми глазами не отвечали на телефонные звонки, особенно много звенел ее мобильный телефон. Три дня мы питались тем, что находили в холодильнике. За эти три дня мы похудели, что пошло обоим на польз.

Но мы знали, что в нашем мире за все приходится платить. Платить придется и за эти три дня счастья. Мы не знали только, кто и за что нам выставят счет. Да, и в этот момент нам совершенно не хотелось заниматься этими прагматическими делами.

Эти мысли мелькали в моей голове, когда я, услышав трель дверного звонка, пошел открывать дверь.

Распахнув дверь, я увидел перед собой выздоровевшего и загоревшего Белояра. В нашей медсанчасти имелся отличный солярий. Женский персонал базы расписал очередь на него, аж, на год вперед, но Белояр, видимо, воспользовался, льготой раненого и раза два вне очереди побывал под жарким южным солнцем, благодаря чему стал похож на чернокожего.

Возвращение Белояра означало, что с завтрашнего дня начинаются учебные и боевые будни и что каждое утро, уходя на службу, мне придется прощаться с опаловыми глазами, чтобы вновь увидеть ее поздним вечером после возвращения со службы.

Сделав шаг вперед, я крепко обнял напарника, который мне дороже брата, и мы в обнимку прошли в гостиную, где опаловые глаза пыталась из оставшихся в холодильнике продуктов что-нибудь приготовить и выставить на стол. Но холодильник был пуст, жена смогла разыскать в нем только рыбные консервы и три дольки лимона для чая.

Мы трое молча стояли у обеденного стола и смотрели на жалкий ужин, когда по полотну входной двери послышалось противное царапанье.

Белояр, ни слова не говоря, открыл дверь.

Капитан Т.Т. Трезоров бесцеремонно ввалился в комнату с лукошком в зубах. Не поздоровавшись и не взглянув на нас с Белояром, он прошел в комнату и поставил лукошко у ног опаловых глаз. В ответ послышался мелодичный женский смех и рука жены коснулась могучего загривка нашего пса, погладив его. Капитан Т.Т. Трезоров, словно давно ожидал этой ласки, он по мановению руки из надутого индюка превратился в чудесного маленького кутенка, который завалился брюшком кверху, требуя продолжения ласки и внимания.

Наша семья была в полном сборе!

Не хватало только Генерала, который в это время находился в служебной командировке.

Семейный ужин прошел в благопристойной обстановке. Было распито множество стаканов чая с лимоном, съедено такое же множества икры и рыбных консервов.

Капитан Т.Т. Трезоров за три дня обладания продуктовой корзиной сумел сожрать оленину, лососину и всю колбасу с бородинским хлебом.

Но он честно поделился с нами красной и черной икрой, всеми консервами, которые ему не удалось вскрыть.

Ххх

Следующим утром, когда опаловые глаза досматривала утренний сон, мы трое мужчин, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить женщину, покинули общежитие и отправились на службу.

Новые истребители еще не прибыли. В основном нам приходилось заниматься теорией подготовки к полетам, которая выражалась в лежании на койках в казарме в полной боевой готовности и уборки помещений в казарме.

Разумеется, Белояр большую часть времени проводил на кухне, где познакомился с новой очаровательной девушкой Виленой, которая только что устроилась к нам на работу официанткой.

Когда капитан Т.Т. Трезоров объявился в казарме, то первым делом он по праву деда согнал с койки молодого бойца, тут же занял его место, свернувшись клубочком на теплом месте и задремал.

Таким образом, уборкой казармы пришлось заняться мне. Сами знаете, что уборка занятие однообразное, монотонное и утомительное, но оно великолепно работало убийству времени. Это занятие доставляло мне физическую нагрузку и моральное удовольствие. Уборку помещения, я проводил следующим образом — первым делом, создавал стратегические и тактические замыслы. Работая метлой или веником, я клочок за клочком очищенной территории отвоевывал стратегические залежи грязи на вражеской территории. При этом, работая так, чтобы тактический успех развивать в развитие событий в стратегическом размахе.

Я не ленился, а работал, а время текло незаметно! Я знал, что мне нужно спешить домой, так как дома меня ожидала самая прекрасная женщина в мире — моя жена. Мне очень нравилось, что эта женщина готовила мне и моим двум друзьям ужин и с нетерпением ожидала нашего возвращения с новостями домой.

Поэтому, когда дежурный по громкой связи доложил, что Генерал срочно вызывает к себе меня с Белояром и капитана Т.Т. Трезорова, то я с огорчением прервал уборку казармы — это увлекательнейшее занятие.

Кабинет Генерала находился в другом здании базы, мы, как были в легкой верхней одежде — в гимнастерке и форменных брюках, нескорой трусцой пересекли плац, где салажата первого года службы отрабатывали знаменитый прусский шаг.

У генеральского кабинета мы задержались на пару секунд, чтобы привести себя в относительный порядок и одернуть гимнастерку и брюки. Гурьбой из двух человек и собаки одновременно ввалились в приемную кабинета Генерала. Секретаря не было на месте, а дверь генеральского кабинета оказалась широко распахнутой, словно приглашая нас. Чем без промедления воспользовался капитан Т.Т. Трезоров — наш прославленный первопроходец и разведчик, словно рыжий лис, он нахально прошмыгнул в кабинет, где, у стола Генерала, сделав пару шагов в сторону, опустился на пятую точку. С этого места он в вальяжной позе и вместе с Генералом наблюдал за нашим с Белояром церемониальным вхождением в кабинет. С плотно прижатыми к бедрам руками мы шли по ковровой дорожке, поднимая высоко вверх ноги и вытягивая далеко вперед мыски сапог.

Мы точно знали, как доставить удовольствие нашему Генералу, у которого слюнки текли при виде отлично исполняемого марша прусских солдат позапрошлого века.

Приблизившись к генеральскому столу, мы с Белояром приставили ногу, бодро и звонко щелкнув каблуками сапог, и лихо вскинули руки к пилоткам, чтобы отрапортовать о прибытии.

Генерал с хитринкой в глазах любовался нашей выправкой и великолепно исполненным гусиным шагом. По его лицу легко можно было прочитать, что он благосклонно отнесся и рад нашему появлению. Даже и генералы скучают по родным пенатам и близким, когда две недели проводят в служебной командировке.

Приняв рапорт, Генерал прошел за свой письменный стол и сел в кресло.

Он долго, не произнося ни слова, изучал и рассматривал, словно под лупой микробов, нас. Затем выдвинул ящик письменного стола, достал какую-то газету и небрежно швырнул ее на стол, но таким образом, чтобы в поле нашего зрения попала фотография на передней полосе какой-то собаки. Нам не нужно было даже всматриваться в эту фотографию, так как собака, изображенная на фотографии, была капитаном Т.Т. Трезоровым, который в позе древнеримского императора возлагал лапу на голову громадной рыбины. С большим трудом мы с Белояром проглотили ком, неожиданно возникший в горле. Не сговариваясь, мы попытались прочитать название газеты или подпись под фотографией, но они были на ненашем языке. Нам с Белояром хватило одного взгляда, чтобы разобраться, откуда ноги растут. С глубоким осуждением посмотрели на капитана Т.Т. Трезорова, продолжающего сидеть на генеральской ковровой дорожке и независимо посматривать на нас со стороны, словно моя хата с краю и я ничего не знаю. Его неведение легко можно было объяснить, в сидячем положении его голова едва возвышалась над поверхностью письменного стола и со своего места он просто не мог видеть газеты с его предательской фотографией.

Чтобы исправить положение и ввести капитана Т.Т. Трезорова в курс дела, мы с Белояром, схватили своего четвероногого друга за лапы, каждый со своей стороны, подняли над столом и мордой воткнули в фотографию. Моментально признав себя на фотографии, подзаборная шавка радостно завиляла хвостиком. Долго удерживать над столом этого разожравшегося на государственных харчах пса было тяжело, поэтому мы освободили руки, а он, с грузным шлепком приземлился на полу и, словно резиновый детский мячик, подскочив, встал на лапы. Его морда, во время совершения этих манипуляций, ничего не выражала и только, когда он оказался стоящим на лапы, с детским наивным удивлением посмотрел на меня с Белояром, словно спрашивая "вы чего, братаны, со мной делаете?".

Не выдержав этого взгляда, Белояр схватил со стола газету с фотографией и развернул ее прямо перед мордой нашего друга. Этот новый подход информирования капитана Т.Т. Трезорова оказался наиболее приемлемым. Теперь эта наглая псина могла спокойно рассмотреть свою изображение, прочитать газету, чтобы собственными глазами убедиться в том, что фотография и газета — это не наша фантазия или выдумка и что данная газета является ненашей газетой и вся напечатана на ненашем языке. Но капитан Т.Т. Трезоров, даже и в этом случае, оставался верен себе и не изменил манеры своего поведения, он радостно скалил зубы и недоумевал, чего же мы от него хотим. Одним словом, этот опытный разведчик, не зря же столько лет он отдал учебе на эту профессию и не зря же негритянка в "дружественной стране" с одного взгляда признала в нем опытного шпиона, решил играть "под дурачка".

Я, мол, простая собачка и ничего не знаю и не понимаю. Каких еще объяснений по поводу появления этой фотографии в иностранном издании, вы от меня хотите?!

Капитан Т.Т. Трезоров оказался умнее меня с Белояром, он категорически отказывался назвать причину и мотив появление своей фотографии на первой полосе известной во всем мире газете "дружественной" страны. Нет, он не говорил, что это не он изображен на этой трижды клятой фотографии, но отказывался говорить о том, почему и зачем она была напечатана в этой газете. Свое поведение мой пес мотивировал очень просто — он был политически неграмотен. Подобное поведение моего пса давала ему возможность избежать любого наказания и не давать дальнейшего объяснения по выявленным обстоятельствам.

Мне с Белояром ничего не оставалось, как принять правила игры "опытного шпиона", и постараться сохранить свое лицо — не выглядеть дураками на фоне умнейшего из умных псов — капитана Т.Т, Трезорова.

Генерал с громадным интересом наблюдал за разворачивающейся борьбой титанов мысли, но когда он понял, что "титаны", не прямо сговариваясь на его глазах, но каким-то другим образом сумели договориться между собой и начали игру против него. Он, совершенно не желая оставаться в дураках, но и, не зная в точности, как противостоять игре трех молокососов против себя, решил принять условия нашей игры.

Сделав глубокомысленный вид, Генерал заговорил о том, что военнослужащие обязаны и днем и ночью проявлять бдительность. Как только зазвучали слова, мы втроем четко повернулись лицами к Генералу и стали с почтительным вниманием в его речь. Оказавшись в ситуации, в которой отсутствовали виновные и наказуемые, Генерал пошел по единственно правильной дороге — он решил ограничиться лекцией по безопасности. В течение пятнадцати минут он говорил о необходимости держать язык за зубами, не участвовать в чат-форумах со сверстниками из-за рубежа, не никому писать писем и с невестами или супругами говорить только на отвлеченные от службы темы.

Пафос его выступления, несмотря на малую аудитория слушателей, был чрезвычайно высок, мы с Белояром с трудом скрывали слезы одобрения, а капитан Т.Т. Трезоров то и дело вытирал глаза мохнатыми лапами — он ведь известный подлиза.

В заключение чтения своей нотации, кстати, одно из самых любимейших занятий нашего командира, Генерал от удовлетворения за проделанную работу глубоко вздохнул и заявил, что хотел бы перейти к обсуждению второго вопроса повестки дня. При этом его голос, лекцию он прочитал радостным дребезжащим тенорком, понизился до горестных басов, приняв нерадостные оттенки, на что мы немедленно отреагировали, перейдя в стойку по команде "смирно". Наше состояние еще более ухудшилось, когда Генерал, обращаясь только ко мне, задал вопрос.

— Господин майор, — сказал он строгим баритоном, впервые в жизни обратившись ко мне по званию, — Во что была одета ваша жена, когда вы встретились после разлуки?

По глазам и поведению Генерала можно было прочитать, что он заблаговременно готовился к вопросу и много раз репетировал эту сцену. Потому что в его действиях наличествовала не характерная ему театральная пауза, а за четыре года службы в заполярье, как мы знали, он ни разу не побывал в театре. Этой паузой Генерал также проверял нашу общую реакцию, восприимчивость и готовность действовать в неожиданных ситуациях. Вся его наигранность строилась на том, что он знал, что задает мне вопрос, выходящий за сферу его компетенции, но не мог его не задать, так как он, по его мнению, был центральным и важнейшим. Он и вызвал нас к себе, чтобы поговорить на эту тему и статья в газете явилась предлогом для этой встречи и разговора.

Белояр округлил глаза и сделал вид полного идиота, не понявшего суть и подоплеку вопроса и сам факт того, почему Генерал уделил ему внимание и время и, вообще, почему придал значение тому, как одеваются женщины. Ведь, если здраво рассуждать, то ни один нормальный мужчина не знает и не сможет ответить на этот загадочный вопрос природы. Тем более офицер, который кроме, как сохранить идеальную стрелку на форменных брюках, ни в чем в другом не разбирается — форма, она и в африке форма. Моду, Белояр с ранних лет службы в армии, относил к сфере влияния и компетенции женщин и считал ее их личным бзиком — только дочери природы могли творить моду. Белояр полагал, что у Генерала немного поехала голова и что он решил в свободное от службы время, готовясь к отставке, заняться модой и пошивом женской одежды, начав свое дело с жены подчиненного. Иначе, зачем ему потребовались все эти детали одежды жены своего друга и ведущего.

Капитана Т.Т. Трезорова мало интересовали проблемы моды и пошива женской одежды, по простате своего характера он решил, что Генерал свихнулся и впал в старческий маразм. Он даже стал демонстративно поднимать правую переднюю лапу к виску, чтобы известным всему миру жестом проиллюстрировать просьбу уважаемого пожилого человека в генеральском чине.

Что касается меня, то вначале, я никак не мог проникнуть в суть генеральского вопроса, — причем тут опаловые глаза и причем одежда, в которой она была, когда мы встретились. Совершенно естественно мои мысли путались и возвращались к минутам, когда моя богиня представала передо мною в своей природной красоте, правда, с отдельными завязочками и веревочками, прикрывающими наиболее интересные и увлекательные места.

Но в голове пока еще хватало место для мыслей, которые позволяли серьезно воспринимать дурацкий и в тоже время не дурацкий вопрос Генерала. Но, как я ни пытался вспомнить, что же такое было на супруге, когда я стоял на коленях перед ней и что привлекло внимание нашего Генерала. Выпитое вино так замутило голову, что я отчетливо помнил вкус губ опаловых глаз и что на этих губах не было помады, — помнил этот миленький бантик, который без особых проблем можно было развязать одними только губами и эти шикарные пуговки… По всей видимости, эти приятнейшие воспоминания настолько увлекли меня в свою ритмику, что я потерял счет времени. Только внутренняя интуиция спасла меня от полного потопления в этих воспоминаниях и заставила вспомнить о необходимости ответа на вопрос командира.

Но, если честно признаться, я так и не вспомнил в чем была одета опаловые глаза, когда она целовала и хлестала меня по лицу за пьянку — хорошо помнил отдельные детали, но не всю одежду в целом. Я мог и дальше продолжать свои воспоминания, но они не имели никакого отношения к вопросу Генерала.

Меня начали обуревать мысли, что, как боевой офицер, я должен честно признаться Генералу и друзьям, что был в дымину пьян и ничего не помню. В любом случае, я уже раскрыл рот, чтобы внятно разъяснить Генералу сложившуюся с его вопросом ситуацию. Но мое внимание привлекли Белояр и капитан Т.Т. Трезоров, которые делали мне какие-то предостерегающие жесты, которые можно было бы перевести на человеческий язык, как заткнись, не будь идиотом, подумай, не отвечай и так далее. Чтобы разобраться в этих жестах друзей, мне пришлось прикрыть рот, довольно-таки резко сжав челюсти, но, по всей видимости, перестарался, так как в результате действия по закрыванию рта на весь генеральский кабинет прозвучал металлический скрежет смыкаемых зубов.

Этот внезапный металлический скрежет сильно смутил меня и, чтобы скрыть от присутствующих это обстоятельство, я принял позу человека, глубоко обиженного нескромным вопросом.

Наш Генерал взад вперед, словно маятник в старинных ходиках, прохаживался перед нашим строем и старательно заглядывал каждому в глаза, стараясь проникнуть в наши мысли, чтобы найти ответ на поставленный вопрос. Но его взгляд встречал лишь умные ответные взгляды, в которых не было не искорки ответа. Он не сразу догадался о полной бесперспективности подобного хождения и вглядывания в глаза подчиненных. На простейший, по его просвещенному мнению, вопрос никто из этой троицы не мог дать ему ответа.

Но, услышав звук зубовного скрежета супруга предмета разговора, Генерал подумал, что вопрос мог оказаться не столь уж простым, если этот парень звереет на глазах. Поэтому он решил, чтобы не усугублять ситуацию, дать ответ на самим же поставленный вопрос. Сделав театральную паузу, не зря же он столько времени репетировал перед зеркалом для бритья, Генерал громко и хорошо поставленным командирским, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:

— На ней был зеленый мундир!

Генеральский кабинет погрузился в сплошную тишину, был слышан звук крыльев мухи, летящей в дальнем углу кабинета, три пары глаз, две — человеческие и одна — собачья, ошеломленно уставились на Генерала.

В этой ситуации сам собой напрашивался ответ — либо Генерала сбрендил, либо он очень близок к этому — ну, что в этом такого, ведь многие женщины в мире носят зеленые мундиры?! К тому же я видел опаловые глаза в зеленом мундире в день, когда мы расписалась. Ну, и что в этом такого?

Да, и к тому же Генерал продолжал вести себя странным образом и сильно нервничал. Из его последующих действий было неясно, то ли он хотел закурить, доставая из специального футляра толстую гаванскую сигару, то ли он не хотел курить, каждый раз разламывая сигару пальцами рук на мелкие кусочки. А каждая такая сигара стоила четверть нашего майорского оклада, а наш командир был далеко не миллионер. К тому же он продолжал беспрестанно прохаживаться взад вперед перед нашим коротким строем, заставляя наши глаза метаться то влево, то вправо, наблюдая за его перемещениями. В какой-то момент Генерал остановился и замер в неподвижности, прикоснувшись бедром к письменному столу.

Своими беспорядочными метаниями он настолько взвинтил атмосферу в кабинете, что мы не знали что делать и как скрыться от своего командира. Даже такое терпеливое животное, как капитан Т.Т. Трезоров, словно речной рак, пятился назад, пытаясь дать деру из кабинета. Он колебался до самого последнего момента и не мог поступить в отношении Генерала так, как обычно в аналогичных ситуациях поступал со мной, ведь наш капитан с молоком матери впитал уважение к высоким офицерским чинам. А Белояру было все ни почему, после недавнего пребывания в женской тюрьме, в широких слоях женского персонала базы которое называлось курсом лечения под неусыпным женским вниманием, он на все проблемы смотрел с нечеловеческой точки зрения — хладнокровно. Разумеется, Белояр не относился наплевательски к моим проблемам, он высоко ценил своего боевого напарника и лучшего друга и к опаловым глазам, моей жене, относился, как истинный джентльмен и офицер. Но Генерала он рассматривал, как опытного командира, но старого маразматика, который неравнодушен к молодым офицерам, стараясь передать им свой профессиональный опыт, который в этой связи мог пороть некоторую чушь. Как, например, в данном случая, когда Генерал попытался выяснить, в чем же была одета жена его друга. Да, и друг — тоже хорош, вместо того, чтобы прикрыть дело и сказать командиру, что жена была в пальто, он делает масляные и затуманенные глаза, долго молчит и, когда приходит в себя после каких-то мыслей, мнется с ответом на вопрос.

Тем временем Генерал, стоя у письменного стола, голосом истинного ужаса и трагизма продолжил, что жена молодого офицера вверенной ему секретной базы ВКС является старшим офицером службы разведки другой, "дружественной" нам страны.

Мы уже устали от театральных монологов нашего командира, но не заметили, как сами вовлеклись в этот театр и стали разыгрывать отдельные сценки. Белояр, подобно оперному Мефистофелю, трубно расхохотался и, дружески ткнув кулаком в бок, прорычал мне, что только такой полный идиот, как его друг и напарник, мог из всех прекрасных женщин мира выбрать и взять в жены такую красавицу шпионку. Сквозь гомерический хохот он добавил, что было бы совсем неплохо, если бы эта женщина к тому же оказалась и очень богатой.

А в моей голове, по-прежнему, никак не могло уложиться понимание того факта, что опаловые глаза — моя жена и самая красивая женщина на белом свете вышла замуж за такого урода, как я, да, и к тому же оказалось, что эта милая женщина носит погоны на своих обалденно шикарных плечиках. Эти мысли перемешивались с воспоминаниями о нашем последней ночи и мне все время казалось, что я самыми кончиками пальцев касаюсь ее и чуть-чуть в сторону оттягиваю мешающие мне веревочки… и, черт, опять никак не могу отыскать эту потайную застежку.

Тут голос, вопящий о каком-то иностранном шпионе на секретном военном объекте, возвращает меня к действительности. Словосочетание "шпион на секретном объекте", автоматически регистрируется моим вниманием и я немедленно покидаю воспоминания о прошлой ночи. Голос Генерала трудно не узнать, но что он имел в виду под иностранным шпионом. Он же не мог так плохо отзываться об опаловых глазах и моей жене к тому же, да она могла быть разведчицей, но не шпионкой. Сердце сжалось от обиды за опаловые глаза и за себя самого, что бы Генерал не говорил, но эта женщина — моя жена и я, расписываясь в церковной книге о бракосочетании, взял и несу за нее полную ответственность. Передо мной стал выбор, либо я молчаливо соглашаюсь с Генералом и тем самым предаю опаловые глаза, либо я не соглашаюсь с Генералом, но я должен официально заявить об этом. Несогласие с вышестоящим офицером в армии означает, что кто-то из двоих должен покинуть армию, обычно это происходит с офицером младше по званию.

По выражению лица Белояра, я понял, что и он не знает, как остановить словоблудие Генерала и что нам делать дальше в этой ситуации. Единственная мысль, пришедшая на ум, подсказывала, что опаловые глаза вошла в мою жизнь и мне невозможно жить без нее, но я также не могу прожить без Белояра, капитана Т.Т. Трезорова и нашего Генерала, кстати.

Рядом не было опаловых глаз, только она могла бы подсказать выход из этой глупейшей ситуации.

Психика Генерала начала давать сбои, обычно он спокойно смотрел на мир, принимал взвешенные решения, а в этой дурацкой ситуации стал каким-то дерганым, нервным человеком. Нам совершенно не хотелось, чтобы нашего командира хватил бы инфаркт или инсульт, поэтому в душе мы были готовы предпринять все возможное, чтобы успокоить его, охладить пыл и чтобы он опять смог бы превратиться в нормального и восприимчивого человека.

За спиной послышался едва слышный звук, очень похожий на скрип открываемой и закрываемой двери, но команда "смирно" не позволяла оглядываться или оборачиваться. Трудно рассказывать о том, что произошло в следующие минуты, на это следовало бы посмотреть.

Генерал был первым, кто отреагировал на этот шум, по его лицу можно было прочитать, что нечто, появившееся за нашими спинами, чрезвычайно удивило. Удивление переросло в изумление, которое сменилось на гнев, моментально погасившийся испугом — следует признать, что подобного выражения мы никогда не видели на лице нашего командира. Было интересно продолжать следить за его лицом, как неожиданный испуг исчезал, растворялся в голубизне глаз командира и на смену ему пришло любопытство совместно с явным восхищением. К нашему сожалению, объект интереса Генерала находился прямо за нашими спинами и мы с Белояром не могли его видеть.

Приняв в душе определенное решение, Генерал прошел между мной и Белояром, чтобы обратиться с теплыми словами приветствия, называя интересующий его и нас объект "мадам Рокфеллер". Я не обратил особого внимания на эти слова, так как лично не был знаком с какой-либо мадам Рокфеллер.

Продолжая стоять по команде "смирно", я краем глаза увидел, как Белояр преклонял колено, аристократически склонив вихрастую голову с лондонским пробором посредине, перед женщиной небесной красоты. Небольшого росточка, мне где-то по плечу, грациозного, но хрупкого сложения, одетая в синюю фланелевую рубашку и рваные джинсы — эта женщина держалась богиней красоты, только что сошедшей по случаю на землю. Со стороны своего старого друга и напарника я никогда не видел подобного галантного отношения к женщине. Мне показалось, что и Генерал был готов тоже преклонить колено в знак своего восхищения дамой, но он, по видимому, просто не знал, какое именно колено, в соответствии с кодексом поведения джентльмена, следует преклонять.

Но я уже знал, перед кем Белояр с Генералом так выкаблучиваются в этот момент.

Сильный аромат лосьона, которым мы совместно с Белояром регулярно пользовались после бритья по утрам, иного мужского парфьюма в нашем магазинчике никогда не было, привычно шибанул по носу, когда лицо Генерала стало приобретать различные оттенки цвета — от багрового до фиолетового. Этот запах лосьона позволил мне с абсолютной точностью определить, не делая при этом лишних оборотов, что за объект объявился за нашими спинами. Небесной богиней оказалась опаловые глаза, перед которой в почтительном восхищении застыли Генерал и Белояр.

Ее внезапное появление в генеральском кабинете объяснялось просто и незамысловато!

Почувствовав запах жаренного, капитан Т.Т. Трезоров незаметно для всех все же улизнул из кабинета нашего командира и смотался в общежитие за опаловыми глазами. Наш умнейший четвероногий друг сообразил, к каким последствиям может привести попытка трех бестолковых мужиков найти выход из серьезной жизненной ситуации. Поэтому капитан Т.Т. Трезоров решил сбегать за опаловыми глазами, чтобы ее голос прозвучал вместе с нашими голосами при решении проблемы — внезапного появления иностранной шпионки на супер секретной базе ВКС. Наш четвероногий друг полагал, что природная мужицкая глупость может свести к полному абсурду простейшую ситуацию, ведь никто и никогда не слышал о том, чтобы мужики находили решение бытовой проблемы, но все хорошо знали, как они способны усугублять простейшие проблемы.

Одним словом, капитан Т.Т. Трезоров проявил смекалку, сумев исчезнуть незамеченным из кабинета Генерала, и трезвый расчет и разум дворовой шавки при решении сложных жизненных проблем. Не зря, я уже подумывал в этот момент, что судьба крепко накрепко связала меня и эту уличную шавку, которая по своему умственному развитию меня с Белояром опережала шагов на десять вперед, а Генерала — шага на два.

Когда я через левое плечо развернулся, чтобы взглянуть на родные опаловые глаза, то все умные мысли тут же покинули мою голову.

Да, это была моя жена — опаловые глаза, которую капитан Т.Т. Трезоров сумел вовремя доставить в кабинет Генерала, чтобы поставить последнюю точку в спорном вопросе.

Да, чуть не забыл одну маленькую, но чрезвычайно важную деталь, когда описывал супругу — опаловые глаза была очень рассержена, она сохраняла внешнее спокойствие, но выражение глаз говорило о многом, еще минута другая и могут последовать неприятности. Поэтому я, чтобы не получить очередной пощечины на людях, держался несколько позади, чтобы видеть любое движение руки опаловых глаз.

Погладив голову Белояра и скользнув по мне цепким и настороженным взглядом, она шагнула к Генералу и, встав лицом к лицу с ним, приподняла голову и стала внимательно всматриваться ему в глаза. Тонкая тростиночка перед бугаем почти в два метра ростом, это чрезвычайно впечатляло. В атмосфере почувствовалось, как напряжена опаловые глаза, и было видно, что она делала все возможное, чтобы не сорваться в последнюю минуту.

За время поединка глазами наш Генерал сумел из павлина с гордо расправленным хвостом превратиться в того же павлина, но уже со сложенным хвостом. Словно кадет-мальчишка, наш Генерал стоял перед моей женой на вытяжку, — он то бледнел, то краснел, то покрывался испариной и мелко дрожал, пока, наконец, не выдержав молчания, первым стал что-то говорить. Но опаловые глаза остановила речь командира и сказала, что хотела бы слышать голос и слова настоящего мужчины.

В ответ Генерал набрал полную грудь воздуха и хорошо поставленным командным голосом почти продекламировал, что, называя такую прекрасную женщину и полковника разведывательной службы "дружественной" страны "иностранной шпионкой", он был совершенно не прав. Далее он продолжал, что искренне рад, приветствовать опаловые глаза на базе, командование которой доверено ему. Затем он замолчал, видимо, подбирая слова и собирая воедино свои моральные и физические силы, чтобы продолжить речь настоящего мужчины.

Но опаловые глаза, по-голливудски, коснулась своей нежной щечкой обветренной щеки генерала. Это грациозное движение молодой женщины оказалось полностью неожиданным для нашего командира, который вначале даже отшатнулся, но сумел незаметно для непрофессиональных глаз восстановиться и вовремя подставить щеку. Опаловые глаза сделала вид, что не заметила испуганного движения Генерала и начала говорить о том, что папочка отпустил ее к мужу только потому, что хорошо знает и полностью доверяет Генералу. По мнению ее папочки, было ясно, что такой боевой и опытный командир базы, как наш Генерал, никогда не допустил, чтобы плохой или нечестный человек, тем более офицер, мог бы находиться в его ближайшем окружении. Хотя, тут же добавила опаловые глаза, хитро поглядывая на меня, ее папочка пока еще не знает, что молодой молокосос, случайно сбивший истребитель папочки, к тому же является беспробудным пьяницей.

Мнение папочки опаловых глаз оказалось важным и приятным для нашего Генерала, он счастливо и глупо улыбался, слушая светское щебетание моей супруги. И даже соизволил коротко хохотнуть, когда опаловые глаза поделилась с ним нашими семейными секретами о якобы моем беспробудном пьянстве.

Генерал, хоть и достиг командирских высот по службе, но оставался простым мужиком. Ему доставляло огромное удовольствие светское щебетанье моей супруги и она сама нравилась ему, но воспитание оставалось воспитанием и в темных глубинах его души сохранялись предрассудки, как результат подобного воспитания. Он на дух не воспринимал "дружественную" страну и любых представителей этой страны.

Можете себе представить, что у него творилось в голове, когда его подчиненный и офицер, воспитанию и профессиональному росту которого он посвятил несколько лет своей личной жизни и службы, женился на полковнике разведывательной службы этой самой "любимой" и "дружественной" страны! Правда, была одна смягчающая деталь во всем этом непонятном деле, папа этой жены-полковницы был настоящим боевым генералом и летчиком истребителем, каких трудно сыскать на всем белом свете. Но Генерал всем сердцем чувствовал, что эта жена-пигалица по всем статьям обошла его в борьбе за этого парня, но в тоже время не хотела полностью вырывать своего мужа из-под контроля командира.

На лице Генерала легко читалось, что он полностью проиграл и в настоящий момент прилагал моральные и физические усилия, чтобы достойно выйти из им же затеянной игры. И он чувствовал, что игра на глазах превращается в театральную постановку, где режиссирует другой человек.

Опаловые глаза, как любая опытная в подобных делах женщина, решила не выпускать инициативы из своих рук.

Она продолжила беседу, произнося слова без намека на акцент, и говорила о том, что пока не готова принимать Генерала в качестве гостя нашего дома. Ей потребуется пара-тройка недель для того, чтобы собачью конуру мужа и друга мужа превратить в подобие человеческого жилья. После переоборудования она обязательно пригласит его, чтобы попить чайку и за столом обсудить насущные проблемы, которые им предстоит решать вдвоем. Меня сильно затронули эти слова опаловых глаз, как можно решать какие-либо проблемы без советов с мужем, что я приложение к супруге и не больше! На мой растревоженный вид жена не обратила внимания, сконцентрировав его на одного только Генерала.

Закончив щебетание, опаловые глаза по хозяйски чмокнула нашего Генерала в щеку, для этого ему пришлось сильно нагнуться, мило развернулась и, слегка покачивая стройными бедрами, направилась к двери.

Наш боевой командир, видимо, впервые в жизни оказался в ситуации, когда молодая женщина ему нравилась, но была женой другого человека, и он не знал, как себя вести и куда девать свои глаза — в последнюю минуту вспомнив о чем-то важном, стал с громадным вниманием разыскивать что-то на рабочем столе.

Завершение беседы и переключение внимания Генерала на деловые бумаги, мы с Белояром и капитаном Т.Т. Трезоровым восприняли, как тонкий намек на завершение аудиенции и вслед за опаловыми глазами покинули генеральский кабинет.

На улице, по-прежнему, горели фонари и было прохладно.

Чтобы не замерзнуть, мы вчетвером рванули наперегонки к общежитию.

Уже подбегая к общежитию, я вдруг вспомним, но так и не мог понять, кого же Генерал называл "мадам Рокфеллер". Не опаловые глаза же?! Ведь другой женщины в генеральском кабинете не было! Но, как я ни пытался, так и не вспомнил, какую подпись опаловые глаза поставила под документом о замужестве. В голове только всплывало первое имя — Пенелопа, а дальше сплошной туман.

 

Глава 21

Весь вечер опаловые глаза была занята, рассматривала несекретные планы нашей базы, звонила по телефону и болтала на ненашем языке. Я же валялся у нее под боком, щекою прижавшись к ее спине. Меня интересовало устройство пуговок ее блузы и система их застегивания и расстегивания, но, все мои попытки поглубже познакомиться с этим устройством, на корню пресекались сильной и иногда весьма жесткой женской рукой или, что было гораздо чувствительнее, острым локотком.

Белояр, осознавая, что женщина — опаловые глаза совершенно не намерена заниматься проблемой ужина, а тем более вставать к плите и что-то готовить, а голод не тетка и кушать хочется, вместе с капитаном Т.Т. Трезоровым быстренько смотался в офицерскую столовую и притащил кучу ленивых голубцов.

Увидев полную тарелку голубцов, опаловые глаза от удивления, она никогда не видела подобного пищевого продукта, широко раскрыла глаза и кончиком пальчика осторожно дотронулась до одного из голубцов. Ощущение, по всей видимости, оказалось не совсем приятным, да и внешне голубцы выглядели не совсем опрятно, на что она презрительно фыркнула и, достав из офицерской сумочки плитку шоколада, решительно надкусила ее и вернулась к своим непонятным телефонным переговорам. Мобильник настолько увлек ее, что она больше не обращала внимания ни на меня, ни на моих друзей и товарищей.

Но желудок настойчиво требовал своего, а шоколадку мне никто даже и не предлагал, я глубоко обиженный в душе шумно встал с кровати и демонстративно пересел за стол к Белояру, который вместе с капитаном Т.Т. Трезоровым яростно сокращали общее количество голубцов. Но мне удалось перехватить только пару голубцов, а третий прямо из-за рта у меня выхватил капитан, который обиделся на меня из-за того, что я не поделился с ним голубцами. Глубоко обиженный этим обстоятельством капитан Т.Т. Трезоров решил нахамить другу и хозяину и демонстративно полез на кровать под бочок к опаловым глазам, где, разумеется, был обласкан. Я чуть не подавился, когда увидел, как опаловые глаза стала ласкать и наглаживать холку этого четвероногого предателя. Моя жена ласкала этого матерого волчару, а подонок громко постанывал от наслаждения. Когда Белояр услышал звуки постанывания и, взглянув мне в лицо, то стал быстро убирать со стола все тяжелые и режущие предметы. Но я решил не убивать предателя, а, схватив за хвост, попытался стащить с кровати и занять место, по праву супружества принадлежащее только мне. На мою попытку опаловые глаза небрежно бросила, что, мол, нечего тут разводить ревность к такой хорошенькой миленькой собачке.

А эта собачка, сущая овчара, за спиной опаловых глаз развалилась на ширину кровати и из-под полуопущенных век, ехидно посматривала на меня.

ххх

Ночью кровать была сплошь застелена схема и картами, а жена продолжала разговаривать по телефону. Кивком головы она указала мне на пол и сбросила два теплых одеяла. Дураку было понятно, что опаловые глаза очень занята и предлагает мне ночь провести на полу.

Два раза из своей комнаты выглядывал Белояр и, убедившись, что я, по-прежнему, на полу и, разумеется, не сплю, скрывался в своей комнате, что-то непонятное бурча себе под нос.

Три раза ко мне приползал капитан Т.Т. Трезоров. Он пытался разделить со мной мою опалу, но, не зная, чем и как помочь мне в этой ситуации, Он даже пытался согревать меня своим телом. Но я не мог за просто так простить его вечерние выходки и предательства. Два раза капитану приходилось безрезультатно уползать на тюфячок в свой угол, но на третий раз сердце не выдержал и я сдался, ведь трудные времена, в частности, ночи легче переносить вместе с верным и преданным другом. Некоторое время капитан выслушивал мои обиды и огорчения, но вскоре не выдержал моего пустословия и задремал, легко похрапывая. Но, как только я вновь и вновь обращался в нему, его уши становились торчком и он превращался в само внимание.

Под самое утро мы с капитаном Т.Т. Трезоровым крепко заснули, тесно обнявшись и свернувшись в общий клубок.

Утром мы с Белояром бежали свои привычные десять километров по запорошенной снегом тундре, а опаловые глаза сладко посапывала по двумя одеялами на теплой кровати. Капитан Т. Т. Трезоров добровольно вызвался сторожить ее сон, он даже все мух повыгонял из комнаты. В это утро все проживающие в общежитии люди мимо наших "апартаментов проходили только на мысочках, в противном случае их ожидал жесточайший нагоняй от верного сторожа опаловых глаз.

После утреннего чая с лимоном мы ушли на службу. Наши новые истребители еще не прибыли и никто из начальства не знал, когда они на базу вообще прибудут. Сразу же после обеда мы вернулись домой, я шел налегке и нес судки с обедом для опаловых глаз. Дома никого не было, двери нараспашку, кровать, по-прежнему, застелена картами и схемами, а опаловые глаза и капитан Т.Т. Трезоров исчезли в неизвестном направлении, не оставив записки о времени возвращении. Поставив судки с обедом на стол и, накрыв их для сохранения тепла полотенцем, мы с Белояром стали ожидать возвращения беглецов.

Час прошел, второй… третий, домашняя атмосфера накалилась до предела. Не то что я, Белояр выглядел мрачнее тучи. Мы уже стали одеваться, чтобы идти на поиски, как внезапно распахнулась дверь и в комнаты ворвались розовощекие с мороза опаловые глаза с капитаном Т.Т. Трезоровым. Мы с Белояром молча и с мрачными лицами выслушали объяснения о том, что наши друзья устали от постоянного пребывания в четырех стенах и решили немного прогуляться по тундре. На легком и прохладном ветерке им было так хорошо, скороговоркой частила опаловые глаза, влюбленно поглядывая на меня, что они не заметили как пролетело время и настала пора возвращаться домой. Только приблизившись к общежитию и заметив свет в наших окнах, они поняли, что уже поздно и близкие начали беспокоиться об их исчезновении.

Хочу признаться, что, как только увидел опаловые глаза целой и здоровой, все мои страхи и переживания исчезли неизвестно куда. Белояр тоже сильно ожил, когда пропавшие друзья ворвались в квартиру. Мы оба полностью растаяли, когда опаловые глаза и капитан Т.Т. Трезоров сказали, что сильно проголодались и готовы съесть теленка.

Я, как старый и опытный официант, разлил первое — вермишелевый суп с курицей — в тарелку для опаловых глаз и в миску для Трезора. Правда, немного замешкался, когда решал, куда ставить миску для капитана, опаловые глаза с нежностью посмотрела на меня и с тихим смешком посоветовала, поставить ее на стол. Да, эта парочка здорово проголодалась, суп с курицей был уничтожен ими со скоростью света. Со вторым — котлета пожарская с картофельным пюре — они управились уже не с такой скоростью, но тоже очень быстро. Но от компота опаловые глаза категорически отказалась, а капитан Т.Т, Трезоров с удовольствием вылакал обе порции, только выплевывал косточки от вишни.

В торжественный момент завершения ужина внезапно раздался телефонный звонок по телефону, который никогда не работал и сколько бы раз я не поднимал трубки, в ней никогда не слышался ни одного звука. Телефон, словно нетленный божок, располагался в самом центре прикроватной тумбочки, но он был больше украшением, нежели полезным предметом. Я здорово удивлялся тому обстоятельству, как опаловым глазам удавалось звонить и разговаривать по нему. Всем женщинам присуща внутренняя магия и ворожба, вот, видимо, она и заставила работать эту бесполезную в домашнем обиходе вещь, которая даже не имела телефонного кабеля для подсоединения к сети.

Услышав трель телефона, я прошел в спальню и, словно гадюку, одними кончиками пальцев поднял трубку и про-алекал. Мужской голос, говорящий по ненашему, на это мое алекание произнес длинную фразу, но я, разумеется, ничего не понял. Тогда я подозвал опаловые глаза и попросил ее объяснить этому чудику, что наш телефон не работает. Но опаловые глаза не вняла моему совету и о чем-то долго переговаривалась с этим чудиком на ненашем языке.

Завершив разговор, она положила трубку на рычаг, тяжело вздохнула и сказала, что завтра будет тяжелым днем для нас всех и что пора ложиться спать.

Эту ночь мне опять пришлось провести на полу, на государственном матрасике в обнимку с капитаном Т.Т. Трезоровым, так как у опаловых глаз после или от ужина внезапно разболелась. Правда, перед этим она несколько раз пыталась мне объяснить, что на этой узкой солдатской койке может спать только черт знает кто, а не жена с супругом. Последнего объяснения я как ни старался не понял. В свое время мы втроем — я, Белояр и капитан — спокойно ночевали на ней, а опаловые глаза такая маленькая и хрупкая почему-то не могла вместе со мной разместиться на такой широкой, почти полтора метра, кровати. Но опаловые глаза на своем третьем объяснении поняла, что это бесполезно тратить время и объяснять очевидную, по ее словам, разумеется, истину в четвертый раз, словно в этом случае мы разговаривали на двух разных языках. В конце разговора она решительно заявила, что будет одна спать на этой койке, так как у нее заболела голова и точка.

Ночь прошла спокойно, капитан Т.Т. Трезоров особенно не беспокоил меня и только пару раз выбегал во двор по делам.

Но мне показалось, что в эту ночь опаловые глаза плохо спала и проявляла неприсущую ей большую обеспокоенность, — она много раз просыпалась среди ночи и чертыхалась, словно принцесса на горошине, которая отлежала все бока, один раз она даже подходила к нам с капитаном и долго с улыбкой всматривалась в наши лица.

Но после беспокойного дня я спал без задних ног и, когда увидел над собой улыбающуюся и целующую меня жену, то не сразу сообразил сон это или реальность.

По простоте души своей я решил, что это был сон.

ххх

Еще до утреннего кросса над базой что-то загудело и на взлетную полосу один за другим стали садиться громадные вертолеты, которых я никогда прежде не встречал, но много о них читал и видел их по визору. Сегодня эти вертолеты считались мощными летательными аппаратами, способные перемещать из одного места в другое целые города и возводить населенные пункты.

Из окна общежития мы видели, что каждый такой гигант нес на себе большую строительную конструкцию или какой-либо строительный механизм. Было видно, как доставляемые конструкции опускались на землю в точно определенном месте, в определенном порядке и их монтаж осуществлялся по определенной схеме. Организация труда этих машин была сногсшибательной, — прямо на глазах на пустом ранее месте росли в высоту здания современной архитектуры. Еще в начале строительства можно было сказать, что на наших глазах формировалась целая улица новостроек, но не обычных пятиэтажек, а настоящих особняков и коттеджей в два этажа.

Мы с Белояром и капитаном Т.Т. Трезоровым, повинуясь природному мужскому любопытству, в неглиже выскочили на улицу и первое время из-за происходящих на наших глазах событий не замечали минусовой температуры.

Строительство набирало скорость, ритм и динамику.

Неизвестно откуда появились люди в оранжевой одежде строителей, которые занимались монтажом зданий и не обращали на нас никакого внимания.

Присмотревшись к людям, я понял, что подавляющее большинство их составляют андроиды, — автоматические механизмы-роботы, внешне очень похожие на людей. Они работали по внедренной в них программе и выполняли функции крановщиков, стропальщиков, монтажников, сварщиков, а пара-тройка обычных людей осуществляли контроль над их работой. Эти бригадиры-контролеры вмешивались в работу андроидов только в том случае, когда шел брак. Но брака в работе не было, а количество собранных зданий росло с каждой минутой. Ведь андроидам не требовалось время на перекуры, обеды и отдых — они работали, подобно автоматам, ни на секунду не отрываясь от выполнения своих функциональных обязанностей.

За время пребывания на улице мы не увидели ни одного случая приостановки работы этими неживыми существами или вмешательства людей-контролеров в их работу.

Как это ни странно, но первым мороз почувствовал капитан Т.Т. Трезоров со своей повышенной тундровой лохматостью в это время года, он как-то странно и подозрительно осмотрел нас с ног до головы и нырнул обратно внутрь общежития. Когда вслед за капитаном мы с Белояром возвратились в наши комнаты, впервые с момента поступления на армейскую службу пропустив утренний кросс, то, войдя в спальню, я увидел любимую и ненаглядную опаловые глаза, которая, уткнувшись носиком в подушку, досматривала свой утренний сон.

Теплая и нежная жалость и любовь к этому существу зашевелилось и забарахталось в сердце, но подавив желание поцеловать и приласкать жену, я вышел к Белояру и, согнав капитана Т.Т. Трезорова с тахты, уселся перед окном для наблюдения за ходом строительства.

Обычно любое строительство в нашей стране сопровождалось непролазной грязью на стройплощадке и на километр вокруг нее. В свое время пришедшая мода на чистоту, которая выражалась грязными подъездными путями и мытьем из шланга тонкой струйкой воды больших строительных самосвалов и панелевозов перед их выездом на улицы мегаполиса, укрепилась, но в принципе особо не изменила наше строительство. Оно, как было грязным, так и оставалось до настоящего времени. Когда возводился привычный и ставший таким родным и нашим забор вокруг стройплощадки, все люди знали, что на год это место превращается в непроходимое болото грязи, которое растаскивается по соседним улицам города. В первые дни нашего строительства, рабочие, среди них, разумеется, не было ни одного автомата, а были люди восточной национальности, щеголяли в ярких и чистых спецовках, которые к концу строительства напоминали рванье на нищем из средневековья.

На этой стройплощадке ничего подобного не наблюдалось, кругом было чисто и опрятно, а сваи в вечную мерзлоту забивались каперами на воздушной подушке, которые не оставляли колеи от своих колес. Котлован для фундамента не выкапывался экскаваторами, а выдавливался специальной матрицей непосредственно в вечной мерзлоте, и выдавленные стены котлована тут же покрывались водостойким материалом со стекловидной текстурой. Этому материалу не требовалось много времени, чтобы стать прочным, на него тут же укладывались опорные плиты фундамента здания, которые связывались гибкой арматурой с вбитыми в вечную мерзлоту сваями, но без привычной сварки, они склеивались специальным раствором. Затем к работе приступили андроиды, которые из готовых деталей выкладывали подземный этаж и два этажом над поверхностью. Работа шла динамично и быстро, словно складывались и складывались детали из детского строительного конструктора.

К полудню выросла улицы двухэтажных особняков и коттеджей, а немного по дальше от этой улицы новостроек завершался монтаж четырехэтажного здания с колоннадой, центральным порталом для входа, которое архитектурно вписывалось в создаваемый архитектурный облик. Уже завершился монтаж этажей и сборка перекрытий, а крыша здания покрывалась медной металлочерепицей.

Наше заполярье не очень и не часто радовало нас, живущих и служащих в этом регионе, ярким и теплым солнышком, — любое его появление на небосклоне тундры и вечной мерзлоты становился настоящим праздником. А сегодня медная крыша четырехэтажного здания принимала на себя лучи нашего слабого заполярного солнышка и превращала их в ярчайшее сияние, от чего на сердце становилось уютнее и теплее.

 

Глава 22

Опаловые глаза проснулась за полдень, хотя была суббота и на службы не надо было спешить, но была такой веселой и бодрой, что глаза было трудно от нее оторвать. Глаз невозможно было оторвать и потому, что, скинув одеяла и поцеловав капитана Т.Т. Трезорова в носик, она скользнула мимо меня в чем мать родила, то есть в чем спала под двумя одеялами, так как почему-то забыла накинуть на себя халатик, который так и остался валяться незамеченным в кресле. Хорошо, что в этот момент Белояр оказался на кухне, он разогревал завтрак для моей жены и его не надо было ревновать. Что касается подзаборной шавки, своего бывшего четвероногого друга, то свирепым взглядом неудачника отправил его к Белояру на кухню, нечего зариться не на свое. Капитан Т.Т. Трезоров на это скромно тупил взгляд, словно ничего странного не было в поведении моей только что проснувшейся жены.

Потребовалась вся моя годами воспитываемая мужская выдержка, чтобы сохранить внешнее спокойствие и уверенность в самом себе. Немногие мужчины, находящиеся в самом расцвете сил, могут оставаться холодными и выдержанными джентльменами при виде обнаженных жен. Но, если уж честно признаваться, то мое мужское естество в этот момент заходилось громким ором и стойким внешним проявлением. Чтобы скрыть от глаз это стойкое проявление, мне пришлось нагнуться и взять в руки тряпку для наведения чистоты и порядка в помещении. Сухой тряпкой принялся мыть пол в спальне. Я раза три прошелся тряпкой и развел такую пылищу, что стало трудно дышать от этой пыли. В промежутках между уборками с надеждой посматривал на дверь ванной в ожидании, когда моя ненаглядная вновь предстанет передо мной в природном естестестве.

В этот раз я не собирался быть городошной рюхой и плыть по течению реки, я не собирался давать даме никого спуску!

Все мои мечты и благие ожидания оказались напрасными — коту под хвост. События развивались не по моему сценарию.

Когда я, словно кот на масленице облизывался в ожидании блинов со сметаной, на пороге ванной комнаты возникла серьезная женщина в зеленом мундире и полковничьими погонами на плечах. Ее глаза строго осмотрели меня с ног до головы, после этого женщина стала с громадным удивлением переводить взгляд своих опаловых глаз, то с тряпки в моих руках на что-то болтающееся у меня под животом и обратно. Эта непонятная пантомима продолжалась несколько секунд и она уже готовилась расхохотаться, когда я, почувствовав что неладное, посмотрел вниз на себя.

Как только полковник появился на пороге, во мне сыграла косточка профессионального военного, — совершенно бессознательно при виде старшего по воинскому чину я вытянулся во фрунт по команде "смирно". К тому же попытался приложить руку с грязной тряпкой к голове, чтобы отрапортовать о проделанной работе по наведению порядка во вверенном мне помещении, но вовремя спохватился и вспомнил, что устав запрещает козырять с пустой головой. Поэтому я успел приостановить подъем руки с тряпкой к виску, но не успел вновь прикрыть рот, широко раскрытый для рапорта. Именно в этот момент в женщине-полковнике я узнал опаловые глаза — свою жену и не зная как поступать дальше, несколько замешкался — слишком много странного и любопытного происходило одновременно.

Жена-полковник утратила какой-либо интерес к тряпке в моей руке и сконцентрировалась на чем-то, находящемся под животом. Я собственными глазами мог наблюдать, как менялось выражение лица и глаз молодой женщины — от простого интереса, затем любопытства переросшее в нечто похожее на восхищение.

Как понимаете, любое женское любопытство носит заразный характер, оно немедленно заразило и меня. С громким щелканьем зубов я сомкнул губы рта, чтобы бросить краткий взгляд вниз.

О боже, лучше бы я и не делал бы этого и не смотрел бы туда!

Меня подвел этот строительный бум на базе и утренняя спешка, чтобы утолить жажду любопытства, которой так страдают женщины, сказалась самым непосредственным и негативным образом на мне. В этой утренней спешке я случайно, вместо привычных тренировочного трико, которые всегда одевал для бега, одел на себя старые престарые штаны, которым века назад было отведено самое почетное место на городской свалке тряпья. Когда штаны уже были на мне, то мне было лень сменить их на привычные, на беговые, но из-за строительного бума мы с Белояром отменили пробежку на десять километров.

Так как мы собирались контролировать процесс строительства, хотя бы и со стороны, то не все ли равно в какой одежде или трико этим заниматься?!

Эта добрая мужская лень, в конце концов, и подвела меня под монастырь, когда дома перед молодой женой-полковником мне пришлось предстать в трико с дырищами во множестве мест.

Все бы ничего, но одна дырочка оказалась в одном ненужном месте и проявила свой паршивый характер в ненужный момент!

Я был готов под землю провалиться от позора и стыда, когда предстал в подобном виде перед старшим по званию. Опять-таки, если бы этим полковником был наш Генерал, то ничего подобного не произошло бы. Но по закону бутерброда, полковник оказался моей женой, которая только что вышла замуж за младшего по воинскому званию, я пока еще оставался в чине майора, нужно было бы прослужить еще несколько лет до подполковника, чтобы сравняться в званиях с женой, которая, не дай бог, к другому времени могла бы стать и генералом.

Мои душевные мучения и страдания были прерваны знакомым и мелодичным женским смехом, который и оторвал меня от созерцания возбужденного мужского естества, через дырочку в трико вырвался наружу.

Только тогда я осознал, что супруга была одета в хорошо знакомый зеленый мундир полковника "дружественной" страны. Загадочно улыбающаяся полковник, подобно знакомой всему миру Джоконде, легко и с удовольствием мазнула густо напомаженными губами мою щеку, оставив на ней жирный след губной помады. Легкомысленно покачивая бедрами, как это смотрелось на женщине в воинском мундире, вы только представьте себе, она прошла мимо меня в холл, где Белояр и капитан Т.Т. Трезоров что-то яростно уничтожали за обеденным столом. А я некоторое время продолжал стоять столбом, ничего не соображая и думая, как это вражеский полковник пробрался ко мне в дом. Но это отчаянная мысль постоянно перебивалась другой мыслью о женской фигуре и покачивающихся бедрах, меня отчаянно бросало то в жар, то в холод.

Ничего особо не придумав и, чтобы охладить себя, сбросить ненужное возбуждение принял душ. По утрам у нас никогда не бывало горячей воды, а под ледяной струей душа долго не простоишь. Но мне потребовалось целых семь минут, чтобы охладить возбужденное мужское воображение, все это время я безжалостно себя ледяным душем и только тогда температуру тела опустилась до нормального уровня.

Когда я в чистой рабочей униформе офицера появился в холле, то Белояр беседовал с женой, они, видимо, обсуждали продолжающее за окнами общежития строительство, а капитан Т.Т. Трезоров весь извивался под столом, стараясь головой подлезть под руку полковника, чтобы получить очередную порцию ласки. Они даже ни на миллиметр не повернули голов в мою сторону, мужики всячески обольщали прекрасную фею в зеленом мундире полковника. Обиженный подобным невниманием друзей, я присел к столу и от нечего делать съел котлету по-киевски с гарниром из тушеного картофеля, любимое блюдо Белояра, которое он ценил и умел готовить от души и только для себя. Но увлеченный общением с прекрасной феей, Белояр не повернул головы, когда я, громко чавкая, пожирал его порцию.

Капитан Т.Т. Трезоров, найдя удобную позу под столом, затих, но в ответ слегка куснул меня своими мощными клыками, когда я случайно несильно пнул его своими домашними тапочками в бок. Уж очень ему не хотелось менять позицию в то время, когда руки опаловых глаз почесывали его за ухом.

Оставшись в полном душевном одиночестве из-за предательства друзей, переметнувшихся на другую сторону, и из-за невнимания со стороны жены-полковника, я тяжело и горестно вздохнул, встал и подошел к окну, слегка запотевшему от холода, чтобы посмотреть, как продвигаются дела у строителей.

Дела у строителей продвигались хорошо, был завершен монтаж крыши четырехэтажного здания и начались внутренние отделочные работы помещений. Из вида исчезли большие строительные краны и бульдозеры. Скреперы отсыпали асфальтную крошку, это мне издали казалось, что они отсыпают асфальтную крошку, а может быть похожий на крошку материал, для создания пешеходных дорожек и транспортных артерий базы — улиц.

ххх

Пока я рассматривал, как идут дела у строителей, мое внимание привлекла суматоха, возникшая на базе. Между ее рабочими и служебными зданиями в хаотичном порядке проносились гражданские глайдеры и десантные машины пехоты на воздушной подушке. Следует сказать, что раньше я никогда не видел такого количества людей и транспорта одновременно.

Наша база ВКС была старой армейской базой в заполярье и, как старая дева-девственница, не любила проявлять активности, чтобы привлечь и постоянно быть в центре внимания, она всегда имела полусонный вид. В обычный день на ее пешеходных дорожках можно было встретить пять или десять человек, но не больше.

А сейчас я мог наблюдать человек пятьдесят, которые стоят, куда-то бегут или мечутся по этим дорожкам. При виде всего этого можно было подумать, что на базе объявлена боевая тревога и персонал спешит занять места по боевому расписанию.

В этот момент и во второй раз в своей жизни зазвонил телефонный аппарат в спальне. Я снова подумал, что кто-нибудь опять ошибся номером или вновь попросят к трубке опаловые глаза. Но звонок имел самое непосредственное отношение ко мне, Белояру и капитану Т.Т. Трезорову. Дежурный по штабу базы сообщил, что совещание в штабе начинается через полчаса, и мы все обязаны присутствовать на этом совещании. Я хотел переспросить дежурного, кого он имел в виду под словом "все", но не успел. Телефон отключился и, как я ни старался снова дозвониться до штаба, чтобы уточнить, кто же из нас должен присутствовать на совещании, но телефон уже был отключен от сети.

Мы не торопясь собирались на совещание в штаб, который был расположен в сотне шагов от общежития и, не сговариваясь, решили идти всем вместе и пройти мимо стройки, чтобы вблизи рассмотреть только что построенные дома.

У опаловых глаз на сегодня не было особых планов, оставаться одной в четырех стенах ей не хотелось, да и с мужем не хотелось разлучаться, вот она и решила пойти с нами. В глубине души я подумал, что и профессиональным шпионкам, по видимому, весьма любопытно, на какое это совещание направляются муж, друг мужа и собака мужа?!

На пешеходной дорожке мы с Белояром вырвались немного вперед, оставив позади шпионского полковника и капитана Т.Т. Трезорова, который, словно салага первого года службы, так и льнул к моей жене. Мы с Белояром беседовали на излюбленную тему мужчин, нет, не о женщинах, а об истребителях. Обсуждали вопрос, когда на базу поступят новые истребители на замену устаревающим Х45. разумеется, мы были очень увлечены разговором, но, как вдруг, наши уши-локаторы уловили отдельные фразы из разговора опаловых глаз с капитаном.

Опаловые глаза, показывая Трезору на отдельные только что собранные особняки и коттеджи, говорила, что в этом коттедже будет жить наш Генерал, в а этом дуплексе мы с Белояром. Трезор, молча, кивал своей мохнатой головой в ответ, но после слов о в дуплексе, замер на месте и внимательно посмотрел в глаза полковнику, ожидая прямого ответа на прямой вопрос. Жена не отвела в сторону своих глаз, четким, хорошо поставленным командным голосом офицера отчеканила, что Трезор будет жить с нами, но в случае появления детей, а таковые планируются, ему придется переехать на постоянное место жительства во двор или в отдельной флигель. Получив прямой ответ на свой прямой вопрос, Трезор на секунду задумался и вновь посмотрел прямо в опаловые глаза. На что полковник разведки "дружественной" страны и моя жена одновременно, тем же хорошо поставленным голосом отчеканила, что да, Трезору будет разрешено заниматься воспитанием, но не баловством, наших детей. На что Трезор широко ухмыльнулся и договаривающиеся стороны продолжил движение в направлении к штабу.

Проходя мимо нас, Трезор плавным и гибким движением туловища обогнул меня, словно я был фонарным столбом на его пути. Посмотрев на меня с Белояром, опаловые глаза догадалась о том, что мы слышали ее разговор с Трезором, но ничуть не сконфузилась и, скользнув на ходу по моей щеке губами, последовала за ученой собакой к штабу. Мне пришлось долго оттирать снегом эту въедливую женскую губную помаду со щеки, что нам пришлось немного задержаться. Ведь, вы понимаете, что было бы не совсем удобно появиться в штабе, предстать на общее обозрение офицеров всей базы со щекой, разукрашенной женской помадой.

Ну, что тогда обо мне будут люди говорить и думать?!

ххх

Разумеется, на совещание в штаб мы опоздали.

Все давно уже собрались, и оно, похоже, уже подходило к концу, обсуждались секретно-оперативные вопросы. Главным из этих секретных вопросов стало всенародное обсуждение проблемы, будет или никогда не будет по утрам на базе горячей воды, когда будет заключен договор с местным населением о регулярных поставках свежей оленины, которая продолжает бесхозно бегать по тундре, когда и начнется ли капитальный ремонт жилых помещений базы.

Генерал сидел во главе составленных буквой "Т" столов на сцене зала, один, рядом не было ни одного человека или офицера, он внимательно высматривал кого-то или чего-то в покрытом густым сумраком, освещенном двумя чуть теплившимися свечами актовом зале. Выражение лица Генерала, это непонятное высматривание в чем-то напоминало мне одного героя картины средневековья великого художника прошлого, картина называлась "Охота на ведьм".

Актовый зал был плохо освещен потому, что минут десять назад, строители, чтобы подключить электричество к новым домам, отключили нашу маленькую армейскую атомную электростанцию и теперь никак не могли привести ее в действие. Никто им ничего не сказал, а сами они не догадались, что нашу АЭС можно только выключить, а включить ее уже больше нельзя, так как она имела конструктивный недостаток — кто-то забыл поставить на электростанцию рубильник многократного действия. Выключить станцию всегда можно, а включить — только один раз. Теперь, чтобы эту АЭС привести опять в действие, нужно было найти одного механика из мастерских АХО базы, некого дядю Колю. Дядя Коля слыл мастером на все руки, и уже ремонтировал и включал наш дважды перегоревший атомный реактор. А дядя Коля, кто-то из присутствующих на совещании случайно вспомнил, вчера улетел на Аляску, помочь друзьям эскимосам в охоте на моржей.

В любом случае, когда мы входили в темный, переполненный людьми актовый зал, в нем стоял сплошной сумрак, в двух шагах ничего не было видно. По крайней мере, я так и не сумел в зале разыскать своей жены с Трезором, да, и Белояр сразу куда-то пропал, как только мы переступили его порог.

Я пристроился в уголочке, неподалеку от дверей, и стал вслушиваться в обсуждаемые вопросы. Через очень короткое время, монотонный гул голосов, тепло зала и удобное расположение моего укрытия во многом способствовали моему погружению в приятную дремоту. Не могу ничего сказать о том, сколько времени продолжалась эта дрема, когда какой-то внутренний толчок заставил меня приоткрыть глаза и осмотреться. Но строителям пока еще не удалось найти дяди Коли и в зале, по-прежнему, сохранялся полусумрак и шло бойкое обсуждение секретно-оперативных вопросов по оленине. Из пояснений заместителя командира базу по административно-хозяйственному обеспечению, я с большим трудом понял, что мы перевыполнили план по поставкам горячительных напитков, но никак не можем выполнить этот же план по поставкам свежей оленины. Начальник АХО объяснял эту несуразицу очень просто. По его мнению, невозможно было отыскать в нашей тундре местное население. Оно всегда исчезало куда-нибудь, как только на их пастбищах появлялись хозяйственники нашей базы. Поэтому питание персонала базы в самое ближайшее время будет переведено на квашеную капусту, избыток которой наблюдается в продуктовых хранилищах.

Зал молчаливо и с некоторым неодобрением выслушал эту информацию. Старшие офицеры никак не реагировали на информацию, так как они точно знали, что на квашеной капусте далеко не уедешь. Но они также точно знали и то, что хозяйственники базы затеяли какую-то коммерческую авантюру и что в это дело лучше не влезать, так как оленина обязательно появиться на столах, как только сделка будет завершена. Молодые офицеры не имели еще такого опыта службы и много не знали, поэтому по их рядам пронесся легкий ропот протеста. Никто из молодых не хотел в течение месяца или двух питаться одной только квашеной капустой. Но даже этот легкий ропот протеста легко поглощался мраком, густо висевшим в зале.

Генерал особо и не реагировал на эту дискуссию, так как он был, по всей видимости, занят мыслями по другому вопросу. Время от времени он вскидывал голову и всматривался в лица людей, заполнивших зал. Но сумрак в зале был настолько плотным, что не позволял рассмотреть лица даже тех людей, которые сидели на расстоянии не далее вытянутой руки.

Полной неожиданностей для всех и в нарушении одобренной командованием повестки совещания, из зала внезапно прозвучал вопрос по поводу ведущегося строительства на территории базы.

Надо сказать, что вопрос оказался не таким уж простым и даже наш Генерал не знал на него прямого ответа. Из его информации следовало, что, по его предположению, муниципалитет близлежащего города, который шефствовал над базой, в исполнении этих шефских функций и развернул строительство коттеджей. Меня несколько удивили слова Генерала, так как шефский муниципалитет находится от нас на расстоянии более двух тысяч километров и его финансовые возможности были более чем ограничены. Члены этого муниципалитета до сих пор обсуждают возможность строительства скоростной магистрали до столицы Федерации, но пока еще не пришли к какому-либо положительному решению этого вопроса. А здесь речь идет о строительстве коттежного городка!

Но люди уже привыкли к подобным ответам на острые жизненные вопросы, поэтому многие из присутствующих, выслушав ничего не значащий ответ Генерала, намеревались перейти к другим вопросам повестки дня, как в одном из углов зала что-то загремело, послышался знакомый собачий лай, и к столу Генерала вышла красивая женщина в зеленом мундире. В зловещей полутьме зала было совершенно невозможно разобрать знаки различия на погонах этой женщины, но внутренний голос также зловеще мне нашептывал о том, что все это происходит не с проста и должно не так уж хорошо кончиться.

Генерал при виде возникшей перед ним, словно из ни откуда, женщины, как мне показалось издалека, страшно побледнел и, аж, перекрестился!

Женщина неуловимым движением руки поправила пилотку на голове, лихо заломленную к правой брови, и, не испрашивая разрешения генерала, начала говорить, непосредственно обращаясь к залу, с густым не нашим акцентом. Этот неискоренимый акцент иностранки и красота самой женщины мгновенно привлекли внимание всего зала, все моментально затихло и все стали с большим вниманием вслушиваться в то, о чем говорила прекрасная незнакомка.

Она говорила о том, что один очень богатый человек, ее муж, решить потратить малую часть своих капиталов на строительство коттеджей для офицерского и рядового персонала базы, а также на строительство здания нового штаба базы. Примерно недели через две строительство и внутренняя отделка здания и коттеджей будет завершена. После этого все смогут переехать в новые помещения, каждая семья получит по отдельному коттеджу это, холостые офицеры получат по отдельной квартире в дуплексах.

После слов женщины в зеленом мундире, зал погрузился в сплошную тишину, мне было отчетливо слышны вращение мозговых шестеренок в головах множества людей, переваривающих полученную информацию. Особенно звучны были головные шестеренки Генерала, то они вращались с бешеной скоростью, я бы сказал даже со свистом, то вдруг замирали и полностью на какое-то время прекращали вращение.

Мне показалась, что прошла целая вечность, прежде чем в зале раздался первый хлопок, превратившийся в бурю аплодисментов. Все присутствующие в зале поднялись на ноги, чтобы стоя и бешено аплодируя приветствовать женщину спикера. Люди безоговорочно поверили всему сказанному, они хотели взять и понести эту прекрасную женщину в зеленом мундире на своих поднятых руках. Я вовремя уловил это желание людей и ломанулся из своего укромного уголка в передние ряды зала, чтобы встать рядом с этой прекрасной иностранкой и защитить ее. Но, по всей видимости, моя попытка прорваться в передние ряды была несколько запоздалой, так как на моем пути к ней оказались десятки других людей и я был вынужден остановиться на полпути.

Тем временем прекрасная иностранка одним движением руки остановила этот массовый порыв, заставив толпу замереть на месте. Она сделала пару шагов и склонилась к уху нашего Генерала, все еще продолжающего безучастно сидеть за своим председательским столом, и стала что-то нашептывать ему. С моего места было хорошо видно, что Генерал внимательно слушал эту иностранку, время от времени кивая головой в знак согласия с ее словами, которые она нашептывала ему.

Меня, по-прежнему, беспокоило то, что я до сих пор не обнаружил в зале свои опаловые глаза, Белояра и Трезора. Они, словно под землю провалились, их нигде не было видно и слышно. Хочу признаться, что в этот момент меня раздирали два чувства. Эта иностранка была так похожа на мои опаловые глаза — зеленый мундир, решительность суждений и высказываний, властность поведения и такая прекрасная женственность и незащищенность. Я всей душой рвался ей на помощь и на ее защиту. Но этот густой иностранный акцент, ее слова о богатом муже, манера поведения с Генералом — останавливали меня, вливали нерешительность в мое сердце. Полутьма в зале не давала мне возможности рассмотреть, да кто же на самом деле была эта женщина.

Переговорив с Генералом, женщина выпрямилась и вновь поправила пилотку на копне волос. Генерал встал рядом с ней и поднял руку, требуя тишины и внимания, ликующих в зале людей. Но все мы были настолько взбудоражены происходящими на сцене событиями, уже ни на что не обращали внимания, бурно выражая свои эмоции.

Тогда женщина решительно встала перед Генералом и строго посмотрела в зал.

Именно в этот момент в зале зажглись люстры и канделябры. Сумрак рассеялся, свет проник в каждый темный уголочек, прогнав черноту и непонимание. Я вздрогнул, словно от озноба, так внезапно появившийся свет изгнал из рассудка последнюю каплю сомнения, — моя любимая опаловые глаза была именно той женщиной с густым иностранным акцентом, которая так властно и решительно обходилась с нашим Генералом.