Степаново дежурство закончилось два часа назад, но неуловимая тревога не давала ему уйти. Что-то недоброе зрело в Макошине, будоража асоциальный элемент, задавая милиции лишней работы. Безудержное веселье и беспричинная агрессия, раздражительность и эйфория - впору поверить в россказни о таинственных лучах, какими балуются спецслужбы в фантастических книжках.

По всему Макошину вопили коты, словно на дворе стоял март, а не август, зато собаки попрятались по углам.

Стёпка и сам чувствовал, что тонкая, но прочная нить протянулась от него к неведомому. Ухватиться бы за нее покрепче, да так и пройти лабиринтом до самой серединки.

И в морду дать, - мрачно подумал он.

Задребезжал телефонный звонок, так внезапно прервав ход степановых мыслей, что у того на миг перехватило дыхание.

– Да?

– Милиция?! Милиция!!

– Да, слушаю, - сердце заколотилось об рёбра.

– Это Лесная, у дома 29.

– Да, говорите, что у вас?

– Тут...

И тишина. Как в дряном фильме ужасов, не хватает только ритмичного стука брошенной трубки об стену, да зловещего воя на заднем плане.

За окном громыхнуло.

Стёпка подпрыгнул.

Какого лешего! Двадцать первый век, столица в двух шагах - пугать они его вздумали. Сейчас подойдёт и разберётся.

Участковый достал из стола любимое оружие - набитый мелочью носок. Он тебе и дубинка, и кастет, а то ногами махать - это только в голливудских боевиках сподручно. А пистолета Кирееву вообще не положено.

Лесная улица тянулась от речки Макоши к железнодорожной станции. Три панельные хрущобы, две новёхонькие шестнадцатиэтажки, остальное - частный сектор, от развалюшек до трехэтажного коттеджа. Участок 29 как раз собирались застраивать, разворотив бульдозером останки сгоревшей хибары. Дощатый забор пьяно завалился на улицу.

Тишина...

Неясный силуэт зашевелился под кустом, заставив Стёпку замереть.

– Вы милиция?

– Да, - так же шёпотом ответил участковый. - Это вы звонили?

– Я...

– И что случилось?

– Да вон оно.

Стёпка выпрямился над кустами и замер.

Вначале показалось, одуревшие новые русские приволокли на участок памятник. Метра четыре, если не больше, каждая нога со Стёпку толщиной. Только с головой неладно, какой-то абстракционист ваял, не иначе.

Одна из голов медленно повернулась.

– Ё-о... - выдохнул Стёпка.

Из шеи у бабы - теперь он точно разобрал, баба: громадные груди обвисли до самого живота, гигантское ожерелье из чего-то вроде поленьев - торчали две жуткие змеиные головы. Живые! Толстенные языки на мгновение выстреливали в воздух, чтобы тут же спрятаться в пасти, стеклянно поблёскивали буркалы.

Мигом вспомнилось, как в детстве читал ночью "Роковые яйца": змея толщиной с телеграфный столб напугала его так, что едва кровать не намочил, даром, что уже лет десять было.

– Она давно тут торчит, - зашептали из-под куста. - Товарищ милиционер, вы бы разобрались как-нибудь, а то я домой боюсь. Я в 27-м живу.

Разберёшься тут, пожалуй, с этой...

Баба медленно, поворачивалась к Стёпке. Казалось, слышно, как поскрипывают бронзовые сочленения. Свет фонаря упал на ожерелье, показав странную бахрому на концах "полешек" - несколько тонких странно гибких щепок... Чёрт, да это ж руки!

Стёпка пытался ущипнуть себя, но пальцы никак не соединялись, а кожа казалась холодной и скользкой, как лягушачья. Вязко, будто в кошмаре, чудовищная баба переставила ногу - изогнулись змеиные шеи, и пустые глаза рептилий уставились прямо на участкового.

– Товарищ милиционер, ну что там? - забеспокоился мужичонка под кустом, и Степан машинально глянул вниз.

Из штанины мужичка торчала козлиная нога. Со стёртым от долгой ходьбы копытом.

Стёпка икнул и завалился в обморок.