Он проснулся, когда неторопливое осеннее солнце еще не думало вставать. Поворочался и понял, что не уснуть больше. Полубритый Гришка на кладбище, звезды как огурцы, призрак деда Евсея, деревянная ложка - все это мельтешило в голове причудливой круговертью, и Денис едва не застонал, когда все происходящее разом выстроилось в единственно возможном порядке.

Торопливо оделся, не попадая ногами в штанины. Тихо скользнул из комнаты, мельком глянул в кухонное окно. Остановился на крыльце, зябко кутаясь в куртку. Блеклые дедовы глаза сощурились на него. Денис осторожно умостился лавке, стараясь, чтобы между ним и привидением оставалось побольше места. Молчание повисло тяжело и неловко, Денис не знал с чего начать.

В результате начал с того, что глотнул сырого воздуха и раскашлялся.

– Сам-то как? - буднично спросил дед.

Денис повел плечами, не пожал даже, опасаясь резкого движения:

– Работаю...

– Лешка тоже в город уедет, как школу закончит, - сообщил Евсей старой вишне. - Одна Вася останется.

– Ну... может, и она в город переберется, - предположил Денис. - Лешка женится, она внуков нянчить будет.

Дед хмыкнул.

– Женится он, как же. Ты вон не женился.

Денис кивнул.

– Не сложилось...

– Не сложилось, - согласился призрак. - Нынче у всех не складывается.

Чвиркнула пичуга в переплетении серых ветвей. Денис облизнул пересохшие губы. От волнения бросило в жар.

– Евсей Игнатич, я, кажется, понял, кто вас... - и замолк, не в силах выговорить.

– Да Гришка-хохол, кто ж еще, - спокойно отозвался дед. - Спьяну на кладбище приперся, меня и вытянул. Как огурец.

– А-а-а... - Денису даже обидно стало, он-то удивить хотел.

– Гришка тоже вон один остался, как жену схоронил. Сын у него как уехал, так и не появляется больше.

Помолчали. Ночь отступала, но утренние сумерки лишь размывали силуэты деревьев, превращая их в жутковатых неведомых существ. Еще более странных, чем ссутулившийся на завалинке призрак.

– Евсей Игнатич, а как там... ну, где... - Денис запутался.

Дед покосился прозрачным глазом.

– Что, про небеса рассказать? - спросил он с неподражаемым ехидством. - Про жизню загробную, а?

И насупился, помрачнел.

– Слюни-то подбери, - сказал сумрачно. - Ишь... как там, ему расскажи. Доберешься - узнаешь. Про жизню ему... Живи тута.

– Так может, вы ложку-то, ну просили которую...

Призрак вскочил, замахнулся стариковской скрюченной лапкой - Дениса вжало в скамейку, и во рту разом пересохло - крикнул неожиданно тонким голосом:

– Да разве в ложке дело! В ложке разве...

Денису послышалась боль, острая, как стрельнувшая по небу алая полоска.

– Я ведь по-хорошему к ней... - забормотал дед. - А она шарахается, будто я ее обидеть могу. Васю-то мою - обидеть, а? Что, грит, тебе надо. А мне поговорить бы, Дениса, тошно мне так-то. А где уж, поговорить - смотрит токо, как на ужасть какую... Я и грю, ложку хочу, какую с базара привез двадцать лет тому - с подсолнухами. А она и пуще того пугаться. Крестить меня давай, токо что святой водой не брызгала. А и брызгала бы - невелика печаль...

Он усмехнулся.

– Так ведь и не отдала - ложку-то.

Денис сидел, как к месту приросший, застигнутый врасплох чужим, больным откровением.

– Я, Дениса, ведь и сам такой был, - продолжал дед. - То футбол, то пинжак порвался, то картошку копать пора. По выходным стакан надо, как же без этого. А нынче смотрю, как у меня жизнь прошла, так и все мы - мельтешим мурашами, из-под ног глаза не поднимаем, нет, чтоб друг на друга глянуть, а придем домой - в телевизер лупимся... Все времени не хватает у нас, покуда живем: остановиться, сказать... А сейчас и сказал бы, да кто ж меня слушать будет. Ты вона только...

– И... - Денис проглотил мгновенное замешательство. - Как же вы теперь?

Дед Евсей пожал плечами.

– Пойду... Москву вон посмотрю. Всю жизню на одном месте просидел, так хоть щас... может, успею еще. А там, глядишь, как огурцы совсем отойдут, так и я... обратно. Ты Васе скажи, пусть не боится, не приду я больше...

Призрак оглядел сад, знакомо прищурился на светлеющее небо, неторопливо прошаркал к калитке, просочился сквозь потемневшие доски. Денис остался сидеть на завалинке, придавленный неожиданной тоской.

Он не знал, отчего жжет в глазах: может, от застарелого запаха гари над умирающей деревней, может, причина тому - беспомощная жалость к суетливым человекам, а, может - виноват первый солнечный луч, так свежо и остро упавший на мокрую траву...

Скрипнула дверь.

– Дядь Денис, у меня там эта... игрушка чего-то не того...

Денис медленно поднял голову, уставился в безмятежные Лешкины глаза.

– Лешк... А почему вы деду Евсею ложку с подсолнухами не отдавали, когда он просил?

– Ложку-то? - удивленно переспросил Лешка. - Так мать ее выкинула давно. Она старая уже была, в щербинах вся...