– Я хотел бы увидеть будущее. Я хотел бы заглянуть в Чашу.

Менеджер невозмутим. Сколько подобных мне он выслушал за этим столом?

– Я должен вас предупредить: путешествие к Чаше - это путешествие в один конец. Изощренный способ самоубийства, если хотите. Оттуда не возвращаются.

– Я знаю.

– То есть первичным должно являться желание покончить с жизнью. Опишите, пожалуйста, причины такого решения.

Я мучительно вглядываюсь в поверхность стола, такую гладкую, что взгляд невольно проскальзывает вперед и упирается в короткопалую руку менеджера. Я начинаю потеть, перебирая варианты ответа, и каждый следующий кажется глупее. Наконец, я выбираю ни к чему не обязывающую банальность.

– Не вижу смысла в жизни.

Он многозначительно кивает мне, как нерадивому ученику, наконец-то решившему простую задачу.

– Как вы понимаете, нужно будет подписать несколько документов. О том, что не имеете претензий, что решение приняли по собственной воле, находясь в здравом уме... и так далее.

Мое отражение в глубине полированной столешницы безостановочно кивает.

– Кроме того, эти документы автоматически аннулируют любые страховые гарантии.

– Я в курсе. Я не застрахован.

Менеджер на мгновение умолкает. Может быть, человек без страховки встречается ему впервые, и он опасается, что выбрал неверный подход.

– Я перевел страховку на бывшую жену, - поясняю я, и это почти правда. Менеджер успокаивается.

– Наша компания обеспечит вам транспорт на первом этапе путешествия, но на саму скалу вам придется забираться самостоятельно. Таковы условия, накладываемые природой феномена Чаши. В связи с этим, вы должны понимать, что компания не дает стопроцентной гарантии того, что вы действительно увидите будущее и даже, что вы действительно погибнете.

Он ободряюще улыбается:

– Хотя на моей памяти не выжил ни один.

Я представляю, что с такой же улыбочкой он жмет руку обреченному у подножия эшафота, так же обнадеживающе уверяет в стопроцентной гарантии скорой смерти. К горлу подкатывает тошнота.

– На первом этапе мы можем предоставить вам провожатого...

– Нет, - обрываю я его. - Не нужно.

Он ничуть не удивлен.

– Также вам предоставляется право взять с собой к Чаше любого спутника, наделенного разумом или псевдоразумом. Дополнительная плата в этом случае составит всего 20% от суммы вашего договора...

Самоубийство оптом по договорной цене: меня начинает душить истерический хохот.

– Нет, нет...

– Не торопитесь, - снисходительно улыбается он. - Изменить договор можно вплоть до момента отбытия.

Я прикладываю мокрый палец к анализатору. Я вспоминаю, такой договор в старых легендах скрепляли кровью, и истерика прорывается наружу дребезжащим смехом. Я чувствую непонятную легкость, словно уже вычеркнул себя из мира живых. Меня охватывает неудержимое желание говорить, говорить без умолку о любой ерунде. Рассказывать о птице, увиденной в десятилетнем возрасте: я до сих пор помню, как прихотливо топорщились синие перышки, как странно поворачивалась крохотная головка, когда в лицо мне смотрел круглый блестящий глаз. Пересказывать кошмары, в которых меня пожирал бурый туман с тысячью глаз, и ватное безмолвие душило крик. Делиться застарелыми обидами на снисходительные усмешки паразитирующих на жизни приятелей, на мир, который так и не понял меня.

Который так и не смог понять я...

Менеджер деловито вводит мне успокаивающий препарат. Очевидно, это входит в договор.

Я умолкаю. Медленно разжимаю пальцы: на каждом отпечатался рифленый узор пластикового подлокотника.

Ухожу, старательно переставляя ноги, унося в кармане чип - пропуск к будущему. Он же - пропуск в смерть.

Я провожу последнюю ночь, закидываясь поочередно десятком разных наркотиков, дарящих мне безумные видения и невероятную гамму ощущений - от первобытного ужаса до болезненного наслаждения. Я схожу с ума, я теряюсь в мироздании, я раздуваюсь до вселенной и вмещаю в себе каждую мыслящую тварь, и лишаю их разума... но не могу забыть о завтрашнем дне.

Когда он наступает, я едва могу подняться.

Шизза ждет на тротуаре. Смотрит мне в лицо неподвижными, почти прозрачными глазами. Молчит.

Улица перед глазами размывается в остаточном наркотическом мареве. Чтобы произнести звук, нужно представить его, как наплыв цвета.

– Я иду к Чаше, - выталкиваю я из губ.

– Знаю.

– Я не вернусь.

– Иду с тобой.

Сейчас это кажется единственно правильным. Кажется, я оплачиваю дополнительные 20% прямо у крохотного автоматического такси. Кажется, мы едем очень долго, может быть, летим... или плывем - облако заглядывает сквозь диполяризованный пластик иллюминатора.

И лишь, когда закат обрушивается нам на плечи, я осознаю, что шизза не вернется тоже.