Хюсню Гюль как сквозь землю провалился. Никто не видел его после смерти Озхана. Он не появлялся на службе, а дома у него Вишванатана встретила заплаканная жена.

— Хюсню пропал, — заявила она, — я молю Всеотца, чтобы он был жив.

Последний раз Гюль виделся с женой в день похорон. Он был какой-то странный, подавленный и тихий, но ничего не говорил. Просто оделся, как обычно, и ушел — якобы на службу.

Ниточка грозила оборваться.

— Ну и где он может быть? — спросил Вишванатан сам себя, и тут же ответил: — Надо спросить кое у кого.

Кое-кем оказался полноватый тип неопределенного возраста и ужасно невзрачной внешности, одетый в пестрый халат и феску. Он сидел в прокуренной чайной «У Ибрагимбека» один, задумчиво потягивая ароматный отвар.

— Садык-джан, мир тебе, — Вишванатан учтиво поклонился.

— И тебе мир, ищейка, — Садык-джан сверкнул золотым зубом и сделал широкий жест рукой. — Присядь, выпей чаю со мной.

— Я разыскиваю одного человека, — сказал сыщик после того как половой ушел, расставив на столе чайную посуду и мисочки с сушеными фруктами. — Это Гюль, он живет здесь на Шелковой улице.

На стол, еле слышно звякнув, лег небольшой кошелек.

— Как же, Гюль. Хюсню Гюль. Знаю его. Начальник стражи во дворце мудрейшего хана, — кошелек так же бесшумно скользнул в рукав Садык-джана. — Говорят, он проигрался у Назима и попал в долговую яму. Говорят, это было в квартале Плотников. Надо поговорить с тамошним судьей.

Вишванатан собрался было подняться.

— Э-э, дорогой, зачем спешишь? Вместе пойдем, — скользкий типчик остановил его жестом. — Судья Муртафи тебя и слушать не станет. Важный человек. Надо подход знать.

Неспешно допили чай. Дневной жар уже начал спадать, но мозг Вишванатана по-прежнему кипел. Все-таки ночью работается лучше. А еще лучше — в подземелье. А еще у него была мечта уехать когда-нибудь далеко на север, где, говорят, всегда прохладно, а зимой и вовсе выпадает настоящий снег — такой, как бывает только на вершинах самых высоких гор. А на севере, говорят, он покрывает всю землю!

Судья Муртафи как раз проснулся после сиесты и вышел в зал заседаний, где он обычно принимал посетителей и вершил суд.

— Мир тебе, почтенный кади Муртафи! — Садык-джан, а за ним и Вишванатан, поклонились чуть не до пола. — Да будут небеса над тобою всегда чистыми! И да прольется лишь дождь изобилия над домом твоим!

— Доброго дня тебе, Садык-джан. Как сам, как отец?

— Благодарю тебя, все идет своим чередом, — учтиво отвечал Садык-джан. — Я надеюсь, и у тебя тоже, почтенный кади.

— Грех жаловаться, Садык-джан, хвала создателю, — кади кивнул. — А какие нынче погоды стоят! Мои крестьяне уж неделю как отсеялись.

— Да, год обещает быть тучным, если будет на то воля Всеотца.

Разговор, а по сути болтовня ни о чем и обмен приторными любезностями, затягивался. Вишванатан начал нервничать. Он плохо понимал обычаи столицы, даром что прожил здесь почти всю свою жизнь. Единственное, что он уяснил твердо — здесь правят деньги и связи. Недждцы любят взятки золотом, а степняки — дорогим оружием, при этом и те и другие обожают лесть. Если ты знаешь, кому дать взятку, ты можешь все в этом городе. Ну, почти все.

— Ищейка! Подойди!

Вишванатан подошел и поклонился судье.

— Ты из района Лотосов, я погляжу?

— Это левая рука великого вазира, — пробормотал Садык-джан. — Большой человек, — опять легонько звякнули монеты в передаваемом кошельке.

Улыбка жирным слизнем выползла на лицо Муртафи.

— Очень рад принимать вас у себя, — он даже поклонился — немного, чтобы показать, что проявляет уважение, но не настолько, чтоб казалось, что он считает Вишванатана равным себе или — упаси Создатель! — заискивает перед ним.

— А я признателен вам, почтенный Муртафи, что нашли долю вашего драгоценного времени выслушать мой ничтожный вопрос, — смиренно произнес Вишванатан.

— И в чем же вопрос этот?

— Я ищу человека. Это Хюсню Гюль, начальник стражи во дворце. Говорят, он задолжал, и вы разбирали это дело.

— Гюль… — Муртафи деланно задумался. — Гюль… Ах, да, ну конечно! Три, нет, кажется, четыре дня тому назад. Помню такого.

— Мне нужно с ним поговорить. Где он?

— Я присудил ему три месяца работы на Назима, — сказал Судья. — Он проиграл в кости сто золотых!

— Три месяца?!

— Конечно! А как иначе он смог бы вернуть долг? Со службы его выгнали.

— Значит, он у Назима сейчас? Где его дом?

— Нет-нет, — Муртафи улыбнулся, — Гюль сейчас сидит в нашей тюрьме. Он наказан за неуважение к суду и за то, что побил стражников, которые его задержали. А еще, — судья понизил голос и наклонился так, что чуть задел носом ухо, — он напился пьян и клеветал на самого великого вазира! Мол, тот злодейски умертвил нашего наследника.

— Вот как? — Ан-Надм был удивлен. — Клеветал?

— Так сказал кади.

— С Гюлем надо побеседовать. Где он, ты говоришь?

— В тюрьме у Муртафи.

— Хм… Тогда вот что, — ан-Надм вытащил папирус и принялся что-то строчить. — Пойди в караул и возьми двух стражников. Вот грамота, — он протянул исписанный листок, — забери Гюля оттуда и переведи в государственную тюрьму.

«Взять двух стражников» оказалось не так-то просто. Они все были чем-то заняты. Вишванатан битый час препирался с начальником караула, и потом еще два часа ждал, пока назначенные ему люди освободятся, и солнце уж клонилось к закату, когда они, наконец, направились в тюрьму.

Тюрьма судьи Муртафи — то есть тюрьма района Плотников, портового района и района Ткачей — была невысоким круглым зданием почти без окон. Основная часть заключенных теснилась в камерах в подземелье, а верхние этажи занимали склады и помещения для охраны.

Стражник провел их на самый нижний, третий этаж вглубь земли. Свет поступал сюда через колодец в середине здания, но его все равно было недостаточно, а в камерах и вовсе царила мгла. Громыхнула решетчатая дверь, и свет факелов осветил тесное помещение. У дальней стены стоял Гюль. Лицо его перекосилось и посинело, язык высунулся наружу, а шею сжимала петля из скрученной рубашки, привязанная к крюку на стене.