— Что это?

Золотой шарик на рогах костяного оленя ярко блестел в лучах света, падавших из окна.

— Солнечное божество севера, — сказал ан-Надм.

— Что? Откуда это?

— Гюль. Он был предателем. Он служил императору Запада. Он предал истинную веру ради языческого солнцепоклонства. Вот доказательство.

Ноздри хана раздулись, а щеки покрылись пятнами. Такое бывало, когда он подавлял в себе гнев. Наружу не прорывалось почти ничего. Хан лишь занес кулак, чтобы разломать ненавистную статуэтку, но и тут сдержался.

— Убери это и уйди.

— Он убил…

— Уйди!

Ан-Надм повиновался, спрятав оленя в рукаве. Теперь все сомнения уж точно развеяны.

Вазиры большие и малые уже, как обычно, сидели в зале дивана. Они еще не знают, что он им скажет сейчас. Кто-то, возможно, лишь догадывается. Как они воспримут это?

Хан вошел в зал, сел на свое место и объявил:

— Мы приняли решение. Мы начинаем войну с Западом.

Все молчали. Почему вы молчите? Неужели вам нечего сказать?

— Почтенный Абу Вафик! — тот поклонился. — Вы в ответе за войска, потому мы велим вам: отыщите в Степи наших братьев Шамаля и Самира. Их орды нужны нам. Найти их будет трудно, но вы справитесь. Доставьте мне четыре… нет, шесть тысяч конных воинов. Если будет меньше хоть на одного — вы пойдете в бой вместо них.

Абу-Вафик снова поклонился, но на этот раз его лицо выражало ненависть.

— Почтенный Филимон! — Айманикиду привстал с кресла и снял свою шапку. — Мы запрещаем вывоз продовольствия из столицы. Все корабли следует досматривать и задерживать. Конфискации пока не проводить, — на лице вазира отразилось сомнение. — Нам нужны запасы на случай длительной осады. Вообще подсчитайте все наши наличные припасы и доложите.

Филимон кивнул и сел обратно.

— Почтенный Файдуддин! — продолжил хан. — А вы подсчитайте, каковы будут наши расходы на все это. Достаточно ли казны.

— Да вот не думаю… — начал было Файдуддин-паша.

— Не сейчас, — прервал его хан. — Не надо думать. Посчитайте. Теперь шейх Вали. Удвоить уличную стражу. Объявите, мы запрещаем выходить на улицы с полуночи и до рассвета. Всех нарушителей задерживать и допрашивать.

Шейх Вали поклонился.

— Что-нибудь еще? — хан вопросительно уставился на своих вельмож. Филимон Айманикиду снова снял свою шапку и сказал, запинаясь:

— Мудрейший из мудрых, я… Такое сложное решение, война… Я, право, не уверен, время ли сейчас для таких вопросов…

— Это простое решение, почтенный Филимон, — уверил его хан. — Что за вопрос?

— Ученый из Тарсиса, о сиятельнейший. Прибыл два дня уж как, и требовал выслушать его. Дело интереснейшее… да. И я взял на себя смелость отнять немного вашего драгоценнейшего времени…

— Давайте его сюда, —хан демонстративно зевнул. — Незачем тянуть.

Ученый оказался полноватым старичком, закутанным в бесформенный линялый балахон. Он был лыс, бородат и обут в странные сандалии из черной кожи, а на голове его красовалась высокая шапка из овечьего меха — типичный житель Мраморных островов. За ним семенил щуплый мальчик лет десяти, одетый так же странно; под мышкой у него была зажаты свернутые трубочкой папирусы и кожи. Ученый прошлепал в середину зала, раскланялся и начал свою речь.

— О величайший из великих! Позволь мне занять немного твоего времени своей недостойной речью. Я пришел сюда, чтоб рассказать об удивительнейшем открытии.

Хан уставился на него с плохо скрываемым презрением.

— Много лет я провел в странствиях по городам Запада и Востока, — сказал ученый. — Семь лет прожил в попытках понять природу земли. Ведь когда корабль уходит от берега, он пропадает за горизонтом, будто бы вода не плоская, но выпуклая. Семь лет я думал и понял, наконец, что земля наша не плоская, но подобна шару, а мы живем на его поверхности.

Мальчик развернул папирус, на котором был нарисован круг, изображающий землю. По ее поверхности бежали люди и плыли корабли.

— Это богохульство! — заявил Абу-Вафик. — Ибо написано у пророка: «Слава его достигла краев земли». Значит, у земли есть края. Думать иначе — грех!

— Прошу извинения, о мудрый вазир, но все опыты, проведенные мною, говорят, что я прав, и что земля наша действительно шар.

— Это проделки шайтанов! — не унимался Абу-Вафик. — Они для того и созданы, чтобы отвращать людей от Послания.

— Но если даже ты прав, ученый, — подал голос хан, — что это изменит? Какое дело человеку, плоска земля или кругла, если она все равно бесконечно больше его, и ему не пересечь ее, хоть бы даже он всю жизнь шел по ней?

— В этом и состоит мое главное открытие, — ученый поднял палец. — Земля не так велика, как считается. Корабль обогнет ее за два месяца, не более.

— Обогнет? И куда он прибудет? — ан-Надм удивился.

— Он вернется обратно, к самому началу пути.

— Кощунство! — закричал Абу Вафик, потрясая корявым пальцем. — Этот человек — опасный еретик и должен быть казнен, о мудрейший!

Философ немного попятился, его мальчик тоже выглядел испуганным.

— Это же оскорбление Всеотца! — разбрызгивал слюну Абу Вафик. — Ведь если земля конечна, то значит и могущество Всеотца конечно, будучи ограниченным ею! Но это не так! Поэтому считать так — богохульство! Даже мысли такие исходят от пустынных шайтанов, не говоря уж про слова! — он выхватил кинжал.

— Успокойтесь, почтенный! — Файдуддин, сидевший рядом с разбушевавшимся вазиром войск, тоже вскочил и преградил тому дорогу к перепуганному ученому. Абу-Вафик разошелся еще сильнее, изрыгая проклятие за проклятием. Незаметно все присутствующие подключились к перепалке, и снова зал дивана стал похож на базар в момент поимки карманника.

— Вон отсюда все! — заорал хан. — Все до одного!

Помещение опустело, только ан-Надм остался стоять у трона в растерянности.

— Все — это и ты тоже!

— Ваше слово — закон, — великий вазир кивнул и скрылся за шторой.