Начать разговор с ханом стоило чудовищных усилий. Ан-Надм даже удивился, насколько он боится предстоящей беседы. Да ведь не беседы я боюсь, а того, что может отчудить хан по ее результатам. Он ведь вспыльчив, как сухая трава: чуть искра — и вся степь занимается в минуты.

Хан ел, но как-то лихорадочно, будто был бедняком и до того неделю голодал. Лицо его не выражало ничего, взгляд был направлен в стену. Хан думал, и ан-Надм решил не начинать разговора первым. Однако время тянулось, близился конец трапезы, а хан все молчал.

— Мудрейший, — ан-Надм заговорил, выждав удобный момент во время перемены блюд. — Что стесняет думы твои? Отчего ты печален сегодня?

— Печален? — хан отставил кубок, выточенный из перекрученного рога дикого козла из недждских гор. — Да, печаль и скорбь преисполняют меня. Грядут страшные дни и кровь, и она будет на мне. На мне! Меня будут вспоминать не как Озмака Миролюбивого, или Озмака Благословенного, или Озмака Мудрого, нет! Меня впишут в летописи как Озмака Кровавого!

— О мудрейший, — ан-Надм спрятал глаза и взялся за край стола двумя руками, изображая смущение. — Все происходит по воле Создателя. Иногда он заставляет нас свернуть с пути, иногда заставляет блуждать во тьме в поисках выхода. Мы не властны изменить судьбу, которую он приготовил для нас…

Хан уставился на него чуть ли не с ненавистью.

— От Абу-Вафика я бы это стерпел, но ты! Что за проповеди?!

Ан-Надм склонил голову.

— Я лишь хотел сказать тебе, о мудрейший, что такова доля правителя. Есть время добра, и есть время жестокости. Иногда нужно отсечь зараженную руку, чтобы сохранить тело… Или пожертвовать свое дитя, чтобы тысячи чужих остались жить, — он быстро взглянул на хана из-под бровей.

Непонимание, смешанное с беспокойством, отразилось на лице правителя.

— Ты что-то излишне витиеват сегодня, — сказал он погодя. — Не пойму никак, к чему ты клонишь.

Была-не была.

— Озхан, о блистательнейший, я хочу поговорить о нем.

Вот! Тень, промелькнувшая в глазах хана, исчезла мгновенно, — неужели он?

— Озхан? Что… ты выяснил что-то новое?

— Как сказать, о мудрейший, как сказать. Видишь ли. Коварный убийца — ведь нет сомнений в коварстве вероломного Гюля! — разбил голову твоему сыну и оставил его истекать кровью. Но не будь Гюля — Озхан все равно был бы мертв.

— Все равно? Да что ты такое…

— Он был отравлен! — ан-Надм понял, что перебил хана, и затараторил, испугавшись, — Отравлен смертельно. Он не дожил бы до нынешнего дня. Зло притаилось во дворце, о мудрейший! Убийца прячется за углом, а мы даже не знаем, кто он, ибо он не оставил следов…

На лице хана застыла мраморная маска безразличия, но ан-Надм знал, что это напускное. Лишь на краткий миг изнутри прорвались эмоции, заставив задрожать мускулы у глаз и вокруг рта. Хан боролся с собой. Эх, знать бы, что за думы сейчас носятся у него в голове.

Озмак встал и отошел от стола.

— Ты… У тебя есть мысли, кто он? — речь хана был тиха и выверена — признак осторожности.

— Да, — признался ан-Надм. — Три. И ни одна из них мне не по нраву.

— Говори.

— Во-первых, это повар… Фуркан Бузоглу. Тот, которого тоже отравили.

— Повар?

— Хм… да. Он уже мертв, и узнать ничего не получится. Но ведь только у него была возможность незаметно подсыпать яд наследнику в пищу.

— Я не верю в это, — сказал хан.

— Это мудро. Я тоже невысоко ценю эту версию, — учтиво согласился вазир. — Второй — это сам Гюль. Да-да, — он даже кивнул для верности, увидев сомнение в глазах Озмака. — Гюль убил твоего сына, да. Но ведь может быть, он изначально хотел отравить его. Он для чего-то покупал яд в аптеке в квартале лотосов, — по лицу хана скользнула тень испуга. — Возможно, он не рассчитал дозу, наследник остался жив, и злодею пришлось довершить свое черное дело таким варварским способом.

— Возможно, Гюль был злодеем, но он не был глупцом, — покачал головой хан. — Он всегда действовал наверняка. Он бы не стал полагаться на яд, не будучи в нем полностью уверенным. К тому же он был сторонником простых и прямолинейных действий. Убийство канделябром похоже на него, а яд — яд оставьте более изощренным умам.

— Как скажешь, о мудрейший.

Повисло молчание. Хорошо, что я не рассказал ему о том, что Гюль прятался под кроватью наследника. Хан бы прицепился к этому, начались бы вопросы — а зачем он прятался, а от кого, а может, этот кто-то и был убийцей, а кто это мог быть — и основная версия рассыпалась бы. Пусть лучше все остается как есть, по крайней мере пока.

— И?

— Что? — ан-Надм вздрогнул от внезапной реплики.

— Кто третий?

— Третий? Хм… — вазир глубоко вздохнул. — Третий, о сиятельнейший — это ты.

— Я?!

— Это лишь версия, о блакосклоннейший. Сухой расчет. Я не обвиняю тебя… Но логика говорит, что ты мог отравить его. У тебя были возможности и мотивы…

Озмак взмахом руки оборвал фразу.

— Довольно!

Он потер лицо ладонями и продолжил:

— Да, я мог. Но мотивов у меня не было. Мы ссорились с Озханом, не буду спорить. Он был не мил мне. Он был язычником, в конце концов! Но ведь после всего этого — он мой сын и наследник. Бугдай слаб умом, увы — и кто теперь унаследует ханство? Род Демиркол пресечется с моей смертью, и страна погрузится в пучину безвластия. Видит Создатель, не такого будущего я желаю и желал всегда. Разве стал бы я убивать будущее моей страны?

— Конечно не стал бы, о проницательнейший, — вазир поклонился.

— Ищи, Малик, найди их непременно. Убийцы должны понести наказание.

Ан-Надм вышел от хана в полнейшей растерянности. Старый лис был убедителен, как никогда. Скорее всего, он и правда не имеет отношения к отравлению. Но кто тогда? Гюль? Он ведь покупал яд, а потом зачем-то прятался под кроватью. Что если он отравил наследника и ожидал, когда тот умрет? Эх, не стоило устранять его так поспешно.

По дороге домой вырисовалась полная версия. Гюль купил яду и незаметно дал его Озхану, наверное, подсыпал в вино (ан-Надм вспомнил кубки в спальне), а сам ушел и вернулся ночью, когда наследник уснул, чтобы убедиться, что яд подействовал. Но яд не убил наследника — видимо, Гюль действительно не рассчитал дозировку. По стечению обстоятельств именно в это самое время к наследнику заявился ан-Надм, и Гюлю не оставалось ничего другого, кроме как спрятаться под кровать. Дальше случилось то, что случилось (причем ан-Надм припомнил, что Озхан был бледен и явно чувствовал себя крайне неважно), а мерзкий Гюль все это время сидел под кроватью.

Версия была складная, и ан-Надм немного утешился. И лишь перед сном, уже в постели, его ужалила холодная, как северная гадюка, мысль. Гюль прямолинеен, сказал хан, он никогда бы не выбрал яд. Значит, эта версия неверна. Или, что еще страшнее — она верна, но Гюль действовал не от себя, а по приказу. А приказы ему отдавал только один человек во всем мире — Озмак II.

Значит, все-таки хан. Теперь картинка проявилась почти полностью. Вот ведь старый лис. Не могу, говорит, убить будущее страны. Еще как можешь, лжец и истеричка.

Ан-Надм заснул спокойно впервые за две недели. Одной страшной тайной в его мире стало меньше.