Тишина была бы полной, если бы не свист ветра в решетчатом шпиле.

Ветер был теплым и дул с востока — оттуда, где за краем облака дыма высились пузатые золоченые купола Шемкента. Оттуда, где лежало мертвое тело ее любимого.

— Я покажу тебе бескрайнюю степь, — говорил он, — мы помчимся с тобой туда, где сходятся земля и небо, и ветер будет развевать наши волосы.

Теплый ветер. Он и сейчас развевал ее волосы, и ей казалось, будто это руки Озхана.

— Я брошу к твоим ногам всю землю.

Далеко внизу была она — земля. Ноги принцессы висели над пустотой, и между ступней она могла бы увидеть крыши и улицы ее города — если б не плотное облако дыма, всегда висевшее над ним. Редкие шпили пронзали его и видели солнце и чистое небо. Там внизу горели тысячи печей, там работали большие машины. Там ковалось богатство и сила империи — но какой ценой? Солнце — размытое пятно в серых небесах, да горечь во рту. Люди как призраки, лишенные теней, прячутся в полумраке каменных закоулков. Факелы, фонари, свечи. Дым, дым, дым.

— Ты будешь видеть солнце всегда.

Там, на Востоке, нет машин; там всегда ясно, всегда лето, и даже дожди там добрые и сладкие. Деревья там ярко-зеленые, пышные и цветут круглый год.

— Ты прекраснее этих цветов.

Только черные сосны растут в замке ее отца. Они никогда не цветут, лишь сухая хвоя ложится на поминальные камни — серые, как сам город, тяжелые и молчаливые.

— Ты — жизнь моя.

И она кончилась. А я? Я осталась в своем городе, темном, туманном. Осталась навсегда. Слеза скатилась по щеке и сорвалась в пропасть, а сердце сжалось в точку.

Она покачала ногами и глубоко вздохнула. Только ветер вокруг. Оттолкнуться руками — и вниз, к поминальным камням.

— Принцесса!

Алов вскрикнула и чуть не свалилась с карниза по-настоящему.

— Провалиться тебе, Ярелл! Ты напугал меня!

Плешивый жрец закатил глаза, забормотал со своим смешным лесным акцентом:

— Так я ж только ради твоего блага… Чтоб ничего не случилось плохого. Тут ведь вона как высоко. Можно упасть вниз и убиться. Насмерть убиться. Пойдем лучше вниз, к землице поближе. Негоже людям так высоко забираться.

Он поправил серое шерстяное рубище и протянул ей руку через перила.

— Пойдемте, прошу вас. Зябко тут, да и уж пора обедать.

— Что за человек ты, а?! Все испортил!

Алов перемахнула через перила, оттолкнув Ярелла, надела туфли и направилась к лестнице. Жрец засеменил следом, бормоча что-то про холодные ветры и мягкую земельку.

— Ненавижу тебя! — тоска внутри Алов превратилась в гнев и выплеснулась на несчастного толстяка. — Крыса похоронная.

— Зачем же вы так, принцесса. Я ведь помочь только хотел.

— Знаю я, чего ты хотел! Думаешь, я не видела, как ты смотришь на меня?

— Да что вы говорите-то такое! — Алов прямо ощутила, как Ярелл позади нее покрылся красными пятнами. — Да я, может быть, любовался вашей красотою, да и все. Да где мне, червю смертному, даже помыслить о том, чтоб вожделеть… Да мне ж и нельзя, обетом связан по гроб жизни своей.

— Что хочешь говори, похотливый старикашка. Все равно тебе не поверю. И в подвал ваш не пойду!

— А вот это зря, это зря. И никакой это не подвал, это святой храм. Сказано: «Яма отворена бысть человекомъ яко пращуры»…

— Да там же воняет у вас!

— Ну, так что ж, если тлен и прах суть основа человеческая. Но когда придет час суда и воскресения мертвых, тление сие прейдет, телеса же преисполнятся благоухания…

— Хватит уже, противно. Не пойду — и точка!

— Ну, вы еще подумайте, подумайте. Я ведь что, я ведь ничего, я ведь не тороплю. Всему свое времечко. Всяк человек к землице припадает, кто к старости, а кто и в отрочестве…

Утомительная винтовая лестница, наконец, кончилась. Алов уже не терпелось поскорей скрыться от назойливого жреца. Она почти бегом вылетела во двор и упала прямо под ноги носильщикам отца. Носилки угрожающе закачались, и миру явился разгневанный император.

— Это все Ярелл, отец! — заявила Алов, поднимаясь на ноги и распихивая слуг, метнувшихся ей на подмогу. — Он опять меня преследует. Хочет заманить к себе на кладбище.

Император погрозил кулаком запыхавшемуся жрецу и хлопнул носильщика по плечу:

— Не стой. А с тобой мне надо поговорить вечером. Будешь к ужину?

— Не знаю, — буркнула принцесса вслед уже удалявшимся носилкам.