– Не давайте ей много… - при моем появлении Марта умолкла. Как во сне, я взяла деньги для хозяйства, как во сне, спустилась с Мартой к выходу, выслушав множество наставлений, вероятно, весьма полезных. Увы, мои мысли были весьма далеки от метлы и сковород. Божьим промыслом или кознями Дядюшки, я внезапно достигла большего, чем мечтала. О, я не собиралась спешить! Следовало быть очень осторожной, и я изо всех сил старалась успокоить колотящееся сердце.
– Господин профессор, Марта ушла.
– Хорошо. - Он поднялся и шагнул к двери. - Хочешь о чем-то спросить?
Хочу ли я! Этот чудаковатый медик в поношенной мантии знал моего отца, видел, как тот погиб. Возможно, он объяснил бы, что угрожает мне и как я могу спастись… Нет-нет, долой искушение, нельзя ему открываться. Да не стой ты у него на пути, чучело, скажи что-нибудь!…
– Что приготовить на ужин господину профессору?
– На ужин?… - Мой вопрос оказался труден для хозяина. - Да что вам будет угодно, Мария… По правде, я даже не знаю, есть ли хоть какие-то припасы…
Никогда раньше я не служила в благородном доме (уборки у господина Майера не в счет) и, слушая Марту, всерьез опасалась, сумею ли соблюсти приличия. И только теперь меня озарило, что она имела в виду, успокаивая меня и убеждая служить честно. Нынешний хозяин Серого Дома никогда раньше не нанимал прислуги! Он глядел на меня, пожалуй, не с меньшей растерянностью, чем я на него, и необходимость отдавать какие-то приказы этой девице явно была немалым затруднением. Бояться нечего. Мне стало смешно, и я мысленно еще раз поклялась Марте быть сколь возможно честной и кроткой с этим беспомощным созданием.
– Пусть господин профессор не тревожится, я все куплю прямо сейчас, на рынке еще довольно товару. - Через рыночную площадь я проходила вчера, когда шла к университету. Я деловито оправила мой черный плат, сейчас строго повязанный на голову и вокруг шеи. - Прикажете птицы или мяса?
Господин профессор ничего не ответил. Смущенная улыбка исчезла с его лица, взгляд сделался совершенно стеклянным. В следующий миг он бросился ко мне и схватил за левую руку.
Кольцо!… Вот и все, Генрих-Мария, Мария Брандт, фройлейн Фауст. Кончено. Это смерть. Он знает, чей это подарок, и не пощадит проклятую. Я слишком ясно видела его ненависть, и нехитро было угадать, какое слово первым слетит с искривившихся губ. Ведьма. Ну же?! Долго мне ждать?
Я не угадала. Господин Вагнер разжал пальцы и склонил голову, безмолвно прося прощения. Затем, как настоящий кавалер, придвинул мне стул с высокой спинкой, сам сел напротив и сказал, снова улыбаясь:
– Вы о чем-то хотели поведать мне, милая девушка? Я готов слушать.
Он будто извинялся за свою недогадливость. Будто он должен был знать, что новая служанка - не кто иная как ведьма, заключившая договор с чертом, и его долг - помочь ей, невзирая на болезни, усталость и на то, что все эти преисподние дела ему уже поперек горла… Как я поняла, что речь идет именно о помощи, а не о допросе, почему страх в ту же секунду меня оставил? Быть может, дело было в его глазах. А может быть, я просто устала бояться.
– Я родом из Франкфурта, что в бранденбургских землях. Мария - мое настоящее имя, но своих отца и матери я не знала…
Господин Вагнер внимательно выслушал все, что касалось до моей прежней жизни: как вышло, что я пристрастилась к наукам, почему не вышла замуж и не спешила в монастырь. Когда я упомянула нечистого, опознанного мною по запаху серы, он тут же задал вопрос: от него ли я получила кольцо, и попросил описать во всех подробностях, как выглядел злой дух.
– Да, он мне знаком, - или, чтобы быть точным, знаком этот облик, но, как известно, у каждого из них есть обличье, которое они принимают особенно охотно… Но продолжайте, прошу вас. Что он говорил?
– Он сказал, - мой голос дрогнул, - что моим отцом был доктор Фауст из Виттенберга.
– Мне следовало догадаться, - помолчав, тихо сказал господин Вагнер. Подавшись вперед, он разглядывал меня с восторгом. - Я был слеп… Ну конечно же! Убрать платок и надеть берет… Ох, простите, дорогая фройлейн! Но клянусь вам, что нечистый не солгал. Те же черты, я сам тогда был щенком, но… Дочка доминуса Иоганна, Боже небесный…
– Незаконная.
Он только махнул рукой, не сводя с меня восхищенных глаз.
– Я должен был узнать вас. Мне нет прощения. Но рассказывайте дальше!
В следующий раз он перебил меня, когда дело дошло до украшений моей матери.
– И вы гляделись в это зеркало?! Но, простите меня, фройлейн, - с какой целью вы отважились на подобное?
– Без цели, - я почувствовала, как к щекам приливает кровь. - Этого не следовало делать?
– Не следовало!… - мой деликатный собеседник не выговорил вслух ничего из того, что ему пришло в голову. - Скажем так: это могло стать причиной серьезных осложнений.
– Что и случилось в действительности.
Если я хотела спастись, ни к чему было щадить себя: правда и только правда. Не дожидаясь вопросов, я рассказала о дальнейшем сколь могла подробно. Мое превращение весьма заинтересовало господина Вагнера.
– Вы не должны винить себя, - с жаром сказал он. - Ведь вы не учились магии, и ваш наставник во многом был прав: эта наука в самом деле бесполезна или даже вредна - для всех, кто не столкнулся в своей жизни с… с чем-то из этой категории явлений. Я постараюсь объяснить. Магия подобия учит, что изображение дает власть над изображенным предметом - именно поэтому с зеркалами в народе связано столько страхов. Вы, может быть, не знаете, что дочь крестьянина нипочем не положит зеркальца личиком кверху, всегда перевернет - а почему? А потому, что в него могут заглянуть бесы, сглазить красоту. Суеверия простого народа не всегда внушены нечистым; некоторые из них суть обрывки подлинной мудрости, в основе своей забытой.
Я снова вспомнила момент околдования: железные пальцы на моих плечах, запах мускуса и вина, удушье, непреодолимое vertigo… скользящее движение перед глазами и вспышки света… Зеркало? И потом, когда сознание возвращалось, мне мерещилось, что я смотрю в зеркало, но отражение не повторяет моих действий…
– Так. Но что в точности он сделал? Отражение дает власть над телом или над душой?
Господин Вагнер одобрительно кивнул.
– Верный вопрос, дорогая фройлейн. Но прежде чем я попытаюсь ответить… Извините мне дерзость этих слов - вы уверены, что превращение в самом деле произошло? Как говорится, наяву и во плоти?
Разумеется, уверена! - хотела сказать я, но вовремя осеклась. Уж не настолько-то скверной ученицей доктора медицины я была, чтобы не слыхать об обманах чувств, возникающих от естественных причин, а равно и внушаемых демонами. Что бы мне вспомнить об этом в «Рогах и Кресте», когда я внимала Дядюшкиным посулам! Неужели он провел меня, как последнюю дуру?… Нет, не может быть…
– Дайте мне подумать, - пробормотала я. Ну отчего я не вспомнила об этом хоть по дороге в Виттенберг! Все равно было бы поздно, но зато сейчас не срамилась бы…
– Конечно, - с готовностью сказал господин Вагнер. - Не торопитесь, это в самом деле очень сложно - ученые не первый век спорят о многих хорошо известных явлениях, происходят ли они наяву или имеют место только в сознании людей, и именно о тех явлениях, которые происходят не без помощи сил преисподней. Так колдуны превращают из мести человека в кобылу или осла, и сам околдованный видит свои копыта и таскает кладь, и все окружающие видят животное, а потом приходит святой человек, говорит: это наваждение, - и все как рукой снимает. Или, простите, полеты ведьм - многие медики утверждают, что несчастным женщинам только мерещатся полеты. Сведущему в лечебных травах ничего не стоит сделать так, чтобы женщине привиделось во сне, как она летит на метле или борове; подобные видения являются любому спящему, если его сердце забьется чаще. Я сам это испытал, когда был юношей: сердце у меня было слабое, и я себе прописал отвар наперстянки, а после так налетался с полночи до утра, что хватило бы на десять колдунов! Стало быть, если бедняга добавит наперстянку в свое варево, то полет ей и причудится. Но причудится он и свидетелям, никакого варева не глотавшим, вот в чем загвоздка! Потом, бывало, что ведьма наказывала обидчика… гм, некоторым увечьем, которое потом само собой исцелялось - а вернее всего, только чудилось околдованному и тем, кто его осматривал.
– Тем, кто осматривал… - тупо повторила я. Значит, могло быть и так, что все принимали меня за Генриха, и я сама не сомневалась, что превращена, но стоило бы мне, допустим, зайти в церковь… - А что может прекратить наваждение?
– Помощь святости. Кроме того, есть некоторые естественные методы, которые церковь полагает дозволенными. Главное, что необходимо, - сильное желание околдованного… Но вы же и сами вернули себе свой облик?
– Пожелав того. - Я бессильно опустила руки на колени. Господи, как все оказалось просто! я захотела поддаться наваждению, а потом захотела его разрушить - и в этом было все дело? Дымный зал, пьяные выкрики, мое собственное плачущее лицо… Он, Генрих, тоже говорил, что видит сон и хочет проснуться… Но позвольте-ка…
– Но если человек только внешне уподобляется лошади - откуда у него сила животного?
– Теологи учат, что кладь за превращенного таскает дьявол. В прошлом веке такое объяснение не находили слишком замысловатым. Тогдашние исследователи считали благочестивым верить в то, что Божьи попущения удерживают нечистого в границах, очерченных весьма замысловато. Превращены и сотворены дьяволом или его слугами могут быть только низшие твари, зарождающиеся в гниении, от червей до гадов; человек не может быть превращен, ибо это было бы подобно акту творения, что недопустимо; но человек может быть околдован, причем влияние нечистого распространяется только на чувства и фантазию, но не на душу… Словом, черту легче самому впрячься в повозку, чем сделать лошадь из человека. Я хорошо знаком с этими воззрениями - ваш почтенный отец, помнится, принуждал меня читать «Malleus maleficarum», по вопросу каждый вечер, пока я не наловчился цитировать этот классический труд с любого места. Несомненно, превосходное руководство для гонителей ереси, - (тон последних слов откровенно противоречил их смыслу), - но все же почтенные доминиканцы были более практиками, чем учеными… или более учеными, нежели практиками, затрудняюсь сказать, но беспокоило их главным образом соотнесение фактов и теорий с тем, что сказано в Библии. Некоторые другие исследования, а также мой собственный печальный опыт свидетельствуют в пользу того, что Господь попускает проклятым значительно больше, чем священный трибунал, Библия же, к нашему счастью, повествует главным образом не о порождениях преисподней, и разыскивать в ней сведения этого рода - занятие неблагодарное и сомнительное. Это между нами… Словом, если вы делали нечто такое, что вам не под силу в вашем подлинном обличьи - возможно, превращение вправду имело место.
– Делала. - Я вспомнила дубовый стул, ставший легким, каменную ограду, через которую я перемахнула вместе со всеми по пути в трактир, Ганса, едва не упавшего со скамьи. - А кроме того, потом… когда я снова стала собой…
Недоставало еще опять покраснеть!
– Если я делала только то, что делал Генрих в тот день, - слушала лекции и ужинала в трактире, то откуда взялась пыль и грязь на моей одежде? - уверенно договорила я. - Не следует ли отсюда, что мое тело действительно принадлежало не мне?
– Быть может, - ответил господин Вагнер. Понял он или нет, о чем я умолчала, но виду не подал. - Однако есть еще одна возможность, извините, что говорю об этом… Одержание.
– Одержание?… - Я с трудом подавила ужас: то, что мое тело могло быть предано не чужой человеческой душе, а злому духу, показалось мне омерзительным. - Вы подразумеваете: то, что я, как мне казалось, совершила в чужом обличьи, было только сном или видением, и пока оно длилось, я была одержимой? Безумной?
– Я не утверждал этого, - мягко сказал мой собеседник. (Кажется, мои спокойные и уверенные слова прозвучали довольно-таки жалко.) - Опровергнуть меня легче легкого. Если хоть кто-то видел поступки Генриха, когда вы были им…
– Я ни с кем из знакомых не говорила в городе после этого, - устало ответила я. То, что я мнила сражением с дьяволом, оказалось всего лишь призраком, сном, который не ввел бы в заблуждение человека более чистого и с более сильной волей.
– Но все же вы прервали наваждение. Может быть, оставим это пока? Я так и не понял, каким путем вы попали в Виттенберг…
– Я пришла со странниками, ищущими проповеди Лютера, хотела разузнать об отце.
– Вы вправду его дочь - вот одно, что могу вам сказать! Совершенное вами не под силу обычной девушке.
– Пустое, - я не желала принимать утешений. - У меня ведь были деньги, и… Ах да, кольцо. Вы узнали его?
– Я видел его множество раз. Это кольцо, или такое же, носил ваш отец. Мне случалось видеть, как он вызывал с его помощью того, кто явился к вам.
– Оно было при нем после его смерти?
Ответ запоздал. Господин Вагнер не смотрел на меня; судорога прошла по его лицу.
– Я не знаю. Он… Обстоятельства были таковы, что я забыл про кольцо. Следовало бы вспомнить, но… словом, моя вина. Оно было точно таким же - за это могу поручиться.
Мой рассказ о договоре, написанном кровью, и о том, как Дядюшка предъявил права на мою душу, вызвал лишь краткий комментарий: «Не более и не менее? Ну, там будет видно». К тому времени у меня уже не было сомнений, что этот человек мне поможет, и все-таки у меня отлегло от сердца. О беседе в лавке ростовщика я поведала совсем уже весело.
– Вы поступили мудро, милая фройлейн, что остереглись вторично закладывать это дьявольское изделие! По меньшей мере одна опасность несомненна: попасть на купца, который уже держал его в руках. Я помню, как ваш отец подбрасывал его на ладони и приговаривал: хоть бы ты сгинуло, проклятое, за тебя же деньги плачены!… Его нельзя было и потерять.
– В этом я успела убедиться. - Я рассказала о двух своих попытках.
– …Вот и все. Вчера мы пришли в Виттенберг, и чтобы остаться здесь, я стала искать службу.
– Я подарю добрейшей Марте самых дорогих лент, - торжественно пообещал господин Вагнер. - Мало того, что не побоялась ходить за больным пособником чародея, так еще и сама сотворила подлинное чудо… Хочу, чтобы вы знали, фройлейн Мария: я буду счастлив, если смогу помочь вам.
– Как мне благодарить вас, господин профессор? - неловко сказал я.
– Пока не благодарите. Тот, о ком мы говорили, - хитрая и опасная креатура. Я встречался с ним несколько раз еще при жизни доминуса Иоганна, и потом однажды имел с ним беседу, если то был не бред… Он опасен, и не стоит забывать об этом, но вместе с тем вполне вероятно, что его слова о власти над вами - всего лишь хвастовство. Кровь действительно обладает известной силой, но как бы там ни было, договор заключен не вами.
– А кольцо?
– Ну, что ж кольцо… Магические руководства говорят о предметах, способных следовать за человеком, даже и за таким, который ничем себя не запятнал; то же относится и к другим чарам… Полагаю, теперь мой черед рассказывать, но вот что меня смущает: вы, должно быть, голодны, а в этом доме, пропади я пропадом, совершенно нечего есть. Не согласитесь ли вы отобедать со мной в трактире?… Что такое, я что-то не так сказал?
Я не удержалась от смеха.
– Боюсь, почтенные горожане весьма удивятся, если увидят, как профессор университета угощает обедом свою служанку!
– Служанку?! Дорогая фройлейн, вы же не думаете в самом деле… Гостья - вот это будет вернее!
Пусть он говорил так в память моего отца, и пусть предлагал заведомо невозможное - сердце мое растаяло.
– Благодарю вас снова, но что вы скажете обо мне… ну, хоть Марте и вашим друзьям?
– Что скажу? Хм… Да разве это так важно?! Найду, что сказать.
Но я уже знала, что сказать мне. Довольно будет и того, что я вовлекла его в свою нечестивую историю.
– Нет, господин профессор. Я не думаю, что нам следует поступать таким образом. В конечном итоге, для меня всего безопаснее называться служанкой.
– Воля ваша… Но что же делать с обедом?
– Я схожу в трактир и принесу все сюда. Скажите только, где мне взять салфетку? Или хоть чистую тряпицу.
– Чистую?… Тут где-то был сундук… Нет, это немыслимо, дорогая фройлейн, чтобы вы…
– Не тревожьтесь, господин профессор, - весело сказала я, - до сего времени мне неплохо удавалась подлая служба.
Мой гостеприимный хозяин не нашелся, что ответить, и я, пожалуй, не найду слов, чтобы передать выражение его лица. Пора мне, в самом деле, привыкнуть смеяться, а не плакать над своей долей…
Салфетка отыскалась, и в самом деле почти чистая. Я уже собиралась спускаться вниз, когда господин Вагнер остановил меня.
– Фройлейн Мария! Одно слово: вы согласны принять мою помощь? Вы вернетесь сюда?
– А куда же мне деться, господин профессор? Разве у меня есть выбор?
– Как я могу знать? - сказал он, неуверенно улыбаясь. - Как я могу знать, фройлейн Фауст?
Боже небесный, думала я, обтирая от паутины и сора корзинку, найденную внизу. Если он не верит в мою полную беспомощность только оттого, что я дочь своего отца, - за кого же он почитает доктора Фауста?