Легко заметить, что, когда единая письменность смягчает проблему многоязычия, а взаимные обмвш и сопоставления в области культуры способствуют улучшению понимания, возникает мечта о единстве, которая, пусть и временами, подвергается давлению политических иллюзий. Рано или поздно, когда становится необходимым избавиться от многовластия, чтобы в самые решающие исторические моменты воссоздать национальное единство, вновь возникает идея объединения.

Используя то, что досталось им по наследству от всех земель и из всех времен, две последовательно сменяющие друг друга династии, Суй (581–618) и Тан (618–907), создали новую империю, тень которой почти сразу же распростерлась над соседними народами. Современные японские историки охотно видят в этом дальневосточный вариант каролингского «возрождения». Причем по времени эти два периода практически совпадают. Знаменательно, что в Японии, например, само название династии Тан, которое по-японски читается То или Кара, имеет общее значение «Китай» или, точнее, «китайская культура» в самых разных вариантах.

Безусловно, этот новый китайский классический период основывался на более широких, чем в эпоху империи Хань, этнических, экономических, интеллектуальных и культурных основаниях. Это, вне всякого сомнения, объясняет его широкое распространение по всей Азии. Было ли вызвано это завоеваниями или просто влиянием соседей, но Китай в описываемый период проявлял такой интерес к разнообразию, что все и вся могли объединяться с ним. Однако спустя три века, когда равновесие все же было нарушено, Китай, потеряв буддийскую веру и получив всеобщий скептицизм, пришел только к ужасающему экономическому хаосу, к которому его привели алчность плохих священников и эгоизм частных лиц, несмотря на необычайный технологический и экономический прогресс, практически приведший страну к началу Нового времени. В X в. Китай вновь распался и стал добычей варваров. Хотя это время и было очень суровым, зато люди избавились от грозного могущества бюрократических норм, принятых аппаратом управления, рост которого напоминал раковую опухоль. На фоне этого неизбежного аспекта китайского политического механизма, без сомнения, особо выделялись те несколько человек, не похожие на остальных, которыми отмечено это время.

 

Династия Суй

Два императора династии Суй, обладающие безграничной властью, хорошо осознающие свои задачи, заботящиеся об имперской роскоши и правосудии, стабильности и процветании народа, положили начало новой эре.

В соответствии с китайской традицией, которая предполагала, что любая смена власти приводит к справедливому исчезновению испорченного режима, добродетельный основатель новой династии Ян Цзянь, министр Северной Чжоу (556–581), во всех «Историях» представлен как человек, наделенный самыми высокими моральными качествами, свойственными хорошему правителю. Усмиритель империи, своей династии он дал название Суй, а когда умер, получил посмертное имя Вэньди, что означает «просвещенный император». Он начал решать задачу по воссоединению страны и оздоровлению государственного управления: «В первом месяце 3-го года [эры правления] Кайхуан [29 января — 27 февраля 583] император поселялся в новом дворце [его новой столицей стала Чанъян]. [Тогда] впервые был дан приказ людей военного и гражданского сословий считать совершеннолетними по достижении 21 года. Сократили [срок отбытия] трудовой повинности [для каждой из] 12-ти [сменных] очередей до 20 дней в году. Сократили подворный налог с 1 куска тонкого шелка до 2 чжанов.

Прежде, еще [со времени] порочных [порядков, существовавших] в конце [династии Северная] Чжоу, были устроены казенные питейные заведения для получения прибылей, [кроме того], населению повсеместно запрещалось добывать и потреблять [соль] из соляных озер и шахт. Теперь же упразднили [эти] питейные заведения и разрешили населению пользоваться соляными озерами и шахтами. [Всех живущих] вблизи [столицы] или вдали [от нее это] очень обрадовало».

Составители «Истории Суй» с удовольствием сообщают об умеренности и скромности правителя: «Сам император соблюдал экономию и умеренность. Все [обитательницы] Шести дворов [гарема] носили застиранную одежду. Все старые и ломаные экипажи, предназначавшиеся [ранее] императору, тогда было приказано починить и пользоваться ими, а не заменять новыми. Не устраивались пиршества. За едой [императору подавали] лишь одно мясное [блюдо], и только».

Эта запись позволяет представить то расточительство, которое царило обычно, и то отчаяние, которое должно было охватывать слуг и простых людей, живших за счет фантастических излишков двора. В то же время, если верить «Суйшу», столица не перестала напоминать громадный склад: «Продукты, собранные в виде налогов со всех префектур, стекались в столицу, из Хэнани через проход Тунгуань и из Хубея через проход Пуфань. Их везли по дорогам день и ночь, не прерываясь ни на один месяц».

И без лести официальных историй нужно отметить, что император Вэнь-ди из династии Суй, образец повелителя, создал новый эффективный баланс, который напоминал о величии древних времен. Гуманный правитель, он снова столкнулся точь-в-точь с теми же проблемами, которые всегда были самыми острыми в империи. Самой важной из них была проблема распределения земель. Этот вопрос, такой же древний, как и само китайское общество, как ему казалось, требовал решения, сходного с распоряжениями, существовавшими в прошлом. Он восстановил в действии «закон о распределении равных полей», обнародованный на сто лет раньше (485) знаменитым императором Сянь-вэнь-ди из династии Северная Вэй, который перенес свою столицу из Датуна в Лоян и приказал своим подданным тоба китаизироваться.

Этот закон был введен по совету китайских экспертов, чтобы устранить ту прискорбную небрежность, с которой кочевники относились к земледелию, и откликнуться на упования «физиократов», как об этом торжественно заявляет введение в экономический трактат, входящий в «Суйшу»: «… продукты питания и меновая стоимость были основой жизни первых людей. Мудрые правители поделили землю на участки, для того чтобы у народа было занятие. Они создали обращение ценностей и имущества, чтобы обогатить его. Обогатив народ, они стали обучать его, так расцвели уважение к человеку и справедливость. Если народ беден, он начинает воровать, и ни наказания, ни казни не могут остановить его».

Земельная система, цзин тянъ или цзин ту, которую традиция возводит к золотому веку, основывалась на распределении участков земли, годных для обработки, нарезанных согласно плануй который имеет форму иероглифа «колодец». Без сомнения, изначально поля объединяли в зависимости от расположения мест, где можно добывать питьевую воду. Дун Чжуншу и его сторонники долго оплакивали «исчезновение» в эпоху правления династии Хань этой системы, на самом деле существовавшей только теоретически.

Суть этой древней модели, восстановление которой было осуществлено в 485 г., совершенно спокойно была истолкована по-новому. В расчет были приняты требования сельского хозяйства и присущая людям потребность в частной собственности. Государство разделило землю на две категории: первая категория — наследственные земельные участки (юне), которые предоставлялась каждому человеку. De facto, но не de jure они имели характер собственности, которую право действительно признавало за каждым из подданных империи и его потомками. Вторая категория: зависимые земельные участки (коуфэнь). Наследственные земельные участки предназначались для фруктовых деревьев и шелковицы, доход от которых мог появиться только через несколько лет, зависимые же земельные участки были отданы под пахоту и ежегодный сбор урожая овощей и зерна, т. е. того, о чем говорит сам смысл слова коуфэнь — «повседневная пища». После смерти того, кто обрабатывал участок, или после того как ему исполнялось 60 лет и он больше не имел физических возможностей сам обрабатывать поле, зависимый земельный участок возвращался в общее имущество, откуда его снова передавали кому-нибудь на тех же условиях.

Каждый мужчина, достигший совершеннолетия, а этот возраст на протяжении веков несколько раз менялся, колеблясь в зависимости от потребности в рабочей силе от 15 до 21 года, получал зависимый земельный участок размером в 40 му. На протяжении лет в зависимости от системы наследования к пахотной земле добавляли либо полный, либо половинчатый (20 му) наследственный земельный участок, который на момент реформы предоставляли всем совершеннолетним. Женщины также получали свою часть, участок, который был немного меньше, чем половина участка мужчины. Вычисления, пусть и допускающие некоторые вариации, позволяют определить, что в конце V в. типичная семья, состоящая из отца, матери, четверых детей, четырех рабов-мужчин, четырех рабов-женщин и владеющая 20 быками, получала примерно 465 му земли, что примерно составляло 25 га. Однако в 564 г. династия Северная Ци изменила норму, взяв за основу семью из троих совершеннолетних, двоих детей, владеющую одним быком: они получали 15 га. Передают ли изменения в оценке размеров средней семьи общее обнищание или, напротив, появление свободного доступа к земле многочисленных людей, когда-то обращенных в рабство? На современном уровне знаний нам не хватает точных демографических исследований, которые позволили бы установить, каков был типичный состав средней китайской семьи в этот период.

Более того, претворение в жизнь этого закона менялось в зависимости от плотности населения: имелись отличия между «просторными областями» и «тесными областями», т. е. соответственно малои густозаселенными регионами. Суть метода заключалась в том, чтобы разделить ресурсы, т. е. пахотную поверхность, на количество людей. Затем этот простой раздел земли корректировался, так как принималось во внимание и качество земли: средний размер участка мог быть и вдвое и втрое больше, чем объявленная норма площади. Налог также варьировался в зависимости от цены и качества урожая. Династия Тан, в свою очередь, дополнила этот закон указом о необходимости «устраивать переделы земли», перераспределяя их через более или менее короткие промежутки времени, например через три, пять или двенадцать лет.

Впрочем, эта сложная организация ведения хозяйства, в которой тесно переплетались аграрная и налоговая системы, была введена не без значительных трудностей: чтобы их себе представить, нужно только мысленно перенестись к современным нам вопросам укрупнения земельного хозяйства. Каждый пытается оказаться хитрее своего соседа. Таким образом, мы видим людей в полном расцвете сил и возраста, которые при помощи «горшочка с вином» записываются в категорию детей или стариков: уменьшение земельного надела, которое за этим следует, компенсируется снижением налогов и повинностей. Эти мошеннические приемы в экономическом трактате, входящем в состав «Суйшу», стали объектом скандальных рассказов, предлагавших варианты решения этой проблемы: «Гао Цзюн [советник императора Вэнь-ди] (555?— 607) еще также полагал, что хотя есть установленные нормы для уплаты людьми урочных налогов, но ежегодно при сборе постоянных налогов [бывает] много приписок дополнительных [взносов] или же исключений из списков и старшие чиновники самовольно и по собственному пристрастию делают изъятия из расчетных описей. [Поэтому норма налогов] вновь стала неопределенной, и для определения и подсчета [налогов] трудно пользоваться реестрами. Вот почему [следует] ввести [новые] установленные образцы внесения налогов [согласно] спискам населения. [Он] просил, чтобы повсеместно, во все округа, было дано [указание] сяньлинам ежегодно пятого числа первого месяца [направлять] инспекторов, которые [должны] в соответствии с тем, как это удобно, из каждых пяти или трех лежащих рядом дан составлять один туань и согласно [имеющимся] образцам устанавливать [деление] дворов на высшие и низшие [категории]. Император последовал этому [предложению], и с тех пор повсеместно прекратилось мошенничество».

Этот важный вклад в оздоровление государственных финансов тем не менее не защитил самого Гао Цзюна, который был казнен в 607 г. за то, что он осмелился критиковать правительство Ян-ди, второго и последнего императора династии Суй.

Такой налоговый порядок был действительно эффективным только благодаря существованию широкой сети доносчиков: «Также обнародовали новый указ, [устанавливавший такой] порядок: [каждые] пять семей, [живущие в пределах владений государя], [должны] составлять бао. Во [главе] бао [должен стоять] староста. [Каждые] пять бао — составлять люй, [каждые] четыре люй — составлять цзу. В каждом из них [должны] быть начальники. [Было установлено], что начальнику люй за пределами владений государя [по положению] приравнивался начальник ли, начальнику цзу приравнивался староста дан, чтобы [можно было] сопоставлять их друг с другом».

Таким образом, цели введения этого закона были очень суровыми, а по сути он провозглашал принцип твердого эгалитаризма. Главы семей должны были вносить земельный налог, доходивший до 60 мер, около трех ши, зерна с одного хозяйства. Таким же образом собирались налоги, вносимые тонким и грубым шелком, а также полотнами пеньковой ткани. Холостяки, как и слуги, платили только половинный налог. Это было справедливо, так как им предоставлялось очень мало земли. Те из них, кто по какому-нибудь основанию вообще не получал земли, освобождались от всех налогов. Еще один отрывок из этого текста показывает, какие льготы в обход закона все же были возможны на практике: «Обладатели чиновных рангов и [почетных] титулов, а также [те, кто признавался] „почтительным сыном”, „послушным внуком”, „верным долгу мужем” и „целомудренной женой”, также освобождались от налогов и трудовых повинностей».

Другими словами, афишируемая мораль была прекрасным средством для того, чтобы обогатиться.

Императора Вэнь-ди не меньше тревожила и проблема зерна, источника поддержания равновесия в империи. Он проявил особое внимание к содержанию и строительству хранилищ (585), создав запасы, которые получили название «амбары справедливости». Такие же древние по своей сути, как и сама империя, эти хранилища позволяли ослабить тяжелые последствия наводнений и засух. Наконец, император самостоятельно пересмотрел политику, разработанную в 535 г. министром Су Чэ, и стал, как и Цинь Шихуанди, заботиться об унификации монеты, для того чтобы развивать рынки на всей территории Китая.

Таким образом, Вэнь-ди проявил себя как могущественный администратор и хороший хозяйственник. Его основной заслугой стало применение превосходных и по большей части древних законов, которые к VI в. вышли из употребления. Между тем, как и все правители крупных политических образований, он не мог действовать в одиночку. Ему пришлось предоставить широкую свободу действий местным чиновникам, а это способствовало различным злоупотреблениям. Он запретил давать официальные ссуды под ростовщические проценты, но зато разрешил «всем государственным службам, как в столице, так и в провинции, перепродавать [свои запасы] на рынках, для того чтобы умножить [количество продовольственных товаров и поголовье скота] повсюду». Так традиционные понятия равенства и правосудия служили для того, чтобы прикрывать самые сомнительные операции, обеспечивая им получение дохода.

* * *

Стремясь четко определить для каждого крупного социального слоя размеры земельных участков и налогов, а также его обязанности, Вэнь-ди завершил свою работу составлением вышедшего в 583 г. кодекса, включавшего пятьсот статей. Начиная с кодекса, который был разработан в правление династии Хань великим судьей Сяо Хэ (умер в 193 до н. э.) и состоял из трех разделов, законодательные тексты получили большое распространение. Кодекс династии Цзинь (268), последовавший за знаменитым кодексом Цао Цао из династии Вэй, насчитывал уже 1522 статьи. Кодекс Лян, обнародованный в 503 г., также насчитывал больше тысячи статей. Вэнь-ди в своем кодексе, который снова пересмотрел все законодательство, как в свое время это произошло в династии Северная Чжоу в 564 г., провел строгий и разумный отбор из необычайного изобилия законов, которые существовали на тот момент.

Как и его предшественниками, кодекс Вэнь-ди не был дополнен положениями гражданского права. Это был свод угроз, взысканий и наказаний: традиционное китайское право было и всегда оставалось исключительно уголовным правом. Ценность целительного профилактического страха, ужаса, который восхваляли легисты, с одной стороны, и бесконечные взывания к морали, к тому, что приемлемо, к тому, что должно, свойственные конфуцианцам, с другой стороны, — вот два крайних полюса этого кодекса. Единственная проблема, которая действительно занимала умы в эту эпоху, была проблема равенства всех перед законом. Легисты считали себя обязанными покоряться тем правилам, которые они издавали, тогда как конфуцианцы гордились теми привилегиями, которыми они рассчитывали обладать благодаря своему особому положению. Этот конфликт только обострялся, особенно после разработки в 653 г. крупного кодекса династии Тан, который с VII до XX вв. оставался практически неизменным: «Определять судьбу и решать вопросы жизни и смерти; отличать доброго от злого и определять их мотивы; уничтожать беспорядок и искоренять насилие, запрещать людям совершать предосудительные деяния — вот [чему служат] наказания… Наказания — это орудия [карательного похода против мятежа], это топор [для обезглавливания], это нож и пила [для отсечения], сверло и резак [для калечения], бич и палка, линейка и прут. [Кары] следует выставлять напоказ в открытом поле, подвергать им на рынках и во дворах. Происхождение этих наказаний восходит очень далеко». Общественная безопасность, семейная ответственность, иерархия правонарушений и преступлений, градация наказаний, использование пыток с целью добиться признания, значение уважения к судопроизводству — обсуждение этих вопросов пришло из глубины веков.

Чрезвычайное развитие архивов, официальных историй и китайской бюрократии напоминает нам об относительности времени и о том, что ускорение истории, которое Сыма Цянь чувствовал еще две тысячи лет назад, действительно происходит и будет продолжаться бесконечно.

* * *

Наследником императора Вэнь-ди стала не менее яркая фигура. Речь идет о Ян-ди (604–618), втором и последнем императоре династии Суй. Однако по мере того как проходили года, он все больше навлекал на себя гнев современников, эхо яростных обвинений которых мы и сегодня можем увидеть в официальных историях. Разве их роль не состоит именно в том, чтобы оправдать приход к власти новых династий, подчеркивая по контрасту упадок старых?

Конечно, личность императора Ян-ди все же действительно кажется очень странной и даже разрушительной, так как он ответствен за смерть в 604 г. собственного отца, императора Вэнь-ди. Впрочем, замкнутая среда дворца способствовала подобным гнусным драмам: жизнь, власть, политика империи могли оказаться преданы из-за интриг придворного евнуха, обаяния женского личика, рождения или смерти наследника престола. Возможно, Ян-ди самостоятельно восстановил древнее правило тоба, согласно которому правящего главу государства умерщвляли, когда его старший сын достигал возраста совершеннолетия. Также после родов убивали и мать наследника престола, чтобы заранее пресечь возможные мятежи кровных родственников. Историки, не интересуясь причинами этого преступления, останавливаются только на его последствиях. Юридическая часть «Суйшу» с отвращением описывает бесчинства и жестокость, которые поставили Янди на грань безумия и привели его к гибели.«… Законные правила были упразднены, и коррупция распространилась повсюду. Бедняки, которым не к кому было обратиться за помощью, объединялись в разбойничьи банды… Когда Ян Сюань-кан восстал [613], император подверг гонениям девять ветвей [его семьи]. Тех, кто был самыми важными обвиняемыми, казнили через четвертование или убили стрелами. Их [отрезанные] головы, насаженные на кол, выставили на всеобщее обозрение. Император заставлял высших сановников глотать кусок за куском плоть казненных».

Тем не менее в начале своего правления император стремился сделать более человечными те меры, которые были введены его неумолимым отцом, чтобы вести народ правильным путем. Кроме того, Ян-ди был великим завоевателем. Военные экспедиции: в Линьи против киданей, которые жили к северовостоку от Китая (605), на острова Рюкю (607), в Ганьсу (609) и особенно состоявшийся в 611 г. поход против Кореи — истощили физические и моральные силы империи. В то же время они заставили правителя, жаждущего быстрых успехов, потерять терпение. К положительному результату не привели и кампании в Корее. Престиж императорской власти слабел, а народ все хуже относился к насильственной вербовке в армию.

Помимо прочего, хроники упрекают Ян-ди в необузданной склонности к роскоши. Для того чтобы восстановить и украсить Лоян, куда император перенес свою столицу, он потребовал, чтобы со всей империи ему присылали диковинные или просто красивые растения, экзотических птиц и животных. Он отвел воду от двух притоков Хуанхэ, для того чтобы дворцовый парк пересекал «императорский канал», устроенный с помощью дамбы, по берегам которого были посажены ивы. Так как на севере лесов почти не осталось, он приказал искать к югу от Янцзыцзян стволы деревьев, которые были бы достаточно длинными, чтобы построить из них корабли: «корабли-драконы, судна-фениксы, [корабли, украшенные] желтыми драконами, красные корабли, лодки из нескольких ярусов, корабли, связанные бамбуком». Огромный императорский флот в 605 г. появился в спокойных водах новых каналов, проложенных или восстановленных так, чтобы можно было отправиться в Цзянту, который сегодня называется Янчжоу. Главы провинций и округов, через которые проезжал император, должны были приготовить провизию и торжественно принять кортеж. Продвижение по службе и лишение положения, даже сама жизнь чиновников этих пунктов зависели от того, насколько усердно они чествовали своего гостя — императора.

Этот легендарный кортеж, эти плавучие «палаты из золотой ткани», так сильно поразили всеобщее воображение, что навсегда остались символом низких пороков императора Ян-ди, его чрезмерной страсти к роскоши и тщеславия.

В конце концов император Ян-ди не ввел ничего нового. Его отец император Вэнь-ди в 584 г. тоже приказал инженеру Юй Вэнькаю (555–612) успокоить бурные воды реки Вэйхэ, исторической артерии старого Китая, так как ее неравномерная скорость делала трудным снабжение Чанъяни, города, который император выбрал в качестве столицы: «Столица располагается в том месте, где сходятся пять регионов. Многочисленные перевалы ограждают ее с четырех сторон, ее трудно достигнуть и по воде и по суше. Великая река несет свои волны на восток, все речки и все морское побережье объединяются благодаря ей в один огромный путь длиной в десять тысяч ли. Хотя у Трех Ворот [Дичжу] было несколько опасных мест, но если производить перевозки по суше от Сяо Пинлу до Шаня, где снова следовать по Хуанхэ, чтобы оттуда вплыть в реку Вэйхэ и одновременно провести [баржи] фэнь и цзинь в верхнее течение [Хуанхэ], то эта смена кораблей и повозок позволит получить значительное преимущество. Между тем сила течения реки Вэйхэ неравномерна, а ее ложе неглубоко, [его загромождают] песчаные мели, становящиеся препятствиями для судов. Однако эта особенность продолжается только на протяжении примерно нескольких сотен [ли]. Невозможно пользоваться силой воды и атмосферными течениями и в ту и в другую сторону. Таким образом, маневрировать кораблем — это тяжелая и утомительная работа.

Мы, Император, с тех пор как Мы получили власть над Империей, стремимся увеличивать доходы и уменьшать потери. Мы глубоко сожалеем обо всех государственных и личных невзгодах. Вот почему от Тунгуана на востоке и до реки Вэйхэ на западе [Мы приказываем] людям прорыть судоходный канал. Мы определили необходимые условия и оценили объем требуемых усилий: исполнить это задание легко. Мы уже приказали инженерам проехать по тем местам, где пройдет канал, осмотреть состояние почвы и исследовать методы, [которые можно будет использовать] при долгой работе. Прорытый один раз, этот канал не будет уничтожен и через десять тысяч поколений. Он позволит лодкам с прямыми парусами и большим кораблям, как государственным, так и частным, осуществлять перевозки и днем и ночью. Перевозки не остановятся ни в верховьях, ни в низовьях канала. Усилия десятка дней помогут сэкономить миллиарды. Мы очень хорошо знаем, что во время жары работа будет очень утомительной. Между тем без скоротечного тяжелого труда можно ли получить долгое удовлетворение? Мы издаем это воззвание для того, чтобы все люди знали Наши намерения».

Без сомнения, с самого строительства Великой Китайской стены правящие режимы не подвергали китайский народ такой безжалостной отработке повинностей. Неоспоримо то, что среди всей длинной череды китайских императоров именно Вэнь-ди и Ян-ди из династии Суй в таком объеме осуществляли общественные работы, как их называли «работы с землей и деревом», которые принесли народу неимоверные страдания. Императорский Китай мог существовать только благодаря усилиям народа, который часто нес от этого один ущерб. Спустя многие века народная память сохранила «Песнь бурлака императора Ян-ди»:

Тем не менее в исторической перспективе в жестокости императоров династии Суй нет ничего удивительного. С первых лет империи, даже не обращаясь к отдаленным векам правления династии Шан-Инь, было известно, что правительство неизменно реализует свои проекты, привлекая в принудительном порядке громадные массы работников. Ученый Ян Ляныпэн упоминает о 7 тыс. «каторжников», которые работали на строительстве дворца Абан, а затем и мавзолея Цинь Шихуанди. В 192 и 190 гг. до н. э. правители династии Хань силой набрали около 145 тыс. человек, мужчин и женщин, для строительства столицы Чанъянь. Без сомнения, ошибка правителей династии Суй состояла в том, что Они не смогли соблюсти меру, и потомство их не простило. Ян-ди заставлял приходить в Лоян не менее двух миллионов человек в месяц, т. е. в два раза больше, чем требовал Цинь Шихуанди. Общее число занятых на строительстве Великого канала, который станет главным сооружением Ян-ди, по сравнению с древними временами увеличилось примерно в тех же пропорциях. Эти цифры очень трудно интерпретировать, так как не существует обстоятельных демографических исследований.

Династия Хань создала систему переписи населения, которая была одной из лучших в мире: эта первая перепись Китая, и одновременно первая известная перепись среди всех великих цивилизаций, прошла во 2 г. н. э. Она показала, что население Китая в этот период составляло более 57 млн человек, и, несмотря на войны, которые привели к массовому бегству, перенаселению или, наоборот, опустошению некоторых регионов, маловероятно, что население в своей массе могло впоследствии значительно уменьшиться. Более того, очевидно, что все повинности, даже если эти работы осуществлялись для общественной пользы, вызвали бесчисленные жалобы народа. Однако тот факт, что в правление Ян-ди пришлось прибегнуть к женской рабочей силе, очень редко используемой в ту эпоху, из-за недостатка мужской рабочей силы, на которую обычно возлагалось выполнение подобных задач, позволяет предположить, что нужда в работниках увеличивалась намного быстрее, чем рождались новые люди. В то же время смерть уносила, не делая различий, и новорожденных, и зрелых людей, и стариков. Вот почему выражение «большие работы», благодаря игре слов, которую трудно передать, должно читаться, как «пришли большие страдания».

* * *

Эти работы всегда влекли за собой суеверные ожидания несчастий. Работники боялись повредить земле, «перерезать ей жилы»: об этом упоминают и «Исторические записки», впрочем, Сыма Цянь осуждает подобное примитивное мышление, и «Книга великого равенства» («Тайпин цзин»), даосское произведение эпохи Поздняя Хань. Начинать подобные работы, не заботясь о том, чтобы почтить гармонию инь и ян, и не обращаясь к мрачным знаниям геомантии, было нельзя. Если все цивилизации в разной степени признавали, что земля обладает священными свойствами, то древнее понятие жертвоприношений Земле, почти божественной сущности, в Китае сохранялось всегда, причем зачастую принудительно. Таким образом, задачи, стоящие перед инженерами, значительно этим осложнялись.

Вся масса людей, занятых на общественных работах, делилась на две большие категории: представители народа, которые законно отбывали свои гражданские или военные повинности (цзу), и «каторжники» (ту). Последние приговаривались к этим работам согласно уголовному праву, чтобы ответить за различные преступления, отбывая наказания сроком от трех до пяти лет. Впрочем, им полагалось еще отбывать длинный срок на стройке. Так, в Хэнани было найдено множество погребальных плиток периода Хань, на которых отмечено местоположение могил «каторжников», умерших во время работ.

Однако рабы (ну и би), число которых значительно выросло в период правления династии Хань, мало участвовали в выполнении общественных работ. Хозяева и само государство использовали их преимущественно в домашнем хозяйстве. Такое же положение сохранилось и после эпохи Хань. На сегодняшний день нам известно всего два случая реквизиции рабов для использования их труда на срочных общественных работах. Однако государственные власти широко пользовались военной рабочей силой, которая не только бездействовала, но довольно дорого стоила в мирное время. Но применение военных умений было по-настоящему организовано и распространено только намного позже, в правление династии Сун.

Тем не менее в большинстве случаев цель этих обесславленных общественных работ была вызвана лучшими намерениями. В соответствии с конфуцианским учением по вопросам финансов и работ необходимо было соблюдать гармонию (хэ) и равенство (цзюнь). Впрочем, легисты считали также, хотя были более скоры на расправу, что в обмен на работу и налоги народу следовало дать средство улучшить повседневную жизнь. В самом деле, даже мнение народа по этому поводу никогда не было единодушным. Оно менялось в зависимости от провинции, социального положения, личности, и достаток и улучшение условий одних приводили к обнищанию других. Вот почему такие важные работы, охватывающие большую часть страны и ее населения, как строительство Великой Китайской стены или рытье Великого канала, могли осуществляться только тогда, когда Китай находился во власти выдающихся правителей, которые тем не менее были настоящими диктаторами.

Мы знаем, какое огромное значение в любой период истории Китая приобретала задача по регулированию течения вод. Согласно легенде, это было первой заслугой легендарного героя, которого звали Да Юй — Юй Великий: во времена правления древней династии Ся этот восточный исполин установил на свое место горы и определил течение великих рек. Одно из благоприятных последствий военных походов Цинь Шихуанди, а потом и императора У-ди из династии Хань заключалось в том, что был создан лодочный путь, который, используя тысячи излучин сложной системы рек и озер, соединял Север и Юг Китая. Речной транспорт способствовал не только развитию торговли между частными лицами. Он предоставлял преимущества обеспечению и ускорению продвижения транспорта, направляющегося к столице, в бассейн реки Хуанхэ, и везущего продукты питания, необходимые для функционирования административного механизма: зерно, соль, металлы, идущие со всех концов империи. Паруса, которые всегда были подчинены капризам непостоянного ветра, а иногда и вообще были не способны приводить в движение тяжело груженные баржи, часто уступали место перетаскиванию суден волоком, как это практикуется и в наши дни.

На протяжении многих лет местные династии старались упорядочить или преобразовать те маршруты, которые были проложены естественным путем. Уже в «Хронике вёсен и осеней» есть сообщение о том, что в эпоху Чжоу появлялась идея объединить искусственно созданными реками три озера, располагавшиеся на линии север — юг. Соединение этих озер логически предвосхищало слияние мощной реки Янцзыцзян с рекой Хуайхэ, которая на юге провинции Шаньдун впадает в Желтое море. В I в. н. э. специалисты исследовали речные пути и озера, выбирая самые глубокие, а также те, где уровень воды всегда оставался постоянным. В 350 г. по приказу императора Му-ди (345–361) из династии Восточная Цзинь к северо-востоку от города Ичжэн был прорыт канал Уяндай. Новый канал должен был вновь открыть путь по Хуайхэ, который оказался перерезанным из-за того, что старый канал Цзянду стал непроходимым. Пятнадцать лет спустя, по приказу его наследника, императора Ай-ди (362–365) был создан обходной путь, который огибал озеро Цзинь. Он избавлял лодочников от столкновений с яростными штормами, которые неистовствовали на этом озере.

Извлекая урок из своих первых усилий, император Янди приказал создать между реками Янцзыцзян и Хуайхэ прямой канал (бянь хэ), который избавлял от необходимости пересекать опасные озера. На юге он продлил до Ханьчжоу древний путь, который раньше доходил только до Янчжоу. На севере, к востоку от Лояна, канал соединял Хуанхэ и Жуньян. Оттуда одно ответвление шло еще севернее, вплоть до точки, которая располагалась недалеко от современного местоположения Пекина. Поднявшись по рекам Хуанхэ и Вэйхэ, баржи могли достичь Чанъяна, благодаря работам, проведенным раньше по замыслу императора Вэнь-ди. Разделенный на пять участков, канал соединял не только Северный и Южный Китай, но и континентальную северо-западную часть империи с ее северо-восточными морскими регионами.

Канал, прорытый от Хуайхэ до Янцзыцзян, был шириной в сорок шагов, это позволяло кораблям проплывать рядом друг с другом. В тех местах, где канал сужался, были специальные участки, предназначенные для того, чтобы большие корабли могли разойтись. Дамбы из фашин защищали течение воды, а для того, чтобы чистить дно канала, были установлены специальные деревянные орудия, снабженные железными зубьями. Чтобы преодолеть разность высот в разных частях канала, корабли приходилось тянуть на покатых плитах из дерева, обложенных мокрой глиной. На каждом берегу шла дорога, усаженная вязами и ивами, листва которых создавала столь желанную тень. От Чанъяни до Цзянду располагалось более сорока государственных станций. Там мог остановиться двор, когда император объезжал свои земли в соответствии с древним обычаем, соблюдая символизм которого правитель поочередно проживал в каждом из регионов своей страны.

Возможно, Великий канал стоил всех тех бедствий, которые он вызвал. Он представлял большой интерес для экономики страны, а одновременно отвечал самым настоятельным политическим нуждам. На протяжении беспокойной эпохи Троецарствия, а также в периоды проникновения варваров в Северный Китай мы видели, как медленно менялись исторические данные. Консервативный Юг, где всегда горел огонь чистой китайской культуры, стал значимым регионом, что подтверждало превосходство его ресурсов, хотя в области сельского хозяйства он оставался технически мало развитым. Логически может показаться, что огромный китайский континент если и не был действительно расколот на две части, то, по меньшей мере, оказался в ситуации нарушенного равновесия, когда на Юге сосредоточились все политические и людские ресурсы, тогда как на Севере свободно развивались культурысателлиты. Однако это ничего не значило. Могущественные династии, какими бы ни были социальные и расовые истоки ее происхождения, всегда стремились вернуться в историческую колыбель китайской цивилизации, к Хуанхэ, на Великую Китайскую равнину, где, как правители прошлого, они и основывали свои столицы. Вместе с политикой традиционализма и косности, которую, впрочем, до 1911 г. считали ведущей к повышению благосостояния населения страны, правители поддерживали и символ: перед лицом всегда угрожающих границам империи варваров, все время новых, правители создавали образ своего величия, унаследованного у тысячелетий, который выражался в пышности двора. Вот почему Великий канал, помимо того, что он являлся важнейшей транспортной артерией, соединяющей два гигантских экономических пространства, связывал сердце империи, юг, и ее голову, политический, стратегический и исторический центр — север. Осознавая свою целостность одновременно с самостоятельностью различных регионов, Китай достиг второго классического периода в своей истории, совпадающего с правлением удивительной династии Тан.

Династия Тан

Династия Тан была основана Ли Юанем и его сыном Ли Шиминем, племянником и внучатым племянником императрицы Дугу, супруги императора Вэнь-ди из династии Суй. Эта династия ввела Китай в круг самых развитых государств своего времени, а спустя три века исчезла, унесенная безумным вихрем событий.

Сначала Ли Шиминь (626–649) возвел на императорский престол своего отца, а затем отстранил его от власти, чтобы управлять самому. Его посмертное имя было Тайцзун, именно под этим именем он и вошел в историю. Ли Шиминь создал себе фантастическое генеалогическое древо, которое возводило его предков к Лао-цзы, а свой почетный титул «правитель Тан» он использовал, чтобы напомнить о своем родстве со служителями древних и славных династий.

Он действовал так же, как и все великие основатели династий, доведя до победного конца военные кампании, которые не удалось завершить императору Ян-ди, убитому в 618 г. Кроме того, он вновь подтвердил императорское повеление не нарушать справедливый раздел земли. Мятежник, интриган, воитель и талантливый администратор, Ли Шиминь, какими бы ни были его таланты, не обладал особой оригинальностью по сравнению с классическими правителями китайского государства. Как бы там ни было, он был самодержцем, сияющим могуществом и умом, и прирожденным лидером.

 

Женщины и власть

Проблема, которая до правления династии Тан находилась на втором плане, в эту эпоху, напротив, получила особое развитие как проблема странных связей между властью и женщинами. Последствия оказались очень тяжелыми, потому что содействовали ухудшению положения женщины в Китае, повсеместно сохраняясь вплоть до начала XX в.

Европейские путешественники, привыкшие к тому, что семья основывается на личных и чувственных началах, постоянно с ужасом описывали тайную жизнь китайских домов, в которых женщина оказывалась скрытой от мира. В частности, они описывали отвратительный обычай искривлять девочкам ноги, который был обязательным с семи лет для дочерей знати и торговцев, а также полигамию, которая считалась естественной и распространялась в средних слоях общества, а в высших слоях приводила к существованию настоящих гаремов. В то же время они с удивлением открывали и другую сторону жизни китайских женщин, а именно почести, которые воздавались в семье матери старшего сына. Это завидное положение, основывавшееся на конфуцианских доктринах о культе предков, было доступно далеко не всем. Многие из дочерей, невесток, без сомнения, никогда не достигали этого счастливого положения, так как далеко не каждой выпадала удача стать матерью мальчиков. Если женщина жила достаточно долго, то в этом случае она могла стать вдовой и главенствовать над своими сыновьями, затем над всем домом, а после и над всем кланом, что давало ей опасное могущество.

Действительно, китайская семья представляла собой огромную закрытую ячейку. Саморегулирующаяся семья иногда очень жестко решала свои внутренние проблемы, однако обязательно защищала всех своих членов от внешних посягательств. Вот почему женщины, используя свое обаяние или своих детей, иногда играли более важную роль в судьбе империи, чем кажется. Самый недавний и самый знаменитый пример — это правление известной Цыси, она находилась у власти трижды: с 1861 по 1872 г., с 1874 по 1889 г. и с 1898 до смерти в 1908 г.

Кажется, что в далекую эпоху правления династии Шан Инь положение женщины было намного выше, чем в более позднее время. Частая передача власти от брата к брату, а также обычай, который еще существовал при первых ханьских императорах, согласно которому старшая дочь правителя посвящалась в жрицы, как, например, знаменитая принцесса Фу Хао, чья могила была открыта в 1976 г., показывали, что древнее китайское общество, по крайней мере на севере, могло соблюдать равновесие между полами. В общем, можно сказать, что женщины Северного Китая, которые жили на территориях, находившихся под варварским влиянием, без сомнения, пользовались большими свободами, чем женщины Южного Китая. До севера доходило едва смягченное степью эхо трудных условий существования кочующих народов, где женщина, хранительница жизни, несла в себе мерцающий факел существования своего народа.

В Китае первое правление женщины имело место во II в. до н. э., когда на престол взошла императрица Лю (188–180 до н. э.) из династии Поздняя Хань — одаренная и зловещая личность. Инициатор самых отвратительных жестокостей, она положила несчастливое начало череде женских правлений. Впрочем, не все последовали ее примеру.

Большая часть императриц были простыми регентами, до тех пор пока наследник не достигал совершеннолетия. В качестве примера мы можем привести правление императрицы Доу из династии Поздняя Хань, так как ее сыну Хэ-ди (86— 105) не было и десяти лет, когда умер его отец; регентство им. ператрицы Дэн (105–121), матери маленького трехмесячного императора; правление императрицы Лян, матери императора Чун-ди (145–146) из той же династии, которому к моменту восшествия на престол было всего два года.

Обязанности регента могли быть возложены на императрицу и в случае общепризнанной недееспособности императора: подобная ситуация происходила дважды в правление династии Сун. Наконец, император, когда он чувствовал приближение своей смерти, мог издать посмертный указ, который вручал управление делами государства своей супруге. Впрочем, это было редкостью и, хотя известно несколько исключений, соблюдался указ императора Вэнь-ди, правителя царства Вэй (220–226), согласно которому строго предписывалось не допускать к власти ни вдовствующую императрицу, ни членов ее клана. Более того, правительственные чиновники никогда не упускали возможности подчеркнуть, что воплощением верховной власти как в физическом, так и в моральном смысле всегда был сам император, каким бы молодым и слабым он ни был. Однако это совершенно не мешало различным придворным фракциям и враждующим группам при удобном случае служить вдовствующей императрице. Ее реальная или мнимая власть, например, могла помочь лишить престола нового императора, для того чтобы его место занял ребенок, которым можно было легко управлять. Первый и самый знаменитый из подобных случаев произошел в 74 г. до н. э., когда императрица по совету могущественного полководца Хо Гуана сместила с престола наследника Чан И. Тем не менее при любых обстоятельствах императрица, обреченная на пассивное положение, могла влиять на развитие событий, что сохраняло возможность для лавирования.

Все происходило иначе, если власть захватывала решительная и амбициозная женщина, а не ближайший родственник. В истории династии Тан мы видим яркий пример подобной ситуации, на который ссылаются и сегодня. Речь идет о правлении императрица У-хоу (У Цзэтянь), супруги Гаоцзуна (649–683), сына великого Тайцзуна, настоящее имя которого было Ли Шиминь.

Правление У Цзэтянь

У Цзэтянь была родом из местности, располагавшейся рядом с современным городом Дайюань. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, молва уже превозносила ее необыкновенную красоту, и эти слухи достигли даже двора. Ли Шиминь, бывший весьма колоритной личностью, приказал привезти ее к нему и сделал ее наложницей четвертой категории. Это была неслыханная удача, так молоденькая девушка сразу попадала в число первых сорока наложниц из 121-й в списке женщин, не считая той, которая носила титул императрицы (хуан-хоу), тогда как весь гарем мог состоять из 3000 супруг. Через 12 лет после смерти Тайцзуна У Цзэтянь, как и другие жены покойного, должна была принести свои молитвы за умершего супруга: с обритыми головами, они постриглись в монахини в буддийском монастыре, расположенном рядом с могилой этого знаменитого правителя. К большому счастью для себя, прекрасной У часто приходилось прислуживать Гаоцзуну, сыну Ли Шиминя, в то время когда он был наследником престола. Это и принесло ей удачу.

Молодой император был женат и сам обладал довольно большим гаремом. Однако его официальная супруга оказалась бездетной. Это привело к значительным волнениям при дворе, так как, несмотря на значительное число детей, рожденных наложницами от императора, и усыновление одного из них императрицей, правитель оказался лишен действительно законного наследника, наличие которого сразу бы прекратило все клановые интриги. Фракции затевали заговоры, началась охота за властью.

Императрица, официальная супруга императора, сама оказалась виновата в своих неприятностях. Ревнуя к тому, какое место в сердце императора занимала вторая жена, она приказала вернуть ко двору прекрасную У, зная, что правитель отметил ее в тот день, когда возносил почести к могиле своего отца. Сначала все прошло по плану правящей императрицы, и красавица У легко заняла место второй супруги.

Некоторые японские исследователи делают вывод, что подобную авантюру невозможно понять без исследования обычаев варваров Северной Азии. Для чистокровного китайца случившееся было совершенно неприличным: женитьба на супруге собственного умершего отца считалась кровосмешением. Однако среди варваров это было достаточно распространенным явлением. Сыма Цянь описывает подобные случаи у сюнну.

Возродившаяся для мира прекрасная У была осыпана подарками придворных и евнухов, занимавших при дворе второстепенное положение, но тем не менее обладавших значительным влиянием. Жажда власти стала ее навязчивой идеей, которая не оставляла места другим чувствам. Она сама задушила новорожденную дочь и представила дело таким образом, что убийство было приписано императрице. Так как император не был этим слишком взволнован, а у императрицы были могущественные союзники, которым удалось ее защитить, прекрасная У прибегла к другой хитрости: она обвинила императрицу и еще одну из жен императора в том, что они занимались колдовством, направленным против императора. В этот раз император испугался и перестал прислушиваться к смелым предостережениям своего окружения. Закончилась эта история ужасно: по совету У обе несчастные женщины были жестоко казнены.

Так красавица У стала императрицей, ей с большой пышностью были вручены официальные символы верховной власти: печать и лента. Это не мешало ей под покровом ночи заниматься черной магией, чтобы успокоить страшные призраки тех, кого она убила.

Император имел все основания оценить ее «способности к эффективному содействию в управлении делами». Она была очень странным человеком, в ней удивительным образом сочетались политические таланты, садистская жестокость, неутолимая жажда власти, любовь к мужчинам в самом плотском смысле этого слова и постоянная подверженность суеверным страхам.

Когда в 666 г. император готовился к совершению древних обрядов жертвоприношений фэн и шань, прекрасная У не стала вмешиваться в чествования, которые ее супруг возносил Небу. Однако она потребовала, чтобы ей позволили самой провести все обряды, предназначенные Земле. Впрочем, с философской точки зрения в этом не было никакой ошибки: Небо имеет природу ян, а земля — инь, было логично, чтобы именно женщина служила Земле. Однако это способствовало дроблению культа, когда-то приведшему к расколу династии Чжоу, вследствие чего она распалась. Более того, это было невиданно, и даже самые бывалые политики были обезоружены этим беспрецедентным случаем, которому трудно было противостоять с философских позиций, хотя подобное отправление ритуала приводило к опасному принципу дублирования императорской власти. В 674 г. императрица присвоила себе новый титул «императрицы Неба» (тянь-хоу) и в связи с этим издала свою политическую программу. Даже если она и свидетельствует о могуществе сторонников даосизма, которые поддерживали правительницу, то содержание этой программы свидетельствует о том, что каждый может обнаружить в ней свою выгоду. Вот эти двенадцать пунктов.

1. Поддержать земледелие и шелководство, предоставив льготы по уплате налогов и выполнению повинностей, которые были возложены на эти категории работников.

2. Освободить от повинностей и военной службы три пограничные со столицей территории.

3. Остановить военные действия и заменить их моральным воспитанием, способным преобразить империю.

4. Стремиться запретить повсюду, на севере, в центре и на юге, изысканные искусства и бесполезную чрезмерную роскошь.

5. Сократить чрезмерное использование рабочих рук для выполнения повинностей и строительства роскошных государственных зданий.

6. Открыть путь для любой свободной критики.

7. Заткнуть рты клеветникам.

8. Заставить весь народ, от князей и придворных до низших слоев населения, изучать сочинения Лао-цзы, основателя даосизма.

9. Носить траур по матери, даже если еще жив отец, так же, как по отцу, т. е. носить в течение трех лет обтрепанные и перелицованные белые платья.

10. Для тех подданных, которые оказали государству до наступления эры Шанюань (674–675) важные услуги и достоинства которых по сдаче экзаменов уже зафиксированы в соответствующих документах, повторную проверку не проводить. Дать им вознаграждение, которое является окончательным.

11. Увеличить содержание и натуральные выплаты столичным сановникам, начиная с восьмого ранга и выше.

12. Тем служащим чиновникам, чьи выдающиеся заслуги уже давно известны, но положение которых остается скромным, допустить повышение по службе.

«Император, своим указом, приказывает исполнить все эти решения».

* * *

Итак, эта программа одновременно утверждала уважение к народу, которому были дарованы значительные уступки — налоговые льготы, облегчение повинностей и отмена обязательной военной службы — и почтение к женщине, которой отныне воздавались те же ритуальные почести, что и ее мужу. Подчеркивалось фундаментальное значение даосизма, и если казалось, что правительство стало открытым для критики, то пункт, относящийся к клеветникам, по сути, вводил цензуру этой свободы. Эта декларация принципов дала намного больший отзвук, чем полагают официальные сочинения. Мятежи, направленные против императрицы У, всегда были плодом заговоров знати, которую раздражали ее надменность, жестокость и непотизм неслыханных масштабов. Мелкие чиновники, народ никогда не выступал против нее: в их глазах прекрасная У не могла потерять «Мандат Неба».

Тем не менее при дворе волнения нарастали. После смерти императора Гаоцзу (683) императрица У сместила собственного сына императора Чжун-цзуна, который, впрочем, не унаследовал энергичности собственного отца. Вместо него У возложила императорские одежды на слабые плечи другого своего сына, Жуй-цзуна, став при нем регентом. С этого времени она начинает странный процесс по устранению наследования по отцовской линии, признавая исключительно материнскую линию. Она построила храмы в память о предках своей семьи. Она присвоила себе весь императорский церемониал до такой степени, что, как и признанный император, давала аудиенции «из-за занавеси темного пурпура». Императрица У даже готовилась к основанию своей собственной династии, которой она дала прославленное название Чжоу. Знать волновалась. Именно тогда знаменитый Л о Биньван (вторая половина VII в.), один из четырех «гениев начала эпохи Тан», выпустил воззвание, которое получило известность в литературе благодаря красоте своего стиля, а в истории — благодаря своему мужеству: «Я — старый министр императорского двора, потомок многих сановников. Я помню славные деяния знатных князей, я получил от правящей династии неизмеримые блага. Моя скорбь оправдана, небеспричинно я лью слезы. Мой гнев поднимается, как ветер, который гонит тучи. Мое заветное желание — принести мир в страну…Члены правящего императорского рода, знать, для которой китайская земля — родная, вы, на кого указы императора легли тяжким бременем, вы, кто получил в императорских покоях последние указания почившего императора, вы, в чьих ушах еще звучат его слова, неужели верность уже исчезла в ваших сердцах? Холмик свежевскопанной земли, под которым сокрыт его труп, еще не высохла, а его сын, оставшийся сиротой сын уже не может получить вашу поддержку?

Есть еще время исправить эти беды во благо, послужить умершему императору, покорившись нынешнему правителю [Чжун-цзуну]. Вы должны восстать, посвятить себя молодому правителю. Вы не откажетесь от выполнения последней воли покойного великого императора. Пусть знать, все, кто получил землю, протянет сообща руки к горам и рекам, чтобы принести клятву.

Если вы слишком дорожите своими ничтожными благами, если вы нерешительны, не знаете, какую сторону принять, если вы не доверяете предзнаменованиям и остаетесь бездеятельными, — будьте уверены, что вас ожидает кара за то, что вы слишком поздно примкнули к правому делу. Наказание вы сами накликаете на свои головы.

Я вас прошу в последний раз обдумать, какой род должен безоговорочно править сегодня в Китае».

Это движение закончилось кровавым разгромом мятежников, и императрица стала размышлять о тех средствах, которые позволили бы ей в будущем избежать подобных проблем. Она придумала изощренную форму шпионажа, приказав установить в одном из залов дворца коробочку, состоящую из четырех отделений, предназначенных для записок соответственно с предсказаниями, жалобами, критическими замечаниями и доносами. Таким образом, каждый, пользуясь покровом анонимности, мог высказать императрице мнение, от самого искреннего до самого лживого. Однако правительницу это не успокоило, ее неотступно преследовали мысли о заговорах, которые затеваются против нее, или о мятежах, которые могут зародиться в провинциях. Тогда она решила предоставлять значительные награды доносчикам, которым местные чиновники под страхом смерти должны были помогать приехать в столицу. Самым очевидным итогом этой меры было то, что двор притянул огромное количество подонков со всей империи.

Постаревшая императрица искала любые средства, любые суеверия, любые религии, которые могли бы открыть необходимые ей «небесные знаки», свидетельствующие о наличии у нее «Мандата Неба». Забросив свои старые связи с даосскими кругами, она явно начала благоволить буддизму. Буддийская церковь, чрезвычайно усилившаяся к этому времени, представляла собой государство в государстве. Буддийские группы задумали хитроумную интригу, отправив к императрице мнимого бонзу, который был особенно известен своими подвигами на любовном поприще. Влияние буддизма на императрицу было настолько велико, что она сама поверила, что является воплощением Бодхисаттвы. Больше ничего не могло ее остановить. Она воспользовалась «заговором принцев крови» (688), чтобы преследовать знать. Говорят, что гонения следующих лет достигли таких масштабов, что перестало существовать более трех тысяч семей.

Тем не менее увядающая и больная императрица, боровшаяся с надвигающейся старостью при помощи чрезмерного макияжа, забыла об одной вещи. Речь идет о примере, который она показала своей невестке Вэй Доужэнь, супруге императора Чжун-цзуна, которого мать лишила престола. Вэй Доужэнь ожесточенно боролась против своей свекрови, и, в итоге лишившись престола, обесславленная императрица У умерла в 705 г. Величественный титул, который она даровала себе сама — «Правящая императрица, великая и святая, подобная воле Неба» (цзо тянъ да шэн хуан тай хоу), был у нее отобран. Вместо него ей было даровано менее компрометирующее и более сдержанное посмертное имя: «Императрица, правящая и святая, подобная Небу» (цзо тянь да шэн хоу). Императрица Вэй, получившая власть в свои руки, через некоторое время убила своего мужа с помощью любовника. Однако ее способности были не сравнимы со способностями покойной императрицы, поэтому новый император Сюань-цзун, приговорив ее к смерти, в 712 г. вернул власть в мужские руки.

Ян Гуйфэй и Ань Лушань

Прошло тридцать лет. Однажды Сюань-цзун заметил в гареме своего-восемнадцатого сына молодую девушку, которой он сразу же увлекся, и решил сделать ее своей. Чтобы не возбуждать подозрений, он сделал ее монахиней (741) в даосском монастыре, расположенном внутри дворца, где он мог встречаться с ней так, чтобы его никто не видел. Четыре года спустя, в 745 г., молодая дама Ян, ей было двадцать шесть лет, официально вошла в императорский гарем в качестве гуйфэй, «драгоценной супруги»; это был ранг, которого желали очень многие: в иерархии императорских жен гуйфэй следовала непосредственно после императрицы, законной супруги.

Любящая пиршества, танцы и музыку, от которых стареющий император был без ума — время во дворце проходило очень весело, — молодая Ян и ее сестры в совершенстве знали, как развлечь императора, и смело извлекали из этого пользу. Снова расцвели непотизм и интриги всех сортов, как будто вернулись лучшие годы правления императрицы У, в отличие от которой молодая женщина не обладала никакими политическими достоинствами. Казалось, правитель не мечтал ни о чем, кроме удовольствий, а империя тем временем медленно сползала к анархии. Женоненавистнические письма выступали против пагубного влияния женщин, а двор заполнялся странными, забавными или неуравновешенными личностями, которые стремились возвыситься любыми средствами.

Самым искусным и самым ярким из них был некий Ань Лушань, сын выходца из Центральной Азии, а мать его была тюркского происхождения. Некрасивая внешность Ань Лушаня при дворе была предметом шуток. «Я только что видел, как ваш живот почти упал на землю», — говорил император, задыхаясь от смеха. Затем он приказывал исполнить танец «страны Серинда». Тут же тучный человек, который обычно с трудом тащился, поэтому его носили слуги, обретал молодую легкость и «становился быстрым как ветер». Высмеивая его уродство, при дворе рассказывали, что ему приходилось выбирать лошадь особой выносливости, и, чтобы сесть на нее, он использовал особый помост, и что он рискует убить скакуна, взгромоздившись на него всем своим весом.

Рано осиротев, Ань Лушань был воспитан у тюрков. Он говорил сразу на нескольких языках варварских племен, живших на территории Китая, а также на языках народов приграничных регионов. Слава, которую он добыл своей отвагой, с оружием в руках, позволила ему быстро подняться по служебной лестнице в императорской армии. Несмотря на интриги и мучительное поражение, которое он потерпел от киданей, Ань Лушань занял пост «имперского представителя в командовании префектуры Ю», т. е. в современном Пекине.

Таким образом, в середине VIII в. двор продолжал вести жизнь, полную удовольствий, и Ань Лушань в перерывах между военными кампаниями также предавался им с веселым сердцем. Оргии или ребяческие забавы занимали весь день. Одна из них вызывает особый интерес, так как в ней мы встречаем сразу две самые любопытные личности этой эпохи: «Ко дню рождения [Ань Лушаня] император подарил ему множество разных предметов и одежд. [Ян Гуйфэй] также сделала дорогие подарки… В тот же день император даровал [Ань Лушаню] еще множество разнообразных продуктов, которые были положены в посуду, оправленную в золото и серебро, которая сама тоже была подарком____Три дня спустя [Ань] Лушань был приглашен во Внутренний дворец. [Ян] Гуйфэй окутала [Ань] Лушаня вышитыми пеленками и приказала женщинам из Внутреннего дворца нести его на носилках, украшенных шелковыми тканями разных цветов. Шум поднявшегося смеха сотряс землю. Император Сюань-цзун послал узнать, что происходит. Ему ответили, что [Ян] Гуйфэй торжественно проводит в честь [Ань Лушаня] праздник мытья ребенка, отмечающийся через три дня после его рождения. И после того как она его вымыла, она поймала [Ань Лушаня] в сети, что и послужило причиной радости и смеха.

Император Сюань-цзун приблизился, чтобы увидеть это, был очень этим позабавлен и в связи с этим вручил новые подарки. Он даровал [Ян] Гуйфэй безделушки, а также золотые и серебряные монеты в честь праздника мытья ребенка».

* * *

В то время как эти люди своим поведением тревожили положение дел в империи, с 737 по 752 г. ею фактически управлял первый министр Ли Линьфу. Встревоженный столь быстрым взлетом Ян Гуйфэй, произошедшему благодаря красоте наложницы, Ли Линьфу мечтал о возвышении при дворе выходцев из варваров, так как он считал, что проще управлять ими, чем амбициозными китайцами. Ань Лушань, назначенный в 743 г. «великим генералом отважной кавалерии», а это был самый высокий из почетных военных титулов, симпатизировал Ли Линьфу и поддерживал его политику: «…как военные, не достигают высших званий те, у кого варварское происхождение. От рождения [эти люди] отличаются [очень] смелым характером. С детства они воспитываются верхом на лошади. Достигая совершеннолетия, они начинают сражаться со своими врагами. К этому они предрасположены по своей природе. Если Ваше Величество поощрит [этих людей], назначая их генералами, то результатом, несомненно, будет их [готовность] умереть [за Вас]. Таким образом, что касается варваров, представляется бесполезным строить планы [по борьбе против них]».

Славный солдат и товарищ по праздникам, Ань Лушань получил столь важное назначение, что, несмотря на доносы, заговоры и всевозможные интриги, в 745 г. император сделал его приемным сыном Ян Гуйфэй.

Еще более необычной и более опасной милостью императора было пожалование Ань Лушаню пяти плавильных печей. Они располагались около современного Исяня в провинции Хубэй и позволяли Ань Лушаню самому чеканить монету. Это была привилегия, которая выходила за привычные рамки, противоречила даже самому принципу единства империи, что подчеркивало в глазах всех слабость положения императора. Парадоксальным образом это стало первой причиной для беспокойства полководца. По мере того как старел Сюань-цзун, Ань Лушань все более опасался за свое будущее. Он знал, что в глазах наследника престола, будущего императора Су-цзуна (756–762), он с этого момента выглядит наглецом. Полководец с ужасом чувствовал, что скоро наступит время, когда он будет вынужден признать себя побежденным и заплатить, может быть, даже своей жизнью за те исключительные милости, которыми его осыпал старый император. Более того, его также беспокоило и соперничество с Ян Гуйфэй. Предчувствуя государственный переворот по примеру того, которым руководила императрица У, Ань Лушань добился личной преданности тех войск, которые он возглавлял: военные по профессии, а отнюдь не рекруты, эти элитные солдаты оплачивались правительством, но, не задумываясь, были готовы на предательство ради наживы.

Ань Лушань построил к востоку от современного Пекина, региона, который он официально возглавлял в должности генерал-губернатора, укрепленный город, в котором разместил значительный гарнизон, оправдывая это необходимостью обороняться от атак варваров и бандитов. В действительности, этот город стал пунктом, в котором людей готовили к войне, и огромным складом оружия. Окружающие город поля позволяли разводить там быков и баранов, которыми кормили армию, а также огромное число верховых лошадей, которых специально приучали к битвам.

Также Ань Лушань тайно встретился со своими соотечественниками, торговцами из Серинды, которые привезли ему из других стран множество полезных и драгоценных предметов. Он перепродавал платья, ткани, разнообразные украшения, а полученные средства позволили ему создать военную казну. Он нашел, чем угодить императору, поднося ему в подарок самые разные необычные предметы. Казалось, что его звезда никогда не закатится. В начале лета 755 г. он добился от императора замены 32 китайских генералов генералами варварского происхождения. В итоге императорская армия оказалась в руках людей, находившихся на жаловании у Ань Лушаня.

Несколько месяцев спустя у полководца начался открытый конфликт с братом своей «матери» Ян Гуйфэй, и 16 декабря он открыто заявил о восстании. Больше 100 тыс. солдат-варваров из различных племен были направлены к столице. Ань Лушань знал, как их ободрить, говорил на их языках и привлек на свою сторону, осыпая подарками. Мятежники овладели Лояном и продолжили свой поход, хотя и были стеснены сопротивлением крепостей, оставшихся верными императору. Однако восставший полководец не придал этому большого значения, поскольку он уже расположился в одной из двух древних столиц Китая. Он использовал свою связь с даосскими и буддийскими монахами для того, чтобы они фиктивно пригласили его взойти на престол, что он и сделал 5 февраля 756 г. Территории, которые он завоевал, Ань Лушань назвал Да Янь, а сам принял титул «Высочайшего императора, отважного воина» (сюну хуанди). После этого началось сведение счетов и возвращение на прежние посты чиновников, изгнанных из-за него.

В это время войска продвигались на запад. Они ударили с тыла по армейским частям, лояльным императору, и полностью разгромили их. Поражение был столь тяжелым, что «[охранники Чжаолина, могилы императора Тайцзуна] сообщили императору, что в этот день каменные статуи людей и лошадей, [которые находились] перед могилой, покрылись потом».

Напуганный император бежал. То, что осталось от его армии, последовало за ним, потребовав за это уничтожения зловредного рода Ян, и особенно прекрасной «драгоценной супруги», которую считали ответственной за слепоту и заблуждения императора. Она, не протестуя, приняла смерть: «Я действительно смирилась перед тем, чего вы от меня хотите. Но позвольте мне прежде поклониться Будде». После этого ее повесили прямо в буддийской молельне. Затем ее перенесли, чтобы положить в большом зале почтовой станции, чтобы Чэнь Сюаньли и другие могли ее увидеть. [Чэнь] Сюаньли и другие сановники сняли свои шлемы, чтобы просить у нее прощения. Таким образом, солдаты были удовлетворены».

Ян Гуйфэй было немногим больше тридцати шести лет.

Драматичная история Ян Гуйфэй во все времена вызывала огромный интерес у писателей, причем как, естественно, моралистов, так и поэтов, которые воспевали меланхолию столь грустно закончившейся мечты. В этом часто видят восточное отражение печальной истории Тита и Береники. Любовь, которую старый Сюань-цзун испытывал к своей «драгоценной супруге» была не совместима с бременем власти, требующей спокойствия и воздержанности.

Однако, помимо прочего, эта драма очень показательна для характеристики китайского умонастроения: если у нас Боссюэ или Бурдалу гневно возмущались с кафедры похождениями чрезмерно пылкого Людовика XVI, если пикантные или даже едкие песенки передавались из уст в уста, клеймя пороки или бездарность правителя, то доверие к самой династии тем не менее на протяжении веков оставалось в сердцах народа. Несомненно, в Китае отношения между правителем и подданными зависели от совершенно других факторов. Народ там никогда не любил своего незримого правителя, который был религиозным или философским символом, абстрактным стержнем, на котором держалась Вселенная. Напротив, народ часто строго осуждал его, так как от добродетелей правителя напрямую зависело большее или меньшее процветание самой империи. С первого взгляда, могло показаться несправедливым, что месть солдат пала в большей степени на молодую красавицу Ян, а не на самого императора. Была ли это мужская солидарность? Подлинные причины позволяют увидеть более глубокие основания этого поступка. Гнев солдат был нацелен на гарем как на институт, который являлся источником политики взяточничества, управляемой низкими интригами евнухов. Они, в свою очередь, извлекали пользу из своей близости к императору, для того чтобы тайком управлять делами империи. Чиновники все чаще и чаще были вынуждены подносить дары придворным евнухам, которые со своей стороны помогали своим покровителям подниматься до самых высоких должностей. Движение было начато, и смерть несчастной Ян уже ничто не могла изменить в этом устройстве. Отныне пагубное влияние евнухов не переставало возрастать.

* * *

Тем временем Ань Лушань быстро продвинулся к Чанъяни, второй столице империи, которую и захватил в 756 г. Его войска добились этого, соблазнившись возможной наживой от грабежей: «Прежде всего, Ань Лушань не ожидал отъезда Сюань-цзуна на юг [Сюань-цзун бежал в направлении Сычуани]. Вот почему его солдаты двигались очень медленно. Из-за этого псевдочиновники и другие люди, зависевшие от [Ань] Лушаня, полностью разграбили амбары и сокровищницы государства. Оружие и доспехи, ритуальные предметы, рисунки и документы, носороги, слоны и танцующие лошади (у-ма) дворов Ичуня [Дворца весеннего очарования] и Юньшао [Дворца великолепия туч], [женщины] Бокового дворца, Итин, и Заднего дворца, Хоугун, — все оказалось захвачено мятежниками.

Ань Лушань захватил колесницы и ручные повозки, музыкальные инструменты и одежду и платья, предназначенные для пения и танцев. Он заставил музыкантов обслуживать и укрощать носорогов и слонов, силой вести танцующих лошадей в Лоян. Там он снова разместил [свою добычу во дворцах]

Северного Китая. Таким образом, великолепие веков было уничтожено… Когда [Ань] Лушань прибыл в восточную столицу [Лоян], поскольку он был мятежным узурпатором [императорской власти], он приказал исполнять музыку, [которая была привилегией императора]».

Тем не менее в следующем году (3 декабря 757) императорские войска, оправленные Су-цзуном, которого солдаты провозгласили императором 12 августа 756 г., отбили Лоян. С этого момента народ, как и когда-то во времена Ван Мана, начал надеяться на восстановление династии. Это одновременно решало несколько проблем: исчезали сомнения в верности императору, частные лица избавлялись от вмешательства в их финансы, от штрафов и вымогательств, которыми изобиловало правление Ань Лушаня.

Диктатор, который постепенно начал слепнуть, с каждым днем становился все более хмурым и жестоким. Ужас воцарился в его окружении, и рассказ о его смерти напоминает судьбу многих великих тиранов, которые были убиты, когда становились слишком грозными. Старший сын Ань Лушаня Ань Цинсю, не способный к управлению, которому угрожало лишение положения наследника из-за того, что его отец явно благоволил своей второй супруге, которая была беременна, начал прислушиваться к советам Янь Чжуана. Этот человек, когда-то возглавлявший двор императорских экипажей (тайпу цин), не так давно подталкивал Ань Лушаня к мятежу. Но, искусный делатель правителей, теперь он готовился к тому, чтобы передать власть в руки своего нового, слабоумного подопечного, которым было очень легко управлять. Итак, покушение было тщательно подготовлено и осуществлено одним ударом меча. Великий варвар погиб в возрасте 54 лет.

Тем не менее кровавые сражения за власть продолжились. Это действительно был конец эпохи. Так у привилегированного слоя общества угасла, казалось, неистощимая радость жизни, вкус к чудесам цивилизации. Праздники, комфорт, изысканность ушли в прошлое, остался только голод, наводнения, вернувшаяся угроза варварских нашествий. Впрочем, спустя сто пятьдесят лет обычаи и вкусы этого времени войдут в моду, а в более глубоком смысле и расширят образ мышления личности. Однако долгое правление Сюань-цзуна (712–756), символ самого прекрасного расцвета средневекового Китая, казался мечтой, исчезнувшей навсегда. Ослепленные своим эгоизмом, власть имущие тех лет не могли увидеть, какую цену платит народ за национальное величие. Поэт Ду Фу (712–770) сравнивал страдания маленьких людей с расточительностью двора: «Знамена Чжию колышутся на холодном воздухе. Шаги солдат скользят во время военного смотра. Пар от Яшмового пруда поднимается в небо. Императорская охрана тесными рядами стоит локоть к локтю, когда весело пирует правитель и его двор, когда вдали раздаются звуки музыки. Только знатным мандаринам доводится принимать горячую ванну. У пирующих одежда не коротка и не грубой шерсти — только из шелка, что раздают в красном дворце, его ткали бедные женщины, пока секли их мужей, чтобы выколотить из них налоги для дворца. Императорское благоволение и его многочисленные богатства должны служить народу. Министры пренебрегают этим великим принципом, но почему правитель расточителен? Просвещенных мужей полон двор, среди них должен быть хоть один, в ком сохранились человеческие чувства. Я узнал, что все золотые подносы из дворца оказались у Вэй и Хэ [родители Ян Гуйфэй]. Во внутренних покоях живут богини. Благоуханный аромат окутывает их нефритовые тела, куньи меха защищают их от холода. Жалобную флейту сопровождает чистый звук цитры. Гостям подносят суп из верблюжьих ног, заплесневелые мандарины лежат вперемешку с благоухающими апельсинами… У пурпурных врат портится мясо и вино. А на улицах лежат трупы умерших от холода. От цветущего дерева до погибшего дерева — всего один шаг. Досада останавливает меня, я не скажу больше».