К. и Т. ЕНКО

ТАЙНА ПАРАГВАЙСКОГО ЗОЛОТА

(ПАРАГВАЙСКИЙ МАУГЛИ)

Оригинальная художественная повесть. Ансельмо, живущий с родителями в сельской местности южноамериканской республики Парагвай, по воле случая, попадает в девственный парагвайский лес - сельву к индейцам племени аче-гуайяки, обитающим ещё в каменном веке. Индейцы ходят без одежды, используют каменные топоры, лук и стрелы. Ансельмо и индейцы участвуют в удивительных приключениях, охотятся на тапира и самую крупную змею в парагвайских джунглях - анаконду, находят клад золота, спрятанный три века назад в чаще леса испанскими завоевателями.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПИСЬМО

НЕМНОГО О СТРАШНОМ

Сан-Франциско,

Калифорния,

США, ранчо "Фокс"

Эсбери Фоксу

Дорогой Эсбери!

После долгого молчания я наконец-то выбрал время написать тебе. Было много хлопот. Отец поручил мне управление несколькими плантациями йерба-мате. Как я тебе рассказывал, когда мы учились с тобой в лучшем колледже Сан-Франциско, у нас в Парагвае одно из доходных занятий - это выращивание зеленого парагвайского чая - мате или йерба-мате. Конечно, это занятие выгодно тому, у кого много земли, а мой отец один из крупнейших в Парагвае плантаторов.

Управление плантациями хлопотное и в то же время занятное дело. Помнишь, в колледже ты меня ещё учил разным способам добывать деньги и в какое дело их лучше вкладывать. Так вот что я хочу тебе сказать: у нас в Парагвае доходнее всего эксплуатировать человека. Здесь на плантациях работают пеоны - батраки. Каждый из них, завербовываясь на работу, подписывает контракт, получает аванс. А потом этот аванс он будет отрабатывать столько лет, сколько нужно хозяину. Долг его растет, денег он и в глаза не видит: берет продукты в лавке хозяина. Пеона можно убить за "попытку к бегству" и просто застрелить, если он чем-то тебе не угодит: повод для этого найти можно всегда.

Представляешь себе: я езжу по плантациям на прекрасном коне, у меня пистолет на ремне, легкий карабин в руках. В кожаных ножнах на поясе мачете - длинный широкий нож. Без него никто не ходит в сельву (так у нас называют джунгли), им прорубают дорогу в густых зарослях, а пеоны очищают им плантации от кустарника.

Меня всегда сопровождает "свора цепных собак" - человек 5 - отчаянных и отпетых бандитов, нанятых надсмотрщиками на плантации. Они хорошо вооружены. Их обязанность - пресекать любые попытки неповиновения пеонов, держать их в страхе, наказывать непокорных.

Так, на днях один из пеонов попытался бежать с плантации обратно в свою деревню. Мои "гвардаэспалдас", телохранители, его поймали, к утру привели назад и на глазах у других пеонов расстреляли, чтобы остальным было неповадно бегать. Мне даже не пришлось приказывать - эти ребята свое дело знают крепко.

Конечно, в сельве, а плантации окружены её стеной, много всякой опасной и ядовитой твари, особенно змей. Зато какая здесь охота! И знаешь, самая интересная охота - это охота на людей! Я вижу, ты улыбаешься, но погоди, наберись терпения. У нас в Парагвае все ещё проживают в сельве полудикие и совсем дикие индейские племена. Одно из них называют "лесными людьми", или "людьми каменного века". Живут они в самых непроходимых лесах, чащобах, ходят нагишом. Все их оружие - лук и стрелы. Хотя их убивать официально и запрещено, но наши соседи - помещики не упускают случая поохотиться на них, в то время как они, гонимые голодом, выходят на кукурузные поля за спелыми початками. Когда группу "людей каменного века", на языке гуарани (это второй язык в Парагвае после испанского) их зовут "аче-гуайяки", или просто "гуайяки", окружают, то взрослых убивают, а детей и молодых девушек продают в рабство. Говорят, что из них получается неплохая прислуга.

Так представляешь себе, что и мне в ближайшее время может представиться случай поохотиться на этих "людей каменного века". Дело в том, что к нам на кухню, где готовят еду для пеонов, прибился мальчишка лет 12. Как его зовут, не знаю, на языке гуарани мальчишка - "митай", его так и стали звать все на плантации. Прислуживал на кухне он исправно, только часто в свободное время уходил в сельву: он её не боялся, умел избегать ядовитых змей и пауков. Была у него одна примета - ступня правой ноги после перелома срослась неправильно и была как бы повернута назад. Он хромал, но это не мешало ему бегать и лазать по деревьям.

На митая никто не обращал внимания. До тех пор, пока с пеонами не начали происходить несчастья, обычные в этих местах. Один наколол ногу ядовитым шипом, она опухла и долго болела, другого укусила змея, правда, не смертельно, третий потерял мачете.

Среди пеонов начался ропот и поползли слухи, что это коварные проделки Курупи - нашего местного лесного лешего. Пеоны свято верят в Курупи и страшно его боятся.

Курупи внешне, согласно легендам, похож на человека, только ступни обеих ног у него повернуты назад.

Теперь ты догадываешься, как могли разворачиваться события дальше?

Дальше дело обернулось так, что пеоны приняли мальчишку за... Курупи! Ведь у него ступня одной ноги немного повернута назад и он любит уходить гулять в сельву. "Курупи принял вид митая, - говорили они, - но совсем не смог себя преобразить: одна нога его выдает! Теперь он нас всех сожрет, ведь Курупи питается и человеческим мясом!"

Дальше - больше. Митай, почувствовав всеобщую враждебность, убежал в сельву. Несколько дней было спокойно. Но однажды с полдня пеоны все прибежали с плантации орущие и испуганные: "Не пойдем туда работать, пока Курупи там!"

Как оказалось, митай проголодался в сельве и в обеденное время вышел к плантации, чтобы попросить у пеонов кусок хлеба. Те, когда увидели его, с криками побросали работу и бросились в лагерь к "хозяину", то есть ко мне.

Заметь, страх перед Курупи так велик, что никто из них не воспользовался мачете для защиты - ведь по легендам Курупи нельзя убить, даже если ты всадишь в него пулю или резанешь его мачете.

Чтобы тебе было ясно, кто такой "Курупи", приведу небольшую справку из одного официального издания о парагвайском фольклоре:

"Сельва (джунгли) богата чудовищами и чудесами, и не только реально существующими, но и порожденными Страхом и Надеждой: отцом и матерью человеческой фантазии. Курупи - это одно из таких мифических чудовищ. Вместе с Каа-Пора, Куарахи-Йара или Пы-Рагуэ, Йаси-Йатере, Мбон-Тата и многими другими детьми Анья - высшего божества сельвы - он составляет фантастическое племя обитателей таинственной сельвы, о котором в индейском фольклоре хранится много преданий, полных подвигов и приключений.

Курупи имеет облик человека. Он маленького роста, крепкого телосложения, смуглолицый. Отличает его от человека то, что ступни ног у него повернуты назад, а все тело составляет единое целое и не имеет суставов. Хищный и прожорливый, он особенно любит питаться человеческим мясом, а из человеческого мяса предпочитает мясо молодых девушек и детей. Курупи ведет ночной образ жизни, но, как и его сородичи - Йаси-Йатере и Помберо, он часто бродит во время послеобеденного отдыха и крадет детей. В мифологии гуарани этот маленький человечек выступает как дух покровитель деревьев. Курупи - это сокращенное "курупире" и означает "таинственный шум", "незнакомый шорох"...

Всякий шум, что слышится в сельве, индеец приписывает Курупи, который осматривает деревья, защищая их от ненасытных гусениц. Курупи упорно преследует тех, кто портит его подзащитных. Он заводит их на глухие лесные дороги, запутывает среди деревьев, затем нападает на обессилевшего и засыпающего человека и пожирает его. Делает он так потому, что, подобно некоторым зверям, опасается человека и предпочитает не бороться с ним в открытую, а старается застигнуть врасплох.

Характер у Курупи сложный, и бывает даже, что он не всегда ведет себя как злой дух. Вся его жестокость проявляется лишь в прожорливости. Есть много рассказов, в которых он предстает существом, испытывающим сострадание к несчастью, верным другом и благодетелем бедных. Несмотря на это, он пользуется дурной славой, и одно лишь его имя наводит ужас".

Как видишь, есть от чего пеонам бояться Курупи.

Вчера пеоны передали, что митай встретил в сельве "людей каменного века", откуда-то он немного знает их язык. Их группа находится где-то здесь неподалеку. Представляешь, какая это будет охота!

На этих днях отец пришлет мне смену, и я со своими головорезами вволю поохочусь на миная-Курупи и "людей каменного века"!

С дружеским приветом, твой однокашник по колледжу

Эрнесто Мюнцель.

В РОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

Митая, о котором писал своему приятелю в США молодой парагвайский помещик, звали Ансельмо Ньяндуа.

Первые десять лет он прожил в своей родной деревне Аравера, что на языке местных индейцев означает "молния". Когда-то очень давно, как вспоминают старики, когда деревня ещё только начинала строиться, в сильную грозу в новые постройки ударила молния.

Вспыхнувшее пламя не только сожгло построенные дома, но и выжгло часть леса вокруг. Кочевавшее неподалеку племя индейцев мокоби назвало это место "аравера" - "молния". С тех пор название и закрепилось за деревней, жители которой снова отстроили свои дома.

Несмотря на пожар, они не захотели покидать эти места: совсем недалеко от деревни, расположенной в зеленой долине, проходила железная дорога из столицы - города Асунсьона к западной границе страны и на ней находилась железнодорожная станция, где жители могли продавать пассажирам поездов, останавливающихся на станции, различные товары: бананы, вареные тыквы, шкуры различных животных, змеиную кожу и свежую родниковую воду. В этих местах жарко и влажно, и пассажиры, выходившие на остановке, в первую очередь выпивали по кувшину холодной воды.

* * *

Ансельмо разбудили звуки, раздававшиеся на кухне. Подняв голову от подушки, он прислушался и понял, что завтрак скоро будет готов и пора вставать.

Вставать - это значит соскочить с топчана и натянуть штаны. Ходил он босым, рубахи у него не было.

В голове быстро промелькнули первые мысли: скорее поесть, потом собраться и бежать вместе с другими ребятами на станцию, чтобы успеть к приходу первого пассажирского поезда.

Покончив с немудреной одеждой, Ансельмо выглянул в окно. Оно представляло собой прямоугольное отверстие в стене глинобитного дома, завешенное темной тряпкой. Ни рамы, ни стекол не было. Пол в хижине был земляной, крыша из жестких, плотно уложенных друг к другу пальмовых листьев, связанных тонкой бечевкой.

Ансельмо увидел, что яркий свет зари уже кое-где стер темные пятна, которые ночь ещё оставила между ветвей деревьев, и что под навесом сарая, где находилась кухня, его взрослый брат Рамирес пил чай-мате. Рамирес поковырял заостренной палкой в очаге, и угольки, затрещав, вспыхнули множеством огненных точек.

Отца Ансельмо не было дома. Два месяца назад он ушел работать на плантацию йерба-мате и с тех пор не подавал вестей. Брат работал на вывозке бревен, но сегодня, в воскресенье, его отпустили на местный праздник.

В жестяном чайнике кипятилась вода для "мате косидо" - "горячий чай". Под горячей золой жарилась маниока - любимое блюдо Ансельмо. А его мать нья1 Франсиска готовила мвейу и думала о муже, который уехал в поисках счастья на сборы йерба-мате в район Альто Парана. Он был трудолюбив и ушел, устав от нищеты и жизни без надежд.

- Идите сюда! - позвала нья(1) Франсиска всех на завтрак.

(1) - сокращенное от донья, госпожа.

В кухне находился стол, на котором стояли высокие жестяные кружки с мате косидо; на середине стола возвышалась гора горячих мвейу - лепешек в видавшей виды фарфоровой тарелке.

Когда Ансельмо окончил еду, солнце ещё не показалось из-за пальм, окружавших деревню. Он прошел в широкий и темный коридор и на ощупь начал собирать нужные ему вещи. Он знал, где они лежат, и поэтому сборы были недолги.

Выйдя из дома, Ансельмо встретил ватагу таких же ребят, как и он. Кто-то из них нес на станцию на продажу связки бананов, кто-то холодную воду в жестяной банке, когда-то служившей канистрой для бензина, или в банке, на которой ещё сохранилась надпись "Компания Боканегра. Оливковое масло".

К станции шла дорога, избитая колесами телег, на которых перевозили бревна, заготовляемые в лесу. Кругом лежала красного цвета пыль. Красная земля - краснозем, разбитая колесами телег, высушенная палящим солнцем, при малейшем ветерке поднималась в воздух и тонким слоем покрывала траву и листья кустов, росших на обочине дороги.

Ребячьи ноги, шлепавшие по мягкой красной пыли, взбивали её почти до колен. Идти по такой дороге было мягко и приятно, и ребята, сбившись в тесную группу, все ускоряли и ускоряли шаг, стремясь не опоздать к поезду. А услышав ещё далекий свисток паровоза, перешли на бег, но бежать было трудно: мешали тяжелые банки с водой и крупные связки бананов. Они царапали кожу, набивали бока.

И все же Антонио, друг Ансельмо, преодолевая тяжелое дыхание на бегу, крикнул, обращаясь сразу ко всем:

- После поезда сыграем в болиту!

Говоря это, мальчик споткнулся, на него налетели бежавшие сзади, но в это время ребята увидели поезд, выползавший из-за поворота.

Антонио получил хорошего пинка за задержку и хотел было ответить, но все помчались вперед ещё быстрее, чем раньше, увлекая его за собой.

У самого станционного здания, одноэтажного, у которого обрывалась проселочная дорога и начинался железнодорожный перрон - широкий дощатый настил, росло огромное дерево ябанобо с густой раскидистой кроной, тени которой хватало на все здание и часть дощатых столов, сбитых кое-как для торговли. На них располагались женщины, предлагавшие еду пассажирам. В глиняных мисках была вареная тыква, вареная фасоль с перцем, разрезанные дыни, помидоры.

Ребята прибежали в самый раз. Поезд только что подошел, пассажиры высыпали из вагона и разбрелись по перрону.

Первое, что хочет пассажир, - это выпить воды. Палящая жара, духота в вагонах, солнце, нещадно посылающее свои испепеляющие лучи на землю, многих пассажиров доводили до полного изнеможения, и они хотели только одного: "воды... воды".

И первым на весь перрон закричал Ансельмо:

- Вода! Вода!.. Свежая вода!

Буквально через десять шагов отозвался Антонио:

- Вода! Че карай! Господин! Один гуарани кувшин!

К Ансельмо подошел пассажир, который выпил сразу два кувшина воды.

Ансельмо быстро распродал свою воду. Двигаться сразу стало легче, но оставались ещё бананы.

- Бананы! Десять гуарани дюжина! Возьмите бананы, они совсем спелые!

Ансельмо, как и другие ребята, не ждал, пока пассажиры подойдут к нему. Он приближался к пассажиру и, не стесняясь, втискивал ему в руки свои бананы, приговаривая:

- Спелые, берите... Очень вкусные!

Послышались удары станционного колокола. Пассажиры заторопились к вагонам, и Ансельмо, распихивая по рукам отъезжающих оставшийся товар, уже не торговался, а брал ту цену, какую давали: не нести же бананы назад!

Все-таки он распродал весь свой товар. И когда поезд отошел от перрона, с дальнего его конца послышался крик Антонио:

- Теперь сыграем в болиту!

Ребята спрыгнули с перрона и отыскали площадку с ровной и мягкой землей.

Быстро вырыли несколько неглубоких ямочек, расположенных одна за другой. Смысл игры заключался в том, чтобы мячик - тугой комочек натурального каучука - прокатился по большему числу ямочек, не застревая в них.

Игра называется болито, от слова боло - мяч, а сам мячик - кокито. У каждого мальчика свой мячик. Все мячики должны быть примерно одного веса и размера.

Играли азартно, на деньги, полученные от продажи своих товаров.

Антонио, страстному игроку в болито, на этот раз не везло - его все время обыгрывал Хулиан, мальчик из соседней деревни, расположенной по другую сторону железнодорожного полотна. Мальчишка был ниже ростом, но шире его в плечах.

Антонио злился по поводу проигрыша и искал случая, чтобы затеять драку.

Когда Хулиан, опустившись на колени, покатил в очередной раз свой болито, Антонио, не дав ему подняться, ударил его кулаком в подбородок.

- Обман! Обман! - закричали ребята.

Желая оправдать себя, Антонио отрывисто бросил, весь ощетинившись и приготовившись к драке:

- В свое кокито он положил груз и потому выигрывает!

Хулиан оказался не из робкого десятка. Вскочив на ноги, он молча набросился на Антонио, выставив вперед кулаки.

- Соки! Соки! - Драка! Драка! - закричали остальные ребята.

И драка началась.

Взмахнув несколько раз руками попусту у носа Антонио, Хулиан изловчился и, сколько было сил, ударил Антонио по глазу. Тот на мгновение присел от боли, взвыл, но ребята продолжали кричать:

- Соки! Соки!

Отступать было невозможно, и Антонио снова подступил к Хулиану.

Сцепившись руками, противники били друг друга ногами, пытаясь свалить на землю - тогда выявился бы победитель и драку можно было бы прекратить.

Одна из женщин, торговавшая чем-то съестным за столом на перроне, встревожилась дракой ребят. Может быть, она вспомнила своих детей и по опыту знала, что драки, даже у малых детей, могут кончиться поножовщиной.

Женщина взяла со стола большую деревянную ложку с длинной ручкой, с которой на землю капало что-то скользкое и тягучее. Она была худа, с бесцветным выражением глаз, высохшей грудью. Босые её ноги со шрамами и рубцами на коже, полученными во время тяжелой работы в поле, не знали обуви. Лицо с крупными морщинами, прокаленными солнцем, имело цвет обожженной глины.

Шла женщина не спеша, в такт шагам помахивая ложкой. А подойдя к ребятам, молча начала раздавать удары направо и налево, стремясь попасть своей ложкой обязательно по голове. От удара шел звук: шпок! шпок!

Тот, кто получал такой удар, на какое-то мгновенье обалдевал, зато потом пускался наутек со всех ног, потому что удары продолжали сыпаться с неимоверной быстротой.

Антонио отскочил в одну сторону - у него под одним глазом красовался синяк; Хулиан - в другую, у него из разбитой губы текла кровь.

Домой ребята шли налегке, но тоже торопились - всем хотелось успеть к началу праздника, который приходился как раз на сегодня.

И все же они чуть не опоздали.

Шагах в десяти от поворота дороги Ансельмо заметил в кустах большого мохнатого паука. Размером он был в его две ладони.

Паук, подняв передние черные мохнатые лапы, чего-то ждал.

- Аранья! Аранья! - закричал Ансельмо, показывая пальцем на паука.

От звонкого голоса мальчика паук шевельнулся, опустил лапы и, наклонившись вниз с ветки, вдруг мгновенно исчез.

Ребята бросились к кусту, окружили его, но паук как в землю провалился.

- А жаль! - сказал Ансельмо. - Его можно было продать какому-нибудь пассажиру на станции!

Аранья - самый крупный паук в парагвайской сельве - паук-птицеед. На опушке леса он растягивает свою паутину из прочных клейких нитей. Чаще всего в эту паучью сеть попадают небольшие птички - колибри.

Паук убивает их своим ядом, затем обволакивает паутиной и подвешивает за прочную нить к низу паутины. Это не только запас пищи, но в то же время убитые колибри служат грузом, который не дает раскачиваться и рваться паутине при сильном ветре.

* * *

В деревню ребята прибежали к самому началу праздника.

В каждой деревне в Парагвае есть свой святой (или святая) покровитель деревни. Раз в году по случаю этого святого устраивается большой церковный праздник.

Ребята прибежали на деревенскую площадь, когда вот-вот должны были открыться двери маленькой каменной церкви. ...Наконец фейерверк взорвал прозрачное небо над церковью.

Программа праздника была весьма обширной: пение мессы и карусель, скачки на лошадях, намыленный шест для лазания, ярмарка с разными аттракционами - от набрасывания колец на бутылки до азартной игры в кости и долгожданная процессия в честь девы Росарио, покровительницы деревни.

К празднику начали готовиться ещё накануне. На небольшой площади у церкви установили импровизированные палатки и киоски, в которых женщины готовили местные традиционные блюда, такие, как штуфат и лапша.

Дети носили дрова и воду для котлов, где кипел сос-иосопи - суп из мясного фарша. На жаровнях готовили тушеное мясо с овощами, пирожки из маниоки. Посетителям предлагали сок из кукурузы, сыр, чипа-сос - кукурузную лепешку с мясной начинкой.

Было только девять часов утра, а казалось, будто уже жаркий полдень. Женщины вытирали пот, стоя у огня и кастрюль в своих крошечных киосках.

- Ансельмо! Куда ты запропастился? - позвала нья Франсиска своего сына, осторожно переворачивая лопаточкой большую лепешку.

- Он, должно быть, на карусели, - ответила ей из другого киоска с прохладительными напитками нья Канталисиа.

- Этот мальчишка просто без ума от карусели, - согласилась мать Ансельмо. - Я ведь ему сказал, что, если он сходит утром на станцию, то я ему разрешу кататься весь вечер, а так я его накажу, останется он у меня без карусели!

- Да нет, нья Франсиска, вместе с моим Антонио они уже были на станции.

- Пошлите тогда Марию, пусть позовет его.

- Иди, дочка, позови Ансельмо.

Вскоре Ансельмо был около матери. "Как он вырос", - подумала она. Ансельмо был высоким смуглым мальчиком с черной растрепанной шевелюрой, блестящими карими глазами и толстыми губами, нос его был немного широковат.

Мать покормила Ансельмо и отпустила снова на площадь.

Ровно в двенадцать часов, когда площадь перед церковью заполнилась народом, а солнце жгло немилосердно и тело, казалось, купалось в поту, раздались удары церковного колокола. Распахнулась церковная дверь, и из неё вынесли статую девы Росарио - покровительницы деревни.

Ансельмо вместе с толпой попятился от двери, чтобы освободить проход. Из церкви шла процессия: четверо мужчин несли на носилках деревянную, ярко разукрашенную фигуру святой Росарии. За носилками шли священник, молодые служки, одетые в белое, молящиеся верующие.

Ансельмо подождал, пока процессия не удалилась с площади и направилась в обход всей деревни. Каждый год он видел одно и то же, и ему показалось скучным идти вместе со всеми, поэтому он остался на площади. Здесь играл небольшой оркестр местных музыкантов, крутилась карусель, между столами с едой и дощатыми киосками с напитками бродили взрослые и ребята. Одни ели и пили, другие пытались танцевать, но было ещё жарко.

Настоящее веселье началось во второй половине дня, когда процессия вернулась к церкви, а покровительницу Росарио вместе с её носилками водворили на прежнее место - в темный угол и закрыли занавеской до следующего года.

После процессии селяне разбрелись по домам, помылись от пыли, отдохнули и снова вышли на улицы.

Большинство направились к таверне. Вместе со взрослыми мужчинами туда пошли и ребята и с ними Ансельмо.

Большой утрамбованный двор таверны, окруженный скамейками без спинок, заполнялся людьми. Густой высокий кустарник в глубине двора и бамбуковая рощица слева отбрасывали тени на площадку, освещенную лучами заходящего солнца. Индейская арфа и три гитары громко звучали в ночи. Легкий ветер ритмично качал стройные стволы бамбука.

Разноцветные прямоугольные флажки, приклеенные на веревочках, тянулись во все стороны, украшая в какой-то мере праздник.

Арфа и гитары приглашали к танцам. Стоявшие группами мужчины беседовали и громко смеялись. Многие носили повязанные на шее большие красные платки, другие - белые или синие.

- Пийййпууу!.. пи... пи... цуууу! - вырвался крик изо рта низкого и худого мужчины. По его смуглому лицу обильно катился пот. Изрядно пьяный, он пошатывался при ходьбе.

- Я храбрее всех! - кричал он и, вытащив нож, начал чертить в воздухе сверкающие круги и линии.

Ему никто не ответил.

- Посмотрим, кому это мешает... - добавил он, рассекая воздух ножом, как будто сражался с невидимым врагом.

С ножом в одной руке, в другой - с небольшим пончо1, он бегал, прыгал, нагибался и разгибался; удар вверх - удар вниз; воображаемая драка продолжалась: прыжки влево и вправо; глаза вращались и наливались кровью. Потея, он наступал, пыхтел от усталости и уклонялся от ударов, в свою очередь нанося их. Он дрался, словно затравленный бык, и стальным острием ножа царапал пол.

- Кто здесь мужчина... пусть выйдет... Я - настоящий мужчина!

Битва в одиночестве продолжалась. Нож угрожающе танцевал в руке пьяного, который начал сдавать. Никто не обращал на него внимания, его все знали. Он был добряком и работягой, неспособным на зло, но, хватив лишку, начинал буянить. Никто не принимал все это всерьез.

- Кажется, здесь нет мужчин! - просипел он осевшим голосом, уже не в силах говорить. Сняв свой платок, поднял его в воздух на кончике ножа, потом спрятал нож, повязал платок вокруг шеи и не спеша направился к выходу с площадки.

Веселый танец щекотал сердца; превращаясь в электричество, опускался к ногам. Пары танцевали, кружась вправо и влево, - круги, ещё круги; наступали - отступали; ещё круги; при поворотах головы поднимались и опускались. Словно лихорадка, музыка вошла в каждого из танцующих, и каждый отдавался ей. Цветастые платья женщин, красные, черные, белые, синие платки мужчин слились в удивительную комбинацию и были похожи на цветущий сад.

Ансельмо и Антонио тоже танцевали.

Танцы продолжались. Таверна дала первый урожай пьяных мужчин.

- А-а-а!.. я мужчина, черт побери!

Около музыкантов стоял высокий мужчина в большом сомбреро2 из волокон пальмы каранданы, в похожем на пижаму пиджаке. В вытянутой руке он держал небольшое пончо, конец которого волочился по земле. Держа в левой руке пончо, он правой сжимал рукоятку ножа и искал противника; налитые кровью глаза придавали ему зловещий вид. Весь его облик кричал: "Кто наступит на мое пончо?!"

- Я - мужчина! - закричал другой пьяный, стоявший недалеко от музыкантов. водка придала ему смелость и отняла рассудок.

- Сыграй мне польку! Сейчас же!..

Арфист и гитаристы отказались. Озлобленный мужчина выхватил нож и одним его ударом порвал все струны арфы, которые лопнули, словно срезанные мачете стебли сахарного тростника. Рядом прогремели выстрелы. Матери отчаянно стали звать дочерей. Люди скопились у выхода. Женщины бежали в глубь двора под прикрытие кустов и бамбука. В одном углу площадки дрались двое мужчин. Откуда-то снова раздались выстрелы.

Ансельмо и Антонио, перепрыгнув проволочное заграждение, побежали в сторону площади. Там вот-вот должна была начать работать карусель.

По дороге к площади Ансельмо вспомнил такой же день, такой же праздник, когда подрядчик с плантаций уговаривал у таверны сильно захмелевших мужчин, в том числе и его отца, наняться на работу. Ансельмо был тогда рядом с отцом: все видел и слышал.

- Хоакин! - говорил подрядчик его отцу. - слушай, у меня есть распоряжение выделить по две тысячи гуарани пеонам, которые согласятся работать на плантации. Ты должен решиться, сейчас, немедленно! Мы сейчас пополняем списки. Это много денег, не будь дураком, приятель...

- Но... смогу ли я быстро вернуть эти деньги? - спросил отец Ансельмо. Он был заинтересован в работе, которую ему предлагали, и в большом задатке.

- Два-три месяца, приятель! Потом ты будешь работать, пока не накопишь много денег, и, когда вернешься, купишь все, что захочешь.

Предложение было весьма соблазнительным.

С этим предложением подрядчика для его семьи открывался новый мир возможностей, надежд, связанных с лучшей жизнью.

Решившись, Хоакин спросил:

- Когда я должен ехать?

- Завтра вечером.

У подрядчиков была привычка отвозить пеонов на плантации как можно быстрее, раньше, чем кто-либо из них одумается, потратив задаток.

- Хорошо, распишись здесь, - заторопил Хоакина подрядчик и протянул ему какую-то растрепанную, засаленную книжку.

Тот не ответил, молчал в смущении и как-то странно смотрел туда, где ему велел подписаться подрядчик.

- Не умеешь писать - тем лучше! Нам больше нравятся те, кто не умеет ни читать, ни писать. Те, кто может читать, начинают спорить о счетах и о другом. Можешь вместо подписи оставить отпечаток большого пальца и все!

Хоакин машинально обмакнул свой большой палец в чернила и прижал его к книжке. Он не знал, что было написано на этой грязной странице. Ни на одну минуту он не заподозрил, что обязуется своей работой погасить долг в четыре тысячи гуарани. В два раза больше, чем задаток в две тысячи.

Подрядчик отсчитал деньги и вручил их Хоакину.

Хоакин взял деньги и прижал их к себе так, что помял. Никогда в жизни у него не было столько денег сразу. Теперь эти цветные бумажки были его! Он хотел потратить их, как это делали все батраки, когда им давали задаток.

Когда прошло первое волнение, он пересчитал банкноты.

- Дон1... Здесь не хватает половины гуарани.

- Да не будь ты дураком: конечно же, не хватает! Эти деньги - мои комиссионные, плата за то, что я тебя нанял.

- Не сердитесь, дон... Я ведь только спросил.

Вечером того же дня подрядчик организовал праздник для Хоакина и других нанятых им пеонов, чтобы напоить их и пьяных отвезти на плантацию.

Хоакин оставил часть денег жене, чтобы она купила продуктов впрок, и с той ночи Ансельмо больше отца не видел.

Подходя к карусели, Ансельмо тряхнул головой, отгоняя от себя грустные воспоминания.

Работать карусель начинала ещё до захода солнца, но тогда, когда становилось не так жарко, как днем.

Карусель крутил старик Сепи. Силы ещё у него были, и хозяин карусели нанимал его за небольшую плату.

Когда ребята подбежали к карусели, старик Сепи сидел в её тени на старой ивовой табуретке, свесив руки почти до земли и прикрыв глаза.

- Сепи, давай заводи карусель! - воскликнул Ансельмо, первым подбежавший к старику и тронувший его за колено, так как понял, что старик задремал.

Сепи вздрогнул и приоткрыл один глаз.

- Не могу, хозяина нет, - тихо произнес он, не желая пробуждаться окончательно от дремы.

- Дедушка... Ну, может быть, можно, а хозяин ничего не узнает?

- Что ты, Ансельмо! Хозяин рассердится и ничего не заплатит мне, а я с утра ничего не ел...

Ансельмо посмотрел на пересохшие губы старика, на медленные движения его руки, молча повернулся и побежал к своему дому.

- Куда ты, Ансельмо? - крикнул ему вдогонку Антонио.

Но Ансельмо, на бегу махнув рукой, ничего не ответил.

Не прошло и двух минут, как запыхавшийся от быстрого бега Ансельмо вернулся.

В одной руке он держал миску с кусочками мяса, густой подливой и вареным рисом, в другой - большую кукурузную лепешку.

- На, дедушка, - Ансельмо протянул старику еду. - Только мама велела не забыть вернуть миску.

- Добрый ты, Ансельмо, - тихо сказал Сепи, с благодарностью в глазах принимая миску. Он хотел ещё добавить, что Ансельмо весь в отца, которого он хорошо помнил, но промолчал, не желая волновать душу мальчика напоминанием о пропавшем отце.

Когда старик поел, ребята окружили его плотным кольцом и стали просить рассказать сказку.

Старику не очень хотелось: ему бы соснуть немного после еды перед работой.

Ансельмо стоял в стороне и в просьбах не участвовал. Он считал неудобным это делать, так как не хотел, чтобы старик подумал, что нужно рассказывать сказку за еду, которую он ему принес.

Сепи все-таки сдался на уговоры ребят. В конце-концов ему было приятно, что его просят и будут слушать внимательно.

- Расскажи сказку про Курупи! - попросил Антонио.

- Про Курупи! Про Курупи! - поддержали Антонио другие ребята.

Увидев, что Сепи готов рассказывать, подошел поближе и Ансельмо. Может быть, потому, что старик наконец-то поел в первый раз за день, он сказал ребятам:

- Сегодня я вам расскажу про обед Курупи.

Ансельмо, услышав эти слова, почему-то взглянул на свою миску, которую он положил под дедушкину табуретку, чтобы на неё никто не наступил и чтобы потом, после карусели, он сам не забыл её забрать.

- Как-то Курупи, - начал рассказывать Сепи, - поймал рыбу. Пока она жарилась на костре, он собирал фрукты. Проходивший мимо костра мальчик увидел рыбу и съел её.

Вернувшись к костру, Курупи не нашел рыбы и стал кричать:

- Рыба моя, где ты?

Рыба ответила из желудка мальчика, который не успел далеко уйти:

- Я здесь, хозяин!

Курупи засвистел и побежал вдогонку.

Мальчик, видя, что его настигают, спрятался в пещере, где жила жаба Куруру.

Курупи подошел ко входу в пещеру и закричал:

- Куруру, отдай мой обед!

- Не отдам. Рыба была моим лучшим другом.

- Я обещаю тебе с сегодняшнего дня есть только Тату обезьяну. Тату твой враг. Отдай мне мальчишку, и я съем его!

Жаба отказалась отдать мальчика. Курупи пригрозил, что сам войдет в пещеру и вытащит его.

- Хорошо, - сказала Куруру. - Принеси мне одну черепашку, и я обменяю её на мальчика.

Курупи пошел за черепашкой, но, когда вернулся, не нашел в пещере ни жабы, ни мальчика.

Поняв, что его обманули, Курупи стал визжать от злости так сильно, что сельва зашумела, закачались деревья.

Жабы решили, что приближается ураган, и начали выползать из своих пещер.

Курупи беспощадно давил их, но не смог расправиться с Куруру. Это потому, что Куруру очень хитрая и Курупи не может её обмануть, она на этот раз так спряталась вместе с мальчиком, что никто не мог её найти.

Как только старик кончил, ребята закричали как один:

- Короткая! Короткая! Еще одну... пока не пришел хозяин!

- Хорошо, расскажу вам ещё одну, слушайте:

- Один старый многодетный охотник возвращался домой грустный, потому что не смог поймать никакой дичи. Ему уже слышались издевательские слова его жены:

- Беспомощный старик! Ноги тебя не держат! Вот вся дичь и уходит у тебя из-под носа!

Вдруг охотник услышал ласковый голос:

- Отчего ты такой невеселый?

Это был Курупи. Охотник не испугался, но все же рассказал о своем несчастье.

- Я дам тебе дичь, - сказал Курупи. - о прежде ты должен меня научить вырастить такие красивые волосы, как у тебя на голове.

Охотник подумал и сказал:

- Сначала нужно постричься наголо, а потом растереть на голове перец.

- Сделай мне это ты!

- С удовольствием!

Охотник обрил Курупи и растер на его голове перец.

Курупи взвыл от боли и бросился бежать прочь.

Прошло немного времени. Однажды к вечеру охотник снова возвращался домой и снова встретил Курупи, который угрожающе загородил ему дорогу:

- Не ты ли обрил мне голову?

- Я? Нет! Это был мой брат. Он рассказал мне все, и в наказание я убил его.

- Покажи мне его скелет.

- Пойдем. - И охотник повел Курупи в одно место, где лежал человеческий скелет.

Курупи остался доволен.

- Хорошо, - сказал он. - Я благодарю тебя за то, что отомстил за меня. Идем ко мне домой.

Охотник пошел за ним.

Дойдя до двери дома, где жил Курупи, охотник отказался войти: он увидел за дверью, когда открыл её, множество ползавших и шипевших змей.

Курупи крикнул:

- Уай-уай-уай!

Змеи притихли, и охотник вошел.

Курупи дал ему веревку.

- Пойдем на охоту!

Когда они пришли на большую поляну, Курупи засвистел.

Прибежало стадо кабанов.

- Свяжи их веревкой, - сказал Курупи.

Охотник было побоялся это сделать, но потом осмелел и приблизился к кабанам. Как только он касался их веревкой, которую ему дал Курупи, они становились послушными и совсем ручными.

Дома охотник сделал загон и поместил туда своих кабанов.

КАРУСЕЛЬ

Старик кончил рассказывать вовремя - пришел хозяин.

Подбежала ещё ватага ребят, среди них были и девочки, а с ними и Хуанита - соседка Ансельмо.

Хозяин распорядился пустить карусель, и старик Сепи подлез под круг, на котором были укреплены деревянные кони, коляски, фигуры различных животных, и встал на свое привычное место - за длинный деревянный брусок, нажимая на который, толкал его перед собой. Так он вертел карусель.

При этом он должен был не упускать из вида хозяина, который мог сделать ему знак остановиться, и следить также за ребятами, чтобы они не катались бесплатно.

Ансельмо заплатил свой гуарани и вскочил на незанятую лошадку.

Он сидел верхом и широко улыбался от радости, держась за железную перекладину, приделанную к спине серого в яблоках деревянного коня, словно бегущего в галопе. Откинув голову назад и кружась на карусели, Ансельмо воображал, что он скачет по зеленой долине в бешеной погоне за отбившимся от стада бычком.

Хуанита стояла в первом ряду среди публики и смотрела на Ансельмо с бескорыстной завистью. Ей тоже хотелось сесть в одну из розовых карет на карусели и проехаться мимо публики.

Ей было столько же лет, сколько и Ансельмо.

Дворы их домов соприкасались в глубине огородов. После полудня, когда их матери отдыхали, обессилившие от стирки чужого белья, Ансельмо подходил к забору из тростника, связанного лианами, и свистом, напоминающим пение птицы, звал её.

С пяти лет они играли вместе. Они сидели в просторном дворе у Хуаниты под большим деревом манго, его густая крона не пропускала солнечных лучей. Они играли, рыли маленькие канавы, заполняли их водой, под ними строили мост из веток и щепок. Фантазии Ансельмо не было конца. Каждый день он придумывал какую-нибудь новую игру.

Однажды Ансельмо не посвистел ей как обычно, а пришел к ней только вечером. Он сказал, что теперь работает в доме сеньора судьи. Он выполнял его поручения, получая вместо платы старую рубашку судьи и еду. Он должен был находиться в доме с раннего утра до заката, выполняя приказания сеньора и сеньоры. Долгие часы он подметал полы в доме у судьи, таскал дрова, готовил терере - напиток из мате с холодной водой. С тех пор они редко играли вместе.

Но время катания Ансельмо кончилось, и он, как и другие ребята, заплатившие по одному гуарани, слезли с лошадок. Наступила очередь других. Денег у Ансельмо больше не было, и он попытался кататься задаром, если этого не увидит хозяин.

Сначала Ансельмо подталкивал карусель, потом хватался за поручень и садился у ног детей, которые могли заплатить за катание.

Хозяин карусели знал все уловки ребят, помогающих крутить карусель: если за ними не следить, то они одним прыжком забирались на свободных лошадок. На этот раз, взглянув на карусель, он заметил там Ансельмо и погрозил ему тонкой гибкой тросточкой.

Обнаруженный хозяином, Ансельмо спрыгнул на землю, чтобы продолжать толкать карусель, но не рассчитал скорости и упал под деревянные лошадки и розовые и голубые кареты, пробегавшие над ним с головокружительной быстротой. Он хотел подняться на ноги, но когда он вставал, одна из лошадок зацепила его за ногу. Послышался резкий звук - "крак!". Кто-то закричал, но старик Сепи уже останавливал карусель: не сделай он этого вовремя, карусель переломала бы все кости Ансельмо.

Когда его поднесли к киоску, где продавала фритангу1 нья Франсиска, оттуда послышался голос:

- Нья Канталисия, Ансельмо, наверное, вместе с твоим Антонио на карусели.

- Дети совсем с ума сошли с этой каруселью, - ответила нья Канталисия.

Разговор был прерван причитаниями приближающейся толпы детей и взрослых. Испуганные женщины, предчувствуя беду, побежали вперед, локтями прокладывая себе дорогу: они столкнулись с группой, которая несла Ансельмо. Он был без сознания от боли и страха.

- Боже мой, что с тобой случилось, сыночек? Ансельмо, мой дорогой.

ПЕРЕМЕНЫ СУДЬБЫ

Ансельмо долго болел. Сломанная ступня ноги заживала плохо. Когда его принесли домой, позвали местного доктора. В деревне его звали карай доктор, что на языке гуарани означало "господин доктор"На самом деле это был местный аптекарь, который почти ничего не понимал ни в медицине, ни в лекарствах. Когда-то в молодости карай доктор служил в городской аптеке уборщиком: подметал пол, разносил лекарства больным, выполнял и другие подобные поручения аптекаря. Потом он перебрался в деревню и сам открыл аптеку. Крестьянам он продавал лекарства, которые не причиняли им вреда, а чаще всего временно снимал боль. Так как в деревне в глаза не видели ни одного настоящего врача, то с годами мнимый аптекарь разбогател на продаже бесполезных лекарств и стал уважаемым карай-доктором.

Доктор осмотрел ногу Ансельмо, покачал головой, но не стал её выправлять - ставить кость на место. Он просто не умел этого делать. К тому же, когда он дотрагивался до ноги, Ансельмо кричал, что было сил от боли и от страха.

Карай доктор помазал перелом ступни какой-то пахучей мазью и забинтовал её, потом дал матери Ансельмо таблетки и велел их принимать, когда будет очень больно.

Ансельмо тут же попросил маму дать ему одну. Ему казалось, что, проглотив таблетку, он сразу же избавится от боли. Однако боль не утихала, а ночью стала ещё сильнее.

Всю ночь в доме Ансельмо никто не спал. Только к утру, после того как Ансельмо немного задремал, отправились спать и остальные.

Последующие дни были такими же трудными для Ансельмо. Перелом плохо срастался, мучила боль. Первые дни после перелома он почти ничего не ел, только пил холодную воду. За несколько дней он так похудел, что Антонио, навестивший его, испугался, так сильно изменился его друг.

Около полугода болел Ансельмо. Когда он, наконец, появился на улице, ребята увидели, что он хромает. Ступня срослась неправильно. Теперь она была сильно свернута набок, и Ансельмо ходил с трудом, сильно налегая на пятку, мог даже бегать, но не долго.

С самого начала своего появления на улице Ансельмо почувствовал, что отношение ребят к нему изменилось. Они не очень хотели с ним играть мешала сломанная ступня, а некоторые прямо дразнили его "хромушка, хромушка". Даже его лучший друг Антонио как-то сторонился его.

К тому же судья, у которого он был мальчиком на побегушках, отказал ему в работе. Он сказал матери:

- Еще не хватало в моем доме калеки!

Все это было горько и обидно для Ансельмо. Он часами просиживал у своего дома, не бегал на станцию вместе с другими ребятами, мало играл.

Особенно был опечалена его мать. Отца нет, а из сына должен вырасти мужчина и он должен сам научиться себе зарабатывать на жизнь. Ведь не сможет же она всю жизнь содержать Ансельмо. Годы идут, она стареет, а со временем кому он, Ансельмо, будет нужен?

Все это нья Франсиска думала про себя, ничего не говоря сыну, но ходила она печальная, а иногда и плакала украдкой.

И когда в их деревне появился отряд всадников, которые везли с собой какие-то ящики, мешки и говорили, что это экспедиция ученых и студентов из столичного университета направляется в сельву восточного Парагвая, то и это событие не расшевелило семью Ансельмо.

И все же случилось непредвиденное. К концу дня, когда экспедиция прибыла в деревню, чтобы пополнить запасы воды и нанять проводников, в дом Ансельмо пришла новость, взволновавшая нью Франсиску. Соседка, поспешно прибежавшая с площади, где обычно узнавались самые свежие новости, что-то оживленно начала шептать на ухо матери Ансельмо, а та в течение разговора несколько раз бросала озабоченный взгляд на сына.

Потом обе они ушли, а Ансельмо остался сидеть у дома и рассеянно бросать камешки в кусочек стекла от бутылки, который лежал неподалеку от него и блестел на солнце. Когда камушек попадал в стеклышко, оно вздрагивало от удара, солнечный зайчик от него, светивший в сторону Ансельмо, как бы разлетался на один миг в разные стороны.

Обе женщины вернулись нескоро, но с ними пришел высокий мужчина в сапогах, в армейской гимнастерке и широкополой шляпе.

Мама подвела его к Ансельмо и сказала:

- Вот мой сын, дон Эмилио, его зовут Ансельмо.

Мальчик встал, поздоровался и вопросительно взглянул на мать.

Та посмотрела на дона Эмилио.

- Вижу, вижу, - сказал он. - Мальчик нам подойдет...

- Только, дон Эмилио, у него нога...

- Да, нога... Давайте посмотрим, - мужчина наклонился и осмотрел ногу Ансельмо, ту, которая была сломана. - Надо было вовремя вправить как следует, и он бы не был таким... Но ничего не поделаешь... Другого мальчика мы не найдем, а нам для работы очень нужен такой парнишка. - Мужчина повернулся к матери Ансельмо: - Как, мы договорились или нет?

- Договорились, договорились! - поспешно отвечала нья Франсиска. - Вы можете забрать с собой Ансельмо. - Потом, обращаясь к сыну, быстро добавила:

- Ты будешь работать у дона Эмилио, поедешь с ним. Он обещал кормить и одевать тебя, а мне дать немного денег.

- Ну, вот и хорошо, нья Франсиска! Вы все объясните мальчику, а я пойду. Завтра утром мы выезжаем, и вы приведете его на площадь, а то у него плохо с ногой, но это неважно. У нас есть лошади, и он поедет верхом.

Ансельмо не проронил ни слова, пока дон Эмилио не ушел, потом он вопросительно посмотрел на мать.

- Сынок! - сказала она. - Чем так тебе пропадать - ведь и ребята с тобой не играют, и дела тебе никакого нет, может, тебе поработать у дона Эмилио? В случае чего вернешься снова домой, если тебе не понравится работа. Будешь помогать дону Эмилио, может, чему-нибудь и научишься.

Нья Франсиска пересказала сыну все, что говорил ей дон Эмилио.

Хотя вначале Ансельмо и растерялся от такого резкого поворота судьбы, но не стал возражать. Лучше что-то делать, чем вот так часами, день за днем маяться у порога своего дома, не зная что делать, куда пойти.

На следующее утро Ансельмо рано вышел из дома. Был он босой, в заплатанных брюках и видавшей виды рубахе, которые за ночь были выстираны и зашиты его мамой. На старом отцовском ремне у него висел мачете. Он вместе с рукояткой был немного меньше половины его роста. Ни один парагваец, уходя в сельву, не идет туда без мачете. Без него он не может сделать и шагу в тропическом лесу, где все переплетено густой сетью лиан и тонкими воздушными корнями, спускающимися с ветвей деревьев. С помощью мачете в таком лесу прорубают узкие проходы для людей и лошадей.

На площади, когда Ансельмо с мамой туда пришли, было много народа, пришел даже старик Сепи.

Дон Эмилио подозвал к себе Ансельмо, показал ему лошадь, на которой тот должен был ехать, и сказал, чтобы он в поездке не отставал от него.

Пока Ансельмо прощался с мамой, с друзьями, со стариком Сепи, участники группы начали садиться на коней.

Сепи осмотрел седло на лошади Ансельмо, подогнал стремена по длине его ног и помог мальчику взобраться в седло. Потом похлопал лошадь по крупу и, когда отряд начал трогаться, крикнул:

- Доброго пути тебе, Ансельмо!

К седлу мама привязала для Ансельмо узелок с едой и показала на него Ансельмо, потом встала на цыпочки, притянула к себе сына и, крепко поцеловав, тихо сказала:

- Может быть, от кого-нибудь услышишь что-то о нашем отце. Будь внимательным и слушайся дона Эмилио. Удачи тебе, сынок!

В ПУТИ

Сначала отряд ехал вдоль банановых плантаций, в стороне от которых шумит река. Вырываясь в предгорную долину, река разбивается на много рукавов, разделенных зеленью тропических зарослей, откуда то и дело вылетают стаи ярких птиц и с громкими криками проносятся около отряда.

Дорога постепенно превращается в тропу, которая полого идет на подъем, что не мешает ей становиться все мокрее и мокрее. Вскоре Ансельмо вместе со всеми попадает в густой тропический лес. В нем ещё нет больших деревьев, но густота чащи такая, что съехать с тропы в сторону практически невозможно. А тропа - это узкая просека в зеленой чаще сельвы. На каждом шагу из вязкой болотистой почвы выдаются угловатые каменные глыбы. Лошади идут осторожно, чтобы не спотыкаться об эти выступы, местами скрытые жидкой грязью. Впереди стало светлеть, и тропа постепенно потерялась между больших камней, перемежающихся с буро-черной жижей. Караван вступил в предгорное болото.

Никакой дороги дальше видно не было, и пришлось несколько минут подождать проводников. Они шли пешком, опекая навьюченных лошадей без седоков.

Следуя за проводниками, отряд снова тронулся в путь. Дорога стала ещё труднее. Сверху неимоверно жгло солнце. Его палящие лучи проникали через широкие сомбреро, и пот катился градом, попадая в глаза, уши, стекая ручьями по шее и мокрой спине. От болотной жижи поднимались тяжелые испарения. Лошадям тоже приходилось несладко. То одна, то другая из них проваливалась по брюхо в грязь, попав в скрытые трясиной расщелины между каменными глыбами. Ансельмо делал все, чтобы не свалиться с седла в болото. Над головой безмятежно парили огромные бриллиантово-голубые и ярко-желтые бабочки. Плюх, плюх. Камень, за ним опять глубокая вымоина... И вновь лошадь выбирается на камень - и так без конца.

Кромка зеленого леса, далеко отодвинувшаяся, когда караван вступил в болото, теперь подступает все ближе и ближе, и вот наступает долгожданный момент, и конь Ансельмо выбирается на твердую почву, сразу попадая под сень пышного тропического леса.

Все слезают, точнее сваливаются со своих лошадей на мягкую траву, на мгновение забывая о маленьких муравьях, укус которых заставляет подпрыгивать от боли даже смертельно усталого человека. Всем пока не до них. Отдыхают затекшие колени, прохладный ветерок приятно обдувает лицо.

Хочется пить, но Ансельмо стесняется попросить воды. Разминая ноги, он удаляется от привала в чащу кустов с огромными сердцевидными листьями, надеясь увидеть какую-нибудь живность или красивые цветы, багряно-красные огоньки которых то тут, то там мелькают в изумрудной зелени лесной чащи. Пройдя метров пятьдесят, останавливается около орхидеи, спускающейся на гибком стебле с обросшего мохом наклоненного ствола полуупавшего дерева.

Трудно себе представить более замысловатую по форме и цвету выдумку природы. На белом фоне причудливого цветка светло и темно-коричневые извилистые полосы вперемешку с багряными и лиловыми пятнами создают удивительно гармоничный рисунок, от которого невозможно отвести глаз.

Вдруг позади него затрещали ветки, зашуршала трава, и, думая, что это идет дон Эмилио, он обернулся, чтобы похвалиться перед ним своей замечательной находкой. И... остолбенел. Метрах в пяти от полуупавшего дерева, с которого спускались чудесные орхидеи, между тонкими стволами медленно двигалось допотопное чудовище, похожее на крокодила или скорее гигантскую ящерицу из породы каких-то вымерших рептилий. Более метра в длину, с высоким зазубренным гребнем вдоль спины и хвоста и выпуклыми безразличными глазами оно производило устрашающее впечатление.

Сильно испугавшись в первое мгновение, Ансельмо затем сообразил, что это игуана - гигантская лесная ящерица. Игуана безвредна и не опасна для человека.

Увидев Ансельмо и потревоженная его неосторожным движением, ящерица устремилась прочь, с треском ломая толстые зеленые стебли. Ансельмо, выхватив мачете, бросился в сторону, где скрылось животное. Мясо игуаны очень вкусное и нежное, похоже на куриное и считается лакомством. Она умеет прятаться и, по-видимому, где-то затаилась. И все же Ансельмо её находит, идя по её следу, по примятой траве и сломанным ею стеблям. Рукояткой мачете он бьет её по голове, опутывает лапы веревкой и, взвалив игуану себе на спину, доставляет в лагерь. Все его благодарят, потому что ужин из игуаны будет отличным.

Между тем снова пришло время садиться в седла. Теперь отряд двигался по полого поднимающейся широкой горной долине, покрытой тропическими зарослями, с изумрудно-зелеными лужайками.

Лошади мерно шагают по узкой тропе, ловко лавируя между лианами и свисающими воздушными корнями деревьев. Постепенно лес редеет. Тропа начинает круто взбираться вверх по покрытому густым кустарником склону.

По мере подъема древесная растительность нижней части склона сменяется кущами кустарника, между которыми разбросаны гигантские агавы. Чувствуется, что влаги стало гораздо меньше. Это уже настоящее высокогорье. Наконец отряд после утомительного карабканья по крутым каменистым тропам взбирается на перевалочную часть хребта, за которым открывается зеленая долина.

ПРИВАЛ

На ночлег отряд остановился у заброшенного ранчо. Это было небольшое строение с глинобитными стенами, покрытое пальмовыми листьями.

Пока на костре готовился ужин и жарилась пойманная игуана, дон Эмилио вместе с Ансельмо уселся недалеко от костра и начал расспрашивать о его жизни. Выслушав короткий рассказ мальчика, дон Эмилио сказал:

- Я расскажу тебе сейчас о том, что мы делаем в лесу и зачем нам нужен мальчик для нашей работы. Ты же в свою очередь ничему не удивляйся и скорее привыкай. Работа у тебя будет нетрудная, но необычная. Делай все спокойно и слушайся меня... Если что непонятно, спрашивай... Хорошо?

- Да.

- Для начала я дам тебе послушать одну песню.

Дон Эмилио подошел к вещам, сложенным большой кучей рядом с ранчо, нашел свой рюкзак и вытащил из него магнитофон.

- Ты знаешь, что это такое?

- Конечно, у судьи, у которого я работал, тоже был магнитофон.

- Тогда слушай! - дон Эмилио включил магнитофон.

Ансельмо думал услышать какую-нибудь песню из тех, которые пели в их деревне пастухи гаучо на языке гуарани или же, по крайней мере, модную песенку на испанском языке из тех, которые он слышал, когда прислуживал в доме у судьи, если там дети судьи проигрывали пластинки... Но нет, что-то незнакомое, какие-то отрывистые звуки с сильным ударением на последнем слоге. И мелодия совсем незнакомая...

- Не узнаешь? - спросил дон Эмилио.

- Нет... нет... А-а-а... это ведь гуайяки! - воскликнул, наконец, Ансельмо.

- Ты видел их когда-нибудь?

- Да. Наш помещик дон Рамиро пытался поймать со своими пеонами несколько гуайяки. В первый раз ему это не удалось, а во второй раз они поймали семь человек. Двоих мужчин застрелили, а двух женщин и трех детей дон Рамиро оставил себе в прислуги. Я видел их и слышал их речь и поэтому догадался, что это они поют.

- Я тебе расскажу, о чем говорится в этой песне, хочешь? Ансельмо кивнул.

- Называется эта песня так: "Я, индеец гуайяки, обвиняю людей, которые носят одежду". А поется в ней вот о чем, - дон Эмилио остановил магнитофон, перемотал ленту и пустил его помедленнее, чтобы успевать переводить.

- Итак:

"Я, индеец гуайяки, обвиняю людей, которые носят одежду,

- потому что они меня принимают за дикого лесного зверя;

- потому что они убивают наших женщин и отнимают наших детей;

- потому что они отнимают у нас наши земли;

- потому что они своими ружьями почти уничтожили животных в лесу, которыми мы питались;

- потому что они поселили на наших землях животных, которых называют коровами, и говорят, что это их животные, в то время как дикие тапиры, коати и чанчос1, говорят они, принадлежат не только нам, но и им;

- потому что нас травят собаками и убивают из ружей, когда мы в зимнее время забираем и съедаем одно из этих животных, новых на нашей земле корову или лошадь..."

- Дальше, - сказал дон Эмилио, - все в том же духе. Давай послушаем с тобой конец этой песни. - Дон Эмилио отмотал ролик с пленкой почти до конца и снова включил магнитофон. - В конце гуайяки поют вот о чем, слушай:

"Гуайяки раньше стрелами убивали много животных в сельве,

- Гуайяки теперь не убивают стрелами животных в сельве,

- Гуайяки раньше побеждали медведя-муравьеда в сельве,

- Гуайяки теперь не побеждают медведя-муравьеда в сельве,

- Гуайяки, да гуайяки, уже перестали быть гуайяками, ай, ай, как плохо мне!"

- Вот и вся песня! Теперь я тебе немного расскажу, кто такие гуайяки. Их зовут ещё аче-гуайяки, что на их языке означает: аче - личность, а гуайяки - "лесные крысы". Мы их зовем "людьми каменного века". Они не знают одежды, используют лук, стрелы и копья да каменные топоры. Иногда они находят или крадут на плантациях железные топоры, а иногда и мачете. Женщины ещё плетут такие мягкие большие кошелки, в которых носят детей или запасы пищи.

Ансельмо внимательно слушал, не перебивая дона Эмилио. Все это казалось ему интересным, но он очень устал и хотел спать.

Заметив состояние мальчика, дон Эмилио сказал:

- На сегодня, пожалуй, хватит, тебе нужно выспаться, тем более что завтра мы должны встретить группы индейцев аче-гуайяки. Утром тебе все доскажу, и ты поймешь, для чего ты нам нужен и какая у тебя будет работа.

На следующее утро, когда после завтрака снова сели на лошадей, дон Эмилио продолжил разговор с Ансельмо.

- Вот там, - сказал он, протягивая руку вперед, - когда мы спустимся в долину, у нас предстоит встреча с гуайяками. Индейцы при первой встрече очень осторожны, но они больше доверяют людям, когда с ними ребенок. Они тогда уверены, что люди пришли к ним с добрыми намерениями. Поэтому мы с тобой первыми выйдем навстречу к индейцам. Не боишься?

- С вами - нет! - ответил, немного подумав, Ансельмо. - Вы же их не собираетесь убивать?

- Кончено, нет! Мы собираем оставшихся в живых индейцев гуайяки, а они бродят ордами в лесу по двадцать, а то и по шестьдесят человек и отправляем их в Национальную колонию гуайяки. Там их учат другому образу жизни... Если их оставить в лесу, на воле, то в конце концов их полностью истребят местные плантаторы, хотя это и запрещено законами.

Дон Эмилио немного помолчал, раскачиваясь в седле в такт шагам своей лошади, и потом добавил:

- Ты тоже будешь жить с нами. Будешь помогать нам. Гуайяки лучше всего воспринимают новую жизнь через детей... Да и тебе будет интересно чему-нибудь научиться и узнать что-то новое.

Дон Эмилио на этих словах остановил лошадь, вытащил из футляра бинокль и посмотрел в сторону леса, спускавшегося зеленым ковром с другого склона в долину.

- По-моему, там что-то движется, а?

Ансельмо невооруженным взглядом увидел несколько человеческих фигурок, передвигавшихся у кромки леса.

- Там люди! - сказал он и показал рукой в ту сторону, где он их заметил.

- Да, да! Это, наверное, наши "сеньюэлос", - сказал дон Эмилио. - Они ждут нас. Там протекает ручей Мбути, и мы там условились встретиться.

- А кто такие "сеньюэлос", дон Эмилио?

- Так называют сами себя гуайяки, которые живут с нами, наши помощники. Они привыкли к другой, нашей жизни и помогают нам "извлекать" из сельвы диких аче! Поспешим, нас ждут!

ВСТРЕЧА

Дон Эмилио и Ансельмо пришпорили лошадей и поскакали к лесу.

Через час они были на месте. Здесь их встретила женщина, очень полная, но быстрая в движениях, лет 25.

- Это наша Паскуала, - сказал дон Эмилио, показывая на неё Ансельмо.

- Ее взяли из леса уже 8 лет назад. Она лучшая переводчица с языка аче на гуарани. Считает себя мберу, то есть "цивилизованной", и руководит всей группой сеньюэлос.

Паскуала сказала дону Эмилио, что двое сеньюэлос - Рафаэль и Кайе ушли с раннего утра в сельву и должны скоро привести диких аче.

- Нужно подождать! - решил дон Эмилио. Он распорядился всем спешиться, отвести лошадей в сторону и разбить лагерь в ожидании гостей из леса.

Не прошло и получаса, как Ансельмо увидел выходящего из леса молодого мужчину, одетого в рубаху, доходившую ему до колен, и с сомбреро на голове.

- Это Кайе, - сказал дон Эмилио и поспешил ему навстречу.

Ансельмо, приблизившись, увидел круглое лицо молодого светлокожего мужчины, который, осторожно ступая босыми ногами по земле, приблизился и сказал ему, как человеку для него новому, по-гуарани:

- Я не гуайяки. Мое имя Каэтано Перейра!

- Не стесняйся его, Ансельмо! - дон Эмилио приблизился к ним и положил дружески руку на плечо Кайе. - Учти только, что все выведенные из сельвы аче стремятся как можно быстрее превратиться в мберу и скорее одеться: в этом случае, думают они, они сразу превратятся в "нас" и их никто не убьет. Так велик их страх перед одетым человеком! Может случиться, что в знак дружбы они попросят у тебя шляпу или рубашку. Можешь отдать им, а мы дадим тебе другие. - Дон Эмилио вгляделся попристальнее в тень между деревьями и сказал:

- А вот и первые аче из сельвы!

Из леса вышел Рафаэль. Он был совсем голым.

Паскуала поясняет, что им пришлось раздеться, чтобы дикие аче их не испугались.

Дон Эмилио говорит Ансельмо, что группы аче остались только в восточном Парагвае и в тех лесах, где нет ценной древесины, и поэтому эти леса мало используются для разработки.

За Рафаэлем, выстроившись в цепочку, идут аче. Среди них мужчины, женщины и дети. Но как только дон Эмилио делает несколько шагов навстречу им, цепочка ломается, и аче начинают убегать в лес. Дон Эмилио останавливается, а Рафаэль хватает за руки двоих и начинает их успокаивать. Потом он что-то кричит, и его слова успокаивают других.

Дикие аче-гуайяки окружают Рафаэля кольцом, как бы становясь под его защиту.

Среди аче есть и мальчик лет десяти.

Дон Эмилио толкает легонько вперед Ансельмо и говорит ему:

- Подойди к мальчику, Ансельмо! Возьми его за руки и посмотри ему в глаза. Аче считают, что глаза лучше, чем слова, выражают чувства и желания!

Ансельмо идет навстречу группе и, когда подходит слышит робкие слова и звуки аче, которые, ему кажется, выражают мольбу не обижать их.

Не дойдя двух шагов до аче, Ансельмо останавливается.

Индейцы с интересом осматривают его, немного успокоившись.

Ансельмо не идет дальше, а поворачивает назад и возвращается к дону Эмилио.

- В чем дело, Ансельмо?

Мальчик вынимает свой мачете из ножен и отдает его дону Эмилио.

- Возьмите, может быть, они боятся его... Дон Эмилио, а почему у них с собой нет ни стрел, ни луков, ни копий? Почему мужчины-охотники не вооружены?

- Не первый раз я вижу это, - отвечает дон Эмилио. - Как нам объяснили сеньюэлос, это признак того, что они сдаются... Иди, иди, а я тебе позже расскажу ещё многое другое!

Ансельмо возвращается к группе индейцев. Он подходит совсем близко к мальчику аче и смотрит тому в глаза. Мальчик отвечает ему испуганным взглядом, но, встретив спокойный и ясный взгляд Ансельмо, перестает дрожать.

Ансельмо берет его за руку и идет с ним вперед. Потом оборачивается и одевает на его голову свое сомбреро. Это вызывает одобрительные возгласы у остальных членов группы.

Взрослые аче осторожно приближаются к дону Эмилио. Они смотрят ему в глаза и успокаиваются. Дон Эмилио похлопывает их по плечам, обнимает и просит своих спутников развязать один из тюков и раздать одежду вновь прибывшим аче.

Ансельмо с интересом наблюдает за всем происходящим. Аче спешат одеться. В одежде они будут считать себя настоящими людьми, а это должно обезопасить их от возможных бед и плохого отношения к ним.

Конечно, при одевании ни о каких размерах, ни о вкусах в одежде не может быть и речи. Мужчины одевают рубахи и так остаются в них, не думая и не понимая, что ещё нужно одеть штаны, а женщины поначалу просто заворачиваются в платье. Все, в том числе Ансельмо, помогают им одеваться, показывая, как и что нужно делать.

Одновременно Ансельмо слушал, что диктовал дон Эмилио своему помощнику - долговязому студенту из университета в Асунсьоне, столице страны.

Диктовал он вот что:

- Из сельвы вышли в первой группе 9 аче полностью голых: пять мужчин, две женщины и двое детей, один из них грудной, другому лет десять. Одной женщине около 40 лет, другой - с грудным ребенком - почти 20; трое мужчин каждому из них примерно по двадцать лет; двум другим - от 16 до 18 лет.

Ансельмо отвлекся на некоторое время от слушания того, что диктовал дон Эмилио, потому что к нему подошел мальчик аче и знаками показал ему, что он просит у него рубашку, Ансельмо, помня наказ дона Эмилио, снял с себя много раз заплатанную рубаху и отдал её.

Мальчик аче, которого, как понял из его объяснений Ансельмо, звали Айрачи, долго вертел его рубаху, не зная, как её надеть. Ансельмо не выдержал и решил ему помочь. Он взял рубаху, встряхнул её, чтобы она расправилась, и показал Айрачи, как её одевать: одел снова на себя, потом снял.

Айрачи очень обрадовался, заулыбался и стал что-то говорить, но Ансельмо его не понял. Он повернул его к себе спиной, опустил его руки вниз и, приподняв их немного до кисти, одним движением одел на него свою рубаху. Потом повернул к себе и застегнул рубаху на две пуговицы, которые на ней были.

Ансельмо снова приблизился к дону Эмилио и стал слушать то, что он диктовал для записи:

- Все члены этой группы из самой северной части страны, - диктовал дон Эмилио, - имеют светлый цвет кожи, начиная от светло-молочного до цвета старой серы. Только одна девочка трех лет смуглая. Один взрослый мужчина и ребенок, его сын, имеют цвет кожи слегка бронзовый... следует отметить, что у женщин короткие волосы и они не достигают плеч. Мужчины и все мальчики носят особым образом подстриженные волосы. С помощью тонких, но твердых бамбуковых щепок, используемых аче в качестве ножа и называемых ими такуарембо, они бреют теменную часть головы у мужчин, виски и затылок, оставляя широкий кружок волос вокруг головы. По темени черепа от лба к затылку у них идет грива густых волос, заканчивающаяся небольшим хвостиком, спускающимся с плеч... У трех мужчин аче имеются бороды, что является редкостью для американских индейцев. У одного из этих трех мужчин светло-коричневые глаза, белая кожа и густая черная борода, но верхняя губа бритая. У всех мужчин верхняя губа проколота, что называется тембе-куа, но в проколах у них нет никакого предмета - тембеты... Гуайяки этой зоны не пользуются каменными топорами... У данной группы было три железных топора и несколько мачете, которые они, вероятно, подобрали на лесосеках или украли у лесорубов... Все индейцы группы разукрашены: на лице, на груди, на спине и на руках перья самой разнообразной расцветки. Перья прикреплены к телу пчелиным воском. Подобные украшения, как верят сами индейцы-гуайяки, должны предохранять и излечивать их от болезней...

На этом слове дон Эмилио прекращает диктовать, так как из леса появляются новые аче в сопровождении Рафаэля.

Впереди идут два охотника, на этот раз вооруженные луками. Стрелы положены на тетивы и находятся в позиции, готовой к стрельбе. Издали кажется, что на одном из охотников многоцветная рубашка. Вблизи же, когда они подходят, видно, что это перья различных птиц, прикрепленные воском к телу... На этих индейцах и на тех, кого встретили раньше, одеты ожерелья из зубов диких животных. У мужчин-охотников в верхние губы продеты тембета. Самая старая из женщин с весьма белой кожей одела на шею вместо ожерелья цепь, оставленную лесорубами в лесу.

Рафаэль приводит группу к деревьям, у которых расположились ранее прибывшие индейцы.

Дон Эмилио подходит к охотнику, чье тело покрыто перьями, отдает ему рубаху и забирает лук со стрелами. Охотник не сопротивляется. То же самое Ансельмо проделывает с другим охотником.

Рафаэль и другие сеньюэлосы разводят костер и предлагают аче-гуайяки воду в ведре, корни маниоки. Индейцы жарят маниоку на костре и едят её. В это время один из спутников дона Эмилио приносит им убитого в лесу амадрила1, которого он поймал с помощью собак.

Индейцы заметно оживляются. Мясо они предпочитают любой другой пище.

Зажарив на углях костра амадрила, они снимают с себя всю одежду и засыпают, расположившись вокруг костра.

За ужином Ансельмо просит дона Эмилио рассказать о том, чем питаются дикие гуайяки в лесу.

- В лесу, - отвечает дон Эмилио, - они питаются очень хорошо, даже лучше, чем парагвайские крестьяне... Конечно, если в лесу есть пища... Ну, скажем, когда идут дожди, а не тогда, когда наступает засуха. Не нужно верить тому, что сельва это "зеленый ад"... Да, да! Для нас, конечно, сельва, может, и "зеленый ад", "зеленая пустыня", где цивилизованный человек умирает с голоду. Мне пришлось несколько лет провести в сельве, расположенной в Альта Парана - верховьях реки Параны, и я понял, что в сельве еды больше чем достаточно для индейцев, которые хорошо знают эти места. Например, наши аче-гуайяки питаются мясом всех животных, даже пресмыкающихся - змей. Они знают, где можно найти съедобные корни многих растений, плоды различных видов пальм и многие виды дикорастущих фруктов, в том числе и сладкие сорта апельсинов. Попугаи, которые едят апельсины, проглатывают вместе с мякотью и зернышки. Вместе со своим пометом они оставляют эти зернышки в земле. Из зернышек вырастают апельсиновые деревья, и потому мы встречаем апельсины в самых невероятных и малодоступных местах сельвы.

Дон Эмилио немного помолчал, как бы собираясь с мыслями, а затем продолжил:

- Они употребляют большое количество жира, получаемого в течение всего года от гусениц тамбу, которые живут в корнях дерева пиндо, гусениц якаратиа и бамбуковых гусениц... Очень много энергии дает им такой важный источник питания, как мед. Можно сказать, что в привычных им условиях, в сельве, когда не случается какого-либо стихийного бедствия - пожара, наводнения, засухи, - гуайяки хорошо питаются.

Было уже поздно, у аче почти догорели костры, и Ансельмо вместе с доном Эмилио направились спать к своим гамакам.

На следующее утро, очень рано, Рафаэль вместе со старухой Бейчепе, тоже сеньюэлой, ушли в сельву, чтобы собрать там остатки группы аче-гуайяки. До самой кромки леса их провожает Ансельмо. Он хочет, чтобы и его взяли в лес, но Рафаэль отказывается и отсылает его к дону Эмилио.

Только к часу дня Бейчепе возвращается из леса с девочкой лет одиннадцати и женщиной 18 лет, которая несет в своей кошелке обезьянку, кричащую, как ребенок.

Ансельмо, который встречает девочку и отводит её к остальным индейцам, спрашивает дона Эмилио, почему так кричит обезьяна?

- Наверное, аче на её глазах съели её мать и малышке страшно. Ты же знаешь, что все индейцы ловят обезьян и едят их жареными...

Еще через час появляется мужчина лет тридцати, который ведет с собой мальчика лет семи. Они идут след в след ранее вышедших из лесу индейцев: такое хождение называется на их языке пирапе. Все это поясняет Ансельмо дон Эмилио, прося его запомнить слова на языке аче, которые он ему говорит.

К мужчине с мальчиком пытается подойти Ансельмо, но тот, дрожа всем телом, начинает пятиться к лесу. Из него поспешно выбегает Бейчепе, которая успокаивает его и с помощью Ансельмо направляет на стоянку других индейцев.

К вечеру в лагере уже насчитывается 25 индейцев. Некоторые из них, выходя из леса, становились на колени перед доном Эмилио и прикасались лбом к земле, как бы прося пощады. Другие приходили в ужас, видя наведенный на них фотоаппарат и думая, что это какое-то необыкновенно страшное оружие. Но с помощью сеньюэлос все недоразумения были улажены.

На ужин все двадцать пять гуайяки расположились по пять человек вокруг пяти костров.

На следующее утро дон Эмилио, взяв с собой Рафаэля и Ансельмо, беседует с гуайяками, выясняя их имена и возраст. Все сведения он заносит в свою записную книжку и, кроме того, просит Ансельмо привыкать к их именам и запоминать их.

Ансельмо, особенно на первых порах, с трудом повторяет имена аче: Куаре, Иеву, Варараке. Варараке ему запоминается легче, его и произносить проще. А вот такие имена, как Вуачу, Кайа, Бейчепе, сложнее. Но дон Эмилио говорит, что нужно особенно четко произносить имена и не путать их и тогда индейцы будут более доверительно относиться к ним.

Ансельмо старается, повторяет имена и про себя, и вслух. Индейцы спускаются к ручью купаться. Они сбрасывают одежду и все лезут в воду.

Дон Эмилио подходит к одной из матерей и берет из её рук грудного младенца, чтобы сфотографировать. Женщина, её зовут Бейтапе, не двигается с места, не сопротивляется и не кричит. И остается стоять неподвижно, как столб. Другие аче не выражают ничего. И все же Ансельмо замечает, какую огромную молчаливую благодарность выражают глаза Бейтапе, когда ей возвращают ребенка.

После купания весь отряд отправляется в путь. Нужно пройти несколько десятков километров лесом, чтобы выйти на дорогу к местечку Курагуати, где их должны ждать грузовики, чтобы отвезти в Национальную колонию гуайяки.

Гуайяки, которые привыкли к кочевому образу жизни, с удовольствием отправляются в путь. Впереди них идет Рафаэль, индейцы следуют за ним.

Дон Эмилио, едущий вместе с Ансельмо на лошадях, поясняет мальчику, что индейцы идут строго след в след, так что может показаться, что прошел один человек. Когда они убегают от преследования, то долгие часы идут по руслам ручьев, чтобы вода смывала следы. Иногда они идут обратно по своему следу, чтобы сбить своих преследователей.

- Посмотри, - говорит дон Эмилио Ансельмо, - старуха Бейчепе несет с собой тлеющую головешку...

- Да, - подтверждает Ансельмо. - Я вижу. А зачем?

- Дело в том, что в среде индейцев-гуайяки зажигать костер поручено старухам и старикам. Вот они и носят с собой такие головешки или факелы.

- А если огонь погаснет?

- Большой беды не будет. Гуайяки умеют добывать огонь трением. В этих целях они используют кусок твердого дерева и кусок мягкого. Твердое дерево трут о мягкое или вращают одно в другом и так добывают огонь.

В середине дня, когда до дороги осталось немного, дон Эмилио командует сделать привал.

Рафаэль показывает индейцам высокое дерево, у которого они и останавливаются. Дон Эмилио и Ансельмо вместе с другими участниками их группы слезают с лошадей.

Пока готовится еда, дон Эмилио подзывает к себе Ансельмо и углубляется с ним в лес. Они идут в ту сторону, где индейцы разбивают свой лагерь.

- Ансельмо, - говорит дон Эмилио, - мы не пойдем к ним, а остановимся за деревьями и посмотрим, как они себя ведут. И не шуми. Смотри, чтобы у тебя под ногами не треснула ветка!

Подойдя ближе, оба остановились и смотрят. Дон Эмилио поясняет:

- Смотри, индейцы сбросили одежду, которую мы им дали. И знаешь, почему?

- Нет.

- Они сейчас одни, без нас, чужаков. Одежду они одевают не потому, что чувствуют в этом нужду, а потому, чтобы принять вид мберу, то есть быть похожими на нас. Ты ведь знаешь теперь, что значит мберу... Смотри, вон Бейчепе зажигает костер, а другие аче расчищают от кустарника площадку вокруг огня. Заметь, что при этом они не разговаривают. Они спрашивают друг друга и отвечают с помощью определенной системы знаков, которыми пользуются и при охоте. Ансельмо видит, что самый стройный и сильный юноша аче, он вспоминает его имя - Йеву, забирается на вершину высокого дерева.

- Это сторож, - поясняет дон Эмилио. - Он оповещает о приближении лесорубов, охотников с ружьями и собаками.

После привала отряд быстро добирается до дороги. Индейцы аче-гуайяки, руководимые Рафаэлем и другими сеньюэлос, забираются в два открытых грузовика. Они садятся на корточки и крепко обнимаются друг с другом, как бы придавая таким образом себе храбрости. Только один Йеву стоит на ногах и улыбается Ансельмо.

Когда грузовики трогаются, Ансельмо машет рукой Йеву, тот отвечает ему. "До скорой встречи в колонии", - говорит про себя Ансельмо.

Их отряд обследует другой участок леса, но безрезультатно. Индейцев аче-гуайяки больше нет в этом районе. Через несколько дней отряд на лошадях прибывает в колонию.

НОВЫЕ ДРУЗЬЯ АНСЕЛЬМО

Во время пути в колонию дон Эмилио кратко пересказал Ансельмо историю созданию Национальной колонии гуайяки.

Все началось с крестьянина Мануэля Д.Перейра. Он жил в местечке Арройо Мороти близ городка Сан-Хуан Непомусено. Этот городок долгое время был центром работорговли аче-гуайяки. Окрестные помещики, плантаторы, управляющие плантациями охотились на гуайяки, затем продавали пойманных индейцев для работы на плантациях, в богатые дома, на лесозаготовки.

К Перейре как-то попал один гуайяки, которого звали Пики. Перейра хорошо с ним обращался, кормил его, учил работать, а Пики с удовольствием помогал своему хозяину.

Через некоторое время Пики захотел уйти в лес. Перейра ему не препятствовал. И Пики покинул хозяина, снова соединился со своей группой, которая жила в соседнем лесу.

Прошло некоторое время, и сам Пики начал убеждать членов группы вернуться к Перейра. Дело в том, что этих гуайяки жестоко преследовали, они часто голодали, так как, передвигаясь по обширным лесным массивам в поисках пищи, везде натыкались на преследователей. Многие члены группы получили ранения от огнестрельного оружия.

Пики не удалось убедить всех, но часть гуайякой пришла к Перейра. Пики заявил своему хозяину, что отдельные индейцы их группы придут сами, когда убедятся, что с теми, кто ушел из леса, обращаются хорошо. Скоро так и произошло: все собрались в хозяйстве Перейра. Всего набралось 20 индейцев: 10 мужчин, 6 женщин и 4 ребенка.

Однако вскоре стало трудно с питанием. У Перейра не хватало средств, чтобы прокормить всех индейцев. Местные помещики предлагали купить у него несколько взрослых индейцев, что существенно бы улучшило экономическое положение самого Перейра, но он отказался.

В это время о положении дел у Перейра узнали ученые из университета в Асунсьоне. Они стали настаивать на предоставлении помощи от правительства на содержание индейцев.

Пока шли эти переговоры, Пики со своей группой снова ушел в лес. Но там было ещё тяжелее, и Пики на этот раз с 32 людьми вернулся к Перейра.

К этому времени власти решили создать резервации для индейцев на той земле, которую занимал сам Перейра. Ему положили жалованье сержанта, и он стал руководить резервацией, получившей название "Пост помощи индейцам гуайяки № 1".

Но все равно положение индейцев в этой резервации было тяжелым: не хватало пищи, не было никакой медицинской помощи. Индейцы часто болели гриппом и другими болезнями и умирали.

Благодаря настойчивым усилиям общественности резервация была переведена в другое место к востоку от местечка Сан-Хоакин, было выделено 2000 гектаров земли. Для себя же индейцы начали обрабатывать поля и засевать их кукурузой, маниокой и другими культурами. И резервация стала называться "Национальной колонией гуайяки".

В колонии есть небольшой медицинский персонал, там работают ученые-этнографы, изучающие быт и нравы индейцев.

- Все это хорошо, - закончил свой рассказ дон Эмилио, - но колонии все же не хватает средств. Прибытие новых индейцев каждый раз вызывает большие трудности с питанием. А новые группы индейцев будут приходить и впредь... Их положение в лесах становится очень тяжелым... К тому же, - добавил задумчиво дон Эмилио, - правительство не очень довольно нашей деятельностью, деятельностью ученых... Своими работами мы показываем, насколько бесправно положение индейцев, как бесчеловечно с ними обращаются, истребляют их... Сейчас в колонии более ста индейцев аче...

Колония расположилась в широкой долине. Здесь поля перемежались с лесами. Когда отряд подъехал к арке, на которой было написано официальное название колонии, дон Эмилио сказал Ансельмо:

- Раньше гуайяки считали, что они принадлежат природе и их предки, когда умирают, переселяются внутрь деревьев или на деревья. Такие деревья аче называют "колонами". Однако теперь они считают, что принадлежат Перейра и называют его "отец". "Мы теперь, - говорят они, - когда умираем, то становимся колонами дона Перейра".

Вступая на территорию колонии, Ансельмо увидел деревянные бараки, крытые пальмовыми листьями. Здесь находились обслуживающий персонал, медпункт, кухня, продуктовые склады.

Чуть дальше располагались жилища аче. Это были или навесы, или большие шалаши без стен на четырех или шести столбах с крышами также из пальмовых листьев. Спали аче на широких топчанах или на земле, подстелив себе шкуру убитого ими животного или кусок какой-либо материи.

Ансельмо представили главе колонии Перейре. Это был среднего роста, худощавый, уже в летах человек. У него было узкое длинное лицо, все в крупных морщинах, глубоко запавшие глаза, на высоком лбу с зачесанными назад седыми волосами виднелись две большие залысины.

Дон Эмилио рассказал историю мальчика Мануэлю Перейре и то, как он очень помог отряду при первых контактах с "дикими" аче.

Мануэль Перейра одобрительно кивал головой. Он увидел, что Ансельмо одет только в одни брюки, да и те рваные. Дон Эмилио пояснил, куда делась остальная одежда мальчика, и Перейра распорядился выдать Ансельмо со склада новую одежду.

Ансельмо получил курточку из тонкой, но прочной хлопчатобумажной ткани, которая застегивалась на железные пуговицы, брюки из такой же ткани, резиновые тапочки и круглую с длинным козырьком шапочку зеленого цвета, похожую на те, которые носят военные на полевых учениях. Ему ещё выдали белье - трусы и майку, полотенце, мыло, зубную щетку и зубную пасту. Что делать с трусами и майкой, Ансельмо не знал, так как никогда не имел белья. Он решил, что трусы и майку будет носить без костюма, когда будет жарко. Спать его определили недалеко от кухни, там под навесом ему повесили гамак. Перейра сказал, что мальчик будет помогать на кухне, когда не будет занят с доном Эмилио.

Ансельмо быстро втянулся в жизнь колонии. Вначале дон Эмилио привлек его к записыванию на магнитофоне рассказов и песен аче. Для того чтобы, как он сказал, Ансельмо ближе ознакомился с языком аче и как можно больше запомнил их слов.

В один из дней дон Эмилио ознакомил Ансельмо с рассказами и песнями аче.

- Песни и рассказы аче, - сказал он, - очень индивидуальны и, как правило, не имеют одного законченного текста. В песнях мужчин повествуется об охоте, в песнях женщин, которые сильно отличаются от мужских по музыке, речь идет главным образом о смерти, болезнях и насилии со стороны белых людей. Следует заметить, что исполнители песен, прослушав свою песню, бывают очень удивлены записью и не могут вспомнить, что некоторое время назад они пели эти же слова... Может быть, это объясняется тем, что песни свои они исполняют, находясь в определенном экстазе и трансе...

Интересно и то, что в песне они употребляют такие выражения и слова, которые в обычной жизни ими совсем не используются... Следует тебе сказать и о том, что поют свои песни они, как правило, перед сном, а после исполнения впадают в глубокий сон...

- Очень интересен также, Ансельмо, и тот факт, что в песнях мужчин говорится об охоте весьма и весьма специфической. Оказывается, мужчина аче охотится не ради самой охоты и не ради добывания пищи. Цель его охоты, как поется в песнях, - добыть животное, которое нужно вручить будущей матери. Съеденное животное превращается в чреве матери в бикву ребенка... Слово биква, Ансельмо, можно перевести, хотя и условно, как душа. Самые лучшие и достойные аче - это те, которые являются умелыми охотниками и у которых много детей. Они получают имя ранейа, а плохие охотники и бездетные - имя ране, это тот, кто не может убивать животных и возрождать жизнь...

В этом, Ансельмо, смысл жизни аче: они считают себя, таким образом, частью постоянного изменения в природе. Чтобы тебе лучше понять, поясню ещё на одном примере... Из песни и рассказов индейцев видно, что животные, убитые охотником, превращаются или помогают созданию в чреве матери биквы ребенка. Часть животного может возвратиться в лес, где снова превратится в то же животное. А когда аче умирает, его зарывают в землю, и в земле он превращается в медведя-муравьеда. Он остается под землей до тех пор, пока на могиле не вырастают деревья. Тогда медведь-муравьед вылезает из земли и часть его взбирается на дерево и остается там, как душа умершего, а другая часть снова превращается в животное, от которого образовалась биква человека. Затем это животное снова может быть убито охотником аче и снова вручено им будущей матери... Таким образом, как ты видишь, Ансельмо, охотник аче имеет задачу не только добывать пищу, но он - необходимое звено, по представлению индейцев, в той цепи событий, которые обеспечивают или, скажем лучше, гарантируют то, чтобы аче имел бикву, чтобы часть покойника ушла в небытие и чтобы животные вечно превращались в самих себя и никогда полностью не уничтожались.

- Но что касается женщин, - продолжан дон Эмилио, немного подумав, здесь ученые пришли к выводу, что имеется определенная связь между их пением и дождем...

- Дождем? Но почему? - удивился Ансельмо.

- Прямого ответа пока на это у нас нет, - ответил дон Эмилио. Женщины аче нам объясняли, что только что прошедший дождь был вызван их пением... Да... Существует ещё связь пения женщин со слезами. Иногда можно услышать у аче название песни женщин "ксенда", что на их языке также обозначает "плач"... И в этом случае звучание слов заменяется всхлипыванием... Расскажу тебе такой случай... Однажды, когда мы собирались записать пение одной женщины, здесь в колонии, то она подождала приближение дождя, который по всем признакам должен был вскоре начаться...

- Ну и когда же она начала петь?

- Когда вдали сверкнула молния и прогремел гром, она спела свою песню. Мы её потом повторили на магнитофоне, и женщина, прослушав её, сказала: "А сейчас должен пойти дождь", и действительно, сразу после её пения пошел дождь... Но вопрос с дождем гораздо сложнее. Более "образованные" аче, то есть пожившие уже несколько лет в колонии, нам объяснили, почему ксенда женщин в большинстве случаев приурочена к дождю... Дело в том, что дождь выпадает на могилах аче и способствует росту деревьев, по которым вверх должен влезть из могилы медведь-муравьед... Таким образом, пение женщин, так же как и мужчин, выполняет функции связующего звена между человеческим существом и природой...

- А как же в колонии? Ведь здесь аче не охотятся? Они обрабатывают поля. Как же быть в том случае с биквой?

- Да, ты прав... Аче в колонии приспосабливают свое мировоззрение к новым условиям. Они почти не охотятся, и на их могилах не растут деревья, на которые можно было бы влезать... И ты знаешь, местные аче нашли выход из создавшегося положения. Часть медведя уже не взбирается на дерево, чтобы превратиться в часть дерева, а затем животное, за которым можно охотиться, а эта часть вымывается из земли дождем и затем впадает в ручей. Одна часть этой воды превращается в белых людей, другая часть направляется на небо, но заметь при этом, Ансельмо, эта часть уже не направляется в лес в виде животного...

Однажды вечером дон Эмилио подвел Ансельмо к одному из костров аче и показал ему пожилого сухощавого индейцы с обтянутой кожей на лице, с небольшим ртом и коротко подбритыми волосами на голове. Увидев дона Эмилио с Ансельмо, он закивал головой, несколько раз приветливо улыбнулся и помахал им рукой, приглашая к костру.

Ансельмо с ним был знаком и знал его имя - Квибирачи, что означало "личность, чья душа немного сродни птице". В колонии ему дали имя Ангел Перейра. Ангел, сказали Квибирачи, существо летающее, и индеец остался доволен тем, что и новое его имя имеет отношение к полетам.

- Сегодня вечером, - сказал дон Эмилио, - мы запишем рассказ Квибирачи о его жизни, о том, как он попал в колонию...

Дон Эмилио сказал несколько слов аче на его языке.

В ответ тот закивал головой и что-то крикнул.

Оказалось, он согласен, а крикнул потому, как объяснил дон Эмилио, что позвал к своему костру других аче послушать его рассказ.

Когда аче начал говорить, дон Эмилио включил магнитофон и потихоньку начал пересказывать своими словами то, что медленно, с остановками говорил Квибирачи.

Вот что услышал Ансельмо в пересказе дона Эмилио:

"Много времени назад нас захватили врасплох в нашем лагере белые люди. Их привели прежние аче, которые уже жили с белыми людьми. Нас захватили всех, потому что мы спали. Нас отвели в дом белых. Мы снова убежали в лес. Тогда нас поймал белый по имени Пачин, что значит "захватчик". Потом мы, пленные, долгое время работали на полях. Белый человек Пачин убил моего брата, и тогда я снова убежал в лес очень далеко! А затем папа Перейра забрал нас всех из леса, а я убежал. Ко мне пришел Такаги, пришел в лагерь и сказал: "Папа Перейра не Пачин, он другой папа Перейра, папа Перейра не хочет убивать"... Это был он, - рассказчик в это время показывает на сидящего рядом с ним Такаги, - и он сказал: "Там живет папа Перейра, он не убивает: пойдем к тому, кто не убивает нас". Мы решили и пошли, когда появилась новая луна, при свете луны мы пришли тогда в дом. Мы там хорошо поспали. Мы решили, будем спать и не бояться, мы сами пришли, нас не захватили в плен..."

В тот же вечер дон Эмилио записал и песню Квибирачи, которую он позже перевел на испанский язык и пересказал отрывки из неё Ансельмо.

Из песни Квибирачи:

- Я, когда был аче, Я умел охотиться на больших животных с помощью своей стрелы.

- Я, когда был аче, был настоящим охотником, там в своей стране я охотился на крупных пекари1.

- Я, когда был аче, я умел убивать крупных животных, я умел убивать медведей-муравьедов.

- Тапира в ловушке я поймал со стрелой, но не убивал его, а в хорошей новой ловушке я всегда ловил тапира...

Дон Эмилио познакомил Ансельмо с молодой девушкой аче лет 14, которую звали Бейпурадареги, и рассказал её историю. Она недавно в колонии и ещё не знает, как себя вести, всего боится, и поэтому дон Эмилио поручил Ансельмо присматривать за ней, помогать ей и по возможности приучать её для начала помогать ему, Ансельмо, на кухне.

Чтобы Ансельмо было более понятно состояние девушки, дон Эмилио пояснил ему, что девушка переживает глубокую душевную травму: она все ещё своими мыслями находится в лесу, там, где резко была оборвана её молодость и вторглось в её жизнь что-то очень чужое и очень различное: пленение, связанное с картиной смерти её близких, конец той жизни и отрыв от тех мест, где прошло её детство. Согласно представлениям аче, девушка Бейпурадареги переживала период юности, после которого начинается взрослая жизнь. В этот период девушка или юноша более всего подвергаются опасности быть похищенными или съеденными ягуаром. Этот период аче называют состоянием бейкое. В отдельных случаях, как думают аче, ягуар не пожирает девушку, а уносит её во владение ягуаров, где она сама превращается в ягуара.

У аче существует обряд, называемый темембу, который совершают индейцы, чтобы обезопасить себя от ягуара; обычно к нему прибегают, когда кто-нибудь из них действительно становится жертвой ягуара. Иногда аче называют опасных ягуаров словом "хамо", и это слово обозначает также и белых людей, которые охотятся на индейцев аче. Когда белые люди ловят кого-либо из группы аче, то оставшиеся в лесу совершают обряд темембу для того, чтобы пленный аче не смог превратиться в "белого"или ягуара, возвратиться в лес и напасть на аче, оставшихся в лесу. А девушка Бейпурадареги считает, что она была схвачена и вывезена из леса ягуарами "хамо", превратившимися в белых людей.

- К тому же, - добавил дон Эмилио, - так как девушка была вывезена из леса в состоянии бейкое, а в колонии уже никто не совершает обряда темембу, то она думает, что навсегда останется в таком состоянии. Заметь также, что те аче, которые находятся в колонии, готовы охотиться на тех, кто ещё пребывает в лесу, и они уже считают, что сами превратились в "хамо", то есть в ягуаров. Аче верят также в то, что затмение солнца, когда оно бывает, происходит оттого, что ягуары нападают на солнце и пожирают его. Аче считали раньше солнце своим союзником, но после того как они стали жить в колонии, думают, что дома белых переселились на солнце и время жизни аче прошло...

Дон Эмилио, после того как Ансельмо приучил девушку помогать ему на кухне, записал её песню.

Из песни Бейпурадареги:

Наши родители. Вы остались очень далеко от нас с головой, опущенной на скрещенные руки.

Наши родители, вы были медведями-муравьедами, теперь вы от нас далеко с головой, опущенной на скрещенные руки.

Это белые ягуары, они захватили нас в плен, делают с нами, что хотят, а те, кто убежал от белых ягуаров, убежал далеко с головой, опущенной на скрещенные руки.

Наши старые родители, нас увезли очень далеко, и мы вас оставили с головой, опущенной на скрещенные руки.

Когда Ансельмо сравнительно много узнал слов на языке аче, дон Эмилио стал отправлять его в сельву вместе с сеньюэлос за дикими аче.

Ансельмо больше всего нравилось ходить в лес с Рафаэлем. Вместе с ним Ансельмо прятал в условном месте одежду, оставляя себе только на ногах резиновые тапочки, а на голове кепку.

В лесу Рафаэль учил его, как различать следы, как предохраняться от нападений ядовитых змей и пауков. Особенно Ансельмо нравилась охота. Охотились они с помощью лука и стрел. Стрелять нужно было метко, и аче почти никогда не знали промаха. Нужно было также уметь подбираться на близкое расстояние к добыче. Ведь в сельве,

где много деревьев, различного кустарника, лиан, видимый полет стрелы равнялся самое большее двадцати метрам, а в чаще и того меньше и поэтому к добыче следовало подобраться именно на это расстояние, чтобы её увидеть и пустить стрелу. Для этого нужно было знать повадки дичи, места её кормежки и отдыха. Все это аче прекрасно знали, и поэтому редко-редко какая дичь уходила от них, если они охотились не в одиночку. Как правило, во время преследования дичи один охотник шел по следу, а несколько других - двое, трое или больше, в зависимости от размера дичи, отрезали пути отхода.

Аче очень искусно умели делать в сельве различные ловушки, силки, маскировать ямы, куда попадали крупные звери, такие, как тапир и пекари.

Сначала Ансельмо было очень трудно с Рафаэлем в лесу. Тот с ним говорил, перемежая слова языка аче с гуарани, но Ансельмо, не понимая всех слов, не сразу мог разобраться в лесных приметах, в лесной грамоте.

Обучая лесным приметам, Рафаэль говорил Ансельмо:

- Когда ты идешь по лесу, твои глаза должны все видеть и запоминать. Даже если вернешься не скоро на это место, ты должен помнить, как оно выглядело раньше, тогда ты сможешь понять, что произошло на этом месте с тех пор, пока ты там не был... Вот смотри, там, - Рафаэль показал на группу низкорослых деревьев, к которым они приближались, - есть поваленный ствол дерева. Когда я там проходил - давно это было, лежала обломанная ветка... Лежит ли она сейчас там, давай посмотрим!

Они дошли до этого места.

- Ага, - сказал Рафаэль, - смотри, вот эта ветка, но она находится не на том месте, где была раньше. - Рафаэль показал ветку Ансельмо. - Она сдвинута со своего места и прижата к земле... Что бы это могло быть? Дождь?.. Ветер?.. Нет... нет, она находится в закрытом месте, и ветер сюда не достигает... Так как ты думаешь?

Ансельмо посмотрел на ветку и даже потрогал её. Она была гладкая, толщиной в два пальца, с неровными сучками и искривлена на одном конце.

- Может быть, - сказал он неуверенно, - на неё заползла змея и качнула её тяжестью своего тела, вот ветка и поддалась в сторону?

- Нет! Нет! Ни одна змея на заползет на такой неустойчивый сук! ответил Рафаэль. - Это не змея. Надо как следует осмотреться вокруг.

Ансельмо начал озираться по сторонам, но ничего примечательного не заметил.

Рафаэль более внимательно осмотрел место, зачем-то поднялся на цыпочки и потрогал ветви, свисавшие вниз, потоптался на месте, даже к чему-то принюхался, потом, подумав немного, сказал:

- Это тапир!

- Что тапир?

- Здесь проходил тапир. Ногой, видимо, он задел ветку, и она сдвинулась с места... А вот здесь он объедал ветки... Но тапир прошел давно-давно, и мы не можем на него поохотиться,

- Рафаэль с сожалением покачал головой. - Это было давно!

С каждым походом в лес, а они были не часты и не всегда заканчивались встречей с дикими аче, Ансельмо все больше познавал лесные обычаи. Только одного он не мог понять и научиться этому: верно отыскивать дорогу. Рафаэль мог днями идти по лесу, делать бесчисленные повороты, возвращаться назад и снова идти вперед и все же, когда Ансельмо его спрашивал, куда, в какую сторону нужно идти "домой", Рафаэль, подумав немного, показывал рукой, говорил "туда"и ни разу не ошибся.

Вот эту "науку"Ансельмо никак не мог постигнуть.

Однажды, когда они остановились на привал после еды у костра, Ансельмо стал в который раз просить Рафаэля ещё раз объяснить ему, как он находит дорогу "домой".

- Все надо помнить, - говорил Рафаэль. - Все! Даже если ты будешь очень спешить, все надо помнить, и тогда лес не будет тебе казаться незнакомым... И ещё следы. Следы всегда остаются, их нужно знать: свои и чужие...

- Да, но вот смотри, Рафаэлито... Все это хорошо - видеть следы, помнить лес, но я хочу знать главное: как найти нужное направление... Когда знаешь, куда идти, т.е. знаешь направление, вот тогда и идешь правильно и запоминаешь все в лесу... Но само направление! Как же его распознать?

Вопрос этот несколько озадачил Рафаэля. Он не стал сразу отвечать, а походил вокруг, потом остановился перед Ансельмо и ударил себя кулаком в грудь:

- Вот тут!

- Что здесь?

- Направление! - сказал серьезно Рафаэль.

Но Ансельмо искренне рассмеялся:

- Как здесь? Здесь направление? Как это можно?

Однако Рафаэль и не думал шутить, он решил постараться объяснить, как он выбирает дорогу "домой".

- Направление здесь, - продолжал твердить Рафаэль, по-прежнему показывая себе на грудь.

Но Ансельмо упорно твердил:

- Но это не понятно.

- Хорошо, - сказал Рафаэль, - смотри: я закрою глаза, а ты меня поверни несколько раз в одну сторону, потом в другую, и я, не открывая глаз, покажу в ту сторону, откуда мы пришли.

- Закрывай глаза!

Ансельмо начал кружить индейца. Сначала повернул его несколько раз в одну сторону, потом много раз в другую.

- Ну, теперь давай!

Рафаэль остановился, немного подумал и, не разжимал век, показал в сторону большого дерева:

- Мы пришли оттуда!

Ансельмо искренне удивился: да, они проходили там и, действительно, шли с той стороны.

И все-таки и на этот раз Рафаэль не смог объяснить, как он угадывает направление. Но в дальнейшем он все-таки научил Ансельмо этому на практике. Делал он это так: когда они с Ансельмо проходили по лесу и делали два-три поворота по пути, Рафаэль неожиданно спрашивал мальчика:

- С какой стороны мы пришли?

Ансельмо вначале нерешительно говорил:

- Оттуда... Нет, оттуда?..

В его ответе были и утверждение, и нерешительность, но в дальнейшем он, ожидая вопроса Рафаэля, следил за изменениями маршрута и старался быть готовым к ответу. Он запоминал ориентиры и в своей памяти, несмотря на повороты в пути, стремился закрепить основное направление движения. А Рафаэль, видя его старания, усложнял проверку. Бывало, он часами не спрашивал Ансельмо о направлении и лишь после привала, с учетом того, что от места привала они прошли более часа и спустились ещё в одну долину, спрашивал:

- Откуда мы идем?

Наступил день, когда Рафаэль спросил улыбаясь Ансельмо:

- Так где у тебя направление сохраняется?

Мальчик, улыбаясь и помня ответ на этот вопрос самого Рафаэля, показал себе на грудь:

- Вот здесь!

Рафаэль засмеялся и сказал:

- Конечно, в угадывании направления участвуют и глаза, и ноги, но держать его всегда надо внутри себя, чтобы никогда не сбиться с пути.

Однажды, когда в колонию прибыл отряд военных и полиции на джипах и хорошо вооруженных, Ансельмо этому не удивился. Военные и раньше приезжали к ним. Колония была приписана к одному из управлений министерства обороны, и это министерство выплачивало Перейра сержантское жалованье и, кроме того, с самого начала существования колонии выделяло 20 солдатских пайков. И хотя с тех пор индейское население колонии сильно увеличилось, количество пайков осталось прежним. Медицинское обслуживание и помощь колонии также оказывал военный персонал, состоящий на службе министерства обороны. Вот только прибытие полицейских его смутило.

Уже к обеду Ансельмо случайно увидел идущего по колонии дона Эмилио. У того был озабоченный и встревоженный вид.

Заметив Ансельмо, дон Эмилио поздоровался с ним и прошел было мимо, ничего не сказав. Однако шагов через двадцать он остановился, обернулся, потом махнул рукой, подзывая его к себе.

Ансельмо подбежал.

Дон Эмилио положил ему руку на плечо и наклонился к самому уху, затем, передумав, резко выпрямился.

- Вот что, Ансельмо, ты лучше подойди ко мне после вечернего костра. Мне нужно с тобой поговорить. Не забудешь?

Ансельмо покрутил головой, ничего не говоря. Сделал он это так выразительно, что у дона Эмилио не осталось и тени сомнения, что мальчик не забудет.

Ансельмо, общаясь с аче, учился не только их разговорному языку, но и языку жестов. Во многих случаях: на охоте, в пути, во время погони они предпочитали общаться друг с другом жестами, и Ансельмо усвоил много из их привычек. Вот и теперь, хотя ему ничего не стоило сказать: "Да, не забуду ни в коем случае", он ответил жестом, который у аче так же красноречив и убедителен, как и слова.

Вечером, когда совсем стемнело, Ансельмо разыскал дона Эмилио. Тот отвел его к своему гамаку и, видя, что никого рядом с ними нет, усадил мальчика рядом с собой.

- Послушай, Ансельмо, то, что я тебе скажу, очень и очень важно... Ты не должен ни с кем об этом говорить, иначе мне будет очень плохо. Ты же не хочешь мне зла?

- Нет, ни в коем случае! - поспешно ответил Ансельмо.

- Во-первых, я тебе доверяю большую тайну и, во-вторых, попрошу тебя мне кое в чем помочь... Могу я рассчитывать на тебя?

- Конечно, дон Эмилио! Вы так много сделали для меня...

Вы хороший человек и любите индейцев...

- Ладно, ладно... Я вижу, ты меня правильно понимаешь. Дело в том, Ансельмо, что завтра рано, как всегда, группа аче вместе с Рафаэлем отправится в лес. Здесь неподалеку объявилась группа бандитов. Ты знаешь, кто они такие?.. Я тебе сейчас все объясню, ты только слушай меня внимательно. Не знаю, насколько ты знаешь историю нашей страны, но думаю, что ты любишь свою родину, свой народ... Ты ведь стал другом индейцев аче?

- Да, как и вы, дон Эмилио!

- Так вот, Ансельмо, - сказал дон Эмилио, - завтра группа аче, ты знаешь, что эти индейцы - самые лучшие следопыты в нашем крае, - пойдет в лес и выследит группу бандитов, ограбивших банк. Они бежали из тюрьмы и в столице Асунсьоне совершили вооруженный налет на банк, захватив много денег. Теперь они хотят переправиться через границу в другую страну. А если бандитов выследят аче, то их захватит полиция и расстреляет. Полиция может часть денег присвоить себе, поэтому и перестреляет всех бандитов. Свидетели ей не нужны. Поэтому полицейские могут заодно и ликвидировать всех аче. Мне бы этого не хотелось!

- Конечно, дон Эмилио, - тихо ответил Ансельмо. - А почему аче станут делать это?

- Тебе не трудно это понять и самому, но я все же объясню. Сами аче ведь не знают, кто они такие. Они не знают и не понимают, что они парагвайцы и живут на земле страны Парагвай. Индейцы аче совсем не знают, как устроен мир вокруг них. А выслеживание кого-либо - это для них как бы забава. Это, конечно, подло так использовать невинных индейцев, - дон Эмилио немного помолчал, потом, глубоко вздохнув, продолжал.

- Вот почему мы с тобой имеем полное право спасти их.

- А как?

Ансельмо начал и сам понемногу, пока ещё смутно, догадываться о своей роли в этом деле.

- Конечно, Ансельмо, не я, а ты и только ты сможешь это сделать, сказал дон Эмилио, подтверждая догадку, мелькнувшую в голове у мальчика. Ты пойдешь завтра в лес с аче... На тебя никто не обратит внимания, к твоим походам привыкли и в этом не будет ничего необычного... Держись рядом с Рафаэлем... Тебе следует, когда бандиты будут выслежены, оторвать индейцев от группы и незаметно для полицейских и военных раствориться в лесу. Боюсь подсказать тебе что-либо конкретное, на месте ты сам должен сообразить что и как... Если не сумеешь этого сделать, погибнут и наши индейцы, Ансельмо...

Дон Эмилио проводил мальчика к костру, где спал Рафаэль, уверенный, что Ансельмо выполнит все, что он ему говорил.

...Выслеживание бандитов проводилось весь день, и только к позднему вечеру аче напали на верный след.

Рафаэль сказал командиру полицейских - хефе, который, как и его подчиненные, на небольшом расстоянии следовал за аче на лошадях:

- Скоро люди, за которыми мы идем, должны остановиться на ночлег, их следы говорят, что они очень устали, правда, идут они не торопясь и не подозревают, что мы идем за ними.

- Это хорошо, - ответил хефе. - Мы тоже сделаем привал, а когда все бандиты уснут, ты, Рафаэль, покажешь нам дорогу.

Ансельмо находился рядом с Рафаэлем и все слышал. Он был голым, как и все сеньюэлосы, и мало чем отличался от них, поэтому полицейские не обращали на него внимания, тем более что он при них совсем не разговаривал.

Во время разведения костра, приготовления ужина Ансельмо осторожно выпытал у Рафаэля все, что тот знал о том, где должны, по его мнению, сделать привал "люди, за которыми они шли".

Рафаэль охотно все объяснил, ничего не подозревая, впрочем, он объяснил бы это любому, кто бы его ни спросил, потому что он сам не знал, что это за "люди"и для чего они их выслеживают.

Ансельмо понял, что за два часа до рассвета Рафаэль поведет полицейских к лагерю бандитов, он решил совсем не спать.

Как только аче уснули у костров, мальчик очень тихо поднялся со своего ложа и скользнул колеблющейся тенью от костра в лес. Если даже кто-либо из аче и не спал, то он никогда не спросит, почему кто-то пошел в лес и что он там делал. Лес - это родной дом аче и его право там быть в любое время.

Не без труда Ансельмо отыскал стоянку бандитов, которая была разбита на самом верху невысокого холма. Было очень трудно идти по темному лесу, но Ансельмо шел, ещё не зная, что он должен сделать.

Часовой у костра дремал, и Ансельмо видел освещенный круг, образовавшийся от огня, а за ним темные фигуры спавших людей. Часовой поднял голову и посмотрел в сторону леса, откуда, как ему, видимо, показалось, раздался какой-то шорох. Но вот он зевнул, переложил пистолет в другую руку и снова задремал.

- Рафаэль, - тихо сказал Ансельмо, вернувшись к своему привалу. Он осторожно рабудил спядящего аче.

В ответ Рафаэль мотнул головой и приподнялся со своего ложа.

- Рафаэль! - так же тихо продолжал Ансельмо. - Люди, за которыми мы идем, там на холме! - Он показал рукой в сторону холма. - Ты веди туда людей в форме, а я останусь здесь, и мы уйдем в колонию. А ты сам до неё доберешься?

- Когда мне уйти?

- Как только раздадутся первые выстрелы, уходи в лес, а дальше иди в колонию, если сможешь, догони нас!

Рафаэль молча кивнул головой, он целиком доверял Ансельмо.

Когда Ансельмо закончил говорить, Рафаэль стал будить полицейских. Аче продолжали мирно спать у своих костров.

Поначалу мальчик надумал идти за Рафаэлем, но потом остался у костра, но заснуть не мог. Так он коротал время до тех пор, пока вдали не послышались выстрелы. Разбуженные выстрелами, аче начали подниматься на ноги у костра и испуганно переговариваться друг с другом.

В это время вернулся Рафаэль. Он сказал, что все могут отправляться в колонию - здесь им делать больше нечего.

Утром, когда аче вернулись, дон Эмилио отвел мальчика в сторону и подробно расспросил его. Он остался доволен Ансельмо и горячо поблагодарил его.

- И в то же время, - сказал дон Эмилио, - должен тебя огорчить: я покидаю колонию...

- Что вы, дон Эмилио! Что случилось? - Ансельмо ожидал чего угодно, только не этого. Ему казалось, что он навсегда теперь устроен, что дон Эмилио научит его ещё многому и многому.

- Да, это большое несчастье, Ансельмо, для тебя, меня и аче...

- Но как же так?

- Правительство очень недовольно работой ученых в колонии. Не тем, что мы делаем здесь, - оно этим не интересуется, а тем, что мы своими трудами, публикациями статей, выступлениями по радио и телевидению разоблачаем политику истребления индейцев в Парагвае, показываем их тяжелое положение. И общественность других стран выражает тревогу, шлет запросы властям... В общем, мы не даем спокойно жить властям... И я уезжаю из колонии. Я просил дона Перейра оставить тебя в колонии и не обижать.

- Спасибо, дон Эмилио! - на глазах у Ансельмо показались слезы.

- Ты хороший, отличный парень, Ансельмо!

В тот же день дон Эмилио уехал из колонии.

Еще два месяца после этих событий Ансельмо провел в колонии. Днем он работал на кухне, вечера проводил с аче и у их костров, но в лес его не пускали.

Ансельмо решил уйти из колонии. Он поговорил с доном Перейра, который к нему хорошо относился, и сообщил ему, что хочет пойти работать на плантации иерба-мате, тем более что там он надеялся узнать хоть что-то о своем пропавшем отце.

Дон Перейра, видя, что мальчику очень тяжело оставаться в лагере после отъезда дона Эмилио, одобрил его планы и разрешил взять с собой немного продуктов и новые резиновые тапочки в дорогу. Кроме того он посоветовал, куда идти, где искать ближайшие плантации.

Ансельмо не стал откладывать выполнения своего решения.

Он выстирал свой костюм, поточил мачете, собрал котомку.

Вечером того же дня Ансельмо последний раз посидел со своими аче у вечернего костра. Он дал себе клятву, что, когда вырастет большой, обязательно вернется к аче и поможет им, как помогал дон Эмилио.

НА ПЛАНТАЦИИ

Ансельмо недолго добирался до плантации. Он не стал дожидаться попутной машины и покинул колонию пешком. Ему хотелось побыть одному, погрустить, расставаясь с аче и колонией, поэтому он долго шел вдоль дороги, которая связывала колонию с внешним миром. Это была колея, пробитая в красной земле колесами от машин, которые иногда приезжали в колонию: они привозили из дальних мест новые группы аче, приезжала новая смена медицинского персонала, военные привозили свои пайки. По этой же дороге перевозили лес крестьяне, подряжавшиеся возить бревна с лесосек.

Вот и сейчас, пройдя около часа по дороге, Ансельмо нагнал повозку, перевозившую бревно. Это был огромный ствол железного дерева. Ансельмо увидел, что, может быть, только трое взрослых мужчин могли бы обхватить руками этот ствол. Ансельмо также знал, что железное дерево очень тяжелое и поэтому повозка была запряжена двумя парами волов. Колеса у повозки были в два раз больше роста Ансельмо. Большие колеса применялись здесь для того, чтобы повозка не застревала в грязи в случае дождя, который размывал дороги, а такие колеса оставляли на ней глубокие ямки, наполненные грязной водой.

Ансельмо подошел к крестьянину - хозяину повозки.

- Буэн диа! Добрый день!

- Буэн диа! - крестьянин улыбнулся случайному попутчику. Он был рад даже мальчику - одному ему шагать рядом с медленно катящейся повозкой добрый десяток километров до перекрестка, где начиналось настоящее шоссе и где бревна перегружали на грузовики, было скучно. И крестьянин очень обрадовался, что шагать ему придется теперь не одному. И, конечно, он сразу же поинтересовался, откуда и куда держит путь Ансельмо. Тот подробно рассказал о себе. Крестьянин, пощелкав языком, удивился истории Ансельмо, а узнав, что тот направляется на плантацию йерба-мате, посоветовал, как туда добраться.

Из разговора с крестьянином Ансельмо понял, что плантации находятся довольно далеко. Ему придется на развилке дорог попроситься на попутную машину, потом ещё долго идти проселочной дорогой.

После этого разговора они прошагали молча довольно долго. Затем крестьянин, чтобы скоротать время, которое, как всегда, кажется, идет быстрее, когда дорога незаметна за беседой, спросил Ансельмо:

- А ты знаешь, как на нашей земле появилось такое растение, как йерба-мате?

- Нет! - ответил Ансельмо. Он тоже обрадовался продолжению разговора и был готов поддержать в этом своего спутника.

- А как?

- Хочешь, я расскажу тебе легенду, которую ещё слышал от своего деда о йерба-мате?

- Конечно! Конечно! - воскликнул Ансельмо. Он давно уже ушел из своей деревни, не слышал ни легенд, ни сказок и поэтому обрадовался случаю. - Я буду рад послушать вашу легенду! - заверил он крестьянина.

- Ну так вот, слушай же! Это случилось очень, очень давно. Тогда, когда могущественный бог - покровитель индейцев гуарани - покрыл землю густыми лесами, чтобы индейцы могли жить в них и охотиться. А богиня луны Йаси долго любовалась этими лесами, и ей очень хотелось побывать в них, посмотреть на них вблизи. Как-то однажды Йаси позвала подружку Арай розовое облако, которое всегда было на небе во время восхода солнца.

- Хочешь спуститься со мной на землю? Пойдем со мной, Арай. Завтра вечером мы спустимся на землю и окажемся в лесу, среди высоких деревьев.

- Аа! - сказала Арай. - Все тогда поймут, когда придет ночь, что тебя нет на небе!

- Нет, подружка, - возразила Йаси, - это будут знать только твои друзья облака - они закроют небо на время моего отсутствия, и никто ничего не узнает.

На следующий день, когда завечерело, Йаси и Арай спустились на землю и превратились в двух красивых девушек и пошли гулять по лесу. А в это время братья Арай по её просьбе закрыли небо темным пологом.

В лесу девушкам, хотя и была ночь, не было темно - Йаси немного освещала все вокруг своим серебристым светом.

В лесу им понравилось, и они гуляли долго, так что совсем устали. В просвете между деревьями Йаси увидела одинокую хижину, и девушки отправились туда. В это время Йаси почувствовала, что у неё над головой слегка треснула ветка. Она направила туда свет своего бледного лица, и девушки увидели большого ягуара, готового к прыжку. На земле они не обладали теми волшебными качествами, что на небе, и поэтому очень испугались и громко закричали.

Арай увидела, что дверь хижины открылась и из неё вышел пожилой индеец, который, не раздумывая, бросился на помощь девушкам. На ходу он выхватил свой нож из-за пояса как раз вовремя: ягуар бросился с дерева на девушек. Индеец успел стать на пути ягуара. В бледном свете Йаси сверкнуло широкое лезвие ножа индейца.

Получив удар ножом, ягуар напал на защитника девушек. Индеец оказался опытным охотником - он ловко увертывался от когтей и зубов ягуара и сам наносил ножом удары. И все же индейцу тоже досталось. Через несколько мгновений борьбы кровь, текущая из ран ягуара, смешалась с кровью из рваных ран индейца. Он понимал, что с ягуаром ему долго не придется сражаться - не хватит сил, и поэтому изловчился и нанес последний, решающий удар. Когда ягуар затих, индеец опустил обессиленные руки, но в одной из них он по-прежнему крепко держал нож.

Отдышавшись немного от битвы с самым сильным зверем сельвы, индеец сказал, обращаясь к девушкам:

- Вам уже не нужно бояться. Теперь я вас попрошу посетить мою убогую хижину и отдохнуть там.

Йаси и её подруга приняли приглашение и горячо поблагодарили индейца за спасение.

В хижине индеец познакомил Йаси и Арай со своей женой и дочерью, очень красивой девушкой.

Жена индейца предложила Йаси и Арай кукурузные лепешки.

- У нас больше ничего нет, извините нас за нашу бедность!

Йаси и Арай поблагодарили за угощение и пока ели лепешки, спросили старого индейца, почему они живут одни, отдельно от своего племени.

- У нас очень красивая дочь, - сказал индеец, - и мы боимся, что её похитят, поэтому мы и забрались в эти глухие места...

Йаси и Арай немного ещё поговорили с индейцем, его женой и дочкой, отдохнули и начали собираться в дорогу.

Индеец с женой очень удивились, что они пойдут снова по ночному лесу. Увидев их удивление, Йаси передумала и сказала: - Действительно, на дворе ещё темно, давайте лучше спать! - И все легли спать.

Когда семья индейца заснула, Йаси и Арай ушли из хижины и сразу же поднялись на небо. Там они стали Луной и Облаком и, так как ещё была ночь, начали тихо разговаривать между собой.

Йаси сказала:

- Я думаю, что нужно отблагодарить индейца и его семью за помощь и гостеприимство.

- Согласна с тобой, - ответил Арай. - Но как?

Они думали, думали и, наконец, решили.

Йаси, которая на небе снова обрела свои волшебные качества, сделала так, что семья индейца спала долго, может быть, неделю, а может, и больше... В это время Йаси уронила на землю несколько чудесных зерен прямо на лужайку перед хижиной, где жил индеец со своей семьей. Потом Йаси весь свой свет направила на эту поляну, а Арай послала туда тихий, но теплый и частый дождик...

И когда семья индейца, наконец, проснулась и все они вышли из хижины, то замерли от удивления. Они увидели, что перед их хижиной выросли ещё невиданные ими кусты. Среди темно-зеленых густых листьев проглядывали небольшие белые цветы.

И в это время по небу заходили темные тучи, сверкнула молния и загремел гром. Потом тучи посветлели и от них отделилось одно облако белое, белое. Спустившись совсем низко к земле, оно приняло облик одной из девушек, которые посещали хижину индейца.

Подняв головы, индеец, его жена и дочь услышали голос Арай:

- Не бойтесь, друзья, с вами ничего плохого не произойдет! Это я и моя подруга Йаси благодарим вас за гостеприимство. Эти кусты называются йерба-мате, их листья надо собирать, сушить, потом заваривать и пить полученный напиток - чай. Пусть йерба-мате будет символом дружбы между всеми людьми вашей земли, - сказав это, Арай поднялась высоко-высоко, и больше её индеец и его семья не видели...

Крестьянин немного помолчал, посмотрел на мальчика и спросил:

- Как понравилась тебе легенда?

- Да, - отвечал тот, - теперь я понимаю, почему йербалес - плантации йерба-мате, находятся в глухих, отдаленных местах... Потому что тот индеец, которому дали йерба-мате Йаси и Арай, жил в таком месте...

... Расставшись на развилке дорог с крестьянином, Ансельмо несколько часов ехал на попутной машине до указанного ему места. Потом он долго шел по узкой лесной дороге, пока не вышел к плантации. На расчищенном участке леса он увидел несколько длинных деревянных бараков, навесы, под которыми висели гамаки пеонов, кухню на открытом воздухе, а рядом с ней длинный навес, под которым стояли ряды столов и скамеек, где обедали пеоны.

Ансельмо не стал искать управляющего плантацией, а направился сразу на кухню. Он знал, что управляющему безразлично, будет мальчик работать на кухне или нет. Денег все равно ему платить не будут, а помощник повару только за еду всегда нужен.

На кухне Ансельмо встретил слегка полный уже немолодой индеец-гуарани. Звали его Бальбино. Он охотно согласился взять Ансельмо в помощники. В течение первого месяца работы Ансельмо близко познакомился с несколькими пеонами. Он расспрашивал их о своем отце, но никто ничего не знал. Однажды Бальбино издали показал Ансельмо на молодого человека, оказавшимся сыном хозяина, и сказал, что того зовут Эрнесто Мюнцель и что на глаза ему лучше не попадаться: может огреть хлыстом, если у него плохое настроение.

Особенно подружился Ансельмо с пеоном Хакобо Кастильо. Чем-то он напоминал ему отца. Хакобо тосковал по своей деревне, говорил, что он свалял дурака, когда подписал контракт, и что его, как и других пеонов, обманули, а теперь он не знает, как вырваться отсюда.

Ансельмо думал, что, может быть, и его отец так же где-нибудь на другой плантации тоскует по дому и не может уйти. И поэтому, когда Хакобо обратился к Ансельмо с просьбой помочь ему собрать немного продуктов для побега с плантации, он немедленно согласился. Оба были уверены в успехе задуманного, хотя и очень опасного дела. Ансельмо знал, что побеги с плантации в назидание другим пеонам караются смертью, если беглеца поймают. И все-таки они верили и надеялись на успех.

Темной ночью Хакобо, взяв у Ансельмо котомку с провизией, ушел с плантации. Конечно, он не пошел лесной дорогой. Он решил идти лесом. Надо выйти к реке и, переплыв её, идти ещё дальше, пока не дойдет до другой большой реки, переплыв которую он окажется в другой стране, значит, в безопасности.

К утру лес стал непроходимым: густые заросли из веток, лиан и колючек мешали продвижению. Два долгих дня пил он горько-сладкую смесь боли и свободы. Хакобо прокладывал себе путь в чаще, оставляя там лоскутья кожи и одежды, руки у него кровоточили: сорок восемь часов без устали поднимал и опускал он мачете, рубя ветки... Он вел нескончаемую, безжалостную борьбу с природой за то, чтобы обрести снова потерянную свободу. Прошло два долгих трудных дня с тех пор, как Хакобо сбежал с плантаций. Он думал, что побег удался.

Ансельмо видел, что надсмотрщики отправились в погоню, но ему не хотелось верить, что они его поймают.

Ансельмо вспомнил рассказ Хакобо: его эксплуатировали и унижали ежедневно в течение пяти лет; он понял, что никогда не сможет оплатить свои долги, а время шло, и долги эти росли и росли. Тогда-то он и подумал о побеге: надо бежать далеко, туда, где его никто не знает, бежать, чтобы спасти свою жизнь... Эту ничтожную жизнь, совершенно ничего не стоившую на плантациях йерба-мате. Во всяком случае цена её была ниже, чем, скажем, цена лошади или мула, которая была указана в инвентарных книгах управляющего. Цена жизни Хакобо Кастильо значилась только в сердцах его родных, все ещё ждавших его, как и Ансельмо, напрасно мечтавший о возвращении своего отца. ...Хакобо не должен был спать. Усталость оковывала его движения, ему нужно было идти и идти вперед.

Начался дождь, он барабанил по кронам деревьев, капли скатывались по листьям и падали на сухую землю, которая жадно их поглощала.

От дождя у него намокли волосы, капли медленно скатывались по спине, по всему телу, по ногам, вызывая легкий озноб.

Дождь, молнии и гром царствовали в угрюмой, темной сельве. Какое-то испуганное животное задело его, пробегая мимо. В дупле дерева мрачно ухнул филин. Вдалеке ягуар несколько раз ответил рычанием на раскаты грома.

Было совершенно темно, и только молнии на секунду расцвечивали небо, и их огненные вспышки сквозь листья освещали поляны.

Вслепую, двигаясь на ощупь, он нашел поляну и присел отдохнуть на поваленном стволе дерева. В таком положении, постоянно думая о том, что его, наверное, ищут вооруженные надсмотрщики, он, конечно, не мог заснуть. А ему так надо было поспать хотя бы час!

В какую-то минуту усталость овладела им, и он уже не чувствовал, что падает. Он не понимал, что делает здесь, на этом бревне, под бесконечным дождем, усталый, в разорванной одежде.

Физическая усталость и тоска начисто лишили его способности думать. Он попытался упорядочить свои мысли, но воспоминания унесли его в прошлое. Настоящее сделалось нереальным, непонятным, мысли его витали в далеком прошлом.

Ветер с юга разогнал тучи; видна была бесконечная топь. Солнце начало посылать свою светлую улыбку земле, когда люди, преследующие Хакобо, натолкнулись на его распростертое в грязи тело.

Это были надсмотрщики, которые занимались тем, что постоянно запугивали пеонов и охотились за ними с ружьями в лесу, когда те пытались бежать.

- Давай, вставай, сукин сын! - крикнул один из преследователей, ударив Хакобо в живот. Сильный удар привел его в сознание. От боли он застонал и перевернулся в луже на живот. Удар кнута из кожи ящерицы больно ожег тело, заставив снова перевернуться. Он тяжело упал в грязь.

Тот же самый голос продолжал:

- Давай, вставай!

С большим трудом он встал на четвереньки, чтобы потом подняться на ноги, но последовавший за ним страшный удар ногой опять повалил его.

Приземистый худой мужчина с бегающими глазами подошел к Хакобо и завязал ему веревкой руки за спиной, сделал затяжную петлю и накинул её на тело Хакобо. Потом резко дернул за другой конец веревки. Хакобо посмотрел на него: ненависть застилала ему глаза. Чем еще, кроме презрения, мог он ответить этим людям?

- Пошел, вонючий пес!

И начался обратный путь.

Его окружили пятеро мужчин, вооруженных ножами, пистолетами и винтовками. Все били его и осыпали градом ругательств. Так он возвращался на плантацию йерба-мате.

Они шли все утро. Солнце золотило листья и отражалось в зеркалах лужиц, оставшихся после вчерашнего дождя. Испуганная стая попугаев пролетела над ними. Носились вороны, выслеживая падаль.

По подсчетам Хакобо, где-то в полдень его охранники остановились, чтобы поесть. Хакобо молча смотрел, как они ели и пили из своих фляжек. Хакобо чувствовал, что голод будто вонзал в него ножи, в пустом желудке бурчало. Но он думал не о еде. Еда, приготовленная Ансельмо, осталась почти нетронутой. Его желание - найти реку не сбылось. На другом берегу свобода, и там они не могли бы его найти; там была другая страна, но туда ему уже не попасть. Приземистый мужчина достал из своей сумки кусок жареного мяча, смазанного маниоковой подливой, и поднес его ко рту пленника, словно на самом деле собирался дать ему поесть.

Хакобо, несмотря на сильный голод, отвернулся. Охранник провел куском мяса по его губам, по лицу и бросил мясо в грязь.

- Ха-ха-ха! - громко захохотал приземистый, - ты хочешь есть и не жрешь, ненавидишь меня, - сказал он и ударил Хакобо в лицо.

Красный густой ручеек потек из его носа к губам. Он почувствовала солоноватый вкус крови. Хотел вытереть рот, но завязанные руки напомнили ему о бесполезности этой затеи.

Охранники обозлились ещё больше его стойкости.

- Как придем, управляющий тебя накормит как следует! - ответил худой мужчина с бегающими глазками.

- Он съест по крайней мере сотню кнутов! - цинично добавил другой. Охранники спрятали остатки пищи и снова пустились в путь, затрудненный слякотью и постоянными падениями совсем обессилевшего Хакобо.

х х

х

Они пришли в поселок на следующий день, когда солнце уже садилось. Облака мирно плыли по небу, а внизу, на земле, между соломенными хижинами по грязи шел, спотыкаясь, человек с веревкой на шее.

Пеоны, возвратившиеся с работы, с состраданием смотрели на пленника. Их землистые лица, обожженные солнцем, выражали печаль и тревогу.

Так дошли они до центра маленького поселка и остановились. Хакобо не мог больше сделать ни шага. Его силы остались в сельве, отмечая путь неудавшегося освобождения.

Из большого дома, где помещалось управление, вышел управляющий. Это был Эрнесто Мюнцель, сын хозяина и управляющий плантации.

- Сам молодой хозяин пришел! - воскликнул кто-то из пеонов с надеждой в голосе, что расправы не будет.

Об этом же подумал и Ансельмо. Ведь управляющий ещё молод и потом он сын хозяина, может, и простит пеона. Но он понял, что ошибся.

- Я же говорил, что далеко ты не уйдешь! - громко сказал управляющий голосом, в котором слышались угроза и ярость.

- Он далеко ушел, мы с трудом нашли его, - пояснил приземистый, который больше других злился на пленника, таким образом напоминая о себе.

- Я тебя научу, как надо себя вести, негодяй! - зарычал управляющий и ударил Хакобо.

Бледный и испуганный Ансельмо стоял в стороне и судорожно сжимал руки.

Запуганные пеоны беспомощно смотрели на своего товарища, который ещё недавно работал вместе с ними, а сегодня стоял здесь избитый в ожидании страшной расправы.

Управляющий снова начал бить пленника. Лицо его преобразилось от радости, словно это занятие доставляло ему удовольствие. В нем не было ничего человеческого. Сердце его зачерствело до такой степени, что он был убежден: с этими людьми нужно обращаться только кнутом, любое наказание недостаточно. Работа и кнут - таков был у него закон. Он бил не потому, что ему нравилось истязать человека. Его трусливой рукой и мыслями руководила какая-то внутренняя горячка, и кнут в его руках щелкал со страшной ненавистью.

С каждым ударом сердца пеонов сжимались от боли и возмущения, словно это их пороли. Один из пеонов не смог вынести этого зрелища и, подталкиваемый какой-то внутренней силой, сделал шаг к палачу, решив помешать тому, чтобы продолжалось истязание товарища, который и не чувствовал уже боли.

- Довольно, собака! Почему ты бьешь человека со связанными руками? гневно закричал он и скорее для защиты, чем для нападения протянул руку к ножу, что висел у него на поясе.

При этих словах пеона Ансельмо весь подался вперед, как бы сам желая защитить Хакобо, но он не успел сделать и шага.

Пять выстрелов прозвучало почти одновременно, пять смертельных вспышек огня с дымом разорвали сумерки. Воздух запах порохом и кровью. Пеон упал, пронзенный пулями.

Никто не пошевелился. Это было предупреждение, подкрепленное смертью. Ветер развеял запах пороха в этот неясный час сумерек.

Два охранника отвели Хакобо в хижину высотой не более метра, выстроенную из глины и соломы.

Ночная тень завладела землей. Снаружи царило давящее молчание молчание бессилия и желания мести.

Несколько масляных ламп рассеивали ночные страхи.

Хакобо хотел освободиться от пут, но убедился в том, что это бесполезно. Он подозревал, что не увидит восхода солнца; на рассвете его уведут подальше и расстреляют. Они даже не закопают его. Вороны растерзают его тело, потом дождь и солнце отбелят его кости. Он закрыл глаза и, расслабив мускулы, попытался отдохнуть.

Он снова задумался о своей жизни, о мире, в котором жил раньше. Вспомнил свою деревушку, религиозные праздники, ручей, мать, которая, должно быть, молится всем святым, чтобы только плантации вернули её сына. Друзья решат, что он умер. Мысли его беспорядочно перескакивали с одного воспоминания на другое. Он вдруг подумал об управляющем, и ненависть заволокла ему глаза; он почувствовал неодолимое желание убить его. Сначала он робко подумал об этом, но постепенно эта мысль превратилась в горячее желание.

Его руки сжали, как клещи, пустоту. Кости пальцев хрустнули в безнадежном порыве схватить горло надсмотрщика, который в сотне метров отсюда пил, не вспоминая о нем, стакан вина. Он вспомнил пять лет жизни, проведенных в сельве, где каждый день он оставлял часть себя самого на этой бесконечной работе - срезании веток мате по четырнадцать часов каждый день, в беспрестанной борьбе с клещами, москитами и змеями. Каждый день он переносил на своей спине тяжелый груз в сто килограммов листьев мате на расстояние от четырех до восьми километров. К этой жизни, полной страданий, болезней и голода, присоединялся бесстыдный грабеж, выражавшийся в ценах на продукты, которые можно было купить только в магазинах плантации. Он подумал о своей книжке: каждый месяц "долг" превышал там "наличность". За пять лет ему не удалось выплатить тот задаток, который дали ему в деревне, долг увеличился втрое. Надежды расплатиться с долгами развеялись при столкновении с холодной реальностью. Тогда он и пытался убежать...

Хакобо нехотя подумал: "Завтра". Слово "завтра" гулко звучало в нем. Он хорошо знал, что завтра уже не будет солнечного света и он окончательно уйдет в темноту. Возможно, управляющий уже дал обычный для таких случаев приказ охранникам. Спустя немного времени мысли его начали путаться, он страшно ослабел и чуть не потерял сознание.

Он проснулся от того, что кто-то потянул за веревку, которая была у него на шее.

- Давай, вставай! - послышался грубый голос.

Хакобо подчинился, не сопротивляясь. Он машинально поднялся на ноги и, как автомат, вышел из хижины. Свежий рассветный воздух ударил ему в лицо. Он глубоко вздохнул. Он не хотел умирать! Разве только смертью можно расплатиться за долг? Разве он не работал здесь пять лет? Неужели этого не было достаточно?

- Пшел, сукин сын! А не то сейчас получишь!

Эти грубые слова отрезвили его.

После долгого пути один из людей приблизился к Хакобо и снял с его шеи веревку. Хакобо понял, что конец его уже близок.

- Иди! - сказал один из охранников.

- Быстро! - добавил другой.

Хакобо понял, почему его освободили. И ему захотелось воспользоваться маленькой надеждой - бежать! Резкая смена событий поразила его. Радость жизни с такой силой завладела им, что он, взволнованный, ухватился за эту возможность и побежал...

Светало... Красная заря возвещала приход нового солнечного дня. Молочный свет лился на сельву. Удушающее молчание теней наполнялось шумом, пением птиц, шагами животных, хрустом ветвей. Звезды, светившие ночью, становились бледными, луна медленно теряла свою славу перед новым светом, который зажигался со все большим блеском.

Прозвучали три выстрела.

Три пули продырявили спину Хакобо Кастильо. Из отверстий обильно потекла кровь, красная, как заря этого дня.

Охранники, стрелявшие в спину бегущего человека, когда тот упал, не сделали ни шага вперед. Они были уверены, что свое подлое дело выполнили. Им это было не в первой. Они повернулись и пошли назад к плантациям.

Все это видел Ансельмо. Ночью он пытался пробраться к хижине, где заперли его друга, но двое охранников не спали. При свете керосиновой лампы они играли в карты и тихо переговаривались.

Ансельмо продежурил до рассвета у хижины, почти крадучись шел лесом, когда охранники вели Хакобо убивать. Когда они ушли, он, приблизившись к трупу, проверил: может быть, жив? Но нет, палачи знали свое дело.

Ансельмо вырыл своим мачете могилу, сделал это он быстро, земля была мягкая после дождя, и на могиле своего друга поклялся клятвой аче отомстить палачам, отомстить управляющему.

Прошло после этих событий не так много времени, и Ансельмо сам попал в беду. С некоторых пор он стал замечать на себе сначала любопытные, затем косые и даже злобные взгляды пеонов. Так, однажды он услышал обрывок разговора пеонов, когда проходил по поселку.

- Смотри, смотри, - говорил один из них, - какая у него нога!

- Да, - отвечал другой, - нога у него действительно...

Пеон не договорил фразу, так как Ансельмо подошел совсем близко.

В тот же вечер Ансельмо поделился своими тревогами с поваром Бальбино.

Повар знал историю мальчика, сочувствовал ему, помогал, чем мог, и вместе с ним переживал трагедию с Хакобо Кастильо.

На рассказ мальчика о каком-то непонятном для него разговоре двух пеонов Бальбино сказал:

- Знаешь что? Давай-ка сегодня мы посидим с тобой у костра, попьем наш вечерний мате и поговорим.

Повар очень любил пить чай мате, делал это неторопливо, обстоятельно, и поэтому его чаепитие было похоже на торжественную церемонию. Ансельмо привык к этому и с удовольствием принимал участие в вечерних чаепитиях мате. Как правило, они пили мате вечером, потому что утром всегда было много работы.

Вечером Бальбино устроил церемонию питья мате. Потом неторопливо завел разговор с Ансельмо.

- Вот что я тебе скажу, мальчик, - сказал он тихо, наклонясь к Ансельмо и опасаясь, что их кто-нибудь может услышать. - Дело в том, что после того случая... Ну, ты помнишь, с Хакобо, молодой управляющий через своих охранников начал распускать слух, что ты Курупи...

- Я? - невольно вырвалось у Ансельмо.

- Ну да!

- Как же это может быть?

- А почему бы нет? Ты пришел на плантацию неизвестно откуда, верно? Из леса, конечно, но согласись, что Курупи-то живет в лесу... Ну, ладно... А нога? Вот нога-то тебя и подвела...

Ансельмо смущенно посмотрел на свою ногу.

- Но я не виноват...

- Что из того? А? Ведь некоторые наши пеоны, кроме своей деревни, ничего не видели, и они готовы верить во что угодно и кому угодно... Не все, конечно... Среди них есть и такие, которые знают, что в их несчастьях виноват не Курупи и не какой-то другой злой дух... Они знают это, задумчиво произнес повар. - Знают и все помнят... и хорошо помнят, Ансельмо... И все же положение твое незавидное. Молодой хозяин хочет на Курупи свалить все несчастье...

- Что же мне делать, Бальбино?

- Что делать? Ясно что - уйти.

- Уйти? Но куда?

- Уйти нужно... Можно уйти и на другую плантацию... А, Ансельмо?

- Можно...

- И лучше сделать это сегодня! Я боюсь, что события могут начать развиваться очень быстро.

После этих слов Ансельмо встал и молча стал собираться, а повар ему помогал.

Через полчаса Ансельмо был готов. На поясе в ножнах у него был его мачете, за плечами котомка с продуктами, которые ему дал Бальбино. Он подсказал также, в какую сторону идти, чтобы найти новую плантацию другого хозяина.

Они крепко обнялись и пожелали друг другу удачи.

В ту же ночь в лесу Ансельмо натолкнулся на группу индейцев аче. Ему не составляло большого труда войти с ними в контакт.

Ансельмо быстро убедился, что индейцы несколько дней голодают. Не было дичи.

Мальчик раздал свои продукты, но их оказалось мало, и поэтому утром на следующий день вышел на поле, где работали пеоны, в надежде получить от них помощь.

Его появление на плантации произвело настоящий переполох. Пеоны бросили работу и с криками "Курупи!" убежали в поселок.

Ансельмо исчез в лесу и увел с этого места своих аче.

Глубокой ночью он пробрался на кухню к Бальбино.

Оказалось, что тот не спал. Он сидел у костра в каком-то оцепенении и ожидании.

Увидев в свете костра Ансельмо, он сделал ему знак пройти на кухню. Здесь Ансельмо рассказал ему о встрече с аче в лесу и попросил еды.

- Подожди немного, - сказал Бальбино. - Совсем немного...

Повар не успел окончить фразу, как в центре поселка раздался какой-то шум, затем послышались крики и выстрелы.

- Ты слышишь, Ансельмо? Началось!

- Что началось?

- Подожди! Подожди! Сейчас, - торопливо говорил повар, прислушиваясь к нарастанию шума.

Ансельмо хотел выйти из кухни, но повар его остановил:

- Не время!

И тут Ансельмо услышал, как кто-то торопливо бежит в сторону кухни. Повар, а за ним Ансельмо выскочили наружу.

Ансельмо оторопел: перед ними в свете костра стоял управляющий, молодой хозяин. Рубаха на нем была разорвана, из неглубокой раны на лбу текла кровь. Весь он дрожал от страха и был мокрый от липкого пота, который пропитал рубаху. Стуча зубами, он начал выдавливать из себя отдельные слова:

- ...Бальбино... Спаси меня... Я заплачу... много заплачу... дам деньги... Пеоны взбунтовались... Сейчас они будут здесь! Спасите меня! Спасите!

В этот момент Эрнесто Мюнцель заметил, что мальчик, стоявший рядом с поваром, сделал шаг к нему. Это был Ансельмо.

Управляющий увидел, как в руках у него в свете костра блеснул мачете.

- ...Мальчик? Ты меня... Ты против меня? - начал лопотать от страха Эрнесто Мюнцель. - Ты не посмеешь!..

Ансельмо поднял мачете и хотел при этом сказать, что он готов отомстить за подлое убийство своего друга Хакобо, но не успел это сделать: из темноты раздался выстрел, и Мюнцель, задергавшись всем телом, упал у костра.

Из темноты вышел Серафино, друг Хакобо. В руках у него был пистолет.

- Ну, вот, - сказал он, - дело сделано: с настоящими виновниками покончено!

Серафино пояснил Бальбино, что пеоны, не имевшие сил терпеть лишения и издевательства хозяина и его охранников, восстали. Они перебили охранников и покончили с хозяином.

- Теперь всем уходить отсюда! Придет полиция и кого найдет - всех расстреляет! - Увидев Ансельмо, Серафино ласково обратился к нему.

- Митай, - Серафино, видимо, забыл, как того зовут, и назвал его митай - мальчик на языке гуарани, - извини нас, пеонов, что мы тебя приняли за Курупи. На самом деле это была игра, чтобы хозяин и его цепные псы не поняли, что мы готовимся к восстанию!

Ансельмо понимающе кивнул.

- Что ты теперь будешь делать? Ты слышал, что нужно отсюда уходить?

- Да, - сказал в раздумье Ансельмо, - я уйду в сельву!

А про себя Ансельмо подумал, что он пойдет в сельву и будет жить там вместе с аче-гуайяками. Настало время решать, что же делать дальше.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЖИЗНЬ В ЛЕСУ

В ПУТИ

Ансельмо ушел в лес с аче-гуайяки. Их долго преследовала полиция, но индейцы лучше знали лес, чем полицейские, к тому же у тех не было с собой служебно-розыскных собак. Полицейские понадеялись на быстроту своих лошадей и не взяли с собой даже местных охотников.

Вел группу опытный охотник Айрахи. Аче называли его Айрахи Ваху Большой Айрахи.

Когда группа углубилась в лес, все вытянулись в одну цепочку.

Ансельмо знал, что в лесу аче идут гуськом по следам идущего впереди и часто заходят в русла небольших рек или ручейков, чтобы запутать преследователей. иногда они возвращаются назад точно по своим следам, так что след начинается с пятки босой ноги и заканчивается пяткой. Во время движения не разговаривают, обмениваются только знаками.

Ансельмо держался рядом с Айрахи, чтобы лучше понимать, куда они направляются. Когда группа немного замедлила движение, Ансельмо сделал знак Айрахи - он хочет знать, куда они направятся.

Айрахи молча махнул рукой в сторону высокого дерева и тихо сказал несколько слов.

- Там, где живут ипахэре. Ипахэре на языке аче - пресмыкающие: змеи, лягушки, ящерицы, все те, кто обитают во влажных и топких местах.

В пути Ансельмо думал: их группа принадлежит к племени ывытырусу, а есть ещё племя аче по имени иньяро... Племя ывытурусу раньше обитало в горной местности Сьерра-дель-Ывытырусу. Здесь мало пригодных земель для пашни и для выпаса скота, поэтому белые люди до поры до времени в этой местности не появлялись. В последнее время они все же стали прокладывать дорогу и заготавливать лес и привычные места обитания аче подверглись нашествию белых людей, а аче вынуждены искать новые места... Там, куда махнул рукой Айрахи, находится зона реки Хехуи, часто затопляемая и совсем не пригодная для хозяйственных работ. Но аче могут там жить.

Аче были в пути часа три, когда Ансельмо почувствовал усталость. У аче были широкие плечи - они хорошо лазили по деревьям и развивали мускулатуру рук и плеч, сильные ноги - они много передвигались по местности ради охоты и часто меняли места стоянок.

Ансельмо не мог похвастаться таким развитием. Хотя у него было легкое и гибкое тело, все же покалеченная нога не позволяла ему использовать свои возможности полностью.

Аче это понимали и продвигались по лесу с учетом возможностей мальчика.

Ансельмо совсем выдохся. И вдруг он неожиданно для себя заметил в стороне какое-то движение. Оно было мимолетным, но все же это дало ему возможность остановиться и показать в ту сторону Айрахи.

Аче не делают лишних движений, не повторяют их дважды. Каждое движение для них имеет смысл, и они никогда не спрашивают друг друга: "А ты действительно видел там что-то?". И не выясняют отношений, если ничего не обнаружено. Верить друг другу для них естественно.

Айрахи подал знак, и аче быстро направились к тому месту, где Ансельмо что-то заметил.

Впереди идущий аче тихо произнес:

- Тату!

Слово "тату" у аче означает броненосец, а броненосец - это мясо на обед для всей их группы.

Броненосец попытался улизнуть. Своими чуть кривоватыми, но крепкими когтями он стал зарываться в землю и за считанные секунды оказался под землей. Но не тут-то было! Аче не захотели упустить добычу.

Они окружили место, где зарылся тату, запустили свои заостренные длинные палки в землю и перекрыли броненосцу путь вглубь.

Один из аче разрыл своей палкой место в земле, куда ушел броненосец, и вытащил его за довольно длинный хвост, покрытый роговыми пластинками. У броненосца была острая мордочка, сильные лапы с длинными когтями и длинное тело, покрытое твердым роговым панцирем. Это был крупный взрослый самец, и аче довольно зацокали языками. Еды хватит на всех - вкусного мяса броненосца было килограммов пять-шесть.

Пойманное животное запеленали тонкими лианами для того, чтобы донести его живым и свежим до стоянки.

Довольные аче дали Ансельмо новое имя.

- Ты теперь у нас, - сказал Айрахи мальчику, - будешь носить новое имя - Йеву, что значит охотник!

- Йеву! Йеву! - согласно закивали головами остальные аче, и группа продолжила свой путь.

Перейдя русла нескольких ручейков, Айрахи показал Ансельмо рукой вперед и сказал:

- Такуапи!

Мальчик увидел заросли бамбука. "Такуапи-бамбук", - подумал он.

- Там живут тейу и хамо, - продолжал Айрахи и показал пальцем на глаза Ансельмо.

Тот понял - надо быть внимательными: тейу - змеи, хамо - ягуар. Потом Айрахи руками сделал широкий круг и показал, что все аче садятся в этот круг.

Ансельмо молча, но радостно кивнул. Он понял, что скоро будет привал и все аче сядут у костра.

Лес, куда направлялась группа аче, местные охотники практически не посещали, и он оставался нетронутым.

Был солнечный жаркий день, все застыло от зноя. Когда группа вошла в девственный лес, влажность усилилась, а яркий свет солнца как бы пропал: все было затенено листвой.

В начале пути по лесу ещё попадались прогалины, где солнце падало прямо на землю. В таких местах огромные деревья расступались и стояли стеной по краям поляны. Как застывший водопад, по деревьям низвергались зеленые волны листвы. Земля здесь была болотистая, и на лужах сохранялся тонкой пленкой налет различных семян кустарников и деревьев.

На одной из полян Ансельмо увидел стайку обезьян. Это были широконосые серые обезьяны. Они занимались поисками своего лакомства - кузнечиков.

При виде аче обезьяны бросились к деревьям. Матери прыгали на свисающие сучья с малышами, уцепившимися за шею или висящими у них на спине.

Два крупных самца взобрались на деревья последними.

Вскоре все скрылись за завесой высоких крон.

Айрахи показал мальчику знаками: если бы у него был лук со стрелами, он бы сбил крупную обезьяну на землю.

Ансельмо знал, что люди, живущие в лесах, как белые, так и индейцы, едят обезьян. Их отлавливают сетями или сбивают стрелами, выстрелами на землю и поджаривают на вертеле у костра.

На краю поляны аче наткнулись на стойбище крупных красных муравьев сауба и остановились, чтобы полакомиться ими. Ансельмо присоединился к ним.

Съеденные муравьи утолили голод и жажду.

Ели их так: аче опускал в муравьиную кучу палочку, смоченную своей слюной. Когда на палочке набиралось десятка два-три муравьев, он отправлял их в рот, слизывая с палочки и тщательно пережевывая.

Ансельмо сразу не решился есть муравьев, и, видя, что он колеблется, Айрахи предложил ему для начала попробовать муравьев другим способом.

Он брал муравья за голову, откусывал брюшко, а голову отбрасывал.

- М-м-м! - сказал он Ансельмо, что означало: "Попробуй, очень вкусно!"

Ансельмо попробовал. Откусанное брюшко на вкус оказалось кисловатым и приятным. Ансельмо съел так штук тридцать муравьиных брюшек и почувствовал себя лучше.

- Ешь еще, ешь! - сказал ему другой аче по имени Ксаксабута Уаксухи человек с большой черной бородой, и протянул на ладони горсть измятых и не шевелящихся муравьев.

Ансельмо решился и стал есть их целиком, тщательно пережевывая, и ничего плохого не произошло. Он понимал: чтобы жить в лесу, он должен питаться, как и аче.

Этих муравьев Ансельмо видел у себя дома, в деревне. Они с ребятами наблюдали, как муравьи вырезают челюстями куски листьев и тащат к себе в норы под землю. А бывало и так, что по ночам целые муравьиные орды забирались в жилища, в те места, где было продовольствие, и за ночь съедали и уносили с собой все до крошки.

Айрахи дал знак трогаться дальше, но дошли они только до противоположной стороны поляны. Здесь Айрахи подозвал к себе Ансельмо и показал на природную лестницу из лиан, свисавших с огромного дерева сейба. Он пропустил мальчика вперед и предложил ему по лестнице из лиан взбираться вверх. Сам поднимался ниже Ансельмо для подстраховки.

Через несколько минут два верхолаза добрались до самых высоких сучьев, на которых и обосновались.

Айрахи нужно было залезать так высоко, чтобы разведать местность, а мальчика он взял с собой, чтобы тот попрактиковался в лазании по деревьям.

Здесь, на высоте Ансельмо увидел другой мир, отличный от того, что был внизу, во влажной и полутемной атмосфере под пологом тропического леса.

Он увидел бескрайние просторы простиравшегося во все стороны леса. Блеск ослепительного солнца многократно усиливался бесчисленными зеркальцами листьев. Неисчислимое количество ярких бабочек порхало вокруг, снижаясь, чтобы напиться нектара из невиданных ранее Ансельмо цветков, словно вылепленных из воска. Пчелы тучами жужжали и гудели возле деревьев, которые их особенно привлекали. Они то зависали в воздухе, то сновали повсюду, висели неподвижно и исчезали в одно мгновение.

Нарядно расцвеченные птицы самых разных размеров кружились над головами верхолазов.

Этот своеобразный мир, зеленый и плоский, если смотреть на него сверху, захватил воображение Ансельмо. Он любил лес, много знал о нем, он часто бывал в нем с ребятами из своей деревни. Но сейчас он видел лес сверху, и его охватило чувство радости жизни от того, что он что-то понял в ней, ему казалось, что и дальше все будет хорошо и где-то в этом мире он встретит отца, и они вместе вернутся домой. Ансельмо верил в жизнь и отметал все неприятности на своем пути - ему верилось, что с ними он справится.

Внизу лес застыл как бы в вековом сне. Проходили дни и ночи, блистало солнце, лили затяжные дожди. В лесу было много столетних деревьев, вечнозеленая растительность простиралась далеко за холмами и терялась где-то в бесконечной дали. Чаща леса была похожа на море, никем ещё не изведанное, замкнувшееся в своей тайне. Она была прекрасна, весела и молода, несмотря на свои столетние деревья. Она была таинственна, и Ансельмо представился случай проникнуть в эту таинственность.

Кажется, лес спал. Огромные вековые деревья, переплетенные лианами, болотистые топи и острые колючки кустарников охраняли его сон.

Тайна леса будет им раскрыта. Ансельмо, крепко держась за ветки, смотрел вдаль, стараясь надышаться простором и наглядеться на все величие картины, открывшейся перед ним с высоты самого высокого лесного великана.

Пока Ансельмо любовался лесом и далями с высоты огромного дерева, Айрахи высмотрел дальнейший путь и начал спускаться, сделав знак мальчику делать то же самое.

Ансельмо уже был на середине дерева, когда, схватившись за очередной сук на спуске, сомкнул пальцы своей руки с другой стороны сука на чем-то холодном и скользком. В то же мгновение на его руку, державшуюся за сук, скользнула живая петля изумрудного цвета. Он мгновенно убрал руки и едва не потерял равновесие и не упал вниз. От ужаса он хотел закричать, но не смог, а только громко икнул.

Неимоверными усилиями Ансельмо удалось снова усесться на сук и вцепиться в него обеими руками. Но на этот раз он оказался нос к носу с узкой, зеленой с желтым окрасом головкой, из которой сверкали огромные, блестящие и черные глаза. Змея!

Ансельмо покрылся ледяным потом, застыв неподвижно. Он видел только черный язычок змеи, который мелькал перед его лицом.

Что произошло бы дальше, никто не знает, если бы эту сцену не разглядел Айрахи, спускавшийся вслед за мальчиком.

- Йрайа! - Не ядовитая! - тихо воскликнул Айрахи и ногой сбил змею с ветки. Та слетела с нее, а именно на ней сидел Ансельмо, и освободила спуск мальчику. Змея держалась задней частью тела за другой сук и поэтому осталась раскачиваться среди ветвей.

НА НОВОЙ СТОЯНКЕ

Во время пути шли дожди, но аче не обращали на них внимания и неуклонно продвигались вперед.

Иногда группа попадала в ужасный мрак, царивший в чащобе под большими деревьями. Длинные бороды мха, свисавшие в темных местах почти с каждой ветви, придавали лесу таинственный вид, а шишковатые, искривленные сучья преграждали дорогу путникам.

В таких местах водятся анаконды - водяные змеи, достигающие четырех и более метров в длину и толщиной в руку взрослого человека. Много здесь и ядовитых змей.

Только Ансельмо подумал о змеях, как Айрахи взмахнул своей палкой и сильным ударом пригвоздил кого-то к земле. Потом он наклонился и поднял за шею убитую им змею. Он показал её Ансельмо и сказал, что такие змеи ядовиты. В полумраке леса Ансельмо едва разглядел её расцветку. Вся её кожа была исполосована темными поперечными кольцами.

Айрахи открыл рот змеи и указал на клыки, на которых расположены мешочки с ядом. Обратил внимание Ансельмо и на то, что, если основные клыки сломаются, у змеи имеются ещё запасные, которые лежат плоско на челюсти.

Стали продвигаться дальше и вскоре набрели на покинутые навесы.

Перед тем как к ним подойти, аче обнаружили ловушки из остроконечных палок, расставленных так, чтобы ранить неосторожного путника в живот. Эти палки не могли сильно ранить, но даже если путник получит укол или легкую царапину, смерть неизбежна, ибо остроконечные палки отравлены.

Далее попадались и другие ловушки - заостренные копья, едва торчащие из земли, а в кустах за ними - поставленные в наклонном положении копья, на которые босоногие жертвы должны были, споткнувшись, упасть.

Стали попадаться тропы, которые сначала шли как обычно, но затем терялись в лесу - обычная уловка индейцев, чтобы запутать преследователей.

Аче, придерживаясь еле заметной тропинки, вышли ещё на одну заброшенную стоянку у небольшого ручья. Здесь были сооружены несколько навесов, вокруг которых можно было найти скорлупу орехов кузи и большие раковины улиток.

Орехи кузи растут на высоких пальмах гроздьями по нескольку сот штук и имеют очень твердую скорлупу, внутри находится от одного до трех маслянистых ядрышек размером примерно вдвое больше миндалины. Вкусом они похожи на кокосовые орехи, и индейцы охотно употребляют их в пищу.

Крупных улиток можно найти на топких берегах мелких речушек.

Неподалеку от стоянки на одном из деревьев Айрахи обнаружил разоренное пчелиное гнездо. Он указал на него Ансельмо и слегка покачал головой, что означало: мед бы нам очень пригодился.

Аче обследовали это гнездо и забрали с собой весь воск, который удалось найти.

Ансельмо знал для чего индейцам воск: они плетут из тонких лиан небольшие корзинки и обмазывают их воском, получается сосуд для переноски и хранения воды.

В таком сосуде воду можно хранить долго - она не портится и не выплескивается при ходьбе. Вообще аче очень широко используют воск. Индейцы мажут воском волосы на голове, и получается нечто вроде монолитной прически, которая не путается при беге, предохраняет голову от дождя и не цепляется за ветки при охоте. После удачной охоты на птиц индейцы обмазывают верхнюю часть туловища воском и приклеивают к нему разноцветные перышки, и сразу же становится видно, что охота была удачной.

Найденную стоянку они покинули быстро и отправились дальше. Для аче важно было, что они вышли к местам, где обитали и другие индейцы, убегающие от белых.

Наконец, вышли к ручью, протекающему среди великолепного леса, с высокими, стройными деревьями и довольно широкими проходами между ними. Местность здесь изрезана многочисленными потоками, между которыми располагаются невысокие холмы с крупными склонами, очень трудные для подъема.

Это было как раз то место, где были намерены обосноваться аче.

Подошли ещё к одной брошенной стоянке. Индейцы, похоже, здесь были совсем недавно. Еще остался дымок от их костра.

Глядя на покинутую стоянку, Ансельмо понял, что индейцы долго на одном месте на задерживаются. Она объедают все вокруг и меняют место обитания.

Айрахи наклонился над потухшим костром и расшевелил своей палкой его остывший пепел. К нему подошел и Ансельмо. К своему удивлению, он увидел на золе обгоревший труп змеи. Змея была большая, до 4 метров длины и немного толще его руки.

Айрахи пояснил жестами и отдельными словами, что это ядовитая змея с очень острым слухом и называется она квареве - "огонь гасящая". Эти змеи имеют обыкновение укладываться на ночь клубком на пепле, под которым ещё тлеет огонь, и, если огонь ещё силен, они обгорают и погибают.

Уходя с этой стоянки, Айрахи показал Ансельмо знаками, что мясо этой змеи невкусное и есть её не следует, хотя она хорошо сама себя поджарила.

- Большая змея - "огонь гасящая" напала на человека, белого, мы его нашли мертвого на тропе, - рассказал Айрахи. - Вокруг его ноги змея обвилась несколько раз и искусала все тело, нападая снова и снова, пока не устала и не истощила весь свой яд. Я её снял рукой и задавил. Яда у неё уже не было. Такая она злая! - закончил свой рассказ Айрахи в тот момент, когда они вышли на небольшую полянку, на противоположном краю которой стояло высокое высохшее дерево.

- Здесь будет наша стоянка! - воскликнул Айрахи. - Там, - он показал Ансельмо на высохшее дерево, - высоко залезет человек и будет смотреть вокруг! - Айрахи обвел руками большой круг.

"Дозорный, - подумал Ансельмо, - на вершине дерева".

Ансельмо внимательно смотрел, как аче располагаются на новом месте. Наконец-то они в своей родной стихии. Снимают всю одежду, быстро расчищают пространство в виде круга и сносят туда сухие ветки. Одна из женщин, на которой лежит обязанность поддерживать огонь, в их группе - это Бейчепе, разжигает костер с помощью факела.

Эти факелы, пропитанные смолой с воском и медленно тлеющие, аче носят с собой. Но Ансельмо знает, что аче могут разжигать огонь от искры, получаемой от вращения ладонями рук палочки из твердого дерева по мягкому дереву.

Аче стараются сделать все так, чтобы лагерь не был заметен со стороны. Они почти не разговаривают, спрашивают и отвечают только с помощью системы знаков, которая применяется и на охоте.

Над костром аче устраивают навес из ветвей и кладут на него циновку, сплетенную из тонких лиан, чтобы над костром не поднимался столб дыма.

Один из аче залезает как дозорный на вершину дерева на краю поляны, а когда начинает темнеть, он ещё раз хорошенько осмотрит окрестность и спускается вниз.

Когда костер прогорел и появились красные угли, броненосца, спеленутого лианами после поимки в лесу, но живого положили на горячие угли на спину, броней вниз, животом вверх.

Ансельмо видел, как тот барахтался на углях, шевелил лапами, но путы крепки, и животное издает негромкий утробный звук агонии, по его телу пробегают судороги, и он затихает.

Через некоторое время броненосца, запеченного в собственной броне, извлекают из костра, разрезают брюхо и распластывают на широких пальмовых листьях.

Аче голодные,но сдерживают себя. Все спокойно берут куски мяса, которые им выделяет Айрахи, не обделяя никого.

Ансельмо мясо броненосца понравилось, но оно попахивало сгоревшим рогом, ведь броня этого животного состоит из рога, который только частично сгорает в огне костра.

Мальчик съем весь свой кусок - он тоже был голоден.

Потом он понял, что аче никогда не переедают и даже не доедают, едят часто, если позволяют обстоятельства, но понемногу. На полный желудок не убежишь от преследователя, не влезешь быстро на дерево, не поймаешь дичь на охоте.

К ночи немного холодает. Голые аче греются у костра. Они сидят на корточках, спиной и подошвами ног к костру. Прижавшись локтями друг к другу, составляют круг вокруг костра.

Ансельмо в этом круге не участвует, он не снял одежду и ему не холодно. Он собрал всю одежду, которую сбросили аче, и сложил её в одном месте, решив, что она ещё может пригодиться.

Когда ночь полностью вступила в свои права, аче укладываются на маленьких циновках из лиан, поворачиваясь спиной к огню, подставляя теплу костра подошвы ног.

Вместе со всеми укладывается и засыпает Ансельмо.

ПЕРВАЯ ОХОТА

Поутру, когда все проснулись, один из индейцев аче обнаружил недалеко от стоянки скопление гремучих змей, спутанных в клубки по 4 - 5 штук. Укус их смертелен. Одну индеец убил палкой, остальные уползли в лес, когда их забросали горящими ветками.

Ансельмо насчитал на хвосте у убитой змеи 22 гремучих кольца.

Индеец, убивший змею, показал знаками Ансельмо, что здесь хватит и другой пищи, а змею сейчас есть не будут.

В это время Айрахи и два других индейца погрузили концы своих палок в костер и некоторое время ждали, когда те начнут обугливаться. Потом они вонзили их в землю и начали вращать, затем снова в костер, и так несколько раз.

В конце концов они добились того, что их палки стали хорошо заостренными на концах.

Айрахи и двое индейцев пошли к небольшой реке, которая протекала невдалеке, и взяли с собой Ансельмо.

На берегу реки они нашли небольшой бочажок и стали загонять туда рыбу. Когда бочажок наполнился рыбой, а её в реке было много, индейцы начали быть её своими заостренными палками и выбрасывать на берег, а Ансельмо подбирал её и складывал в сумку, сплетенную из лиан.

Потом они вернулись к стоянке - пора было завтракать.

Другая группа индейцев принесла из леса мед.

Рыбу зажарили на углях, апельсины были под рукой, в лесу они растут в изобилии. Когда завтрак был съеден, индейцы показали Ансельмо, как они едят мед. Ведь ложек у них нет, а руками мед не едят, поэтому Ансельмо дали в руки длинную веточку, конец которой был расчехвощен и представлял собой как бы длинную кисточку с древесной бахромой на конце. Эту кисточки опускаешь в сосуд с медом, а когда вынимаешь, с неё течет мед.

Ансельмо попробовал и сказал:

- Вкусно!

После завтрака аче немного посовещались.

Ансельмо понял о чем - об охоте.

Одни предлагали идти к реке и ловить черепах, другие - заняться охотой на обезьян. Решили ловить обезьян.

Как и ловля рыбы, охота на обезьян не представляла труда для аче. Постукиванием палок по деревьям аче загоняли стадо обезьян на один из участков леса. Затем окружали их и сбивали обезьян в плотную группу. Обезьяны страшно верещали, бросали в аче сучьями и орехами, но те неуклонно продолжали делать свое дело.

Когда на двух-трех деревьях скопилась почти вся стая, аче начали метать в обезьян свои тяжелые палки. Задача заключалась в том, чтобы удар по обезьяне был достаточно сильным, но не убивал её, а в бессознательном состоянии сбивал на землю. Мертвая обезьяна могла вцепиться в дерево, и снять её оттуда было трудно, к тому же аче нужно было свежее мясо, и поэтому они предпочитали живых обезьян.

Когда аче начали метать свои палки, поднялся страшный крик, визг и вопли сбиваемых обезьян.

К падающей с дерева обезьяне подбегал аче и связывал её лапы гибкой лианой.

Аче сбили четыре обезьяны - они никогда не заготавливали пищу впрок. Во влажном тропическом климате любая пища быстро портится.

С обезьянами вернулись к стоянке и здесь, пока одна из обезьян готовилась на костре на бамбуковом вертеле на обед, Ансельмо узнал от Айрахи о ближайших планах аче.

Айрахи объяснил Ансельмо, что с помощью луков они добывают много хорошего мяса - тапира, диких свиней и даже не боятся хамо - ягуара. С помощью луков они отбиваются от преследователей.

Луки аче делают большие и малые. Большие луки и длинные стрелы - на крупную дичь, малые - на птиц.

- Ну и что? - спросил Ансельмо. - Где же ваши луки?

- Там, далеко, далеко, нужно идти за ними долго! - ответил Айрахи и пояснил, что свои луки они спрятали на прежнем месте обитания - плоскогорье Ивытырусу.

- Там мы спрятали свое оружие! - снова подтвердил Айрахи и добавил. Нужно идти туда и забрать его. И ты пойдешь с нами, ты же теперь Йеву, охотник?

Ансельмо согласился.

Айрахи для похода за луками выделил трех мужчин - охотников: Чачу, Када и Вуаче.

Аче собрались очень быстро. Они взяли с собой только свои заостренные тяжелые палки, вот и все их сборы.

С ними вместе, кроме Ансельмо, пошла старая Бейчепе. В плетеной корзинке, которая с помощью лианы цепляется за голову и держится под мышкой, она несла небольшой каменный топор и живую обезьяну, а в руках тлеющий факел для разжигания костра.

Обезьянке между верхней и нижней челюстью была пропущена лиана и закреплена на затылке, чтобы она не издавала звуков.

Обезьянка только сопела и тихонько покряхтывала. Ансельмо случайно заглянул ей в глаза и встретил взгляд, полный тоски и ужаса.

"Эти глаза, - подумал Ансельмо, - уже, наверное, видели, как мы съели её подружку на обед".

В странствиях по лесу, как уже знал Ансельмо, аче едят также корни растений, молодые побеги пальм, дикие фрукты, сладкие апельсины, семена которых попугаи разносят по всему лесу. Аче добывают жиры из гусениц тамбу, которых много в зарослях пиндо, такаратиа и бамбука, и, конечно, они едят много меда лесных диких пчел.

Ансельмо настоял, чтобы все аче, отправлявшиеся за луками и стрелами, снова надели одежду.

Так будет безопаснее, если их увидят местные плантаторы или рабочие лесоразработок, которые тоже охотятся на аче с целью получения за них выкупа.

Аче подчинились, но сделали это с неохотой.

В пути Ансельмо ознакомился ещё с несколькими правилами охоты аче. Оказалось, что они могли различными криками подзывать к себе обезьян и птиц с деревьев, подражая им.

Отойдя на порядочное расстояние от стоянки, группа аче попала в жидкую грязь - эта местность после дождя очень сильно затапливается. Здесь Ансельмо снова видел сейбу - хлопчатниковые деревья. Вертикально поднимаясь от земли, их стволы стоят подобно белым призрачным башням с корнями подпорками, сплетающимися наверху ветвями, отягощенными бородами мхов и лианами. Все это образовывает свод, сквозь который лишь то тут, то там пробивается тонкий лучик света. В сумраке между огромными стволами смутно белеют стволы других деревьев, тянущихся к солнцу.

Сейба обладает легкой и прочной древесиной, а в плодах-коробочках оно содержит шелковистое волокно - капок, похожий на хлопок.

Один из индейцев, Вуачу, показал Ансельмо впадину, заполненную водой, а в ней несколько анаконд - огромных змей. Разглядывая их со стороны, Ансельмо насчитал три анаконды. Вуачу пояснил ему, что возле таких впадин нужно быть очень осторожным, но если бы у него был лук со стрелами, он бы подстрелил одну анаконду, ведь мясо её очень вкусное! И Вуачу поцокал языком, показывая, что ему знаком вкус этого мяса.

Скоро путники покинули болотистую местность и попали в другой лес, расположенный в сухой месте.

Здесь Ансельмо увидел, что стволы деревьев сравнительно хорошо освещены, имеют темную окраску, а кора их состоит из бесчисленного множества чешуек, которые можно отковырнуть и пальцем. Спутанные плети ползучих растений стелются на открытых местах, охватывают деревья или любой куст, который достаточно крепок, чтобы выдержать их тяжесть, настойчиво взбиваются на кроны деревьев, образующих наверху зеленые террасы, где в ярком солнечном свете буйно цветут орхидеи. Сверху сетями свисают лианы, и кажется, что это какой-то чудовищный паук свил паутину из живого волокна, чтобы поймать человека или зверя в свои путы, разорвать которые не представляется возможным. В таком лесу деревья-гиганты, опутанные ползучими растениями и уже прожившие свою жизнь, падают на землю и гниют в грязи.

К одному такому гиганту, лежащему на земле, подошел Ансельмо и тронул его ногой. Он увидел, что такие деревья становятся добычей несметного множества насекомых, их домом и кормом.

Ансельмо толкнул ногой дерево, и от него отвалилась труха. Он понял, что вечная влага, плесень, испарения от дождей превращают погибшие деревья в зловонную массу, разъедают их, пока они не становятся частью той грязи, которая их и поглощает.

В то время как Ансельмо разглядывал упавшее дерево, аче стали делать ему какие-то знаки.

Подойдя к ним, он понял, что скоро им придется обходить первые плантации, и поэтому нужно быть осторожным и идти след в след.

МБОКА НЬЮА

Группа вытянулась в цепочку, четвертым шел Ансельмо, а цепочку замыкала старая Бейчепе.

Так они шли несколько часов, не издавая ни звука, не делая привалов. И когда Ансельмо уже казалось, что они начали удаляться от плантаций, идущий впереди индеец, а это был Чачу, вдруг замер на месте и, протянув руку, что-то показал впереди.

Все индейцы покачали головами и, видимо, догадались, что там впереди, но Ансельмо не понял.

Индейцы повернули назад и пошли обратно, след в след, на добрую сотню шагов, здесь они остановились и объяснили Ансельмо, что на их пути находится западня "Мбока-ньюа".

Ансельмо знал, что это такое, так как и в поместье, где он работал помощником повара, устраивали такие западни, чтобы индейцы не могли брать с полей кукурузу и маниоку.

"Мбока-ньюа" - это западня в виде огнестрельного оружия, которое спрятано в чаще и стреляет автоматически, когда жертва приближается и случайно задевает за тонкую нить, привязанную к спусковому крючку.

Аче предложили Ансельмо скорее уйти из опасного места, ведь даже если оружие выстрелит и никого не убьет, то звук выстрела привлечет людей и их начнут преследовать.

Ансельмо не согласился. Он умеет обращаться с оружием, и оно очень бы пригодилось в лесу. В ответ на уговоры уходить скорее он отрицательно покачал головой.

Ансельмо знал, что индейцам не свойственна ни хитрость, ни коварство, и полагался на их готовность, с какой они откликаются на его желание сделать что-либо. Если они поймут, что ему нужно, они сделают все, что в их силах, и помогут ему, только им нужно толково объяснить, что он задумал.

Ансельмо отвел в сторону Чачу, только его одного, чтобы не подвергать риску остальных, и стал ему жестами и отдельными словами объяснять, что он хочет завладеть оружием.

Самая большая трудность, по мнению Ансельмо, заключалась в том, чтобы подойти к западне с тыльной стороны, там, где размещается приклад оружия, а не там, откуда оно стреляет. Этого он не знал.

Эту задачу Ансельмо объяснил Чачу. Он нарисовал на земле лук и стрелу с натянутой тетивой и показал аче, что ему нужно стоять не там, где вылетает стрела, а сзади, где стоит охотник, натягивающий тетеву со стрелой.

Чачу напряженно смотрел и слушал, наконец его лицо просветлело и он кивнул головой: понял!

Чачу уверенно повел Ансельмо снова к западне.

Ансельмо было интересно, как Чачу разгадает эту загадку, ведь приближаться к западне было опасно.

Чачу поступил неожиданно и оригинально. Он не стал осматривать западню с разных сторон, чтобы определить, с какой стороны к ней можно лучше подойти, а остановился в нескольких метрах от неё и оглядел близлежащие деревья. Он выбрал то из них, верхняя часть которого была наклонена в сторону западни.

Чачу подошел к дереву, постоял около него немного и начал залезать на него. Он крепко обхватил ствол дерева ногами и стал по стволу поднимать руку как можно выше над головой. Потом сделал сильный рывок, сгибая руки, поднимая и подтягивая туловище. Через несколько мгновений он был на середине ствола, остановился, осмотрелся и так же энергично полез дальше.

С высоты, которой он достиг, Чачу внимательно осмотрел место и устройство ловушки.

Тут-то Ансельмо и понял, что с высоты прекрасно видны все подходы к ловушке. По направлению едва заметных следов аче поймет, куда направлен ствол оружия.

И действительно, изучение с высоты не заняло много времени. Чачу махнул Ансельмо рукой, показывая, куда тому надо идти.

Несколько раз Ансельмо оглядывался на сидевшего на дереве Чачу, и тот взмахами руки, не издавая ни звука, направлял его путь.

Ансельмо точно вышел к прикладу ружья. Ему осталось только осторожно отделить нить, привязанную к пусковому крючку, и взять оружие в руки.

Это оказался охотничий карабин с пятью патронами в магазине и одним в стволе. Легкий, удобный, на ремне.

Пока Ансельмо осматривал карабин, он забыл обо всем на свете настолько, что вздрогнул от прикосновения Чачу. Тот уже слез с дерева, подошел к Ансельмо и знаками звал его вернуться назад.

Присоединившись к группе, Ансельмо показал карабин остальным аче, те покивали головами, потрогали его, они знали, как оружие убивает, и попросили Ансельмо пока им не пользоваться, чтобы звук от выстрела не привлек белых людей.

Заботливая Бейчепе приподнесла Ансельмо пчелиный воск, она знала, что вода и сырость все портят. Ансельмо замазал отверстие дула воском, чтобы вода не попадала внутрь, поставил карабин на предохранитель и обмазал воском все металлические части.

Группа двинулась дальше.

Ансельмо в походе размышлял об аче, их привычках, обычаях, образе жизни. Так, например, он заметил, что во время беседы аче всегда смотрят прямо в глаза собеседника. Причем это делал каждый аче и даже дети. Находясь в лесу с индейцами, он понял, почему аче так делают. Они смотрят в глаза собеседника, чтобы лучше понять его намерения. В лесу, на охоте, когда аче двигаются за дичью, они внимательно смотрят друг на друга, обмениваются взглядами.

Один раз во время охоты аче, сидевший рядом с Ансельмо, внимательно стал смотреть ему в глаза. Ансельмо сразу не понял и замешкался, аче его легонько подтолкнул вперед, и тот пошел. Ансельмо вспомнил свою собаку в деревне: когда она хотела есть или звала его погулять в лес, то настойчиво смотрела ему в глаза и подталкивала носом. И он всегда понимал, что она хочет есть или гулять.

Так и здесь. Если делаешь одно дело с аче, находишься с ними в одном движении, то все мысли как бы сливаются в один поток. Тогда и взгляды, и знаки аче становятся для Ансельмо понятны.

Раздумья мальчика были прерваны внезапной остановкой. Справа от себя он увидел высохшее дерево, а вокруг него - большой муравейник.

Не успел Ансельмо подумать о том, что "опять будем есть муравьев", как Айрахи, как бы поняв его мысли, улыбнулся и сделал ему знак рукой: сначала он сжал пять пальцев левой руки, а затем разжал все пальцы, и так несколько раз. Уже потом, после охоты он догадался, что так Айрахи изображал дикобраза, когда тот сжимает и разжимает свои острые иглы.

Около больших муравейников встречаются норы дикобразов - муравьи одно из любимых их лакомств. Айрахи дал знак, и охота на дикобраза началась.

Нору обнаружили сразу, нашли и запасные выходы из нее.

Бейчепе своим факелом подожгла несколько пучков сухой травы, которую засунули во все входы и выходы. С внешней стороны пучки травы тоже подожгли, чтобы дым скорее проник во все переходы.

Долго не пришлось ждать. Там, где трава не очень хорошо горела, из норы выскочил дикобраз как раз недалеко от места, где стоял Ансельмо. Визжа и хрюкая, как свинья, дикобраз галопом бросился к близлежащим кустам.

От злости или от страха дикобраз гремел своим длинным чешуйчатым хвостом с пучком белых иголок на конце. Кисточка хвоста была похожа у него на высохший початок кукурузы.

Дикобразу, хотя он и отличный бегун, не дали добежать до кустов, его окружили и огородили палками.

Своими острыми зубами, перегрызающими твердые корни деревьев, дикобраз пытался перегрызть хоть одну палку, но его сбивали с ног и окружали все теснее и теснее.

Наконец, кольцо из палок сомкнулось, и дикобраза заставили встать на передние лапы, а снизу схватили за хвост. Он визжал и брыкался изо всех сил. Но ему к спине тонкой лианой привязали палку, и два аче несли его так до ночной стоянки. На этот раз Ансельмо узнал, когда пойманный дикобраз был испечен и съеден, что его мясо не только съедобное, но ещё и очень вкусное.

Пока дикобраза готовили к запеканию на огне, обмазывая глиной, Ансельмо рассмотрел, что же собой представляет это животное. Оказывается, это толстое существо с крепкими короткими лапами, с прямыми иглами, легко протыкающими кожу человека. Одну такую иглу Ансельмо взял себе на память.

Перед ночной стоянкой, когда в лесу уже становилось темно, с путниками чуть не приключилась беда. Они повстречали ягуара. Аче боятся этого зверя, особенно когда у них нет больших луков со стрелами.

Сначала они все остановились и стояли тихо-тихо. Ансельмо, который находился рядом с Бейчепе, увидел, как у неё в корзинке задрожала обезьянка, которую аче не ели, а берегли как неприкосновенный запас.

Ансельмо прислушался и услышал необычный звук - легкий шорох в кастах.

Аче двинулись вперед, а звук следовал за ними. Ансельмо стало жутко, по телу пробегали волны неудержимого озноба. Он обернулся назад и увидел нечто такое, от чего кровь застыла в жилах.

Прямо поперек тропы, по которой они только что прошли, вытянулось длинное, гибкое тело. Его венчала маленькая голова с глазами оранжевого цвета, которые, казалось, пристально смотрели на Ансельмо и только на него.

- Ягуар! - понял Ансельмо.

Зверь подобрался к группе аче метров на двадцать. И тогда аче, все сразу, не сговариваясь, закричали сильными низкими голосами "Ыы-ыу!" - и стали бить палками по деревьям.

Зверь остановился, сгорбил спину, подобрал под себя задние лапы и одним прыжком исчез из поля зрения аче, совершенно беззвучно приземлившись в густом кустарнике.

После ужина на ночной стоянке у костра Айрахи, воодушевленный тем, что аче не испугались ягуара, вполголоса спел всем одну из своих охотничьих песен.

Пел он, сидя на корточках, раскачиваясь всем телом, и руками изображал сцены охоты.

Песня Айрахи:

На тропе звериной я дичь увидал и немедля в засаду стал.

Я сильный аче, хороший стрелок всегда настигал больших зверей.

Умело бил я крупных свиней, оленя я могу подстрелить.

Настоящий охотник я и мелких свиней могу подстрелить.

Я тот, кто умеет брать муравьедов, убиваю их ударами палицы.

В ловушку тапира поймал, не стрелял стрелой в него.

Всегда новой и хитрой ловушкой я тапира обычно ловлю.

На следующий день, последний день похода аче за луками и стрелами, произошло событие, которое заставило Ансельмо вновь задуматься об отце.

К середине дня их группа осторожно обходила участок, где велись лесоразработки. Главную для аче опасность представляло пересечение дороги, по которой перевозили бревна. Однако все складывалось благополучно.

Ансельмо немного задержался и, спрятавшись за крупным стволом дерева, выглянул на дорогу.

По ней из-за поворота медленно ползла телега на больших колесах, запряженная быками и тащившая толстое бревно красного дерева.

Ансельмо давно не видел других людей, кроме аче, и поэтому, схоронясь, с любопытством выглядывал на дорогу.

Увидел он и возницу. Это был мужчина средних лет в грязной рубахе и порванных на колене штанах.

В каждом мужчине Ансельмо пытался разглядеть своего отца, которого завербовали работать на плантации и с тех пор он пропал.

Но и этот оказался не отец, и Ансельмо поспешил догнать аче.

Совсем на подходе к месту, где были спрятаны луки, аче вышли к небольшой лощине, в которую впадал маленький ручеек. Земля здесь была пропитана влагой и покрыта густой сочной растительностью. Вода из ручья растекалась во все стороны и образовала небольшое болотце.

Группа медленно двигалась по этому болотцу, и внезапно до слуха Ансельмо долетело какое-то ворчание и похрапывание.

Вскоре группа увидела перед собой целое диких свиней. У свиней были большие головы, коротенькие ножки, тонувшие в болотистом месиве, головы их были украшены небольшой челкой и длинными, острыми ушами. Они трясли головами, забираясь в грязь мордами, прочесывая её ровными бороздами. От удовольствия они довольно похрюкивали.

Айрахи знаками показал Ансельмо, что на свиней они охотятся только с луками, и аче двинулись дальше.

Ансельмо немного задержался, чтобы посмотреть на стадо, он не боялся потерять аче в лесу, так как к этому времени умел хорошо различать их следы.

Свиньи не опасались Ансельмо, видимо, их стадо ещё не встречалось с людьми-охотниками. Одна взрослая свинья, раскопав своим рылом убежище крупных улиток, принялась хрустеть раковинами и уплетать сочных моллюсков. К ней пристроились три молодых поросенка, они толкали друг друга и кусались, только бы урвать кусочек лакомства. При этом они пользовались приемом молниеносных наскоков, с размаху толкая противника плечом, одного даже опрокинули в грязь.

Ансельмо так засмотрелся на дикое животное, барахтающееся вверх ногами, что не сразу заметил, как мимо него бойкой рысью мама-свинья погнала стайку крохотных поросят. Они бежали рысцой развернутым строем, пронзительно, отрывисто повизгивая, а взволнованная мамаша подталкивала их рылом под тонкие задние ножки, словно приговаривая: "Вперед, поторапливайтесь, а то кто-нибудь вас слопает".

В этот момент мама-свинья была недалеко от истины.

Мимо Ансельмо совсем рядом протрусил молодой кабанчик, и его внезапно посетило "искушение" изловить поросенка.

Ансельмо совершил на кабанчика молниеносный бросок и даже коснулся рукой его жесткого щетинистого крупа, но тот успел метнуться в сторону и забился в кусты, крича от страха почти человеческим голосом.

Всполошилось все стадо. Старый кабан-вожак, который находился на окраине болотца, а рыло его утонуло глубоко в грязи, чтобы перегрызть вкусные корешки, рывком выдернул рыло и направил клыки на Ансельмо.

"Ну, пропал!" - подумал Ансельмо и собрался бежать изо всех сил в ту сторону, куда ушли аче.

В свою очередь, старый вожак издал рык, все стадо снялось с места и на всех парах стало ломиться сквозь кустарники в другую сторону, быстро удаляясь.

Ансельмо немного постоял на месте, чтобы перевести дух и прийти в себя. Он сильно испугался, - ведь кабану не составляло большого труда догнать его и напасть. И чем бы это кончилось, трудно сказать, хотя дикие свиньи - небольшие животные, очень пугливы и на человека не нападают.

И все же их было много, а Ансельмо один. Не мешкая, он покинул болотце и вскоре догнал аче.

Наконец, к вечеру третьего дня они пришли на место.

Луки и стрелы были спрятаны высоко на трех деревьях и привязаны к ним лианами.

Аче показали Ансельмо луки и как можно стрелять из них. Луки были двух видов - большие и малые. Большие луки - с высокого мужчину, Ансельмо прикинул - до 180 см. Малые на одну треть меньше. У больших луков стрелы имели до 70 зарубин, чтобы они хорошо держались в теле крупной дичи.

А вот малая стрела оканчивалась деревянным кончиком в форме пули и предназначалась для охоты на птиц. Аче стреляют из лука двумя способами: либо остановившись, упираясь одним концом лука в землю, либо лежа на земле, а чтобы выпустить стрелу с большей силой, упираются ногами в землю.

Чачу взял высокий тяжелый лук и стрелу с наконечником из дерева ивыранене длиною около метра.

То же он попросил сделать и Ансельмо, пояснив при этом, что стрелять нужно не более чем с расстояния 20 метров, тогда стрела из тяжелого лука может убить таких крупных хищников, как тапир, ягуар, олень, корова, лошадь, дикий кабан.

При возвращении на стоянку каждый из трех аче взял по связке луков и стрел. Свои связки аче несли, взявшись за середину, параллельно земле, а не на плечах, как думал вначале Ансельмо. Он понял, что это самый удобный способ нести такое оружие в густой растительности.

Но все же возвращение на главную стоянку не обошлось без непредвиденных обстоятельств.

Первое произошло, когда группа располагалась на ночевку. У Ансельмо появилось в душе какое-то тревожное предчувствие, как и в тот день, когда они повстречали ягуара.

"И сегодня что-нибудь случится", - подумал Ансельмо. Находясь так долго в лесу, он стал верить предчувствию, интуиции, то есть тому чувству, которое возникало где-то внутри и говорило ему "иди туда", "стой здесь", "не делай этого" или же: "ожидай, что-то будет". Возможно, эти чувства навевали таинственность леса, густые сумерки по вечерам, различные лестные звуки. Поэтому он стал больше прислушиваться к своим ощущениям и чувствам.

Вот и сегодня. Вечер ему показался каким-то странным. Небо над головой не было обложено тучами, но оно не было и чистым, а какое-то мглистое. Заходящее солнце светило на западе, но само небо не отражало ни лучика пламенного заката, а оно, небо простиралось над путниками бледным, бесцветным пологом.

Ансельмо заметил, что стало сумрачно задолго до настоящих сумерек. Аче и Ансельмо вошли под арку, образованную деревьями над узким руслом реки, и побрели вниз по течению. Вода доходила до пояса, выступы в русле реки были не крупнее человеческой головы. Наконец, группа вышла из лесного туннеля. Река стала шире, и над её струящейся поверхностью поднялись невысокие берега. На одном из них аче устроили стоянку на ночь.

Пока устаивались на ночлег и разводили костер, Ансельмо и аче по имени Вуачу прошли некоторое расстояние вниз по реке и занялись ловлей черепах.

Ансельмо сразу же опустился в воду и стал ощупывать дно. Вуачу остался на берегу, внимательно следя за действиями Ансельмо.

А тот в это время наступил на что-то твердое и прочное, но не успел сообразить, что бы это могло быть, как оно внезапно ожило и рванулось вперед. Ансельмо полетел в сторону и попал в быстрину, вода понесла его и бросила на перекат из крупных валунов. Ему пришлось собрать все силы, чтобы то вплавь, то в брод добраться обратно, где они с Вуачу вошли в реку.

В это время аче прыгнул в реку за черепахой, на которую наступил Ансельмо, настиг её, обхватив обеими руками, и потащил к берегу.

Ансельмо не успел выйти из воды, как услышал низкий шипящий звук. Так аче предупреждали своих соплеменников: "Берегись!"

Ансельмо оглянулся, но тут же нырнул с головой в воду: прямо на него, совсем невысоко над водой неслось черное чудище размером с крупного орла.

Ансельмо видел его морду только мельком, но ему и этого хватило, чтобы заметить, что страшную отвисшую нижнюю часть морды полукругом украшают острые белые зубы.

Когда Ансельмо вынырнул, то чудища уже не было. Он посмотрел на берег, там сидел на черепахе, чтобы она не убежала, Вуачу и смотрела на реку. И тут со стороны леса, где уже была непроглядная тьма, чудище вернулось, ныряя на бреющем полете, щелкая зубами, с громким шорохом рассекая воздух широкими черными крыльями.

Ансельмо издал шипящий низкий звук: "Берегись!"

Чудище неслось теперь прямо на Вуачу, тот моментально пригнулся к самой земле. Страшилище пронеслось над ним и сразу же исчезло в темноте ночи.

Ансельмо и Вуачу, который нес пойманную черепаху, спустились в русло реки и пошли вброд до ночной стоянки.

Рассказ Ансельмо о страшилище не произвел впечатления на аче. Хотя эта зверюга была реальностью и её хорошо видели и Ансельмо, и Вуачу, аче уверяли мальчика, что это была "ханве" - душа умершего человека.

Аче верят в то, что одна часть умершего человека, бестелесная, взбирается на ближайшее дерево и там остается. И называется она "ове". Другая часть - "ханве". И она, по их поверью, превращается в животное, которое может быть вновь убито охотником и съедено будущей матерью, и она даст жизнь новому аче-человеку. Но по каким-то таинствам одна из "ханве" не превратилась в животное и теперь в виде чудища носится по лесу и нападает на все живое.

- Но огня такие "ханве" боятся! - сказал Вуачу Ансельмо, - и мы можем спать спокойно!

"Да, - думал Ансельмо, укладываясь спать, - много таинственного в парагвайском лесу, но зубы у этой зверюги были реальными. Руку или шею они перекусили бы, это точно!".

ЗОЛОТОЙ КЛАД

В густом лесу, а группа возвращалась другим путем, далеко обходя лесоразработки, путники среди невысоких гор наткнулись на полуразрушенные здания. Они увидели обвалившиеся стены и их обломки, разбросанные вокруг. Ансельмо насчитал вокруг разрушенного здания восемь глубоких отверстий, засыпанных обвалившейся землей.

В одном из разрушенных зданий Ансельмо узнал церковь, увидел кресты на могилах, полузасыпанные землей.

- Раньше, - пояснил Айрахи, - здесь жили много людей, они носили кресты... Потом они уехали, а те, кто остался, умерли... Они много ковырялись в земле, что-то искали...

"Иезуиты", - подумал Ансельмо. От священника своей деревни он знал, что много лет назад их страна - Парагвай была иезуитским государством. Иезуиты захватили все плодородные земли, распоряжались людьми и настроили свои миссии в лесных районах страны... "Ковыряли землю, наверняка, искали золото, - думал Ансельмо. - Может быть, здесь они тоже искали золото? Недаром столько ям понарыто, возможно, это выходы из тоннелей, ведущих вниз, под землю!"

Видя интерес Ансельмо к развалинам иезуитской миссии, аче, которые здесь бывали не раз и все разведали, знаками пригласили Ансельмо опуститься вниз, к основанию стены.

Здесь они разобрали завалы, и перед взором Ансельмо открылся вход в туннель, стены которого были выложены стесанными и подогнанными камнями.

Аче оставили своего дозорного наверху, а сами вместе с Ансельмо спустились в туннель.

По уверенным движениям аче Ансельмо понял, что те уже здесь не раз бывали. Они взяли с собой два факела, один несли впереди группы, другой сзади.

Пройдя немного по туннелю и следуя указаниям аче, Ансельмо насчитал тридцать восемь ниш. Одну из них аче перед ним открыли, вынув из её отверстия большой яйцевидной формы камень.

В нише Ансельмо увидел слитки золота и небольшие кожаные мешочки, завязанные кожаными тесемками.

Взяв один из них в руку, он ощутил, насколько тот тяжелый. Развязав тесемку, он высыпал на ладонь крупинки золота.

- Золотой песок! Это золото! Какое богатство! - Он обращался ко всем аче, указывая на золотой песок и золотые слитки.

На его восклицания аче ответили одним словом:

- Вава!

Значение этого слова Ансельмо знал.

Оно означало в данном случае, что его восторги по поводу золота должны "превратиться в нечто совершенно отличное".

Индейцы пояснили, показывая на золото, что это "маной-ава" - "смерть".

Ансельмо понял, что золото аче связывают со смертью. Если они возьмут золото и у них его найдут белые люди, они их убьют. Поэтому Ансельмо не взял с собой ни одного слитка золота, но бережно завернул в тряпочку немного золотого песка и тщательно спрятал этот комочек материи в складках своей одежды.

Аче сказали, что они всегда могут вернуться сюда даже с "закрытыми глазами".

Вуачу прикрыл глаза ладошкой, несколько раз повернулся кругом на месте и, не отнимая ладошки от глаз, верно указал то место, где вход в туннель был снова завален.

Последнюю остановку, перед тем как попасть на свою основную стоянку, аче сделали на берегу реки, где водились ядовитые скаты - они покрыты ядовитыми колючками, которые аче используют как наконечники для стрел.

Аче показали Ансельмо место, где скаты скрываются на песчаном дне. Ансельмо увидел, что они невелики по размерам, но понял из рассказов аче, что глубокие раны, которые причиняют их покрытые слизью зазубренные шипы, очень болезненны и опасны для жизни. Скат быстро, стремительными рывками передвигается в воде, поднимая облака песка на дне, в котором его трудно обнаружить.

Ловить скатов оказалось трудно. Индейцы поджидали, когда песок осядет и вода станет прозрачной, затем с силой бросали в воду заостренную на одном конце палку.

Если палка попадала точно в цель и пронзала заостренным концом ската, его вытаскивали на берег и, как бы он ни трепыхался, прижимали палками к земле и добивали. Потом опять ждали, пока осядет муть в воде, и снова искали затаившегося ската, и так повторялось снова и снова.

В результате аче добыли четыре ската, собрали с них колючки для стрел, а мясо запекли на огне костра. Оно оказалось вкусным и для Ансельмо.

Только к вечеру они вернулись на свою стоянку и присоединились к другим аче.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.СПАСЕНИЕ ОТЦА

РАССКАЗ СЭКЕ

Вернувшись на стоянку, Ансельмо увидел, как аче меняются в лесу.

Все аче за время отсутствия Ансельмо нанесли татуировку на свои тела соком различных растений.

Татуировка состояла из перекрещенных линий, похожих на большие ячейки сети. Помимо этих линий, на лицо, живот и ягодицы наносились линии темной краской (соком), похожие на крупные шрамы. Большинство уже носили вокруг шеи ожерелье из зубов диких животных. Некоторые из аче намазали себе тело воском и облепили разноцветными перьями птиц.

После того как были распределены луки, а Ансельмо достался небольшой тонкий лук для охоты на пернатую дичь, взрослые аче, пришедшие из похода за луками, занялись стрижкой волос на голове.

Тот, которого стригли, садился на корточки, а тот, который стриг, ходил вокруг него, наклоняясь то вправо, то влево, в зависимости от того, какую сторону головы он стриг.

Все мужчины, включая мальчиков, стриглись одним способом: острыми щепками бамбука, которые аче использовали как ножи, подрезали волосы на висках и затылке, и получалось широкое кольцо волос вокруг головы. Посредине головы ото лба до затылка оставляли "гриву", которая опускалась на плечи.

Как постригали женщин, Ансельмо в этот раз не видел, но они носили короткие волосы, не доходящие до плеч.

После ужина у костра, когда аче угостили Ансельмо жаренной маниокой или на их языке пирэ-кам, один из старейших аче по имени Секэ разговорился с Ансельмо. У него была большая черная борода, а нижняя губа была проколота и в прокол вставлена для украшения палочка-тамбете.

Ансельмо попытался выяснить у Секэ историю аче, как они её понимают.

Секэ сказал:

- Очень давно, совсем давно наши предки жили в недрах земли.

Ансельмо вспомнил, что аче-гуайяков в народе называют "лесными крысами", а ведь крысы в лесу живут в земле...

- И вот, - продолжал Секэ, - однажды аче выбрались на поверхность рассерженные и грозные. Первый из них в те далекие времена был похож на броненосца, и он разбросал землю когтями, чтобы выбраться наверх... У него ещё не было ничего, ни лука он не имел, ни стрел, ни заточенной палочки... С ним была женщина, но она была с перебитыми руками...

Долго беседовал Ансельмо с Секэ, подбирая нужные слова, а где их не хватало, объяснялся знаками и под конец спросил:

- Как же получилось, что сейчас вас преследуют и убивают?

И хотя Ансельмо знал ответ, который заключался в том, что леса, где живут аче, вырубают и занимают плантациями, Секэ дал этому свое объяснение.

Он рассказал:

- Однажды в лес, где жили аче, пришли двое белых людей и у них оказалось мачете. Ночью, когда белые заснули, к ним приблизились аче и, чтобы захватить мачете, убили одного из них и заживо закопали другого. Затем аче легли спать. Ночью, когда аче ничего не слышали, погребенный заживо белый задвигался в земле и стал раздирать её когтями, чтобы выбраться. Белый двигался под землей все сильнее, а на рассвете из земли вышло много белых. Когда утром аче проснулись, их лес почти полностью исчез, а на его месте расстилались зеленые поля и луга белых, на них было множество коней, коров, домов и людей с ружьями. У аче не было ни металлических топоров, ни дома, ничего. За одну ночь все оказалось в руках белых. Аче охватил страх, и они бежали... Нужно все же было бы убить и другого белого! - закончил свой рассказ Секэ. Потом подумал немного и добавил. - У нас все же есть один дом, большой дом, и мы тебе его покажем...

ОХОТА НА ТАПИРА И АНАКОНДУ

На следующее утро после еды у костра состоялась беседа мужчин-охотников. В ней принимал участие и Ансельмо.

- Нужна большая охота, - сказал Айрахи.

Другой охотник его поддержал. Он сказал только несколько тихих слов:

- Нужно много, много мяса!

Другие аче тоже выразили свое согласие кивками головой, жестами рук.

На этой утренней беседе высказался и Ансельмо. Он попросил аче помочь ему освободить его отца. Он рассказал им, что его отец был завербован на работу в одно из поместий и до сих пор он работает там под охраной надсмотрщиков, как и другие пеоны, которые не могут выплатить свои деньги помещику.

Ансельмо назвал поместье, где работает его отец, и место, где оно находится - между поселками Абаи и Сан-Хуан-Непомусено. Он сказал, что у него теперь есть ружье и патроны к нему и он сам умеет стрелять.

Аче молча его выслушали и после долгого молчания ответили:

- Каждый из аче, кто приблизится к полям белых, будет убит! - сказал Айрахи.

Другой аче по имени Чимбэ вступил в разговор:

- Мы ушли в леса, и у нас сейчас есть все, зачем снова возвращаться к белым? Они нас опять будут преследовать, отнимать наших женщин и убивать людей.

- Только вы, аче, можете мне помочь, ведь я говорю о своем отце. Мы сможем увести его в лес и вместе с нами его в лесу не поймают. А если он убежит только со мной, мы с отцом лес не знаем так хорошо, как аче, нас непременно поймают и убьют.

После долгого молчания снова заговорил Айрахи:

- Чтобы спасти твоего отца, нужно заготовить для дороги много, много мяса.

- Надо убить тапира, у него много мяса, - добавил аче по имени Кайя.

- Просушить мясо, - продолжал Айрахи, - и спрятать его хорошо, если белые будут нас преследовать. Когда мы уведем твоего отца в лес, у нас не будет времени на охоту.

Из этого ответа Айрахи мальчик понял, что аче помогут ему вызволить отца из неволи.

- Сегодня мы будем охотиться на тапира, - сказал Айрахи, и аче стали собираться на большую охоту. Они взяли с собой большие луки и длинные стрелы.

Ансельмо заметил, что, когда аче уходили на охоту, они никогда не брали с собой запаса еды. Питались тем, что попадалось по пути: кузнечики, улитки, муравьи, змеи, барсуки, орехи, апельсины и многое другое.

Ансельмо пошел на охоту вместе с другими аче, но ему знаками дали понять, чтобы он оставил ружье на стоянке, а взял свой лук для охоты на птиц.

Вскоре охотники за тапирами ушли в лес. Они пересекли болотистый ручей, потом открытое пространство и вышли к неглубокому болоту, местами усеянному небольшими островками, поросшими зарослями бамбука и кустарником.

- В этих местах водятся тапиры, - сказал Айрахи, - им нужна вода, сочная зелень и немного грязи. Чаще всего мы убивали тапира на берегу реки или недалеко от реки.

Вскоре Айрахи показал на еле заметные следы копыт в жидкой грязи.

- Здесь недавно прошел тапир, - сказал он и сделал знак остальным аче. Те отошли друг от друга на небольшое расстояние и приготовили свои луки.

Ансельмо услышал шум воды и догадался о близости реки. Движения аче стали осторожными, на тропе никого не осталось, а Айрахи увлек за собой Ансельмо.

Раздвигая кусты, они приблизились к берегу реки, и там у самой воды Ансельмо увидел тапира. Он стоял спиной к воде, мордой к кустарнику, росшему на берегу. У него были короткие ноги, густая шерсть, длинная вытянутая морда, широко расставленные уши и густая темная челка на загривке. Верхняя челюсть была больше нижней и как бы нависала над ней.

Вид у тапира был задумчивый, с морды его стекала каплями вода, очевидно, он только что попил.

Айрахи не шевелился, и Ансельмо увидел в ближних кустах приземистые плотные силуэты других аче. Его удивило, что ни один из аче не изготовил свой лук, и он вопросительно посмотрел на Айрахи. Тот знаками показал на реку и дал понять, что тапира нужно отсечь от реки, иначе он может уплыть на другой берег.

Аче долго ждали, не предпринимая никаких действий.

Ансельмо даже затаил дыхание.

Наконец, тапир, медленно переставляя ноги, двинулся не вперед, а вдоль реки.

Ансельмо снова посмотрела на Айрахи, но тот все свое внимание обратил на тапира, сделал знак Ансельмо не двигаться и подал какой-то знак одному из аче.

По ходу движения тапира впереди него негромко треснула ветка. Все произошло как бы случайно, но тот остановился, постоял, вслушиваясь, и повернул назад. Дойдя до того места, где стоял раньше, он снова постоял, послушал. Все было спокойно, и тапир, свернув с берега, направился к кустарнику. Он возвращался назад по своим следам.

Как только он отошел от берега шагов на десять, за его спиной появился аче, уперся луком в землю и мгновенно натянул тетеву со стрелой.

Ансельмо не уловил тот миг, когда аче спустил стрелу, но увидел, как тапир вдруг взбрыкнул, приседая на заднюю правую ногу.

Стрела глубоко вошла в бедро, и тапир оглушительно затрубил, ринулся вперед, но бежать быстро не мог, мешала впившаяся в тело стрела, которая причиняла сильную боль.

Ансельмо думал, что теперь аче бросятся тапиру наперерез, но никто из них не двинулся с места. Тапир находился от них на расстоянии не более 15 20 шагов, а это самое лучшее расстояние для стрельбы из лука.

Все произошло в одно мгновение.

Айрахи натянул свой лук и спустил стрелу, то же одновременно сделали и другие аче.

В тапира сразу же вонзилось несколько стрел, одна из них в шею, две другие в бок между ребер. И тапир, не пробежав и нескольких шагов, рухнул на землю.

Ансельмо, захваченный азартом охоты, тоже пустил стрелу из своего лука вслед убегающему тапиру, но попал только в середину его небольшого короткого хвоста, не доходящего тапиру до колен задних ног.

Когда все подбежали к поверженному на землю тапиру, тот сучил ногами по земле и дрожь агонии смерти пробегала по его телу. Он попытался поднять голову, взбрыкнул задними ногами и затих.

Тяжело дыша, аче окружили поверженного зверя. Кто-то потрогал его концом лука, тот больше не шевелился.

Аче начали вынимать из него стрелы. Вынул свою стрелу из хвоста и Ансельмо. Аче выпотрошили тапира, промыли внутренности речной водой, разделили между собой и съели сырую печенку.

Потом они срубили несколько тонких и гибких стволов бамбука, связали их за один конец лианами, набросали на них широкие пальмовые листья и, загрузив это сооружение тушей тапира, поволокли его к стоянке.

Волокли за передние концы стволов, приподняв их немного над землей. Когда встречался ручей и его нужно было переходить вброд, аче брались за задние концы стволов и, приподняв всю волокушу с тушей тапира над водой, переправлялись на другой берег.

После переправы через один из таких ручьев аче сделали небольшой привал.

На этот раз они занялись охотой на анаконду.

Тушу тапира оставили на берегу ручья, её никто не стал сторожить, а все отошли десятка на два шагов в сторону, где располагалась в земле большая впадина, заполненная темной водой.

Ансельмо вспомнил, что такие впадины аче показывали ему и раньше. В них водились анаконды - крупные змеи, предпочитавшие топкие места или болотистые берега рек.

Айрахи сделал Ансельмо предупреждающий жест: близко к впадине не подходить. Ансельмо огляделся вокруг, - как же аче будут охотиться на анаконду, не видя ее?

Один из аче полез на рядом стоящее дерево со своим луком и стрелами и поднялся довольно высоко.

Ансельмо полез вслед за ним, но не высоко, а настолько, чтобы видеть поверхность воды в яме.

Аче на дереве приготовил свой лук для стрельбы, а те, что стояли на земле, стали забрасывать яму сучьями и комками земли, взбаламучивая воду. Вот над её поверхностью показалась треугольная голова анаконды, и в то же мгновение аче на дереве пустил стрелу. Она вонзилась у основания головы и вышла своим наконечником наружу.

Анаконда сделала резкое движение головой и подняла верхнюю часть туловища над краем ямы, остальная часть гибкого змеиного тела толщиной в руку человека яростно билась в яме и шумно расплескивала воду.

Ансельмо замер на дереве, а остальные аче пускали стрелы в голову анаконды. Все они попали в цель. Змея бешено колотила своим телом о воду, мускулы под кожей вздулись и стали бугристыми, она громко кричала низким шипящим голосом, а голова её быстро моталась из стороны в сторону: она явно хотела сделать смертельный бросок на своих врагов. Если бы анаконда смогла выбраться из ямы, она одним своим движением смела бы в кусты всех аче. Но сделать ей этого не дали. Мощные стрелы охотников поразили анаконду в голову. Она только наполовину вывалилась из ямы, а её движения начали затухать, и напоследок по телу стала волнами пробегать дрожь. Она началась с головы, пробежала по всему телу и затихала где-то в воде, на хвосте. Когда дрожь прекратилась, аче вытащили за голову анаконду из воды, опасаясь близко приближаться к яме - там могла оказаться ещё анаконда и не одна, разрубили змею на две части, так как она была длиной метра четыре.

Ансельмо слез с дерева и потрогал змею: кожа у неё не была скользкая и сырая, а, наоборот, на воздухе быстро высыхала и была шершавая, о неё можно было поцарапаться.

"Сегодня на обед, - подумал Ансельмо, - будем есть мясо этой большой змеи".

Все охотничьи трофеи благополучно доставили на стоянку.

Из анаконды приготовили неплохое запеченное мясо, а тушу тапира стали разделывать женщины, отделяя ножами из бамбука мясо от костей.

Затем мясо разрезали на тонкие большие пластины, вбили палки-рогульки в землю, на них положили тонкие жердочки из бамбука, а на эти жердочки повесили пластины мяса для сушки на солнце. Детей обязали время от времени обмахивать мясо на сушке зажженными, дымящимися ветками, чтобы на него не садились разного рода мухи и не откладывали на нем свои личинки. От горящих, дымящих веток сушеное мясо немного коптилось.

Ансельмо, наблюдая, как аче сушат мясо, и вспоминая свои трапезы у костра с аче, подумал, что аче совсем не употребляют соли. Временами он бывал так голоден, что и не замечал, с солью он ест или нет.

ДОМ АЧЕ

Неожиданно к нему подошел вчерашний его собеседник аче Секэ, человек с большой черной бородой и посмотрел ему в глаза.

Ансельмо подумал: "Настраивается на разговор".

И действительно, Секэ пригласил Ансельмо сесть друг против друга на корточки и напомнил ему вчерашний разговор.

- Ты помнишь, - спросил Секэ, - я говорил тебе, что и у аче есть дом?

Ансельмо согласно кивнул головой.

- Теперь мы покажем его тебе, ты этого хочешь?

- Да, - сказал Ансельмо, подтверждая свое согласие кивком головы.

Секэ принес два факела, запалил их от костра, один дал Ансельмо, другой взял с собой и кивнул головой мальчику: пойдешь со мной.

Ансельмо знал, что аче, когда что-то собираются делать, не мешкая приступают к делу.

Был ещё день, и Ансельмо недоумевал, зачем им нужны факелы, но он молча шел за Секэ.

Они отошли недалеко от стоянки, углубившись в лес шагов на двести, потом начали спускаться по довольно крутому склону.

Пройдя немного вперед, Ансельмо заметил отблески солнца намного ниже, чем они находились. Оказывается, там текла безымянная речка, которая пробила извилистый путь сквозь лесные дебри, и вода ослепительно блестела на солнце.

Через некоторое время Секэ и Ансельмо достигли дна ущелья, по которому текла река в скальной породе, разбившись на мелкие ручейки, которые обтекали довольно высокие выступы скал. Там, где на скалы падали лучи солнца, они были покрыты шелковистым, мягким, ярко-зеленым мхом. Место было безмолвное, таинственное, жуткое.

Аче и Ансельмо, идя по песчаному руслу реки, круто завернули за угол и вышли к широкому гроту, над которым нависла массивная скала. Здесь царила сумрачная полутьма. Свод навеса был сплошь покрыт плотной массой спящих летучих мышей. Они висели тесными рядами вниз головой.

Это был вход в пещеру.

- Здесь наш дом, - сказал Секэ, показывая на этот вход и не обращая никакого внимания на летучих мышей. - Сюда ты приведешь отца и спрячешь его здесь, если вас будут преследовать белые люди.

Секэ раздул свой факел и предложил сделать то же самое Ансельмо, они углубились вдвоем в пещеру.

Вход был довольно узким, Секэ и Ансельмо с трудом протиснулись в него, но дальше путь расширялся, а потолок пещеры уходил далеко вверх.

В свете факелов Ансельмо рассмотрел, что на стенах пещеры висели и ползали летучие мыши и воздух буквально кишел ими.

Секэ не обращал внимания на них и шел дальше.

За очередным поворотом перед путниками выросла сплошная стена. Все летучие мыши устремились вверх и скрылись.

Секэ и Ансельмо вскарабкались наверх и оказались перед входом, похожим на галерею. Далеко впереди Ансельмо разглядел большую пещеру. Они проникли в нее, протискиваясь ползком через узкий проход.

Пещера, в которой они оказались, была гораздо больше предыдущей и почти кубической формы. Воздух был сухим, и на потолке не было ни одной летучей мыши, но Ансельмо показалось, что они висели в большом количестве на стенах.

И действительно, там было что-то темное и оно шевелилось. Ансельмо подошел поближе, поднес свой факел к стене и остолбенел. Леденящее душу зрелище предстало перед его глазами. Стена была покрыта гигантскими жгутоногими пауками: припав на брюхо, они сверлили мальчика глазами. Замерли они всего на несколько секунд, а потом в мгновение ока метнулись кто куда и с отвратительным шуршанием скрылись в тонких, как паутина, трещинах,

Ансельмо, с трудом переведя дух, оглянулся на аче. Тот стоял спокойно и, казалось, его совсем не беспокоили пауки. Он сказал:

- Сюда никогда не придет белый человек. Только аче и ты со своим отцом.

Ансельмо думал, что на этом осмотр дома аче окончен, но Секэ решил ему показать ещё кое-что.

Он предложил Ансельмо в этой же пещере взгромоздиться наверх, опираясь на сходящиеся под острым углом стены, и заглянуть в трещину через край карниза, наклонив туда, чтобы было больше света, свой факел.

Заглянув вниз, Ансельмо похолодел. Ему казалось, что вся его кожа съеживается, вот-вот лопнет и спадет, словно кожура.

Что увидел Ансельмо?

На расстоянии полуметра от его лица на него смотрели большие, желтые с прозеленью немигающие глаза. Они были такие большие, что на миг показалось, что это глаза мертвого человека. Но это впечатление быстро рассеилось, потому что перед ним было не лицо, а морда животного. Но ужасно мерзкая и не поддающаяся описанию морда. Череп его был обтянут бархатистой кожей, а длинные влажные пальцы, похожие на человеческие, цеплявшиеся за край норы, были окутаны бесконечными складками морщинистой голой перепонки.

Ансельмо отшатнулся и упал бы вниз, если бы его не поддержал Секэ. Вместе они спустились вниз. Аче был спокоен, он знал, что это одна из разновидностей крупных летучих мышей.

Ансельмо, глядя на спокойное лицо и поведение аче, понимал, что для них все эти летающие и ползающие звери и пауки не опасны, зато они нагоняют страх на того, кто сюда попадает случайно, в первый раз. И в то же время он понимал, что действительно в этой пещере, имея запасы пищи, можно переждать такую беду, как погоня надсмотрщиков, если они будут преследовать его и его отца, когда он с аче устроит ему побег.

Секэ повел Ансельмо другим выходом из дома аче.

Они пошли по грядке помета летучих мышей, которая привела их к высокой осыпи сухой земли. Здесь начинались три хода. Секэ пошел в правый ход, который привел к расщелине в скале и от неё начался новый, но на этот раз очень узкий ход.

Ансельмо вслед за аче очутился в широком коридоре. Пройдя немного вперед, Ансельмо заметил, что на стене прямо против него торчат пучки зеленого мха, а зеленый мох, сообразил Ансельмо, означает солнечный свет. Он поднял голову и увидел бахрому зеленых ветвей, свисавших с краев расщелины.

Так они вышли из пещеры в другом месте. По пути пришлось преодолеть кучу каменных глыб, и они оказались у подножья деревьев, растущих на дне ущелья, где начинали свой путь, входя в ущелье.

Они вернулись на стоянку, когда солнце клонилось к закату, и Ансельмо решил поговорить с Айрахи о главном для мальчика - спасении отца.

Разговор получился короткий.

Аче все уже решили.

Трое аче и Айрахи пойдут вместе с Ансельмо, за старшего в группе останется Секэ, выступают завтра утром, после сна. Ансельмо берет с собой ружье, остальные аче тяжелые высокие луки. За время, пока они будут ходить за отцом Ансельмо, мясо высушится, и, если придется всей группой быстро спасаться от преследования белых людей, еда будет припасена.

Ансельмо ещё раз поразился тому, как аче все быстро решают и так же быстро приступают к делу.

Ансельмо ещё кое о чем попросил Айрахи, тот подозвал Секэ и передал его просьбу ему.

- Золото, - сказал Ансельмо, - то, что мы видели в разрушенной постройке иезуитов, в туннеле, спрятанное в нишах, нужно перенести в дом аче, в пещеру.

- Нет, нет! - отрицательно замотал головой Секэ. - Его очень много!

Ансельмо задумался. Действительно, зачем все золото тащить? Лучше, если часть его останется на старом месте.

- Большая тяжесть, - сказал Секэ.

- Да, это большая тяжесть, - согласился Ансельмо и, подумав, решил. Принесите золото только из двух ниш.

В ответ Секэ кивнул головой.

ОПАСНОСТЬ ВПЕРЕДИ

Утром следующего дня, позавтракав мясом анаконды, запеченным с вечера в углях остывавшего костра, группа аче и Ансельмо отправилась в путь.

По настоянию мальчика аче надели на себя одежду: рубахи и штаны, а один из них надел на голову сомбреро - широкополую шляпу из пальмовых волокон. Эту шляпу Ансельмо вытащил из вороха одежды, которую он собрал, когда аче сбросили с себя всю одежду.

Им надо было пройти по лесу несколько дней - в зависимости от того, насколько далеко они будут обходить поместья, пока не дойдут до того, где работает отец Ансельмо.

После двух часов пути Ансельмо заметил, что они вошли в просеку, которая по мере продвижения вперед становилась все уже, а деревья по обеим сторонам образовали сплошной зеленый шатер.

Ансельмо почувствовал, как из глубины леса несло сыростью, но прохлады это не приносило. Жара стояла такая, что рубашка на Ансельмо стала мокрой насквозь.

Вдруг впереди показалось светлое пятно. Аче вышли на полянку, Айрахи подошел к краю её, внезапно остановился и сделал знак рукой остальным, приглашая их осторожно приблизиться.

Ансельмо с восторгом смотрел на картину, открывающуюся его глазам: вся большая поляна переливалась изумительным голубым светом. Он был то ярким, то вдруг, как будто по нему пробегала темная волна, превращался в черную бездну ночного неба. Ансельмо стоял как зачарованный, боясь пошевелиться. Вдруг в какое-то неуловимое мгновенье поляна словно ожила. Блестящий голубой ковер поднялся в воздух и стал перемещаться в лес. Еще одно мгновенье - и все исчезло, растворилось в чаще девственного леса. Оказывается, это была огромная стая бабочек изумительной красоты и необычайной величины. Таких бабочек видел Ансельмо и в своей деревне, но там ему попадались только единицы, а здесь их было много тысяч. Необычайное зрелище!

После поляны просека снова стала расширяться, но через некоторое время впереди идущий Айрахи завел руки за спину и помахал ими. Ансельмо знал это означает: "Все назад и очень осторожно!"

Когда все отошли в лес, Айрахи и Ансельмо приблизились к тому месту, где прервали свое движение, и, спрятавшись за стволом большой пальмы, выглянули вперед на просеку.

Ансельмо увидел оседланную лошадь, привязанную к толстой лиане. Невдалеке стоял мужчина в широкополой соломенной шляпе, высоких сапогах, широких штанах, заправленных в сапоги, и в расстегнутой на груди рубахе. На вид ему было около пятидесяти лет, лицо его было замкнуто и угрюмо. За спиной у него был перекинут охотничий карабин, а на широком прочном ремне в кобуре виднелся большой револьвер.

"Капатас - надсмотрщик, - подумал Ансельмо. - Самый страшный человек на плантациях. Он может убить батрака, и хозяин ему ничего не скажет. Наверное, остановился на просеке по малой нужде".

После недолгого разглядывания мужчины Айрахи увлек Ансельмо в глубь леса, и вид у аче был озабоченный.

В глубине леса Айрахи, не издавая ни звука, резко провел рукой перед лицом Ансельмо, сделав ею несколько зигзагов, что означало: "Впереди большая опасность". Ансельмо в ответ завел руки за голову и ударил себя несколько раз по затылку, что означало: "Несмотря ни на что, нам нужно торопиться вперед и вперед!". Айрахи пристально посмотрел ему в глаза и кивнул головой. Захватив остальных аче, он углубился в лес, чтобы стороной обойти опасное место.

Они вступили в совсем нехоженый лес. Айрахи старался выбирать наиболее удобопроходимые участки, пролезал под деревьями, раскидывал в стороны колючие ветки кустарников.

Вскоре пошел дождь и шел довольно долго. А когда дождь начал стихать, мокрую одежду Ансельмо облепили москиты. В тропическом лесу их было невероятное количество. Они залепляли глаза, залезали в уши. Ансельмо казалось, что он дышал не воздухом, а какой-то странной смесью, состоящей из москитов.

Вскоре аче остановились на ночлег. стоянку выбрали под кронами больших деревьев. Если ночью и пойдет дождь, то он не проникнет сквозь толщу листвы этих деревьев.

Пока устраивались на ночлег после ужина, Ансельмо с интересом наблюдал за множеством светлячков, носившихся в разных направлениях, и слушал свист, клекот, крики ночных птиц.

Устроившись у костра, индейцы быстро заснули. Две тушки обезьян, уже закопченных на костре для завтрака на следующее утро, повесили на высоких ветвях.

Ансельмо не спалось. Он несколько раз повертелся на своем ложе, но сон не шел. Случайно он бросил взгляд туда, где висели тушки обезьян. Сначала ему показалось, что он видит какую-то тень. Всмотревшись, он заметил в свете луны крупного ягуара. Тот пришел за обезьяньим мясом. Зверь поднялся на задние лапы, а передней лапой тронул тушку. В момент, когда он схватил добычу, Ансельмо непроизвольно чихнул. На ноги вскочили все аче. Ягуар с ревом повернулся в их сторону, обнажил клыки, рыкнул и в следующий миг бесшумно исчез словно тень.

Аче подвесили повыше тушки обезьян и снова улеглись спать. На этот раз заснул и Ансельмо, ставший спокойно относиться к происшествиям в лесу.

На четвертый день пути Айрахи обратил внимание на большое количество попугаев в лесу. Ансельмо вопросительно посмотрел на него.

- Я чувствую, что плантации близко, попугаи живут большими стаями недалеко от плантаций и делают на них набеги, особенно там, где сеют кукурузу, - сказал Айрахи.

Ансельмо стал вспоминать, были ли в тех местах, где работает отец, посевы кукурузы. Да, были, значит, они близко подошли к плантациям поместья "Эль Эсперанса".

Попугаи дают о себе знать громкими пронзительными криками, и в тропическом лесу крики летящих попугаев раздаются непрестанно.

Ансельмо не раз наблюдал, как летают попугаи. Они рассекают воздух со скоростью стрелы. Размах крыльев попугаев ара достигает полутора метров, хвосты длинные, а расцветка перьев очень пестрая. Есть ара с голубыми спинками, а брюшки оранжевые. Есть лазурные, пурпурные. Быстротой полета и громкими криками они оживляют лес. Попугай ара самый крупный и самый сильный из всех попугаев и может с успехом помериться силой даже с ястребом.

Ансельмо все это знает, потому что аче охотятся на попугаев из-за вкусного мяса. И не один раз Ансельмо из своего лука подбивал попугаев на ужин.

Приближаясь к плантации, аче проявили особую осторожность. Один из них по имени Кайя залез на дерево и осмотрел окрестности. Спустившись в низ, он показал направление движения.

Аче, вытянувшись в цепочку, пошли по этому направлению. Последним за Ансельмо шел Кайя. Эта мера была вызвана тем, что у Ансельмо слух не был обострен так, как у индейцев аче, а в данной ситуации нужно было хорошо различать звуки и сзади цепочки движущихся аче.

На их пути стали попадаться тропы, проложенные человеком, и Айрахи предложил всем остановиться и разделиться. Айрахи и Ансельмо пойдут вперед, а остальные аче образуют стоянку, не разжигая костра, и будут ждать их возвращения.

Договорились также о том, что, если им не удастся соединиться к концу следующего дня, обе группы самостоятельно возвращаются на основную стоянку аче.

Пока они шли дальше, Ансельмо придумывал, как лучше ему поступить: искать отца на плантациях или проникнуть в поселок, где жили пеоны, познакомиться с поваром и разыскивать отца с его помощью.

Они уже вышли к первой плантации, а Ансельмо так и не решил, как ему поступить.

Они увидели, что лес по краям плантации вырублен и даже кусты снесены, а плантацию охраняют двое надсмотрщиков на лошадях.

Увидев все это, Ансельмо понял, что просто так ему не удастся подойти ни к кому из работающих на поле и поговорить с ними, не вызвав подозрения надсмотрщиков. И вообще, появление чужого человека на плантациях явление чрезвычайное.

Именно поэтому Ансельмо и Айрахи вернулись в лес и стали совещаться. Мальчик оставил Айрахи свой карабин, и они условились о месте, где они будут встречаться.

Перед расставанием Айрахи взял два комка земли, один большой, другой маленький и положил их рядом друг с другом. Он сказал:

- Это две черепахи, это дичь. - Потом взял в руки большой комок земли. - Осталась одна дичь, маленькая черепаха, и все охотники будут на неё охотиться. - Потом положил рядом большой комок, - а теперь две дичи: большая и маленькая. За какой дичью будут охотиться охотники?

- За большой дичью, за большой черепахой.

- А за маленькой?

- Потом, когда поймают большую. Или, может быть, кто-то погонится за маленькой дичью, но не все, а большинство будут преследовать большую дичь.

- Вот-вот, - закивал головой Айрахи, - подумай об этом. Когда вы с отцом убежите в лес, хорошо было бы, чтобы большинство преследователей были заняты чем-то другим, более важным.

- Но чем?

- Думай, думай! - и Айрахи приложил свою ладонь ко лбу Ансельмо.

На этом они и расстались.

ПОЖАР И БЕГСТВО

Ансельмо, расставшись с аче, стал обходить плантации, держась кромки леса и стараясь не показываться надсмотрщикам, пока не натолкнулся на узкую дорогу, ведущую в поселок. Его задача состояла в том, чтобы незаметно войти в поселок и познакомиться с поваром, потому что повар будет раздавать еду вернувшимся с полей, и таким образом Ансельмо мог бы встретиться с отцом.

Он не пошел по дороге, а пошел вдоль нее, лесом. Мальчик надеялся незаметно проникнуть в поселок.

Еще не доходя до него, он по запаху приготавливаемой пищи понял, что поселок близко. И действительно, очень скоро за поворотом он увидел первые постройки.

В одном месте были расположены широкие навесы. Там спали пеоны. Дальше от них, справа, находилась большая кухня с очагом на улице и навесом, где хранились продукты и дрова для очага, а ещё дальше, как предполагал Ансельмо, была выгребная яма, куда сбрасывали отбросы, а потом, когда они высыхали, их выжигали.

В стороне от навесов виднелись другие постройки, более добротные, там жили надсмотрщики, а отдельный домик был предназначен для управляющего плантации.

По двору бродили куры, у столба, рядом с кухней, верещал поросенок, привязанный веревкой за ногу.

В дальнем углу ранчо Ансельмо заметил двух оседланных лошадей, привязанный к столбу. На его верхушке была водружена старая дырявая соломенная шляпа и на ней сидел крупный оранжево-голубой попугай ара и внимательно обозревал окрестность.

Попугай первый заметил Ансельмо, появившегося в границах ранчо. Он внимательно следил за мальчиком, поворачивая голову походу его движения. Попугая особенно заинтересовало то, что Ансельмо направлялся к кухне.

Кухня представляла собой очаг, сложенный из крупных булыжников, скрепленных красной глиной. Над ним находилось несколько котлов, навешанных на металлические крюки над огнем.

Поняв, что мальчик точно направляется к кухне, попугай снялся с соломенной шляпы, на которой сидел, и полетел туда же. Там он уселся на жердочку, выступавшую из-под навеса, захлопал своими большими крыльями и громко закричал хриплым гортанным голосом.

- Кушать! Кушать!

На эти звуки к кухне побежали собаки, за ними потянулись куры и даже лошади повернули головы и стали смотреть в ту сторону.

Подойти к кухне незамеченным Ансельмо не удалось. Когда попугай стал громко кричать и хлопать крыльями, из-под навеса раздались громкие проклятия, затем что-то глухо стукнулось о землю, и некоторое время спустя появился человек. "Это, наверное, сам повар", - подумал Ансельмо.

Повар был невысокий плотный человек, ноги у него были босые, он был одет в короткие штаны неопределенного цвета и рваную в нескольких местах рубаху. Черные с проседью волосы были взлохмачены, лицо заспанное.

Увидел Ансельмо и окинув его быстрым взглядом, он спросил:

- Тебя прислал хозяин?

- Нет, сеньор! - ответил Ансельмо.

- Что тогда? Кто ты такой? Все поели и ушли работать, я отдыхаю! повар говорил со злостью и возмущенно жестикулировал руками. - Меня разбудили не вовремя! - Без всякого перехода он внезапно спросил:

- Есть хочешь?

- Нет, сеньор! Спасибо, сеньор!

Этот ответ несколько удивил повара. В его жизни ещё никто не отказывался от еды.

В лесу с индейцами Ансельмо привык есть тогда, когда очень голоден, и поэтому желание есть у него было, но острого голода он не ощущал и потому сказал, что есть не хочет.

- Да кто ты такой?

Ансельмо хотел ответить, но его перебил попугай, который снова истошно закричал:

- Кушать! Кушать!

Повар подпрыгнул на месте и замахал руками на птицу:

- Кышь! Кышь отсюда! Уходи! Я тебе все остатки еды скормил. Нажрался так, что еле до своего столба долетел!.. А теперь опять! Кышь! Кышь! - и повар замахал руками ещё энергичнее, так что птица снялась с жердочки и полетела на прежнее место, на столб, на старую соломенную дырявую шляпу.

- Малыш, - обратился повар а Ансельмо, - проходи под навес, садись и рассказывай, кто ты, откуда и почему здесь?

Мальчик шагнул под навес, и тут повар заметил его искривленную ногу.

- Э, да ты ещё и не в порядке, что у тебя с ногой? - он осмотрел ногу. - С такой ногой ты бродишь по лесу да ещё и один?

Ансельмо чуть было не сказал, что он не один, а с ним индейцы аче-гуайяки, но вовремя спохватился.

- Что поделаешь, сеньор, - Ансельмо решил рассказать небылицу повару, - я добирался с лесозаготовителями. Они у реки, - он махнул рукой в сторону реки, - свернули в другую сторону, а я пришел сюда.

- Ну, ну - покачал головой повар, - все может быть.

- Меня зовут Ансельмо, - сказал мальчик. - Я ищу отца, его зовут Хоакин. У вас здесь есть рабочие с таким именем?

- Есть, два человека. Хоакин маленький и Хоакин большой.

У тебя отец крупного телосложения?

- Да, - ответил мальчик, и сердце у него учащенно забилось: неужели его отец здесь?

- Значит, этот Хоакин большой - твой отец!

- Мне очень хочется увидеть его!

- Еще бы! Сколько времени вы с ним не виделись?

- Уже год.

- Ого, а как же дома?

- Мама осталась дома и сестры младше меня.

- Вот это плохо! - воскликнул повар.

- Почему? - изумился Ансельмо.

- В каждом деле есть свой смысл, своя загвоздка, своя мудрость.

- Какая же здесь мудрость? - спросил Ансельмо.

- Ладно, паренек! Считай, что тебе крупно повезло, что ты натолкнулся на меня, а не на кого-либо другого. У меня свои счеты с управляющим, и я тебя не выдам ему, а, наоборот, помогу чем смогу, - ответил повар. Сначала я тебе рассказу присказку о мудром пауке, а потом скажу, что делать. До обеда ещё часа два, и мы может поговорить. Итак, слушай присказку. И повар стал рассказывать:

- Давным-давно в нашем лесу один паук собрал всю мудрость, накопленную людьми за все времена. Он спрятал её в глиняный горшок и решил подвесить горшок к самой высокой пальме, чтобы никто никогда не нашел эту мудрость. Стал паук взбираться на пальму, а горшок обвязал веревкой и повесил себе на шею. Лез, лез, и ему было очень больно, потому что горшок колотил его все время по ногам.

Внизу под пальмой стоял маленький сын паука. Он все видел и сказал отцу:

- Если бы ты повесил горшок за спину, отец, тебе было бы удобнее лезть на пальму!

Паук страшно рассердился. Сын позволяет себе поучать его, паука, собравшего всю мудрость! И с досады бросил горшок на землю. Он раскололся, и вся мудрость, собранная в нем, рассыпалась. Вот теперь и подбирают эту мудрость по крупицам каждый, кто хочет научиться быть умным и не ошибаться в деле, которое затевает. Понял?

Ансельмо покачал головой и ответил:

- Про паука я понял, а вот дальше не очень.

- А дальше я тебе скажу, что нужно сделать, когда придет сюда управляющий. Ты ни в коем случае не говори, что у тебя есть мать и она вас ждет...

- Почему?

- А потому, что это причина для побега. Ты, конечно, хочешь вернуться домой и отец твой хочет. Да? Это поймет и управляющий. Лучше его успокоить и сказать ему, что у вас никого больше нет и вам некуда податься. Ты понял?

- Да, сеньор.

- К тому же твоя нога выглядит не лучшим образом. Ее надо показать управляющему, а уж он останется доволен: с такой ногой далеко не убежишь, ведь так?

Ансельмо неопределенно пожал плечами.

- Ну, вот видишь. И семьи у вас нет, так надо сказать управляющему, и нога у тебя не в порядке. Я уверен, что управляющий успокоится и оставит тебя на плантации. А иначе он тебя прогонит, ты и отца не увидишь!

- Может быть и такое, сеньор? - спросил Ансельмо.

- Да, управляющий здесь зверь. Одного пеона, который пытался бежать, он велел связать, сделать ему надрез на животе, чтобы прошла кровь, и бросить в реку... И что ты думаешь? Через два часа от него остались одни кости, мясо с них сожрали пираньи. Ты знаешь, что такое пиранья?

- Да, сеньор, - ответил Ансельмо.

- Ты все-таки хочешь поесть? - спросил повар.

- Нет, сеньор, - ответил спокойно Ансельмо, лихорадочно думая, как ему быть в складывающейся ситуации. У него оставалось полдня сегодня и завтра день. К вечеру завтрашнего дня аче перестанут его ждать и уйдут отсюда.

- Ко всему прочему, - прервал его размышления повар, - пеоны в обед остаются в поле, здесь едят они вечером, когда возвращаются с поля. Так что если среди них есть твой отец, то ты его увидишь только ближе к ночи. А сейчас, - повар прислушался, - слышишь стук копыт лошадей на дороге?

- Да!

- Это скачут на обед управляющий и часть охраны. Я за полчаса должен обслужить их. Управляющий снова на поле не поедет, а пообедавшие охранники сменят других, и я буду крутиться с ними часа два. Твоя помощь мне бы ой как пригодилась. Ты же не будешь просить денег у управляющего за работу?

- Нет, сеньор. Я готов работать только за еду, - ответил Ансельмо.

- Ну, что же, сиди здесь. Я выйду к управляющему поговорить, а потом позову тебя. На все ему говори: "да, да".

- Хорошо, сеньор! - сказал Ансельмо.

- Мы с тобой поладим! - закончил повар. Мальчик ему понравился. У него никогда не было ни детей, ни семьи.

Повар ушел. Ансельмо остался один. Он думал, как уговорить отца бежать сегодня или на худой конец завтра. Откладывать нельзя, весь побег зависит от скорости выполнения: аче ждать не будут, а без них им с отцом будет трудно, да и найдет ли он сам дорогу к "дому" аче?

Послышались шаги нескольких человек, и грубый голос приказал:

- Хуан, привяжи лошадей и давай обед!

- Слушаюсь, хозяин! - ответил повар.

"Значит, повара зовут Хуан", - подумал Ансельмо. Он сидел молча, не шевелясь, прислушиваясь к каждому звуку.

Но вот под навес заглянул повар Хуан, кивнул ему головой и повел в дом. Управляющий сидел в столовой, обедал. Он взглянул на мальчика и сухо произнес:

- Хочешь перекусить? Садись...

Ансельмо знал, что ни в коем случае не нужно соглашаться на подобное предложение - он не ровня хозяину, поэтому ответил:

- Нет, сеньор, спасибо.

- Что тебя привело сюда? Какая-нибудь забота?

- Да, и очень большая сеньор. Я пришел сюда, так как ищу своего отца.

- Ну что ж, если у тебя есть отец и он здесь, и ты хочешь остаться, работники мне всегда нужны.

Ансельмо посмотрел на управляющего, тот продолжал есть. Взглянул на его большие крепкие руки, суровое замкнутое лицо и сказал:

- Да, сеньор, если вы позволите.

- Будешь помогать на кухне Хуану, а с отцом можешь видеться только вечером. Мне Хуан рассказал вашу историю с отцом, деваться вам все равно некуда, теперь ваш дом - моя плантация.

- Да, сеньор, - ответил Ансельмо.

- Ну, иди, занимайся делом, - управляющий опять принялся за еду.

По дороге на кухню Хуан дал Ансельмо большую соломенную шляпу.

- Здесь все ходят в таких шляпах, - сказал он. - Они служат от солнца и дождя.

То, что рассказал об управляющем Хуан, повергло Ансельмо в ужас. Управляющий, которого звали Мартин Гусинде, был не только суровым на вид человеком, но и страшным убийцей. Он убивал людей - пеонов-батраков только за то, что они смели перечить ему, не соглашались с ним в чем-то. Так, как-то трое пеонов остались ночевать в лесу около поля, где они работали весь день. Один из них повредит немного ногу, и ему было больно идти на ранчо, поэтому он решил не двигаться, а переждать ночь здесь, на краю поля, в лесу. Двое других остались с ним за компанию.

Тот пеон, который повредил ногу, иногда спорил с управляющим, требовал у него больше денег за свой труд и своими требованиями вносил смуту в среду пеонов. За это управляющий затаил на него злобу. К тому же был строгий приказ управляющего: никому не оставаться на ночь в поле, в лесу, вне ранчо.

Обуреваемый злобой управляющий со своими телохранителями ночью прискакал на то место, где расположились трое пеонов. Они окружили их, и управляющий сам прикончил всех троих. А потом злодей ножом вырезал тому, кто ему противоречил, язык и, совершив черное дело, вернулся на ранчо со своими людьми как ни в чем не бывало, а всем пеонам показал отрезанный язык и сказал, что со всеми будет то же самое, если они осмелятся нарушать его приказы.

Ансельмо все это выслушал и не сказал ни слова. Он понимал, что ему и отцу надо бежать отсюда, бежать во что бы то ни стало.

Повар привел Ансельмо снова на кухню, покормил его, и они стали готовить еду к ужину, когда пеоны возвратятся с плантации.

Ансельмо во время работы все думал: посвятить ли повара в планы их побега или же посоветоваться с отцом. Ведь он этого человека не знает, хотя Хуан ему и нравится, но в то же время он мог быть доносчиком управляющего: с ним общаются все пеоны, он скорее других узнает новости, но в то же время может пользоваться особым расположением хозяина, донося о настроениях в среде пеонов.

Так что же делать? - думал Ансельмо. В конце концов в его голове сложился некий план, о котором он сначала решил посоветоваться с отцом.

Ансельмо был на кухне, когда пеоны начали возвращаться с поля. В сумерках из-под навеса он увидел плотную темную массу людей, идущих по дороге к ранчо. Темные, загорелые лица, рваная запыленная одежда, босые ноги и неопределенного цвета, грязные и рваные соломенные шляпы на головах.

Ансельмо пытался среди них разглядеть отца, но это было трудно. Сумерки и серая, безликая масса людей, движущихся по дороге, не позволяли сделать это. Подойдя к краю поляны, на которой располагалось ранчо, толпа разбилась на отдельные группы, которые направлялись под навесы, где у каждого были свои места и гамаки для сна.

Когда прошел последний, Ансельмо, не отрывавший глаз от идущих по дороге людей, вопросительно посмотрел на повара.

На его немой вопрос тот ответил:

- Не расстраивайся, после еды, перед сном я позову большого Хоакина сюда и, если это твой отец, ты поговоришь с ним.

- Ладно, я подожду.

- Тебе лучше оставаться здесь, а не идти под навес. Не нужно обращать на себя внимания. Со временем все обойдется. А если ты не найдешь отца, зачем тебе рассказывать всем о себе? Если это не твой отец, ты же пойдешь искать его дальше, так?

Ансельмо был готов к этому вопросу и, чтобы не выдавать свои планы, ответил неопределенно:

- Не знаю, подумаю...

- Ну, я пошел кормить людей, а ты сиди здесь и жди меня с Хоакином.

- Хорошо, Хуан.

Ансельмо уже не называл повара сеньор: раз они познакомились, то он может его называть просто по имени - Хуан.

Время текло медленно. Ансельмо нетерпеливо ерзал на чурбане, на котором сидел, и время от времени подходил к краю навеса и всматривался в темноту. Совсем стемнело. Мальчик понял, что в темноте он никого все равно не увидит и, пододвинув чурбан к краю навеса, стал прислушиваться к звукам, особенно к шуму шагов, если они направлялись в сторону кухни. Оставалось терпеливо ждать. Ансельмо почувствовал усталость и, прислонившись к столбу, рядом с которым стоял чурбан, задумался и провалился в глубокий сон. Сколько он спал, не помнит, но проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.

- Эй, парень, проснись!

Ансельмо встрепенулся.

- Что такое?

- Заснул? - рядом с ним стоял Хуан и тряс его за плечо.

- Да и спал же ты крепко, наверное, здорово притомился?

- Получилось само собой, - ответил Ансельмо, - ждал, ждал, да и уснул. А где отец?

- Пойдем ближе к очагу, там свет и ты его увидишь. Это действительно твой отец. Я спросил его, есть ли у него сын Ансельмо, и он сказал, что да, хотел сразу бежать сюда, да я его остановил: не надо шума, суеты и вообще обращать на себя внимание. Знаешь, какой зверь в лесу дольше всех живет? Тот, кто оставляет меньше после себя следов. Так и здесь на плантации. Нужно вести себя так, чтобы никто не обращал на тебя внимания. Ну, пойдем!

Ансельмо с Хуаном вышли из-под навеса, обогнули его и подошли к небольшой загородке, где был также сооружен ещё один очаг под открытым небом. Здесь всегда горел огонь, и сами пеоны могли себе приготовить еду. Когда им в лесу попадались дикие свинья, олени, черепахи, они на раскаленных камнях или вертеле жарили себе лесную добычу.

Еще издали Ансельмо увидел согнутую фигуру человека, который подкладывал сучья в огонь. Но вот фигура выпрямилась, и человек шагнул ему навстречу.

Огонь разгорелся, и пламя осветило его лицо.

Ансельмо узнал его.

- Отец! - воскликнул он и тут же попал в объятия отца.

- Сынок! Сынок! Вот это чудо! Не ждал! Не ждал встретить тебя здесь!

Ансельмо приник к груди отца, ему показалось, что все плохое осталось позади, и он заплакал, глубоко дыша и всхлипывая.

Ансельмо услышал голос Хуана:

- Я оставлю вас, вы беседуйте, сюда вряд ли кто подойдет сегодня.

Хуан ушел, а отец и сын уселись у очага и в отблесках огня долго не могли насмотреться друг на друга. Отец попросил сына рассказать ему все, что случилось с Ансельмо после того, как тот ушел из дома.

Сын рассказал отцу не только о своих приключениях, но и об индейцах аче-гуайяках, об их отношении к нему. О том, что они обещали Ансельмо помочь ему спасти отца.

Отец покачал головой:

- Бежать отсюда безумие... Но бежать нужно... возможно, что с помощью твоих аче нам удастся скрыться от погони.

- Обязательно удастся, отец, не сомневайся! - воскликнул Ансельмо и, придвинувшись совсем близко к отцу, зашептал ему на ухо, предварительно оглянувшись вокруг.

- Знаешь, что я тебе скажу, только это очень-очень между нами, аче говорят, что если об этом узнают белые люди, то они непременно нас убьют.

- О чем ты это, сынок? - так же тихо спросил Хоакин, наклонившись к Ансельмо близко-близко.

- О золоте, отец! - ответил Ансельмо.

- О золоте? О каком золоте? Но что бы там ни было, говори очень тихо, если кто узнает, нам отсюда не выбраться, за золото действительно убивают.

- Да, я знаю, отец. Мы с аче нашли золото иезуитов!

- Много золота?

- Очень много!

- Почему ты так считаешь, что много?

- Я не смог его пересчитать, оно в слитках, а в кожаных мешочках золотой песок. Золото хорошо спрятано. Об этом знают только аче и я. Аче не придают значения золоту, но опасаются, что о нем узнают белые люди и нам всем не сдобровать.

- Они правильно делают, Ансельмо, - так отреагировал отец на известие о золоте. - Давай о нем забудем, пока я его сам не увижу.

- Давай, - ответил Ансельмо. - А сейчас что будем делать?

- Готовиться к побегу, тем более что у нас теперь есть золото, и мы с ним не пропадем, если доберемся до него.

- Доберемся, отец, доберемся, аче нам помогут!

- Ну, я смотрю, эти аче твои настоящие друзья.

- Да, я их выручил из беды, и они обещали мне помочь.

- Что же, - подумав, сказал Хоакин. - Здесь, где мы сидим, владения Хуана. Мы без него не убежим. Или он нам поможет, или пойдет с нами, а если останется, из него под пытками выведают все, что он о нас знает.

- Так лучше, чтобы он бежал с нами? - спросил Ансельмо.

- Конечно, но как его убедить в этом? - ответил отец.

- А золото, разве этим его не убедишь?

- Верно, золото его убедит, но ты знаешь, сынок, когда люди добираются до золота, они становятся другими, совсем другими и готовы на все.

- Ну что же, - после долгого раздумья заметил Ансельмо, - а если сделать так...

- Как?

- Если сказать Хуану, что мы просто знаем, где находится золото иезуитов, но пока у нас его нет, ведь он и на это согласится, да?

- Да, верно, можно сделать так...

- Но бежать надо сейчас, не откладывая, отец.

- Хорошо, я поговорю с Хуаном, а ты подожди здесь, и, если он согласится, я приведу его сюда.

Прошло немного времени, и Ансельмо увидел фигуры двух мужчин, спешно направлявшихся к месту, где он сидел.

Это оказались Хуан и отец.

Первым вопросом, который задал Хуан, торопясь и, схватив Ансельмо за ворот рубашки, был вопрос о золоте.

- Золото? Это правда?

Но к этому вопросу Ансельмо приготовился заранее.

- Да, все так и есть, как рассказал тебе отец! - ответил Ансельмо.

- Где же оно, это золото? - настаивал Хуан.

- Это золото иезуитов, где оно спрятано, знают индейцы аче-гуайяки. Они пойдут с нами и покажут, где оно.

- Золото! Золото! Это так невероятно. Ты сам его видел?

- Видел, но не запомнил место, где оно находится, потом, наверное, аче его перепрятали! - продолжал сочинять Ансельмо.

- Эх, если бы я увидел его одним глазком, я бы снялся с места и побежал так быстро, как мог, пока не добежал бы до него. Здесь у меня работа, хорошее место и больше ничего нет. Если уходить отсюда, то для чего-то большего. Так ведь? - и Хуан посмотрел на Хоакина, а тот развел руками.

- Так, конечно!

Они оба посмотрели на Ансельмо, а тот стал рыться в тайниках своей одежды. Что-то нащупал рукой и дернул, вытащив руку, раскрыл ладонь. На ней оказался небольшой тряпичный комочек, привязанный к складкам одежды. В отблесках огня от очага он развернул тряпочку и сказал Хуану:

- Подставляй свою ладонь, - и высыпал ему на ладонь поблескивающие от огня крупинки. - Осторожно, это же золото!

- Золото! - разом воскликнули мужчины и склонились над раскрытой ладонью Хуана.

Вглядевшись, Хуан судорожно сжал ладонь в кулак, наверное, чтобы ощутить, что в руке у него действительно что-то есть. Потом разжал руку и тихо сказал:

- Да! Это, действительно, золото!

Хоакин посмотрел на сына: что тот будет теперь делать?

Ансельмо протянул тряпочку Хуану и сказал:

- Забери его себе, заверни и положи в карман, там такого золота много.

- Много такого золота? Ты сказал много?

Ансельмо и отец увидели, как алчно блеснули глаза Хуана, но отступать им было некуда.

- Много, на всех хватит, - ответил Ансельмо.

А Хоакин добавил:

- Еще и останется!

- Не говори так, Хоакин, - вскинулся Хуан, - про золото. Так не говори! Ничего не останется другим, все возьмем себе!

- Успокойся, Хуан. - Хоакин положил свою большую руку на плечо повара. - Нам надо сначала добраться до золота, а потом придумаем, что будем с ним делать.

- Что верно, то верно, - повар не стал возражать, но тут же засуетился, - нужно собираться и бежать! Пока не доберемся до золота! - и он поспешно завернул золотые крупинки в тряпочку и спрятал её себе в пояс. - Что надо сделать? - С этим вопросом он обратился к Ансельмо. - Взять побольше провизии в путь?

Тот отрицательно покачал головой:

- Нет, провизии много не надо, хорошо бы взять приманки для собак и увести их с собой. Сколько их здесь?

- Три.

- Взять поводки с собой, приманить их и увести в лес, - продолжал Ансельмо, - а иначе они возьмут след и нас скоро найдут.

- Что еще? - спросил у Ансельмо отец.

- Лучше всего много не нагружаться, аче снабдят нас едой, уходить хорошо налегке, но взять с собой нужно обязательно мачете и топоры с длинными ручками.

- Это можно, - ответил Хуан. - Пойдите под навес в кухню и ждите меня там, я скоро вернусь.

Когда отец с сыном остались одни под кухонным навесом, Хоакин спросил:

- Ты веришь, что нам удастся убежать?

- Да, отец, я верю и хочу этого, а вера и желание всегда залог успеха, я в этом уже убедился, когда пошел искать тебя.

- Ты у меня молодец! - и Хоакин обнял сына и ласково потрепал его по плечу.

В это время появился Хуан, он принес все необходимое: топоры и мачете.

- Провизию возьмем здесь. Я нарезал мяса с костями, если собаки увяжутся за нами.

- Хуан, - попросил Ансельмо, - нужно взять какие-то сумки, чтобы в них можно было несли груз, перекинув его через плечо.

- Есть рюкзаки.

- Хорошо.

Хуан выдал всем по топору и мачете.

Ансельмо повесил мачете в кожаных ножнах на пояс, а топор взял в руки и закинул его на плечо, решив сразу, что он отдаст его Айрахи и тот, несомненно, такому подарку обрадуется.

- Надо взять ещё спички и соли немного. Мы в лесу едим все без соли, а вам будет непривычно, - обратился к повару Ансельмо.

- Хорошо.

- Да, вот ещё что, - Ансельмо задумчиво посмотрел на отца и повара. Ему вспомнился совет Айрахи о большой и малой дичи. - Хочу вам предложить одну загадку.

- А время ли сейчас для этого, сынок? - спросил Хоакин.

- Время, время, отец, если мы её разгадаем, то наверняка сумеем убежать.

- Ну, хорошо, давай свою загадку.

- Вот она: если вы охотитесь в лесу и перед вами две дичи: большая и маленькая, за какой вы погонитесь?

- За большой! - сказали разом отец и повар.

- Когда мы убежим, мы будем одной большой дичью для управляющего и его телохранителей, так ведь?

- Да, так!

- Значит нам нужна другая большая дичь, чтобы за ней погнались наши преследователи, да? Мне об этом сказал аче Айрахи, кстати, он нас ждет сегодня ночью здесь, недалеко в лесу.

Отец и повар переглянулись и задумались, потом повар хлопнул себя по колену и тихо воскликнул:

- А ведь твой малый, Хоакин, дело говорит!

- Что ты имеешь в виду?

- Когда мы убежим, мы должны что-то сделать, чтобы задержать преследователей.

- Как это сделать?

- Я, кажется, придумал! - воскликнул Хуан. - Устроим пожар!

- Пожар?

- Да, подожжем дом управляющего, он сухой, дождя давно не было, и гореть он будет на славу.

- Как это сделать?

- Бросить несколько горящих головешек на крышу, она из сухих пальмовых листьев и скоро загорится. Пока будут тушить дом, не скоро хватятся нас, а мы будем уже далеко!

- У них лошади, - сказал Хоакин.

- Ну что же делать, будем спасаться от лошадей, - ответил повар. Ему не терпелось скорее добраться до золота, и он был готов на все.

- Аче придумают что-нибудь, как спастись от преследователей и на лошадях, - заверил отца и повара Ансельмо. - Как же мы будем действовать?

- Сейчас, - сказал Хуан, - одевайте сумки на плечо, провизию понесем мы с Хоакином, а тебе, Ансельмо, нужно взять несколько кусков мяса на случай, если привяжутся собаки. Берем свои мачете и топоры. Вот возьмите ещё каждый по острому кухонному ножу.

Хуан обернул острие ножей в тряпочки и попросил Хоакина и Ансельмо в таком виде засунуть их за пояс, чтобы не пораниться.

- Теперь, - сказал Хуан, - я пойду на разведку, а вы подождите здесь, - и он растворился в темноте.

Примерно через полчаса Хуан вернулся.

- Они спят, пора бежать.

Все обнялись, похлопали друг друга по плечам, взяли из очага по горящей головешке и вышли из-под навеса.

Осторожно, крадучись, но не спеша и поминутно оглядываясь, они направились к дому управляющего.

Первым забросил свою головешку Хуан и показал остальным, куда их лучше бросать. Сделав это, группа отправилась к дороге, ведущей в лес.

Движение по территории ранчо привлекло собак, и они мигом оказались рядом с беглецами, но ни одна не залаяла, узнав в одном из беглецов повара - ведь он кормил их каждый день.

Повар тихонько поцокал языком и позвал их за собой.

Беглецы через полчаса достигли леса и оглянулись назад: пока все было тихо, но, когда они зашли глубже в лес, где находилось дерево, на котором должен был их ждать аче Айрахи. Им открылась потрясающая картина: ранчо полыхало. Расстояние было небольшое, и пламя видно было хорошо.

Ансельмо попросил отца и повара взять собак на поводки и ждать его возвращения здесь, а сам отправился на поиски Айрахи, оставив свою сумку у ног отца.

Ансельмо отошел шагов на сто, он знал, в каком направлении идти, остановился, прислушался и издал звук, похожий на звук боли и ужаса, который издает жаба, пожираемая в болоте змеей. Это резкий звук и слышен очень далеко.

Ансельмо, чутко прислушиваясь в темноте ночи, ждал ответа.

Но ответа не было. Ансельмо понимал, что Айрахи спускается с дерева, где он находился, и даст ему ответ с земли: ведь болотная жаба, попав в пасть змеи, не может кричать с дерева, а только с низу, с земли. И действительно, вскоре раздался крик, наполненный ужасом перед смертью, и даже Ансельмо, привыкший к таким жабьим воплям, вздрогнул, настолько этот звук был похож на настоящий. Ансельмо подтвердил ответным криком, что стоит на месте и ждет Айрахи.

Прошло совсем немного времени, и Ансельмо при свете луны разглядел коренастый, приземистый силуэт приближающегося индейца.

Айрахи подошел к Ансельмо, положил ему руку на плечо и заглянул в лицо.

Ансельмо понял, что тот просит рассказать, что произошло.

Айрахи узнал от Ансельмо, что его отец с ним, а также ещё один человек - друг отца и три собаки, они на поводках, а их преследователи сейчас заняты охотой на большую дичь: они устроили пожар на ранчо и им не до них.

Айрахи одобрил это, но сказал, что собаки - это плохо, их отпустить нельзя - они потом наведут на их след.

- Что будем делать? - спросил Ансельмо.

- Уходить, уходить и как можно быстрее! - ответил Айрахи. Подумал немного и добавил. - Собак съедим по пути, всего три стоянки до "дома" аче и три собаки, зато не будем терять времени на охоту.

Ансельмо повел Айрахи к тому месту, где он оставил отца и повара. По пути Ансельмо понял, что те встревожены остановкой. Собаки попытались залаять на индейца, но повар грозно крикнул на них и они замолчали.

- Отец, - сказал Ансельмо, - все будет в порядке. Вот Айрахи, индеец аче, он главный в группе индейцев. Он нас быстро поведет через лес туда, где находятся на стоянке ещё два индейцы. Мы там будем часа через два. А всего три дня пути.

Ансельмо взял свой топор у отца, протянул его Айрахи. Тот с удовольствием его взял и помахал в воздухе. Собаки попятились и зарычали, а Айрахи благодарственно закивал Ансельмо головой.

В это время Хуан разглядел карабин за спиной Ансельмо.

- О-о-о! - сказал он удивленно. - У тебя ружье?

Ансельмо кратко рассказал историю этого карабина и заметил, что лучше будет, если карабин останется у него, им в лесу пользоваться пока нельзя звуки выстрела привлекут внимание людей.

- Ну, что ж, - сказал отец, - будем пользоваться им в случае крайней необходимости, неси сам, ты уже, наверное, привык таскать его по лесу.

- Да, отец, теперь я расскажу, как мы пойдем по лесу. Айрахи пойдет первым, за ним ты, потом Хуан и последним я. Это будет цепочка, идем след в след, не отставая, Айрахи сам регулирует движение, мы не будем разговаривать, кричать и вообще никак не шуметь во время ходьбы. Все, что нужно, показывать рукой: остановиться, присесть, поговорить, - и Ансельмо показал, как это сделать.

Маленькая колонна тронулась в путь. Хоакин вел одну собаку, две другие остались на попечении повара.

До рассвета они пришли к установленному месту, туда, где их ждали два других аче.

Встреча прошла спокойно. Ансельмо представил других аче отцу и повару и отдал одному из них - Вуачу - свой мачете. Тот с радостью принял подарок мальчика. Широкий и довольно длинный нож-тесак был тяжел для Ансельмо, особенно сейчас при длинных переходах, ведь он нес с собой ещё заряженный карабин и острый длинный кухонный нож.

Айрахи знаками дал понять Ансельмо, что нужно сделать стоянку. Стоянки будет две - одна для аче, другая для Ансельмо, его отца и повара. Айрахи показал на одну из собак и попросил отдать ему её.

- Отец, - сказал Ансельмо, - передай собаку, которую ты держишь, Айрахи.

Отец молча посмотрела на сына и, ни слова не говоря, передал поводок Айрахи. Он уже понял, что его сын многому научился в лесу и делает все так, как нужно.

Повар на всю эту сцену смотрел с удивлением.

Поняв это, Ансельмо сказал повару:

- Я потом все расскажу, давайте разожжем костер, поедим и побеседуем, я покормлю собак.

Ансельмо привязал к небольшому деревцу собак и выложил перед ними часть мяса, которое ему дал повар. Подождал, пока ели собаки, потом отвел их к ближайшей луже и напоил их.

В это время повар разложил небольшой костер, вынул провизию и предложил всем подкрепиться.

Во время еды и состоялся разговор о собаках.

- Так что с этой собакой? - спросил Хуан.

- Собаки индейцам не нравятся, обычно их травят собаками, они могут сбежать и навести на нас преследователей. Потом собаки создают лишний шум своим лаем, а индейцы аче все делают тихо, даже не разговаривают на охоте. обмениваются только знаками.

- Вот те на! - воскликнул Хуан. - А я думал, что собаки помогают на охоте!

- Индейцы лучше собак все вынюхивают, выслушивают, у них прекрасный нюх и слух... Я уже с ними охотился и не раз, - пояснил Ансельмо.

- А зачем они взяли ту собаку?

- Они съедят её сегодня ночью и позавтракают ею завтра утром.

- А нас они не будут есть? - тревожно спросил Хоакин.

- Нет, отец. Они не людоеды, они находят еду в лесу, рыбу в реках, черепах, муравьев, тапиров, броненосцев, змей, птиц... И я все это ел вместе с ними.

- И ты все это ел? - изумился отец.

- И не раз, и уже привык ко всему. Вот и сейчас я пойду к аче и поужинаю с ними. У вас еды мало, а вам ещё привыкать и привыкать к лесной пище.

На лице отца он заметил выражение растерянности и замешательства, но на лице у повара было другое выражение - упрямства и решительности. Он даже засмеялся и сказал:

- Не смущайся, Хоакин, все будем есть, лишь бы добраться до золота!

Упоминание о золоте не понравилось ни отцу, ни сыну, Они переглянулись, но ничего не сказали. "Когда человек ради золота готов на все, добра от него не жди", - подумал Хоакин.

- Так я пойду к аче? - спросил Ансельмо.

- Но приходи к нам спать, - попросил повар, - с тобой нам будет спокойнее.

- Хорошо, - и Ансельмо ушел к костру аче.

Еще не взошло солнце, когда индейцы проснулись, Айрахи подошел к другому костру и разбудил Ансельмо, тот, вскочив на ноги и зная привычку индейцев без раскачки, сразу же трогаться в путь, стал будить своих спутников.

- Уже? - спросил Хуан.

- И надо торопиться, все сделаем на ходу, все надобности справим на ходу, пожуем на ходу, попьем на ходу... - Ансельмо ещё не закончил говорить, как к ним подошли индейцы, готовые отправляться в путь.

Ансельмо забросал ветками потухший ночью костер и стал замыкающим колонны.

Одну собаку повел теперь его отец, другую повар.

- Будем идти столько, сколько вы сможете, - сказал им Ансельмо, потом сделаем небольшой привал.

Отец и повар не возражали, так как понимали реальную опасность погони. К утру пожар на ранчо мог быть потушен и обнаружено исчезновение повара, очень заметной фигуры на ранчо, а вместе с ним и Хоакина.

Об этом же думал и Хоакин, об этом он сказал вслух, как бы подытоживая свои мысли.

- Так что погоня за нами уже идет!

- И на лошадях! - добавил Хуан. - А это очень быстрая погоня!

Айрахи прислушался к разговору и попросил Ансельмо ему его растолковать.

После разговора с Айрахи Ансельмо сказал отцу и повару:

- Он разделяет ваши опасения и поэтому что-то задумал.

Пойдем дальше и там впереди все проявится.

Когда солнце поднялось высоко, а почва под ногами стала суше и лес более редким, Айрахи попросил всех идти группой и оставлять мосле себя как можно больше следов.

- Ну, вот, - сказал отцу Ансельмо, - теперь Айрахи заведет погоню в какую-то ловушку.

- Ты знаешь в какую?

- Нет.

- А мы не пострадаем? - спросил повар.

- Думаю, что нет. Мы непременно должны избавиться от погони, иначе они нас настигнут.

Хуан посмотрел на солнце, которое стояло высоко в небе, и сказал:

- Пора бы сделать привал, еле ноги волочу, да и от голода пищит в желудке.

- Возможно, скоро и сделаем стоянку, - ответил Ансельмо. Беглецы вышли на небольшую поляну, на краю которой стояло высокое дерево. Рядом с ним был выход с поляны. Еле заметная тропинка проходила мимо этого дерева и ныряла снова в лес.

Айрахи остановил всех и показал им на дерево. Его темно-коричневый гладкий ствол был строен. Длинные листья ярко-зеленой расцветки из-за прожилок в середине казались фиолетовыми. Крона дерева была усыпана крупными белыми цветами.

- Это пало-санто - священное дерево, я знаю его, - сказал Хуан. - К нему даже приближаться опасно. На нем живут огненно-красные муравьи злобные насекомые, укус которых очень болезненный. Если сильно задеть за ствол дерева или стукнуть по нему, с него посыплются мириады злых насекомых. И человеку несдобровать, когда они попадут на него!

- Вот это здорово! - воскликнул Ансельмо.

- Наверное, Айрахи здесь и задумал устроить засаду!

- Айрахи! - мальчик обратился к аче.

Индеец молча кивнул головой. Он показал Ансельмо, что тот должен остаться здесь, а остальные пойдут дальше и устроят привал. Ансельмо отдал отцу свой карабин, а Айрахи предложил ему взять его легкий лук, который нес Вуачу. Себе он оставил топор и тяжелый длинный лук. Стрел с собой не взял ни одной.

- Мы ждем тебя, Ансельмо! - крикнул сыну Хоакин. - Будь осторожен!

- Ничего, не пропадем, - ответил тот. - Айрахи знает, что делает!

На поляне остались двое - Айрахи и Ансельмо, остальные быстро углубились в лес.

Айрахи срубил топором несколько крупных веток, переплел их лианами и попросил Ансельмо помочь ему такими вязанками перегородить вход с поляны в лес рядом с пало-санто.

Потом Айрахи нарубил топором несколько прямых и длинных веток, похожих на стрелы, но с тупым концом. Более тонкие он отдал Ансельмо, потолще взял себе.

- Этими ветками мы с тобой обстреляем ствол дерева, где живут муравьи, когда погоня приблизится к нему и остановится у завала.

Сам Айрахи залез на дерево, стоящее рядом с деревом пало-санто, но так, чтобы его не было видно с той стороны, откуда ожидается погоня, а Ансельмо поставил у соседнего дерева и так, чтобы его тоже не заметили преследователи.

- Стрелять будем по два раза, но сильно, в ствол, чтобы встревожились муравьи и посыпались вниз, а потом быстро уберемся отсюда, - распорядился Айрахи.

- Понял, - Ансельмо кивнул головой и отправился на обозначенное ему место. Оттуда ему были видны, на каком дереве спрятался Айрахи, а также подход, по которому могла появиться погоня.

Ждать пришлось томительно долго, но вот на дальнем краю поляны послышались лошадиный топот и людские голоса.

Ансельмо изготовил свой лук и положил на тетеву первую палку. Попасть в дерево пало-санто ему было не трудно - оно находилось всего в десяти шагах от него. Притом ствол был такой толстый, что он не мог промазать.

Всадники остановились как раз под деревом с муравьями.

Кто-то из них громко сказал:

- Дон Мартин, что-то здесь не то, впереди завал...

Остального Ансельмо уже не слышал, так как Айрахи начал обстреливать из своего лука ствол дерева. С него на всадников посыпались тысячи и тысячи муравьев.

Ансельмо видел, как с ветвей деревьев пошел как бы красный дождь. Когда он достиг всадников и лошадей, всадники заорали, а лошади встали на дыбы. Началась невообразимая суматоха, послышались дикие крики людей и визг лошадей. Через мгновение на поляне все смешалось в кучу. Людей и лошадей кусали неисчислимое количество огненных муравьев.

Ансельмо выпустил из своего лука по стволу дерева две свои палки-стрелы, отделился от дерева и углубился в лес по направлению, заранее указанному Айрахи.

Вскоре аче нагнал его.

- Все в порядке, Йеву-охотник. Пошли отсюда скорее.

Когда Айрахи и Ансельмо пришли на стоянку, их попутчики кончили есть и отдыхали.

Айрахи посмотрел в глаза Ансельмо, и мальчик понял, что тот ему как бы предлагал: "А мы есть и отдыхать не будем, пойдем дальше".

Ансельмо кивнул, и группа отправились в глубь леса.

Привал они сделали, когда подошли к местности, примыкающей к болотистым верховьям реки Хехуа. Эта местность называется Арройо-Гуасу, т.е. ручей Гуасу.

На привале Ансельмо пояснил отцу и повару:

- Здесь нас не поймают. Место болотистое, топкое, много небольших рек и ручейков. Дальше пойдем большей частью по руслам рек, следов никаких не будет. А завтра сможем достичь уже "дом" аче.

- Что такое "дом" аче? - спросил Хуан.

- "Дом" аче - большая, большая пещера с летучими мышами, пауками и прочей нечистью. Там и спрятано золото... А ты, Хуан, не потерял свое, что я тебе дал?

- Нет, нет, - Хуан лихорадочно начал ощупывать свою одежду, то место, где у него была захоронка. Но она сползла в сторону, и он её не сразу нашел... - Вот она, вот! - Хуан с радостным возгласом показал место, где нащупал узелок с золотыми крупицами.

На стоянке долго не задержались, поели, отдохнули и двинулись дальше.

Ансельмо смотрел, как входили в воду небольшой реки его отец и повар. Перед этим он им дал наставления: на камень или сучок, упавший в воду, не наступать, темные места под водой обходить, не дергаться, если увидите черепаху или змею в воде. Раз по этому месту прошли индейцы, пройдем и мы.

Все сошло благополучно. Ночлег выбрали на возвышенном сухом месте, которое со всех сторон омывало раздвоенное русло реки. На одной стороне этого островка расположили свой костер аче, на другой - Ансельмо, Хоакин и Хуан.

Ужинать Ансельмо пошел к индейцам. После ужина не осталось ни одной собаки. Одну индейцы и Ансельмо съели за ужином, вторую запекли на углях и оставили на завтрак.

Утро выдалось дождливым. Индейцы на дождь не обращали внимания, да и Ансельмо чувствовал себя привычным к дождю, но отец и повар не хотели быть мокрыми. Они нарезали с помощью мачете широких пальмовых листьев и несли их над своими головами. Ансельмо шел следом за ними и улыбался: ноги в воде, дождь кругом - долго ли они будут держать эти листья над головой? Все равно уже совсем мокрые.

После привала, сделанного в середине дня, группа к вечеру наконец-то подошла к основной стоянке.

Ансельмо облегченно вздохнул: дело сделано - отец с ним, но что делать дальше? Возвращаться в родную деревню? Но там их обязательно найдут, и отца вернут на плантацию. Он познакомил отца и повара со всеми индейцами аче, показал их стоянку и предложил оборудовать свою стоянку рядом. Но тут его остановил повар и спросил:

- А как же золото? Когда мы его увидим?

- Завтра. Сегодня ночью отдохнем, а завтра с утра спустимся в пещеру и посмотрим его.

- Не будем откладывать, конечно. Завтра и посмотрим, - поддержал сына Хоакин.

Пока отец с поваром оборудовали стоянку, Ансельмо пошел поговорить с Айрахи. Тот осматривал луки и стрелы, так как завтра индейцы собирались на охоту.

Ансельмо отвел Айрахи в сторону и попросил его спуститься в пещеру, найти золото и разделить его на равные части. Одну часть спрятать, а вторую завтра показать отцу и повару.

Айрахи согласно кивнул, и по этому кивку Ансельмо понял, что его просьба будет выполнена.

На следующее утро после завтрака часть аче ушли на охоту, а Айрахи, Ансельмо, его отец и Вуачу с факелами направились в пещеру.

При входе в пещеру Хуан увидел огромное количество летучих мышей и вспомнил, что Ансельмо говорил и о другой нечисти, которой много в пещере, и поэтому обратился к нему:

- Слушай, дай-ка карабин, мне не будет с ним так страшно!

Ансельмо, не видя в этом ничего плохого, снял с плеч ружье и передал его Хуану. И только потом, уже в пещере, он понял, что совершил ужасную ошибку.

После утомительного лазания по переходам они пришли в зал, который Ансельмо назвал паучьим. Здесь в корзинке, сплетенной из лиан, лежало золото.

Ансельмо высыпал содержимое корзинки прямо на пол пещеры. В свете факела заблестели золотые слитки. Он развязал один из кожаных мешочков и высыпал на свою руку целый дождь золотого песка. Таких мешочков было десять, а золотых слитков пять.

Отец Ансельмо и повар Хуан, затаив дыхание, смотрели на все это богатство. Только Ансельмо и Айрахи знали, что это часть золота, которое они принесли из клада иезуитов.

При общем молчании Ансельмо снова ссыпал золотой песок в кожаный мешочек и завязал его, затем аккуратно сложил все золото в корзинку. И в это время раздался громкий голос повара Хуана:

- Всем отойти от золота! - он щелкнул затвором, сняв его с предохранителя. - Буду стрелять!.. Всех перестреляю!.. Все золото мое! последние слова он почти кричал, наставляя ружье поочередно на каждого из мужчин.

Айрахи пристально посмотрел в глаза Ансельмо, и тот сказал:

- Отец, отойди! Я тоже отойду. - Пока Ансельмо говорил, индейцы отошли на два шага от золота.

В этот момент повар схватил корзинку, забросил её себе на плечи, навел ружье на Айрахи и прокричал:

- Ансельмо, пусть скажет, как мне быстро выбраться отсюда, иначе я его убью!

Айрахи все понял и показал рукой вдоль одной из стен пещеры, где была видна высокая осыпь сухой земли, прямо от неё начиналась расщелина. Туда он предложил направиться Хуану, если он хочет быстро попасть наверх.

Ансельмо кивнул головой Хуану в сторону расщелины, мол иди туда и быстро выбирайся на воздух.

- Всем оставаться на месте! - прокричал Хуан. - Если там нет выхода, я вернусь и всех пристрелю!

Ансельмо сделал знак отцу не двигаться, и тот с удивлением заметил, что его сына совсем не взволновало похищение золота Хуаном. Он остался на месте, хотя у него в руках был топор и он мог швырнуть его в спину Хуана, когда тот повернулся и пошел к расщелине.

Расщелина привела Хуана к широкому ходу, который закончился подъемом вверх. Пройдя ход, Хуан очутился в широком коридоре, выстланном чистейшим ковром серебристого песка. Здесь он увидел лаз наверх, через который проникал сверху дневной свет. Он стал протискиваться наверх, через лаз, но тут на него пахнуло сильным и смутно знакомым звериным запахом. Это его не остановило - впереди был дневной свет, в руках ружье, за плечами плетенка с золотом. Вперед! И только вперед!

Когда Хуан выполз из лаза, он понял, что находится в логове ягуара. Это был крупный зверь редкой черной расцветки.

Ягуар прыгнул на Хуана, но тот успел поднять ружье и выстрелить.

Смертельно раненый зверь набросился на человека, лишив его возможности снова стрелять.

Люди, оставшиеся в пещере и находившиеся недалеко от логова ягуара, услышали предсмертные вопли человека и яростный рык зверя.

Смертельно раненный хищник терзал человек до тех пор, пока сам не испустил дух.

В это время Айрахи, который знал все ходы и выходы из пещеры, вывел всех наружу и повел их к логову ягуара по поверхности земли. Когда люди подошли к месту трагедии, все было кончено. Мертвый ягуар лежал неподвижно на растерзанном теле повара Хуана. В стороне находились ружье и плетенка с золотом.

Айрахи спокойно опустился вниз, забрал ружье и сумку с золотом и передал их Ансельмо.

Хоакин сказал сыну:

- Вот до чего доводит людей алчность и жадность.

- Отец, - ответил Ансельмо, - индейцы не будут хоронить Хуана, они оставят его здесь. За ночь звери дочиста обгладают его кости. Посмотри, какая красивая черная шкура у ягуара, но индейцы не снимают шкур с животных и не выделывают их. Разве ты видел на индейцах шкуры животных?

- Нет.

Ансельмо передал корзинку с золотом отцу и сказал:

- На, неси обратно, к тому же здесь не все золото.

- Не все?

- Да, только половина. Прошлым вечером Айрахи по моей просьбе располовинил золото и вторую половину спрятал в пещере.

- Ну ты и предусмотрителен со своим Айрахи!

- Но и это ещё не все.

- Не все?

- Нет, не все! Там, где мы нашли это золото, а нашли его в подземелье разрушенного иезуитского храма, мы выбрали золото только из двух ниш, а там остались ещё тридцать шесть ниш, заполненных золотом.

- Это огромное богатство! - воскликнул Хоакин. - Что же нам с ним делать?

х х

х

Прошло два месяца. Ансельмо и его отец жили это время с индейцами аче-гуайяки, переняли их образ жизни и приспособились к ней. Но их не покидала одна мысль: что делать с золотыми запасами? Если они объявятся с ними в городе, их просто убьют, а золото отберут. Кто они такие? Простые пеоны, батраки.

И вот однажды в их лесу появилась экспедиция - много людей с солдатами - охранниками, с лошадьми, мулами, различным снаряжением.

Аче забеспокоились и послали на разведку Ансельмо с отцом. Наблюдая за членами экспедиции из леса, Ансельмо заметил знакомое лицо.

- Отец! - воскликнул он. - Это ученый дон Эмилио! Я работал с ним в одной экспедиции. Это он впервые меня познакомил с индейцами аче-гуайяки.

- Так пойдем же к нему скорее! Он нас не предаст?

- Ни в коем случае, он очень хороший человек! - ответил Ансельмо.

Они вышли из леса и окликнули дона Эмилио.

Дон Эмилио с удивлением долго приглядывался к Ансельмо, а когда тот показал ему свою изуродованную ногу, сразу вспомнил его.

- Ансельмо!

Ансельмо рассказал дону Эмилио все о себе и своем отце, о золоте, не опасаясь, что дон Эмилио обманет их. Правда, он рассказывал не обо всем золоте, а только о том, что хранилось в "доме" аче.

- На это золото, Ансельмо, тебе сделают операцию и ты не будешь хромать, - пояснил дон Эмилио, - получишь образование, будешь жить с отцом и матерью, поможешь индейцам аче.

Через несколько лет Ансельмо, использовав золото, найденное в разрушенном иезуитском храме, вылечил ногу, стал одним из богатых людей Парагвая. Он купил огромный участок земли в верховьях реки Хехуи, на котором теперь живут индейцы аче-гуайяки в естественных условиях и никто их не преследует.

Конец

Наш литературный псевдоним - К. и Т. Енко

(Ткаченко Владимир Герасимович,

Ткаченко Константин Владимирович)

Авторы более 30-ти книг. Последняя книга

"Частная жизнь вождей - Ленина, Сталина, Троцкого"

11 апреля 2002 г.

г. Москва

тел./факс 095-490-30-02

E-мail: [email protected]