Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей

Еремеев Константин

Тихля Хильда

Гуттари Тобиас

Нумми Арви

Денисова Лидия

Лайне Николай

Линевский Александр

Титов Федор

Трофимов Федор

Яккола Николай

Ругоев Яакко

Пертту Пекка

Кононов Эрнест

Шихов Анатолий

Тимонен Антти

Хуусконен Тайсто

Соловьёв Виктор

Викстрем Ульяс

Викстрем Тертту

Суржко Анатолий

Степанов Ортьё

Борисков Петр

Пулькин Виктор

Тобиас Гуттари

 

 

1907–1953

Родился в д. Муя Мгинского района Петербургской губернии в семье крестьянина. Окончил педагогический техникум в г. Гатчине, затем приехал в Карелию и стал учительствовать. Во время Великой Отечественной войны находился в рядах Советской Армии. Печататься начал в 1927 г. Более известен как поэт (псевдоним Леа Хело), но писал также рассказы и переводил на финский язык произведения русской классики и советской литературы. Т. О. Гуттари по праву считается одним из основоположников советской карельской литературы. Поэтическому мастерству у него учились многие известные в наши дни поэты Карелии.

 

Сапоги

Когда командир роты Сакари Сахвонен, герой многих сражений, человек, отдавший себя всего делу революции, увидел на ногах старого Роди сапоги из коричневой кожи с высокими голенищами, ему сразу же стало ясно, что следует предпринять в данный момент.

Старый Роди, посасывая носогрейку, восседал на своей бричке, и, казалось, события эпохи никоим образом не касались его. А у Сахвонена при виде сапог, голенища которых поднимались выше колен, сердце буквально кровью обливалось. Он думал о тех, кому приходится ходить в лаптях или совсем босым. Готовый к классовой схватке, Сахвонен сел на камень и сказал:

— Стой! Я полагаю, что сегодня мы с тобой поменяемся сапогами.

Роди остановил лошадь, зажал в ладони короткую трубку, открыл рот и, наконец, ответил:

— Я два года растил этого теленка, а чтобы выдубить кожу, потратил столько муки, что из нее получилось бы два здоровых каравая. А потом твои сапоги малы мне, к тому же они рваные.

— Гражданин старик, — невозмутимо сказал Сакари, левой рукой, поднимая свои сапоги, чтобы бросить в бричку, а правой расстегивая кобуру револьвера, — я советую тебе обуть босые ноги отважного воина (он взглянул на свои ноги и на ноги Роди тоже) в сапоги, сшитые из кожи твоего теленка. Ибо несправедливо, что я босой проливаю свою кровь, а ты разъезжаешь в новых сапогах и не собираешься ничем пожертвовать для общего дела.

Сакари был предельно серьезен: он знал, что стоит лицом к лицу с классовым врагом. И хотя Роди уже успел прожить семьдесят лет и зим, и хотя его белая борода опустилась ниже пояса, ему все же не хотелось расставаться с жизнью. Поэтому он расстался с сапогами.

Вскоре после того как Сахвонен прибыл на станцию, где находился штаб, туда же, свесив с брички босые ноги, прикатил старый Роди.

Босиком, с рваными сапогами под мышкой, он предстал перед командиром батальона и рассказал ему печальную историю о том, как поменялся сапогами с Сахвоненом. В качестве вещественного доказательства старик предъявил старые рваные сапоги Сахвонена.

Сакари немедленно вызвали в штаб, и он ничего не смог сказать в свое оправдание.

Таким образом сапоги снова оказались у прежнего владельца, а Сахвонен — в теплушке, временно служившей гауптвахтой.

Сидя в вагоне, он размышлял о случившемся и чувствовал, что с ним обошлись явно несправедливо. Его сердце сгорало от ненависти к классовому врагу — к старому Роди. И он ничем не мог себя утешить.

Потом Сакари вспомнил, что в революциях людям приходится жертвовать личными интересами ради общего дела, и от этой мысли ему стало легче. А когда чувство горечи от понесенного поражения окончательно рассеялось и густевший в теплушке сумрак стал клонить ко сну, Сакари сунул свои видавшие виды сапоги под свою немало испытавшую голову и заснул.

Ночью на подступах к станции вспыхнул бой. Пули во многих местах продырявили стенки вагона, но Сахвонен спал богатырским сном. Немало хороших парней уже сложили свою голову, еще больше выбыло из строя раненными. Когда погиб командир второй роты, в штабе батальона вспомнили о Сахвонене, приказали выпустить его из вагона и поручили командование этой ротой.

Сахвонен вышел из своего заточения, когда уже брезжил рассвет, но бой еще продолжался: пули то и дело посвистывали над головой.

Ему приказали принять командование второй ротой и напомнили, что о сапогах будет особый разговор, если, конечно, он останется цел и невредим.

Утром после боя Сахвонен, весь обмотанный бинтами, явился в штаб. Начальник штаба сказал ему следующие, полные большого смысла слова:

— За нарушение воинской и революционной дисциплины, выразившееся в форме грабежа сапог, вы, товарищ Сахвонен, понижены в комвзводы и до вступления на новый пост отбудете десять суток ареста. Вы согласны с приговором?

Сахвонен спокойно выслушал приговор и, примирясь со своей судьбой, сказал:

— Пусть будет так, раз уж эти коричневые сапоги старика Роди встретились на моем жизненном пути, а я в своих развалившихся опорках не смог пройти мимо них. Но я убежден, что революция, хоть она и ходит в рваных сапогах, все равно победит и разобьет всех классовых врагов, которые пока еще щеголяют в лаковых туфлях и в сапогах с высокими голенищами.

1928 г.