Джессика перезвонила мне уже из самолета, прежде чем отключить телефон. Самолет был неполный. Хотя их места были в середине салона, они перебрались ближе к хвосту, но зато Бобби теперь сидел у окна, как и мечтал. Наш сын уже не раз летал через океан, и его завораживали вечные льды северных островов Канады и Гренландии. А сама Джессика не забыла захватить рукопись Сиднея Флита, которую они готовили к печати. Восемь часов полета туда, столько же обратно – получается, она в самолете отработает два дня. Так что мы, без ущерба для ее работы, могли бы вернуться в Нью-Йорк в среду, потому что в Париже она вычитывать текст не собирается. Я сказал, что очень рад и тоже подгадаю свои дела так, чтобы быть совершенно свободным.

В итоге я отправился в «Де Бюси» – в «Фениксе» в моих вещах рылись, и мне не хотелось там ночевать. Естественно, я не поехал на метро до «Сен-Мишель» - мне пришлось бы проходить мимо гостиницы, отъезд из которой я превратил в незабываемое шоу. Я сошел с поезда на одну станцию раньше, на «Шатле». Отсюда до моего отеля было минут десять-пятнадцать прогулочным шагом. Я шел, раздвигая наэлектризованный воздух, а где-то вдали рокотал гром. Похоже, ночью будет гроза.

Холл «Де Бюси» встретил меня респектабельной прохладой. За стойкой стоял красивый высокий молодой человек в хорошем костюме и с приветливой улыбкой. Портье наверняка было больше, чем один дневной и один ночной, но все они были на одно лицо. Собачка привычно спала в углу дивана, нарушая аристократичную строгость заведения.

Я заказал такси на шесть утра, чтобы встретить Джессику и Бобби, и поднялся к себе.

Мне надо было избавиться от паспорта, засвеченного в отеле «Клюни». В номере, естественно, был датчик дыма, так что самый надежный способ, сожжение, отпадал. Я достал из чемодана швейцарский складной нож, открыл ножницы, изрезал паспорт на маленькие кусочки и в несколько приемов спустил их в унитаз. Потом я включил телевизор, вытянулся на постели и закрыл глаза. Но шансов заснуть не было никаких.

В «Клюни», вероятно, заканчивали работу эксперты. Предметы, до которых я дотрагивался – чашка, ложка, – были сложены в прозрачные пластиковые пакеты. Лоток они вряд ли потащат с собой – это же не орудие убийства. Просто обтрясут его целиком специальным порошком, кисточкой выделят мои отпечатки и снимут их особым скотчем. Портье уже рассказал всё, что знал обо мне, и в понедельник ему, наверное, велено снова прийти в комиссариат для составления моего фоторобота. Бедный малый! Теперь он долго будет ходить по улице, озираясь – я ведь угрожал ему расправой, если он не будет держать язык за зубами. Но фоторобот вряд ли разошлют полиции до второй половины дня в понедельник, так что у меня еще было время.

А вот с отпечатками был полный облом! Мы же переживаем очередную научно-техническую революцию, всё развивается так быстро. Я эти вопросы специально не изучаю, но не исключено, что не сегодня-завтра мои пальчики в электронном виде разошлют всем западным контрразведкам, в том числе ФБР. Так что мое разоблачение – вопрос дней, и мне предстоит выбор между пожизненным заключением в Штатах и возвращением на историческую родину.

Поскольку вопрос этот риторический, мне придется вернуться в Москву. У Конторы теперь уже не те возможности, но если повезет, мне дадут бесплатную двухкомнатную квартиру где-нибудь в Люберцах или в Бутово, пенсию подполковника (я уже года четыре, как произведен в это высокое звание) и, возможно, помогут получить место замначальника службы безопасности в частной фирме какого-нибудь более расторопного из моих коллег. И прощай моя жизнь международного дэнди, любителя изящных искусств, тонкой кухни и экзотических путешествий! Прощай наша квартира на 86-й улице напротив Центрального парка, мои 180 тысяч в год при оплаченных служебных расходах, годовой абонемент в Метрополитен-оперу, членство в десятке престижных клубов и попечительских советов, приглашения на презентации книг, бродвейские премьеры, вернисажи в Гринвич-Виллидж, на обеды, ужины и уик-энды с людьми, от которых зависит если не политика, то экономика самой могущественной страны в мире, и так далее, и тому подобное!

Однако это всё ерунда – обычный риск нашей профессии. Сегодня ты венесуэльский магнат, завтра – инструктор по гражданской обороне в подмосковной средней школе. С этим я справлюсь! Кто там из древних говорил, что человек разумный должен хорошо играть любую роль, которую предназначает ему судьба? Потерпел кораблекрушение – будь на высоте в роли потерпевшего кораблекрушение! Из богача превратился в бедняка – хорошо играй роль бедняка! Это всё полбеды!

Меня волновали Джессика и Бобби. Ну, засветились бы мы с Ритой – бог с ним! Мы бы вернулись домой, на нашу общую родину, и если бы дети еще были маленькие, вообще без больших потерь. Но Джессике и Бобби предстоит обнаружить, что наша семья и все наши отношения построены на большой лжи. Что на самом деле их любимый муж и отец, которому кубинское прошлое придавало лишь ореол мученика и героя, совсем не тот человек, за которого он себя выдавал. Что он предавал страну, которая дала ему убежище, – для него это было только хитроумным внедрением. Что служил он государству, которое хотя и перестало быть смертельной угрозой для Соединенных Штатов, оставалось их основным конкурентом в игре геополитических интересов. Кем тогда были они сами – прикрытием, необходимым элементом легализации в чужой стране иностранного разведчика? И чего стоили тогда все его объятия, поцелуи, ласковые слова?

Джессика – умная. Она могла бы понять, что моя тайная жизнь никак не влияла на мою любовь к ней, на наши отношения с Бобби и Пэгги, на общие радости и огорчения. Она бы, наверное, простила даже мелкое вранье, которое возникает спонтанно, когда мы не хотим огорчать близких. А вот фундаментальную ложь, на которой, как выяснится, была построена вся наша жизнь? Да, это вряд ли!

Или поймет и это?