Привет тебе, блистательный Козлов! В Москве зима. Все движется со скользом. В пивбарах квас, а в ресторанах — плов. Последний Пленум был не в нашу пользу. Вчера опять я был в Политбюро и выяснил, как Ельцина снимали… Все собрались в Георгиевском зале, шел сильный газ, и многих развезло. И вдруг с ножом он вышел из угла, высокий, стройный, в вылинявшей тройке, и надпись «Ножик в спину перестройке» по лезвию затейливая шла. И так сказал: «Все бред и ерунда. Я знаю лучше всех про все на свете. Перед народом совестно, когда вы с гласностью играете, как дети». «Вопрос неясен, но предельно прост — К свободе путь да будет кровью полит! Вас надо всех немедленно уволить, чтобы я занял самый главный пост!» Ему резонно отвечал Егор, с достоинством, спокойно и без мата: «Ты сильный парень, но на дипломата не тянешь, Боря. Положи топор!» Лучаясь улыбкой доброй, пряча взгляд, подумал вслух начальник всех министров: «Мы вместе с ним ходили в детский сад, уже тогда прослыл он экстремистом». Прикрыв глаза холеною рукой и трогая под мышкой портупею, сказал с ухмылкой Чебриков: «Не смею вам возразить, но сам ты кто такой?» Тут Язов круто тему повернул и навинтил на ствол пламегаситель: «Кто поднял меч на спецраспределитель, умрет от этой пули. Встань на стул!» Все повскакали с мест, и под галдеж, чтоб сзади не зашли и не связали, он отскочил к стене и бросил нож на длинный стол в Георгиевском зале. Потом его прогнали все сквозь строй. Представь, Козлов, — в Георгиевском зале! Один не бил, не помню, кто такой… Он крикнул напоследок, чтоб мы знали: «Я вольный каменщик, я ухожу в Госстрой!» Прости, Козлов, я это так слыхал. А может, было все гораздо хуже. Я гласностью, как выстрелом, разбужен. Хочу сказать: убили наповал! О гласности, Козлов, я все о ней, голубушке, которой так и нету. Зато лафа подвальному поэту: чем меньше гласности, тем мой язык длинней. В Москве зима. Зима не в нашу пользу. В пивбарах квас, а в ресторанах плов. Как говорится, нож прошел со скользом… Привет тебе, блистательный Козлов!