Погода портилась. Ингрендсоны криво поглядывали на небо. Вскоре и Сигмонд с Гильдой стали замечать, как размываются тени, как блекнет, мутнеет небесная синева. И вот уже не огненный, пышущий жаром диск Ярилло-Солнца, а мутное световое пятно тускнеет среди сереющей мглы. А потом и его не стало заметно. Темные тучи ровно обложили небосклон, все более чернея, опустились к затихшей земле. Наконец ударило молниями, загрохотало громом, да густо посыпало большими, холодными градинами.

Семь дней и семь ночей ливень сменялся дождем, дождь ливнем, как не секло то моросило. Дороги раскисли, грязь чавкала под копытами унылых коней, липла к колесам повозки старого Мунгрена. Как назло, путь лежал в краях пустынных, бедных. В редких деревнях постоялых дворов не сыскать, на ночлег вынуждено становились в жилищах поселян. Убогие полуземлянки, курные избы, искони закопчены, смрадны и сыры. Маловместительны для больших семей крестьянских, так еще и домашние животы — козы там брюхатые, сосунки-козлята в них от непогоды укрываются. Жалкий приют продрогшим гильдгардовцам. Да лучшего не отыскать в этих заброшенных землях.

Хозяева пытались, как могли, своих гостей ублажить, топили по черному, дым ел глаза, першил в горле, но тепла не прибавлял. С утра приходилось натягивать на себя влажные, так и не просохшие, противные одежды. На стальных пластинах доспехов и оружии Ингрендсонов бурели разводы ржавчины. Как гридни не чистили, пятна появлялись снова и снова.

На восьмой день пути, навстречу путникам, показался небольшой конный отряд. Сигмонд, как всегда, безразличен видом, только чуть отрешеннее стал взгляд его голубых глаз, да руки, отпустив поводья, вольно легли на луку седла. Ингрендсоны взялись за мечи. Малыш, выдвинув вперед свою тушу, загородил хозяйку. Гильда, привстав на стременах, внимательно присматривалась к цветам кильтов приближающихся воинов. Рассмотрела, заулыбалась, успокоено опустилась.

— Витязь, никак едут люди лорда Стока. Это благородный властелин, худого не умыслит.

Ингрендсоны, вернули мечи в ножны, но рукояти из рук не выпускали. Смотрели настороженно.

— А кто это за Сток?

— О, это высокородный лорд, пэр Короны, кузен самого короля Сагана. — Гильда гордилась своими, воистину безграничными познаниями в геральдических линиях земли Нодд. — Да и вон он сам, впереди всех скачет.

Тем временем кавалькады сблизились. Всадники остановили коней.

— Да будут дни твои долги, о лорд двух кланов, славный витязь Небесного Кролика, как дороги степные. — Начал традиционное приветствие лорд Сток. — Прошу тебя, владетеля Гильдгарда, высокородную леди Гильду и гридней твоих, почтить своим вниманием мой скромный замок. — Сказал и в знак добрых намерений снял боевой шлем, передал оруженосцу.

Сигмонд не менее учтиво ответил, тоже шлем снял. С удовольствием приглашение принял.

Поворотили Стоковцы своих коней, поскакали, как то и полагается, первыми. Показывают дорогу к замку. Сигмонд, Гильда и Сток едут вместе, рядом Малыш галопирует. За ними гридни Ингрендсоны, и совсем последней повозка катится.

Польшеная Гильда ехала в почтительном восторге. Еще бы, сам пэр Короны, кузен короля, приглашает их — Сигмонда и ее, Гильду, в свой родовой замок. Для дочери сенешаля, это великая честь. Да, благостивый Бугх привел тогда, в Блудном Бору, ее к Сигмонду. Слава доблестного витязя, словно свет ясного солнышка, озаряет и греет вчерашнюю бесправную невольницу, пленницу псов войны, шакалов позорных. Славен будь лорд Сигмонд!

А Сигмонд скакал, как ни в чем не бывало. Все принимал за должное, обменивался редкими словами с пэром.

— Да, — думала Гильда, — все то ты, витязь, о себе молчишь, о своей судьбине словом не обмолвишься. Но не простым ратником, не наемным воином, каких пруд пруди, был ты в родных палестинах.

Волки довольно улыбались. Закаленные невзгодами и лишениями воины, без раздумий готовы были следовать за своим господином и благодетелем, хоть в туманную пустоту Валгаллы. Но та же походная жизнь научила их золотому правилу — лучше летом у костра, чем зимой на солнце. Право слово, по такой погоде куда приятней за сытным столом у камелька калякать, выстоявшегося эля прихлебывать, чем трястись в сыром седле по грязной дороге.

Хорошо ехать в гости. И кони, чуя скорый теплый отдых да сытые стойла, прибавили резвости. Вот и конечная цель пути.

Лорд Сток, несмотря на высокородность, сеньором был мелкопоместным. Замок его, отнюдь не напоминал Грауденхольд. По сути одна приземистая, в три этажа, башня к которой полукольцом примыкает невысокая зубчатая стена с укрепленными воротами, за ней скромные хозяйственные сооружения. Так замок в народе и называют — «Перстень».

Мал замок, да радушны хозяева. Сама леди Сток вышла к воротам, навстречу дорогим гостям. Поприветствовала, отдала своим людям распоряжения, касаемо коней и повозки, велела баню топить, снедь готовить. Повела промокших путников в отведенные им покои.

С расспросами да разговорами не настырничала. Понимала, что с дороги усталым людям, перво-наперво на новом месте оглядеться, помыться да отогреться, влажные платья сменить надобно. А после к столу, потрапезничать со вкусом. Вот поле того и беседа уместна, тогда и разговоры хороши будут.

Верно рассудила. Тем же вечером, выпарив пропитавшую тело зябкость, переодевшись в сухое и отменно откушав, сидели в зале у горячо пылающего камина, неспешно речи говорили.

Не примостилась на краюшке, привольно раскинулась в мягком, удобном кресле у яркого огня леди Гильда. Удобно кресло, ноги покрывает теплый плед, цветов родного клана. В одной руке кубок с горячим грогом, другая, ласкает за ухом, привалившегося сбоку кресла многопудового Малыша. Свинок бедненький, намаялся в диких землях одиночествовать. От тепла и ласки хозяйской млеет, похрюкивает. Господские псы в дальнем углу жмутся поскуливают, а подойти не осмеливаются. Совсем, как в отчей крепости, совсем как в былые годы, хорошо и на душе празднично.

Хорошо и на душе празднично. Напротив сидит леди Сток, ведет разговор. Знатна супруга пэра Короны, а говорит как с равной, с уважением. Почтительна к хозяйке Гильдгарда. Не только рассказывает — совета просит. Как лучше — двух птичниц держать, или одной довлеет? Совместно порешили — и одной станет, только приставить к ней двух отроковиц, в помощь да научение. Так и убытку по менее и толку более.

Второй вопрос волнительный — завелись крысы, пацюки голохвостые, начали яйца изводить, наседок тревожить. А намедни и вовсе обнаглели бесстыжие. Загрызли насмерть индюшонка, да пару цыплят покалечили. И нету сладу с хитрющими тварями. Ядовитое не трогают, крысоловок сторонятся. Коты обленились, только молоко хозяйское лакать горазды, да у печи спать. А как крыс ловить, так увольте. И как живность спасать, неведомо.

Да, молода еще хозяйка Перстня, малоопытна, малосечена. Гильда еще моложе будет, да учена старательно, розговито. Серьезно готовила ее мудрая мать, дней не считаючи, познаний не скрываючи, руки утрудить не жалеючи. Потому, по такому простому вопросу голову сенешалевна не сушила, не раздумывая советовала:

— Значит, ежа завести на птичнике надо. Молоком спервоначала его подманивать, чтоб прижился. А как пообвыкнет, то всех злогрызливых быстрехонько ущучит. Пацюки попервах посопротивляются, да куда им, голохвостым, супротив колючего. Отступятся, покинут птичник.

— Ох, ты! — Всплеснула руками леди Сток. — А я и забыла совсем! Завтра же и велю ежа достать. А вот…

Много вопросов обсудить надобно.

Рядом за столом сидят Сигмонд и пэр Короны лорд Сток. Не пустозвонствуют, обстоятельно ведут серьезную беседу о бедах земли Нодд, о злых временах нынешних. Мудро говорит пэр Короны.

— Витязь Сигмонд, благородны твои помыслы, благочестивы намерения, по древнему обычаю утвердить благословением герцога свой титул, не носить самовольно лордовскую корону, как многие нынче это делать стали. Да пристало ли тебе, витязь Небесного Кролика, вассальную присягу приносить герцогу Боранскому. Человек он, хоть титулом и отягощен, да разумом легок. Малодушен и корыстен. В том не секрет, что корону надел хитростью и изменой. Да не то беда, что худороден, беда, что душою низок, мелкопакостен да бесчестен. Тебе ли достойно будет, под знаменами герцогскими в его сварах с Грауденхольдцами да Скоренинцами силы свои богатырские растрачивать? Не под вымпелом Боранским, но под коронным стягом, миньоном благородного Сагана, назначено тебе бедную землю Нодд, от недругов боронить.

— Да я и сам подумывал, к черту герцога, к королю надо ехать.

— Если дозволишь, лорд Сигмонд, совет могу дать. Сейчас в столицу ехать не ко времени. Погоди немного, не торопись. Не хочу беду накликать, да чует мое сердце, скоро беда придет. Заявятся в пределы Ноддовские, злые недруги, силы ратные. Вот тогда тебе и быть с королем, биться-сражаться с супостатами. Сила твоя велика, отвага всем известна. Послужишь Короне делом, быть тебе у Сагана в почете он тебя отметит, приблизит к себе.

Так говорил высокородный пэр Сток, Сигмонд согласно слушал.

Благоденствовали путники в гостеприимном замке. А погода исправлялась. Следующим утром еще моросило, а к обеденной поре незаметно развиднелось, черные тучи попрозрачнили, тени на земле означились, а там уже синее небо проглянуло и яркое солнце горячо в лазури засияло.

Высоко в небесах парит парит хищный птах, клекотом округу полнит, расправил крылья, перья сушит. Дождливые дни — дни голодные. Его добыча, сурки-травогрызы, от непогоды в норы попрятались. Им то что, нора глубока, суха, подстилка из мха и пуха выложена. Запасы кормовые в достатке, знай сиди себе, грызи зерна да спи. А хищному то каково? Ему в нору не пробраться, в гнезде не просохнуть, пропитания не добыть.

А нынче повыбирались зверюшки на раздолье, солнышку рады, спешат наверстать упущенное, семена-зернышки в норы поснашивать. А с небес уже зоркий глаз следит, глаз голодный, разбойничий. Выбирает добычу по-знатнее, чтобы камнем рухнуть к земле, вонзить крепкие острые когти в тучное тело, и, расправив крылья, взмыть в синеву неба, к гнезду направиться. Ждут в плетеных хоромах малые детушки, птенцы желторотые, злокрикливые, злоедливые. Вот вам детушки угощение, ждет вас нынче пирование, кровь горячая, плоть обильная.

По погоде порешили было, радушием хозяйским не злоупотреблять, следующим же утром откланяться, отправляться в дорогу дальнюю. Да лорд Сток отговаривал.

— Погостите еще, гости дорогие. Аль хозяйка не красна, аль перина не мягка, аль повара не старательны?

Еще звал на охоту съездить, ловчие, мол, оленя выследили, добычу царскую. Предложение это, от чистого сердца сделанное, было заманчиво. Да и не принять его, отвергнуть, значило бы выказать неучтивость, не годилось так поступать.

Решили с отъездом повременить, велели повозку распрягать, коней расседлывать. Да прискакал тут в замок встревоженный кланщик.

Соскочил со взмыленного жеребца, пошатываясь, поспешил в своему лорду. Принялся возбужденно говорить, рукой указывая на близкий лес. Осуровел пэр Сток не только лицом, всею статью, в жестких движениях его фигуры не было уже прежней мягкой учтивости радушного хозяина. Суровый воин отдавал приказы. Кликнул близких людей, начал распоряжения делать. Кланщики, брови хмуря, торопливо разошлись по сторонам, сзывали своих подчиненных, надевали панцири, доставали оружие.

Гости стояли в стороне, понимали, что серьезное произошло. Видели, как беззаботная радость внезапно сменилась угрюмой сосредоточенностью дел. Подошедший лорд Сток выглядел взволнованным и несколько смущенным.

— Лорд Сигмонд, леди Гильда. Я необдуманно просил вас погостить в моей вотчине, но обстоятельства так изменились, что я настоятельно рекомендую вам тотчас же покинуть мой замок. Видит благостный Бугх, что неприятно мне такое говорить, и прошу не видеть в том оскорбления. Нет его в моих словах. Не бесчещу вас такой просьбой, не забыл я светлый долг гостеприимства. И только помышлением о вашем благе, заставляют меня просить вас удалиться отсюда наискорейшим образом. Не держите на меня зла, а сейчас прощайте. Неотложные дела не позволяют мне проводить вас, согласно достоинствам вашим. Пусть светла будет ваша дорога, и беспечны дни.

Сигмонд молча слушал эту, несколько сумбурную речь. Видела Гильда, как потускнел его взгляд, как поскучнело лицо. Поняла, не уйдет от грядущего Сигмонд, не оставит одного благородного хозяина Перстня.

— Нет, лорд Сток. Никуда мы не поедем. Лучше скажи, с кем воевать будем?

Пэр Короны благодарно склонил голову.

— Это ответ героя. Но, поверь мне, витязь, никто худого не подумает, если ты покинешь мой замок, не вмешаешься в чужую файду. Не легкая победа ждет нас завтра, но смертный бой. Закат солнца не многим суждено увидеть.

— И нечего твоим недругам на зори пялиться. — Гильдины глаза горели зеленым огнем. — Мы им пыль с ушей пообтрусим.

— Не спеши с ответом, отважный. — Отвечал лорд Сток. — Мой человек привез худые вести. На замок движется разбойник Бурдинхерд Шакалий Глаз. Довелось мне однажды разбить его банду, а вот самого атамана повесить не смог. Скрылся тот, скользкий, как гад ползучий. И ядовит смертельно, червь подколодный. Нынче собрал шакалюга большое войско, грозится Перстень сжечь. Сил у него много. Слышал я, по ту сторону Пустоши, он приступом взял и разорил замок Чертенбен, а тот по более моего будет. Как ни горько говорить, но от вас скрывать не стану — не чаю отстоять Перстень. Велики силы разбойные, тяжкий день нам предстоит.

— Да и ему завтра не медом мазано. Оно может и к лучшему. Лови еще бандита по лесам да буеракам. А так сам придет. Давай к бою готовиться. — Рассудил Сигмонд.

— Ну, быть по сему. — Сток рад был подмоге знаменитого ратоборца.

А приготовления уже шли полным ходом. Сигмонд, удовлетворенно отметил, отменную выучку Стоковых кланщиков, слаженность действий. Старшие дружинники разумно командовали, младшие, без суеты, споро, толково, выполняли им порученное. Люди сносили на стены камни, кололи поленья, складывали их под огромными котлами. Поднимали в ведрах воду, заполняли те котлы, готовились крутым кипятком встретить штурмующих. Лучники запасали стрелы, выбирали позиции. В окрестные села были направлены гонцы и, предупрежденные о готовящемся набеге, поселяне потянулись в замок, с домашней животиной и скарбом на телегах. Прибывая, тотчас принимались за ратные приготовления. Конные разъезды поскакали в лес, чтобы заранее обнаружить приближение неприятеля.

Когда следующим утром из лесу показались разбойничьи орды, все необходимые приготовления были сделаны. Огорчительно было Бурдинхерду увидеть, что внезапности набега не получилось. Увидеть ворота Перстя-замка крепко накрепко запертые, а на стенах вооруженных ратных людей, изготовившихся к бою.

Вывалившие из лесу толпы, нерешительно остановились на расстоянии полета стрелы от стен крепости, изучающе разглядывали укрепления, зло ругались.

— Ну и сброд! — Охарактеризовал Сигмонд Бурдинхердовскую рать.

И таки сбродом была разбойничья дружина. Богатые, золотого шитья кафтаны, бархатные камзолы, перемежались ветхими рубищами, нательными рубахами. Яловые сапожки — лаптями да онучами, куньи плащи — дерюжными накидками. Но все в равной мере грязное, рваное, с чужого плеча. Оружие, какое под руку попалось, и рогатины и топоры лесорубов и малополезные алебарды и, слишком для их носящих тяжелые, двуручники, и ненадежные церемониальные клинки, варяжские обоюдоострые мечи и палаши деревенским кузнецом выкованные. Доспех, тот и вовсе, самый случайный. И все оружие не присмотренное, ржавое, не ухоженное.

Позади орды, в окружении своих присных, гарцевал на упитанном коне сам атаман — Бурдинхерд Шакалий Глаз. Разодет он с роскошью, как сам думал, королевской. Седло под ним алое, уздечка шелковая, стремена серебряные. На плечах не плащ — мантия, из разграбленного Чертенбена унесенная, а ногах сапожки сафьяновые. Камзол бархатный, поверх него кираса парадная, с чеканкой да гравировкой. Щит байский, круглый, маленький, дорогими каменьями выложенный, за поясом кинжалы воткнуты, сверкают богатыми рукоятками. Руки в боки упер, по сторонам головою надменно водит, шакальим глазом зыркает.

— Ты гляди, — ехидно сердилась Гильда, — сейчас закулдыкает, индюшара напыщенный.

— Скотобаза. — Коротко, не очень понятно, но вполне обидно, согласился Сигмонд.

Не отстает от своего вождя и приспешник его Шакаленок. Дорогими оксамитами пестрит, златом-серебром блистает. И другие им под стать.

Но посреди расфуфыренных гридней Бурдинхердовых, Сигмонд, почему-то, их шестерками обозвал, выделялась темная, зловещая фигура. Не знали защитники Перстня кто этот молчаливый воин. На буланом скакуне, плотно запахнутый в простой коричневый плащ, с капюшоном на голове, с опасным, прямым и широким обоюдоострым мечем, булатом варяжским о полторы руки. Осанкою властен, милостей атамана не испрашивающий. В суровом молчании его, ощущали Стоковцы угрозу большую, чем во всей крикливости остальных прочих.

А войска, и стоящие в поле напротив стен и защитники замка, размахивая оружием и потрясая кулаками, начали осыпать друг друга, как это перед любой битвой водится, оскорблениями. Орали до сухости во рту, по перхости в горле. Гильда, разошлось во всю прыть, звонким своим голосом, перекрикивая хрипоту ругательств как той, так и этой стороны. Словно угорелая скакала по стене, высовывала язык, показывала нос, крутила у виска пальцем. Кривляка.

Сигмонд отрешенен ликом, как было в обычае его, перед схваткой, безмолвно стоял на выступе над воротами. Потом, поняв что до рукопашной дело не скоро дойдет, заинтересовался. — Да утихомирься ты, Гильда. Что у вас за манера так проводить моральную подготовку? А вот, скажи-ка, как будет по-местному…?

Гильда, даром, что разрумянившаяся от своей суеты, покраснела.

А дело было вот в чем. В бытность свою на Уральском родовом заводе, с удивительностью для себя, обнаружил Стилл Иг. Мондуэл, что говор фабричного люда разительно отличен от того языка, которой обучила его мать, и который знал он, как казалось, в совершенстве. Миссис Мондуэл, урожденная Морозова, воспитанница Смольного института, выпускница Сорбоны, блестящая эссеистка и эстет, изъяснялась высоким слогом Пушкина и Тургенева, языком полноводной Невы, но книжно-отстраненным от простых движений души.

В те поры и довелось Стиллу свести знакомство с мастером доменного цеха дядей Федей. Федор Григорьевич Самосудов, по юношеской кличке Заточка, имел пару-тройку ходок, и отбывал в местах огороженных много севернее Полярного Круга. Из тех диких, первозданных далей, из былинных краев, привез Заточка удивительного смысла наколки, полковника в шариках, многие полезные навыки и филигранное владение тем специфическим сленгом, который и отличает язык великороссов от всех ныне присных языков и наречий. Любил мастер щегольнуть перед рабочей молодежью своими познаниями, побалагурить. Да так, что аж покрякивали, затылки почесывали кадровые работяги и целомудренно прихихикивали цеховые девчата-вертихвостки.

Стилл, не преминул воспользоваться представившейся оказией. Со всей горячностью молодости, окунулся в неиссякаемы родник народной мудрости, в полную меру способностей принялся устранять пробелы в своих филологических познаниях.

А способности у него были недюжинные.

Потому, услышанная им сегодня перепалка, с однообразными предложениями поцеловать себя под кильт, показалась ему исключительно пресной и скучной. Без изюминки.

А те перебранивались долго. Утомились наконец. Замолчали отдуваясь, переводя дух. Когда азарт ругателей окончательно иссяк, Сигмонд окинул взглядом защитников, столпившихся на стенах замка, обращаясь к Гильде произнес:

— Женщин, — и, посмотрев на юного сына хозяина замка, который, как требовал его титул и честь, наряду со взрослыми готовился защищать отчую крепость, — и детей, попрошу мои высказывания игнорировать.

Все недоуменно уставились на витязя, несущего такую белиберду. Гильда, уже немного понимая если не смысл, то суть туманных высказываний своего лорда, растолмачила:

— Бабы, закрой слух! — И сама первой приложила ладошки к ушам. Но не слишком плотно, интересно было услышать, что же такого ее повелитель недругам говорить будет.

А повелитель заговорил.

Заговорил неторопливо, без горячности и запальчивости. Даже весьма медленно, иногда запинаясь. Без практики несколько подзабылись деепричастные фигуры идиоматических оборотов дяди Феди-Заточки. Но главное — в архаичном языке жителей королевства Нодд, просто-напросто не существовало многих логических понятий, рожденных более зрелой культурой. Поэтому приходилось на ходу импровизировать, подбирать наиболее близкие аналоги, изобретать неологизмы.

И нашлись слова. Заговорилось плавно, все более и более уверенно, голосом громким, ясно, толком и с расстановкой.

Спервоначала разбойнички пренебрежительно ухмылялись, насмешливо щурили воровские зеньки, лыбили хари выставляя редкие желтые зубы, слыша медлительный, задумчивый голос незнакомого витязя. Ясно, что он, высокородный, в залах с дамами кочевряжащийся, может сказать обидного им, с материнским молоком грубость и непотребства впитавшим.

Являлись они людьми низкими, беспутными и грубыми, без роду, без племени. Только, упившись браги, слезно друг дружке несли, заплетающимися языками, извечную байку, о пылкой любви юной прекрасной леди и доблестного рыцаря. Да по трезвому разумели, что все те рассказы одна муть, одна брехня. А правда в том, что были их мамаши гулящими девками и понесли в пьяном чадном чулане затрапезного трактира, или еще проще — в придорожье репьистых кустов. Не знали, а как знали то забыли, кто из залетных молодцов, прогуливая награбленную поживу, обрюхатил их никому ненужным младенцем.

Но, звучащие в свежем, промытом дождями воздухе, несусветные обвинения в блудодействиях родительницы, родителя, всех до четвертого колена предков и потомков, были воистину чудовищны.

Наверное, впервые в жизни, не от хмельного возлияния покраснели их бандитские физиономии. А Сигмонд продолжал навивать узоры блядословия.

Поведанное со стены, мерным голосом чужеземного витязя, не было ругательствами. Не было бранью. Не было похабщиной кабацкой ссоры. Не было проклятиями. Нет, это была неизмеримо кошмарная хула, кощунственное надругательство над всем сущим. Повеяло от тех речений потусторонним ядом цвелых трясин Валгаллы, тошнотворной плесенью гниющего в болотной жиже гроба, смрадом отрыжки обожравшегося живой человеческой плотью дракона.

Не весь грязный смысл извращенных образов, лишайником проросших за колючкой заполярной зоны, взлелеянных нашептыванием кума, отчаянным куражом блатаря, стоном доходяги и позорным петушиным всхлипом, удобренных шепилявиньем цинги, безъисходностью пеллагры, силикозной слякотностью рудников, отточенных шершавой метельной поземкой, политых нескончаемыми осенними дождями, выпестованных всполохами студеного небесного пламени, повязанных серебром звездного шитья савана ночного неба, смог проникнуть в недалекое разбойничье сознание. Но и того было довольно. Охнули грабители, подались, словно под порывом морозного гиперборейского ветра, побежали назад, в спасительную тишину девственного леса.

А прощальный пламенный призыв истово облобызать срамные места у больного дурной болезнью ежика, не вынес наследник лорда, стошнило его прямо на парапет замковой стены.

Много позже, пэр Короны лорд Сток, в задушевной беседе, в миг откровения, говорил своим доверенным людям: — Я провел жизнь в походах. С колыбели обучен сносить невзгоды и лишения, присущие судьбе ратника. Я сражался и убивал, не щадил врагов своих и они меня не жалели. В диких знойных степях полуденных земель я пил мочу своего коня, чтоб не околеть от жажды. Дабы насытить себя, в дремучих дождливых лесах, я ел сырое мясо, и запивал горячей медвежьей кровью. Я видел младенцев, растоптанных копытами байских коней. Я видел рассеченных надвое мужчин и распоротые животы беременных женщин. Я ожесточил свое сердце и изгнал из души сомнения. Но и на смертном одре, мне не позабыть этот кошмар, эту хулительную крамолу, это святотатственное окаянство, что явилось моему уху в тот кровавый день.

А старый предводитель клана, седовласый, как лунь, старец, чье лицо иссечено ветром, иссушено зноем, в морщинах годов и шрамах вражеской стали, ходивший в свой первый боевой поход под началом еще деда сегодняшнего лорда, сказал просто: — Мне почудилось, что вся нечисть с Проклятых гор скопом испражнилась на разбойничью дружину.

Только коричневолащевый воин не покинул поле. Молча и яростно взирал он на близкие стены, на твердыню Стока. А скоро и другие показались, Шакалий Глаз выехал. Стали готовиться к приступу.

Нахмурившись наблюдал Сигмонд за противником. Хотя разбойничья дружина настоящим войском и не была, но действовали воры споро и толково. Отряд сконцентрировался у края леса, этак в полутора полетах стрелы от стен. Передовые бойцы, укрываясь большими плетенными щитами, приближались к замку. К ним подтягивались лучники. Началась перестрелка.

Все новые и новые щиты выносили люди Бурдинхерда, постепенно придвигаясь к замковой стене, выстраивая боевую линию. За первой стали строить вторую, за ней третью. Под их прикрытием начали концентрироваться тяжеловооруженные ратники с веревками, крючьями и осадными лестницами.

Приблизившиеся разбойники, собрались с духом и, звыв, заорав, ринулись на приступ. Многие крючья, зазвенев, разом впились в верхушки стен. По привязанным к ним веревкам, бурдинхердовцы полезли наверх. С гиком, друг друга подбадривая, вскинули осадные лестницы. Прикрываясь щитами, быстро поднимались к зубцам, навстречу, изготовившихся к рукопашному бою, кланщикам Стока. Зазвенели мечи, ударили боевые секиры, взметнулись копья. Крики и стоны пронеслись над замком. Дико кричали, сбрасываемые с высоты разбойники, и обрывались те крики гулким звуком падения расшибающегося тела, хрустом ломающихся костей. Но много штурмующих, мало защитников. Вот уже самые удачливые разбойники достигли зубцов, уже пробились на парапет. То тут, то там на стенах закипела яростная сеча. Но пока удавалось Стоковцам отбивать атаки, рубить прорвавшихся, отбрасывать нападающих.

Десятка с два разбойников выволокли из леса огромное бревно, от коры неочищенный ствол векового дуба. По всей длине, исключая только переднюю у комля четверть, были прочно приделаны поперечины. По два человека с обеих сторон ухватились за каждую из жердей, на весу подносили тяжелый таран к воротам Перстня. По слаженным действиям, заметно было, что не раз уже разбойники применяли такое приспособление и применяли успешно.

Гулко загудели, содрогнулись ворота от неистового удара тяжелого тарана, затрещали, но выстояли первый натиск. Разбойники подали орудие назад, разбежались, с разгону обрушились снова. Опять выдержали запоры, но видно было, не долго им сопротивляться.

А позади тарана уже собирались латники. Все одетые в разнообразные, кто где раздобыл, но все же стальные, доспехи, с хорошим, почти не ржавым оружием. За их спинами маячили немногочисленные конники с пиками наперевес. Ждали, когда рухнет преграда, предвкушали, как ворвутся в просторный двор, да как начнут резню. Скулы сводило, так крови хотелось. Добыча и бабы… Так хотелось, от нетерпения дрожь пробирала.

Прорыв орды во двор Перстня, для защитников замка был бы катастрофой. Лорд Сток самолично руководил обороной. Его гридни всеми силами боронили проход, метали дротики, стреляли из луков, кидали тяжелые камни. Мертвые тела устилали дорогу, каждый очередной удар дорого обходился нападающим.

Но и разбойники были не лыком шиты, опытны и настойчивы. Ближние к бревну обеими руками держали поперечные жерди, а крайние одной рукой поддерживали таран, другой, свободной рукой, прикрывали щитом и себя и соседа. От того не могли Стоковцы нанести такой урон, чтоб принудить разбойников бросить неподъемную тяжесть, отставить попытки.

Даже вылитый из чана кипяток не смог остановить движение тарана. Лорд Сток, видя неминуемое крушение ворот, оглядывался, собирая ратников для обороны пролома, да не мог найти — и на стенах жарко рубились, лезли разбойники, кланщики из последних сил удерживали наступление Шакальего Глаза.

Тогда скомандовал лорд дворне катить к воротам возы, насыпать землей и камнями, ложить бревна — тем укреплять рушащуюся преграду. Сигмонд огляделся по сторонам. Обнаружил оставленный разбойниками крюк с веревкой, зацепившийся за стену у углового зубца. Это Бурдинхердовцы пытались атаковать башню, но сам лорд Сток раскроил мечем голову первого нападающего. Под ударами его гридней многие лишились жизни, другие отступили, не решались больше лезть на верную погибель.

Сигмонд ухватил крюк, перекинул его прямо над воротами и молниеносно скользнул вниз. Не касаясь земли, сильно оттолкнулся ногами от створ, прыгнул на надвигающийся таран. Под его неожиданной тяжестью бревно накренилось, пропахав борозду в мягкой после дождей земле, резко застопорилось. От толчка разбойники сбились с шагу, нарушили строй, а Сигмонд, ловким канатоходцем, пробежал по стволу и с двух рук давай рубить Бурдинхердовых головорезов. В мелькании мечей, в звоне стали, в треске рассекаемой плоти и костей, неудержимо скользил к другому краю, словно ангел смерти рвал нити бесполезных их жизней. И не было преграды его губительному движению.

Пытались, было, подоспевшие копейщики, из дали достать витязя, но свои же мешали, а неуязвимый лорд ловко уклонялся от ударов, нещадно сек таранобойцев. Напрасно они силились отбиться, подставляли щиты, за мечи хватались. Как не клинком, то могучим ударом ноги, крушил, раскалывал головы, словно переспелые тыквы, кровь и смерть оставалась за его спиной. Не вынесли такого напора разбойники, не сдюжили, бросили бревно, кинулись прочь. Витязь зарубил вдогон еще нескольких, замешкавшихся, обернулся к замку, рукой махнул. Гридни сбросили ему еще один крюк, им он крепко зацепил таран, а сам, в два огромных прыжка достиг стены, ухватился за конец веревки. Ингрендсоны, что было силы, потащили канат, подняли своего лорда.

Не успели разбойники опомниться, луки натянуть, а Сигмонд уже наверху, уже за каменными зубцами стоит. А следом и бревно Стоковцы поднимают, лишают Бурдинхерда его грозного оружия.

И на стенах сражение затихло. Отбили ратники первую атаку. Побросав лестницы, отступили разбойники, укрылись за щитами. Собираются с силами для нового штурма.

Пока мечники дух переводят, пока пот утирают, стрелки за свое оружие взялись. Со стен им ответили. Опять перестрелка началась.

Один из лучников порешил видно, достать стрелой Сигмонда, стоял тот на стене открыто, щитом не защищался, за зубцы не прятался. Уже не единожды стрелял разбойник, пристрелялся. Вот прицелился тщательно и спустил тетиву. Мягко сошла стрела с лука, ровно полетела. Уже восторжествовал в душе стрелок, предвкушая, как поразит прямо в грудь он невиданного ругателя. Какая слава, какие почести, и верно призовые, чай повыше достанутся.

Сигмонду потуги разбойника изрядно надоели. Видя полет стрелы он плавно скользнул в сторону. Взметнулась рука витязя. И вот он стоит зажав стрелу в кулаке. Высоко поднял над головой, переломал надвое и кинул обломки со стены вниз. Пораженный, небывалым мастерством незнакомого витязя, разбойник в сердцах, да от огорчения, бросил лук оземь. Да можно ли воевать с человеком на лету стрелы ловящего? Да впрямь, с человеком ли?

А Сигмонду вражеский лучник подсказал неплохую идею. Посмотрел он на гарцующего позади боевых порядков Бурдинхерда. — Надо его подстрелить. — Сказал, и велел гридню принесть походный мешок.

Ингрендсон споро приказ выполнил, доставил требуемое. Сигмонд, под удивленные взгляды стрелков, вынул маленький, явно металлический лук, достал еще какие то приспособления, собрал все вместе, сверху черную трубочку приладил. Наступил ногой в стремя, к луку приделанное, двумя руками, всем телом, натянул тугую тетиву, наложил стрелу.

С недоверчивым удивлением смотрел лорд Сток и его люди за приготовлениями Сигмонда. Затея, подстрелить разбойничьего атамана, казалась маловыполнимой. Больно уж далеко был он от замка, не то что бы попасть, и дострелить не удастся. Только старый предводитель клана, наморщил лоб вспоминая, сказал:

— Да никак это арбалет. Видел я похожее. Может что и получится.

Сигмонд тем временем приложил оружие к плечу, уставился глазом в черную трубочку, навел лук в сторону врага. Спокойно прицелился, мягко спустил курок. Зазвенела тетива, посылая вперед короткую, тяжелую стрелу. Блеснула она в лучах солнца, просвистела в воздухе и точно ударила в разбойничью грудь.

Вскрикнул, аж на стенах хорошо слышно было, Бурдинхерд, схватился за сердце, рухнул тяжелым кулем с коня, в зеленую траву. Его спутники, устрашенные какой смертью предводителя, галопом поскакали в лес, укрылись за толстыми стволами дерев. А за ними и остальные разбойники, побросали и лестницы и плетеные щиты, побежали с поля боя. Но не всем скрыться в спасительной чаще удалось. Многих достали стрелы лучников Перстня.

Радость охватила людей в замке. Обнимались, кричали, смеялись. Только Сигмонд в общем веселии не участвовал, и пэр Короны не улыбался, да суров стоял предводитель клана. Поглядела на них Гильда и поняла, что не пристало ей скакать козой бестолковой, рано торжествовать победу.

И верно, не разбежались вовсе разбойники, не отбросили свои черные замыслы. Кружили над лесом тревожимые птицы, значит людно под кронами дерев, значит не лесной покой в чаще. Но осталась неприятельская рать у замка Перстня. Не снята еще осада.

Выглядывали уже из-за деревьев разбойничьи хари, присматривали, что в крепости творится, искали удобного случая продолжить штурм. Так что рано было накрывать пиршественные столы. Сильны еще разбойнички. Много беды могут принести. Жив еще Шакаленок, и тот в плаще, в коричневом, покуда жив. Собрались на военный совет. Многоопытный предводитель клана убежден был, что ночью, ближе к утру, следует ждать нового штурма, и будет он много опаснее сегодняшнего, дневного. Разбойники и подготовиться как следует успеют, лестниц новых навязать, щитов наплести, таран изготовить. По темному времени, замковые лучники, малый урон врагу сделать смогут, бой сразу на стенах пойдет. Там, в темноте да сутолоке, численный перевес много значит. Тяжелый бой предстоит, и чем закончится, чьим нитям жизни суждено оборваться, то только Норнам известно.

И все со старым ратником согласны были. Грозная опасность нависла над Перстнем, родовым гнездом Стоковым. Стали решать, как отпор врагу учредить, нак крепость защитить. Трудна задача.

Тогда Сигмонд и говорит:

— Как на стенах не рубись, а наши шансы малы. Лучший способ защиты — нападение. Нам следует нанести превентивный удар, лучше, когда бандиты будут к наступлению готовится. Тогда оборону они не способны будут организовать, самое время их атаковать. Вот наш шанс.

— Чой то ты, витязь, туманно глаголешь. — Откровенно, хоть и был такой прямотой недоволен лорд, но сказал свое слово предводитель клана, радея за спасение древнего рода.

Сигмонд на стену уставился, лоб почесал, провел ладонью по лицу.

— Я о том глаголю, что надо бандитов опередить, надо первыми ударить.

— Это оно верно, да не выстоять нам в поле, сомнут разбойники, побьют насмерть и в открытые ворота вломятся. Конец нам будет.

— Значит надо из засады напасть, смешать боевые порядки противника и только тогда ввести в дело главные силы.

— А ведь правда. — Понимающе пэр с предводителем переглянулись. — И можно как засаду устроить. Да только кто рискнет? Кого на смертное это дело послать?

— Так я и рискну. Не в первый раз.

— Не в первой нам. Знамо дело, доводилось уже. Нам и идти. — Радо поддержала витязя неукротимая Гильда.

— Тебя не звали, обойдемся без рыжих. — Ответствовал Сигмонд.

— А не обойдешься. Я Малыша с собою возьму.

— Малыш, это хорошо, а вот тебе место в замке.

— Не пущу тебя самого.

— Так я не сам, с гриднями, с Малышом.

— Все одно не пущу. Зачем мне доспех дарил?

— Сказал, в замке сиди.

— Не возьмешь, сама со стены слезу, хуже будет. — Упорствовала сенешалевна.

— Гильда, дам по уху. — Выдвигал Сигмонд не вполне рыцарский аргумент.

— Все одно не пущу. Вот пыль с разбойничьих ушей пострусим, тогда бей сколько влезет. — Гильда была одно смирение. — А сейчас не пущу. Так и знай. — В ее глазах зеленью горела бесконечная решимость.

— Вот амазонка чертова, феминистка воинствующая. — Сдался Сигмонд.

Мужчины, свидетели этого спора, в бороды посмеивались, лукаво переглядывались, хмыкали, чубами трясли. — Благословлены небеса! Прислали в эту грозную годину на подмогу славного ратиборца витязя Небесного Кролика. И подруга ему под стать, воительница, что рысь лесная. Да только как он с ней ладит, с такой самовольной?

— Исполать тебе, сенешалевна! Помогай вам всем благостный Бугх за народ постоять! Живыми-невредимыми с победой вернуться!

А ночью, хозяин замка повел небольшой отряд на верхний этаж башни. Деревянные ступени скрипели, гнулись под тяжестью Малыша, но выдержали. Вот и нужная зала. За гобеленом располагалась секретная дверь. Поколдовал над хитроумным запором пэр, открыл потайной ход. Зажгли, загодя захваченные с собой факела, начали спуск. Впереди лорд Сток, за ним Сигмонд, Гильда, следом проталкивал свою тушу Малыш, обтирая боками старые стены. Позади осторожно спускались Ингрендсоны. Крутая лестница, укрытая в толще стен, вела к фундаменту башни и ниже него упиралась в прочную дубовую дверь. Хозяин отпер ее, тяжело навалился, заскрипели петли и открылся подземный коридор. Сырой, промозглый, осклизлые камни пола, влажные стены и низкий свод.

Ход был немалым, но вот, наконец, впереди оказалась следующая дверь.

— Пришли, теперь осторожно.

Загасили все факела, один только оставили, чтоб не в кромешной тьме лорду Стоку возвращаться. Да и тот, отнес гридень подальше вглубь коридора. Осторожно приотворили дверь, пахнуло теплой летней ночью. Засверкали звезды. Отряд осторожно вышел на воздух. Оказались они среди раскидистых кустов, покрывающих пологий склон оврага.

— Хорошая маскировка. — Признал Сигмонд, рейнджер Стилл Иг. Мондуэл.

Пэр Короны внимательно, даже немного грустно, поглядел на витязя, на его спутников.

— Опасное дело затеваешь, Кроличья Лапа. Еще не поздно вернуться.

— Зачем же было сюда идти? Не волнуйся. Главное, поддержи нас ударом из замка. Как договаривались.

— Да хранит тебя благостный Бугх! — И положил руку на плечо Сигмонда.

— И тебе удачи. — Сигмонд в свою очередь прощально коснулся плеча соратника. — Живы будем — не помрем. До встречи. — И неслышной поступью командос заскользил к верховью лога.

Слабенькая луна, в первую четверть своей силы, вставала только из за горизонта, скудно освещала местность. Тень от замка укрывала дорогу к тем двум-трем чахлым деревцам, среди жидкого кустарника, где намеревался Сигмонд поджидать разбойничье войско. Укрывшись черными плащами, накинув на голову капюшоны, чтоб блики на металле случайно не выдали неприятелю их маневра, были Сигмондовцы совсем незаметны в этот темный час. Шли осторожно, каждый шаг выверяли, ведь и малая оплошность сейчас погубить всех может. Конечно, на верху башни люди Стока, и верно, сам лорд, внимательно следят, высматривают, не объявились ли в поле разбойники. Но не полагался отряд Сигмонда на чужие очи. Каждый знал, что из леса, а не так он уж и далек, тоже следят за округой зоркие внимательные глаза. Глаза привычные к сумрачной тени, привычные видеть незаметное, привычные отмечать детали. Глаза ночных татей.

Подолгу, притаившись за стволом дерева, за ветвями куста, наблюдали, прислушивались. Не хрустнет ли сухая ветка, под неосторожным шагом, не мелькнет ли разбойничья тень. И пригнувшись, беззвучно пробирались к следующему укрытию.

Малыш, ощущая тревогу хозяйки, крался рядом с нею. Даром, что такая огромная туша многопудовая, двигался дикий вепрь неслышно, невидимо. Гильда придерживалась за холку. Полагалась более на звериное чутье, чем на самое себя. Вот громко, нагло зашумело в кустарнике. Но Малыш спокоен, значит поблизости людей нет. Это ежик шебуршится, гуляка ночной.

Вперед.

Благополучно добрались до выбранного места. Укрылись среди кустарника. Один гридень неслышно взобрался на дерево, укрылся в ветвях. С верху виднее ему сторожить. Остальные, плотно укутавшись в плащи, расположились на жухлой, скудной траве.

Тихо.

Месяц поднимался, переворачивался рогом. Холодать стало. Вот и роса опускается воздушной влагой на листья, на землю, на людей. Зябко. Чуть слышно у края леса звякнуло металлом. Со стороны замка ухнула сова. И снова прокричала.

— Готовься. — Шепотом скомандовал Сигмонд. Но и без того каждый напрягся, схватился за оружие. Малыш щетину на загривке вздыбил.

К замку, тихо, осторожно, как казалось им невидимо, подбирались разбойничьи рати. Все ближе. Вот заметна одна тень, за ней скользнула другая. И еще и еще. Ветка треснула. И опять тишина в предрассветном воздухе. Опять бездвижимость.

Тихо и Сигмонда отряд притаился. Гильда Малыша гладит, чтоб лютый зверь, неприятеля чуя, ненароком не нашумел, не вспугнул раньше времени. Да понятлив Малыш. Хозяйку не выдаст. Только огонь засветился в его маленьких, злобных хрячьих глазах.

Но хитер враг. Даром, что ли, грабежом ночным на жизнь промышляет. Осторожен. Сам мастер засад. Не преминул Шакаленок разведчиков выслать. Вот двое подбираются к кустам. Затаились, почти не дышат Ингрендсоны. Может близко не сунутся, посмотрят со стороны, послушают, да и мимо пойдут.

Нет, таки сунулись в заросли. Да не в мужицкий хлев воры забрались — в логово волчье. Ингрендсонам не в диковинку ночная, беззвучная стычка, и витязю не в первой. Чуть рукой шевельнул, и острый его сай насквозь пробил горло разбойника. И другой крикнуть не успел, своих упредить. Два гридня метнулись к нему, зажали рот, воткнули в сердце кинжал, осторожно опустили тело на землю.

И разбойники притаились. Ждут от дозора вестей, но тихо кругом, не слышно впереди ни крика, ни стона, ни звона мечей. Значит дорога свободна, значит можно вперед, к спящему замку.

Опять тени по полю заскользили, опять трава зашуршала, острие копья блеснуло. И вновь покой. Вслушиваются душегубы, всматриваются, что в Перстне деется.

Но тихо все в замке. Все спят. Да нет, не все. Вот мужик пьяным, дурным голосом песню затянул. Да не вытянул, увалился спать. Видать, торжествуя легкую победу, перепились кланщики Стока эля да браги, понабивали животы до отвала и дрыхнут себе, беды не ожидаючи. Храпит, сбежавшая из сел, схоронившаяся за стенами замка, пьяная деревенщина лапотная. А так, все тихо, все спокойно.

Снова ветка хрустнула, тени мелькнули, кожа скрипнула, сталь звякнула. Да только ближе к стенам крепостным, ближе к воротам. И снова тихо. И в поле тихо и в замке тишина.

Совсем близко разбойники к стенам подобрались. Собрались перед последним броском, решительным штурмом беззащитного, спящего замка.

Ингрендсоны крепко за мечи взялись. Ведь не от пьяной дури мужик голосил. А от того, что все разбойники из лесу вышли и уже рядом они с Сигмондом.

Теперь отряду Сигмонда они хорошо видны. Совсем рядом вражьи силы. Вот один на четвереньках рачки стоит. Зад приподнял, собирается атаку делать.

— Пора. — Выдохнул Сигмонд. Беззвучной тенью встал, невидимый за стволом дерева, сбросил ненужный более плащ. Гридни и Гильда вслед за ним. С мечами в руках, готовые за своим господином к битве и славе. Гильда стрелу на лук наложила.

И опять загремели у Сигмонда в голове Вагнеровские аккорды необузданные, когда ночным полем поскакала вперед яростная Гильда, когда от метких ее стрел стали падать в смертных корчах супостаты. По волчьи завыли гридни, рванулись следом и обрушили разящие булаты на растерявшихся разбойников.

Витязь скользил, молниеносно, неожиданно, между неприятельских рядов. Оба его чудесных меча уже не сверкали в лунном свете. Густо покрыла их вражеская кровь. Молча бьется, от того и страшнее и жутче его губительный напор. Бесполезно разбойники машут мечами. Достать витязя, все равно, что с топором гоняться за порхающей стрекозой. Обеими мечами разит тот, только отсеченные головы, глаза вылупив, шмякаются на траву, по стылой земле катятся.

И не вынесли этого ночного кошмара разбойничьи сердца. Поворотились и кинулись в отступ. Побросали оружие и стремглав, в темноте спотыкаясь, бросились в рассыпную. Кто куда. Кто к лесу, кто сквозь свои же ряды сбивая с ног сотоварищей, третьи, совсем одурев, к замку побежали. Драпали куда попало, только бы прочь подальше от серебряного демона, чьи мечи сами находят беззащитные шеи. Прочь от Сатановского Вепря неуемного, кровожадного, от клыков и копыт его. Прочь от демонической лучницы, не стреляющей мимо. Прочь от бьющихся бок о бок трех мрачных оборотней, от разящих булатов, от немилосердной погибели.

И тут же ожили замковые стены. Засверкали между зубцов шлемы, зазвенели луки и ударили острые стрелы в смешавшиеся дружины разбойничьи.

Заскрипели цепи, заиграли волынки, гулко опустился мост, во всю ширь растворились ворота, прогрохотали копыта по деревянному настилу. Конный отряд кланщиков Стока, с лордом во главе, на рысях выходил в поле. Развернулся лавой, с ходу обрушился на неприятеля.

Крепкие руки сжимают копья. Всем телом наваливаются на них всадники, вонзают стальные наточенные наконечники в нагрудные доспехи, прокалывают их, пробивают плоть. Теперь вынуть оружие из поверженных тел, и снова колоть. А как застряло копье, зацепилось за ребра, пускай. Потом подобрать успеется. Достают конники тяжелые, в полторы руки, мечи. На всем скаку, с размаху, приухивая, опускают на пеших. Кто щитом прикрывается — рассыпаются щиты. Кто мечем удар пытается отвести — раскалывается меч пополам. Не устоять, не отбиться. В капусту рубят Стоковцы окаянных лиходеев. Сшибают конскими грудьми, топчат копытами.

Идет лютая сеча в чистом поле.

Силен лорд Сток. Троих уже зарубил, Не устает рука. Вот бьет четвертого. Тот боронится отчаянно, злобно. Но неудержим лорд. Привстал на стременах, высоко поднял тяжелый клинок. Засвистел в воздухе булат. Страшно закричал разбойник, когда в плечо у самой шеи вошла острая сталь. Упал, перерубленный мало не пополам. Присмотрелся к поверженному пэр Короны. — От нелегкая! Это же Шакаленок, Бурдинхердов выпестыш. Утрупил я его с горяча, а жаль. Повесить бы на над воротами замка.

Да не только Шакаленку не вышло на Перстне поболтаться. Немногих разбойников привелось повесить. Светало на небе, да кровавилось на земле. Развиднелось, не укрыться в ночной тени, а как пешему уйти от лихих скакунов, в лордовских конюшнях ухоженных, овсами кормленных? По всему полю рубят Стоковские кланщики людей Бурдирхерда.

Не сеча — побоище.

Завывают Ингрендсоны, бьют мечами вдогон, никому не дают пощады. Малыш у самого леса бегущих топчет, надевает на клыки. От Гильдиных стрел не укрыться.

Против Сигмонда оказалась темная фигура. Узнал ее витязь, это коричневоплащевый сподвижник Бурдинхерда. Сейчас не уйдет.

А тот и не уходил, не убегал, подобно остальным, в бегстве спасения не искал. Оборотился к витязю, размахнулся мечем, бросился в бой. Сигмонд скользнул вбок, уходя от удара, сделал выпад. Заставил поверить противника, что в живот колоть будет, опустил тот щит. А Сигмонд одним своим мечем оружие врага заблокировал, другим, поверх щита, ударил плашмя по железному шлему.

— Не плохой рубака, — подумал глядя на падающее тело. — По здешним меркам.

Галопом прискакал лорд Сток. Легко соскочил с коня. Радо Сигмонда обнял.

— Славен будь витязь. Одолели мы разбойников.

И Гильда прискакала, сражением разгоряченная, глаза, как изумруды сверкают.

— О! Пообтрусили мы пыль с воровских то ушей. Ох пообтрусили!

А сражение уже заканчивалось. Одни разбойники лежали убитыми, другие, сдавались на милость победителя. Хотя милости им, душегубцам, ждать не приходилось.

А ждать им особой награды — высокого терема, что на перекрестье дорог стоит, о шести столбах, да с перекладиною. Столбы те, до черна просмолены, чтоб дожди да туманы дерево не изгноили, в землю крепко вкопаны, чтоб ветры того строения не порушили. Уже хмурый ключник, хромая, ногу, приволакивая, отправился в кладовые, уже засов отпирает, вынимает веревки пеньковые. Серьезен ключник, предусмотрителен. Наматывает те веревки на кулаки, резко в стороны тянет, раз, другой. Смотрит не изгнили ли часом, не обветшали, не порвутся ли под тяжестью трепещущего груза. Самые прочные отбирает, вяжет узлы, смальцем смазывает, рот кривит. Еще до вечерней зари встретит тот смоленый терем своих гостей. Будут разбойничьи тела болтаться между землей и небом, заслуженно лишенные погребения для сурового урока, для науки, чтоб другим воровать не повадно было. И если побрезгуют демоны подземелий их души грешные утащить в провалы каменные, во тьму извечную, то бродить тем душам, путаться в раздорожьи, вечно кружить у лобного места, не мочь его покинуть.

Сражение закончилось, да не закончились заботы. Из ворот Перстня выходили вооруженные поселяне да пешие кланщики. Вяжут пленных, собирают оружие. Спешат к полю женщины. Надо раненым оказать помощь, милосердно страдания уменьшить.

А еще надлежало живым, от страшной беды избавленных, оказать долг павшим в этой битве. К счастью мало таких было. Благодаря Сигмонду и его отряду победа далась малой кровью. Паче того, горька утрата в час торжества. По древним традициям готовились кланщики предать земле тела своих сородичей. Готовились к свершению скорбного ритуала, дабы нетруден был последний их путь. Путь в Валгаллу, в царство доблестных воинов.

А вот разбойничья дружина была разгромлена наголову. Мало-мало кому удалось скрыться в лесу. Бежали они теперь прочь от замка. Но командовал уже предводитель клана, собирал воинов в погоню, чтоб под корень извести вражье семя. Уже псарь выводил из свору собак, по следу идти обученных. Уже заливались те злым лаем. Ожидали, истомившись взаперти сидеть, лихую погоню, беспощадную травлю.

Так что многое еще предстояло сделать Стоковцам, прежде чем сесть за пиршественный стол, поднять кубки, послушать Песнь о победе. Да дела эти вершились без лорда и его славных гостей. Успешно управлялся многоопытный предводитель клана, лучшего воеводу и не найти.

Сняв тяжелый шлем с потного лба, подставив под свежий ветер горячую голову, пэр Короны торжественным словом возблагодарил лорда Сигмонда, леди Гильду, верных гридней Ингрендсонов. Дойдя до Малыша, запнулся прямодушный лорд. Как-то негоже вместе с благородными людьми свинью поминать. Да храбро сражался Малыш. Многих разбойников насмерть побил, еще больших обратил в бегство, сделал легкой добычей конных кланщиков Стоковских. Потому и перед вепрем не погнушался голову склонить, нашел и для него слова благодарности.

— Для вас, други мои, ворота Перстня всегда настежь отворены. — Продолжал говорить пэр. — Хлеб вам да соль. А случись, не приведи благостный Бугх в том нужда, мой меч тотчас рядом с вашими будет. Всякого вашего врага, я своим почитать буду. Всякая ваша файда и моею файдой будет. Солнце восходящее и месяц уходящий, той моей клятвы да свидетелями будут.

Так говорил пэр Короны лорд Сток, положив десницу на простоволосую голову сына и наследника титула. Чтоб видел витязь, что кровью своей первородной присягается, что ни днем, ни ночью от своего слова отступиться не сможет. А коли случится ему, раньше витязя уйти в пустоши Валгаллы, то наследник эту клятву на себя примет.

— Одно жалею, — продолжал лорд, — в пылу битвы погорячился я. Не признал Шакаленка, зарубил насмерть. И Бурдинхерд Шакалий Глаз мертв. Некого на кол перед воротами Перстня посадить.

Странно посмотрел на него Сигмонд, лоб потер.

— Обещай мне одну вещь.

— Клянусь тебе честью, витязь, выполню любое твое пожелание.

— Да не надо клятвы, мне и слова твоего довольно. Обещай на кол не сажать. Если уж по другому нельзя, то повесь просто.

— Обещаю. — Ответил, заинтересовавшись, пэр. Потом помрачнел нахмурившись. После улубнулся. — На кол сажать не буду, только споначалу допрошу пристрастно.

Сигмонд только руками развел, так лихо его на кривой объехали. Но возражений найти не сумел — и в рейнджерах учили добывать от «языка» нужную информацию не уговорами. Быстрее и эффективнее.

— Вон, в коричневом плаще лежит. Так он жив. Я только оглушил его.

— А ну, взять разбойника! — велел лорд Сток своим гридням. Те радо взялись исполнять приказ. Подхватили недвижимое тело, стали поднимать. Хитер был коричневоплащевый. Давно уже, после Сигмондова ошеломительного удара, пришел в себя, да лежал тихо, притворившись мертвым трупищем. Думал, может примут его за убитого, не тронут. А там, глядишь, и выпадет случай бежать. Видя, что пропала его надежда, зло и резко вскинулся на ноги, разметал гридней. У одного выхватил из за пояса кинжал и, с ужасными проклятиями приставил себе к сердцу. Не успели помешать ему, как кинулся на землю, упал на острие и, уже взаправду, испустил дух.

— Ох, ты, бесово отродье! Грызи демоны его кости! — В сердцах вскричал пэр Сток.

Подошли все к мертвому телу. Таинственность этого человека притягивала, манила своей тайной. Никто не слышал, чтоб раньше был у Бурдинхерда такой подручный. Вот про Шакаленка, про его злодеяния, то знали. А это кто? Откуда? Как фигуру его скрывал коричневый плащ, так всего его окутывала тайна. Гридни повернули самоубийцу на спину. Лицо его было незнакомо, подбородок покрывала борода, слишком короткая для такого зрелого мужчины. Распахнули плащ.

— Ах, ты! — Дружно ахнули воины. — Тамплиер!

Действительно, на груди самоубийцы на серебряной цепи висел перевернутый тригон, которому только храмовники и поклоняются.

— Так вот где Бурдинхерд скрывался! — Пэр Сток был и озадачен и рассержен. — Вот где отсиживался. Вот кто пособничал душегубцу.

Но Сигмонда больше заинтересовала рука мертвеца. Вернее не рука, а то что было надето на левое запястье. Нагнулся, снял, недоуменно в руках вертит, разглядывает. Гильда сразу признала в этом украшении браслет с кулоном, какой и у Сигмонда в Блудном бору был. Он еще тогда его в реку выбросил. Остальные люди с тревогой на тамплиерский амулет посматривали. Опасались, не колдовской ли это талисман, не вредоносен ли. Мало какими мерзостями храмовники в своих замках занимаются. А Сигмонд кулон рассмотрел, к уху приложил.

— Идут. — И сильно кинул о землю, еще и каблуком ударил, растоптал.

Все облегченно вздохнули. Вопросов не задавали. Витязь Небесного Кролика знает что делает. Уничтожил колдовскую дрянь, разрушил плохие чары. И ладно. Только Гильда недоумевала. Но и она ничего не спрашивала. Знала, ее лорд такое ответит, что пуще прежнего неясно будет. Умеет он словами такого туману напустить, что и заблукать немудрено.

Присутствие в Бурдинхердовой вольнице тамплиера встревожило людей. Было ясно, что запросто так не стали бы монахи укрывать грозного разбойничьего атамана. Просто так, своего бы человека не послали. Тому должны были быть причины, и причины серьезные. Это настораживало. Угроза, хоронящаяся по ту сторону Черновод реки, тихо, незаметно вползала в королевство Нодд.

— Поеду к лорду Троквельскому. — Сказал Сигмонд. Надо разобраться на месте что там и к чему.