— Антон, от нас только что уехала полиция, — голос Бирюка в телефонной трубке звучал немного тревожно. — Извини, что так поздно звоню, просто я подумал, что тебе следует об этом знать…

— Ничего страшного, я все равно ещё не ложился, — Антон искоса взглянул на часы: болезненно-зелёные цифры на циферблате показывали без пятнадцати двенадцать. — Они приезжали по поводу… ну, ты понял?

— Да, именно за этим, — подтвердил Бирюк. — Ты не находишь, что это не совсем телефонный разговор? Может быть, тебе зайти к нам?

— Лучше вы ко мне, — предложил Антон. — У вас же там бабушка…

— Она уже, кстати, разоралась по поводу того, какого лешего к нам полиция приперлась, — сообщил Бирюк. — Надеюсь, родителям она ничего не расскажет, иначе это будет катастрофа!

Буквально через десять минут Татьяна и Бирюк уже сидели на Антоновой кухне, прихлёбывая свежезаваренный чай с печеньем. Света от тусклого ночника едва хватало, чтобы осветить поверхность стола и расположившихся за ним ребят.

— Что именно они хотели знать? — спросил Антон, делая небольшой глоток и ставя чашку обратно на стол.

— Ничего особенного. Больше даже сами рассказали, — Бирюк нервно вздохнул. — Короче говоря, родственники этого Марата позвонили в полицию только сегодня днём, когда не обнаружили его дома.

— Хороши родные — только на третий день спохватились! — невесело усмехнулся Антон: на календаре стояло аккурат третье января.

— Как мы поняли из слов участкового, Марат был тот ещё тусовщик, часто не ночевал дома по нескольку дней, — пояснила Таня. — Поэтому поначалу они решили, что он просто загулял.

— Так или иначе, сейчас он объявлен в розыск, — Бирюк прикусил губу, размышляя о чем-то своем, и добавил как бы нехотя: — Но ведь они его и не найдут.

Друзья немного помолчали. Антон вслушивался, как за закрытыми окнами приглушенно воет автомобильная сигнализация. Это напоминало слабые беспокойные сигналы. Слегка действовало на нервы. Татьяна негромко кашлянула и спросила:

— Евген так и не объявлялся?

— Нет, — ответил Антон. — Телефон у него недоступен, и в окнах квартиры свет не горит. Дверь он тоже не открывает, Настасья уже много раз ходила к нему.

— Может быть, позвоним остальным, чтобы тоже сюда пришли? — предложил Бирюк. — Хотя бы Насте с Машей — им всего-то на один этаж подняться.

— Не стóит, — возразил Антон. — Настя и так там вся, мягко говоря, в расстроенных чувствах. Тем более, вчера вечером к ней приехал отец — ей совершенно не до нас, я уверен. У Маши тоже мать сегодня дома — не хотелось бы лишних вопросов с её стороны.

— Знаете, в такие моменты я чувствую себя преступницей, честное слово! — призналась Таня.

— В любом случае, никому ничего говорить нам нельзя, — твердо сказал Антон. — Иначе у нас будут очень большие проблемы. Вы же понимаете — мы просто не сможем им всего объяснить.

— Да уж, — согласился Бирюк. — Тем более что это не убийство в традиционном понимании этого слова. Трупа-то нет…

— А полиция, кстати говоря, не захотела осмотреть ваш дачный дом? — с новой тревожной ноткой в голосе поинтересовался Антон.

— Нет. Вроде нет.

— Это довольно странно.

— Дело в том, что они уже опросили несколько свидетелей, и никто из них не смог припомнить, чтобы перед исчезновением они видели Марата непосредственно в доме. Из чего полиция, как мне кажется, сделала вывод, что он пропал уже после того, как ушёл с вечеринки.

— Если так подумать, для нас это даже и к лучшему, — кивнул Антон. — Хотя, конечно, поутру девчонки и вымыли там все с мылом и порошком, наверняка следователи, если бы им пришло в голову посетить дом, разыскали бы какие-то частицы пепла, попавшие за плинтус или ещё куда…

— Ты думаешь, что человеческие приборы настолько совершенны, что смогли бы установить личность по кусочкам шлака и золы? — с неприкрытой иронией в голосе спросил Бирюк, жуя при этом печенье.

— Иногда ты, Вов, говоришь так, будто уже не отождествляешь себя с людьми! — немного недовольно заметила Таня.

— Кстати, у меня иногда тоже такое проскальзывает, — сказал Антон, задумчиво ломая в руках свой кусок печенья и даже, похоже, не обращая на это внимания. — Как будто мы уже не часть этого мира, да?

— Да, — тихо ответил Бирюк. Он встал, медленно подошел к окну, отодвинул занавеску. Заснеженный двор был абсолютно пуст.

— Значит, полиция больше ничего не спрашивала? — уточнил Антон.

— Я думаю, им не особенно интересно было с нами беседовать, потому как мы не могли им толком ничего рассказать, — ответила ему Таня. — Ведь ни я, ни Вовка этого Марата и не знали толком. Его пригласил Илья, наш знакомый из института, которого позвал Вова. Но сам Илья в итоге так к нам и не пришёл, потому что он тогда как раз заболел. Получается, что этот Марат вообще пришёл как будто бы сам по себе, понимаешь? Короче говоря, всё очень запутанно. Складывается такой сумасшедший клубок, который очень сложно, на самом деле, разобрать на отдельные ниточки.

— Может быть, это и не слишком хорошо прозвучит, но: тем лучше для нас, — заключил Антон.

— Но мы же вроде здесь не пособники преступления, правильно? — испуганно спросила Татьяна.

— Пособники — не пособники, но утаиваем важные факты, — Антон вздохнул. — А это тоже не есть хорошо. Я ещё тут вот о чём хотел с вами поговорить: ведь в ту ночь вышло так, что Таня как бы предугадала это убийство…

— Ой, может, не будем сейчас обсуждать? — неуверенно спросила Таня. — Это был такой кошмар, что мне, честно говоря, даже не хочется всё вспоминать.

— Танюш, нам крайне важно это обсудить, — настаивал Антон. — Потому что мы, возможно, стоим на пороге обнаружения ещё одной способности — пятого из даров нашего Авалона. Я практически в этом уверен.

Татьяна задумчиво разглядывала все ещё продолжающего стоять у окна Бирюка, пока тот, наконец, не обернулся к ним, чтобы посмотреть, почему они вдруг замолчали. А потом она произнесла:

— Наверное, ты прав. По крайней мере, я уже размышляла об этом — когда немного отошла от первоначального шока. Моя скрытая способность, говоришь? Возможно… но я так до конца и не поняла, что же это такое было.

— Мы все в тот момент так испугались, — сказал Бирюк, снова присаживаясь к столу. — Уж я-то, наверное, больше всех!

— Как бы это странно не прозвучало, но у меня в тот момент было двойственное состояние, — начала вспоминать Таня. — С одной стороны, я как будто испытывала те же самые ощущения, какие, вероятно, испытывал Марат в момент, предшествующий смерти. А с другой — иная часть моего сознания мгновенно поняла, что, какими бы сильными не были мои «мнимые», фантомные боли, лично со мною все равно ничего не произойдёт, потому что, хотя мое тело и отзывалось на это физически, мой мозг понимал, что я лишь мысленно переживаю то, что происходило поблизости. Иногда я сама уже запутываюсь в этой сложной паутине прошлого. Да я даже не могу вам толком ничего объяснить! — в итоге воскликнула она.

— Но каким образом ты поняла, что в тот момент все это происходило именно с Маратом, а не с кем-то другим? — спросил Антон. — Подумай, ведь это очень важно!

— Мне жаль, но вот этого я уж точно не смогу сказать наверняка, — Танька пожала плечами и одним глотком допила весь оставшийся чай из разукрашенной чашки с желтым цыпленком. — Могу лишь одно сказать наверняка: тогда я не была ни в его теле, ни в его мыслях. И физически, и умственно я оставалась в той комнате, рядом с вами. Я осознавала и видела все, что вы делали и говорили. И ещё я никак не могла понять, почему до вас никак не дойдет, что помочь нужно не мне…

— Если бы мы догадались чуть раньше, наверное, все было бы по-другому. — медленно проговорил Бирюк. — Мы бы успели…

Антон, не обратив внимания на последние Вовины слова, сказал:

— Я бы назвал твой дар «предчувствием смерти».

— Но почему она так бурно на это реагирует? Это будет происходить каждый раз? — спросил Бирюк. — Мы ведь живём в огромном городе, вокруг нас постоянно умирают сотни людей. Почему же она не чувствует сейчас их смерти?

— Слишком много вопросов и слишком мало ответов, — Антон потер свои ладони друг об друга, пытаясь собраться с мыслями. — Это очень странная способность. Я бы сказал, даже немного пугающая. Она затрагивает тайны жизни и её конца, а это всегда было областью, крайне затруднительной для понимания. Откуда мы можем знать? Мы ведь никогда ещё не умирали.

Ветер сильнее завыл за окном — начиналась новая метель. Антон встал, поплотнее закрыл форточку и заговорил уже более деловым тоном:

— Таня может чувствовать смерть — это факт. Она косвенно испытывает те же ощущения, что и умирающий — это тоже факт. Происходит сие не мгновенно — иначе мы бы просто столкнулись с Евгеном в коридоре, когда он убегал. Но задержка невелика — немногим более пяти минут, а может и меньше. Как если бы это была передача данных из России в Америку по оптоволоконным кабелям, проложенным по дну океана. Они совершенны, но даже им требуется некоторое время. Ладно, неважно. — он взмахнул руками, словно фокусник, признававший, что трюк не удался. — Почему она почувствовала именно эту смерть? Возможно, потому, что Марат был очень близко. Или потому, что смерть была мучительной, — скажем так, не по доброй воле… Или почему-то ещё? Одна теория — никакой практики. И, скажу вам откровенно… — Антон облокотился на стол, по очереди внимательно глядя то на Бирюка, то на Татьяну. — Я искренне надеюсь, что в этом вопросе теория так и останется на уровне теории.

— Да уж, — невесело усмехнулась Таня.

— Хотя тема, безусловно, крайне интересная, — пробормотал Антон себе под нос, прикрывая фарфоровой крышкой стоящий на столе чайничек для заварки.

* * *

Настасья первой подошла к границе Кленового леса, слегка щурясь от ярких лучей восходящего солнца. Башни и шпили Нифльхейма были окутаны утренней дымкой, а лежащая внизу долина чуть серебрилась от ещё не успевших высохнуть капель росы на изумрудной траве. Сегодня она встала очень рано и, приготовив вернувшемуся к ней на неделю папе завтрак, предупредила его, что возвратится только к вечеру. Пришлось немного слукавить — вроде как она вместе с Малиновской отправилась гулять по центру города. Отец возражать не стал: несмотря на то, что ему, естественно, ничего не было известно о событиях последних дней, он не мог не заметить, что его любимая дочь о чем-то сильно тревожится, хотя Настя держалась из последних сил, поэтому он был вовсе не против, чтобы она развеялась в компании лучшей подруги.

Настасья стояла, красивая и печальная, любуясь восходом, и ветер едва заметно играл с её темными волосами. Плакать она будет потом, когда папа уедет, друзья разойдутся по своим домам, когда захлопнутся все двери и она останется совершенно одна. Вот тогда можно будет залезть в ванную прямо в одежде, врубить горячий душ и долго-долго сидеть вот так, сотрясаясь от рыданий. В душе плакать легче, потому что соленые слёзы смешиваются с обычной водой и не видно, сколько же выплакано на самом деле. Но это только её. Её личное. То, о чем никто никогда не узнает — даже лучшая подруга — потому что на людях плакать нельзя. Потому что она сильная. Всегда. И даже сегодня, когда хочется вырвать сердце из своей груди, потому что оно причиняет одни лишь страдания.

Совершенно неслышно сзади подошёл Антон: он приблизился так тихо, что создалось впечатление, будто он возник прямо из воздуха. Антон остановился рядом с Настей, обернулся, поджидая остальных. Где-то позади плелись Таня с Бирюком, Семён, Слава и Маша, едущая верхом на своей обожаемой медведице, которая, нагнав их по дороге, очень обрадовалась встрече после столь долгого отсутствия. Теперь их осталось только семеро. Семеро и медведь. Звучит, как название какой-нибудь детской книжки — подумал Антон.

Отсутствие среди них Евгения было непривычным, отзываясь грустью и ещё некими странными чувствами, которые невозможно было ни передать, ни объяснить. Хотя в последние дни они и редко собирались полным составом, но никогда ещё не случалось так, чтобы не было лишь одного человека. Каждый из друзей знал, что остальные тоже переживают по этому поводу, но вслух никто ничего не говорил, и оттого создавалось некоторое ощущение тягости и недосказанности, словно это неожиданно вдруг превратилось в какую-то запретную, постыдную тему, о которой никто не хотел вспоминать. Будто их лучший друг сейчас тяжело заболел, и потому не может быть рядом с ними. Надеюсь, что эта «болезнь» оставляет надежду на выздоровление — как-то решил для себя Антон.

— Уж не Алексис ли ждет нас на ступенях? — голос Настасьи, прервав размышления Антона, прозвучал глухо и как-то слегка испуганно.

— Да, пожалуй, он самый, — сказал, приглядевшись, Антон. — Странно, правда? Не так уж и часто он встречает нас у центральных ворот.

— Может быть, ему уже известно о… — Настя не договорила, но и так было понятно, что именно она имеет в виду.

— Возможно, — нехотя согласился Антон. — С тех пор прошло уже пять дней, наверняка какие-то слухи добрались и сюда.

— Каким образом?

— Не спрашивай меня об этом, Насть. Наши друзья владеют странными силами, как, впрочем, и мы сами, и, смею тебя заверить, они способны получать информацию из многих источников. Ведь Сильфида и Флавиус, к примеру, всегда знали, что происходит в нашем мире. Интересно, какова была бы их реакция на всё произошедшее?

Лицо Настасьи стало слишком уж печальным, и потому Антон поспешно произнёс:

— Извини. Не хотел тебя этим огорчать.

Настя тяжело вздохнула, слегка провела кончиками пальцев под глазами и сказала:

— Ничего. Просто… просто тяжело. Не ты виноват. Все так оборвалось. Внезапно. Я как мотылек, понимаешь? Мотылек, который сгорает в пламени свечи. Уже сгорел.

Антон грустно и понимающе смотрел на неё. Пока они вот так стояли вдвоем, озаряемые молодым солнцем, подтянулись все остальные. Малиновская, восседая на Пончике, внимательно разглядывала Настасью, готовую вот-вот заплакать, и не понимала, в чём, собственно, дело: когда они только выходили из дома, подруга находилась в более-менее приподнятом расположении духа. Или это ей только казалось? Маша не успела у неё ничего спросить, потому что Антон вдруг произнёс, повернувшись к Бирюку:

— Вов, узнай у Алексиса, всё ли в порядке? А то мне как-то…

— Понял, — Бирюк в ответ лишь кивнул и выпустил из своей руки Танину руку. — Я мигом.

Раздался странный звук, как будто медленно вдохнул какой-то огромный зверь; легкое дуновение ветра — и Бирюк телепортировался. Через несколько секунд друзья уже могли наблюдать, как он стоит на каменном крыльце замка, разговаривая с Алексисом.

— Наверное, нам нужно было сюда раньше прийти, — сообщила Малиновская, спрыгивая с Пончика. — А то мы уж очень долго тянули, и теперь Алексис будет недоволен… или кто похуже…

Слава хотел спросить у неё, кого именно она имеет в виду, но тут вернулся обратно Бирюк:

— Алексис просит поторопиться, — отрапортовал он. — Нас ожидает Совет.

— Совет Маханаксара? — нервно уточнил Сеня.

Бирюк кивнул.

— Как, в общем-то, я и предполагал, — серьезно заметил Антон. — Ну что же, идёмте.

И все они быстрым шагом начали спускаться в долину. Когда Авалон пересек Карнимирию и дошел до центральных врат, где их и поджидал Алексис, тот почтительно, как и всегда, поздоровался с ними, а потом немного сухо произнёс:

— Совет уже ждет вас. Поспешим.

— Алексис, мы… — неуверенно начала Малиновская, попутно пытаясь угадать, как много из всего произошедшего известно конкретно ему.

— Не передо мною вам сегодня держать ответ, — лицо Алексиса оставалось непроницаемым. — Я всего лишь страж Вечной Крепости. Идемте.

«Он все знает» — пронеслось у Маши в голове. Ей отчего-то стало немного неловко, как будто это она — главная виновница всего произошедшего.

Вынужденно оставив Пончика снаружи, которая грустно глядела им вслед, они пошли по прекрасным галереям и залам, гадая о том, что может ожидать их на Совете. Понятно было, что им предстоит обсуждение всех подробностей того, что произошло в ту злополучную новогоднюю ночь, но вот в каком контексте будет построена предстоящая беседа и во что все это может вылиться — большой вопрос.

Мария задумчиво шагала по белоснежным мраморным плитам, устилавшим пол — без инородным вкраплений и трещин, они были такими же идеально-белыми, как и хрустящий, искрящийся снег под её ногами в парке, пока она вместе с друзьями не миновала знакомый Портал, вступив в вечное лето и оставив зиму позади. Маша редко посещала именно эту галерею в последние месяцы, потому что по ней можно было попасть лишь в одно место — Чертоги Маханаксара, а после их посвящения в бессмертные ей больше ни разу не довелось побывать в этом странном зале, — обители загадочных фантомов и таинственных духов.

Малиновская, видя, что все её друзья не намерены общаться, и погрузились в напряженное молчание, старалась самостоятельно отвлечься от мрачных мыслей и начала разглядывать величественные белые скульптуры, мимо которых они проходили. Расставленные меж могучих малахитовых колонн, высеченных в виде древесных стволов, сегодня они отчего-то выглядели совсем иначе: возможно, это была всего лишь странная игра света на холодном камне, но лица застывших навеки изваяний теперь казались мрачными и неприветливыми. Огромные тканые гобелены на стенах будто бы поглощали даже тот немногочисленный свет, что проникал в галерею сквозь узкие своды окон-витражей. Большинство цветных стеклышек дварфы в них уже заменили — по давнему распоряжению Антона, — и теперь были заняты тем, что разбирали строительные леса.

Наконец друзья, следуя за Алексисом, дошли до трех больших фонтанов с ледяною водой — это означало, что они достигли дверей в Чертоги Судьбы. Алексис остановился, встав у входа в зал, и, кивнув на Антона, непререкаемо произнёс:

— Внутрь отправится только он.

Естественно, последовал бурный взрыв негодования.

— Почему это? — первой возмутилась Малиновская. — Мы — Авалон, и нас нельзя разделять! Что это за самоуправство такое?

— Так нечестно! — поддержала её Настасья. — Я, как и остальные, ничуть не боюсь оказаться в этом зале и предстать перед Советом, не хочу уходить от ответственности. Если уж так подумать, то из всех здесь присутствующих я, быть может, более других виновна в случившемся. Так отчего же я не имею права попасть внутрь? Я могла бы рассказать Совету все в подробностях, если они того пожелают.

Семён, молчавший все это время, похоже, даже немного обрадовался такому повороту событий, он был явно напуган предстоящим «допросом» и едва заметно побледнел. Слава, глядя на него, слегка улыбнулся лишь самыми уголками губ, а потом сказал:

— И всё-таки это несправедливо. Я считаю — отвечать должны все.

Но Алексиса не так-то просто было переубедить.

— Сильфида и Флавиус, — сказал он, — Уходя, оставили взамен себя двух Главных. И коли один из них в бегах — отвечать придется второму. — он распахнул двери, пропуская Антона в чертог, но при этом загораживая своей могучей спиной вход для всех остальных.

— Все в порядке, — Антон несколько виновато взглянул на остающихся снаружи друзей, и безропотно проследовал внутрь.

— Кроме того, — Алексис повысил голос, видя, что Малиновская вновь хочет ему что-то возразить, — так хочет Совет, а его решение — закон.

Мария вздохнула, и вяло махнула рукой — мол, что толку спорить. Остальным тоже пришлось смириться — в самом деле, не прорываться же туда силой.

Прежде, чем Алексис захлопнул массивные створы, они ещё успели разглядеть напоследок своего друга, медленно идущего к центру зала по изжелта-бурому песку, которым был устлан пол, да серые стены с позолоченными чашами вдоль них, над которыми уже начали клубиться мириады серебристо-серых пылинок — фантомы почувствовали, что тот, кого они ожидали, явился, и начали обретать свою зримую форму.

В галерее какое-то время ещё продолжало гулять гулкое эхо от затворившихся дверей — а потом наступила тишина. Потекли долгие, томительные минуты ожидания. Маша робко присела на краешек одного из фонтанов и окунула руку в ледяную струю — стало очень холодно, но ей сейчас было совершенно все равно; хотелось ощущать хотя бы что-нибудь, чтобы быть уверенной наверняка, что она все ещё не утратила способности чувства и рефлекса. Казалось, само время стало каким-то неприятным, тягучим, и никак не хотело заканчиваться это продолжительное ощущение того, как будто бы её окружал не воздух, а густое желе.

Все её друзья разбрелись в разные стороны, гадая, что же именно сейчас происходит за закрытыми створами. Настасья поначалу какое-то время нелепо толклась у двери, но потом, видимо, поняла, что ничего расслышать ей все равно не удастся, и начала просто бродить по галерее, наворачивая круги вокруг фонтанов. На Машино предложение успокоиться и посидеть рядом с нею она ответила отказом:

— Когда я двигаюсь, у меня создается хоть какое-то ощущение деятельности. Иначе я начинаю чувствовать себя беспомощной, — нервно сказала она.

Слава и Семен отошли к окну и негромко о чем-то переговаривались, а Татьяна все никак не могла успокоиться по поводу того, что их не пустили внутрь, почему-то обвиняя при этом Бирюка. Сам Вова сидел с выражением покорности судьбе, ничего не отвечая, но слушая, или делая вид, что слушает.

Ожидание начинало затягиваться, и стало казаться, что они сидят здесь уже целую вечность. С одной стороны, конечно, было понятно, что Антона там вряд ли пытают за чужие проступки, но ему наверняка приходится отвечать на целую кучу неудобных вопросов, на которые, на самом-то деле, ещё и неизвестно как нужно отвечать. И лучшим ли выходом в этой непростой ситуации было бы где-то соврать, а где-то — рассказать всю правду? Опять же, — если Антон слукавит — способны ли будут сами фантомы распознать его ложь? Ведь они видят все и всех буквально насквозь. Да уж, задача не из легких. Или вот ещё интересно: будет ли Авалон в целом подвергнут какому-нибудь наказанию за случившееся, или все бремя вины духи чертога целиком и полностью возложат на плечи Евгения? Тут определенно есть над чем подумать…

Прошло немногим чуть более часа, прежде чем тишину галереи нарушил протяжный скрежет распахнувшихся настежь дверей — и появился Антон. Он выглядел очень уставшим и слегка рассерженным. С его возвращением царившая в воздухе сонливость мгновенно испарилась, и все тут же бросились к нему навстречу с расспросами.

— Все на самом деле довольно скверно. — немного тише, чем обычно, произнёс Антон. — Они требуют, чтобы мы нашли Евгения и привели его на суд.

— На какой ещё суд? — Настасья спросила это так быстро, что её слова прозвучали слегка невнятно.

В этот момент следом из зала вышел Алексис и начал неторопливо закрывать плохо слушающиеся двери — снова раздались скрипы и стенания петлей, явно нуждавшихся в смазке.

Антон тяжело вздохнул и сказал:

— Я вас всех очень прошу — давайте где-нибудь сядем, и тогда я расскажу вам все по порядку. Не хочется обсуждать такие вещи вот так просто, стоя посреди коридора. А то я и так там слишком утомился.

Друзья согласились, и они двинулись прочь от Маханаксара. Алексис, затворив створы чертога и снова заступив на свое дежурство, задумчиво глядел им вслед. По выражению его лица совершенно невозможно было понять, о чем он думает, как, впрочем, и всегда.

Выйдя из галереи, Авалон, ведомый Антоном, начал подниматься все выше и выше по лестницам, пока они не пришли, в итоге, в ту же странную комнату каплевидной формы с тремя окнами, которая предшествовала Тронному залу, являясь как бы его архитектурной прелюдией. Именно здесь, в Тронном зале Нифльхейма, прошла их последняя встреча с Флавиусом и Сильфидой. Стражники-дварфы, как и прежде, охраняли вход, и, завидев их, с достоинством поклонились.

— Никого не впускать, — строго сказал им Антон, и они лишь обозначили повторным легким кивком головы то, что всё поняли, при этом распахивая перед ними огромные позолоченные двери.

— Ноэгин Фроуз, — тихо произнесла Малиновская, проходя внутрь следом за остальными. — Но для меня он навеки останется Залом Разлуки, потому что его стены помнят скорбь моего прощания и боль моих слез.

Тусклая позолота чертога слабо мерцала вокруг, отражая дневной свет, проникающий сквозь узкие окна-бойницы; причудливо подсвечивала потемневшие от времени, инкрустированные повсюду рубины, чьё глубинное алое зарево едва уловимо перекликалось с прожилками красного граната на полу. Все это как-то навевало необъяснимую тоску: такая бывает в сердце, когда догорающее лето медленно и безвозвратно уходит в теплую, нежданно вспыхнувшую торжественную осень, и хотя она никогда не наступала в этих краях, душа полнилась печалью.

— А чего это стула-то одного… нет… — Славик остановился в растерянности посреди зала, и его голос привлек внимание остальных.

Никто из них сразу и не заметил эту вдруг наступившую перемену в интерьере: действительно, мраморных тронов, с таким изяществом выточенных из скальной породы, неожиданно осталось семь. Черный трон Евгения исчез, а остальные словно придвинулись друг к другу, чтобы заполнить собою образовавшуюся пустоту. Теперь оказалось, что два белых трона шли подряд — Антона и Настасьи, внося непривычный глазу диссонанс и нарушая идеальную симметрию зала.

— Такова магия этой странной комнаты, — пояснил замершим от удивления друзьям Антон.

— Откуда ты знаешь? — спросила Таня. — Я что-то не совсем поняла…

— Тронов всегда ровно столько, сколько Бессмертных находится в Авалоне. Комната добавляет либо убирает их тогда, когда посчитает нужным. Никто не знает, по какому принципу это происходит. Я прочитал об этом здесь, в Библиотеке, — добавил Антон, как бы отвечая на вопросительный Танин взгляд.

— И куда же они деваются? Просто исчезают? — Малиновская заглянула за спинку своего каменного престола, словно надеясь, что исчезнувший трон Евгения спрятался где-нибудь там. Потом она присела, и начала внимательно разглядывать пол, пытаясь отыскать некий скрытый от глаз механизм, который бы производил это действие.

— Правильно ли я понимаю, что это значит, будто комната уже вычеркнула Женю из нашего братства? — тревожно спросила Настасья, поднося дрожащую руку к своему подбородку.

— Возможно, он вычеркнул себя сам, — Антон сел на свое место, устало облокотившись на прохладную спинку трона. — Решения комнаты не являются необратимыми — в отличие от решений Совета. Я думаю, если он вернется, то его трон возникнет вновь. Вот только вряд ли он вернется…

— И это возвращает нас к тому, что именно сказал тебе Совет, — напомнил Бирюк, тоже занимая свое законное место.

— Не хочу от вас ничего скрывать, — начал рассказывать Антон, — но Совет разгневан. Очень сильно. Причем неизвестно на кого больше — на нас, за то, что мы не смогли это предотвратить, или на самих себя — что они ошиблись в собственном выборе. Наш неразумный друг совершил одно из самых ужасных деяний — лишение жизни невинного.

— Ничего себе невинного! — воскликнула Настя. — Марат ведь сам его спровоцировал. О, какая жалость, что я не могла присутствовать на совете — иначе я много о чем поведала бы, рассказала бы им всё как есть!

— Я думаю, они знают достаточно, — веско сказал Антон. — Тем более что подробности произошедшего интересовали их на удивление мало. Духи чертога рассматривали лишь свершившийся факт как данность, а именно — смерть. И поэтому я передаю вам их приказ, — голос Антона сделался громче, сурово отдаваясь от позолоченных сводов, — любой, кто обнаружит Евгения, обязан будет его задержать — уговорами либо силой — и представить его Совету. После состоится суд, где будет решена его дальнейшая судьба. Это их слово.

— Легко сказать — задержать! — пробормотал Семен.

— Они ведь убьют его, — тихонько простонала Настасья. — Смерть за смерть.

При этих словах Татьяна поплотнее придвинулась к Бирюку, будто испытывая страх. Слава и Семён переглянулись. Мария подошла и крепко обняла свою подругу, чтобы та снова не начала плакать. Антон, замерев, как-то слегка беспристрастно смотрел на них обеих, и взгляд его скользил поверх их голов, наблюдая, как солнечный свет золотится на светлых волосах Марии, превращая их в мерцающие блики-вспышки, и тонет в черной ночи локонов Настасьи. Наконец он произнёс:

— В общем-то, напрямую речь о лишении жизни не заходила. Они не конкретизировали, если уж говорить по правде. Как я понял, сначала Духи лишат его магических способностей. «Он оказался не заслуживающим владеть этим даром» — так они сказали. Таким образом, он перестанет быть Элементалем — на время или навсегда. Совет считает, что это будет наихудшим наказанием для Евгения. А уж потом… Возможно, тюремное заключение. Я не знаю.

— Но ведь это чудовищно! — возмутилась Малиновская, продолжая гладить Настасью по плечу. — Фактически, мы должны поймать того, кого считаем или считали своим другом! Мне жалко Женю.

— Жалко? — с удивлением спросил Бирюк. — А кто, скажи мне на милость, пожалеет нас? Благодаря ему мы оказались теперь словно между молотом и наковальней. Интересно, что будет, если мы не выполним приказа Совета Маханаксара? Полагаю, нас объявят изменниками, и тогда в их глазах мы все будем выглядеть ничуть не лучше, чем он. И нас самих будут судить! Отправят в какие-нибудь сырые подвалы лет на пятьсот, — а что, вполне — мы же теперь бессмертны. И все из-за одного придурка!

— Вов, перестань, — Таня осуждающе притопнула ногой.

— Нет, не перестану! Да, признаюсь, пожалуй, сначала мне это казалось даже немного забавным — я имею в виду то, что Евген не всегда контролировал себя. Ну и что, — думал я, — от этого ведь ничего дурного не происходит. Да, порою меня, знаю — как и многих, — раздражали регулярные понукания Антона об ответственности, о том, чтобы мы все были бдительны.

Сказав это, Бирюк слегка покосился на Антона. Тот невесело усмехнулся.

— И вот — пожалуйста! — продолжал Вова. — Он оказался прав! Мы вляпались в такую болотную жижу, из которой теперь вряд ли выберемся. И если уж правдой оказалась эта часть его теории, то я с ужасом представляю себе, что произойдет, если наш дружок ещё и окажется новым Воплощением Зла! И что мы станем делать тогда?

— Замолчи! Что ты несешь! — Настя неожиданно вдруг кинулась на него с кулаками, словно собираясь ударить, но, не добежав каких-нибудь пару шагов, она рухнула на пол, заливаясь слезами, и запричитала: — Они убьют его! Я знаю, убьют! Убьют, убьют, убьют… — и от неё уже ничего нельзя было добиться.

Маша подумала, что Женя ведь, по сути, и сам убийца, но не стала этого озвучивать — обстановка и так была накалена до предела.

— А чего она ревет, я что, не прав, что ли? — Бирюк продолжал гнуть свою линию.

— Прав. Потому она и ревет, — ответил ему Слава.

Малиновская, пытаясь одновременно поднять Настасью с пола и вытереть ей слезы, рявкнула на них: — Вы не могли бы просто заткнуться! Оба!

— Я вас всех очень прошу, давайте немного успокоимся, — голос Антона перекрыл гомон перебранки. — Я знаю, ситуация трудная, и все мы на взводе, но не будем погружаться в отчаяние! Я верю, что все ещё можно исправить. Мы сейчас пойдем и…

Но друзьям так и не удалось услышать, что же именно хотел предложить Антон. Двери Тронного зала вдруг распахнулись, и из них вышли навстречу семь длиннобородых дварфов в своих привычных желто-зеленых костюмах и забавных, казавшихся немного неуместными в данной ситуации, колпаках. Дварф, шедший впереди всех, сделал ещё пару шагов вперед и остановился, с интересом и некоторым удивлением смотря на раскрасневшиеся, напряженные лица ребят и на плачущую Настасью, которая с помощью Малиновской поднималась на ноги.

— Я же просил, чтобы в зал никого не впускали! — гневно воскликнул Антон, уже и так сильно разозленный.

— Приношу свои глубочайшие извинения, мой Господин, — вежливо откликнулся дварф и низко поклонился. Остальные сделали то же самое, следуя его примеру. — У меня важное сообщение. Ходят слухи, что один из вас отказался подчиниться воле Сил и находится в бегах, а потому мы, посоветовавшись, решили поделиться с вами некоей важной информацией.

— Что ж, говори, дварф! — уже немного спокойнее произнес Антон.

— Монфрод. Его зовут Монфрод, — осторожно поправила его Малиновская.

Антон медленно повернул голову в её сторону, и Маше на миг показалось, что он сейчас закричит, но Антон, напротив, улыбнулся и сказал:

— Дорогая, я с огромным уважением отношусь к Малому народу, но все ж-таки знать их всех по именам — слишком обременительно, не обессудь. Пускай это будет твоей почетной обязанностью.

— Разумеется, — чопорно кивнула Мария. — Я ведь их любимица.

— Итак, прошу прощения, Монфрод. — Антон снова повернулся к дварфу. — Мы внимательно слушаем тебя.

— Ровно две луны назад, — деловито заговорил Монфрод, — сюда явился Огненный Князь. Тогда мы ещё ничего не знали о случившемся — да и сейчас знаем немногое — и потому его появление в Нифльхейме в полном одиночестве никому из нас не показалось чем-то странным.

Малиновская почувствовала, как стоящая рядом Настасья вытянулась в напряжении, точно струна, вся обратившись в слух. Ей показалось странным, что никто из её друзей не обратил внимания (или сделал вид, что не обратил) на то, что дварф уже не называл Евгения по имени, использовав им самим когда-то выдуманный дурацкий титул. Наверное, даже в такой ситуации дварфы вынуждены продолжать исполнять его прошлые приказы — с некоторым возмущением предположила Маша.

— Интересно, — сказал Бирюк, прервав тем самым размышления Малиновской. — А ведь Старый Клен, когда мы сегодня проходили мимо, ничуть не обмолвился о приходе Евгения…

— Возможно, он не заметил его просто потому, что спал? — предположила Татьяна. — Иначе, я уверена, он бы нам наверняка об этом рассказал.

— Я продолжу, если вы позволите, — напомнил о себе Монфрод. — Так вот, он явился глубоким вечером, в начале наступления темноты, и сперва довольно долго пробыл в своей спальне. Когда же время перевалило далеко за полночь, он покинул её и направился в Библиотеку. А потом он ушёл. Но, когда он выходил из замка, по пути ему совершенно случайно встретился мой брат — Монгрод. Было уже очень поздно, и потому все остальные дварфы давно спали глубоким сном. Монгроду показалось очень странным, что Огненный Князь крадется в ночи по Нифльхейму, подобно вору, тем более, что в руках он держал некий объёмный свёрток из темной кожи. Монгрод попытался заговорить с ним, и когда тот повел себя более чем странно — остановить его. Это была плохая затея. Получилось вот что…

Брат Монфрода, Монгрод, облаченный в такой же желто-зеленый костюм, чуть-чуть вышел вперед из-за спин остальных дварфов, и друзья увидели его обожженное лицо и довольно сильно опаленную бороду.

— Какой ужас! — воскликнула Маша.

— Ну, знаете, это уже слишком! — поддержала её Таня. — Что у человека вообще в голове происходит?!

Настасья хранила молчание. Она лишь на мгновение посмотрела на покалеченного дварфа, а потом быстро опустила глаза.

— Печальное зрелище, — грустно констатировал Монфрод. — В пылу, так сказать, схватки, сверток, который нес Огненный Князь, выпал из его рук и раскрылся, и, таким образом, нам стало известно его содержимое…

— Мне кажется, я знаю предметы, которые он прикарманил, — догадался Антон. — Из спальни, я полагаю, он забрал свою драгоценную корону. Это было несложно: никто не препятствовал ему, тем более что она находилась там безо всякой охраны — я сам много раз видел подобное.

Монфрод согласно кивнул, подтверждая слова Антона.

— Не забрал, а украл, — поправил Слава.

— Достаточно спорный вопрос, — не согласился с ним Сеня. — Ведь корона была откована народом дварфов специально для него, так что это, по сути, подарок, который теперь полностью принадлежит ему.

— Сейчас это не столь важно, — перебил их Антон. — Обсудим потом, когда будет время. Перейдем к Библиотеке, — продолжал свою догадку он. — Смею предположить, что оттуда он ничего, кроме книг, вынести не мог. Вот только какой же из этих древних фолиантов смог заинтересовать его настолько, что он решил забрать его с собой? Какую из книг счёл настолько уж важной? — спросил он как будто бы сам у себя.

Ответ пришел с неожиданной стороны.

— Это же очевидно. Он забрал свою Книгу Жизни, — тихо сообщила Настя, стирая с глаз последние остатки слёз.

— Она же вроде как недвижима, разве нет? — изумилась Малиновская. — Прикована древней магией, насколько я помню. Разве её можно вот так просто взять со стола и забрать?

— В том-то и дело, что нельзя, — недовольно пробурчал дварф. — Поэтому ему не пришло в голову ничего лучше, чем просто выжечь кусок деревянного стола вместе с Книгой и таким образом добиться желаемого! Чудовищное варварство!

— Но зачем? — не мог понять Бирюк. — Зачем ему понадобилась его собственная Книга? Он что, сам не знает, что делает в тот или иной момент?

— Все верно, — кивнул головой Антон. — Как раз он-то — знает. Он просто не хочет, чтобы об этом знали мы. Ведь мы могли бы воспользоваться Книгой, прочитать в ней все его действия — и таким образом обнаружить его. А теперь — он нас опередил.

В Тронном Зале воцарилась тишина. Каждый думал о том, почему эта мысль не пришла им в голову первой. Некоторые вздрогнули, когда Антон довольно громко несколько раз театрально хлопнул в ладоши, а потом воскликнул:

— Что ж, браво, Евгений, браво! Ты, кажется, предусмотрел всё!

Эхо рукоплесканий ещё некоторое время продолжало гулко отдаваться под сводами Тронного зала, пока не стихло совсем. Выходит, Ноэгин Фроуз не принимает решений самостоятельно — прежде чем зал исключил из череды престолов черный мраморный трон Евгения, Огненный Князь исключил себя сам…

* * *

Быстро пролетели новогодние каникулы, и вот впереди замаячили очередные экзаменационные испытания: для Маши и Насти это означало, что начиналась первая сессия их второго курса обучения. Рано утром в понедельник они явились — как ни странно, без опоздания — на предэкзаменационную консультацию, потому что на завтра уже был назначен первый экзамен — основы современной психологии. Началась нудная и скучная, как это обычно бывает в таких случаях, беседа преподавателя со студентами. Ребята задавали вопросы, ответы на которые им были непонятны или неясны, либо они и вовсе не рассматривали эти темы на лекциях, хотя в билетах они присутствовали — такое тоже иногда случалось по чьей-нибудь рассеянности.

Поначалу Малиновская ещё пыталась делать вид, что слушает, и даже кое-что записала в блокнот, но постепенно её внимание начало угасать, к тому же монотонный голос преподавателя действовал так усыпляюще, что, в конце концов, она потеряла интерес к происходящему. Она смотрела то за окно — на заснеженную улицу, то на сидящую рядом Настасью, которая что-то тихонько рисовала на уголке тетрадного листа. Присмотревшись, Маша разглядела нечто вроде бушующих языков пламени, не слишком аккуратно заштрихованных карандашом.

Когда со времени их прибытия в институт прошло уже не менее полутора часов, а вопросы от «особо умных» студентов все никак не заканчивались, Маша окончательно устала и начала думать, чем бы ещё таким интересным себя занять. Томясь, она постоянно ерзала на стуле, пока, наконец, Настасья, до этого хранившая молчание, не шепнула ей:

— Да хватит уже вертеться! Ты чего?

— Мне надоело. Я хочу домой. Зачем мы вообще приперлись на эту консультацию? — вздохнула Маша.

— Ну, мы вроде как пытаемся произвести хорошее впечатление, понимаешь? Преподаватель запомнит наши лица, что мы с тобой сегодня присутствовали, и потом поставит нам на экзамене оценки повыше.

— Надо же, какая интересная, ничем не подтвержденная теория, — пробурчала Малиновская, роняя ручку и ныряя за ней под стол. Настя снисходительно слушала, как её подруга продолжает что-то бубнить под столом, а когда Малиновская снова появилась в поле зрения, слегка растрепанная, то сказала: — Да и кому они теперь вообще нужны, эти оценки. Мы ведь теперь… ну, ты поняла.

— Мы все равно не можем бросить институт сейчас, — напомнила ей Настя, — у нас только второй курс. Куда нас с такими знаниями на работу возьмут? Листовки у метро раздавать? Уж лучше потерпеть сейчас.

Малиновская подумала, что работа, возможно, в их сегодняшнем положении тоже пока находится под вопросом — неизвестно ведь, как много времени в будущем будет отнимать то, чем они сейчас занимаются. Хотя, с другой стороны, им все равно необходимо что-то есть, не говоря уже о других прекрасных благах цивилизации, поэтому им, в любом случае, необходимы деньги. А откуда же они возьмутся без работы? Поразмыслив, она пришла к выводу, что подруга в какой-то мере права.

— Хорошо вот Антону с Евгеном, — сказала она через пару минут. — У них уже пятый курс. Почти финишная прямая. У Антона, кажется, уже половина диплома готова. Шустрый какой, да? Кстати, Евген так и не появился? — добавила Маша как бы между прочим.

Настасья помедлила с ответом, потому что преподаватель в упор уставился на них — очевидно, они забылись и начали разговаривать слишком громко. Когда он, наконец, от них отвернулся, она сказала почти шепотом:

— Нет. Телефон по-прежнему недоступен, и дверь он не открывает. Я, если честно, даже не могу понять, был ли он дома с тех пор, как все произошло. По крайней мере, свет в его окнах не горел ни разу. Ушел, так сказать, в тень…

— Где же он может быть? — недоумевала Маша. — И вообще, как долго он планирует вот так скрываться? Ему в институт надо ходить, опять же. Может, на вокзале ночует?

— Понятия не имею, — пожала плечами Настя. — Но, на мой взгляд, это было бы чересчур. Да и зачем? У него куча знакомых. Может быть, остановился у кого-нибудь в Бутово или Тушино — его там и не найдешь. Или вовсе уехал в Выксу, к своим родственникам. Из всех вариантов этот кажется мне наиболее вероятным.

Мария, слушая подругу, не могла не заметить какого-то нового, слегка отстраненного оттенка в её голосе, и потому осторожно спросила:

— А как же ваши отношения?

— Я так понимаю, что все закончилось, — прохладно констатировала Настасья и опустила голову так, что волосы закрыли её лицо.

— Ты это серьезно? — Маша придвинулась поближе, не веря своим ушам.

— Ты сама видишь — ему абсолютно на меня наплевать. Если бы я хоть что-то значила для него — он бы каким-то образом меня известил. Хотя бы написал смс, что с ним все в порядке. Но прошло уже десять дней — а от него ни слуху, ни духу. Меня просто выкинули на помойку, как ненужную более игрушку, только и всего. Ты даже представить себе не можешь: чего я уже только не передумала за эти десять дней. Если бы не папа рядом, я бы, наверное, сошла с ума. Честно. Вот только папа сегодня уезжает… и снова надолго. Что со мною будет — я не знаю.

— Мне кажется, нельзя вот так просто все взять и бросить. Понимаю, это очень сложные, я бы даже сказала, выстраданные тобой отношения, но всегда нужно давать шанс, — Маша пыталась поддержать её, как могла.

— В том-то и дело, что эти отношения нужны только мне, — вздохнула Настя. — Ему безразлично. Всегда было безразлично. Как жаль, что я только сейчас это поняла.

— Я бы так не смогла, — после небольшой паузы ответила Малиновская.

Настя подняла на неё свой печальный взгляд, и, проникновенно взглянув ей в глаза, спросила:

— Скажи мне… только честно… Ты бы смогла смириться с тем, что твой парень убил человека?

— Господи, ты говоришь прямо как Антон. Это ведь была случайность! — Маша с удивлением отметила, что сейчас они как будто поменялись ролями, обычно это Настя всегда оправдывала Женю, а теперь выходило наоборот.

— Да или нет? — снова спросила Настя.

Мария молчала, не зная, что ответить.

— Ты бы тоже не смогла смириться с этим, — Настя невесело усмехнулась. — Он не может контролировать себя. Ты и сама это знаешь. Мне надо было заранее это понять. Ещё с того самого случая в столовой в институте, помнишь? Но тогда он сдержался. Было много свидетелей и всё такое. Тогда он ещё не был так сильно переполнен этим чувством собственной исключительности и значимости. А может быть, я снова ошибаюсь. В любом случае, теперь он сдержаться не смог. Или не захотел. Да и откуда я могу знать, что в следующий раз, когда он разозлится, очередной его жертвой не стану я? Такой же размазанной по полу горсткой пепла — и всё.

— Перестань, пожалуйста, — попросила Маша, поморщившись.

— В чем я сейчас не права? — Настя не замечала, как тон её голоса начал повышаться, и некоторые студенты стали на них оборачиваться. — Ты ведь не видела того ужаса. Не видела, как человек, который только что трогал тебя, говорил с тобой, вдруг обращается в золу. Золу, и больше ничего. Но перед этим кричит от неистовой боли — до тех пор, пока не сгорает. Я это видела! Я знаю, о чем говорю! И его крик все ещё звенит у меня в ушах. И это… это…

— Девушки, если вам неинтересно, вы можете покинуть аудиторию, — строго предложил преподаватель, разглядывая их и приспустив свои очки на кончик носа.

— Извините, — пробормотала Настасья и снова опустила голову.

Малиновская тоже понурилась, бессмысленно глядя на полированную поверхность стола перед своими глазами. Она даже отчего-то боялась повернуть голову, чтобы посмотреть, плачет Настасья или нет. Ещё меньше ей хотелось думать, что подруга плачет из-за неё. Зря она вообще начала этот разговор. Ничего, кроме новой боли, это не приносит. Если Настя решила, что историю пора закончить, пускай так и будет. Это её жизнь.

Маша незаметно опустила руку под стол, нащупала Настасьину ладонь и крепко-крепко сжала её. Настя лишь молча сжала руку в ответ.

Уэн Винг — Великие Сёстры. Дварфы не зря дали нам эти имена — подумала Мария. Не бойся, я никогда не оставлю тебя, сестрёнка. Всегда буду рядом. Всегда!

* * *

Самое начало февраля ознаменовалось двадцатиградусными морозами и новой чередою снежных бурь. Было очень непривычно порою идти сквозь воющую на все лады пургу, кутаясь по самые глаза в шерстяные шарфы, чтобы после долгого скаканья через сугробы и снежный наст оказаться посреди зелени лета, пройдя магический Портал, и потом все эти шерстяные вещи с себя стаскивать. Родители, друзья и остальные «непосвященные» пребывали в полном недоумении относительно того, каким образом Марии посреди зимы удается быть загорелой. Она уже порядком подустала слушать постоянные мамины нотации о том, что слишком перебарщивает с солярием. Не могла же Маша им всем рассказать, что каждую неделю (а иногда и чаще) она принимает потрясающие солнечные ванны, нежась на свежей, зеленой травке, да ещё и вдыхая при этом настоящий горный воздух!

За прошедший месяц Евгений так и не объявился, однако окончательно «раствориться в легендах» ему всё-таки не удалось. По просьбе Марии лесные птицы, обитающие в Кленовых чащах, вели постоянное наблюдение за всем, что происходило в округе. Таким образом, ушей Авалона достигли слухи о том, что «Огненный Князь дважды пересекал границу Портала», однако мимо Старого Клёна он не проходил. Каким способом ему удавалось это сделать, оставалось неясным. Конечно, особенно надеяться на показания Клёна тоже было нельзя — хотя бы по причине его вечной сонливости, но одно можно было утверждать наверняка: в Нифльхейм Евгений больше не приходил.

По распоряжению Антона в замке была установлена круглосуточная охрана, и теперь вооруженные дружины дварфов, экипированные легкими арбалетами, постоянно, даже по ночам, патрулировали бесконечные каменные коридоры дворца. Охрана Библиотеки, несмотря на её магические двери, также была удвоена и, таким образом, вряд ли теперь кто-либо мог проникнуть в Нифльхейм незамеченным.

Подвесной мост через ров пока решено было не поднимать — по мнению Антона, это уже было бы слишком, ведь они пока что не находятся в осадном положении.

— У всех дварфов без исключения имеется четкий и ясный приказ, — говорил он. — При обнаружении Евгения постараться задержать его всеми возможными способами или хотя бы попытаться выяснить его местонахождение, после чего незамедлительно сообщить об этом нам. Так что, поверьте мне, — рано или поздно Женя отыщется.

Шло время, однако ни патрули дварфов, ни птицы, помогающие Марии, так и не смогли Евгения выследить. Они лишь знали, что он переходил Грань, но его дальнейший маршрут оставался для всех тайной. Возможно, он просто сходил с хорошо знакомого им тракта, углубляясь в лесные дебри, что было ещё более непонятным по двум причинам: во-первых, что именно ему могло там понадобиться, и во-вторых: каким образом он находил путь назад? Насколько было известно, никаких верных тропинок, кроме Дороги, в лесу не существовало, и даже Антон, постоянно фонтанирующий новыми идеями в этом вопросе, не мог ничего сказать наверняка.

* * *

И снова была метель. Стремительным вихрем ворвавшись в глубокую, беззвездную ночь, она запорошила улицы и тротуары, превратила тихие московские дворики в одно сплошное, нетронутое, бесконечно-белое покрывало. Безжалостный ветер гнал снежные хлопья с такой силой, что даже свет уличных фонарей казался мерцающим и прерывистым, точно это были какие-то далекие огни терпящего бедствие корабля, застрявшего во льдах.

Девственную гладь снегов нарушала лишь одинокая, петляющая цепочка следов, ведущая к одному из подъездов — видимо, кто-то прошел здесь совсем недавно, и снег ещё не успел замести следы случайного прохожего. Тихо скрипнула дверь в подъезд. Высокая, худощавая фигура в длинном черном пальто, с растрепанными волосами, в которые забился снег, оглянулась, и украдкой нырнула внутрь. Бледные, холодные пальцы будто бы наощупь отыскали в лифтовой кабине кнопку нужного этажа под номером «пять». Раздался звуковой сигнал и лифт, услужливо распахнув двери, доставил полночного гостя на нужный этаж.

Евгений вышел на лестничную клетку. Светильник на этаже горел слабо, иногда выдавая конвульсивные вспышки света раз в несколько секунд, и видно было очень плохо. Его рука медленно потянулась к кнопке звонка, на миг замерев, словно в сомнениях. Вот сейчас. Сейчас он нажмет на звонок, и к нему, распахнув дверь, выйдет Настя. Конечно, она, должно быть, очень удивится его столь позднему приходу, а потом, наверное, обрадуется. Он так давно не видел её.

Некий странный шорох заставил Женю обернуться, и он вздрогнул, неожиданно обнаружив, что не один здесь. У окна, спиной к нему, кто-то стоял, устало прислонившись к стене. Человек тихо повернул голову, и свет упал ей на лицо — это была Настасья. Евген замер, и довольно долгое время они просто молча стояли, пристально вглядываясь друг в друга, пока он, наконец, не произнёс: — Привет.

— Привет, — ответила Настасья.

— Почему ты здесь?

— Не спится.

— И часто ты выходишь вот так, посреди ночи, когда тебе не спится? — немного настороженно спросил Евген, слегка наклонив голову и недоумевая.

— В последнее время частенько, — Настасья выглядела какой-то странной: то ли задумчивой, то ли отрешенной. — Зачем ты пришёл? — довольно резко спросила она.

— Я пришел, чтобы забрать тебя с собой, — выпалил Евген на одном дыхании, словно боясь, что забудет это сказать.

— Зачем? — снова бесстрастно спросила Настасья.

— Я скучаю по тебе. Мне плохо. Плохо без тебя.

Настасья улыбнулась какой-то загадочной, вымученной улыбкой — её лицо отчего-то стало выглядеть зловеще в неярком, дрожащем свете подъездной лампы. Она сделала пару шагов вперед, навстречу к Евгену, и, посмотрев ему в глаза, засмеялась. Эхо от смеха моментально отдалось от стен, неестественно искажаясь, и, устремившись вверх, долго затихало где-то среди лестничных пролетов. Евгений был слегка обескуражен, непонимающе глядя на Настасью.

— Скучаешь, значит? Плохо, значит? — с Настиного лица не сходила странная улыбка. — Быстро же ты понял, насколько я нужна тебе! И всего-то месяц прошёл! Наверное, это и есть настоящие чувства, настоящая любовь? — она буквально выкрикнула последнее слово, — Полагаю, я должна сейчас прыгать от счастья, раз ты соизволил, наконец-то, явиться сюда? Не правда ли?

— Я не мог прийти раньше, — ответил Евген. — И ты прекрасно знаешь, почему.

— Мог и сейчас не утруждаться. Не обременять меня своим присутствием. Тебе ведь абсолютно наплевать — может, я умерла давно, а тебе и дела нет! Я больше не желаю тебя видеть, понятно?

— Настя, я…

— Убирайся вон! — заорала она, не дав ему договорить.

Евгений остолбенел. Он буквально не узнавал ту, которую, как ему всегда казалось, он очень хорошо знает. Что-то здесь было не так, но Женя не мог понять, что именно. Уж на такой разговор он явно не рассчитывал.

— Ты мне больше не нужен! — продолжала Настасья. — Мне хорошо и без тебя. Я теперь свободна. Свободна ото лжи, от боли, от тяжести твоих преступлений.

— Все вышло случайно. Я не хотел этого, — Евген тоже начал повышать голос. — Не понимаю, почему я должен сейчас оправдываться перед тобой — ты и сама все это прекрасно видела! Я защищал тебя!

— Ты — чудовище! Монстр! — Настасья, кажется, наслаждалась каждым произносимым ею словом. — Правильно сказал Антон: тебя нужно поймать и посадить за решётку, на цепь, в какой-нибудь тёмный и сырой подвал. Быть может, тогда ты научишься контролировать себя?

— Он правда так сказал? — не поверил Евген.

Настя не ответила, просто продолжая гневно смотреть на него.

— Может быть, Антон тебе теперь нравится больше, чем я? — тихо произнес Женя, как будто задавая вопрос больше самому себе, чем Насте.

— Очень может быть, — Настасья подошла ближе и нажала кнопку лифта: двери тотчас открылись. — Не смею больше тебя задерживать, — и она с силой втолкнула Евгения внутрь. Женя пошатнулся, едва не упав — он никак не ожидал от Насти настолько сильного толчка. Напротив, она всегда казалась ему такой хрупкой, такой уязвимой. Он не понимал, что такого могло произойти всего за месяц, что она так изменилась?

Наблюдая, как створы лифта скрывают потрясенное и одновременно взбешенное лицо Евгения, Настя снова засмеялась. Потом она подошла к окну и наблюдала, как Женя, выйдя из подъезда, быстро, не оглядываясь, уходит прочь, утопая в снежной каше белых сугробов. Ещё спустя минуту он скрылся за углом дома, даже не посчитав нужным — раз уж он был здесь — заглянуть в свою собственную квартиру.

Если бы в этот момент Евгению вдруг вздумалось вернуться, он бы очень удивился тому, что происходило дальше на темной лестничной клетке пятого этажа. Настасья отошла от окна, медленно прислонилась к стене. Кожа на её висках начала подергиваться, и глаза вдруг поменяли цвет с зеленых на желтые. Из горла раздался странный, ликующе-змеиный шип. А затем её тело начал окутывать густой фиолетовый туман — он как будто с нежностью обволакивал её ноги, руки, шею, подбирался к прекрасному лицу, пока, наконец, не скрыл её полностью. Когда же клубы дыма рассеялись, на площадке вместо неё стоял, закутанный в чёрный саван, тихонько посмеивающийся Морфиус.

Настоящая же Настасья, разумеется, спала в это время в своей постели глубоким сном и ничего не слышала…