Четырьмя днями ранее…

Евгений в бешенстве выбежал на улицу и остановился, тяжело дыша. Мысли скакали и путались в голове, глаза застилала пелена гнева. Хотелось только одного — сжечь и испепелить всё вокруг. Чтобы не осталось ничего. Ни людей вокруг, ни их раздражающих голосов, ни звуков смеха и беспорядочных сигналов машин — хотелось, чтобы все это разом умерло, смолкло навеки, чтобы вокруг осталась только оглушительная тишина и выжженная огнём пустыня, созданная им самим.

Сзади хлопнула дверь в подъезд. Женя вздрогнул, обернувшись, с некоторым облегчением обнаружив, что это просто незнакомые ему люди. Нужно оказаться подальше от этого так ненавистного теперь дома — и он быстрым шагом пошёл прочь. Движение создавало ощущение хоть какого-то действия. По пути он пару раз задел плечом случайных прохожих, слыша недовольные возгласы за своей спиной. Всего одно касание его руки — и эти люди замолчат. Замолчат навсегда. Но это лишнее. Сейчас это — лишнее. Не стоит растрачивать силы на тех, кто этого не достоин. Имеются другие конкретные индивидуумы, которые причинили ему боль. Они в приоритете. И они ответят за это. Все до единого. Нужно только найти способ…

Кажется, он всё ещё идет недостаточно быстро — как только эта мысль пришла Жене в голову, он побежал.

Ночь стремительно накатывала на город, зажигая окна московских многоэтажек. Сейчас необходимо скрыться от света, скрыться ото всех. Под ногами захрустел нетронутый, мерзлый, нерастаявший снег, а над головой зашумели могучие, вечно неспокойные ветви парковых деревьев. Они как будто тоже знают, тоже осуждают его за всё то, что он совершил. А что, если за ним началась погоня? Что, если его бывшие друзья решили догнать его, дабы свершить самосуд? Нет, он этого не позволит! По крайней мере, живым он им не дастся.

Неожиданно показалась знакомая поляна. Евген и сам не понял, как за столь короткое время он смог преодолеть такое большое расстояние. Хотя… он ведь бежал… возможно и так. Хорошо знакомое ощущение сжатого воздуха — и вот он уже пересек Грань миров. Теплый ветер хлынул ему в лицо. Листья на кленах зашумели, и в их шелесте, как никогда прежде, с неестественной ясностью ему слышалось слово «убийца». Нет! Нет! Нет! Он сходит с ума!

Женя снова быстро побежал, подобно загнанному волку, который уже слышит лай преследующих его собак. Свернув с тропы, он бросился в густые, непролазные и цепкие переплетения кустов. Колючие ветки несколько раз задели его по лицу, оставляя неглубокие, кровоточащие порезы. Пробежав ещё довольно долго, он начал задыхаться. Становилось нестерпимо душно: он с запозданием понял, что на нём все ещё теплая зимняя одежда. Скинув куртку с шарфом и оставшись в легком свитере, Евген двинулся дальше, так и оставив их лежать на траве.

Ему постоянно казалось, будто за ним следят, что его преследуют, он никак не мог избавиться от ощущения погони. И он бежал сквозь лес всю ночь, и ярость и гнев гнали его вперед, и ему казалось в тот миг, что они навеки поселились в его сердце.

Когда первые лучи рассвета стали пробиваться сквозь плотно сомкнутые зеленые листья-пятерни, он, наконец, упал, обессиленный, и провалился в чёрное беспамятство. Неизвестно, сколько он так пролежал, и путь его сознания был тёмен, как бывает темна летняя, беззвездная и безлунная ночь: кромешный мрак окутал его.

Когда же Евгений открыл глаза, вокруг стоял тихий, безмятежный и солнечный день. Он поднялся, отряхнул с себя мелкие веточки и сор. Постепенно воспоминания прошедшего дня медленно возвращались к нему, а вместе с ними возвращалась и боль. Нет, это не страшный ночной кошмар — всё произошло на самом деле, и он не в силах этого забыть. Ему снова захотелось испепелить все вокруг, но теперь со всех сторон его обступало лишь безмолвное, безразличное ко всему окружающему великое лесное царство. И он здесь — чужой.

О, какая жалость, что он не может выжечь из своей памяти такие ненавистные ему теперь воспоминания! Он тихо двинулся вперед по неизвестно откуда взявшейся лесной тропинке: казалось, она сама услужливо ложилась ему под ноги. Местность постепенно понижалась, уходя в глубокий и сырой овраг, а чаща вокруг становилась все сумрачнее и гуще. Тропа то появлялась, то снова исчезала в высокой и колкой траве, и так, бредя по ней, Женя неожиданно вышел к широкой реке, что текла сквозь Кленовый лес, а левый берег её, высокий и крутой, с многочисленными каменными осыпями и торчащими обломками скал, пронизывали русла более мелких ручьев и родников, спешащих слиться с рекой. Это место дварфы знали как Ластор-Бет-Ламмен, Утёс Содрогающейся Воды, ибо всегда с беспокойством и шумом бурлила там среди каменных порогов вода, ударяясь о них, пенясь, закручиваясь в водовороты, а после уходя в глубокие, темные и холодные омуты у корней дерев. Но дварфы редко приходили сюда, так как очень уж далеко было отсюда до центральных врат Нифльхейма.

Женя остановился, улыбнулся сам себе: когда-то он уже был в этом месте раньше. Сейчас он понятия не имел, каким образом ему удалось снова здесь оказаться — в прошлый раз он добрался сюда совершенно иной дорогой. Если только сама судьба привела его в этот странный, потерянный край.

Окончательно сойдя к реке, он уверенно зашагал вдоль берега, пока не оказался у небольшого водопада. Стеклянная завеса воды скрывала за собою множество гротов и пещер, а среди разбросанных повсюду валунов росли странные корявые кусты с какими-то незнакомыми ягодами. В другой раз Женя не обратил бы на них никакого внимания, но сейчас ему очень хотелось есть, и он остановился, раздумывая, не могут ли они оказаться ядовитыми. По фигуре листьев кусты походили на смородину, но ягоды на них были гораздо крупнее, по форме напоминая вытянутые, слегка помятые сферы.

Евген сорвал одну из ягод и осторожно надкусил её. По вкусу она отдаленно смахивала на клубнику. Лучше уж возможное отравление, чем нестерпимый голод — подумал он, и съел столько ягод, сколько смог, пока не обобрал их большую часть с кустов. Теперь чувство голода немного отступило, и пора было действовать дальше.

Приблизившись к водопаду, он прошел под каменным карнизом, с которого бежала вода, и, совершенно сухим, очутился в небольшой темной пещере. Потолок грота низко нависал над головой, а под ногами шуршала мокрая галька. Евген вздрогнул, когда из темноты неожиданно вылетело несколько летучих мышей и унеслось прочь.

Евген дошел до самого дальнего закоулка грота. Здесь было совсем темно, и он двигался больше наощупь, чем доверяя зрению. Присев на корточки, он начал шарить руками по камням, пока не наткнулся на довольно объемный сверток из выделанной кожи. Женя распахнул его, и своды грота озарили мягкие красные отблески — здесь, сокрытые от посторонних глаз и любого вражеского посягательства, он когда-то давно спрятал свои величайшие ценности: книгу и корону.

Листы Книги Жизни слабо мерцали во мраке пещеры алыми отсветами и, даже спрятанное под накидкой из темной кожи, перо продолжало свою работу, бесстрастно записывая без помощи чернил всё, что делал Евгений.

Женя тяжело вздохнул и облокотился спиной к прохладному камню: ему стало гораздо спокойнее. Никто не тронул его сокровищ — хотя бы в этот раз все получилось так, как он и хотел: книга надежно запрятана, а значит, никто не может отследить его перемещения. Просидев так какое-то время, он поднялся на ноги и надел корону на голову. Тотчас же тринадцать кровавых рубинов на ней вспыхнули, отражаясь от благородной платины, загнутые вовнутрь зубцы-крючья грозно сверкнули. И тогда ему на ум пришли давние слова, которым он когда-то не придал значения, но вспомнил о них сейчас:

«Гонишь меня… а ведь скоро сам ко мне придёшь. Будешь искать — да только искать меня не нужно: кликнешь — и я уже здесь…». Теперь Евгений знал, что ему нужно делать.

Снова укрыв надежной пеленой Книгу, он, не снимая короны, вышел из грота на яркое солнце. Водопад шумел за его спиной. Платина, отражая солнечные лучи, заиграла бликами на его голове, а камни, наоборот, померкли, словно вбирая в себя весь свет. И Евгений, помедлив какое-то мгновение, громко крикнул: «Морфиус!».

Он замер, слушая, как эхо его призыва продолжает разносится над гладью речной воды и ожидая, что сейчас что-нибудь произойдёт, но ответом ему был лишь шелест ветра в ветвях огромного леса. Женя сделал осторожный шаг вперёд, галька скрипнула под ногами, и тут за его спиной раздался тихий голос:

— Ты звал меня, Огненный Князь?

Евген медленно обернулся и увидел его совсем рядом с собою, стоящего на камне. Морфиус ничуть не изменился с тех пор, как он в последний раз видел его: высокое, закутанное в черный, развевающийся саван и слегка сутулое тело, опирающееся на посох; серая кожа, покрытая непонятными рунами и желтые, кошачьи глаза.

— Да, звал, — ответил ему Евген.

Какое-то время они молча внимательно присматривались друг к другу, словно пытаясь понять, на что каждый из них способен. Потом Женя неохотно выговорил: — Мне нужна твоя помощь.

Видно было, как ему не хотелось этого произносить.

— Я предупреждал тебя, что однажды ты явишься ко мне, — Морфиус улыбнулся, обнажая тонкие острые зубы.

Евген не ответил.

— Ты стал гораздо сильнее с нашей последней встречи, — заметил Морфиус. — Я прямо-таки ощущаю твою магическую силу. Но мы посмотрим… да… посмотрим. — он опустил голову и, казалось, говорил сейчас сам с собой. Потом он поднял свои желтые глаза, и взгляд его впился в лицо Евгена.

— Чего ты хочешь от меня, Огненный Князь?

— Я хочу, чтобы ты помог мне отомстить! — гордо произнёс Евгений. — Меня предали. И неверные должны получить по заслугам!

— О, не думай, будто неведомо мне, что произошло, — Морфиус спустился с камня, неуловимо подходя ближе; казалось, он будто бы парил над землей. — Я знаю. Мне известно всё, о чем ты думаешь. Но тебе не справиться в одиночку.

— Я — Огненный Князь, и я могу всё! — Евген вскинул голову.

— Недостаточно, однако, быть неизмеримо могущественным, — Морфиус приблизился к его уху и прошептал: — Если тебе кажется, что этот мир стал без неё пуст, тогда мы заполним его… войной! Тебе нужна армия!

— Ты знаешь, где её взять? — Евген недоверчиво покосился на него.

— Следуй за мной, — загадочно ответил Морфиус.

И они отправились в путь: высокий, решительный, преисполненный уверенности в себе юноша, увенчанный пылающей короной, и мрачный, согбенный мужчина в черном плаще, тяжело опирающийся на посох и преследующий свои собственные, неведомые иным цели. Морфиус не сказал, куда именно они направляются, а Женя не спрашивал, полностью доверившись своему странному и неожиданному союзнику. Они вообще практически не разговаривали по дороге: Евген был поглощен собственными думами, а о чем размышлял Морфиус, не мог сказать, пожалуй, никто из живущих.

Эти двое двигались вдоль русла реки и шли очень долго, пока её далекие друг от друга берега не сблизились настолько, что сама речка стала уже больше напоминать быстро бегущий ручей, чем серьезную водную преграду. В пути им попадалось множество родников, спешащих из лесной чащи, и Евген много и жадно пил их ледяной воды, чтобы утолить свою жажду. Морфиус к воде не притрагивался, и вообще старался обходить её стороной. Лишь единожды Евгений случайно разглядел, как край его мантии угодил в незаметное озерцо с водой, и ткань зашипела, точно на неё плеснули кислотой. Сам Морфиус, кажется, ничего не заметил, а Женя не стал у него об этом интересоваться.

Наконец, после многих часов пути они достигли такого места, где смогли без труда переправиться по камням на противоположный берег, а потом снова углубились в лесные дебри и шли так до самого вечера. Никаких троп тут не существовало и в помине, кругом были овраги с бурно разросшейся на дне ежевикой, глушь и бурелом, но Морфиус каким-то образом угадывал правильное направление и ни разу не сбился с пути. Как ему это удавалось — оставалось загадкой, но с уверенностью можно было сказать лишь одно: они не плутали, идя по возможности прямо и быстро к неведомой цели. Женя оставался спокоен, будучи совершенно уверенным в том, что его провожатый никуда от него не денется. Хотя, конечно, он вряд ли нашел бы путь назад из этого захолустья в одиночестве. Он не знал, куда они идут, тем более, что уже не помнил, откуда.

Неожиданно Евгений разглядел среди широких древесных стволов угасающий свет медленно садящегося солнца. Это могло означать только одно — они достигли границы, где лес заканчивался, хотя он, как ни старался, не мог припомнить, чтобы ему когда-нибудь довелось слышать о том, что Кленовый лес вообще имеет границы. Им всегда говорили, что лесное море практически бесконечно. Но что же тогда может скрываться там, впереди?

— Мы почти дошли, — удовлетворенно констатировал Морфиус.

Лес окончился стремительно, идеально ровной, прочерченной чертой. Ботинки Евгена остановились на краю обрыва: каменистый известняковый пласт, с которого свисали корни крайних деревьев, неожиданно уходил вниз, метров на двадцать, точно в этом месте две гигантские земляные плиты изломились пополам, и одна из них опустилась, а вторая, наоборот, — приподнялась. При осмотре окрестностей на ум приходил шоколадный торт и острый нож, разрезающий его: по краям порций нож, каким бы острым он ни был, всегда оставлял трещины и поломанную глазурь. Здесь, у обрыва, с пластами земли творилось нечто похожее.

Но это было не главное: оранжево-красный солнечный диск тонул за хорошо просматривающейся теперь линией горизонта, а впереди находилось то, чего Евгений ну никак не ожидал здесь увидеть — пустыня.

Огромное, насколько хватало глаз, бесконечно расстилающееся полотно песков предстало его глазам, и величественные дюны из миллионов ярко-желтых песчинок, сотканные жарким ветром барханы убегали вдаль, прямо к солнцу, к кажущейся такой далекой теперь линии края этого мира.

— Это Солнечные пустоши, — сказал Морфиус, обводя рукой раскинувшиеся перед ними земли.

— Песок… — удивленно произнёс Евген. — Но никто никогда не говорил нам о том, что за лесами лежит пустыня!

— Я ничуть этому не удивлён, — улыбнулся Морфиус. — Бессмертные Нифльхейма хранят множество тайн и не считают нужным делится ими с остальными. Они всегда поступают лишь так, как удобно им. А удобно им представляется отвечать лишь на те вопросы, на которые они заранее знают ответ, ибо незнание подрывает могущество и непререкаемый авторитет, а для некоторых даже сомнение в возможном бессилии уже кажется поражением.

Женя стоял, не особенно обращая внимания на его слова и задумчиво глядя вниз, туда, где волны песка упирались в высокую белесую преграду из каменистого известняка. Если бы здесь не было перепада высот — подумал он — то тонны песка, наверное, засыпали бы весь лес, до самого замка.

— Пойдем, нам необходимо спуститься вниз, — позвал его Морфиус. — Там есть старая лестница.

— Мы что же, будем идти через пустыню? — изумился Евген.

— Увидишь! — подмигнул ему Морфиус.

Чуть дальше действительно обнаружился удобный спуск: широкие светлые ступени, высеченные в твердой породе, лепились по краям уступов и трещин, причудливо извивались все вниз и вниз, пока не скрывались где-то там, под древними наслоениями песков.

Пройдя лестницу, Морфиус тут же начал взбираться по одной из песчаных дюн, и Евгений последовал за ним. Его ноги тотчас увязли в сыпучей субстанции, и он подивился легкости, с которой передвигался Морфиус: песок под его тяжелыми чёрными сапогами практически не двигался.

Женя никак не мог понять, что именно пытается найти его загадочный спутник, и тут он внезапно почувствовал, как его ботинок уперся во что-то мягкое под слоем песка. Ощущение отчего-то было неприятным: так бывало, когда он в детстве ночью, идя по квартире, случайно наступал на свою толстую кошку, не видя её, и она начинала противно верещать. Но ведь здесь не могло быть ничего живого…

Песок, неожиданно пришедший в движение от его ног, пополз вниз, к основанию бархана, обнажая свои глубинные пласты, и тут он увидел это…

Остатки человеческих тел. Руки… ноги… головы… их было много! Очень много! Иногда попадались тела целиком, иногда лишь их части. Кожа и остальные ткани были практически неразложившимися, лишь слегка тронутые тлением. Женю замутило.

Песок продолжал осыпаться вниз, являя всё новых мертвецов и их лица: пустые глазницы, заполненные песком, запавшие, плотоядно щерящиеся рты. Евгений начал отступать ближе к Морфиусу, приводя в движение очередные слои песка. Мертвых повлекло вниз, они скатывались, стукаясь друг об друга, но из дюн показывались все новые и новые тела.

— Что это? — Евген в ужасе обернулся к Морфиусу. — Откуда это?

— Когда-то, очень-очень давно, здесь была великая битва, — Морфиус с нескрываемым интересом наблюдал за Жениной реакцией. — Много народу полегло. Но воздух пустыни сух, дождей в этой части почти не бывает, и тела разлагаются очень медленно. Очень. Медленно, — повторил он. — Некому оказалось похоронить павших воинов. Это и к лучшему.

— Мне нужна армия, а не сборище трупов, — поморщился Евгений. — Соглашусь, горы песка, на поверку оказавшиеся огромными могильниками — слегка впечатляет. Но мы ведь не для этого тащились сюда целый день, правда?

— Не спеши с выводами, мой друг, — Морфиус наставительно поднял палец. — Эта мертвечина не настолько бесполезна, как ты думаешь! Мне кажется, — он выдержал паузу, — что сейчас я узрею твою потрясающую способность. Насколько я знаю, ты до сих пор её не раскрыл?

Евгений согласно кивнул.

— Посмотри на эти тела, — продолжал Морфиус. — Посмотри внимательно и представь себе, что они оживают! — в его очах полыхнули желтые искры.

Евген усмехнулся, закрыл глаза и сосредоточился. Перед ним мысленно промаршировала колонна безликих, тупоголовых зомби, прямо-таки как в старых фильмах ужасов, которые он когда-то смотрел, и они должны были слепо исполнять приказы своего господина. Не особенно надеясь на то, что у него что-то получится, он, тем не менее, достаточно подробно не менее минуты воображал себе, как мертвые, оживая, поднимаются из песка. Все это время он слышал рядом с собою какое-то шебуршение, но смахивал все на ветер, беспрестанно играющий с неисчислимыми песчинками. А потом он открыл глаза и вздрогнул: несколько ближайших цельных тел, скатившихся к краю бархана, поднялись на ноги, обратив к нему свои безликие, страшные физиономии. Их синеватая, с фиолетовыми пятнами, кожа и висящие лохмотья создавали жуткое впечатление.

— Превосходно! — воскликнул Морфиус, похлопав его по плечу. — Не бойся, они не смеют причинить нам вред. Мертвые не нападают на своих хозяев.

— Хозяев? — переспросил Женя.

— О, да! Теперь ты — их создатель!

— Откуда ты узнал, что я могу поднимать мертвых? — вкрадчиво поинтересовался Евген. До него медленно, но верно, как постепенно догорающие поленья в очаге, доходил весь коварный замысел Морфиуса.

— Практически все, кто когда-либо обладал магией Огня, имели и эту способность. Неужели твои чудесные учителя не поведали тебе об этом? Впрочем, как и обычно. Моя догадка оказалась верна. Но… — Морфиус окинул взглядом пустыню. — Здесь ещё много работы. Чем больше воинов ты воскресишь, тем большую армию мы сможем отправить на Нифльхейм!

— На Нифльхейм! — повторил за ним Женя.

Огненные рубины в его короне вдруг вспыхнули так ярко, как никогда прежде, как будто и они почуяли неистовое сумасшествие, хлынувшее потоком в его сердце.

И тогда Евгений захохотал, как безумный, и простер свои руки над дюнами, и позвал из глубин песков мертвых воинов, потревожив их вечный покой. А они услышали его громкий призыв, и взбурлила пустыня, взвивая вверх фонтаны древнего песка, и бесконечное полотно барханов, освещаемое последними лучами гаснущего солнца, вскипело, извлекая на поверхность все новые и новые изуродованные, ковыляющие тела…

* * *

Мария и Татьяна стояли вдвоем посреди центральной галереи, и Маша, прижавшись щекой к своей обожаемой медведице, обняла её за шею. Густой бурый мех приятно щекотал щёку, и это немного успокаивало. Таня сидела рядом на мраморной скамье, и взгляд её постоянно перемещался с дверей на верхние балюстрады коридоров — она в любой момент ожидала Вовиного появления, и на сердце у неё было неспокойно. Возможно, Татьяна и предчувствовала что-то нехорошее, но говорить об этом не хотела. Ей казалось, что если она не произнесёт свои опасения вслух, то ничего плохого и не случится.

Вокруг них между малахитовых колонн носились во всех направлениях дварфы: кто-то нёс копья, кто-то тащил тяжелые доспехи и кольчуги. Топот подбитых железом сапог гулко отдавался под сводами галереи, и всеобщая, окружающая со всех сторон суматоха заставляла нервничать ещё больше.

Пончик не то заворчала, не то заскулила, и Малиновская, гладя её по голове, зашептала той в ухо:

— Знаю-знаю, тебе не нравится этот каменный дворец, но — прости, я не могу отпустить тебя погулять. Подвесной мост поднят, а, кроме того, там, снаружи, враги. Гулять теперь очень-очень опасно!

Пончик печально опустила голову и тяжело вздохнула — она прекрасно поняла всё сказанное.

— Чем больше времени проходит, тем мне становится страшнее, — призналась Малиновская Тане. — Ожидание надвигающейся угрозы просто убивает.

— Да, ты права. — Татьяна кивнула. — И Вовы что-то чересчур долго нет. Я уже места себе не нахожу. С ним ведь не могло ничего случиться, правда?

Малиновской вдруг пришло на ум, что Бирюк, возможно, был схвачен и мог попасть в плен, но она не стала этого озвучивать, чтобы лишний раз не нагнетать обстановку. Такие мысли всегда посещают голову в состоянии стресса — подумала она, а вслух сказала:

— Я уверена — всё будет хорошо. Просто он, наверное, пытается увидеть и узнать как можно больше — ведь нам всё это может пригодится, не так ли? Успокойся, он скоро вернется.

Таня заправила непослушную прядь своих светлых волос за ухо и не слишком уверенно кивнула. Какое-то время они посидели молча, потом окружающее смятение и грохот начали немного раздражать. И только Малиновская собралась предложить найти какое-нибудь другое место, где было бы поспокойнее, как среди сотен снующих по галерее дварфов они разглядели машущую им рукой Настасью.

Не без сожаления покинув Пончика, они пробрались к ней, и Настя позвала их за собой.

— Вова вернулся. Пойдемте, — сказала она, и в её голосе Таня уловила некие не совсем понятные ей тревожные нотки.

Когда они поднялись, наконец, в одну из комнат верхнего яруса, все парни уже были там. Алексис, стоящий у входа, спокойный и невозмутимый, как и всегда, молча указал им рукой в дальний угол покоев. В синем ситцевом кресле с резными ручками распластался с закрытыми глазами Бирюк, и вокруг него суетилось несколько дварфов. Они перевязывали ему руку в районе плеча, а рядом с ним уже валялось достаточно много скомканных бинтов, пропитанных свежей кровью.

— Вова! — Таня кинулась к нему, упав перед креслом на колени. — Он что, ранен? — она обернулась к Антону.

— Его задело арбалетной стрелой, — ответил Антон.

— Всё в порядке. — Бирюк приоткрыл глаза и вяло махнул на Таню здоровой рукой. — Пустяки!

Таня с тревогой смотрела, как сквозь новую, только что наложенную на руку очередную повязку тоже потихоньку начинает проступать кровавое пятно.

— Не бойтесь, госпожа, рана несерьёзная, — сказал ей один из дварфов. — Сама стрела, к счастью, не была отравлена, а удар пришелся по касательной. Да и кость не задета. Всего лишь незначительное повреждение тканей.

— Почему тогда так много крови?

— Это лишь кажется. Просто наша повязка хорошо впитывает любую жидкость.

Дварфы окончательно забинтовали руку, и Бирюк попытался подняться, сразу, впрочем, схватившись за Танино плечо.

— Я же говорю, всё хорошо, — преувеличенно бодро сказал он. — Ну, конечно, не так хорошо, как… — он осекся и сразу помрачнел.

— Что ты видел там, в лесу? — спросила его Настасья. — Как получил ранение?

— Плохи наши дела, — признался Бирюк. От этих слов словно тень упала на светлые окна замка, а сам воздух в комнате загустел и сделался душным. — Его армия действительно огромна, но поначалу я видел только друмлинов и горгулий. Ну и мерзкие у них рожи, я вам скажу! Они все как будто разом посходили с ума — такое ощущение, что Евгений каким-то образом воздействует на их сознание.

— Но ведь горгульи живут в горах, разве нет? — Слава сел на большой бархатный диван, и тот жалобно заскрипел пружинами. — Откуда он их взял в лесу?

— Они селятся не только в горах, — сказал старый дварф. — В южных чащах существует немало очень глубоких, скалистых ущелий. Они вьют свои мерзкие гнезда и там. Но это — лесные горгульи, они меньше размером, чем их горные сородичи, но зато и значительно злее их.

— Час от часу не легче, — вздохнул Антон. — Вов, продолжай, пожалуйста.

— Потом я переместился к Порталу, — сказал Бирюк. — Поначалу там было спокойно, никаких признаков врагов не наблюдалось, и я, похоже, слегка потерял бдительность. И неожиданно наткнулся на этих чудовищ. Это действительно что-то жуткое, скажу я вам! Представьте себе едва разложившиеся трупы, оживленные темной магией, рыскающие по лесу в поисках всего живого. Это похлеще, чем какой-нибудь фильм ужасов! Эти лохмотья, свисающие вместе с кожей. А какой от них гнилостный запах! Фу! Короче говоря, они заметили меня первыми и, не долго думая, решили прикончить. Выстрелили — я и опомниться не успел. Хорошо хоть догадался сразу телепортироваться, — а то валялся бы там, пока они не подошли бы ближе и не…

— Перестань! — взмолилась Таня.

— Значит, они ещё и вооружены? — спросил Сеня.

— Только арбалетами и пиками. По крайней мере, остального оружия я не разглядел.

— Нам от этого не особенно лучше, — вздохнул Слава.

— Но если они уже у Портала, значит, вот-вот будут здесь! — воскликнула Таня.

— Тише! — голос Малиновской перекрыл все остальные голоса. — Вы это слышите?

Все замерли, и даже сквозь плотно сомкнутые окна каждый из них расслышал странный, неумолкающий ропот, медленно ползущий из леса через долину, к замку. Гул был ни громким, ни тихим, походя на отдаленное бормотание сотен тысяч людей, молящихся в каком-нибудь огромном соборе, и вместе с ним в сердца вползало ощущение беспокойства, страха и безысходности.

— Что это? — Сеня округлил глаза, смотря на остальных.

— Это гудит растревоженная лесная чаща, — догадалась Мария. — Она тоже чувствует приближающееся зло. Я даже могу разобрать отдельные слова. Дрожащая листва несёт сюда порождения кошмаров из наших самых страшных снов — так говорят деревья. Они здесь!

— Боже, они и вправду здесь! — эхом откликнулась Татьяна. — Я чувствую… наши жизни в опасности!

Алексис молнией пронёсся через всю комнату, разрушая чары неожиданно сковавшего всех оцепенения.

— Не дайте темной магии овладеть вашим сознанием! — воскликнул он, распахивая двери из комнаты, ведущие на широкий балкон и впуская свежий воздух. Алексис вышел наружу, и весь Авалон высыпал вслед за ним.

Обширная каменная плита балкона нависала над одной из башен, создавая прекрасный обзор на долину и леса. Друзья с великой тревогой устремили свои взоры на Кленовую чащу — далекую с такого расстояния, и всё же кажущуюся сейчас слишком близкой. Малиновская заметила, как длинные тонкие пальцы Антона с силой впились в мраморный парапет балкона. Татьяна плотнее прижалась к Бирюку. Слава скрестил руки на груди. Настасья приложила свою руку к виску, словно это помогало ей яснее разглядеть происходящее.

Ропот становился все яснее и громче, и клочья серого, непроглядного тумана начали выползать из лесных чащоб, точно предвещая собой скорое появление страшной и грозной силы. То тут, то там над опушками леса взлетали стаи потревоженных птиц. И тут ватные перины холодной дымки словно раздвинулись в стороны, и они увидели их…

Из конца в конец — повсюду, где можно было хорошо разглядеть светло-коричневые кленовые стволы, из леса почти одновременно во многих местах вышли на свет огромные марширующие отряды. Они появились внезапно, словно чья-то злая воля сама соткала их из ненависти и паутины туманного марева. Их было много. Очень много. Бессчетные тысячи черно-бурых, похожих на обезьян, скалящихся друмлинов и уродливых, полу-летящих, полу-подпрыгивающих над землей горгулий, напоминающих собой летучих мышей-переростков. Но самое омерзительное зрелище представляли собою ковыляющие, перекошенные и хромающие мертвые тела, оживленные ужасной магией Тьмы, словно через силу ведомые вперед, повинующиеся железной, непреклонной воле воззвавшего к ним Господина. Пустые глазницы их безучастно глядели перед собой, запавшие рты плотоядно щерились. Их было гораздо больше друмлинов и горгулий, вместе взятых, и бездушная Армия Мертвых, восставшая из потревоженных Огненным Князем песков, огромным полукольцом стремительно начала смыкаться вокруг Нифльхейма.

Они приблизились к самой долине Карнимирии, и все новые и новые колонны войск выходили из-под зеленого полога Кленового леса, и неизвестно было, сколько ещё их скрывается там. Даже видимая численность Темной орды была более чем впечатляюща, просто непозволительно огромна: гораздо больше, чем каждый из Авалона мог вообразить себе даже в самых страшных своих видениях.

Тем временем марширующие полки, выйдя из леса на несколько десятков метров вперед, — туда, где уже начинался заметный спуск в котловину долины, внезапно остановились, как будто услышав чей-то безмолвный приказ, и замерли на подступах к Нифльхейму.

* * *

— Опустите меня! — громогласно потребовал Евгений, как только они вышли на хорошо знакомую ему Тропу.

Четверо уродливых мертвецов, несущие на своих плечах наскоро связанное подобие плота из толстых веток, покорно остановились и опустили все сооружение на землю. Женя сошел на траву. От долгого сидения ноги сильно затекли — хотелось поразмяться. Он выглядел бледным и осунувшимся, и темные тени залегли под его глазами: призыв столь огромного числа мертвых воинов, занявший всю ночь и почти весь следующий день, отнял у него слишком много сил. К счастью, в пути ему удалось немного отдохнуть, а Морфиус раздобыл для него какой-то более-менее сносной еды, чтобы он мог частично восстановить их. Как только Евген успел подумать о своем странном спутнике, тот тотчас же появился рядом с ним.

— Внезапного нападения не получится, — предупредил Морфиус. — Они уже получили первое предупреждение благодаря нашей замечательной Горе. Кроме того, птицы доносят обо всем, что видят, непосредственно в Нифльхейм, этой мерзкой Зеленой Ведьме, — он сплюнул на землю, имея в виду Малиновскую.

— Тем лучше для меня, — небрежно отмахнулся Евген. — Пусть знают, насколько могущественная сила им противостоит!

— Но момент неожиданности будет упущен! — настаивал Морфиус. — Мы не сможем застать их врасплох: за это время они успеют вооружиться!

— Ничего страшного. Я и не планировал немедленного нападения. Сначала… — Женя хитро прищурился. — У нас будут переговоры. А пока что оставь меня.

И он пошёл вперёд, не оглядываясь более на Морфиуса, и добавил негромко, как будто самому себе:

— Переговоры. Именно. Если ты достаточно мудр, то используешь этот шанс, Водяной Маг… Посмотрим-посмотрим…

Морфиус, скорчив недовольное лицо, бесшумно растворился среди древесных стволов.

Евгений хотел посвятить эту последнюю, самую ожидаемую им часть пути, самому себе. Он шагал по так хорошо знакомой Дороге как будто бы в одиночестве, а рядом, на расстоянии взгляда — справа, слева и позади, продвигалась его Великая Армия, круша на своем пути мелкий подлесок и вытаптывая под корень лесные травы. Он наблюдал, как мускулистые спины друмлинов плотной рекой текли между деревьями, и среди них, и между ними, похожие на ожившие каменные изваяния, в странной припрыжке продвигались вперёд горгульи. Мертвых рядом было немного — он специально пустил их в обход, подальше от себя, ибо его раздражали эти пустоголовые человекоподобные болванки — в его черных замыслах они сыграют роль пушечного мяса, не более того.

Огненный Князь шёл до тех пор, пока его глаза снова не узрели яркий, ослепительный свет — в небесных полях начинался день, и солнце стояло в зените. Его лучи золотились на шпилях и черепичных крышах Нифльхейма. Наконец-то они дошли. Передовые отряды войска безмолвно расступились, пропуская его вперёд. Позади снова появился, сотканный из темного мрака, неотступный, закутанный в саван Морфиус.

— Какой чудесный погожий денёк, — Евгений внимательно разглядывал дварфов, притаившихся на вершинах замковых стен и поднятый надо рвом подвесной мост, пока не остановился на одной из каменных террас Нифльхейма. Там, у парапета, застыли крошечными безмолвными изваяниями его друзья. Его бывшие друзья. Даже с такого расстояния он буквально почувствовал их взгляды на себе.

— В такой день не жалко будет и умереть… кому-нибудь, — усмехнулся Евген. Потом он жестом подозвал к себе одну из горгулий и произнёс: — Иди-ка сюда. У меня будет для тебя особое дело.

Горгулья приблизилась, затравленно озираясь и высовывая наружу свой мерзкий раздвоенный язык, а Евгений, протянув руку, прикоснулся к её холодной, скользкой голове…

* * *

А тем временем собравшийся на балконе Авалон мог наблюдать, как в том месте, где лента древней Дороги уходила в Кленовый лес, между раздвинувшегося надвое воинства появились две так хорошо знакомые им всем фигуры: сутулый мужчина в черном плаще и высокий юноша, увенчанный платиновой короной. Среди горгулий началось какое-то движение, но из-за дальнего расстояния нельзя было толком разглядеть, что же именно там происходит — лишь багрово-оранжевый свет вспыхнул на миг и снова погас. А затем вперёд, отделившись от основной массы существ, по дороге к замку направилась одна-единственная горгулья. Она неуклюже ковыляла, перебирая свои тощие, жилистые лапы, и её длинные кожистые крылья цвета высохшего на солнце цемента с легким шуршанием волочились за ней. Она не пыталась куда-либо свернуть или спрятаться, явно направляясь к какой-то конкретной точке, известной лишь ей одной.

Авалон внимательно следил за её перемещением. Малиновская коротко выдохнула, с тревогой пытаясь понять, что же это все может означать. А горгулья, достигнув примерно середины пути между лесом и замком, неожиданно остановилась на дороге, выбросив вверх свою правую когтистую лапу, да так и замерла в этом положении.

— Что это значит? — выразил Слава всеобщее недоумение.

— Она — глашатай, — пояснил друзьям немного обескураженный Алексис. — Видимо, Огненный Князь желает переговоров.

— Переговоров? — удивилась Маша. — И о чем же с ним, интересно, можно говорить? Это смешно! Что здесь обсуждать, когда вооруженная орда стоит у наших дверей? Пускай убираются обратно, откуда пришли — тогда и поговорим!

— И, тем не менее, я полагаю, нам стоит его послушать, — сказал Антон, все ещё разглядывая застывшую горгулью. — И спуститься, видимо, придется мне.

— Я пойду с тобой! — тут же отозвалась Настасья.

— Абсолютно исключено! — Мария мгновенно встала между Настей и Антоном, словно это могло им помешать осуществить задуманное. — Ты с ума что ли сошла? — обратилась она к подруге. — Да ведь весь смысл происходящего сводится к тому, чтобы охранять тебя, глупая! Чтобы ты сидела здесь и никуда не высовывалась. Ведь Евген только этого и добивается, ему нужно выманить тебя наружу!

Антон, слушая Малиновскую, слегка наклонил голову вбок, не вмешиваясь в её монолог и словно прикидывая, действительно ли стоит брать Настасью с собой.

— А если они специально нас таким образом завлекают? — предположила Татьяна.

— Ребята, вы не понимаете — я обязана пойти! — продолжала упорствовать Настя. — Ведь вся эта каша, по большей части, заварилась из-за меня. Так кому же, как не мне, участвовать в этих самых переговорах? И, тем более, я желаю лично услышать, что же на этот раз измыслил себе в оправдание Евгений и остановить, наконец, поток беспочвенных и лживых обвинений в свой адрес!

— Не думаю, что ты добьешься в этом успеха, — скептически заметил Сеня.

— Хорошо. Ты отправишься со мной, — решил Антон, и Малиновская даже фыркнула от негодования, словно рассерженная лошадь. Она собиралась начать свои новые увещевания об опасности затеянного ими предприятия, но Антон, слегка опередив её, обернулся к Бирюку и сказал:

— Я знаю, ты ранен и неважно себя чувствуешь, но я прошу тебя пойти с нами.

— Разумеется, — ответил Бирюк максимально быстро, пока Таня не успела ничего возразить.

— Остальные останутся здесь, что бы там ни произошло, — строго произнес Антон, — а Алексис за вами всеми приглядит, — и он, уходя с балкона, похлопал Алексиса по плечу. Тот подмигнул в ответ.

Настасья и Бирюк последовали за ним, и трое друзей направились вниз, к замковым воротам, провожаемые встревоженными взглядами остающихся.

Свет солнца слегка померк из-за надвинувшихся непонятно откуда туч, и их длинные тени побежали по изумрудной траве, создавая странную иллюзию того, словно раскинувшиеся перед замком луга превратились в один сплошной океан. Создавшийся эффект усиливали мерно колышущиеся по ветру стебли травы, как будто пенные гребни волн вздыхали и ворочались у побережья.

Через некоторое время оставшиеся на балконе друзья услышали продолжительное лязганье цепей и последовавший за этим грохот — это мощный подвесной мост опустился надо рвом, снова образовав временную переправу над недвижимой гладью воды и кувшинок. Сверху внимательно наблюдали, как три маленькие фигурки быстро приближались к ожидающей их горгулье.

— А что, если войска именно сейчас ринутся в атаку? — нервно поинтересовалась Таня, ни к кому в особенности не обращаясь. — Дварфы успеют поднять мост до того, как мертвые окажутся слишком близко?

— Я не знаю, — тихо ответила ей Малиновская. Больше никто ничего не сказал.

А пока что Антон, Бирюк и Настасья продолжали идти по каменному тракту, навстречу к уродливой горгулье. Теперь, гораздо лучше, чем отмечалось из замка, они видели, как посреди скопища оживших мертвецов и рычащих друмлинов стоит Евгений в венце из пылающих рубинов, а за его спиной маячит, подобно тени, согбенный и мрачный Морфиус. Чем ближе они подходили, тем отчетливее можно было различить отдельных воинов в стане врага, и тем ощутимее чувствовался витающий в воздухе накал ненависти и злобы. Ненависти к ним самим, ко всему живому и доброму, что обитало в этой долине. Настя поняла вдруг, что переговоры — какими бы они не были — ни к чему не приведут. Потому что Темная Армия, восставшая из давних времен и явившаяся на битву из небытия, пришла сюда не ради денег, тщеславия или надежды на то, что бой, в котором они примут участие, войдет в легенды. Все это могло бы прельстить живых. А они явились лишь за одним — уничтожить саму жизнь как факт существования, чтобы после, когда все закончиться, они смогли уйти на покой туда, откуда пришли — в Солнечные пустоши, в пески времен и забвения, где их тела, возможно, больше никто и никогда не потревожит.

Антон, улучив момент, когда их подруга слегка отвлеклась, чуть потянул Бирюка за рукав и прошептал так, что расслышать его сейчас мог только Вова:

— Если это ловушка… хватай Настю и телепортируйся обратно в замок.

— Но… я… — Бирюк слегка опешил. — Я никогда не совершал парной телепортации! Я даже не знаю, смогу ли я!

— Какой прекрасный повод научиться, — тон Антона сейчас был таким, как будто они обсуждают какую-нибудь ничего не значащую ерунду за ужином.

— Так ты для этого взял меня с собой? — Бирюк округлил глаза от ужаса, внезапно поняв отведённую ему роль в намечающемся действе.

В этот момент Настасья уже начала прислушиваться к их разговору, не понимая, почему ребята шепчутся за её спиной, и Антон в ответ просто пожал плечами, что, в принципе, могло означать и да, и нет.

Таким образом они, наконец, приблизились к горгулье и остановились в нескольких шагах от неё. Настя с некоторым отвращением рассматривала это безобразное существо: серая, выцветшая, блеклая кожа, глубоко посаженные красноватые глаза и длинный ряд зубов с двумя большими, выпирающими из верхней челюсти клыками. Горгулья никак не отреагировала на их приближение, безучастно глядя перед собой, и тогда Антон произнёс:

— Так какую же весть шлёт мне Огненный Князь? Я слушаю тебя, порождение мрака!

Тогда горгулья шевельнулась, подняла на него свои странные, пустые глаза, а затем все трое друзей вздрогнули, потому что она вдруг заговорила голосом Евгения:

— Здравствуй, Водяной Маг! Как скоро мы оказались с тобой по разные стороны баррикад! Хотя, сдавалось мне, стремились всегда к одному и тому же…

— Да, время бежит быстро. Но ни к чему сейчас разводить словесный туман, — Антон явно был настроен решительно. — Ты привел к моим дверям вооруженное войско, и я вправе спросить тебя: чего же ты хочешь теперь?

— Ты прекрасно знаешь причину нашей вражды, — вкрадчиво произнесла горгулья голосом Евгена.

— Не ищет причин тот, кто развязывает войну во имя войны, — ответил Антон.

«Она одержима» — пронеслось в голове у Бирюка, разглядывающего этого странного монстра. — «Горгулья сделает все, что велит ей Евген. Боже, как ему это удалось? Нужно быть настороже!»

— В твоих силах все предотвратить, — продолжала горгулья, — и потому сейчас я обращаюсь прямо к тебе, Водяной маг: отдай мне Настасью! И тогда никто не пострадает, даю слово!

— Я не господин ей, а она — не моя рабыня и не вещь, чтобы я мог решать, где ей находится. Она сделала свой выбор. И ушла от тебя по собственной воле.

— Неужели ты думаешь, — вступила в разговор Настасья, — что, приведя сюда Темную орду, я устрашусь её и последую за тобою? Мертвые не смогут оживит нашу умершую любовь, Евгений! Ты убил её сам!

— Умолкни, стеклянная кукла! — горгулья будто выплюнула эту фразу. — Я — Огненный Князь! Я — Владыка несметной армии Темных сил, и потому остерегайся говорить со мной дерзко, если не хочешь закончить свою жизнь подобно разбитой фарфоровой чашке!

Краска схлынула с лица Настасьи мгновенно, как будто ей залепили пощечину, и она отчеканила: — Ты — владыка рабов, и всё, что у тебя есть, — это твоя ненависть, которая грызет тебя изнутри! Я никогда не вернусь к тебе. Как жаль, что я так поздно поняла, какое ты на самом деле чудовище! О, как мне жаль! — и она, осекшись, отвела взгляд в сторону.

Горгулья в ярости изогнула спину и издала звероподобный рык, рот её раскрылся, а слюни с клыков начали капать в придорожную пыль.

— Будь готов, — шепнул Антон Бирюку. Тот кивнул.

Горгулья снова посмотрела на Антона.

— Я знаю, что в твоей власти вернуть мне то, что я жажду, пусть даже ты и пытаешься уверить меня в обратном. Ты мог бы, к примеру, заключить изменницу в полую водяную сферу и таким образом отправить ко мне. Но ты упорствуешь. Так каков же будет твой ответ?

— Нет, — ответил Антон.

— Будьте же вы прокляты! — завопила горгулья, разбрасывая землю вокруг себя когтистыми лапами. — Все! Все до единого! Мерзкие отродья! Вы поплатитесь за это! — она совсем зашлась в крике.

Настя с презрением и жалостью смотрела на неё, бьющуюся в агонии Жениного гнева, а потом произнесла:

— Если и вправду говорят, что в вас заключены мятежные души, тогда я освобождаю тебя!

И не успел никто опомниться, как из её выброшенной вперёд руки вылетела серебристая магическая пуля, угодив прямо туда, где у горгульи должно было находится сердце. Горгулья захрипела и повалилась набок — мертвая.

Антон со страхом увидел, что для Евгения это не прошло бесследно: тот, согнувшись, прижимал ладони к носу, видимо, он не ожидал столь внезапного выхода из чужого сознания, и у него пошла кровь.

— Уходим, — Антон быстро потянул друзей за собой. — Больше нам здесь делать нечего.

И они поспешили обратно в Нифльхейм. Воспользовавшись тем, что Евгений отвлекся, занятый собой, им удалось без помех возвратиться под защиту замковых стен, и огромная, массивная створа подвесного моста снова поднялась и с лязгом захлопнулась за ними.

* * *

Смутный и полный тревог день медленно угасал над долиной Карнимирии, постепенно переходя в неприятный, неожиданно холодный вечер. Ощетинившийся со всех сторон, словно ёж, Нифльхейм, грозно взирал окнами сторожевых башен на окрестные луга. Погода становилась ветреной, и огромные тяжелые тучи, нависшие над краем Зеркальных гор, никак не хотели рассеиваться. Может быть, это было новое колдовство Тёмных сил?

После того, как Настасья умертвила горгулью — посланника Огненного Князя, Антон боялся, что Евгений отдаст приказ о немедленной атаке, однако его опасения так и не сбылись. Напротив, после постигшей Евгена неудачи Темная орда отступила, скрывшись в глубине Кленового леса, и пока что не показывалась, однако все в замке знали, что они здесь — птицы по-прежнему приносили Марии вести обо всем, что происходит вокруг. Сумеречные твари притаились в глубине чащи, ожидая новых приказов своего мятежного Господина.

Чем больше проходило времени, тем медленнее оно тянулось, и нарастало волнение, и зрел страх, потому что никто не мог предугадать, какие новые уловки может измыслить Евгений, и чего ещё можно будет от него ожидать. Но находиться в состоянии постоянного напряжения тоже было невозможно, поэтому каждый старался отвлечься от гнетущей обстановки, как мог: девушки, например, собрались втроем за кухонным столом, предоставив ведение военных дел сильному полу. Здесь, в окружении булькающих котлов и звона посуды дварфов, которые были заняты хлопотами приготовления еды — ведь война войной, а ужина никто не отменял, — суровое военное положение ощущалось не настолько сильно.

— Ой, девчонки, ну и в историю мы с вами влипли! — Татьяна старалась говорить преувеличенно бодро, но это у неё не особенно получалось. — Что же теперь будет дальше-то?

— Понятия не имею, — призналась ей Малиновская, краем глаза наблюдая, как дварфы перекатывают с места на место огромный чан для супа. — Думаю, Женя будет искать новые способы, чтобы либо каким-то образом проникнуть в замок, либо, наоборот, вытащить нас отсюда.

— Но почему он не атаковал, пока их отвлекала горгулья? — Таня кивнула в сторону Насти.

— Наверное, как обычно, был ослеплен своим величием, — теперь в тоне Настасьи сквозила неприкрытая злость. — Вообразил себе, будто он настолько могущественен, что Антон, устрашившись Темной армады воинов, выдаст ему меня на блюдечке с голубой каёмочкой. Ха! Как бы не так! — и она с такой силой поставила держащую до этого в руках чашку с чаем на блюдце, что оно треснуло напополам. Настасья увидела, что обе её подруги с несколько озадаченным видом уставились на неё, и, сконфузившись, быстро приложила палец к расколотому блюдцу, отчего оно тотчас срослось, снова став целым.

— Пока он отступил, но это ненадолго, — сказала Маша, чтобы как-то заполнить образовавшуюся неловкую паузу. — Теперь он не оставит нас в покое, пока не добьется своего.

— А нам ничего не остается, как сидеть здесь и ждать своей участи, — вздохнула Таня. — Кто знает, сколько может продлиться осада замка? Дни… Недели… Мы окружены.

— Окружены, но не сломлены! — неожиданно твердо заявила Настасья. — Нечего упиваться безнадежностью нашего положения и предаваться грустным мыслям! Он не станет выжидать слишком долго — я уверена в этом. В его сердце пылает гнев, а гнев — нетерпелив.

— Не бойся, Антон в любом случае защитит тебя, — многозначительно произнесла Малиновская, отодвинувшись от стола и принявшись раскачиваться на задних ножках стула.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Таня.

— Только то, что Антону она нравится. Разве нет? — Маша приподняла левую бровь, разглядывая Настасью. — Это, по-моему, уже и ежу ясно. Иначе всё не переросло бы в такой глобальный конфликт.

— Не понимаю… — Таня переводила взгляд с Маши на Настю, и обратно.

— А самое главное, — Маша в упор посмотрела на подругу, — что Насте он нравится тоже. Только она это тщательно скрывает.

— Что за чушь ты несешь? — вспыхнула Настасья. — Просто Антон защищал меня, как поступил бы на его месте любой уважающий себя мужчина. Это вовсе не значит, что… — она перестала говорить, потому что Маша громко зацокала языком.

Татьяна с удивлением увидела, что щёки Настасьи вдруг начинает заливать румянец.

— Дело не в этом, — кажется, Маша впервые решилась озвучить то, о чем так долго размышляла. — Просто Антон никогда не проявлял к тебе достаточно явных знаков внимания, и поэтому между ним и Евгеном ты выбрала последнего. Но это вовсе не означает, что Антон никогда тебе не нравился. Так сложились обстоятельства. А когда Евгений проявил себя в отношениях, мягко скажем, далеко не с лучшей стороны, то… — Малиновская позволила своему голосу мягко сойти на нет. — Тем более, как все мы знаем, сердце Антона сейчас свободно.

— Дорогая моя, осмелюсь предположить, что вид Темной орды у замковых стен слегка помутил твой рассудок, — довольно жестко парировала Настасья, при этом продолжая все больше краснеть.

Но Машу уже было не остановить:

— Эта война — бессмысленна. Флавиус и Сильфида всегда говорили нам, что мы созваны в Авалон для того, чтобы в урочный час выйти на битву с Великим Злом, а вместо этого мы собачимся друг с другом, как дети, не поделившие песочницу!

— По-твоему, Евгений не тянет на роль Воплощения Зла?

— Он лишь марионетка в игре Темных и Светлых сил, — ответила Маша. — Но в одном ты, безусловно, права: он переполнен ощущением собственной исключительности. Эта лживая битва развязана лишь во имя оправдания, чтобы доказать не только себе, но и другим — мол, смотрите, насколько могущественна моя магия! Иначе — если бы он действительно жаждал правды — он бы узнал её сразу, выведал до последней капли. И сегодняшнее театрализованное представление, названное переговорами, было бы посвящено не тому, каким образом передать ему Настю, а совсем иным вещам. Если, разумеется, Настасья ничего от нас не скрыла.

— Если ты не веришь мне, можешь спросить у Антона, — Настя встала из-за стола, собираясь уйти. — Полагаю, он с удовольствием ответит на все твои вопросы!

— Девочки, не ссорьтесь! — запаниковала Таня. — Мы все на нервах. Нам нужно просто успокоиться.

Настасья уже сделала пару шагов к двери, и тогда Малиновская тихо, но достаточно отчетливо произнесла:

— И Евгений, вместо того, чтобы спросить себя, что же такого есть в Антоне, чего нет в нём, какие качества души являются более ценными для Насти, он, не задавая вопросов самому себе, потому что убежден, что в мире существует лишь его правота и лишь его — единственно верная — точка зрения, ввергает всё то, что мы знаем и любим, в пучину войны, хаоса и разрушения, добиваясь эффекта совершенно обратного: он приводит Настасью в такой ужас, так глубоко падает в её глазах, что она уже больше никогда не вернётся к нему. И Черная Армия, собранная под его знаменами, не поможет ему тоже! Потому что Настасья давно любит другого!

— Замолчи! — крикнула ей Настя, внезапно развернувшись, и множество дварфов, перестав заниматься своими кухонными хлопотами, уставились на них. — Ты спятила! У нас ничего не было с Антоном! Он — мой друг!

Но Машу уже было не остановить, и она, не подумав, всплеснула руками и ляпнула:

— Вся эта дурацкая войнушка развязана лишь из-за того, что два ключа не смогли поделить одну замочную скважину!

На секунду на кухне повисла тишина, а потом, не успел никто толком опомниться, как Настасья, изменившись в лице до неузнаваемости, выкрикнула что-то нечленораздельное и в два прыжка достигла Малиновской, повалив её на пол и вцепившись той в волосы. И всё вокруг потонуло в звуках возни, девчачьем визге и громких Таниных воплях, умоляющих их остановиться…

* * *

Широкая открытая галерея с тонкими резными колоннами одним изящно выгнутым пролетом перекинулась на головокружительной высоте и образовывала переход от одной башни к другой, минуя центр замка и позволяя быстро перемещаться между их каменными цилиндрами, если возникнет такая необходимость. Ныряя в узкий проход под козырьком башни, можно было выйти на крепостную стену, а ещё чуть дальше — прямо на мощную арку ворот над подвесным мостом. Именно здесь и стояли двое — Антон и Алексис. Оба внимательно разглядывали быстро тонущий в ночном сумраке лес, старались уловить возможное движение на равнине, — но пока что всё вокруг оставалось относительно спокойным и безмолвным.

— Страшно? — спросил Алексис.

— Да, есть немного, — честно ответил Антон.

— Боишься умереть? — Алексис внимательно посмотрел на него.

— Смерть не имеет значения. Важно лишь то, во имя чего ты умрешь.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — Алексис ухмыльнулся. — Но чего же тогда ты боишься?

— Боли. Если мне суждено сегодня погибнуть, то пусть это будет быстро.

— Сегодня?

— Да. Я чувствую. Это начнется сегодня.

Порыв ночного ветра налетел на них, принявшись трепать волосы Антона и тонкую шнуровку на плечах Алексиса.

— А тебе страшно? — вдруг спросил Антон.

Алексис помотал головой.

— Я не понимаю, — неуверенно произнёс Антон. — Как можно абсолютно не бояться? Любому человеку свойственно испытывать страх.

— Просто я всегда верю в то, что за ночью наступит белый рассвет, — ответил Алексис.

— И всё-таки неизвестность пугает. Интересно, а умирать — это больно?

— Ничуть. Несколько секунд неприятных ощущений — и всё кончено. А тот, кто, умирая, отдает свою жизнь ради другого человека, на самом деле не умирает никогда. Он живёт… вечно.

— Откуда же ты можешь это знать? — Антон с некоторым сомнением посмотрел на своего собеседника.

Алексис глубоко задумался. Словно тень далекой боли пробежала вдруг по его мужественному лицу. Наступившее молчание длилось и длилось, прерываемое лишь неровными вздохами ветра, а затем он заговорил:

— Я помню… Как будто сейчас… Был прекрасный солнечный день. Птицы пели. Теперь они не поют уже так. Я шел домой. Мне оставалось пройти каких-то два квартала. Я остановился на переходе. Рядом со мною стояли девочка лет четырех и её мама. Я первым увидел это. Несущийся на огромной скорости неуправляемый автомобиль. Они не смотрели в ту сторону и не видели его. А когда обернулись на звук — было слишком поздно. Несколько секунд пронеслись быстрее, чем один миг. Я успел оттолкнуть их. Они спаслись. А я — нет.

Он снова замолчал. Предложения в его монологе были краткими, четкими, убийственно правдивыми, и оттого ещё более невыносимо разрывали душу.

Глаза Антона расширились:

— Но… Как же ты… — произнёс он, запинаясь.

— Все стало светлым вокруг меня. Белее, чем зимнее утро. Чем первый снег. И тогда я предстал пред Ним. Он поблагодарил меня, но сказал, что мой путь ещё не окончен. Я был послан назад. С тех пор я всё несу свою службу в стенах Вечной Крепости, чтобы, когда наступит Последний День, я мог выйти на битву вместе со всеми. Умирать — не больно и не страшно, — повторил Алексис. — Тот, кто умирает ради другого, будет жить вечно. Он бессмертен. И это единственное бессмертие, мне известное…

Алексис отвернулся, облокотившись на один из зубцов крепостной стены, и молча смотрел вдаль.

«Рассказывал ли он эту историю хоть одной живой душе?» — подумал Антон. — «Наверное, нет… И тем печальнее прозвучала она».

— Это ужасно, — вслух сказал он.

— Ужасно — это когда люди перед лицом опасности отказываются от своих слов и убеждений. Все остальное ещё можно исправить. — Алексис хлопнул Антона по плечу и ушёл с галереи обратно в замок.

Немного позже, когда Антон, спустившись вниз, заглянул на кухню, он застал там странную картину: Маша и Настя, обнявшись, дружно ревели как две белуги; Таня, стоя рядом, тоже промокала свои влажные глаза салфеткой.

— Прости меня, я такая дура! — голосила Малиновская.

— Нет, это ты меня прости, потому что я ещё дурнее! — вторила ей Настасья.

Дварфы старательно делали вид, будто ничего не происходит.

— Вы чего? — Антон замер на пороге в замешательстве, пытаясь понять, что здесь твориться. — Чего случилось-то?

— Всё хорошо! — ответили все трое девчонок одновременно, чем насторожили Антона ещё больше. Он подошёл ближе, и сразу же разглядел царапины на Машкиной щеке и слегка кровоточащую губу у Настасьи.

Антон стал внимательно, по очереди смотреть им в глаза, и Маша с Настей быстро поняли, что он пытается прочитать их мысли, поэтому сразу же опустили свои взгляды в пол. Татьяна оказалась не такой сообразительной: она продолжала глядеть на Антона, не понимая, отчего выражение его лица меняется с озадаченного на гневное. Малиновская, рассудив, что терять уже нечего, дернула Таньку за рукав, но, судя по всему, опоздала.

— Драка?! — голос Антона не предвещал ничего хорошего.

— Тошенька, Тошенька, только не заводись! — Малиновская вскочила со своего места и бросилась к нему. — Все в порядке. Все уже закончилось.

— В порядке, говоришь? — его тон начал опасно повышаться. — Да вы возили друг друга по полу не меньше десяти минут, пока Татьяна вместе с дварфами вас не разняла! Это чудовищно! Это позор!

— Нет-нет, не позор! — Настя тоже подскочила к Антону, принявшись гладить его по плечу. — Все нормально. Просто… Просто мы немного не сошлись во мнениях относительно происходящего и… и…

— И вы, великие адепты магии, решили потешить дварфов человеческим мордобоем? — закричал Антон, стряхивая её руку со своего плеча. — Темная Орда стоит у наших дверей, готовая атаковать в любой момент, и, быть может, никто из нас не доживет до рассвета, а вы возитесь тут друг с другом, выясняя отношения среди кастрюль и половников! Когда же до вас всех дойдет наконец, что мы тут не в игрушки играем?! Мне никогда в жизни не было так стыдно за Авалон!

Он замолчал, всё ещё тяжело дыша, а затем обернулся к замершим в испуге дварфам. Видимо, в этот краткий момент ярости он был так страшен, что те, побросав с испугу ложки и котелки, бухнулись на колени, склонив головы. Кажется, это немного отрезвило Антона, и он сказал неожиданно тихо:

— Нельзя… Нельзя так… — он рассеянно притянул к себе стул и сел. — Потому что каждое неосторожно сказанное слово…

Но никому так и не удалось услышать завершение его речи, потому что вся огромная каменная громада замка вдруг разом вздрогнула до самого своего основания, и даже мраморная основа пола ощутимо пошатнулась, а сверху, с потолка, посыпались тонкие струйки песка. Все замерли, озираясь, а Маша воскликнула: — Боже! Что это?

Через несколько секунд их слуха достигли ужасные звуки, шедшие снаружи: вопли, стоны, крики отчаянья и нечеловеческой боли, и ночная темнота вдруг исчезла, а вместо неё в окнах стремительно, как быстро надвигающийся прилив, вспыхнуло огненно-пламенеющее зарево. Тёмные Силы решились на штурм…