Ноябрь встретил лёгким морозцем и полным отсутствием снега, что, по мнению Малиновской, было просто ужасно — холод от этого казался только кусачее, а, кроме того, постоянно дул сильный, пронизывающий до самых костей ветер. Иногда его внезапно налетающие порывы уносили с людей шапки или чуть было не вырывали из рук сумки. Ветки заиндевевших деревьев жалобно похрустывали, когда ледяные вихри были особенно неугомонны, трепля и мотая их в разные стороны. Кроме того, световой день уже значительно сократился — темнеть начинало гораздо раньше, а светлеть — позже, поэтому, когда сумрачным и зябким пятничным утром Мария выползла к автобусной остановке, она успела продрогнуть и десять раз пожалеть, что не надела шапку.

Маша была очень сильно разозлена — ведь сегодня ей придется высидеть все пары в институте в полном одиночестве, потому что Настасья немного приболела, и потому осталась дома. Хотя, как не без оснований подозревала Малиновская, её подруга не пошла ещё и потому, что у Евгена — по его словам — сегодня занятий не было (а может быть, ему просто было лень, и он, как обычно, решил прогулять). В любом случае, Настя проведёт предстоящий день у своего возлюбленного — в этом можно было даже не сомневаться. Маша уже успела высказать Настасье свое недовольство по этому поводу по телефону, и подруга, естественно, не осталась перед ней в долгу.

— В институт она, значит, поехать не может — плохое самочувствие, а как к Евгену в гости — так это она сразу здоровенькая! — язвила Маша.

— Лучше бы сама уже нашла себе парня, — парировала, разозлившись, Настасья. — Глядишь, и до чужой личной жизни интереса бы поубавилось — своей занялась.

Машка не стала продолжать разговор и бросила трубку. Конечно, все это — дурацкие мелочи, совершенно не стоящие внимания. Не сегодня-завтра они уже снова помирятся и, сидя в обнимку, со смехом будут вспоминать глупости, которые друг другу наговорили. Ну а пока что Маша стояла в ожидании автобуса, надувшись как мышь на крупу.

Да и Антон тоже молодец — обещал её подвезти, а у самого машина не заводится. Какого, спрашивается, чёрта быть владельцем автомобиля, если ты даже не можешь его починить? Объяснения Антона про севший аккумулятор её совершенно не удовлетворили и, устав его ждать, она уже и так потеряла целых двадцать минут, пока Антон возился под капотом, Малиновская в полном негодовании готовилась к опозданию на первую пару, со всеми вытекающими оттуда последствиями: бешеная беготня по территории университета в поисках нужного корпуса и аудитории, а после — преподавательское брюзжание и её заверения о том, что все это в последний раз.

Сейчас Марии на самом-то деле хотелось только одного — чтобы поскорее наступила суббота, потому что тогда она снова отправится в чудесный мир, где всегда интересно, увлекательно и, самое главное — тепло! А также поют птицы, зеленеют леса и стоит огромный замок, вросший в основание гор, где у неё, кроме всего прочего, даже имеется своя собственная комната и множество дварфов, которые её обожают и готовы выполнить любую её просьбу. Хотя она этим и не злоупотребляет.

Увидав подъезжающий из-за поворота автобус, Маша поблагодарила небо, что ей не дали умереть на улице от переохлаждения, и полезла в салон.

* * *

Утром субботы они отправились в Нифльхейм вчетвером: Маша и Настя (уже успевшие помириться), а также Слава и Семён. Все остальные в предстоящие выходные оказались заняты личными делами. Оно, может, даже и к лучшему — у Машиной мамы сегодня не было дежурства, поэтому ей в любом случае пришлось бы возвращаться на ночь домой. А так как сегодня — из-за малочисленности их компании — ночевать в замке никто не планировал, покидать Нифльхейм было не так обидно, как если бы ей пришлось отправляться в дорогу в одиночестве.

Настасья, радуясь солнечной, хоть и морозной погоде, как ребёнок, и пребывая в совершенно распрекрасном расположении духа, что в последнее время случалось с нею довольно редко, веселилась и скакала вокруг Малиновской, точно коза на поле:

— Прямо поправилась за один день, — щебетала она. — Это, должно быть, любовные чары так на меня действуют!

Маша натянуто улыбнулась и сдержалась из последних сил, чтобы не ляпнуть какую-нибудь гадость. В начале дня ни к чему было портить настроение ни себе, ни окружающим.

Пройдя сквозь Портал и вернувшись из предзимья в вечное лето, парни, скинув свои куртки и свитера, побросали их прямо тут, на кучи сухой опавшей листвы — в Кленовом лесу её всегда было очень много. Девушки же, проявив присущую им аккуратность, развесили свои вещи на древесные сучки — чтобы не испачкались. На Машино замечание по поводу того, что куртки потом придётся стирать, Славик беззаботно махнул рукой:

— Да ладно, чего ей сделается? Все равно она старая уже.

— Главное, чтобы её какой-нибудь лесной зверь не сжевал, — пошутил Семён.

Четверо друзей двинулись дальше по тракту сквозь лес, болтая обо всём на свете, и только тут Маша обратила внимание на голые руки Семёна — до этого он ведь был в куртке, а теперь, сняв её, оказался в белой футболке с короткими рукавами. Кожа на его руках была частично содрана, но большей частью, почти до самых локтей — обожжена, причем местами достаточно сильно. Часть особенно видных красных ожогов уже начала затягиваться по краям свежей тканью.

— Что с тобой? — Маша схватила его за руку.

— Ай-яй, осторожно! — Семён, отдернув руку, поморщился от боли. — Это я с магией в прошлый раз немного переборщил.

— Как так? — не поняла Маша.

— Когда тренировался с жидким оловом, — объяснил Семён. — Дварфы притащили специально для меня медный котёл, а в нем было полно всяких оловянных штук — что-то типа остатков от их производства. В тот раз Флавиус за мною не следил, и я практиковался сам по себе, превращая олово из твёрдого состояния в жидкое, и наоборот. Пытался из него создавать правильные геометрические фигуры — это бывает очень полезным для получения навыков при работе с любыми веществами. С оловом легче всего: из всех металлов у него одна из самых низких температур для плавления, что-то около двухсот тридцати градусов по Цельсию. Короче говоря, расплывается моментально. Но я, по-видимому, слишком увлёкся и довел его буквально до кипения — в итоге расплавился даже сам медный котел. А ведь у меди температура плавления куда больше — более тысячи градусов! Конечно, котел не выдержал и развалился на части, все его содержимое выплеснулось, ну и немного попало на меня.

— Ужас какой! Хорошо хоть, что ты не покалечился! — сказала Настасья, забираясь на древесный корень, выдвинутый прямо на тропу, чтобы перелезть его. — И вообще, тебе нужно быть поосторожнее — у тебя всё-таки очень опасная магия.

— А у кого из нас она не опасная? — пропыхтел Слава, перелезая через корни вслед за остальными.

— Да он ведь вообще мог в своем металле свариться заживо, как курица! — Настя выдохнула, спрыгивая обратно на землю. — Мне даже подумать обо всем этом страшно. Ты только руки обжёг? — снова обратилась она к Семёну.

— Ещё ноги немного. — честно признался он. — Оно же разлилось повсюду…

— А Флавиус что сказал?

— Он отругал, конечно. Но Сильфиде мы об этом говорить не стали. И вы тоже не говорите, — попросил Сеня. — Флавиус мне сказал, что Сильфида и так его долго пилила из-за того случая с Танькой — ну, помните, когда она сознание потеряла. Так что смотрите, не проболтайтесь.

— Этот Флавиус совершенно не соблюдает технику безопасности. Как вообще можно в таких опасных ситуациях предоставлять нас самим себе?! — возмутилась Малиновская. — Посудите сами — у него уже второй ученик пострадал!

— Да ладно тебе, не начинай, — Сеня похлопал Машку по плечу. — Он отличный парень.

Мария строго и немного скептически посмотрела на Настасью, — ведь Флавиус обучал и её тоже.

— Да, он очень-очень хороший, — быстро проговорила Настя, закивав головой.

— Вам виднее, — пожала плечами Маша. — Как по мне, так я Сильфидой как преподавателем более чем довольна.

Они прошли мимо Старого Клёна, естественно, задержавшись около него на некоторое время, чтобы рассказать ему о своих делах. Клён каждый раз очень внимательно выслушивал их и искренне радовался за успехи каждого — с таким добросердечным и умным собеседником, как он, всегда было приятно пообщаться. Продолжая путь, друзья снова вернулись к обсуждению магии.

— А у тебя как продвигаются дела, Слав? — спросила Малиновская. — Получается что-нибудь эдакое, из особо серьёзного?

— Ага! — с энтузиазмом ответил Славик. — Мои каменные взрывы — это нечто! Вам всем обязательно нужно это увидеть — они получаются такими мощными, как будто самые настоящие бомбы взрываются.

— А каким образом они могут пригодиться на практике? — не поняла Настасья.

— Ты что, при обезвреживании противника это самое верное средство — лучше не придумаешь. Такими штуками целую армию можно завалить. А давайте-ка я прямо сейчас вам кое-что покажу?

— Ой, может быть не надо? — забеспокоилась Малиновская.

— Да перестань! — поддержал Славика Семён. — Мы же в лесу, а значит, точно никого не заденем и не покалечим. Давай, Славян, покажи им!

— Ага. Сейчас, — Слава остановился, сосредоточился, сфокусировал свой взгляд на какой-то дальней точке. Потом размахнулся и со всей силы ударил обоими кулаками по земле. Словно тонкие струны, проложенные под слоем травы и мелкой поросли, напряглись и зазвенели сами корни земли, пошла цепная реакция, все дальше, дальше, и вдруг метрах в двадцати от них вспух огромный земляной пузырь, и с оглушительным грохотом лопнул, разнося во все стороны комья почвы, песка и грунта. Пошел даже небольшой дым. Было похоже, как будто под поверхностью земли разорвался гигантский воздушный шар. Все произошло так быстро и так громко, что девчонки аж подпрыгнули от испуга. Даже Семён, и тот слегка вздрогнул от такой внезапности. Грохоту было на весь лес. Ветви деревьев, роняя листву, недовольно зашумели, точно внезапно разбуженные и оттого недовольные; несколько птиц с громкими криками сорвались с верхушек кленов, разлетаясь в разные стороны. Когда дым рассеялся, на месте сотворенной магии можно было наблюдать оставленный Славой кратер.

— Нас не обязательно было засыпать, — недовольно сказал Семён, смахивая с плечей кусочки земли.

— Ничего себе! — воскликнула Маша, подходя ближе к большой воронке, оставленной взрывом.

— Ну, Славик, ты даёшь! — сказала подошедшая следом Настасья, разглядывая яму. — Так и весь лес можно в щепки разнести.

— Да ладно вам, наговорили! — засмеялся Слава. — Но всё-таки согласитесь — эффектно получилось, да?

— Более чем, — Сеня энергично закивал головой.

— Нельзя все это вот так оставлять, — нахмурилась Маша, осматривая наступивший разор. — С точки зрения мастерства, конечно, замечательно, но туда могут какие-нибудь маленькие зверушки упасть, или ещё чего, да и выглядит не эстетично. Надо прибраться, — она аккуратно присела на колени, стараясь не вымазаться свежей землей, и приложила правую руку к краю воронки, к кускам вывороченной земли, и прикрыла глаза. Хотя выбоина и не исчезла полностью, но яма тут же затянулась свежей зеленой травой, став практически незаметной, было похоже, будто на кровоточащую рану наложили аккуратную, чистую повязку.

— Ну вот, теперь почти ничего и не видно, — удовлетворенно произнесла Малиновская, оглядывая местность.

— Да, неплохо сработано, — констатировал Славик.

Спустившись по пологим склонам в долину, ребята встретились с Флавиусом и Сильфидой и, как обычно, поприветствовав друг друга, разошлись в разные стороны. Семён в сопровождении Флавиуса направился в замок для новой тренировки с металлами. К ним ненадолго присоединилась Настасья, которой необходимо было посетить Библиотеку, чтобы отыскать нужные ей для более глубокого изучения собственной стеклянной магии энциклопедии, а также иные списки и собрания по веществам и минералам. Слава с Сильфидой пошли на самые дальние, окраинные заливные луга, туда, где узкая полоса леса почти вплотную примыкала скорее осязаемым, чем видимым зелёным контуром к берегам вечно спокойных вод Великого озера. Они специально уходили настолько далеко — там Вячеслав мог практиковать свои особенно разрушительные творения магии Земли, при этом не опасаясь покалечить кого-то или причинить кому-нибудь вред.

Малиновская же пока что осталась на поляне перед Нифльхеймом в полном одиночестве. Сегодня она приступала к созданию магии Растений высшего порядка, а именно: сотворению протодеревьев. Мария очень долго шла к этому дню, перерыла горы литературы в замке — книг, фолиантов, пыльных манускриптов и свитков, пытаясь найти нужную информацию, которая помогла бы ей в этом нелегком труде; целыми днями консультировалась с Сильфидой, стараясь запомнить любые мелочи и любые советы, данные ей Бессмертной. Маша, кажется, всё уже идеально знала в теории — оставалось только всё это воплотить в жизнь, «обратить незримое в зримое», — как часто говорила Сильфида.

Создание протодеревьев было делом невероятно сложным: если при выращивании цветов она фактически лишь находила необходимые ей семена в почве с целью последующего их пробуждения к жизни и силой своей воли и концентрации мыслей заставляла их прорастать, то с деревьями всё выходило совсем иначе. Ей самой нужно было создавать древесину, а также все соединительные ткани, из которых состояло будущее дерево — корни, ветви, ствол, листья и, возможно, плоды — Маша ещё не решила, какое именно дерево она сотворит — садовое (типа яблони или груши) или лесное.

При создании магического воплощения своих мыслей с нуля требовалась не только предельно высокая концентрация сознания, но и намного большие затраты физических сил. Грандиозность поставленной задачи, честно говоря, немного пугала, а потому у Маши никак не получалось достигнуть хоть сколько-нибудь заметного прогресса в этом деле.

Примерно через час к ней присоединилась вернувшаяся из Библиотеки Настасья: в руках у неё была огромная, переплетённая в черную кожу книга с яркими красными буквами на обложке: «Минералы Земли».

— И зачем она тебе? — поинтересовалась Малиновская у подруги, оставив на время свои пока что безуспешные попытки в выращивании дерева.

— Это мне Флавиус в свое время посоветовал, — пояснила Настасья, — раз уж иного выхода не остается, я буду пробовать создавать любые вещества, какие только смогу. Естественно, не все подряд, — этак мне и целой жизни не хватит, хоть она у меня теперь и бесконечная, — добавила она после некоторой заминки. — Буду ориентироваться на те, в составе которых имеется кварц. Их я могу контролировать с наибольшей вероятностью.

— А, ну ясно, — кивнула Маша. — Это хорошо, вместе, знаешь ли, как-то веселее тренироваться. Только вот Пончика что-то долго нету, — Малиновская с некоторой тревогой посмотрела в сторону леса. — Обычно она ведь встречает нас по дороге, ну или, в крайнем случае, догоняет уже в долине. А тут столько времени прошло, а её всё нет.

— Да, действительно, — Настя, казалось, только сейчас заметила отсутствие Медведицы. — С нею ведь не могло ничего случиться? — немного неуверенно предположила она.

— Ох, надеюсь, что нет, — Маша начала волноваться. Она огляделась по сторонам, и её внимание привлекла стая небольших пичужек, которые расселись, точно разноцветные шарики, на ветках ближайшей к ним рябины. Ей в голову пришла интересная мысль. Хотя с птицами до этого Мария разговаривала лишь пару раз, сейчас, пожалуй, стоило попробовать. Она встала и осторожно, чтобы их не спугнуть, подошла к рябине. Настасья с интересом наблюдала за подругой. Собравшись с мыслями, Малиновская сложила губы трубочкой и просвистела незамысловатую мелодию. Одна из пташек мгновенно слетела к ней, сев на самую нижнюю ветку.

— Эмм… надеюсь, ты не слишком занята? — спросила Маша, чувствуя себя немного глупо.

Настя услышала, как птица что-то прощебетала в ответ, но Мария, похоже, её поняла.

— Ты не могла бы слетать в Кленовый лес и проверить, всё ли в порядке с моей Медведицей? — попросила Маша. — Её очень долго нет, и я начинаю волноваться.

Пташка снова что-то ответила на своем певучем языке.

— Она большая. Коричнево-бурая. Живет примерно в десяти минутах ходьбы от того места, где тракт уходит под своды леса.

Птичка ещё что-то пискнула и, вспорхнув, стремительно унеслась в сторону Кленовой чащи на поиски Пончика — только ветка осталась слегка раскачиваться.

— Здорово ты их понимаешь! — с восхищением сказала Настасья, когда Маша, вернувшись к ней, уселась на траву. Малиновская в ответ лишь слегка пожала плечами — сейчас она слишком волновалась за Пончика, чтобы что-то отвечать. Но долго переживать не пришлось: примерно через пятнадцать минут Медведица на всех парах уже бежала к ним из леса в сопровождении все той же шустрой птички. Когда они вдвоем достигли того места, где сидели девушки, птаха что-то тихонечко пискнула — мол, поручение выполнено — и была такова.

— Где ты была? Я уже начала переживать! — Мария крепко обняла свою любимицу за шею.

Пончик что-то неразборчиво заворчала в ответ. Малиновская немного отодвинула её косматую голову от себя и посмотрела Медведице в глаза. Та шумно выдохнула ей в лицо.

— Что она говорит? — с интересом спросила Настя. — Ты поняла её?

— Ага. Она очень испугалась. Она говорит, что в лесу был «большой бум», и поэтому к нам она не дошла, повернув обратно в свою берлогу.

— Это Славик, — догадалась Настасья, — со взрывами своими дурацкими!

— Да, я тоже так думаю, — согласилась Машка. — Не бойся, — обратилась она к Пончику. — Ничего страшного не произошло. Это наш коллега, так сказать, баловался своей магией.

Пончик фыркнула, и с некоторым укором посмотрела на Малиновскую.

— Конечно-конечно, — сказала Маша, — я обязательно ему передам, чтобы он больше так не шумел в лесу. А теперь, если ты не против, я продолжу свою тренировку.

Медведица вздохнула и улеглась на траву, разумеется, она была не против.

Вечером, ещё до того, как багровый солнечный диск начал опускаться к вершинам зеленых чащоб, Маша и Настя уже собрались обратно, в свой мир. Марии нужно было прийти домой до того, как её мама устроила бы панику по поводу слишком долгого отсутствия дочери, а вместе с нею собрались и все остальные — зачем возвращаться поодиночке, если можно идти назад в хорошей компании?

Из замка к ним навстречу уже вышли Флавиус и Семён, и теперь они вчетвером (если не считать Пончика) ожидали возвращения Славы и Сильфиды, чьи едва заметные силуэты временами то возникали, то вновь скрывались среди буйства темно-зеленых перелесков — они уже держали путь к ожидающим их у замка.

За целый день, проведенный в долине, Малиновская пока не особенно продвинулась в создании протодерева: ей удалось вырастить крохотную берёзку, на которой было всего три листочка, но она радовалась хотя бы этому. По крайней мере, её маленький успех означал то, что она движется в правильном направлении — необходимо лишь приложить больше упорства и как следует запастись терпением. Вполне возможно, что у Маши получилось бы и лучше, если бы Пончик, которая сегодня была какая-то уж чересчур беспокойная, не лезла постоянно носом и лапами ко всему, что Малиновская пыталась вырастить с помощью магии, а медведица — всё это съесть или в крайнем случае понадкусывать.

— Ну, а как обстоят чародейские дела у моей подопечной? — поинтересовался Флавиус у Настасьи, когда Малиновская закончила своё повествование.

— В целом неплохо, — сообщила ему Настя. — Но я могу контролировать гораздо меньше веществ, чем я предполагала на первых порах. В основном, это производные от тех минералов, которые я уже могу создавать сама, с чистого листа. Например, перлит, — она показала на несколько крупных красно-бурых камней, лежащих среди травы, которые она создала сегодня. — В найденной мною энциклопедии написано, что он является гидроксидом обсидиана, а так как сам обсидиан я научилась сотворять уже довольно давно, то нет ничего удивительного в том, что получается создавать и его разновидности.

Маша немного отвлеклась от рассказа подруги, разглядывая вершину Расстегайны — сейчас солнечные лучи окрасили снега, венчавшие горный пик, во все виды золотистых оттенков. Было очень красиво и завораживающе.

— Также я могу контролировать базальт, — продолжала тем временем Настя. — Это такая тёмно-серая магматическая порода, а ещё — пемзу.

— Ой, это я знаю! — сказал Семён. — Пемза — пористое вулканическое стекло, правильно?

— Совершенно верно, — ответил за Настасью Флавиус. — И, тем не менее, три новых минерала за один день — не так уж и плохо. Поэтому выше нос — не стоит расстраиваться!

— Да я и не расстроилась, — улыбнулась Настя. — Просто что-то сегодня очень уж устала. И так спать хочется… — она зевнула и на миг зажмурила глаза.

Через пару минут к ним подошли вернувшиеся, наконец, Сильфида и Слава, тоже порядком уставшие; все в сборе, теперь можно было отправляться домой — этот день заканчивался, пора было прощаться.

— Если ты очень утомилась, я могу попросить Пончика, чтобы она повезла тебя на себе. — предложила Малиновская подруге, когда они уже возвращались назад; Настасья действительно выглядела обессилевшей, загребая ногами дорожную пыль.

Пока Настя раздумывала над предложением, подошедшая незаметно сбоку Пончик облизала ей щёку, зажевав при этом и часть волос.

— Ой-ёй, не надо! — запротестовала Настасья. — Я и сама дойду, не хочу ни на ком ехать!

— Правильно, съешь её, Пончик, — подначивал Слава. — Раз она такая вредная!

Настя в ответ показала Славику кулак, а затем, вытянув рукой перед собою прядь собственных волос, жалобно взглянула на неё, перепачканную медвежьими слюнями, и тяжело вздохнула. Трудный выдался денёк.

* * *

Настасья с некоторым трудом задвинула тяжелые сине-фиолетовые занавески в своей комнате — ткань немного зацепилась за карниз и никак не хотела поддаваться. Она приложила некоторое усилие, и защёлка-держатель, встав на место, позволила, наконец, закрыть штору до конца. Ну вот, теперь унылого, грязно-серого пейзажа за окном не видно, в комнате стало гораздо уютнее и симпатичнее.

Прямо здесь же, на полу, расположились Антон и Бирюк — они настраивали Насте каналы в новом, только что купленном ею телевизоре. Настя, как и большинство девушек, не очень хорошо разбиралась в технике, предоставив это дело парням. Вообще-то Евген, который помогал ей привезти покупку домой, тоже обещал подойти, что было бы логичнее всего, но прошло уже более получаса, а мальчишки по-прежнему продолжали возиться с техникой вдвоем. Вполне возможно, Женя решил, что и так сделал более чем достаточно. Настасье отчего-то совершенно не хотелось узнавать причину отсутствия своего молодого человека — любой разговор у них теперь превращался в постоянное перетягивание одеяла на себя, поэтому иногда более предпочтительным выходом из ситуации было полное отсутствие общения, чем новые дискуссии.

— Ладно, ребят, вы пока тут разбирайтесь, — сказала Настасья друзьям. — А я пока что на кухне с девчонками посижу — если вы, конечно, не против.

Антон молча кивнул. Бирюк был слишком занят изучением инструкции, чтобы отвлекаться хоть на что-нибудь.

Настя вышла на кухню — прекрасно устроившиеся за её обеденным столом Маша и Таня поедали зефир в шоколаде. За те несколько минут, пока Настасья выходила в комнату к парням, количество сладостей в коробке уменьшилось уже наполовину.

— Эй, мне-то оставьте! — воскликнула Настя, тоже садясь за стол. — Пришли, значит, в гости — и всё у хозяйки поели!

— Именно так и поступают настоящие друзья. — заметила Малиновская, запихивая в рот ещё одну зефирину.

— Может, чайку поставим? — предложила Таня. — А то без чая очень приторно получается.

— А меньше надо зефира жрать, — Настя скорчила рожу и показала Таньке язык. Та показала язык в ответ.

Настасья вздохнула, встала, подошла к чайнику и, открыв крышку, заглянула внутрь. Там было пусто. Повернув вентиль холодной воды, она подставила чайник под кран, но вместо упругой, бьющей во все стороны струи кран жалобно задрожал, булькнул, и, выплюнув несколько капель, начал громко хрипеть, точно умирающий от астмы.

— Воды, что ли, нет? — раздосадовано протянула Таня, глядя, как подруга крутит вентиль в разные стороны. — Ну вот, без чая остались.

— А по-моему, на подъезде висело какое-то объявление, что воду отключат, — вспомнила Настя, — до завтрашнего утра что ли. Да у нас же вечно так: только морозы ударят, так они давай теплотрассу раскапывать. Как будто в другое время ремонтировать нельзя. Короче говоря, фиг вам — а ней чай!

— Да это не проблема. — деловито сказала Малиновская. — В конце концов, маги мы — или кто? То-о-ош! — завопила она на всю кухню.

Через минуту появился Антон; какой-то немного взлохмаченный, в рубашке с расстегнутым воротом — видимо, от возни с электроникой ему уже стало жарко.

— У нас… — начала Маша.

— Нет воды, — закончил за неё Антон. — Я слышал.

— Да, наколдуй нам, пожалуйста.

Антон собрал на столе все три чашки в кучу и обхватил их руками, плотно прижав друг к другу. Мгновение — и в них тут же возникла чистая питьевая вода.

— Вскипятить? — Антон невозмутимо приподнял левую бровь.

— Погоди, — Настасья положила в каждую чашку по чайному пакетику. — Вот. Теперь продолжай.

Антон начал по очереди подносить указательный палец к каждой из чашек, и вода в них почти тотчас же начинала закипать.

— Великий водяной чародей, — констатировала Настя, глядя, как булькает вода и подпрыгивает чайный пакетик в её чашке.

— Хорошо всё-таки уметь управлять веществами, — мечтательно произнесла Малиновская, неторопливо размешивая ложкой только что брошенный в чай кусочек сахара.

— Ой, и не говори, — поддержала её Танька. — Я теперь свой мобильный телефон прямо пальцем заряжаю: подношу к руке — и всё готово. Главное, не переборщить с напряжением — двести двадцать вольт, не больше. А то сгорит, — засмеялась она.

— Когда-нибудь я подарю каждому из вас по собственноручно сделанному хрустальному сервизу, — пообещала Настя. — Вот научусь только делать завитушки и розочки из хрусталя, и тогда…

— Тош, ты мне чай перегрел. — пожаловалась Таня, аккуратно дотрагиваясь губами до краешка чашки. — Слишком горячий. Воо-о-ов!

— Мне некогда! — донеслось из комнаты.

— Ну зая, пожалуйста, подойди! — попросила Таня.

Из комнаты показался слегка недовольный Бирюк.

— Остуди мне чай, — Танька сунула ему чашку под нос, состроив при этом милую рожицу.

— То ей вскипяти, то остуди, — ворчал Бирюк, беря в руки чашку и пуская на неё из кончиков своих пальцев холодный воздух. — Сама не знает, чего хочет.

— Любимый, не ругайся, — Таня погладила его по плечу.

Малиновская заметила, что в этот момент Настасья смотрела на них каким-то странным взглядом — в нём читалась легкая грусть, и ещё что-то трудноопределимое. Через секунду Настя перевела взгляд на неё, и Мария отвела глаза, чтобы не смущать подругу. Тут и так всё было более чем ясно — разумеется, Настасье хотелось, чтобы Евген относился к ней с такой же теплотой и нежностью, как относится Вова к Татьяне. Но, видимо, это просто не её человек. Хотя… вполне может быть, что у них всё ещё и наладится.

Чай был, наконец, остужен, и мальчишки ушли обратно в комнату, чтобы продолжить копание в телевизионных настройках, прихватив с собою при этом парочку зефирин. Девчонки, оставшись на кухне в сугубо женской компании, занялись своим излюбленным делом — полушепотом начали обсуждать всякие занятные штучки и секреты, понятные только им.

А за окном, прикрытым ажурными занавесками, все сильнее начинал кружиться легкий, серебристый снежок. Он долетал до земли, неторопливо ложась на газоны и крыши домов, покрывал карнизы окон и темный, блестящий в ночи асфальт.

* * *

В третьей декаде ноября неожиданно наступила небольшая оттепель, зато снег в это время сыпал практически не переставая: по краям дорог вымахали огромные сугробы, и каждый будний вечер вся Москва регулярно превращалась в одну большую пробку. Во всех дворах толпилось постоянное месиво из снежной каши — частые переходы температуры через ноль то растапливали замерзшую черно-бурую жижу под ногами, то вновь замораживали её в скользкие и труднопроходимые ледяные бугры. Дворники, которые должны были, по идее, оперативно устранять всё это безобразие, все куда-то запропастились. Малиновская уже не раз вспоминала их «добрыми словами», когда падала враскорячку у своего подъезда. Не совсем типичная погода для конца ноября, но ничего поделать с этим было нельзя — оставалось только терпеть.

Вообще весь ноябрь в целом Маша про себя назвала «месяцем проблемных родственников». Две недели назад к Бирюку с Таней вернулась, наконец, их бабушка, которая до этого всё лето жила на своей даче в подмосковных Люберцах. Дом там был достаточно тёплый, поэтому, в принципе, жить там можно было и круглый год, но с ноября по март драгоценная бабуля неизменно приезжала в Москву. На зиму весь поселок практически пустел, и ей было попросту страшно и тоскливо жить там совершенно одной. Хотя женщиной она была и не особенно ворчливой, придерживаясь — по словам Бирюка — довольно современных взглядов на жизнь, но всё-таки бабушка есть бабушка: она человек пожилой, и ей необходимы тишина и покой. А у Вовы с Таней постоянно что-то происходило — то они громко музыку слушают, то отношения выясняют — без этого никуда. В результате случались мелкие, пусть и непреднамеренные конфликты, вследствие чего сладкая парочка старалась проводить дома как можно меньше времени. Из всего Авалона они теперь чаще других оставались ночевать в Нифльхейме — все равно бабуля за ними не следила, да и не помнила особенно, где они и что с ними: встретит их днём на кухне, а Вова с Таней делают вид, как будто бы только что проснулись и вышли из своей комнаты.

По крайней мере, хорошо было уже то, что она разрешила им встречать новый год и Вовин день рождения, которое выпадало на тридцатое декабря, на своей даче.

— Вы все молодые-красивые, вам нужно много места, чтобы веселиться, — сказала им бабушка. — Делайте, что хотите — только, ради всего святого, дом ненароком не спалите. Ну и за собою потом приберитесь, конечно. А так — я не против.

Таким образом, в их распоряжение попадал на несколько дней целый двухэтажный загородный дом с участком, поэтому предстоящее девятнадцатилетие Бирюка предполагалось отметить с большим размахом. Вова заранее пригласил не только всех своих друзей по Авалону, но и, конечно, огромное количество всяких разных знакомых, которых у него, как у человека крайне общительного, всегда было великое множество.

Кроме приехавшей Вовиной бабушки произошло посещение и ещё одного из родителей — Настиного папы. Здесь, разумеется, все было гораздо более весело и беспроблемно — все восемь дней, что он гостил у Настасьи, она как обычно была очень счастлива и радостна. Папа накупил ей целые горы всяких новых побрякушек, одежды, а также ездил с нею выбирать в мебельный магазин новый журнальный столик, который Настя как-то присмотрела себе в комнату. Все это время Настасья практически не приходила в Нифльхейм, очень уж ей хотелось подольше побыть с отцом после долгой полугодичной разлуки. Флавиус и Сильфида относились к этому с пониманием и, конечно, не настаивали на посещении тренировок.

Настя немного расстроилась из-за того, что любимый папа не сможет присутствовать в канун нового года — служба есть служба, и её никто не отменял — но он обещал приехать сразу после праздника, в первых числах января, так что расстались отец и дочь в хорошем расположении духа: чуть более чем через месяц им предстояло увидеться снова.

У Ольги Александровны, Машиной мамы, на фоне приезда Настиного отца и, как следствие, — усилившегося в эти дни контроля за Настасьей, тоже проснулась тягота к повышенному вниманию за дисциплиной собственной дочери. Она вдруг живо начала интересоваться Машиными делами в институте, спрашивать, все ли предметы ей одинаково интересны, и нет ли каких-нибудь хвостов за прошлую сессию. Малиновскую такая опека немного раздражала, а временами даже выводила из себя — когда заботливая мама становилась чрезмерно настойчивой. Ну а в остальном всё пока что шло довольно хорошо.

Дни летели за днями, складываясь в недели, и ничто не может остановить неизбежного и вечного хода времени. Время безжалостно. Но для тех, кто поставил себе цель, оно не является препятствием; напротив, оно лишь помогает человеку добиться этой самой цели — иногда раньше, а иногда — позже. Конечная точка в достижении этого Великого Пути, чья малая толика шагов Жизни не может быть измерена никем, как, например, нельзя измерить размер доброты и широту сострадания — всё это лишь зависит от грандиозности поставленной задачи. И тогда наступит некий Финал, от которого нужно будет двигаться дальше. Главное — верить, что ты сможешь, и тогда у тебя всё получится.

Именно так рассуждала Малиновская, и в конечном счёте добилась своего: ей удалось вырастить своё первое настоящее большое дерево. Берёзу. Потом последовали и другие: осины, липы, тополя. Отчего-то садовые формы — яблони или, там, скажем, груши — получались у неё несколько хуже, чем лесные. Яблони росли какими-то корявыми, точно в них ударила молния, а груши никак не хотели подниматься выше полутораметровой высоты. Зато все остальные, не одомашненные виды, удавались ей более чем на «отлично».

Вскорости Карнимирию — Долину Рубиновых Рябин — уже нельзя было называть таковой в полной мере: посадки присутствующих тут деревьев разбавили многие иные породы, в том числе падубы, ясени, и даже могучий дуб — он стоял в единственном экземпляре, окруженный кольцом маленьких (на его фоне) рябинок. Вырастить дуб оказалось труднее всего — дерево получилось огромным, да и после его сотворения Мария устала так, точно разгрузила целый вагон с углём.

Однако чем больше она тренировалась, тем легче ей давалось творение зелёной магии. Даже тело её от этого стало более подтянутым и собранным, словно она начала посещать какие-нибудь курсы аэробики. Поначалу Маша думала, что это ей только кажется, но после того, как все парни в Авалоне тоже стали замечать у себя растущие мускулы, точно они ходили в тренажерный зал, Малиновская окончательно убедилась в том, что постоянные занятия магией — как и говорила им когда-то Сильфида — способны укреплять и наращивать мышцы. Еженедельные тренировки будто заменяли собой поход в фитнес-клуб.

* * *

Как-то вечером за ужином в Нифльхейме, когда все восемь друзей после утомительного тренировочного дня (а также Сильфида, Флавиус и Алексис) собрались в Румынском зале, чьи стены, выложенные драгоценными изумрудами, тускло блестели в свете многочисленных свечей, Сильфида, сидящая в этот раз во главе стола, завела такой разговор:

— Ну что же, друзья мои: ещё один прожитый день — и ещё множество новых побед. Прежде всего, конечно, хотелось бы ещё раз поздравить всех вас с постоянным обновлением собственных достижений на этом трудном пути совершенствования основ Высокой магии. Повторюсь, за столь короткое время вы познали то, на что у других уходили долгие месяцы, а то и годы. Нет сомнения в том, что все вы великолепно справляетесь, но, видит небо, — некоторое из вас достигли высот запредельных, став поистине великими чародеями магии Стихий.

Свечи в зале чуть дрогнули от едва уловимого дуновения ветерка, пробежавшего вдоль стен, отчего глубокие тени, укрывшиеся в самых дальних уголках, как будто вздохнули, надвинувшись, — и снова отступили.

— Антон, — обратилась она к молодому человеку, и тот, аккуратно положив свою вилку и чуть повернув голову, внимательно посмотрел на Сильфиду, — в этот замечательный вечер не примешь ли ты моё одно очень заманчивое предложение? — при этих словах Сильфида чуть улыбнулась и прищурила глаза, словно заранее пытаясь отгадать ответ своего собеседника. — Как насчёт того, чтобы показать своим друзьям всё то, на что ты теперь способен? Я предлагаю устроить магический поединок. Шуточный, разумеется. Проиграет тот, кто первый не устоит на ногах. Ты сможешь проверить, насколько хорошо развиты твои способности, ну а твоим друзьям доведётся увидеть — чего уж тут скрывать — довольно красочное зрелище.

— Эмм, конечно… это так внезапно… — Антон немного замялся. Очевидно, столь неожиданное предложение застало его врасплох.

За столом воцарилась абсолютная тишина, не нарушаемая даже лязганьем столовых приборов о тарелки и звоном бокалов. Славик, и тот перестал жевать. Все ждали ответа Антона. И тут в разговор вмешался Евген.

— О, разумеется, он откажется! — Евгений с заметным нажимом опустил свою чашку на блюдце, отчего чай в ней немного расплескался по столу. — Великому Водяному Магу нужно все как следует обдумать, прежде чем принимать столь ответственное решение, не правда ли? Вы зря ждете от него ответа.

— Говори, Бессмертный, «да» или «нет», — подал голос Алексис с другого конца стола. — Но кто откажет в просьбе самой Сильфиде?

— Отчего же? — голос Антона оставался спокоен, но все заметили, что в нем зазвучали плохо скрываемые металлические нотки. — Я согласен. И кто же будет моим противником? — он медленно обвел взглядом стол.

— Я, — просто ответила Сильфида.

Антон на миг снова опешил, но в этот момент Евген так внимательно и так насмешливо следил за его реакцией, что тот решительно встал из-за стола и произнёс:

— Замечательно! Мы начнём прямо сейчас, или хотя бы очистим чертог от мебели, чтобы нам было, где сражаться?

— Нет-нет, мы, разумеется, выйдем на свежий воздух, — сказала Сильфида, тоже начиная вставать. — Там у нас будет больше места для маневров.

Антон двинулся к выходу. Малиновская, сидевшая во время ужина рядом с ним, испуганно схватила его за руку:

— Тоша, не надо! Я думаю, ты ещё не готов к такому серьезному поединку! Всё это может очень плохо кончиться.

— Разумеется, Антоше лучше было бы остаться на месте, — ангельским голоском передразнил её Евген.

— Женя, прекрати! — одернула его Настасья.

— К чему вся эта пустая болтовня? — громко осведомился Антон, чтобы перекрыть собой грохот отодвигаемых стульев — все остальные друзья тоже начали вылезать из-за стола. — Решили идти — так идёмте! — и он двинулся к выходу.

Двое дварфов в зеленых камзолах, дежурившие у дверей, с поклонами распахнули их перед Антоном, и он первым покинул зал. Остальные последовали за ним.

— Флавиус! — Маша попыталась сделать последний призыв к благоразумию и обрести, наконец, союзника. — Я против всего этого. Останови их!

— Не волнуйся, Мария, всё будет хорошо, — беспечно ответил тот, спокойно положив руку ей на плечо. — Ты слишком ответственно ко всему относишься. Они же не станут убивать друг друга — бой прекратится, как только один из них потеряет равновесие и упадёт.

«Слишком ответственно относишься» — размышляла Малиновская над словами Флавиуса, спускаясь вслед за всеми по лестнице. — Ну да, тебе самому бы ответственности прибавить не помешало. За безопасностью своих учеников ты явно не считаешь нужным следить — все только и калечатся.

Она все ещё продолжала негодовать, но вслух, конечно, ничего не произнесла — всё равно её никто бы сейчас не поддержал.

В небе уже начали зажигаться первые тусклые звёздочки, когда весь Авалон высыпал на широкое каменное крыльцо замка в предвкушении чего-то невиданного. Все девчонки выглядели немного встревоженными, а парни — заинтригованными и воодушевлёнными. Даже Алексис, который после ужина всегда возвращался обратно на свой пост, тоже присоединился к ним, снедаемый любопытством от предстоящей дуэли.

— Оставайтесь на крыльце и близко не подходите, — предупредила Сильфида остальных. — На всякий случай. Тем более, отсюда открывается прекрасный вид на поля, — и они с Антоном начали спускаться вниз по древним, выщербленным от времени мраморным ступеням.

— Не волнуйся, — тихо сказала Бессмертная Антону, когда они переходили мост, и звуки их шагов гулко отдавались в сумеречной тишине. — Я не затеяла бы это всё, если бы не была в тебе уверена. Просто кое-кому необходимо знать, с чем придется столкнуться в том случае, если он бросит тебе вызов.

Сильфида чуть обернулась назад. Евгений продолжал сверлить взглядом спину Антона.

Двое будущих противников перешли ров и, разминувшись на середине дороги, начинающейся сразу от подвесного моста, направились в разные стороны. Антон и Сильфида отдалились друг от друга уже метров на пятьдесят и внезапно остановились — как по команде. Вокруг стремительно темнело, но стоящим на крыльце по-прежнему были хорошо видны две одинокие фигуры, — застывшие, развернувшиеся теперь лицом к лицу. Казалось, силуэт Сильфиды слегка светится в окружающем сероватом воздухе, разгоняя вокруг себя полумрак. Фигура Антона тоже была хорошо видна — в основном благодаря его расстегнутой белой рубашке и белой футболке под нею. Вода в окружающем замок рве едва заметно поблескивала, отражая в своей недвижимой глади рисунок далеких звезд. Вдоль рва и за ним тихо шелестели на ночном ветерке высохшие стебли камышей — эдакая дополнительная декорация для предстоящего действа.

— Зачем они настолько далеко отошли друг от друга? — услышала Малиновская Танин голос слева от себя. Ей никто не ответил.

Тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад, окутала предстоящее поле боя. Антон и Сильфида замерли в ожидании. Либо никто из них не хотел начинать первым, либо Сильфида, как истинная леди, просто ждала, что инициатива последует от мужчины. Так оно и получилось.

Очевидно, решив, что ожидание слишком затянулось, в руках Антона, разгоняя темноту, засветилась синеватая магическая пуля, подобная маленькой, одомашненной молнии. Она словно нехотя соскользнула с кончиков его пальцев и вылетела в сторону Сильфиды. Та лишь немного небрежно отмахнулась рукой — как от назойливой мухи — и сотворенная магия, миновав её, упорхнула куда-то вверх; ушла навстречу к равнодушному небу, чтобы там погаснуть.

Малиновская выдохнула, и переминулась с ноги на ногу. Татьяна поплотнее куталась в Вовин свитер, чтобы не замерзнуть. Семён зевнул.

В ответ Сильфида тоже выпустила магическую пулю — её магия была почти такой же по цвету, но немного более блеклой, можно сказать, ледяной, словно в разбавленные водой чернила добавили малую толику серебра. Ладонь Антона засветилась синим, и он, ничуть не пытаясь уклониться, сделал молниеносный выпад — и поймал пулю рукой! Прямо на лету. Как только серебристо-голубой выстрел Сильфиды исчез в его сжатой ладони, во все стороны брызнули искры, как от фейерверка. Антон пошатнулся, но устоял.

— Ничего себе! — присвистнул Слава. — Вот это нейтрализация. У меня так не получилось бы!

— Ничего особенного, — криво улыбнулся Евген.

Антон и Сильфида ещё несколько раз обменялись магическими выстрелами, словно проверяя силы и точность удара друг друга. Каждому удавалось удачно блокировать атаку противника, либо просто увернуться от неё. Теперь уже и Сильфида решила перейти к чему-то более серьезному. Она медленно развела руки в стороны, а затем, выписывая руками в воздухе какой-то замысловатый узор и снова приближая их друг к другу, переплела пальцы в кресты. В то же мгновение от её ног в сторону Антона ринулись, вырастая прямо из-под земли, острые ледяные шипы.

Со стороны замка послышалось несколько испуганных девчачьих вскриков.

Чем ближе ледяные лезвия подбирались к Антону, тем острее и выше они становились. Ещё несколько секунд — и они готовы были пронзить парня насквозь, но Антон успел опередить их на долю мгновения: прямо под его ногами забил мощный фонтан воды, приподнимая его вверх, всё выше и выше, и делая совершенно недосягаемым. Когда иглы, наконец, добежали, подобно острым когтям, до того места, где он только что стоял, им удалось лишь пронзить основание бьющей из земли воды — мощный поток тут же расширился, поглощая все вокруг, и магия Сильфиды, не выдержав напора, разлетелась вдребезги. Вокруг осталось лишь несколько наиболее крупных фрагментов ледышек, валяющихся на траве в беспорядке тут и там. Фонтан, ослабляя напор, медленно опустил Антона обратно на землю, и тут же исчез, растворяясь, точно его и не было.

— Классно у него получается, правда? — спросила Настасья у Малиновской.

Та в ответ лишь коротко кивнула — Маша сейчас слишком переживала за возможный исход боя, чтобы что-нибудь отвечать.

Антон медлить не стал: окинув взглядом едва колышущиеся под его ногами стебельки травы, он протянул правую руку вперед и осторожно задвигал пальцами, точно подбирая аккорды и играя давно забытую мелодию на невидимых струнах. До наблюдающих за поединком зрителей донёсся едва слышимый рокот воды; эхо долетевшего звука было таким, как будто множество брошенных камней внезапно нарушило безупречную водяную гладь озера, но плеск раздавался глухо, как если бы сам слышавший находился в этот момент под водой, а не на берегу. Стоящие на крыльце Нифльхейма вдруг увидели, что вода в окружающем рве взбурлила, как вскипяченная, и огромными волнами ринулась через край, заливая собою всю левую часть поля, гневно плескаясь и пенясь вокруг Антона. Повинуясь его воле, внезапно искрящиеся волны поднялись вверх, обращаясь разворачивающейся сплошной грозной стеной, — и ринулись на Сильфиду.

Но та не бездействовала. Из простертых вверх ладоней Бессмертной хлынули в темнеющие небеса потоки мощного серебристо-голубого света. Водяная стена стремительно надвигалась, приобретая некое подобие гигантской руки, пытающейся схватить её, но тут в сплошную водяную завесу ударили мощные лучи магического морозного ветра, инея и снега, и вся вода, остановившись, с жалобным скрипом застыла над Сильфидой одной немыслимо величественной прозрачной волной, обращённой в потрескавшийся лёд.

Сильфида, пронзая взглядом новую преграду, с заметным усилием раскинула руки, сжатые теперь в кулаки, в разные стороны, будто разрывая незримые оковы, и вся ледяная глыба лопнула с оглушительным звоном и треском, рассыпая от себя во все стороны острые ледяные осколки.

Теперь атаковавшая её вода перестала быть водой, замерзнув и обратившись в лёд — и Сильфида не преминула этим воспользоваться. Всё раздробленное ледяное крошево, все мельчайшие и острые, словно бритвенные лезвия, кусочки льда начали стремительно собираться в некое подобие кружащегося ледяного вихря, гигантского зловещего торнадо. Толпясь в хладном хороводе, задевая и стукаясь друг о друга, они издавали тихий, едва слышимый уху перезвон, похожий на дребезжание колокольчиков. Это была красивая, но очень опасная мелодия. Мелодия, несущая сокрушение и гибель.

Острые льдинки совершили несколько полных оборотов вокруг Сильфиды, но тут она сделала новое, едва уловимое движение своими грациозными руками — и все они, со свистом рассекая воздух, полетели в сторону Антона.

Со стороны Нифльхейма раздались новые дружные девчачьи вопли. Парни, казалось, тоже напряглись.

— Ну, Тоха, давай! — Малиновская услышала, как эту фразу едва слышно произнёс Бирюк. Она и сама сейчас думала о том же самом.

Антон поспешно сотворил вокруг себя полую, кипящую водяную сферу — во все стороны от стянутой в идеальный магический шар воды пошёл пар, и она постоянно и практически неуловимо вращалась, обволакивая его со всех сторон. Летящие осколки достигли водной преграды из кипятка и, ворвавшись в неё, с громким шипением прорвали оболочку, исчезнув внутри без следа. Всё поле боя мгновенно заполонили облака пара от растаявшего льда. Очертания Сильфиды почти целиком растворились в белом тумане. Некоторое время ничего не происходило.

— Где Антон?! — выкрикнула Малиновская. — Кто-нибудь видит его?

Неужели ледяным иглам удалось пройти сквозь защиту из кипящей воды? Вполне возможно, что лезвия не успели раствориться целиком, и небольшая их часть всё-таки проникла под покров. Некоторая часть… там вполне хватило бы и одного ледяного лезвия. Но тогда… нет, этого просто не может быть!

— Люди! — позвала Таня. — Кто-нибудь может разглядеть, кокон из кипятка всё ещё на месте? Или он распался?

Татьяна почувствовала, как Вовины пальцы крепко сжали её плечо — он тоже занервничал.

— Мне кажется, сферы уже нет, — напугано, и вместе с тем растерянно отозвалась Настасья.

— Девочки, спокойно, — начал Семён. — Если произошло что-то…

Он не успел закончить — фраза оборвалась на полуслове. Нечто небесно-голубое осветило то место, где, по идее, должен был сейчас находиться Антон. В этот же миг все увидели вдруг, как возникшая неизвестно откуда сияющая водяная сфера, метнувшись сквозь облака белого тумана, стремительно пронеслась в сторону Сильфиды — и ударила ту прямо в грудь! Бессмертная, как и все остальные, вглядывалась сквозь зыбкий туман и не ожидала атаки, поэтому попросту не успела её отразить, — она упала навзничь, на траву, и какое-то время не шевелилась.

Белое марево исчезло с поля мгновенно, — его сняло как рукой. Друзья увидели мокрого с головы до ног, тяжело дышащего Антона — водяной шар вокруг него теперь исчез. С дикими воплями все бросились со ступеней вниз, к бывшим противникам. Антон, на долю секунды опередив остальных, первым добежал до Сильфиды и помог ей подняться. Ребята столпились вокруг них — каждый пытался что-то сказать, узнать, всё ли в порядке: в общем, шум поднялся невообразимый.

— Всё хорошо? — озабоченно произнёс Антон, обращаясь к Сильфиде.

— Да, вполне, — Сильфида тоже тяжело дышала, но выглядела, кажется, целой и невредимой. — Мощность магии ведь была не смертельной, как мы и уговорились. Просто я не ожидала…

— Ты победил её! — потрясенно произнёс Флавиус.

— Ну, наверное, — неуверенно ответил Антон.

Все голоса вокруг разом смолкли. Кажется, до каждого только сейчас действительно дошло, что Антон на самом деле фактически выиграл поединок. Сильфида не устояла, упав, — и бой прекратился.

— Это нечестно! — заорал Евген. — Он выиграл этот бой хитростью. Сильфида просто не была готова защищаться. Она сама только что об этом сказала!

— И, тем не менее, он его выиграл, — возразил ему Семён.

— Благодаря лишь жульническому приёму, но не превосходящей силой магии! — не унимался Евген.

— Вообще-то они не обговаривали разрешенные способы атаки, — напомнила Малиновская. — И что же он, по-твоему, сделал нечестно?

— Не исключено, что она ему просто подыграла.

— У них был уговор, — голос Алексиса легко перекрыл голоса остальных. — Тот, кто упадёт первым — считается проигравшим. Все честно. Сильфида, как ты считаешь? — обратился он к Бессмертной.

Множество глаз тут же повернулось к ней.

— Правила определенно нарушены не были, — Сильфида, казалось, все ещё не могла прийти в себя, но все поняли, что же именно её потрясло, когда она произнесла: — Антон, ты… первый Бессмертный, который сумел победить меня за последние девятьсот лет. Ты поистине великий маг! Мой лучший ученик. Я… я горжусь тобой!

Антон лишь смущённо улыбнулся в ответ.

Некоторую торжественность момента вновь подпортил Евген.

— Я буду оспаривать это решение. — процедил он сквозь зубы.

— Господи, ты когда-нибудь заткнёшься? — в тон ему осведомилась Малиновская.

Сильфида положила свою хрупкую руку ей на плечо, словно призывая к спокойствию, и сказала:

— И с кем же ты хочешь сразиться? — в её голосе звучала легкая ирония.

— Раз уж Антон победил тебя, тогда я вызываю на поединок Флавиуса! — глаза Евгения гневно сверкнули.

— Я принимаю твой вызов, — ответил Флавиус. Кажется, он даже немного рассердился от такой наглости.

— Только, ради всего святого, давайте не будем устраивать этот бой прямо сейчас! — взмолилась Настасья, вставая между ними. — Все очень устали за сегодняшний день. Женя, прошу тебя, давай отложим поединок хотя бы до следующих выходных!

Евгений глубоко задумался, вероятно, размышляя, не слишком ли унизительно будет дать согласие на такое предложение.

— Ну ведь Флавиус от тебя никуда не денется, — продолжала Настя, — пожалуйста!

— Хорошо, — наконец согласился Евген. — Пусть будет так. Отложим ровно на неделю день моего триумфа.

Пока никто ничего не успел возразить, он развернулся и, преисполненный гордости, направился в замок. Если бы в этот момент он посмотрел на свою возлюбленную, то увидел бы, как Настасья, выдохнув, перекрестилась — хотя бы одна спокойная ночь ей сегодня гарантирована.

Антон никак не мог уснуть. Он долго ворочался в кровати, переворачиваясь то на левый бок, то на правый и, хотя в спальне стояла абсолютная, звенящая тишина, сон упорно не хотел к нему приходить. Он встал, раздвинул тяжелые пыльные портьеры и посмотрел в окно. Одинокая полная луна стояла прямо над соседней башней, а в нескольких десятках метров от неё дремала, увенчанная снегами, вершина Расстегайны. Наступившее ночное безмолвие не тревожил ни единый, даже самый еле слышимый звук.

Антон стоял так довольно долго, пока, наконец, не подошёл к резному комоду, порылся в нём немного и извлек оттуда свой маленький фонарик на батарейках, который он всегда оставлял здесь на всякий случай — электричества в замке, разумеется, не было (Таня не в счёт), а каждый раз разжигать свечи представлялось не совсем удобным. Он тихонько приоткрыл дверь спальни и вышел в длинный каменный коридор. Надо пройтись. Да, именно. Хотя он сегодня безумно утомился, но, видимо, как раз поэтому сон никак не одолеет уставшую голову.

Подойдя к краю резных перил, он посветил вниз. Коридоры-балюстрады здесь образовывали нечто вроде опоясывающего весь замок лабиринта, куда выходило множество дверей, с огромным, плохо освещённым колодцем-трубой посередине, просматривающимся, однако, до самого первого этажа. Так обычно выглядят некоторые московские подъезды в каких-нибудь старых домах в центре Москвы, когда лестничные пролеты лепятся по самому краю массивных стен, образуя в центре пустоту. Антон направил луч света в подлестничное пространство, потом поводил им по сторонам и решил фонарик выключить — слабое свечение от пальчиковых батареек темноту не пробивало а, напротив, лишь слепило глаза, мешая сориентироваться.

Он двинулся вперед по коридору и, пройдя добрую его половину, снова включил фонарь — ему хотелось найти какую-нибудь открытую веранду или балкон, чтобы выйти и подышать свежим воздухом. Наверное, — подумал он, — выходить за пределы Нифльхейма сейчас не стоит. Вообще-то он хорошо ориентировался в замке, но в ночи все выглядело совершенно по-другому, и Антон немного запутался, пытаясь определить нужное направление. Пройдя ещё пару шагов, луч света неожиданно выхватил из темноты человеческое лицо. Разразились дружные вопли с обеих сторон, свет фонаря заметался во всех направлениях, прыгая по потолку и стенам. Антон с испугу чуть не выронил фонарь, пока не услышал рядом с собою очень перепуганный девчачий голос:

— Ты чего орёшь? Ты меня до смерти напугал! — это была Малиновская.

— Ох, Машка, ты чего не спишь-то? — Антон, наконец, выровнял свет фонаря и снова направил его на Малиновскую.

— Да не свети ты мне в глаза! — щурясь, недовольно пробурчала Машка. — Я просто так сегодня переволновалась, что решила немного подкрепиться. Пошли со мной на кухню?

— Нет, не хочу я есть, — замотал головой Антон. — Мне сейчас даже кусок в горло не полезет.

— Ну ладно, как хочешь. — Малиновская направилась в сторону лестницы. — Посвети мне немного, чтобы я не грохнулась, а то я потом костей не соберу, если пролечу все сорок пролетов вниз башкой.

— Ты же бессмертная, — улыбнулся Антон.

— Ой, да ну тебя! — Маша махнула на него рукой и начала спускаться.

Антон стоял, облокотившись на перила, и слушая все более отдаляющиеся звуки Машкиных шагов: свет от его фонаря провожал её так долго, насколько это было возможно. По мере того, как она уходила все дальше вниз, растворяясь в замковом полумраке, Антон чувствовал, что впереди, в коридоре, к нему снова кто-то приближается. В этот раз обошлось без обоюдного испуга — он сразу разглядел Славика.

— Поесть не хочешь? — сразу, без предисловия, предложил ему Слава.

— Господи, в этом доме вообще кто-нибудь спит? — проворчал Антон. — Такое ощущение, что все только и делают, что носятся с едой от спальни до кухни и обратно. Надо будет запретить дварфам кормить вас всех ночью.

— Нет! Не вздумай! — в неподдельном ужасе воскликнул Славик. Он тоже облокотился на перила рядом с Антоном и, немного помолчав, сказал: — А кто это там, внизу?

— Маша, — ответил Антон. — На кухню идёт. У вас с ней синхронный жор.

Как раз в этот момент свет, падающий из кухни, осветил её стройную фигуру, зазолотился на светлых волосах. Малиновская аккуратно, как мышка, прошмыгнула в дверь.

— Ты молодец, — сказал Слава. — Классный сегодня бой получился. Меня, честно говоря, очень впечатлил момент, когда… — но договорить он не успел.

Снизу, из раскрытых дверей кухни, раздался громоподобный звериный рык, а затем ещё более звонкие вопли Малиновской, перешедшие в нецензурные ругательства. Все это перемешалось со звоном и грохотом бьющейся посуды.

— Что это там? — Слава округлил глаза.

— Это Бирюк спрятался под столом, а когда Маша подошла слишком близко, он схватил её за ноги, — будничным тоном объяснил Антон.

— Откуда ты знаешь? — Слава с некоторым недоверием покосился на него.

— В прошлый раз я попался точно так же, — неохотно признался Антон.

— С ума можно сойти! — Славик поежился, слушая, какими сочными эпитетами Мария продолжала награждать Бирюка — её гневный голос эхом разносился по пустынным коридорам. — Что-то мне на кухню сразу расхотелось идти. Пойду лучше посплю.

— Это мудрое решение, друг мой, — Антон похлопал его по плечу. — Нам всем давно пора спать. Только, боюсь, бедная Маша сегодня не уснёт вообще — после всего-то пережитого…

— Надеюсь, мы не увидим ещё один магический поединок на кухне? — хмыкнул Слава.

Друзья улыбнулись друг другу и разошлись в разные стороны, по своим спальням.

* * *

Морозное декабрьское утро. На часах — восемь-тридцать утра. Маша стоит у здания университета, глубоко вдыхая холодный и свежий воздух — от этого щекочет в носу и даже немного кружится голова. Белые хлопья снега, пританцовывая под одну лишь им известную мелодию, медленно опускаются с небес. Замечательная погода.

Сегодня у неё всего две пары, а потом — домой. Чудесный день. Она прошлась немного вперёд, чтобы взглянуть на огромный циферблат массивных часов, висящих прямо над главным входом в институт — до начала занятий оставалось ещё пятнадцать минут. Малиновская бросила осторожный взгляд в сторону аллеи: там, никак не решаясь расстаться, прильнули друг к другу Евген и Настасья. Маша специально отошла как можно дальше, чтобы их не смущать, но — решила она — если они минуты через две не перестанут целоваться, ей придётся самым наглым образом прервать их лобызания — всё-таки не для того они в кои-то веки вовремя приехали в институт, чтобы и в этот раз опоздать на первую пару.

Постояв ещё некоторое время на утоптанном множеством студенческих ног до состояния легкого катка снегу, она совсем уж было решилась, чтобы окликнуть подругу, и даже чуть-чуть приподняла руку, чтобы та заметила её, но в этот самый момент её внимание привлекла медленно въехавшая на площадь перед институтом машина. На первых порах до Маши как-то даже сразу и не дошло, что территория университета со всех сторон огорожена массивным кованым забором, и туда просто чисто физически въехать автомобилю было невозможно. Даже ярко-желтый пикап, который обычно привозил еду в студенческий буфет, всегда подъезжал с другой стороны, с черного входа — это хорошо знали все студенты. Но сейчас Малиновскую занимало совсем не это — она копалась в памяти, пытаясь понять, откуда ей так хорошо знакома эта машина. Чёрный Форд. Чёрный Форд Сандербёрд. Ну конечно! Она уже понемногу начала забывать, как он выглядит. Но что Флавиус и Сильфида делают здесь? Они уже очень-очень давно не приезжали к ним вот так, на этом старом автомобиле…

Тем временем Чёрный Форд, явно двигаясь в её сторону, наконец поравнялся с нею и остановился. Дверца машины лишь слегка приоткрылась, и Сильфида, не став выходить наружу, бросила быстрый взгляд по сторонам. Казалось, она была чем-то сильно встревожена.

— Мария, — Бессмертная внимательно посмотрела на Малиновскую, — вы нужны мне сегодня. Вы все.

— Сильфида, что случилось? — Маша пыталась понять, что происходит. — Что ты… вы здесь делаете? — она разглядела сидящего за рулём Флавиуса, но тот даже не повернул в её сторону своей огненно-рыжей головы.

— Я жду вас всех сегодня в Нифльхейме, — голос Сильфиды слегка дрожал. — До заката. Это очень важно.

— До заката? Но, Сильфа… Сегодня ведь только четверг. Мы же собирались все прийти в субботу, как обычно, разве нет? Сильфида, да что случилось? — Малиновская уже тоже начинала нервничать, глядя на встревоженное лицо Бессмертной.

— Я не могу тебе ничего объяснить сейчас. Нет времени. Оповести всех остальных. До заката. Не медли. Ты поняла меня? — Сильфида снова внимательно посмотрела на Машу.

Как только Мария кивнула в ответ, дверь автомобиля тут же захлопнулась и Чёрный Форд Сандербёрд, громко взвизгнув тормозами, стремительно сорвался с места, почти мгновенно скрывшись за поворотом.

Малиновская какое-то время стояла, будто оцепенев и пытаясь понять, что именно могло привести всегда невозмутимую Сильфиду в такое смятение? Она медленно, почти осторожно, дошла до угла здания, куда только что завернул знакомый автомобиль, и увидела там привычный сплошной кованый забор, ограждавший институт. Она уже почти не удивилась. Выходит, даже к чудесам можно привыкнуть. Сейчас Машу беспокоило другое — не могло ли уже произойти то, чего все они ждут. К чему все они готовятся. То, что им предсказано, но — как она надеялась — никогда не произойдёт. Но нет. Нет. Этого просто не может быть. Не сейчас…

— Что ещё она тебе сказала? — спросил Антон. — Только это? Ты уверена? — сейчас они уже со всей возможной скоростью, на которую были способны, углублялись всё дальше и дальше в парк, не обращая внимания на немногочисленных прохожих, гуляющих, в основном, с собаками. Искрящийся снег красивыми каскадами лежал на ветках деревьев и кустов, и то и дело забавно похрустывал под восемью парами ног, создавая совершенно неподобающую в такой ситуации атмосферу беззаботности и несерьезности.

— Послушай, Тош, ты спрашиваешь меня об этом уже, наверное, в десятый раз, — с лёгкой толикой раздражения ответила ему Малиновская, как можно плотнее кутая горло в разноцветный шарф. — И я в десятый раз тебе повторяю: да, только это она и сказала — что будет ждать нас всех в Нифльхейме ещё до того, как наступит закат. Сильфида очень торопилась, и поэтому не стала мне ничего объяснять.

— Как жаль, что я в этот момент не находилась рядом с тобой! — грустно и немного поспешно проговорила Настасья. — Возможно, я бы не так сильно растерялась и узнала бы у них немного больше.

— Какой в этом смысл? — недовольно пробурчал Евген, видимо, немного задетый тем, что его девушка предпочла возможный разговор поцелуям с ним. — Всё равно сейчас мы обо всем узнаем.

— Да, но мы, может быть, не провели бы весь этот день в томительном ожидании, словно на иголках, — ответила ему Настя.

— Ребят, давайте не будем так быстро идти! — жалобно окликнул их Славик, не поспевая за остальными и плетясь где-то в самом конце.

— Лучше бы тебе поскорее шевелить ногами, чем языком! — недовольно ответила ему Татьяна. Она тоже изо всех сил старалась не отставать, и получалось у неё это лишь оттого, что её чуть ли не волоком тащил за руку Бирюк. На тех местах тропы, где были значительные перепады высот, и приходилось спрыгивать либо просто перелезать через камни или корни, Вова молча брал её на руки и переносил ещё до того, как она начинала громко выражать свое недовольство по поводу непреодолимости этих препятствий.

Несмотря на то, что не все сегодня решили осчастливить институт своим присутствием (например, Евгений и вовсе редко появлялся там в последнее время), но тем не менее уже к концу обеда все были оповещены о срочном сборе в Нифльхейме, и ещё за два часа до того, как яркое зимнее солнце спряталось бы за линией горизонта, все восемь человек уже пересекли Грань миров, миновав Портал. Побросав свои тёплые вещи на кучи листвы — сейчас некогда было все аккуратно развешивать — они устремились вперёд, к изумрудной долине. Когда же Авалон вышел из леса к южной оконечности Карнимирии, никто из друзей не смог разглядеть ни Флавиуса, ни Сильфиды, привычно ожидающих их у ворот. Это встревожило всех ещё больше, и друзья, полные нехороших предчувствий, как можно скорее направились к центральным воротам.

— Интересно, — размышляла вслух Настасья, — что же такого могло стрястись, чтобы всех нас в срочном порядке вызвали именно сегодня?

— Да, а ведь нам завтра ещё в институт! — снова жалобно протянул Славик откуда-то из хвоста колонны.

— Кто-нибудь, заткните ему рот! — рявкнула Танька. — Иначе я его сейчас молнией шибану, будете потом собирать головешки по всей Карнимирии. Задолбал ныть!

Бирюк с некоторой опаской посмотрел на свою девушку, но ничего не сказал — скорее всего, его тоже не особенно радовала перспектива превратиться в кучку обугленных костей.

— Лично у меня в голову приходит только одна причина, — сумрачно ответила Малиновская на Настин вопрос. — Думаю, нет смысла её озвучивать? — полувопросительно добавила она.

— Но разве приход Воплощения Зла не должен сопровождаться чудовищными катаклизмами? — спросил Бирюк.

— С чего это ты взял? — возразил Семён. — Не припомню, чтобы нам говорили о чём-то подобном…

— Может быть, всё не настолько серьезно? — предположила Таня. — Мы сразу начали представлять себе какие-то глобальные, неразрешимые проблемы, а на самом-то деле все так, ерунда?

— Например? — спросил Антон.

— Возможно кто-то, вопреки запрету, воспользовался магией в нашем мире для, скажем, личного достижения своих целей, и это видели посторонние.

— Евген, — Антон строго посмотрел на него, — ты ничего такого не вытворял?

Настасья уже заранее слегка поежилась, пытаясь предугадать непредсказуемую негативную реакцию Жени на это предположение, однако тот, вопреки ожиданиям, ответил довольно-таки спокойно:

— Сразу подозреваешь меня? Как предсказуемо! Но, хочу тебя разочаровать, Великий Водяной Маг, — я не совершал ничего, за что мог бы быть наказан. По крайней мере сегодня, — закончил он.

Антон что-то пробормотал в ответ, но никто толком не разобрал, что именно.

Спустя некоторое время они уже прошли подвесной мост, зайдя под величественные гулкие своды Нифльхейма — Вечной Крепости. Пончика, встретившую их по дороге, как обычно пришлось оставить на природе.

— Сегодня мы не будем играть, милая, — грустно сказала ей Маша, погладив по носу, и Медведица, понимающе вздохнув, улеглась на траву у входа дожидаться свою хозяйку, как делала уже не раз.

Малиновская с некоторым облегчением обнаружила, что Флавиус и Сильфида дожидаются их внутри. Их наставники, как и обычно, почтительно поздоровались с каждым и, не давая им задать ни одного лишнего вопроса, велели следовать за ними. От глаз Марии не могли укрыться чужие сомнения — что-то явно было не так. Кажущаяся иллюзия беспечности рассыпалась, как карточный домик. Друзья озабоченно переглядывались, пока шедшая впереди Сильфида, ничего не комментируя и совершенно не оборачиваясь, торопливо распахивала по очереди массивные двери многочисленных залов, — одну за другой, и так без конца. Маша уже довольно хорошо знала устройство замка и расположение всех покоев этого величественного сооружения: она поняла, что сейчас они по огромной дуге огибают первый уровень Маханаксара — Зала Судеб, при этом едва уловимо, но неизменно поднимаясь вверх. Через некоторое время — если она всё верно рассчитала — они смогли пройти достаточно большое расстояние, двигаясь по коридору, который уже должен был уводить их в толщу гор. Частично это подозрение подтверждал и тот факт, что им перестали попадаться какие бы то ни было окна, обычно присутствующие абсолютно в каждом чертоге Нифльхейма.

Хотя по пути им и довелось подняться по нескольким узким лестницам, освещённым лишь чересчур низко расположенными тут факелами (это Маша поняла, приложившись об них пару раз головой), но всё же она очень удивилась, когда вместе с друзьями они вышли, наконец-таки, в некий очень странный, каплевидный формы зал. Авалон оказался перед большими, позолоченными дверьми, а справа от них располагались три узких стрельчатых окна с цветными витражами, через которые было отчётливо видно, насколько высоко в итоге они поднялись — огромный яйцевидный купол Зала Судеб виднелся сейчас чуть внизу и далеко слева, а почти напротив окон вырастало ввысь широкое каменное основание одной из сторожевых башен замка. Больше ничего разглядеть не удалось — Сильфида и Флавиус, распахнув позолоченные двери, пригласили их внутрь, и десять Бессмертных вошли в следующий чертог.

Удивительно, но этот зал Мария никогда раньше не видела, хотя, казалось, за столь долгое время ей удалось побывать практически во всех уголках замка. Помещение выглядело чуточку заброшенным, но именно это придавало ему необъяснимое очарование. В стенах были прорезаны все те же узкие окна-бойницы, как и в большинстве остальных комнат, украшенные цветной стеклянной мозаикой, хотя многих кусочков в ней уже недоставало. Странно, что дварфы — искусные стеклодувы, не нашли времени их заменить.

Никакой мебели вокруг не было. Первое и единственное, что бросалось в глаза — восемь каменных тронов, высеченных из белого и черного мрамора, чередующие друг друга, словно фигуры на шахматной доске. Они располагались небольшим полукольцом вокруг едва обозначенной круглой выемки в полу — довольно-таки обширной, чтобы напоминать собою некое подобие цирковой арены: она всего на пару сантиметров была вдавлена внутрь относительно основного уровня пола.

Всю причудливо изогнутую поверхность стен, до самого сложно-сводчатого потолка, покрывала тусклая, местами сильно облетевшая позолота. Во всех местах, где были заметны признаки искусственного соединения углов и изгибов — вокруг окон, дверей, либо просто множественные переплетения потолочных балок — всё это было инкрустировано довольно-таки крупными рубинами. Сами камни тоже были тусклыми и слабо мерцали от падающих на них через окна солнечных лучей, напоминая при этом собою запекшиеся капельки крови. Зрелище немного отталкивало, но в то же время завораживало.

Плиты серого мрамора на полу с прожилками красного граната были плотно подогнаны друг к другу, складываясь в невероятно сложный рисунок — нечто вроде распускающегося розового бутона: от более мелких, едва различимых фрагментов в центре, до все более крупных — по краям.

Пока все друзья разглядывали детали интерьера, внимание Марии с самого начала привлекли эти странные, с особым изяществом выточенные из мрамора прекрасные троны. Она медленно подошла к одному из них, осторожно провела рукой по черному подлокотнику — шероховатая поверхность была слегка прохладной — а затем села в него, заняв, таким образом, третье место слева, если стоять к тронам лицом. Евгений, увидев, что Малиновская уже выбрала себе место, решил также последовать её примеру. Поскольку всего мест было восемь, — то есть нечетное количество, и явно центрального среди них не наблюдалось (а то бы Женя непременно занял именно его — в этом Маша почему-то нисколько не сомневалась), поэтому Евген решил присесть на трон, наиболее близкий к середине. Так как Мария, сев в левой половине, уже как бы заняла эту сторону поля, а находиться непосредственно рядом с нею ему явно не хотелось, он выбрал кресло из черного мрамора через одно от неё — четвёртое справа. Спустя минуту Антон занял последний из наиболее центральных тронов — белый, аккурат между ними.

Все остальные друзья тоже начали понемногу рассаживаться, следуя их примеру, пока в чертоге не осталось лишь двое стоящих — Флавиус и Сильфида, которые по-прежнему безмолвствовали. Казалось, будто они делали это намеренно, чтобы никоим образом — ни звуком, ни словом — не мешать каждому из Авалона выбрать свое собственное место. Они специально, можно сказать, демонстративно дистанцировались от какого-либо вмешательства, не влияя, таким образом, на право выбора.

— Ну вот и всё, — наконец произнесла Сильфида, когда все взгляды устремились на неё. Её глубокий, немного дрожащий голос эхом отразился от древних стен и тут же потонул, словно поглощенный ими — странный эффект. Бессмертная слегка повернула голову влево, по очереди обводя взглядом всех сидящих напротив неё, при этом внимательно заглядывая каждому в глаза: Татьяна, Владимир, Мария, Антон, Евгений, Анастасия, Семён и Вячеслав.

— Ноэгин Фроуз — Тронный Зал, — перевела Сильфида с языка дварфов, печально оглядывая позолоченные чертоги.

— Отсюда вы будете править Нифльхеймом. — сказал Флавиус.

Наступила тишина. Все выжидающе замерли, пытаясь понять смысл озвученных слов, и Мария подумала вдруг: да, вот сейчас. Сейчас они скажут им нечто очень важное.

— Потому что сегодня, — продолжила Сильфида, — мы вынуждены покинуть вас…

Удивленные возгласы тут же раздались со всех сторон. Все были потрясены. Как? Почему? Какова причина? Внезапность и абсолютная неподготовленность к подобного рода «сюрпризу», казалось, обескуражила друзей. Это просто не укладывалось в голове!

— Сбегаете, значит? — громко осведомился Евген.

Гул возбужденных голосов разом смолк. Конечно, Евгений, как обычно, высказался чересчур резко, но — впервые за столь долгое время — Малиновской хотелось задать своим учителям похожий вопрос. Разумеется, она смогла бы выразить его не в столь категоричной форме, но общий смысл оставался таким же. Почему Флавиус и Сильфида уходят? Почему именно сейчас? Разве Мария, как и все её друзья — даже и Антон — уже достигли всего, чего они могут достичь? Разве их обучение окончено? Ей казалось, что они как раз-таки вошли в самый разгар: Высокая Магия Элементов виделась такой чарующей, такой манящей, открывая перед собою безграничные горизонты на годы вперед, и Малиновская думать не думала, будто теперь ей будет удаваться абсолютно все на свете. Она готова была обучаться дальше, ей нравилось получать эти знания (чего она абсолютно не могла сказать об учёбе в институте), но ей по-прежнему требовались ценные советы Сильфиды и твердая, направляющая рука, готовая в любой момент поддержать. Это всё равно что идти по узкому мостику, распростертому над бездной, и на середине пути вдруг внезапно понять, что у тебя исчезают перила — не слишком приятное ощущение. Да это попросту нечестно!

— Мне очень жаль, но мы поступаем так не по собственной воле, — грустно сообщила им Сильфида. — Совет Маханаксара принял такое решение, и обсуждению оно не подлежит. Мы еле успели выкроить время, чтобы попрощаться с вами.

— Но почему?! — Маша почувствовала, как её голос предательски осекся, и по щекам начинают бежать обжигающие, ничем не сдерживаемые слёзы. — Почему вы уходите сейчас?

— Потому что мы в ответе не только за ваш мир, — объяснила Сильфида, — но и за многие другие миры. Им тоже требуется наша помощь, иначе они могут пасть под натиском Тьмы; умрут, как умирают цветущие сады в жестоких объятиях зимы — если мы не успеем прийти. Я говорю абсолютно искренне — я не хочу расставаться с вами, и сердце моё полнится печалью, ибо не всему ещё научились вы и не все знаете для того, чтобы выйти в открытое противостояние, оказавшись один на один с Тем, Что Вас Ждёт. Но так случилось, и теперь мы можем лишь решить, как нам всем лучше будет поступить в этой непростой ситуации.

— Значит ли это, что мой бой с Флавиусом не состоится? — недовольно поинтересовался Евген.

— Женя, даже в такие моменты ты совершенно невыносим! — воскликнула Настя. — Разве сейчас это имеет значение? Мы фактически остаемся один на один со всеми проблемами и трудностями. А это не игрушка, потому что в том случае, если мы допустим хоть малейшую ошибку, нас ожидает…

— Умолкни! — перебил Евген, строго посмотрев на неё, и Настасья, смешавшись, замолчала.

Мария на миг вспыхнула, хотела что-то возразить, дать, наконец, отпор этому неприкрытому хамству — какое право Женя имеет так разговаривать с её лучшей подругой? Но, подумав, ей показалось, что вступление в дискуссию означало бы лишь разжигание новых раздоров, никакого отношения к уходу Флавиуса и Сильфиды не имеющих, и она не стала начинать очередную ссору.

— Возможно, у нас ещё будет возможность померяться силами. — степенно ответил Флавиус Евгению, грозно сверкнув глазами.

— Да уж, я не забуду этот должок, — кивнул Евген, неприятно улыбнувшись.

— Когда вы вернётесь? — со своего места тревожно спросил Антон.

Флавиус и Сильфида переглянулись. Флавиус молча кивнул, устало прикрыв глаза, и сказал:

— Это один из тех вопросов, на которые мы не можем дать ответ. Я не отрицаю самого факта нашего возвращения, но дело в том… — он немного замялся. — Дело в том, что когда это произойдет, многих из вас уже может не оказаться в живых. — лицо Бессмертного залила восковая бледность, отчего его веснушки стали ещё ярче — казалось, он сам был в ужасе от того, что только что произнёс.

После сказанного и Сильфида опустила глаза, не в силах смотреть на сидящих, ожидая бурной ответной реакции своих учеников. Но лишь только зловещая тишина была ей ответом, и солнечные зайчики из окна, словно не осознавая серьезного тона их беседы, пытались игриво прыгать по лицам собравшихся. Она, кажется, недооценила собственных подопечных! Никто из Авалона не шелохнулся. Похоже, каждый из них мысленно уже был готов к такому исходу событий.

«Раз это единственный путь, — подумала Малиновская. — Придётся пройти по нему до конца».

— Что ж, жить нам после — в легендах! — вслух сказал Антон.

Все увидели, как Сильфида, вздохнув, вновь подняла на них свои синие, как океаны, печальные глаза.

— У нас почти не остается времени, — сказала она. — А мне кажется, что я так о многом ещё не поведала вам! Слушайте! Все знаки говорят о том, что Воплощение Зла уже явилось в ваш мир. Возможно даже, что это произошло уже достаточно давно, но пока Оно никак не проявляет себя, и распознать его будет невероятно трудно. Тот, кто плодит ложь, сам долго прикрывается её вуалью, но это не может тянуться бесконечно, и — рано или поздно — корень смуты будет обнаружен. Главное — не упустить момент, не дать разрастись Тени.

— Но как мы узнаем об этом? — спросил Бирюк. — Как поймем, что нужно действовать?

— Никто не может знать наверняка, — неопределенно ответил Флавиус. — Скажу лишь одно: не теряйте бдительности, постоянно наблюдайте за тем, что происходит вокруг — во всех смыслах этого слова. Зло всегда само обнаружит себя. Точно известно только одно — время Великой Битвы уже близко, — об этом говорят все Хрустальные сферы.

— За главных, как и прежде, остаются Антон и Евгений, — напомнила Сильфида (при этих словах Евген гордо расправил плечи, искоса посмотрев на других сидящих). — Все остальные обязаны беспрекословно им подчиняться, потому что только строжайшая субординация позволяет избежать глупостей и, как следствие, гибели. Вас же, молодые люди, — Сильфида посмотрела на Антона и Женю. — Я категорически прошу не злоупотреблять этим. Как всем известно, власть развращает.

— Если будет совсем плохо, я советую вам прийти в Маханаксар, Чертоги Судеб, — произнёс Флавиус. — Конечно, вероятность того, что Фантомы ответят на ваш зов, крайне мала, и всё же…

— А теперь, — сказала Сильфида, — я хотела бы поговорить с каждым из вас… наедине, — добавила она, и посмотрела на Бирюка: — Владимир. Я начну с тебя, если ты не возражаешь.

Флавиус в этот момент распахнул двери обратно, в каплевидную комнату с цветными витражами, и вышел из Тронного зала. Бирюк встал с каменного трона и вслед за Сильфидой двинулся к выходу. Один раз он обернулся, махнув Тане рукой — мол, всё в порядке, — и вышел за дверь. Пока позолоченные створы медленно смыкались за ними, все услышали голос Бессмертной:

— Так как твоя способность — телепортация в пространстве, на тебя ложиться одна из наиболее трудных задач — ты должен будешь много перемещаться, чтобы успеть прочитать и правильно истолковать знаки…

В этот момент двери окончательно захлопнулись, подобно громовому раскату, — и наступила тишина.

— Остальных, видимо, позовут позже — когда они поговорят с Вовой… — слегка растерянно произнесла Татьяна.

— Немного… неожиданно, да? — ни к кому в особенности не обращаясь, сказала Настасья.

— Просто блеск, — нахмурился Слава. — Бросают нас в самый, можно сказать, разгар веселья.

— Ты считаешь, что это предательство? — проникновенно спросил у него Евген.

— Нет, это просто стечение обстоятельств, — ответил за Славу Семён. — Хотя, должен признать, крайне неблагоприятное.

— Вот, собственно, и всё, — подвел некий незримый итог Антон.

Прошло приблизительно десять минут, и вслед за Бирюком между на миг распахнувшихся позолоченных дверей скрылась, окликнутая Флавиусом, Татьяна. Так как Вова обратно в зал не вернулся, никто пока не знал, о чем они говорили, и ожидающие своего разговора еще более от этого нервничали. Кто-то продолжал сидеть на мраморных тронах, кто-то — беспокойно расхаживал по комнате. По мере того, как по эту сторону двери их оставалось все меньше и меньше, становилось все страшнее и страшнее.

Малиновская боялась только одного — чтобы её не вызвали последней. Это напомнило ей школьные годы, когда они выстраивались в очередь в медицинский кабинет на прививку — тогда она всегда вставала самая первая, чтобы как можно меньше трястись и побыстрее отмучиться. Наконец, когда они остались вдвоем с Антоном, она произнесла:

— У меня такое ощущение, что меня приберегли на десерт.

Антон только хмыкнул — он тоже слишком нервничал, чтобы что-то отвечать.

Когда дверь в очередной раз распахнулась, и Флавиус позвал Антона, она лишь тихонько заскулила, не в силах вымолвить ни слова. Флавиус, услышавший её жалобный писк, чуть улыбнулся:

— Спокойно. Мы ведь не отрубаем здесь никому голову, — и снова прикрыл дверь.

Да? А почему же тогда никто обратно не возвращается? — не то в шутку, не то всерьёз подумала Малиновская.

Она некоторое время походила по залу. Присела обратно на резной трон. Снова встала. Ожидание начинало утомлять. Казалось, что каждая секунда растянулась в вечность. Вечность. Когда ты — бессмертен, и твоя жизнь — Время, текущее из ниоткуда и неизвестно куда, это слово начинает приобретать совершенно иной оттенок.

Маша медленно подошла к окну, глядя сквозь цветные призмы витражей на стремительно догорающий день. В оконном проеме тоскливо болтались остатки паутины. Похоже, беседа с Антоном несколько затягивалась. Или это только кажется так оттого, что сейчас она осталась совершенно одна, и некому разбавить её одиночество? Она снова начала бесцельно кружить по залу, прошлась мимо дверей, остановилась, а затем, постояв в нерешительности, сделала один малюсенький шажок навстречу к позолоченной створе. Маша могла бы придумать сотню разных причин, почему ей не стоит этого делать, и всё-таки врождённое любопытство неодолимо пересиливало. Нет! Нет! Это неправильно! — кричал внутренний голос, — Подслушивать — нехорошо! Но, с другой стороны, никто же её сейчас не видит! Не смотря ни на что, она сделала ещё пару шагов вперёд, и приложила ухо к двери.

Голос Сильфиды сразу зазвучал очень отчетливо, словно она стояла буквально в полуметре с той стороны дверей:

— …Умереть в ужасных муках. Я думаю, тебе пока не стоит говорить об этом остальным. Это их только напугает.

— Я не хочу никого убивать! Я не для того изучал магию, не для того согласился стать Бессмертным! — судя по плохой слышимости, Антон находился где-то в стороне.

— Я вовсе не имела в виду «убивать». Хотя ты прекрасно знаешь, что именно может произойти, и о ком я сейчас говорю. Он в любом случае попытается остановить тебя. Он уже бросил тебе вызов. Разразится война, хочешь ты этого или нет…

Малиновская отошла от двери и замерла. Рой воспаленных мыслей кружился у неё в голове, как осы в жестяной банке. Она пыталась подставить этот фрагмент разговора подо всё, услышанное ею ранее, словно собирая воедино огромный паззл, но догадок всегда оказывалось слишком много. Буквально через минуту двери распахнулись, и Флавиус поманил её за собой.

Мария вошла. Каплевидная комната была вся заполнена последними лучами заходящего солнца. Сильфида стояла спиной, смотря в окно — почти как и сама Малиновская несколько минут назад, — и произнесла:

— Мария. Последняя в очередности, но не последняя в моих мыслях. На тебя сегодня так же, как и на твоих друзей, ложится бремя великой ответственности. Надеюсь, твои плечи достаточно крепки, чтобы её выдержать, — при этих словах она повернулась к ней, слегка улыбнувшись, — но не стоит видеть в этом больше, чем есть на самом деле. Я знаю, что ты сделаешь все, что от тебя зависит — ибо ты просто не умеешь жить по-другому, — а потому я в какой-то степени спокойна за тебя. Полагаю, рядом с тобой всегда должны находиться люди, которые будут время от времени остужать твою горячую голову — тогда можно будет избежать многих бед.

— Это плохо? — неуверенно спросила Маша. — То, что у меня горячая голова?

— Нет, напротив, — ответила Сильфида, подойдя к ней вплотную и положив свои ладони ей на плечи. — Такие люди всегда храбры и благородны, и в душе их нет места для мелочности либо предательства.

Мария слышала, как позади них тихонько бродит Флавиус — звук его шагов напоминал едва уловимые шорохи ветра в речных камышах. Сильфида одной рукой тихонько приподняла Машин подбородок, чтобы их глаза, наконец, встретились, и сказала:

— Я знаю, ты — спасешься. Но, умоляю тебя, — спаси остальных! В особенной опасности находится Анастасия. Я вижу, что черные тенета рока начинают смыкаться над нею. Береги её. Если не будешь знать, что делать и как поступить — обратись к Антону, он многое знает и во многом поможет. Не будь слишком резка в словах с Татьяной — говоря ей правду, ты станешь требовать от неё слишком многого. Не отпускай от себя Владимира, я знаю, иногда он кажется странным, порой надоедливым, но это самый бесхитростный и верный человек, какого можно себе представить. Но однажды… наступит такой момент, когда рядом может не оказаться никого из них, и ты решишь, будто всё кончено. Тогда следуй лишь зову собственного сердца, и оно приведёт тебя к новому началу. А теперь нам пора проститься.

Маша заплакала и крепко обняла Сильфиду. Ей не хотелось её отпускать. Потом она также обняла Флавиуса, и, почти распрощавшись с ними и собираясь уходить, Сильфида вдруг сказала ей напоследок, будто решившись:

— Чувствую я, что сегодня мы прощаемся с тобой навсегда. Лишь на краткий миг перед смертью я смогу почувствовать вкус твоих слёз.

— Но ведь это ужасно! — воскликнула Маша, остолбенев. — То, что ты говоришь!

Сильфида бросила на неё последний, быстрый взгляд, и произнесла:

— В своей жизни я видела многие ужасные вещи. Ты увидишь ужаснее.