Толик, как всегда, рад мне.

— Настен, ты где Новый год собираешься встречать?

— У мамы.

— А гостей ждете?

— Нет. А ты где?

— Я у друзей. Может, приедешь?

— Нет, Толь. Маму ведь одну не оставишь.

— Пусть пригласит подружек! Какие проблемы?

— И я не в том состоянии…

— Нормальное для женщины состояние. Просто пить не будешь — и все. Приезжай, ладно? Или меня к себе пригласи, с мамой познакомишь.

— В другой раз, Толь. Лучше я тебе позвоню, хорошо?

— Плохо, конечно, но я так понял — у меня нет выбора?

— Выбор есть всегда.

— Эх, Настена, Настена! Но ты не рассчитывай, что я отстану!

Антонина Андреевна на своем обычном посту — вяжет что-то из сочно-красных ниток. Интересно, где она берет их? Улыбчиво кивает мне и снова ловкими неутомимыми спицами сплетает из ярких ниток свои однообразные черно-белые дни. Монотонное движение рук, повторяющийся узор. Так было вчера, так будет завтра. Это и пугает, и утешает одновременно. Ужасающий и спасительный закон повторения.

Навстречу мне Философ Иваныч.

— Анастасия Александровна, а я к вам от имени, так сказать, нашего коллектива. Вы, конечно, в курсе, что Юрия Андреевича — ну, того, который жаловался на отечество, помните? — положили в больницу. Так вот, мы, его друзья, хотели бы его навестить. Тем более к нему больше никто и не придет — единственный сын в командировке, в Германии. Внуки еще маленькие. Раньше отсюда в Пушкино автобус ходил, теперь маршрут отменили. Значит, только на попутках. Или такси заказывать.

— Но чем я могу здесь помочь?

— Мы целой делегацией ходили к заведующей, просили имеющуюся при пансионате машину, чтобы отправить на ней хотя бы двоих в больницу к Юрию Андреевичу. Ехать-то недалеко…

— И что же Ироида?

— Даже слушать не захотела! Может, вы на нее как-то повлияете?

— Скажу вам откровенно, Федор Иванович, вы явно переоцениваете мои возможности. — Она меня терпеть не может.

Застаю заведующую за важным делом: бархатной тряпочкой она ласково протирает своих разнокалиберных сов. Любуется ими, как мать — любимыми детьми.

— Извините, Ироида Евгеньевна, за беспокойство. Но дело безотлагательное.

Она недовольно поворачивается ко мне.

— Что, решили уволиться?

— Нет, напротив. Собираюсь обязательно вернуться сюда после декретного отпуска.

— Неужели?

— Я вот по какому вопросу. Вам, разумеется, известно, что у Юрия Андреевича, недавно попавшего в больницу с инфарктом, нет родственников, способных навестить его?

— Это меня совершенно не касается. И вас, кстати, тоже. Как только он поправится, нам сообщат.

— По поводу меня вы ошибаетесь. Меня это касается напрямую, ведь он один из моих пациентов. Так вот: друзья Юрия Андреевича желают навестить его. Я надеюсь, вы будете так любезны и дадите для этой благородной цели имеющуюся в распоряжении администрации «Волгу»?

— Милая моя, вы меня просто изумляете! Вы прекрасно знаете, машина предназначена исключительно для личных целей!

— А это и есть личная цель. Будьте любезны, отправьте завтра желающих навестить больного.

— Да что вы себе позволяете! По-моему, вы переходите все границы!

— Ироида Евгеньевна, вы же умная женщина. Неужели вы допустите ситуацию, когда весь пансионат узнает о вашей роли в деле мадам Марьяны?

Заведующая возмущенно хлопает глазами, в десятый, наверное, раз протирая одну и ту же сову.

— Ах, вот вы как! — гневно выдыхает она.

— С вами по-другому не получается.

Сова, протестуя против длительной гигиенической экзекуции, чуть не выскальзывает из рук Ироиды.

— Ладно. Получат ваши старикашки машину. Только уж будьте так добры, дорогая Анастасия Александровна, прекратите меня шантажировать!

После работы, выгуляв тоскующего целый день Хвоста, беру его с собой и еду в гости на «Измайловскую» к Ирке, кромсательнице каблуков и юбок, — ей необходимо сообщить мне важную вещь.

— Ир, — заявляю с порога, — признаюсь честно: я была в этих сапогах на кладбище!

— Издеваешься… Теперь у меня проблема посерьезнее.

— Куда уж серьезнее?

— Чай будешь?

Ставлю на стол торт с пышными кремовыми розами почему-то сиреневого цвета.

— Бисквитный? — интересуется она.

— Песочный.

— А я люблю бисквитный.

— Ну, извини. Так что у тебя случилось?

— Помнишь, я говорила тебе про шишку на голове? Вот, потрогай.

Ирка водит моей рукой по своим волосам. Под ними действительно какой-то бугорок.

— Чувствуешь?

— А что это?

— Если бы я знала — что. Эта штука образовалась лет пять назад, но сразу я побоялась вырезать.

— Почему?

— Ты видела мои рисунки? Не будешь же ты спорить, что у меня талант?

— Не буду.

Вспоминаю Иркины пастели-фантазии: в них на самом деле что-то есть, по крайней мере, настроение. Чаще всего, надрывно-меланхолическое.

— Шишку могут вырезать вместе с талантом, понимаешь?

— Но сейчас медицина на таком уровне…

— Да на хреновом уровне!

— Тогда не режь.

— Но ведь она растет!

— А талант растет вместе с ней?

— Наська, перестань, я серьезно. Чего делать-то?

В задумчивости Ирка дожевывает второй кусок нелюбимого ею песочного торта. Так было и в школе, где мы учились с ней в одном классе: никогда не принося с собой ничего, Ирка налетала на мои конфеты, предварительно заметив, что вообще-то она их не любит… Подзываю Хвоста. Он, как и я, сластена. Пес заглатывает огромный кусман мгновенно и снова просительно-голодным взглядом гипнотизирует торт.

— Да выгони ты его отсюда! — психует подруга. — Еще его тортами кормить! Морда не треснет?

— У него не треснет. Слушай, а чай покрепче нельзя сделать?

Иркин чай неизменного бледно-желтого цвета, почти безвкусный. Я каждый раз прошу сделать покрепче и погорячей и каждый раз получаю чуть подкрашенную еле теплую воду.

— Сначала сходи к врачу, проконсультируйся, — советую ей.

— Ага, сходи. Скажет — резать — и что?

— Не знаю, Ир. Но если она растет, так оставлять нельзя.

— То-то и оно… Как твой козел, звонит?

— Нет. Давно уже.

Ирка произносит длинную нецензурную фразу, доказывающую козлиное происхождение моего мужа. Потом пожимает плечами:

— Зачем тебе вообще это надо?

— Что?

— Ну, рожать. Да еще без мужа. И в кризис. Хочешь внести посильный вклад в решение демографической проблемы?

— Просто хочу ребенка.

— Нет, мне этого не понять. Знаешь, иногда даже кошмары снятся, будто я забеременела. Просыпаюсь в холодном поту, лежу и думаю: какое счастье, что это был всего лишь сон… Ты, кстати, на консультацию к психотерапевту сходить не хочешь? Тебе бы надо.

— Может, мне лучше у тебя проконсультироваться?

— Не-е. Я для тебя не авторитетный специалист.

— Это точно.

— Нужен кто-то, кому ты сможешь довериться.

— Мне кажется, Ир, я никому не смогу довериться. Как представлю этакую авторитетную доброжелательную тетечку: «Как давно у вас не было интимных отношений с мужем?» или что-нибудь в этом роде. Противно.

— Да, фигня. Но ты хотя бы сама с собой работаешь?

— Нет, я решила оставить себя в покое. Во всяком случае пока.

— Но хоть пыталась?

— Помнишь, есть такая методика самовнушения: развесить по дому таблички с надписями: «У меня все хорошо», «Я счастлива», «Я радуюсь каждому новому дню» и так далее…

— Ну, развесила?

— Развесила. Посмотрела на них с неделю, потом разорвала и выкинула в мусорное ведро. Оказалось — других утешать намного легче.

— Насть, я серьезно.

— Серьезно нельзя. Мне кажется, единственный способ не сойти с ума — вовремя пошутить.