Пролог

Перед створками одной из жилых ячеек Белого сектора стояли патрульные, тяжело попирая рифлёный пол станции один — чёрными мощными ботинками, другой чёрными же мохнатыми лапами. Ту, цвета тёмного обсидиана и проангел со светло-серыми крыльями смотрелись исключительно эффектно и угрожающе. Проходящие мимо по коридору посетители М-63 спешили миновать пятачок перед дверью, за которой явно ничего хорошего не ожидалось.

Проангел, светлокожий, с длинными светлыми волосами, забранными в высокий хвост, в который раз уже раздражённо дёрнул крылом.

— Да где они? Граэль обломай мои крылья, только бы кто-нибудь из этих скользких даруков не пронюхал, что тут происходит!

Ту тихонько заворчал. Посмотрел на туммер, казавшийся на его запястье детской игрушкой.

— Они близко. Долго стояли в Синем секторе, до этого заходили в Красный. Странный маршрут. Командору не свойственно передвигаться такими нелинейными рывками.

— Точно тебе говорю, Ту-Тин, что-то случилось, — заметил проангел, недовольно провожая взглядом прошмыгнувшего мимо духабути, закутанного в ткань по самые уши.

Ту повел носом, хмыкнул.

— Я тебе точно могу сказать, что случилось поганое, Кирил! Так пахнет отрыжка дворха, после того, как он сжуёт жертву одной из своих челюстей!..

— О, Аэраль! — пробормотал проангел.

— … Или всеми тремя, — довольно улыбаясь, заключил Ту-Тин.

Из-за поворота показались двое — командор, на чьём лице ничего нельзя было прочесть, и его напарник Ту-Роп, уже издали улыбнувшийся во все зубы, а затем гулко стукнувший кулаками по груди, чтобы поприветствовать соотечественника. Ту-Тин ответил с удовольствием. В среде ту было принято здороваться друг с другом, невзирая на служебную иерархию. Руководство Ассоциации смотрело на это «сквозь пальцы», поскольку огромные, быстрые и внешне очень эффектные сыны Майрами у большинства обывателей ассоциировались с мощью организации, которой служили. Они и бойцами, и патрульными были исключительными — легкообучающимися, дисциплинированными, не склонными на нелогичные, самовольные поступки.

— Кто его обнаружил? — тихо спросил Ларрил, подойдя и окидывая взглядом пустой сектор коридора.

— Мы и обнаружили, — расстроено ответил Кирил. — Он не явился на утренний доклад посла Гру-Крага. Распорядитель пытался вызвать его, но безуспешно. Встревожившись, сообщил от этом кордису сектора. Попросил проверить связь в ячейке и послать туда какой-нибудь из находящихся рядом патрулей. Мы оказались ближе всех. После нескольких безрезультатных вызовов мы попросили кордиса открыть дверь. А когда зашли, увидели это…

Проангел сглотнул.

— Мы ничего не трогали и сразу вышли наружу, заблокировав ячейку, — добавил ту. — За то время, что мы здесь стоим, никто не подходил и ничем не интересовался.

Ту-Роп поморщился.

— Интересовался Распорядитель Кри-Горн, — сказал он. — Его терпение подходит к концу. Еще немного, и он пошлет офицеров личного сопровождения посла посмотреть, что случилось.

— Кто сейчас дежурит по этому сектору? — поинтересовался Ларрил.

— Кордис Гиши, — мгновенно ответил Кирил.

— Кордис, — приказал Ларрил в туммер, — откройте нам дверь… Да, именно эту!

Они с Ту-Ропом синхронно натянули штатные маски ти-рейтеров и быстро миновали створки, которые были тут же закрыты. В комнате стоял едкий уксусный запах, ощущаемый даже через фильтры. На круглом, продавленном ложе лежало то, что осталось от Младшего семантика делегации гоков сектора Дох. Ошмётки мерцающей плоти живописно застыли на стенах и предметах интерьера.

— Макрек ма кор! — уныло заметил Ту-Роп. — Сегодня богатый день.

— Сегодня несчастливый день! — поправил Ларрил. — Сколько сатианетов сейчас находится на станции?

— Около пятидесяти, мой командор.

— Определить местоположение всех и установить негласное наблюдение.

Пока Ту-Роп связывался с Центром управления Службы безопасности станции, Ларрил вызвал штатного доктора станции. Тот пришел довольно быстро, что было не удивительно, ибо сегодня он ходил за ними по пятам. Лицо вошедшего бежевого ту выражало крайнее недовольство.

— Кто у нас здесь? — начал он, но, увидев останки, запнулся и поморщился — почти так же, как ранее проангел.

— Этот особенно неудачный! — продолжил ту, подходя к телу и осторожно присаживаясь на корточки рядом с ним. — Жаль, что, несмотря на все повреждения, всё же видно, что это гок!

— Не смешно, Ту-Ганн, — Ларрил раздражённо дёрнул крыльями. — Сколько времени вам понадобится?

Ту усмехнулся, поднялся и помахал перед носом командора портативным анализатором с колбой, полной уже знакомых ошмётков.

— И? — Ларрил выжидающе смотрел на него.

— Ни следа использования какого-либо оружия, командор. Симптоматика явления схожа с той, что мы наблюдали ранее в Красном и Синем секторах. Ларрил, я не знаю, на что это может быть похоже!

Ту-Роп, закончивший говорить по туммеру, хмыкнул.

— Это может быть похоже на что угодно, брат, — сказал он. — Но гоки никогда не поверят, что здесь не обошлось без сатианетов! Ни-ког-да!

— Отправляйтесь к себе, — приказал Ларрил бежевому ту, — подготовьте полный медицинский отчёт по данному инциденту, и как можно скорее! Только имейте в виду — в отчёте должен фигурировать единичный случай, вы меня поняли?

— Вполне, — кивнул Ту-Ганн, — никто ничего не узнает про молоденького юмбаи и пожилого проангела, которых мы посетили сегодня. Однако отчёт по всем троим будет предоставлен вам в ближайшее время.

— Благодарю, — коротко кивнул Ларрил и повернулся к Ту-Ропу. — Что с сатианетами?

— Местоположение определялось по грэшерам. Патрули отправлены на сигналы и уже начали подтверждать физическое присутствие.

— Ту-Ганн, — Ларрил приблизил к губам туммер — ту уже покинул ячейку, — вам ещё понадобится осматривать тела в местах обнаружения?

— Нет, командор, — донёсся глуховатый голос ту. — Ваши ребята отсканировали всё вокруг с учетом возможных параметров. Больше мне ничего не нужно.

Проангел переключился на другой канал связи.

— Тоши, убирайте останки в Красном и Синем секторах. Думаю, не стоит напоминать, что это нужно делать незаметно?

— Последнее подтверждение, мой командор, — доложил Ту-Роп. — Местоположение всех сатианетов выявлено, наблюдение установлено.

— Отсканируй помещение, — Ларрил вздохнул. — А мне придётся сообщить Распорядителю Кри-Горну пренеприятнейшее известие…

 

Часть первая

Время текло неспешно, застилая полотно жизни долгими дорожками дней, оплетая лентами одиноких ночей. И не было желания вылечить раны, но не было боли, чтобы позволить себе забыть. К тоске по ушедшим прибавилась тоска по живым. Сердце — одинокий охотник, который следует тенью за тоской и всегда нагоняет.

Татьяна не сомневалась — нужно ли было то, что произошло? Минуты, проведённые с Ларрилом, вспоминала без улыбки, но и без слез, лишь сладко ныло внутри, и жар его поцелуев казался горечью.

Всё же странно оживать. Ощущать себя заново — сначала маленькими частями, а затем сложным, противоречивым существом, о котором то ли позабыла, то ли не знала никогда. Процесс оказался болезненным. В коконе горя было спокойнее. Не рвалось всполошенное сердце, новые эмоции не нарушали размеренного спокойствия истекающих мгновений. Она так долго выстраивала собственный скорбный мир под зелёным одеялом горя, что обрушившийся внезапно круговорот взбудораженных мыслей и неясных ощущений вызывал раздражение.

Теперь Татьяна дольше обычного плавала в бассейне Лу-Тана. Вода придавала сил и баюкала душевный покой в прохладных объятиях, вызывала странные, полусумрачные видения. Иногда Татьяна подолгу зависала у самого дня, наблюдая стремительные тёмные тела, проплывающие под закрытыми веками, лучи света, падавшие отвесно и расцвечивающие каких-то мелких, похожих на креветок, существ во все цвета радуги. Рекорд безвоздушного существования теперь составлял пять минут в неподвижности и четыре с половиной — в движении. Способности, неведомым образом переданные ей Лу-Таном, прогрессировали. Однажды, после очередной пробежки по коридорам станции, Татьяна медленно возвращалась к себе. Дышала глубоко, чтобы успокоить сердце. И вдруг поняла, как можно это сделать по-другому. Она представила себе, что лицо погружено в воду, и шум в ушах неожиданно стал стихать — кровь успокаивалась, сердце, взбудораженное тренировкой, переставало сердито ворочаться в груди. За минуту она вернула пульс в состоянии нормы, да так и застыла посередине коридра, удивляясь. Ранее, как и хотела, Татьяна провела глубокое сканирование своего организма, надеясь отыскать следы Лу-Танова вмешательства в её физиологию. Икринка ничего не обнаружила, кроме повышенной нейропроводимости мышечной ткани, как у спортсменов, участвующих в ежедневных тренировках. Загадка была сокрыта в лабиринте мозговых извилин. Возможно, глубинный сканнинг коры мозга помог бы её разгадать, но Татьяна никому не пожелала бы участия в такой процедуре.

Вечерами, после того как она уходила спать, коридоры станции заполняла какофония звуков. Э включал полное звукопоглощение в хозяйском секторе, а в остальном пространстве буйствовала земная музыка — царственная и дикая, прекрасная и агрессивная, мелодичная и непонятная. Управляющий Разум, одним махом вытянув музыкальную культуру со всех информационных спутников Земли, не делал разницы ни между жанрами, ни между исполнителями. Только Реквием пока оставался его единственной постоянной любовью. Даже в течение дня то тут, то там звучали величественные аккорды, и Татьяна так привыкла к ним, что перед каждой проводимой виртуальной операцией или манипуляцией просила Э проиграть тот или другой отрывок. Впрочем, манипуляции были не только виртуальные. Начался очередной виток «цикличности травматизма», как называл это старый крелл. Станцию наводнили пациенты с ушибами, вывихами, другими травмами или «болезнями невнимательности» — как определяла их для себя Татьяна. Например, одними из посетителей были пятеро д'хокков, отравившихся экзотическим для них и оттого неверно приготовленным продуктом из дальнего рукава галактики. Бедолаги были так плохи, что до М-63 просто бы не добрались. Потому они вывалились из Потока на ближайшем перекрестке, надеясь послать сигнал о помощи, и были при помощи МОД Лазарета транспортированы к станции, где подверглись поочередной процедуре глубокого промывания внутреннего вместилища и эндосмосу жизненной жидкости через Икринку. Пациентами д'хокки оказались замечательными. Они строго выполняли все процедуры, а в перерывах между ними послушно сидели в выделенных им двух секторах, иногда меняясь местами и напевая тихие, заунывные песни, похожие на бурчание голодных желудков. Что было не удивительно, ибо до полной очистки организма от токсинов Татьяна запретила им питаться чем бы то ни было, кроме пищи родного мира. Вскоре после д'хокков прибыл тот самый юмбаи, который когда-то мужественно терпел перевязку сломанной конечности. На финальном векторе жизненного пути, — так, во всяком случае поняла его Татьяна, настоявшая, чтобы он говорил на родном языке, — юмбаи Шаги решил связать свои щупальца с юммой Рисой, десятиногой «девушкой» нежно-сиреневого колора — цвета восходов и закатов Юмбы.

Изучая анатомию юмбаи, Татьяна была поражена природой, которая столь прихотливо выстроила в теле жителей сиреневой планеты репродуктивные процессы. Десять конечностей-щупалец были универсальными, использовались и для передвижения, и для хватания, и… для размножения. Правда, не все. Количество конечностей, имеющих одним из назначений репродуктивное, различалось для особей мужского и женского пола. У юмм — колебалось от двух до трех. У юмбаи — от трех до шести. Таким образом, стандартный представитель мужского рода мог передавать генетический материал различным представительницам пола женского, а количество родовых вариаций в этом случае возрастало.

Юмба была странной планетой — тягучие воды Мирового океана удерживали две половинки одного гигантского материка, поделённого на неравные части катаклизмом прошлого, о котором ничего не было известно. Обитаемый Восточный материк обладал довольно комфортными условиями проживания — скалистыми каньонами, расщелины между которыми поросли толстоствольными деревьями с раскидистой кроной, привольными степными пространствами, нынче преобразованными под сельхозугодия. На ветвях деревьев жители любили отдыхать, наблюдая закаты и рассветы в сиренево-лазоревой гамме, которые на Юмбе отличались необычайной красочностью. Промышленных городов было всего пять — рядом с местами глубоких тектонических распадов, обнаживших недра планеты, богатые различной рудой, поделочными и полудрагоценными камнями. В остальном, планета была аграрной, поставляла Ассоциации около десяти видов растительной основы, которая потом перерабатывалась в составляющую для биомасс. Тёплая почва Юмбы отличалась исключительно богатым составом микроэлементов, потому даже инопланетные растения из тех, что приживались здесь, достигали гигантских размеров и урожаев.

Второй континент, как раз тот, который посещала Татьяна Викторовна вместе с Миррелом, был необитаем. Его природа отличалась дурным характером: взбалмошным, взрывным (в прямом смысле) и непредсказуемым. Юмбаи тщательно изучали процессы, которые шли под земной твердью континента, но осваивать не спешили, понимая, что любые усилия по колонизации будут легко сметены неуклюжей рукой стихии.

Страх перед перенаселённостью Восточного континента стоял перед жителями всегда, ведь цепи немногочисленных островов на полюсах планеты, которые поддавалась освоению, большого количества населения вместить не могли. Возможно, именно эта постоянная проблема явилась причиной прихотливой эволюции, в которой щупальца юмбаи, каждое в отдельности, могли выступать в роли органа размножения только единожды, становясь после это обычным двигательно-хватательным органом. И у юмбаи Шаги как раз оставался «последний выстрел», который не должен был пройти вхолостую.

Юмму Татьяна подвергла обследованию в первую очередь. Прелестная Риса страшно смущалась, становясь тёмно-фиолетовой, её лемурьи глаза щурились, скрывая под морщинистыми веками испуганный взгляд.

— Не надо волноваться, — ободряюще улыбнулась Татьяна, мысленно давая приказ Э начать сканирование, — в процедуре нет ничего страшного. Вы просто отдыхаете и думаете о приятном. Хотите, я включу вам музыку?

Риса перевела напряжённый взгляд с потрескивающих и идущих сполохами стенок Икринки на Татьяну, и в глазах блеснуло любопытство.

— У вас есть наша музыка?

Татьяна рассмеялась.

— У Управляющего Разума есть всё, — она говорила не совсем уверенно, ибо юмбайский язык до сих пор давался ей тяжелее, чем ангальез, тем более, что разговорной практики почти не было. — Ваша музыка… наша…

Риса изумленно смотрела на неё.

— Ваша планета, кажется, называется ЗемлИ?

— Почти так.

— И у вас есть музыка?

— Да, — Татьяна Викторовна села в кресло, чтобы Риса могла её видеть, не меняя положения в Икринке. — А что здесь удивительного?

— Музыка — дар Богов! — серьёзно заявила юмма, и глаза её посветлели, словно она смотрела с высокого обрыва на лунную дорожку, убегающую к горизонту. — Ею они наделяют тех, кто достоин их близости. Или тех, в кого верят…

— Может, вы и правы, юмма Риса, — Татьяна улыбнулась, но улыбка вышла печальной. — Мне лично приглянулось второе утверждение.

— На вашей планете нет достойных? — изумилась юмма.

— Есть. Конечно, есть. Но иногда кажется, что, даже с учетом их, наш мир — ошибка природы. Давайте не будем о грустном. Какую музыку вы предпочитаете слушать?

Риса помолчала, слабо шевеля щупальцами. Страх уже исчез из её взгляда — Икринка тихо потрескивала, не причиняя никаких неудобств, узконаправленные сканирующие щупы смешно и совсем не больно щекотали конечности и вытянутое грушеобразное тело пациентки.

— Музыку, в которой начинается утро великого дня, — наконец, сообщила она, чем ввела Татьяну Викторовну в недоумение.

— Интересная аннотация, — заметила та и замолчала, задумавшись.

Неожиданно что-то изменилось, словно солнечные лучи пробили стену и закружили пляшущие пылинки, которых в стерильном воздухе операционной просто быть не могло. Тихие звуки окрепли, по восходящей поднимаясь к зениту вместе со светилом, вытряхнувшим из глубокой коробки ночи великий день. Юмма, распахнув глаза и затаившись, слушала чужую музыку, словно божественное откровение.

Татьяна удивленно подняла голову и посмотрела на потолок. Знала, что Управляющий Разум повсюду, но никак не могла отделаться от привычки, что он, как те самые Боги, наблюдает за ней откуда-то сверху. Она благодарно улыбнулась. Надо же, какой прогресс с ним происходит, уже до Грига добрался и проникся им так глубоко, что чётко уловил ассоциацию маленькой юммы!

И ведь он прав! Для Рисы действительно грядет Великий день, ведь юмбаи Шаги готовится стать её первым мужем и отцом первого ребенка. Она же для него — последняя радость, опора в старости, молодая кровь, бурлящая в венах, надежда подарить этому ребенку всю ту мудрость, что не скопил для других, ибо тогда был моложе.

Последние аккорды стихли. Юмма молчала, смотрела затуманившимся взглядом внутрь себя, словно уже видела пригревшийся маленький комочек плоти, что скоро подарит ей обожаемый Шаги.

Татьяна Викторовна, тихонько улыбаясь, отдала приказ Э, и глаза Рисы закрылись. Пускай спит и видит сладкие сны про смешную, хаотично машущую щупальцами копию супруга. Сканирование закончилось. Откинувшись на спинку кресла и прикрыв веки, Татьяна просматривала данные исследований, по ходу делая пометки в разделах профилактической программы. Молодой, здоровый организм пациентки был готов к вынашиванию ребенка, но зачатие могло представлять проблему из-за низкого уровня половых гормонов, ведь Риса была родом с побережья, а тамошние юммы развивались медленнее своих внутриконтинентальных ровесниц. Итак, не помешает очистка организма, усиленная минерализация тканей и некоторое повышение уровня гормонов в крови.

Татьяна запустила необходимые процессы, выполнила подстройку систем на основании постоянно поступающих от Э данных, и вышла из операционной, радуясь ждущему у порога Биму и тампу, с суматошным чириканием обвившемуся вокруг её запястья.

К своему удивлению она не нашла юмбаи ни в кухне, ни в покоях, отведённых новобрачным. Шаги обнаружился в смотровой, висящим на странном сооружении, напоминающем палку с двумя поперечинами.

— Вы не возражаете, доктор Танни, я просил Управляющий Разум вырастить мне лилэо?

— Нет, — она села в своё кресло и с интересом воззрилась на красиво поименованную палку.

— Прекрасный вид отсюда, — сказал юмбаи. — Звёзды сопровождают меня в пути, но я не устаю радоваться им. Истинно велики Боги, создавшие вселенную!

— Религия в вашем мире много значит даже для пилотов, ветор? — спросила Татьяна.

Ей нравился старый космический волк, пилот гембалы класса «Попутчик», управлявший своим кораблём, окружённым непредсказуемыми астероидами, в одиночку.

— Особенно для пилотов, доктор! — серьёзно заметил Шаги. — Мы же водим наши гембалы под их крыльями, а планеты остаются внизу. Неужели вы не чувствуете этого, живя здесь?

— Распростёртые крылья богов? — Татьяна сдержала улыбку, чтобы не обидеть старого юмбаи. — Это звучит, как строка из божественного псалма, а я в них плохо разбираюсь.

Шаги искоса посмотрел на нее.

— Вы ещё молоды, доктор. Поживёте подольше — разберётесь. Стоя на пороге, можно смотреть в обе стороны, а можно запрокинуть голову и любоваться небом. Что с моей юммой?

— Не беспокойтесь о ней, ветор. Она готова к последствиям близости. Я чуть-чуть подкорректирую гормональный фон, чтобы всё прошло идеально, и затем примусь за вас.

Землянин с юмором хмыкнул бы — юмбаи заурчал.

— У меня пять детёнышей, — довольно заявил он. — Всех цветов неба — кроткого и не очень. И каждую из их матерей я любил, мне казалось, особенной любовью… — он помолчал, покачиваясь на перекладине, — …как кажется сейчас.

— Вам не кажется, — тихо ответила Татьяна. — Так и есть. Время делит жизнь на части, но память не может поделить.

Шаги одобрительно помахал щупальцами.

— Дети — вот наша память, — назидательно сказал он. — И они времени не по зубам, вы правы, доктор. Потому что у них будут их дети, и так далее…

Сердце пропустило удар, болезненно среагировав на слова ветора. Татьяна давно запретила себе сожалеть о том, что они с Артемом не успели с ребёнком. Закрыла мысли об этом в засыпном огнеупорном сейфе сознания, и ключ выкинула из окна самолёта. И они не рвались изнутри — эти невыплаканные слёзы, но иногда, как сейчас, нападение происходило снаружи.

— Вы не голодны? — поспешно спросила она и, получив отрицательное махание трех щупальцев в ответ, поднялась. — А я — да. Пойду, перекушу.

Но вместо кухни направилась в Центр управления. Села за пульт, положила лоб на сцеплённые пальцы и пригорюнилась. Слова ветора ударили неожиданно, как наёмный убийца из-за угла. Неожиданно и безошибочно.

— Знаете вы, отчего большинству разумных существ не дано ведать о своей судьбе? — вдруг заполнил помещение низкий голос.

Татьяна изумлённо вскинула голову.

На стене, в том месте, где обычно Э выводил экран связи, клубилась раз виденная тьма, из которой выглядывало эффектное бело-чёрное лицо.

— Ирбис!

— Да, Лу-Танни, — чёрные губы растянулись в улыбке. — Но вы не ответили на мой вопрос.

Татьяна нахмурилась.

— Никогда не была фаталисткой, — сказала она, откидываясь на спинку прогнувшегося для удобства кресла, — мне всегда казалось, что человек сам выстраивает собственную судьбу и потому не может знать её. Ибо, пока он не совершит тот или иной поступок — путь не определён!

Таинственный посетитель рассмеялся странным, горловым смехом.

— Вот именно. Вы ещё ничего не сделали для того, чтобы грустить. Отчаяние вам к лицу, Танни. Отчаяние, а не печаль.

Она смотрела на него, подняв брови.

— Я не понимаю вас…

— Вы не понимаете себя, — пожал плечами Ирбис, и она впервые обратила внимание, что его плечи тоже изукрашены прихотливыми цепочками чёрных пятен на белой шкуре, — куда уж вам понять кого-то ещё!

— На моей родной планете, — сердито сказала Татьяна, — подобное поведение называется хамством.

— А на моей родной планете говорили — если не понимаешь себя, выйди из мира и войди заново. Что вы думаете о Гессе?

Татьяна Викторовна едва не подавилась воздухом.

— Что???

— Вы же любите «Игру в бисер», Лу-Танни! И вам нечего о ней сказать?

— Почему вы задаете такие странные вопросы?

— Потому что хочу получить странные ответы. Пробудить в вас странные мысли… воспоминания…

Будто спугнутая птица коснулась суматошным крылом виска. Жар на мгновение затопил сознание, сдвинул его, словно крышку гроба, приоткрыв исподнюю розовую обивку. «Мастер не считал себя мудрым, — неожиданно прозвучало в голове, словно проснулось, — но мудрость настолько обширна и тяжела, что сотни книг можно написать по одной только его строке…».

— Вам задали вопрос, Танни, но не дождались ответа. Почему — вы — любите — Гессе?

— Я… я не знаю, — совершенно растерялась Татьяна.

Через щёлку в броне, пробитую его вопросами, начали просачиваться отрывочные воспоминания. Она вспомнила о нападении, произошедшем в околопланетарном пространстве Земли, но больше ничего конкретного, кроме того, что в тот момент ей просто необходимо было куда-то прибыть.

Мгновенье Ирбис, чуть не вываливаясь из клубящейся темноты, смотрел на неё.

— Так вспоминайте, аллорх ха!

Угольная пыль ударила в лицо, застила белизну комнаты и скрыла яркость кристалиновых глаз. Когда Татьяна пришла в себя, стена снова была белой и стерильной. Ни следа черноты вокруг.

— Э, — воскликнула она, — что нужно для того, чтобы отследить местонахождение источника сигнала?

Панель управления изменилась, вывела внутренний дисплей, по которому побежал список необходимого оборудования. Татьяна не дождалась его окончания, шлепнула по поверхности, как всегда делал Лу-Тан.

— Заказывай всё! И будь готов осуществить полное подключение к архивам станции! Я испытываю настоятельную необходимость узнать про отношения Лу-Тана с этим субъектом!

Она резко поднялась и вышла, направившись в операционную. Юмма Риса была готова к пробуждению.

* * *

С юмбаи Шаги проблем, к удивлению Татьяны, не возникло. В полётах ветор вёл аскетический образ жизни, во время краткосрочных посещений родного мира не пускался во все тяжкие, мудро полагая, что сдержанность в еде и питье не должна носить периодический характер. К своему вполне преклонному возрасту, он сохранял ясный ум и отменное здоровье. После обследования Татьяна вызвала к себе «новобрачных» и сообщила, что теперь оба готовы к зачатию и могут спокойно отправляться домой. Однако юмбаи, пожевав морщинистыми губами, обнял свою юмму сразу пятью щупальцами и ответил, что его благодарность безгранична, но они с Рисой решили остаться на станции до тех пор, пока новая жизнь не появиться внутри неё, и Татьяна Викторовна не подтвердит этого лично.

— Риса рассказала мне об услышанном и более того, просила Управляющий Разум проиграть мне ту мелодию. Мы не зря явились сюда, доктор Танни. С вами благословение Богов, и мы бы хотели, чтобы искра нашей общей жизни зажглась в вашем присутствии, — заявил ветор, каждым словом вгоняя Татьяну Викторовну в жаркий румянец.

— Эмм… — промямлила она. — В моем родном мире такие вещи делают тайно…

— Это не препятствие! — заурчал юмбаи. — Достаточно вашего присутствия на станции. Нескольких циклов нам вполне хватит!

Татьяна Викторовна мысленно взялась за голову. Впрочем, как показала практика, новобрачные вели себя исключительно тихо. Э вырастил для них два лилэо рядом, и они часами висели на них, сплетя щупальца. Проходя мимо двери в их покои, Татьяна ускоряла шаги. Дыхание сбивалось от странного, нерационального чувства то ли потери, то ли жалости. Только вот кого она жалела и почему — никак не могла понять.

Как расцветает цветок в пустыне, так наполняли станцию тихие шорохи чужой любви. Кружили голову, снимали с сердца оболочку за оболочкой, покров за покровом. И пальцы сами тянулись к панели управления, чтобы послать полный отчаяния вызов через ледяные преграды космоса и получить ответ. Пусть лишь только одно слово, взгляд, жест…

И каждый раз она останавливала себя. Ларрил ни разу не вышел на связь с тех пор, как покинул станцию. Возможно, ему требовалось время осознать случившееся. Но и ей оно тоже было нужно. Так откуда тогда эта тоска в подушечках пальцев, это тепло и жжение внутри, это глухое, копящееся раздражение?

Всего через четыре суточных цикла Икринка подтвердила зарождение новой жизни внутри Рисы. Юмма, оплетя себя щупальцами и взволнованно жмурясь, смотрела на стену операционной, куда Э вывел картинку малюсенькой, хаотично двигавшейся по одному из щупалец, клеточки.

— Шустрый какой, — улыбнулась Татьяна, но пациентка отрицательно помотала парой конечностей.

— Это юмма, — застенчиво произнесла она, и огромные шоколадные глаза с золотыми крапинками совсем закрылись от удовольствия, — маленькая юми…

— На таком сроке ничего наверняка нельзя сказать… — осторожно заметила Татьяна Викторовна.

Риса смешно замахала на неё щупальцами.

— Что вы, доктор Лу-Танни! Я просто знаю… Знаю!

И она заурчала с таким счастьем, что у Татьяны прихватило сердце.

Вскоре она, улыбаясь, провожала пару, которая выглядела так, словно ребенок уже родился, сделал первый шаг и сказал первое слово. Когда белые двери шлюзовой скрыли их ярко-расцвеченные тела, улыбка как-то незаметно исчезла с лица, словно тени стерли её. Бим вопросительно поглядывал на хозяйку снизу вверх, откуда-то появился Шуня, разлегся на груди ожерельем, ощупывая её подбородок своими ниточками — то ли шерстинками, то ли конечностями.

«Отчаяние вам к лицу…» — сказал загадочный гость, который приходил одному ему ведомыми путями. Возвращаясь в операционную, чтобы привести в порядок ментальные записи проведённых процедур, Татьяна вдруг всерьёз задумалась о том, почему ей так нравилась тяжелая, неудобоваримая, абсолютно нечитаемая «Игра в бисер»?

Не оттого ли её влекла история Иоганна Кнехта, что, не смотря на все встречи, преподносимые судьбой, в глубине души ученик, а затем и магистр Игры, оставался тем, полным одиночества человеком, которого она открыла в себе самой после смерти Артема? Оттого ли одиночество не тяготило его, что являлось границей недостижимой мудрости, к которой герою Гессе, возможно, удалось приблизиться вплотную на пороге смерти? Одиночество — ответ? Или мудрость? Или… мудрость одиночества?

Пространство перед глазами вдруг выгнулось дугой. Чтобы не упасть, Татьяна отшатнулась к стене коридора. В памяти мелькнула темнота, качающая чужие звезды — тень корабля, того самого, что совершил нападение. Едва немного отпустило, она дрожащей рукой провела по лбу, отирая испарину. Картинка не складывалась. Чреше навел на мысли о том, что нашёптывал чужеродный голос в экзосфере Земли… Чреше заставил вспомнить первое названное имя, которое, только что щёлкнув волшебным Кракатуком, на мгновение сместило сознание с законно занятого трона. Обрывки слов и фрагменты мыслей кружились вокруг, вызывая ноющую головную боль и тошноту. Были ещё имена! Она помнила точно! Под музыку великого Амадея что-то оставило в её сознании семена, которые то ли пытались прорасти, то ли взорваться. И то и другое явно представляло для неё угрозу. Чреше?..

Татьяна Викторовна, не отлепляясь от стены, вслух и про себя повторила в разном порядке сочетания слов «Гессе» и «Мудрость одиночества». Ничего не произошло. Если они на что-то действовали в её сознании — это уже случилось. Удивительно, но впервые за всё время, проведенное на станции, Татьяна пожалела, что рядом нет мужа. Да, она скучала по нему, отчаянно тосковала, но не ждала с тех самых пор, как крышка гроба закрыла его измененное травмой лицо. А вот сейчас остро захотелось ощутить поддержку близкого человека. Вдвоём они бы смогли подумать и понять происшедшее, найти выход. Чувство было мимолетным, как ночной мотылек. Она сама знала ответ — глубинный сканнинг головного мозга помог бы разобраться. Но всё в ней сопротивлялось против этой процедуры. И был ещё простой человеческий страх боли.

Татьяна без сил опустилась на корточки и ткнулась лицом в тёплый пёсий лоб. Бим поскуливал — ощущал смятение хозяйки. Шуня тихонько трогал своими ниточками её лицо, щекотал за ухом, дергал за пряди, словно пытался рассмешить и расшевелить. А у неё не было сил подняться.

Она просидела у стены около часа. Пространство более не выкидывало фортелей, головная боль потихоньку стихла. Татьяна поднялась и решительно направилась на кухню. Пускай кофе было немного, сейчас он был ей необходим.

Татьяна даже синтезированного Э сахара не стала класть. Вылила в себя чёрную горечь, похожую на жидкий асфальт, вместе с крупинками зёрен. Громко сказала «Ффууу!», запила двумя чашками воды и всё-таки пошла в операционную. Данные обследований юмбаи были структурированы, добавлены в банк пациентов и выложены в Общую сеть Лазаретов.

От крепкого кофе на языке осталась горечь. Странное чувство, но горечь ощущалась и на сердце, словно и его она макнула в дымящийся напиток. Татьяна бы хотела сейчас окунуться в искрящиеся воды Лу-Танова бассейна, но вместо этого, сжав губы, направилась в Центр управления. И только протянула руку к панели связи, как та активировалась, разнеся сигнал по станции. Татьяну Викторовну вызывали с М-63. Не веря глазам, она увидела Ларрила на экране. Проангел похудел, под глазами залегли тёмные тени.

Они всмотрелись друг в друга и спросили в один голос:

— Что случилось?

Повисла пауза. И снова одновременно лёгкая улыбка тронула их губы.

— Прости, что долго не мог связаться с тобой, — первым заговорил Ларрил. — У нас тут непредвиденные обстоятельства. Без предупреждения прибыло посольство гоков из сектора Дох. Ну и ещё… всякое…

Татьяна кивнула. Переполох на станции, где постоянно пребывали сатианеты, она могла себе представить. Но сердце тревожно сжалось не от этого. А оттого, что он не договаривал.

— Ты выглядишь устало, Танни, — проангел склонил голову набок, — много работы?

— Не то слово! — улыбнулась она в ответ. — Но теперь я крёстная мама маленькой юми… Только, пока не знаю, какого она будет цвета — как мама или как папа?

— Что такое крёстная мама? — нахмурился Ларрил.

Путаясь в ангальезском произношении и фразах, она кое-как объяснила значение слова. Ларрил кивал, слушая, но ей показалось, что мысли его блуждают где-то далеко.

Когда она замолчала, он продолжал смотреть на нее, не говоря ни слова, далёким сумрачным взглядом, от которого внутри рождался и растекался по венам холодок.

— Я хочу, чтобы ты была рядом, Танни, — вдруг хрипло сказал проангел, и Татьяна удивлённо вскинула брови, так неожиданно случился переход от его отрешенности к таким близким и понятным вещам. — У меня дурные предчувствия. Граэль редко посещает нас — это анги ходят его путями. Сегодня ночью я говорил с ним. Не помню дословно, но он обещал потери, большие потери. Он знает, что говорит, ведь его чёрные крылья бросают на землю тень, под которой скрываются мертвые… Я впервые видел его во сне, Танни, и мне… мне не по себе!

Молча, Татьяна смотрела на него. Что она могла ответить? Будь её воля, оказалась бы рядом за долю секунды, губами, руками, шёпотом сняла бы с него липкую паутину сна и призрачных предчувствий, чтобы затем… вновь вернуться в Лазарет.

Ларрил поднял руку и протянул ей. И, повинуясь его жесту, она тоже потянула ладонь к экрану. Они танцевали в пустоте — эти трепещущие пальцы, танцевали и не находили друг друга. Но тайные токи тянулись между ними сквозь пространство и время, согревая сердца, изгоняя мысли об одиночестве.

— Танни, — тихо сказал Ларрил и сделал движение крылом, словно кончиком его провел по её щеке, — я освобожусь и сразу же прилечу! Как только разберусь с делегацией…

И он снова нахмурился, вспоминая те проблемы, что свалились на станцию в последнее время.

— Я буду ждать… — с трудом произнесла Татьяна. Забыла уже, как говорить такое, сами слова позабыла! Проангел прервал связь. Дурной вышел разговор. На душе стало тяжелее. Нет, надо вернуться к бассейну!

Вода приняла в своё лоно и убаюкала на сверкающих пажитях. Татьяна парила между поверхностью и дном. Казалось, в сумраке шоры спали, и все каналы сознания открылись для приема того, что желала сообщить Вселенная. Где-то в толще пространства, пересекая временные флюктуации, летел незнакомый ей оранжевый корабль, похожий на длинный ластик со скошенной стороной, и она даже рассчитала в уме, используя данные обучающей программы управления МОД, скорость полета в Потоке и примерное время прибытия к станции.

К моменту приближения незнакомца Татьяна немного пришла в себя, успела перекусить и терпеливо посидеть в кресле смотровой вместе с Бимом и Шуней. Последний, правда, сидеть не пожелал — вновь полез на прозрачную перегородку и, растянувшись тонкой пленкой, ползал от верха до низа до тех самых пор, пока корабль не вышел из прорехи и не приблизился к станции, закрыв часть обзора. Э вывел экран на стену смотровой. Татьяна невольно усмехнулась, разглядев ещё более мрачное и высокомерное, чем во время последнего разговора, лицо Тсалита.

— Командор, — она вежливо склонила голову.

— Меня лучше называть броненоссер, — проскрипел тот. — Командор — это звание, принятое в Ассоциации.

— Как скажете, броненоссер, — кивнула Татьяна. — Отчего вы не пришвартовываетесь?

Тсалит тяжело вздохнул.

— У меня просьба, доктор Лу-Танни. Возможно скрыть мой корабль в вашем доке? Я здесь неофициально, и мне не хотелось бы, чтобы фалгран находился в визуальной доступности.

Татьяна Викторовна поднялась, подождала, когда Шуня обовьётся вокруг запястья.

— Конечно, я сейчас выгоню МОД.

Через некоторое время сатианет, слегка прихрамывая, миновал порог шлюзовой. Стоявший рядом с Татьяной, возбужденно повизгивающий Бим, резко перестал махать хвостом и опустил голову к полу, глядя исподлобья. Татьяна покосилась на пса, но ничего не сказала.

— Располагайтесь в том же секторе, где и в прошлое пребывание, — она указала рукой направление. — Где находится синтезак, вы знаете. Подготовительные процедуры начнём завтра — сегодня уже поздно. Не возражаете?

Сатианет повёл тяжелой головой. Молча переложил небольшой контейнер с вещами из одной руки в другую и двинулся в сторону своих покоев. Татьяне показалось, или он был смущён и растерян? Бим отлепился от Татьяниной ноги и, тихо ступая, пошел следом за Тсалитом. Кажется, он всерьёз решил следить за каждым движением подозрительного гостя. Шуня бесшумно полетел следом.

Татьяна улыбнулась, заметив, как обернувшись и увидев пса, идущего за ним по пятам, бравый броненоссер ускорил шаги. Она проводила сатианета и пса смеющимся взглядом и вернулась в покои Лу-Тана. Ей показалось или действительно ощущение того, что она чувствует пространство вокруг станции, появилось на миг, пропитав толщу воды и её сознание?

Нырять Татьяна не стала. Скинула кеды, вытянулась в шезлонге, по привычке прижав к груди тяжёлую блестящую фигурку крелла, и устало закрыла глаза. В холодильнике ждали своей очереди две печени оруха, а также ноги и головы злосчастного животного, которые ей, по всей видимости, придется аннигилировать, чтобы освободить место для следующих опытных образцов неугомонного Лепилы. Но не было сил встать и пойти в операционную.

Откуда-то прилевитировал тамп, забрался к ней на плечо, похрюкивая, запутался в волосах и затих. Татьяна уже сонно погладила его ставший гладким бочок и вдруг подумала, что было бы интересно просканировать Шуню, чтобы определить, наконец, для себя, что он из себя представляет? Холодная фигурка крелла в ладонях теплела, выскальзывала из пальцев, и Татьяна ловила в сверкающей воде стремительные силуэты, кружащие вокруг…

* * *

Ранним утром следующего дня Татьяна Викторовна, пробегающая положенные круги по коридорам станции, наткнулась на сатианета, неторопливо шедшего в сторону кухни. За ним, на некотором расстоянии, тенью следовал крайне подозрительный Бим, дышал в спину, чуть подрыкивая на выдохе. Тсалиту сопровождение явно было не по душе.

— Отзовите вашего хищника, — воскликнул он, увидев Татьяну, — он ведет себя так, как будто я — худшее из всех зол Галактики!

Татьяна замедлила бег, перешла на шаг, экономя дыхание и движения, подошла к Тсалиту. Сатианет молча смотрел на неё.

— Так и есть, — усмехнулась Татьяна Викторовна, — собаки помнят тех, кто угрожал их хозяевам. Для него вы, броненоссер — худшее из всех зол Галактики.

— Если нападет — я убью его, — сквозь зубы процедил Тсалит. — Хочу, чтобы вы знали это!

— Он нападёт только, если вы решите всерьёз угрожать мне, — мирно пояснила Татьяна. — И неизвестно ещё, кто кого убьёт первым.

Она решила для себя соблюдать спокойствие, чего бы ей это не стоило. Но и откровенное хамство терпеть не собиралась.

Тсалит с любопытством покосился на Бима и пожал плечами.

— Он такой… не крупный. В чём его сила?

Татьяна мысленно успокоила сердечный ритм и порадовалась, что удалось сделать это быстрее, чем в прошлый раз.

— Вы голодны? — поинтересовалась она. — Предлагаю позавтракать и приступить к предоперационному обследованию.

— Я — голоден, — подтвердил Тсалит, — но вы не ответили на мой вопрос!

Татьяна внимательно посмотрела на него. За прошедшее время сатианет, казалось, постарел, хотя и выглядел, как и прежде, мощным, коряжистым, тем, кого ничто не сможет сбить с ног или заставить сомневаться в прописных истинах своей расы. На неподвижном лице залегли глубокие морщины, надбровные дуги выступали вперед, словно он постоянно хмурил их, совсем забыв, что такое улыбаться. В глубине жёлтых глаз больше не полыхала ярость: два заледеневших светила глянули на неё, и в них Татьяна снова увидела то, что было ей знакомо по собственному взгляду в зеркале много лет назад — близость к смерти. Но было и кое-что ещё. Тсалит не просто видел смерть, стоял рядом, сопутствовал и льстил ей, устилая пространство разрушенными кораблями и безжизненными телами вечных врагов — гоков. Он держал смерть в своих руках.

Татьяна вздрогнула и отвела глаза. Откровение было вспышкой, застящей взор и сдвинувшей реальность. Сил или умения — но чего-то не хватило ей, чтобы в последнее мгновение понять тот чудовищный замысел, что был скрыт под мощными костями его черепа, в глубине пропитанного ненавистью сознания.

— Бим любит меня, — просто сказала Татьяна и подумала, знает ли броненоссер, что такое любить?

— Он просто предан вам, — бросил Тсалит и двинулся вперед, не оглядываясь. — Но это не самое плохое чувство во вселенной!

Татьяна Викторовна яростно глянула ему вслед и вдруг вспомнила цепкие пальцы Лу-Тана на своих запястьях. «Не позволяйте этому поселиться у вас в сердце, Танни! — сердился старый крелл. — В войне сатианетов и гоков нет правых и виноватых. Нет победителей и побежденных. Она началась в незапамятные времена и первоначальная причина забыта. Но война продолжается: разумные существа гибнут, планеты обращаются в мёртвые небесные тела. Вы услышали меня?».

Отвернувшись от сатианета, Татьяна медленно пошла в свой сектор, едва касаясь пальцами тёплой поверхности стены. Она услышала Учителя! И запомнила его слова навсегда. Ей надо набраться терпения, отринуть эмоции и сделать своё дело. Сейчас она примет душ и, пожалуй, пару антистрессовых капсул. Никто не выводил её из себя так, как этот бравый броненоссер!

Когда через некоторое время она подходила к кухне оттуда, к её удивлению, пахнуло чем-то аппетитным. Она вошла, терпеливо сидящий перед пустой посудой сатианет встал и поклонился.

— Вижу, вы любите доми? Я осмелился приготовить доми-сол. Это вкусно и питательно. Можете не беспокоиться, доктор Танни, пища безвредна для вашего метаболизма — Управляющий Разум одобрил компоненты.

— Вы ждали меня? — искренне изумилась Татьяна. — Простите, знала бы, поторопилась.

Тсалит укоризненно посмотрел на неё.

— Нельзя оскорблять стол и пищу, используя их в отсутствии хозяйки.

Татьяна вежливо склонила голову и церемонно села, только что не сделав книксен. Сатианет налил в её тарелку густое варево, цветом и запахом явно напоминающее диканкоро.

— Это питательную плазму вы называете доми? — сообразила Татьяна. — Мне тяжело даётся ваш язык. Совершенно непривычные синтаксические конструкции.

Тсалит дождался, когда она возьмёт ложку, и только тогда приступил к трапезе. Взглянул исподлобья на Татьяну, осторожно пробующую незнакомую пищу.

— Вам тяжело даётся божественная логика Великой матери — отсюда лингвистические проблемы! — заметил он. — Если все люди таковы, как вы, нам никогда не понять друг друга. Когда вы преодолеете притяжение вашей планеты и, как и все юные расы, начнёте хищно растаскивать пространство на сектора под собственным протекторатом, может случиться ещё одна война.

Татьяна подавилась доми-сол.

— Тсалит, — откашлявшись, холодно произнесла она. — Вы родились с оружием в руках? В вашей жизни никогда не было смеха, закатов и восходов, сатианы, что была бы вам дорога? Едва открыв глаза и издав первый звук, вы могли думать только о войне? Больше ни о чем? Простите, но я не могу поверить в это! Или… Или вы тяжело больны.

Тсалит методично жевал. Татьяне показалось, или ему действительно нравилось выводить её из себя?

— Я горжусь своим родом, — прожевав, заговорил сатианет. — Он не самый древний, но насчитывает несколько сотен годовых циклов по метрике Сатианы. И в каждом колене члены семьи погибали в войне с проклятыми гоками. Даже если на вашей варварской планетке были войны — а они были, я уверен — ни одна из них не длилась столько, сколько наша. Вот скажите мне, какая ваша война была самой длительной?

— Столетняя? — Татьяна Викторовна пожала плечами. — Татаро-монгольское иго? Броненоссер, я не историк, и не смогу объективно ответить на ваш вопрос. Но я знаю, что когда насилие порождает насилие, кто-то должен взять на себя ответственность остановиться… или остановить безумие.

— Мы работаем над этим, — сатианет довольно покивал. — Когда в галактике не останется ни одного гока, наступят, наконец, мир и благоденствие.

— Убийство — путь гибели души, — воскликнула она. — А вы желаете уничтожения целой расы?

И броненоссер спокойно ответил:

— Да.

С расстройства Татьяна со всего размаху стукнула ладонью по столешнице, отшибив руку. Боль отрезвила. Ей не должны быть важны взгляды пациента на мироздание и его логику. Важно то, что он здесь, чтобы она могла помочь.

— Готовы приступить к обследованию? — поинтересовалась она, когда трапеза была закончена.

И словно споткнулась об его взгляд.

— Знаете, Лу-Танни, — криво усмехнулся броненоссер, — обычно я не доверяю тем, кто думает не так, как я!

Татьяна пожала плечами, но сатианет резко поднял руку, словно призывая к молчанию.

— Вы не дослушали меня. Это удивительно, но, даже зная, что несколько последующих станционных циклов я буду совершенно беспомощен и в полной вашей власти, я не боюсь вам довериться.

Татьяна Викторовна посмотрела на него изумленно и едва сдержала желание покрутить пальцем у виска.

— Лу-Тан и я спасли вам жизнь, броненоссер, неужели этого недостаточно для доверия?

— Вы молоды, доктор, и идеализируете всё на свете, — отвечал тот. — Увы, для меня недостаточно! Потому и удивляюсь!

И Тсалит, широко шагая, вышел из кухни первым, и уверенно, словно у себя на корабле, отправился в сторону операционной. Почти без усилий Татьяна Викторовна успокоила возмущённый ритм сердца, задышала глубоко и размеренно, поднесла пальцы к глазам, чтобы убедиться, что они не дрожат. Непробиваемому сатианету удавалось выводить её из себя, как никому другому!

Он ждал у входа в операционную — Э не спешил открывать двери в отсутствие хозяйки.

— У вас действительно есть кристалин? — поинтересовался Тсалит, когда Татьяна впустила его внутрь и активировала Икринку. — Интересно, откуда вы его раздобыли? В прошлое мое посещение его у вас не было, а принять подарок Матери вы отказались.

Татьяна молча вытащила из настенного хранилища чёрный контейнер и откинула крышку. Тройственная друза была расколота на части ещё тогда, когда Татьяна Викторовна использовала её осколок для восстановления зуба Ту-Гака. Два октаэдра сохраняли форму, а от третьего остались неровные куски. Впрочем, это не мешало им выплёскивать световые волны, моментально окрасившие операционную в совершенно нереальные цвета.

Тсалит, прищурившись, вгляделся в осколки.

— Я узнаю эту друзу, — медленно сказал он. — Она была частью штрафа, выплаченного нами Ассоциации за нарушение «Конвенции ведения войны в секторах, для этого выделенных, либо не являющихся собственностью галактических образований». Я смутно представляю продолжительность жизни представителей вашей расы, Лу-Танни, но на безбедное существование в течение нескольких десятков циклов этого вполне хватит! Вижу, вы уже продали часть?

Она захлопнула крышку контейнера и убрала его в хранилище. Повинуясь ментальному приказу, Икринка вывела наружу платформу.

— Ложитесь! — резче, чем хотела бы, сказала Татьяна Викторовна и уставилась на Тсалита таким тяжёлым взглядом неожиданно потемневших глаз, что он молча повиновался.

Подождала, пока сатианет устоится удобнее, и запустила первую стадию сканнинга.

— Процедура займет какое-то время, — сообщила она, разглядывая выведенное на сетчатку глаз изображение израненной ноги сатианета и прикидывая, что неплохо было бы провести в районе этих повреждений нейротерапию, раз уж он всё равно попал в Лазарет. — Может быть, поспите?

Тсалит согласно кивнул, но не успела Татьяна отдать Э приказ о применении усыпляющего спектра мозговых волн, как броненоссер, действительно, закрыл глаза и заснул, будто подчинился приказу вышестоящего командования. Она изумлённо посмотрела на него. Привычка засыпать моментально, когда выдаётся свободная минутка, была знакома и ей по суточным дежурствам в больнице. Такая способность, если не являлась врождённой, приобреталась долгими часами тяжёлого труда. Труда, от которого подгибались ноги, дрожали пальцы и иногда подташнивало. Она смотрела на сатианета и думала, можно ли войну считать тяжёлым трудом? Что-то внутри шептало: «Несомненно!». Но нечто противоположное, не издавшее ни звука, продолжало сомневаться.

Татьяна приказала Э вычислить параметры для подготовки кристалиновых скоб плечевого свода, всё-таки запустила программу глубокого сна, чтобы неожиданно проснувшемуся Тсалиту не пришло в голову выбраться из Икринки самостоятельно, и покинула операционную. Бим ждал у порога и, присев на корточки, Татьяна с удовольствием почесала в меру упитанные пятнистые бока. Несмотря на ограничение пространства стенами станции, Бим не испытывал нехватки двигательной активности. Он с удовольствием бегал вместе с Татьяной по утрам, иногда плавал в бассейне Лу-Тана и, если хозяйка была занята и не могла с ним играть в течение дня, развлекал сам себя, охотясь в смотровой на пролетающие мимо метеороиды, или гоняясь за Шуней. Последнему никогда не надоедало щекотать своими ниточками кожаный пёсий нос, заставляя Бима уморительно чихать. А после тамп с удовольствием левитировал от притворно разъяренного пса, держась нарочито невысоко от пола.

— Иди, гуляй! — сказала Татьяна, поднимаясь. — А я пойду, поучусь, пока Э обследует нашего гостя.

Бим посмотрел на хозяйку снизу вверх. Во взгляде явно читалось подозрение.

— Не любишь его, да? — покачала головой Татьяна Викторовна. — Нельзя так себя вести! Ты же не просто пёс, ты — пёс Лазарета на перекрестке миров.

Ей показалось, или Бим выглядел пристыженным, когда она уходила прочь по коридору к Центру Управления?

Татьяна подключилась к Э, спеша наверстать время обучения, потерянное в связи с последними суматошными днями. Ближе к станционному вечеру Управляющий Разум свернул обучающую программу и вывел данные проведённого обследования сатианета. Противопоказаний к процедуре замены скобы на плечевом своде пациента выявлено не было. Параметры скоб Э передал в Лабораторию, махина которой уже приготовилась запустить процесс обтачивания кристаллов. Дело было за малым.

Потягиваясь и прыгая то на одной ноге, то на другой, чтобы разогнать застоявшуюся от неподвижного сидения кровь, Татьяна вернулась в операционную, забрала контейнер с кристалином и отнесла в Лабораторию. Процесс был запущен, полностью готовые результаты Э обещал предоставить к утру. Она отдала указание о подготовке операционной ко времени готовности скоб и разбудила Тсалита.

— Прекрасно себя чувствую! — Тсалит спустился с платформы и с удовольствием повел тяжёлыми плечами. — Выспался на несколько циклов вперёд!

— Я рада, — бледно улыбнулась Татьяна — в отличие от сатианета она ощущала себя вымотанной. — Пойдёмте ужинать. Операцию проведём завтра в первой половине дня. На частичное восстановление понадобится три — четыре станционных цикла, после чего вы сможете нас покинуть. Впрочем, по предыдущему опыту вам это и так известно. К тому же с кристалином процесс заживления пойдет значительно быстрее, а вот насколько, я вам сказать не могу — мне самой интересно!

— Отдохните, пока я приготовлю ужин, доктор, — выслушав, неожиданно предложил Тсалит. — А после ужина, если вы не будете возражать, я присоединюсь к вам в смотровой.

Татьяна удивлённо взглянула на него.

— Вы тоже любите смотреть на звёзды, броненоссер?

— Люблю, — невыразительное лицо осветила быстротечная улыбка. И пропала, словно её никогда не было.

Сатианет развернулся, не оглядываясь, пошёл прочь.

На ужин Тсалит приготовил какое-то экзотическое блюдо, которое Татьяна съела с удовольствием, но интересоваться, из чего оно сделано, на всякий случай, не стала. Она чувствовала себя лучше после душа, взбодрившего жёсткими струями ледяной воды.

Вдвоём, довольно слаженно и не произнося ни слова, они прибрались в кухне. Татьяна тщательно скрывала улыбку от пришедшей мысли — так ведут себя супруги, прожившие вместе много лет, знающие друг друга, как облупленные, которым и говорить, вроде бы, больше не о чем.

Когда они пришли в смотровую, Э не стал включать свет, и звёзды предстали во всей красе, окружённые сияющими спектрами и дымкой зелёно-розовой галактической пыли, наползающей со стороны звёздной системы Юмбы.

Управляющий Разум вырастил для Тсалита грубое кресло. Сатианет с удовольствием угнездился в нём, продолжая держать спину неестественно прямо, словно находился на военном смотре.

Оба молчали, разглядывая призрачную темноту за пределами станции.

Вдруг броненоссер наклонился и провел ладонью по поверхности козетки Лу-Тана.

— Мне жаль, что доктор покинул нас! — сказал он. — Вселенная много потеряла от его ухода. Лу-Тан был настоящий таг!

— Таг? — переспросила Татьяна Викторовна. Ее словарный запас сатианского такого слова не содержал.

Тсалит пошевелил пальцами, подыскивая синоним на межгалактическом коде.

— Мудрец, — наконец, произнес он, но тут же, поморщившись, поправился. — Не верно! Воин духа. Так будет точнее!

— Он как-то сказал мне, — тихо ответила Татьяна, — что ничто не исчезает во вселенной. Всё где-то находится. Я не хочу снова спорить с вами, броненоссер, но мне странно, что даже ваши нравственные категории проникнуты духом войны. Путь насилия — путь гибели, прежде всего для того, кто ему следует. Когда-нибудь вы проклянете самих себя, за то, что делаете.

На мгновение ей показалось, что Тсалит встанет и уйдет. Сатианет подобрался, словно приготовился к прыжку, и явственно клацнул зубами. А затем вдруг расслабился и откинулся на спинку своего кресла.

— Любой спор перед их лицами глуп, Лу-Танни, — усмехнулся он, кивнув на звёзды, но усмешка вышла невеселой. — Именно за это я их и люблю!

Так, не разговаривая и думая каждый о своем, они просидели около часа. А затем броненоссер поднялся и покинул смотровую. Татьяна тоже не стала засиживаться. Вечерние виртуальные операции на сегодня отменялись. Ей надо было выспаться.

* * *

Операция прошла идеально. Пока Икринка осуществляла полное подключение к сатианету, замыкание плазменного круга на себя, насыщение его облегчённой газовой смесью, Татьяна еще раз простерилизовала скобы и ввела их в Икринку в специальном защитном контейнере, вместе с соответствующим набором инструментов. На этот раз панцирь пришлось резать лучевым скальпелем, чтобы обнажить мягкие ткани. Она не использовала манипуляторы, пока не добралась до сросшихся, словно сцепивших неровные челюсти, толстенных костей плечевого свода. Пожалуй, это был единственный по-настоящему сложный для неё этап операции, ведь человеческих сил для извлечения старых скоб не хватало. Предпочитая работать руками, Татьяна освоила манипуляторы в меньшей степени, чем хотела бы, и действовала ими излишне осторожно и медленно. Впрочем, врождённая внимательность и щепетильность по отношению к работе сказалась и тут. Татьяна Викторовна не допустила ни одной ошибки, и вскоре нанонить была запущена в рану. Татьяна, отпустив манипуляторы и сев в кресло, с закрытыми глазами следила за процессом. Нейротерапию она проведет завтра, поскольку сатианет будет находиться в целительном послеоперационном сне ещё два станционных цикла.

После завершения процесса заживления мягких тканей, Татьяна приступила ко второму этапу операции, выкладывая панцирную мозаику из кусков, щедро смазанных ярко-оранжевым клеем, сделанным на основе эндоплазмы сатианетов. Затем она вернулась в кресло и, устало откинувшись на спинку, задремала. Обрывки снов сплетались в ловчую сеть, колыхались в пустоте, словно причудливые, разноцветные водоросли, светились пунктирной чертой, свивались затейливой вязью слов, видений, мелодий. Наркотической, нестойкой, неспокойной. Она слышала потусторонние голоса, и не могла их разобрать, видела геометрические фигуры — но названий не ведала. Татьяну окружила душная вязкая ночь, в которой люди барахтались, как в тине, и внезапно вспомнилась атмосфера так любимых Артёмом, и так не любимых ею самой «Ста лет одиночества» Маркеса. Сейчас она поняла, почему никогда не принимала книгу и не восхищалась, как восхищался муж. На этих страницах, что бы люди ни делали, как бы ни рвали души, время было сильнее. Оно пряталось за бесконечными ливнями и затерянными долинами среди лесов, социальными встрясками и маленькими, ничего не значащими смертями и рождениями. Оно было сильным, бесконечным, подавляющим. Вечность, надевшая маску ста человеческих лет. Маску, под которой скрывалась… пустота.

Горло перехватило. Пугающее ощущение удушья разорвало сон в клочья, хотя ненавистная личина ещё выглядывала из-за завесы подсознания. Татьяна, инстинктивно схватившись руками за шею, вскочила, отшатнулась от Икринки, спросонья показавшейся неведомым гигантским монстром. Наткнулась на выступающую из стены Панель управления и тихо сползла на пол, потеряв сознание. Прошло несколько секунд. Будто кто-то снял камень с грудной клетки и распахнул её, словно окно. И дело было вовсе не в том, что Э усилил вентиляцию операционной, добавив в газовую смесь больше кислорода. Что-то в очередной раз произошло с ней. Что-то изменилось.

Силовые щупы, бережно поддерживая, помогли встать. Татьяна явственно ощущала безмолвное беспокойство Управляющего Разума, словно он спрашивал: «Что с тобой?», заглядывая в глаза.

Вначале медленно и неуверенно, а затем, ускоряя шаги, Татьяна Викторовна покинула операционную и направилась в покои Лу-Тана. Ей до темноты в глазах хотелось окунуться в бассейн. Уже на пороге она рванула застежки комбинезона, стащила кеды и с бортика прыгнула в воду. Оттолкнулась неожиданно сильно, в полёте сгруппировалась, перекувыркнулась через голову и практически без всплеска вошла в воду, сразу опустившись на дно. Шаловливая мысль о том, вырастут ли у неё ласты и хвост, заставила улыбнуться, но улыбка быстро исчезла. Нарезая под водой круги, Татьяна отдавала себе отчет в том, что испугана. Взбудоражена. Подавлена. Странные приступы, случавшиеся с ней в последнее время, походили на гипертонические кризы, однако у неё никогда не было повышенного давления — классический гипотоник, вялый по утрам, поддерживающий работоспособность при помощи крепкого сладкого чая и утренних пробежек! Состояние же изменённого сознания, проявляющееся во время этих припадков, вообще могло быть увязано только с самыми крайними проявлениями гипертонии. Но тогда обследование, проведённое Э, должно было выявить серьезные функциональные нарушения организма, а их не было!

Начала сказываться нагрузка. Татьяна Викторовна всплыла и легла на спину, дыша часто и неглубоко. Нервное возбуждение препятствовало сосредоточению, и ей не сразу удалось успокоить подстёгнутое адреналином сердце. Неожиданно для самой себя она рассердилась. Что-то чужеродное проникло в сознание, понастроило там свои замки и крепости, пустило корни и пыталось взять под контроль её, Татьянино, существование. Она не смогла оформить это связанной мыслью. Скорее, её преследовало ощущение, подобное воспоминанию о сне, который был так ярок ночью и поблек с первыми лучами солнца. Что значили два имени, прозвучавших в тишине и вызвавших такое смятение? И, кажется, были и другие имена, которые она никак не могла вспомнить.

Она сделала глубокий выдох, максимально освобождая легкие, и скользнула в глубину, где зависла у дна, закрыв глаза и слушая мерный шум воды, который странным образом прояснял сознание, помогал выстраивать логические цепочки и делать выводы, как она надеялась — правильные. В именах земных мудрецов был ключ, но какую дверь он мог открыть? К погибели или к спасению? Татьяна осознавала, что положение становится серьёзным. Выйдя за территорию станции в околопланетарном пространстве Земли, она оказалась не подготовленной к нападению, которое произошло так стремительно и чётко, словно её ждали. Кто мог знать о способности станции мгновенно перемещаться в пространстве? Кто мог читать её мысли, включая те, спонтанные, неожиданные, сработавшие, как стартер телепортации Лазарета? Логика была безжалостна. Только Управляющий Разум. От такого открытия Татьяна выскочила из воды, как пресловутый дарук, ибо всполошённому организму потребовался экстренный вдох. И поняла, что столкнулась с серьёзной моральной проблемой. Вопросы доверия или недоверия к Лу-Тану не возникали у неё никогда. Она поверила старому креллу раз и навсегда — с того памятного разговора в станционном шалмане. Поскольку Э всегда воспринимался ею, как искусственное продолжение разума Учителя и прежних докторов Лазарета, она никогда не сомневалась в его действиях, подчас вовсе непонятных. Неужели это время наступило?

Татьяна снова нырнула. Если головокружительная космическая эскапада приведёт к печальному финалу, лучшее, что случится с самой Татьяной — процедура стирания памяти, после которой она будет возвращена в опостылевшую квартиру, пропахшую горем и одиночеством. Худшее?.. Она даже не могла представить. Но то, что с ней происходило в последнее время, было явно хуже искусственной амнезии. Мог ли Управляющий Разум быть тем вселенским злодеем, что подверг её жизнь и рассудок опасности ради неизвестных Татьяне целей? Она прислушалась к себе, анализируя по старинной привычке. Можно ли не доверять собственной коже? Глазам? Ушам? Э, бывший опорой и помощником Учителя, стал её защитником и рыцарем. Она помнила ощущения, впервые охватившие в МОД при подлете к Юмбе — заботы и особого, сердечного тепла, лёгкой иронии, тонкой, едва уловимой, нежности. Ощущения прикосновения разума старшего брата, готового прийти на помощь или объяснить трудную задачку. Брата, о котором она всегда мечтала. Как она может не доверять ему, спасавшему её столько раз? Но… Может ли она доверять ему?

Татьяна не боялась последствий откровенности. Очутившаяся так далеко от Земли, увидевшая мир объемным, спроецированным на всю громаду космоса, она получила в подарок от жизни настоящее чудо. Если бы сейчас её сердце остановилось, она, может быть, успела бы испугаться момента смерти, но не пожалела бы ни о чём! А раз так…

Она еще не умела этого делать — вода помогла. Надо было закрыть глаза и «уйти» в монотонный шум, лишить организм кислорода, замедлить ход сердца и ток крови. На шестой минуте подобного состояния Татьяне показалось, что она руками раздвигает пространство. На седьмой охватило ощущение, что она погружается в глубину и объем мироздания. На восьмой, прежде недостижимой минуте, ей удалось приоткрыть свое сознание навстречу той странной субстанции, которой являлся Управляющий Разум станции. Секунды растянулись. В их вязкой патоке она не могла шевельнуться, но кислорода по-прежнему не требовалось, не ощущалось ни следа паники. Наоборот, наслаждение от осознания того, что границ для разума не существует, явилось, пожалуй, сильнейшим чувством из всех, когда-либо испытанных Татьяной Викторовной. Ответное прикосновение Э было нерешительным и вовсе не похожим на отпечаток ментальности, который Татьяна привыкла чувствовать, когда он присутствовал в её сознании. Она не смогла бы озвучить, то, что испытывала, и никогда не назвала бы это ответом на заданный вопрос. Эмоции, накрывшие Татьяну волной, кажется, были не менее непривычны Управляющему Разуму, ведь всемерно используя его опыт и мощь, доктора Лазаретов даже не пытались заглянуть в его «средоточие жизненных установок», как говорил Иф-Иф. Они принимали Э таким, каким он был — лаконичным, не общительным, корректным. Он, в ответ, относился к ним с бесконечной преданностью, как и к своей нынешней хозяйке, но не стремился к эмоциональной близости, являющейся характеристикой живого существа, поскольку сам себя воспринимал как нечто промежуточное между живым и неживым.

На девятой минуте пребывания под водой, без болезненных процедур и нейротропных препаратов, без использования глубинного сканнинга, Татьяна полностью сняла защитные психические барьеры и, словно горсть прозрачной воды в ладонях, протянула Управляющему Разуму всю себя: маленькие человеческие тайны; прошлое, до сих пор пульсирующее болью где-то в уголке памяти; нынешние невесёлые размышления; страх перед тем неведомым и враждебным, что небезуспешно пыталось подавить её личность. Все мысли, сомнения, чаяния и надежды она транслировала ему в единый миг и застыла, дожидаясь ответа.

Робкие касания чужого разума были похожи на прикосновения языков пламени — волшебного, не обжигающего пламени, которое освещало лишь те участки, до которых дотрагивалось. Сторонняя воля наполняла Татьяну трепещущим напряжением, удивлением, а затем восторгом, вызванным неожиданным подарком. Это были не её эмоции — эмоции Управляющего Разума, но она ощутила их, словно свои собственные, и отстраненно удивилась схожести ментальных контуров. Загадочный и великолепный, молниеносный и мудрый Э воспринимал окружающий мир и её саму, как человек. Одинокий, странный, закрытый от мира человек, за прошедшие тысячелетия ставший вещью в себе. Ментальное усилие сдавило виски — Э сомневался в чём-то, но только мгновение. Под прикрытыми веками Татьяны вспыхнуло тёплое лазоревое сияние, она увидела ясно, словно стояла рядом, вытянутый постамент с подобием чаши на верхней площадке, в которой лежало, щедро плеская радужными взблесками, яйцо размером с баскетбольный мяч. Кристалиновое яйцо. Картинка быстро погасла. Тот, кто сделал ответный подарок, тоже покинул её сознание, оставаясь шумом на краю бытия, ощущением станции и Лазарета, надеждой и опорой Стражей порога секторов галактики — Управляющим Разумом.

Татьяна открыла глаза и поднялась к поверхности. Она пробыла под водой одиннадцать минут, но трясло её не от этого — от пережитого. Вопросов доверия больше не возникало. Человеческий разум, и другой — чуждый, но более не казавшийся неведомым, поняли и приняли друг друга. И что-то подсказывало Татьяне — то, что показал в последние мгновения полного контакта Э, видели единицы из долгой череды Стражей порога, ступавших сквозь времена.

* * *

До самого вечера Татьяна проспала в шезлонге у бассейна. Блестящая фигурка крелла смотрела на неё выпуклыми глазами и усмехалась в усы. На станции было тихо, сегодня Управляющий Разум не слушал музыку, видимо, тоже прибывал в растрёпанных чувствах.

Она проснулась ночью — от чувства голода. Приняла душ, переместилась на кухню, сопровождаемая свитой, покормила Бима, перекусила сама, заварила чаю, и собралась было направиться в смотровую, как прозвучал сигнал вызова. Татьяна поспешила в Центр управления, в душе надеясь, что это Ларрил. Осадок, оставшийся от последнего разговора, никуда не исчез. И, совершенно по-женски, ей хотелось, чтобы он сказал что-нибудь для ободрения и поддержки.

На развернувшимся овале экрана Татьяна, остановившись на пороге, с изумлением разглядела голубой гребень, шедший поперек черепа, вытянутую морду, сощуренные глаза, похожие на голубые льдинки в складках полупрозрачной кожи.

— Приветствую тебя, Первый из тройки, Кор-Харр, — совершенно автоматически произнесла она на коде. Язык гоков был ей недоступен из-за разницы в анатомии гортани. — Скорейшего отделения твоей Ка, скачущих мыслей!

— Первый из семерки, — высокомерно поправил командор, и Татьяна подумала, что инцидент у Лазарета сектора Див не прошел бесследно для его карьеры. — Скорейшего отделения и твоей Ка, доктор Лу-Танни!

— Чем обязана столь… неожиданному визиту?

— Позволь представить тебе Гру-Хака — второго медицинского координатора Армады.

Кор-Харр отступил, освобождая место другому гоку — высокому, с быстрыми резкими движениями, одарившему Татьяну неожиданно заинтересованным взглядом.

— Легкой дороги по краю мудрости, доктор, — вежливо склонив голову, первым заговорил тот. — Чрезвычайно рад познакомиться с тобой, ибо наслышан о произошедшем в вашем пространстве, и восхищён мужеством доктора Лазарета Лу-Тана и его ассистента. Конечно, я бы предпочел, чтобы на месте вашего пациента оказался гок, а не проклятый сатианет, но нельзя дважды убить врага, даже если очень хочется!

И он засмеялся, оскалив острые полупрозрачные зубы. Татьяна ощутила, что начинает «закипать». Она не позволяла ненависти поселяться в своём сердце, как и обещала Лу-Тану, но как же бесили герои своих народов — с той и другой стороны призрачного фронта!

Гру-Хак неожиданно оборвал смех и уставился на неё пронзительно голубыми глазами.

— Щёлкнула зубами? — спокойно поинтересовался он.

— Что?! — изумилась Татьяна.

— Лица гуманоидов очень подвижны и прекрасно отражают эмоции, — заметил гок. — На твоем я прочел нарастающее возмущение моим поведением и желание заставить меня умолкнуть. Ты была в шаге от прочувствованной речи о том, что войны вредны для цивилизации, а жажда плазмы разрушает личность. Так?

Татьяна, так и не успевшая сесть, прошла к Панели управления и обречённо опустилась в кресло. Наверное, единственное, о чем смогли договориться сатианеты и гоки, так это о том, что им следует сообща выводить из себя доктора Лазарета сектора Див.

— Отчасти, ты прав, Второй координатор, — призналась она, грея ладони о чашку, — но только отчасти. Что ты хочешь?

— Не склонна сегодня философствовать? — оскалился гок. — А я люблю иногда покопаться в трупе мироздания, повытаскивать на свет его органы, поизучать его паразитов. Это у нас семейное, доктор. Ты, должно быть, наслышана о моём знаменитом предке Д-Хаке? Впрочем, о чём это я? Доктор Лазарета не может не знать о лихорадке Го-Крейги. Случалось лечить таких пациентов?

Татьяна отрицательно покачала головой.

— Болезнь начинается с маленьких язвочек на тентаклях, — Гру-Хак воздел щупальца, словно призывая Татьяну Викторовну убедиться, что у него-то всё в порядке. — В течение короткого срока они захватывают весь организм, и гок умирает в страшных мучениях, если не попросит убить его, пока болезнь ещё не разрослась. В соответствии с нашими обычаями, сделать это может только Кей-жрец, посвящённый в тайны ритуала отделения Ка. Но, вот парадокс! Лихорадкой Го-Крейги гоки болеют вдали от родных секторов, и чем дальше, тем чаще! На военных кораблях Кей-жрец входит в обязательный состав команды, а на транспортных и пассажирских маршрутах в дальнем космосе должность является рекомендуемой, но не обязательной. Долгое время это сильно ограничивало моему народу космическую экспансию, пока предок не изобрел сыворотку, ныне носящую его имя. Он был неугомонным носителем Ка! Даже в почтенном возрасте не сидел дома, посетил, без боязни заболеть, наверно, все уголки нашей галактики. Во время какого путешествия его озарила идея создания сыворотки, мне не ведомо. Но после разработки и испытаний, которые он застал, ещё будучи в живых, для гоков раздвинулись доступные границы пространства, называемого нами «Таман» — бесконечная пустота. И если ранее мы воевали в ближайших к нашим секторах Хвана, Хорста и Хрота, где и до сих пор доминируем над врагами — нынче боевые действия ведутся в различных уголках галактики, что даёт нам новые территории для экспансии. Формула сыворотки была передана моим предком Окружителям Первого и с тех пор являлась достоянием всего народа. Работы над её усовершенствованием не прекращались с тех самых пор, как Д-Хака не стало. Исследователям удалось увеличить срок действия сыворотки, периоды между ревакцинациями, облегчить побочные явления. Мы до сих пор стремимся к тому, чтобы совсем исключить ревакцинацию из процедуры, но не так близки к успеху, как хотелось бы. Наша мечта — одна вакцинация за всю жизнь, и чтобы можно было забыть о болезненной процедуре и наслаждаться просторами безвоздушного Тамана. Разработки ведутся сразу по нескольким направлениям, но совершенно неожиданно мы выявили еще одно, о котором даже не помышляли.

Гок замолчал, нервно сплетя перед собой тентакли, вцепившиеся друг в друга словно два морских змея. Татьяна, заинтересованно слушала, совершенно забыв о раздражении.

— Тебе должна быть известна «Конвенция ведения войны»! Сравнительно недавно в неё был добавлен раздел 546-дрей «Обращение с попавшими в плен представителями противника», запрещающий эксперименты над захваченными в бою врагами. В течение какого-то времени нам удавалось уклоняться от подписания дополнения к Конвенции, но после инцидента, произошедшего, кстати, на глазах у вас с Лу-Таном, БагДэАн всё-таки заставил нас. Мы пошли на этот шаг, сцепив челюсти. Кат о`кара пригрозил распространить протекторат Ассоциации на несколько важных для нас секторов, и именно на том участке фронта, где наше положение неустойчиво, а победы сомнительны. Итак, мы стали много милосерднее. — Гру-Хак хищно усмехнулся. — Если ранее мы, не задумываясь, убивали попавших к нам в щупальца проклятых сатианетов, то теперь вынуждены оказывать им необходимую медицинскую помощь и всячески облегчать страдания. То есть, фигурально выражаясь, нам надо их вылечить перед тем, как они предстанут перед представителями Военного Ковена на фронтах, и им будет вынесен смертный приговор. Кат о`кара не подозревал, что оказал нам услугу! Ведь нигде не сказано о том, что нельзя изучать физиологию врага во время его лечения. Клиническая диагностика, Лу-Танни, основа основ современной медицины! Представляете, какие горизонты открывает перед нами эта эра милосердия?

Расширив глаза, Татьяна Викторовна смотрела на Гру-Хака. Моментальная ассоциация — вспомнились кадры кинохроники, показывающей то ли Дохау, то ли Освенцим. Размахивая флагами светлого будущего и сострадания можно добиться многого!

— За… зачем вы мне это рассказываете? — заикаясь от ужаса, спросила она. — Я не стану молчать о том, что услышала!

— Как недальновидно существо в мягкой коже, одиноко живущее на задворках вселенной, и заявляющее подобное Пятому из Военного Ковена, — неожиданно закашлялся гок. Татьяна помнила, что так у представителей их расы проявляется крайне весёлое настроение. — Впрочем, я пошутил. Тебе ничего не угрожает, доктор, поскольку ты нужна мне. Можешь сразу после нашего разговора связаться с веганцем — не думаю, что он удивится! Ведь, если БагДэАн о чём-то не знает, то подозревает, а если не подозревает, значит, знает точно. Мы сейчас находимся в том же положении, что и проклятые сатианеты…

— БагДэАн заставил и их подписать 536-дрей? — невольно восхитилась Татьяна. По-видимому, кат о`кара обладал врожденным даром внушения!

— Естественно, — осклабился гок. — Но вернёмся к нашему разговору. Меня всегда интересовало неизведанное — сказываются гены гениального предка. Когда первые не мертвые сатианеты попали к нам в щупальца, мы подвергли их всестороннему изучению. Никаких пыток, Лу-Танни, все в соответствии с Конвенцией.

Татьяна поёжилась. Голос Гру-Хака, которой свободно и даже изящно изъяснялся на межгалактическом коде, ей не понравился с самого начала, а сейчас и вовсе скрипел, будто наждак по обнажённым нервам.

— Эндоплазама сатианетов чрезвычайно интересная штука, доктор! Однако я ещё более заинтересовался, когда понял, что в первых образцах сыворотки Д-Хак использовал её составляющие. Этих данных ты нигде не найдешь, он уничтожил результаты исследований, заменив натуральные компоненты формулы синтезированными. Какой парадокс, Лу-Танни! Наши извечные враги, отнявшие столько святых жизней гоков, могут послужить великому делу нашего шествия по Таману! Для того чтобы убедить Ковен в достоверности информации мне потребуется независимый консультант. И я выбрал тебя, доктор Лазарета сектора Див, поэтому готовясь к этому разговору, собрал информацию. Аргументирую: ты недавно покинула свою варварскую планетку, умеешь мыслить независимо и не опираешься на авторитеты. Поскольку мне этого вполне достаточно, я прошу тебя проверить мои выкладки и высказать свое мнение.

— Чем грозит сатианетам это открытие? — медленно спросила Татьяна.

Сказанное Гру-Хаком не могло быть осознано вот так, сразу. Однако настырный гок был настроен серьезно — она определила это по ярко засиневшему гребешку и нетерпеливому щелканью челюстей. Второй координатор Армады потряс тентаклями перед экраном.

— Ничем. Плазму для исследований мы можем получать после их смерти. А в этом недостатка никогда не было: справедливости ради добавлю — как с той, так и с этой стороны фронта. Сыворотка давно синтезируется и производится в промышленных масштабах, нам незачем убивать проклятых сатианетов тысячами для её производства. Мы не собираемся скрывать информацию от Ассоциации, и даже допустим её представителей на исследовательские ганноганы. Если вы согласитесь, получите доступ к нашим информационным сетям, вполне возможно, что-то из обширного медицинского опыта Армады пригодится Институту лазаретов на перекрестке миров. Соглашайтесь, Лу-Танни, я же вижу — вам интересно!

— Мне страшно, — неожиданно для себя призналась Татьяна. — Все вы безумны — и с той стороны фронта, и с этой. Вы даже не представляете, куда это может завести!

Гок оскалился.

— Война длится несколько тысяч лет, доктор. И окончится только с гибелью одной из противоборствующих сторон. Я искренне верю, что это будем не мы! Ради такой цели пойду на всё! У меня есть и другие кандидаты на роль независимого консультанта, но мне было бы интересно с вами работать. Ведь вы — новая шутка мироздания, а я…

— … Любите изучать его паразитов, — прервала его Татьяна Викторовна, — я помню! Дайте мне некоторое время на размышление. Возможно, говорю сразу, мне придётся связаться с другими докторами Лазаретов.

Гок удивительно по-человечески всплеснул тентаклями.

— Связывайтесь. Я только что проявил жест доброй воли, отправив вашему Управляющему Разуму некоторые лабораторные выкладки, подтверждающие мои догадки по поводу первоначального состава сыворотки. Будет время, взгляните. Я не тороплю. Скачущих мыслей, доктор Лу-Танни!

Экран погас. Татьяна активировала информационную панель, вскользь проглядела присланную гоком информацию. В памяти шевельнулось воспоминание. Тенью, смазанным образом на краю сознания, который она не успела уловить. Размышляла ли она ранее о чём-то подобном? Нет, она не могла вспомнить. Отстучав пальцами по панели затейливую мелодию, Татьяна поднялась и направилась в операционную, проверить пациента. Знала, что если что-то пойдет не так, Э сообщит тут же. Но привычка — вторая натура. Ей надо было просто взглянуть на закрытые, неподвижные веки сатианета, его замершие тяжелые челюсти, сведённые навсегда ненавистью надбровные дуги, отметить равномерную амплитуду вздымающейся груди, чтобы удовлетворенно кивнуть самой себе и отправиться спать. Завтра ей понадобятся силы. А время подумать над всем, что произошло, будет. Позже.

* * *

На следующий день Татьяна, пользуясь затяжным сном сатианета, провела нейротерапию. В этот раз она никуда не торопилась, растянула процедуру на целый день, делая перерывы, чтобы перекусить и отдохнуть. В результате, проводимость практически всех нервных каналов конечности удалось восстановить и, как следствие, хромота Тсалита должна была сойти на нет. Единственное, что могло беспокоить его в будущем, это ноющие фантомные боли в местах, где кости были раздроблены. Татьяна надеялась, что кристалиновые скобы в плечевом своде сатианета будут препятствовать таким же явлениям в области плеча, которые, в связи с тяжестью полученных травм, здесь должны были быть гораздо сильнее. Мыслепоток, используемый для терапии, был отработан ей до автоматизма на виртуальных образцах, и к концу процедуры она осталась собой довольна. Хотя было поздно, решила устроить маленький праздник, приготовив ганги. Следя за закипающей водой и отсчитывая секунды, Татьяна Викторовна всерьёз размышляла над природой загадочного и драгоценного кристалина, который был во много раз твёрже алмаза, но чья структура обладала способностью пропускать живые ткани, допуская их вращивание в тело кристалла. Его волновые характеристики менялись в зависимости от местонахождения. В теле ту они были одними, в теле сатианета — другими, но и в том, и в другом случае излучение обладало параметрами, живительными для носителя. В местах вживления даже маленького осколка кристалла замедлялись процессы старения организма, регенерация и обновление тканей становились неуклонными, процессы заживления шли во много раз быстрее. Энергия кристалина, кипевшая в двигателях кораблей-гиперпространственников, не убивала и не калечила живые существа, становясь частью их тел. С момента, прошедшего со дня исследования Ту-Гака и обнаружения кристалиновой основы его костной структуры, Татьяна не раз и не два изыскивала информацию о загадочном минерале, используя всю мощь сети Лазаретов и Глокса. Данные были разрозненными, труднодоступными или откровенно закрытыми для внешнего доступа. Единственное, что удалось ей вычленить из разнообразных информационных потоков — наиболее распространенные способы применения кристалина. Все три способа были ей прекрасно известны: обработанные осколки кристаллов использовались в качестве биоинерционных штифтов, либо имплантатов, вживляемых в различные органы для их лечения и улучшения функционирования, общего хорошего самочувствия носителя; цельные кристалиновые друзы являлись одним из основных узлов гиперпространственных двигателей, причем, чем больше кристаллов располагалось, вырастая друг из друга, на «ветке», тем мощнее был двигатель; лазоревые переливающиеся и разбрызгивающие световые волны камни считались драгоценными и использовались, как украшения и сакральные вещи для галактических культов. Большинство богов, божеств и божков галактики ценили в качестве подношения как отдельные кристаллы, так и целые друзы. Кристалиновые ритуальные предметы встречались часто, но только наиболее почитаемые культы обладали ими в количестве большем, чем несколько единиц. Стоило ли говорить, что любое использование камней обходилось заказчику очень и очень дорого, ведь добычу минерала в промышленных масштабах вели всего на нескольких десятках планет галактики, и Сатиана являлась одной из них. Причем производственный цикл каким-то образом учитывал цикл роста кристаллов и был разрешен только в особые периоды, когда кристаллы объявлялись полностью созревшими. Львиная доля добытого шла на нужды воздушных флотов: закупалась звездными системами еще на стадии вызревания и вывозилась с планет-добытчиков под усиленной охраной военных крейсеров систем-покупателей или, по специальному запросу, кораблей Ассоциации. Это особое подразделение Объединенного Звездного флота было укомплектовано транспортными кораблями классов Сопроводитель и Погонщик, и модифицированными крейсерами среднего и тяжёлого классов. Системы, входящие в состав Ассоциации, платили особый членский взнос кристаллами, в ответ получая скидку на услуги сопровождения.

Она так глубоко ушла в свои мысли, что не сразу отреагировала на прозвучавший сигнал Э. Когда опомнилась и поспешила к шлюзовым — посторонний корабль уже пришвартовался к станции. Его корма виднелась под прозрачным полом смотровой — Татьяна задержалась на пороге помещения. Чёрный чужой борт был таким же, как и у других модифицированных МОД. Отчего тогда она узнала его с первого взгляда? Узнала и побежала к дверям. Ларрил уже шёл навстречу. Он поймал её — руками, крыльями; притянул к себе, закрыл от света, пространства, времени, застывшего в это мгновение. Бим прискакал откуда-то и радостно загавкал, прыгая вокруг. Шуня завис над их головами, медленно вращаясь вокруг своей оси. А они ничего не видели и не слышали, тыкались губами — один неумелыми, другая — еще не успевшими вспомнить, ловили дыхание, словно желали и не успевали выпить до самого дна. Жажда близости смяла их, слепила в единое существо, в голове которого не было ни одной мысли. Татьяна так и не вспомнила, как они оказались в её секторе — нес ли её Ларрил на руках, или они шли, тесно обнявшись, не прекращая торопливо целоваться, будто оба боялись, что нахальный сигнал туммера с запястья проангела оторвет их друг от друга. Белая вспышка застила сознание, ощущения взрывались, словно давно взведённые мины, оглушая, ослепляя, подгоняя совсем уже бешеный ток крови, в котором, общем для двоих, совершенно растворилось окружающее.

Татьяна пришла в себя не сразу. Первое, что почувствовала — на станции царила тишина. Если где-то и лаял обиженный Бим, Управляющий Разум сделал так, чтобы его не было слышно. Второе — услышала еще не успокоившееся дыхание лежащего рядом мужчины. Плечом она упиралась в его крыло, Ларрил обнимал её сзади и дышал над ухом, тяжело, судорожно. Его второе крыло накрывало её сверху, отчего было тепло, словно в детстве, под одеялом. Ей показалось, или проангел едва слышно застонал, уткнувшись лицом ей в затылок?

Появилось странное ощущение легкости во всем теле. Татьяна так же чувствовала себя, когда зависала в толще воды Лу-Танова бассейна недалеко от дна. Сознание в такие мгновения становилось кристально чистым, вбирало в себя всё сразу, воспринимало картину мироздания цельной, и логика не требовалась для её осмысления. Под кожей булавочными уколами заплясали пузырьки воздуха; давление, которое она испытывала, упираясь боком в крыло Ларрила, исчезло. Она с изумлением подсунула ладонь под крыло — между ним и поверхностью кровати появился просвет, который увеличивался. Казалось, совершенно без усилий, проангел удерживал её на весу. Но это было не так — Татьяна левитировала вместе с ним! Как и тогда, в МОД, она не успела испугаться. Ларрил развернул её лицом к себе и, крепко взяв за подбородок, заставил смотреть в глаза.

— Знаешь, что это? — тихо спросил он. — Почему моя левитация действует на тебя?

— Потому что ты меня любишь… — так же тихо ответила она и взяла его лицо в ладони. — Знаешь, что это такое — любить?

Узкие губы дрогнули, сдерживая улыбку.

— Не знаю, Танни. Мы так не говорим. Мы говорим — Притяжение. Оно возникает между двумя и длится всю жизнь. Просто я никогда не думал, что это возможно с… — он замолчал, так и не подыскав слова. Татьяна накрыла ладонью его губы. Замкнула слова, даже те, которых он не нашёл.

— Отнесем это явление к категории вселенских чудес? — она улыбнулась одними глазами и снова потянулась к нему. — Господи, как я скучала…

И он ответил на выдохе, касаясь губами её кожи:

— И я…

* * *

До того, как «проснулся» туммер, проангел успел накормить изрядно проголодавшуюся Татьяну правильно приготовленными гангами. Те, которые она делала ранее, пришлось выкинуть — они разбухли, остыли и лишились не только внешнего вида, но и вкуса, и запаха.

Татьяна Викторовна совершенно потеряла ощущение реальности и не помнила, сколько времени они с Ларрилом провели в её секторе, удалось ли им поспать, и в котором часу по метрике станции они встали? Э глухо молчал в сознании, а ей даже не пришло в голову спросить.

Завтрак — если это был завтрак — прошёл в тишине. Слова казались не нужными. Эмоции друг друга ими ощущались моментально, в момент зарождения. Мир вдруг стал простым и понятным, хотя оставался огромным, неизведанным, полным необъяснимых и страшных вещей, и деяний. Уже в конце трапезы всё-таки зазвучал злосчастный туммер. Ларрил скосил на него глаза и поднялся. Татьяна тоже встала, молча протянула ему руку и, не сговариваясь, оба двинулись в сторону шлюзовых. Задержались на пороге смотровой, жадно целуясь, понимая, что расстаться будет труднее, чем казалось…

— Оторвись от меня, — прошептала она, не отнимая губ от его. — Тебя ждут…

Ларрил послушался. Даже отступил на шаг, потому что вблизи тела словно захлёстывала обжигающая петля, стягивая друг к другу.

— Не провожай, — улыбнулся он и мазнул по её губам кончиком крыла. — Пусть будет ветер нежен с тобой, как был я…

Развернулся, тяжело и широко шагая, скрылся за поворотом коридора, ведущего к шлюзовым.

До Татьяны донесся отдалённый лай выпущенного из заточения Бима. Прижавшись затылком к стене, она нерешительно потрогала пальцем припухшие от поцелуев губы и тихонько засмеялась.

* * *

Татьяна Викторовна терпеливо дожидалась, когда пациент откроет глаза. Она перевела Малую медицинскую консоль с поддерживающего режима на режим мониторинга, села рядом с платформой и, скрывая улыбку, следила, как Тсалит, постепенно выводимый Э из состояния искусственного сна, начинал ворочаться, смешно сопеть и двигать челюстями — просыпался. Через несколько минут его вполне осмысленный взгляд встретился с её — спокойным и внимательным. Пару мгновений он смотрел на неё с известной степенью подозрительности, словно пытался осознать: где находится, что происходит и кто рядом — друг или враг? Но вот, наконец, расслабился, повел затёкшими плечами, сделал попытку потянуться.

— Как плечо? — поинтересовалась Татьяна. — Болит?

Сатианет, чья правая рука от плеча до локтя была плотно притянута к боку блок-тканью, снова пошевелился, прислушиваясь к себе.

— Ноет, — сообщил он. — Совсем не сильно.

— Так и должно быть, — пояснила Татьяна. — Остаточные фантомные боли в тканях, целостность которых была нарушена. Блок-ткань рекомендую вам снять через несколько циклов после возвращения в свой сектор.

— Сколько мне ещё находится здесь?

— Три — четыре суточных цикла станции, не более. Я хочу посмотреть, как быстро даст знать о себе регенеративная способность кристалина, и ещё раз провести нейротерапию после того, как спадет послеоперационный отек тканей. Думаю, после этого я отпущу вас со спокойной душой.

— С кем вы меня отпустите? — возмутился Тсалит.

Татьяна засмеялась.

— Могу рассказать об этом за обедом. Конечно, эндоплазма вещь исключительно полезная для организма, но, думаю, ваш желудок собирается возражать против постоянства подобного типа питания — поэтому разрешаю вам встать, чтобы перекусить со мной. Однако после вам придется ещё немного полежать. Завтра разрешу вам в течение дня прохаживаться с перерывами на отдых.

Тсалит, поблёскивая глазами, смотрел крайне подозрительно.

— Что? — удивилась Татьяна, в глубине души вновь ощущая раздражение, но не позволяя ему испортить себе прекрасное настроение.

— Вы должны выйти, — поморщившись, пояснил сатианет, — тогда я смогу встать.

Подняв брови, Татьяна смотрела на него.

— А в чём дело?

— Вы будете помогать мне, а я этого не желаю!

— Почему вы так решили? — искренне удивилась она.

Тсалит повел головой из стороны в сторону, словно его душил призрачный галстук.

— Да вы не можете по-другому, доктор! Это же ясно с первого взгляда. У нас говорят — не воин тот, кому подняться с ложа помогает сатиана!

Татьяна Викторовна хмыкнула и демонстративно завела руки за спину.

— Поднимайтесь, мой герой, я не дотронусь до вас и пальцем. Но из сектора не выйду, даже не думайте! Мне нужно быть рядом на тот случай, если вам неожиданно станет плохо. И в очередной раз напоминаю, броненоссер, — мстительно добавила она, напустив металла в голос, — на территории Лазарета вы не воин, а пациент! Поэтому мои указания должны выполнять неукоснительно.

Сердито клацнув челюстями, Тсалит сел и осторожно спустил ноги на пол.

— Голова не кружится? — спросила Татьяна.

— Нет, — буркнул тот и поднялся.

Постоял, едва уловимо покачиваясь, посмотрел на неё.

— Все нормально, доктор Лу-Танни. Спасибо за помощь, но дальше я справлюсь сам!

Она кивнула, решив больше его не мучить, и покинула помещение, мысленно приказав Э следить за пациентом, который, кажется, жутко смущался собственной слабости.

Вечером Тсалит самостоятельно посетил смотровую, двигаясь увереннее, чем утром. В течение дня Малая медицинская консоль постоянно следила за его состоянием, отмечая положительную динамику регенерации тканей в зоне оперативного вмешательства. Татьяна, в который раз уже, удивилась скорости восстановления своих инопланетных пациентов. Из встреченных на практике случаев на первом месте по быстроте регенерации мягких тканей шли ту, затем сатианеты и проангелы. Сломанные кости у двух последних (ту сравнению не подвергались в связи с недавно выявленными анатомическими подробностями) срастались за примерно одинаковый период времени. Юмбаи почти вдвое отставали от них, а люди вообще находились где-то в конце «регенеративной шкалы». Отчего такая несправедливость случилась именно с представителями её расы? Глубоко задумавшись над этим вопросом, Татьяна Викторовна сама не заметила, как высказала мысли вслух. Тсалит, как оказалось, внимательно слушал.

— Я совсем не знаю людей, доктор, — проскрипел он в ответ. — Вы — первая обитательница сектора Хатор, которую я встретил в своей жизни. Если вы являетесь типичным представителем расы, то, по моим наблюдениям, жизненная энергия расходуется людьми нерационально: на неверно определённые цели, постоянные нравственные переживания. А ведь именно её наличие в организме способствует восстановлению индивидуума, как физическому, так и ментальному. Наши извечные враги именуют эту энергию Ка. Мысль о том, что Ка пронизывает всё сущее, лежит в основе их религиозного культа, носящего название Кей-Таа — Плоды Тамана. Гоки всерьёз верят, что вселенная с ними поделилась плодами щедрее, чем с остальными. До определённого момента враги почти не вылезали наружу из своих секторов, лишь обороняя от нас границы. Их закрытость была обусловлена безумной идеей об избранности детей Тамана, которых может погубить вселенская зависть. Со временем сектора, находящиеся под их протекторатом, стали малы для Избранных, что вывело войну на новый виток.

Тсалит чуть откинулся в кресле, подвигал плечом. Только это, пожалуй, и указывало на то, что рана беспокоит его. Татьяна с интересом слушала. Впервые на её памяти броненоссер говорил так много.

— К великому сожалению, наши силы равны, — продолжил сатианет, не глядя на неё. — Даже по количеству захваченных секторов галактики мы идем почти вровень — иногда гоки опережают нас, иногда мы их. Но я точно знаю, доктор, — Тсалит упёрся в собеседницу тяжёлым взглядом, — что когда-нибудь мы победим! На нашей стороне светлейшая помощь, не на их! Никакие плоды не остановят Божественную Мать, если она решилась на уничтожение.

По коже Татьяны Викторовны побежали мурашки. И в земных мужчинах кровь закипала под звуки военных фанфар. Но женщина, преступившая собственную суть вместилища жизни, была страшнее и их, и всех чудовищ вместе взятых!

— Она безжалостна, — то ли спросила, то ли утвердила Татьяна, — ваша Сатиана?..

Тсалит тут же ощерился.

— Только, если того требуют обстоятельства! Гоки уничтожают наши мирные поселения, захватывают и вырезают колонии Большого кольца, оставляя после себя тишину и покой мёртвых миров. Если не имеют возможности напасть на какую-либо планету — не гнушаются использовать биологическое оружие, засылают зонды-шпионы, напичканные спорами и вирусами, смертоносными для нас. Божественная Мать защищает своих детей от их зверств…

— Убивая чужих? — прервала Татьяна.

С мгновение они смотрели друг на друга так, словно готовы были сцепиться. Татьяна была бледна, а коричневые пальцы Тсалита сжимались почти как тогда, когда он пытался придушить её.

Она первой отвела глаза. Произнесла с трудом:

— Простите меня, броненоссер, не следовало снова начинать этот разговор!

— Лу-Тан не отступил бы, — буркнул сатианет, отворачиваясь.

Татьяна пожала плечами.

— Вы ошибаетесь. Он сказал бы что-нибудь вроде: «Зачем спорить о том, что и так очевидно!», и остался бы при своём мнении.

Тсалит, словно в восхищении, покрутил головой.

— Насколько вы непредсказуемы, Лу-Танни! Имеете мнение, но просите прощения за него. Вы не воин духа, как ваш учитель!

Она внимательно посмотрела на него. Сатианет следил за ней искоса — не иначе, снова провоцировал на спор. Татьяна Викторовна глубоко вздохнула, почти моментально утихомирила зачастившее сердце.

— Вы правы, Тсалит, — сказала спокойно. — Я — не воин. Я врач.

Больше не было произнесено ни слова. Два совершенно разных существа, отличавшихся друг от друга анатомией, физиологией, нравственностью, моралью и верой, вкусовыми и эстетическими предпочтениями, стараясь не замечать друг друга, смотрели вперёд: туда, где разворачивались в темноте разноцветные спектры звёздных мантий, где неведомые сирены пели свои гибельные песни, а война без устали и отдыха собирала жертвы по обе стороны призрачного фронта. Но, даже несмотря на все различия, у старого броненоссера с Сатианы и женщины с планеты Земля было нечто общее. Оба любили смотреть на звёзды. И в этом странном совпадении нашлось место для глупого, нерационального чувства, называемого надеждой.

 

Часть вторая

Через три суточных цикла Татьяна Викторовна сообщила пациенту, что готова провести финальную нейротерапию в зоне плечевого свода, после чего — отпустить Тсалита восвояси. За прошедшее время оба вели себя предельно корректно, за завтраком и ужином разговаривали на отвлечённые темы, не касаясь военных действий. Единственное, к чему вернулся сатианет, так это к вопросу силы веры в Божественную Сатиану.

— Искренне верить можно лишь в то, что близко и понятно, Лу-Танни, — пояснил он в один из вечеров, сидя рядом с ней в смотровой. — Неведомые силы, невнятные образы, непонятные энергии — это, конечно, выглядит грандиозно и обладает определённой долей устрашения для верующих, но это вера для… — сатианет совершенно по-человечески постучал себя по голове, — а не для… — последовал гулкий удар в грудь. — Такая вера основана на страхе перед неизведанным, страх же — чувство негативное, разрушительное.

Татьяна давно уже отвернулась от звёзд и смотрела на Тсалита со всё возрастающим удивлением.

— Что? — буркнул тот, поймав её взгляд. — Вы опять не согласны со мной?

— Пожалуй, согласна, — медленно сказала она. — Но мой опыт веры слишком мал, чтобы я могла предоставить вам свои доводы за или против. Просто, я знаю — то, во что мы верим сердцем, сильнее всего остального. Но иногда ошибается и сердце…

Она внезапно замолчала. Резко, словно из дальнего, медвежьего угла памяти, посыпались заживо похороненные воспоминания о первых месяцах после гибели Артёма. Тогда сон бежал от неё, и чем сильнее она хотела спать, тем меньше минут проводила в ватной темноте небытия, внутри которого жизнь текла по-прежнему: Артём не погиб, а просто ушёл в вечернюю смену, оставив ей на холодильнике записку со смешными, ласковыми словами. Там она возвращалась с суточного дежурства и ложилась в пустую постель, которая была пустой только потому, что он собирался забежать с утра в магазин, и потому должен был прийти позже. Там сердце замирало ожиданием его бережного поцелуя сквозь завесу сновидений, тепла его тела рядом. И она отчаянно верила во сне, что когда откроет глаза — увидит спящего мужа, сможет протянуть руку, чтобы коснуться его лица, тёплого, живого… Потому каждое пробуждение казалось ей страшной ошибкой, она начинала ненавидеть себя за них, за каждое по отдельности и все, вместе взятые. От недосыпа перед глазами простирались ассиметричные жёлтые пустыни, в которые мир был раскатан тоской, а бесконечные ртутные капли отчаяния тягуче стекали со всех поверхностей. Татьяна воспринимала окружающее сквозь нереальные, многомерные пейзажи, построенные болезненным сознанием. Они сильно напоминали картины Дали, которого и она, и Артём, не сговариваясь, не понимали и терпеть не могли. Более того, Татьяну Викторовну феерическое воображение художника пугало. В своих изображениях Сальвадор использовал всю извращённую палитру собственного разума, кричал об одиночестве, в котором не было места мудрости, о человеке, яростно мечтавшем преодолеть диктат времени, но павшим под его обыденным касанием, именуемым смертью, о памяти, которая тоже развеется прахом, ибо не может быть вечной…

Голову сжали невидимые ладони. Сдавили безжалостно и неумолимо. Огненная петля спала с висков на горло, ниже, захлестнула грудь, едва не остановив сердце. Татьяна попыталась вскочить на ноги, испуганная болью и удушьем, наступившими почти одновременно, но вместо этого сползла с кресла. С удивительной для такого тяжёлого тела прытью, Тсалит бросился к ней, успев подхватить, чтобы она не ударилась головой об пол. Он держал её одной рукой, прижимая к своему нагрудному панцирю. Татьяну били жестокие судороги, глаза закатились, из-под полуприкрытых век виднелись голубоватые белки, на губах показалась пена. С потолка опустились силовые щупы, перехватили тело у сатианета, прижали к полу, блокируя, повернули набок и крепко зафиксировали голову. Тсалит неожиданно замер, словно прислушался. Поднялся, бросился из смотровой, направляясь к медицинскому сектору. Внутри мигал один из лабораторных столов — там ассистирующие щупы набирали в инъектор ярко-синюю жидкость. Сатианет выхватил у них инъектор и метнулся прочь. Действуя, не задумываясь, активировал прибор, прижал к шее Татьяны, отшвырнул в сторону, наклонился над ней, внимательно следя за побледневшим, покрытым испариной лицом. Лекарство подействовало быстро. Она задышала со всхлипом, часто и неглубоко, закашлялась, сделала попытку повернуться на бок. Щупы отпустили Татьяну, броненоссер наоборот, перехватил, положил её голову себе на колени, терпеливо дождался, пока взгляд не станет осмысленным. После чего встал, одной рукой легко закинул её себе на плечо и куда-то понёс.

— Сейчас же отпустите меня, — она попыталась сопротивляться, — вам нельзя тяжести поднимать!

Тсалит, не отвечая, встряхнул её так, что Татьяна ощутимо прикусила язык и была вынуждена на какое-то время замолчать.

Навстречу, стрекоча, спешила транспортировочная тележка. Броненоссер раздражённо отшвырнул её и быстро проследовал дальше. Двери операционной были открыты. Икринка уже выдвинула платформу и сатианет, стараясь быть осторожным, уложил Татьяну Викторовну на неё, проследил, как Икринка затягивает платформу внутрь. Но вместо того, чтобы уйти, сел в то самое кресло, в котором обычно сидела Татьяна, проводя какие-либо манипуляции.

— Чем вы больны, Танни? — необычайно мягко спросил он.

Татьяна Викторовна, закрыв глаза, прислушивалась и к собственным мыслям, и к ощущениям от прикосновений диагностирующих щупов. Икринка подключалась частично, воздух внутри сферы сейчас был перенасыщен кислородом, отчего дышалось необычайно свободно, и голова казалась лёгкой-лёгкой.

— Может быть, это что-то типа лихорадки Го-Крейги, только для землян? — не унимался сатианет. — С вами было такое раньше?

На мгновение Татьяне стало себя жалко. Покинув Землю, она не ощущала одиночества, ведь её окружали: Учитель, а позже воспоминания о нём, Управляющий Разум, пациенты, становящиеся друзьями… Ларрил. Но сейчас никого из них не было рядом, кроме Э, который тоже не знал ответа на беспокоившие её вопросы. И вдруг, то ли оттого, что заболели разом все мышцы, перенапряжённые судорогами, то ли от сильного головокружения и сопутствующей тошноты, ей отчаянно захотелось поделиться с кем-то тем, что беспокоило — да что там — пугало в последнее время. Медленно, подбирая слова и делая перерывы, чтобы отдохнуть, она рассказала Тсалиту почти всё, что случилось с ней в околопланетарном пространстве Земли. Умолчала лишь о том, в каком секторе это происходило. Из её пояснений следовало, что инцидент произошёл здесь, когда она, тренируясь в управлении МОД, отвела корабль на приличное расстояние от Лазарета.

Сатианет слушал внимательно, не перебивал, только двигал тяжёлыми челюстями из стороны в сторону, когда она перечисляла с каждым новым припадком усугубляющиеся симптомы.

— Вы уверены, что припадок вызывается определённым сочетанием слов? — уточнил он, когда она замолчала.

Татьяна поморщилась. И так было плохо, а от подобных воспоминаний становилось ещё гаже. Но раз сказала «а»…

— Не только слов, броненоссер. Ощущений, эмоций… не знаю, как объяснить. Словно я трижды играла в русскую рулетку и трижды проигрывала случаю.

— Что такое эта рулетка? — удивился сатианет.

Татьяна объяснила.

— Понимаю, — Тсалит устало прикрыл ярко желтеющие глаза. — В галактике встречаются так называемые блуждающие поля, или сладжи — нестабильные участки пространства-времени, которые перемещаются в вакууме, не оставаясь на одном месте. За пределами Большого кольца таких много. Когда я был молод, у нас, обучающихся пилотов, было развлечение — стрелять по ним энергетическими сгустками. Иногда это заканчивалось взрывом, в отдельных случаях пространство коллапсировало или сладж сворачивался, оставляя пустоту в пустоте. Расстояние между сладжем и кораблём угадывалось нами интуитивно. Те, кто ошибались — гибли. Так что, да, я понимаю ваши ощущения! Что вы сами думаете по этому поводу? Болезнь?

— Нет! — Татьяна решительно помотала головой. — Я уже проводила сканниг — функциональных нарушений в моём организме не выявлено. И я точно знаю, когда это началось.

Она замолчала, вновь пытаясь вспомнить всё, услышанное в тот миг. Но вспоминался лишь зовущий, вкрадчивый голос, который звал уйти за собой, забыв о Лазарете. Тот же голос называл земные имена, заворачивал их в словесные слои, укутывал, прятал… Какие имена ещё были произнесены? Нет, Татьяна не могла вспомнить!

Тсалит поднялся.

— То, что вы рассказали, звучит угрожающе, Лу-Танни! Советую подумать, есть ли у вас враги? А я попробую узнать, не замешено ли в этом моё руководство!

— Что? — Татьяна даже привстала в Икринке, но щупы мягко и настойчиво уложили её обратно. — Вы считаете себя моим врагом?

— Себя — нет, — уже с порога спокойно ответил сатианет. — Вы спасли мне жизнь, Танни. Я был должен двоим, но один из них умер. Вам, доктор, мне возвращать вдвойне. Отдыхайте.

* * *

Тсалит терпеливо ждал ещё два суточных цикла, пока доктор окончательно не придёт в себя, чтобы провести обещанную нейротерапию. На следующий день после произошедшего Э наотрез отказался выпускать Татьяну из Икринки и даже пригрозил искусственным сном, если она начнёт перечить. Удивленная новым ощущением решимости намерений, транслированным ей Управляющим Разумом, Татьяна Викторовна покорилась и провалялась в Икринке весь день, пока та кропотливо проверяла функционирование её организма. Как и в прошлый раз, ничего особенного выявлено не было, лишь оставался повышенным эндокринный фон, сбитый единовременным нарушением работы всех систем, вызванным припадком.

В течение дня сатианет навещал Татьяну Викторовну: заходил в операционную, садился рядом и развлекал воспоминаниями о родном мире. Немолодой броненоссер, хоть и был прямолинеен, а иногда груб в общении, имел прекрасное образование, аналитический склад ума и обладал собственным оригинальным мировоззрением, которое Татьяна воспринимала с интересом и не без удовольствия, даже несмотря на диаметрально противоположные взгляды на военные действия.

Сатиана была суровой матерью своим детям. Поверхность планеты почти не покрывала растительность, сырой, туманный климат не радовал солнечными днями, горные хребты и холмистые равнины однообразно перемежались с многочисленными речками, речушками, ручейками и источниками, сливавшимися в Мировой океан, расположенный более менее равномерно на полюсах планеты. По странному стечению обстоятельств единый материк планеты охватывал её, следуя экватору, почти так же, как Большое кольцо звёздных систем, принадлежавших сатианетам, охватывало скопление миров, издревле принадлежавших гокам.

Богатство, позволившее сатианетам встать в один ряд с самыми влиятельными членами Звёздной Ассоциации, а так же на протяжении долгих столетий вести бесконечную войну без особого ущерба для экономики, лежало на океанском дне. Там, в глубоководных шахтах, уходивших едва ли не к ядру планеты, вырабатывалась одна двадцать четвёртая часть кристалина из добываемого по всей галактике. Кроме Сатианы-Прайм планеты системы были богаты металлами, что так же давало неплохой доход в казну Божественной матери и её детей. И если гоки, по причине скудных полезными ископаемыми условий родного мира, изначально делали упор на развитие «высоких» синтетических технологий, то сатианеты с присущим им упорством разрабатывали и совершенствовали производственные циклы, практически сравнявшись по объемам добычи руды с веганцами. Однако и гокам, и сатианетам новые миры, богатые полезными ископаемыми, были нужны, как воздух. Первым, потому что они всегда испытывали в них нехватку, вторым — потому что принадлежащие им месторождения были конечны, и сатианеты это прекрасно понимали. Волею судьбы находясь в соседской близости — если так можно говорить о расстоянии в несколько сотен парсек — гоки и сатианеты были обречены стать врагами только лишь из-за участия в гонке за новыми планетами.

Татьяне Викторовне отчаянно хотелось спросить Тсалита об истинной причине войны. Хотя Лу-Тан и говорил ей, что та давно забыта, сатианет мог знать больше. Но она боялась нарушить установившийся статус-кво и буквально ловила рвущиеся с языка вопросы. Э сообщил, что, по крайней мере, сегодня гарантирует ей ранний, долгий и спокойный сон, и выгнал сатианета из операционной, несколько раз демонстративно открыв и закрыв двери. Засыпая, Татьяна Викторовна пыталась представить родной мир броненоссера. Как наяву ей виделись тяжёлые тучи, нескончаемыми эшелонами шедшие на север, к океану; влажный, сырой воздух был густым и ароматным — это пахли смешные бело-зелёные цветы, покрывающие склоны холмов пушистым ковром. Ночи Сатианы не были тёмными — белела прозрачная дымка тумана, танцевали, рисуя затейливые иероглифы, тысячи мотыльков со светящимися крыльями и усиками. На вершинах крутобоких скал горели бездымным пламенем светильники храмов Божественной матери, чей устрашающий силуэт словно нависал над планетой, чьи руки бережно обнимали своё дитя, укрывая от бед и печалей. Её лицо было обрамлено вздыбленной гривой, словно медуза Горгона — змеями. Богиня смотрела на Татьяну безмолвно и строго, толстые губы шевелились, задавая неслышимые вопросы и прося о чём-то, чего Татьяна никак не могла разобрать.

Она спала, вытянувшись и сжав кулачки, сон сгонял тени с лица, делая его спокойным и юным. За прозрачными дверями операционной тихо стоял старый броненоссер и смотрел на первое в мире существо, которое разбудило в нём ранее неведомое чувство — сомнение.

* * *

Буквально на следующий день Тсалит и Татьяна поменялись в Икринке местами. Татьяна Викторовна ещё ощущала слабость после приступа, но настояла на проведении нейротерапии.

— Вы из-за меня задержались в Лазарете! — Сердито ответила она попытавшемуся возражать сатианету. — Нейротерапия не требует никаких физических усилий с моей стороны, а вот ваши боли и неприятные ощущения в районе операции после процедуры должны быстро сойти на нет. Потому не возражайте мне, броненоссер. Сегодня я не склонна спорить!

К её удивлению, Тсалит развернулся и молча направился в сторону операционной. Как и в прошлый раз, она не стала проводить всю процедуру сразу, разбив на этапы, в промежутках между которыми позволяла себе расслабиться и отдохнуть. Большую часть «переменок» проплавала в бассейне, с радостью ощущая, что слабость и впечатление, словно она очнулась от кошмара, проходят. Пару раз зависала в толще воды, без мыслей и ощущений, наслаждалась снисходившим покоем. В такие моменты Татьяне казалось, что со стороны она похожа на серафиду, но подобное сравнение не вызывало в ней негативных чувств. Ближе к вечеру под воздействием воды к сознанию вернулась прежняя ясность. В последнее погружение она ушла на дно, прислушиваясь к внутреннему отсчёту секунд, который вёл бдительный Э. На седьмой минуте, то есть раньше, чем в предыдущие разы, её вновь посетило видение приближающегося корабля. Оно было мимолетным и смазанным, но после того, как Татьяна Викторовна поднялась на поверхность, поймала себя на том, что в увиденном что-то было неправильным, странным, необъяснимым. Смутная тревога поселилась в душе, но Татьяна забыла обо всём, приступив к окончательной стадии нейротерапии. Как забывала об окружающем мире всегда, когда оперировала или проводила манипуляции.

Она не стала будить сатианета после процедуры — сон был необходим, ибо закреплял нервные связи в нейроканалах, обновлённых терапией. Радуясь тишине, царящей на станции, Татьяна прошлась по коридорам, поиграла с присоединившимися к ней Бимом и Шуней — кидала псу яркий, синтезированный Э, упругий мяч, с удовольствием наблюдая, как тамп в воздухе пытался его перехватить и, если это удавалось, восторженным «Шууу!» отмечал полёт с ускорением, порождённым тяжестью мяча. Затем они посидели в смотровой, любуясь на звёзды. Татьяна Викторовна наслаждалась каждой минутой покоя, прекрасно понимая, что после отбытия броненоссера ей придётся вернуться к довольно неприятным вещам — а именно, к той информации, которую передал Гру-Хак. Она ещё колебалась — рассказать ли Ларрилу о произошедшем разговоре, но в любом случае, информацию следовало перепроверить. А проангел мог получить интересующую Татьяну информацию у самого БагДэАна. Кроме того, следовало решить — готова ли она провести процедуру глубинного сканнинга собственного сознания с целью выяснить механизм и последствия ментальной атаки, или так и не решится на это? В общем, работы предстояло много. Работы кропотливой, требующей серьёзной аналитики, ибо ошибаться на этом пути не стоило.

Перед сном она вернулась в операционную: взглянуть на пациента и убедиться, что восстановление идёт в правильном направлении. Отметила положительную динамику заживления тканей в районе вживления кристалиновых скоб, и, с чувством приятной усталости и удовлетворения от хорошо выполненной работы, легла спать.

Пробуждение, однако, было не столь спокойным. Раздавшийся сигнал вызова поднял Татьяну с постели ни свет ни заря. Она продрала глаза и поспешила в Центр управления. Экран связи показывал нечёткое изображение. Проангел. Крупный экземпляр с тяжёлыми чертами лица.

— У нас раненый, доктор. Примете? — заговорил он, не произнеся положенную формулу приветствия. Видимо, положение было серьёзным.

— Конечно. Откуда вы?

— Из сектора Декс. Беженцы. Пострадавший — докси.

— Далековато вас занесло. Что случилось? Каково состояние раненого?

— Энергетический удар, полученный при ремонте корабля. Очень плох. Мы на подходе.

— Вижу. Жду.

Татьяна отключила экран связи. По пути к шлюзовым заглянула в операционную, отдала приказ Э переместить сатианета в жилой сектор и подготовить Икринку для нового пациента. Задала характеристики профиля: высокая влажность воздуха, повышенное содержание кислорода и углекислого газа, температура около сорока градусов по Цельсию. Дексайя-прайм — родина докси, была почти полностью покрыта тропическими джунглями. Деревья трёх уровней высоты стояли основаниями в воде. Вместо океанов на планете царил лес, наполненный водой. Древесный океан.

Когда она подошла к дверям, сопровождаемая транспортировочной тележкой, оборудованной Малой медицинской консолью, незнакомцы уже зашли в первый шлюз.

Э сообщил, что их четверо. Два докси — из них один раненый, и два проангела. Татьяна удивилась разношёрстной компании, и на всякий случай приказала Э запереть Бима в жилом секторе. Пес, никогда не видевший декапод с Дексайи-прайм, мог проявить агрессию.

Двери разъехались в стороны. Проангелы втащили приземистое тело и вопросительно посмотрели на неё. Она махнула рукой на тележку, ложе которой уже трансформировалось в шестиугольную площадку. Склонилась над пациентом, затянутым в красно-зелёную, покрытую неровными выростами, броню. Три пары хитиновых конечностей были скрючены под головогрудью, брюшко поджато. Две передние пары бессильно свисали по обеим сторонам тела. Одна из них заканчивалась, как и водится, устрашающего вида клешнями, а другая — пучком длинных щупальцев, напоминающих пальцы.

— Мне нужно его обследовать, — сказала она, распрямляясь. — Я не вижу места проникновения разряда.

— Ну как же, доктор!

Один из проангелов, тот самый, которого она видела на экране связи, и у которого в крыльях серого цвета явно не хватало нескольких перьев, подошел ближе. Ткнул декапода куда-то под головогрудь с противоположной от Татьяны стороны.

— Здесь!

Татьяна перегнулась через декапода, пытаясь разглядеть место, на которое указывал проангел. На мгновение зачастило сердце. Плеснула в сознании вода Лу-Танова бассейна. Всё показалось странным… Неправильным.

— Давай! — едва не в самое ухо ей, ласково пропел проангел.

Конечность раненого взметнулась, и Татьяна краем глаза увидела, как между клешнями появился серый хоботок, оканчивающийся маленьким когтем. Ощутила жжение, словно оса ужалила. В глазах потемнело, будто на лицо опустили вуаль. Стало трудно дышать и… всё прошло.

— Отлично, доктор! — проангел с кривой улыбкой смотрел, как она распрямляется, держась за край тележки.

Покрытие потолка над головой взволновалось. Сразу несколько щупов спустились и замерли в нескольких сантиметрах от голов незваных гостей.

— Прикажите Управляющему Разуму убрать оружие, — не прекращая улыбаться, сказал проангел. — Иначе вы умрёте. Где мы можем поговорить?

* * *

Просторное помещение казалась залитым солнцем. Татьяна долго экспериментировала с настройками освещения, чтобы добиться эффекта «балкона, залитого утренним светом» — как она назвала найденный оттенок, которым очень гордилась. Управляющий Разум, увы, не видел собственными глазами ни одного восходящего светила кроме Юмбы — через сканеры дальнего слежения. К сожалению, рассветы Юмбы были сиреневыми…

Круглые мягкие пуфы цвета топлёного молока, табуретки с овальными эргономическими сидениями, на широком, овальном же основании — цвета корицы, пара низких диванчиков в тон молочного шоколада… Иногда, тоскуя по Лу-Тану, она развлекалась, меняя интерьеры своего жилого сектора или общего помещения, по старинке называемого кухней. Её последняя выдумка была прозвана «каппуччино» и, кажется, нравилась Э. Во всяком случае, войдя однажды вечером на кухню, Татьяна застала процесс самопроизвольного появления предмета мебели, отдалённо напоминающего её стул в смотровой. Затаив дыхание она следила, как из напольного материала выпячивался шар, размером с основание снеговика в человеческий рост высотой. Шар морщил «лоб», словно тянул себя за уши, формируя толстую, выгнутую спинку, чей изысканный изгиб был явно предназначен для хордовых прямоходящих. Сидение походило на воздушную подушку из теста, ножки, собранные из шаров различного размера, казались украденными у толстяка Мишлена. Более менее определившись с формой, Управляющий Разум приступил к изобразительным работам. Наборные пухлые шарики ножек вобрали в себя все цвета Татьяниного «каппучино» в свободном порядке. Сидение покрылось патиной цвета бледного золота, а спинка неожиданно стала нежно-сиреневой — цвета раннего юмбайского рассвета. Стул подпрыгнул, отрывая ножки от пола, и слегка закачался, обретя самостоятельность. Татьяна была растрогана до слёз. Она погладила ещё дышащий теплом трансформации предмет и осторожно села, опасаясь, что он опрокинется. Шаткий стул заметно пружинил, однако не переворачивался. К удивлению своему Татьяна должна была признать, что в Э пропал великий дизайнер. Сторонний, казалось бы, сиреневый цвет оказался тем завершающим мазком, свежим и ярким, но не утомляющим акцентом, которого не хватало помещению, где преобладал явный фьюжн.

Войдя в кухню, Татьяна молча села на «свой» стул — как она стала называть изобретение Э, сплела пальцы под подбородком и проследила взглядом, как проангел с серыми крыльями и два декапода деловито обследуют помещение, залезая в хранилища, закрома синтезака и — даже — лючок мусоросборника. Наконец, вполне удовлетворённый увиденным, проангел уселся напротив, сложил крылья и пристально уставился на Татьяну. Несколько минут они молча разглядывали друг друга.

— Я впервые вижу человека, — улыбнувшись, пояснил проангел, но ей очень не понравился недобрый блеск его кошачьих зрачков. — Прошу простить моё пристальное внимание, воздушная моя!

— Скажите мне, недостойный сын знойного ветра, — тщательно подбирая слова, отвечала Татьяна на ангальезе, — отчего вы обманом проникли в мой дом и причинили мне вред?

Собеседник с изумлением поднял брови, слушая медленную речь. «Сынами знойных ветров» проангелы называли собратьев, потерявших последний стыд и совесть, которых среди космических торговцев и наемников было немало. Конечно, в обучающей программе подобной идиомы быть не могло. Заслуга в познании Татьяной Викторовной разговорного языка целиком принадлежала Ларрилу.

— Советую называть меня, скажем, Каррелем, воздушная… Или мне придётся попросить моего десятиногого друга немного поучить тебя. А я не люблю женских криков. Правда… я ещё ни разу не слышал, как кричит женщина с Землие!

Татьяне было страшно. Она лихорадочно пыталась что-нибудь придумать, но что-то подсказывало, что укол был сделан не просто, чтобы напугать.

— Что ты знаешь про расу декаподов с Дексайи-прайм? — Каррель развалился на стуле, раскрыл и закрыл крылья.

Татьяна пожала плечами. По её приказу Э направил сигнал о помощи на М-63. На корабле пришельцев во всю работала «глушилка», но всё же это был довольно потасканный МОД, пусть с усовершенствованным двигателем и приличным количеством вооружения на борту, а не флагманский крейсер Первого из Тройки, обладавший мощным сигналопоглощением. Всё это Управляющий Разум сообщил ей ментально, пока она с проангелом играла в молчанку. Следовало тянуть время и разбираться в ситуации.

— Сумеречная планета, — пожала плечами Татьяна. Она упрямо продолжала говорить на ангальезе, — покрытая тропическими лесами. Сухих мест очень мало, почти всё пространство залито водой. Воздух богат углекислым газом и кислородом, что не удивительно при таком количестве лесов. Повышенная влажность. Постоянная жара. Животный и растительный мир разнообразен. Декаподы — единственная разумная раса звёздной системы Дексы. В настоящее время заселены три планеты из шести. На всех схожий климат. Дексайя-ню ближе других расположена к Дексе. На ней значительно суше и даже встречаются пространства, свободные от лесов. Но зачем мне всё это нужно?

Странный звук, словно речные камешки застучали друг об друга, отвлёк обоих. «Раненый» декапод быстро щёлкал клешнями, выстукивая какую-то мелодию. На его груди тускло засветилась лепёшка транслятора.

— О! — заметил Каррель. — Мой обычно молчаливый, но чрезвычайно полезный друг заговорил. Послушай его.

Голос из транслятора был глуховат — словно звучал с того света. Систему «клешневых» знаков изобретение арланов переводило в разговорную речь, присваивая тот тембр голоса, который мог опознать и расслышать собеседник.

— Маленькие бедные существа, — заговорил декапод, — жили под водой, иногда выползая погреться на низкие ветви деревьев. Летущие роки обижали их, разрывая в воздухе на части и скармливая своим птенцам, качащие кривы выуживали из воды длинными цепкими лапами и выпивали глотком воздуха на глубине. Но существа были хитры. Никто не знал, что они могут поймать рабу и отпустить её, не съев. Почему? Потому что они убивали рыбу только, когда были голодны. Течения времени оплетали корни мироздания, и существа становились сильнее. И уже кривы бежали их, и тени от крыльев роков не темнили воду. Докси всегда были сыты. Заняли нижний уровень, прогнав оттуда кривов и гравов, поймали свет, расчистив пространства от лесов, выкопали шахты и, откачав много воды, нашли там залежи нужных минералов. Но…

Проангел резко поднял руку.

— Стоп, мой словоохотливый друг. Позволь я расскажу ей сам, — он повернулся к Татьяне.

— Знаешь ли ты, моя воздушная, как охотятся докси? — вкрадчиво спросил он. — Эволюция повела их по интереснейшему пути. Он по-своему извращён, этот путь, — проангел усмехнулся, — однако чрезвычайно эффективен в субтропических джунглях, где даже тяжелораненую дичь сложно обнаружить, если не обладаешь скоростью и обонянием хищника. Взгляни на моего друга, конечно, у него нет ничего из перечисленного. Природный механизм защиты декаподов Дексайи — яд, при попадании в кровь действующий на нервную систему противника. Сотни тысяч циклов назад он вызывал лишь паралич. Краткосрочное онемение поражённой конечности, которое позволяло докси скрыться, пока напавший хищник приходил в себя. Позже они стали использовать эту способность при ловле рыбы и, постепенно совершенствуя, научились выбрасывать хитиновый коготь с ядом всё дальше и точнее. Замирая в неподвижности, они ждали, подобные красно-зелёным камням, пока какая-нибудь неосторожная зверушка не окажется поблизости, и метали в неё коготь. Но яд был не прост. Вначале катализатором срабатывал испуг докси перед хищниками или желание насыщения. А затем мои чудесные десятиногие друзья поняли, что яд подчиняется не только излучениям мозга, работающим на волнах страха или голода, но и приказу самого разума. И научились ментально активировать нейродот и по остаточному излучению находить жертву. Декаподы более не нуждались в укрытиях, ибо стали самыми коварными, страшными и непобедимыми хищниками своего мира. Эволюция подчиняется лишь тому, кто способен понять её выгоду, доктор! — Каррель взмахнул крыльями, словно подтверждая сказанное. — Мои низкорослые друзья нынче научились не просто запускать яд в кровь противника, как это произошло с вами, а концентрировать его в определенной ветви нервной системы, с тем, чтобы не только убивать, но и причинять боль… Тебе понравился мой рассказ, Лу-Танни?

Она во все глаза смотрела на него. Э, который прекратил передавать данные в момент рассказа Карреля, снова заговорил. Диагноз был лаконичен и страшен: «Правая ветвь пучка Гиса». Татьяна Викторовна судорожно выдохнула. Сердце. Нейродот оккупировал самое средоточие человеческой жизни.

— Что здесь происходит, доктор Танни? — раздался голос от дверей.

Каррель медленно поднялся с места. Оба декапода, угрожающе щёлкая клешнями, боком двинулись к незваному гостю. Татьяна подняла глаза, полные ужаса, на фигуру, в недоумении застывшую на пороге. На Тсалита…

* * *

Татьяна вскочила на ноги.

За спиной сатианета бесшумно показался второй проангел и со страшной силой опустил сцепленные кисти рук на его затылок, словно дрова рубил. Броненоссер, как подкошенный, рухнул на пол. Каррель резко раскрыл крыло, через стол толкнув Татьяну Викторовну в грудь так, что она снова упала на стул.

— Сидите, доктор! — сквозь зубы заметил он. — У нас, оказывается, пациенты.

И кинул недовольный взгляд на соотечественника, склонившегося над распростёртым телом Тсалита. Тот пожал плечами.

— Посторонних кораблей около станции не наблюдалось, двери в жилые секторы заблокированы до сих пор. А просканировать, ты знаешь сам, не дал бы Управляющий Разум.

— Принеси с корабля ЛПС, — приказал Каррель, — генератор установи на последнюю позицию — сатианеты легко рвут путы первого и второго уровней. И захвати один транк, пригодится.

Когда проангел ушел, Каррель всем телом повернулся к Татьяне. От его улыбки ей стало нехорошо.

— Это, пожалуй, к лучшему, Лу-Танни. Я боялся, что мне придется пытать вас, и пошел бы на это, скрепя крылья, ведь нам так нужен кристалин! А теперь, думаю, мы получим его без проволочек. Какому же доктору захочется смотреть на медленную смерть пациента!

— Я отдам кристалин, — так спокойно, как могла, ответила Татьяна. Больше всего она опасалась, что подведёт голос — задрожит. — И после этого вы покинете станцию, не причинив никому вреда.

— Несите, — пожал плечами проангел. — Мой десятиногий друг сопроводит вас и, если что, активирует нейродот. Просто помните об этом!

Татьяна поднялась. Если декапод убьет её — пришельцы не покинут станцию живыми. Э просто не выпустит их! Татьяна Викторовна ясно чувствовала его решимость сделать это, так же, как и кипящую ярость: Управляющий Разум бесился от собственной беспомощности.

— Я вовсе не думаю убивать вас, доктор, — голос Карреля настиг на пороге, словно проангел прочел её мысли, и Татьяна чуть было не споткнулась о лежащего без сознания сатианета. — Нейродот управляется ментально, как вы поняли. Если мой находчивый друг решит, что вы делаете глупости и захочет вас помучить, ему достаточно будет ненадолго остановить ваше сердце. Говорят, это жуткая боль!

Татьяна резко развернулась.

— Хватит, Каррель! Вы достаточно меня запугали. Получите кристалин и убирайтесь из моего Лазарета!

Проангел сощурил тёмные глаза. Не дожидаясь ответной реплики, Татьяна покинула помещение.

Кристалин так и лежал в Лаборатории. Под тихие пощёлкивания декапода она взяла контейнер, немного замешкавшись у лабораторного стола, и вернулась в кухню, размышляя о том, какой всё-таки молодец Э, что запер где-то Бима и Шуню, уберегая от враждебно настроенных гостей.

Когда она вошла, возвратившийся с корабля проангел уже усадил Тсалита на один из стульев и поместил на его конечности датчики локальных паралитических сетей, предупреждая возможность оказать сопротивление или просто двинуться. Генератор ЛПС, закрепленный на поясе проангела, горел зелёным.

Если бы поверхность стола не была бы сделана из того же пружинящего материала, что стены и пол станции, Татьяна поставила бы контейнер перед Каррелем с грохотом. А так получилось только с силой. Проангел и глазом не моргнул. Откинул крышку, но восхищённое выражение лица сменилось разочарованным.

— Здесь лишь один целый кристалл и осколки, Лу-Танни! — воскликнул он. — Где остальное? Где друза?

— Вживлена частями различным пациентам, которые давно покинули станцию.

Свет плескался от стен помещения, окрашивая его в нереальные оттенки лазоревого. В его отблесках лицо проангела страшно исказилось. Он одним прыжком перескочил стол, сгреб Татьяну за комбинезон и затряс, лихорадочно блестя глазами.

— Ты врешь! Где вторая половина подарка БагДэАна! Я никогда не поверю, что ты отдала их просто так!

— Оставь её. Она не лжет, — раздался хриплый голос.

Татьяна с ужасом посмотрела на пришедшего в себя Тсалита.

— Ты судишь всех по себе, кло-кло своего народа, — откровенно усмехнулся сатианет, не спуская глаз с Карреля. — Тебе и в голову не приходит, что она — другая.

Проангел выдохнул сквозь сжатые зубы. Осторожно отпустил Татьяну и едва кивнул своему соотечественнику. Тот поднял руку с зажатым в ней предметом, отдаленно напоминающим тупой нож с загнутой вниз рукоятью. Остриё прибора слабо светилось, словно раскалившийся, но уже остывающий металл. Здоровая рука сатианета неожиданно дёрнулась, пальцы стали совершать беспорядочные движения, их словно кривило судорогой, то скрючивая, то выворачивая в совершенно не присущую суставам сторону. Послышался лёгкий хруст. Упрямо сцепив тяжелые челюсти, Тсалит не произносил ни звука, хотя Татьяна видела, как побледнели участки кожи между панцирными пластинами на его лице и шее.

Татьяна ни на минуту не забывала о введенном нейродоте, именно поэтому задержалась в Лаборатории. Используя контейнер, как прикрытие от находящегося ниже уровня стола декапода, сунула руку в сканирующую сферу лабораторного комплекса, который мгновенным уколом в ладонь получил её кровь для анализа. Э, обработав данные, передал информацию, из которой следовало, что даже если декапод-донор погибнет, яд в крови реципиента останется, и может быть случайно активирован другим декаподом, имеющим схожее с первым ментальное поле. Такие совпадения были чрезвычайно редки, но, всё же, случались. Ни носить в себе бомбу замедленного действия, ни терпеть поведение пришельцев Татьяна не собиралась, и план уже начал прорисовываться. Однако вид белых от боли полосок кожи между кусками панциря сатианета нарушил правильное течение мыслей. Не могла Татьяна просто стоять и смотреть, как на её глазах невидимый луч странного прибора заставляет мышцы Тсалита собственными усилиями ломать его же кости. Она бросилась к держащему прибор, рассчитывая толкнуть его руку в сторону. Но события пошли совсем не так, как она предполагала. Каррель, не успевший задержать её, сделал подсечку крылом. Татьяна споткнулась и всем телом упала на второго проангела, развернув его в сторону Карреля — невидимый луч прибора прошелся по его груди наискось, заставив закричать от боли. Декапод, всё это время стоявший в дверях, видимо решил, что пора действовать. Татьяна ощутила постороннее вмешательство так, словно её окатило кипятком из ведра. Уходя в темноту, наполненную непередаваемой, острой болью, она успела отдать Э последний ментальный приказ…

Искривляющаяся поверхность казалась чёрной и атласной. Татьяна не желала её коснуться, но отчего-то точно знала, что на ощупь та прохладная и гладкая, подобная универсуму МОД. Если эта громада и была чьим-то универсумом, то Татьяна Викторовна не могла представить себе величину корабля, им управляемого. Она миновала завихрения, не задевая их, хотя чёрные протуберанцы, сквозь которые она пролетала, пытались зацепить. Движение было молниеносным, но странно успокаивающим, словно огромный зверь нёс её на своей спине. Мир сошёлся в одной точке, и этой точкой было движение. Татьяна более не ощущала боли, тяжести грудной клетки, неспособной совершить вдох, да и не нуждалась в воздухе для дыхания, не контролировала собственный поток сознания, который, кажется, начал растворяться в чёрных бутонах окружающего пространства. Так продолжалось долго. И время потеряло значение, а пространство перестало быть. Собственное «Я» тоже стало точкой, спроецированной на чёрное нечто — и только усилия по удержанию в фокусе этой проекции не позволяли Татьяне окончательно потерять себя.

Как вдруг чей-то взгляд привлёк внимание, она словно споткнулась на бегу и замедлила шаг, не используя никаких усилий ни для ходьбы, ни для торможения.

— В этот сектор вам рано, Лу-Танни, — насмешливо сказал знакомый низкий баритон.

Глаза цвета кристалина заглянули внутрь той грифельной точки, в которую она превратилась.

— Отчаяние вам к лицу, но чтобы ощутить его, надо ожить. Оживайте, Страж порога сектора Див, оживайте.

И пятнистый мучитель со страшной силой ударил её ладонями в грудь. Ещё раз и ещё.

Чёрные лохмотья завертелись вокруг с ужасающей быстротой, вытаскивая из Татьяны обнажённые вспыхивающие нервы. Гигантская темнота — то ли корабль, то ли вселенная, с сожалением чмокнув, вытолкнула её обратно: в мир острого света и ярчайшей боли, в мир тяжести собственного, с трудом поддающегося контролю испуганного сознания, тела. Всё плыло вокруг. Взгляд сфокусировался не сразу — над Татьяной Викторовной нависало что-то большое, тёмное, шевелящееся. И звуки дружно сымитировали морской шум, слившись в однообразный гул, в котором она никак не могла различить слов.

Шёпот наполнил сознание. В знакомом и не знакомом одновременно беззвучном голосе слышалось волнение и сопереживание, испуг и уже затухающая ярость: «Откройте глаза, Лу-Танни, придите в себя! Не оставляйте… меня!». И сияние ажурного кристалинового яйца ударило по глазам, заставляя Татьяну с трудом, словно огромные шестеренки, повернуть и заставить сознание двигаться, как и прежде.

Во рту было кисло и сухо, горло казалось ободранным изнутри, каждый вдох вливался огненным глотком и расходился по лёгким, причиняя боль. Татьяна с удивлением поднесла руки к глазам — мелкий тремор тряс пальцы так, что она не могла сложить их даже щепотью. По комнате плавали странные серые хлопья, шумела усиленная вентиляция, втягивая вместе с ними мерзкий запах гари и палёной плоти. Чьи-то руки крепко держали Татьяну за плечи, причиняя боль. Глаза, наконец, обрели способность видеть, а уши — слышать. Тсалит удерживал её в сидячем положении и монотонно задавал один и то же вопрос. И, кажется, давно уже задавал:

— Как вы, Лу-Танни? Ответьте мне, прошу…

— Броне… носсер, — запнувшись, произнесла она. — Где они? Где эти… архаровцы?

Откуда вылезло это «доисторическое» слово? Но ответом в сознании вдруг зазвучал переливчатый, звонкий смех. И с удивлением, переходящим в восторг, Татьяна Викторовна поняла, что смеется Управляющий Разум станции.

Сатианет что-то пробормотал на своем языке и неопределенно повел рукой вокруг.

— Вот…

Она огляделась, окончательно приходя в себя. Серые хлопья и разводы на полу — всё, что осталось от тех, кто посмел прийти в Лазарет с дурными намерениями. На мгновение ей стало страшно, и смех в сознании тотчас стих, словно Э был удивлен и насторожен реакцией. Медленно, словно протягивая руку к рычащей собаке, Татьяна послала ответную мысль, напоминая о доверии, которое возникло между ними, и прося Управляющий Разум дать ей время осознать. Уничтожение сверхмощной технологией горстки склонных к садизму негодяев не укладывалось в её представления о морали и нравственности. Татьяна просто не знала, как к этому относиться. Возможно ли, что последний отданный перед состоянием клинической смерти приказ: «Энергетический удар!», был истолкован Э двояко? Ведь отдавая его, она имела в виду своё, остановленное нейродотом сердце, запустить которое могло только воздействие энергетического потока, подобное действию кардиостимулятора. Конечно, она рисковала. Но жизнь в Лазарете приучила к тому, что оправданный риск приносит больше пользы, чем расчетливая осторожность.

Тсалит легонько потряс её, словно проверял, не упадет ли? Отпустил, поднялся на ноги, скрылся за дверями. Снаружи послышалось какое-то щелканье, стук и сатианет вновь показался на пороге. Глаза его победно горели.

— Управляющий Разум придавил последнего из напавших транспортировочной тележкой. Но не подходите к нему. Помните о нейродоте!

— Я помню, — пробормотала Татьяна и сделала попытку подняться. — Теперь я запомню на всю жизнь, как охотятся декаподы!

Тсалит одной рукой легко вздернул её на ноги. Страшная пытка, которой подверг его проангел, казалось, не причинила сатианету никакого вреда.

— Вы сами впустили их, Лу-Танни, — сказал он, внимательно глядя на неё. — Непростительная легкомысленность!

— Они просили о помощи! — возразила Татьяна Викторовна.

— Советую задуматься на будущее, как обезопасить себя от подобных ситуаций, — заметил сатианет и вдруг заторопился. — Мне пора, доктор! По моим подсчетам совсем скоро здесь будут патрульные М-63, вызванные Управляющим Разумом. У меня нет желания встречаться с представителями Ассоциации! И я снова должен вам свою жизнь!

Татьяна болезненно поморщилась.

— Вы мне ничего не должны. Что за прибор они использовали на вас?

Тсалит огляделся, поднял с пола совершенно целый прибор, покрутил перед глазами.

— Это транкастер, Лу-Танни, оружие, запрещенное Ассоциацией к применению. Пожалуй, я оставлю его тут, на радость патрульным. Они всё равно узнают от вас, что я был вашим пациентом, а проблемы с Ассоциацией мне ни к чему. Пускай разбираются с прахом…

Броненоссер хмыкнул и отшвырнул транк подальше от Татьяны.

— Не вздумайте к нему прикасаться! — обернувшись на пороге, приказал он.

— Тсалит! — воскликнула Татьяна, невольно протянув к нему руки.

На мгновение ей показалось, что он шагнет с порога комнаты прямо в неизбежность — в полное ярости и боли настоящее, сотворенное войной, что кипела в крови каждого сатианета. И стало так жаль его — своеобразного, умного, противоречивого, немолодого воина, которому, как оказалось, кроме чувства долга и ненависти было известно и сострадание.

— Мне жаль, что вы не можете быть моим другом, — устыдившись своего порыва, тихо произнесла Татьяна Викторовна.

Он не шевельнулся. Не повел головой, не передернул насмешливо плечами. Посмотрел горящими глазами, в которых плескалась решимость. Страшная решимость фанатика.

— У идущих на смерть не может быть друзей, доктор! — ответил спокойно и быстро вышел в коридор. И уже оттуда донеслось, затихая: — Мне тоже…

Татьяна без сил опустилась на пол. В груди болело так, что было трудно дышать. Скрюченными пальцами она рванула застежки ворота и чуть не оцарапалась — ткань с левой стороны комбинезона оплавилась под воздействием энергетического удара, превратившись в жёсткий негнущийся кусок. Вдалеке послышался лай. К ней спешили любимые и родные существа, но одиночество огромного чёрного мира, в котором ей довелось побывать, не отпускало. Татьяна легла на бок, подтянула колени к животу и обняла извечным жестом, принимая позу эмбриона. Доводилось ей писать в заключениях и историях болезни: «Клиническая смерть наступила во столько-то часов, столько-то минут в результате…», и вот, история чуть было снова не заполнила её карту размашистым почерком.

Бим, с лаем заскочивший в кухню, подбежал к хозяйке, ткнул горячим «взволнованным» носом, вернулся и лег на пороге, скаля зубы на декапода. Силовые щупы уже оплели последнего так туго, что тот не мог не только высвободить ни одну конечность, но даже пошевелиться. Но пес предпочитал оставаться начеку. Влетевший за ним Шуня завис на мгновенье над Татьяной, потом опустился вниз и растянулся у неё на груди мягкой медузой. Татьяна, приоткрыла глаза и слабо улыбнулась. Тамп чирикнул и вдруг запульсировал — волнообразные движения распространяли приятное тепло, под действием которого боль отступала. Татьяна Викторовна тихонько погладила пушистое существо одной рукой и так и не убрала её. Даже когда в коридоре прозвучали шаги и послышался взволнованный переклич, она не шевельнулась. Словно в полусне виделись обступившие патрульные, Ларрил, который поднял Татьяну с пола, прижал к себе. Только услышав бешеный стук его сердца под тяжелой пластиной защитного скафандра, она осознала, что всё позади. Если и были страх и боль — отступили вглубь памяти, спугнутые током его крови, шумом дыхания, теплом губ, касающихся её волос. Будто лёгкие крылья дотронулись до сознания безмолвные слова: «Ты — мой воздух, Танни! Если тебя не станет, я перестану летать!». Она вскинула голову и, не веря, посмотрела ему в глаза. И вновь «услышала»: «Слова „дышать“ и „летать“ в ангальезе обозначены одним символом…». «Когда тебя долго нет — я задыхаюсь! — говорил когда-то давно Артем. — Такая вот эмоциональная асфиксия!». Она вспомнила губы мужа с морщинками в уголках, ямочку на подбородке, чуть насмешливый, внимательный взгляд. И, уткнувшись лицом в плечо проангела, разрыдалась, словно сопливая девчонка. А потом пришла блаженная темнота. Не чуждая и не страшная, как та, которую ей в этот раз не дали преодолеть. Просто темнота.

* * *

Тихий голос звучал извне. Татьяна пришла в себя, но открывать глаза не спешила. Прислушивалась к переговорам Ларрила по туммеру с капитанами сопровождающих кораблей, испытывая огромное облегчение от того, что всё уже позади.

Послышались тяжелые шаги. Она узнала низкий голос Ту-Ропа.

— Как доктор Лу-Танни?

— Управляющий Разум сообщил, что это — кратковременная потеря сознания на фоне стресса. Приходит в себя.

— Хорошо. Взгляните, мой командор!

Последовала пауза. Татьяна с любопытством приоткрыла глаза. Двое не смотрели на неё, склонившись над прибором, который Ту-Роп держал в руках.

— Контуры…?

— Сняли. Последним его держал сатианет!

Татьяна быстро закрыла глаза. Проангел и ту подняли головы и, не сговариваясь, посмотрели на неё.

— Понимаю, каким крылом тут задействованы сатианеты! — пробурчал Ларрил. — Мне передали данные с пришельца. Он стартовал с Дейксайи-ню и направился прямиком сюда.

— Планета находится под протекторатом сатианетов, это да! — ответил Ту-Роп. — Но разве станут они так подставлять самих себя? Ведь запрещено не только использование транков, но даже ношение! Оружие, созданное не ради убийства, а ради причинения боли, бесконечной, мучительной боли не должно свободно гулять по галактике! Может быть, на Дексайе-ню были спецподразделения Ассоциации?

Ларрил раздраженно зашелестел крыльями.

— Я могу не знать, Ту-Роп! Впрочем, дай-ка транкастер мне. Сейчас проверим по регистрационной базе. Последовала пауза.

— Не зарегистрирован! — воскликнул Ту-Роп. — Мой командор, ситуация становится всё интереснее! Может ли быть, что Чёрные такаи…

— Шшшш! — остановил его Ларрил. — Но ты прав. Когда вернемся на М-63, я встречусь с советником РиСиЛионом. Пора Ассоциации послать в систему Дексы десяток инспекционных звеньев. Например, чтобы проверить, как сатианеты исполняют пункты Соглашения о протекторате.

Ту-Роп хмыкнул.

— Эти сумеют навести шороху. Какое-то время сатианеты будут вынуждены бросить все силы сначала на подготовку к проверке, а затем на устранение нарушений под бдительным оком инспектирующих. Что поможет нашим спецам в составе звеньев навести справки об интересующем нас рынке вооружения.

Запищал туммер.

— Пришелец готов к транспортировке, командор. Декапод на одном из наших кораблей дает показания. Управляющий Разум передал нам запись со станции. Она подтверждает рассказ декапода.

— Куда ж ему деваться! — мрачно заметил Ларрил, направляясь к выходу из операционной. — Я сейчас буду на МОД. Хочу посмотреть запись. Ждите. Ту-Роп, останься с ней.

Татьяна открыла глаза. Проангел уже вышел, а ту неторопливо обходил операционную, с любопытством трогая и разглядывая всё, что под руку подворачивалось.

— Не вздумайте! — воскликнула Татьяна Викторовна, когда он потянулся к рычагам манипуляторов, торчащим из Большой медицинской консоли.

— Вы пришли в себя? — неподдельно обрадовался Ту-Роп.

Платформа вывела Татьяну из Икринки, и он помог ей спуститься на пол.

— У вас интересный цвет лица, доктор! — заметил ту, разглядывая её, словно видел впервые. — Такой нежно-зелёный…

Татьяна хмыкнула. После пережитого жутко хотелось есть.

— Мы можем пойти на кухню? — спросила она Ту-Ропа. — Мне сейчас не помешает большая чашка сладкого крепкого чая…

— О! — обрадовался ту. — Чи-ай! Пойдемте, там уже убрали… всё. Всех…

Запутавшись и оттого запнувшись, ту поспешил вперёд. Татьяна последовала за ним.

Выпущенный Бим бросился в ноги, а Шуня, чирикая, пощекотал её нос щупальцами, заставив расчихаться, и стрелой унёсся в дальний конец коридора, где уже показалась направляющаяся в их сторону голубая комета Та-Ту-Ропа. Пёс жался к Татьяниной ноге и так умильно смотрел на неё, взволнованно поскуливая, что она не выдержала — с трудом подняла показавшееся очень тяжёлым горячее собачье тело и понесла на руках. Бим жарким языком лизал её щеки и уши, и хвост яростно вилял, больно ударяя Татьяну по кисти — пес радовался тому, что хозяйка счастливо избежала опасности и ещё чего-то страшного, чему он не смог бы дать названия, но обозначил бы горестным воем.

Ту-Роп смеялся, глядя на них. Иногда широкой ладонью осторожно похлопывал пса по боку. В коридоре два проангела и один юмбаи водили вдоль стен какими-то приборами, похожими на теннисные ракетки. В кухне было чисто, словно ничего не произошло. Следы гари и чужого праха исчезли, пол немного бугрился — Э наращивал новый слой покрытия. Татьяна Викторовна спустила пса с рук, и тот побежал в «свой» угол. Шумно полакал воду, почавкал свеженалитым кормом, загрыз «свиным ухом», предусмотрительно положенным Э рядом с миской. Управляющий Разум желал «подсластить» ему вынужденное заточение.

Татьяна заварила чай, порылась в хранилище, вытащила саморазогревающиеся белковые брикеты — сабы — предложила один Ту-Ропу. Тот с удовольствием зашелестел оберткой. Пока он вскрывал её, Татьяна успела, почти не жуя, проглотить свой, запить половиной чашки чая и, тяжело выдохнув, самой себе ужаснуться. Однако стало легче. Лишь побаливали межрёберные мышцы после остановки дыхания, и плечи в тех местах, где жестокие пальцы Карреля впивались в её тело.

Она вскрыла ещё один саб. Съела, чуть не подавившись от жадности. Тихий смех донёсся от дверей. Татьяна вскинула глаза и встретилась взглядом с Ларрилом, который наблюдал за ней, прислонясь к стене. Несколько мгновений они смотрели друг на друга так, словно были одни во вселенной. Ту-Роп громко зашуршал обёрткой второго саба. Миг — и перед Татьяной вновь стоял облаченный властью представитель Ассоциации. Но она знала, это — необходимость. Тепло, расцветшее от его взгляда где-то в солнечном сплетении, говорило ей, что маски масками, а Притяжение — Притяжением!

— Ты мне расскажешь? — то ли спросил, то ли приказал проангел, отодвигая стул.

Собираясь с мыслями, Татьяна налила ему чая, подлила себе заварки. И заговорила. Ларрил слушал внимательно. Не перебивал. Собранный, серьёзный и очень спокойный, он сидел напротив, и только пальцы лежащих на столе рук, бездвижно сцепленные в замок, были белыми от напряжения. Он не просто слушал. Анализировал происшедшее и сопереживал одновременно. Возможно, раздвоение было болезненным. Наверное, смотреть, не прикоснувшись, на ту, что едва не потерял, становилось невыносимо. Но, ни поза, ни жест, ни выражение лица не выдавали его истинной сути. Татьяна поражалась тому, как легко Ларрил закрывал себя от мира, если в данную минуту не мог быть в мире с собой. Что-то было в этом неправильное, нечеловеческое. И лицемерием это нельзя было назвать. Земной мужчина не смог бы так…

Лишь когда она замолчала, проангел с силой потёр лицо ладонями.

— Как мне надоела эта война! — произнес он, и Татьяна Викторовна безошибочно узнала в его голосе нотки Лу-Тана, когда-то сказавшего: «Как мне надоела эта глупость!». — Стоит фронту оказаться рядом, как — будто Граэль из мешка натряс — появляется всякое кло-кло. Лезут из всех щелей: захватчики транспортников, мародеры, продавцы миров, работорговцы, бегунки…

— Бегунки? — удивилась Татьяна.

— Налётчики-одиночки, — пояснил Ту-Роп и, поморщившись, добавил: — Как эти!

— Командор! — юмбаи заглянул в кухню. — Мы все закончили, возвращаемся на корабль.

Ларрил махнул крылом, отпуская его. Исподлобья взглянул на Ту-Ропа. Огромный ту заторопился, вылил в глотку чай, поднялся, прижал пудовые кулаки к груди и поклонился Татьяне.

— Я рад, что всё завершилось благополучно, Лу-Танни, — искренне сказал он. — Но, думаю, вам стоит отработать эту ситуацию с руководством Лазаретов. Во избежание повторения.

И покинул кухню.

Татьяна выжидающе смотрела на Ларрила. Тот не шелохнулся, не расцепил пальцев. Но вдруг взметнул крылья, водружая над их головами чёрно-белый шатер. Его губы шевельнулись.

— Ты была бы в безопасности рядом со мной, Танни, — услышала Татьяна Викторовна.

Даже не задумываясь над его словами, упрямо помотала головой.

— Ты не защитишь меня от жизни. А случайностей в ней полно!

Несколько мгновений проангел смотрел на неё так, словно видел впервые. Затем сложил крылья, тяжело поднялся.

— Что ж, доктор, ситуация с нападением на Лазарет сектора Див мне вполне ясна, — нейтральным тоном произнес он. — Я со своей стороны не премину связаться с Дуг-Кагном и довести до его сведения инцидент. Насколько мне известно, у Института Лазаретов есть эффективные методы предотвращения подобных ситуаций.

Татьяна удивленно разглядывала его. Не могла она привыкнуть к этим перевоплощениям, ну никак!

— Высокого полета твоим крыльям, сын неба! — ответила тихо, пытаясь понять — обидел ли он её только что или обиделся сам?

— Пусть ветер будет нежен с тобой, Танни! — кивнул головой проангел и быстро вышел.

Она слушала его затихающие шаги и накручивала на палец шелковистое ухо увалившегося ей на ноги Бима. И вдруг вскочила и бросилась следом. Но коридор уже был пуст. Шипели глухо двери последней шлюзовой. Татьяна, понурившись, вернулась в смотровую. Бегунок, ведомый одним из офицеров патруля, уже отшвартовался от станции и удалялся в сторону зоны перехода, окружённый патрульными кораблями Ассоциации. МОД Ларрила замыкал процессию.

Татьяна подошла вплотную к прозрачной переборке станции, уткнулась в неё лбом, провожая взглядом чёрный корабль. Отчего-то она знала, что Ларрил, автоматически вводя команды в тач-панель МОД, не видит, что делает. Её, Татьянино, лицо стоит у него перед глазами… И смысл сказанной им фразы стал по-иному понятен. Проангел говорил не про защиту.

Вскинув голову, она смотрела, как взблёскивающие росчерки один за другим ныряют в подпространственную прореху. Могла ли она предположить, что когда-нибудь Ларрил заговорит о выборе? Да, иногда Татьяна просыпалась среди ночи и улыбалась в тишине, вспоминая, что теперь у неё есть он. Но… без Лазарета она не мыслила существования.

Колющая темнота звёздной сферы за пределами станции хоть и была холодна, и величественна, но покоя больше не обещала.

* * *

Управляющий Разум настаивал на помещении Татьяны в Икринку для очередной процедуры восстановления. Она колебалась. Глухое раздражение поднималось в душе, не на Э, нет, на ситуации, которые раз за разом показывали, что, несмотря на все случившиеся с ней чудеса, она по-человечески слаба до сих пор.

Татьяна вернулась в свой сектор, разделась, разглядывая в зеркальной поверхности стен душевой змеящиеся под левой грудью следы энергетического удара. Она по-прежнему анализировала происходящее, даже то мгновение, когда почувствовала удушающую волну активации нейродота, захватившую в единый момент и тело, и сознание. Пожалуй, анализу не поддавался только быстро забывающийся полет в чёрном пространстве, который сейчас уже воспринимался если не сном, то состоянием между сном и явью. Стоя под струями ледяного душа, Татьяна представляла свою жизнь волнистой линией на листе бумаге. Линией, вдруг прервавшейся той точкой, в которую она превратилась в своём видении, точкой, знаменующей интервал бытия. Смерть, какой бы кратковременной не была, меняла сознание, заставляя по-новому взглянуть на многие вещи. Даже несмотря на холод, от которого у Татьяны Викторовны уже зуб на зуб не попадал, её не покидало ощущение, что она только что очнулась то ли после сна, то ли после тяжёлой болезни. Одно она поняла для себя точно — если и хотела бы где-нибудь окончить свои дни, то этим местом был Лазарет на перекрёстке миров сектора Див. Эта мысль неожиданно принесла облегчение.

Всё, о чём мечтала Татьяна, выйдя из душа — о чашке горячего крепкого чая. И совершенно не удивилась, когда, войдя на кухню, увидела на столе свою чашку, над которой вился дымок.

— Спасибо, Э! — улыбнулась она.

И Управляющий Разум вдруг ответил: «На здоровье, доктор!». От неожиданности Татьяна едва не поперхнулась. Ответить ему помешал сигнал вызова. Кротко вздохнув и прихватив с собой чашку, Татьяна Викторовна отправилась в Центр управления. Однако экрана на обычном месте не было.

— Простите, Лу-Танни, — послышался глуховатый голос Дуг-Кагна, — помехи мешают мне воочию увидеть вас! Но я хочу услышать голос, чтобы знать, что с вами всё в порядке!

Татьяна удивленно воззрилась в потолок.

— Что-то случилось? — осторожно поинтересовалась она.

Информация о том, что произошло на станции, никак не могла так скоро достигнуть ушных отверстий доктора Лазарета сектора Оро!

— Что-то случилось с вами! — сердито отвечал голос. — Э звал на помощь по всем каналам, в том числе, каналам Лазаретов! Но даже для того, чтобы прибыть к вам с М-63 требуется время! Как вы себя чувствуете?

— Нормально, — Татьяна допила ещё горячий чай и, действительно, почувствовала себя лучше.

Крелл хмыкнул и вдруг сказал совершенно иным — чётким и даже каким-то пугающим голосом.

— В Икринку. Быстро!

И к своему удивлению, Татьяна послушно поставила чашку и отправилась в операционную. Что-то часто в последнее время она стала забираться на эту платформу и терпеть деликатные прикосновения диагностирующих щупов! От этой мысли вновь вернулось недовольство. Не на себя — на события последних дней, которые словно чёрные бусины на нитке, подобрались один к одному.

Она попробовала подключиться к Э, но Управляющий Разум оказался недоступен.

— Позвольте, я сам обследую вас, — мягко сказал Дуг-Кагн. — Доксидот — гадкое вещество! Никогда не знаешь, не осталась ли гванта яда в вашем теле про запас!

— Вы тоже будете читать мне нотации? — сквозь стиснутые зубы спросила Татьяна.

Мысль о том, что Э не доступен для ментальной связи, привела её в крайнее раздражение, словно, открыв дверь в залитую солнцем комнату, она вдруг очутилась на свалке гниющих отбросов.

— Нет, — спокойно ответил крелл. — Я пришлю вам такая!

— Зачем? — удивилась Татьяна. — Чтобы починить биоморфор?

— Какой биоморфор? — изумился в ответ Дуг-Кагн. — Вовсе нет! Чтобы установить и активировать новую систему защиты Лазарета.

— Вы еще Жало с Роидского флагмана привинтите к нему! — проворчала Татьяна Викторовна.

— Вот и Лу-Тан говорил что-то подобное, — усмехнулся Дуг-Кагн, но в его голосе ей почудилась грусть. — Удивительно, насколько подобных себе учеников находят учителя на просторах галактики! «Кто станет угрожать маленькой станции на забытом перекрёстке миров? — сказал он мне как-то. — Кому настолько могущественному, что он посмеет сделать это, такое придёт в голову? Остальные же нам с Э не страшны!».

Татьяна тихонько улыбнулась — услышала ворчливый голос старого крелла, словно наяву.

— Война — это круги на воде, — продолжил Дуг-Кагн. — Ваш сектор всегда находился в стороне от крупных транспортных развязок. Лу-Тан любил тишину и одиночество, и оставался верен своим принципам до самого конца. Он считал себя больше исследователем, чем лечащим врачом, хотя и врачом был первоклассным! А теперь боевые действия придвинулись к вашим границам… Круги на воде, Лу-Танни, превращаются в огромные волны, которые сносят на своём пути целые миры. Сектор Див более не безопасен. Лазарету требуется дополнительная защита!

— Понимаю, что вы правы во всём! — помолчав, ответила Татьяна. — Но мне не по душе то, что я слышу.

— Мне не по душе то, что я вынужден говорить, — буркнул Дуг-Кагн, и она поняла, что он искренне расстроен.

Оба замолчали. Татьяна попыталась задремать, потому что ничегонеделание всегда злило её несказанно, как вдруг крелл проворчал:

— Любопытно!

И Татьяна Викторовна насторожилась.

— Нейродот ещё в крови? — напряжённо поинтересовалась она.

— Что? Нет, декапод активировал всё вещество разом. Вы выбрали единственно верное решение — перезапустить сердце! В сложившейся ситуации другого пути не существовало, а на выработку антидота у Э просто не было времени: яд докси имеет индивидуальный для каждого донора химический состав, из которого исключительно сложно выделить составляющие.

— Тогда что? — напряжение невольно прорвалось в голосе, ведь Дуг-Кагн, как более опытный доктор, мог заметить нечто, связанное с повторяющимися приступами. Что-то, что она пропустила.

— Ментальное излучение вашего мозга имеет такую же длину волны и сходную структуру с излучением существа совсем другой расы! — Дуг-Кагн вдруг рассмеялся и, судя по звуку, захлопал ластами. — Ай да Лу-Тан! Ай да хитрый крелл!

От знакомого, но так давно не слышанного шума, издаваемого ластами, в её сознании будто что-то щёлкнуло — и картинка сложилась.

— Синхронизация мозговых волн, конечно! — воскликнула она. — Он провел её во время процедуры омоложения, которой подверг меня по прибытии на станцию!

Крелл довольно заворчал.

— Очень хорошо! — искренне похвалил он, и Татьяна представила, как Дуг-Кагн улыбается и топорщит усы. — Синхронизация разбудила спящие прежде клетки вашего серого вещества, активировала центры дыхания и двигательной активности. Думаю, вы и сами ощущаете в себе нечто новое?

— Ощущаю, — сдержанно ответила Татьяна.

Кроме возможностей, связанных с задержкой дыхания и со странным, не поддающимся логическому объяснению, многомерным восприятием пространства, она явственно ощущала позднейшее вмешательство чуждой враждебной воли. Вопрос едва не сорвался с языка. Но просьба о помощи, желание рассказать о произошедшем в околопланетарном пространстве Земли, так и остались невысказанными, словно некто судорогой свёл губы, заставив онеметь. От удивления Татьяна привстала в Икринке, резким движением сбив сканирующую программу с толку.

— Вы устали, Лу-Танни, понимаю! — тут же отреагировал крелл. — Можете быть свободны — я возвращаю вам Управляющий Разум. Данные сканнинга я просмотрю ещё раз завтра и, возможно, буду настаивать на том, чтобы вы легли на профилактику. Независимо от моего вердикта, отдыхайте, как можно больше. Сделайте перерыв в обучении на десяток циклов Лазарета — считайте это врачебной рекомендацией! А вот плавать вам я не только не запрещаю, но настоятельно рекомендую. Вы еще не пробовали заснуть в воде?

В голосе крелла промелькнули лукавые нотки. Резкий шлепок ластами — и связь прервалась. Татьяна недоумённо ощупала собственные губы, подбородок, гортань. Отчего она в подробностях озвучила Тсалиту факт ментальной атаки, но не произнесла и слова, пытаясь рассказать креллу о произошедшем?

Тяжело вздохнув, вылезла из Икринки и отправилась в свой сектор. Когда-нибудь, следуя совету Дуг-Кагна, она попробует уснуть в воде. Не скоро, позже, когда новые способности, разбуженные Учителем, позволят ей задерживать дыхание на более долгое время. А сейчас её ждут лягушата, чьи глаза сонно моргают в темноте, тяжесть собачьего тела в ногах и похрюкивающий Шуня, устраивающийся под подушкой. Несмотря ни на что этого было вполне достаточно, чтобы заснуть в собственной кровати со счастливой улыбкой на губах.

* * *

Жизнь на станции потекла своим чередом. Около десяти станционных циклов Татьяна «бездельничала» по настоятельной рекомендации Дуг-Кагна. Связавшись с ней на следующий день, крелл уточнил, что профилактика в Икринке Татьяне не потребуется в связи с вскрывшимися обстоятельствами синхронизации её разума с разумом Лу-Тана и последующей активацией жизненных функций. Однако он строго настрого приказал отдыхать, используя для этого все возможности станции. Указание контролировать отдых Хозяйки лазарета было дано и Управляющему Разуму. Поэтому, как Татьяна ни пыталась активировать Икринку для ежедневных операций — та оставалась спящей. Однажды, выругавшись в сердцах, Татьяна услышала в сознании странный звук и застыла в удивлении. Ей показалось, или Э, действительно, хихикнул?

Ларрил выходил на связь с завидной регулярностью, но разговаривали они исключительно дружески, стараясь не терять той легкости общения, которой их отношения отличались всегда, и которая стала истаивать, когда оба поняли, что значат друг для друга больше, чем друзья.

Татьяна потихоньку изучала данные, присланные Гру-Хаком. Создавалось впечатление, что первоначальная формула сыворотки подверглась сильным изменениям. Но с какой целью? При жизни Д-Хака было выращено около пяти тысяч штаммов, разница между которыми иногда была всего в одну молекулу. Ученый словно просеивал песок — методично и планомерно сужая круг поисков, до тех пор, пока не пришел к конечной формуле сыворотки, той самой, что была указана на каждом инъекторе с голубой жидкостью, упакованном в контейнеры по двенадцать штук.

Прозвучавший сигнал вызова застал её в Лаборатории. Татьяна, распотрошив один из инъекторов, поместила опытную гванту сыворотки в СКАР-камеру, пытаясь идти от обратного — из конечного результата вывести первоначальную формулу, используя данные о промежуточных штаммах, полученные от Гру-Хака.

Она с сожалением отключилась от Э, глазами которого рассматривала формулу «живьём», и поспешила в смотровую. Совершенно незнакомый корабль подходил со стороны межпространственного перехода, дружески вымигивая швартовочные позывные на скошенной передней панели носа. Формой незнакомец напоминал египетскую пирамиду с обрубленной верхушкой, поставленную на бок, сложен был из воронёных блоков неизвестного Татьяне материала — гладких и маслянисто блестящих, но, тем не менее, чем-то напомнивших ей веганский флагман.

Э вывел экран вызова на стену смотровой. На Татьяну смотрел такай — второй такай, виденный ей в жизни. То, что это был не Иф-Иф, она поняла сразу — по краю подвижного носа пришельца расплылось неровное чёрное пятно, делавшее нос похожим на розовую сыроежку с прилипшим к ней листиком. Тёмный насмешливый взгляд совсем маленьких глаз колол, как иголочки.

Такай приветливо завертел ушами и носом.

— Доктор Лу-Танни, Уиффуинувфунфуи рад знакомству с вами! Дуг-Кагн должен был сообщить вам о моём визите! Можете звать меня Уиффуи, я не решу обижаться — ведь ваши голосовые связки закреплены…

— …Не в тех зонах турбулентности воздушного потока, — улыбаясь, довершила Татьяна Викторовна.

Нос Уиффуи моментально «сделал стойку».

— Вы встречались с такаями? — удивился он и пояснил. — Наша раса немногочисленна, а в этой части галактики её представителей и вовсе мало. Такое совпадение событий стоит считать хорошим знаком!

Татьяна согласно кивнула.

— Я жду вас на станции, Уиффуи!

Через положенное время гость переступил порог первой шлюзовой. Радующийся посетителю Бим дружелюбно обнюхал протянутый к нему нос с чёрным пятнышком, сделал попытку лизнуть, и первым поспешил на кухню — знал, хитрец, что с прибывшими вначале пьют чай и ведут неспешные разговоры, во время которых псу перепадают вкусные кусочки.

Татьяна уже не удивилась, когда такай одним прыжком перескочил разделявшее их пространство, обхватил её руки хвостом и потряс в приветственном жесте.

— Я — штатный механик Института Лазаретов на перекрёстках миров, доктор. Прибыл по указанию руководства, чтобы установить на станции новый режим защиты. Когда я могу приступить?

Немного ошарашенная энергичностью такая, Татьяна пожала плечами.

— Вы можете приступать немедленно, но, по традиции станции — гостей и пациентов, если позволяет состояние последних, угощают чаем!

Такай распустил петлю хвоста, заинтересованно оглядел Татьяну с ног до головы.

— Какая ленивая традиция! — весело заявил он. — Но я подчинюсь ей с удовольствием. Если только чи-ай не означает игру в ннанэк — её я не ощущаю!

— Ох, нет! — рассмеялась Татьяна. — Мне ннанэк не по силам — у меня пространственный кретинизм! Мне до сих пор не понятно, как можно равномерно разместить на трёх плоскостях четыре вида ракушек…

— Используя пятое измерение, полагаю! — улыбнулся такай. — Ведите меня, доктор, к этому чи-аю!

Однако чая такаю выпить так и не довелось. Едва Уиффуи вошёл на кухню — отчаянно завертел носом и одним прыжком очутился у контейнера, где Татьяна хранила заветный пакетик с кофе.

Засунув нос в мгновенно вскрытый пакет, направив туда же взгляд и уши, Уиффуи оживлённо забил себя по бокам розовым хвостом.

— Что за семена? — воскликнул он, со свистом втягивая воздух. — Какой функциональный аромат! Он заставляет мои моторы реветь в холостом режиме!

— О, господи! — искренне сказала Татьяна и отобрала у такая упаковку. — Это надо не нюхать, а пить! Дайте, я сделаю.

Гость с сожалением отцепился от пакета, сел за стол, сложив ручки на животе, и принялся следить за действиями Татьяны Викторовны, умильно сверкая бусинками глаз.

Прежде чем засыпать зерна в измельчитель синтезака, Татьяна запросила у Э данные по физиологии такаев. Её интересовало — не будет ли инопланетный напиток вреден их метаболизму? Управляющий Разум подумал и выдал благосклонный ответ — кофе такаю не возбранялось.

— В моём корабле лежит ваш заказ с М-63, - неожиданно сообщил тот. — Поскольку я следовал через их врата, комплектовщики подсунули мне контейнер с медикаментами для Лазарета и оборудование для отслеживания сигналов дальней связи.

— Спасибо! — улыбнулась Татьяна, следя за кофе, поднимающемся в кривобокой турке.

Иногда ей казалось, что Э специально не соблюдает параметры предметов земного обихода при воспроизведении в синтезаке. Вопрос — для чего он это делал?

Из коридора влетел, растопырив ниточки-щупальца, Шуня. Чирикая, метнулся к Татьяне на шею, обвился, словно шарфик и затих — соскучился!

— У вас есть псевдотамп? — такай повертел носом. — Они забавные! У меня когда-то был. Потом сломался. Я пытался починить, но…

Подняв брови, Татьяна посмотрела на Уиффуи.

— А я считала, что такаи — урождённые механики — могут починить всё, что угодно!

Урождённый механик погрустнел.

— Я тоже так считал, доктор! Я могу с закрытыми глазами перебрать по блоку лифт-реактор станции или гипердвигатель среднего крейсера. А вот такое мелкое недоразумение — никак!

Шуня возмущённо задвигался и так обвился вокруг шеи Татьяны Викторовны, что чуть не задушил. Она осторожно сняла его и сунула в карман комбинезона. Ограничение пространства тут же подействовало благотворно — тамп задремал.

Татьяна поставила перед гостем чашку с дымящимся напитком, и села напротив на любимый стул. Такай шумно втянул своей «сыроежкой» дым и улыбнулся так широко, что казалось — он сейчас вывернется наизнанку.

— Этот напиток пахнет свежей смазкой! — заявил Уиффуи и выпил залпом всю чашку. Кажется, изо рта его вырвалось облачко пара. — Нет ничего лучше запаха правильного функционирования!

Миг — и низенький механик уже стоял на ногах. Татьяна только успела поднести свою чашку ко рту и испугаться за гостя, который, не моргнув глазом, упился кипятком.

— Ведите меня в Центр Управления, доктор Лу-Танни. Мне потребуется допуск в два основных и один дополнительный энергетические узлы станции, чтобы перенастроить систему защиты. Но вначале я должен протестировать ваш Управляющий Разум на уровни адекватного реагирования. Насколько я изучал ситуацию — ваш Лазарет не подвергался переоборудованию несколько сотен круговых циклов по метрике Ассоциации.

— При Лу-Тане? — на всякий случай уточнила Татьяна.

— И даже ранее! — энергично кивнул такай.

Прихватив свою чашку с недопитым кофе, Татьяна Викторовна повела гостя в Центр Управления. Едва переступив порог помещения, такай двумя прыжками переместился за консоль и активировал несколько тач-панелей. Свет в комнате погас. Двери мягко толкнули Татьяну, побуждая либо войти, либо вернуться в коридор.

— Я могу остаться? — поинтересовалась она.

— Конечно! — не оборачиваясь, воскликнул такай. Он низко наклонился над консолью, оживлённо шевеля носом — словно обнюхивал её.

Татьяна сошла с порога и двери закрылись за спиной. Стало совсем темно. Только выделялся бегущей линией у основания стен периметр помещения.

Внезапно белый материал, из которого были сделаны стены и пол станции, мягко засветился и обрел визуальную глубину. Миг, и структурой проступили внутри контуры ячеек со странным, шевелящимся содержимым.

Татьяна знала, что большинство элементов станции создано с применением биотехнологий. Выглядели они вполне физиологично, транспортировались в продолговатых разноцветных яйцах, тех самых, что она видела во время посещения М-63 в сопровождении Лу-Тана. После гибели старого крелла ей самой пару раз пришлось менять модули в системе вентиляции и охлаждения, правда, под строгим контролем Э. Управляющий Разум мог бы сделать это сам, как, впрочем, и делал всегда. Но, видимо, решил подкинуть Татьяне Викторовне повод развить практические навыки. Внутри яиц с твёрдой скорлупой, которая под действием тепла рук становилась мягкой и раскрывалась, подобно бутону, обнажая нежное содержимое, находились розовые мембраны, прошитые неровными строчками мерцающих нитей, похожих то ли на капилляры, то ли на мышечные волокна. Специальными манипуляторами они помещались внутрь модуля, где, по всей видимости, принимались врастать в тело станции. Однако во внутренности Центра Управления Татьяна Викторовна не влезала ни разу. За прошедшее время она успела освоить ещё два уровня управления станцией и оба по-прежнему не давали допуска к содержимому основных узлов Лазарета. Впрочем, она давно перестала тревожиться по этому поводу — понимала, что Э подкинет ей нужную информацию только тогда, когда Татьяна будет к ней готова.

— Какой у вас уровень доступа? — по-прежнему не поднимая головы от консоли, поинтересовался такай. Татьяна удивлённо воззрилась на него. Надо же! Словно мысли читает!

— Четвёртый.

Такай развернул уши в её сторону. Почему-то, глядя на весёлые розовые трубочки, подобные раструбам маленьких патефончиков, Татьяне Викторовне хотелось называть их не иначе, как «ухи».

— Вы медленно учитесь, доктор, — пожурил Уиффуи. — Мне странно это слышать от того, кто чинит организмы! И, насколько я слышал, чинит хорошо.

— Никогда не воспринимала свою работу, как работу ремонтника, — парировала Татьяна и смутилась — не обидела ли хвостатого гостя?

Но вместо того, чтобы обидеться, такай повернул голову и лукаво посмотрел на нее.

— Ваша проблема, Лу-Танни, только лишь в том состоит, что вы не можете соотнести схемы! — он снова уткнулся в Панель управления. — Организм и неживую систему вы воспринимаете, как два неизмеримо удалённых друг от друга мира. И, если в первом вы разбираетесь, осознаете законы функционирования, то вторая для вас — чёрная дыра, пугающая чужеродностью. Поверьте мне, — такай назидательно погрозил хвостом, — любая система есть организм, любой организм — система. И не имеет значения — макро или микросистемы вы рассматриваете. Все, что подпадает под эти определения, можно уложить в схему, которая будет вполне доступна вашему разуму.

— Какой-то упрощённый взгляд на мир, — пробормотала Татьяна. — Что же — всё-всё укладывается в эту вашу схему?

— Практика показывает, что постулат верен! — тут же последовал ответ.

— И как давно вы ведёте… практические исследования?

Такай поднял голову.

— Вы знаете, доктор, какая раса считается в галактике самой древней?

— Веганцы? Механик молчал. Татьяна вспомнила, что говорил ей когда-то мадор Юши.

— Юмбаи?

— Нет, — покачал головой такай. — Мы. Из тех, кто дожил до сегодняшнего дня, и не был уничтожен катаклизмами, войнами, мором… временем. Нас осталось немного, и мы тщательно бережём наш мир от чужого вмешательства. И сами предпочитаем не вмешиваться. Вот почему на кораблях Ассоциации вы не встретите ни одного такая — мы не служим ничьим интересам, кроме своих собственных.

— А Лазареты? — удивилась Татьяна Викторовна. — Или вы противоречите сами себе?

— Институт Лазаретов не принадлежат никому! — отрезал Уиффуи. — У этого древнего образования есть определенные цели, ради которых оно было создано. Вы и сами должны их знать… Страж порога.

И он, выжидая, посмотрел ей в глаза.

— «Если кто-то споткнулся — поддержи; упал — подай руку; ранен — вылечи; умирает — исцели! Будь рядом, будь силен и мудр. Ты — Страж порога, охраняющий жизнь, отделяющий её от смерти!», — не задумываясь, процитировала Татьяна и улыбнулась.

Такай ответил улыбкой.

— Вот видите! — и вновь углубился в работу.

Татьяна тихонько пила кофе, разглядывая панели стены, которые неспешно меняли цвета, следуя спектру. Это рождало в душе тихую странную печаль, словно станция играла неслышимую мелодию в ми-бемоль миноре.

— Ваша новая система защиты, — заговорил Уиффуи, — построена на давно известном галактике принципе «Действие рождает противодействие». Мы усилили постулат, преобразив его таким образом, что противодействие порождается не действием, а лишь его намерением.

— То есть? — удивилась Татьяна. — Кто на нас с мечом вышел — даже не дойдет?

— Мечом? — переспросил такай.

Татьяна поморщилась.

— Древнее оружие, обоюдоострое лезвие с рукоятью, которым наносили раны или убивали противника в ближнем бою. У нас говорят: «Кто к нам с мечом придет — от меча же и погибнет».

— От того же самого? — с любопытством уточнил Уиффуи. — Или от усовершенствованной модели?

— От того же самого, — скрывая улыбку, подтвердила Татьяна Викторовна.

Такай помолчал, обдумывая.

— Да, формулировка верна. Корабль, на борту которого система ощутит сознательную, психокинетическую или эмоциональную агрессию по отношению к станции или её обитателям, не пройдёт защитный щит. Кстати, с этого момента щит будет включён постоянно, Лу-Танни. Мало ли что посыплется из Потока рядом с секторами, в которых ведутся боевые действия.

— Подождите, — возмутилась Татьяна. — А если среди этих агрессоров будет тот, кому понадобится помощь?

— Значит его вышлют челноком! — голос такая неожиданно стал резок. — Вы не понимаете, Лу-Танни! И ещё не скоро поймете. Но просто задумайтесь — Лазареты на перекрёстках миров… Стражи порога… Поверьте — терять мощь станции из-за каких-то любителей наживы по меньшей мере недальновидно.

Татьяна покачала головой.

— Вы правы, ничего не поняла, Уиффуи. И не уверена, что соглашусь с вами. Но, действительно, у меня слишком мало информации для выводов. Надо сначала посмотреть систему в работе. Я буду в Лаборатории, если что-то понадобится.

Такай махнул хвостом, отпуская Татьяну восвояси. И она отправилась разбирать медикаменты, которые он привез с М-63.

* * *

Вечером Татьяна столкнулась с механиком в коридоре. Такай шёл со стороны шлюзов, рядом с транспортной гравитележкой, над которой медленно вращалась вокруг своей оси какая-то разлапистая деталь. Он передвигался неторопливо, расслабленно помахивая хвостом, но остановился в удивлении, увидев Татьяну Викторовну, по привычке вручную оттаскивающую белоснежную голову оруха в Лабораторию на аннигиляцию. Все лицевые органы такая усиленно вытянулись вперед, разглядывая и обнюхивая неожиданный предмет.

— Это еда? — удивился он.

— Это беда! — в тон ему буркнула Татьяна. — Продукт шалостей моего биоморфора.

— Кааак? — такай даже подпрыгнул. — Ваш биоморфор выполняет такие сложные операции? Покажите!

Татьяна уронила голову оруха, едва успев отдернуть ногу. Сердито пнула её носком кеды и поманила такая за собой.

— Идемте, Уиффуи, я покажу вам это чудо инопланетной техники! Вы сможете его починить?

Такай неожиданно расплылся в улыбке.

— Я могу починить, доктор, однако не стану ломать весьма оригинальный образец! А вот изучить типовые контуры и образцы матриц не помешает.

— Ну, тогда хотя бы умерьте его аппетиты! — взмолилась Татьяна. — Он сжирает прорву биомассы и делает гораздо больше образцов, чем нужно. Перерабатывать же их обратно мне как-то…

Не найдя слов, Татьяна пожала плечами.

— Порционная нестабильность, — кивнул такай. — Понимаю. Посмотрю, что можно сделать. Татьяна завела Уиффуи в комнатку, где стоял Лепила. Такай окинул аппарат испытующим взглядом, развернулся и вышел.

— Очень старая модель, — заметил он, — должно быть, ему не раз меняли внутренности. Судя по всему, получилось функционально! Я закончу то, что запланировал на сегодня, и займусь биоморфором. Конечно, Лу-Танни, кофе не помешает!

Татьяна сначала онемела от наглости станционного механика, а потом обратила внимание на смешно морщившийся нос такая, лукавых бесенят, запрыгавших в его чёрных глазах, и расхохоталась.

— Будет вам кофе, Уиффуи! — пообещала она. — И какава с чаем…

Тот резво отпрыгнул в сторону, погрозил ей хвостом:

— Не надо какаву, доктор! Такаи такое не едят!

И смешно подскакивая, поспешил за уехавшей далеко вперёд по коридору тележкой, которую незримо вёл Управляющий Разум.

Татьяна задумчиво посмотрела вслед, прикидывая, чем она только что смутила резвого Уиффуи? Ничего не надумав, вздохнула и вернулась к злосчастной голове, которой следовало занять почётное место в перечне ранее аннигилированных органов и частей.

Чуть позже, поужинав и выпив кофе вместе с такаем, Татьяна направилась в лабораторию — продолжать исследования Гру-Хака. На полдороги её остановил Э, который сообщил, что некое послание ожидает в Центре Управления. Проходя мимо комнаты с Лепилой, она услышала азартное сопение — Уиффуи вскрыл оболочку аппарата и «копался в контурах», словно патанатом во внутренностях клиента. Тамп висел над его головой, видимо, наблюдал с любопытством, но механику не мешал и за хозяйкой не последовал. В отличие от Бима, который шел рядом с ней, изображая примерную собаку.

В глубине души Татьяна надеялась, что сообщение пришло от Ларрила. Отчего-то в одни дни она скучала по нему сильнее, чем в другие; иногда вовсе не думала о нём, а иногда мечтала бросить всё и оказаться рядом, ощутить его горячие ладони на своей коже, спрятаться от всего мира под шатром чёрно-белых крыльев.

Поэтому, садясь в своё кресло, она внутренне улыбалась, предвкушая что-нибудь если не красивое и необычное, то просто приятное. Управляющий Разум погасил свет, оставив панорамный круговой экран едва светящимся, помедлил секунду и начал передачу сообщения. Собственно, ни текста, ни музыки, ни пояснений оно не содержало. Визуально Татьяна очутилась неподалеку от грубо огранённого сильными ветрами холма. На его вершине еще дымилась полуразрушенная массивная башня, которую с четырёх сторон украшали каменные барельефы с изображением уже знакомой свирепой морды — лицом она не могла это назвать — Великой Матери Сатианы. Изображение подрагивало, словно некто держал обычную камеру и руки у него тряслись, но, как Татьяна ни оглядывалась, лица «оператора» не видела. Двигаясь по невидимому следу, изображение поплыло правее, обогнуло массивный обломок стены и… захватило сознание Татьяны Викторовны, перестав дрожать и мерцать перед глазами. Она будто наяву попала на Сатиану, вдохнула тяжёлый воздух, наполненный запахами гари и какой-то гадкой сладости, которую не мог разогнать даже сильный ветер, свободно перемещающийся между холмов и скал с расположенными на вершинах широколопастными сооружениями. Увидела, как крошащийся коричневый камень выпускает облачка пыли от прикосновения подошв её скафандра, и двинулась в путь, усыпанный крошевом и непонятными обломками. Каменная лестница завела наверх — к башне. Дорожка, выложенная матовыми коричневыми пластинами неравномерной формы, окончилась у разверстой дыры, из которой смотрела пустота — большая часть дальней стены обрушилась по ту сторону холма. Выщербленные остатки ступеней звали подняться на небольшую площадку, образованную двумя прилепившимися друг другу блоками перекрытия. Татьяна послушно переставляла ноги, пока не оказалась на самом верху. Застыла, разглядывая равнину, раскинувшуюся в кольце охранных холмов, на башнях которых не горел ни один огонь. Сумерки уже опускались на поверхность планеты. Под низким серым небом ровными рядами уходили вдаль жилища квадратной формы, кажущиеся массивными, без окон, лишь с небольшим октаэдром прозрачного материала, расположенным по центру крыши каждого здания. На некоторых домах октаэдры светились — то ли отражённым, то ли накопленным за день светом. Здесь сильней несло гарью от камней башни — их верхние кромки были оплавлены, будто от жара. Но сладкий запах стал неизмеримо явственнее, ударил в лицо, заставив сощуриться.

На прямых улицах застыли в неподвижности коричневые тела, похожие на засохшие корни деревьев, выдернутых из земли. Сотни, тысячи тел…

В Центре Управления Лазарета Татьяна Викторовна, слепо глядя в пустоту, невольно подняла руку и сжала горло, чтобы не закричать.

…Раздутые члены, опухшие лица, уже сочащиеся влагой разложения. Тела… Трупы, трупы, трупы… Большие и… маленькие.

Словно совершив гигантский прыжок с башни, Татьяна оказалась на одной из улиц. Прямо под ногами лежала — судя по панцирному переднику, доходящему почти до колен, — молодая сатиана, прижимавшая к себе маленького сатианета, чей панцирь еще не затвердел и потому был цвета топлёных сливок. Тёмные руки пытались спрятать светлый мягкий комочек, вжать в собственное тело, укрыть от неведомой опасности. Но вместо спасения мать — вместилище жизни, стала саркофагом для собственного ребенка. На разлагающемся лице сатианы уже ничего нельзя было прочесть, лишь чернота развёрстого в немом крике ротового отверстия навеки проклинала тех, кто принёс смерть.

Татьяна медленно шла вдоль улицы, переступая через тела, обходя неведомые механизмы. Глаза оставались сухими, губы стянуло, и звуки застряли в горле, хотя душа выла. Будь Татьяна Викторовна повнимательнее, заметила бы, что в небесах висят не два солнца, как на Сатиане, а одно. Поняла бы — это не головная планета, а какая-то колония. Но сейчас ей не было никакой разницы — как и смерти, опустившейся с неба тончайшей ядовитой вуалью и в считанные минуты уничтожившей пятисоттысячное население.

На космополе, где Татьяна оказалась в следующее мгновение, не находилось ни одного военного корабля, лишь ряды застывших тракаров, МОД, кораблей-георазведчиков. И сломанные фигурки сатианетов расчеркивающие почти ровный круг поля.

Отчего-то она знала и про общее количество погибших, и про мирную деятельность всех местных поселений, и даже про то, что планета не находилась ни в одном из тех секторов, где велись военные действия. Сознание скачками перемещалось между мёртвыми населёнными пунктами, остановившимися производствами. Бесконечный счетчик крутился в пустоте, добавляя и добавляя цифры к тем, кого уже посчитали, учли и объявили погибшим.

Скоро Татьяна перестала осознавать происходящее. Она не плакала, не ужасалась и не скорбела — лишь смотрела, смотрела, смотрела сухими глазами на тела, выхватывая отдельные картинки, части, куски и кусочки общей чудовищной мозаики. И не могла отвести взгляд.

Словно милосердная рука надавила на веки, позволив им опуститься. В наступившей темноте Татьяна Викторовна сжалась в комочек, дыша рвано и коротко, как дышат пациенты в состоянии шока, и Бим взволнованно заскулил, ощутив её тоску и боль.

— Смерть, разрушение… — чётко произнес низкий голос. — Цивилизации создаются волею высшего провидения. Так какое право они имеют уничтожать друг друга? Вопрос настолько же не функционален, доктор, насколько и вечен!

Татьяна обхватила себя за плечи, ощущая страшный холод. Будто выморозило из Центра Управления не только тепло, но и свет, и звуки, и краски. Повинуясь её мыслям, Э включил освещение. Татьяна снова была на любимой станции, и Бим толкал головой, и заглядывал в глаза, отчаянно скуля — пес тоже ощущал стылую пустоту, повеявшую, как из незакрытой форточки, от картин чужого, мёртвого теперь мира.

Она медленно обернулась. Такай стоял, привалившись спиной к стене и скрестив на груди руки. Взгляд маленьких глаз был тёмен и страшен.

— Кто прислал вам это? — поинтересовался он.

— Один из пациентов Лазарета.

— Он прислал не простой вижн, — заметил такай, — а полноценный сенсорер, который невозможно отправить с обычного корабля: мощности передатчика не хватит. Кто этот заботливый друг?

Татьяна поморщилась. Боль запульсировала в висках, начался озноб, и грудь сдавило тяжёлой, не дающей вдохнуть тоской — это оживал организм, оттаивал после увиденного. Артем называл такое состояние «откат».

— Броненоссер Тсалит.

— Интересные друзья у Стражей порога, — фыркнул такай. — А с какой целью устроена демонстрация?

— Не знаю! — воскликнула Татьяна. Голос сорвался.

Уиффуи мгновенно оказался рядом. Больно уцепился за плечо, заставил встать. И неожиданно мягко спросил:

— Чем я могу помочь, Лу-Танни? Как успокоить представителя земной расы?

Она виновато улыбнулась в ответ.

— Холодно, Уиффуи. Давайте чаю выпьем.

Такай, для верности обвив хвостом её предплечье, потащил за собой на кухню, усадил на сиреневый стул, принялся шарить по кухонным секторам. Потом прислушался к чему-то, стал действовать спокойнее и увереннее — видно, Э решил помочь.

Татьяна Викторовна ничего не замечала. Изображения неподвижных тел, «кадры» погубленного мира словно налипли на сетчатке глаз, прокручиваясь в сознании вновь и вновь. Зачем сатианет прислал подобное сообщение? В продолжение бесконечного спора о войне? Такай назвал Тсалита её другом, но являлся ли им броненоссер? Догадывался ли, что её, неподготовленную, увиденное повергнет в глубокий шок? Ведь она была человеком, у которого, если война и осталась, то лишь в генетической памяти или в ощущениях от фильмов и книг.

Уиффуи налил ей дымящийся напиток, а себе просто горячей воды, сел напротив. Она вдруг обратила внимание на то, что такай, совсем по-человечески, обнимает ладонями чашку, но, в отличие от людей, придерживает ещё и снизу — хвостом. Дождавшись, пока Татьяна без особого удовольствия вольёт в себя половину чашки чая, Уиффуи заговорил, как ни в чём не бывало.

— Ваш биоморфор можно только выкинуть, Лу-Танни, ибо починить не удастся. В какой-то из моментов своего существования аппарат подвергся воздействию высокой температуры. Часть деталей выгорела и была впоследствии заменена, так же, как и корпус. А вот нерокадель, видимо, протестировали и сочли не поврежденным, поскольку простейшие реакции у него до сих пор находятся в пределах нормы. Проблема, однако, заключается в том, что глубинные трассы нерокаделя оказались спаяны, и впоследствии вросли друг в друга. Отсюда нехарактерное использование и смешение информации, порционная нестабильность продукта на выходе. Чем выше клеточный уровень воспроизводства, тем больше отступлений от классических матриц продукта в сторону усложнения. Проще говоря, заказывая кусок мяса, вы получаете ту часть тела, где может располагаться мышца подходящего размера и мягкости.

— Эмм… — протянула Татьяна, немного приходя в себя от его слов. — В вашем объяснении я поняла только последнюю часть, Уиффуи. Несмотря на моё ворчание, не хотелось бы выкидывать Лепилу. Он помогает мне, предоставляя материал для реальных операций. Что ж, если сделать ничего нельзя, значит, буду и дальше аннигилировать орухов кусками.

Механик лукаво улыбнулся.

— Я могу подключить к биоморфору ментальное реле, которое позволит вам включать и выключать его, когда будет необходимо.

Татьяна даже привстала с места.

— Да это просто предел мечтаний! — воскликнула она. — Больше ничего и не нужно!

— Вы снова функциональны, Лу-Танни! — глазки Уиффуи довольно сощурились. — Но чтобы поддержать систему в норме после пережитого потрясения, ей следует дать отдых. Идите спать, доктор. А я ещё повожусь с вашим Лепилой!

Татьяна послушалась и отправилась в свой сектор. Когда пес и тамп заняли свои места и затихли, свет медленно угас. В наступившей темноте, скрючившись и обхватив себя за плечи, Татьяна безрезультатно пыталась уснуть. Гнал сновидения безмолвный вопрос — как? Как остановить этот ужас, широким шагом пересекавший галактику? На миг подумалось — что увидела бы она, если бы сенсорер прислал Гру-Хак, а не Тсалит. Ответ был очевиден — развороченные планеты, мёртвые небесные тела. Даже сейчас в прах превращаются тысячи живых существ, обладающие устремлениями, мечтами, желаниями. Разве может она, «существо в мягкой коже, одиноко живущее на задворках вселенной» — по словам Гру-Хака — прекратить бойню, смысл которой утерян в омуте времён? Если бы могла! Ведь и собственной жизни не жалко, лишь бы… лишь бы потемнел и в положенный срок затвердел похожий на светлую замшу панцирь маленького сатианета…

Глядя в стену неспящими глазами, она снова и снова вопрошала: «Зачем, ну зачем вы показали мне это, Тсалит? Что пытались сказать?». И вдруг подумала — несгибаемый броненоссер вовсе не хотел доказывать свою правоту в их споре о войне; не желал перетянуть Татьяну Викторовну на сторону сатианетов, представив гоков чудовищами и убийцами. Он пытался оправдаться перед ней. Пока только оправдаться. Но и это вселяло надежду.

* * *

«Вы покидаете станцию надолго, Лу-Танни!»…

Татьяна вздрогнула и проснулась. Чей шёпот разбудил её? Плеснуло лазоревым, словно чёрные веки приоткрылись, выпустив лукавый взгляд. Чреше!

Она решительно поднялась. Пожалуй, сегодня попробует подключиться к ментатронным архивам памяти Лу-Тана и узнать побольше про своего метафизического гостя.

— Я уйду на нижние уровни станции, — за завтраком сказал Уиффуи. — Потому не ищите меня — допуска туда у вас нет. Сегодня установлю оборудование, которое вы заказывали. Вечером появлюсь и доделаю биоморфор. Подумайте, доктор, могу ли я ещё чем-то помочь вам?

— Благодарю, — улыбнулась Татьяна. — Возможно, мне понадобится ответ на вопрос. Чуть позже.

Такай радостно потер короткопалые ручки.

— Это я умею, не сомневайтесь, Лу-Танни.

Слова Ту-Ропа о «чёрных такаях» не шли у неё из головы. Она искала информацию о них, но не нашла. Потому решила поинтересоваться у Уиффуи. Почему-то спросить у Ларрила Татьяна не решалась. Возможно, догадывалась, что ответом будет молчание или вежливый ответ со смыслом «Не лезь не в своё дело».

Быстро расправившись с завтраком, механик исчез в коридорах станции. К удивлению Татьяны Викторовны, Шуня последовал за ним, и такай не стал возражать. Наверное, догадывался, что любопытный тамп пробирается везде, где позволяет Управляющий Разум.

Бим проводил Хозяйку до порога операционной и улегся у дверей — он всегда ждал здесь во время виртуальных операций, если Шуня не завладевал его вниманием и не заставлял гоняться за собой.

Татьяна переместилась внутрь Икринки, устроилась поудобнее, закрыла глаза.

— Э, открывай ментатронные архивы. Для начала меня интересует… последняя встреча Лу-Тана и Чреше.

Под закрытыми веками сформировалась мерцающая пелена, которая постепенно светлела. Будто легкий укол в мозг — зрение сместилось, меняя угол, спектр, воспринимаемые пропорции. К удивлению Татьяны Викторовны в фигуре, появившейся перед глазами, словно стоящей совсем близко, она узнала… СиАйЛиона. Выходец из звёздной системы Ориона, или, как их называли в галактике сирионы, стоял совсем рядом с Лу-Таном. Именно глазами последнего Татьяна видела странную продолговатую комнату со множеством разных выступов непонятного назначения, торчащих из стен.

— Коллапсирующая цивилизация, — воскликнул СиАйЛион, нервно передвигаясь вдоль помещения.

Его движения воспринимались, как плавный полёт над полом — ног под чёрными полами длинного одеяния видно не было, и потому казалось, что сирион скользит по воздуху в нескольких сантиметрах от поверхности.

— Непостижимо уму — мгновенная цепная реакция и звёздной системы просто нет! Как и двух триллионов обитателей.

— Каковы сведения от диаспор? — послышался знакомый глуховатый голос.

— Таинственная пандемия, предшествовавшая распаду Дарка, повсеместно прекратилась. По подсчетам Ассоциации во всей галактике осталось не более нескольких десятков тысяч стайев. Выжили те, которые не общались с представителями своей расы, более того, находились друг от друга на расстоянии не менее нескольких парсек. Вы связывались со своим другом?

— С Чреше? Пытался. Если то, что вы говорите про выживших, правда — надежда остаётся. В последнем разговоре он сообщил, что направляется в Криз-зон три. Насколько я знаю, там поблизости нет ни одного стайи.

— Там поблизости, — явно передразнил СиАйЛион, — вообще никого нет! После инцидента с экипажем ганногана «Джи-Кар» доступ в зону закрыли даже научным судам. Думаете, вашему другу удалось обойти охранный периметр Ассоциации?

Лу-Тан шевельнулся, словно пожал плечами.

— Если бы они задержали его — мы бы уже знали об этом. Почему вы не любите Чреше, мой друг?

Сирион остановился прямо напротив крелла. Если при первой встрече Татьяне не удалось разглядеть его хорошенько, то сейчас она ясно видела тонкую кожу, блеском напоминавшую слюдяные пластинки, большие, чуть раскосые глаза, которым позавидовала бы любая персидская гурия, жёсткие волосы, смазанные каким-то маслянистым раствором и оттого блестевшие, которые были стянуты в тугой «фигурный» пучок на остром конце яйцеобразно вытянутого черепа.

— Я ваш друг, Лу-Тан, — жёстко сказал СиАйЛион, но в его тёмных блестящих глазах Татьяне почудилась печаль. — И я скажу вам правду — Чреше заигрался своими запретными идолами и тайными культами. Есть вещи, которые лучше не тревожить в тишине времён, есть память о событиях, которой лучше не быть вечной.

— Вы не слышали его и продолжаете не слышать! — голос старого крелла звучал сердито. Татьяна догадывалась, что спор не нов. — Именно Чреше перевёл попавшую к нему часть Кваллабры Чёрных такаев на межгалактический код и сделал доступной для нас информацию о…

СиАйЛион резко вскинул длиннопалые руки, прерывая его.

— Прошу вас, доктор! Кваллабра — миф. Чёрные такаи — почти миф. То, о чем вы хотите поведать миру — больше похоже на страшную сказку, чем на научное открытие.

Лу-Тан вздохнул.

— Я видел его часть Кваллабры и знаю, что в нашем мире такой вещи не место, Си-Айлион. Я держал её и… Чистая вода! Мне не передать вам ощущения её ментального следа. Не верите Чреше, поверьте мне — Кваллабра не из нашего мира, не из нашего времени.

— Ну, хорошо, — СиАйЛион вновь начал свое бесцельное скольжение по помещению, — предположим, вам я верю. Но можем ли мы использовать часть информации вне контекста её целого? Мне ли говорить вам, как порой бывают запутаны сакральные тексты, смысл которых, воспринимаемый без малейшего кусочка, оказывается утерянным или даже полностью противоположным первоначальному?

Крелл молчал. Татьяна буквально кожей ощущала, что Учитель сомневается в необходимости своих следующих слов.

— Чреше видел всю Кваллабру, СиАйЛион, — наконец, с крайней неохотой признался он. — И успел зарисовать символы до того, как её расчленили и растащили по галактике такаи-отступники.

— Он знал о Логове? — вскричал сирион, резко поворачиваясь к креллу. — Знал, и не поставил Ассоциацию в известность?

— Он… — попытался успокоить его Лу-Тан, но был остановлен.

Уже знакомая Татьяне клубящаяся тьма окутала одну из стен помещения, формируя туманный тоннель, на фоне которого проявилась чёткая и яркая фигура с кристалиновыми глазами.

— Не спорьте, друзья мои! — воскликнул гость, улыбаясь.

От его улыбки становилось как-то не по себе. Будто сквозняк задул из полуоткрытого окна, прошёлся по обнажённой коже, вздымая волоски и вызывая мурашки вдоль позвоночника. Собеседники потрясённо уставились на пришельца.

— У меня мало времени, — быстро заговорил Чреше, резко скрывая улыбку под чёрными губами. — Я пришёл проститься, ибо какое-то время назад покинул галактику и… вообще всё, что можно покинуть. Мне жаль, что другие члены Совета Стражей не услышат моих слов, но я надеюсь, вы двое донесете до них всю серьезность сказанного. Угроза существует. Прошу, СиАйЛион, услышь меня и поверь — мне больше нет причины врать или набивать себе цену. Я успел расшифровать Кваллабру до того, как попал в Криз-зон три, и отправил данные с Посланником, сочтя существующие системы связи небезопасными. Но, судя по вашему спору, Посланник не достиг никого из Стражей. Был ли он перехвачен или уничтожен, увлечён потоком астероидов или попал в сладж — сказать невозможно. Передать всю глобальность и чудовищность грядущего катаклизма за время, отведенное мне — тоже. Поэтому я скажу главное, а остальное вы додумаете сами. В нашей галактике существует ещё шесть зон перехода, подобных Криз-зон три. Структура пространства внутри них такова, что позволяет мгновенно переместиться в центр сектора А, откуда открывается доступ в любые уголки пространственно-временного континуума вселенной. Все, созданные Неназываемым народом Врата будут открыты в назначенный час. И в этот час придет конец установленному миропорядку — так говорится в Кваллабре. В той её части, что попала ко мне в руки, рассказывалось, как собрать ключ и открыть врата отсюда, чтобы попасть туда. Не знаю, кто может решиться на это! Не знаю, для чего это нужно! Возможно, Чёрные такаи мечтали не просто вернуть своих богов, но вернуться к ним!

Чреше обвел присутствующих сияющими глазами. В кристалиновых озерах ещё плескался остаточный свет личности, но нечто — пустое и грандиозное, безмолвное и пугающее — уже растворяло его в набегающих волнах вечности.

— Лу-Тану известно, почему я стремился разгадать тайну Кваллабры, — продолжил он, и голос напоминал тихий рык голодного льва. — Падение стайев было предсказано нашими старейшинами. Тщетно пытаясь спасти свою цивилизацию, я искал ответы в тайных и запрещённых культах галактики и вышел на след великой истины, которая может обернуться для вас смертью. Моих слабых сил не хватило на то, чтобы предотвратить уничтожение Дарка! Даже услышь меня вовремя вожди моего народа, Стражи порога и руководство Ассоциации — мы не смогли бы спасти стайев, ибо расовая параллель установлена, и бинарность подтверждена Кваллаброй…

— Говори! — закричал СиАйЛион и голос его сорвался. — Кто будет следующим? Кого вы утащите за собой в небытие?

Лу-Тан закрыл глаза. Татьяна видела цветовые пятна, бесновавшиеся под веками старого крелла, ощущала его рвущееся дыхание и бешеное биение сердец. Учитель не был испуган или возмущён — он плакал без слез. Безмолвно скорбел о тех, кто погиб и ещё погибнет.

Последовала пауза. Татьяна, как наяву, представила, как смотрит на сириона тот, кому она дала имя Ирбис.

— Прощайте, друзья, — вдруг чётко и громко сказал Чреше. — Последнее будет сказано для тебя, СиАйЛион — бинарность может быть растянута во времени…

В наступившей тишине было слышно тяжёлое дыхание Лу-Тана и странные сдавленные звуки. Крелл открыл глаза — сирион распластался на полу, раскачиваясь чёрной тенью скорби. Тёмная полусфера исчезла.

С тихим шуршанием поползла наверх переборка в стене. На пороге показался знакомый Татьяне проангел, на чьём лице, казалось, навсегда застыло выражение брезгливости. Резко махнув шафраново-золотыми крыльями, он переступил порог и начал говорить:

— Мы выходим из Потока в соседнем с Дарком секторе. Ближе подходить опасно. Прошу вас…

Не обращая на него внимания, Лу-Тан тяжело подполз к СиАйЛиону и положил руку ему на плечо.

— Любой из нас может быть следующим… — с трудом произнес крелл. — Пойдёмте, посмотрим, что ждёт того, кому не повезет. А потом созовём Совет Стражей.

— А что произошло? — растеряно спросил Марвел, сразу растеряв всю свою спесь.

— Потом! — резче, чем хотел бы, ответил крелл, помогая сириону подняться с пола. — Ведите нас в смотровую, СиАйЛион. Я вечно блуждаю в ваших кораблях.

* * *

Татьяна открыла глаза, и некоторое время не понимала, где находится. Ощущение бесконечной печали и какого-то нереального ужаса, испытанное Лу-Таном от слов Чреше, накрыло с головой. Окружающая реальность с трудом поддавалась вычленению из образа незнакомого помещения, продолжающего стоять перед глазами. По обратной стороне стеклянной переборки операционной ползала упорная розовая клякса, ища щелочку для проникновения внутрь. Сфокусировав на ней взгляд, Татьяна Викторовна, наконец, осознала свое местонахождение и поспешила вылезти из Икринки. Данные ментатронных архивов воспринялись ею тяжелее, чем изображения сенсорера. Впрочем, не удивительно. Если последний транслировал ощущения, считываемые стандартным набором органов чувств, то подключение к архивам памяти обрушивало на пользователя всю массу эмоций реципиента. Оттого-то сейчас и пропал интерес просматривать далее воспоминания старого крелла, уходя всё глубже и глубже во времени. И хотя полученная информация почти не пролила света на давние события, Татьяна решила не торопиться с получением углубленных данных, а обдумать то, что услышала и увидела. Итак. Стайя Чреше, который, судя по реакции СиАйЛиона, считался парией в научных кругах Института Лазаретов, изучая некие запретные культы, вышел на след артефакта, называемого Кваллабра. Информация, содержащаяся в артефакте, повествовала о катаклизме галактического масштаба, который должен был произойти в назначенный срок. Для подтверждения достоверности данных, Чреше отправился в Криз-зон три и пропал без вести, предварительно отправив некоего Посланника, который не попал к адресату. Тогда Чреше, чьи нынешние статус и местонахождение были Татьяне неизвестны, нашёл способ связаться с Лу-Таном и передать короткое предостережение. Два вывода из всего вышесказанного не подлежали сомнению. Первое — информация, переданная Ирбисом, представляла чрезвычайную важность и, попав в Совет Лазаретов, обязана была вызвать ответные действия и меры. Второе — судя по внешнему виду фона, на котором стайя появлялся во время последней встречи с Лу-Таном и значительно позже, при знакомстве с Татьяной Викторовной, складывалось впечатление, что связь осуществляется из одного и того же места. Чтобы хоть как-то разобраться в ситуации, Татьяне следовало установить, откуда шёл сигнал связи Чреше; найти в архивах Ассоциации данные о незаконном проникновении корабля в запретный сектор Криз-зон три много лет назад; и… узнать, кто такие Чёрные такаи.

Процесс упорядочивания собственных мыслей сыграл благотворную роль — нервное напряжение, испытываемое Татьяной после сеанса подключения к архивам, ушло, уступив место обычной усталости. Усталости и тоске по Учителю. Странное дело, к смерти родителей, которых не стало одного за другим, когда Татьяна ещё училась в институте, она привыкла. К смерти мужа так и не смогла привыкнуть, но новая жизнь, приключившаяся с ней после того, как она попала в Лазарет, вытеснила тоску и отчаяние, оставив печаль и чувство благодарности судьбе за знакомство с Артёмом. А вот к смерти Лу-Тана она так и не могла привыкнуть. Все казалось — раздастся знакомый шум от движения тяжёлого тела, и старый крелл появится из-за поворота, улыбаясь или наоборот, что-то сердито ворча в усы. Наверное, ещё мало времени прошло с момента его ухода, хотя здесь, в этом насыщенном странными и грандиозными происшествиями мире галактического сообщества, один день станционной жизни по ощущениям событийной напряженности воспринимался за два, а то и три земных.

Да, звучало банально, но чашка с ароматным напитком, об которую было так славно погреть ладони, сейчас казалась просто необходимой.

Когда Татьяна заварила себе чай, из коридора, потягивая носом подтянулись один за другим такай и Бим с Шуней.

— Система перенастроена, — заметил Уиффуи, когда Татьяна Викторовна сварила ему кофе. — Моя работа закончена. Чем ещё я могу помочь, доктор Лазарета сектора Див?

— Я хочу, — медленно произнесла Татьяна и отставила чашку, — чтобы вы рассказали мне о Чёрных такаях.

Уиффуи, с наслаждением вдыхающий запах кофейного дымка, кажется, им подавился, потому что издал такой звук, словно нечто сдавило горло. Татьяна не спускала с него глаз — если он и планировал скрыть минутное замешательство, вновь уткнувшись носом в чашку, ему это не удалось.

— Уиффуи… — мягко повторила Татьяна.

— У вас всего лишь четвёртый уровень доступа, — буркнул механик.

— А как относится мой уровень доступа к Чёрным такаям? — искренне изумилась Татьяна.

— Действительно, — еще мрачнее буркнул такай и отодвинул чашку далеко в сторону, словно боялся её швырнуть, опрокинуть, разбить или уничтожить другим, более технологичным способом.

— Откуда вы вообще узнали об этом?

— У одного из тех, кто напал на станцию, был транкастер, — не вдаваясь в подробности, пояснила Татьяна.

— Они могли купить его у бродячих торговцев, — резко махнул хвостом такай, явно не настроенный отвечать на заданный вопрос.

— А откуда транкастер взялся у бродячих торговцев? — Татьяна была терпелива так, словно проводила сложнейшую нейрологическую операцию.

Такай внимательно смотрел на неё.

— Скажите мне, Лу-Танни, есть ли причины, по которым вы интересуетесь ими, кроме обычного любопытства?

— Есть, — тихо ответила она. — И они пугают меня!

Чёрные глазки такая впервые с начала знакомства с Татьяной Викторовной были холодны и тусклы, не излучая дружелюбие и лукавство.

— Хоть что-то, доктор. Хоть что-то. Вы хотите, чтобы я рассказал вам о позоре моей расы! Позоре, длящемся с незапамятных времен и, к нашему прискорбию, до сих пор. История любого народа, любой веры полна случаями отступничества одних от других. Причины могут быть разными, но раскол идеологии дает самые глубокие разрывы расового единства, которые, зачастую, невозможно зарастить. Много тысячелетий назад раса такаев была разделена спором на две неравные части. Большинство моих предков осознали себя гордым и независимым народом, которому пришла пора искать собственный путь, заниматься созиданием и улучшением созданного, оставив прошлое — прошлому. Меньшая часть была против. «Талант, которым обладают такаи — так они считали, — следует развивать именно в том направлении, в каком ему изначально был задан вектор!».

Уиффуи неожиданно замолчал. Татьяна обратила внимание, что его хвост оплел кисти рук и свивался судорожно, словно взбесившаяся пружина.

— Кем задан? — осторожно спросила она.

Вместо ответа механик пошарил по многочисленным карманам своего комбинезона, вывалил на стол кучку каких-то деталек, светящихся шариков, шевелящихся ростков, которые при ближайшем рассмотрении оказались обрывками биоволоконного кабеля, посверкивающих кристалликов и совсем уж непонятных предметов. За несколько минут на глазах изумленной Татьяны Викторовны такай соорудил из подручных материалов фигурку, в которой безошибочно узнавался он сам. Уиффуи подвинул фигурку к Татьяне.

— Вот так, — сказал он, — были порождены такаи.

— Искусственно созданная раса! — ахнула она и устыдилась своего порыва. — Простите меня, Уиффуи! Я… мне…

— Не извиняйтесь, доктор, чего уж там! — невесело усмехнулся механик. — Пара звёзд уже обратилась в сверхновые и несколько десятков потухло с того момента, как нас вывели прежние хозяева и боги. Им нужны были рабы для управления сложными производствами, псевдоразумными системами и Узлами сопричастия, охватывающими большую часть Галактики, для ремонта кораблей, которые отправлялись к окраинам известного мира, чтобы более не возвращаться — и они их получили. Молчаливых, покорных, безвольных…

Между ними пролегло тягостное молчание. Татьяна не могла вообразить, каков уровень генетической скорби сидящего перед ней Уиффуи. Как ощутила бы себя она, если бы узнала наверняка, что человечество, скажем, было изначально выведено в качестве придатков к механизмам или безмозглого скота для прокорма хозяев?

— Мы так и оставались бы рабами, — с трудом продолжил такай, — если бы наши хозяева не стремились к вечности. Парадокс — желая обрести бессмертие, они сгинули в потоке времени, даровав нам новую жизнь, как самостоятельной расе, поднявшейся на обломках прежнего могущества хозяев. Мы берегли технологии, преемниками которых стали, не позволяя им выйти из-под контроля и обратиться против галактического сообщества разумных существ, как то случилось ранее. Ради этого мы закрыли границы наших секторов, предпочитая невмешательство в наши дела тем преимуществам, которые даёт вступление в Ассоциацию. Мы… но не все из нас. Часть моих соотечественников до сих пор мечтает возродить былую славу хозяев, ибо в этом видит залог галактического господства такаев. Глупцы, не понимающие, что рабу никогда не будет позволено управлять даже одним-единственным сектором! Они возвели бывших хозяев в ранг богов, создали целый культ с присущими ему одному атрибутами и мистериями, похитили часть технологий и оборудования, и скрылись на окраинах Галактики в незапамятные времена. С тех пор они делают всё, чтобы навредить Ассоциации, тому, что она пропагандирует и защищает, воспринимая содружество разумных рас главным препятствием на пути возвращения из бездны времен этих, так называемых, богов. Они сеют хаос там, где могут. Изготавливают запрещённое оружие и используют запрещённые технологии, привлекая в свои ряды не только идеологических сторонников, но и всякое кло-кло, готовое порвать жизненное вместилище любому, к ним не относящемуся. Исподволь нарушают равновесие, стравливая расы. Тайно консультируют воюющие стороны, подсказывая тем и другим, как лучше уничтожать друг друга. В общем, Лу-Танни, Чёрные такаи — угроза галактическому миру и спокойствию, и стыд, и позор моего народа.

Татьяна слушала Уиффуи, забыв про давно остывший чай, про Бима, который перестал скулить, выпрашивая печенье, и теперь коротко, и обиженно взлаивал, про Шуню, болтавшего щупальцами в чашке такая, а потом сажающего на светлую поверхность стола красивые кофейные кляксы.

— Не будь вы ученицей Лу-Тана, я никогда не позволил бы себе такую откровенность! — воскликнул такай. — Однако его выбор — гарантия мне, что я поступаю верно, делясь сведениями, которые известны лишь узкому кругу чужаков не-такаев. Я вполне ответил на ваш вопрос, доктор?

Последнюю фразу он произнес с явным раздражением. Признание далось Уиффуи нелегко, это Татьяна вполне понимала. Однако вопросы только множились, и она желала получить ответ, хотя и видела, что механик совсем не настроен на дальнейший разговор.

— Как назывались создавшие вас? — поколебавшись, всё же спросила она.

Уиффуи подпрыгнул с места и быстро направился к двери. В проёме остановился, чуть повернул голову. Хвост раздраженно бил его по бокам, хлестал не до конца разведенные створки дверей.

— Мы никак не называем их, доктор Лазарета сектора Див, — холодно ответил он, и Татьяна поняла, что визит штатного механика на станцию подошел к концу. — Будьте функциональны!

Такай вышел. Через некоторое время вой сирены подтвердил, что корабль Уиффуи отшвартовался и направился в открытый космос.

Татьяна устало прикрыла веки. Не хотелось идти в смотровую, чтобы увидеть, как маневрирует «пирамида», разворачиваясь и направляясь к оранжевому оку Потока, унося сына своего народа, который до сих пор оплакивал прошлое такаев и боялся за их будущее. Жаль, она не успела спросить — что же такое Кваллабра!

Она помотала головой и, на радость тампу, поводила пальцем по кофейным кляксам. Фигурка, сделанная механиком, стояла рядом, укоризненно глядя на неё блестящими кристалликами глаз. Что ж… Её хирург-учитель всегда говорил: «Нельзя оперировать мозг, не проникнув под черепную коробку!». Нельзя узнать тайны, никого не обидев и не задев, не нарушив ничьего покоя.

Как бы то ни было — Татьяна Викторовна принялась составлять посуду в мойку — сейчас под её черепной коробкой образовалась каша из разрозненных сведений, в которых она никак не могла разобраться. Наверное, пришло время уйти под воду, чтобы помедитировать в тишине и прохладе.

«Задействовано оборудование для отслеживания источника связи стайи Чреше, — сообщил Э. — Данные предыдущих сеансов обрабатываются». И почти сразу же раздался сигнал вызова. Татьяна оставила Шуню дальше размазывать кофе по столу, высыпала обиженному невниманием Биму целую горсть печенья и поспешила в Центр управления.

Ларрил встретил её виноватой улыбкой.

— Прости, что не могу прилететь, Танни, — заговорил проангел, едва она вошла в помещение. — Ты не представляешь, что сейчас творится на М-63! Нам сообщили, что скоро прибудет один из ганноганов Армады, придётся запускать Большие врата. Гоков на станции сейчас гораздо больше, чем сатианетов. Последние спешно отбывают, но не все из них могут себе позволить вернуться в сектор Дох. Многих держат приказы и обязанности. Однако, это не все новости. Я уполномочен официально пригласить тебя на М-63 в качестве независимого медицинского консультанта по рекомендации Второго координатора Армады Гру-Хака.

Татьяна прищурилась.

— Он тоже прибудет?

— Да. «Сан-Зар» — его личный ганноган, одна из наиболее технически оснащенных научных платформ гоков в составе Армады. Гру-Хак настаивает на твоём присутствии при посещении делегацией Совета его корабля.

— Без меня меня женили, — пробормотала Татьяна.

— Что? — удивился проангел.

Она покачала головой.

— Ничего. Когда мне прилетать?

— Завтра прибудут корабли сопровождения под началом Ту-Ропа. Они проводят твой МОД на М-63.

— Но… — попыталась возразить она, однако проангел резко перебил.

— Не обсуждается, Танни! — и, смягчаясь, добавил. — Обе враждующие стороны наращивают военную мощь в секторе Дох. В прилегающих секторах опасно. Контингент Ассоциации, патрулирующий периметр области ведения военных действий увеличен, однако этого недостаточно. Участились случаи нападения на гражданские суда. Ты ведь не настолько хороший пилот, чтобы уйти от корабля, ведомого профессионалом?

Татьяна кивнула.

— Вот видишь. Собери необходимые вещи. Думаю, твоё пребывание на М-63 займет несколько циклов. Есть ещё причина, по которой тебя хотят видеть здесь, но о ней я сообщу тебе лично.

— Несколько циклов? — воскликнула она, вовсе не обратив внимания на последние, сказанные проангелом, слова. — Я думала, мы посетим Сан-Зар — и всё!

— Увы, — дёрнул крыльями Ларрил и вдруг улыбнулся. — Но питомцев ты можешь взять с собой! Только позаботься о том, чтобы уберечь обитателей М-63 от своего хищника.

Татьяна невольно засмеялась, одновременно пытаясь вспомнить, куда с момента посещения Лазарета Ту-Гаком и Ту-Ропом она засунула поводок, и где может быть намордник, который здесь она так ни разу и не надевала на пса.

Ларрил мазнул крылом по экрану.

— Я буду ждать завтра, Танни, — тихо сказал он. — Пусть ветер будет нежен с тобой!

И отключился.

Она вышла из Центра управления и медленно пошла по круговому коридору, засунув руки в карманы комбинезона. «Не лежит сердце!» — так говорил Артем, когда сомневался в чем-либо. Вот и у неё «сердце не лежало» покидать станцию. На душе было тяжело. Как она обойдется без этих стен, источающих мягкое белое свечение? Без смотровой — не такой огромной, как на М-63, а собственной, камерной, уютной, с уродливой козеткой Лу-Тана, при взгляде на которую становилось и грустно, и светло одновременно? Без янтарно светящейся Икринки, и без резкого сигнала вызова, установленного ещё Учителем и ставшего традицией станции?

Ментальное прикосновение Управляющего Разума было деликатным и мягким. Он сообщал Хозяйке, что не стоит беспокоиться за Лазарет в своё отсутствие, что между ним и Татьяной будет постоянная связь, установленная посредством СЭТ, и… что станция будет ждать её.

В ответ Татьяна Викторовна благодарно погладила тёплую стену и направилась в сторону смотровой. Конечно, дел был невпроворот — следовало законсервировать Икринку, проверить — все ли данные по последним проведенным процедурам занесены в архивы, посмотреть, как работает биоморфор после вмешательства Уиффуи и дать Э указания по продолжению ротации штаммов лихорадки Го-Крейги в Лаборатории. Но вместо этого она забралась с ногами в кресло и просидела в нём почти до утра, рассеянно поглаживая забравшегося на колени пса и вместе с неугомонным тампом любуясь далёкими, но такими близкими звёздами перекрёстка миров сектора Див.

* * *

Нервное напряжение не дало Татьяне выспаться. Рано утром она уже была на ногах, занимаясь подготовкой Лазарета к консервации. Она и в прежней, земной жизни никогда не оставляла посуду в раковине — на вечер, добивалась стерильной, как в операционной, чистоты маленькой кухоньки в их с Артёмом квартире. Поэтому, когда, ближе к обеду один патрульный МОД и звено вооружённых кораблей сопровождения Ассоциации вышли из прорехи, все приготовления были завершены, и собранная сумка уже стояла у порога шлюзовой. Нервничающий Бим с лаем носился по коридорам, а Татьяна Викторовна, поглаживая тампа, обхватившего её шею, безмолвно прощалась с покоями Учителя, стоя на пороге. В одном из карманов её старой дорожной сумки уже лежали фигурка крелла и другая, только вчера сооружённая такайским механиком из подручных материалов.

Когда прозвучал стыковочный сигнал, Татьяна налепила пластинку СЭТ на лоб и пошла встречать прибывших.

Единственным гостем оказался Ту-Роп. Прижимая огромные кулаки к груди, он улыбался так широко, что Татьяне стало бы страшно, не научись она отличать искреннюю радость ту от угрожающего оскала.

— Лу-Танни! — воскликнул Ту-Роп. — Вы готовы отправляться?

Татьяна отдала Э мысленный приказ будить МОД и потянулась к сумке, но ту остановил её.

— Прежде я обязан передать вам кое-что от нашего общего знакомого! — и он хитро подмигнул обоими глазами.

Развернувшись, вытащил из шлюзовой контейнер высотой в человеческий рост, в котором переливалось и кололо глаза ярчайшими иглами света что-то, похожее на взбесившуюся обмёрзшую ёлку.

— Что это? — изумилась Татьяна.

Прибежавший Бим грозно залаял на непонятную вещь.

— Это иниевый сактус, — улыбнулся Ту-Роп. — Они очень редкие и растут только в самых холодных и уединенных уголках Майрами. Куда его ставить?

— Да он же погибнет! — воскликнула Татьяна Викторовна. — Ведь на станции тепло.

— А защитный контейнер зачем? — удивился ту. — Автономный, постоянно поддерживающий необходимую температуру и влажность. — Он хихикнул. — Да, потратился мой брат Ту-Гак, что, вообще говоря, для него не свойственно! Так — куда?

— В смотровую! — не задумываясь, ответила она. — Пускай звёзды тоже любуются его красотой!

Ту-Роп хмыкнул, легко поднял контейнер и понес в сторону смотровой. Следуя указаниям Татьяны, поставил «ёлку» в углу, так, чтобы рассеянный звёздный свет, преломляясь через её зигзагообразные ветки, падал вокруг алмазными брызгами. Татьяна даже застыла, забыв о том, что пора идти и любуясь прихотливой игрой света. В самом низу контейнера она разглядела короткую надпись на межгалактическом коде. Подошла, наклонилась, щурясь от яркого света, которым щедро делился с темнотой космоса редкий иниевый сактус. Прочитала и будто наяву услышала ликующий клич ту с шерстью цвета топлёного молока, летящий сквозь пространство от замороженных холмов Майрами до стерильных коридоров Лазарета: «Я — жив!».

Все ещё улыбаясь, Татьяна направилась в ангар, на ходу подхватив Бима на руки. Ту-Роп уже сидел в одном из кресел её МОД.

— Не возражаете, я полечу с вами, Лу-Танни? — спросил он.

Татьяна кивнула на кресло первого пилота, но Ту-Роп поднял огромные ладони.

— Не имею ни малейшего желания управлять, доктор! — воскликнул он. — Это наш командор ни дня не может прожить без выхода в космос, но не я.

Татьяна сама села в кресло первого пилота, активировала управление, поместив руку в универсум.

— Не умеете управлять? — изумилась она.

— Почему не умею? — оскорбился ту. — Умею. Просто не люблю. И если есть возможность свалить на другого эту обязанность — я обязательно так и сделаю!

Ту-Роп захохотал настолько жизнеутверждающе, что оба тампа, повисшие, сцепившись щупальцами, под потолком кабины, порскнули в стороны.

— Однажды… — отсмеявшись, принялся рассказывать ту.

МОД Лазарета покинул док и, сопровождаемый эскортом, двинулся в ту сторону, где уже клубилось и текло пространство, образовывая прореху. «Несмотря ни на что, — думала Татьяна под мерный гул голоса ту, — я жива! И пока я буду жить — во мне будут жить память об Артёме и любовь к нему, бесконечное уважение к Учителю и печаль от его потери. И мой Лазарет, в который ничто не помешает мне вернуться!».

Пускай судьба тщетно запутывала её в свои сети. Татьяна ускользнула из ловушек и осталась собой. Единственное, из чего у неё не было желания выпутываться — так это из звёздных тенёт вокруг Лазарета.

МОД удалялся от маленькой станции, взблескивающей стрекозиными крыльями батарей, всё дальше и дальше. Вот он мягко задрожал, переходя на энергию гипердвигателя, и ринулся в Поток. Последняя мысль, которая пришла Татьяне в голову перед тем, как Лазарет сектора Див исчез со следящих экранов, была о том, что из всех событий, которые ещё могут случиться с нею в холодной бесконечности космоса, только одно может действительно помешать вернуться. Единственная причина, над которой никто не властен — смерть.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ. СПАСИБО ВСЕМ, КТО ЧИТАЕТ.