Себе на беду согласилась Ксюша Панова помочь подруге,редактору городской газеты, и отправиться на журналистское задание: взять интервью у солидных мужчин, которые дают объявления в колонках знакомств.

Объектом для изучения она выбрала Бориса Щербинина, владельца крупного завода.

Но уже второе свидание с ним стало для Ксюши роковым:  она нашла красавца-мужчину мертвым в машине...

Естественно, следственные органы сразу подозревают в убийстве Ксюшу. А какие-то жуткие типы похищают ее и с пристрастием допрашивают, требуя какие-то деньги, бумаги и дискеты,  принадлежащие убитому.

Из кожи вон приходится лезть Ксюше, чтобы оправдаться и... просто спасти жизнь. Однако совершенно неожиданно нашелся человек, который стал ее надежным помощником и спасителем...

* * *

Не хочу я замуж. Совсем не хочу.

Мне тридцать три года, а я не хочу... Потому что уже там была. Спасибо. Больше не надо.

Умные люди (а я почему-то считаю себя умной, хотя жизнь это сплошь и рядом опровергает) два раза на одни и те же грабли не наступают.

Мой первый и единственный, к тому же (слава богу) бывший муж не был ни мерзавцем, ни подлецом. Негодяем он тоже не был.

Как я сейчас понимаю, просто мы с его матерью по-разному смотрели на жизнь и человеческие отношения. В конце концов, выбирая между мной и мамой, муж предпочел не меня. А потом еще с год таскался в мой дом и заунывно подвывал: «Ну все же было так хорошо! Ну чего ты?»

Одна моя хорошая знакомая применила в аналогичной ситуации классическую скалку и тефалевую сковородку. Супруг какое-то время походил в синяках, но аргументам очень даже внял. Ничего, живут уже одиннадцать лет!

Но данный способ убеждения ниже моего достоинства.

Зачем?

Мне хотелось нормальной семейной жизни, а не затянувшейся военной операции, вплоть до кончины одной из сторон. Кстати, та моя знакомая все одиннадцать лет семейной жизни со свекровью не только не общается, даже по телефону не разговаривает! И ради чего все это?! Ради статуса замужней дамы? Ради обожаемой особи мужского пола, которая разжирела до неузнаваемости и, едва появляясь в семейном гнездышке, тут же валится с газетой на диван? При этом успевает забросить свои вонючие носки во все мыслимые и немыслимые места!

Нет уж! Увольте!

Правда, вполне возможно, что в истории своего кратковременного брака я пошла по пути наименьшего сопротивления... Но люди не могут выбирать только родителей и детей, а вот «спутника жизни» вполне можно и поменять. Было бы желание.

А вот желания-то у меня никогда и не было...

После того как я неоднократно (правда, в устной форме) пыталась побудить моего бывшего стать настоящим мужчиной, расстаться с ролью маменькиного сынка... В общем, не внял он моим пожеланиям.

Я встала с любимого дивана и щелкнула кнопкой телевизора. Плохо, что меня потянуло на воспоминания и пустые разглагольствования!

Громкий и надоевший до оскомины блок рекламы ворвался на экран моей старенькой «Чайки». И несмотря на это, я опять погрузилась в размышления.

Ничего удивительного. В такое состояние я всегда впадаю после общения с моей мамой.

Сегодня я заходила к ней в гости и получила очередную порцию «промывки мозгов». Как обычно, моя высоообразованная и непримиримая (в некоторых вопросах) мамочка нелестно прошлась по моему образованию, месту работы и, разумеется, не забыла моего холостяцкого семейного положения. И то, что сама она, разойдясь с моим отцом, всю жизнь прожила одна, оправданием мне послужить не могло. «А что хорошего?!» — ритуально вопрошала моя мамочка, когда я пыталась напомнить ей ее собственную жизнь.

В конце концов я так сама себе запудрила мозги подобными раздумьями и воспоминаниями, что восприняла телефонный звонок как манну небесную. Да здравствует Белл! Ура его чудо-машине!

— Привет, — запищала в трубке моя одноклассница Ирина.— Это я.

А то непонятно! Только Иркин голос, вполне нормальный в других условиях, так искажается по телефону.

— Ксюха, ты одна? Можно я заскочу?

— Конечно, — обрадовалась я и пошла ставить чайник на плиту. Подумав, я достала еще пузырьки с валерьянкой и пустырником. Судя по Иркиным интонациям, у нее что-то произошло.

Вообще-то меня зовут Оксана. Но мне больше нравится имя Ксения, и все мои знакомые воспринимают мою слабость с пониманием. Конечно, кроме мамы. У нее что-то там с этим именем связано. Хотя, сколько я ни допытывалась, — молчит, как рыба!

Ну а я, не моргнув глазом, представляюсь всегда Ксенией. Или Ксенией Сергеевной.

Как только чайник начал посвистывать, выпуская первые струйки пара, за дверью мягко заскреблись. Звонок у меня испортился пару лет назад, никак не удосужусь поменять.

Ирин шикарный светло-коричневый кожаный плащ занял привычное место на моей вешалке. Заляпанные грязью высокие сапоги бесформенной массой устроились в углу.

— Замерзла? Пошли, чайку попьем, — гостеприимно пригласила я приятельницу.

Ирен молча прошлепала на кухню и принялась выставлять на стол содержимое пластикового пакета. Все знакомые, вхожие в дом, прекрасно знают о моей патологической лени, следствием которой является обычно пустой холодильник с сиротливой пачкой пельменей в морозилке.

Тараканов по причине отсутствия пищи в моей маленькой квартирке тоже нет. Во всем доме есть. А у меня нет! И не травлю я их экзотическими ядами. Они сами ушли, а если бы не ушли, так от голоду подохли бы. Еды я покупаю немного. Впрок не запасаю. И практически не готовлю.

Мои гости могут рассчитывать только на чай, а все остальное приносят сами.

Когда изящная Иркина лапка с эксклюзивным маникюром выудила из пакета бутылку темно-красного кагора, я поняла, что раньше полуночи мне от подружки не избавиться.

— Так. Что случилось? — спросила я, лихорадочно вычисляя возможные варианты Ириных неприятностей. Вариантов может быть четыре.

Поссорилась с мужем. (Наиболее вероятно. Хотя он, как говорится, и закрывает глаза на Иркины художества, но иногда для профилактики устраивает локальные разборки.)

Рассталась с любовником. (Примерно та же вероятность.)

Что-то случилось с сыном или у сына. (Нет, вряд ли. В подобных вопросах Ира в чужую жилетку слез не роняет. Все мобильно решает сама.)

И, наконец, неприятности на работе. (Возможно.)

Однако все оказалось интереснее. Пункт N° 2, отягощенный пунктом № 4.

— Да работа, фиг с ней! Выпутаюсь, не впервой, — расслабившись, всхлипнула моя подруга, уже успевшая до прихода ко мне где-то опрокинуть пару рюмашек. — Вот Валера, сволочь, вот это да!

Ирина занимала должность главного редактора местной газетенки.

Городок у нас небольшой, и орган печати тоже не бог весть какой масштабный, но все же... Закончив журфак столичного университета, моя одноклассница Ирка

Поливанова вернулась на малую родину и приложила не мало сил, чтобы занять именно это место. И вот смогла. Сумела. И к тридцати годам заняла кресло главного редактора.

Откровенная карьеристка мадам Поливанова успела еще выйти замуж за местного бизнесмена, сколотившего состояние на «челноках». Родила сына. И при всем этом умудряется еще регулярно, примерно раз в полгода менять любовников. (Один другого краше и достойнее.) Впрочем, с ее фигурой, смазливым личиком, густой каштановой гривой волос и неплохими мозгами это неудивительно. Даже закономерно.

— И что ж этот пес шелудивый натворил? — поинтересовалась я, пытаясь засунуть в рот своеобразный бутерброд — пизанскую башню из хлеба, ветчины, сыра, листа салата и россыпи оливок, начиненных анчоусами. Получалось у меня это почему-то не очень хорошо. Рот был маловат для такого сооружения.

Наблюдая за моими манипуляциями, Ирка не сдержалась и весело хрюкнула, потом громко расхохоталась. От неожиданности моя рука дрогнула, и оливки весело запрыгали по полу.

— Зараза! — зло бросила я и, согнувшись, стала собирать заморские плоды.

Виноватая подруга кинулась мне помогать. И именно на четвереньках и под столом она поведала мне душераздирающую историю о подлеце-любовнике.

— Зашла я сегодня в «Арлекин» пообедать. А Валерка уже там. И, конечно, не один.

Ну, понятно, кивнула я.

— С какой-то белесой мымрой. Не баба, а бледная спирохета!

Так. Это все мы уже проходили. И не раз. Нечто подобное у Ирки уже случалось. Моя одноклассница — страшная собственница. Стоило ей узреть мужчину, которого она считает своим, беседующим с дамой (пусть

это даже случайная знакомая или сослуживица), парню обеспечена дикая сцена ревности со всеми вытекающими из нее последствиями.

— Не могла же я промолчать! — накручивала себя Поливанова, сидя под моим столом. — Да как он смеет спать со мной и встречаться с этой молью бесцветной!!!

Чего-чего, а самомнения у моей приятельницы было сверх головы.

— Как у этой гниды на такую соплю зеленую вообще встает?! — не унималась Ирен, гордо вскинув голову. И нужно сказать, это было не самое разумное движение, если учесть, что в этот момент моя подруга ползала на четвереньках под кухонным столом.

Ирка дико зашипела и, схватившись за ушибленное место, полезла «на волю», ругаясь на чем свет стоит сквозь стиснутые зубы. И где только она нахваталась подобных слов?! Хотя...

В нашем рабочем городишке, сплошной стеной окруженном заводами, можно всякого наслушаться. Так что я зря удивляюсь.

Все еще морщась от боли, Ирина Андреевна не нашла ничего лучшего, как приложить к больному месту полупустую бутылку кагора. И не успела я остановить мою основательно захмелевшую подругу, как черно-красная жидкость полилась на стол, а потом и на пол.

Тут уж я разозлилась не на шутку. Выхватив у Поливановой бутылку, я соскребла со стенок морозильника приличный комок снега и, приложив его к шишке, принялась устранять последствия травмы одноклассницы.

Действовала я крайне быстро и сноровисто. Профессионально, одним словом. Вот уже почти восемь лет я работаю уборщицей. (И нечего хихикать и вертеть пальцем у виска!)

Мне это занятие нравится!

Во-первых, удобный график: как сделаешь, так уйдешь.

Суббота-воскресенье выходные, а еще праздники и рождественские каникулы.

Работа не трудная. Первые несколько месяцев у меня, конечно, побаливала и не разгибалась спина. Но сейчас я уже наловчилась. Ничего не болит, и за полчаса вверенная моим попечениям территория блистает чистотой.

К тому же и деньги получаю неплохие. Я не шучу и не иронизирую.

Служу я одновременно в двух местах. В филиале банка и в фирме по продаже нефти и газа. Обе конторы открываются в десять, и, встав в восемь, я вполне успеваю убрать в двух местах. В одном мне платят тысячу восемьсот рублей, а в другом — ровно две штуки. А на три с половиной тысячи в нашем городе вполне можно жить одинокой женщине. Особенно если учесть, что я трачу в день всего два часа рабочего времени. А ведь на едва дышащих заводах нашего города работягам за 8 часов работы, как говорится, от звонка до звонка, платят чуть больше двух штук. Так кто у нас в выигрыше?

А еще у меня куча свободного времени, и если, к примеру, я ночью по какой-то причине недоспала, можно «добрать» днем.

Правда, такая моя трудовая «карьера» сильно раздражает мою маму... Однако ее эмоции меня мало волнуют,

это можно пережить, главное, работа устраивает меня.

Знакомым же и приятелям на род моей деятельности вo-обще наплевать. Мы поддерживаем чисто человеческие отношения. Они общаются со мной просто как с приличным человеком, совсем не рассчитывая что-то получить от меня. Это, согласитесь, очень приятно.

Я вымыла руки после лазания по полу, подогрела чай-ник и всыпала в кружки по солидной порции растворимого кофе.

Поливанова, виновато поглядывая исподлобья, потянулась за сигаретами.

— Ладно уж, кури! — махнула я рукой. Вообще-то я терпеть не могу, когда по квартире распространяется табачный дым. Но сейчас у Ирки стресс, и если ей так легче, потерплю. Пусть травится. — Так что там с Валерой?

Жадно затянувшись, подружка оторвала от пачки крышку и, изящно постукивая длинным ногтем, стряхнула в нее пепел. Такого предмета, как пепельница, у меня отродясь не водилось, и она это знала.

— Представляешь, этот козел совершенно спокойно выслушал меня, — Ирина поморщилась, и я ее поняла. Когда Поливанова устраивает скандал, она ждет ответной и соответствующей реакции. А тут — спокойствие... — Слушай дальше. Он так небрежно-рассудительно заявляет: мне, мол, было хорошо с тобой. Ты классная баба, только мне скоро стукнет сороковник, пора и о семье подумать...

— А она? — деловито осведомилась я.

— Кто? — выпучила глазки Ирина Андреевна. И я поняла, что белобрысую моль она и за человека-то не считает.

- Ну, глиста его?

—Ксюш, — укоризненно покачала головой подруга, всем своим видом давая понять, что там, где есть госпожа Поливанова, никаких «она» не может существовать! — Эта глиста поросячьи глазенки опустила и скатерть изучала.

«Что ж ей, бедолаге, делать-то оставалось?!»

— Представляешь! — надрывно взвыла Ирка. — Он на ней собирается жениться, детей родить!

Скорее всего, ничего такого Валерка делать не собирался. И бедная девочка, в компании которой его застукала Поливанова, впервые об этом слышит. Видимо, Валерка просто решил ошеломить разбушевавшуюся любовницу своим заявлением. (И, нужно сказать, ему это удалось!) Не любят мужики скандалов в общественных местах!

— Так. Стоп! — возмутилась я. — Я не очень поняла, она что заняла твое место? Ты сама охомутать его шила?

— Да сдался он мне! — фыркнула Ирина. — Трахальщик он, конечно, неплохой. Но мой Витюшка не хуже Да и бабок у моего муженька побольше...

— Очень хорошо, — подытожила я. — Выходит, что, кроме рожи и приличного члена, других достоинств у Валеры нет?

— А я тебе про что?! — возмутилась подруга, сама не понимая, что загоняет себя в ловушку.

— Замечательно. — Я встала и пошире открыла форточку. Затем, обернувшись к приятельнице, что есть мочи (иначе б до нее не дошло) заорала: — Так какого же рожна тебе надо?! Плюнь и разотри! Забудь и заведи нового, если уж мужа не хватает!

— Ага, — плаксиво затянула Ирина, собираясь разрыдаться. И вдруг замолкла с открытым ртом. Стало ясно, что нужного эффекта я добилась.

— А ведь правда. Да на кой он мне сдался! — наконец облекла в слова вдолбленную ей мысль моя одноклассница.

Правда, мне еще пришлось около получаса укоренять эту мысль в ее слабой от вина голове.

— А на работе что? — закончив этот процесс, поинтересовалась я.

— Да ну ее, работу, — отмахнулась Поливанова. — Хороших материалов нет. Хороших журналистов тоже. Также нет и интересных тем. Газетенка загибается на глазах.

Продажи падают. Отдел рекламы зачах, начальник ушел взапой...

— И чего ты разнылась? — недоумевала я. От выпитого я тоже расслабилась, иначе не стала бы подругу учить

уму-разуму. — Полчаса езды до губернского города с университетом и журфаком. Потрать полдня. Поезжай,

зажги молодые пытливые умы студентов. Ты ведь это

умеешь. Они сами и темы нароют и материалы накропают. Своего рекламщика предупреди в последний раз. Или сразу увольняй. Объяви через газету конкурс на его должность. Уверяю, желающие найдутся. Только не чурайся людей без опыта. Они до работы охочи. Не все так страшно, как кажется на первый взгляд!

У Иринки загорелись глазки. Наманикюренными пальчиками она мертвой хваткой вцепилась в мою руку.

— Ксюха, выручай! Иди ко мне помощником! Ты же голова! А этого гада-рекламщика я и сама мечтаю вышвырнуть. Ты как в воду смотришь!

— И не надейся, Ирочка! — показала я приятельнице язык. — Зачем мне эта головная боль?

— Как зачем? — искренне захлопала ресницами Поливанова. — Деньги, положение...

— Сколько? Денег сколько?

— Ксюш, ну у меня 8, тебе больше 5 положить не могу, — застеснялась Ирка.

— Не пойдет! Слишком много мороки. Рабочий-то день наверняка ненормированный? — (По поводу своей ставки Ира, конечно, поскромничала)

Ирина Андреевна потупилась, подтверждая мои слова.

— Не-не-не! Мне и так хорошо.

В ответ на мое заявление Поливанова, тяжело вздохнув, пробормотала какое-то ругательство.

— Ты мне друг или не друг? — заныла она в следующую минуту.

— Ой, только не надо давить на жалость!

— Ну, Ксюша, я же не прошу тебя о чем-то экстраординарном, — подружка решила меня доконать. — Хоть несколько статей ты можешь для меня написать...

— Так, мать, это уже просто маразм! Ты знаешь, что я даже стихов в юности никогда не писала! А ты — «несколько статей»! Пора лечиться.

Подружка, поерзала на табурете и привела последний довод :

— Ксюш! Ты столько читаешь, хорошо говоришь, лучше всех писала в школе сочинения.

— Эк, хватила! — расхохоталась я. — Мы с тобой пятнадцать лет как школу окончили.

— Талант не пропьешь, — хихикнула изрядно захмелевшая Ирка. — «Все у нас получится!»

— Ты уже набралась! — резюмировала я.

Отмахнувшись от вчерашнего предложения приятельницы, я все же задумалась о нем на другой день.

Специальной салфеткой я терла полированную стойку, за которой сидят кассиры. В половине восьмого утра в банке, кроме уборщицы (то есть меня) и охранников, еще нет никого. Обстановка спокойная, мирная.

Моя работа хороша еще тем, что никто думать не мешает. Возишь пылесосом — думаешь, стираешь пыль — размышляешь.

В то утро, убирая офис банка, я кое до чего додумалась.

Конечно, торчать весь день в Иркином заведении и быть ее цепным псом я не хотела. Но почему же, особо не утруждаясь, не подзаработать немного деньжат, накропав парочку статеек?

Во-первых, помогу подруге. Во-вторых, свой бюджет пополню.

А что-то не получится — ну и фиг с ним. Не страшно, не обидно.

А получится — замечательно! Глядишь, и приработок станет постоянным...

Вообще-то денег мне хватало, но откладывать никак не удавалось. Может, тогда получится?

О своих соображениях я решила Андреевне пока не сообщать. Вот сочиню, принесу гениальный опус, а там и поглядим.

Следующий час, надраивая уже другой офис, я размышляла о теме своих будущих шедевров журналистики.

Положение на заводах? Нет. Криминал? Тем более. Еще вляпаюсь в какую-нибудь историю. С моими-то способностями!

Кулинарная страничка? Неинтересно. Чего-чего, а поваренных книг сейчас пруд пруди.

О политике даже думать не стоит. Как, впрочем, и об экономике. Во-первых, я ничего в этом не смыслю, а во-вторых, людей эти дефолты, лизинги-клиринги, точечные удары и саммиты больших семерок попросту уже утомили!

- Что же еще?

Больше ничего мне в голову пока не приходило, но оптимизма я не теряла. Еще из опыта школьных лет помню: перед уроком частенько голова как будто пустая, а возьмешь ручку и чистый лист бумаги — и откуда что берется! Нужные мысли появляются, да не одна — только успевай записывать.

И вместо того чтобы идти домой, я вышла на остановку трамвая и отправилась в большой канцелярский магазин за бумагой. Там дешевле.

Компьютером я так и не овладела, да и нет его у меня. Старенькая пишущая машинка пылится у мамы на антресолях. И там ей самое место! Я поглядела на свои красивые, покрытые светлым лаком ноготки и решила, что портить маникюр, долбя пальцами по растрескавшимся клавишам, не буду. Просто напишу ручкой. Иринка разберется.

Руки я свои холила и лелеяла. На работе и дома трудилась исключительно в перчатках. Только еду готовила без них. Но много ли я готовлю? Это редкое и необременительное испытание моя кожа и ногти выдерживают. Однажды я услышала мудрое высказывание женщины, которую очень уважаю: возраст дамы выдают

В этот момент вагон трамвая сильно качнуло, и стоявшая за мной тетка лет пятидесяти пребольно ткнула мне чем-то острым под лопатку. Я резко повернулась, увидела ее виноватые глаза и книгу в руке. Травмировала она меня этой книгой. Новым дамским романом в твердой красивой обложке.

— Извините, — прошелестела попутчица.

И тут меня словно током ударило!

Во времена моего детства Советский Союз был самой читающей страной в мире. Книги трудно было доставать. Их ксерокопировали, вырывали куски произведений из толстых журналов и, перепечатав на допотопной машинке, передавали из рук в руки, чтобы прочесть, проглотить за одну-единственную ночь!

Этого уже нет лет десять. Сегодня можно купить всё, что угодно, от поэтов Серебряного века до последних зарубежных порнографических бестселлеров. Вот только читать наши соотечественники теперь стали гораздо меньше. Самыми стойкими, как всегда и во всем, оказались женщины. Да вы посмотрите! Кто покупает книги? Кто читает?

Конечно, мы, женщины!

Значит, чтобы повысить рейтинг Иркиной газетенки, нужна какая-то захватывающая женская тема.

Окрыленная своими мыслями, я купила пачку бумаги и помчалась домой. С заходом в магазин, разумеется. Сегодня больше выходить из дома я не собиралась, значит, нужно было запастись продуктами.

В почтовом ящике неряшливым веером торчали рекламные листки и бесплатные газеты. Моя бы воля, в мусорку сразу эту макулатуру отправила бы. Но нельзя. Дело в том, что моя мама вдруг заделалась страстной

кошатницей, а ее пушисто-персиковое чудо Всеволод Николаевич не желал признавать гигиеничный кошачий биотуалет. Почему-то он не нравился ему!

А вот газетки-бумажки пожалуйста! Другое дело.

Вообще Всеволод Николаевич был солидным и важным котом. Он не бегал и не ходил, он всегда шествовал, буквально нес себя. Милостиво разрешал себя кормить и (очень редко) гладить. Просто Севкой звать его было как-то неудобно. Он был Всеволодом. А так как маме подарил его еще котенком ее хороший знакомый дядя Коля, то отчество у Всеволода появилось автоматически. Николаевич.

С тех пор как Всеволод Николаевич впервые проявил свое пристрастие к газетам, мне приходится собирать каждую бумаженцию в доме и по мере накопления отвозить маме. Точнее, этому роскошному и нахальному персу. Этот кот не только занял лучшее кресло в доме, но и спит исключительно под одеялом с пододеяльником. Нам оказалось проще уступить его причудам, чем ночи напролет выслушивать истошные кошачьи жалобы на тяжкую судьбинушку.

Рассовав продукты по полкам холодильника, я перекусила вчерашней Иркиной ветчиной. Настроение у меня немного испортилось. То, что писать нужно для женщин, было мне ясно, как дважды два. Но что писать? Что волнует каждую конкретно взятую женщину и всех вместе?

Как дожить до зарплаты? Это вопросы экономики и экономии.

Как учится ребенок? Это вопросы педагогики и воспитания. А что я в них смыслю? Детей у меня нет...

Над ухом противно зажужжало. Март месяц, а мухи уже валом валят! Дальше-то что будет?

Следующие десять минут со свернутой в трубку газетой в руках я сражалась с мушиным поголовьем. Однако мне не очень везло... Нагло жужжа, словно издеваясь,

хитрые насекомые, сделав круг почета по моей кухне спеша вылетали в открытую форточку. Я же, перетрудившись, плюхнулась на табуретку, чтобы немного отдышаться.

Я не обладаю стройной фигурой. С десяток килограммов лишнего веса меня не украшают. Скачки по кухне за шустрой мухой изрядно утомили меня, дав непривычную нагрузку моим дряблым мышцам.

Бороться с излишними килограммами я давно бросила. Ничего мне не помогает. Ни фитнес, ни причудливые диеты, ни экзотические таблетки. И разве что липосакцию я не испробовала. Побоялась. Представляете, в вашем любимом теле делают дыру и выкачивают за раз два-три килограмма жирка. Чтобы справиться с моими лишними килограммами, понадобилось бы пять сеансов. Во-первых, это немалые деньги. Во-вторых, мне совсем не улыбается ходить в дырках или в шрамах. А в-третьих, совсем неизвестно, может, жирок опять нарастет. Так чего же над собой, душечкой, измываться?!

Нужно сказать, что пока я гонялась за мерзкой мухой, размахивая свернутой газетой, мне в голову пришла еще одна мысль.

Газета была так свернута, что на глаза мне попались лишь брачные объявления.

Так вот что наверняка интересует женщин! Причем всех! Или почти всех...

Что читает в трамвае или электричке замученная жизнью и рано постаревшая женщина? Правильно. Любовный роман.

Даже немолодая, задерганная бытом, детьми, мужем-алкоголиком женщина хочет красивой сказки. И это нормально.

Тем более что заканчиваются необыкновенные приключения героев таких книг почти всегда свадьбой.

Сама я не очень люблю дамские романы. Но периодически, под настроение, почитываю. Как здорово, что в них все хорошо кончается. Зло бывает наказано, добро торжествует. Не так, как, например, у Шекспира, который позволил молодым и прекрасным Ромео и Джульетте погибнуть от этой самой любви. Писатель не захотел воссоединить эти любящие сердца.

Нужно сказать, что и фильмы я предпочитаю лирические, мелодрамы. Отметим, что в Голливуде давно признали, что, когда фильм хорошо кончается, тогда и сборы растут. Иной раз половина зала от умиления носами хлюпает, радуясь за судьбу героев...

Поразмышляв таким образом, я твердо выбрала генеральную линию и тематику своих будущих произведений.

Итак, даешь народу трогательную добрую сказку!

Из приготовленной для маминого кота стопки газет я выудила страницы с объявлениями и перво-наперво внимательно их изучила.

Восемьдесят процентов из них принадлежали женщинам, подтверждая известную фразу о том, что «на десять девчонок по статистике девять ребят».

Проштудировала я и мужские объявления. Все в них очень гладко. Предположим, что пятьдесят процентов сказанного в заявлениях — правда...

Что ж тогда получается, люди добрые!

Треть объявлений была от альфонсов, которые ищут «богатую покровительницу». Другой трети требуются услуги проституток. Фраза: «Возможна материальная поддержка» ясно говорит о том, что нужна содержанка.

А оставшаяся треть... Эти объявления ввергли меня в полное изумление.

Или все они нагло врут о своем финансовом положении, образовании и требованиям к избраннице, или... я ничего не понимаю в этой жизни! Совсем!

Зачем обеспеченным, да что там обеспеченным богатым мужикам давать подобные объявления в газету?!!

Многие женщины мечтают просто о каком-нибудь мужчине в доме. А тут...

Да помани эти богатенькие буратины любую из красоток-длинноножек, неизвестно в каких подпольных лабораториях клонированных и выпущенных создателями в народные массы! Не будет никаких проблем!

И ласковыми, и верными, и умными эти красотки прикинутся. Или станут таковыми в хороших-то руках!

Но если этим богатеям хочется искренних, честных отношений, любви не к их деньгам, а к ним самим, то зачем они все про себя пишут?

Данный вопрос меня сильно заинтриговал...

Удовлетворить мое любопытство оказалось не так уж легко.

Воодушевившись, я принялась обзванивать потенциальных жертв моего журналистского эксперимента. Однако очень быстро я убедилась, что действовать начала не с того конца.

Едва заслышав, что я журналистка, мои абоненты попросту посылали меня подальше. Пришлось менять тактику.

Уже третьему мужичку медовым голоском плела я байки о том, что, мол, я начинающая писательница и он просто обязан помочь женщине, вступившей на столь рискованный путь.

Мой собеседник не пожелал даже выяснять, какой интерес вызывает его персона у начинающей Агаты Кристи. Он снова меня послал. Правда, вежливо и интеллигентно. Но твердо.

Но мы же не привыкли отступать!

Я очень хотела быть честной, однако ничего у меня не получилось. Не идет наш народ на контакт с прессой. И людей можно понять. Но мне ведь от этого не легче.

Я вновь пересмотрела отмеченные объявления. И выбрала из них несколько перспективных. Точнее, четыре. Конечно, это удручающе мало.

В основной массе объявлений указывался либо номер абонента в какой-нибудь брачной шарашке, либо номер ящика, или «предьявителю паспорта такого-то». Такие данные меня не устраивали. Пока письмо дойдет, пока вернется, пройдет не менее двух недель.

А мне нужно было быстро.

Пришлось оставить в списке только телефонизированных претендентов.

Весь вечер ушел на то, чтобы обзвонить всех четверых. Первый звонок меня разочаровал, из разговора поняла, что парню просто нужна! приходящая партнерша для секса, а не жена. Зато три других абонента меня порадовали. Мужчины, судя по голосу, были серьезные, от своих намерений не отказывались. У двоих были даже сотовые.

Обычно по вечерам моя маленькая квартирка превращалась в клуб по интересам. Еще со школьных времен мы, шесть девчонок, сохранили надежные приятельские отношения. И когда у меня появилась отдельная квартира, плотно ее оккупировали. Все мои подружки были замужние (в той или иной степени) и приходили ко мне отдохнуть от домашних, потрепаться, поплакаться, побездельничать.

Сегодня, на удивление, никто не рыдал на моем плече, не корил меня за безалаберность, не пытался сосватать. (В таких случаях я говорю: «Что, чужое счастье глаза застит?» Потому что у них благополучная семейная жизнь. А я одна, мне не с кем скандалить, нет причин посуду бить.)

Никто не заявился ко мне на огонек, и я с чистой совестью пошла спать, набираться сил для завтрашних приключений.

Весь день я посвятила подготовке к предстоящим встречам.

После работы пришлось обойти дорогие отделы мужской обуви. Обычно меня не интересует, во что обуты ноги мужика. У меня не было мысли дарить Костику  ботинки. А в моем окружении он единственный в данный момент мужчина.

Но поглазеть на мужскую обувку я отправилась не из праздного любопытства. Ирина когда-то учила меня (уж она-то дока в таких делах): хочешь выяснить материальное положение мужчины — смотри на его ноги и голову. Голова должна быть ухожена, а туфли дорогие.

Уважающий себя бизнесмен не станет маяться в дешевой обувке, да и за прической обычно следит. А ну как натертый мозоль и всклокоченные волосы ему сделку сорвут? Или недоверие партнеров на важных переговорах вызовут? Психология...

В этом вопросе я на Поливанову полностью полагалась. Правда, к цирюльнику забежала, исключительно чтобы придать пристойный вид собственной голове. Итак, я с пристрастием разглядывала дорогущую мужскую обувь, разве что на зуб туфли не пробовала. Девчонки-продавщицы недоумевали и готовились то ли в психушку звонить, то ли охрану вызывать. Уж очень их насторожила странная посетительница, которая ничего не покупает, но каждую туфлю берет в руки и пристально рассматривает. Перебрала уже не менее двух десятков... А вдруг террористка? Выберет сейчас пapy подороже и бензином обольет?!.

Первую встречу я назначила в парке, в семнадцать ноль-ноль.

Я намеренно оделась не так, как описала собеседнику по телефону. Думала: в крайнем случае могу не подходить, в лицо он меня не знает. Честно говоря, я очень волновалось. Мне предстояло обмануть надежды человека.

Напротив центрального входа в парк, где была назначена встреча, располагался небольшой магазинчик. Вот туда-то я и направилась. Наблюдательный пункт что надо! Прекрасно все видно и нет опасности неожиданно напороться на потенциального кавалера. Ни один нормальный мужик по доброй воле не заявится в торговую точку с таким ассортиментом: предметы дамского нижнего белья и гигиенические прокладки! Разве что забредет случайно...

В этом милом магазинчике я проторчала ровно пятнадцать минут. Разложив на стеклянном прилавке газетку со сканвордами, продавщицы даже не смотрели в мою сторону. На улице мокрыми хлопьями валил снег, и они, видимо, решили, что я, не желая мокнуть, дожидаюсь трамвая. Остановку хорошо было видно из окон этой лавочки. Трамвая действительно долго не было.

Объект моего интереса явился с похвальной точностью. Подъехать они изволили на потрепанной жизнью и российскими дорогами ржавой «копейке», выпущенной еще при царе Горохе.

Заметила я эту развалюху почти случайно, и только потому, что видавшая виды «копейка» как-то воровато спряталась за прилегающими к парку ларьками. Хозяин, опасливо оглянувшись, запер свое заслуженное транспортное средство и начал нервно прохаживаться вдоль ступенек колоннады. Именно там, где я назначила ему встречу.

Из магазина я не смогла его как следует разглядеть. Отметила лишь, что наружность обыкновенная, среднестатистическая. Лет около пятидесяти (а написал сорок два!). Обуви не было видно.

Однако пора было действовать. Не напрасно же я полдня держала в напряжении страдалиц-продавщиц?

И я деловой походкой направилась к входу в парк.

Завидев мою приближавшуюся особу, дядечка с интересом уставился в мою сторону.

Скользнув по нему безразличным взглядом, я направилась к главной аллее.

От женишка несло,сивухой! Даже не перегаром, а сивухой! И в таком состоянии он еще садится за руль?! Ну нет, дорогуша, ты не мой клиент! Да и ботиночки твои не выдерживают никакой критики. Хоть бы почистил, что ли!

«Материально обеспечен». Да на какой свалке ты подобрал, свой драндулет? И живешь ты наверняка (на лбу у тебя написано) в однокомнатной хрущовке с обветшалыми обоями и стадами тараканов в кухонной раковине...

Географическое местонахождение нашего парка в центре города сыграло с ним злую шутку. Вместо оазиса культуры и отдыха он стал «проходным двором». Жители предпочитают тратить пять минут на прогулку через зеленые насаждения, чем трястись пятнадцать минут в общественном транспорте, да еще двадцать, ожидая этот транспорт на остановке.

Как говорится, первый блин был комом. Дядечка мне не только не понравился, а был просто противен. Терпеть не могу пьющих. Да еще и пьющих такую гадость.

Я задалась целью рассказать читателям, точнее, читательницам, добрую сказку, в которой принц влюбляется в Золушку... Сказку! А не живописать банальную правду жизни, которую они видят каждый день. У всех есть пьющие отцы, братья, мужья, любовники и сыновья. Не мне «умножать их печали».

И вдруг я расхохоталась... Принц. Золушка. А Золушка у нас кто? Служанка и уборщица! А я кто?

Рыжий сеттер, старательно обнюхивавший куст, поднял ко мне свою умную морду, а его хозяйка просто шарахнулась от меня...

Я снова расхохоталась. И было от чего.

Первый этап своих социологических изысканий я успешно провалила. Нормально!

Я уже начала подмерзать, поэтому бодрой рысью потрусила к остановке трамвая. Скорее домой! Ко второму раунду я должна быть во всеоружии...

Вторая встреча была назначена на двадцать один час возле центрального универмага. Мужчина, с которым я договаривалась о встрече по телефону, любезно поинтересовался, не позднее ли это время для меня. Мгновенно все просчитав (часик—два общнемся — и домой), я смело ответила, что меня все устраивает.

К вечеру резко похолодало. Пришлось переодеваться. Выбрала темные трикотажные брюки под кожу, тонкую водолазку и элегантный серо-бежевый пиджак. В этой одежке мне будет тепло, а длинный пиджак хорошо прикроет нехуденькие телеса. Туалет дополнили сапоги на шпильке и длинное прямое пальто.

Итак, я была готова к подвигам...

На этот раз мужчина меня не разочаровал.

Еще ни разу в жизни я не видела живого миллионера. Но этот...

Высокий, представительный, начинающий лысеть господин в кашемировом пальто, в дорогих туфлях, с хорошо уложенными остатками коротко стриженных волос.

И никакой трехдневной щетины!

Если по вашим шее и щекам когда-либо возили такой колючей одежной щеткой, то вы легко поймете мой восторг.

Нет. Мужичок явно не бедствует. Это понятно. А еще понятно, что никакой он не миллионер. Видимо, бизнесмен средней руки. Просто умеет человек хорошо одеться и подать себя. Это тоже своего рода талант. А миллионер...

Ну, где вы видели миллионеров, которые вот так сиротливо стояли бы в центре города в ожидании? Абсурд.

Я приближалась к оговоренному месту встречи с замиранием сердца. Вдруг этот светский лев ждет не меня?!

Замуж-то меня, как говорится, калачом не заманишь. Но я и не монашка... До Алена Делона ему, разумеется, далековато, но ежели господин ждет именно меня, и мне повезет...

Комплексом толстушки я, конечно, страдала, но не топиться же, в самом деле! Тем более что я обладаю одной особенностью. Стоит мне полчасика поговорить с мужчиной, как он тут же начинает проявлять ко мне интерес. Не каждый, конечно, собеседник, но процент  таковых достаточно велик. И кто знает, может, эта особь мужеского полу относится именно к таковым?

По телефону мы договорились встретиться под электронными часами. И этот мужчина стоит именно там...

Расстояние между нами стремительно сокращалось. 5 метров, 4, 3, 2...

Неожиданно господин посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся.

Ой, мамочки!

Серьезное лицо мужчины помолодело, осветилось улыбкой.

— Добрый вечер, — приятным голосом, полностью соответствовавшим его облику, поздоровался «лев». — Почему-то мне кажется, что именно с вами мы условились встретиться...

Я чуть не споткнулась от звука его голоса и от смысла слов. Вот осрамилась бы, рухнув со своих девятисантиметровых шпилек в подмерзающую грязь.

Вот удача! Мало того, что господин вовремя поддержал меня, но еще, выходит, ждал именно меня! И не с пустыми руками.

Я была настолько занята изучением его обуви, прически и одежды, что не заметила маленький букетик подснежников в его руке. Что, впрочем, и немудрено. Меня он ждал у хорошо освещенного универмага, однако было уже достаточно темно. Да и рука, затянутая в кожаную перчатку, миниатюрностью не страдала. Маленький букетик хрупких весенних цветов почти полностью скрылся в его ладони.

Мы стояли друг против друга, и я, совершенно обалдев от его улыбки, спрятала нос в пучок белоснежных цветов.

— Меня зовут Борис. Борис Георгиевич Щербинин.

— Ксения, — в «автомате» пробормотала я. Мои отчество и фамилия застряли у меня в горле. Я так давно называю себя именно Ксенией, а не Оксаной, что уже забыла, что значится в моем паспорте.

— Могу я пригласить вас выпить кофе? — вежливо поинтересовался мужчина и вдруг смутился: — Похолодало...

— Да? Не заметила, — неуверенно проговорила я. — Но кофе— это хорошо...

Словно робот, я повернула голову в сторону универмага. Мозги констатировали, что магазин уже закрыт. Огорчительно.

В этом универмаге располагался вполне приличный кафетерий, где я иногда баловала себя итальянским обезжиренным пирожным и чашечкой кофе.

Я давно заметила, что поведение и психология людей меняются в зависимости от величины их кошелька!

Мой спутник, не обратив никакого внимание на мои колебания, уверенно повел меня в сторону шикарного заведения под романтическим названием «Шагане». Мне и в голову не могла прийти бредовая идея зайти в «Шагане» попить кофейку! Один визит сюда мог лишить меня пропитания на неделю...

Однако что это мой спутник вдруг так смутился?

A-а, догадалась. У Бориса Георгиевича мерзли уши и голова.

Зима в этом году чудила на славу. Температура скакала от нуля до минус пятнадцати, причем в течение одних суток. Даже я, по большому счету, здоровый человек, частенько чувствовала себя больной развалиной. Что уж говорить о страдальцах-гипертониках? Радовало только, что подобные катаклизмы случались всего раза три. В другие же дни ртуть термометра постоянно вертелась где-то возле нуля, плюс-минус пять градусов. Шубу в эту зиму я надевала всего раз семь. Ходила в любимой кожанке с капюшоном, отороченным мехом крашеного песца.

Щербинин же наверняка держал фасон и головной убор не носил. Ни на брюках, ни на обуви я не заметила

С языка у меня чуть не сорвалась банальная фраза: «Лишь бы человек был хороший», но положение спас официант. Он сноровисто расставил на столе ягоды-пирожные и взглядом спросил, не нужно ли разлить вино.

— Спасибо, я сам, — отказался Борис Георгиевич.

Когда вино было уже разлито по высокий бокалам, он снова заговорил.

— Так как? Вас это смущает?

(Опаньки! Да этот господин явно комплексует. Нужно быть поосторожнее.)

— Пожалуй, нет, — растянула я губы в улыбке. — Вот если бы количество волос на голове определяло количество извилин в голове...

Не закончив фразу, я умолкла и запаниковала. А что, если я его обидела?

Но Борис Георгиевич только рассмеялся.

Батюшки-матушки! Этот лакомый кусочек обладает еще и хорошим чувством юмора!

Все! Пропадаю!

— О такой зависимости лысины и мыслительных способностей я еще не думал, — признался Щербинин. Лысеть я начал недавно, и это меня несколько... Но вы вселили в меня надежду.

— Всегда пожалуйста, — не очень удачно ляпнула я. — У вас приятное лицо, и эта... деталь его совсем не портит.

— Правда? — словно мальчишка, искренне обрадовался собеседник, чем в очередной раз подкупил меня.

— У меня нет оснований лгать вам, — замурлыкала я в ответ.

— Обычно люди мне не лгут, а льстят, — пояснил Щербинин. — Но даже если вы, Ксения, лукавите, мне все равно приятно.

Немногочисленный оркестрик заиграл что-то более танцевальное, чем классическое, и мы вышли на маленький пятачок возле крошечной эстрады.

Ну, вот и все. Момент истины настал. Пустить пыль в глаза удачно подобранной одежкой я умею. С шестнадцати лет занимаюсь этим. Но вот сейчас партнер обнимет в танце меня и все поймет, ощутит мои (глаза б на них не смотрели!) жировые накопления. Руки не обманешь. Талия 44-го размера сильно отличается от талии размера 48—50.

Господи! Однако, похоже, он этого не заметил!

Борис смотрел мне прямо в глаза, а я уносилась куда-то в бездну. По спине забегали мурашки, величиной со взрослого таракана, а в голове зашумело от одного его прикосновения.

И этот шикарный самец с обволакивающим и завораживающим взглядом дает в газету объявления о знакомстве с серьезными намерениями?

Нет. Мир точно сошел с ума!

Дальнейшие события отложились в моем помутненном сознании рваными эпизодами.

... его рука накрывает мою руку, лежащую на столе. ...мы весело смеёмся, не помню по какому поводу... ...удивительно ароматная, спелая и вкусная клубника..

... мой голос, называющий цифры номера телефона... ... короткая поездка в такси..

... Борис Георгиевич целует мою руку...

Опомнилась я только в душе. Причем только потому, что полилась ледяная вода. Если бы не это, я продолжала бы пребывать в блаженно-сомнамбулическом состоянии.

Слава богу, у меня хватило ума не приглашать Щербинина на чашечку кофе. Судя по всему, едва захлопнув входную дверь, я бы вцепилась в мужика мертвой хваткой, как навязчивая вокзальная шлюха.

Молодец, Ксюха! Воздержалась.

В хорошем темпе я разобрала любимый диван и юркнула под одеяло.

Тьфу ты! Самое главное забыла! Чего я поперлась на это свидание?! Мне же нужно интервью! Необходимо выяснить, почему приятный во всех отношениях (и материальных, и физических) мужчина ищет себе спутницу жизни через бюро знакомств?!

Так прокалываться больше нельзя. Дело превыше всего...

Мне давно не семнадцать, и я совсем не так самоуверенна. Поэтому сомневаюсь, что великолепный Борис Георгиевич мне непременно позвонит.

Расслабилась и хватит! Работать надо.

На следующий день, разделавшись с банкирами и нефтяниками, я понуро тащилась домой. Оказалось, мне катастрофически не хватало четырех часов ночного сна. Ведь вчерашняя встреча с господином Щербининым закончилась у моего подъезда около трех утра. Хорошо было бы еще поспать... Но мечтам моим не суждено было сбыться.

В обнимку с красивым (и до неприличия дорогим) букетом на лестнице у моей двери сидела моя самая любимая, близкая и верная подружка, вернее, мой настоящий Друг!

— Что-то не припоминаю даты, достойной такого букета, — вместо приветствия пробормотала я.

— Ты не выспалась, — констатировал очевидный факт

Костя. — Расслабься, это не от меня. Букет торчал в двери. Тут и визитка есть.

Елы-палы — визитка! Кто-то насмотрелся сентиментальных заграничных фильмов!

Моя рука поспешно разворошила цветы и выудила сложенный вдвое кусочек картона.

«Спасибо. Вы очаровательны». И вместо подписи — одинокая буква Б.

Пока я удовлетворяла свое любопытство, Костик забрал у меня сумку, нашарил ключи и открыл дверь. Стаскивая в прихожей ботинки на удобном уличном каблуке, который предпочитаю шпилькам, я громко поинтересовалась:

— Коть, как думаешь, что значит, когда малознакомый мужчина подписывает записку начальной буквой своего имени?

Уже успевший разуться-раздеться, Костя мыл в ванной руки, но меня услышал.

— Ксюха, когда ты перестанешь задавать мне такие вопросы? Я же ненастоящий мужчина...

Что правда, то правда. Сексуальная ориентация моего Котика была ярко-голубого цвета. Он, правда, предпочитал слово «гей». Но, как от перемены мест слагаемых сумма не меняется, так и от названия не меняется суть. Педик, голубой, гей... Суть одна.

Среднего роста, с хорошо развитой мускулатурой и мужественным лицом, Костя был завидным объектом для многих женщин. Почти каждая моя знакомая принималась яростно кокетничать, заскочив ко мне на огонек и застав у меня Котю. Только вот его мои дамы ну ничуть не волновали.

Костя не афишировал свои пристрастия, но особо и не скрывал. Лет пять назад он познакомился с высоким нескладным парнишкой с длиннющими ресницами. И этот нелепый щенок-переросток стал большой любовью моего друга.

С моей точки зрения, они совершенно не подходили друг другу. Но, вполне возможно, во мне говорит ревность. Обидно не за себя лично, а за весь женский род. Парнишка мне явно не нравился. И терпела я его только ради Коти. Мне было неприятно, но ничего с собой поделать я не могла.

Мои опасения в отношении Костика очень скоро оправдались, и муки совести навсегда меня оставили.

Meсяца через три после воссоединения двух мужских сердец я случайно зашла к Косте и пронаблюдала, как новоявленная «жена» гоняла моего друга по квартире классическим женским орудием — деревянной скалкой.

Трудно себе представить, что тут началось!

Уж не знаю, как там по науке рассматривать мою привязанность к Косте, но только я устроила любителю руко- и скалкоприкладства такой разнос, что мало ему не показалось!

К сожалению, Костя был искренне привязан к этой скотине и вскоре все ему простил. Волей-неволей мне иногда приходится встречаться с Котиным бойфрендом, и я стараюсь не выдавать своей «нежной любви» к этому типу. И только в глаза и за глаза презрительно называю его Парнишей.

Пусть это даже обижает его, но от меня он стерпит и не такое. Пусть скажет спасибо, что не упрятала его тогда в ментовку. Вот где бы пополнился круг его «приятных знакомств».

— Ну, напряги мозги, вспомни молодость, — потребовала я у Костика.

— Хотя бы чаем напоила, — недовольно протянул Котя, ставя чайник на плиту.

— Сам напьешься, не маленький,— отмахнулась я. — Не тяни резину!

— Ну, если вспомнить молодость...

Дело в том, что Костина ориентация не всегда была именно такой.

Он старше меня на два года, и знакомы мы уже лет пятнадцать. Насколько мне известно, первым его чувством под названием «высокая романтическая любовь» была я. Вдаваться в подробности не будем. Но тем не менее ничего у нас тогда так и не получилось. Дело до дела так и не дошло. Потом промелькнули еще несколько женских лиц и имен. Наконец, стало окончательно ясно, что в противоположном поле Костя окончательно разочаровался и перекинулся на свой. У каждого

Петрушки — свои игрушки. Мне было все равно. Каждый человек имеет право на свою частную жизнь. И с кем он спит — его дело, и нечего лезть с попытками вправить ему мозги. Может, мне самой это активно не нравится, но ничего с этим не поделаешь. Как был он мне другом все эти пятнадцать лет, так и остался им. Ничего в наших отношениях не изменилось.

Котя разлил чай, я выудила из холодильника вчерашние припасы, чем вызвала недоумение друга. Его глаза округлились от удивления. Но комментировать увиденное он не стал, а вместо этого ловко соорудил несколько бутербродов.

— Если вспомнить молодость, — повторил мои слова Костя, — то, по всей видимости, гражданин Б желает развития знакомства с гражданкой К. Намеревается идти на дальнейшее сближение с данной особой.

— О, как! — не удержалась я. — А между прочим, там еще написано, что я очаровательная...

— Мне можешь не рассказывать. Я давно это знаю. Но ты особо не заносись, моя дорогая. Слова — это слова. У настоящего мужика главное — поступки.

— Да я и не заношусь. — Слова Коти звучали удручающе. — Но мне все же хотелось, чтобы за словами моего нового знакомого последовали дела...

-— Что, замуж за него хотелось бы? — откровенно запаниковал Костя.

Эту его реакцию в подобных ситуациях я наблюдала все годы нашего знакомства. Мой приятель страшно боялся, что я выйду замуж за человека, который, узнав о его пристрастиях, что называется, откажет ему «от дома». Стоило появиться у меня мендельсоновскому настроению (редко, но и такое случалось), Котя впадал в панику. И повод у него был.

На свою свадьбу я Костю не пригласила.

Мой бывший супруг страшно меня ревновал. Не вообще, то есть не к каждому моему знакомому мужского пола, а конкретно к Константину Антименко. Понять, что наши отношения далеки от лирических, он не мог или не хотел. Даже когда узнал, что Котя женщинами не интересуется. Навязчивая идея моего дражайшего супруга была проста, как три копейки. Женщинами — нет, а женщиной (то есть мной) — да. Кроме того, мой бывший крайне негативно относился к самому понятию гомосексуализм. «Мы таких били!» — его кредо.

В то время я думала, что любила человека, за которого выходила замуж. Естественно, была уверена, что такое мероприятие, как свадьба, было как моим, так и его. Зачем же тогда портить наш праздник таким раздражителем, как Котя?

В то время Антименко меня понял. Но отношение к своей персоне моего супруга запомнил навсегда и активно его невзлюбил.

— С чего это вдруг мне хотеть замуж? Что я тебе плохого сделала? — попыталась я изобразить обиду.

— Извини, вырвалось, — без тени раскаяния отозвался Котя, намывая посуду.

— Как там Парниша? — сменила я тему, чтобы не досаждать Антименко.

— Что с ним станется, — отмахнулся Котя, пряча глаза.

— Опять?!

— Нет, нет, уймись. Мы сегодня полночи выясняли отношения... без мордобоя, — уточнил Котя.

Я немного успокоилась. За столько лет знакомства мы оба научились понимать, когда другой врет.

— Ксень, пошли спать. У тебя слипаются глазоньки, да и мне не лишнее добрать...

Предложение было благосклонно принято. Мы по очереди приняли душ и, обнявшись, завалились на мой диван. Если кому рассказать, сколько раз мы вот так, в обнимку, спали вместе!.. Никто не поверит! Но ни у Коти (что понятно), ни у меня (что удивительно) ни разу не возникало желания заняться в постели чем-то более интересным, чем сон.

— Как твоего «Б» зовут?— спросил Котя, поворачиваясь к стене.

— Борис Георгиевич Щербинин.

-Кто?!

— Понятия не имею, наверное, бизнесмен или банкир, хотя какие у нас тут банкиры? — Мои глазоньки действительно слипались.

— Я беспокоюсь, — засыпая, проворчал Котя.

— Вот и узнай про него все, что можно. — Мой язык уже с трудом ворочался.

— Обязательно.

В том, что Котя выполнит даже такое, казалось бы, мимолетное обещание, я не сомневалась.

Во-первых, он меня любил. Во-вторых, ни разу в жизни Котик меня не подводил. Это ценно само по_ себе. Гипертрофированное чувство ответственности было характерно для моего друга, но проявлялось крайне избирательно. В основном лишь по отношению к людям, которым мой друг доверяет. А он — парень недоверчивый. Эта черта характера осталась еще с тех времен, когда Котик зарабатывал себе на хлеб с маслом уличным обменом валют. Он, как и многие другие, стоял возле обменников и предлагал гораздо более привлекательный, чем официальный, курс.

Нагрев на этом деле ручки, Константин Михайлович решил сменить амплуа и уйти в нормальный бизнес. Стоило ему это двух зубов, выбитых не поддержавшими такого решения «товарищами по оружию».

Залатав дыры во рту, Котик прибежал ко мне поплакаться и потрепаться. А я возьми и пожалуйся, что приличной ткани на новый туалет по деньгам не могу найти.

Фигура у меня довольно стандартная, но я предпочитаю шить себе сама. Это гарантирует от ошибок в выборе одежды, и я точно знаю, что не встречу на улице ни одной женщины, одетой так же, как я.

Шью я недурственно. Но зарабатывать на этом не могу. Своих приятельниц я обшиваю бесплатно, а посторонним шить не решаюсь. Чужие люди, они и есть чужие. Качество моей работы напрямую зависит от моего отношения к данному человеку. А разве можно хорошо относиться к человеку, которого видишь первый раз в жизни? Доброжелательно — пожалуйста, но хорошо?

Так вот, именно в момент, когда Котя прикидывал, в какой сфере применить свои способности и деньги, мне захотелось сварганить летний костюмчик. Однако, проинспектировав все знакомые торговые точки, ничего подходящего я не нашла и сильно страдала по этому поводу.

Антименко почему-то буквально вцепился в такую житейскую тему. Он пытал меня битых два часа, выспрашивал, многие ли женщины шьют, какие материалы модны и практичны, какие цены доступны основной массе покупательниц. Котя потащил меня в ближайший магазин тканей, причем я должна была играть роль экскурсовода. Затем он уже совершенно самостоятельно принялся пытать скучающую продавщицу.

Закончив маркетинговые исследования, Антименко выкупил место на рынке и завез огромное количество разнообразнейших ивановских ситцев. Товар уходил влет. Цены Котя объявил смешные (чуть выше отпускных) и потом каждую неделю мотался в Иваново, радуя как земляков, так и тамошний отдел сбыта.

Антименко, что называется, попал в струю. Нужно сказать, он много работал, и прибыль у него шла не за счет накруток, а за счет товарооборота. Через полгода, подведя кое-какие итоги, мой друг арендовал помещение в центральном продуктовом магазине города.

Еще через несколько месяцев Котя вдруг заскучал. Деньги капали исправно, в Иваново каждую неделю мотался уже не он, а его заместитель. Новоявленный же буржуин оказался на грани запоя. Дела шли хорошо, суетиться не было нужды, и он заскучал.

Вот поделиться-со мной своим плохим настроением Котя и приехал ко мне. Однако я просто ненавижу, когда Константин Михайлович пребывает в таком пессимизме и хандре.

Как у дамы, привыкшей стряпать свои наряды собственными руками, у меня была масса претензий к работникам торговли. Что, в самом деле, это такое? Пуговицы покупаешь в одном магазине, ткань в другом, молнию в третьем, нитки же подобрать в тон и вовсе невозможно! Моя идея объединить все это под одной крышей пришлась Котику по нраву.

Оттяпать у магазина почти половину торговых площадей Константину Михалычу ничего не стоило. Он так вдохновенно взялся за новое дело, что через восемь месяцев мы открыли магазин-салон «Боярыня».

«Мы» потому, что, кроме роли вдохновительницы господина Антименко, я приняла в этом деле весьма активное участие. Временно я стала Костиным заместителем по расширению бизнеса. Все восемь месяцев мы мотались по стране, устанавливая прямые связи с поставщиками, налаживали контакты и подписывали контракты, уточняли условия поставок, и оба торговались, как Плюшкины...

Ремонт в помещении сделали быстро. Однако за всем приходилось присматривать и вообще держать ухо востро. Упереть что-нибудь с работы находилось немало охотников.

К тому же господин Антименко лишь в ситцах и научился разбираться. К остальным тканям он относился с непреодолимым трепетом, заявлял, что ему, простому смертному, в этом никогда не разобраться, даже названий не запомнить. Время доказало обратное. Но вначале Котя впадал просто в панику, глядя на самую обычную фурнитуру, и поминутно интересовался: «А это для чего?». Приходилось популярно объяснять ему самые простые (для меня) вещи.

Короче, меня мой друг использовал как консультанта по всем вопросам. В своих корыстных интересах.

Наши совместные усилия увенчались успехом. Шьющие женщины, попадая в этот портновский рай, выходили из салона со счастливыми лицами и полными всякой всячины пакетами. Теперь в нашем салоне можно было купить абсолютно все — от ткани и подкладки до крючков, пуговиц и флизелина. Для любого наряда любой расцветки находились все необходимые «запчасти».

Все эти месяцы Антименко платил мне заработную плату, но готов был сделать совладелицей салона. Я упорно сопротивлялась.

Причиной такого странного поведения была моя всепоглощающая лень. За восемь месяцев поистине адского труда я поняла, что не готова к столь напряженной деятельности. К тому же мои многосторонние интересы требовали много времени. Я знала себя и была твердо уверена: если стану одним из владельцев салона, мой изощренный ум подкинет еще какую-нибудь идейку и заставит мои ноги и руки трудиться без устали.

Спасибо! Мне этого активно не хотелось.

Мы с Константином Михалычем долго и громко рычали друг на друга, обсуждая создавшееся положение. Случайные свидетели нашей свары мгновенно исчезали, опасаясь, что скоро дело у нас дойдет до рукоприкладства. И действительно, мы были близки к метанию друг в друга предметов, начиная от пепельниц и заканчивая стульями.

Однако пугливые свидетели нашей разборки зря беспокоились. Они понятия не имели о том, что беседа на очень повышенных тонах — наш традиционный способ общения. Мы просто так громко обсуждали свои разногласия, а драки с нанесением «тяжелых телесных», равно как и банальной ссоры, у нас не намечалось.

Из нашей дискуссии я, как всегда, вышла победителем. Однако в глазах Антименко промелькнула маленькая хитрая искорка, не ускользнувшая от моего внимания. Я чуяла подвох. Мне это не давало покоя.

Волновалась я не напрасно. Через две недели предстоял мой день рождения, и я серьезно подозревала, что Костик подарит мне что-то дорогущее, но ненужное. Ну, например, золотое кольцо или серьги с брильянтами...

Однако мой дружок оказался хитрее. Он слишком хорошо знал меня и знал, в чем я действительно нуждаюсь.

Он подарил мне квартиру!!!

Именно эту квартиру, в которой я сейчас живу. Купил меня Котенька с потрохами! Я давно мечтала сбежать от мамочкиных нравоучений, да было некуда.

От такого королевского подарка отказаться я не смогла. Совесть, было, попыталась воспротивиться, но я безжалостно наступила ей на горло. В день переезда на новую жилплощадь я была на седьмом небе от счастья. И это несмотря на то, что мне и пришлось выдержать совсем нешуточный бой с мамулей, которая резко осудила мое поведение и поведение Константина Михайловича. В результате нашей междуусобицы Антименко стал для мамы персоной нон грата. Свой гнев она соглашалась сменить на милость лишь при условии, если я, одумавшись, выйду замуж за «прекрасного парня Костю».

Просвещать мамулю относительно Котиных пристрастий, естественно, я не стала. Равно как и посвящать в наши с ним отношения. Просто я смиренно обещала подумать. Что и делаю уже восьмой год.

Проснулась я от запаха пригоревшего супа, который просачивался из кухни.

Приди мне в голову блажь жить с Котиком, мы бы оба загнулись уже годика через три-четыре. От гастрита, язвы желудка, двенадцатиперстной кишки или какой-нибудь другой напасти. Антименко, как и я, не был большим любителем процесса готовки. Мы бы питались концентратами и умерли бы в один день.

Или бы один из нас, вынужденно, взвалил это тяжкое бремя на свои плечи.

Подтверждать свои выводы экспериментальным путем мне никогда не хотелось. А с некоторых пор мои возможные героические жертвы стали просто не нужны. У Коти появился Парниша. И надо отдать ему должное, таинством сотворения вкусных и полезных блюд он обладал сполна. Готовить и, нужно сказать, совсем неплохо умею и я. Но Парниша любил этот процесс. Константин Михайлович даже собирается специально под кулинарные таланты своего бойфренда открыть ресторанчик. Но пока только раскачивается.

В моем же доме драгоценному Костику приходилось кухарничать самому. Потому что Парнише вход в мои апартаменты был заказан. Да он и не совался. Антипатия у нас была взаимная.

За обедом я в подробностях рассказала об Иркином предложении и моей дурной идее. Костя, привыкший к моему нетривиальному подходу к жизни, выслушал доклад достаточно благосклонно и никакого удивления не выказал. В части !же, касающейся моей реакции на господина Щербинина, я не то чтобы солгала другу, я просто умолчала о некоторых деталях.

— Ты поаккуратнее, Ксень. Мало ли что, — попытался предостеречь меня Костя, прекрасно понимая, что уж если я ввязалась в авантюру, то со своего пути не сойду. — Нарвешься на какого-нибудь маньяка.

— Это он на меня нарвется, — попыталась пошутить я, но вышло невесело. Такую возможность я не рассматривала...

— Знаешь, я тебе шокер дам. Игрушка несложная, запросто справишься, — предложил Антименко, заботясь о безопасности безалаберной подружки.

Костя был сильным парнем и легко мог справиться с парой-тройкой обычных хулиганов. Но по вечерам

Костя лично снимал выручку в салоне и на всякий случай прикупил электрошокер.

— И куда я его засуну? — хихикнула я, представив себе, как буду рыться в недрах своей сумки, заваленной всякой всячиной, в поисках электроприбора. Ключи я обычно выуживаю из сумки в течение трех минут. Конечно, шокер не ключи. Он гораздо больше. Но я хорошо представила себе картинку: на меня нападает маньяк, а я прошу его минуточку подождать, пока копаюсь в сумке. Обсмеяться можно.

Котик только покачал головой. Он прекрасно знал всю тщетность попыток убедить меня в чем-либо.

Ну, не повезло ему со мной, что же делать?

А вскоре Константин Михайлович и вовсе удалились, оставив меня готовиться к единственной на сегодня встрече.

Сегодня опять шел противный мокрый снег. Серое, низкое небо портило настроение, давило на мозги. При всем том было довольно тепло, но очень ветрено и сыро. Хорошо, что я назначила встречу не на «свежем воздухе», а в кафе.

В небольшом чистеньком заведении с претенциозным названием «Кинг» было тихо и тепло. Подавали здесь кофе мне вполне по карману и разливали его в нормальные чашки, а не в микроскопические наперсточки, считающиеся в других местах особым шиком. Чтобы утолить мою потребность в кофеине, необходимы было три-четыре такие мензурки. В «Кинге» же вполне хватало одной стандартной чашки.

Наученная в предыдущий вечер горьким опытом передвижения по льду на каблуках, сегодня я надела ботинки. Возможно, такая обувь не слишком-то стройнит фигуру, зато удобна. Мне ведь нужны не романтические приключения, а интервью. Так что сегодня никого обольщать не будем.

Вчерашний наряд также остался дома. По вполне понятной для каждой женщины причине. От пиджака все еще пахло дурманящей смесью моих духов и туалетной воды Бориса.

Пришлось мне облачиться в длинную юбку с высоким разрезом (ножки у меня ничего, хоть окорочка,как и у «ножек Буша», жирноваты) и полуприлегающий джемпер со спокойным рисунком.

Я не раз бывала в «Кинге» и заметила, что народу здесь много не бывает. Сегодня же оказалось вместе со мной и вовсе пять человек. В уголке парочка растрепанных студентов посасывала пиво прямо из бутылки (верно, я жутко несовременная, но эта манера доводит меня до нервного тика). У стены две жутко размалеванные подружки щебетали за поллитровкой сухого винца. И все. Больше посетителей не наблюдалось.

На вошедшего в кафе мужчину я обратила внимание, только когда он подошёл к моему столику. Мысли были заняты Борисом Щербининым, и в этот момент даже зашедший попить кофейку слон не мог привлечь моего внимания.

— Так как?

— Что как? — очнулась я и смутилась. Мужчина, видимо, уже задавал какой-то вопрос, но я его прослушала.

— Вы позволите?

Я невольно тряхнула головой, отгоняя свои мысли,

Щербинин — это хорошо. Это просто замечательно. А уж присланный букет... Однако он так и не позвонил...

Ну да ладно. Вознамерилась работать, вот и работай! Нечего предаваться мечтам.

Мужчина все еще продолжал стоять и чуть насмешливо меня разглядывать.

— Ох, извините, присаживайтесь, — пробормотала я и только потом сообразила, что поглядеть на его обувь не успела, отвлеклась.

— Давайте знакомиться, — благодушно произнес мужчина. — Меня зовут Илья.

— Ксения, — машинально отозвалась я.

Мой собеседник чем-то неуловимым напоминал

господина Щербинина. И в то же время не был на него похож совершенно. В первый момент я не поняла...

...Свитер с высоким воротом, теплый пиджак в мелкую клетку, черный кожаный плащ...

...Господи, да у них же выражение лиц совершенно одинаковое! Чуть усталое, чуть замотанное, но заинтересованное и внимательное. Впрочем, вполне возможно, что это просто маски, ставшие второй личиной от долгого употребления...

Мужчина тоже разглядывал меня. И выражение легкой насмешки не уходило из его глаз.

Да что ж ему так весело-то?! Может, я джемпер наизнанку надела?

Украдкой бросив взгляд на швы рукавов, я облегченно вздохнула: Все в порядке.

Однако моя тревога беспочвенной не была. За мной такие вещи водятся.

Однажды я приперлась на работу без юбки. Хорошо хоть в пальто.

Второй раз со мной приключилась еще более комичная история. В гости собралась. Посетила парикмахерскую, нанесла макияж, нарядилась в новое вечернее платье... Времени, как всегда, не хватало, и когда под окнами призывно бибикнуло такси, я схватила сумочку и опрометью кинулась в машину.

То, что со мной что-то не так, я поняла, уже выходя из автомобиля.

Представьте себе. Подъезжает такси с одинокой пассажиркой. Бабульки на лавочке резво «равняются» на автомобиль, тем временем из машины высовывается ножка расфуфыренной мадам. Все у нее. просто великолепно: элегантное вечернее платье с низким декольте... А на ножках, затянутых в дымчатые левантовские колготки, красуются веселенькие, пушистенькие тапочки с ушками и глазками ядовито-салатного цвета!!!

Старушкам развлечения на целую неделю!

А я чуть от смущения не померла. Тут же нырнула обратно в такси и помчалась домой, переобуваться.

Едва не убила потом приятельницу, подарившую мне эти злосчастные тапки. Конечно, она не несет ответственности за мою рассеянность, но сама бы я ни в жисть не додумалась купить себе таких «зайчиков», да еще и зелененьких в придачу!

Да, что же это я, в самом деле! О каких-то старых тапках вспомнила, а человек...

Невежливо, моя дорогая!

— О чем задумались? — со скрытой смешинкой в голосе поинтересовался Илья.

Вообще-то моя смуглая кожа не предрасположена к покраснению, и за всю жизнь я ни разу не была пунцовой, но в данный момент вплотную приблизилась к этому.

— Илья. А дальше как? — деловито осведомилась я. Очень уж мне не нравится, когда меня вгоняют в краску, даже если сама в этом виновата.

— Илья Владимирович. А вот фамилия у меня довольно странная. Вроде простая, но выговаривают ее с первого раза считаные единицы. — Мой деловито-вызывающий тон мужчина проигнорировал.

— Очень интересно.

— Ельчанинов, — не погасив насмешливых искорок в глазах, представился Илья Владимирович.

— Ельчанинов, — не запнувшись, повторила я и, чуть прищурившись, с вызовом глянула на оппонента. — Совершенно не понимаю, что тут трудного?

Мужчина, приподняв бровь, с интересом посмотрел на меня.

— У вас прекрасный русский язык. Нынче это редкость, — признался мой собеседник.

— Вряд ли. У меня хороший музыкальный слух. — «Когда этот парень не задается, он очень даже ничего», — подумала я.

Однако Ельчанинов тут же испортил впечатление. Он выразительно посмотрел на мои руки, и насмешка проскользнула в его голосе.

— Глядя на ваши ноготки, не скажешь, что вы музыкант.

— А может, я пою?! — возмутилась я не на шутку. Ему что, нравится людей из себя выводить? Еще чуть-чуть, и я просто встану и уйду.

— Вполне возможно, — кивнул Ельчанинов. — И как— поете?

— Нет! — «Черт бы тебя побрал!.. Спокойнее, дорогая, спокойнее, — уговаривала я себя, — тебе с ним не жить, детей не крестить. Быстренько задай этому весельчаку свои вопросики и все закончится!»

В этот момент отношение к господину Ельчанинову колебалось у меня возле отметки «ну и сволочь же ты!»

— Вижу, вам неприятна эта тема, — все так же насмешливо констатировал Илья Владимирович. — Раз уж мы оба решили потратить сегодняшний вечер на общение со случайным собеседником, предлагаю альтернативу. Когда-то давно я видел спектакль какой-то самодеятельной молодежной труппы, но не это важно. Назывался он «Пора тополиного пуха». — Мой собеседник вынул из кармана не слишком роскошный портсигар с глубокой царапиной на крышке и достал из него сигарету. Оглядевшись в поисках пепельницы и заметив яркий плакатик «У нас не курят!», он поскучнел. А я позлорадствовала про себя.

— И что это был за спектакль? — из вежливости спросила я. Пьеса меня ни капли не интересовала. Я ломала голову над другим: как побыстрее провести беседу на интересующую меня тему и рвануть домой. А вдруг Щербинин позвонит? А меня дома нет. Сотовым телефоном я не обзавелась, потому как уборщица с мобильником — полный бред. Тем более что некоторые мои приятельницы обожают «висеть на телефоне». И что мне, платить потом за их трепотню?

— Сюжет очень прост. Двое молодых людей случайно встречаются на чьей-то даче. У веселой компании есть миленькое развлечение: они запирают парочку на всю ночь в мансарде, а утром наблюдают, чем этот плен закончится. Причем подобная традиция соблюдается только в отношении новичков. Он или она при этом ни о чем не подозревают. Вот, собственно, и весь сюжет. Но я не вспомнил бы этот эпизод, если бы не игра, в которую играют главные герои...

— Продолжайте, — непонятно почему заинтересовалась я. Говорить Илья умел: четко выдерживал паузы, делал нужные акценты, не коверкал слова и правильно ставил ударения. Если бы не стоимость его одежды, я бы решила, что это школьный учитель языка и литературы.

Ельчанинова было приятно слушать, а это качество в людях я очень ценила. Особенно на фоне заикающихся и несущих ахинею, без падежей и времен, политиков и экающих через слово дикторов телевидения.

Ну, с политиками все ясно. У них со словарным запасом туго. Но господам «народным избранникам» это простить еще как-то можно. Предполагается, что все они поголовно — от сохи (наверное, все от одной), а вот дикторам, которые ученые да еще огромные деньги получают...

— Игра не сложная. Вопросы — ответы, — оторвал меня от филологических размышлений Илья Владимирович. — Условие только одно. Ответ должен быть абсолютно честным.

Тут я снова призадумалась. С одной стороны, мне это на руку. А с другой... По сути своей я человек честный. И если соглашусь участвовать в этой авантюре, не нарушу правила. Вообще-то вру я удивительно легко. Ничего у меня не трясётся ,не моргает и, само собой, не краснеет. Но в играх я предельно честна. Это же игра. Всего лишь игра. Какой смысл врать?

Да ладно! Не корову же проигрываю. И вижу я этого господина Ельчанинова в первый и последний раз...

— Согласна.

— Вы отчаянная женщина, — снова насмешливо сказал Ельчанинов.

Так бы и протянула наманикюренные ноготки к его лицу, так бы и вцепилась, сминая эту усмешечку!

— Я, конечно, могу уступить даме очередь, но...

— Давайте бросим жребий, — предложила я. Хотелось быстрее начать и быстрее закончить.

Не заметным невооруженному глазу (вооруженному тоже) движением фокусника Илья извлек монетку, мне показалось, что прямо из воздуха, и принялся ее перекатывать между пальцами.

— Все понятно. Жребий буду бросать я, — поспешила заявить я. — Орел.

Ельчанинов развел руками, всем своим видом показывая, что ничего против не имеет.

Мне повезло. Выпал орел.

— Почему вы все время улыбаетесь? — вырвалось вдруг у меня, хотя я подготовила совсем другой вопрос.

Ельчанинов от неожиданности даже как-то весь подобрался.

— Разве?

— У-у-у, все понятно. Отвечать честно вы не собираетесь, а в таком случае я в эти игры не играю.

— Ксения, вы неправильно меня поняли, — поспешно запротестовал Илья. — Я вовсе не хотел юлить и выкручиваться. Понадеялся, что надежно прячу свои эмоции.

— Ошибаетесь.

— Я так и понял, — удрученно кивнул головой мой собеседник. — А давайте что-нибудь закажем?

— Не увиливайте! — строго приказала я, но в душе порадовалась. Вот такой, смущенный и растерянный, он мне нравился гораздо больше.

— Да я и не увиливаю, — тяжело вздохнул Ельчанинов. — Просто не знаю, как ответить. Не умею я делать женщинам комплименты, теряюсь:.. Понимаете, Ксения, я вошел... увидел вас... на душе потеплело. Вы такая привлекательная, уютная... солнечная... А потом так забавно ершились... но все равно... Простите, если обидел, — неожиданно сник мой собеседник.

И я поверила!

Даже не словам... интонациям, голосу, паузам, в которые он подбирал выражения. Мое нетерпение куда-то испарилось и захотелось пообщаться с этим парнем подольше. Если получится.

— Теперь ваша очередь, — тихо произнесла я и внутренне сжалась. Скрывать мне особо нечего, но...

— Хорошо. — Илья снова достал сигарету и теперь задумчиво вертел ее в пальцах, уже не пытаясь закурить. — Зачем вам, такой приятной молодой женщине, знакомиться по объявлению? Зачем вам это нужно? Неужели в вашей жизни нет мужчины...

Конец своей маленькой речи Илья Владимирович скомкал и замолчал на полуслове. Но я и так уже ничего не слышала. Ой, мамочки, что же это получается? Это он меня решил проинтервьюировать, а не я его. Как же ему правду-то выложить помягче?!

Илья мне определенно начинал нравиться.

Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что когда выложу цель моего прихода этому милому молодому мужчине начистоту, то шансов на продолжение общения останется пятьдесят на пятьдесят. Человек, ожидавший знакомства с женщиной для каких-то отношений, вполне может встать и уйти. И винить его за это нельзя. Все правильно. Ну что ж, никаких обид.

Пока я внимательно рассматривала Ельчанинова, он терпеливо ждал, периодически потирая подбородок костяшками пальцев. Его лицо кажется не особенно заметным, ярким.

Но это только на первый взгляд. Светло-коричневые внимательные глаза, темно-русые волосы, прямой нос, чуть тонковатые губы, упрямый подбородок, отличающий сильную натуру. Нет, я ошибалась. Он очень приятный, не лишенный обаяния мужчина.

Возможно, мое первое восприятие Ельчанинова было продиктовано отрицательным впечатлением от вчерашней встречи с господином Щербининым. Сейчас же я была не прочь продолжить и расширить (как знать, в жизни всякое бывает) отношения с господином Ельчаниновым.

Тянуть дальше с ответом было уже неприлично. Ну что ж...

— Я заранее прошу меня простить. Я сейчас скажу правду, которая вам может не понравиться...

— Может быть, я не так хорошо разбираюсь в людях, но полагаю, что на подлость вы не способны, — снова сделал мне комплимент собеседник, причем так, что лестью это не отдавало.

Ох, как мне хотелось заткнуться и не говорить на интересующую меня тему. Однако наступила себе на горло и заговорила:

— Это уж вам решать... У меня есть подруга...

Путано и длинно я рассказала Илье Владимировичу и о Поливановском предложении, и о своих резонах, и даже о тетке в трамвае. К моему глубокому удивлению, Илья Владимирович слушал внимательно и периодически кивал.

— Вот так все и получилось, — закончила я свою дурацкую историю, объяснив, почему нахально пристаю к мужчинам.

Ельчанинов немного помолчал и вдруг улыбнулся.

— Классно вы меня обломали.

— Простите.

— Вам не за что извиняться, вы честны с самого начала. Ничего мне не обещали и никаких авансов не делали — Он немного помолчал и продолжил: — Ну что ж, я готов стать подопытным кроликом для вас и вашей подруги.

Ой, мамочки!

Ждала я чего угодно, но только не этого! Спасибо господи, что наградил меня дивной способностью не краснеть и дал хотя бы минимальные артистические способности! Сверхчеловеческим усилием я водрузила свою челюсть на место и заставила веки реже хлопать ресницами.

— Э-а-э-гхм... — Я пыталась выдавить из себя нечто отдаленно похожее на благодарность, но ничего у меня не получилось — язык присох.

Однако, похоже, мне уже и не нужно было ни о чем говорить. Илья взял инициативу в свои руки.

— Думаю, необходимо рассказать, почему я дал объявление в газету. Так сказать, объяснить первопричину этого моего поступка.

Я смогла только судорожно кивнуть, паралич языка продолжался.

— Это длинная история, но ее можно подсократить.

Моя голова совершенно самостоятельно задвигалась из стороны в сторону. Достаточно невразумительный ответ, но Ельчанинов меня понял.

— Хорошо, вы потом сами сократите.

Его чайные глаза стали уплывать в неведомую даль...

— Мне тридцать восемь лет...

Надо же, мне показалось, что меньше.

— ... и кое-что я в этой жизни*повидал. — Илья достал сигарету и уже почти поднес было к ней зажигалку, но опомнился. — Давайте уйдем отсюда. Погуляем. Или просто покатаемся по городу. У меня машина за углом... Очень хочется курить.

Людям, которые настолько доброжелательно отнеслись к тебе, просто невозможно отказать, но и пропахнуть насквозь табачным дымом мне тоже не хотелось, и я выбрала первый вариант.

Когда мы выходили из «Кинга», я отметила про себя, что туфли, как у Ильи, видела вчера в магазине. И стоили они!.. Информированность — великая вещь, и от его тачки я уже не обалдела. Темно-синий «Мицубиси», ожидавший своего хозяина у кафе, ясно дал понять, что с финансами у господина Ельчанинова все в порядке.

Ну, надо же!

В жизни не видела ни одного миллионера, а тут сразу два! Просто фантастика! Если бы мне кто-то из приятельниц рассказал такое, ни за что бы не поверила...

Однако с чего это я решила, что Ельчанинов миллионер?

О ценах на импортные автомобили госпожа Поливанова сведений мне не давала. Сама она научилась отличать «Мерседес» от «Волги», только углядев на капоте знаменитую трехлучевую звезду. Прочие же опели-ауди-шкоды для моей приятельницы — все на одно лицо.

Вполне возможно, что эта «Мицубиси» не такая уж и дорогая...

— Не боитесь на улице оставлять? Уведут, — не удержавшись, поинтересовалась я у хозяина темно-синего чуда.

— Вы смешная, Ксения, — хмыкнул Ельчанинов. — Любой автовладелец — потенциальная жертва угонщиков, и я не исключение. Кроме того, в этом городе я имею некоторый вес... А еще машина на сигнализации!

Мы шли по вечерней улице, едва освещенной желтым светом фонарей. Лужи все так же противно хлюпали под ногами, но я не обращала на это внимания. Прохожие спешили к семейному очагу, а мы медленно брели по улице, представляя собой довольно забавную пару. Моя курточка, всего за штуку (рублей, конечно!), диссонировала с кожаным плащом господина Ельчанинова, но меня это ничуть не смущало (его, пожалуй, тоже). Илья Владимирович вел себя просто, естественно, без претензий. Даже если его и смущало мое не слишком респектабельное общество, он ни словом, ни жестом этого не выдавал.

— Итак, вернемся к нашим баранам, — ловко забросив окурок в урну, снова заговорил Илья. — Тему вы выбрали извечную. Но тем не менее вы заблуждаетесь. Подобные вопросы интересны не только женщинам, но и мужчинам... Правда, в несколько ином ракурсе.

Поняв, что я его не понимаю, Ельчанинов продолжил свою мысль:

— Я постараюсь пояснить свои слова, привести конкретный пример. Буду говорить о себе... Женился я по великой любви. Первой настоящей любви. Тогда мне казалось, что мое сердце когда-нибудь не выдержит и остановится от счастья. Я с ума сходил от одной мысли, что могу назвать эту девушку своей женой. И все бы было хорошо, но свадьба была явно не ко времени. Как ни любил я молодую жену, от армии отлынивать не собирался. В нашей семье очень сильны традиции, и воинский долг — одна из них. Через три месяца после свадьбы меня забрили в солдаты. Теперь, задним умом, я понимаю, что не нужно было жениться и оставлять ее на два года одну, но тогда казалось... что решение правильное. Как всякий нормальный влюбленный мужчина, я был страшно эгоистичен и боялся, что какой-нибудь ловелас уведет ее у меня. Ладно, это лирическое отступление... Короче, меня забрали в армию и мне очень повезло. Попал я в Афган...

Я вскинула голову и с изумлением посмотрела на Ельчанинова. В первый момент мне показалось, что я ослышалась. Я отчетливо помню, как забирали наших ребят в Афганистан: помню цинковые гробы, помню покалеченных, израненных молодых парней, вернувшихся из этого ада...

Со словом «повезло» служба в Афганистане в моем сознании никак не ассоциировалась!

— Ксения, не нужно так реагировать. Мне именно повезло. Мальчиком я был спортивным, выносливым, ничего не боялся... Смерти для меня и вовсе не существовало,.. Конечно, там я понял, что не бессмертен. Но... нигде, кроме как на войне, нельзя приобрести, найти таких верных друзей! Там сразу понятно, кто есть кто, кто ты сам... Боевое братство — это не пустые слова... Служил в разведке... Минуточку... сейчас я объясню, расскажу... Мы ходили на задание на территорию противника. Впрочем, это определение достаточно условно. Там везде чужая территория... Нам разрешали отращивать бороды, усы... Кроссовки вместо кирзачей там нормальное явление... Вот... Мы возвращались из рейда. Конечно, потные, грязные, уставшие, как черти. На головах — банданы, на носах — темные очки... Все было хорошо — мы вернулись все... Такое, к сожалению, бывало не всегда... На КПП нас предупредили, что прибыла очередная высокая комиссия из Союза. Дело достаточно обычное. Чуть приоделись-отряхнулись (на головы надели панамки, очки рассовали по карманам) и строевым шагом вошли в расположение части. Наш старлей отдал честь товарищу генералу и отрапортовал. Мы, как положено, ели начальство глазами... И тут московский гость сначала позеленел, а потом побагровел. — «Эт-то что такое?!!», —заорал он, — а сам пальцем на наши ноги тычет. «Почему не соблюдается форма одежды?!!» Поначалу мы даже не поняли, чего это он взъелся, а уж когда дошло... Пусть бы сам попробовал в тяжеленных сапогах по горам полазить!.. Наш старлей повернулся к нам и невозмутимо сказал: «Пошли, ребята!»

— Да-а, ваш старлей — хороший человек, но капитаном вряд ли станет, — вздохнула я.

Илья прервал свой рассказ и посмотрел на меня.

— Вы очень проницательная...

— Нет, — покачала я головой. — Просто понимаю — жизнь несправедлива. Часто действительно хороший человек не может продвинуться. Или не хочет, чтобы не уронить то, что называется честью...

— Да, он никогда бы не дослужился до капитана... Он хотел вернуть матерям мальчишек, которых ему доверили, а не угождать высокому начальству. Этот старлей — пример настоящего российского офицера...

— Он погиб. — Я не спрашивала, я утверждала. Мой голос дрожал.

— Да, — коротко кивнул Илья и взял меня за руку. — Спасибо. Вы все понимаете.

Его проникновенный тон заставил меня смутиться, и, сама того не желая, я жалобно пролепетала:

— Но вас тоже ведь могли убить. — Отчего-то эта мысль ужаснула меня.

— Ну, не убили же! — весело хмыкнул Ельчанинов. — Я жив.

— А она? — Ему не нужно было объяснять, о ком я спрашиваю.

— Она меня ждала... Не очень верно, как потом выяснилось, но ждала. — Илья прикурил новую сигарету. — Я вернулся, и все было не так уж плохо. Но доброжелатели... этого... везде хватает... доложили мне, с кем встречалась жена, пока я был в армии. Стиснув зубы, помучился-помучился и простил. Вот только она... она не смогла со мной жить... Нет-нет, я ее не осуждаю... Понимаете, мы все возвращались оттуда какие-то сдвинутые; У меня был знакомый, улыбчивый приятный парень, но когда на него накатывало... Мы вчетвером висели на нем... Да я и сам просыпался по ночам с криком «Ложись!»... все время снилась... — он не договорил.

Но мне этого было уже не нужно. Я все поняла...

— Не надо. — Моя тихая просьба оторвала его от воспоминаний, и мужчина виновато улыбнулся.

— Как же иначе мы сможем помочь вашей подруге, если я ничего не расскажу?.. Понимаете, эта война искалечила не только солдат. Она исковеркала жизни наших жен, невест, матерей... всех близких. Врачи, уже тогда знавшие о «вьетнамском синдроме», обнаружили позже и афганский... Однако ни одно светило психиатрии не додумалось до того, что необходимо приводить в чувство нас и наших родных... Я совершенно серьезно считал, что это мы нормальные, а весь остальной мир — нет!... Когда жена ушла, и я понял, что навсегда, я тоже ушел... — Илья горько улыбнулся. — В загул ушел. Водка в немереных количествах, девочки и все в таком духе. Только однажды моя мягкая и добрая мама, поутру, после очередного безобразия, посмотрела на меня так, что я почувствовал: лучше уж было остаться в Афгане... Потом она надавала мне пощечин... Ни разу в жизни она даже не шлепнула меня... Было не больно, но унизительно...

— Стыдно, — закончила я за него.

Ельчанинов умолк, взял мою руку и пристально посмотрел в глаза. Потом, ни слова не говоря, загнул край моей перчатки и поцеловал запястье, а когда я попыталась отнять руку, ненадолго задержал ее в своей.

Что-то мне после этого совершенно разонравилась мизансцена... В душе зрело что-то непонятное, щемящее и пугающее...

Самоанализ и самокопание — одно из моих любимых, но неприятных занятий. Дело, конечно, хорошее, однако...

— Илья Владимирович, скажите то, что говорили раньше.

— Вы о чем? — забеспокоился собеседник.

— Давайте вернемся к машине — замерзла, — тоскливо протянула я.

— Господи, конечно, — выдохнул он с облегчением. — Какой же я дурак!

«Судя по моему опыту, вы все такие!» — хотела я подтвердить его слова, но поняла, что сделать это не в состоянии, как морально, так и технически. Ноги в тонких ботинках окоченели, а зубки дружно лязгали, подтверждая, что на дворе не май месяц. Безумно хотелось в тепло и даже на неизбежность дышать табачным дымом было наплевать.

В хорошем темпе мы вернулись к сверкающей лаком «Мицубиси». Я и не заметила, что наш прогулочный маршрут все время вертелся в районе «Кинга».

Забравшись в машину и опустившись на холодное сиденье, я поняла, что если так пойдет и дальше, я на практике узнаю, что такое пляска святого Витта. Мои челюсти уже не просто лязгали, а выбивали сумасшедшую чечетку...

— К-куда мы едем? — с трудом выговорила я, когда Ельчанинов стал выезжать из подворотни. Из печки в салон текло блаженное тепло, и мои зубки постепенно умерили свой пыл.

— Сейчас вам необходима рюмочка коньяку и чашка горячего чая, — не отрываясь от дороги, проговорил мой персональный «шофер». — Так как я виновник вашего состояния (простите, увлекся), приглашаю в гости.

— Ой, нет, — глянула я на часы (двадцать один десять). — «Уж лучше вы к нам!» — мелькнуло в голове. Соображения мои были достаточно эгоистичны. Уже почти ночь. Где проживает господин Ельчанинов, я понятия не имела. За свою «женскую честь» я не опасалась, но плюхать ночью, возможно, через весь город как-то не улыбалось. К тому же Илья Владимирович, скорее всего, окажется гостеприимным хозяином и предложит остаться переночевать. Вот это совершенно ни к чему. Я, как тот кот, привыкла в любом состоянии ползти до дома и спать на своем диване.

Но разговор нужно закончить именно сегодня, иначе господин Ельчанинов в дальнейшем может прекратить откровенничать.

— Принимается, — не стал возражать Илья. — Командуйте.

— На перекрестке налево, до магазина «Эльф», затем сразу направо и возле аптеки снова направо, — скороговоркой выпалила я. — Но предупреждаю, есть у меня нечего.

— Выходит, вы живете одна. И готовить вам попросту не для кого, а себе — лень.

— Удивительно тонкое замечание, — недовольно буркнула я и спрятала нос в шарф. Что-то Илья Владимирович необычайно прозорлив.

— Да я по себе знаю, — улыбнулся Ельчанинов. — Живу один, питаюсь в ресторанах и полуфабрикатами.

Машина остановилась у моего подъезда.

— Что вы едите? — поинтересовался Илья.

— Все.

— Это не ответ, — засмеялся мужчина. — Хорошо, поставим вопрос по-другому. Что вы терпеть не можете?

— Манную кашу.

Мой ответ его позабавил, и, уточнив номер квартиры, Илья Владимирович отбыли в неизвестном направлении.

Ураганом ворвавшись домой, я придирчиво осмотрела комнату. Забытый на спинке кресла халат полетел в шкаф, приготовленные к штопке теплые колготки переместились в корзину с грязным бельем...

В том, что Ельчанинов вернется, у меня не было сомнений. Только как долго он собирается отсутствовать? Но какое-то время у меня все же было, и я решила провести его с пользой для организма и принять горячий душ. Подгонять себя мне не пришлось. Воду я люблю в любом состоянии: море, река, озеро, ванная — значения не имеет, наслаждаться водными процедурами можно везде. Однако сейчас у меня совершенно другая задача — побыстрее согреться, чтобы не заболеть.

Горячие струи смыли краску с моего лица и лак с парикмахерской укладки. Ничего, все это не страшно. Разумеется, мужчине, которого хочется обольстить, показываться в натуральном виде (хотя бы первое время) не стоит — сбежать может. Но у нас же не свидание. Хороший человек решил помочь другому хорошему человеку помочь третьему хорошему человеку. (Каламбурчик-то получился!)

Я успела все. Побывала под душем и даже высушила волосы феном. Хорошая стрижка у хорошего мастера — для женщины дело великое. Слегка утратившие пышность волосы легли как следует, и мой внешний вид ничуть не пострадал.

Переодеваясь в уютную фланелевую рубаху и натягивая старенькие, но вполне приличные леопардовые лосины, я услышала характерный звук захлопывающейся автомобильной дверцы. Мотор импортной красавицы мурлыкал так тихо, что был еле слышен даже в салоне. А уж с высоты третьего этажа и подавно. Нечего даже пытаться.

Мой новый знакомый еще не успел разобраться с неработающим звонком, а я уже открывала ему дверь. Вид гостя, заглянувшего на огонек, был мне привычен. Однако Ельчанинов, едва переступив порог, удивил меня: застыв на месте, он вперил в меня какой-то странный взгляд.

Мне даже показалось, что если бы не пакеты, занявшие обе руки, Илья обнял бы меня. (Так. Надо проконсультироваться с Алинкой, кажется, у меня первая стадия самонадеянности.)

— Кроме прихожей, у меня есть еще кухня, комната и ванная, — съехидничала я, намекая, что финальная сцена из «Ревизора» слишком затянулась.

Моя реплика возымела действие, и Ельчанинов словно очнулся. Неловко поддевая носком одной туфли пятку другой, он разулся и прошествовал на кухню, отвергнув мою помощь в перетаскивании пакетов. (Как чуть позже я убедилась, покупки и вправду были тяжелыми.)

Через двадцать минут мы комфортно разместились в моей небольшой комнате. Я с ногами на диване, он — напротив в кресле. Нас разделял столик, уставленный множеством рыбных и мясных деликатесов, извлеченных из вакуумных упаковок, готовыми порционными салатами и подносом с ароматной, разогретой в духовке пиццей.

Нажираться на ночь даже изысканными яствами моя фигура не позволяла. Но столько вкусного сразу!.. Ай, была не была! Уж больно все аппетитно выглядит...

Из спиртного Илья прихватил «Токай» и какой-то коньяк в непрозрачной бутылке. Моего школьного английского, и без того основательно подзабытого, не хватило, чтобы (даже ориентировочно) прочитать затейливую готическую надпись названия.

Когда мы отвалились от шикарного натюрморта, я поняла, что безобразно объелась. Погубит меня страсть к халяве!

Пока мой гость продолжал насыщаться, я приготовила кофе.

— Ксения, а чем вы занимаетесь помимо того, что помогаете подруге?

— Многими вещами, — пожала я плечами, не слишком правильно расценив его вопрос.

— Это-то как раз понятно, — хмыкнул Илья. — А кем вы работаете?

— Уборщицей, — ничуть не смутившись, отрапортовала я.

— А я вот подумываю стать президентом Соединенных Штатов, — откровенно рассмеялся гость. — У вас такая экзотическая профессия, что вы не хотите открывать тайну?

— Вы что, глухой? — взъерепенилась я. — Я работаю уборщицей, ничуточки этого не стыжусь и ответила совершенно серьезно.

Вот тебе и маленькая месть за насмешки!

Очень жалко, что не было под рукой фотоаппарата. Лицо моего гостя просто необходимо было запечатлеть на долгую и добрую память. Рот он открыл не в переносном, а вполне в прямом смысле слова. Пожалуй, из такого кадра я бы заказала большой портрет (модно же было одно время Эйнштейна с высунутым языком на стену вешать), вставила бы в рамочку и долгие годы любовалась этим памятником своему злорадству.

Когда Илья смог говорить, он даже начал слегка заикаться.

— Нет, что... правда?

— Господин Ельчанинов, если вы такой сноб, что не в состоянии представить себя за одним столом с уборщицей... Спасибо за ужин. Я вас больше не задерживаю!— я просто взбесилась.

Гость, выслушав мою гневную тираду, разразился вдруг громким хохотом. А потом устроил целое представление. Бухнувшись на колени, он двинулся в обход столика ко мне. Дорогие брюки стирали пыль с моего видавшего лучшие времена паласа.

— Повинную голову меч не сечет! Ксюша, простите дурака! — жалобно просил Илья, подставляя для наказания крепкую шею.

Выглядел он так потешно, что я не выдержала и фыркнула.

— Я прощен?

— Ну-у, не знаю... можете ненадолго задержаться, — милостиво кивнула я.

Он поднялся с колен и, вернувшись в кресло, отправил в рот маленький кексик, отпил кофе и только тогда заговорил.

— Я никак не могу прийти в себя. Уборщица — это пожилая тетка в замызганном сером халате с видавшими виды ведрами в руках. Вы в такой стереотип совершенно не укладываетесь... поэтому я решил, что вы подшутили... надо мной.

Было понятно, что Ельчанинов хотел сказать «поиздевались», но под моим суровым взглядом сказал другое:

— Да и глядя на ваши руки...

«Дались ему мои руки!»

Мне очень хочется открыть вам страшную тайну. Уже изобретены резиновые перчатки, и их очень легко купить! — таинственным голосом сообщила я.

— Спасибо за ценную информацию, — усмехнулся Ельчанинов, но тут же засомневался. Было очевидно, что он еще не оправился от потрясения. — Поразительно лишь одно, как женщина с вашим интеллектуальным уровнем... не вяжется...

— Зато такая работа занимает у меня всего два часа в день, дает неплохие средства для пропитания и не обременяет, — доходчиво объяснила я. — У меня достаточно времени, чтобы совершенствовать, как вы выразились, свой интеллектуальный уровень!

На мой явный выпад гость не ответил, а я, украдкой глянув на часы, отметила, что стрелки неумолимо приближаются к двадцати трем часам. Спать пока не хочется, на работу завтра не идти — суббота. А мы все еще никак не доберемся до ответов на мои вопросы. С этим нужно что-то делать.

— Илья, а что там насчет баранов? — не слишком изящно поинтересовалась я.

— Да, да. Можно, я закурю?

И снова мне пришлось жертвовать своими принципами и здоровьем! Второй раз за последние три дня! Многовато.

Но все равно спать в прокуренной комнате я не намерена и, прихватив кексы и пустые чашки из-под кофе, мы переместились на кухню.

Ельчанинов присел на подоконник, прикурил сигарету и заговорил.

— После того , случая я свои безобразия прекратил. Поступил в институт на юридический, вечерами подрабатывал. Как-то неудобно было такому здоровому лбу у родителей деньги на карманные расходы просить. Ох, кем я только не работал! Барменом, вышибалой, на отцовской «копейке» извозом занимался, пробовал cпекулировать. Хватался за любое дело, лишь бы ни о чем не думать, когда голова коснется подушки, а просто спать. Конечно, были и девушки, куда ж без них. Но им нужно было внимание, а у меня не было на это времени. Решил, что закончу институт, найду нормальную работу, вот тогда и порезвлюсь или женюсь... Только мои планы не осуществились. В ментовку идти не хотелось, обостренное чувство справедливости не давало. Найти место юрисконсульта было можно. Но что-то все хозяева бандитской направленности попадались. Им не юрист нужен был, а отмазчик... С друзьями-армейцами связи не терял, отношения поддерживал. Многие из наших ушли в рэкет и вообще в криминал. И мне предлагали, говорили, что человеку с юридическим образованием проворачивать делишки гораздо проще. А я подумал, что будет с моими родителями, если меня посадят или убьют? С войны вернулся... а тут... Между прочим, один из местных авторитетов мой хороший знакомый. В деловых вопросах мы стараемся не сталкиваться, но всякое бывает. А по жизни иногда встречаемся. Нормальный парень, если так можно сказать... Так вот. Один из моих однополчан — потомственный столяр, печник и каменщик в одном лице, сколотил из наших ребят артель. Стал дачи строить. Я к ним примкнул. Ничего не умел, сначала был подсобником, потом научился. Работы было невпроворот. О том, что я дипломированный юрист, уже начал забывать. Летом строили, зимой ремонтировали, да еще на заводах вахтерами числились, для отвода глаз. Кооператив оформлять не стали, получали наличку и честно делили, каждому по его работе. Но так продолжаться долго не могло, и когда разрешили частный бизнес, пришлось вспомнить о моем образовании. Мой друг — хороший работяга. Однако ни нужных знаний, ни хватки у него не было и нет. А у меня пошло. Что-то, видать, было заложено... Стали мы именоваться фирмой «Строитель», и снова от заказов не было отбоя. Спрос превышал предложение. Пришлось срочно набирать народ и расширяться. Строили практически все. И дачи, и дома, и загородные виллы. Я носился по всей губернии как угорелый. Везде работали наши. Теперь уже мои бригады. Костяк нашей артели как-то незаметно рассосался. Работы было много. Фирма на некоторое время стала областным монополистом. Появились нормальные деньги, а вот времени не оставалось практически ни на что. Какие там девушки, какая женитьба? Некогда было. Иногда, конечно, устраивали шумные, но короткие загульчики, но уже без безобразий — завтра на работу... Был момент, стало вроде полегче, и я даже почти женился...

—Но... — подсказала я, крайне заинтересовавшись автобиографией простого российского буржуина.

— Вот именно, что «но», — горько усмехнулся Илья. — Без «но» почему-то никогда не получается... Моя очаровательная невеста, согласившись выйти за меня замуж, решила поделиться новостью с подружкой. И не нашла ничего лучшего, чем позвонить ей прямо из моего дома. Она думала, что я в душе. На самом деле я хотел побаловать ее кофе и как раз занимался этим на кухне. Что-то у приятельниц разъединилось, и перезвонила не моя девушка, а ее собеседница. У меня по всему дому натыканы параллельные телефоны, и я подумал, что звонят мне... Короче, я подслушал их разговор. Можно было бы положить трубку, но я с первых же слов понял, что сделать этого не смогу. Не буду вдаваться в подробности, но самым мягким выражением моей возлюбленной, —лицо Ильи исказила гримаса брезгливости, — было циничное заявление, что она этот денежный мешок (то есть меня) держит в строгом ошейнике и я пляшу под ее дудку. Таким образом, выяснилось, что вся ее любовь — это любовь не ко мне, а к моим деньгам... Чашки из нового маминого сервиза закончили свою жизнь, разлетевшись о стенку, — нервно засмеялся

Ельчанинов и опять закурил.— Дальнейшим я не горжусь, но что было, то было. Я ее выгнал... практически голой вышвырнул за дверь... А уж что при этом говорил... Лучше вообще не вспоминать.

— Ничего странного я в этом не вижу, — задумчиво откликнулась я. — Лучше так, чем еще один неудачный брак.

— Наверное, — согласился гость. — Только мне в этот момент вспомнилось, как доили меня даже случайные подружки. Денег мне никогда жалко не было... обидно... что все они, эти женщины, видели во мне только способ заполучить деньги...

— Все понятно, — кивнула я. — Вам хочется, чтобы дамы в вас видели прежде всего человека.

— Разумеется. Может показаться смешным, но я бы понял женщину, которая честно бы заявила, что ей нужны деньги и за это она согласна спать со мной, выходить в свет, заботиться. Нормальные товарно-денежные отношения.

— А не проще ли снять проститутку?

— Для меня — нет, — смутился Ельчанинов. — Мне это претит, да и потом совершенно не хочется бегать по врачам.

— Но вы же сами сказали, что это честнее, — удивилась я такой нелогичности.

Илья молчал, тупо уставившись в окно.

— Да, звучит парадоксально... Каждому хочется, чтобы eгo любили таким, какой он есть, со всеми недостатками, — пожал плечами Ельчанинов.

— Однако, уважаемый Илья Владимирович, дебет с кредитом что-то у вас не сходится, — с иронией в голосе заявила я. Не то чтобы мне хотелось сбить с него спесь, скорее я просто не очень его понимала. — Вы просто провокатор.

— Почему?! — Удивление Ельчанинова было таким искренним, что я чуть не рассмеялась.

-- Все элементарно, Ватсон. Возьмем, к примеру, ваше объявление. «Жильем обеспечен». Или как там — «без жилищных проблем». А между тем у очень многих простых людей, — я ядовито подчеркнула слово «простых», не удержалась, — это самая большая проблема. При социализме можно было надеяться, что, отстояв полжизни в очереди, ты к старости получишь квартиру. Правда, на кудыкиной горе, но это уже не существенно.. А сейчас? Люди ютятся в крошечных квартирках, перспектив обрести собственное отдельное жилье — никаких! Не все способны заработать такие деньги, не все умеют воровать и не у всех есть престарелые родственники, завещавшие им жилплощадь.

— Ну, вообще-то я в этом не виноват, — попытался пошутить Илья. Но меня уже понесло...

— Не отвлекайтесь. Что дальше? «Материальных проблем не имею». Я за вас рада! Только многих женщин такое заявление раздражает. Опять вспомним недалекие времена. В застойные годы выбора не было. Вот и вертелись — у спекулянтов кофточку перехватишь или финские сапожки оторвешь. Вязали, шили... Сейчас я вас насмешу. Недавно по телевизору Элеонора Беляева рассказывала, помните, она «Музыкальный киоск» вела? На один из новогодних «Голубых огоньков» из Франции прислали ролик с записью, как сейчас говорят, видеоклипа. Марина Влади с сестрами на фоне заснеженного леса. Они пели русскую народную песню. Не помню какую. Казалось бы, ну и что? Красивые русские женщины (ну эмигрантки, но не они же, а их родители) на фоне русского зимнего пейзажа пели русскую песню. Так нет — зарубили! У этих дамочек, видите ли, слишком роскошные шубы — не нужно расстраивать советских женщин!

— Мне не смешно, — покачал головой Илья. — Это просто идиотизм.

— Вы совсем не правы! — горячо возразила я. — Категорически! Вы рассуждаете как мужчина. Для вас это нормально. Однако, похоже, женщины произошли совсем от других обезьян. С женской точки зрения, peшение худсовета — высшая гуманность! Вы помните наш ширпотреб? Вряд ли, конечно. А я помню. Это убожество нельзя носить! Теперь же все изменилось. Женщине совсем не обязательно покупать модные журналы и заходить (исключительно на экскурсию) в дорогие магазины. Достаточно выйти на улицу, чтобы увидеть прекрасные элегантные вещи. На других. И многие зададут себе вопрос: а почему, собственно, не на мне? чем я хуже?! — «Что-то я слишком распалилась, нужно сбавить обороты», — подумала я и на мгновение замолчала.

— С такой точки зрения... — проговорил Ельчанинов задумчиво, — вы тесните меня по всем фронтам.

— Сколько стоит ваша машина? 20? 30 штук баксов? — продолжала я уже спокойнее.

— Что-то в этом роде, — улыбнулся собеседник.

— Простите, но вы ищете «большой и светлой любви» и бескорыстных женщин, приезжая на встречу с совершенно незнакомой бабой в неприлично дорогой тачке, просто орущей о вашем благосостоянии.

— Почему неприлично? — удивился Илья Владимирович.

— Да потому, что, когда мой сосед купил подержанный «Запорожец» за шесть штук, заметьте, рублей, а не баксов, он был счастлив, как ребенок. А у парня — высшее образование, и эрудиция не хромает. Только вот на жизнь он зарабатывает на поприще, о котором мечтал с детства. Он занят любимым делом, ему другого не надо. А вы наверняка даже особой радости не испытали, когда покупали свою красавицу. Так, просто лишний повод выпить с друзьями, обмыть покупку.

— А вам нравятся идеалисты? — насмешливо поднял брови мой собеседник.

— При чем тут идеализм?! — я даже поперхнулась. — Если уж так ставить вопрос, то есть люди, обладающие талантом зарабатывать деньги, а у других его нет.

— Ксения, вы не правы. Покупка машины действительно не вызвала у меня никаких эмоций, мы даже ее не обмывали. Но для меня машина... как для вас... скажем, резиновые перчатки. Это орудие производства, не более того. Это средство передвижения. Вот и все. А вы так на меня накинулись...

— Да не накинулась я, — безнадежно махнула я рукой, понимая, что ничего не смогла ему объяснить. — Я вовсе не против. Ваше право зарабатывать своим трудом столько, сколько пожелаете. Но для проверки отношений, возможно, надо было немного исказить истинное положение дел. Одним словом, не выпячивать свою обеспеченность.

Ельчанинов весело расхохотался.

— Я так и делал. И все равно ничего у меня не получалось. Я решил, что сегодняшняя встреча будет последней, не готовился к ней и приехал прямо с объекта, не заезжая домой. Заранее уверенный, что и сегодня ничего не получится.

— Ну, мой случай не считается. Тут я вас банально кинула. Представилась претенденткой, а оказалась начинающей журналисткой. Так что у вас еще остался шанс.

— Может быть, — кивнул Илья, задумчиво посмотрел на меня и вдруг шагнул ко мне.

Как завороженная, я поднялась под его взглядом. Несколько длинных и томительных минут мы молча стояли и смотрели друг на друга.

Чем это могло закончиться, узнать я не успела. Совсем не вовремя я вдруг зевнула, едва успев прикрыть зевок ладонью. Ужасно нехорошо получилось! Видимо, нервишки разыгрались. С чего бы это?

— Господи, Ксения! Простите мерзавца! Оказывается, уже так поздно, — опомнился Илья Владимирович и сразу же засобирался.

Останавливать его я не стала. На дворе уже была глухая ночь, и моему гостю действительно давно пора было удалиться: К тому же мне не понравились те тягучие секунды, когда мы смотрели друг другу в глаза. Я не знаю, что он собирался сделать в следующий момент (а непонятностей я не люблю).

Ельчанинов быстро оделся и ушел, дав мне возможность перекраивать историю его жизни, как мне будет угодно. Он был крайне вежлив и корректен, но мне почему-то показалось, что его уход скорее напоминал бегство...

Вполне вероятно, что это были мои домыслы...

Разбудил меня телефонный звонок. Подняв голову с подушки, я осознала, что она у меня просто раскалывается. Выражение же «разбитая» точно характеризовало мое состояние.

— Какая зараза! В такую рань! — простонала я в трубку.

— Ксеня, побойся бога! — возмутился Костя.— Рань! Скажешь тоже! Все нормальные люди обедать садятся.

— Это их проблемы, — отрезала я, совершенно не желая просыпаться.

— Брось, не злись. Самое главное, ты жива, хотя и не совсем здорова, — невозмутимо продолжал мой друг. — Вчера часов в двенадцать я мимо твоего дома проезжал. Видел свет, но решил не заходить — а вдруг ты не одна.

— Чтобы ты таким деликатным был по утрам! — съехидничала я. Настроение немного улучшилось, и для его поддержания я продолжила в том же духе: — Куда ж ты, милый, мимо меня проезжал?!

— Не важно, — замялся Антименко.

Однако случайно проехать мимо моего довольно изолированного дома просто невозможно. Для этого нужно специально заехать в один из четырех жилых муравейников, обрамлявших по периметру наш двор.

— Ладно, сволочь, приходи, — снизошла я.

Душ привел меня в чувство, две таблетки цитрамона справились с головной болью, и к приходу Котика я была почти белым человеком.

Антименко, чувствовавший себя в моей квартире как дома (если не лучше), бухнул на плиту чайник. Я в это

время принялась перемывать груду посуды, которую ночью, поленившись, свалила в мойку. Одновременно я давала Косте отчет о своем вчерашнем приключении.

Тем временем Котя набивал рот вчерашними деликатесами (язык не поворачивался назвать это остатками. Илья накупил такую гору продуктов, что, наверное, хватило бы на десятерых). Тщательно пережевывая пищу, Котя внимательно слушал меня.

— Еще пойдешь? — проглотив очередную порцию вкуснятины, спросил мой друг.

— Ой, Котик, скорее всего, нет. Здоровье уже не то,чтоб под утро ложиться, — вздохнула я. — Старовата, видать, стала для подобных приключений.

— Ага... Давно говорю — на свалке твое место. Пора старушка, пора!

Получив весьма ощутимый подзатыльник, Антименко обиженно засопел.

— Ты сама начала...

— Мне можно, а тебе — нельзя!

— Дискриминация! — хихикнул Антименко. — К старым друзьям так не относятся!

— Друзья так не шутят, — отрезала я.

Неизвестно, до чего могла довести нас эта перепалка,но тут зазвонил телефон.

— Ксения, —мужской голос обволакивал и завораживал. Борису Щербинину можно было не представляться.

— Здравствуйте, Борис Григорьевич, — моя душа пела и уносилась ввысь уже от самого факта его звонка.

Мой драгоценный Костик появился на пороге кухни и уставился на меня, покачивая головой. Все укоры и опасения отражались на его скорбном лице. Чтобы не видеть его постную мину, мне пришлось отвернуться.

— Ксюшенька, ну к чему этот официоз. Зовите меня Борисом, как договорились, — тон Щербинина был уверенным, повелевающим и немного снисходительным

(«Когда это мы на «ты» перешли, убейте — не помню!»). — Вы получили цветы?

— Борис, они великолепны, спасибо! — замяукала я. По большому счету к букетам я равнодушна. Конечно, это безумная красота, но дня на два, от силы на три. И удел хрупких созданий — мусорное ведро. Ничего нет печальнее увядших цветов. Но делиться своими рассуждениями с господином Щербининым я не стану.

— Если у вас, Ксюшенька, нет других планов на вечер... — Щербинин сделал паузу.

— Я вас слушаю. — Нетерпение взяло свое, хоть я и понимала, что надо бы промолчать. Так сказать, набить себе цену.

— Как вы относитесь к театру?

— Обожаю, — выпалила я, ни на секунду не задумавшись. Шило в мешке не утаишь.

— Замечательно. Тогда я заеду за вами в шесть.

— Ой нет, нет, Борис!

— Почему? — Щербинин явно был удивлен.

— Вам покажется смешным... Но... я понимаю, что это глупо... — Я блеяла, как овца, которую ведут на заклание. Надо взять себя в руки. — Борис, простите, но у меня крайне любопытные и бестактные соседи. Мне не хочется попасть под перекрестный огонь их взглядов. Давайте встретимся у аптеки.

Несла я полнейшую ахинею и понимала это. Но что правда, то правда. Мои соседушки были любопытнее налоговой инспекции и гораздо ее бесцеремоннее.

Дом наш старый, единственная хрущоба во дворе. Заселялся еще в конце шестидесятых, и контингент с тех пор изменился не сильно, но сильно постарел. Глядя на своих одиноких старушек-соседок, я вполне разделяла значение выражения, что в нашей стране слабым полом нужно официально признать мужчин. Ярчайший пример — наш подъезд. Из двадцати квартир только пять занимают люди молодого и среднего возраста. В остальных же обосновались бабушки-старушки. Именно бабушки, дедушек у нас не наблюдается ни одного, повымерли все, аки мамонты. Так кто из нас сильнее, приспособленнее и жаднее до жизни? Именно! Самый сильный пол — мы, женщины (как ни обидно это звучит)!

Основное же развлечение старых перечниц — жажда знаний в результате подсматривания и подслушивания. Просто напасть какая-то!

Я с ужасом представила, что всю последующую неделю (а то и две!) наш подъездный КГБ будет всеми правдами и неправдами выпытывать у меня сведения о столь блестящем кавалере. Не-е-ет, только не это!

Мама воспитывала меня в духе почтения к старшим, и просто послать соседок подальше язык не поворачивался. Ну а если бы даже и повернулся, то сомневаюсь, что от этого был бы какой-то толк. Так и выходит, что проще пройти несколько сот метров, чем потом, вежливо улыбаясь, отделываться от вредных бабулек.

— Ксюшенька, вы прелесть и вы правы, — хохотнул в трубку Щербинин. — Личная жизнь она и есть личная, а не общественная.

Слава богу, Борис Георгиевич отнесся к моим закидонам с пониманием. Мы попрощались до вечера и закончили разговор.

— Ты никуда не пойдешь! — прервал мои радужные мысли визгливый Котин голос. Раньше за ним подобного не наблюдалось, поэтому я вытаращила глаза от удивления.

— Это что, Костя? Сцена ревности?! — Шутка, как правило, сглаживает напряженность,-но не в этот раз. Смеяться мой друг не собирался.

— Называй как хочешь! Но ты никуда не пойдешь! — Котин голос звенел, готовый сорваться на крик. — Это страшный человек, я тебя никуда не пущу! Ты хоть знаешь, с кем связалась?!

— Он что, криминальный отец города? — заинтересовалась я.

— Да нет, — замялся Антименко и отвел уже не сверкавшие гневом глаза.

— Хорошо. А почему ты сказал, что он страшный человек?! Котенька, ты сдвинулся?! И вообще, какого черта ты себе позволяешь? Ты мне отец, муж, любовник?! Какое ты имеешь право мне что-то запрещать? Я взрослая женщина, которой время от времени просто необходим мужчина! Ты это можешь понять?! Твоя глупая ревность... — Я замолкла на полуслове, задыхаясь от возмущения и обиды. Костин пунктик по поводу моего замужества начал принимать угрожающие размеры.

И вдруг я увидела, что Антименко сломался. Он жалко гримасничал, пытаясь улыбнуться. Кажется, я переборщика со своим праведным гневом.

— Костенька, милый, хороший, ну прости, — залопотала я, обнимая готового разрыдаться друга. — Я понимаю, ты меня любишь, боишься за меня, волнуешься. — Антименко кивнул, борясь со своими чувствами. — Котик, пойми, мой хороший, он мне очень нравится, но это же не значит, что я хочу за него замуж. Мы идем в театр, в общественное место, там будет полно народу. Ничего со мной не случится.

Я старательно взывала к логике и уму Константина Михайловича, только получалось плохо.

— Ксень, не ходи, ну не ходи... — заныл Антименко, и я просто поразилась. Все пятнадцать лет знакомства я не сталкивалась с таким ослиным упрямством с его стороны.

— Ну, это уже смешно! — решила я сменить тактику. — Ты знаешь о нем что-то плохое?

На лице Антименко отразилась целая гамма разных эмоций. Но он молчал, как партизан на допросе, для верности крепко сжав губы.

Господи, да что ж это с ним творится, в самом деле?! Неужели Костя до сих пор меня любит и хочет? Если так, то это более чем неприятная новость.

Нет-нет-нет! Какая глупость! Я даже потрясла головой

Не далее чем вчера мы спали в одной постели, и я бы точно заметила...

И тут до меня дошло! Котя просто панически боится, что я увлекусь Щербининым настолько, что он, Костя, будет просто вытеснен из моей жизни. Антименко прекрасно изучил меня. Он видит, как я реагирую на Бориса, и опасается, что все будет, как в тот злосчастный год моего замужества. Наши с ним встречи урывками, конспирация и так далее. Мало того, что мой муженек бешено ревновал меня к Косте (оснований, между прочим, не было никаких!), так еще его закостенелая во взглядах многочисленная родня отравляла мне жизнь. Вот тем-то стопроцентно ничего не объяснишь. В их ханжеской среде понятия дружбы между мужчиной и женщиной совершенно не существует.

Теперь Костя боялся повторения. Вот откуда надрыв в его голосе и предистерическое состояние.

Константин Михайлович, несмотря на мужественную внешность, душой обладал ранимой и трепетной.

— Вы правда в театр идете? — спросил полностью капитулировавший Костик.

— Конечно! Ты же знаешь мои принципы, не могу же я спать с мужиком, которого совершенно не знаю!

— Всякое бывает. — Голос моего друга был вялым и тоскливым.

— Когда я тебя обманывала! — сказала я. И подумала: «Я просто тебе всего не говорила!» При этом я сделала максимально честные глаза, на которые только была способна.

— Ты мне обещаешь? — ухватился за мои слова Костик.

— Конечно, — твердо и совершенно правдиво заявила я. Хотя в этот момент могла бы и приврать, пообещав что угодно, лишь бы он так не волновался.

— Ксенька, я тебя очень люблю. И никому не позволю причинить тебе боль, — с надрывом в голосе и со святой убежденностью заявил Антименко, прижав меня к себе.

«Уф-ф! Кажется, обошлось!»

Итак, в назначенный час я подошла к аптеке и увидела...

Сияющее в лучах заходящего солнца белоснежное нечто, отдаленно напоминающее автомобиль марки «Мерседес». К передней дверце этого чуда небрежно прислонился его владелец. Господин Щербинин был одет в то же длинное темное пальто, но на сей раз из-под шарфа в мелкую клеточку выглядывал белоснежный воротничок сорочки, готовой составить конкуренцию цвету автомобиля.

Я сознавала, что стремительно тупею и мои губы расплываются в дебильной улыбке. Но справиться со своими мыслительными процессами и непроизвольными мышечными реакциями не могла.

— Ксюшенька, вы очаровательны, — сладкоголосо пропел Борис, целуя мне ручку и усаживая в машину.

Пока он обходил «Мерседес» и комфортно устраивался на водительском месте, я на мгновение вроде очнулась.

Тачка «с иголочки», салон — натуральная кожа, вид великолепный и ужасно дорогой...

Мама моя! Куда я попала?! Нувориши не берут в подружки уборщиц! Да и мой прикид, до последнего стежка скопированный с последнего номера «Бурды», не соответствует хай-классу господина Щербинина. Социальное неравенство прямо бросалось в глаза.

Здравомыслия мне хватило ровно на то время, пока Борис Георгиевич занимался мотором. Господи! Только бы не встретить знакомых! На моем лбу сияющими неоновыми буквами было написано, что мозги отключились в пользу половых желез! Ну дура дурой!

Мотор и в этой навороченной тачке оказался совершенно бесшумным. Умеют же эти заграничные гады машины делать! Зависть берет, причем не белая, а самая что ни на есть черненькая.

Вон у Антименко старенькая шестерка, которую он Парнише отдал на рынок ездить! Там же в салоне шумновато, разговаривать невозможно. У Коти, разумеется, есть тачка и получше, но тоже весьма подержанная. И все равно, Сравнить ни с ельчаниновской «Мицубиси», ни со щербининским «мерсом» ее нельзя!

Мы подъехали к какому-то заведению, о котором я раньше ничего не слышала. Мои мысли как по мановению волшебной палочки выветрились из головы. Щербинин что-то заказал, мы ели, беседовали... Что ели, что пили, о чем говорили, в упор не помню! Это ж надо, совсем с катушек слетела!

А потом мы оказались в театре. В обществе Бориса Григорьевича наш городской храм Мельпомены показался мне сверкающим дворцом! Думаю, в таком состоянии мне и убогая лачуга покажется средневековым замком.

Господин Щербинин вел меня по залитому светом фойе второго этажа, поминутно раскланиваясь и здороваясь со знакомыми.

Дамы ослепляли обнаженными (в самых немыслимых местах) телами, упакованными в шикарные каскады тканей. Глаза в автономном режиме отмечали драгоценности на шеях, руках, пальцах... Господи! Зачем же он меня-то сюда притащил?!! Неужели же ему наплевать, что о нем подумает городской бомонд?!

Впрочем, честно говоря, эти мысли посетили меня хотя этим же вечером, но значительно позже. Когда мы с Борисом Георгиевичем уже попрощались. В данный же момент я млела и таяла, фланируя по театральным коврам под руку с господином Щербининым. Еще хорошо, что он меня ни с кем не знакомил. Я бы и двух слов связать не смогла! Лица, шикарные галстуки, дамские туалеты, белые рубашки слились для меня в один разноцветный поток...

Лицедейство я люблю, оно меня увлекает и уносит от повседневности в далекие дали. При условии, что артисты действительно хорошо играют. К счастью, спектакль давала не наша местная труппа, на которую я принципиально не хожу, а московская антреприза.

От великолепной игры и увлекательной пьесы я немного пришла в себя и стала контролировать как мысли, так и мышцы. Тот факт, что я нахожусь в сиятельном обществе великолепного Щербинина, уже не так действовал на мои переутомившиеся мозги. Что ж, все имеет свои плюсы и минусы.

В антракте мы посетили буфет.

Барственным жестом Борис Георгиевич подозвал работника общепита и заказал кофе, пирожные и шампанское. Остальные зрители, почти поголовно представители высшего общества нашего городка, покорно выстроились в длинную очередь у барной стойки. Обслужили только нас!

— Борис, простите мое нахальство, — поспешила я удовлетворить свое любопытство. —С чего это вам оказывают такую честь? Если я не ошибаюсь, там, — я мотнула головой в сторону очереди, — стоит даже Герасимов, мы его недавно выбирали в городскую Думу.

— Саша-то? Да он, простите, еще до тех чинов не дорос, чтобы его обслуживали, — вальяжно хмыкнул Щербинин. — Тем более что я в этом заведении самый почетный и желанный гость. Моя организация шефствует над театром.

А-а-а, ну тогда понятно, — задумчиво протянула я. — Спонсорскую помощь оказываете?

— Не люблю я этого слова, — поморщился Борис Георгиевич, отпивая глоток шампанского. Потом он рассуждал о загнанной русской культуре, о нищенстве актеров и режиссеров... Вставить слово в его высокопарные разглагольствования о спасении культурных национальных традиций не было никакой возможности. А хотелось задать простенький вопросик: «А что у вас за организация?» Однако приходилось слушать и тупо кивать головой. Шарм господина Щербинина полностью парализовал мое уставшее сопротивляться сознание.

Но тут откуда-то сверху мелодично пропел звонок, и зрители стали покидать буфет, перемещаясь в зал. Мы последовали за ними.

Господа комедианты, почтившие своим присутствием наш небольшой городок, в этот вечер остались довольны. Местная публика завалила их цветами в неимоверных количествах. И я решила, что все цветочные магазины лишились сегодня всего товара:

По окончании спектакля Борис Георгиевич проводил меня домой. Мы доехали до аптеки, а остальной путь прошли пешком.

- Ксюша, — чуть напряженно позвал меня Щербинин в момент, когда мы проходили заросли высокого кустарника. Повела туда я его, чтобы обойти огромную дужу, регулярно разливающуюся у нашего дома. Тропинка для двоих оказалась узковатой, и я пошла вперед, показывая дорогу.

Как только я обернулась, Борис жадно обнял меня, ощутимо припечатав своей лапищей по моей попке. (Я не возражаю. Я этого хотела. Я этого ждала.) Чуть отстранившись, двумя пальцами и очень властно он поднял мой подбородок. Мои глаза заволокла легкая пелена, губы приоткрылись сами собой...

И он меня поцеловал! Умело и изощренно.

Я задыхалась... Я не чувствовала своего тела... Я сходила с ума...

— Пойдем к тебе, — хрипло прорычал мне в ухо Борис.

- Нет!

Вот кто нас, баб, поймет, если мы сами себя не понимаем!

— Не сейчас, пожалуйста, не сейчас!

Ну, не могла я представить этого шикарного самца в своей убогой однокомнатной конуре, на заслуженном-перезаслуженном диване. Не могла представить на крошечной кухоньке с разнокалиберной посудой. В моей обшарпанной ванной с отколовшимися плитками...

Он вообще не для меня! Он для какой-то потрясающей воображение женщины...

Вот поэтому и сказала «нет».

Я самым банальным образом струсила. Страх, помноженный на комплекс неполноценности, —совершенно неудобоваримый коктейльчик!

Но меня так тянет к нему... Я дурею от одного его взгляда... Совсем не могу контролировать себя... Да и, в конце концов, может, я не такая уж убогая...

Поэтому я сказала «не сейчас». То есть подсознательно решила взять «тайм-аут». Мне нужно подумать, разобраться в себе, решиться...

— Почему? — снова рыкнул Борис. Пока я соображала, что ответить, он распахнул пальто, обеими руками схватил меня за ягодицы и прижал к набухшему под брюками холмику. Я сдавленно пискнула и попыталась отстраниться, немного прогнувшись назад. — Ты хочешь. Я же вижу — ты хочешь!

— П-прости... все так... быстро... — бессвязно лопотала я, ощущая сквозь тонкую ткань платья его желание.

Если бы он настаивал, я бы не выдержала и сдалась. Прямо здесь, на улице, в мокрых кустах, в паре шагов от моего подъезда. Я бы согласилась на все...

Но Щербинин выпустил из своих лапищ мою попку, резко провел ладонью по лицу и виновато улыбнулся.

— Боже, Ксюшенька, что я творю! Прости меня, девочка, пожалуйста, прости! — Его голос звучал так удрученно, что я мгновенно почувствовала себя кругом виноватой.

— Пошли! — решительно произнесла я.

— Нет, моя девочка, — мягко улыбнулся Борис. — Ты совершенно права. Так нельзя. Все, действительно, слишком быстро. Но ты сама отчасти в этом виновата, ты даже не представляешь, как действуешь на меня...

— Борис, —проблеяла я, совершенно не представляя, что, собственно, хочу сказать.

Щербинин поднял руку и приложил палец к моим губам.

— Не надо, девочка. Молчи. У нас еще будет время, много времени. Я просто немного потерял голову, испугался, что, пока я буду отсутствовать, у тебя может появиться другой мужчина. Завтра утром я должен уехать по делам. Вернусь к концу недели.

Я попыталась ответить, но он не дал.

— Я позвоню. Я обязательно позвоню, — пообещал Щербинин и, быстро поцеловав меня в щеку, резко развернулся и ушел.

Ну почему я такая дура?! Почему?!

До конца недели я просто сдохну от ожидания, если раньше не сойду с ума от сомнений и переживаний.

А вдруг он вообще не позвонит?!

Едва я закрыла дверь за собой, тишину квартиры разорвала телефонная трель.

— У тебя все в порядке? — беспокойно вопрошал Антименко.

— Котя, ну это уже паранойя! Тебе лечиться надо!

— Не злись, Ксенька, я же волнуюсь, — скороговоркой выпалил мой беспокойный друг.

— А ты, часом, за мной не следишь? Или детектива нанял? — съехидничала я. — Я на порог, и тут же твой звонок...

— Н-нет, — после паузы протянул Константин Михайлович, видимо, такая мысль показалась ему небезынтересной. — Я весь вечер звоню.

— Коть, я устала, я спать хочу, — заныла я, зная, на какую струнку души Антименко нажать.

— Спокойной ночи, Ксень, — пожелала мне трубка и разразилась короткими гудками отбоя.

Раздевшись и поместив свой парадно-выходной наряд в шкаф, я влезла под душ и возрадовалась, что не привела сюда Бориса. Мои апартаменты давненько нуждались в ремонте, но, как всегда, с деньгами была напряженка. Вон в углу на потолке треснула штукатурка. На кухне начали отслаиваться обои. Комната и прихожая еще держатся, но... Да и мебель требовала замены, палас старенький, потертый.

Мне всегда нравилось мое жилище. Это мой дом, моя крепость. Но сегодня я взглянула на квартиру совсем другими глазами. Глазами господина Щербинина.

Приговор получился жестокий и неотвратимый. Убожество.

Я тяжело вздохнула и вдруг разозлилась. Да что же это я, в самом деле!

Коли этот шикарный мужик заинтересовался мной, то кем я работаю, как живу, волновать его не должно! А если волнует... Что ж. Мое влечение к Борису всего-навсего животный инстинкт. Не более. И теперь, не находясь под действием его обаяния, я прекрасно это осознавала.

Да, он богат. Но деньги — это еще не все в жизни. На них нельзя купить очень многого...

Успокоив себя такими рассуждениями и восстановив душевное равновесие, я поняла, что теперь у меня есть время трезво все обдумать и все решить. Наметить линию поведения, а главное, понять, чего же я хочу.

В воскресенье с утра пораньше «у меня зазвонил телефон...»

Люди, с которыми я общаюсь, до такой степени привыкли всегда заставать меня дома, что перерыв в несколько дней восприняли почти как ЧП.

Первой позвонила мама. Она пеняла на то, что нерадивая дочь ее совсем забыла. Сообщила, что Всеволод Николаевич ждет новой партии макулатуры («Да на этого котяру должна работать целая типография!» — чуть не ляпнула я, но поостереглась навлечь новое недовольство родительницы.) Родительница пожаловалась, что на работе грядет очередное сокращение, и ее, как работающую пенсионерку, выставят в первую очередь. («Ох, вряд ли! Какой дурак пойдет на мизерную зарплату технического библиотекаря!») Сказала, что приболела тетя Муся («Кто такая?»), что у соседки из 61-й квартиры умер муж («Земля ему пухом!»). А еще мама говорила, что надвигаются новые выборы то ли в областную Думу, то ли еще куда...

Этого я уже не вынесла. Быстренько изобразив, что ко мне «пришли гости», я попрощалась с мамой.

Стоило положить трубку, телефон снова затренькал. Народ как с цепи сорвался. Алине срочно понадобилось новое платье («С удовольствием сделаю!»); Ленка надеялась перехватить пару сотен до зарплаты («Фигу! Ты еще прошлые долги не вернула»); Машка, нервно хихикая, сообщила, что сделала очередной аборт («Маха, ну сколько можно?!»); Галка укоряла, что мы давно не собирались...

Через два часа я, наконец, додумалась отключить аппарат. Впрочем, отключить — это сильно сказано. Телефон у меня допотопный, напрямую без всякой розетки соединен с линией, поэтому я просто положила трубку рядом с аппаратом.

Друзья-приятели — это, конечно, замечательно, но все нужно дозировать.

Когда наступила долгожданная тишина, я принялась за уборку. А самое мое любимое занятие во время мытья полов — думать. Работа приучила.

Поразмышлять у меня было над чем. На первом месте, конечно, господин Щербинин, а на втором — моя гипотетическая статья.

По поводу Бориса я почти не беспокоилась. Чего голову себе морочить, как пойдет, так и пойдет. Однако было непонятно, почему Котик обозвал его «страшным человеком». С чего он взял?

Легче всего припереть Антименко к теплой стенке и устроить ему допрос с пристрастием или удариться в слезы. Ход, может, и избитый, однако безотказный.

Но, с другой стороны, нервную систему близких нужно беречь. А он мой самый близкий и друг, и подруга, и надежное плечо...

По первому пункту мои размышления зашли в полный тупик, и, повздыхав для порядка, я переключилась на статью.

Если немного изменить рассказ Ельчанинова^ чтобы его не могли узнать знакомые, вытанцуется очень неплохой материальчик. Вот только одну глупость я все же впорола. Нужно было попросить Илью Владимировича рассказать мне, чем завершилась его история. Или не надо... Почему бы мне не придумать концовку самой?

Вспомнив о Ельчанинове, я застыла посреди кухни на четвереньках и с мокрой тряпкой в руках. Как воочию я видела чайные смешливые глаза, мягкую улыбку, коричневую родинку на шее...

Тряхнув головой, я отогнала наваждение. Со мной что-то неладно. Вот что значит не иметь постоянного партнера!

Волевым усилием я постаралась вернуть свои мысли к статье. Так. Статья. Илья Ельчанинов... «Сдвинутый афганец»... Измена любимой жены,.. Загулы... Институт...

Ни-ичего у меня не получалось! План произведения не складывался.

И тут в дверь постучали. Приперся понурый Костик, всем своим видом показывая, как он недоволен моим вчерашним поведением.

Доложив другу, что так интересующий его господин Щербинин отбыл на несколько дней из города, я поинтересовалась, не узнал ли Костик о Борисе чего-нибудь интересного.

— Кроме того, что знает каждый житель нашего города, — ничего, — покачал головой Антименко.

— А что знает каждый житель города такого, чего не знаю я?

— Все ты знаешь, не прикидывайся, — попытался отмахнуться Костя, но я насела на него с расспросами. — Ну, он же генеральный директор и фактический владелец Сталинки.

-Чего?!!

А вот от этой новости у меня буквально отвисла челюсть!

Генеральный директор и фактический владелец завода имени Сталина!!! Ничего себе!!!

Завод Сталина — это очень серьезно. Название у предприятия, разумеется, давным-давно другое, но построен он по именному указу генералиссимуса, сразу после войны. С тех пор в народе его только Сталинкой и зовут.

Еще Сталинка и по сей день знаменита железной дисциплиной, совсем как при жизни Иосифа Виссарионыча. В годы перестройки и развала всего завод был единственным четко работавшим предприятием. Он исправно выпускал свою продукцию и практически без задержек выплачивал заработную плату работникам. Попасть туда простым станочником — уже было счастье для многочисленных безработных. Там даже не выгоняли в административные отпуска!

Ох, Ксюшенька, куда же тебя занесло?!!

— Так... ты... он... я... с ним? — очумело выдохнула я, дрожащей рукой пронося чашку чая мимо рта.

— Отдай, перевернешь, — флегматично произнес Котя, отбирая у меня чашку и заваривая новую порцию.

— С-слушай, а это точно он? —с едва теплящейся надеждой спросила я у моего информированного друга.

— Он, он, не волнуйся, он.

Такую информацию нужно было переварить. В один момент я стала совершенно никудышным собеседником, и Антименко, наслушавшись моих ахов и охов, оставил меня в покое и вскорости удалился.

Весь остаток дня я ходила, как чумная. И мучил меня только один вопрос. Что случилось с всесильным владельцем Сталинки, если он знакомится по объявлению в газете?

А в понедельник наступила весна.

Календарная смена времен года обычно довольно резко отличается от фактической. Так вот, в понедельник наступила весна фактическая. Столбик термометра упорно лез за отметку плюс 10, лужи, казалось, подсыхали просто на глазах. Даже на оживленных транспортных магистралях птицы на радостях устроили такой веселый переполох, что людям оставалось только наслаждаться теплом и солнцем.

Я шла с работы и тоже радовалась.

Черные и коричневые наряды горожан в одно мгновение сменились на яркие веселые куртки и плащи. Не одна природа зимой пребывает в оцепенении, но и люди. И в этом нет ничего удивительного — мы ведь часть этой самой природы. Поэтому, с наступлением весны тоже распускаем «листочки» и чистим перышки.

На доме, мимо которого я проходила, появилась новая вывеска. Секонд-хенд «Радуга». Не очень я жалую такие заведения, но и не чураюсь их. Сшить-то я могу практически что угодно, а вот джинсы... это да! За это и браться не стоит.

В небольшом светлом подвальчике пахло довольно скверно. Я уже было совсем собралась дать задний ход, как мое внимание привлекло нечто яркое и блестящее. (Чем отличается женщина от сороки? А ничем!) Это нечто висело в пакете на железной стойке. Под лаконичной надписью «Новое».

— Что это значит? — поинтересовалась я у мадам продавщицы с крашеными, но отросшими у корней волосами.

Она приветливо улыбнулась мне и охотно пустилась в объяснения.

— Дак все вещи на этой стойке — совершенно новые. Ни разу не надеванные.

А поподробнее, — заинтересовалась я не на шутку. — В вывеске ошибка, что ли? Если новое, «ни разу не надеванное», какие же это «вторые руки»?

— Дак там, — продавщица ткнула пальцем в стенку («Где, в соседнем подвале?»), — законы другие. Если вещь за 6 месяцев не продалась, дак они сильно уценяют. Опять не продалась — сдают в секонд-хенд.

«Ага, — догадалась я. — Там — это за бугром. Понятненько»,—А покажите мне это...

Я вытряхнула яркое и блестящее из пакета и увидела замечательную куртку. И на меня. Одна беда — до талии. Мне такое носить нельзя. Я свято блюду интернациональный закон толстушек: никаких поперечных полосок, больших ярких цветов-горохов, длины до талии. Словом, воздерживаюсь от всего, что зрительно укорачивает и расширяет фигуру.

Придирчиво рассмотрев все швы, прощупав материал и изучив лейбл, я поняла, что надпись не врет и куртка действительно сделана в Испании.

Я чуть не взвыла от досады!

— Дак есть еще, — успокоила мадам, видя мою разочарованную мину, и тут же вывалила на прилавок гору разноцветных пакетов.

Вот оно — счастье!

Подобрала я себе чудесную желтую курточку со скромной надписью черными буквами. Надпись, видимо, рекламировала какой-то спортивный клуб, но мне это было совершенно безразлично. Вещь выглядела отлично (дорого и просто одновременно), сидела изумительно. Класс!

Но хватит ли у меня денег на эту красоту?

— Двести пятьдесят рублей, — услужливо подсказала продавщица. — Дак это мы и не взвешиваем — штучно продаем.

Ее пояснение меня окрылило. Из этой же партии я подобрала себе вожделенные черные джинсы неизвестной фирмы, но высокого качества. Не удержавшись, прихватила еще блузку и джемпер-водолазку.»Джемпер — маме, а блузку, если понравится, тоже ей, а если не понравится — себе. Хотела еще мамуле брючки отхватить, а себе маленькую замшевую жилетку...

Но деньги кончились!

Ну почему все хорошее так быстро и совершенно не вовремя заканчивается?!

Но я не позволила испортиться своему настроению.. Счастливая и довольная покупками, я рванула домой, клятвенно пообещав себе наведаться в чудесный магазинчик после зарплаты.

Нести обновки было страшно неудобно, но жутко приятно! Мне всегда некогда кинуть в сумку пару пластиковых пакетов. Ну чего проще? Легкие, места занимают мало, так нет же — лень!

На лестнице, ведущей на мой этаж, традиционно ожидал меня господин Антименко. У Котика есть ключи, но он из деликатности никогда ими не пользуется. Всегда дожидается меня. Сияющая, нагруженная пакетами, я бросилась к Коте. Нужно же поделиться с кем-то радостью от удачных покупок!

И оступилась. До грязной лестницы, я, конечно, не долетела, спасибо Костиной реакции, но ногу подвернула качественно.

— Очень больно? — сочувствуя, спросил Антименко.

— Нет! Приятно! — съязвила я, шкандыбая к двери.

К таким эксцессам я привыкла. Правда, привычка от боли не избавляет.

Даже ребенком я никогда не была худой. И чтобы приятная детская пухлость не переросла в то, во что все же переросла, мама отдала меня «на танцы».

Сачковать возможности у меня не было. Водила меня на танцы бабушка.

Великой балерины или танцовщицы из меня не вышло. Но двигаться я научилась, ходить с прямой спиной тоже и приобрела «привычку» подворачивать ноги. Слабые связки, еще как следует не окрепнув, не выдержали нагрузки, наградив хозяйку предрасположенностью к подворачиванию лодыжек.

После очередного вывиха мне всегда нужно было отлежаться дня два, лучше три. Вот и все.

Константин Михайлович взял заботу о моей ноге в свои сильные руки. Первым делом он стащил с меня ботинок. Знал, ногу вскоре разнесет и простая операция по разуванию превратится в пытку «испанским сапожком». Потом шел в ход лед, а когда отек спадет, тугая повязка из эластичного бинта.

Антименко поставил возле дивана, где с комфортом расположилась моя драгоценная особа, телефон и ушел на кухню заниматься приготовлением кормежки для болящей.

В течение получаса я решила вопрос о больничном (позвонила Алине, она врач) и сообщила начальству о временном отсутствии на работе ценного кадра в моем лице. Начальство благосклонно хмыкнуло, решив, что за недельку в грязи они не погрязнут. Потом я отменила обязательный визит к маме, сославшись на подвернувшуюся халтурку. Сообщать мамочке диагноз «халтурки» я не собиралась. Приедет, окружит заботой, будет настаивать на переезде больного ребенка в отчий дом... Плавали — знаем.

Раз выдался нежданный-негаданный отдых (травмированную ногу я катастрофой не считаю), лучше уж провести его с чувством, с толком, с расстановкой. Тихо и спокойно. Напишу статью, сошью Алинке платье, отосплюсь в конце концов, а то ночные бдения не способствуют улучшению цвета лица.

Неизвестно чем довольный Костя покормил меня, прогулялся по магазинам, заполнил мой холодильник и принес рубликов на двести детективов в мягкой обложке.

Красота!

Мой Костик вообще-то не альтруист. Ну, совсем чуть-чуть и только по отношению к самым близким людям (ко мне и к Парнише). Все его траты на меня я воспринимаю как должное, потому что раз в два-три месяца мы ездим в Москву за новыми партиями тканей и фурнитуры. И хотя Константин Михайлович уже не одну собаку съел на этом поприще, он все равно считает, что с личным консультантом (со мной) делать это гораздо сподручнее.

От оплаты данной миссии я категорически отказалась и не прогадала. Теперь Котя считает своим священным долгом периодически заполнять мой холодильник всякими вкусностями. Книжки же, зная мою слабость к детективам, покупает по собственной инициативе.

Днем в обеденный перерыв заскочила Алина, принесла больничный и отрез на платье.

— Как нога? Посмотреть нужно? — деловито поинтересовалась подруга.

— А-а, — небрежно отмахнулась я. Алина — терапевт, а не хирург или травматолог. Я не ставлю под сомнение ее профессиональный уровень, но это моя нога. Живу я с ней уже 33 года, а подворачиваю ровно половину этого срока и лучше всяких эскулапов знаю, что делать.

— Ксень, а тебе не будет тяжело? — деликатно спросила одноклассница, покосившись на мою забинтованную конечность.

— Аль, я же не стоя собираюсь шить, а сидя. Просто другой ногой буду педаль нажимать, — успокоила я ее. — Ты лучше скажи, чего хочешь.

— Что-то наподобие того бордового платья из 7-го номера «Бурды», только короче — чуть выше колена.

За что я Алинку нежно люблю — она всегда знает, чего хочет. Не то что некоторые.

— Все понятно. Кстати, ты не похудела, не потолстела? Мерки менять нужно? — поинтересовалась я для проформы. У Алины прекрасная фигура; Она никогда не толстеет и не худеет, хотя ест, что хочет... И этому я, честно говоря, завидую.

— Нет, — коротко ответила моя подружка и отправилась в клинику исполнять свой долг.

Оставшуюся половину дня я активно ползала по полу на коленях, раскраивала Алинкино платье. Большой стол, даже складной, ставить в моей квартирке совершенно некуда. Поэтому я приспособилась работать на полу.

Часам к семи примчался Костик кормить меня ужином. Заодно он подготовил мне рабочее место, переставив швейную машинку на подоконник. Подоконники у меня широкие. Раскраивать на них, конечно, нельзя, но шить очень даже можно.

— Давай я вещи постираю. Ты же терпеть не можешь этот мерзкий запах, — предложил мой внимательный друг.

Кто ж от такого отказывается?! У Костика есть машинка-автомат, все сама делает, а у меня маленькая. Полоскать потом нужно вручную, а сейчас мне с этим не справиться.

— Котик, ты прелесть! Возьми куртку и джинсы, — пропела я.

Как здорово болеть! Если бы еще лодыжка не ныла... «Эй, хватит! — мысленно остановила я себя. — Лодыжка свое дело сделала, заработала неделю отдыха. Так что молчи уж!»

— Костя, Костенька! — игриво проворковала я, подбираясь поближе к Антименко. — Я так тебя люблю, что бы делала без тебя.

Константин Михайлович с подозрением покосился в мою сторону.

— Не дави на психику. Чего надо? — насторожился мой приятель.

— Почему ты говорил, что Щербинин страшный человек?

— Сказал и сказал, — недовольно буркнул он, ставя тарелку в шкаф.

— Да ладно тебе! Расскажи, — елейным голосом пропела я.

Антименко тяжело вздохнул, открыл рот и снова его захлопнул. Зная, что теперь торопить его не следует, я терпеливо ждала.

— Мне вообще не нравится твоя затея. К тому же эта Поливанова всегда какой-то бред выдумывает, — не слишком логично ответил Котя.

При чем здесь Ирка, если это все я придумала?

Думаю, он просто не мог подавить возникшую много лет назад антипатию к моей однокласснице. Как-то, очень качественно отметив мой очередной день рождения; Иришка устроила настоящую травлю моего голубого друга. Происшествие закончилось благополучно, но неприятный осадок в Котиной душе оставило. С тех пор Ирину он недолюбливает.

— Ксенька, ну за каким лешим он тебе сдался? Неужели на деньги позарилась? Это на тебя так не похоже.

Я не обиделась, но довольно резко заявила:

— Ты бредишь! Когда я разговаривала с ним по телефону, назначала встречу, я только поняла, что у него есть сотовый. Ну и что? Это же не показатель. У тебя есть сотовый. У него есть сотовый. У меня мог бы быть сотовый, если бы я смогла придумать, на кой он мне сдался. А то, что он человек состоятельный, я сегодня от тебя впервые услышала.

«Но, разумеется, догадывалась!» Вслух я этого говорить не стала.

— Ага! И никогда в жизни не слышала, даже по телевизору, имени владельца Сталинки? — ехидненько спросил Антименко.

— Ну, слышала. Внимания не обращала. Зачем? Зачем мне забивать голову всякой ерундой, если она меня не касается? Я на Сталинке не работаю и никаким боком к ней не отношусь. А на злобные выпады вредных дяденек вроде тебя и вовсе не отвечаю!

— Теперь-то ты все знаешь...

— И не надейся, что я гордо вздерну носик и пошлю его куда подальше, — заявила я. — Котик, а ты что, не можешь предположить, что он жутко обаятельный мужчина? С ним приятно и хорошо. Может, я влюбилась!

— A-а, ты влюбилась? — вдруг не на шутку испугался Костя.

-- Ну, скажем так, — дипломатично ответила я, не желая еще больше расстраивать его. — Я пока размышляю над этим.

— Ты замуж хочешь, — убежденно констатировал Антименко. — Или сама хочешь, или мама с подружками достали.

— Хватит чушь-то нести. Но кое-что в твоих словах есть. Подумай сам, у всех есть мужья, любовники, поклонники. Вон даже маман решила на старости лет приятеля завести. У тебя у самого есть Парниша, — я мысленно скривилась. — Замуж не замуж, но иногда хоть на стенку лезь...

Я имела в виду одно, а вот понял Антименко совсем другое. Ну что делать, если у кого что болит, тот про то и говорит.

— Ксенька, давно предлагаю, давай распишемся, купим квартиру побольше...

— Ага, и будем жить все вместе долго и счастливо, — не удержавшись, съехидничала я. — Ты же от Парниши не откажешься.

— Ох, ради бога, Ксеня! Не обижайся, но женщины и даже ты меня совершенно не интересуют. Но зато ты сможешь водить в дом своих любовников, делать, что тебе заблагорассудится. Ничего не имею против!

— Это будет не дом, а бордель! Тем более что водить своих предполагаемых любовников я могу и сюда без всякого замужества.

Подобные разговоры мы с Антименко вели неоднократно. Сначала они, правда, имели несколько другую направленность. Котя всерьез хотел жениться на мне и мечтал о детях. Когда же проявились его гомосексуальные наклонности и он уверовал, что женщины его больше не волнуют, разговоры перешли в стадию «тебе — хорошо, мама не пристает. Мне хорошо — люди за спиной не шушукаются». И я, было, стала подумывать о таком варианте. Но появился Парниша. С тех пор я и в шутку не могла думать о браке с Константином Михайловичем.

— А еще с кем познакомилась? — Костя подсознательно понял, что нужно срочно менять тему.

— С хорошим парнем, Ильей Ельчаниновым.

— Фамилия знакомая.

— Да знаешь ты его, знаешь. Он владеет строительной фирмой. Ну, фирма «Строитель», помнишь? Они нам ремонт и отделку в салоне...

— Ни фига себе, — возмущенно перебил меня Антименко. — Так это ж ты договаривалась и контракт подписывала, а я только бабки давал да пожелания высказывал! Ты так говоришь, будто тогда с ним не зналась.

— Ну, во-первых, 8 лет прошло, а во-вторых, — Котя, ты же сам сказал, что я контракт подписывала, а ты в стороне был. Так и он, верно, заму какому-нибудь поручил с нами возиться. Эти вопросы на высшем уровне не решаются, наш заказ был рядовым, зачем же с владельцем знакомиться.

— Тоже небось не нищий, — тоскливо, но уже не так безысходно, как в случае Со Щербининым, протянул Константин Михайлович. — Давай я тебе все же пай выделю, чтобы ты, прелесть моя, дурью не маялась. Захочешь — будешь работать, захочешь — просто стриги купоны.

— Ну-у, завелся.

Подобный вариант Антименко предлагал мне не раз.

Аргументировал это тем, что салон фактически мое детище. И идея, и реализация идеи. Его в деле — только деньги, которых без меня и не было бы.

Но я отбрыкивалась от этого «презента», как могла. Если соглашусь, то придется вкалывать. Дурная моя черта — не могу дело пустить на самотек, проще и не начинать. Когда мы организовывали салон, я поставила перед собой конкретную задачу: сделать магазин, где можно будет приобрести абсолютно все для пошива одежды. Я с этим справилась. Но и достаточно, большего не желаю.

— Да пошел ты, Костя... домой! Парниша уж все глаза небось проглядел.

Костя уже было открыл рот, чтобы сказать мне что-то оскорбительное, но, глянув на перебинтованную ногу, устыдился. Однако не промолчал:

— Хорошо, что он уехал, а ты ногу подвернула. Не будешь теперь шляться с кем ни попадя.

В Константина Михайловича Антименко полетели мои тапочки. Не попали.

— Босиком шлепай, — хихикнул, неизвестно чему обрадовавшись, Костя и захлопнул за собой дверь моей квартиры.

А во вторник появился Илья.

То есть сначала он позвонил.

— Ксения? — услышала я в трубке несколько озадаченный мужской голос. Интересно, а кого он рассчитывал найти в моей квартире?

— Представьтесь, пожалуйста, — самым сухим, на какой только способна, тоном приказала я.

— Ельчанинов. Помните такого?

— Здравствуйте, Илья Владимирович. — Ни радоваться, ни огорчаться я не собиралась.

— Отлично, — обрадовался Илья. — Мне в справочной дали этот номер телефона, но я не был уверен, что Панова Оксана Сергеевна — это вы и есть.

— Терпеть не могу это имя! — хмыкнула я, представляя себе его удивленную физиономию.

— Я, собственно, зачем звоню, — мужчина слегка замялся. — Можно пригласить вас на ужин?

«Да, что же это, братцы, делается! Еще немного и мое самомнение взлетит к вершине Эвереста! Какой бешеный успех у противоположного пола, не иначе на них март влияет». Мысль, конечно, приятная, но зарываться не стоит. Этот господин, скорее всего, звонит не из интереса ко мне, его волнует, что я написала. Раскаивается небось, что вывернул душу перед первой попавшейся дамочкой. Уговаривать будет не писать... Ну-ну, пусть поуговаривает. Какое-никакое, а развлечение.

— Не получится, — притворно вздохнула я, решив позлить собеседника.

— А завтра? — В его голосе послышалась некая смесь надежды и отчаяния...

— И завтра, и послезавтра — не получится, — заносчиво продолжала я.

— Я снова сделал или сказал что-то не так? Неужели я произвел на вас такое плохое впечатление, что вы и видеть меня не хотите?! — Теперь в его голосе сквозила горечь. Видимо, этот человек не так уж часто делает ошибки и теперь хочет знать, где лопухнулся. Надо иметь совесть и не мучить парня.

— Расслабьтесь, Илья Владимирович. Я не говорила, что не хочу вас видеть. Я сказала, что пока не получится. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. — Я подвернула ногу, ни в какую обувь не влезаю.

— Очень хорошо!.. То есть, конечно, плохо... Я не это имел в виду, — окончательно запутался Ельчанинов.

— Я так и поняла.

«Интересно, почему это мой вывих вызывает нездоровый восторг уже у второго мужчины?»

— А будет большой наглостью напроситься к вам в гости, на кофе? — наконец нашелся Илья. — Шампанское и фрукты — с меня.

— Будет наглостью отказаться от приглашения на ужин, — не слишком понимая, что говорю, отрезала я. — Сегодня моя очередь.

Ломаться, словно красна девица, господин Ельчанинов не стал. Однако забеспокоился:

— Но ваша нога... — В голосе Ильи Владимировича я уловила некую напряженность, о природе которой догадаться мне не было суждено. — Давайте закажем ужин из ресторана.

— Не собираюсь я у плиты рок-н-ролл отплясывать, — съязвила я, не задумываясь. — Приготовление ужина этого не требует.

— Во сколько? — Ельчанинов решил не вступать в дискуссию.

— В семь.

Ксения, а можно в восемь? У меня встреча может затянуться...

— Вот и приглашай в гости бизнесменов. Хорошо, — смилостивилась я. Вот нахал, напросился на ужин и еще ставит условия! А с другой стороны — ведь сама пригласила...

Когда у меня есть настроение — повариха из меня отличная.

Проинспектировав припасы, я определилась с меню. На горячее — картошка с мясом под названием «Вулкан». Салат из огурцов, перца, зеленого лука и зеленого салата. Еще, наверное, салат из помидоров, кукурузы и ветчины. По опыту моей семейной жизни знаю: мужики едят в два раза больше, чем самая прожорливая дама.

Готовила я поэтапно.

Сначала перемыла и оставила просохнуть овощи. Отварила яйца и картофель. Обжарила фарш. Теперь, чтобы сформировать «Вулкан» и нарезать овощи, мне хватит и получаса.

Итак, две трети ужина сделаны. Теперь можно заняться чем-нибудь другим.

Хорошо, что сегодня Костик не появится. Уехал в губернский город по делам. Мне еще не хватает разборок по поводу Ельчанинова.

К семи часам вечера я успела набросать черновик статьи, подготовила платье для примерки и даже прочитала несколько глав из нового детектива Поляковой. С книжкой расставаться не хотелось, но выглядеть перед гостем неряхой...

Переодеться мне не удалось. Любимые, заслуженные лосины на ногу не лезли. О юбке и думать было нечего. Хороша же я буду с такой подушкой из бинтов и в юбке с сексуальным высоким разрезом (других у меня просто не водилось). Ну и ладно. Останусь в спортивках, я же не на свидание собралась! Подкраситься, причесаться, и порядок!

Подкрасив глаза и тронув губы бежевой помадой, я пошкандыбала на кухню.

Удобно расположившись за столом (чтоб лишний раз не вставать), я вывалила обжаренный с луком фарш в, форму для торта и сделала горку. Сверху сооружение я обмазала толстым слоем картофельного пюре. Склоны такого своеобразного вулкана покрыла майонезом и в нескольких местах полила верхушку кетчупом. Получилось красиво — будто лава извергается. «Вулкан» отправился запекаться в духовку. При подаче на стол полагается облить его спиртом и поджечь. Но где можно добыть нормальный спирт? В ларьках продается сущая гадость, которая гореть упорно не желает.

Картофельно-мясная запеканка томилась в духовке, а я тем временем мелко нарезала салат, лук, огурцы, помидоры, яйца, ветчину и смешала два салата. Один заправлю подсолнечным маслом, второй — обезжиренным несладким йогуртом с капелькой яблочного уксуса. Мой гость на язвенника не похож, впрочем, как и на трезвенника.

Без трех минут восемь я подалась к входной двери. Лучше немного подождать, чем потом перетруждать ногу.

Господин Ельчанинов был точен, как кремлевские куранты. И видеть его нагруженным пакетами уже стало доброй традицией.

— Вы на машине? — запоздало спохватилась я. Ох, не миновать мне допроса с пристрастием. Бдительные бабульки своего не упустят.

— На такси, — удивился Илья.

Объяснять я ему ничего не стала, но вздох облегчения сдержать не смогла. Авось, еще и обойдётся...

Сервировал маленький журнальный столик сам гость. Ну и что, что это не по правилам? Для болящего можно сделать исключение. Не перетрудится.

Моя готовка стала поводом для бурных восторгов. Чего это он так распинается? Я не спорю, получилось вкусно, но чтоб так хвалить?..

Когда, по завершении ужина, Илья принес с кухни кофе, мороженое и симпатичный фруктовый тортик, неумело порезанный мужской рукой, я протянула ему несколько исписанных листочков.

— Возьмите, вы же за этим пришли.

Илья Владимирович как-то странно на меня посмотрел, и в его глазах опять появилась насмешка. Взяв черновик, он удалился на кухню. Читать и курить.

Примерно через двадцать минут до моего слуха донесся звук льющейся воды.

«Руки моют в ванной!» — про себя возмутилась я (есть у меня такой пунктик, что поделаешь) и похромала в кухню устраивать мини-скандал.

...Он мыл посуду! От удивления я чуть не грохнулась в обморок...

— Подумал, что вам трудно стоять, — повернулся Илья, и я увидела его улыбающееся и почему-то мокрое лицо.

Остатки «Вулкана» из формы для торта перекочевали в мисочку. Салатов видно не было. Наверное, выбросил, паразит! Где ж ему додуматься, что оставшийся салат можно употребить завтра! Хотя мужчине, который добровольно моет посуду, можно простить многое.

Я открыла холодильник, чтобы пристроить запеканку (завтра разогрею и с удовольствием доем), и снова чуть не рухнула. Две маленькие креманки, аккуратно накрытые блюдцами, оказались заполненными салатами. Кроме того, содержимое моего холодильника пополнилось копченой форелькой, банкой оливок, приличным куском сыра с огромными дырами и чем-то еще, что требует дальнейшего рассмотрения и идентификации, на что у меня сейчас нет сил!

Тяжело плюхнувшись на табуретку, я глубоко задумалась.

Ни один мужчина, периодически появляющийся в моей жизни (Котя не в счет) никогда не мыл посуду (то есть если не просить)!

Чтобы восстановить душевное равновесие, пришлось хромать обратно в комнату.

Ну, дает! Ну... Слов нет!

Бориса Щербинина за таким занятием я и представить себе не могла. Впрочем, мой экс-муженек не только за мойкой замечен не был, но, думаю, даже не подозревал о назначении этого эмалированного предмета в углу кухни. Наверное, он считал, что чистая посуда растет на деревьях или сама собой в шкафу появляется.

Одним словом, потряс меня господин Ельчанинов!

Не замечая моей растерянности, Илья принес свежего кофе и как ни в чем не бывало уселся напротив меня в кресло.

— Ну, — не совсем еще оправившись, буркнула я.

— Что? Оценки ждете? — Со смешинкой уже не только в глазах, но и в голосе спросил Илья.

— Гхм, — пробормотала я нечто нечленораздельное, побоявшись высказаться конкретнее.

— Есть предложение. В четверг мы с армейскими друзьями устраиваем небольшой междусобойчик. Приглашаю вас. Послушаете, узнаете наши байки и сокровенные мысли, окунетесь в атмосферу...

— Зачем? — не поняла я.

— Статью сочините. Тема достаточно интересная, можно мостик к «чеченцам» перекинуть.

— К каким чеченцам, во что вы меня хотите впутать?

В гексогеновый скандал?!

— А при чем тут гексоген?! — ошалело вытаращил свои чайные глаза Илья Владимирович.

— Недавно же по местному TV показывали, — не ожидая такой реакции, залопотала я. — Двое придурков вынесли с завода десять килограммов гексогена, якобы колорадского жука травить, а сами пытались чеченцам сплавить. Попались, конечно.

На лице моего гостя отразилось тяжелое раздумье. Похоже, Ельчанинов так и не понял, к чему я клоню, потер костяшками пальцев подбородок, что, судя по всему, способствовало его мыслительным процессам. И вдруг разулыбался.

— Ксюша, вы не так меня поняли. Я говорил про наших ребят, воевавших в Чечне!

Все встало на свои места, я тоже с облегчением заулыбалась. Ну, надо же быть такой дурой!

— Съездим в военную часть в Лунино, я там многих знаю. Получите информацию из первых рук, — продолжал, все больше увлекаясь идеей, Илья Владимирович.

— Стоп-стоп-стоп. Не поняла, — замахала я рукой, прерывая его словесный поток. — Пока я бы хотела знать, вы статью одобряете? Или деликатно даете мне понять, что лучше выбрать другую тему для моих опусов?

Ельчанинов переключился и посерьезнел.

— Читать легко, интересно, особенно трогательно вы описали мой неудавшийся брак и несостоявшуюся свадьбу. Утрировали немного, но это ничего. Пипл хавает.

-Чего?!

— Ох, простите. На нормальный язык это можно перевести как «народу понравится». Особое спасибо, что так изящно обошли любые намеки на мою персону. Вы были предельно тактичны и корректны, — заключил Илья и посмотрел на меня. — Только в вашей статье не хватает конца, финала, так сказать.

— Знаю, — понурилась я. — Вот были бы пай-мальчиком, подсказали бы.

— Хорошо, — засмеялся Ельчанинов. Но смех почему-то вышел какой-то натужный, неестественный, и говорить он стал медленнее и, как мне показалось, осторожнее.

Вполне возможно, что это мои домыслы, откуда я знаю, как обычно разговаривает этот человек?

— Когда я совершенно разуверился в таком способе знакомства, когда понял, что это — не для меня, и найти, простите за банальность, родственную душу таким способом не удастся... мне позвонила еще одна женщина. Не знаю, почему, но я пошел на встречу. Возможно, решил, что это последний шанс... кто знает?

«Ох, как интересно», — подумала я и мысленно сочинила концовку истории. Что-то вроде: «Но она оказалась журналисткой, и я ее интересовал лишь как объект исследования».

Но Илья Владимирович сказал совсем не это, чем страшно меня разочаровал. То есть поставил под сомнение мою интуицию.

— Женщина мне понравилась, — сообщил он. — Не красавица... но в ней было нечто такое, что не описать словами, то, отчего мужчина сходит с ума... Умна... Приятна в общении... В общем, мне очень понравилась...

И очень хочу надеяться... взаимно. Что из этого всего получится — не знаю, но хотелось бы... чтобы у нас все... было.

— Илья — вы гений! Великолепный финал! Просто здорово, — взвизгнула я от радости за финал статьи. Но за себя... В моей душе, как говорится, заскребли кошки.

Ельчанинов достойно завершил мои литературные потуги, оптимистично и с грифом «продолжение следует».

Меня беспокоила только одна мысль. А что, если он рассказал чистейшую правду? С момента нашего знакомства прошло три дня. Он вполне мог провести один из вечеров с этой прекрасной незнакомкой. Я же сама ему говорила, что наша встреча в зачета не идет, потому что я преследовала совершенно иные цели.

И тем не менее, Илья заслужил мою признательность и благодарность. Если бы не он, ничего бы я не накарябала. Обсуждать подобные вопросы с Борисом Щербининым язык бы у меня не повернулся.

— Спасибо вам огромное. Фактически авторство материала принадлежит не мне, а вам, — честно призналась я, наступая кованым сапогом на горло своей самоуверенности. В конце концов, без его рассказа и его финала действительно ничего бы не получилось. Ну, не виноват же он, что умнее меня. — Даже если Поливановой не понравится мой стиль изложения — переделает! Главное — сюжет найти!

— А почему Поливанова? — вдруг заинтересовался Илья.— Вы говорили, что ваша подруга — редактор «Городских новостей».

—Ну, да.

— Мы с ними подписывали контракт на рекламу. Действительно, помню — была женщина. Однако ее фамилия то ли Починок, то ли...

— Войченок, — подсказала я и не смогла удержаться от нервного смешка. — Ирка — моя одноклассница. Мы знакомы с семи лет, дольше, чем она собственного мужа знает. Поэтому я ее девичьей фамилией и называю. В действительности она — Войченок. Ирина Андреевна Войченок.

Смеялась я потому, что Ирина терпеть не может фамилию мужа. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик», — цитировала она, возмущаясь, что фамилия мужа не склоняется. Значит, совершенно непонятно, о ком идет речь — о мужчине или о женщине. Подруга и менять свою девичью не хотела, но обычно уступчивый Витек на сей раз уперся рогом. И Ирише пришлось подчиниться. Она, конечно, отыгралась потом по полной программе, но это уже их внутреннее дело.

— Все понятно, — удовлетворил свое любопытство Ельчанинов. — Ну так как? — напомнил он.

— Что как?

— Принимаете мое приглашение? — Глазки гостя заискрились хитринкой.

«О, господи! О чем это он?» — лихорадочно соображала я, прокручивая наш разговор. Полной идиоткой и склеротичкой выглядеть не хотелось. Особенно по сравнению с той, воображаемой (или реальной) дамой сердца господина Ельчанинова. «Он же о встрече с друзьями!» — наконец дошло до меня.

— С удовольствием. А когда?

— В четверг. У нас общий сбор в четверг.

Я искренне огорчилась. Даже сильнее, чем могла предположить. В четверг ничего не получится.

— К этому времени моя лодыжка, конечно, уже придет в норму. Однако взгромоздиться на шпильки я еще не сумею, нечего и пытаться. А туфли на низком каблуке к вечернему наряду не идут.

— Ксюша, вы истинная женщина! — восхищенно улыбнулся Илья. («Да?! Говорите, говорите, мой дорогой!») — Но таких жертв не потребуется. Одевайтесь, обувайтесь, как вам удобно. Наш «светский раут» будет проходить на свежем воздухе и не предусматривает ни фраков (к счастью), ни платьев с декольте (к сожалению).

Чтобы не показаться невежливым (в прошлый раз засиделись допоздна), мой гость стал собираться. Мы договорились, что он заедет за мной в четверг в десять утра, а потом привезет обратно.

— До свидания. До четверга. Спокойной ночи, — попрощался Илья Владимирович.

На сей раз бегством он не спасался, но уходить тоже не очень-то и хотел. Чайные глаза что-то пристально изучали на моем лице. Возникло неловкое молчание.

За многие годы практики подворачивания ног я досконально изучила манеру цапли стоять на одной ноге (чтобы не нагружать подвернутую). Однако, желая прервать наступившую паузу, пришлось притвориться крайне неловкой...

Намек Ельчанинов понял и ушел. Но мне опять показалось, что дай ему волю...

Никакой воли давать ему я не собиралась. У нас чисто деловые отношения, и если он мне помог, по моей просьбе, то это еще ничего не значит. И статья об «афганцах-чеченцах» целиком и полностью его инициатива.

Может, ему делать больше нечего? Или он так развлекается?

На следующий день я наслаждалась покоем.

Ни звонков, ни визитеров не было. Кроме Коти, который во время моей болезни позволил себе воспользоваться ключами от квартиры, чтобы мне не пришлось лишний раз вставать.

Константин Михайлович долго удивлялся, что в моем холодильнике полно еды, которую он не приносил. Мне с честными глазами пришлось соврать, что вчера заходили девочки и это они натащили. Я не боялась разоблачения. С моими подругами Костя дружбы не водил, поэтому маловероятно, что бросился бы проверять мои слова. Хотя подозреваю, что он мне не очень поверил. Но главное, промолчал.

О завтрашней поездке на лоно природы я также благоразумно промолчала. Ну скажите, зачем мне лишние неприятности? К тому же страстное желание Антименко оберегать старую подругу уже находилось на маниакальной грани. И что будет, если эту грань переступить, мне, по многим причинам, узнавать не хотелось.

Оставлю завтра Коте записку.

Без пяти десять в четверг, облачившись в джинсы и старенькую, но вполне приличную куртку (новую решила поберечь), я бодренько ковыляла в сторону аптеки. Забыла предупредить Илью Владимировича, что подъезжать к дому не стоит. На ногах у меня красовались заслуженные-перезаслуженные, растоптанные до состояния домашних тапочек кроссовки. В такой обуви нога практически не болела.

В последнее время в моей спокойной жизни все время что-то происходило. Да и со мной, видимо, тоже...

Пригласила в дом практически незнакомого человека. Потом, страдая от боли (ну, преувеличиваю, преувеличиваю), стряпала ему ужин. Теперь собралась неизвестно куда, встречаться неизвестно с кем. Пожалуй, жизнь вольного журналиста не для меня.

Но отступать было уже неудобно. Мне навстречу катила темно-синяя «Мицубиси» господина Ельчанинова.

Сегодня Илья выглядел совсем по-новому. Клетчатая фланелевая рубаха, классические, немного потертые джинсы, стильная замшевая куртка. Он выглядел как...

Подобрать определение я не смогла. Еще один минус мне, как журналисту.

— Куда вы меня везете? — спросила я, решив не морочить себе голову глупыми мыслями.

— У меня дом в Желудеве, моя любимая берлога. Там прекрасный сад, — охотно объяснил Илья. — Конечно, еще холодно и ничего не цветет... Но обещаю, что скучно вам не будет.

«Очень мило! Берлога в Желудеве!» — подумала я, прекрасно понимая, что иметь дом в Желудеве может лишь очень состоятельный человек. Экологически чистый район, на всех участках артезианские скважины. По моим сведениям, везде газ и водопровод, пять минут до реки. А до города всего-то минут двадцать на машине. На автобусе немного дольше. Сплошная цивилизация!

Хорошо устроился в жизни господин Ельчанинов. Везет мне на богатеньких буратин.

По Желудеву мы ехали минут пять. И только потому, что Илья снизил скорость, опасаясь сбить кого-нибудь из представителей животного мира. По дорогам в изобилии дефилировали коровы, козы, гуси и куры. Я даже заметила яркого, красивого и чрезвычайно важного индюка в паре с невзрачной подругой жизни. Пернатые супруги сосредоточенно (ну все как у людей!) выискивали у калитки вкусного червячка.

Берлогу господина Ельчанинова (правда, в данный момент господином он не смотрелся, скорее напоминал зажиточного ковбоя) я определила сразу. Обилие припаркованных рядом разномастных средств передвижения сомнений не оставляло. По самым скромным подсчётам, гостей наберется не меньше десятка (только тех, кто один приехал).

То, что у богатых свои причуды, совершеннейшая правда. Назвать берлогой двухэтажный каменный дом лично у меня язык бы не повернулся. Совершенно не удивлюсь, если с тыльной стороны особнячка сиротливо приютился скромненький бассейн, где может спрятаться средних размеров бегемот.

К моему разочарованию, бассейна не оказалось, ни большого, ни маленького. Сад был, огромный сад. Правда, выглядел он достаточно уныло — ветви деревьев были еще голые, земля покрыта островками подтаявшего ноздреватого и почерневшего снега. А вот бассейна — увы!

Но дом меня не разочаровал, по крайней мере, та его часть, которую я видела.

Радушный хозяин показал мне ванную и туалет, небольшую комнату с тахтой и телевизором, где я могла бы в случае необходимости, уединившись, отдохнуть. Причем предложил мне, без стеснения, совершить самостоятельную экскурсию по дому, ежели я этого желаю.

Я постеснялась.

Гостиная, располагавшаяся в центральной части дома, меня просто очаровала. В ней даже камин был! Не у стены, как принято, а как в фильмах, посередине комнаты. Вытяжка под чугунное литье над камином смотрелась замечательно и навевала мысли о рыцарских замках. Одно обидно, камин не горел. Попросить у Ильи разжечь его я не решилась, а двинулась к дверям.

Большие стеклянные двери (и как они воров не боятся) выходили на широкую веранду, в сад. К торцу веранды прилепился каменный пристрой, несколько портивший внешний вид дома, но игравший немаловажную роль. Несколько веселых (видимо, уже слегка принявших на грудь) чумазых парней возились там, раскочегаривая мангал. Мрачноватый тучный мужчина сидел за длинным некрашеным столом, занимавшим почти половину веранды, и сосредоточенно нанизывал маринованное мясо , лук и половинки помидоров на шампуры.

Наше появление вызвало гортанный приветственный вопль собравшихся. Откуда-то из-за дома и из глубины сада подтянулись еще несколько мужчин. Мы стали знакомиться. С самого начала занятие это было малоперспективным (запомнить сразу так много новых имен не смог бы и Спиноза), всем было весело.

Сегодня я чувствовала себя королевой. Помощи от меня не ждали и не хотели, а вот угодить желали все. Я и опомниться не успела, как очутилась в великолепном кресле-качалке, укутанная пушистым пледом и с чашечкой чего-то горячего, вкусного и явно алкоголесодержащего в руках. Предупредительный хозяин строго приказал больную ногу беречь и добавил:

— Пока на стол собираем, вас Жень Геннадич посмотрит.

Кто такой Жень Геннадич, объяснить мне не потрудились, и почему, собственно, он будет меня смотреть, тоже. Но мне было все равно. Разнежившись на несмелом мартовском солнышке, я наблюдала за деловой суетой, царившей на веранде.

Длинный стол, под возмущенное ворчание тучного мужчины, нанизывавшего шашлыки, был застелен скатертью. Из дома носили пустую и полную посуду, соленья, консервы, салаты, бутылки...

Кто такой Жень Геннадич, я узнала сразу после того, как тучный мужчина закончил колдовать над шашлыками. Он аккуратно сложил укомплектованные мясом шампуры на специальный поднос, отнес его к мангалу и подошел ко мне.

— Ну что, голубушка, будем лечиться? — строго-ласково пробасил толстяк.

— От чего? — не поняла я. Мне было тепло, хорошо, приятно, и совершенно ничего не болело.

У собеседника моя реплика вызвала бурю восторга (и никакой он не мрачный, просто сосредоточенный!):

— Ты у меня, голубушка, через полчаса скакать будешь, как юная серна!

И, не ожидая моего согласия, толстяк выудил меня из кресла и, приобняв, поволок в дом, приговаривая под нос: «Ножку посмотрим, полечим, будешь, как серна, скакать». Под слоем жира таился физически сильный мужчина.

Я бы, конечно, прекрасненько дошла и сама, но держал он меня крепко, да еще и авторитетом давил, приказывая держаться крепче.

В дверях мы столкнулись с хозяином. Дорогу нам Илья уступил, но я случайно заметила, что его глаза из чайных стали темно-коричневыми. Интересно, на что Ельчанинов злится? Уж не ревнует ли?

Моя догадка была настолько нелепа, что я тут же постаралась изгнать ее из мыслей, но сам эпизод запомнила. С этим еще нужно будет разобраться...

С моей (о-очень заинтересованной) точки зрения, пытал меня Жень Геннадич вовсе не полчаса, а гораздо дольше.

Сеанс скорой помощи при вывихах проходил в довольно живописной комнате (в той, которую мне предлагал Илья для отдыха). На голом дощатом полу в художественном беспорядке были разбросаны шкуры неизвестных мне зверей. Я узнала только одну. И то потому, что уже видела примерно такую же у своей крестной. Остальные мини-коврики остались для меня неведомой экзотикой.

Кроме софы, на которой меня пытали, у окна располагались кресла, несущие караульную службу у деревянного резного столика. На вделанной в стену (опять-таки резной) подставке стоял телевизор. Все. Ничего больше. И тем не менее комната казалась очень уютной.

Угомонился эскулап, лишь когда некая нетрезвая личность в прожженном зеленом свитере, деликатно постучавшись, засунула голову в дверь. Она заявила, что если через 10 минут мы не появимся на веранде, шашлыка нам не видать как своих ушей.

— Ну конечно, — погрозил костоправ нетрезвой личности здоровенным кулаком. — Я готовил, старался, а мне же еще не достанется!

Я быстро привела в порядок свой костюм... Странно; но замученная изуверскими методами лечения Жень Геннадича нога напрочь забыла о своем вывихе.

— Ну, это пока, — опередил мои восторги доктор. — Хорошо было бы, Ксюшенька, тебе еще раз пять ко мне наведаться. Вот тогда и думать о своей болячке забудешь. Руки у меня золотые!

— От скромности вы не умрете, мой драгоценный Авиценна!

—А чего от нее умирать?! — хохотнул Жень Геннадич.

Моя переставшая прихрамывать личность произвела в дружной мужской компании форменный фурор. Через секунду я оказалась за столом, и в моей руке неведомым образом материализовались сразу четыре истекавших соком шашлыка. Мужички наперебой принялись ухаживать за единственной в компании дамой.

А вот хозяин на меня и не глядел. Отводил глаза, когда случайно наши взгляды скрещивались. Ну и пусть его! Сам привез, сам виноват. Теперь пусть дуется, аки мышь на крупу.

Застолье тем не менее шло своим чередом. Первый тост пили молча, стоя, не чокаясь.

Первый — поминальный. Я это знала.

Но если бы и не знала, все равно усидеть на месте не смогла бы. От меня этого не ждали, но не встать было просто нельзя. Лица всех мужчин в один миг посуровели, стали задумчивыми. Это были лица людей, которые видели смерть... Наверное, у всех солдат, вернувшихся с войны, бывают именно такие лица.

Вспомнив своих друзей, ребята выпили. Но серьезность момента довольно быстро улетучилась, и все накинулись на еду.

Я их не осуждала. Да и какое я имела право?! Они вернулись, они живы...

После третьей рюмки за столом вдруг почувствовалась какая-то натянутость. И по неуместным паузам, извиняющимся взглядам в мою сторону я поняла, что это из-за меня. Парни старательно проявляли вежливость и следили за речью, чтобы не оскорбить слух дамы.

— Господа! — потребовала я внимания. — Мне очень приятно ваше отношение к моей скромной персоне, но я вас смущаю. Посему позвольте откланяться.

— Нет, — вдруг рявкнул хозяин дома, перекрывая возмущенные возгласы гостей. Некоторые из ребят даже рты открыли от удивления, переводя взгляды с меня на Илью.

Несколько секунд мы сверлили друг друга взглядами. Чего же это он, сердешный, так взбеленился?!

— Извините, Ксения, но я прошу вас остаться.

— Хорошо, — покорно кивнула я, уходить мне совершенно не хотелось. — Но только и я попрошу. Всех. Не обращайте на меня внимания. Ведите себя как всегда.

— Это невозможно, — хохотнул мой сосед справа. Кажется, его звали Сережа, а может быть, Саша. — Вы — чудо!

Непонятное поведение господина Ельчанинова было вскоре забыто. Настроение компании повысилось на несколько градусов, и пауз между словами у гостей больше не возникало.

К вольным выражениям я отношусь философски. Возьмем, к примеру, наш городок.

Основана моя малая Родина на месте поселения ссыльных каторжников, и далеко не все из них были графьями-дворянами. Основную массу составляли уголовники что ни на есть рабоче-крестьянского происхождения.

С тех пор наш городок разросся за счет заводов и стал совершенно люмпеновским. Тут уж бороться за чистоту родного языка стало вовсем трудно. И пошло, и поехало, и поперло... Поэтому ничего нового для себя я от этих ребят уже не услышу...

— Ксюша, а давайте выпьем на брудершафт?! — беззастенчиво предложил высокий брюнет, имевший вид типичного нового русского. Он подошел с другой стороны стола. Я нисколько бы не удивилась, увидев на конце массивной золотой цепи, поблескивавшей в вырезе рубашки, килограммовый брильянтовый крест-оберег. Тайны из своих намерений брюнет не делал и долго и громко объяснял, что они все (гости откликнулись одобрительным гулом) меня зауважали за то, что соблюла традицию. И еще за то, что я красивая женщина («Неприкрытая лесть!») и вообще хороший парень («Господа, где логика?!»).

Перецеловалась я со всеми. Впрочем, очень целомудренно. Не в меру ретивых господ остальной «бомонд» твердо осаживал. Кажется, с некоторыми я целовалась по несколько раз. Не по своей инициативе.

А вот Илья куда-то исчез. Сцену всеобщего пьяного целования он не наблюдал.

К моему огромному удивлению, застолье так и не переросло в обычную русскую, пьянку со скандалами и мордобитием. По моим наблюдениям, некоторые ребята и вовсе не пили. На мой беспардонный вопрос спокойно ответили, что «завязали» и «надо же этих придурков кому-то по домам развозить».

Ельчанинов «летучим Голландцем» мелькал то здесь, то там. Что-то со стола исчезало, что-то появлялось. Наконец, он вынес из дома гитару, и вся компания оживилась.

Сначала Илья пел один. Что-то о пыльных дорогах, о чужих горах, о последнем патроне, об оставшихся там друзьях, о солдатском котелке, о крови, которая на земле не алая, а черная...

Пел он хорошо. Проникновенно и душевно. Я чуть не разревелась!

В памяти всплыло трагическое воспоминание: первый запаянный цинковый гроб, который привезли к нам во двор... даже не гроб, а просто блестящий ящик... Совершенно спокойную женщину с пустыми глазами, мать того мальчика... она никак не хотела понимать, что происходит... Обводя собравшуюся толпу глазами, словно спрашивала, зачем они сюда пришли... И люди отводили взгляды... там не может быть ее сына... это простой ящик, обитый металлом... двухметровый двадцатилетний красавец, ее сын, туда просто не поместится...

... выражение нечеловеческой муки на лице соседки тети Нади, когда она узнала, что сына Вовку отправляют в Афган... звериный вопль «Не пущу!!!», потрясший нашу хрущевскую пятиэтажку...

...я была маленькой и боялась траурных маршей... Я запиралась в ванной и включала воду, чтобы спрятаться за ее шумом...

...помню тоненькую девушку, красоте которой я ужасно завидовала, ее всегда окружала стайка кавалеров... она перерезала себе вены... а он вернулся... в похоронке перепутали фамилии... Он полгода пил, потом исчез... уехал на Север, говорят...

Гитара пошла по кругу. Парни подпевали...

Я неслышно выбралась из-за стола и вошла в дом. В углу гостиной располагалось удобное кресло, похожее на шезлонг. Вот там-то я и пристроилась. И закрыла глаза.

Голоса с веранды были слышны и здесь. Но ребята пели, а не горлопанили, и я различала лишь отдельные слова.

Они вспоминали...

Нет. Им нечего вспоминать. Они все помнят. Они никогда не забывали!

Две слезинки не удержались на кончиках мокрых ресниц и все же сбежали по моим щекам.

— Не плачь. Это жизнь. Это наша жизнь.

Голос Ильи звучал тихо и глухо. Я чувствовала, что он смотрит мне прямо в лицо, но была не в силах открыть глаза, потому что в них стояли слезы.

Мягко прикасаясь кончиками пальцев к моим щекам, Илья стер слезинки.

Мне так захотелось прижаться щекой к его ладони...

Он продолжал медленно водить пальцами по моему лицу, нежно поглаживая каждый изгиб, каждую едва намечающуюся морщинку...

К сексу все это отношения не имело, но в моей душе что-то происходило. Что-то новое, хорошее, не поддающееся словам... и я поняла, где у человека находится душа. Она не в голове или у сердца — она повсюду, в каждой клеточке.

Рука Ильи все так же бережно поглаживала мое лицо. Теперь я не могла открыть глаза уже не из-за слез... Просто не могла. Не открывались они. Мозг не хотел возвращать меня в реальность.

Я чувствовала, что улыбаюсь, голова моя кружилась, и я улетала в легкую даль...

Он приласкал меня всю, хотя не дотронулся даже до шеи. Он обласкал мою душу.

Мне стало спокойно. Хорошо, как в детстве, в уютной, любимой кроватке под желтым легким, одеялом, с белой подушкой в кружевных рюшечках...

— А-а-а! Вот ты где, скотина! — донесся пьяный голос от двери на веранду. — Илюха! Водяра кончилась!

От неожиданности я распахнула глаза и повернула голову к вошедшему. Краем глаза одновременно заметила, как Ельчанинов судорожно отдернул руку от моего лица.

— Колян, а тебе не хватит? — недовольно поинтересовался Илья.

И тут из-за спины Коляна протянулась мощная рука с закатанными рукавами свитера и взяла его за горло локтевым захватом. Действие сопровождал снисходительный басок Жень Геннадича:

— Голуба моя, надрался, как скотина, так иди проспись. Ох, положу я тебя на кодирование, допрыгаешься...

От смущения я не знала, куда глаза девать. Ничем предосудительным мы не занимались, но между нами возникла какая-то связь, близкая... интимная.

— Ксюша, помоги мне салаты заправить, — нашел выход из неловкого положения Илья Владимирович. — А то, действительно, наквасятся парни, куролесить начнут. Надо бы закуски добавить. Вообще-то мы люди неплохие...

— Но лучше вас не трогать и обильно кормить, — попыталась я пошутить.

— Вот это правильный подход к делу, — поднял указательный палец хозяин.

Весь этот день был удивительно теплым и приятным. И даже не а смысле погоды, хотя и она не подкачала, а в смысле атмосферы и приятн9й компании.

Ребята шутили и смеялись, точнее, ржали, оглашая окрестности богатырскими голосами, чем чрезвычайно нервировали соседских собак.

К вечеру теплая тусовка начала постепенно таять. Гости подолгу прощались и не уходили, потом снова прощались и снова оставались. Но тем не менее к сумеркам нас осталось всего пятеро, считая меня и хозяина дома.

— Вы, наверное, устали, Ксюша? — заботливо поинтересовался Ельчанинов. Мы снова сидели за столом, но на сей раз пили кофе с конфетами, тортом и мороженым.

Как странно, эти закаленные, мужественные парни, как дети, обожают сладкое!

— Я вас отвезу.

— Вы выпили, Илья, вам нельзя. Лучше вызовите мне такси.

«Не разорится», — подумала я и с грустью констатировала, что мы снова перешли на «вы». Праздник закончился. Впереди — будни. А то, что происходило там, в гостиной...

Он просто видел мое состояние и попытался успокоить истеричную женщину. Остальное я напридумывала. В конце концов, это мое соображение, мои чувствами ничего страшного, если я иногда даю им волю.

— Ксюша, это совершенно безопасно, заявляю как доктор, — пробасил Жень Геннадич. — Мой друг машину даже в коме вести сможет. Проверено! Не так страшен советский танк, как его пьяный экипаж!

— Звучит очень оптимистически!

— Шучу, я шучу! — оправдывался толстяк, сообразив, что сморозил глупость.

— Ну, хорошо, — решила я, глянув в абсолютно трезвые глаза Ельчанинова. — После того волшебства, что вы сделали с моей ногой, всему могу поверить. Даже если скажете, что прилетели пришельцы.

— А между прочим, вы совершенно правы, — начал было Жень Геннадич, но его перебил господин Ельчанинов.

— Хорош заливать. Ты свои бредни среди здравомыслящих людей не распространяй. — Илья вошел в дом, взял ключи от машины и пригласил меня с собой.

Синяя «Мицубиси», к ночи ставшая черной, просто пожирала километры. До города было довольно близко, и мы доехали в рекордно короткие сроки. Причем не до города, а прямо до моего дома.

Ну, не совсем до дома... Я попросила высадить меня у аптеки. В девять вечера все мои старушки, как стойкие оловянные солдатики, еще на посту.

Всю дорогу мы молчали. Я обдумывала подробности этого дня, тщательно откладывая их в памяти. Однако по прибытии на место уже нужно было что-то говорить.

— Спасибо, Илья, — нашла я универсальную формулу.

— Набрались впечатлений для следующей статьи? — сдержанно поинтересовался Ельчанинов.

— Нет, Илья. Я не смогу. Не смогу написать эту статью, — отрицательно покачала я головой.

— Почему? — бесцветно спросил он.

— По техническим причинам. — Моя улыбка, верно, выглядела кривовато. — Залью слезами первую же строчку. И потом... Про вас должен писать мастер с большой буквы.

— Зато вы искренни и умеете сопереживать, — все так же бесцветно возразил Илья.

— Да... но — нет. Не смогу.

— Очень жаль. Значит, в Лунино мы не поедем.

— Ох, не знаю, не знаю я.— Мне не хотелось уходить, не хотелось расставаться с Ельчаниновым, но...

— Возьмите, — Илья Владимирович протянул мне визитку. — Мой сотовый у вас есть. Если вдруг надумаете... или просто...

Что «просто», он не договорил.

— Счастливо, Илья.

Выбравшись из машины, я тихо прикрыла дверцу и впервые после манипуляций Жень Геннадича ощутила какое-то неудобство в ноге.

Пока я обходила лужу, «Мицубиси», взвыв мотором (выходит, зря я иномарки хвалила), скрылся за домами.

Выходить на работу до окончания действия больничного листа — полное безумие. То, что моя нога больше не болит, еще ничего не значит. Мне приказано ее не перетруждать, вот я и следую рекомендации врача. Гореть трудовым энтузиазмом на работе — это не про меня. Вот полениться от души — пожалуйста.

После экологически чистого Желудева спала я как убитая. Столь насыщенная событиями неделька диктовала необходимость полноценного отдыха.

Навязчивая трель звонка выдернула меня из объятий Морфея лишь в половине двенадцатого. Внутренне посопротивлявшись, я протянула руку и, не открывая глаз, приложила трубку к уху.

— Ксюшенька, здравствуй, моя девочка!

Как ужаленная целым роем пчел, я мгновению переместилась из лежачего положения в сидячее и из полусонного в совершенно бодрствующее. Расслабленный голос Бориса Щербинина я узнала сразу.

— Какие планы на выходные, золотко? — Говорил он как-то походя, словно не сомневался, что даже если у меня уже есть планы, я их мгновенно изменю. — Махнем на дачу?

«Шашлычков поедим», — хмыкнула я:

— ...шашлычков поедим, в баньке попаримся, — не меняя тона, продолжал Щербинин, чем чуть не довел меня до истерического припадка. Как все мужчины предсказуемы и запрограммированы!

— Хорошо бы, — мечтательно произнесла я. Мечтания скорее касались бани, шашлыками я была еще вчерашними сыта.

— Вот и отлично. Значит, жду в шестнадцать ноль-ноль. Тебе будет удобно у бассейна?

— В шестнадцать ровно. Очень хорошо. Мне нужно заскочить в больницу, а там до бассейна — рукой подать.

— Ты заболела, золотко? — в голосе Бориса послышалась неподдельная тревога.

- Нет-нет, не волнуйтесь... не волнуйся. Нужно подруге платье отнести, она там врачом работает, я прямо оттуда и пойду.

— Хорошо, золотко. Я рад, что ты здорова.

Положив трубку, я призадумалась.

Звонку Щербинина я обрадовалась, спору нет. Тогда почему остался от разговора странный осадок?

Один из моих самых больших недостатков — самокопание. Кручу ситуацию и так, и эдак, пытаюсь добраться до истины или до того, что таковой считаю.

Да ну его все на фиг! Не хочу, не буду!

Поеду на эту дурацкую дачу, пересплю с Борисом, вот все бури в душе и улягутся. Это же вообще чудо, что он позвонил. Это как подарок судьбы. Такими вещами не пренебрегают.

Вот так с шутками и прибаутками я выбралась из постели и принялась собираться.

Готовое Алинино платье пришлось складывать с особой тщательностью. Товар хотелось представить в лучшем виде и услышать вполне заслуженные охи-ахи.

Мысленно я прикидывала, что может понадобиться в гостях. Меня приглашают на выходные. Берем нижнее бельё (не буду же я там стирать свои трусики-лифчики). Отбирала я бельишко придирчиво и потратила на это довольно много времени.

Дальше. Зубная щетка, косметика... Поеду в новых джинсах, вот и куртка пригодилась. Свитер, майка, юбка, блузка, жакет, вечернее платье, туфли, тапочки, колготки, зонтик...

Стоп,дорогуша! Я бессильно уставилась на гору одежды, переместившуюся из шкафа на диван. Всего этого вполне бы хватило на месяц проживания не на самом притязательном курорте, да еще при любой погоде, кроме снежных заносов...

Ну, нет. Так дело не пойдет!

В итоге на диване остались сиротливо лежать: пакетик с бельем и запасными колготками, косметичка, теплый свитер и длинная майка, которую можно использовать еще и в качестве ночной рубашки.

Около трех часов я выключила газ, перекрыла воду, заперла квартиру на оба замка и выскочила из дома.

Что я за человек? Мне всегда не хватает какой-нибудь минутки. Ума не приложу, как другие люди бывают такими точными и собранными. Я всегда куда-то опаздываю. У нас с Котей есть даже договоренность: он ждет меня ровно пятнадцать минут. Такое мое опоздание он выдерживает стоически. Ну а если хочет, чтобы я пришла к определенному сроку, назначает встречу со мной на пятнадцать минут раньше.

Эту уловку я давно просекла, но каждый раз попадаюсь по новой. Лечу, спешу, волнуюсь...

В данном случае я не надеялась на быстроту своих ног и предпочла трястись в переполненном трамвае три остановки до городской больницы. За это время я успела составить поминутный план действий. От Алинки я должна уйти ровно без десяти четыре. От больницы до бассейна ходьбы спокойным шагом всего-то минут пять. Однако при моей способности опаздывать лучше иметь в запасе еще пять минут.

И все же даже хорошо продуманным планам частенько мешают непредвиденные случайности.

В моем случае непредвиденным фактором оказался агрессивно настроенный и юридически подкованный старичок больной.

Алинку я нашла в ординаторской. И за те десять минут, что мы с ней общались, в дверь раз пять всовывал лысую, как облетевший одуванчик, голову старикашка-больной. Получается в среднем раз в две минуты.

Этот больной был колоритной личностью. На мятой и застиранной больничной пижамке тощего дедульки висел ряд разноцветных орденских планок.

— Он что — ветеран? — спросила я у подруги.

— По-моему, ветеран войны тысяча восемьсот двенадцатого, — неопределенно пожала плечами Алина. — Эти побрякушки он сам клепает, а потом ходит, байки травит.

«То-то я смотрю, есть там у него зелененькая в красный горошек нашивка», — подумала я.

— Дай нам бог не дожить до такого состояния.

— Э, нет, Ксень. Он совершенно в своем уме, прекрасно соображает и знает все законы. Весь персонал уже достал! А планки — это хобби. Не более, — совершенно спокойно объяснила Ахметова. — Никакой он, конечно, не ветеран. Мы выясняли, хотели его спровадить в госпиталь. Не вышло.

Алина встала, заперла дверь на ключ и уже намеревалась примерить обновку... И тут началось!

Дедуля истошно вопил под дверью, изрыгая ругательства и угрозы в адрес докторов, властей и правительства. Медперсонал он называл не иначе, как «врачи-вредители».

Я занервничала. Алина крепилась.

Думаю, что при ее профессии нужны даже не железные, а железобетонные нервы. Но и железобетон со временем крошится...

Платье Алине понравилось. Но тут старикашка, выдав длинную тираду ругательств, бухнул чем-то тяжелым в дверь (надеюсь, что головой!). Не сняв новый наряд, Алина открыла дверь и пригласила разбушевавшегося старикашку войти.

Мне не хотелось присутствовать при их беседе, и я трусливо выскочила из ординаторской.

Время шло и уже начинало поджимать. Я стала волноваться.

Уйти, не попрощавшись с Ахметовой, я могла. Но уйти без сумки и куртки — никак. По закону подлости пакет с курткой и сумка преспокойненько стояли в ординаторской возле кушетки, где я их (растяпа!) оставила.

Стрелки часов неумолимо приближались к намеченному сроку. Я нерешительно топталась возле закрытой двери и тихо проклинала самозванца-ветерана, Алину Игоревну, всю эту чертову больницу и главное — саму себя.

Наконец, улыбающийся и умиротворенный дедуля гордо прошествовал мимо меня в сторону палаты. («Галоперидолом, что ли, Алинка его накачала?!»)

— Ты чего такая раздерганная? — поинтересовалась подруга, когда я злобной фурией ворвалась в ординаторскую.

— Опаздываю! — Схватив сумку, я со скоростью курьерского поезда устремилась к выходу..

— Подождет! Если — нет, то ты ему не нужна! — прокричала мне вслед подруга.

Господи! Ну что она за человек! Неужели мысли читает? Или на моем лице аршинными буквами написано, что я собралась на свидание!?

Жень Геннадич, конечно, сделал невозможное. Но он же не рассчитывал, что я устрою марафонский забег с препятствиями. Пробежав половину дистанции, я заметно захромала. Пришлось перейти на шаг.

Наш бассейн, некогда гордость всего города (пообветшавшая гордость, надо заметить), вписывался в окружающий пейзаж довольно нелепо. То ли архитекторы чего-то недодумали, то ли другого подходящего места в центре не нашлось. Как бы то ни было, он соседствовал с одной стороны с жилыми домами, а с другой — к нему примыкали какие-то склады, зачуханные конторки, «шиномонтаж» и база с загадочной надписью «№3». Гулять вечером в этом районе я бы не порекомендовала. Гарлем не Гарлем... Жизнь дороже!

Но сейчас светило солнце, и мрачный пейзаж не казался таким уж угрожающим.

«Интересно, сколько в нашем городе синих «Мицубиси»?» — промелькнула у меня мысль, неведомо откуда взявшись. С некоторых пор темно-синий цвет машин ассоциировался у меня с Ильей Владимировичем Ельчаниновым. Боковым зрением я отметила транспортное средство именно такого цвета, на приличной скорости промчавшееся мимо. Размышлять на эту тему у меня уже не было времени. Потому что за поворотом мелькнул ослепительно белый краешек щербининского «Мерседеса».

Было бы обидно, если бы в этот момент водитель белоснежного чуда, устав ждать припозднившуюся даму, завел мотор и уехал. Пришлось мне прибавить скорости.

Борис сидел за рулем и отрешенно смотрел вдаль. И тут мне захотелось созорничать. Нагнувшись, я обошла машину, подкралась к открытому окошку с его стороны...

— Гав!

Борис не шевельнулся. Не вздрогнул, не дернулся, не сделал ни единого движения.

— Эй! Рота, подъем! — тихонько проговорила я, ничего не понимания. Он что же, спит с открытыми глазами?!

Я протянула руку и помахала ладонью перед лицом Бориса.

Никакого эффекта!

Совершенно озадаченная, я громко позвала его по имени и принялась трясти за плечо.

Голова господина Щербинина безвольно мотнулась и упала на грудь. С подбородка капнула кровь и расплылась по голубой рубашке...

Расширившимися от ужаса глазами (реальность до мозга еще не дошла, но подсознание уже сработало) я разглядывала бурое пятно на некогда безупречной рубашке.

«...кровь на земле не алая, кровь на земле — черная...»

— И-и-и-и-и...

Крик ужаса рвался из моих голосовых связок, а мозг требовал — заткнуться.

До боли прикусив палец, я усилием воли заставила себя замолчать.

Всесильный хозяин Сталинки, меценат, спонсор, самый влиятельный и богатый человек в городе прекратил свое земное существование.

«...Боря... кровь! Он теплый... меня заподозрят... «Скорую помощь»... куртка чистая?.! отпечатки пальцев... нас

видели вместе, полгорода... мой телефон... мясо на шашлыки протухнет... хорошо, что платье не взяла... О, боже!!!»

Первая четкая мысль, пришедшая мне, диктовала: «Бежать нельзя. Нужно идти медленно, спокойно».

Наверное, я так и сделала. Потому что, когда за первой мыслью последовала вторая, оказалось, что я сижу на рассохшейся лавочке в совершенно незнакомом дворе. Меня колотило. Закрывая глаза, я видела голову Щербинина с устремленным вдаль взглядом. В следующий момент эта голова медленно заваливается на грудь...

От волнения во рту у меня пересохло. Я сглотнула какую-то отвратительно кислую слюну и с большим трудом поднялась на ноги. Сделавшись в одночасье какими-то ватными, они медленно понесли меня в сторону дома. Но попасть домой мне пришлось не скоро.

-В следующий раз я пришла в себя в парке, ощутив, что сижу на чем-то холодном и ребристом. Оказывается, я взгромоздилась на полуразрушенную кирпичную стену неизвестного строения, словно большая чокнутая желтая ворона.

«Почему желтая?» — вяло подумала я. И тут мозг, наконец, словно проснулся. И чувство самосохранения включилось на полную мощность.

«А желтая ты ворона потому, что в желтой куртке!» — совсем уже здраво подумала я. И чуть не заорала от радости.

Это же здорово, это же замечательно! Желтая куртка! Ура ярко-желтому цвету!

Но я не сошла с ума. И радовалась совершенно осмысленно.

«Поливанова! Стерва, дрянь! Это из-за тебя я цопала в эту идиотскую историю! Но ты сейчас мне и помогаешь! Помнишь, как ты учила меня привлекать внимание мужчин, точнее, отвлекать их внимание от недостатков.

Нужно обязательно надеть что-то яркое, тогда никто не заметит твоих недостатков! Подняв палец к потолку, менторским тоном ты заявила: «Психология!» Значит, моя ярко-желтая куртка наверняка отвлекла взгляды от моего лица. Значит, нужно побыстрее избавиться от куртки! Иначе мне не доказать, что я его не убивала... или что не видела убийцу... Меня затаскают... Или посадят в камеру... Зачем им утруждаться, искать настоящего убийцу... Проще сфабриковать дело, повесить преступление на меня... Если доберутся до больницы, Алина, возможно, ничего не скажет. Ну, а старик-не-ветеран?! Пошли, господи, этому достойному старцу крепкую память! Ведь ни он, ни Алинка меня в желтой куртке не видели. Я сняла ее еще внизу, за гардеробом и сунула в пакет. Точно! В одной руке у меня был пакет с Алинкиным платьем, а в другой — пакет с курткой и сумкой сверху. Сунула я сумку в пакет, чтобы все было в одном месте... и не мешало! Значит, из-под сумки куртки видно не было. Это уже хорошо!»

Я стала резво стаскивать с себя куртку. Пальцы слушались отвратительно, но я справилась. Оглядевшись, я сунула скомканную куртку в щель между камнями. Наружу выглядывал только кусочек рукава. Неважно. Проследить мой путь трудно. Я сама понятия не имею, как в парк попала! И надеялась, что какая-нибудь бомжиха наткнется на курточку... Но я тут же поняла, что замерзаю ведь на улице далеко не месяц май, и достала из сумки толстый свитер. Маленький белый берет соскользнул с моей головы, когда я протискивалась в узкое горло свитера. Но это уже было не важно.

Закинув сумку за спину, я целеустремленной рысцой двинулась к дому.

Никто на меня не косился и пальцами в мою сторону не тыкал. Занялась баба бегом, ну что ж, теперь многие бегают!

Свитер на мне был коричневым, сумка того же цвета, поэтому инородным предметом на моей фигуре не выделялась. Мне даже возле дома несказанно повезло. Быстро темнело, и бабульки, весь день просиживавшие на лавочках, расползлись по теплым кухням к своим любимым сериалам.

Захлопнув за собой дверь родной квартиры, я в изнеможении сползла по ней на пол. Натруженная нога побаливала. Сейчас бы к Жень Геннадичу...

«Нога... Жень Геннадич... Желудево... синяя машина... убитый Щербинин... Илья...»

Второй раз за день я впала в истерику.

— И-и-и-и! — кажется, это становится нездоровой традицией. — Ой, господи! Ой, мамочки! — причитала я минут пятнадцать, сидя в прихожей на полу и раскачиваясь, как китайский болванчик.

Из комнаты донеслись настойчивые звонки телефона.

— Это не из милиции. Это не из милиции, — как заклинание твердила я, на четвереньках двигаясь к телефонному аппарату. — Они бы не успели, не вычислили меня так быстро... Не буду снимать трубку... Я сплю, меня нет дома...

Кто бы это ни звонил, я сейчас... отвратительный собеседник.

До комнаты я не доползла, осознав всю нелепость такого способа передвижения. Цепляясь за стену, я выпрямилась и, как хомо сапиенс, на двух конечностях вошла в кухню.

В медицинских целях и для расчета с сантехниками я всегда держу пару бутылок водки. Сейчас эта целебная жидкость срочно понадобилась и мне. Догадка, пришедшая в мою голову, была до такой степени... неприятной...

Или водка оказалась самопальной, или моя нервная система требовала более серьезного успокоительного, но стакан прозрачного пойла не произвел на мой организм ни малейшего впечатления.

Я никак не могла уснуть и ближе к двум часам ночи принялась всесторонне рассматривать возникшую проблему.

Как там по-латыни... не помню. Короче — «кому выгодно»?

Это первый вопрос, которым задается следователь.

Итак...

Щербинин — директор... вернее, был директором, и единовластным хозяином Сталинки. Предприятие это рентабельное, прибыльное. Значит, у него как у его хозяина просто обязаны быть многочленные недоброжелатели, завистники и конкуренты.

Это ясно. Теперь дальше.

Он ездил по делам. В городе его не было почти неделю. Возможно, его нынешняя... нынешнее положение имеет корни именно оттуда.

Дальше...

Сам по себе Щербинин — господин небедный. В смысле личного капитала. А в наше время убивают и за гораздо меньшее. Не может быть, чтобы Борис не был женат, хоть раз в жизни, возможно, еще и дети есть. Кто знает, может, им захотелось добраться до папочкиного наследства...

После трех (довольно перспективных) вычисленных мною направлений в голову полезли и вовсе тривиальные мысли. Месть, ревность и так далее.

Я вновь и вновь припоминала мельчайшие детали, касающиеся Бориса, которыми я располагаю. И вскоре с ужасом поняла, что о Борисе Георгиевиче Щербинине я практически ничего не знаю! Даже наименования товара, выпускаемого его заводом!

Точно знаю, что на этом предприятии или излавливают, или расфасовывают что-то из бытовой химии. Но это мелочи, это несерьезно. Так миллионные-миллиардные прибыли не сделаешь. Мне помнится, что в советские годы завод специализировался на чем-то для ВПК. В городе знал это каждый. Однако назвать конкретную продукцию могли лишь единицы. А они совсем не стремились донести эти сведения до народных масс.

Периодически мои мысли перескакивали на Илью Ельчанинова. Я не могла отделаться от впечатления, что у бассейна видела именно его машину...

Что же может быть между ними общего?

Почему Илья оказался вблизи места убийства Бориса?

В том, что Ельчанинов мог хладнокровно убить Щербинина, я не сомневалась. Все, кто прошел войну, убивали. Или ты, или тебя. Такие навыки не забываются.

Впрочем, он мог нанять киллера, чтобы не светиться самому...

Направление моих мыслей мне активно не нравилось. Ох, и не хотелось, чтобы мои нелепые догадки стали «лепыми»?

Неужели я могла так ошибаться в Ельчанинове?!

Вместо того чтобы париться в бане, есть жаренное на углях мясо и проводить выходные со всей возможной приятностью, я всю субботу безвылазно просидела дома, не отвечая на телефонные звонки и игнорируя требовательные звонки в дверь. Я совершенно не желала ни с кем общаться ни по телефону, ни лично.

Исключение составил лишь мой преданный друг Костя. Он приволок продукты, на которые мне и смотреть-то не хотелось (глядишь, так пойдет, могу и похудеть от волнения).

Костя уже был в курсе вчерашних событий. И немудрено. Утром я легкомысленно щелкнула кнопкой,телевизора и мгновенно наткнулась на портрет господина Щербинина в траурной рамке. Слезами я не разразилась, но телевизор моментально выключила.

— Ксень, ну не переживай ты так, — заунывно тянул .Антименко. — Ты пойми...

— Костя, не сейчас, — перебила я друга. Сегодня я была расположена к разговорам еще меньше, чем вчера. — Возможно, потом... Как-нибудь...

Антименко потоптался-потоптался и ушел не солоно хлебавши, попросив в случае чего позвонить.

«Котик! Это «чего» уже произошло. Ты был прав,

пусть и не с того боку», — горько подумала я, принимаясь сортировать продукты и рассовывать их по полкам холодильника. В тот момент, когда я совала в морозилку бананы, а в овощной отсек яростно заталкивала мороженую курицу, я в тысячный раз задавалась вопросом — видел ли меня кто-нибудь на месте убийства. Фокус с курткой перестал казаться мне таким уж удачным. Меня вполне могли заметить вездесущие старушенции-соседки и еще масса народу.

А уж связать меня с Щербининым — совсем уж нетрудно.

Во-первых, мой телефон наверняка есть или в бумагах Бориса, или в электронной записной книжке.

Далее. В его машине можно найти множество, отпечатков моих пальцев. Хотя пока у меня их не сняли, идентифицировать мою личность ментам не удастся. Это, конечно, дело времени, но все же обнадеживает.

Наконец, вместе нас видели очень многие, целая куча народу. В театре, в кабаке...

Словом, дела мои выглядели крайне плачевно. Если кто-то задастся целью навесить на меня убийство, он это сделает без особого труда. А еще если этот «кто-то» обладает деньгами и связями...

Притянуть за уши можно любой благовидный предлог... Нетрудно скрыть громкое заказное убийство, представив его банальной бытовухой. Ревность, допустим, просто замечательный мотивчик...

Как ни верти, а Ксения Панова, по всем показателям, получается классическим козлом отпущения.

— Хорошо, что смертную казнь отменили, — вслух выразила свои мысли я, пытаясь себя подбодрить. Но ничего не вышло.

По большому счету, смерть Бориса Георгиевича меня не очень-то взволновала. И не нужно считать меня бесчувственным моральным уродом. Да, я млела в его присутствии, но больше ничего нас не связывало. Ни душу, ни сердце мы друг другу не открыли. Возможно,

не успели, а возможно, не захотели. Кроме банального полового! влечения, ничего я не испытывала к Щербинину-человеку. Я мечтала о Щербинине-мужчине, самце...

Для кого-то это одно и то же, но не для меня.

Кроме потенциально хорошего сексуального партнера, я ничего не лишилась.

Но все же переживала.

Пусть человеческий труп — это уже не «кто», а «что», но если это труп близкого или знакомого... ощущения отнюдь не благостные. Упавшая на грудь голова Щербинина еще не раз привидится мне в ночных кошмарах.

Прибавим еще ужас от того, что на меня могут навесить это убийство и тюрьма станет моим родным домом...

Если все закончится хорошо, никогда больше не буду смотреть ментовские сериалы и читать детективы! («Ты тем более не будешь их смотреть, если все закончится плохо! В тюрьме телевизоров нет!»)

Видел ли мир более противоречивого человека, чем я?!1 А все оттого, что мне несказанно подфартило родиться в июне, под созвездием Близнецов.

И кто теперь скажет, что гороскопы — ерунда? Моя натура — прямое доказательство правдивости звездных характеристик. Именно звезды продиктовали все «прелести» моего поганого характера. То мне холодно, то жарко; то лень и тоска зеленая, то энергии на средних размеров Везувий.

Проснувшись ранним воскресным утром, я поняла, что вчерашняя депрессия сменилась приступом дурной активности. Свою натуру мне не удавалось победить все тридцать три года, не удалось сделать это и сегодня. Ситуация только обострилась. Активность, отягощенная манией величия в начальной стадии, — вот почти точное определение моего состояния. Я вспомнила любимые детективы Дарьи Донцовой, где не самая умная на свете домохозяйка одно за другим расследует серьезные преступления. Чем, собственно, я хуже этого литературного персонажа?! Тем паче (это признание далось мне колоссальными усилиями!), что мне не только нужно отвести подозрения от себя, но еще необходимо выяснить, не укокошил ли господина Щербинина господин Ельчанинов,

Задачка, конечно, не из легких, но, думаю, вполне выполнимая. В небольшом городке, где прожил всю жизнь,у каждого из нас есть масса друзей, приятелей, знакомых; приятелей знакомых, знакомых приятелей знакомых; одноклассников, однокашников, одногруппников, однокружковцев (с кем в детстве в один кружок ходили), а если посчитать еще соседей и продавцов магазинов, которые посещал годами, то получается, что ежели каждый горожанин тебе не брат, то уж сват-то точно.

Подобные мысли вселили в меня определенный оптимизм и заставили разработать план действий.

Для начала я уселась перед телевизором. Наиглавнейший орган массовой информации меня не порадовал. Местные телевизионщики пели бесконечные дифирамбы «безвременно ушедшему столпу общества». И умницами крепкий хозяйственник, и вообще белый и пушистый. Прямо не человек, а ангел во плоти. От потоков патоки, лившихся с экрана, просто рот сводило.

Не верю я, нет на свете человека, который был бы хорош во всех отношениях. И покойный наверняка был очень и очень далек от идеального образа. Постулат православия «о мертвом или хорошо, или ничего» господа телевизионщики скрупулезно выполняли.

Полезных сведений или просто правдивой информации из этой лавины славословия почерпнуть нечего было и думать.

Вырубив телевизор, я задумалась.

Во-первых, мне нужна машина. С этим проблем быть не должно, конфискую «шестерку» у Антименко. Водитель я недостаточно опытный, своей тачки никогда не имела. Да и по жизни мне эта груда железа совершенно ни к чему. Общественным транспортом спокойнее.

Однако отныне я должна стать членом нашего высшего общества. А его персонажи как раз и понятия не имеют о наличии троллейбусов-автобусов в нашем городе. Перемещаются все больше на персональных автомобилях иностранного производства. Поэтому получается, что на трамвайчике мне за ними не угнаться...

Далее. При любом раскладе неплохо было бы из всего этого извлечь материальную выгоду. В смысле гонораров за статью (или серию статей) для Иркиной газетки.

Значит, нужно срочненько обмозговать эту историю с Поливановой.

Схватив трубку, торопясь и не сразу попадая в знакомые цифры, я набрала телефон дражайшей одноклассницы. И если ее не будет дома... Иришке не позавидуешь!

На свое счастье Поливанова-Войченок оказалась дома.

— Ирка! Немедленно ко мне! — в приказном порядке распорядилась я.

— Панова, ты что, совсем шизанулась? — Мысленно я видела недовольную физиономию госпожи редакторши.

К такому обращению со своей персоной Ирина Андреевна не привыкла. Дел по горло, а ты...

— Воскресенье, дорогуша, выходной. Какие дела могут быть в воскресенье?

— Сынулю песочу, — уже нормальным голосом объяснила Ира.

— Чего отрок набедокурил? — нетерпеливо поинтересовалась я, хотя мне это совсем не было интересно.

— Стекло вчера в кабинете физики мячом расколотил, — укоризненно произнесла редко вспоминавшая о воспитании Витъки-младшего мать. Сынуля,по всей видимости, разговор слышал, и мамочка этим воспользовалась в педагогических целях.

— Ир, да заплати ты за это стекло, лиши оболтуса компьютера на недельку, и всех делов-то.

«Мне легко рассуждать, ребенок-то не мой», — отчитала я себя, уже после того, как все это произнесла.

— А как же он будет уроки делать? — возмутилась Ирина.

— Что там, в шестом классе, делать?! Матушка, это ты шизанулась! Не помнишь, как мы учились? Ни компьютеров, ни калькуляторов!

— Ну, калькуляторы, допустим, уже были, — погрузилась в воспоминания Поливанова, чем окончательно вывела меня из хрупкого равновесия.

— Редакторша! — заорала я дурным голосом.— Ты газетенку из дерьма вытаскивать собираешься или биржу труда своим присутствием решила почтить?!

Биржа труда Ирине Андреевне, конечно, не грозила. При таком муже можно всю жизнь в косметических салонах просидеть, не ударив палец о палец. Но Ирка испугалась: Наступила я ей на больную мозоль.

— Т-ты чего?

— Того! — крайне невежливо рявкнула я. — Есть классная идея, и не одна!

— Через двадцать минут буду! — ответствовала мне трубка и с грохотом (я слышала) ударилась о рычаги.

Вот такой подход к делу мне уже нравится!

Ирина Андреевна прибыла не через двадцать, а через семнадцать минут. Вид у мадам редакторши был жутко колоритный.

На бледном лице пламенели алые губы и чернели непроницаемые солнцезащитные очки. Голова в ярком платке напоминала полотно «Колхозница на току» из времен далекого социалистического детства.

— Не глазей, — недовольно буркнула Поливанова в ответ на мой недоуменный взгляд. — Ты ж мне времени накраситься-причесаться не дала.

— Да ладно тебе! Выпутывай башку и снимай очки. Сама с собой разговаривать пока не умею, — отмахнулась я, давая понять, что мне нужны ее глаза, а не тени и тушь, которые их подчеркивают.

Иришка разоблачилась.

Ой, мамочки! Я давно забыла, как она выглядела в школе!

Сознание я, конечно, не потеряла, но вид белесых Поливановских ресниц и бровей могли выдержать только любящий муж или подруга.

Дело в том, что у нашей Ирки была редкая форма аллергии: ее кожа не выносила долговечной краски. И Поливановой каждое утро приходилось тщательно красить брови-ресницы, исключительно гипоаллергенной орифлеймовской косметикой. (Я, например, не видела Иру в, так сказать, натуральном виде примерно с восьмого класса.)

Убедившись, что все внимание Ирины Андреевны безраздельно принадлежит мне, я в деталях описала ей пришедшую в голову идею.

— Это все прекрасно, — кисло кивнула Поливанова; — Только совсем не время. Не обижайся, тема вкусная, вечная...

— Разумеется. Но все перекрывает убийство Щербинина, — проявила я чудеса «догадливости».

— Вот-вот, — окончательно поскучнела Иришка. — Весь город ждет мельчайших подробностей перехода в мир иной всемогущего директора Сталинки.

- Ирка, считай, что тебе крупно повезло, — расплылась я в самодовольной улыбке.

— И с чего это мне безмерное счастье подвалило?! — не упустив своего, съехидничала моя одноклассница.

— Поливалка, — специально назвала я ее детским прозвищем. — Мы с ним были знакомы, и он за мной ухаживал! И даже звонил в тот день утром!

Секунды три-четыре госпожа редактор таращила на меня свои обесцвеченные глазки, а потом разразилась громовым хохотом. Прошло несколько минут, она не прекратила ржать, и я обиделась.

— Хватит уже! Уймись, ненормальная, а то мои старухи «Скорую» вызовут, подумают, что мы тут свихнулись!

— Ой, не могу, ой, щас лопну! — надрывалась подруга. — Да он... таких баб... имел... миллионерш... красоток... и чтоб я поверила... запал на уборщицу!!!

— Знаете что, Ирина Андреевна! Берите-ка вашу сумку, натягивайте очки и валите-ка восвояси! Вот бог, а вот порог... — изобразила я предпоследнюю стадию смертельной обиды, надвигаясь на бездушную одноклассницу.

— Ксенька, да ты что? Да я же пошутила! — мгновенно перестроилась и дала задний ход Поливанова, осознав, что с чувством юмора слегка зарвалась.

— Ну, ты же не веришь, что великолепный господин , Щербинин, крутой буржуин, мог ухаживать за твоей подругой, работающей в настоящее время уборщицей, — съязвила я, укоряя приятельницу. Недаром говорят, что месть сладка!

— Ксюш, ну прости дуру! Ну, не ожидала, не думала...

«Ага, я уже Ксюша, а не Ксенька!» — злорадно отметила я и похвалила себя за правильно выбранную тактику.

— Где ты его подхватила?

— Уважаемая моя Ирина Андреевна, подхватывают дурную болезнь, а с Щербининым я познакомилась по объявлению в бесплатной газете.

— Врешь! — удивленно выдохнула моя потенциальная работодательница. — Такой самец... и по объявлению.

— Сама удивляюсь! — совершенно искренне захлопала я ресницами. — Впрочем, можно без труда найти кучу вполне логичных объяснений. Как тебе такое? Борис Георгиевич решил максимально сблизиться с народными массами, в смысле их поиметь.

— Ксенька, ты пошлячка, — укоризненно произнесла Ирка; доставая из сумочки сигареты.

— У тебя учусь, дорогая! А дымить на моей кухне завязывай! Ты у нас дама обеспеченная, могла бы мне вытяжку хорошую подарить. И тебе хорошо (травись на здоровье), и мне замечательно — не воняет.

— Подумаю, — отмахнулась Поливанова и закурила. — Я понимаю так. Ты хочешь, зацепившись за факт своего знакомства с Щербининым, организовать репортерское расследование. И, как я понимаю, менты о тебе пока не разнюхали. Я бы знала.

Этот вопрос меня тоже о-о-чень волновал, поэтому я осторожненько поинтересовалась:

— А почему ты бы знала?

— Мы официальный городской печатный орган. Поэтому нам и ментовка, и прокуратура должны поставлять сведения. Только это так, отмазки и отписки официальные. Но личные контакты...

— Ага. У тебя появился новый любовник. Из ментовки или из прокуратуры? Кстати, Поливанова, ты у нас подкованная. Объясни, чем две эти организации отличаются друг от друга и кого следует бояться больше?

Ничего Поливанова объяснять не собиралась, а только махнула ручкой и сказала:

— Отличаются, отличаются. А любовник — не новый, а старый. Не угадала ты, голубушка.

— Новый, старый... Ирка, наплевать мне на твоих любовников, давай ближе к делу! Полчаса уже лясы точим, а все ни в тын, ни в ворота.

Госпожа главный редактор совершенно некультурно выкинула окурок в форточку и жалостливо посмотрела на меня.

— И говорить не о чем. Ничего у нас с тобой, голубушка, не выйдет.

— Это почему это?! — удивилась я.

— По многим причинам. — Ирина говорила и загибала пальцы. — В ментовку сдаваться ты не пойдешь.:.

—Я не убийца, чтобы сдаваться, — оскорбилась я.

— Успокойся. Конечно, ты не убийца. Ты ж пистолет только в кино-то и видела. Кроме того, врагов у твоего Бориса... — Поливанова ехидно хмыкнула («Вот стерва!»). Врагов — пруд пруди! Или друзей закадычных... Тех, что его за кадык готовы схватить и вырвать его с мясом... Не придирайся к словам!.. Ксень, ну подумай. Убийцу директора Сталинки уже столько народу ищет. Менты, прокуратура, ФСБ. Все на ушах стоят. Говорят, из Москвы какие-то указания прислали. Ни что за указания, ни от кого — пока не выяснила. Но я так понимаю, что от персоны VIP-класса. Поняла, голуба моя?!

— He-а, не поняла! Ты что, стращать меня примчалась? Тебе уже забойные материальчики не нужны? А кто недавно на моей кухне крокодиловы слезы лил?!

Нужны! Но не такой ценой! — взвилась Поливанова. — Ксень, ты дура, идиотка! Я за тебя боюсь. Понимаешь, куда ты собираешься влезть?!

Минут пятнадцать мы дружно орали друг на друга, как две мартовские кошки. Потом устали и успокоились.

— Ты все равно туда влезешь, — обреченно кивнула Ирина Андреевна. — Ведь ты авантюристка.

— Ага, — согласилась я с подругой и подумала: «Я уже туда влезла, по самую шейку. И совсем не по своей воле!» — Ты мне хоть спину прикрой. Удостоверение или мандат какой выдай, ну что я на газету пашу.

— Да чего там, мелочи. Завтра зайди. Фотография твоя у меня есть... Отступись, Ксень!

— Йе-а. Поздно. Ты только никому... А то мне — капец!

Ирка кивнула.

Как ни странно, но хранить секреты она умела. Если, конечно, предварительно популярно растолковать ей, что это секрет.

Пытала я Поливанову долго и качественно, по несколько раз повторяя вопросы в разной форме и уточняя детали. Подозрение, что оба Виктора Войченка (отец и сын) скоро прибудут брать мою квартиру штурмом, освобождая из «заложников» свою жену и мать, крепчало с каждой минутой.

Ирина Андреевна знала очень немного. Я бы сказала, что недопустимо мало для газетчика, под носом которого разворачиваются оперативно-следственные действия. На половину вопросов она отвечала «не знаю», на часть — «понятия не имею» и лишь на некоторые вопросы давала расплывчатые и не очень уверенные ответы. Оживлялась госпожа Поливанова, лишь когда речь заходила о слухах и домыслах.

— Откуда в тебе такая хватка? — периодически восхищалась моя одноклассница. — Папашка Мюллер отдыхает!

— Мюллеру не приходилось иметь дело с малоинформированными главными редакторами, — язвила я в ответ и задавала следующий вопрос.

Мы обе выдохлись. Наказав Поливановой звонить, если вдруг что-то вспомнит или узнает, я спровадила подругу к домашнему очагу.

Знала моя одноклассница до обидного мало.

Нет, я, конечно, подозревала и раньше, что журналисты все или почти все подробности берут с потолка. Но чтобы до такой степени?!

Ладно. Систематизируем те крохи, которые удалось добыть.

Итак. Бориса Георгиевича застрелили. Марка оружия или держится в секрете, или Ирина просто забыла название. В оружии она разбирается еще меньше, чем я. В новостях об этом тоже ничего не говорили.

Дальше. Стреляли почти в упор. На теле найдены следы пороховых газов или как там это называется. Эксперты сказали, что расстояние от дула пистолета до виска составило всего несколько сантиметров. По всей видимости, убийца находился рядом, на переднем сиденье.

Интересно, почему я не видела выходного отверстия от пули? Со стороны, с которой я подошла, голова Щербинина выглядела обычно... Я, конечно, в этом совершеннейший профан, но известно, что пуля вылетает из дула с огромной скоростью и теряет свою убойную силу по мере преодоления расстояния. А в данной ситуации ей почти ничего преодолевать не пришлось. Десять-двадцать сантиметров — не более. Нет. С этим вопросом без специалиста не разобраться. Да мне и не нужно. Это дело милиции.

Что там еще Иришка говорила?

Ага. Время смерти приблизительно в промежутке между 15.30 и 16.30. Что-что, а это я знаю куда лучше экспертов. Утверждать, конечно, не берусь, но когда я подошла, кровь еще капала с подбородка, значит, умер он буквально за несколько минут до этого.

И опять с точностью сказать ничего нельзя, моих медицинских познаний для этого не хватает. Знаю только одно — время свертываемости крови может быть разное и зависит от многих факторов. Я опоздала на семь—десять минут. Таким образом, принимаем за основу, что жизни Борис Георгиевич лишился ровно в четыре часа. Точнее, в шестнадцать ноль-ноль.

Очень любопытно!

Именно на это время была назначена наша встреча. Место Борис предложил сам. Возможно, в этом районе у него были какие-то дела...

Во сколько и где мы встречаемся со Щербининым, я никому не сообщала. Значит, утечка информации идет не от меня. Получается, что от него. Кто-то мог присутствовать при разговоре или он сам кому-то сказал.

Черт бы побрал эти мобильные телефоны! Крайне трудно выяснить, где человек находился в минуту разговора...

Поливанова сказала, что убийство с целью ограбления органами как версия даже не рассматривается.

Это правильно. Белый день, почти центр города. Из машины, по всей видимости, ничего не пропало. По Иркиным сведениям, и бумажник на месте, и часы (что-то очень дорогое, в фирме я не разобралась). К тому же сомнительно, что Борис Георгиевич мог впустить в машину кого-то неизвестного.

Получается, что убил его человек знакомый: близко и хорошо знакомый.

Я пересмотрела свои немногочисленные записи. Домашний адрес, местонахождение дачи, на которую меня зазывал Борис Георгиевич, ФИО первого зама и доверенного лица господина Щербинина. И еще несколько имен людей, которые работали на Щербинина или были его... гхм... товарищами.

Радовало только одно. Существуют еще и слухи-сплетни. Весьма любопытные и весьма многочисленные.

Молва приписывала всемогущему директору Сталинки многочисленные романы, любовные похождения, трех бывших жен и огромное количество как законных, так и не очень детей.

Мои мысли неожиданно для меня самой перескочили на другую тему.

Ничего у меня с машиной не получится. Права-то у меня есть, а вот медицинская справка давно просрочена. Нужно заново медкомиссию проходить, а времени на это нет. Алинка мне справку, конечно, сделает, но опять же это время, а времени... Сейчас мне нужно быть вдвойне осторожной, не следует мозолить глаза представителям органов. По крайней мере, пока.

Чтобы сменить «пластинку», я предприняла активные действия по добыванию сведений о Ельчанинове. И желательно, не двигаясь с места.

Мне нужно было стать секретарем-референтом.

Впрочем, я не слишком себе представляю, что такое референт, но звучит красиво. Не просто машинистка и «автоответчик» на телефоне, а референт.

Только я слишком ленива.

Это же надо научиться работать с компьютером, факсом и всякой другой ерундой, которая называется оргтехникой. Нет уж, спасибо!

Единственное, чем я владела, если не в совершенстве, то уж точно неплохо, это телефоном.

Итак, нужно прояснить личность Ельчанинова.

С задачей я не справилась... Или справилась? Ну, это как посмотреть.

Я обзвонила всех знакомых и приятелей, которых могла вспомнить, задавая им один и тот же вопрос: «Что знаешь об Илье Владимировиче Ельчанинове?» Результаты социологического опроса не дали ровным счетом ничего.

Многие вообще не знали, кто это такой. Некоторые что-то слышали, но ничего интересного или предосудительного вспомнить не могли. И только Галка вспомнила, что ее знакомая работала у Ельчанинова психологом. Мне тут же стало любопытно, зачем в строительной фирме психолог? Выяснять психические отклонения у кирпичей?

Впрочем, нет, я не права. Там, где работают люди (а в фирме Ильи их было предостаточно), наверное, действительно необходим психолог. И эта психологически подкованная женщина может изобразить мне подлинный портрет бывшего начальника.

Я было возликовала, но, оказалось, напрасно. Мадам изволила выйти замуж и укатила с мужем на постоянное местожительство в город-герой Минск. Пообещав Галке оплатить телефонный счет, я умолила подругу позвонить в столицу Белоруссии.

Прождав около часа, я коршуном бросилась к зазвонившему телефону. Галка вкратце пересказала мне разговор с приятельницей. Она пела своему бывшему работодателю такие дифирамбы, что я даже засомневалась, уж не влюблена ли в него баба?

Словно угадав направление моих мыслей, Галка сказала:

— Ты не думай, она женщина проницательная. Умница. Все недостатки человеческие видит.

— Ага. И с ее точки зрения, у Ельчанинова недостатков не наблюдается, — съехидничала я.

— Она этого не говорила, — рассудительно заявила Галка. — Просто констатировала, что человек он хороший.

— Ага.

— А зачем он тебе? — подозрительно поинтересовалась Галя.

«Нужно срочно что-то придумать!»

— Да у Поливалки на него виды появились... — туманно объяснила я. Услышав об Ирке, Галюня не удивится. Однако может резонно спросить, а при чем тут я.

Но, к моему огромному облегчению, Галка попрощалась и положила трубку.

Пусто-пусто, как в домино. Ну, что ж,..

Немного расстроившись, я приготовила ужин, потом. почитала и завалилась спать. Больничный кончился, завтра заступаю на трудовую вахту.

В понедельник, вернувшись с работы, я «села на телефон». Предстояло найти Лешку Егорова, соседа по двору и товарища по детским шалостям. Наше общение давно уже носило эпизодический характер, но меня это не смущало. Алексей сменил множество работ. Однако меня интересовала его недавняя служба на местном телевидении.

Вчера Ирка поведала мне, не сведущей в амурных делах местного бомонда, что полгода назад Борис Щербинин развелся с очередной женой. А ею была Стефания Остапчук, диктор этого самого местного телевидения. Вот на нее-то я и захотела выйти с помощью друга детства.

Нашла я Леху довольно быстро. Выяснилось, что мой бывший; сосед пребывает сейчас в состоянии творческого полета, то есть сидит без работы.

— Лешенька, ты Стефанию знаешь? — бросила я пробный шар.

— Файку-то? А то! — как-то странно хихикнул Егоров.

— Нет. Ты не понял. Меня интересует Стефания Остапчук, телевизионный диктор.

В ответ на мои слова последовал раскат дурного хохота.

— Она такая же Стефания, как ты Ксения! Насмотрелась, дура, бразильских сериалов и переименовала себя по их образу и подобию!

— Кто? — ничего не поняла я.

— Да Остапчучка же! — нетерпеливо объяснил Леха.

— Теперь понятно, — кивнула я, словно собеседник мог меня видеть. — Солнышко, мне очень нужно с ней познакомиться и поговорить. Дело есть. Вы в каких отношениях?

— В прямых, точнее, в горизонтальных! — хихикнул Егоров.

Подобная манера изъясняться доводила меня до белого каления. Я ничего не поняла и осторожно уточнила:

— А это как?

— Ну, Ксенька, ты даешь! Трахаю я ее, имею, сплю с ней — выбирай, что нравится.

Я перевела дух и заныла.

Лешенька, солнышко, составь мне протекцию. Очень нужно!

— Можно, конечно... — задумчиво протянул Леха.— Только... захочет ли она с тобой говорить?

— Лешенька, ты нас только познакомь, представь как подругу детства. Она на мои килограммы посмотрит и сразу успокоится, поймет, что я вашему счастью не угроза.

— С-частью... — еще громче захохотал Егоров. — Сама все увидишь. Подъезжай к военкомату.

— Когда?

— А прямо сейчас!

Все складывалось неплохо. Я в хорошем темпе рванула к военкомату.

На остановке я сразу углядела внушительную фигуру Егорова. В юношестве мой сосед, увлекшись «строительством тела», неумеренно качался и глотал детское питание тоннами. Когда понял, что до «Мистера Олимпия» ему не дотянуть, бросил это дело и стал постепенно заплывать жирком. Но кое-что от былого великолепия осталось. Форму он поддерживал, хотя и не так неистово.

— Ты только особо ничему не удивляйся, — нехотя предупредил меня Лешка. Чувствовалось, что он уже не рад, что согласился свести меня со Стефанией.

— Ладно, — пожала я плечами и замолчала. Вдруг передумает знакомить меня со Стефанией?

Мы дворами пересекли квартал и вышли к большому кирпичному дому, который в народе кличут «дом с аркой». Арка там действительно примечательная, только уж слишком загаженная продуктами жизнедеятельности рода людского и собачье-кошачьего.

Мы поднялись на второй этаж, и Егоров своим ключом открыл массивную железную дверь.

— Файка, стерва, ты дома? — проорал над моим ухом Леха. Я на несколько секунд оглохла.

Ему ответила гробовая тишина. Вполне вероятно, что хозяйка была дома и просто нас не слышала. Стены в этом домике, словно в старинном каземате — толщиной в три кирпича. Звукоизоляция полнейшая.

Леха по-хозяйски сначала заглянул на кухню. Среди сверкающих кастрюль на плите инородным телом смотрелся закопченный до черноты ковшик. В помещении чем-то отвратительно воняло.

Ни слова не говоря, Егоров кинулся в комнаты. Я, разумеется, понеслась за ним. В гостиной хозяйки не оказалось. Леха широко распахнул дверь спальни, и я оторопело остановилась. На широченной кровати возлежала совершенно голая Стефания Остапчук и пьяно улыбалась.

— Иди ко мне, Лешенька. Я так хочу. — Чего она так хочет, услышать мне не пришлось. Но я и так догадалась. Егоров со всего маху захлопнул дверь, едва не расквасив мне нос.

Двери в этой квартире были под стать стенам. Мне показалось, что дубовые или сделаны из чего-то похожего, очень толстые и плотно пригнанные.

Мне оставалось только усесться в кресло и терпеливо ждать. Уходить я не собиралась.

«Сексуально озабоченная наркоманка», — заключила я и покачала головой, понимая, что добиться чего бы то ни было от Стефании мне вряд ли удастся.

Дверь со стуком распахнулась, и появившийся в проеме Лexa зло рявкнул:

— Помоги! Воду в ванную налей! Холодную!

С моей точки зрения, накачавшейся наркотиками личности холодная ванная не поможет. Но спорить я не стала и быстренько выкрутила краны до предела. Егоров втащил в ванную хозяйку и с головой окунул ее в воду.

— Выйди, — коротко распорядился Леха.

Не зная, как долго продлится это «купание», я бесцеремонно пошарила на кухне и заварила большую турку кофе. Думаю, что хозяйке он тоже понадобится. Разливая кофе по чашкам, я услышала тяжелые Лехины шаги. Он принес Стефанию и посадил на узкий кухонный диванчик. Мокрая женщина выглядела неважнецки. Синяки под глазами, припухлости. Она зябко ежилась, кутаясь в махровый цветастый халат, и старательно отводила глаза от Егорова.

— Где ты деньги взяла? — видимо, уже в который раз спрашивал ее Лешка.

Она упорно молчала.

— Ты же знаешь, нельзя тебе пить, — укорял ее Леша.

«Странно, а мне показалось, что нужно про дозу спрашивать», — пожала я плечами.

Но он уже не злился, а разговаривал с ней мягко, как с больным или ребенком. Любовь не любовь, но озабоченность судьбой Фаины в его голосе присутствовала.

— Праздновала я, — бесцветно отозвалась Стефания. — У меня повод есть!

— Плевал я на все твои поводы! Пойми, ты за ним в могилу скоро сойдешь! Только эту гниду шлепнули, а ты сама добровольно там окажешься!

«О-па! А вот это уже интересно», — отметила я про себя, но промолчала, надеясь услышать продолжение.

Обманулась.

Хозяйка недовольно глянула в мою сторону и спросила:

— Это кто?

— Ксеня, моя соседка по дому. Хороший человек. Ей с тобой поговорить надо.

— Не буду, — поджала пухлые губки Стефания.

— Почему? — спокойно спросила я. Мой опыт общения с хроническими алкоголиками был невелик (а уж с наркоманами тем более), но я знала, что настроение у них меняется очень быстро. Нужно только подождать.

Стефания не нашлась, что ответить, и просто внимательно посмотрела на меня.

— Фай, давай я вас с Лешкой покормлю. — Я полезла в холодильник и с удивлением обнаружила, что он полон припасов. В пять минут я соорудила пышный омлет с грибами и зеленым лучком, красиво нарезала ветчину и колбасу и настрогала салат из огурцов.

Стефания исподлобья смотрела на меня, но едва я поставила перед ней тарелку, накинулась на ее содержимое.

Женщина была красивая. На вид лет двадцати пяти. Большие карие глаза делали ее похожей на лань. Образ дополняли тонкий нос, пухлые, розовые от природы губы. Фигуру я оценила раньше и пришла к выводу, что она безупречна.

С чего же такая красивая, молодая, успешная девчонка в пьянку и наркотики ударилась?!

— Тебя как зовут?

— Ксеня, — нисколько не удивилась я ее вопросу. Ведь она была еще не в себе и вполне могла забыть имя совершенно постороннего человека. Простительно.

— А меня...

— А тебя — Стефания Остапчук, я знаю.

— Зови Файкой, рожей я для Стефании не вышла, — отмахнулась хозяйка и глупо хихикнула.

— Зря ты так. Ты очень красивая. У красивой женщины должно быть красивое имя. Но, по-моему, Фаина тоже красиво.

Леха молча уплетал омлет с колбасой и участия в нашем разговоре не принимал. Потом и вовсе встал и сказал:

— Ксень, я отлучусь часика на полтора. Вы пока потрепитесь. Закрой за мной.

Мы вышли в прихожую, и Егоров шепотом объяснил:

— Ксень, она алкоголичка. Не давай ей пить. Я давно из дома все пойло вынес, но, поди ж ты, нашла. Я за доктором. Сиди и жди меня.

— Как скажешь, — пожала я плечами. В сказочку об алкоголизме мне не очень верилось. Но это с одной стороны. А с другой — кто его знает?

Вернувшись в кухню, я увидела, что Фая уже расправилась с едой и теперь лениво курила, глядя в окно.

— Фай, а ты чего праздновала? — нерешительно спросила я, не зная, как она на это отреагирует.

— Борьку застрелили, вот и праздновала!

— Какого Борьку? — не веря своим ушам, пролопотала я. Фаина не только шла на общение, еще и говорила «по теме».

— Муженька моего бывшего, Борьку Щербинина! — криво ухмыльнулась женщина. — Гнида, тварь поганая! Спасибо доброму человеку, что избавил меня от него!

— Да что же ты такое говоришь?! Фаечка, побойся бога!

— Нет, Ксень! — с трудом вспомнила она мое имя. — Забыл он про меня, ваш бог! Сильно я, видать, нагрешила, что он меня с этой тварью свел! Всю душу он мне испоганил, а о теле и говорить нечего. С вокзальной шлюхой лучше обращаются, чем он со мной!

Плотину прорвало. Фаина плакала злыми слезами и говорила, говорила не переставая.

Через пять минут я на собственной голове почувствовала, что означает выражение «волосы шевелятся». И за глаза, грозившие, как говорится, полезть на лоб, стала опасаться.

Фаине я поверила безоговорочно. Резона врать совершенно незнакомому человеку у нее не было. Но даже если она и преувеличивала, то уже половины сказанного ею хватило бы...

Борис Георгиевич Щербинин оказался поистине... странным джентльменом. Впрочем, из монолога Фаи я поняла, что джентльменом он оставался ровно месяц после дня свадьбы. Природное магнетическое обаяние, которое мне пришлось испытать на собственной шкуре, донельзя избаловало Бориса Георгиевича. Роман с любой женщиной у него продолжался не более месяца. Не выдерживал Щербинин дольше, неинтересно ему становилось...

Вполне возможно, что с Фаиной Щербинин расстался бы гораздо раньше и дело бы так до свадьбы и не дошло. Но девушка заупрямилась или решила, что поймала за хвост жар-птицу, и до официального бракосочетания к своему телу жениха не допускала. Девственницей Фая не была, но свою интимную жизнь свято оберегала от постороннего глаза. Поэтому никаких слухов и сплетен о ней по городу не гуляло. Щербинину она объяснила свое поведение просто. Мексиканские сериалы помогли.

Версия была такова. В восемнадцать лет девушка влюбилась. Чувство было взаимным, и заявление лежало в загсе. Но накануне свадьбы влюбленная пара возвращалась от друзей, на них напали хулиганы и ее парня убили. Фаину не тронули, испугались содеянного и убежали.

Вот поэтому якобы она суеверно боится добрачных связей.

С моей точки зрения, в подобную чушь мог поверить лишь пятилетний ребенок. Но Борис Георгиевич проникся моментом и повел девушку под венец.

— Да если бы я знала... Покувыркалась бы с ним месяц, а потом жила бы спокойно!.. Знаешь, как он себе баб последнее время подбирал? — хрюкнула Фаина, не то подавившись смехом, не то задохнувшись от злобы. Фаина перескакивала с темы на тему, и понять, о чем она в данный момент говорит, было довольно сложно. Но я постаралась.

«По объявлениям!» — чуть не выпалила я, но вовремя прикусила язык и помотала головой.

— Он себя в газетках нахваливал! Анонимно, конечно. Бабы косяками перли! Он же, кроме своей персоны, еще и поддержку обещал. Женщины и покупались, думали — материальную! А он себя предлагал, — зло расхохоталась Фаина.

«Что-то про поддержку я не помню. Возможно, забыла», — промелькнуло у меня в голове. Объявлений я перелопатила такое количество, что в глазах рябило. Где уж тут все детали-то упомнить.

Фаина тем временем продолжала свой рассказ.

Первый месяц был действительно медовым. Борис баловал молодую жену до невозможности. Но вскоре заметно к ней охладел. Девушка пыталась выяснить причину такой перемены, но не смогла. В один из вечеров здорово подвыпивший муж ударил ее из-за какого-то пустяка. Дальше больше. Нормальный секс его уже не интересовал.

«Садомазохизм» был, пожалуй, единственным знакомым мне термином, прозвучавшим в Фаинином монологе. Другие его требования были такой же гадостью, о чем я догадалась по выражению лица бывшей жены Щербинина и ее брезгливому тону.

— Как ты могла все это выдерживать? — искренне посочувствовала я Фае. — Почему не ушла от него?

— Не отпускал. Куда я могла пойти в городе, где на него молились? Да и моя физия известна многим. Уехать из города... Без денег? Он ведь даже зарплату у меня забирал, а потом и вовсе запретил работать. Раньше я телепрограмму вела... А теперь только новости читаю... Никуда бы я от него не делась, — тяжело вздохнула Фаина и рассказала, как муж подкладывал ее своим деловым партнерам. Сопротивляться этому было невозможно.

— А что же произошло, почему вы развелись?

Фаина, запрокинув голову, дико захохотала.

— Я его шантажировала! Представляешь!!! Я его шантажировала!!! Мне ничего не было нужно. Ни денег его поганых, ни брюликов, которыми он меня засыпал в первый месяц, ничего! Только одного — развода!

Эти фразы она произнесла с таким сарказмом, что я пришла к выводу, что здесь что-то не так...

— Фай, дело, конечно, прошлое, главное — тебе удалось от него отделаться... Но ты, по-моему, загнула. Шантажировать такого человека, как Щербинин, невозможно! — Своим заявлением я спровоцировала ее на дальнейшие откровения.

— Если бы эта гнида была жива, ничего бы я никому не сказала. Себе дороже! Я и ментам ничего не сказала...

Я просто прикусила язык, стараясь удержаться от вопроса: «К тебе менты приходили?» Сейчас ничего спрашивать было просто нельзя. Алкоголиков очень просто сбить с мысли, они часто забывают, о чем говорили, могут моментально изменить к тебе отношение. Нет, сейчас мой удел — молчать и слушать.

— Только тебе скажу, только тебе. Ты мне нравишься. Опять же —соседка Лехи. — При чем тут наше с Лехой соседство, я не поняла. Однако уточнять не стала. — У него два паспорта!

— У кого? — не выдержала я.

— У Борюсика! — издевательски заржала бывшая жена. — Случайно нашла в бумагах. Какой-то ремонтник приходил, кажется, счетчик снимал или еще какую лабуду смотрел, не помню. Вот среди книжек на оплату паспорт и лежал.

— Подумаешь. Бывает. Думал, потерял, сделал новый, а потом старый нашел.

— Удачно эта сволочь его потеряла! — снова расхохоталась Фая. — Вместе со штампом о браке потерял.

Изъяснялась она довольно путано, поэтому я осторожно спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что штампа о разводе там не было! Он двоеженец, наш драгоценный господин директор!

Признаться, такой оборот дела в моей голове не укладывался. У него что, не было денег откупиться, если первая жена не давала развода? Думаю, такую проблему Щербинин решил бы в два счета. Потратился бы немножко, и развели бы без всякого желания супруги... И вдруг мне в голову пришло банальнейшее объяснение.

—Может, он вдовец! — воскликнула я.

— Черта с два! — рявкнула Фаина. — Я запомнила адрес и все узнала!

Она замолчала, глубоко затянувшись сигаретой. Тяжело беседовать с медленно трезвеющими людьми.

— Смелая ты баба, конечно, — восхитилась я. — И что же Щербинин, так паспорта и не хватился? Ты прибрала его к рукам?

— А то! — хихикнула Фаина. — Хорошему человеку отдала на сохранение. Борюсик меня тогда чуть не убил. Ребро сломал. Ничего, срослось! А теперь вот и его черт прибрал!

Наверное, она имела в виду бывшего мужа, а не ребро. Я снова поостереглась уточнять. Мне ужасно хотелось узнать, что же Фаине стало известно о первой жене Щербинина.

— Любила она этого кобеля, любила. Как и я поначалу. А он с ней... как со мной, наверное. Я говорила с соседкой. Она слышала скандалы, вопли. А потом эту его жену отец увез в Москву. Он сам там работал, а она здесь с Борюсиком... Старик мне сам сказал, что она до сих пор его любит... он к ней ездил... раз в месяц, на неделю... она так хотела... он не хотел, но ехал... дела с отцом...

Фаину развозило буквально на глазах. Из злобной истерички женщина превращалась в апатичную размазню. Сейчас, излив душу незнакомому человеку, она превратилась в тряпичную куклу. Потеряла кураж и стала медленно сползать, валиться набок с намерением прикорнуть на кухонном диванчике...

Я выхватила из ее руки сигарету и затушила. Потом поволокла не сопротивлявшуюся, но и не помогавшую мне женщину в спальню. Безвольным кулем Фаина рухнула на кровать. В последний момент, перед тем как отключиться, она мутным взглядом посмотрела на меня и пролопотала:

— У меня еще на него... есть.

И тут из прихожей послышался шум. Пришел Егоров с каким-то пожилым мужчиной.

— Ты ей выпить не позволила? — первым делом спросил Леха.

— Нет. Пойду я, — очнувшись от раздумий, ответила я. Ее последние слова я не поняла. Но расспросить Фаину не было никакой возможности. К тому же мне совершенно не хотелось присутствовать при дальнейших процедурах...

Уж не знаю, что они намерены делать с Фаиной... Но однажды мне пришлось сопровождать приятельницу в наркологический диспансер, кодироваться. Она признавала, что совершенно необходимо сделать этот шаг, но упорно откладывала свой визит. Наконец, мне это надоело, и я буквально на аркане притащила ее к врачу. Не скажу, что сама процедура уж очень ужасна (просто укол), но лица подруги после посещения нарколога я, наверное, не забуду никогда...

Леха проводил меня до дверей, помог надеть куртку.

— Ксень, а ты чего от нее хотела?

— Поговорить хотела, узнать кое-что. — Я не могла придумать убедительную причину своего визита и поэтому отвечала расплывчато. Но Егоров меня уже не слушал. Он поглядывал через плечо и торопился вернуться к Фаине.

— Ты уж извини, что ничего не вышло. Вот я подлечу ее, тогда и поговорите.

— Хорошо, Лешенька, спасибо.

Сообщать Егорову, зачем приходила и чего добилась, я не собиралась. Без крайней необходимости я вообще никому об этом не скажу. Помимо прочего, это было бы непорядочно по отношению к бедной женщине с искалеченной душой.

Попав, наконец, на свежий воздух, я глубоко вздохнула и, может, впервые в жизни поняла курильщиков. Получить столько страшной информации, самое время было бы затянуться сигареткой или выпить сто грамм...

Это у меня, постороннего человека возникло такое желание. А у нее?! Ничего удивительного, что девушка стала алкоголичкой и наркоманкой. Выдержать такие испытания и не свихнуться, по-моему, совершенно невозможно.

Ноги почему-то не слушались меня, поэтому, с трудом дотопав до ближайшей лавочки, я просто рухнула на нее. Признаюсь, рассказ бывшей жены (впрочем, какая же она жена?! Щербинин ее обманул, организовав липовую свадьбу) Бориса Щербинина меня ошеломил.

Но ругать себя последними словами за доверчивость тоже не стоило. Ситуация вполне рядовая. Щербинин, лощеный самец, пользовался бешеным успехом у женщин. А когда что-то легко достается, легко и надоедает. Фаина, конечно, девушка необыкновенная, умница, красавица. И в том, что он на ней женился, нет ничего удивительного. Объяснить же его дальнейшее поведение можно тем, что и Фаина ему быстро приелась. Объяснить, конечно, все можно, но оправдать?!. Нет, редкостной скотиной был этот человек!

Мое самолюбие было уязвлено. Ведь и я оказалась в длинном списке побед господина Щербинина. С этим фактом пришлось смириться, но было очень обидно.

Я поняла, что если и дальше буду развивать эту тему, то скоро сама о себя стану ноги вытирать. А комплексов у меня и так хватает.

Поэтому усилием воли я приглушила свои обиды и утихомирила самолюбие.

«Ничего страшного не произошло. С этим можно жить, а со временем даже не вспоминать. Все нормально!» — уговаривала я себя, направляясь к остановке. И, кажется, мне удалось себя убедить.

Мужчины ненавидят магазины.

Они и не в состоянии представить себе, как может радовать покупка какого-нибудь пестрого шарфика или бантика. Тем более им не понять, зачем глазеть на выставленный в витрине товар, если не собираешься его покупать.

В детстве я тоже терпеть не могла походов в магазин. Особенно в продовольственный.

Тогда трудно было что-либо купить. Весть о том, что «Масло привезли!» (мясо, сахар, сгущенку, тушенку, рыбу...) вызывала ажиотаж среди жителей. В очередь выстраивались и древние старики, и младенцы в колясках. Как я ненавидела эти очереди!..

Сейчас наши магазины просто завалены товарами. Можно купить все, ну если не все, то очень многое. И нет понятия «дефицит». Сейчас в дефиците — деньги.

Однако я давно поняла, что всех денег не заработаешь, а всех товаров не купишь. Мне просто это не нужно.

И я полюбила магазины. Полюбила ходить между прилавками и глазеть. Почему-то мне так лучше думается. Я переключаюсь.

В огромном «Доме мебели», где, собственно, от мебели остался всего один, хорошо замаскированный другими прилавками отдел, я провела около часа. Гуляла между прилавками с колбасой, книгами, игрушками, обувью, ювелирными изделиями.

Думать о Щербинине мне не хотелось. Но меня буквально преследовали мысли об Илье.

С некоторых пор к убийце Бориса Георгиевича я относилась уже не так отрицательно. Кем бы он ни был. Но мне все же не хотелось, чтобы им оказался Ельчанинов.

Старательно, минута за минутой, я вспоминала весь роковой эпизод. Я хотела знать точно, почему в тот момент подумала об Илье.

«Я увидела машину. Но не уверена, что это была его машина. Я видела автомобиль такого же цвета, как ельчаниновская «Мицубиси»... Ой, хватит! Кому ты врешь? Самой себе?! Ты видела именно темно-синюю «Мицубиси», иначе бы просто не обратила на машину внимания!.. Интересно, сколько таких автомобилей в городе? Возможно, это просто стандартный цвет для этой марки. Ведь стандартная комплектация стоит дешевле. Вообще, о цветах, автомобилей я знаю только старый анекдот: «Какого цвета может быть «Форд»? Любого, при условии, что он будет чёрный!»

Приставать с дурацким вопросом к Косте мне не хотелось. Чем меньше знает мой дорогой друг, тем крепче спит, а руки у меня тем свободнее. Начнет квохтать, как моя мамочка (в этом они удивительно похожи), еще следить надумает, аргументируя тем, что беспокоится...

Поэтому я решила обратиться за консультацией к Гоше, у него был «Запорожец».

Я вернулась домой. Когда заканчивается рабочий день у Гоши, я не имела понятия. Поэтому около полутора часов просидела в ожидании, как на иголках. Наконец, со двора послышались ни с чём не сравнимые трели мотора иномарки по имени «Запорожец», я кубарем скатилась по лестнице, чтобы перехватить Гошу у подъезда и вытрясти из него интересующие сведения.

— Привет, Ксюха, — улыбнулся краснощекий, но удивительно худой и длинный сосед. Как он помещается в свою крошечную машинку? Загадка природы!

— Гош, сколько стоит «Мицубиси»? — с места в карьер выпалила я.

Сосед парнем был обстоятельным. Почесав в затылке, он закатил глаза и только после этого отозвался:

— Смотря какой модели, комплектации. Опять же, если тюнинговая...

— Гоша, не тяни жилы! — прикрикнула я на парня. — И незнакомыми словами в моем присутствии попрошу не выражаться.

— А что здесь незнакомого? Тюнинг? Так это предпродажная подготовка, включающая в себя...

— Гоша! Плевать мне на этот твой тюнинг! Я задала тебе конкретный вопрос!

— Ну, хоть модель назови, — поскучнел Гоша. Автомобили были его большой слабостью, и говорить о них он мог бесконечно.

Какая разница, — чуть не взвыла я. — Не знаю я модели, ты примерно скажи, ориентировочно!

— А зачем тебе, в лотерею, что ли, выиграла?

— Да ну тебя! Меня сегодня этот проклятый темносиний «Мицубиси» чуть не сбил. Да еще и пальто угваздал грязью так, что в химчистку надо, — вдохновенно врала я.

— Хочешь денег стрясти? Ничего у тебя не выйдет. Знаю я эту машину, одна она у нас в городе. Хозяин какой-то крутой, раз почти тридцатку за нее отвалил.

Услышав, что темно-синий «Мицубиси» здесь в единственном экземпляре, я помрачнела и поглупела одновременно.

— Чего тридцатку?

— Ну ты, соседка, даешь! — весело хмыкнул Гоша. — Не рублей же!

— Н-да.

— Вот тебе и н-да! — подхватил сосед. — Лучше не суйся. Сытый голодного не разумеет. Сама постирай.

— Чего? —задумавшись, не поняла я.

— Пальто! — радуясь неизвестно чему, расхохотался Гоша.

Поблагодарив Гошу, я вернулась домой. Возможно, у Ельчанинова и были весомые аргументы для убийства Щербинина, но мне этого очень не хочется... И дело даже не в том, что произошло между нами в Желудеве. (А что, собственно, произошло? Ничего!) Просто, пока я все не узнаю, буду сомневаться. Не в нем. В себе. В своих мыслях и чувствах, своих оценках и самооценках...

Занятие неприятное!

Настроение у меня было самое поганое. С расстройства я даже не заметила, как проглотила целую пачку крабовых палочек. Ни смотреть телевизор, ни читать я не могла — мысли мешали.

На следующий день прямо с работы я рванула в редакцию.

Иришка с кислым видом выдала мне удостоверение и покачала головой:

— А я уж, наивная, обрадовалась, когда ты вчера не заявилась. Подумала даже, что ты за ум взялась и затею с писаниной бросила.

— Да нет, не бросила, — неохотно призналась я. Если Ирка спросит, накопала ли я уже чего, придется соврать или уйти от ответа. Не хотелось мне раскрывать Фаинину тайну. Не быть мне журналисткой. Не смогу на чужой беде зарабатывать деньги. Неэтично это, неправильно и некрасиво.

Но, слава богу, Ира не спросила. Тогда поинтересовалась я:

— Андреевна, не знаешь, кого лет десять назад у нас в Москву на повышение взяли?

— С дуба упала?! Когда это было? — возмутилась Поливанова. — Ты хотя бы уточнила, откуда?

Да, есть у меня такая черта. Периодически выдаю фразы, и люди не понимают, о чем это я. Единственный, кто понимает меня почти всегда, это Костик. У меня даже складывается впечатление, что просто одинаково мыслим.

— Из города, из руководства области, откуда-нибудь с заводов, — пожала я плечами. Найти вдову Щербинина я вряд ли смогу, пока Фаина не скажет мне ее имени. Или имени ее отца. Но Остапчук сейчас недосягаема, и совсем не факт, что, когда придет в себя, вспомнит о своем хорошем ко мне отношении и согласится что-либо еще сообщить.

— Тогда такие были перестановки и перетасовки! — Поливанова только руками развела.

— Неужели же в вашей газетке нет никакого досье, картотеки или чего-то подобного. Архива, одним словом.

— Нет ничего такого. Есть чулан, где хранятся старые подшивки, если еще их мыши не сожрали. А кого ты ищешь?

— Если бы я знала. Возможно, кто-то заявит права на наследство. Я должна об этом узнать в первую очередь, — потребовала я у Ирины.

— А мед ложкой ты не хочешь? — разозлилась Поливанова.

— Нет, я его терпеть не могу. — Тон подруги меня нисколько не заботил, поэтому я задала следующий вопрос. — Ирка, что ты знаешь о Ельчанинове?

— Владелец фирмы «Строитель», — отчеканила Поливанова, и я уловила в ее глазах странный огонек. — А ты подала мне хорошую мысль!

— Какую? — опешила я.

— Илья Владимирович Ельчанинов пока не входит в число моих любовников. Нужно срочно заняться этим вопросом, — плотоядно улыбнулась Ируля.

Я представила свою подругу в объятиях мужчины, о котором столько думала в последнее время и... мне стало дурно! Руки затряслись, на спине выступил противный липкий пот. Что со мной?!

— Поливалка, я тебя о деле спрашиваю, а не о твоих сексуальных фантазиях, — нарочито нахмурилась я, чтобы скрыть от бдительного ока приятельницы свою реакцию. — Что ты о нем знаешь, кто такой, что за человек.

— Ксюха, вечно ты кайф обломаешь, — вздохнула Поливанова. — Ну, что я могу про него сказать... Владелец фирмы «Строитель». Не женат и, по-моему, никогда женат Не был. Какая-то шишка в комитете ветеранов Афганистана. Что еще... Мужик состоятельный, дела у фирмы идут прекрасно. Дом в Желудеве, говорят, неплохой. Квартира в городе, в доме у музыкальной школы... В друзьях у него наш великий эскулап...

— Кто-кто? — не поняла я.

— Ты что, не знаешь? У нас в городе есть костоправ. Врач от бога. К нему даже из-за границы ездят, говорят, второй Дикуль. Евгений Геннадьевич Григорьев.

— Что-то такое слышала, — пробормотала я смущенно. Ничего себе, оказывается, меня на даче сам Григорьев пользовал. Конечно, я о нем слышала, он в нашем городе популярнее президента. Вот только при личной встрече не узнала.

— Что еще, — усердно морщила лобик Ирина Андреевна. — Не был, не состоял, не участвовал, не привлекался... Нет, ничего я больше о нем не знаю.

— А кто знает?

— Почему ты вообще им заинтересовалась? — наконец додумалась задать вопрос моя приятельница.

— Ир, а можно я тебе пока ничего не буду рассказывать? — льстиво заглянула я в глаза Поливановой. — Я сама еще ничего не знаю. Только одно выяснила, у его фирмы были какие-то заказы от Щербинина.

— Ха! Ты копаешь в неправильном направлении! Это самая престижная строительная фирма области. Почему бы директору Сталинки не иметь с ней дел? Обычная история. Захотел что-то построить, обратился к профессионалам. A y Ельчанинова, говорят, профи высшего класса.

— Ты ничего не выяснила про того дядьку из Москвы? Который прислал указания?

— Ксень, имей совесть! — взмолилась Ирка. — У меня больше дел нет, чем в ментуре справки наводить. При удобном случае узнаю.

Мы распрощались с госпожой редактором, и я подалась домой, обыскивать куртку, в которой была на даче у Ильи. Жень Геннадич дал мне свою визитку. Вот и воспользуемся случаем. Предприятие, конечно, авантюрное (сомнительно, чтобы он стал распространяться о делах своего друга), но кто знает? С Фаиной-то мне повезло.

Бдительная секретарша или медсестра, словом, которая ответила на мой звонок, долго и с пристрастием допрашивала меня. Но я была тверда, как скала.

— Просто передайте ему, что звонит Ксения, знакомая Ильи.

— Девушка, поймите, — настаивала моя собеседница, — он очень занят. Он не сможет вас принять ни по какой рекомендации. У него расписана каждая минута. Если хотите, могу записать вас на 20 мая.

— Передайте ему, кто звонит. А вот если он мне не ответит, тогда и записывайте хоть на 31 июня, — рассвирепела я.

— В июне 30 дней, — решила огорчить меня эта зануда.

— А то я не знаю! — рявкнула я и положила трубку. Ничего. У меня есть еще номер сотового и домашнего телефона Григорьева.

С мобильником мне повезло гораздо больше:

— Только быстро, — попросила трубка голосом Жень Геннадича.

— Привет, это Ксения, которую вы терроризировали на даче Ильи, — выпалила я заранее заготовленную фразу.

— Вывих лодыжки, — хохотнул в трубку толстяк. —

Как нога?

— Ничего, но вы посоветовали принять у вас повторный курс. Правда, ваша церберша сказала, что может записать меня только на 20 мая.

— Молодец. Юлька держит оборону, — снова хохотнул Жень Геннадич. — Ты можешь приехать через час, у меня окно?

— Нет проблем! Спасибо!

Нечего и говорить, что у Григорьева я была в точно назначенное время. Пухленькая, очаровательная секретарша, услышав мое имя, поджала красивые губки и предложила мне войти в массивную дверь. В том, что она поняла, что разговаривала со мной час назад, сомнений не было.

Кабинет «великого костоправа» совсем не был похож на кабинет врача. Просто обставленная удобной функциональной мебелью гостиная. Вместо традиционной кушетки у дальней стены находилась примерно такая же софа, на которой Жень Геннадич пытал меня на ельчаниновской даче.

— Проходи, проходи, — пророкотал Жень Геннадич, едва я оказалась в его кабинете, и указал на софу. — Раздевайся! Ты себе не представляешь, как приятно произносить это слово. Ты приказываешь, а дама подчиняется. И заметь, без уговоров, ухаживаний, цветов и конфет. Сама. Совершенно добровольно. Портит все только одно. Вы приходите ко мне лечиться, а не любить меня.

— Жень Геннадич, хватит прибедняться! С твоим обаянием небось от желающих тебя любить дамочек отбоя нет! — подыграла я Григорьеву.

— Ну-у, скромничать не буду, но... Я примерный семьянин! А вот с тобой... Жаль, что ты Илюхина девушка, а то я, глядишь, и согрешил бы, — балагурил толстяк, осматривая мою ногу. У меня появилось подозрение, что нечто похожее он говорит каждой пациентке. — Ты что, нормы ГТО недавно сдавала?

— Нет, — обалдело откликнулась я.

— Не будешь меня слушаться, — не обращая никакого внимания на мои слова, нахмурился эскулап, — будешь не серной, а хромой коровой!

— Ну, спасибо! Удружил!

— А ты носом не дергай! Будешь лечиться?! — Жень Геннадич нахмурился и, уперев руки в бока, грозно на меня посмотрел.

— Куда я денусь! Только мне сейчас очень некогда. Не до того. Можно я в следующем месяце приду?

— Что, за любовью и о здоровье подумать некогда?! — хохотнул толстяк. — Это славно, я прям вам завидую.

Тут я не на шутку разозлилась.

— Жень, ну что ты нас сватаешь?! Мы знакомы без году неделя, а ты уж готов нас поженить! Понимаешь, мы вообще не должны были познакомиться. Меня подруга попросила написать несколько статей для ее газеты. Вот я и решила такую тему осветить!

— Какую такую! — пророкотал Жень Геннадич. — А ну рассказывай! Одевайся и рассказывай, что там у тебя за тема.

Мне показалось, что он обиделся, но выяснить я это не успела. Толстяк выглянул за дверь и распорядился:

— Юлька, стой насмерть, но полчаса меня нет ни для кого. Никого не пускай, ни с кем не соединяй и кофе нам тащи!

Потом, устроившись поудобнее в кресле, он в ожидании уставился на меня.

И я ему все рассказала.

— Так, Илюха в курсе? Ну, слава богу, а то я уж хотел... Ничего ты, Ксенька, не понимаешь. Он хороший мужик. С бабами ему не везло, это правда. Только поверь мне, ты ему очень нравишься. И не злился он там на даче.., не злился — ревновал.

— Жень, ну что ты мелешь?! Он меня третий раз в жизни видел... — возмутилась я.

— А ты не ерепенься! Да хоть первый! Какая разница. Я своей Марье чуть не в первый же день в любви признался. Она тоже не поверила. Сначала. А через месяц замуж за меня пошла. Скоро уж четверть века живем. Двух дочек вырастили, внуков дожидаемся.

— Слушай, а что он за человек, Илья? Я про него знаю только то, что сам сказал, — попыталась я добыть у Жень Геннадича нужную информацию.

— Да не мастер я друзей расхваливать. Сказал уже — хороший мужик, настоящий. Ты в нем не сомневайся, надежный парень.

Короче, как я и предполагала, ничего нового Григорьев мне не сообщил. Я, конечно, рада, что у Ельчанинова такие друзья, но мне это мало что дает. Что делать дальше, ума не могла приложить.

Чтобы немного развеяться, я решила посетить Костин магазин и подобрать себе материал для костюма.

В этом заведении, на организацию которого я угрохала столько времени и сил, меня знают все. Многие считают меня любовницей шефа, и мы с Котей никого не переубеждаем. Салону скоро исполнится восемь лет, следовательно, наша с Антименко «связь» продолжается как минимум столько же. Поэтому период сплетен и жаркого обсуждения закончился и наши отношения в общественном мнении давно переросли в нечто вполне респектабельное, а посему внимания не заслуживающего.

Давно замечено, что любовная интрижка лишь в первый момент вызывает всеобщее любопытство. Через некоторое время к ней пропадает всякий интерес.

В нашем же случае (ни я, ни он не связаны брачными узами) у народа осталось только недоумение — почему мы до сих пор не посетили загс?

Но, как говорится, их недоумение — это их проблемы.

Ну, а бойфренда Константина Михайловича его подчиненные знают как родственника своего хозяина.

Я часто посещаю салон. Для того, чтобы поболтать с Костей, уточнить ассортимент перед очередной поездкой или приобрести для себя какую-нибудь ткань. По распоряжению Антименко, меня здесь отоваривают по отпускным ценам. Согласитесь, этим грех не воспользоваться.

— Константин Михайлович на месте? — спросила я у улыбчивой Верочки, продавца-консультанта.

— Он вышел, Ксения Сергеевна. Сказал, что ненадолго.

— Спасибо, Верочка, я подожду.

По долгу своей не совсем обычной службы у Антименко я имела ключи от его рабочего кабинета. Впрочем, Костя дал мне ключи от своего кабинета, скорее, в знак дружбы, а не в силу действительной необходимости.

В кабинете Антименко всегда царил образцовый порядок. Немного безалаберный по жизни, Костя благоговел перед документацией и достиг в этом чудес педантизма. Руководителем он был хорошим, но когда дело доходило до бумаг... Все сотрудники, начиная от главбуха и заканчивая экспедитором, начинали его тихо ненавидеть. Костя проверял каждую буковку, каждую запятую и лично пересчитывал все цифры. И не дай бог, если полученные им результаты не совпадали с предоставленными. Буря могла разразиться даже, если разницу составляла одна копейка. Однако с тех пор, как он принял на работу пожилую пенсионерку Антонину Валентиновну, всю жизнь отработавшую в Сбербанке, стычки из-за бумаг прекратились. Госпожа главный бухгалтер была дотошнейшей бабой... Они нашли друг друга.

На, так сказать, совершенно стерильном столе Антименко лежала лишь тонкая полупрозрачная папочка. Оставлять, уходя из кабинета, что-либо на столе, для Костика было совершенно нетипично. Поэтому, увидев папку, я очень удивилась и, не выдержав, сунула в нее свой нос.

— Мама дорогая! — взвизгнула я, узрев свою фамилию на официальном бланке.

Естественно, я пробежала глазами документ. Костя осуществил свою давнюю угрозу. Он составил бумагу, зафиксировавшую передачу мне 50% акций салона.

За моей спиной скрипнула дверь.

— Петли смажь, бизнесмен хренов! — рявкнула я, не выбирая выражений.

— Ага. Вижу, ты уже в курсе! — бодрым тоном заявил вошедший Антименко.

— Костя, береги природу, черт тебя возьми! Это что такое?! — потрясала я бумагами перед носом Константина Михайловича. — Какого дьявола? Сколько раз тебе говорить...

Антименко поплотнее прикрыл дверь и невозмутимо уселся в кресло. Если бы он закричал...

Но он лишь провел ладонью по лицу и спокойно сказал:

Подруга, ты меня уже достала. Успокойся. Я так хочу. И я устал тебя уговаривать.

Котя действительно выглядел не лучшим образом и тон взял совсем необычный, спокойный и чуть властный.

— Разве можно без... без моего согласия... участия... — заблеяла я, совершенно растерявшись. — Это не имеет юридической силы.

— Ксения, можно подумать, ты на другой планете живешь. За деньги можно все, — нагловато хмыкнул мой друг.

— Котик, я не хочу, я не могу, — заныла я, уже практически сдавшись.

— А тебя никто и не заставляет, — пожимая плечами, отозвался Антименко. — На твое имя открыт банковский счет, и твоя доля будет капать на него.

— Котя, зачем ты это делаешь? — Я продолжала еще трепыхаться.

— Все очень просто. Во-первых, нам нужно расширяться, и твоя помощь мне скоро понадобится. Но это не главное... Родственников у меня нет. Детей, по всей видимости, тоже никогда не будет. Да я и не хочу, чтобы они жили в этом сволочном мире. Так уж получается, что ты самый близкий и родной мне человек. Почему я не могу сделать тебе такой подарок? Я, как ответственный отец или хороший муж, хочу обеспечить тебя.

— А Парниша? — вяло пробормотала я.

— Это другое... Я уж не могу с ним, но не могу и без него. Иногда я его просто ненавижу... ох, Ксень, все так запутано...

Произнеси он еще хоть слово, я бы просто разрыдалась. Котина мать-алкоголичка умерла много лет назад. Спилась бедолага. Он пытался ее лечить, но ни кодирование, ни торпеды, ни заморские препараты ей не помогали. Когда организм так исковеркан алкоголем, исход один — летальный.

Про отца Антименко вообще никогда ничего не знал.

А Парниша... я давно замечала, что у них не все в порядке.

Вот так и получалось, что я и вправду самый близкий Коте человек.

Я глубоко задумалась и молча сидела, пока Антименко не поставил мне под нос чашечку кофе.

— Ксень, ты как? Пришла в себя?

— Ты о чем? — недовольно буркнула я.

— О нем я, о нем, — кивнул головой Костя.

— Ох, Костенька, я вчера про него такое узнала... — протянула я, но в подробности посвящать не стала. Не то, что я не доверяла Котику...

— Я тебе говорил.

— Говорил-говорил, — отмахнулась я. — Только ничего конкретного ты не говорил, так, рассуждал теоретически.

— А я сам ничего толком не знал, — сказал Костя, отводя глаза. Но, занятая своими мыслями, я не обратила на это внимания. Мало ли.

Из салона я уходила в таком состоянии, что даже забыла, зачем приходила.

Весь оставшийся день меня одолевали философские мысли.

Например, о том, что из-за одного мерзавца не нужно думать плохо обо всех людях. И, если по большому счету, не такой уж он и мерзавец. Просто у пресытившегося богача не оказалось в жизни ничего интересного. Ну, не порадует же вас посещение казино, если вы бываете там ежедневно? Не порадует и внимание женщин, если они виснут на вас гроздьями? Все когда-то приедается, любимое занятие превращается в рутину и надоедает до оскомины.

Даже молоденькая прелестная жена нисколько не изменила его отношения к жизни. Как ни парадоксально, но возле могущественного владельца огромного завода не оказалось близкого человека, который просто взял бы его за руку и привел на прием к психотерапевту. Если судить по тому, как он обращался с Фаей, то по нему просто психушка плакала.

Развивать эту тему я не стала, а вспомнила о Костеньке. Почти до слез довел меня, мерзавец!

Мой драгоценный, мой любимый друг! Он хочет меня обеспечить... Господи, как это трогательно, как это... Не то что мой дражайший папаша, который только на старости лет вспомнил, что у него есть дочь. Причем вспоминает, только когда выпьет, а если учесть, что пьет он редко... И думаю, не столько обо мне он беспокоится, а о том пресловутом стакане воды, который ему в старости некому будет подать. Никакое мое будущее папашку не беспокоит, я в этом уверена. А вот Костя...

Да, что бы мой дорогой Антименко ни сделал, я буду стоять за него горой, буду рвать за него глотку!..

Но вернемся к Ельчанинову...

На меня нахлынули воспоминания, и мне стало грустно. Врать себе, как и каждый человек, я умела. Но смысла в этом не видела. Мало того, что я завидовала женщине (если она, конечно, существует), с которой, он надеялся, у них все будет хорошо. Так еще и Иришечка подлила в огонь даже не маслица — бензина!

Илья мне нравился. Скажем так, он мне очень нравился. Не поторопилась ли я с выводами?

В конце концов, человек мог попасть туда случайно...

А если — нет?..

Да кто я такая, чтобы его судить?! Как знать, может, у него есть очень веские основания для убийства. Человеколюбие — это, конечно, хорошо. Но по большому счету, бывают в жизни проступки, за которые не наказывать, а карать нужно. И не годами лишения свободы, а физическим уничтожением!

Ситуации бывают разные, иногда самые дикие. Ты твердо уверен, да что там, знаешь! Видел собственными глазами, поймал за руку! Вот только доказать ничего не можешь...

Недавно весь город взбудоражил совершенно кошмарный случай. На операционном столе умерла молоденькая девчонка. Операция была пустяковая — аппендицит без осложнений. Плановая операция. Хирург с трясущимися после вчерашнего руками случайно что-то не то перерезал ей. Девчонка умерла.

Но как измерить вину этого убийцы? Чем? Годами не прожитой девушкой жизни? Жизнями ее нерожденных детей, внуков и правнуков?

Этому мерзавцу объявили выговор... Не уволили, не лишили диплома, не посадили... И все потому, что он дружил с главврачом. Сердобольный начальник состряпал заключение о смерти, к которому не подкопаешься. По всему выходило, что девушке и без операции-то оставалось жить считанные часы.

Я убеждена и трижды под этим подпишусь, что хирурга-коновала необходимо наказать. И я верю, что он свое еще получит.

Возможно, что-то подобное в отношении Щербинина испытывал и Илья. Возможно, вина Бориса была столь же велика и недоказуема...

Я ковырнула ключом в замке, но войти в дверь не успела.

— Панова Оксана Сергеевна?

— Да-а, — я автоматически повернула голову в сторону говорившего.

Невысокий мужичонка в штатском (весьма потрепанном штатском) стоял на лестнице за моей спиной. Мне хватило одного взгляда, чтобы каким-то двадцать пятым чувством определить, что это мент. А клубы ядовитого сигаретного дыма свидетельствовали о том, что ждет он меня довольно давно.

— Майор милиции, Лещев Владимир Степанович, — представился мужчина.

Ничего себе денек начинается!

Я возвращалась с работы, обдумывая по дороге планы действий. А тут тебе — милиция!

Что оставалось делать? Я молча .открыла дверь и жестом пригласила майора войти.

— Что ж вы, Оксана Сергеевна, такая доверчивая? Где ваша бдительность? — игриво хмыкнул Лещев, а я поморщилась. От плотного, посверкивавшего стеклами очков в дешевой оправе мужчины противно пахло дешевым одеколоном. — Даже документики у меня не спросили, а уж в дом приглашаете...

— Красть у меня нечего, сами видите, — недовольно буркнула я, направляясь на кухню и пошире открывая форточку. Как можно пользоваться такой гадостью?! Это же негуманно!

Впрочем, нет, нормально. Если рассматривать этот «аромат» как меру воздействия на подозреваемого. Запри меня на часок в камере с этим типом, я признаюсь не только в том, что собственноручно застрелила Щербинина. А еще возьму на себя и убийство Кеннеди, Старовойтовой, Листьева и даже сознаюсь в том, что потопила «Титаник» с террористической целью... А этот гад еще и «Приму» достает!!!

— Нет уж. Извините. Я не курю, к тому же неважно себя чувствую, — твердо сказала я и села под открытой форточкой, подальше от майора. Правда, слово «подальше» звучит странно применительно к моей малогабаритной кухне.

Лещев тяжело вздохнул, но сигареты спрятал.

Балагурство мне не очень-то помогло. Руки-ноги тряслись, и, чтобы скрыть сей прискорбный факт, я крепко сцепила руки на коленях.

— Так-таки и не хотите посмотреть мои документы? — поинтересовался майор, открывая удостоверение.

«Нет! — хотелось мне заорать. — Сейчас даже банковский чек на миллион баксов на мое имя не отличу от туалетной бумаги!»

— Я вас ждала, — вместо истерического вопля почти спокойно ответила я.

— Вот как? — наморщил лоб Лещев.

— Не надо, Владимир Степанович. Я не маленькая девочка и прекрасно понимаю, зачем вы ко мне пришли. Об убийстве Бориса Георгиевича трубит вся местная пресса и телевидение. Нужно быть слепым и глухим, чтобы этого не знать.

— Вы правы, Оксана Сергеевна. Сильно переживаете? На вас лица нет, — доброжелательно заметил майор. Однако его маленькие глазки за стеклами очков внимательно следили за моей реакцией.

— Месячные у меня, первый день. Всегда так мучаюсь, а тут еще это. — спокойно ответила я, гордясь своей выдержкой. «Что, съел, господин майор?!»

Выбить Лещева из равновесия мне удалось всего на несколько секунд. Нервы у него крепкие или привычка сказывается. Но лиха беда начало. Лучшая защита — это нападение.

— Тогда давайте приступим к делу, — невозмутимо предложил он. — Как давно вы знакомы с Борисом Георгиевичем Щербининым?

— С позапрошлого четверга, — честно ответила я.

Всегда лучше говорить правду, особенно если ее можно проверить. А вот детали...

— Какие у вас отношения?

И снова совершенно честно я рассказала, как познакомилась с Борисом (не упомянув почему), о «Шагане»,о походе в театр.

Майор кивал, а потом сказал загадочную (но не для меня) фразу:

— Все по стандарту, как с остальными.

Спасибо Фаечке. Смысл его слов я сразу поняла и сообразила, что на этом можно неплохо сыграть. Прикинуться дурочкой...

— Что вы имеете в виду? — взвилась я. — Что значит «как с остальными»?

— Вы действительно ничего не знаете? — прищурившись, спросил Лещев.

Я скорчила физиономию, что должно было означать: «ничего».

— У господина Щербинина была маленькая страстишка. Что-то вроде развлечения. Он периодически знакомился с женщинами именно по объявлениям в газете. Иногда сам давал объявление. Чаще тыкал пальцем в помещенное какой-либо женщиной. Как говорится, наудачу... Так что вы, Оксана Сергеевна, не единственная. Но ваш телефон в его записной книжке — последний.

— О, господи! — дала я волю своему притворному страху. Пусть опер думает, что я переживаю из-за коварства Щербинина, а совсем не из-за визита стража порядка. Но тут важно вовремя остановиться. — Дайте мне воды, — взволнованным голосом попросила я.

Когда Лещев поднес мне стакан, пальцы у меня заметно подрагивали. Очень натурально. Пусть думает, что его сообщение меня ошеломило.

— Чувствовала же я, что такие респектабельные и богатые мужчины не могут быть одинокими. Не станут искать себе подругу жизни по газетному объявлению, — патетически взвыла я. — Развлечение!!!

Майор поерзал на табуретке и задал мне очередной вопрос:

— Как далеко зашли ваши отношения?

— Что?! — я сделала вид потрясенной женщины, которая плохо соображает.

— Я имею в виду в сексуальном плане.

— На следующий день... после театра, в воскресенье... он уехал, сказал, что по делам... обещал вернуться в конце недели и позвонить... — не очень по теме ответила я.

— Звонил?

Я кивнула.

— Когда, во сколько?

— В пятницу, около двенадцати, — снова честно доложила я.

— Вы договорились о встрече?

— Нет. Он сказал, что вернулся и перезвонит позже, вечером, но так и не звонил... — трагически всхлипнула я, намекая, что Щербинин не перезвонил по всем известной причине.

— Зачем и куда Щербинин уезжал? — как-то безнадежно поинтересовался Лещев, предвидя мой ответ.

— Слушайте, мы познакомились совсем недавно, виделись два раза... Откуда мне знать, куда он ездил?! Я не спрашивала, он не говорил.

Истерические нотки в моем голосе не произвели на майора никакого впечатления, он упрямо гнул свою линию.

— А что делал потерпевший у бассейна?

— Понятия не имею, — уверенно соврала я (не дергаясь и не краснея). Не напрасно же я столько дней представляла себя на допросе в милиции.

— Свидетели показывают, что он договаривался о . встрече. И у нас есть основания думать, что с вами.

Вот это новость! С моей стороны свидетелей не было. А с его стороны, оказывается, были.

Какие у вас могут быть основания делать подобные заключения? — поинтересовалась я. — С кем договаривался о встрече Борис Георгиевич, я не знаю, а у него уже не спросишь...

— Вы так думаете?

Я немного задергалась. Тон Лещева мне совершенно не нравился. Но отступать было поздно. «Думай, Ксеня, думай!»

— Наверняка он разговаривал по мобильнику, — задумчиво произнесла я, старательно сдерживая свои эмоции и нервы.

— Откуда вы знаете?

— Потому, что он мне давал номер мобильного. И вполне возможно... если вы говорите, что Борис Георгиевич знакомился со многими женщинами... Почему же решили, что он договаривался о встрече именно, со мной?

Мой аргумент майора привел в замешательство. Он как-то скис и поскучнел. Скорее всего, никакого свидетеля у него не было и брали меня на понт. А может, свидетель есть, но он не знает, с кем разговаривал Щербинин. Просто Лещев решил «примерить» это дело на меня.

Кто мог слышать наш разговор? Да кто угодно! Секретарша, заместитель, случайный посетитель, какой-нибудь клерк.,. Масса народу.

— Вы знакомы с кем-нибудь из его окружения? — собравшись с мыслями, продолжил допрос Владимир Степанович.

Я отрицательно замотала головой.

— Он дарил вам подарки?

— Нет.

— Оставлял вам на хранение что-либо?

— О чем вы? Мы были знакомы всего ничего. Я же говорила. Неужели вы не понимаете? Чтобы что-то оставить на хранение, нужно доверять человеку. Знать его близко!

— Не обязательно. Иногда лучше использовать малознакомого человека, — задумчиво произнес Лещев.

— Нет. Ничего он мне не давал и ничего не оставлял на хранение.

— А у вас дома Щербинин бывал?

— Нет! — Я готова была орать, но пока сдерживалась. — Хотите убедиться?! Ищите! Без ордера, наверное, нельзя. Но я вам разрешаю!

— У вас есть желтая куртка?

— Я не миллионерша! Кожанку вы уже видели, еще есть пальто. Показать?' — пошла я в атаку. Такой вариант поведения я тоже отрепетировала, так что трудностей у меня не возникло. — При чем тут вообще какая-то идиотская куртка? Вы знаете, сколько стоит верхняя одежда?

— Знаю, — вздохнул майор и покосился на обтрепанный рукав своей куртки. — А желтая куртка принадлежит свидетелю.

— Свидетелю чего? — не сразу сообразила я.

— Свидетелю убийства, — вяло отозвался Лещев. — У вас есть близкий друг?

Мне очень не нравилась его манера менять темы! Все время приходилось быть начеку!

— Да, — не понимая, к чему он клонит, почти автоматически ответила я.

— Он знает о вашем знакомстве с потерпевшим?

— Знает. — «Но не одобряет», — подумала я, но, разумеется, промолчала. И тут в моем мозгу что-то щелкнуло. О, господи, да он о любовнике спрашивает! — Вы неправильно задали вопрос, — с вызовом сказала я. — Близкий друг и мужчина, с которым спишь, для меня совсем не одно и то же. Тот, кого вы имеете в виду, — мой друг, а не любовник. Нас не секс связывает, а дружба. Разницу улавливаете?

— Но возможно...

Невозможно! — отрезала я. — Насколько я поняла, господин Щербинин специализировался исключительно на женщинах, а мой друг — совсем наоборот.

— Что наоборот...

— Ох, ну какой вы непонятливый! Он гомосексуалист. Женщинами и мной, как женщиной, он не интересуется. И, как я уже сказала, он мой друг, а не любовник. И никогда им не был. Я... мне... для меня он скорее подружка, с которой можно посплетничать и поплакаться друг другу в жилетку.

По лицу майора я поняла, что он мне верит, но голубых... не любит.

— Возможно, нам придется его допросить.

— Ну, нет! — взвилась я. — Чтобы потом все газеты смаковали его ориентацию?! Нет уж, увольте!

То ли майора смутил мой натиск, то ли он и сам считал версию о ревности друга-гомосексуалиста абсурдной... Лещев махнул рукой.

— Не хотите говорить — не надо. Наверное, вы правы. Но нервничать не нужно, — добавил майор. — Это моя работа. Необходимо проверить все версии, а начальство давит и подгоняет.

Что правда, то правда. Убийство Щербинина имело огромный резонанс в области. СМИ подняли вселенский шум, нараставший с каждым днем. Так что жителям области уже становилось тошно при одном упоминании имени Щербинина. Правоохранительные органы тоже не остались в стороне. План «перехват», жесткие меры... Представитель Президента и губернатора области создали комиссию и взяли дело под свой контроль.

Как показывает практика, заказные убийства (а я склонялась именно к такому выводу) плохо раскрываются. Иногда находят козла отпущения, еще реже исполнителей, но заказчиков — почти никогда...

— Оксана Сергеевна, а где вы были в момент убийства? — задал неожиданный вопрос товарищ майор.

Я немного помолчала, тщательно изображая раздумья.

— По телевизору сказали «во второй половине дня». Какой промежуток времени вас интересует?

— К примеру, отрезок с 15 до 17 часов, — больше для проформы уточнил майор свой вопрос.

— Тогда все просто. — Я собралась с мыслями и принялась старательно отвечать. — Около трех я встречалась со своей подругой Алиной Ахметовой. Принесла ей платье... — Последующие минут пять я пудрила майору мозги, рассказывая, что обшиваю своих подружек. Сообщила даже, какой фасон выбрала Алина, из какого материала я шила ей наряд, упомянула о впечатлении, которое произвела моя работа на подругу. И своего я добилась. 'Моя трескотня Лещеву быстро надоела, и он перебил меня следующим вопросом.

— Она может это подтвердить?

— Конечно.

— Что делали потом?

— Решила бегом заняться. Знаете, нужно и за здоровьем следить!

— И как успехи? — совершенно равнодушно поинтересовался Лещев.

— Плохо! Устала, как собака, еле до дому доплелась. Спорт не для меня, — загрустила я в унисон майору. — Вы алиби мое пытаетесь установить?

Майор издал звук, напоминавший кашель, и смущенно отвел в сторону глаза:

— Я обязан отработать все версии. — Лещеву давно все осточертело. Скоро ему на пенсию. Все преступники, свидетели и подозреваемые ему смертельно надоели. — Версию о финансовых злоупотреблениях и заказном убийстве, — продолжал он, — разрабатывают другие отделы. А нам поручили всех его... женщин.

Хотел сказать «баб», но в последний момент остановился. Нескрываемая досада, с которой он это говорил, свидетельствовала о том, что самого майора Лещева

«дамская версия» не устраивает. Досада на глупо потраченные время и силы сквозила в каждом его взгляде.

Когда майор, наконец, покинул мою кухню и мою квартиру, я даже растерялась.

Он не спросил, где я работаю, не поинтересовался ни моими контактами, ни биографией. Ничем! Мой образ жизни его не занимал, мои отпечатки пальцев тем более...

Лещев даже не произнес классическую фразу о том, что, если я понадоблюсь, меня вызовут!

Ничего не понимаю!

Выходит, меня никто ни в чем не подозревает?!

Мой трюк с курткой прошел?!

Я могу спать спокойно?!

Окружающий меня мир обрел новые краски, Я глубоко вдохнула свежий воздух, струившийся из форточки. И отвратительный одеколон Лещева, которым провоняла вся моя кухня, постепенно стал улетучиваться.

Сейчас я почувствовала некоторое облегчение, все сомнения и подозрения отложила на потом.

Первым делом я позвонила Поливановой.

— Ксенька, у меня буквально три минуты, — важно запищала в трубку госпожа редакторша.

— У меня был милиционер, — чуть не заорала я от радости оттого, что об этом событии могу говорить в прошедшем времени.

— Странно было бы, если бы его не было, — спокойно откликнулась Ирина.

— Ничего себ... — я мгновенно осеклась. Надо же быть такой идиоткой! Ирка же ничего не знает о моей эпопее с Щербининым. Сама же решила ничего ей не рассказывать, а теперь возмущаюсь...

— Ксень, у меня сейчас планерка, — напомнила о себе приятельница. — Надеюсь, ты не противодействовала следствию и все рассказала.

-Да.

— А чего голос испуганный? Неужели сама не понимаешь, сейчас они все его связи и знакомства отрабатывают?

— Ир, все-таки мент, — гнусаво протянула я.

— Такой же человек, как и все. Две руки, две ноги, голова и куча недостатков внутри, — категорично отрезала подруга.

— Конечно, ты права, — затараторила я, уже не зная, как прекратить этот бессмысленный разговор. — Иди совещайся. Пока.

Положив трубку, я поняла, что мне и порадоваться-то не с кем. Вот она, оборотная сторона секретов. Что знают двое, то знает и свинья. Так-то оно так... Только даже поделиться радостью не с кем.

Но все равно. Жизнь прекрасна! Меня не подозревают.

Чтобы отпраздновать сие знаменательное событие, я отправилась в кафетерий универмага (в гордом одиночестве!) и взяла вкуснейшее пирожное и кофе. Пока я наслаждалась кондитерским изделием, мой мозг работал и доработался до интересной мысли. Нужно немедленно позвонить Фаине и выяснить у нее хотя бы адрес, по которому проживал Щербинин со своей женой. А там уж посмотрим, что делать. Найду соседей, порасспрашиваю, чего-нибудь да узнаю.

Я торопливо проглотила остатки пирожного и помчалась к ближайшему телефону-автомату. Номера Фаины я не знала, так что пришлось сначала позвонить Лешке Егорову.

— Лешенька, привет! — пропела я в трубку. — Как дела, как Фаина? Оклемалась?

— Да пошла ты! — рявкнули в трубке, и сразу же послышались короткие гудки.

Ничего себе! Что это с ним? Я снова набрала номер. На сей раз не отвечали мне довольно долго. Однако мое терпение было вознаграждено.

— Чего надо?

— Лexa! Ты что? Что случилось? — скороговоркой выпалила я.

— Ксень! Ксень, приезжай, а? Пожалуйста, приезжай, — неожиданно заныл Егоров. — Мне так хреново! Файку...

Что «Файку», понять мне не удалось. Вместо членораздельной речи послышались сдавленные всхлипы.

Что же это делается, что творится!!! Я Леху с детства знаю. Никогда он не плакал. Даже когда спрыгнул с крыши сарая и сломал ногу, шипел от боли, но не плакал. Что могло случиться, что довело его до слез?!

Рысью рванув на остановку, я в последний момент успела вскочить в нужную маршрутку и через десять минут неслась по двору своего детства. Только бы с мамулей не столкнуться. Начнутся расспросы, сетования и жалобы, что у Всеволода Николаевича макулатура закончилась.

Я пулей влетела в родной подъезд и в рекордно короткие сроки одолела три лестничных пролета. Мамина квартира располагалась на втором этаже, а мне нужен был третий.

Уф, кажется, пронесло!

Перед знакомой дверью я притормозила, чтобы отдышаться, и надавила пальцем на кнопку звонка.

Лешка, видимо, сидел под дверью. Я еще руку не успела убрать, как дверь отворилась.

— Ксенька, — выдохнул он свеженьким перегаром и скривился, сдерживая слезы.

— Егоров, что случилось?!

— Файку убили, — бесцветно отозвался он. — Вчера, в квартире...

— О, господи!

Ноги мои подкосились, и я рухнула на тумбочку для обуви. В пятницу убит Щербинин. Вчера его бывшая жена. Ну, пусть не жена, но все считают, что они

состояли в браке... Бедная Файка... Таких совпадений не бывает. Тут все взаимосвязано.

— Какая же тварь...

— Я знаю, какая, — глядя в сторону, проронил Леха.—Они что-то искали... не нашли.

— Кто они? Что искали? Почему ты решил, что не нашли? — выпалила я, понимая, что более глупых вопросов придумать уже не удастся.

Егоров сел рядом со мной на край тумбочки, отчего старушка жалобно скрипнула.

— Я не знаю, кто они. Но зачем тогда мне звонить и требовать вернуть, если они нашли?

— Еще раз, не поняла, — совершенно опешила я.

— Вчера ночью мне позвонили, — попытался объяснить Леха. — Сказали, что если я хочу жить, то должен узнать, где Фаина держала документы.

— Какие документы?

— Да я-то откуда знаю?! — взвыл Егоров. — Что вы все от меня хотите?!

— Леша! Возьми себя в руки, — потребовала я. — Ничего я от тебя не хочу. Помочь только... Если смогу, конечно.

— Не можешь, — нехотя буркнул Егоров. — Скажи, что мне делать?

Думала я недолго.

— Сваливать. — Твердо заявила я. — И, как говорит Вольфыч, однозначно. И лучше всего в Москву. Там много народа, авось затеряешься.

— Да я уж думал. Только менты сказали, чтобы в городе был, — тяжело вздохнул Егоров.

— Какие менты? Леша, не молчи! Говори, рассказывай! — потребовала я, утаскивая Егорова в комнату, Двери в его квартире были тоненькие, такие же, как и у мамы, и мне совершенно не хотелось оповещать весь подъезд (если не весь дом) о делах, которые никого не касались.

В квартире Егоровых все оставалось по-старому. Исключением был лишь новый телевизор, но это не в счет. На мгновение показалось, что мне снова десять лет и мы с Лехой замысливаем очередную гадость-пакость.

Я усадила Леху на диван и принялась за дело.

Минут через пять он, наконец, заговорил. Парню было очень страшно.

Он рассказал, что с Фаинкой они были вместе уже около трех месяцев. Встретились случайно на улице, и завертелось. Пока работали в одной конторе, ничего такого у них не было, да и Фаина была замужем за Щербининым и передвигалась по городу под присмотром какого-то бугая-телохранителя. А после развода они с Лехой знакомство и возобновили.

— Она — классная девчонка! Что в постели вытворяет... — проговорил Лешка, забывшись на минутку. Опомнившись, помрачнел. — ...Только пила. Как сапожник пила, ее приучила эта сволочь. Конечно, что делать молодой абсолютно обеспеченной девке... Только винище жрать со скуки.

«Ба-а! Да он же ничего не знает!» — пронеслось в моей голове.

А Егоров продолжал. Он рассказывал, как пытался ее лечить, запрещал, не давал деньги. Фаины хватало на несколько дней, затем снова следовал рецидив. Она сама понимала, что губит себя, и хотела лечиться. Они даже собирались в Москву в какую-то клинику. Но не было больших денег. Москва — город дорогой.

Недавно Фаина повеселела. Она сообщила, что нашла выход из положения и скоро у них появятся деньги. Откуда — Лешка не знал, женщина своими замыслами не поделилась. Лешка вообще посчитал ее слова пьяным бредом, химерой и фантазией. Только однажды Фая проговорилась, что хочет что-то продать бывшему мужу. Что-то очень ему дорогое... Но снова ничего толком не объяснила!

«Так-так-так! Фаечка, кажется, хотела немножко пошантажировать Щербинина! Крайне глупо с ее стороны. Ей бы подальше от него держаться...»

— А что произошло вчера? — спросила я, желая услышать еще какие-нибудь подробности.

— Я ушел от нее около шести. У меня стрелка была забита на полседьмого. Насчет работы. Хороший вариант подвернулся, — мрачно объяснял Лешка.

Работодатель долго беседовал с Егоровым, выяснял его квалификацию. Потом Лешка поехал домой что-то забрать. Ночевать он собирался у Фаины. Но дома его уже ждали.

Господа в форме посадили его в «воронок» и предъявили обвинение в предумышленном убийстве гражданки Остапчук. К счастью, недоразумение вскоре разрешилось. Следователь или какой-то другой милицейский чин оказался знакомым работодателя и созвонился с ним. Алиби Егорова он подтвердил, но был очень недоволен тем фактом, что хотел взять на работу человека с сомнительными, как он выразился, знакомствами.

Перед Лехой извинились. Рассказали, что гражданка Остапчук доползла до входной двери, открыла ее и позвала на помощь. Когда приехали «Скорая» и милиция, Фаина была уже мертва, а соседи показали, что в последние месяцы она общалась только с Егоровым. Поэтому подозрение пало в первую очередь на него.

Лешку отпустили уже под утро. Спрашивали об образе жизни Фаины, задавали кучу, как ему казалось, ненужных вопросов.

Как только Егоров оказался дома, ему позвонили. Неизвестная личность приказала искать документы, которые хранились у Фаины. Ничего ни о каких документах Леха не знал. Где или у кого она их могла хранить, если они вообще были, — тоже.

— А ты подумай, — попросила я. — Понимаешь, менты никогда не найдут ее убийцу. Они сейчас просто роют землю из-за Щербинина. А кто такая Фая, чтобы они напрягались? Всего-навсего бывшая жена...

— Ксень, ну ты дура! Да неужели, если бы я знал, не отдал бы им?! Я жить хочу, я еще молодой!

Говорил Егоров с надрывом, руки у него тряслись. Лешка был очень напуган. Да-а, друг детства, выдержки у тебя ни на грош...

— Ты ее любил? — спросила я.

Егоров на мгновение задумался.

— Не знаю... Жалел, наверное, — пожал он плечами и скорчил такую мину, словно сейчас разрыдается.

«Любовь прошла, завяли помидоры, — подумала я неодобрительно. — Но Файке уже ничем не поможешь...»

— Ну, хорошо. Может, ты знаешь каких-то ее друзей, знакомых, родственников.

— Ага. У бабы Веры, которой лет девяносто, она документы хранила! — зло хмыкнул Леха.

— Какой бабы Веры? — не поняла я.

— У соседки с первого этажа! Ксень, ты совсем сдвинулась. У этой бабы Веры уже лет двадцать, как старческий маразм. Она Файке конфетки-карамельки все совала...

— Ну почему обязательно баба Вера! — возмутилась я. — У Фаины что, родственников нет?

— Есть. Мать с отцом в деревне, но у них отношения... Подружки — алкоголички, я их отвадил. Может, не всех. Но Файка — не дура, она бы им отчего не доверила. Они бы проболтались... Больше я ничего не знаю.

Лешка опустил голову и закрыл лицо руками.

— Леха, у тебя есть знакомые, у которых ты мог бы пожить? — Он отрицательно помотал головой.

— То есть в городе, конечно, есть...

— Понятно, — в свою очередь кивнула я. — Но из города тебе необходимо линять. Как ты думаешь, за тобой следят?

— Ксень, ну ты иногда умная, а так — дура дурой! — удрученно взглянул на меня друг детства. — Если бы не следили, откуда бы знали, когда я домой явился?

— Ну , конечно, легче оскорблять человека, чем до чего-нибудь самому додуматься! — вспылила я. — А ну-ка, встань!

Леха покорно поднялся во весь свой немалый рост. Да, замаскировать такого громилу — дело нелегкое.

За домом следят, тут Егоров прав. И все же необходимо, чтобы он незаметно покинул квартиру. Что мы знаем из детективной литературы? Использовать подвал? Отпадает. Наш подвал не соединен с соседними. Может, чердак?

А вот чердака-то у нас и нет. Кроме того, на крышу можно попасть только из первого и шестого подъезда, а мы живем во втором. Вот такие архитектурные прелести.

Что еще? Соседский балкон. Имею в виду балкон в квартиру соседей, живущих в третьем подъезде.

Тоже отпадает. Причем сразу по трем причинам. Балконы у нас расположены далеко друг от друга. Даже если Егорову удастся добраться до этого балкона, соседи, скорее всего, позвонят в милицию. А если вообще за домом наблюдают, большую Лехину фигуру, проделывающую акробатические номера на фасаде дома, заметят даже ночью.

— Точно, — удрученно кивнул Егоров, переминаясь с ноги на ногу.

— Ага. Я уже размышляю вслух. Плохо. Пора лечиться, — тяжко вздохнула я. — Но хорошо, что ты все слышал. Еще какие предложения есть?

— Не-а, — отозвался Егоров и, преданно глядя мне в глаза, заканючил, как в детстве: — Ну придумай. Ты же умная...

— Кто тебе сказал? — удивленно вытаращилась я на парня.

— А ты всегда так правдоподобно врала, что нам ничего не было!

Что правда, то правда. Покрывая наши совместные детские шалости, я действительно придумывала очень убедительные истории, которые частенько помогали нам избежать заслуженного наказания.

— Леха, а где тетя Лена? Ты почему один? — ни с того ни с сего поинтересовалась я.

— Маманя к сестре во Владимир отправилась. Тетку в больницу положили, операцию сделали. Она уж месяц там, недавно звонила, сказала, что еще месяца два пробудет. Тетка одинокая, ни мужа, ни детей. Мать ее хочет к нам перевезти, но пока нельзя. — Егоров снова опустился на диван, который под ним заметно прогнулся.

— Так, так, так, — замахала я на него руками. Подробности личной жизни Лехиных родственников меня не интересовали. — А почему бы тебе, голубчик, не сменить матушку у постели больной?

— Она все-таки женщина... — вяло протянул «любящий племянничек».

— Твоя мать тоже женщина. Причем больная женщина. Насколько я помню, у тети Лены нелады с сердцем, а уход за лежачим больным — большая нагрузка.

— Угу, — мрачно кивнул Егоров.

Я встала с дивана и бесцеремонно открыла дверцы допотопного платяного шкафа.

— Ты чего? — удивился Леха.

— А ну-ка надевай, — выудила я из пропахших нафталином недр плащ тети Лены.

Ростом сынуля лишь сантиметров на пять был повыше матери и примерно настолько же пониже своего покойного отца.

Ничего не понимая, Леха обрядился в женский плащ.

— Отлично. Я сейчас спущусь к моей маман, а ты пока найди платок пострашнее, какие-нибудь гамаши, и обязательно туфли.

— Зачем?

— Затем! — рыкнула я на парня и скрылась за дверью.

Сверившись с часами (мама должна быть на работе), я позвонила в ее дверь и быстренько спряталась. Дверь не открывалась. Ее нет дома!

Не обращая внимания на дурные вопли кота Всеволода Николаевича, я вихрем ворвалась в квартиру, стащила с антресоли чемодан и добыла из него старый мамин парик — мечту своего детства. Теперь-то я понимаю, что это искусственная дешевка, но тогда... Впрочем, воспоминания могут подождать, а Леха — нет.

Водрузив чемодан на место, я пулей вылетела из квартиры, заперла замки и через минуту уже лицезрела озадаченного Леху.

Дальнейшее для страдальца Егорова превратилось в кошмар.

Напялив ему на голову мамин парик и облачив в женские одежды, я намазала ему губы жуткой помадой морковного цвета, которой пользовалась тетя Лена. Затем с гордостью обошла вокруг преобразившегося соседа.

— Класс! — оценила я свое произведение.

— Ворон на огороде пугать! — резюмировал неблагодарный друг детства.

— Леха, это ты дурак, а не я! В таком виде ты можешь спокойно выходить на улицу. Даже соседи примут тебя за твою мать. А эти (кто «эти», я не уточняла) точно не узнают.

— Я в таком виде на улицу не выйду! — громко запротестовал Егоров.

— Хорошо, — быстренько согласилась я. — В таком случае я сейчас же ухожу, и выпутывайся, как знаешь!

На озабоченном Лехином лице я без труда прочитала его мысли. Парень вспомнил, что бывало в детстве, когда он пренебрегал моими инструкциями. Разумеется, ничего хорошего из этого не выходило, и все заканчивалось поркой. Его поркой.

— И куда я пойду? — тяжело вздохнув, согласился на все сосед.

— Нет, ты точно дурак! — злобно рявкнула я. — Только что говорили, что тебе нужно из города уезжать! Собери в сумку необходимую одежду, я заберу ее с собой. Поеду на вокзал. Выясню, когда ближайший поезд до

Владимира, позвоню тебе. Ты, налегке, подрулишь к вокзалу и отправишься к больной тетке. Сунем проводнику пару сотен, возмет тебя, никуда не денется. У тебя деньги есть?

— Немного.

— Ничего, добраться хватит. Я тебе во Владимире дам адрес. Там живут мои хорошие знакомые, они тебя на какую-нибудь работу пристроят...

— Не хочу я на какую-нибудь...

— Не хочешь?! — взбесилась я. — А на тот свет хочешь?!

Подобная перспектива, очевидно, Егорова не устраивала еще больше, чем работа грузчиком в магазине.

— Ксень, ну чего ты?!

Мы заново обсудили все детали. Затем Егоров локидал в сумку свои вещи, и, изрядно нагруженная, я отбыла на вокзал.

Дальнейшая операция прошла «без шума и пыли».

Красный и смущенный Леха, по моему сигналу, прибыл на место встречи. Мы отошли на запасные пути и нашли полуразвалившийся товарный вагон, где Леха переоделся. Отправлять его во Владимир в маскарадном костюме было невозможно. Проводники — народ ушлый, они все замечают. А нелепо замаскированного под женщину парня обязательно запомнят. Тети Ленины наряды свое дело сделали. Лёшка благополучно выбрался из дому.

Переговоры с худым, как щепка, проводником плацкартного вагона проходящего поезда «Киев — Воркута» я провела на высшем уровне и вскорости имела возможность помахать рукой удрученному расставанием «мужу» (как я напела проводнику).

Дело было сделано! Это не могло не радовать.

Однако дало повод для раздумий.

Все ищут какие-то документы. Девчонку из-за этого угробили...

После вчерашних нешуточных волнений за судьбу друга детства сегодняшний день я решила провести спокойно, без приключений.

Приведя в божеский вид вверенную мне территорию, я вернулась домой и с удовольствием залегла на любимый диван с любимым детективом в руках.

Настроение у меня было прекрасное. Менты меня ни в чем не подозревают, просто отрабатывают фантастическую версию. С эвакуацией потенциальной жертвы (Егорова) я справилась прекрасно. К тому же неожиданные мозги неожиданно выдали на-гора очень интересную мысль с криминальным уклоном.

Я вспомнила, что при употреблении огнестрельного оружия на коже рук остаются пороховые частички. И никаким мылом их не смоешь. Наличие таких следов проверяют с помощью парафина или воска. Неважно. Главное, на моих руках ничего такого быть не может! И вдруг мое хорошее настроение в одночасье испарилось.

Жизнь бьет ключом... и преимущественно гаечным, да по голове.

Поняла я это ровно в 21.00, когда подняла трубку настойчиво звонившего телефона. Из трубки не доносилось ни звука.

— Алло! Куда вы звоните? Вы ошиблись номером.

— Нет, сука! Это ты ошиблась! — Голос звучал глухо, словно проходил сквозь какие-то препятствия. Принадлежность к одному из известных полов определить было невозможно.

— Какого черта? Кто вы? Что вам нужно? я начинала свирепеть, но чувствовала, что этот человек номером не ошибся и нужна ему именно я.

— Мне деньги нужны! Поняла? Денежки! — просипела трубка. — И ты, щваль, мне их дашь.

— А ты оптимист, как я погляжу, — рявкнула я в трубку. Церемониться с этим типом я не собиралась.

В трубке послышались звуки, отдаленно напоминавшие хихиканье.

— Дашь сколько скажу, еще в ногах валяться будешь! Иначе...

— Ну что иначе, что?! — сорвалась я на крик. Да, нервы ни к черту.

— Твоего дружбана, что Борьку грохнул, на нары посажу! А статейка-то.. Вышка!

— Ты о чем?-Какого дружбана? Что ты несешь?! — пылала я праведным гневом.

Собеседник разразился мерзким смехом.

— Ментам свою лапшу вешай! Все ты знаешь, сука! И я знаю!

— Ничего я н-не знаю!! — запустила я петуха на последнем слове. Мозг мне подсказывал, что все это очень серьезно, что со мной не шутят и меня не разыгрывают, а действительно шантажируют. Голосовые связки мне не повиновались, язык, казалось, распух и не ворочался. От ужаса затряслись коленки и руки. Страх, отступивший было после визита майора, охватил меня с новой силой, многократно усиливаясь.

— Ты все видела, — прохрипела трубка. — И все знаешь! Убийцу знаешь!.. Желтая куртка...

— Какая куртка? — окончательно отупела я от ужаса.

— Твоя, твоя!! Нет ее в парке. У меня она, — весело захихикала трубка.

— Агхв... — издал мой находящийся в параличе голосовой аппарат.

— Что, обделалась?!

Я послушно кивнула, словно можно было меня видеть.

— Запомни, мне нужно 50 штук зеленых. Даю неделю!Почему-то эти слова меня отрезвили. Сумма казалась такой запредельной, что и представить было сложно. Я разозлилась. А злость — мощный стимулятор, он прогоняет страх. Вот только голос пока не выправился, и кипевшая во мне ярость никого не пугала.

— Я тебе еще позвоню, — хмыкнул голос, и трубку повесили.

Что такое шантаж, до сего дня я представляла себе лишь теоретически. По книгам и фильмам. Сейчас узнала на собственной шкуре, точнее, на собственных нервах. И больше всего в данный момент мне хотелось проснуться. Пусть с трясущимися конечностями, пусть в майке, прилипшей к спине от холодного пота! Главное— проснуться!

Сильный щипок за руку ничего,не изменил, только слезы выступили на глазах. Этого еще не хватало! Разреветься, как кисейная барышня?! Ну уж нет. Эта гадина такого от меня не дождется! Я и так потешила его амбиции своим блеяньем. Да как он смеет!..

Надо было сказать, что я заявлю в милицию. Я ни в чем не виновата и его не боюсь! Никуда бы я, конечно, не пошла, но спесь с этой гадины бы сбила!

Нет! Только подумать — 50 тысяч!! Я что — внучка Рокфеллера?! Где мне взять такие бабки! А главное, за что? За что я должна платить?! За то, что испугалась и убежала?! Бред, идиотизм, абсурд!!!

Впрочем, быть умными задним числом — это мы все умеем. Но я просто позеленела от злости. Понимая весь ужас своего положения, я как заведенная бегала по комнате и осыпала проклятиями этого гнусного шантажиста.

И тут снова раздался звонок.

— Скотина! Мразь! Дерьмо собачье! Сейчас я тебе покажу!— накручивала я себя, бросаясь к телефону.

— Что тебе еще, тварь?!

— Оксана, что с вами? — Голос в трубке не был похож на голос шантажиста. Но я уже ничего не соображала. Как у Ильфа и Петрова, меня «понесло».

— Не смей называть меня этим именем! — истерически вопила я.

— Сейчас поднимусь! — отозвались в трубке.

Ха! Он сейчас поднимется! Подумать только! Нет, ну вы слышали?!

Безмозглой курицей, улепетывавшей из-под колес автомобиля, невесть откуда взявшегося на тихой деревенской улочке, я метнулась на кухню и выхватила из ящика большой мясной нож. Под руку попалась тяжеленная чугунная сковородка. Вооруженная до зубов, я рванула к входной двери, в которую уже колотили.

Очень трудно повернуть замок, если у вас заняты обе руки. Практически невозможно. Чтобы этот неоспоримый факт дошел до моего сознания, понадобилось секунд двадцать.

От чего же избавляться?!

Нож полетел на тумбочку под зеркалом. Я все равно не умею им пользоваться. Это в фильмах-боевиках все очень просто, в реальности же требуются длительные тренировки. Да и кровь плохо отмывается!

Я поудобнее перехватила сковородку и повернула рукоятку замка.

Неведомый посетитель толкнул ее снаружи... Я размахнулась...

Когда в дверном проеме показалось обеспокоенное лицо Ельчанинова, было уже поздно. Оказывается, чугунная сковорода имеет такую силу инерции!.. Мозг успел отдать приказ, но до рук он дойти не успел...

В следующий миг раздался страшный грохот, и по косяку двери в разные стороны разбежались кривые трещины. Чудом увернувшийся от сковородки Илья что-то выронил из рук и перехватил мою руку со сковородкой, которая уже готовилась к следующему удару.

— Ну-у-у-у, кто же так гостей встречает? — театрально произнес Илья, скручивая меня в «бараний рог». Пользуясь явным физическим превосходством, Илья Владимирович плотно прижал меня к себе, так что мой нос уткнулся в мягкую замшу его куртки.

— Незваный гость хуже татарина! — рявкнула я в ответ, безуспешно пытаясь лягнуть Ельчанинова ногой. Сковородка выскользнула у меня из руки и с лязгом рухнула на пол. Ох и достанется мне завтра от тети Паши, соседки снизу. Я стиснула зубы и снова попыталась стукнуть Ельчанинова. Еще после двух-трех конвульсивных движений я поняла, что ни ударить, ни освободиться из железных объятий мне не удастся.

— Ксюша, что случилось? — спокойно спросил Илья, слегка отстранившись, чтобы видеть мое лицо. Но руки так и не разжал.

Его лицо было таким обеспокоенным, глаза такими честными, а слова такими искренними и участливыми...

Фонтан отрицательных эмоций иссяк, вспышка гнева закончилась плачевно. Я позорно разрыдалась, усевшись в прихожей прямо на пол. В последнее время это место в моем доме стало традиционным для сидения и рыданий.

Растерянный господин Ельчанинов (интересно, почему все мужчины именно так реагируют на женские слезы?) немного постоял надо мной, потом подобрал принесенные пакеты и удалился в кухню. К моменту его возвращения (с двумя чашками чая) я все еще безутешно рыдала, скорчившись на полу.

Илья, недолго думая, устроился рядом со мной, вытянув длинные ноги. Мою чашку он примостил на тумбочке и подобрал брошенный мною нож. Сквозь слезы я видела, как он с видом знатока рассматривал тесак.

— Балансировка — фиговая, да и подточить нужно. Чем же я тебе, Ксюшенька, так не угодил, что и череп раскроить хотела и ножичек приготовила? — иронично произнес Ельчанинов.

Я лишь еще громче зарыдала. Знаю, что нельзя мне плакать. Я становлюсь безвольной и слабой, а огрызаюсь, скорее, по инерции. Заметив за собой эту отвратительную черту, я чаще злюсь, чем плачу. Сейчас же, окончательно, сдаваясь, я уткнулась лбом в плечо Ильи. На бежевой куртке соленые капли мгновенно образовали мокрые пятна, и я захлюпала еще интенсивнее, вспомнив кровь, капнувшую с подбородка мертвого Щербинина.

— Ну, не такой уж я гадкий и противный, — проговорил Илья с легким смешком. — Облегчи душеньку...

Я отрицательно помотала головой.

— Квартирка у тебя, конечно, маленькая, но, может, лучше в комнате на диване доплачешь? — Не ожидая согласия, Илья встал и, взяв меня за руки, резко дернул вверх, на мгновение вновь прижав к своей груди.

Зависть к той женщине опять заговорила во мне. Ну почему же не я?

— Ты зачем пришел? — Я не нашла ничего лучшего,чем нахамить.

— Знал бы, что ты меня жизни лишить хочешь, не пришел бы. — Смешинки прыгали в его глазах, — Теоретически я парень неплохой, тебя вроде не обижал... что ж на меня со сковородкой-то?!

— Не на тебя, — хмуро буркнула я, сознавая весь идиотизм ситуации.

— А на кого?

— Самой бы очень хотелось знать! — огрызнулась я. — Что ты ко мне привязался! Что тебе нужно? Каешься, что статью разрешил написать?! Хочешь, порву?.. Прямо на твоих глазах... клянусь — второго экземпляра в природе не существует.

— Ксюш, да что же ты так завелась? — огорчился Ельчанинов.

— Да катись ты!.. — ругнулась я совершенно беззлобно и рухнула в угол дивана.

Подогнув под себя одну ногу, Илья уселся рядом, совершенно никуда не собираясь катиться.

— Ну, зачем же так? Я морально пострадавший. Шел в гости к приятной женщине, надеялся на чашечку чая, шампанское с собой приволок, зефир в шоколаде...

— Откуда знаешь, — шмыгнула я носом, — что я люблю зефир в шоколаде?

Заулыбавшись, Илья пожал плечами и признался:

— Я и не знал, просто сам люблю.

— Дай зефиринку, — жалобно попросила я.

Коробка с вкуснятиной представляла собой жалкое зрелище.

— А нечего сковородками размахивать, — хихикнул Илья. — На нее шампанское упало.

— Ну ничего, — в свою очередь хихикнула я, выуживая из малоаппетитной массы парочку почти целых зефирин. Одну себе, другую Илье.

— Шампанское открыть?

— He-а, я его не очень-то... — прошамкала я набитым ртом. Зефир был свежий и умопомрачительно вкусный (или я голодная). Пришлось принести с кухни две ложки.

Вместе с Ельчаниновым мы, по принципу «кто быстрее», оприходовали оставшееся содержимое коробки. Не слишком интеллигентно, зато необыкновенно вкусно.

Пока мы ели, я настолько успокоилась, что смогла мыслить достаточно рационально.

Платить шантажисту, даже если бы у меня были деньги, я не собиралась. Какой смысл выгораживать убийцу?

Неизвестный шантажист, конечно, от меня не отстанет. И мне совершенно ясно, что тварь эту нужно вычислить и прищучить.

Конечно, в данный момент я совершенно не представляла, в каком направлении следует действовать. Твердо понимала только одно: одной мне не справиться.

И я решила все рассказать Ельчанинову... Почти все... Ну, немножко...

Захочет мне помочь — хорошо. Почему-то он притащился же сегодня ко мне. А вдруг той женщины не существует и в помине?

Мне много не нужно. Только информацию, а там уж я сама что-нибудь вымудрю.

Ну а если Илья все же причастен к тем событиям? Если шантажист действительно видел его....

Ничего. О своей роли я расскажу Илье чистую правду (с некоторыми дополнениями и изменениями), а вот что касается телефонного звонка и угроз в мой адрес... Конечно, я рискую, а вот шантажист может оказаться покойником. Свидетели в таком деле — люди лишние, а лишних свидетелей...

Меня убивать, по крайней мере сейчас, неразумно. А Илья — парень умный. Значит, сначала попытается выяснить, кому я о нем рассказывала, что видела, о чем догадываюсь и т. д. и т. п.

— Чего загрустила, — приобнял меня за плечи Илья, но тут же отпустил, наткнувшись на мой суровый взгляд. — Только не сковородкой! Старею я, реакция уже не та, второй раз могу не увернуться...

«Эй, милая, ты поосторожнее, он тебе нужен», — сделала я себе внушение и осторожно привалилась виском к его плечу.

В нос забрались приятные ароматы мужского тела... стоп-стоп-стоп. Нам сейчас не до того! Извечный человеческий инстинкт проснулся в моей... душе, это, конечно, замечательно. Но не сейчас!

— Кто вас, счастье вы наше, поймет? — притворно вздохнул Илья, обнимая меня за плечи. — Только что взглядом чуть дырку во мне не просверлила, и тут же...

Договорить я ему не дала. О бабских причудах, заскоках и фокусах мужчины могут говорить бесконечно...

— Прости, — отодвинулась я. Конечно, мне отстраняться не слишком хотелось. Однако для дела такая поза была не очень удобна. В таком положении трудно разглядеть выражение лица собеседника. Если же все же попытаешься — шею свернешь. Это только в песне «что ж ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?»хоро-шо звучит. Попытка же последовать такой рекомендации на практике наверняка закончится в травмпункте.

— Я уже совсем голову от страха потеряла. Тут такое творится... — не очень ловко, но удачно забросила я наживку.

— Вот и выкладывай, что случилось.

— Ой, Илюшенька... — захлопала я ресницами, подпустив в дрожащий голос слезу (зря в театральное не пошла).

— Илюшенька — это приятно, — хитро улыбнулся Ельчанинов. — А суть в чем?

— Да влипла я в такую история с этой проклятущей статьей, — тяжело вздохнув, махнула я рукой. (Какой талант пропадает!)

— Пока не объяснишь, почему со сковородкой и ножом гостей встречаешь, я ничем не могу тебе помочь.

Конечно, обещание помочь еще не есть помощь, но уже половина успеха.

Вполне натурально захлебываясь словами, я начала свой рассказ.

— Понимаешь, меня шантажируют. Какая-то скотина требует 50 тысяч баксов.

— Ничего не понял. Помедленнее, пожалуйста, — попросил Илья. При слове «шантажируют» его лицо из добродушно-участливого стало суровым и сосредоточенным.

Я помолчала.

— Что тут непонятного... Ты Щербинина знал? — Мне показалось, что Илья удивился. Ни слова не говоря, он кивнул. — Так получилось, что и я его знаю.

Рассказывала я, максимально придерживаясь правды, но умалчивая о некоторых деталях. Такой метод я неоднократно применяла к Константину Михайловичу, а опыт, что ни говори, — великое дело.

— Точно так же, как и тебе, я позвонила Щербинину. Мы встретились, но разговора на интересующую меня тему как-то не получилось...

Чайные глаза Ельчанинова потемнели, в них появилось некое выражение... Мне даже показалось, что Илья ревнует!

«Нет-нет-нет!», — отогнала я столь приятную мысль. В этом человеке мне так быстро не разобраться.

— Мы сходили в театр, — продолжала я свой почти правдивый рассказ, — потом он уехал по делам, а когда вернулся, позвонил мне... Хуже всего, что Щербинин именно меня ждал у бассейна. А я с Алинкой заболталась и опоздала.

-И...

— Я его нашла уже мертвым, — кивнула я головой. Слезы безудержным потоком хлынули из глаз. — Я опоздала-а-а-а-а!!!

— И очень хорошо, что опоздала, — зло отозвался Илья.

— П-п-почему?

— Потому! — передразнил он меня. — Вместо одного трупа было бы два!

— Ой, мамочки! — в ужасе заголосила я. Такой вариант ведь уже приходил в мою голову.

Илья привлек меня к себе и погладил по голове. (Ненавижу этот покровительственный жест, но стерпела.)

— Тихо-тихо, успокойся. Давай продолжим.

— Что-о-о продо-о-лжим...

— Кто тебя шантажирует, почему, чего хочет. Главное — чем шантажирует? — тихим голосом Илья перечислял вопросы, на которые мне предстояло ответить.

Ну что за денек! Сегодня подобным образом я сама выспрашивала Лешку Егорова.

Очень осторожно подбирая слова, я рассказала Илье все... ну, почти все...

О том, что я млела от одного присутствия Щербинина, я благоразумно умолчала. Однако Ельчанинов, судя по его суровому взгляду, сам догадался. Некоторые детали своего рассказа я немного переделала. Например, заявила, что подошла к бассейну не со стороны улицы Лермонтова, а со стороны детского сада. По протяженности оба маршрута совершенно одинаковы. Но если я шла от садика, то ни за что не могла видеть ту дорогу, по которой промчался темно-синий автомобиль. Для верности мне пришлось накинуть еще пяток минут и сказать, что к бассейну я подошла не в семь минут пятого, а в пятнадцать.

— Почему в милицию не пошла? — выслушав меня, спросил Илья.

«Ничего себе! Выходит, он не боится... Или проверяет. Так-так-так... Нет уж. Лучше выглядеть полной идиоткой, но идиоткой живой!»

— Как ты не понимаешь! Сначала у меня от страха крыша поехала. Был человек живой, здоровый, а тут на тебе — покойник! Знаешь, как страшно?!

Вопрос был явно дурацкий, но вполне вписывался в изображаемый образ идиотки с одной извилиной в голове.

— Спросят... почему сразу не сообщила? Что я скажу? Перетрусила?! Получается, что я главный свидетель. А какой я свидетель, если ничегошеньки не видела, кроме трупа?!

— Ксюша, ты дура, — посетовал Ельчанинов. — Нужно было в ментуру звонить, а потом сразу мне.

— А тебе-то зачем? — вытаращила я глаза.

— Помог бы тебе, бедолаге, — убежденно заявил гость.

— Матушки-батюшки! — всплеснула я руками, выходя из образа шизофренички. — Да с чего бы это?! С чего тебе помогать совершенно незнакомому человеку, которого ты видел всего два раза в жизни? Альтруизм — вещь похвальная, но неправдоподобная. Что ты вообще здесь делаешь? Чего приперся?!

Меня окончательно, занесло. Я орала, как торговка, вскочив перед Ильей и уперев руки в бока.

Тут уж и он не выдержал и тоже вскочил:

— А предположить своими куриными мозгами, что ты мне нравишься, что я пытаюсь за тобой ухаживать, — ты не можешь? Какого черта я с шампанским являюсь?!

— Да кто ж тебя знает, — меня настолько поразили его слова, что пары злобы мгновенно улетучились. Я растерялась.

Он резко повернулся и вылетел из комнаты на кухню. Курить. А я осталась переваривать ситуацию и думать, что делать в свете его заявления.

А как же та женщина?..

Нет. Определенно Ельчанинов прав, я — тупица. Нет никакой той женщины. Он говорил про меня...

В памяти всплыли эпизоды нашего знакомства.

... В первый раз он приходит ко мне и замирает на пороге... спасается бегством... вскакивает и говорит «нет» там, на веранде... а взгляд, брошенный на Жень Геннадича, который вел меня на массаж...

Значит, мне не показалось? Ничего мне не показалось. Все так и есть.

Мне захотелось немедленно броситься на кухню. К нему. И я уже было сделала первый шаг...

А ну-ка стоп! Я и так уже достаточно наворотила. Теперь нужно хорошо подумать. Почему я ему верю?

Потому что хочу верить. А если Ельчанинов таким способом хочет выведать, все ли я ему рассказала?

Не-ет, душечка! Надо быть особенно аккуратной и бдительно и тщательно следить за словами. Любовь приходит и уходит. Жизнь — штука сложная. Не все в ней так просто.

Впрочем, может, Илья и не врет. И ни в чем не виноват. И искренне хочет помочь...

Я ведь не уверена, что видела именно его машину...

Раздираемая противоречиями, я все же поплелась на кухню. Ельчанинов сидел на подоконнике и курил.

— Кофе будешь? — как можно мягче спросила я.

— Буду, — буркнул он в ответ.

Поставив чайник на плиту, я подошла к Ельчанинову и положила подбородок ему на плечо. Я решила быть поласковее.

— Прости меня, пожалуйста. Мне так страшно... от любого звука шарахаюсь.

Тяжело вздохнув, Илья притянул меня к себе и обнял, забыв о недокуренной сигарете.

В этот момент мне стало так хорошо и спокойно, что все события предыдущих дней показались мне такими далекими и малозначащими...

Утром, стоя в душе под струями теплой воды, я с тоской вспоминала, что Илья меня так и не поцеловал. Нет, надо отдать ему должное, он пытался. Это я не была готова.

Я действительно не была готова. Все было так неожиданно...

Разобраться в себе мне так и не удалось. С одной стороны, этот мужчина был мне очень приятен. Он очень привлекательный... С другой стороны, я подозреваю его в убийстве... И воспринимаю как противника на ринге.

Но вернемся к событиям вчерашнего вечера.

Когда чайник закипел, мы чинно попили кофейку. Потом у Ильи противно запиликал мобильник (нет, индивидуальные средства связи это не удобство, а чума какая-то!) и, пообещав зайти завтра (уже сегодня), Ельчанинов удалился.

Глотнув на ночь изрядную дозу валерьянки и сдобрив еe столовой ложкой пустырника, я легла спать. Кому-то, возможно, нравится переполненная событиями жизнь и бешеный накал страстей. Но меня такая жизнь что-то не слишком воодушевляет. При моей лени лучше спокойное болотце (роднее), чем штормовой океан.

Впрочем, лень моя — понятие весьма относительное. Если мне интересно, если меня затронуло — я разовью столь бурную деятельность, что окружающим тошно становится.

К моей вчерашней тоске по крепким мужским объятиям прибавились неприятные опасения и легкая паника.

«Боже мой, что я наделала! Своими руками на шею удавку надела!» — страдала я по дороге на работу, на работе и по дороге домой.

Сегодня свою розыскную деятельность я решила отложить и осталась дома. Но пустое перемещение из угла в угол мне очень быстро надоело. К тому же выяснилось, что в доме нет хлеба. Пришлось отправиться в булочную.

Не успела я преодолеть три ступеньки крыльца магазина, как из-за спины раздался хриплый голос:

— Панова?

Черт побери этого Павлова с его условными рефлексами. Я, словно подопытная собачонка, резко повернулась и, ничего толком не разобрав, поняла, что меня куда-то тащат и заталкивают.

Уже через несколько мгновений я скрючилась на грязном полу автомобиля. Дружно хлопнули дверцы, машина рванула с места.

Обладатель хриплого голоса и его напарник, не церемонясь, крепко прижимали меня ногами к заплеванным резиновым коврикам.

—Вякнешь, пристрелю! — рыкнул один из моих похитителей, и место грязной кроссовки у моего носа занял чистенький черный пистолет. От него пахло металлом и чем-то еще, наверное, смазкой. Оружие приходилось мне видеть нечасто, и я понятия не имела, настоящий этот пистолет или газовый. Впрочем, какая разница? Хрен редьки не слаще.

Я послушно кивнула и неожиданно даже для себя громко икнула. В ответ получила зычный гогот похитителей и смачный пинок в «корму». Синяк на мягком месте мне был обеспечен, но беспокоиться по этому поводу я не стала. Шкуру бы спасти!

И тут в мою гудящую голову неожиданно пришла вполне здравая мысль. Я откровенно повеселела.

Раз сразу не пристукнули, значит, от меня им что-то нужно. Какое-то время убивать не будут. Хоть маленькое, но утешение. Поживем еще. И может, даже выкрутимся!

Попытавшись устроиться поудобнее, я вновь получила пинок и угомонилась.

Ехали мы довольно долго. С моего «места» видно ничего не было, но все же стало понятно, что мы за городом. Теперь машина не останавливалась на светофорах, водитель прибавил скорость.

Наконец машина мягко притормозила. Снаружи донеслись звуки, похожие на скрип открываемых металлических ворот. Мои обидчики с места не сдвинулись, а автомобиль накренился вперед. У меня создалось впечатление, что мы съезжаем вниз.

Грязные кроссовки отпустили меня, только когда мы окончательно остановились. Перед моим носом oткрылась дверца, и я снова получила увесистый пинок. От лежания в неудобной позе моя спина затекла и разгибаться никак не желала. Пришлось выползать из машины «на карачках» под издевательский гогот не менее по крайней мере трех мужских глоток.

— Туда, — ткнули меня в спину чем-то твердым, когда я, наконец, выпрямилась. Возможно, пальцем, а не пистолетом, но выяснять это мне совершенно не хотелось.

— А можно повежливей? — попробовала возмутиться я.

— Что, сильно смелая? Вали! — рыкнул Хриплый.

Я заткнулась и, стараясь не особенно вертеть головой, попыталась осмотреться.

Выложенные кирпичом стены, бетонный пол, скорее всего, подземный гараж. Помещение большое, с единственной слабой лампочкой где-то у въезда. Темноту лампочка не рассеивала, а сгущала...

«Почетный караул» куда-то меня впихнул и удалился. Железная дверь с лязгом захлопнулась за моей спиной.

Ну, поколотила я в дверь, конечно, поколотила. Ногами. Что-то проорала несколько раз, но так, больше для проформы. Смысла трепыхаться я не видела. Не для того меня сюда притащили, чтобы освободить по первому требованию, да еще с извинениями домой отвезти!

Присев на корточки, я прислонилась спиной к двери. Под куртку проникал холод — подвал место нетеплое.

Кто знает, сколько мне здесь сидеть, нужно шевелиться, иначе закоченеешь. Первым делом я стала ощупывать стену и почти сразу наткнулась на гладкую продолговатую коробочку, сильно смахивавшую на выключатель. Долго не размышляя, я просто нажала на клавишу.

Вспыхнувшая под потолком лампочка, после кромешной тьмы, показалась мне ярче полуденного солнца. Когда глаза пообвыкли, я оглядела клетушку, в которой меня заперли. Каморка оказалась чуланом неизвестного предназначения. У одной его стены валялись несколько поломанных деревянных ящиков. В углу обнаружилась старая ржавая совковая лопата без черенка, чуть тронь — рассыплется. Использовать для самообороны тут было нечего. Да я и не Джеки Чан, чтобы справиться с бугаями, притащившими меня сюда. Оставалось только терпеливо ждать решения своей участи.

Разобрать ящики и найти среди них пригодный для сидения было нетрудно. Но неожиданно за ящиками обнаружился весьма интересный... предмет. Низкая деревянная дверца, не более метра в высоту. О ее предназначении можно было только гадать, я подцепила ее ногтями и подергала. Судя по звуку, с противоположной стороны дверь закрывала железка, просунутая в пустые петли навесного замка.

Меня охватил азарт и, поудобнее ухватившись за створку, я принялась ее трясти. Если в петлях не скоба, а штырь, есть шанс его расшатать.

Мой расчет оказался верным, звякнув об пол, «замок» упал и освободил дверь. Согнувшись в три погибели, я пролезла в открывшуюся дверцу и попала в котельную. Она не действовала. Под потолком я заметила небольшое окошко, забранное решеткой. К окошку вел наклонный желоб.

Я была бы не я, если бы не использовала этот шанс. Вспомнив, как карабкалась на детскую горку, я уперла ноги в изгиб желоба и полезла наверх. Пару раз, сорвавшись, я скатилась вниз, но из упрямства отступать не собиралась. В третий раз я добралась до окошка, но... Увы и ах! Решетка сидела прочно и, если разбить стекло, на нолю можно просунуть лишь руку. В отчаянии я скатилась по желобу вниз.

Сегодня точно не мой день! Не везет катастрофически.

Из котельной наверх вела винтовая железная лестница. Стараясь не шуметь, я на цыпочках стала подниматься по ней, уповая на чудо. В этом доме к моей женской особе ни почтения, ни уважения не испытывали, поэтому очень хотелось поскорее выбраться вон.

Дверь наверху не была заперта, и я оказалась в большой светлой кухне. На высоком столе валялись пустые банки от пива и стояло несколько тарелок с объедками. Людей не наблюдалось.

Чувствуя себя по меньшей мере героиней сериала про шпионов, я осторожно выглянула из кухни. В доме было тихо. Так же на цыпочках я прошла уже около половины длинного коридора, когда услышала голоса.

— ...да телку Борькину, последнюю, — отвечал на чей-то вопрос Хриплый.

— Опробовали? — противно хихикнул незнакомый голос.

— Да там смотреть не на что! Мочалка!

«Спасибо за комплимент», — подумала я, перестав дышать, и лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках убежища. В паре метров от меня находилась очередная дверь. Что ждало меня за ней, я не представляла, но главным в данный момент было не попасться на глаза бугаю.

Мое сердце бешено стучало. Если сейчас скрипнет дверь, они меня моментально вычислят, и что будет потом, лучше не думать.

Я почти скрылась за дверью, когда мои похитители вновь заговорили.

Собеседники употребляли почти не переводимый, в литературном смысле, сленг. Напрягая уши и мозги, я разобрала, что неизвестный поинтересовался у Хриплого моей дальнейшей судьбой. В смысле «куда труп денем?»

По спине у меня поползла ледяная струйка пота. Я с ужасом ждала, что ответит Хриплый.

— Не напрягайся. Палыч сказал, побазарит и отпустит. Борька — не тот мужик, чтобы каждой подстилке трепаться. Но проверить нужно.

— Не каждой, — противно хихикнул собеседник Хриплого. — А та телка что-то знала...

От сердца у меня отлегло, но я не ушла, а навострила уши. Что это за «та телка»?

— Алкашка конченная? Не полезла бы на перо, жива бы была. Из-за этой суки пришлось классные джинсы выбросить...

Почему пришлось выбросить джинсы, я не услышала. Голоса стали удаляться, и вскоре где-то громко хлопнула дверь. Однако не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: Файку убил Хриплый. А джинсы выбросил потому, что они были в крови...

Оглядевшись по сторонам, я обнаружила, что попала то ли в кабинет, то ли в библиотеку. Мои коленочки от физических и эмоциональных перегрузок заметно подрагивали. И я просто упала в кресло у окна. .

Бугаи точно говорили о Фаине...

Теперь мне нужно решить, что делать дальше. Я осторожно выглянула в окно и резко отпрянула. Под окнами прохаживались крепкие парни в черных куртках, и то, что они сжимали в руках, очень напоминало автоматы.

— И-и-и-и! — тихонько заверещала я дурным голосом, но тут же заткнулась.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: забор здесь высокий, мне через него не перелезть; ворота охраняются, вокруг дома прогуливаются вооруженные до зубов парни. Словом, выхода нет. Оставалось одно, возвращаться в свой подвал и молить бога, чтобы сказанное Хриплым было правдой.

Но прежде чем отправиться в обратный путь, я быстренько осмотрела комнату, в которой отсиживалась. Мое внимание привлекли фотографии в дорогих рамках, развешенные на стене. Увиденное меня поразило настолько, что я поймала свою челюсть в сантиметре от пола.

Я нахожусь на даче Щербинина!!! Вот это сюрприз!

Выскользнув из комнаты, я шустро проделала давешний маршрут в обратном направлении: коридор, кухня, котельная, чулан.

Закрыть за собой низенькую дверцу я, разумеется, не могла. Поэтому просто замаскировала ее ящиками и уселась на один из них с таким видом, словно давно не двигаюсь с места. Взглянув на часы, я отметила, что с момента моего выхода из дома в булочную не прошло еще и трех часов.

Теперь можно было обмозговать полученную информацию.

Я нахожусь на даче (ничего себе дачка!) покойного Бориса Георгиевича. Привезли меня сюда по прихоти какого-то Палыча. Привез убийца Фаины. Дачку очень серьезно охраняют. Получается, Палыч не простой смертный. Ведут амбалы здесь себя как у себя дома... Значит, пли имеют на это право, или им всякое право просто по фигу... Они ничего не боятся. А у меня появился шанс уцелеть во всей этой катавасии. Ясно, что ничего интересного от меня они не ждут, а, как говорит Лещев, просто отрабатывают все версии, даже фантастические. Главное, держать язык за зубами и хорошо думать, прежде чем говорить.

Я задумалась, и так глубоко, что не сразу услышала звуки в гараже. Там что-то происходило. Оттуда доносились несколько голосов. Прильнув ухом к двери, я уловила обрывок разговора.

— ...не-a! Отвечаю! Дорогу она не видела, мордой в пол лежала, — авторитетно заявил Хриплый.

— Ладно, открывай! — приказал его собеседник.

С быстротой кошки я метнулась к ящикам и, когда дверь отворилась, испуганно уставилась из своего угла на вошедшего.

— Здравствуйте, Оксана Сергеевна, — вежливо произнес благообразный пожилой мужчина.

Я машинально глянула на его туфли и прикинула их примерную цену. Костюмчик и все в облике вошедшего сразу давали понять, что этот человек привык повелевать и слушаются его беспрекословно.

— Приношу вам свои искренние извинения за такой прием, но поверьте, это насущная необходимость, — стал оправдываться мужчина? Но его маленькие серые глазки недобро глядели на меня и совершенно портили благоприятное впечатление об их обладателе, которое он пытался создать. — Хотел с вами познакомиться, да вот мои мальчики и перестарались...

«Так я тебе и поверила!» — подумала я, но ничего не сказала, глядя на него затравленным и перепуганным насмерть зверьком. Конечно, я немножко играла, но... Я его узнала. Респектабельный седовласый джентльмен был запечатлен на одной из фотографий, там, наверху. Он стоял посредине, обнимая за плечи высокую статную блондинку, видимо, дочь, и еще молодого Бориса Щербинина. Снимку, наверное, было лет десять-пятнадцать, но «добрый дядечка» совершенно не изменился за это время.

— Ну что вы, голубушка, не бойтесь, — покровительственно проговорил Седой. — Это просто недоразумение...

— Чего вы хотите? —как можно смиреннее пискнула я. — Вы меня убьете?

Этот вопрос я задала не потому, что старалась выглядеть глупее, чем я есть на самом деле. А потому, что сомневалась в словах Хриплого. Шкура ведь у меня одна, и я ею очень дорожу.

Жизнь штука такая, к ней почему-то привыкаешь...

— Оксана Сергеевна... — укоризненно произнес Седой, — я хочу с вами поговорить... и все.

— О чем?

— Вы женщина деловая, Оксана Сергеевна, — довольно хохотнул Седой. — Хорошо.

Он повернулся к двери, и Хриплый принес для него раскладной стул.

— Ноги уже не те, — посетовал Седой, усаживаясь. Мне такого удобства предоставлено не было. Ничего. мне и на ящике неплохо. — По моим сведениям, — продолжал свой допрос респектабельный мужчина, — вы были знакомы с Борисом Щербининым и были его... пассией.

— У вас неверные сведения, — немного осмелела я. — мы виделись всего пару раз, а познакомились вообще случайно, по объявлению в газете.

Седой поморщился, но промолчал.

— До... пятницы я вообще не знала, кто он.

— Допустим... Возможно, я неправильно выразился... Он за вами ухаживал? Имел на вас виды?

— Простите меня, — с деланным возмущением надулась я. — Не понимаю, что значит иметь виды... Не скажу, что строго придерживаюсь пуританских правил, но и скакать в постель к первому встречному... это не про меня. А что касается ухаживаний... Да, он за мной ухаживал.

— Очень хорошо, Оксана Сергеевна, — неизвестно чему обрадовался Седой и быстро спросил: — Он у вас что-то оставлял?

— Да что вы все ко мне привязались?! — Я сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха для сцены «дама в истерике», но он мне такой возможности не дал.

— Кто — все?

— Вы, например! Менты еще, майор Лещев, кажется... — с надрывом заявила я чистейшую правду.

— Очень интересно. А о чем еще вас майор спрашивал? — вкрадчиво проворковал Седой.

— Бывал ли у меня Борис... — задумчиво произнесла я.

— Бывал?

— Нет! — рявкнула я, не сдержавшись. — Что вы в мою постель лезете?! Не бывал, не ночевал, ничего не оставлял, ничего не рассказывал и с друзьями не знакомил!

— Ну и замечательно, замечательно! Не стоит так волноваться, — заботливо произнес «добрый дядечка». — А теперь расскажите мне о Ельчанинове.

— Что рассказать? — опешила я. Такого поворота событий я совершенно не ожидала.

— Давно знакомы, например?

Молниеносно произведя кое-какие расчеты, я поняла, что нужно колоться. Не полностью, конечно.

Я вкратце изложила историю нашего знакомства с Ельчаниновым и Щербининым, не забыла и то, что этому предшествовало. В этих стенах моя идея звучала полным бредом, но если кому-то интересно... Не жалко, пусть дядечка порадуется.

— Статью-то написали? — участливо улыбнулся Седой, при этом недобро глянув из-под бровей.

— Какую там статью! Не выходит у меня ничего. И вообще, не мое это дело...

— Вот это правильно. Одобряю, — покровительственно произнес мой «следователь» и снова задал вопрос: — Ельчанинов о Борисе спрашивал?

Я задумалась, решая, что отвечать, — Знаете, весь город только об этом и говорит, — медленно начала я. — Перекинулись и мы с Ильей Владимировичем парой фраз... Ничего конкретного,.. Он что-то такое сказал... A-а, он думает, что это заказное убийство... Я тоже... Вот, пожалуй, и все.

Седой явно поскучнел.

— Совсем все? Он ни о чем не спрашивал?

Я скособочила задумчивую мину и пожала плечами.

— Я ничего не говорила ему о знакомстве с Щербиниым... Да нет, точно, ничего он не спрашивал.

Задав еще парочку совсем уж глупых вопросов: «А кто вам в ресторане подходил? — Официант. — А больше никто? — Нет», — Седой потерял ко мне всякий интерес и поднялся со стула.

— Спасибо, Оксана Сергеевна, вас сейчас отвезут домой.

— А можно не на полу, там грязно, — проблеяла я, не веря своему счастью.

Седой снисходительно хмыкнул:

— Что-нибудь придумаем. И в ваших интересах о нашем разговоре никому не рассказывать.

- Конечно-конечно, — изобразила я на лице ужас, который должен был меня охватить при его словах.

Мужчина снова хмыкнул, и в его маленьких серых глазках я успела прочитать самодовольство. Этому человеку нравится, когда его боятся. Он медленно развернулся и стал удаляться. Не уходить, а именно удаляться. Он себя нес, он себя любил, он о себе был очень высокого мнения (и этим был очень похож на Всеволода Николаевича, маминого кота).

Я с облегчением вздохнула, но тут по бетонному полу гаража в нашем направлении дробно зацокали каблучки, торопливые шаги приближались... И вдруг... Черным силуэтом к нам метнулась женщина. С неожиданной силой она оттолкнула с дороги остановившегося Седого и истерически заорала:

— Уйди, папа! Я убью эту суку! Я ей глаза выцарапаю!!!

Растрепанная высокая блондинка дикой кошкой влетела в комнатушку и бросилась на меня, растопырив пальцы с длиннющими ногтями. Ее лицо исказила нечеловеческая злоба. Оскаленные белые, зубы влажно блестели. Но больше всего меня испугали ее глаза... В них не было никакого выражения. Глаза были безжизненные и пустые...

Я понимала: еще секунда, и взбесившаяся блондинка действительно выцарапает мне глаза!

Одним движением я вырвала из-под себя ящик и выставила его вперед, защищая себя. Со всего маху женщина ударилась об ящик, но это ее не остановило. Она схватилась холеными руками за доски и попыталась вырвать у меня ящик.

«Ну уж нет, дорогуша! Не хочется мне сегодня умирать от твоих рук!» — подумала я, отчаянно сопротивляясь.

Блондинка яростно пинала меня ногами. При этом она так орала, что у меня закладывало уши. Грязные ругательства нескончаемым потоком лились из ее уст. И все же мне удалось разобрать, что эта фурия и есть настоящая и единственная законная жена, точнее, вдова Бориса Щербинина.

Неожиданно ее натиск ослабел, и она выпустила ящик из рук. В этот момент в комнате появился еще один фигурант. Женщина в строгом костюме и белой блузе крепко схватила блондинку за локти и, что-то нашептывая ей . на ухо, осторожно вывела ее из комнаты.

Мышцы моих рук тоже мгновенно расслабились, и ящик с грохотом рухнул на пол, окончательно разлетевшись на части.

— Да увезите ее отсюда! — сбросив маску благодушия, рыкнул Седой на бугаев.

Обратно меня доставили тем же способом. На полу и с грязными ботинками на спине. Но мне было все равно. Главное, я жива!

К дому не к дому, но к центру города меня привезли и выпихнули из машины на задворках какого-то магазина.

И на том спасибо.

Родная квартира встретила меня нескончаемыми телефонными звонками.

— Где ты шляешься? — рявкнул в трубку мужской голос.

— С кем я разговариваю? — возмущенно потребовала я.

В последнее время телефонные разговоры стали меня сильно нервировать.

— Подруга, ты уже своих не узнаешь? — уже нормальным голосом произнес Костик. Видимо, я порядком перетрусила, если не узнала Антименко. Да и было от чего.

— Нечего было орать! — не задумываясь, рявкнула я в ответ.

— Извини. Целый день звоню, а тебя дома нет.

— В гостях была... — «Ну, если это называется гости».

— Ксень, я через два часа в Иваново уезжаю, нужно контракт продлить. Вернусь послезавтра.

— И что? От меня-то что надо?

Костя тяжело вздохнул и тоном взрослого, разговаривающего с неразумным дитятей, объяснил:

— Нужно сходить к нотариусу, заверить документы. Вернусь...

— Ладно, — перебила я друга. Про эти бумажки я совершенно забыла, мне сейчас не до того. Спорить с Антименко мне не хотелось.

— Я за тобой заеду, — обрадовался Костик и, пока я не передумала, быстренько положил трубку.

Следующий час я отмокала в ванной. Холила и лелеяла ноющие мышцы и оттирала грязь и угольную пыль. Мои страхи постепенно смывались вместе с грязной водой, и жизнь начинала казаться уж не совсем отвратительной штукой.

Когда раздался следующий звонок, я чистила ванну, ликвидируя последние следы моего пребывания на дачке Щербинина.

— Ты где была? — традиционно поинтересовались в трубке, но уже голосом Ельчанинова.

— Общалась с седовласым господином в дорогом костюме и с неприятными глазами, который имеет привычку доставлять своих гостей методом похищения.

— Сейчас буду, — буркнул озадаченно Илья.

— Хлеба купи! — прокричала я перед тем, как собеседник положил трубку.

Я отошла от телефона и неожиданно захихикала. Получилась стандартная бытовая сценка. Муж задерживается на работе, звонит домой, а жена напоминает ему, что в доме нет хлеба. Обхохочешься!

Не успела я отойти от телефона, как он снова зазвонил.

Господи! Оставят меня, наконец, в покое!!! Если еще кому-то интересно, как я провела день, не проще ли мне напечатать все подробности этого дня в городских газетах?!

— Ну что, сука? Собираешь денежки? — сказала телефонная трубка уже знакомым мне голосом.

— Да иди ты, урод! — абсолютно спокойно и совершенно беззлобно огрызнулась я. Какой-то жалкий шантажист не может испугать женщину, которая была на волосок от смерти. — Ты меня, по всему видно, знаешь, — продолжала я. — Вот и подскажи, где рядовая уборщица, пусть и работающая в двух местах, может найти такую сумму?

Голос противно забулькал. Веселится!

— А мне по барабану! Хотя выход есть...

— Че-е-го?!

— Того! — передразнили меня и положили трубку.

Вот это мило!!!

Я растерянно хлопала глазами, все еще прижимая трубку к уху. Ни-и-и-чего не понимаю! Одно радует. В этот раз я хотя бы имею представление, о чем, собственно, идет речь.

Поудивлялась я, поудивлялась и... обрадовалась.

А ведь теперь вычислить шантажиста — пара пустяков! Ох, и накостыляю я этому типу своей любимой сковородкой!

В радужном настроении я нашла чистый листок и принялась составлять список лиц, которые могли знать о том, что Костя переоформляет на меня половину салона. Именно за этим занятием меня и застал Илья Владимирович.

— Реестр врагов?

— Что-то в этом роде, — кивнула я. Мое радужное настроение улетучивалось со скоростью курьерского поезда.

— Что-то много... — заметил Илья, заглянув в мой список.

— Вот именно, — погрустнела я, глядя на лист. По моей версии, о документе могли знать многие и многие. Начиная с моей, собственно, мамы и заканчивая уборщицей в салоне.

Мамулю я сразу исключила. Возможно, зря. Обилие приятельниц и знакомых — это у нас семейное. Нельзя исключить, что за одним из милых чаепитий моя дражайшая маман кому-то рассказала об этой смешной новости.

А разве не анекдот?! Доченьке денежки сами в руки плывут, а она сопротивляется!

Этот гипотетический кто-то мог рассказать об этом казусе еще кому-то... В результате наши с Костей финансовые отношения стали секретом Полишинеля... Весело...

— Что пригорюнилась? — поинтересовался Илья, ставя на плиту чайник.

— Опять звонили, — глядя в пространство, тоскливо сообщила я.

— Полчаса назад, речь шла о каком-то седом... — протянул Илья Владимирович.

— Седой — это не так актуально. Кто-то другой позвонил минут десять назад...

— Чего хотели?

— Моей крови, моих нервов, моей жизни! — невесело хихикнула я.

— Так и сказал? — не поверил мне Ельчанинов.

— Нет, конечно! Хочет мой пай в магазине...

— Какой пай, в каком магазине, — засыпал меня вопросами Илья. — Ты мне об этом ничего не рассказывала.

«Я тебе, милок, и так слишком много рассказала», — подумала я и принялась объяснять.

— У меня есть друг. У него есть магазин. Он nepeоформил на меня часть магазина, — коротко сообщила я.

— Подробности! — потребовал мой гость.

— Нет никаких подробностей.

— Ксюша, у меня тоже есть друзья. Но они вот так, с бухты-барахты, почему-то ничего на меня не оформляют, — зло сказал он.

— Восемь лет уговоров «с бухты-барахты» не назовешь, — резонно огрызнулась я.

— Не злись, тебе не идет. Лучше объясни доходчиво.

— Хорошо. — Иной раз я бываю до отвращения послушной. — Восемь лет назад мой друг попросил меня помочь в организации доходного бизнеса. Конкретно, салона для шитья.

Илья удивленно вскинул брови. Для человека, ворочающего деньжищами, выручка от такого салона не может называться «доходным бизнесом».

— Я помогла. Он расплатился со мной вот этой вот квартирой. Но так как мой друг одинок, и я самый близкий

ему человек, он захотел обеспечить мое будущее. Поэтому и предложил мне пай.

— Он твой... любовник? — неожиданно прямо спросил Ельчанинов.

— Нет, — удивилась я. — С чего ты взял?

— Не верю, — мотнул головой Илья.

— Да ради бога! — взъерепенилась я. — Верю, не верю... Да кто ты вообще такой, чтобы задавать мне такие вопросы?

— Всему должны быть причины, — упрямо долдонил Илья.

— Он вообще — голубой! Живет с парнем! Я его друг!

Отвращения и брезгливости, которые появляются на лицах обычных мужчин при упоминании о геях, я у Ельчанинова не заметила.

— Хорошо. Допустим, с его личной жизнью мы разобрались. А когда он оформил бумаги?

— Понятия не имею. На этой неделе, наверное. Там еще не все закончено и нужно сходить к нотариусу, чтобы заверить.

— Что произошло в последнее время такого, что он вдруг стал оформлять бумаги? Странно как-то, восемь лет уговаривал...

— Илья, я правда ничего не знаю. Оформлялись они без моего ведома... и я не могу припомнить никакого глобального события, которое бы его на это подтолкнуло... Возможно, ему просто все надоело...

— Ну, хорошо, — прищурился Ельчанинов. — Кто об этом знает? Кому ты рассказывала?

— Пустой номер, — отрицательно покачала я головой и потрясла исписанным листком. — Знать мог кто угодно. Служащие салона ,нотариальной конторы, мои приятельницы и знакомые. И это далеко не все. Каждый из них мог сказать об этом другому, третьему... Полгорода в кypce...

— Какая ты общительная, — укоризненно покачал головой Илья.

— Да нет. Я-то никому об этом не говорила. Но многие знали, что такое предложение существует...

— Отвертку дай, — вне связи с темой разговора попросил Илья.

— Зачем?

— Будем твоего собеседника вычислять. Сейчас поставлю другой телефон.

— Зачем? — не поняла я.

— Глупенькая, — хитро улыбнулся Илья. — Прогресс шагает по планете! Ты что, про определители номера никогда не слышала?

Все же он головастый парень! Подобная мысль в моих мозгах даже не шевельнулась.

Замена аппарата не заняла много времени.

— Покормишь уставшего и истощенного трудовьм подвигом человека? — закончив работу, спросил Илья.

— Ты же ничего тяжелее ручки и руля в руках не держишь, — притворно возмутилась я. — Вермишель будешь?

— Ага. Я тварь неприхотливая, ем все, что не движется или движется очень медленно. — Я знала, что это цитата, но не помнила откуда и хихикнула.

Пока закипала вода, я терла сыр, резала зелень и колбасу. И рассказывала о своих сегодняшних приключениях.

Илья задавал наводящие и уточняющие вопросы:

«Какая машина? — Иномарка, судя по звуку мотора. — Сколько ехали? — Около получаса. — Как выглядел седой? — Барственно, дорого, наводит страх».

— Куда ж тебя возили? задумался Ельчанинов.

— Не мучайся, в Дедово, сообщила я.

— Откуда знаешь? — встрепенулся он.

— Это была дача Щербинина. Сто процентов. На каждой фотографии присутствовала именно его персона!

Еще и портреты были. Маловероятно, что кто-то так его обожал, что увешал всю стену его изображениями.

— Похоже на то, — протянул Илья. — Ксюша, вспомни поточнее весь разговор.

— В следующий раз на диктофон запишу! Будешь вместо колыбельной на ночь слушать, — огрызнулась я, понимая, что он прав и нужно постараться.

Когда я в третий раз пересказала свою эпопею, Ельчанинов надолго задумался, машинально пережевывая содержимое тарелки.

— Да, положеньице... Скорее всего, ты права. Убийство действительно заказное. Особенно если учесть, что на Сталинке творится... — задумался Ельчанинов.

— Что? — мгновенно подобралась я, охваченная охотничьим азартом.

— Этого тебе знать не нужно! — твердо заявил Илья. — Давай-ка я тебе охрану выделю. Не думаю, конечно, что такое повторится, но...

— Ты мне зубы не заговаривай! Никакой охраны мне не нужно. После драки кулаками не машут! Захотят убить — убьют, будет у меня охрана или нет. Вон банкиров сколько на тот свет отправили, а у них полки телохранителей были, — пробубнила я рассерженно. — Что там за дела на заводе?

— Ксюша...

— Что Ксюша?! Тыкать в меня пистолетом и находить трупы — это пожалуйста, это сколько угодно! А как дело до дела! Так нет! Женщине знать не нужно! Опасно!

— Ну, Ксюша... — в его голосе звучал укор, но мне было уже все равно.

— Что, Ксюша? Хоть ты мне можешь сказать, что за чертовы бумаги все ищут! Что выпускает этот треклятый завод! Я чувствую, ты знаешь!

— Про бумаги — нет. Не знаю. А выпускает завод бытовую химию.

— Ха-ха-ха!

— И не только. Еще они выпускают... — дальше Илья произнес такое длинное слово (или несколько слов), что нужно быть по меньшей мере Нобелевским лауреатом по химии, для того чтобы его только выговорить. А уж чтобы понять...

— Это гексоген, что ли?! — обалдело уставилась я на него.

— Почему гексоген? - удивился Илья.

— А что ж это за... дрянь такая, что в городе о ней никто ничего не знает?

— Ксюша, это компонент, без которого невозможно изготовить пластмассу для... ну, например, для коробки телевизора, — развел руками Ельчанинов. — А ты уж сразу...

— Ну, конечно! Если все так безобидно, почему такая секретность? — откровенно начала я «наезжать».

— Ну-у, есть и другие области применения... — вяло и туманно проговорил Илья.

— И наверняка в военной сфере! — предположила я.

Несколько секунд его глаза буравили мои.

— Тебе никто не говорил, что ты уж очень умная? Даже слишком умная, особенно для уборщицы, — тихо спросил мой гость. — Ксень, не лезь сюда. Это смертельно опасно. За этим стоят такие деньги...

— Ты как Поливанова говоришь. Не лезь... Я давно никуда не лезу... Все вышло из-под контроля. Теперь я сама не чаю, как из всего этого выбраться.

Настроение у меня было хреновое, и слезы снова подступили к глазам. Но я задрала голову вверх, загнала их обратно, потом посмотрела на Ельчанинова.

Ни слова не говоря, Илья поднялся и обнял меня. Крепко-крепко...

Нет-нет-нет. Не сейчас... Мне нужно разобраться. Мне необходимо понять...

Да, что же у меня за дурацкая натура?

— Илья, а кто этот Седой?

— Точно не знаю, наверное, бывший тесть Щербинина. А женщина — его первая жена. Не могу сказать со стопроцентной уверенностью... Но думаю, только он мог так себя вести на щербининской даче, — нехотя ответил Елъчанинов, отпуская меня.

Об этом я и сама догадалась, но делиться своими мыслями не стала.

— И кто он?

— Борисов Николай Павлович. Он был директором Сталинки до Щербинина. Потом перевелся в Москву, в министерство, на повышение. Возможно, он курирует Сталинку и сейчас. Больше я ничего не знаю.

«Так я тебе и поверила», — подумала я.

— А что ему от тебя нужно и откуда он знает, что мы знакомы?

— Наверное, за тобой присматривали.

— Как это? — не поняла я.

— Следили, — пожал плечами Ельчанинов.

— Я ничего не замечала, — задумалась я. — Наверное, ты прав. Но почему он так интересовался тобой?

— Ксеня, я не знаю.

И снова я ему не поверила. Не поверила, и все. Ксюшенька, — проговорил Илья таким голосом...

И я испугалась...

Сейчас он скажет что-нибудь совершенно неуместно сентиментальное, берущее за душу, приятно ласкающее нервы... Нет, только не это.

Мне. стало так неловко, словно меня уличили в чем-то постыдном, в каком-то мерзком поступке... Я ничего не хочу слышать... Я ничего не хочу знать наверняка... Не хочу...

Я отвернулась и тихо попросила:

Илья, у меня сегодня был отвратительный день... Иди домой.

Хорошо, — покорно и печально согласился он. В пятницу я решила посетить работодательницу.

Ирочка скучала в кабинете, тоскливо разглядывала грязные разводы на давно не мытом окне и бесконечно курила. Находиться в помещении, где, как говорится, хоть топор вешай — такое подобие в нем воздуха, я не могла и вытащила одноклассницу в близлежащее кафе.

— Андреевна, ты почему не звонишь, неужели ничего новенького не узнала? — накинулась я на приятельницу, как только нам принесли кофе.

— Звонила, — огрызнулась Поливанова. — Только легче на Луну слетать, чем тебя дома застать.

— Ага. Звонила. Значит, новая информация появилась,— потерла я ручки. — Слушаю!

— Да ничего такого сенсационного, — пожала плечами Ирка. — Мой источник раскололся, сказал, что Щербинина убили из револьвера.

— Револьвера... — эхом повторила я. — Прямо Дикий Запад какой-то.

— Вот-вот. Ничем нам это не поможет, — взгрустнула моя подружка. — А у тебя как дела?

— Ой, Иринка, не спрашивай! Ты знаешь, кто такой Николай Павлович Борисов? — Ответ я знала, но решила проверить правдивость слов Ельчанинова.

— Был директором Сталинки до Щербинина, — безразлично пожала плечами Ирина Андреевна.

— А еще? — пытала я подругу. Возможно, она раскопает в недрах своей памяти какие-нибудь интересные сведения.

— Слушай, Ксенька! Он уже лет десять как в Москву перебрался. Ты помнишь, сколько нам лет было тогда?

— Двадцать три. — К чему она дслонит, я не поняла, но на всякий случай вздохнула. Эх, молодость-молодость... — Однако мы и сейчас ничего!

— Не в этом дело! — недовольно поморщилась Поливанова. — У нас с тобой были в то время совсем другие интересы. И сплетни о каком-то там важном дядьке нисколечко не волновали.

Что правда, то правда. Я снова вздохнула и перевела разговор в другую плоскость.

— Кстати, ты в курсе, что Фаину Остапчук убили?

— Я даже не знаю, кто это такая, — пожала плечами Поливанова и допила свой кофе.

— Ира! Я тебе просто поражаюсь! Ничегошеньки-то ты не знаешь! Ты же мне сама говорила, что она — бывшая жена Щербинина, — искренне возмутилась я.

— Не поняла... Дикторшу же зовут Стефания? — уставилась на меня госпожа главный редактор.

— Господи! Стефания — это псевдоним. Фаина ее имя! Позавчера ее зарезали в собственной квартире! Неужели тебе твой старый любовник, мент, не сказал?

Ирка схватила сумку и, едва не перевернув стул, выскочила вон.

— Ты куда?

— Придурку этому скандал устраивать! — рявкнула Поливанова на бегу, даже не попрощавшись. Бедный-бедный дядя милиционер.

Плодотворного общения с дорогой одноклассницей не вышло, и я подалась домой. Вечером должен был заявиться господин Ельчанинов, а мне как гостеприимной хозяйке негоже не накормить гостя.

И надо же было случиться такой неприятности. Во дворе я встретила соседа Гошу. Что это он не на работе?

— Смотрю, ты все-таки нашла своего обидчика, — весело подмигнул мне парень. — Что, платить за химчистку не хотел, всю ночь уговаривала?

Гоша, откуда такая осведомленность? —сделала я круглые глаза .

— Так «Мицубиси» под моими окнами глаза мне мозолила, я же не слепой.

— Нет, Гоша! Ты дурной! Мало мне нашего подъездного KГБ так и ты туда же, — рявкнула я и уже развернулась, чтобы уйти, но тут вспомнила об одном дельце. — Но ты можешь загладить свою вину...

Что надо? — хитренько ухмыльнулся сосед.

— Ты в оружии разбираешься?

— А тебе зачем? — удивился парень.

— Гоша, ну очень надо, — заскулила я, преданно глядя ему в глаза.

Гоша, как всегда, поднял глаза к небу, почесал затылок и со вздохом произнес:

— Ну?

Мы присели на лавочку, и пока я собиралась с мыслями, Гоша терпеливо ждал.

— Что такое револьвер? — выпалила я.

— В смысле? — не понял моего вопроса Гоша.

— В смысле, как он выглядит? Чем отличается? Как можно понять, что это именно револьвер?

— Если хочешь, вечером картинку тебе принесу, где-то в журнале видел. Ну а если совсем просто, на пальцах... Револьвер имеет барабан. У револьвера системы «наган», к примеру, барабан на шесть патронов. Кажется. Тут я не специалист. Что такое барабан знаешь?

Я кивнула. Но свои знания оставила при себе. Ну как я объясню, что барабан — это такая штука, которую можно поворачивать?! Ведь на смех же поднимет

— Ксенька, зачем это тебе?

— Для общего развития, — отрезала я и, поблагодарив соседа, зашла в подъезд.

В холодильнике сиротливо каталось одно яйцо, лежали начатая пачка масла и перемороженный до полнейшего окаменения кусок печенки. Я nopазмышляла над этим фактом. Ежели Илья Владимирович повадится ежедневно ужинать у меня, то дела мои плохи.

По большому счету, я совсем не уверена, что мне так уж необходимо его сердце, путь к которому лежит через желудок. Пошлячка Поливанова, правда, утверждает, что дорожка к данному мужскому органу есть и покороче, и поприятнее. Но если Ирку слушать...

Что ни говори, топать на рынок все равно придется. Я натолкала в рюкзачок пакетов, проверила наличие денег в кошельке и отправилась затариваться.

Нет, со мной определенно что-то случилось. Мало того, что я добровольно иду на рынок, еще и кучу пакетов с собой прихватила!

В последние годы у меня создалось стойкое убеждение, что три четверти жителей нашего города с головой ушли в торговлю. На самом деле быть этого не может, иначе кому бы они все это продавали. Но убеждение остается.

Я стиснула зубы и вошла в высокие кованые ворота городского «храма» купли-продажи. Если я вообще выбираюсь сюда, то делаю это в среду или четверг: покупателей немного, и я чувствую себя достаточно комфортно. Но однажды меня угораздило попасть на рынок в воскресенье! Через пять минут я мечтала только об одном — выбраться на свободу!

Человеческие массы нерегулируемыми потоками лились между рядами прилавков! Я забыла, зачем приперлась, ничего мне уже не было нужно, только унести ноги из этого человеческого омута.

Никакими фобиями я не страдаю. Нет, если встать на краешек крыши и посмотреть вниз — страшно. Как и каждому нормальному человеку. Замкнутое пространство? Ерунда, чего бояться?

Но сплоченная «народная масса», толпа — это уже выше моих сил!

К счастью, по причине не слишком солнечной и теплой погоды, сегодня на рынке было не так уж много людей. Я побродила по рядам, прицениваясь и присматриваясь, и направилась в мясной павильон.

Данное строение — достопримечательность. Павильон построили в пятидесятых годах уже прошлого столетия, и архитектор не поскупился на украшательства в духе того времени. Много лет с фасада здания безразлично поглядывают на сменяющие друг друга поколения покупателей рельефные головы буренок, хрюшек и бяшек.

—- По-о-берегись, дорогая! — разноголосо заорали мне прямо в ухо два веселых лица кавказской национальности. Чтобы не попасть под их тяжело груженную тележку, мне пришлось проворно отскочить в сторону.

— Оксана Сергеевна! — окликнул меня южный человек, стоявший возле пустого прилавка, у которого я оказалась. Ничего доброго от такого обращения я не ждала, но обернулась на голос. Предпочитаю встречать неприятности лицом. Не потому, что такая храбрая, а чтобы с тыла не зашли.

Ох, и не понравился мне южный человек! Плохо выбритый подбородок, торчавшие, как щетка, усы, растянутые, засаленные тренировочные штаны, растоптанные кроссовки. Но ужаснее всего мне показались мрачные черные глаза, зыркавшие из-под норковой шапки. Короче, бандит бандитом.

— Поговорить с вами, уважаемая, хотят. Очень важные люди хотят, уважаемая.

А если я не хочу? — нахмурилась я в ответ. «Уважаемая», это , конечно, хорошо, но...

— Уважаемая, — снова затянул свою волынку горец, — зачем вам неприятности? Люди поговорить хотят. Вам уважение оказали, вы уважение окажите Пойдемте, дорогая, тут недалеко.

— Да о чем мне говорить с незнакомыми людьми, — захлопала я глазами (ну, дура дурой). — Мне продукты нужно купить...

Осмелела я лишь по одной причине. На многолюдном рынке, надеюсь, убивать меня не будут. По крайней мере сразу (в том, что меня нашли новые заинтересованные в «истории со Щербининым» лица, я не сомневалась), в крайнем случае заору: «Караул — грабят!». Ни на какие другие вопли соотечественники уже не реагируют, а хоть из любопытства обернутся.

Правда, была у меня в голове одна мыслишка... Рвануть в сторону, проскочить между контейнерами с товарами и, петляя зайцем, уносить прочь ноги, вкупе с остальным организмом желательно...

Но идею пришлось отбросить за ненадобностью. Хотя теоретически она осуществима, практически уйти с рынка, захваченного кавказцами, мне не удастся. Выходы — далеко, бегом с препятствиями я никогда не занималась... К тому же пока меня вежливо приглашают, а если побегу, решат, что что-нибудь знаю. Тогда приглашать уже не будут. О спокойной жизни я давно забыла, но горячие парни могут лишить даже той, что есть. — Слушай, а что им oт меня надо? — доверительно заныла я. — Может, ты ошибся, обознался...

— Нет, уважаемая, — расправил чахлую грудь мой собеседник. — Приглашали вас. — Пойдемте, дорогая, пойдемте, — с плохо скрытым раздражением настаивал кавказец. Поручение его тяготило, и он хотел поскорее его выполнить.

— Ну, веди, Иуда, — тяжело выдохнула я.

Не слишком подкованный в религиозном смысле naрень подозрительно покосился на меня угольными глазами, но я смирно шагала рядом и беспокойства ему не доставляла. Вот пусть теперь поломает голову, оскорбила я его или отвалила комплимент.

Кавказец привел меня в грязную забегаловку, расположенную в дальнем конце рынка. Здесь готовили шашлыки и шаурму.

Моему удивлению не было предела. Какие же серьезные люди посещают этот загончик для скота? Я не представляла, как тут можно не только есть, но и садиться на замызганные стулья...

Ни на кого не обращая внимания, мой провожатый откинул часть барной стойки и бесцеремонно шагнул внутрь. В маленькой клетушке за стойкой оказалась моечная с огромными цинковыми раковинами, напоминающими корыта. Мы обогнули емкости и зашли в маленький «предбанничек», где парень робко постучал в обшарпанную дверь.

Это заведение будто резиновое?!! Я предполагала, что перед нами задний выход. Но кто стучится в дверь, ведущую на улицу?!

На условный стук дверь отворилась. Парень что-то гортанно сказал, ему ответили, и мой сопровождающий развернулся и ушел, а передо мной распахнулась дверь. В проеме я увидела высокого, с тонкими аристократическими чертами лица молодого мужчину. Он приветливо улыбался и приглашал меня войти. Мужчина был красив и подобающе одет. Никаких тебе кожаных курток и спортивных штанов с кроссовками. Брюки из дорогой шерсти (глаз портнихи определяет это с одного взгляда), белая рубашка с галстуком и серый джемпер, мягкий даже на вид. Засмотревшись на благородную осанку мужчины, я сделала шаг и запаниковала.

Небольшая комнатка напоминала отдельный кабинет в ресторане. Больше всего мне не понравилось, что в помещении не было окон. Вопи не вопи, бесполезно. Koнтингент в зале забегаловки ничего не услышит за орущим магнитофоном. Ну, а если даже и услышит, то сомниельно, что кинется на помощь... О посетителях рынка и вовсе нечего вспоминать...

Опять влипла!

— Присаживайтесь, Оксана Сергеевна. Спасибо, что согласились с нами побеседовать, — произнес красавец и сделал приглашающий жест.

Я очень удивилась, услышав русскую речь, причем без малейшего акцента. А почему, собственно, удивилась? Наверное, из-за колоритной внешности мужчины. Жгучий брюнет, черные брови, угольные глаза, красивый орлиный нос... В принципе, для меня и армяне, и азербайджанцы, и грузины если и не на одно лицо, то уж точно почти одной национальности. И я не понимаю, когда их всех огульно охаивают. У любого народа есть люди хорошие и плохие, нельзя всех, как говорится, стричь под одну гребенку.

А этот человек и вовсе навевал мысли о благородстве, аристократизме, о галантном веке...

Погрузившись в свои размышления, я не сразу заметила второго мужчину, неподвижно сидевшего за столом. Если молодого я бы мысленно окрестила грузинским князем, то этот напоминал... Я даже не знаю, кого он мне напоминал, но по спине у меня поползли мурашки.

Скользнув по мне меланхоличным взглядом, как по пустому месту, мужчина постарше протянул руку к блюду и, отправив в рот пучок зелени, принялся тщательно его пережевывать. О его роли в этой мизансцене приходилось только гадать. Потому что пока я не услышала от него ни единого звука.

Не раздеваясь и не снимая рюкзака, я осторожно присела на краешек стула.

— Здравствуйте, — невпопад ляпнула я и загнанно посмотрела на Князя. Ужаса я не испытывала, но все же сильно опасалась... Центр города — не грязный подвал на щербининской даче. Но люди там, за толстой стенкой. А Князь здесь, и парень он крепкий. Свернет шею, и пискнуть не успею.

Словно в ответ на мои мрачные мысли, «грузинский князь» расплылся в улыбке. Доброжелательной улыбке (напомнившей мне волчий оскал).

— У моего народа есть древняя традиция. Гость на пороге, радость в доме. Угощайтесь, уважаемая.

Я судорожно сглотнула (не от голода, а от страха) и обвела взглядом заставленный блюдами стол. Особой сервировки здесь не наблюдалось, но аромат кусочков шашлыка и блестящие бока блестящих помидоров моментально возбудили бы у меня аппетит, если бы не мое стрессовое состояние.

— Спасибо, нет, — покачала я головой.

Хозяина мой отказ огорчил, но он снова улыбнулся:

— Тогда хотя бы стаканчик вина. Это необыкновенный сорт. Его делает мой дед и подает только самым дорогим гостям.

Я где-то читала или слышала» что для. всех южных народов отказ разделить трапезу означает кровную обиду. Поздновато я об этом вспомнила, пришлось согласиться на «стаканчик вина». Злить Князя мне совсем не хотелось.

Я протянула руку и взяла со стола по-русски (до краев) наполненный бокал.

«А если яд?!» — вдруг полыхнула в голове здравая мысль. Не донеся бокал до рта, моя рука, чтобы скрыть замешательство, сунула емкость под нос. С видом заправского дегустатора я нюхала вино и соображала.

Придется пить. Выхода нет. Уж если решили отравить, то выпить заставят. Нож к горлу — и выпью, как миленькая, никуда не денусь!..

Та-а-а-кого вина я в жизни не пробовала! По сравнению с этой амброзией то, что мы со Щербининым пили в «Шагане», даже сивухой назвать неудобно!

И ничего со мной не случилось!

Князь, внимательно следивший за моей реакцией, вновь расплылся в улыбке.

— Прошу вас, если это не нарушает ваши традиции, — восхищенно проговорила я, — передать вашему дедушке, что это просто произведение искусства. Он настоящий волшебник!.

— Похвала не может нарушить традицию. Дедушке будут приятны такие слова.

Я ни на грамм не покривила душой, и он это понял, и ему было приятно. Только сомнительно, что мои дифирамбы облегчат мою участь.

По ставшему серьезным лицу Князя я поняла, что прелюдия закончена. Дальнейшее для меня было вполне прогнозируемым. Хозяин задавал вопросы, я на них отвечала. Я уже сбилась со счета, который раз повторяя эту дурацкую историю. Правда, после стольких репетиций говорила я без запинок.

Князя в основном интересовало три вопроса. Бумаги Щербинина, Седой и Ельчанинов. Моя личная жизнь за последние несколько дней стала достоянием гласности, и я к этому почти притерпелась.

— Такое обращение с женщиной — позор для мужчины!не на шутку разбушевался Князь, когда я рассказала о том, как меня пригласили на встречу с Седым.

Я даже рот открыла от удивления. Мне всегда казалось, что именно люди южных национальностей называют женщину «сосудом греха» и соответственно к ней относятся.

Видимо, я ошибалась.

Хотя наша беседа (очередной допрос) носила достаточно светский характер, мне хотелось побыстрее ее закончить. Впрочем, меня и не задерживали. Когда Князь исчерпал свои вопросы, а я — ответы, меня цветисто поблагодарили за потраченное на это рандеву время.

Мои ноги буквально вынесли меня сначала из комнаты, а потом и из шашлычной. Не разбирая дороги, я бросилась к выходу с рынка. Мне было уже ни до чего. Какие продукты?! Какие покупки?!

Как слепая, наталкиваясь на людей и не обращая внимания на ругань,обрушивавшуюся на мою голову, я так рванула...

Перед моими глазами уже маячили высокие ворота, но тут на плечо легла тяжелая ладонь...

— Ксюша...

Я быстро согнула руку в локте и подняла ее, защищая голову.

— Да ты что?! — воскликнул Илья, отводя мою руку.

Если все будет так и дальше, я стану шизофреничкой с устойчивой манией преследования!

Вот и сейчас мне бы на шею к нему кинуться, а я отступила:

— Ты откуда взялся?

— За покупками ходил, — что-то уж больно поспешно ответил Ельчанинов.

-Где?

— Что где?

— Покупки, где?! Что ты мне голову морочишь? Отвечай, что ты здесь делаешь. — Я перла, как танк, и орала так, что люди начали оборачиваться. Мои сомнения, опасения и подозрения вспыхнули с новой силой.

— Давай отойдем. У меня машина за углом, там и поговорим, — спокойно предложил Илья.

Гордо задрав голову, я проследовала за ним в автомобиль.

Едва за нами закрылись дверцы, пришлось ехидно поинтересоваться:

— В этой тачке можно что-нибудь разбить?

— Зачем? — опешил Ельчанинов.

— А затем! Если ты немедленно не скажешь, что делал на рынке, я устрою такой скандал с битьем стекол!..

— Не надо...

— Надо, Илюшенька, надо... — нежно проворковала я.

Мое воинственное настроение произвело на парня удручающее впечатление. Он отвернулся и выдавил из себя:

— Я за тобой следил. Охранял.

— Очень хорошо, — обычным своим тоном проговорила я, чем безмерно удивила Илью. От неожиданности он даже рот открыл. — Значит, ты в курсе, что я была в шашлычной.

— Да. Когда ты выходила, чуть на меня не налетела. Потом я никак не мог тебя догнать... Ты у Князя была?

Мои глазоньки буквально от удивления полезли на лоб.

— Почему ты его Князем называешь, это же я придумала.

— Ксюша, — устало вздохнул Ельчанинов. — Он самый настоящий, всамделишний князь. Ну может, не князь, но уж точно потомок древнего царского рода... С их генеалогией и геральдикой сам черт ногу свернет... Вот для простоты его все Князем и зовут. Что он хотел от тебя?

— То же, что и остальные, — отмахнулась я. — Что мне говорил Щербинин, о чем спрашивал Седой, о бумагах... И все очень интересуются тобой!

— Ну и что? — пожал плечами Илья. — Я не последний человек в этом городе. Меня многие знают.

Я немножко подумала.

— Илья Владимирович, знаете что? Мне все это надоело. Вам не кажется, что для простой женщины с не самой уравновешенной нервной системой всего этого уже многовато. Труп Щербинина, Седой, его дочура, Князь, бумажки какие-то, гексоген...

— Да не гексоген!

— Один черт!

— Ты еще шантажиста забыла, а он может позвонить...

— Ничего! Ему нужно — перезвонит! Ты мне зубы не заговаривай! — Я все больше входила в раж. Очень уж вовремя появился господин Ельчанинов... — Я больше не могу, не выдержу!

— Поживи у меня в Желудеве. Там охрана, мои ребята рядом...

Я не дослушала его лестное предложение.

— Нет, Илья. Не делай вид, что ты глупее, чем на самом деле. У тебя не получается. Ты знаешь, чего я хочу!

— Ксюшенька, ласточка, солнышко... Милая моя, не нужно тебе этого знать! — Голос Ельчанинова звучал умоляюще. Но остановить меня уже было невозможно.

— Как ты, сильный, умный мужик, не понимаешь?! Я уже домой боюсь возвращаться! И не надо меня уговаривать пересидеть в Желудеве! Я просто хочу все знать! И я знаю, что ты знаешь!

Ельчанинов завел мотор, развернул машину и, ни слова не говоря, повел ее в направлении моего дома.

— Ну что ты молчишь?! — через несколько минут, не выдержав, я взвыла.

— Откуда ты можешь знать, что я знаю, чего я не знаю? — сухо процедил сквозь зубы Илья.

Вопрос был настолько простой и логичный, что я на мгновение заткнулась.

— Я чувствую, — неопределенно сказала я, понимая, что никакой это не аргумент. Но что делать, если я действительно чувствую, что господин Ельчанинов осведомлен обо всем гораздо лучше меня. Оснований для такого вывода у меня не было (если, конечно, не считать, что все городские бандюки, с которыми мне довелось свести знакомство, очень им интересовались), но...

Некоторое время Ельчанинов молча вел машину, потом отозвался:

— Мне казалось, что я тебе нравлюсь. Что ты чувствуешь ко мне... А вон как обернулось. Не то вы чувствуете, Оксана Сергеевна.

— Не смей меня так называть, — тихо пробормотала я, готовая разрыдаться. Ну что ты будешь делать!

— Посиди, я быстро.

Илья остановил машину возле большого супермаркета и исчез в его недрах. Минут через двадцать он появился в дверях с пакетами, набитыми всякой всячиной.

До моего дома мы доехали в полном молчании. Несколько въедливых старушек-соседок, сидевших на лавочке возле подъезда, ласково раскланялись со мной. Вот ведь, старые кошелки! Даже хмарь небесная их не смущает. Допрос с пристрастием мне обеспечен.

Ельчанинов как ни в чем не бывало поднялся со мной в квартиру. С удивлением я обнаружила, что пакеты предназначены мне.

— Чаем напоишь? — спросил Илья таким тоном, словно хотел добавить «на прощанье».

— Знаешь... — осторожно начала я, сама не зная, о чем собираюсь говорить. То ли извиняться, то ли упрашивать, то ли объяснять.

Слава богу, меня прервал телефонный звонок. Даже если это звонил шантажист, мне уже ничего не страшно, лишь бы избежать объяснения с Ельчаниновым.

— Привет, моя корова!

— Здравствуй, урод. Вот только не надо оскорблять...

В трубке противно захихикали.

— А как еще назвать человека, которого доишь?!

— Чего надо? — Шантажист меня уже не раздражал, и хамила я просто так. В правилах хорошего тона не сказано, как разговаривать с тем, кто тебе предъявляет нелепые требования.

— Про документик помнишь? — не то прохрипела, не то закашлялась трубка.

— А где моя куртка? — не удержавшись, съехидничала я. На том конце провода озадачились и немного помолчал и, а потом разразились изысканной бранью:

— Ты чего, сдвинулась?! Может, мне ее к телефону позвать!

— Слушай, урод. Давай рассуждать логично. Что ментам даст моя куртка? Ничего! Она совершенно новая, в карманах пусто, я проверяла. Отпечатки пальцев? Не смешите мои тапочки! Скажу, что в магазине ее рассматривала, но цвет не понравился. Что еще? Вроде все! Зачем мне тебе платить?

— Ты чо, лахудра, со страху осмелела? — наконец пришел в себя от моей наглости шантажист. — Куртка —фигня! А вот то, что ты убийцу знаешь и молчишь...

— Да никого я не знаю! Ничего я не видела! — орала я в трубку, усиленно делая вид, что впала в истерику.

— До завтра, сука, — удовлетворенно хихикнули и повесили трубку.

Ельчанинов, прослушав весь разговор по громкой связи (его аппарат и этот фокус мог провернуть), восхищенно воззрился на меня..

— Нет слов! Ты просто молодец, классно все разыграла!

«Мой дом — моя крепость», — подумала я, когда за Ильей захлопнулась входная дверь.

В чем в чем, а в этом чопорные британцы определенно правы. Совершенно не нужно окружающему миру быть в курсе моих более чем странных и запутанных дел. Мне бы самой разобраться... ну хоть чуточку...

Вот бы сейчас рвануть в Сочи! К морю! |

С этим городом у меня связаны самые приятные воспоминания. Я ни разу не была там в сезон, летом. Даже при социализме путевку на летний период достать было невозможно, приходилось отдыхать осенью или весной. Ехать же дикарем — никаких денег не хватит. Именно поэтому в курортную Мекку Советского Союза я совершала паломничество в марте и в апреле. И ничуточки об этом не жалею. В море покупаться не удалось, но загореть загорела. Но это не главное.

Нигде на земле так пленительно не пахнет, как весной на юге; В средней полосе еще зима. Холодно, сыро, противно. А там... Там ароматы свежей зелени и ярких цветов смешиваются с запахом моря, дымком жаровен с сочными шашлыками и истекающими жиром бройлерами. Хо-чу-в-Со-чи!!!

Ходжа Насреддин — великий мудрец...

Я старательно отвлекала себя от мыслей о моих нынешних приключениях и неутешительных выводах, но ничего у меня не получалось. Я старательно вспоминала все детали своего вояжа в Сочи, но...

Илья вернулся через час. За это время я изгрызла свои ногти, хотя очень хорошо отношусь к своему маникюру. Я так старательно бегала из угла в угол ,что, наверное, протоптала в паласе солидную плешь.

Едва во дворе появилась синяя «Мицубиси», я открыла входную дверь и ждала Илью на площадке.

— Быстро собирайся, поехали! — распорядился Илья, еще поднимаясь по лестнице.

Упрашивать меня не было необходимости. Я мгновенно юркнула в пальто, прихватила сумочку и чуть было не выбежала на улицу в домашних тапочках. Вовремя спохватилась.

Переобувшись и заперев квартиру, я промчалась по лестнице, выскочила во двор и уселась в машину.

Заурчав мотором, «Мицубиси» рванула с места.

— Куда мы едем? — нетерпеливо спросила я.

— Пристегнись! — хмуро буркнул Ельчанинов. Разговаривать со мной он явно не желал.

— Илюшенька, миленький, ну, пожалуйста! — взмолилась я.

— Миленький, это просто замечательно! — хмыкнул Ельчанинов и снова замолчал.

В этот момент машина выехала за городскую черту и завернула на очень знакомую дорогу.

— Ты куда меня везешь?!

— К себе, — рыкнул Илья, не глядя в мою сторону. Орать было бесполезно. Выпрыгивать из машины?

Я конечно, ненормальная, но не до такой же степени. Это у каскадеров здорово получается, и то не всегда... Пришлось смириться.

Я надулась, как мышь на крупу, и до самого дома не |произнесла ни слова.

Илья въехал прямо во двор. В первый мой визит я не заметила на воротах фотоэлементов, или как там это называется (такие штуки, чтобы, ворота автоматически открывались).

Кажется, меня снова похитили. Но я очень надеюсь, что теперь стандартный набор вопросов мне задавать не будут.

Войдя в дом, я уселась в кресло возле камина и потребовала ответа:

— Что ты узнал? Зачем сюда привез?

— Ксень, только давай спокойно, без нервов...

— Господи, да с чего мне нервничать! — взвилась я. Нужно было сдержаться, но я не смогла. — Все, кому не лень, обращаются со мной, как с вещью! Перемещают с места на место, как неодушевленный предмет. Один за- толкал в автомобиль и привез на свою дачку, в грязный подвал! Второй приволок в забегаловку, и выйду ли я от- туда живой, для меня был бо-о-льшой вопрос! Третий поступил как джентльмен. Пригласил в машину... Но результат тот же. Как это называется? Киднеппинг? Или киднеппинг, это только когда детей похищают?!

Илья, до этого спокойно стоявший рядом с моим креслом, отошел к резному шкафчику, налил в бокал светло-коричневой жидкости. Его рука с наполненным бокалом повисла у меня перед носом. Ну что ж, коньяк под носом предпочтительнее, пистолета там же.

Терпеть не могу коньяк, но я понимала, что успокоиться мне просто необходимо. Поэтому залпом влила в себя янтарную жидкость.

— А теперь послушай меня, — жестко произнес Ельчанинов, проследив за действием алкоголя на мой организм.По известному нам номеру живет некто Миронов Александр Иванович. За телефон он платит редко, несколько раз его даже отключали. Номер зарегистрирован по адресу — Октябрьская, дом 1, квартира 8. Я отправил туда своего человека. Он все выяснит и доложит. Думаю, скоро позвонит.

Я сидела с отсутствующим видом, но слушала внимательно.

— А привез я тебя сюда, чтобы быть уверенным, что ты не бросишься сломя голову на Октябрьскую. С тебя станется. И сдается мне, что я прав на все сто. Уж больно красноречиво ты отмалчиваешься. Ксюша... Пойми, ты можешь напороть ерунды. Ведь нам еще не известно, за человек этот господин Миронов. Так что злишься ты совершенно напрасно, лучше бы спасибо сказала...

— Спасибо, — недовольно буркнула я, буравя его глазами. — Дальше.

— Я знаю немного. — Честные глаза у Ильи. Совершенно честные.

Почему же я так не верю его честным глазам?..

На людей нельзя сильно давить. Я это знаю по себе. Когда меня загоняют в угол, я, в обычных обстоятельствах человек мирный, начинаю кусаться.

Я выжидающе глядела на него.

— Я об этом пожалею... — задумчиво произнес Илья и закурил. — Ну, хорошо... На Сталинке производят левую продукцию. Именно тот компонент, о котором я тебе уже говорил. Он как нож...

— Какой нож? — вытаращилась я.

— Обыкновенный. Которым можно резать хлеб, а можно человека убить... Это вещество имеет две сферы использования. С одной стороны, это просто одна из составляющих пластмассы, из которой можно сделать все, что угодно: корпуса для телевизоров, видаков, магнитофонов, другой бытовой техники. С другой — его можно использовать в оружии массового уничтожения.

— Ядерная бомба? — чуть слышно ахнула я.

— Нет. Не ядерная, но не менее эффективная. Компонент используется в ракетостроении. Каким образом, я не знаю, я не химик и не ракетчик. Но без него просто ничего не получится. Одна железная болванка... Теоретически производство таких вещей контролируется государством, и они производятся исключительно под заказ.

Шербинин же изыскал возможности изготавливать компонент по-тихому, так сказать, сверх плана. В этом деле завязаны огромные бабки и достаточно узкий круг посвященных. Для продажи приготовлена внушительная партия товара. В понедельник была назначена встреча с покупателями. В пятницу Щербинина убили. Борис Георгиевич человеком был скрытным. Документация на

Мне показалось, что Ельчанинов говорит со знанием дела, хотя в данный момент меня это не заинтересовало.

— ...я неправильно выразился. Документация не липовая, а настоящая, но фиктивная.

— Запуталась. Переведи.

— О, господи! Официально этой партии в природе не существует. Но Щербинин директор, владелец... Что ему стоит наляпать кучу штампов и печатей и поставить не- сколько подписей? При его масштабах проще простого. Он должен был получить за компонент астрономическую сумму...

— Но на заводе есть же люди, которые производили, складировали, транспортировали... В конце концов, можно прижать его заместителя. Не может быть, чтобы он ничегошеньки не знал.

— Ксения, чего ты от меня хочешь? Откуда я знаю, у кого что в мыслях? — развел руками Ельчанинов.

— Не прибедняйся! — Мои мысли сделали головокружительный кульбит, и я продолжила рассуждать в несколько ином направлении. Головоломка стала понемногу складываться в единое целое. — Выходит, Седой... Он тесть Щербинина, бывший директор Сталинки, сейчас в Москве... Он курирует этот завод, потому что сам был его директором и великолепно знает все ходы-выходы...Кто подкинул идею насчет левой продукции не столь важно. Понятно, что они с зятьком были партнерами... Подпольный выпуск продукции — дело хлопотное. Борис не смог бы провернуть это дельце в одиночку... В конце концов, эту гадость из чего-то делают, значит, должны быть поставщики сырья... С которыми наверняка знаком щербининский тесть... Вот поэтому Борис так и не развелся с его дочерью... Чтобы дельце было семейное, общее... — Я ненадолго замолкла, а Илья удивленно поднял брови. — Я тебе потом про их личную жизнь расскажу, — отмахнулась я. Меня занимала совсем, другая мысль. — Тогда с какого боку тут Князь?

— Ксения Сергеевна, а вы не хотите попробовать свои силы в моем аналитическом отделе? У вас явные способности, — восхитился Илья.

— Не хочу, — отмахнулась я. — Что с Князем?

— Жаль, — вздохнул Ельчанинов. — Князь — посредник. Его клиента или клиентов очень интересует данный компонент.

— Убедительно, — кивнула я головой. — Зачем же тогда майор про бумаги спрашивал? — задала я вопрос и сама на него ответила. — Его могли использовать втемную. Начальство приказало обратить внимание на этот вопрос, вот он и обратил. Иначе его пофигизм при общении со мной объяснить невозможно. Наверняка сказали, что при жертве были важные бумаги, которые пропали...

— Да... — только и протянул Ельчанинов, опускаясь в соседнее кресло.

Мое сердце замерло, потому что я готовилась задать Илье самый главный вопрос:

— Говоришь, что мало знаешь... А сам только что объяснил мне суть. Возможно, о деталях ты действительно не информирован... Но знаешь ты много. Тебя что, лично Щербинин просветил?

— Да, — кивнул головой Илья, а я удивленно уставилась на него. Ведь я приготовилась к тому, что он все будет отрицать, используя обычную формулу «слухами земля полнится». А он вдруг подтвердил... Неспроста... —

Во всем мире пресловутый компонент пользуется устойчивым спросом, — продолжал Илья. информировать меня. — Но процесс его изготовления достаточно трудоемкий и дорогостоящий. Одно оборудование потянет... Да и специалисты у нас на заводе еще остались от советских времен. Очень ценные кадры... В общем, важно то, что у Щербинина есть это оборудование, есть специалисты, есть и нужные связи. И сырье он знает, где найти. Но, как я уже говорил, бизнес этот не самый легальный, Нельзя просто так взять и объявить: «У меня есть столько-то, и хочу я столько-то». Помнишь, несколько лет назад был бешеный спрос на красную ртуть. Никто толком не знал, что это такое, но все стремились ее заполучить. Вот так примерно и с этим компонентом. Желающих его приобрести — уйма. Только объявить об этом в открытую, так же как и Щербинин, они не могут. Поэтому Борис и просил меня найти покупателя... Карается все это... На уровне государственной безопасности...

— Ну, — натужно выдавила я из себя и замолчала.

«Компонент применяется в призводстве оружия, неважно даже какого... — думала я. — Илья прошел Афганистан, есть связи... Знакомства... Был в разведроте.. Наверняка остались друзья-враги...»

— Не нужно смотреть на меня, как на врага народа, —покачал головой Илья. — Я не святой, но я отказался. Это может показаться непонятным и даже глупым, но не желаю иметь ничего общего с этим... гхм... бизнесом. У меня прекрасно отлаженное дело, приносящее неплохой доход.

— Денег много не бывает, — изрекла я банальную тину, пристально наблюдая за выражением его лица.

— А знаешь, я не буду бить себя в грудь, уверяя, что мне, в отличие от остальных, денег хватает, — усмехнулся Ельчанинов. — Мне они не помешают. Хочу деревобрабатывающий заводик прикупить. Неплохо бьло б и кое-что из стройматериалов самим изготавливать, хотя бы по лицензии. Сбыт такая продукция всегда найдет не такой уж кристально честный предприниматель... И черный нал есть, и двойная бухгалтерия. А не привязывается ко мне налоговая только потому, что бухгалтер и главный экономист у меня почти гении. За что им и зарплату плачу больше, чем себе.

— Я сейчас расплачусь! — хмыкнула я. Кто бы поверил!

— У меня вообще нет зарплаты, — неожиданно расхохотался Илья. — Я хозяин или нет?! Ладно, это все лирика... Между прочим, компонент сейчас совершенно бесхозный... Вот если бы его найти...

— Ты же сказал, что этим бизнесом не интересуешься? И потом, там наверняка не пара мешков, которые можно сунуть в машину и...

— По меньшей мере десяток вагонов, подтвердил мои предположения Ельчанинов. — А по поводу бизнеса... Если ты забыла, напоминаю. Из компонента можно делать и пластмассу. В России это довольно сложно, потому что это производство контролирует господин, которого ты знаешь, — Седой. А вот на Украине... В Днепродзержинске у меня есть старый боевой друг. Вот он-то как

раз и может пустить компонент не в «свободную продажу», а на хорошее дело.

— Ты в этом уверен? — засомневалась я.

— Ксюш, если уж такие люди подведут... То легче сразу повеситься, — грустно произнес он. — Но я надеюсь...

Наш разговор прервало противное жужжание мобильника.

— Я слушаю...

К разговору Ильи я не прислушивалась. Поток полученной информации нужно было переварить. Теперь я знала, что ищут Седой, Князь и менты. Здорово же их всех подвел Борис Георгиевич! Взял да помер! А где искать целый состав драгоценного груза, никому не сказал...

Где-нибудь в Европе такой проблемы не могло и существовать. Что там за страны? Мелочь! А у нас? Одна наша не самая большая губерния потянет на Бельгию, Нидерланды и Люксембург, вместе взятые. А в масштабах всей страны?! Состав из десяти вагонов можно спрятать так, что ни одна собака днем с огнем не сыщет...

Тот, кто заказал убийство Щербинина, поступил крайне глупо. Допускаю, что Борис Георгиевич человеком был не слишком сговорчивым. Ну и что? Сначала нужно было убедиться, что все в твоих руках, а потом уже стрелять... Недодумали, господа душегубы.

— Ну вот, Ксения Сергеевна, — закончив свой рассказ, развел руками хозяин дома. — Господин Миронов во время вашей с шантажистом беседы дома отсутствовал. Его жена, вернее, сожительница, как говорят официальные документы, также. Она работает продавцом в продовольственном магазине № 62. И там же грузчиком работает дражайший Александр Иванович. График у них обоих — неделя через неделю. С господином грузчиком моему человеку поговорить не удалось. Они-с изволили ужраться до бессознательного состояния. Сегодня портвейн «Анапа» привезли, вот ребятки и развлеклись в конце рабочего дня. А мадам припомнила; что около месяца назад у супружника пропали ключи от квартиры. То ли потерял, то ли украли. Бабульки-соседки об этой парочке слова доброго не сказали. Все время компании и пьянки...

— Если их обоих не было дома, то получается, что ключи выкрали. Скорее всего, кто-то из знакомых. Сильно сомневаюсь, что на связке был брелок с адресом...И в отсутствие хозяев шантажист и звонил мне. У самого или нет телефона, или звонить из дома опасается... Но остаются телефоны-автоматы...

— Ага, — хмыкнул Илья. — Много ты в нашем городе видела работающих автоматов?

— И то верно, — согласилась я. - Странно другое. Почему Миронов замок не заменил?

— Ничего странного, — пожал плечами Илья. — Брать у них нечего. Да и зачем деньги на замок тратить, если можно на водку?

— Господи, и как она все это терпит! — воспылала я праведным гневом ко всему мужскому роду, рисуя в воображении страшную картину: преданная, любящая женщина рядом с мужчиной-алкоголиком.

— Я не сволочь! — расхохотался Ельчанинов, чем просто меня обескуражил. — Не надо таращить глаза, дорогая! У тебя на лице было написано: «Все мужчины — сволочи, а бабы — дуры, потому что им верят». Вынужден вас разочаровать. Эта дама от пьянства мужа не страдает. Пьет вместе с ним. А чтобы с работы не выгнали, удачно маскируется.

— Кошмар!

Пьющая женщина — это нечто совершенно омерзительное, даже говорить не хочется.

Но оставим эмоции. Меня должен волновать другой, более важный для меня вопрос: что мне делать?

Проще всего спрятаться где-то возле дома и ждать в засаде появления шантажиста. Но как же я его узнаю? И потом, ведь звонить мне мог и сосед Миронова, живущий с ним на одном этаже или в одном подъезде. Попасть в нужную квартиру он может, не выходя на улицу. Значит, вариант засады отпадает.

Можно устроить засаду в подъезде, рядом с квартирой... Нет, это еще хуже. Сколько придется ждать — не известно. В этом доме наверняка тоже живут бдительные бабульки, которые могут запросто сдать меня в милицию. Опять-таки, шантажист вполне может знать меня в лицо, а я его нет. Он пройдет мимо меня, позвонит в любую квартиру, скажет, что ошибся адресом, и все. Ищи его, свищи!

— Не напрягайся. Одной тебе не справиться, — усмехнулся Илья, словно прочитав мои мысли.

— Я что, вслух рассуждала? — подозрительно покосилась я на него.

— Нет. Но ход твоих мыслей очевиден. Предлагаю сделать так. Ты сидишь дома, ждешь звонка. Сразу после разговора набираешь мой номер. И все. Дальше уже моя забота.

— Илья Владимирович, вам что, больше заняться нечем? — ехидно поинтересовалась я. — У вас собственных дел нет?

— Не-а,— весело рассмеялся Илья. — Знаешь два основных правила управления? Первое — умей распределить обязанности среди подчиненных, так чтобы машина работала без твоего участия. Второе — умей выделить из массы самых важных дел самое-самое важное. В данный момент самое-самое важное дело — это ты.

Я устала бороться. Устала сопротивляться. Я устала всех во всем подозревать.

— Отвези меня домой, — тихо попросила я Илью. — Ты совершенно прав. Я обещаю, что никуда не пойду.

— Останься, — попросил хозяин, не глядя на меня.

— Нет, прости. Я должна отдохнуть, — покачала я головой. И, видимо, в моем голосе было что-то такое, что он понял: уговаривать меня бесполезно.

Утром, как всегда, сходила на работу, убрала положенные квадратные метры площади и пошла домой. Мне ничего не хотелось.

В этот день несколько раз призывно звенел телефон. Я еще не привыкла к голосу нового аппарата и каждый раз пугалась.

Из командировки вернулся Костик и сразу же засвидетельствовал мне свое почтение.

— Котя, ты как себя чувствуешь?

— А что? — удивился Антименко.

— Мне в голову пришла странная мысль. Какие могут быть командировки в выходные? Даже если завод или фабрика работают без выходных, ты же договоры не с рабочими заключаешь...

Подозрительное молчание и сопение в трубке длилось довольно долго.

— Ладно. Не мучайся. У каждого человека есть право на личную жизнь, — успокоила я друга.

— Ксень, это так очевидно? — жалобно спросил Костя.

— А чего ты боишься? Что тебе Парниша сцену ревности закатит? — пожала я плечами.

— Ну, в общем, я в Иваново не был, — признался Антименко. — Я был совсем в другом месте...

— Мне это понятно. Но Парнише ты вполне можешь сказать, что у тебя в Иваново есть деловые связи. И что вы, с кем там — директором,главным технологом, начальником отдела сбыта, — сам сообразишь, проводили переговоры в неформальной обстановке. Я так понимаю, что дома ты еще не был?

— Правильно понимаешь, — с тяжким вздохом ответил Костик. — Ксюш, ну как? К нотариусу поедем?

Вот уж о ком в последние дни думать мне не приходилось, так это о нотариусе! Не до того, знаете ли, было.

Я глубоко задумалась. То, что шантажист обязательно позвонит, сомнений не вызывало... Илья, скорее всего, уже на своем посту... С Костиком о посещении нотариуса мы договаривались раньше... Что же делать? А впрочем, чего я ломаю голову? Как правило, шантажист звонит во второй половине дня, где-то после двух, а еще чаще вечером. И об этом я Ельчанинову рассказывала. В конце концов, эти звоночки нужны шантажисту, а не мне. Получается, я с чистой совестью могу отправиться по делам с Антименко. Не думаю, что это займет много времени.

— Ну, хорошо. Только давай прямо сейчас, — ответила на предложение Кости.

— За тобой заехать, или сама подойдешь? — поинтересовался друг.

Выяснив адрес конторы (в двух шагах от моего дома), я сказала, что заезжать не нужно.

Спустя час мы с Котиком выходили из нотариальной конторы, расположенной на первом этаже жилого дома. В моей сумке лежали полностью оформленные документы. Теперь я являюсь совладелицей салона...

Мы медленно шли по бульвару в сторону моего дома. На лавочках сидели молодые мамаши, качая коляски с отпрысками. День на удивление выдался ясный, и прохожие радовались первым теплым денечкам. Костя приобнял меня за плечи, и со стороны нас можно было принять за влюбленную парочку.

Неожиданно мне в голову пришла шальная мысль.

— А тебе не страшно, что я могу оттяпать у тебя вторую половину? — прищурившись, спросила я Антименко.

— Не-е-е-а! — усмехнулся мой друг. — Я веду переговоры об открытии торгового центра в губернском городе. Один, разумеется, это дело не потяну, да и на первых порах придется в аренду площади сдавать. Но это не страшно. Выкручусь... А этот салон впоследствии я весь хочу тебе передать.

На последнем слове Константин Михайлович едва не лишился кусочка языка, так как получил от меня весьма существенный подзатыльник.

— Ну, ты мерзавец, Котенька, — зло прошипела я ему в лицо. — Когда же ты мне собирался сообщить столь потрясающую новость?! И с чего решил, что я приму такой подарочек?!

— Ксюша, успокойся и послушай! — потребовал Антименко. Но я лишь фыркнула ему в ответ. Тогда Константин Михайлович применил грубую мужскую силу , усадил меня на скамейку. — Ксеня, не хочешь, не надо! Но мне нужны крепкие тылы, пойми это! Я рассчитывал, что когда оформлю на тебя пай... ты... привыкнешь... Может, заинтересуешься. А если нет... Я собираюсь переехать областной центр... Не сказать, что я этого хочу...

— Этого требуют интересы дела, — мрачно буркнула я себе под нос.

— И не только, — покачал головой Антименко. — Ты знаешь, что у нас с Парнишей давно... разногласия. Три месяца назад я познакомился с другим... Короче, я собираюсь уйти от Парниши... Не могу сказать, что сильно влюблен в Сергея... Но у нас общие интересы по бизнесу.

«Ага, — догадалась я. — Выходит, именно с ним ты собираешься открывать новый салон». Дела это не меняло, однако, с моей точки зрения, было достаточно веским аргументом. .

В ту пору, когда я еще мало что знала об этой стороне жизни, к геям я относилась совершенно спокойно. И совершенно их не понимала. Оказывается, они тоже влюбляются, страдают от ревности, от неразделенной любви...

И тут мои глаза наткнулись на новые часики на руке Антименко.

— Ну-ка, ну-ка, покажи! — заинтересовалась я, разглядывая Котино запястье. Уж слишком нарочито скромными выглядели часики... Ну, точно — Картье! — Ага. Подарок от Сергея.

— Да, — засмущался Константин Михайлович. — Понимаешь... иногда хочется... чтобы о тебе кто-то позаботился... Понимаешь?

Это я-то не понимаю?! Да это понимает любая женщина! Даже если она сто раз супер-пупер-бизнесвумен! Каждой хочется тепла, любви, надежного плеча. Хочется хотя бы иногда почувствовать себя маленькой и слабой...

— Поздравляю, — ласково улыбнулась я любимому другу. Мой изощренный ум уже придумал надежную комбинацию. Поработаю в салоне несколько месяцев, получше узнаю людей и подберу хорошего управляющего или управляющую, не суть важно. Главное, сама я смогу вернуться к привычному образу жизни.

— Ксень, — пряча глаза, проговорил Костя. — Спасибо... Я вас обязательно познакомлю с Сережей... Ты не думай, он хороший... А Парниша не пропадет. Я ему квартиру оставляю, деньги. Он парень смазливый, обязательно себе кого-то найдет...

— Каждый, Костенька, заслуживает кусочек счастья. А ты — тем более. Я в этом уверена.

Совершенно растроганный Антименко крепко обнял меня за плечи.

— Как я тебя люблю, Ксюшка!

— Ну, все. Хватит нюни распускать! — выдохнула я, опасаясь, что пущу слезу. — Мне домой надо, срочно!

Мы попрощались, и я на рысях поскакала к дому, по дороге обдумывая, почему я все же ничего не рассказала Костику о своем расследовании. И, как ни странно, пришла к выводу, что правильно сделала. У Константина Михайловича сейчас своих забот полон рот.

Телефон угрюмо молчал. Обычное дело. Когда ждешь звонка, этот противный аппарат или трезвонит не по делу, или хранит гробовое молчание.

Но сегодня я нервничала по этому поводу больше, чем всегда. Даже несколько раз поднимала трубку, чтобы проверить, работает ли аппарат вообще. Разумеется, он работал.

Звонок раздался около четырех часов. Я уже настолько изнервничалась, что испытала в этот момент чувство, напоминающее восторг.

— Алло, — ответила я, не спуская глаз с маленького табло, где высветился знакомый номер «господина» Миронова.

— Привет, — произнесли на другом конце провода. Я только подивилась, что шантажист не прибавил ставшее уже ритуальным слово «сука». — Документы у тебя?

— Ничего не получится, урод, — не удержавшись, нахамила я, за что и получила.

— Чо, сука! Не хочешь денежки отдавать?!издевательски хохотнула трубка. — А придется! Ты ж не хочешь...

Все, что мне могут сказаться уже знала до тонкостей. Память у меня неплохая. Тем более, если каждый день повторять одно и то же, — и попугай запомнит! Поэтому пришлось перебить шантажиста.

— Не хочу! Я все поняла. Но, видишь ли, у нотариуса возникли некоторые проблемы. Произошли изменения в законодательстве, — вдохновенно врала я. — Теперь, по закону, нужна еще справка... — (Господи, подскажи, какая там справка еще нужна!..) — От психиатра, — наобум брякнула я. — Точнее, из психдиспансера.

— Это зачем еще? — удивились на другом конце провода.

— Нет, а я знаю?! — воскликнула я в праведном гневе. — Мне правительство разве докладывает?!

Трубка помолчала.

— Ты меня уже достала, — наконец, прохрипел шантажист. — Даю тебе один день. Чтобы завтра документы были подписаны! Поняла, сука?!

— Поняла, поняла. Как не понять, — торопливо ответила я и, услышав в трубке короткие гудки, стала лихорадочно набирать номер телефона Ельчанинова.

— Уже звонили. Оттуда же, — выпалила я в трубку.

— Хорошо... — ответил Илья, но я уже не слушала. В ожидании звонка шантажиста я детально обдумала свои дальнейшие действия. И, конечно, я была бы не я, если бы по совету Ильи Владимировича осталась дома ожидать результатов «операции».

Сорвав с ручки входной двери заранее приготовленную сумку, я сцапала ключи и вылетела из квартиры. Ни одеваться, ни обуваться мне было не нужно, я уже полностью была готова.

Мне невероятно повезло. Выбежав из подъезда, я увидела, что от соседнего дома отъезжает свободное такси. Я призывно махнула рукой и крикнула, опасаясь, что водитель не обратит на меня внимание. Но я напрасно волновалась. Машина плавно притормозила в десятке сантиметров от моих ног. Нырнув в автомобиль, я увидела, что за рулем восседает тоненькая приятная девушка лет двадцати пяти.

— Миленькая, хорошая моя, — выпалила я скороговоркой. — На Октябрьскую, скорее!

Кстати, а почему такой маршрут короче? Все просто. Наши коммунальные службы в кои-то веки озаботились поменять по всему городу подземные коммуникационные трубы. Разрыть-то разрыли, а тут деньги кончились. Ну, припорошили ямы землей, а асфальт уложить не озаботились. Вот и стоят эти земляные холмы с прошлого лета.

Неожиданно я поняла, что сотни раз проходила именно этой дорогой к дому Кости Антименко.

«Ну, точно! Октябрьская как раз перпендикулярна к улице Добровольского, на которой живет Котик», — подумала я, несясь по улице как оглашенная. Я тяжело дышала, и скорость моего перемещения в пространстве стала падать. До нужного мне дома было еще далековато. Я пыхтела,как паровоз, но неукоснительно приближалась к цели.

Неожиданно из-за поворота вывернулась какая-та фигура. Она неслась с такой скоростью, что я не сразу разглядела, кто это. А когда узнала, несказанно удивилась.

С чего это бойфренд Антименко вдруг спортом занялся? Раньше такого за ним не наблюдалось.

В этот момент Парниша оглянулся назад и со всего маху налетел на меня. В мгновение ока я очутилась в дорожной пыли. Парниша посмотрел мне в лицо горящими ненавистью глазами.

«Нелюбовь нелюбовью, но ненависть? Чем же я так ему насолила?» — философствовала я, сидя на земле и ошарашенно взирая на растрепанного и вздернутого парня.

Впрочем, только описывать эту картину долго. На самом же деле все произошло в считаные секунды. Когда Парниша налетел на меня и я упала, он лишь споткнулся и, прошипев сквозь зубы: «Су-у-ка!», помчался дальше.

Да что же это делается, граждане?! Второй раз за день меня так нелестно обзывают!

Но тут на сцене появилось новое действующее лицо. Только это я поднялась с земли и еще отряхивала свою «корму» от пыли, как из-за того же поворота показался господин Ельчанинов. Собственной персоной.

— Что тут, в конце концов, происходит?! — громко изумилась я. И к этот момент услышала оглушительно противный визг.

Повернув голову в направлении странных звуков, я успела заметить, как нескладная фигурка Парниши в яркой бело-красно-синей куртке тяжело плюхнулась на асфальт.

«Господи! Господи! Господи!!!» — стучало в моем мозгу, когда я мчалась к месту аварии. Ни единой мысли в голове не было. Какой там шантажист?! Какой Ельчанинов?! Я обо всем забыла...

Первой мыслью, когда я рухнула на колени рядом с Парнишей, было: «Жив или нет?». Его глаза были закрыты. Курточка на груди пестрела яркими лохмотьями, промокшими в крови.

— Ой, мамочки! — надрывно взвыла я и потянулась к шее Костиного бойфренда, туда, где, по моим предположениям, находилась сонная артерия. Попала я довольно удачно, под рукой прощупывался слабый и неровный пульс.

— Он жив? — услышала я над своим ухом голос Ильи.

— Слава богу, да, — выдавила я срывающимся голосом.

— Я уже вызвал «Скорую», — сообщил мне господин Ельчанинов.

Я завертела головой. Возле лежавшего на земле пострадавшего уже собиралась толпа. Водитель «Газели», на капоте которой виднелись клочки одежды и смазанная полоса крови, безвольно сидел в кабине, уронив голову на руки. Шоферу было не больше лет, чем лежавшему передо мной Парнише. А то и меньше. Его лицо стало белым как мел. (Никогда не думала, что это выражение может точно отображать цвет человеческой кожи.) Губы тряслись, в глазах застыл дикий ужас.

В этот момент в груди Парниши противно забулькало, и все мое внимание сосредоточилось на его грязном лице. По виску, откуда-то из-под волос, ползла алая струйка крови. Но это я заметила краем глаза. Я не могла оторвать взгляд от розоватой пены, запузырившейся на его губах.

— Ксюха, — слабо позвал Парниша, неожиданно разлепив веки.

— Молчи, молчи, не разговаривай. Вот приедет доктор, сделает укол, сразу станет легче, — продолжала лопотать я.

— Он... хотел... Он... уходит от...— снова зашелестел Парниша. Тут он с трудом скосил глаза в сторону Ильи, потом взгляд вернулся ко мне. — Я... никогда его бы не выдал. Никогда, — пробормотал Парниша. Видимо, это отняло у него последние силы. Глаза закатились за серые зеки, и изо рта снова показалась алая пена.

— Помогите! — истошно заорала я.

— Отойдите! Дайте пройти! Дорогу! — послышался властный, спокойный голос. Сквозь толпу пробиваюсь бригада неотложки в сопровождении милиционера.

— Сю... ха... Про... ти, — снова забулькало в горле Парнищи. Членораздельной речи у него не получилось, но я поняла и встала, давая место врачу.

А вот дальше у меня случился небольшой провальчик в памяти. Меня кто-то о чем-то спрашивал, я даже что-то отвечала. Кажется, интересовались, знакома ли я с пострадавшим, и, по-моему, я назвала Парнишино имя и фамилию. Помню, куда-то рвалась...

В себя я пришла лишь в длинном больничном коридоре. Я сидела в обшарпанном деревянном кресле. Такие раньше в кинотеатрах ставили. Почему-то болела рука.

— Ты как? — участливо спросил Илья, сидевший передо мной на корточках.

— Нормально... Что с Парнишей?

— Мне не сказали, — словно извиняясь, улыбнулся Илья. — Сообщили, что случай очень тяжелый, и он в операционной. Прогнозов пока никаких.

Что тут скажешь? Можно только надеяться.

— Рука болит, — пожаловалась я.

— Это тебе успокоительный укол сделали.

— Действует, — попыталась я улыбнуться. — Почему ты за ним гнался?

— Ксюш, это он тебя шантажировал, — опустил голову Ельчанинов.

— Нет, Илья, ты ошибаешься. Это не он. Он, конечно, меня не любит... Но чтобы...

— Прости, но это правда. Я застал его прямо в квартире. Мы поговорили... Он видел тебя на месте убийства Щербинина. И еще он о куртке говорил. Видел, как какой-то Котя её стирал. Тут я не очень понял...

— Господи! — взмолилась я, который раз за день. —: Дай телефон! Котя же еще ничего не знает.

Илья молча передал мне мобильник.

— Котенька, Котя! — закричала я едва услышав голос Антименко. — С Парнишей несчастье! Мы в больнице!

— Еду!

Я вернула мобильник Ельчанинову, но тут же спохватилась.

— Я же не сказала, в какой!!

— Ксения, успокойся. В нашем городе по «Скорой» привозят только сюда, в БСМП.

— Да, конечно, — успокоилась я. — Илюша... пожалуйста... Понимаешь...

— Не мнись, говори, — посоветовал Ельчанинов.

— Хорошо. — Я тяжело вздохнула. — Котя мой друг, тот самый, о котором я тебе говорила. Они с Парнишей.. жили вместе.

Он подбодрил меня взглядом, и я решилась.

— Уходи, пожалуйста, отсюда. Я не хочу, чтобы ты видел его слезы. Извини.

— Хорошо, я уйду, — отозвался Ельчанинов, выпрямляясь во весь рост, — Мне нужно заехать в ГАИ, как свидетелю аварии, и так еле отмазался. А потом, если хочешь, я отвезу тебя домой.

— Нет, нет, спасибо, не нужно. Доберусь, не беспокойся, — заверила я его, понимая, что мне ещё придётся повозиться с бедным Костиком. Да и неизвестно, когда закончится операция.

После ухода Ильи я некоторое время оставалась в мрачном коридоре совершенно одна. Чтобы не думать о словах Ельчанинова, пробежала глазами блеклый плакатик на стене. «Мойте руки перед едой!» — гласила стандартная надпись.

«И не шантажируйте ближнего своего!» — горько подумала я и невесело хмыкнула себе под нос. Вот уж на кого никогда бы не подумала, так это на Парнишу. Как же мы ошибаемся в людях!

Я спустилась на улицу и через некоторое время увидела мчавшегося на всех парах Антименко.

— С тобой все в порядке? — крикнул Костя, не добежав до меня десятка метров.

— Котик! Да! — ринулась я к нему. — С Парнишей плохо. Он под машину попал! Сейчас в операционной.

— Что с ним? Диагноз! — требовательно рявкнул Антименко мне на ухо.

— Откуда я знаю, Костя?! Я не врач. В приемном покое мне ничего не сказали.

— Пошли!

Ухватив за руку, Антименко поволок меня в приемный покой. Через несколько минут он уже бушевал в кабинете, требуя от врача ответа на свои вопросы.

Я тихонько сидела в коридоре и слушала его голос за дверью. Слов было не разобрать, но тон Константина Михайловича был угрожающий. Задумавшись, я не уловила момент, когда за дверью стало тихо. Я забеспокоилась, подкравшись к двери, прислушалась и ничего не услышала. От волнения я забегала по коридору.

Наконец дверь распахнулась, и из кабинета буквально вывалился Костя. Резво подскочив, я усадила Антименко в кресло.

Котя, ну что? Как он?!

Антименко сжимал бумажку, на которой неразборчивым почерком было написано несколько слов (видимо, на латыни).

— Он мне только это сказал. И написал. У него очень много работы, — упавшим голосом произнес Костя, — ничего не понял. Понял только, что положение крайне тяжелое.

— Если нам повезет... — пролепетала я и бросилась к телефону, звонить в терапию. К огромной моей радости, Алинка оказалась на месте.

Мы с Костей перешли в корпус, где располагалась терапия, и через несколько минут уже находились в ординаторской, у госпожи Ахметовой.

— Ксень, ему можно сказать правду? — шепотом спросила Алинка, отозвав меня в сторонку.

— Что, так плохо?

Алина лишь пожала плечами. Чего говорить, и так все понятно.

— Ох, не знаю, не знаю, — пробормотала я себе под нос.

Нет. Алинка все же железная леди! Она достала из стеклянного шкафчика шприц, ампулу с белой жидкостью, поставила перед собой на стол склянку со спиртом.

— Константин Михайлович, — сказала Алька официальным тоном. И назвала-то не Костя или Константин, а Константин Михайлович. — Подобные ранения с жизнью несовместимы. И если ваш друг еще жив, то лишь стараниями врачей.

- Антименко поднял на нее страдальческие глаза и попросил:

— Позвоните в реанимацию, вам ответят скорее, чем мне.

— Вы не правы, но я позвоню, — вздохнула Алина.

Она набрала номер и справилась о ходе операции. По ее мгновенно помрачневшему лицу мы поняли, что ей ответили.

— Хотите поговорить с хирургом?

Костя лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова . Успокоительный укол Антименко не понадобился. Он сумел взять себя в руки.

Алина провела нас длинными больничными коридорами. Оказывается, из корпуса в корпус можно переходить, не выходя на улицу, как это сделали мы с Костей. Хотя все правильно. Нечего посторонним шляться по служебным помещениям.

Усталый, понурый хирург пил чай в такой же ординаторской, которую мы только что покинули.

— Слава, это родственник пострадавшего, — сказала Алина, вводя нас в комнату.

— Мне очень жаль. Мы сделали все, что могли, — произнес мужчина и стал рассказывать о ходе операции и о повреждениях. Лично я не поняла и половины из сказанного им. Константин же Михайлович тупо кивал, как китайский болванчик, но мне кажется, слов не только не понимал, но и не слышал.

— Я могу на него... Проститься... — тихо бормотал Костя.

— Да-да, конечно, — торопливо ответил хирург. — Алина, проводи, пожалуйста, а то меня ноги не держат.

Перед двустворчатой стеклянной дверью, замазанной белой краской, Костя остановился.

— Ксень... Я сам...

— Хорошо, Котик, хорошо. Я в коридоре. — Зрелище трупа, еще недавно бывшего живым здоровым человеком, не для слабой женщины.

— Бедный Костя, — прошептала я.

— У тебя здоровая психика, — чуть цинично усмехнулась Алинка, когда мы остались одни. — Именно Костя бедный. Тому, — она кивком указала на дверь, — уже все равно.

— И часто так? Умирают...

— У нас в терапии нечасто, но тоже... А здесь... Ксень, мы к этому привыкли... Нет, вру! К смерти привыкнуть нельзя. Но мы научились отключаться. — Алина достала из кармана халата сигареты, и мы переместились на лестницу, служащую курилкой и для пациентов, и для персонала.

— Когда у тебя умирает первый больной — это шок. Не для всех, конечно. В медицине очень много бездушных, циничных людей. Но для остальных... именно, шок. Ты не можешь ни спать, ни есть. Перестраховываешься, делая назначение другим пациентам. Уточняешь, перепроверяешь... Но когда-то это проходит. Все проходит.

Алина зло швырнула окурок в банку из-под пива, играющую роль пепельницы.

— В таких случаях лучший доктор — это время... Прости, мне нужно возвращаться. Будет нужна помощь...

— Спасибо.

Вернувшись к замазанной белой краской двери, я стала терпеливо ждать Костика.

О том, как я везла Костю домой, лучше никому не знать.

Пришлось вызвать такси, ибо в таком состоянии за руль Антименко я не пустила. Его машина так и осталась на стоянке возле больницы. Права-то у меня есть, и я даже немного умею управлять машиной, но после успокоительных таблеток и сама была не в лучшей форме. Так что не рискнула.

Войдя в свою пустую квартиру, Константин Михайлович, наконец, разрыдался. Плакал он тяжело, с надрывом и видеть меня в данный момент не слишком-то хотел. Но я не ушла. Первым делом я открыла платяной шкаф и вытащила идеально отглаженные и сложенный простыни. Завесила зеркала. Несколько минут постояла перед стеклянной дверцей книжного шкафа и решила завесить и его. Надо, не надо, чем надо, я не знала. Но, думаю, ничего страшного, если я немного переборщу. Затем я переместилась на кухню. Пошарив в холодильнике, я соорудила легкий перекусон, а Костика заставила выпить сладкого чая. пo себе знаю, в такие моменты никакой кусок в горло не полезет.

Антименко с трудом выпил содержимое чашки и через четверть часа уснул в большой комнате на диване, действовало успокоительное, которое сунула мне в карман Ахметова, а я незаметно положила таблетку в чай.

Костя уснул, но покидать друга я не собиралась. Наступил вечер. Заварив себе кофе, я устроилась на кухне, забравшись с ногами на узкий диванчик, и включила маленький телевизор. Мелькание сюжетов на экране меня не раздражало, я его просто не видела. Я думала. Захотелось пофилософствовать о бренности земного существования, о человеческой судьбе и других вещах, о которых в обыденной жизни человек не задумывается...

Часа через два я услышала в комнате какой-то звук и пошла проверить, не свалился ли мой друг с дивана.

Совершенно проснувшийся Константин Михайлович сидел, откинувшись на спинку дивана и вытянув ноги на середину комнаты.

— В первый момент мне показалось, что на кухне Парниша, — грустно сказал он. — А потом я вспомнил... Расскажи мне.

И вот тут я оказалась перед дилеммой. Говорить Косте о том, что его бойфренд шантажировал меня, или не говорить?

Я знала, что, обладая мужественной внешностью, Костя имел скорее женскую ранимую душу... Своими словами я могла нанести другу сокрушительный удар. Он так переживает свою измену партнеру. И, вполне возможно, станет обвинять себя в его преждевременной смерти.

И вообще. О мертвых или хорошо, или ничего! Хотя то, что я знаю, чистейшая правда. Парниша сам признался и попросил у меня прощения. Но кому теперь эта правда нужна?! Уж точно не Костику!

Кстати, а что Парниша еще говорил? «Я бы его никогда не выдал». Кого его?

Ладно, это не сейчас.

— Я просто проходила мимо, — торопливо начала рассказывать я. — Случайно там оказалась.

Костя кивнул.

— Парниша пробежал мимо меня. Несся, как ненормальный. Он даже на меня налетел, и я упала, — врала я, по возможности придерживаясь действительных событий. — Самого момента аварии я не видела, как раз отряхивалась. Завизжали тормоза «Газели», и я обернулась на звук. Парниша уже лежал на асфальте. Я прибежала первая. Пощупала пульс. Он был еще жив. Мне сказали, что «Скорую» уже вызвали. А потом нас привезли в больницу. Мне никто ничего не объяснил, а только сделали укол. Я отключилась. А когда пришла в себя — позвонила тебе.

Костя снова кивнул.

— Он был в сознании? Он мог говорить?

— Да... Некоторое время.

— Что он сказал? — потребовал пересказать Костя.

— У него изо рта шла пена и кровь, говорил он очень неразборчиво. Я поняла только, что просил у меня прощения.

— За что?

«Эх была не была!»

— Наверное, за то, что по свин... не очень хорошо со мной обращался. — «Да простится мне этот грех», — noдумала я, понимая, что никогда не расскажу Косте о том, что меня шантажировали. И шантажировал именно Парниша. Ему уже все равно, а у Костика может на всю жизнь остаться чувство вины.

— Ты мне дала выпить какую-то таблетку? Я так быстро вырубился.

— Да. Мне Алинка сунула, — кивнула я.

— Дай еще, — тихо попросил Антименко. — Завтра трудный день, нужно организовывать похороны. Я должен быть в форме.

— Я тебе помогу, — крикнула я с кухни, куда отправилась за водой для таблетки.

Через час мы оба спали. Костик на диване, а я в маленькой гостевой комнате.

Впрочем, нет, я не спала, а пыталась себя обмануть.

Когда Костя спросил, что говорил Парниша перед смертью, я мгновенно вспомнила все его слова. Картина произошедшего стояла передо мной, как живая.

Вот он говорит: «Он хотел. Он уходит от...» Потом пауза... Видимо, Парниша знал, что у Кости появился новый друг и Антименко хочет его бросить... Парниша переводит глаза... До этого он смотрел только на меня... Он переводит глаза вправо... Вправо от меня... От себя влево... И говорит... «Я бы его никогда не выдал»... Ясно говорит, понятно, членораздельно... Говорит мне, а смотрит на того, кто по правую руку от меня... Там был Илья.

Сердце мое похолодело. Я чувствовала, что нащупала что-то ужасное, но еще не понимала что. Поэтому снова напрягла извилины.

Рассуждала я примерно таким образом.

Парниша оказался тем шантажистом, который отравлял мне жизнь. Чтобы его поймать, мне пришлось прибегнуть к помощи Ельчанинова. Он подкараулил Парнишу на «месте преступления» и заставил его расколоться. Пока все логично.

Дальше пошли непонятки.

Парниша как угорелый мчался от дома на Октябрьской, а Илья гнался за ним. Потом Парниша попал под машину.

Но почему он бежал от Ельчанинова? Чем был напуган?

«Я бы его никогда не выдал...» И смотрел он в этот момент на Илью...

О, господи! Подтвердились мои худшие опасения! Вот он, таинственный убийца Щербинина, которого ищет вся милиция области!!! А он спокойно расхаживает по городу и еще пытается охмурить дурную дамочку (меня), которая затеяла собственное расследование!

Все правильно. Парниша никогда бы его не выдал, потому что рассчитывал шантажировать не только меня, но и его. А Ельчанинов так активно мне помогал потому,

что хотел добраться до шантажиста и устранить ненужного свидетеля! Ой, мамочки!!!

Именно поэтому Парниша, каким-то образом вырвавшись, мчался быстрее лани, спасая свою шкуру.

Ну, а если бы я узнала, кто меня шантажирует? Был бы, конечно, грандиозный скандал (возможно, даже с мордобитием). Но больше ничего, угрожавшего его жизни.

А убийце просто необходимо уничтожить ненужного свидетеля...

Я была так взволнована, что не могла спать. Первым моим побуждением было звонить в милицию. Но, выпив чашку чая, я поняла, что если позвоню, стану следующим, третьим трупом. Вот этого не хотелось бы.

Промучившись еще с полчаса, я приняла волшебную Алинину таблетку и провалилась в блаженное забытье, клятвенно пообещав себе на эту тему в ближайшие дни не думать.

Нет. Подготовка к похоронам определенно не то занятие, которому я охотно уделяю время. Была бы моя воля , я бы и на собственных-то не присутствовала.

Однако...

Все необходимое обеспечивала фирма по оказанию ритуальных услуг. Но и нам с Костей досталось.

Прямо с утречка я отправилась на работу — писать заявление на двухдневный отпуск за свой счет. Если так пойдет дальше, мое начальство просто выпрет меня с работы. То у нее, понимаешь, больничный, то похороны...

Потом заскочила на минутку домой. Минутка растянулась на час. Дома было так тихо, мирно, спокойно и уютно, что уходить не хотелось. Я сварила себе кофейку и в этот момент в дверь постучали. Мне сейчас только гостей не хватало!!!

— Ксюха! — радостно взвыл сосед. — Ты где пропадала? Я вчера весь вечер к тебе стучал...

— Гоша, чего надо? — совсем невежливо перебила я тираду соседа.

— Я принес! Нашел наконец-то! — потряс он журналом перед моим носом. — Только пока не скажешь, зачем он тебе, не дам!

— Да пошел ты! — рыкнула я, выхватила из его рук журнал и захлопнула дверь.

Видя мое агрессивное настроение, больше ломиться ко мне Гоша не стал.

Раздосадованная неуместным появлением визитера, я вернулась к своему кофе, совершенно не понимая, на кой ляд мне этот журнал. Мысли мои были заняты совсем другим. Мне предстояло вернуться к мрачной атмосфере подготовки к похоронам.

Схватив чашку, я принялась листать злополучный печатный орган. И тут наткнулась на закладку.

— Ага! — На глянцевом развороте красовались великолепные рисунки пистолетов самых разных марок и калибров. Нужный мне был обведен тонкой карандашной линией. — Вот черт! Напрасно я на Гошу налетела. Сама же просила.

Из чистого любопытства я прочитала короткую заметку, сопровождавшую рисунок. Барабан, число патронов может быть разное: От 6 до 8, но обычно 6. Изобретен в таком-то году, имеет массу модификаций. Самая распространенная модель в России — система «Наган».

Что делать с этими сведениями, я не имела ни малейшего понятия. Поэтому просто захлопнула журнал и стала собираться к Косте.

Пока я прохлаждалась, Костя съездил к родственникам Парниши, сообщил о его смерти. Лучше бы не ездил, в самом деле! Вечно пьяные родичи дружно промычали нечто нечленораздельное, но дату похорон записали и обещали явиться. Конечно, в надежде на дармовую выпивку.

Потом мы с Костей ездили заказывать кафе для поминок. Потом на кладбище выбивать место поближе. Потом еще куда-то, еще и еще. Череда лиц, контор, справок, подписей... И все это мелькало перед глазами с такой скоростью, что к вечеру соображала я довольно плохо.

Но по горло занятому Антименко такая деятельность оказалась на пользу. Хотя его серое лицо сильно осунулось, глаза запали и вообще он как-то весь сник, сегодня Костя гораздо больше походил на живого человека, чем вчера.

Наша «похоронная система» страшно забюрокрачена. И этим хороша. Вместо того чтобы оплакивать близкого человека, безутешные родственники носятся по всему городу, занимаясь устройством похорон. И их горе немного отступает. А вот когда все заканчивается... Когда прах предан земле... Когда выпита последняя рюмка за помин души... Тогда и начинается самое страшное.

Вот тогда появляются угрызения совести и бесконечные ночные мучения: что-то ты недодал, не сказал дорогому человеку, как ты его любишь, как он тебе дорог, как ты ценил все, что он делал для тебя. Не знаю, как у других, но у меня было именно так, когда ушла моя бабушка и я поняла, что больше никто и никогда не отогнет мне краешек одеяла, пока я умываюсь перед сном, не расскажет мне сказку и не сложит носочки особым образом. Так, что сами расправятся в процессе надевания, уже на ноге.

Но это будет потом. Но возможно, Костина новая любовь будет ему поддержкой и он быстрее справится с этим неотвратимым состоянием души.

Со дня гибели Парниши я переселилась к Антименко. Не насовсем, конечно. Просто я понимала, что ему сейчас, как никогда, нужная моя поддержка. И может быть, даже не реальная помощь в каких-то делах, а просто присутствие человека, который все поймет.

Я готовила ему завтраки, обеды и ужины, следила, чтобы он надевал чистую рубашку и носки. Короче, исполняла роль, которую исполняет любая хорошая жена. А в данном семействе — исполнял Парниша. Но его больше нет. А рубашки, идеально выглаженные еще его рукой — есть. Бред какой-то!

В ночь перед похоронами мы с Костей почти не спали. Ничего мы не вспоминали, ни о чем таком не разговаривали. Просто проворочались каждый в своей постели, практически до утра.

Утром меня разбудил (видимо, я все-таки уснула) настойчивый стук в дверь. Мне со сна показалось, что я дома. Это же не у Антименко не работает звонок, а у меня. Но, продрав глазки и напялив на себя халат, я поняла, где нахожусь, и пошла открывать.

— Здравствуйте, — пропела низенькая, одетая во все темное старушка. Я присмотрелась и вспомнила, что несколько раз видела эту бабку на лавочке у подъезда. Наверное, живет в этом же подъезде.

Неожиданно бабка довольно громко заголосила:

— Ох, горе-то какое у Константина Михайловича. Совсем же его братик молоденьким помер, вот горе-то!

«Братик, так братик», — совершенно не удивилась я словам соседки и поволокла ее на кухню, чтобы женщина своими воплями не разбудила Костю. Пусть еще хоть полчасика подремлет.

— Когда вынос-то? Во сколько? — совершенно нормальным тоном поинтересовалась старушка, принимая из моих рук чашку чая и протягивая сухонькую ручку к корзинке с печеньем.

— В одиннадцать, — буркнул ей в спину Костя, входя на кухню. Разбудила все же его соседка.

— Горе-то какое, вот горе! — с новой силой запричитала бабка. — Меня старую, ни на что не годную, никак господь не приберет. А его, молодого соколика...Горе-то какое!

От ее слов Костя заметно помрачнел и пошел в комнату, предоставив мне общение с гостьей.

— А вы знаете, чем больше народу помянет человека, тем лучше? Где поминки-то будут? Мы придем.

— В «Садко», недалеко отсюда, — объяснила я. — А может, вы останетесь, я же не знаю, что нужно делать. Да и Константин Михайлович тоже.

Видимо, бабка на это и рассчитывала. Она гордо распрямила тощую спину и выпятила впалую грудь.

— Отчего ж не остаться, останусь. И на кладбище поеду. Отпевание-то будет?

— Да, так Константин Михайлович захотел.

— А вы ему кто? — полюбопытствовала соседка.

— Сестра двоюродная, — не моргнув глазом, соврала я. Антименко стремительно обрастал родственниками.

— А я уж обрадовалась. Константин Михайлович — мужчина положительный, думала, вы невеста. Жениться бы ему надо.

— Надо, — вздохнула я в ответ (женится он, как же!). — Сама ему об этом все уши прожужжала.

Тема, к счастью, развития не имела. Бабулька нас похвалила за то, что заказали поминки в «Садко» («Там пирожки вкусные»), поинтересовалась, будет ли оркестр, какой автобус заказан... Через пять минут я поняла, что имею дело с ветераном похоронных процессий. Еще через пять минут мы разошлись во мнениях по весьма существенному, с ее точки зрения, вопросу, и соседка пошла консультироваться у какой-то Даниловны.

Дело в том, что когда из дома выносят покойника, за ним моют пол во всей квартире, а иногда даже все лестницы до улицы. Я настаивала, что если покойника в дом не заносили, то полы мыть не надо.

С похоронами в этом доме всегда возникали нешуточные проблемы. Если носилки с больным санитары ещё могли пронести по этажам, то угловатый массивный гроб — никак. Лестничные клетки в этом доме проектировал какой-то придурок, и гроб развернуть на площадках, не открывая двери квартир, посторонних людей, оказалось совершенно невозможно. А много ли жильцов в такое время в рабочий день дома? Да и кому такое понравится.

Поэтому мы с Костей решили, что из морга Пар-нишу привезут к подъезду, где народ и попрощается.

Насчет мытья полов тетя Дуся, как представилась старушка, хотя и не была со мной согласна, но все же немного сомневалась. Поэтому и поспешила к все знающей Даниловне.

Вслед за тетей Дусей начали прибывать люди, которых я уж и вовсе не знала. Тут были и Костины работники, и друзья, и просто знакомые. Некоторых не знал даже сам Антименко, но это не беда.

Ровно в десять к подъезду подвезли гроб с телом Парниши. Прощаясь с ним, я за многое корила себя. В том числе и за то, что звала Парнишей. Но вид его мертвого тела произвел на меня такое впечатление, что я напрочь забыла, как его звали на самом деле.

Неожиданно кто-то затеребил мой рукав. Обернувшись, я увидела тетю Дусю, утреннюю старушонку, которая, отчаянно жестикулируя, отзывала меня в сторонку. Я машинально глянула на часы. «Совещание» в высших сферах заняло больше часа. Наверное, Даниловна с тетей Дусей провели жаркую дискуссию на тему мытья полов. Я глянула в сторону Кости. О нем можно было не волноваться. Его опекала необъятная Антонина Валентиновна, главный бухгалтер его фирмы. Она заметила мой взгляд и махнула рукой, давая понять, что позаботится об Антименко.

— Даниловна говорит, надо мыть, но можно только в квартире, — выпалила перевозбужденная старушка и принялась описывать технологию помывки полов. Я и не подозревала, что ничего не знаю об этом процессе. Оказывается, нужно вымыть всю квартиру одной водой. Еще необходимо обязательно остановиться и намочить тряпку, после того как вымыт порог. Это касалось и входного порога, и несуществующих межкомнатных. Воду обязательно нужно вынести и вылить только на улицу, но никак не в унитаз. И так далее, и тому подобное...

Поблагодарив тетю Дусю и отправив ее прощаться с усопшим, я протиснулась к Антименко и стала выплескивать на него поток информации, которой меня только что наделила шустрая соседка.

— Я ничего не понял, — жалобно пробормотал Костя.

— Полы нужно помыть, — чуть не рявкнула я, но, вспомнив, на каком мероприятии нахожусь, умерила пыл.

— Помоешь? — с надеждой поднял на меня покрасневшие глаза Антименко.

— Да я не против. Но как ты без меня...

— Ксения Сергеевна, — нежно заворковала Антонина Валентиновна. — Вы не беспокойтесь. У нас все будет нормально. Правда?

Костя послушно кивнул головой. Видимо, в данный момент он больше нуждался в рассудительности и спокойствии Антонины Валентиновны.

Я не обиделась. Не на что.

В этот момент грянул оркестр.

Я опрометью кинулась в подъезд, так как с детства не переношу эти мрачные марши. И пригласить музыкантов было идеей Антименко, а не моей. Хотя, может, так и надо. Но справиться с собой я не могла. От этих звуков меня бьет озноб и покрывает холодный липкий пот. Поэтому я и сбежала, эгоистично уговаривая себя, что Костик в надежных руках Антонины Валентиновны.

Небольшая процессия двинулась со двора и под звуки траурного марша завернула за угол.

Все. Теперь мне необходимо вымыть полы. Причем не абы как, а с соблюдением всех положенных в данной ситуации ритуалов.

Найти в чужой квартире половую тряпку совсем непросто. Я тщательно обследовала ванную, туалет и даже сунула нос под раковину на кухне, но, кроме мусорного ведра, ничего там не обнаружила. Ну не в переднем же углу Антименко держит половую тряпку!

Вернувшись в ванную, я произвела более тщательный обыск, который увенчался успехом. Обнаружив тряпку, я набрала в ведро воды и решила начать со спальни.

Я не особенно спешила. Пока отпевание, пока похороны... Я в любом случае успею в «Садко» на поминки.

Вымыв всю квартиру одной водой, я, как предписывала тетя Дуся, вынесла ее на улицу и выплеснула в ближайшие кусты.

Однако мне показалось, что, убирая таким образом, я просто гоняю по квартире грязь. Поэтому я решила вымыть теперь, так сказать, «набело». Возможно, даже скорее всего, я просто обманывала себя и тянула время, чтобы не попасть на кладбище.

В этот раз я несколько раз меняла воду. От усердия я даже залезла тряпкой под шкаф в прихожей. Трюк это был почти цирковой. От пола до днища — очень маленькое расстояние. К тому же мне сильно мешала декоративная планка. Я аккуратно втиснула руку в мизерное пространство и подтерла пол, а вот на «обратном пути» случилась неприятность. Планка шкафа неожиданно отвалилась. Пришлось заняться ремонтом.

Когда разглядывала пазы, куда обязана была встать планка, я заметила на днище странный комок. Очень интересно! Аналогичные комочки я видела не в первый раз в жизни. Банковские служащие ничем не отличаются от остальной массы народонаселения. Они так же жуют жутко полезный «Орбит» без сахара. А так как культура поведения, по их мнению, на жвачку не распространяется, они с милой непосредственностью лепят отвратительные комочки куда ни попадя.

В данный же момент меня привычная резинка очень озадачила. Если моя рука пролезает туда с трудом, то что говорить о руке Костика или Парниши. У обоих лапы дай боже!

Я решила отковырять злополучную жвачку от шкафа.

И тут...

Едва я убрала твердокаменный комок, на пол с глухим стуком вывалился полиэтиленовый пакет.

Нет! Ну, а что бы вы сделали на моем месте?! Неужели удержались и водворили бы таинственный сверток на место?!! Ни за что не поверю!!!

На вес пакетик оказался очень внушительным. Мне уже мерещился большой и неровный золотой слиток, но увиденное не оправдало моих ожиданий. Все было гораздо хуже.

Освобожденный от пакета и грязной промасленной тряпки, передо мной на полу лежал револьвер системы «Наган»! Как на иллюстрации в Гошином журнале.

Если до этого я сидела на корточках, то теперь, обалдев, плюхнулась на пятую точку.

Из такого револьвера был убит недоброй памяти rocподин Щербинин. Учитывая, что (как там у великих?) «если в первом акте на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить», думаю, что именно из этого!!!

— Ой, мамочки! — отчаянно взвыла я, сидя на полу и таращась на окаянный пистолет.

Вскоре мое любопытство пересилило страх. Сначала я проинспектировала отверстие, из которого он выпал. Ничего особенного. Выдолбленная «ниша» в днище шкафа прикрывалась тонкой фанеркой. Когда я отколупала жвачку, был нарушен «замок», под тяжестью пистолета фанерка отвалилась с одной стороны, и револьвер выпал.

До сих пор мое знакомство с огнестрельным оружием ограничивалось лишь прочитанной вчера заметкой и расплывчатыми сведениями из художественной литературы. Поэтому я его осторожно подняла вместе с тряпкой. Отпечатки пальцев оставлять не следует. Это я знала. С невидимой мне до этого момента стороны на рукоятке, или как это там называется, я обнаружила металлическую табличку. Полустертые буквы сообщали, что это наградное оружие от комдива Котовского красноармейцу Антименко С. П.

Антименко Семен Платонович, насколько я знаю, приходился отцом матери моего Костика, то есть его дедом. Скорее всего, этот наградной пистолет — единственное, что Костина мамаша не успела поменять на водку.

Так, что дальше? Предположим, из него недавно стреляли, значит, должен остаться какой-то запах.

А вот нюхать дуло револьвера я себе все же отсоветовала. Во-первых, нет гарантии, что он на предохранителе, а во-вторых, я понятия не имею, чем должно пахнуть...

Даже через тряпку я прикасалась к опасной игрушке очень осторожно. Но когда не знаешь, как... В пистолете что-то негромко щелкнуло, и я зажмурилась, ожидая услышать выстрел.

Однако ничего не произошло. Я с опаской приоткрыла глаза и увидела, что барабан, который до этого составлял с пистолетом единое целое, как-то вылез в сторону. Увидела также блестящие торцы пуль и зачем-то подсчитала их. Пуль было пять. Одно гнездо зияло пустотой.

Как собрать пистолет, я не имела понятия, поэтому просто завернула его в тряпку, сунула в пакет и приладила на место упавшую рейку шкафа.

Пол я домыла.

Затем спрятала пакет с пистолетом под ванну, вышла из квартиры и направилась в сторону «Садко», по пути стараясь взять себя в руки. К господину Антименко у меня набралась масса вопросов, но сейчас было не до того. Вот после поминок...

Поминальный обед прошел скромно, без происшествий. Даже ближайшие родственники Парниши, вызывавшие особые опасения, вели себя достаточно прилично, тихонько накачиваясь дармовой водкой. Ну что же, у каждого свои радости.

Наблюдая за гостями, я мысленно немного пофилософствовала на тему «Водка губит человека». Уж слишком много моих знакомых или имеют родителей-алкоголиков, или сами являются таковыми.

Впрочем, в этом не было ничего удивительного. На химических заводах, плотным кольцом окружающих наш городок, в былые времена стояли даже емкости с дармовым спиртом. Так сказать, для всех желающих. Какой-то умник решил, что спирт нейтрализует вредные воздействия химикатов, с которыми рабочим приходилось иметь дело.

А где вы видели, чтобы наш человек прошел мимо дармовщины?!

Вот так и получается, что в небольшом нашем городе средний процент алкоголиков гораздо выше, чем по всей стране...

Наконец, знакомые и незнакомые люди, пришедшие проститься с Парнишей, постепенно разошлись, и мы с Костей отправились домой. К нему домой.

В чисто вымытой квартире стояла (как мне показалось, зловещая) тишина.

Константин Михайлович достал из бара бутылку водки и принялся наверстывать упущенное. На поминках он почти не пил, держался. А тут не выдержал.

— Ну, хватит, — спокойно сказала я, убирая со стола бутылку. — Мне нужно с тобой поговорить.

— Ксень, ну о чем?! — всхлипнул Костя, озираясь в поисках водки.

— А вот об этом! — сказала я, положив на кухонный стол пакет с револьвером, который принесла из ванной.

Мутные глаза Антименко мгновенно очистились. От хмеля не осталось и следа.

— Это тот самый? — Этот вопрос я могла бы не задавать, потому что заранее знала ответ. И даже если бы я немного сомневалась, то по мгновенной реакции Кости догадалась бы.

— Что ты хочешь? — глухо буркнул Антименко, глядя на меня исподлобья.

— Хочу знать. Хочу знать, кто именно застрелил Щербинина. Парниша или ты?

Костя отвел взгляд, увидел бутылку и судорожно хлебнул прямо из горлышка сорокаградусную жидкость, обливая ею сорочку и костюм.

— Знать хочешь, Ксюшенька?! Знать хочешь, прелесть моя?! — глумливо захохотал Костя. — Это ты его убила!!! Ты!!! Поняла!

— Костя, ты пьян. — Его слова нисколько меня не задели. Не потому, конечно, что я твердокаменная. Просто примерно такой ход событий я и представляла. Недаром же Костя мне не раз говорил, что Щербинин страшный человек. А он, Костя, за меня боится.

— Нет, Ксюшенька! Может, от меня и разит, как из винной бочки, только я трезв! И тогда был трезвым! Сколько раз я тебе говорил!.. Ай,’да что там! Милая, хорошая моя, я должен был тебя защитить от этого подонка. Ты же такая добрая, такая глупенькая и наивная... Ну, кто бы это сделал, если не я?!

На последней фразе голос Антименко сорвался, и Костя разразился рыданиями...

Мое сердце сжалось в лихорадочно пульсировавший комок. Мы с Костей вместе уже столько лет, что стали просто родственниками. Ну, как супруги, которые отметили серебряную свадьбу. А что должна сделать сестра, узнав, что ее брат стал убийцей?!! Особенно, если учесть, что мне стало известно о «милейшем» господине Щербинине! (Да я б его собственными руками...). Поэтому мой мозг сразу же стал искать выходы из сложившейся ситуации.

— Хватит! — не слишком ласково прикрикнула я на Котю. — Тебя кто-то там видел?

— Нет, — отчаянно замотал головой Антименко. — Только вот...

— Костя, не тяни резину!

— Мне показалось, что в кустах у склада я заметил Парнишу. Понимаешь, я в этом не уверен. Я все старался понять по его поведению...

— Костя, сейчас это не важно! Он против тебя свидетельствовать уже не может.

Антименко снова разразился слезами. А я подумала, что все это со мной уже происходило. Да что же это за жизнь такая, если двух сильных мужиков (Егорова и Антименко) из тяжелых жизненных ситуаций должна выручать одна слабая женщина, то есть я?

Пока Костя предавался своему горю, я вылила в стакан остатки водки и выпила одним махом. Отпустить совсем не отпустило, но полегчало.

Правда, ненадолго. Лишь до момента, как Костя заговорил.

После откровений покойной Фаи Остапчук я по наивности думала, что удивить меня ничем уже невозможно.

Но не тут-то было.

Запинаясь и делая большие паузы, Костя поведал мне историю своего знакомства с «великолепным» Борисом Георгиевичем Щербининым...

Это случилось как раз в момент моего недолгого замужества. Я немного напрягла память и вспомнила, что около трех месяцев, сразу после свадьбы, мы с Костей не общались. Даже не созванивались. Вот именно тогда все это и произошло.

Как-то вечером Антименко заглянул в кафе, имевшее славу места сборищ розовых и голубых всего города. Тогда у Коти еще не было постоянного партнера, и он находился в состоянии активного поиска.

К нему за столик подсел импозантный мужчина, представился и завел ничего не значащую беседу. Они выпили, пообщались, и вскоре Антименко уже оказался в квартире Бориса.

В однополой любви господин Щербинин был не особо опытен, но этим не смущался. Через несколько дней они снова встретились, потом еще и еще. На ближайшие выходные Борис пригласил своего нового «друга» к себе на дачу — попариться в баньке. Пребывавший в первой стадии влюбленности Костя, разумеется, с радостью согласился.

Попариться-то они попарились.

Вот только Борису нравились более жесткие формы секса. Ко всему прочему, в тот же день на дачу были приглашены еще трое господ весьма бандитской наружности. То ли деловые партнеры Щербинина, то ли местные мафиози. Каждый, и не по разу, приложился к Костиному телу.

Чтобы ночью, когда все перепились и отрубились, Костя не сбежал, на него надели собачий ошейник, привязали к батарее и сковали руки и ноги наручниками. На следующий день «веселье» продолжалось.

В ночь с субботы на воскресенье компания укатила в город за «девочками». Измученного Костика бросили на холодном полу, не позаботившись связать. Собственно, это его и спасло.

Как он выбрался из проклятого дома, Антименко не помнил. Болело у него все. Как потом оказалось, у него были серьезные травмы, перелом трех ребер и вывих плеча. Это не считая ссадин, синяков и следов ожогов от сигарет, которые тушили о его кожу.

— П-понимаешь теперь, — заикаясь и не глядя мне в глаза, сказал Костя, — почему я так боялся, что ты поедешь на его дачу.

Обливаясь слезами, я все же спросила моего дорогого друга:

— Ты как узнал, что я еду?

— Он тебе по телефону звонил, ты в кровати была. Спала. В это время я зашел к тебе поесть приготовить и все слышал. Потом тихонько ушел.

— А я тебя не слышала, — горестно протянула я. —Почему ты мне тогда все не рассказал?

— Не поверила бы. Ты была им увлечена, — покачал головой Костя. — Лучше уж так, чем тебя туда...

Я попыталась сообразить, поверила бы я или нет. Да, Котя прав, я бы списала все на его больное воображение. Теперь-то я знаю, что за тип этот Щербинин, но тогда... Да, я была им сильно увлечена.

Через некоторое время я немного успокоилась. И мой драгоценный мозг выдал очередную блестящую мысль.

Если Щербинина убил Котя, то выходит, Илья этого не делал. Значит, я оклеветала (хорошо хоть мысленно) непричастного и невиновного человека! Это ужасно... Впервые в жизни мне показалось, что я краснею. Kaк мне было стыдно!

Парень за мной ухаживает, помогает, сочувствует, a я?! Я обвиняю его во всех смертных грехах. И главное, на основании чего?! Я якобы видела его машину возле места преступления. Господи! Абсурд!

От неприятных мыслей меня отвлек Котя. Сделав над собой усилие, я постаралась больше не думать на эту тему и пошла готовить чай с бутербродами.

Мы с Костиком долго сидели, обнявшись, на узком кухонном диванчике. Нам не нужно было ничего говорить друг другу, мы и так понимали, что к чему. Я даже поняла, почему Котя ничего мне не рассказал тогда, много лет назад. Он хотел меня уберечь от всей этой грязи. Я бы, наверное, с ума тогда сошла. И во всем случившемся обвиняла бы именно себя. Потому что это я его бросила, я от него отгородилась своим никому не нужным браком...

Мы просидели на кухне всю ночь.

Костя в подробностях рассказал мне, о чем они со Щербининым разговаривали тогда в машине.

Я лишний раз убедилась, что только очень близкий мне человек мог провернуть такое дело, зная мою «страсть» всегда опаздывать. Костя все правильно pacсчитал. Однако, если бы не ненормальный старичок-ветеран, задержавший меня в больнице, все бы сложилось по-другому.

Ответил мне Антименко и на вопрос, почему не подал в суд на Щербинина и компанию за изнасилование.

Уже в те смутные времена Борис Георгиевич был одним из хозяев города. А тут еще и эти бандюки. Убивать Костю не стали. Просто как следует припугнули и дали некоторую сумму денег. Откупились.

Я кивнула, соглашаясь с такими аргументами. У сильного всегда бессильный виноват. Идти в нашем городе против директора Сталинки, все равно что плевать против ветра. И это еще мягко сказано.

К утру я уже и сама плохо держалась на ногах, а Антименко и вовсе сник. От Алининых таблеток осталось всего две штучки, и я отдала их Косте. Он вытянулся на диване (в спальню так и не пошел) и, блаженно улыбнувшись, уснул.

Но мне было не до сна.

Бесцеремонность никогда не входила в число добродетелей. И все же я бесцеремонно обшарила карманы Костиного пиджака и нашла маленькую записную книжечку. Полистав странички, без труда обнаружила искомое и села к телефону.

Мне ответил заспанный и недовольный мужской голос.

— Здравствуйте, Сергей. Извините за столь ранний звонок. С вами говорит Ксения Панова, приятельница Кости Антименко.

— Что с Костиком? — мгновенно оживился мой собеседник.

— Пока, слава богу, ничего. Мы вчера похоронили его друга...

— Да, да, я знаю. Костя мне звонил, но просил не приезжать.

— Я понимаю. Но теперь вы очень ему нужны. Я дала ему успокоительного, так что часика четыре он поспит. А вот когда проснется... Понимаете, вы ему сейчас необходимы.

— Ксения, а как вы посмотрите на то, что я приеду и заберу его к себе? — осторожно поинтересовался неведомый мне Сергей.

— Это было бы лучше всего. Ему просто необходимо сменить обстановку.

— Спасибо. Я буду через час.

И он действительно приехал через час. Красивый накачанный мужчина, мечта многих женщин, утрата для генофонда страны. В очередной раз выглянув в окно, я увидела стандартный трехсотый «Мерседес», на котором приехал Сергей.

Мы мило расшаркались. Он посоветовал мне выспаться и остался дожидаться, пока проснется Костя.

Я же сделала еще один звонок, подняв с постели на сей раз Антонину Валентиновну.

Мое сообщение о том, что Костика с недельку не будет на работе и вся ответственность ложится на ее плечи, женщина приняла стоически.

— Ксения Сергеевна, я забыла вам вчера сказать...

— Да?

— Вас второй день спрашивает какой-то мужчина. Даже адрес Константина Михайловича просил, домашний. Я не дала.

— Какой мужчина? — удивилась я.

— Ох, визитку его на столе в салоне оставила, а имени не помню. Что-то со строительством связано. Или нужно было дать? — забеспокоилась Антонина Baлентиновна.

— Нет, нет. Вы все правильно сделали, спасибо. До свидания.

В данный момент мне было ни до чего, а тем более не до господина Ельчанинова.

Переделав все дела, я с совершенно чистой совестью покинула Костину квартиру. Желание было только одно. Спать!

Но, собрав остатки воли в кулак, я добрела до речного порта, действующего только летом, и бросила в воду пистолет. Нам сейчас не до сентиментальных воспоминаний. Обойдется Костя и без памятной вещи родственника! Главное, в тюрьму не сядет! В другую сторону полетела отодранная неимоверными усилиями памятная табличка. Теперь захотят найти, не найдут. А найдут, так не докажут.

Добравшись до дома на такси, я отключила телефон и, не имея сил даже забраться в душ, рухнула на любимый диван, о котором мечтала со вчерашнего дня.

Пробуждение было не из приятных.

В моей квартире, на моей кухне негромко напевал совершенно незнакомый мужской голос. Радио я не включаю принципиально, хотя оно у меня есть. К тому же голос так фальшивил, что хоть святых выноси! Конечно, я понимаю, что сейчас на радио и на телевидении крутят одинаково бездарных певичек и певунов, но не до такой же степени!..

Очень интересно!

Я оглянулась в поисках предмета поувесистее, но в это время в комнату заглянула совершенно обыкновенная, только жутко наглая морда и густым баском произнесла:

—Долго спишь, подруга. Вечер на дворе!

— Ты кто? Галлюцинация? — Я предполагала, что могу увидеть кого-нибудь из знакомых, а тут... Честно говоря, я совершенно растерялась. Может, у меня уже крыша поехала? Впрочем, немудрено тронуться умом после всех переживаний последних дней.

— Я?! — громогласно заржала морда. — Во братва-то порадовалась бы!!! А, черт!

Морда злобно ругнулась и кинулась на кухню. По звукам я определила, что на плите что-то убежало. Выходит, мне ничего не привиделось. Привидения, как правило, ничего не стряпают. Ну, я так думаю.

— Детка, иди сюда! — потребовал нежданный гость.

«Детка»! Тоже мне папаша нашелся.

Всунув ноги в тапочки, я проследовала на кухню. В мятой одежде, со всклокоченными волосами я выглядела не лучшим образом. Но кому какое дело?! Я никого в гости не звала.

От залитой чем-то плиты распространялся противный запах, а морда, наконец обретя и тело, с удовольствием наворачивала пригоревшую овсяную кашку. Между прочим, на моей кухне, за моим столом и из моей тарелки.

— Слушай, ты кто? — справедливо возмутилась я.

— Шериф, — ответил мужчина, продолжая процесс приема пищи. Дорогой спортивный костюм сидел на его мощной фигуре, как вторая кожа. Коротко стриженная голова сидела на бычьей шее. Когда амбал наклонялся к тарелке, из-за воротника мелькала толстенная, наверное, золотая цепь. Судя по грязным следам на полу, обувь снимать, заходя в дом, он не был приучен. Короче, элемент предстал моим глазам совершенно бандитский...

— А если я заору?

— Да кто мешает? — пожал он плечами. — При моем желудке нужно питаться по часам. Видишь, какой я нетипичный браток. Вместо того чтобы водку жрать, овсянку наворачиваю. Тоска!

Расфилософствовался, козел!

— Слушай ты, придурок, я сейчас милицию вызову! А ну давай, выметайся из моей квартиры!!! — постепенно приходя в себя от его наглости, .заорала я.

— Хватит, — увесисто стукнул кулаком по столу мой незваный гость. — Ментов я не боюсь, это им меня бояться надо. Я — Шериф.

— Да хоть Папа Римский, мне-то какое дело! Как ты вообще сюда попал? — не сдавалась я. Простоватый, но накачанный мужик, так запросто проникший в мою квартиру, вызывал возмущение и отвращение.

— Жаль, конечно, что народные массы не знают своих героев, — задумчиво протянул мужчина. — Тебе что, Дуб ничего обо мне не рассказывал?

— Какой Дуб, какой Шериф? Да что же здесь происходит, в конце концов?! — взвыла я, окончательно теряя способность логически мыслить.

Шериф отодвинул пустую тарелку и закурил.

— Илюха Ельчанинов — Ель — Дуб, — телеграфным стилем объяснил мне гость. Я задумалась. Получается что Дуб — это кличка Ельчанинова. Ну, допустим.

— Ладно, хорошо, эту часть я поняла. А ты-то сам кто?

— Детка, какая ты все-таки безграмотная, — искренне огорчился Шериф. — Я держу этот город, я его контролирую, я здесь хозяин.

— Ага... — выдохнула я и уселась на табуретку. Мне тут только особо важных персон не хватает! Для полного счастья... — Одного такого, который считал себя хозяином, нашли недавно в белом «Мерседесе» у бассейна.

Новость, которая вовсе не была новостью, очень развеселила «хозяина города».

— Борюсик-то. Да брось ты. Он — мелкая сошка. Шестерка. Но, вообще-то, это так, издержки профессии.

Я поняла, что переливать из. пустого в порожнее Шериф большой мастер и продолжаться никчёмный разговор может до бесконечности.

— Слушай, дорогой. Если ты ко мне заявился, потрудился взломать замки, чтобы проникнуть в квартиру, значит, тебе от меня что-то нужно. Ты не мог бы доходчиво объяснить, что именно?

— Ого, Ксения Сергеевна (или Оксана?), да вы деловая женщина. — Шериф откровенно забавлялся.

— А ты хорошо осведомлен, — мрачно пробормотала я себе под нос. Все кому не лень знали не только мое имя, но и были осведомлены о моей личной жизни едва ли не лучше меня. Пора подписывать контракт с создателями передачи «За стеклом». После всего этого простое любопытство зевак меня уже не смутит.

— На том стоим, — развязно хмыкнул Шериф. — Только сначала я тебе кое-что поведаю, а потом уж ты...

Многообещающее начало не сулило ничего хорошего. Но выбирать мне было не из чего. Если он действительно тот, за кого себя выдает...

— С некоторых пор в моем городе происходит что-то неладное, — неспешно начал Шериф. Я могла только удивляться, как среди своей блатной братии он сохранил достаточно правильный и вполне литературный язык. Похоже, интеллектуальный уровень «русской мафии» стал резко возрастать. — Убрали Борюсика. Ну, это еще ладно, но без моего же ведома! Он, конечно, падла был, каких мало, но так не делается! Кто шмальнул, за что? Непонятно... Поехали дальше. Стефку прирезали. Эту-то дуру за что?! Смазливая дурочка, алкоголичка... И опять без моего ведома. Хахаль ее, Леха Егоров, как сквозь землю провалился... Все без моего ведома. Да где ж это видано-то?!

— А я-то тут при чем? — неподдельно возмутилась я. — Я о твоем существовании полчаса назад узнала!

Шериф невозмутимо поставил мой чайник на мою плиту и проникновенно спросил:

— Детка, где дискета?

— Мама моя! Да ополоумели все, что ли?! Одни дискеты ищут, другие документы. И, главное, все ко мне! Я-то откуда знаю?!! Я не справочное бюро!!! — истошно заорала я.

— Тпру-у, детка! Охолонись! Все дорожки на тебе сходятся. С Борюсиком ты знакома была? Была. Мент майор у тебя был? Был. К Седому тебя возили? Возили. С Князем беседу имела? Имела. Что еще? А, да, Егоров. Так он и вовсе сосед твоей мамаши и друг твоего детства. Правильно? Правильно. Ты пойми, Князь мужик крутой. А уж Седой... Как ни обидно для моего самолюбия, я ему в подметки не гожусь! Однако тебя вычислил я, а не они! — радостно заулыбался Шериф.

— Что-то ты сильно умный, — сдуру ляпнула я. Зря это. Не нужно его злить. — Видимо, ты покруче Седого будешь.

Лесть моя была очевидной и неприкрытой, но Шериф лишь блаженно улыбнулся.

— Они, детка, не видели всей картины, как говорится, целиком. Поэтому тебя и отпустили. А я закономерность просек. Так что ты вляпалась в дерьмо по самые... (Наверное, он хотел сказать яйца. Но остановился, резонно рассудив, что данные органы в мое анатомическое строение не входят, поэтому формулировку изменил)... уши.

— Но я... — как оправдываться, я не знала; но попыталась. Однако он меня перебил.

— Подожди. Пока не навешала лапши с три короба, я тебе еще кое-что расскажу, и ты поймешь, что у меня везде глаза и уши. В тот день, когда испарился Егоров, ты к нему приходила... К нему, к нему, не мотай головой. У твоей мамани вежливо поинтересовались, тебя она в этот день не видела. Ты из дома ничего не забирала в ее отсутствие. Однако же из подъезда вышла с тяжелой сумкой. Жалко, мне поздно доложили... Ну, чего там. Я все понимаю, ты дружка спасала. Одного не пойму, как ты его из дома вывела?

Для верности крепко стиснув зубы, я молчала. Правда, боюсь, что со мной пока не беседовали... по-настоящему... Это же как нужно было расспрашивать мою маму, если она все им рассказала, а мне не позвонила? С ней наверняка поработал человек, сильно подкованный в психологии...

Шериф, глядя на меня укоризненно, покачал головой.

— Не хочешь ты мне, детка, душу свою женскую излить. Не хочешь. Ну, не хочешь, так не надо. Неинтересно мне это!

— Так чего сидишь, не уходишь? — не удержавшись, съязвила я.

— Детка, да ты не смотри, что я такой белый и пушистый... Не стоит со мной так разговаривать, - благодушествовал Шериф. Однако выражение глаз на его простецкой роже никак не соответствовало тону.

— Понятно. Но только зачем тебе Леха? Ты ж, как я поняла, хозяин города. Ну, что изменится, если ты его найдешь? Не знает он ничего, так же, как и я.

-- Ой, Ксюша, Ксюша, Ксюшенька, красиво заливаешь! — прямо-таки восхитился мужчина. — Почему ж я тебе, детка, не верю?! Почему же тобой, голубушкой, так

Борисов Николай Павлович, он же Седой, и господин Князь заинтересовались?

— Ладно. Я расскажу тебе все, что знаю, а там...

«Надеюсь, я свою эпопею рассказываю в последний раз», — подумала я и заговорила. Распиналась я около часа. Вспоминая подробности и тщательно маскируя пробелы. Не хотелось мне говорить, что я знаю, кто и за что убил Щербинина, не хотелось выдавать местонахождение Лехи Егорова, не хотелось афишировать свой визит к Фаине. Вот такой у меня избирательный рассказ получился. Правда, на Парнишу он почему-то не распространился.

— Да нет. Дуб здесь точно ни при чем. Не станет он мараться. Гордый сильно, — задумчиво покачал головой Шериф, когда я закончила свой рассказ.

«Без тебя знаю!» — чуть не выпалила я, но вовремя спохватилась. Молчать так молчать. Пока меня вежливо расспрашивают, а не пытают.

— Теперь-то ты уйдешь? — не выдержав напряжения, взмолилась я.

— Я-то уйду, только вот ты со мной пойдешь, — ехидно хмыкнув, ответил Шериф.

— А если нет? — осторожненько поинтересовалась я:

— Ой, вот только этого не надо, детка! Неужели ты не понимаешь, что я и сам с тобой справлюсь, а если моих ребят подключить...

Я попыталась придумать достойный ответ, но вместо этого у меня возникла идея.— Слушай, Шериф! Я, вообще-то, дама трудящаяся, а с работой сейчас туговато. Можно я хоть подружке noзвоню, чтобы она на службу о моем временном отсутствии сообщила?

Честно говоря, я даже не рассчитывала, что он согласится. Но он согласился!

— Только... — предупреждающе поднял он палец,

— Понятно, не маленькая.

Подскочив к телефону и воткнув вилку в сеть (выспаться хотела, вот и отключила), быстренько набрала номер телефона Поливановой.

— Ксюха! — заорала моя одноклассница дурным голосом. — Ты где пропадаешь, тебя тут Ельчанинов обыскался, достал уже. Ты почему мне не сказала, что вы с ним знакомы?!

— Ирка, некогда. Заткнись, пожалуйста, и слушай! — потребовала я. — Мне нужно срочно уехать. К деду в деревню.

— Какой дед? Ты сдвинулась, откуда у тебя дед в деревне нарисовался? — удивилась Поливанова.

— Поливалка, не зли меня. Какой дед, какой дед? Тот,который в деревне главным Анискиным был. Помнишь?

— Не-а.

Дура! Просто передай, что я уезжаю. Короче, передай, что я сказала.

— Кому? Ельчанинову?

— Ага! — искренне обрадовалась я. — Все, пока, некогда мне. Машина уже пришла.

— Такси, что ли?

— Нет, — рявкнула я в трубку и положила ее на рычаг.

— А что это за дед Аниськин у тебя? — весело хмыкнул Шериф с кухни.

— Ну, участковый, — как могла, выкручивалась я. Ход я придумала немудреный, ну уж что смогла. Впрочем, если Ельчанинов ничего не поймет, то похоже, что мне — хана. Только бы Шериф не догадался.

«Хозяин города» подошел к телефону, нажал на какие-то неведомые мне кнопки и на табло замигали цифры номера Поливановой.

— А ну-ка посмотрим, чей это у тебя тут телефончик. —Видимо, разрешив мне позвонить, он преследовал какие-то свои цели. Удивляюсь только, почему он не включил громкую связь?.. Судя по всему, в этой неведомой мне заморской аппаратуре Шериф разбирался гораздо лучше меня. Почему же все-таки не включил?

Да кто ж его знает, в конце концов! Чужая душа...

Убедившись, что я действительно звонила Ирине Андреевне Войченок-Поливановой, Шериф поскучнел.

— Ну и подружки у тебя.

— Выяснить, что мы учились в одном классе, для тебя раз плюнуть, — пожала я в ответ плечами.

На это он вообще не отреагировал.

— Шериф, а можно я тебе вопрос задам? — осмелела я. Не иначе от страха.

— Ну, давай, — улыбнулся Шериф и наклонил голову, словно охотничий пес. Если бы еще рот открыл да язык вывалил, сходство оказалось бы поразительным. С собакой чисто отечественной породы — дворянская русская называется. Таких в каждом дворе навалом. Правда, ошейничек-то имелся золотой...

— А чего ты вообще мной заинтересовался? Ну, с самого начала? Неужели я такая выдающаяся личность? — Вопрос получился не один, а целых три и я за-сомневалась, что мой «дорогой гость» захочет на них отвечать.

Шериф расхохотался. У меня складывалось устойчивое впечатление, что этот «хозяин» в жизни очень «веселый» человек.

— Нет, детка, — наконец, ответил Шериф. — Ты не выдающаяся личность. Просто я тебя еще в театре приметил. Не вязалась твоя мордаха с остальными. Думаю, чо за новое лицо? А потом с Дубом в машине видел. Очень удивился. Что ж это за детка такая, что на два фронта крутит, да еще с такими людьми... Но в театре... Ну и видончик у тебя был! Как мешком пришибленная!

Последние слова показались ему очень остроумными и Шериф опять радостно заржал. .

Я заткнулась и задумалась. Этот гад, возможно, и не врет. Он вполне мог видеть меня с господином Щербининым в театре. Если припомнить мое состояние в тот момент, я и мать бы родную не заметила, не то что какого-то там Шерифа с его простецкой рожей.

А вообще... Это же спятить можно! Я и сама сейчас рыдала бы от хохота, но общение с Шерифом лишило меня чувства юмора.

Это ж надо! Главный мафиози города посещает театральные спектакли! Да что же это делается?

— Ну ладно, детка, поехали.

Под конвоем Шерифа я вышла из квартиры. Понятия не имею, каким образом мой гость вскрыл замки. Однако повреждений не видела, и работали они прекрасно.

У подъезда я нарочито спокойно раскланялась со всеми бабками. Одна из них уже открыла было рот, чтобы что-то сказать, но другая оперативно дернула ее за подол, и бабка рот захлопнула.

Короче, если эта бодяга кончится благополучно, мне придется искать другую квартиру. Репутация моя полетела коту под хвост.

Шериф галантно открыл передо мной дверцу шикарного джипа и, пропустив меня вперед, уселся рядом.

Я мысленно попрощалась со своим домом. Хотя совершенно не понимала, зачем я Шерифу.

Словно подслушав мои мысли, Шериф закурил и стал разглагольствовать.

— Детка, ты пойми, я не зверь. Ни к чему мне это все. Но Борюсик заначил на заводе огромную партию дефицитного и дорогого товара. Откинул копыта и не поделился. А мне на что жить, а моей братве? Не по понятиям это! Делиться нужно.

— Я сейчас прямо расплачусь от умиления, — зло огрызнулась я, глядя в окно. Еще полчаса, и наступит ночь. — Куда мы едем?

— Да, ты не злись, я же все понимаю, — ехидно усмехнулся Шериф. Водитель, бритоголовый парнишка особо крупных габаритов, весело заржал. Но Шериф на него

цыкнул, и тот заткнулся. — Детка, ну зачем тебе такая морока, отдай дискету.

— Да нет ее у меня! Нет! Ну, что же я совсем дура, прятать документы или дискеты, черт их разберет, за которыми гоняется полгорода! Я жить хочу!

«Кстати, а чего это он дискету-то ищет. Очень сомневаюсь, что сопроводиловка на груз может содержаться на дискете. Насколько я понимаю, это должны быть бумажные листки. Не на дискету же печати и подписи ставить?.. Получается, что Шериф не так хорошо осведомлен, как хочет показать».

Не успела я решить, хорошо это для меня или плохо, Шериф подозрительно мягко поинтересовался:

— Детка, а ты кого больше любишь? Мамочку или своего педераста-дружка?

Вот тут меня проняло по-настоящему. Раньше полушутейный тон Шерифа как-то сглаживал впечатление, но теперь...

— Я правда не знаю... — разрыдалась я. Господи! Господи! Господи!

— Так кого? — не унимался Шериф.

— Я не-е-зна-аю, где диске-е-ета-а! — надрывалась я. И вдруг у меня в голове мелькнула дурная мысль. Не гениальная, конечно, но для того, чтобы как-то протянуть время, вполне приемлемая. — Но-о-о йя-а до-о-гадываюсь.

— Детка, ты не устаешь меня радовать! — восхитился Шериф. И достал из кармана пачку бумажных платков (кто бы мог подумать!). — На-ка, вытри сопли и все мне расскажи.

Я немножко успокоилась, высморкалась и утерла слезы.

— Мне Лешка рассказывал, что Файка была очень умной бабой.

— Какая Файка? — удивленно перебил меня Шериф.

— Эх ты, хозяин, — позволила я себе немного съехидничать я.

— Стефания — это псевдоним, по паспорту последняя жена Щербинина — Фаина. Так вот. У нее были какие-то вещи, принадлежавшие Щербинину. Ей деньги были нужны, вот она и хотела их у Бориса на деньги поменять. Но не успела. Его убили.

— Ну и? Ты думаешь, что это дискета?

— Не знаю я.

— Ну хорошо. А ты знаешь, что ее квартиру вверх дном перевернули, а потом ее саму кончили?

— Слушай, Шериф, ну ты же умный мужик! Неужели не понимаешь, что такие вещи дома не хранят?

— Логично, — кивнул Шериф. А где?

— Вот где, я точно не знаю. Но Леха божится, что с родителями у нее отношения, как у кошки с собакой, подружкам она не доверяла. Ему ничего не оставляла. Он был сильно напуган твоими парнями, чтобы врать, — преданно глядя в глаза своему конвоиру, докладывала я.

— Стоп. Мои парни тут ни при чем. Они за ним присматривали. Неужели такого лба могла элементарная слежка испугать.

— Подожди, а это не ты ему ночью звонил и приказывал искать документы? — удивилась я.

— Нет. Думаю, это парни Седого. Они тоже за ним присматривали.

— Да. Наверное. Я же на даче слышала... это они Фаину... — сказала я и поняла, что проболталась. О своих похождениях на даче Щербинина я Шерифу не рассказывала...

— Да, ладно. Прямо сейчас я тебя убивать не буду, — весело заржал Шериф. — Я и так понял, что ты не все рассказала.

— Ну, извини, запамятовала, — только и смогла проблеять я. — В общем, документы могут быть у Фаининой соседки, бабы Веры. Она Файку все карамельками угощала, старая совсем.

— Нет, ну ты совсем дура! — не выдержал Шериф. — Кто же у выжившей из ума бабки такие ценности прячет?

Я немного подумала, как бы мне половчее выкрутиться. Конечно, Шериф прав. Ничего бы не доверила Фаина старухе-маразматичке. Но я ничего другого придумать просто не могла. Баба Вера «выскочила» у меня совершенно случайно из каких-то глубин подсознания. Что же делать?!

К счастью, на память пришел разговор с майором, и я выдвинула вполне приличный аргумент.

— А если она ничего не сказала бабке, просто что-то спрятала в ее квартире?

Настал черед Шерифа глубоко задуматься. Через несколько минут он уважительно протянул:

— А что? Очень даже может быть! Толян, разворачивай. Поехали в гости к бабке. Где Стефка жила?

Я указала адрес. Машина плавно развернулась и покатила в нужном направлении. И тут на меня напали сомнения. Среди ночи (ну, ночь не ночь, девять вечера, но уже темно), к старой и больной бабе Вере я везу отпетых головорезов. Что я делаю? Как можно за счет старухи выторговывать свою жизнь?! Моя совесть проснулась и укоризненно принялась качать головой.

— Шериф, а просьбу можно? — расхрабрилась я от отчаяния.

— Валяй!

— Давай сначала я с ней поговорю. Вдруг она все знает и все сама отдаст?

— Что, сердобольная сильно? — хмыкнул Шериф.

— Ну, вы ж налетите, перепугаете старуху до смерти,все в доме перевернете... Описается старуха от страха. Последние мозги потеряет...

— Да ладно уж, — призадумался Шериф. — Иди. Но удирать не советую, не получится.

— И в мыслях не было, — честно призналась я. Куда же тут удирать, если они обещали добраться до моих близких?

Шериф достал тонувший в его руке миниатюрный мобильник и коротко распорядился, чтобы братва подруливала к такому-то дому.

Разбрызгивая грязные лужи, джип проехал под арку и остановился прямо напротив подъезда, где раньше жила Фая и живет баба Вера.

Мысленно досчитав до десяти, я нажала на ручку двери и вышла из машины. Ну, куда я иду? Что буду говорить?

Без присмотра меня не оставили. Шериф встал у подъезда, а его водитель Толян занял наблюдательный пункт на втором этаже, с которого прекрасно просматривалась площадка.

— Не дури! — напутствовал меня Шериф, и я позвонила в дверь.

В квартире долго царила тишина, лишь после третьего звонка послышались тяжелые шаркающие шаги. Дребезжащий, но громкий старческий голос спросил «кто там».

Откройте, пожалуйста, — громко крикнула я. — Мне поговорить с вами надо, баба Вера.

Дверь со скрипом приоткрылась, и в образовавшуюся щель я увидела сгорбленную седую старуху.

— Чаво надоть?

— Баба Вера, я двоюродная сестра Фаи Остапчук, вашей соседки. Мне поговорить с вами нужно. Нам только вчера сообщили про Фаечку... Все говорят, вы к ней хорошо относились, — что есть силы орала я, рассчитывая на публику. На Шерифа и Толяна, с одной стороны, и на соседей — с другой. Впрочем, расчет на соседей был эфемерным. Никто и носа не высунул из своих квартир. Может, опасались, а может, и вправду не слышали, стены-то тут очень толстые.

— Надось-то чаво? — не унималась глухая старуха.

— Впустите, поговорить нужно! — Да, не сварю я каши с этой бабкой. Прав, видно, был Леха, баба Вера точно уж лет десять в маразме.

Но неожиданно бабка отступила, и дверь передо мной распахнулась.

Войдя в квартиру, я сразу же уперлась носом в сгорбленную старухину спину. Она медленно шаркала ногами по длинному коридору (не мудрено, что долго не открывала), тяжело опираясь на суковатую палку.

— Ну, просто Баба-Яга, а не баба Вера, — чуть слышно пробормотала я себе под нос.

Вот чем-то она себя выдала! По сей день не знаю чем. То ли спина дрогнула, то ли рука крепче сжала палку, но мне показалось, что баба Вера прекрасно слышала мои слова. Решив это проверить, я достала из кармана ключи от своей квартиры и позвенела ими.

— Что, умная сильно? Расколола старуху?! — совершенно нормальным голосом сказала бабка, зло зыркнув через плечо.

Я чуть не упала! Ох, не простая ты старуха, баба Вера!

До комнаты мы добирались, мне показалось, не менее пяти минут. Но добрались. Голова у старухи была ясная, а вот ноги подкачали.

— Садись, — приказала хозяйка квартиры, ткнув костлявым пальцем на древний, но крепкий стул.

— А как ваше отчество? — не найдя ничего лучшего, спросила я.

— Бабой Верой зови, — хмыкнула старуха, тяжело усаживаясь на незастеленную кровать с бельем не первой свежести.

В полутемном коридоре я видела только ее спину. Теперь же восполняла пробелы визуального восприятия.

Когда-то баба Вера была высокого роста, но со временем сгорбилась. На морщинистом, словно печеное яблоко, лице ярким пятном выделялись ничем не замутненные серые глаза. Не потерявшие пышности седые волосы были убраны в небольшой пучок.

— Кто ты? Что тебе нужно? Только не ври, что сестра Файкина. Я их семью хорошо знаю. Нет у нихтаких родственников, — спокойно сказала старуха. Говорила она не громко и не тихо, нормально. И под глухую убогую больше не косила.

— Вы правы, — кивнула я в ответ. — Зовут меня Ксения Панова. Я, конечно, не сестра. Но Фаю немного знала. Послушайте, баба Вера, — не выдержала я, любопытство взыграло. — А что это вы тут... театр одного актера разыгрываете? — Дурака валяю, — хмыкнула старуха, поправляя меня. — С мое поживи... В зоне я в женской работала, больших чинов достигла.

— Ну и что? — ничего не поняла я.

— А то, девка! Не любят у нас конвоиров! Тут, почитай, полдвора сидело. А кто не сидел, так с передачами бегал... Вот только Файка ко мне по-человечески относилась... Пока молодая была — ничего, гавкнуть не смели.

А сейчас... Мне так удобнее, — неожиданно просто объяснила старуха свое поведение.

— Н-да-а, — протянула я в ответ, не зная, как подобраться к сути. По всему видно, умная старуха оказалась.

— Да не тяни, не ерзай, — помогла мне баба Вера. — Неспроста ты ко мне заявилась.

— Баба Вера, но если вы знаете, что у Фаи нет таких родственников, зачем меня впустили?

— А любопытная я! — хитро прищурившись, ответила старуха. — Все мое развлечение — вон, телевизор... Не тяни, рассказывай.

Я обвела взглядом единственную комнату. Мебели было мало, но вся старинная, добротная. Большая железная кровать с блестящими шариками на спинках, старый шифоньер, стол, покрытый застиранной скатертью, несколько

стульев и этажерка с телевизором. И, между прочим, телевизор-то довольно свеженький и марки «Панасоник».

Проследив за моим взглядом, старуха весело хихикнула:

— А у меня пенсия большая, да и Файка иногда деньжат подкидывала, пока не пила. Ну, не тяни, а то тебя уж заждались.

Баба Вера многозначительно кивнула на окно.

Все знает! Старая гвардия!

Не глухая, не слепая и не дурная. Ну и бабка!

— Хорошо. В общем так. Фаина забрала у покойного ныне мужа важные документы, видимо, хотела его шантажировать, — я запнулась на последнем слове, размышляя, как бы подоходчивее объяснить бабке. Но этого не понадобилось. Вспомнив, где она работала, я успокоилась.

— А я ей, дуре, говорила. Нельзя этого делать. Щербинин — зверь, кого хочешь порешит... Правда, сначала его порешили... Жалко Файку. Дурой была, по собственной глупости и померла!

— Бабушка! О мертвых-то! — возмутилась я.

— Ой, девка, не верила я в вашего бога, не верю, да и уж не поверю никогда! Религия — опиум для народа!

Вот только мне сейчас недоставало антирелигиозной пропаганды

Я судорожно глянула на часы. От милостиво дарованных мне Шерифом 30 минут осталось чуть больше пятнадцати. Если так пойдет...

Но умница-старуха все поняла без слов.

— Ты пакет ее ищешь?

Что за пакет, я не поняла, но согласно кивнула головой. Неужели...

— А как на меня вышла? — «Ну и лексикончик у бабки!» — неподдельно восхитилась я.

— Случайно.

— Что там? — снова поинтересовалась старуха.

— Я не знаю. Только двоих из-за этого уже убили, несколько преувеличила я. Файка-то точно из-за бумаг или чего другого жизни лишилась, а вот Щербинин... Это еще большой вопрос. — Он у вас?

— А чего это я должна тебе отдавать?— подозрительно прищурилась баба Вера.

— Если я не найду, то эти типы, — я кивнула в сторону окна, — сначала убьют мою маму и моего друга. А потом меня.

Старуха закрыла глаза. Она думала...

— В прихожей электросчетчик, отодвинь панельку внизу. И неси сюда, — наконец, проговорила баба Вера.

Я кинулась в прихожую. В выдолбленной в толстенной стенке нише уютно мотал свои киловатты черный приборчик «времен Очакова и покоренья Крыма». Судорожно подцепив ногтями серую картонку, я обнаружила небольшой тайник и через несколько секунд уже держала в руках прозрачный полиэтиленовый пакет.

— Вы мне их отдадите?

— Знаешь, девка, чего я не пойму? Почему они тебя ко мне одну отпустили? — задумчиво произнесла старуха. — У меня телефона нет. А если бы был? Ты же в милицию могла позвонить...

— Нет, баба Вера. Не могла бы. Он все правильно рассчитал. - Я тоскливо сверлила взглядом давно не крашенный пол. — Даже если мне там поверят... Ничего они ему не сделают. Он тут хозяин... А у меня мама... Поэтому я даже удрать не могу...

— Да отдам я тебе пакет, отдам, не волнуйся! — спокойно заверила меня баба Вера. — Вот только они и тебя и меня порешат. Зачем им свидетели?.. А мне что-то еще пожить захотелось. Да и тебе рановато...

Старуха была убеждена в том, что говорила, и я, едва сдерживаясь, прошептала:

— Господи! Что же делать!

Ни к кому конкретно я не обращалась, но ответила мне баба Вера.

— Так. Иди на кухню, принеси мне целлофанку, на веревочке сушится. Да не забудь в окно махнуть, мол, все в порядке. А то, похоже, твои «дружки» уже нервничают.

Не знаю, что задумала эта продувная бестия, но поскольку в моей голове не было уже ни одной здравой мысли, я с точностью выполнила ее указания. Выглянув на кухне в окно и ободряюще покивав Шерифу, я обнаружила, что их полку прибыло. Возле подъезда уже стояла не одна машина, а две. Да и народу прибавилось.

Вернувшись в комнату, я застала бабу Веру за весьма странным занятием. Она потрошила пакет. Вокруг старухи на кровати лежали какие-то бумаги, две компьютерные дискеты и записная книжка.

— Давай, — протянула старуха костлявую лапку, и я отдала ей целлофан. — Я тут на досуге («Батюшки, какие мы слова знаем!») кое-что пересмотрела... Вот тут, — баба Вера потрясла перед моим носом небольшой записной книжкой с вложенными в нее отдельными листками, — самое главное. Мне Файка сказала. Тут местонахождение и документы на какой-то груз. Химия какая-то... Мы с тобой, девка, вот этим подстрахуемся. Пока эти бумажки у меня...

Я снова чуть не упала. Так вот где хранились бумаги на компонент! Ничего себе!!! Господи! Я сюда приехала, чтобы протянуть время! Вот так совпадение, вот так Фаечка!

Баба Вера тщательно завернула записную книжку и документы в целлофан и засунула куда-то внутрь своего одеяния.

— Ничо! В трусы не полезут! — весело хихикнула старушенция. — Побрезгуют! Теперь так. Сложи все, что осталось, и положи на место. Там ерунда. Файка говорила, что на дискетах, — без запинки сказала баба Вера, тоже ничего особенного. Она просто все скопом прихватила, потом разобрала, что к чему. Ну, не возвращать же?

Вот это пусть они и найдут. Я сейчас лягу и буду болеть. А ты, девка, в ноги к ним кидайся, пусть «Скорую» вызывают и меня увозят! Запомни, от этого наши с тобой жизни зависят, не бери грех на душу! Сможешь?

В состоянии обалдения последней степени я только головой смогла кивнуть. Атеистка, атеистка, а как припекать начало, так о боге вспомнила. Ишь, «грех не бери»! Да я и сама на коленях Шерифа умолять буду, в любую грязь встану.

— Они тут все, конечно, перероют, — спокойно продолжала баба Вера. — Чего надо — найдут. А пока станут разбираться, у тебя будет время. Отпустить не отпустят, но и не прикончат сразу. Я из больницы кому надо позвоню, остались у меня связи. Посмотрим, как он, — старуха кивнула в сторону окна, — ментов не боится.

— Баба Вера, я лучше вам телефон назову, вы по нему позвоните. Ельчанинову Илье Владимировичу. Скажите, что я у Шерифа. Уж если он не поможет... — И я назвала заветный номер. К моему удивлению, она ничего не стала записывать, а без запинки повторила весь набор цифр.

Господи, чему тут удивляться?! Не бабка, а армейская разведка!

— Позвоню, — кивнула старуха. — А теперь иди, девка. Спасай наши шкуры.

Логика, конечно, в словах старухи присутствовала. Но все было как-то ненадежно. «Спасай наши шкуры»! Легко сказать. А если все пойдет не по-задуманному? У Шерифа своя голова на плечах... А главное, не знаешь, какие в этой самой голове мысли бродят... Может, мы с бабой Верой здесь навеки останемся...

Я тяжело вздохнула. Время идет, свежих мыслей все нет, придется воплощать в жизнь хлипкий план старухи.

— Баба Вера, если мы выберемся, — от переизбытка чувств я не заметила, как перешла на «ты», я тебя не брошу.

— Иди, девка, иди...

Снова досчитав до десяти, я покинула комнату.

Дальнейшее мое поведение вполне могло свидетельствовать о том, что я не в своем уме. Я выбежала из квартиры, бросилась к джипу и чуть ли не повисла на шее у Шерифа. Горючие слезы душили меня, и я умоляла поскорее вызвать «Скорую» или отвезти старуху в больницу, потому что она умирает.

— Сам говорил, что ты не зверь! — отчаянно кричала я, размазывая по щекам слезы. — Я так перепугала бедную бабку, что у нее начался приступ! Пожалуйста, помоги ей! Она же сейчас умрет!!! Из-за меня умрет!

— Ну и что? — весело хмыкнул Шериф. — Ей давно на тот свет пора. Зажилась старая.

Жалостью Шерифа было не пронять. Я попробовала подойти к вопросу с другой стороны.

— Шериф, миленький, а если она что-то знает?! Она же помрет и тебе ничего не расскажет!

А вот этот аргумент оказался действенным. Однако простаком Шериф не был, он подозрительно посмотрел на меня и спросил:

— А ты-то что у нее так долго делала?

— Слушай, ну она же почти сумасшедшая! У нее же маразм! Ты когда-нибудь разговаривал с психами?! Ее надо к врачу... Но про бумаги она что-то знает, точно! — Я всячески юлила и выкручивалась, напрягая свои мозги. Мне самой даже казалось, что еще немного, и голова моя лопнет. Я боролась за свою жизнь. За жизни бабы Веры и моей мамы. За Котю я не волновалась. У Сергея моего друга не так-то просто найти.

Наконец, Шериф решился. Он коротко отдал какие-то распоряжения, и уже через несколько минут бабу Веру, завернутую в одеяло, грузили в машину. Я бросилась к старухе.

Да, видок был у нее что надо! Голова тряслась, глаза слезились, баба Вера охала и постанывала. И все же, улучив минутку, она весело мне подмигнула. А может, мне это только показалось?

Шериф поостерегся оставлять меня в джипе и потащил с собой в пустую квартиру. Его парни уже вышвыривали из шифоньера старенькую одежду, потрошили ветхое белье. С кухни доносился звон посуды. Даже в бачок унитаза залезли. Ну неужели же этим лохам мне придется подсказывать, где тайник?!

— Есть, Шериф, есть! — минут через сорок раздался радостный вопль из прихожей.

Шериф схватил знакомый мне пакет и высыпал его содержимое на стол.

— Ну вот, детка! — довольно хмыкнул он, потрясая дискетами. — Аты говорила...

— Шериф, отпусти меня, Христа ради! — взмолилась я, не особенно надеясь на удачу.

— Ну, что ты, детка! — театрально развел руками «хозяин города». — За кого ты меня принимаешь? Как же я тебя отпущу, если не знаю, что на дискетах?

— Шериф, у нас же был договор! Я тебе все это нахожу, а ты меня отпускаешь!

— Что-то ничего такого я не помню! — радостно хихикнул Шериф.—Поехали, детка, поехали!

-Куда?

— Ты сегодня моя гостья... А завтра — видно будет. Ну, я же не зверь, в самом деле!

Все происходило по сценарию, предсказанному мне бабой Верой.

Меня снова «пригласили» в машину, и мы куда-то поехали. После всплеска бешеной активности на меня накатила апатия.

Шериф весело балагурил, но я его не слушала. Я пыталась вычислить, отвезли ли братки бабу Веру в больницу или выкинули в ближайшей подворотне. Может, все же пожалели старуху? Ну, это смотря какие указания от Шерифа получили.

Через какое-то время я очнулась от раздумий и, оглядевшись, поняла, что мы въезжаем в сады.

«Сады» — название довольно условное. Просто земельные участки, которые давались заводчанам лет сорок назад, когда эти места были еще окраиной города. Сейчас весь массив давно находится в городской черте. Владельцы участков выращивают зелень, устраивают мастерские, разводят кур. В общем, такое подсобное хозяйство, а-ля кто во что горазд.

Повернув направо, автомобиль замер перед настоящим деревенским пятистенком. Шериф кивком приказал мне войти внутрь.

Если бы в обыкновенной деревенской избе я углядела НЛО, наверное, удивилась и испугалась бы намного меньше. На крашенном отвратительным зеленым колером столе стоял компьютер!'

«Ну все, смертушка моя пришла!» — ужаснулась я про себя. Сейчас Шериф просмотрит дискеты...

Но мне вышла отсрочка. Оказалось, «всемогущий хозяин города» с умной машиной был не на «ты». Не смыслил Шериф в компьютерах. Он ждал какого-то Андрюху, чтобы разобраться, что к чему.

Меня загнали на чердак и, закрыв люк в полу, оставили одну.

«Ну что же, опыт у нас есть!» — я не позволила себе падать духом. Я стала изучать чердак, как и несколько дней назад подвал щербининской дачи.

Но, увы! Ничего стоящего не увидела. Малюсенькое чердачное оконце, куда даже голову не просунуть, было забрано толстенным бутылочным стеклом. От безысходности я села прямо на пол и разрыдалась. Дурное занятие, но если нет другого?

Слезы лить мне скоро надоело. Чтобы хоть что-то делать, я заколотила ногами в крышку люка.

— Чего надо? — приподняв крышку люка, показалась голова Толяна.

— В туалет мне нужно,ляпнула я первое, что пришло на ум. Хоть осмотрюсь...

Парень нагнулся и что-то сказал Шерифу. «Хозяин всего» громко что-то ответил, Толян весело заржал и распорядился:

— Ну, спускайся.

Под конвоем водителя Шерифа я посетила заведение под названием сортир. Удобства располагались на улице.

К моему сожалению, будочка туалета была хорошо сработана, и, сколько я ни прощупывала доски, лазейки не нашлось. Сбежать из-под надзора Толяна я, значит, тоже не могла. Дорожка к дому хорошо просматривалась устроившимися на крыльце парнями. Даже позвать на помощь было некого. В середине марта еще мало садоводов посещают свои фазенды. Нужно учесть, что сады расположены в черте города, а общественный транспорт ходит вполне прилично. Поэтому понятно, что посещавшие сегодня свои участки люди давно уже отправились по домам спать.

Таким образом, перспектив удрать у меня не было никаких.

Меня вновь загнали на чердак, и через некоторое время я услышала, как к дому подъехала машина. Через бутылочное стекло ничего не было видно.

С крыльца до моей камеры долетали обрывки похабных анекдотов, которые травила братва. В самом же доме было тихо. Я старательно прислушивалась, прикладывая ухо к люку в полу, но ничего, расслышать не смогла.

Время шло. Я несколько раз пыталась разглядеть стрелки на циферблате своих часов, но при слабом свете мутного оконца ничего у меня почти не выходило. С момента моего водворения на чердак прошло уже, кажется, около двух часов...

Неожиданно крышка люка резко откинулась, и в мою обитель ворвался голос Шерифа.

— Слезай, детка!

Пятясь, как рак, я сползла по лестнице и, щурясь от яркого света, огляделась. У стола с компьютером сидел пухленький молодой человек и, не отвлекаясь на мелочи (на меня то есть), увлеченно тыкал пальцами в клавиатуру. В комнате стояли несколько кресел, тумбочка с видеодвойкой и широченная тахта, покрытая прожженным в нескольких местах покрывалом. Окно прикрывали ситцевые занавески.

— Ты что, здесь живешь? — не удержавшись, спросила я.

— Ну туфту ты мне и подсунула, — огорчился Шериф, и не думая отвечать на мой вопрос.

— Ну, извини, больше я ничего не знаю и помочь тебе не могу, — я развела руками.

— А если я тебя дня на три запру на чердачке, без еды и питья? — ехидно предположил Шериф. — Глядишь, еще чего-то надумаешь. А если зубки твои посчитаю или пальчики на ручках и ножках?

— Слушай, хватит издеваться! — из последних сил заорала я. — Все. Нет у меня ни мыслей, ни предположений, ни догадок. Я даже толком не знаю, что вы все ищете! Пойми, Шериф, мне уже все равно...

Я собралась верещать в таком духе еще долго, но вдруг Щериф, подскочив ко мне, плотно зажал мне рот ладонью, прислушиваясь к каким-то звукам.

«Интересно, как в сходных ситуациях киношные героини умудряются укусить обидчика за руку?» — неожиданно подумала я. С моей точки зрения, это было совершенно невозможно. Его ладонь так вдавила мои губы в мои же зубы, что, попытайся я это сделать, доставила бы боль только сама себе.

— Эй, хозяин, в гости позовешь? — раздался со двора зычный крик. Только тут я сообразила, что уже не слышно голосов парней на крыльце.

Да уж, чего у Шерифа не отнять, так это чутья и слуха! Вот только спохватился он что-то поздновато.

— Я тебя не звал, — крикнул в ответ Шериф. — Таких гостей в гробу в белых кроссовках!..

— Может, на твою братву пока по ящику примерить?! — рявкнули со двора.

Шериф резко отшвырнул меня в сторону. Я грохнулась на тахту и сильно ударилась головой о стену. И тут я увидела у Шерифа в руке пистолет. Откуда он его взял, я не заметила.

— Ну, входи! Один!

Грохот открывавшейся двери и мой истерический вопль: «У него пистолет!» слились воедино. Шериф выстрелил. Но в проеме никого не оказалось. Пуля улетела куда-то в темноту. Наверное, на соседний участок.

— Шериф! Ну что ты как дите малое, — укоризненно проговорил голос, который я, наконец, узнала. Господин Ельчанинов, собственной персоной!

Привычки падать в обморок я не имею, но в данный момент была очень близка к этому. Кроме того, мне было безумно стыдно перед этим человеком. Я уж и в убийцы Щербинина его записывала и вообще думала черт знает что.

— Где мои парни? — зло осклабился Шериф, однако пистолет опустил.

— Ну, как тебе сказать, — медленно произнес Илья, который, видимо, стоял за толстым косяком избы. — Отдыхают...

— Ладно, заходи, Дуб, — заметно поскучнел Шериф и сел рядом со мной на тахту.

Немного помедлив, в дом вошел Ельчанинов.;

— Ты как?

— Нормально, — пискнула я, сдерживая слезы.

Тут Илья заметил пухленького программиста, испуганно жавшегося в угол. Мгновенно оценив обстановку, он шуганул парня из дома и уселся на его место к столу. Спиной к компьютеру, лицом к нам.

— Ты за ней? — поинтересовался Шериф.

— За ней, — кивнул Ельчанинов. — Так отпустишь или...

— Да ради бога, — гостеприимно распахнул руки «хозяин города». — Баба-то, конечно, умная, но я худеньких люблю и чтобы сиськи большие были. А у этой от силы третий номер.

«Вот гад!» — еле сдержалась я. Шериф размер угадал.

— На вкус и цвет... — пожал плечами Ельчанинов.

Только ты, Игорек, не думай, что завтра ее снова сможешь забрать...

Шериф мрачно зыркнул на Илью. Видимо, имел именно такие намерения.

— Мы ж с тобой, Игорь, давно друг друга знаем, — невозмутимо продолжал Ельчанинов. — А ты все глупости городишь, одна другой дурней.

— Ну-ка, ну-ка, — хищно сощурился Шериф.

Реакция его мне не понравилась. Потихоньку подтянув ноги к подбородку, я отползла в самый дальний угол тахты. От страха ни жива ни мертва. Но мужчины не обратили на мои передвижения никакого внимания. Они сверлили друг друга испытующими и неприязненными взглядами. Глаза Ильи стали угольно-черными, черты лица заострились, около рта и глаз легли резкие черточки-морщинки. Лицо Шерифа мне было видно гораздо хуже, но... Ой, лучше не вдаваться...

— Пока в городе хозяин ты, — негромко заговорил Ельчанинов. — Но такое положение дел может быть недолгим. Я знаю, чего ты гоношишься. Поэтому и хочу предложить тебе сделку.

— Сделка, сделка, сделочка, — ухмыльнулся Шериф. — Почему-то мне кажется, что в данном случае слово «сделка» означает — «деньги».

— Дураком ты никогда не был, — ухмыльнулся ему в ответ Ельчанинов. — Предлагаю обменять твою пленницу на процент, который тебе давал Щербинин. Какая тебе разница, от кого получить, от него или от меня?

— Дуб, ну ты даешь! Из-за бабы со своими кровными расставаться?! — неподдельно удивился Шериф.

— Не со своими, Игорь, а с Борькиными.

Несколько секунд Шериф молчал, обмозговывая сказанное, а потом недоверчиво спросил:

— А откуда ты знаешь, где товар? И почему думаешь, что я соглашусь. Может, у меня у самого такие сведения есть.

— Я знаю, — веско произнес Ельчанинов. — И еще я знаю, что ты человек хоть и умный, но нетерпеливый. Если бы ты знал, где товар, давно бы там был.

— Место! — зло рявкнул Шериф. — Место, и ты с ней уходишь!

— Ты права не качай, я же не один пришел, — спокойно произнес Илья. — А место я тебе не скажу. Реализую товар, отдам твои деньги. Ты меня за лоха-то не держи!

— Когда?

— Нескоро, Игорь. Очень нескоро. Пока Седой со своими ребятами из города не свалят, я и пальцем до него не дотронусь. А после этого еще полгодика выдержу

—А не берешь ли ты меня на понт, Дуб? Чего это я так долго ждать должен?

— Игорь, тебе ж не голову, тебе желудок прострелили. Или я не прав? — удивился Илья. — Неужели ты не понимаешь, что Седой ищет компонент и что он землю рыть будет. И ни ты, и ни я ему не преграда. Его мальчики наши с тобой кишки на один кулак намотают, мы и пискнуть не успеем.

Шериф неожиданно встал и отошел к окну. Прошло несколько томительных минут. Все молчали.

— Валите отсюда, — бесцветным голосом наконец произнес Шериф, которого, оказывается, звали Игорь.

— Ксения, иди, — приказал мне Илья и для наглядности показал на дверь.—Там тебя встретят.

Я вяло дернулась и постаралась как можно быстрее убраться с софы, из комнаты и вообще из этого дома. На пороге я обернулась. В руках у Ильи почему-то было два пистолета. Раздался негромкий щелчок, из одного из них что-то выпало прямо в его руку. Наверное, обойма, Шериф безучастно смотрел на происходящее.

Боясь стукнуть дверью (а вдруг Шериф передумает!), я на цыпочках выползла на крыльцо. Ножки подрагивали, коленочки подгибались, глаз дергался. Весело! Мне еще нервного тика не хватало!

Неверными пальцами я принялась растирать дрожавшее веко.

Прямо передо мной, на освещенной площадке подле крыльца расположилась живописная мужская группа. На холодной земле в самых немыслимых позах замерли семь или восемь парней из окружения «хозяина». Над ними несокрушимым утесом возвышалась тучная фигура. При ближайшем рассмотрении ею оказался Жень Геннадич. Возле причудливо расположившихся на земле братков суетился... Впрочем, нет, не суетился, а спокойно занимался делом еще один человек, примерно в таком же облачении.

Сначала я даже не поняла, что он делает. Вдруг один из ребят Шерифа глухо заворчал и выдал что-то совсем уж непечатное.

— При даме?! — возмутился Жень Геннадич, а его напарник просто пнул ногой под ребра лежавшего парня и быстро привязал его руки к ногам.

Когда-то в детстве подобное гимнастическое упражнение называлось лодочкой. Только делала я его совершенно добровольно,и никто мои руки с моими ногами не связывал.

Увидев такую картину, я задалась закономерным вопросом.

Нет, я, конечно, понимаю, что Жень Геннадич — фигура внушительная. Но как они вдвоем с напарником смогли обезвредить столько народу?

Объяснение обнаружилось тут же. В умелых (и, видимо, не только по части мануальной терапии) руках эскулапа я заметила что-то, сильно смахивавшее на автомат УЗИ. Вполне возможно, что данная модель называется как-то иначе. Но моих знаний, полученных при просмотре фильмов-боевиков, для идентификации оружия явно было маловато. Но ведь выстрелов слышно не было...

Вцепившись руками в перила крыльца, я осторожненько спустилась со ступенек и попала в медвежьи объятия Жень Геннадича.

— Медицинская помощь требуется? — пророкотал басовито костоправ. — Где Илюха?

— Здесь, я здесь, — раздался за моей спиной голос Ельчанинова.

— Они что? Мертвые? — пролопотала я, тыча пальцем в братков, которые не издавали ни звука.

— Ну что ты, Ксюша! — хохотнул Жень Геннадич. — Оклемаются, отойдут. Мы, кажется, даже никому ничего не сломали... — Вот тут в его голосе послышалось некоторое сомнение, и, чтобы отвлечься от неприятной темы, он накинулся на Илью. — Нет, ну ты бы хоть дверь запер! Шериф, парень крученый, как шмальнет нам в спину...

— Не шмальнет, Геша, не волнуйся, — улыбнулся Илья. — Он теперь нас с Ксенией да и вас заодно сам оберегать будет от любых жизненных коллизий. Деньгами он не разбрасывается, тем более такими деньгами... Слушай! Ты что, решил у меня Ксеньку отбить? Геша, у тебя жена есть, поимей совесть, — внезапно возмутился Ельчанинов. А до меня дошло, что я продолжаю обнимать Жень Геннадича, уткнувшись лицом в его обширную грудь, точнее, обширный живот.

Я оторвалась от жизнерадостного толстяка, который на тираду друга лишь весело заржал, и попросила:

— А можно мне домой...

— По коням, — зычно рявкнул Ельчанинов и повел меня к выходу из садов. Напарник Жень Геннадича коротко кивнул нам, и они исчезли в ночи.

Когда мы садились в машину, которую Илья оставил довольно далеко от дома Шерифа, я вспомнила, что знаю и парня, с которым ушел Жень Геннадич. Это был то ли Саша, то ли Сережа, которого эскулап грозился закодировать от пьянки.

— А вас сколько? — полюбопытствовала я.

— Трое, ты же видела, — пожал плечами Ельчанинов, выворачивая руль направо. Мы выехали из садов и понеслись по пустынным городским улицам.

— Всего?! Их вместе с Шерифом — восемь! Кажется...

— Ксюш, ну что ты так волнуешься, все же хорошо.

— А если они за нами погонятся? — не унималась я.

— Нет. Пока освободятся, пока свечи вкрутят, а запасных наверняка нет... — О каких таких свечах он толковал? Там же электричество!

Я осторожно покосилась на Илью, ожидая объяснений.

— Мы выкрутили из их машин свечи. А без них автомобиль не поедет, — хмыкнул Ельчанинов. — Успокойся. Все хорошо.

Да-да, что-то такое я слышала в автошколе. Будто есть какие-то свечи, причем у каждой машины...

Вообще-то Илья, конечно, прав. Главное, что все хорошо.

Только вот мне было ужасно плохо. Не то чтобы меня стало трясти, так сказать, постфактум. Просто теперь у меня возникли новые вопросы... И мне это не нравилось. По законам жанра сейчас я должна пылать к своему спасителю глубокой благодарностью и любовью. Вместо этого мне хотелось устроить ему допрос с пристрастием.

До моего дома мы доехали в полном молчании. Илья периодически бросал на меня короткие взгляды. Я же упорно не желала смотреть ему в глаза.

Часы показывали начало пятого. Утра, разумеется. Больше всего мне сейчас хотелось встать под горячий

душ и расслабиться. Но сделать этого я не могла, пока не узнаю всю правду.

Когда мы вошли в квартиру, я сразу же направилась на кухню и первым делом выбросила в мусорное ведро грязную тарелку и чашку, которыми пользовался Шериф.

— Ксень, ты как? — Илья сделал попытку прорвать плотину моего молчания.

— Садись и рассказывай, — строго приказала я.

— О чем? — весело усмехнулся Ельчанинов, устраиваясь на подоконнике.

— Меня интересуют такие вопросы, — принялась я загибать пальцы. — Кто в этом городе действительно главный... «пахан» — это, кажется, так называется? Ты?

— Господи, Ксюша! С чего ты взяла?! — изумился Илья. Его рука с зажатой в пальцах сигаретой повисла в воздухе.

— Ты так по-хозяйски разговаривал с Шерифом... И он тебя послушал!

— Наш город поделен на две зоны, или сферы влияния. Шериф — глава одной из двух главных группировок. Второй — некто Хвост. В лицо я его знаю, но дел с ним не имел и иметь не хочу... Мы с Шерифом вместе были в Афгане, там и познакомились. Мы знаем и уважаем друг друга. Не дружим, но и не конфликтуем. А разговаривал я с ним, как ты выразилась, «по-хозяйски» потому, что по-другому было нельзя! Иначе он бы от тебя не отстал. Он парень неглупый, но очень торопливый. Сначала делает, а потом думает. Увлекающаяся натура...

— Романтик, прости господи! — зло фыркнула я. — Ну, допустим. А откуда ты знаешь место нахождения товара и когда ты об этом узнал?

— Ксюша, но я понятия не имею, где компонент, — обескураженно развел руками Ельчанинов.

Как мне хотелось верить ему!

— Не верю! Если не знаешь, где он находится, зачем предложил Шерифу деньги?!

— Ксюша, но иначе он бы тебя не отпустил! Как ты не понимаешь?!

— А если компонент и через полгода не найдется? Ты отдашь ему деньги? Потому что если не отдашь, то, во-первых, потеряешь лицо, а во-вторых, подвергнешь опасности свою жизнь и жизни своих друзей. И все это ради меня? Глупой, толстой и некрасивой бабы?! Ты свихнулся, Ельчанинов! — вынесла я свой нелицеприятный приговор.

Задело! Еще как задело!

Илья отвернулся к окну и уставился в него немигающим взглядом.

И тут меня опять посетили муки совести. Да что же я за человек-то такой?! Парень спас мне жизнь, рискует из-за меня своими деньгами, а я, вместо того чтобы кинуться ему на шею, измываюсь над ним почище средневековой инквизиции!

Но переделать себя я уже не могла.

Если он меня сейчас ударит, назовет неблагодарной дрянью, я не обижусь. Я действительно веду себя как неблагодарная дрянь! Как последняя сволочь!!!

— Да. Я сделаю это ради тебя, — просто сказал Ельчанинов, поворачиваясь ко мне. — Точнее, ради себя. Потому что я очень хочу, чтобы ты была со мной. Всегда.

После непродолжительного раздумья я не нашла ничего лучшего, как разразиться отчаянными слезами. Другого выхода из положения просто не оказалось.

Мне только что признались в любви. Ну, может, именно это слово Илья и не произнес, не важно! Важен смысл, который он вложил в свои слова. Важно выражение его глаз!

А я?!!

Как я рыдала! Как подвывала и всхлипывала! Любо-дорого было посмотреть! Я вспомнила все свои обиды примерно с пятилетнего возраста и с наслаждением их оплакивала. И все из-за того, что не умею извиняться! Ну, чего проще, подойти к Илье, положить ему руки на плечи и, мило потупив глазки, проникновенно прошептать «Прости!». Так нет. Сижу на неудобной табуретке и размазываю по щекам Ниагару слез! Да что же за несносный характер?!!

Эффект, на который я рассчитывала, превзошел все ожидания. И хотя за потоками слез видно мне было отвратительно, я все же разглядела растерянное лицо господина Ельчанинова...

 

Эпилог

— Ксюшка, твой сок! — раздался над моей головой приятный мужской голос.

— Мурр, — ответила я и открыла глаза. Передо мной в позе заправского официанта (даже салфетку не забыл себе на руку повесить!) стоял атлетически сложенный красавец — Сергей. Серж. Сергунчик. Серега. Я его обожаю и, похоже, он меня тоже.

— А мне? — капризно протянул Костя с соседнего шезлонга.

— А тебе не положено, ты и так уже литра два с утра выдул, — весело хмыкнул Сергей.

— Ну, конечно...

Прислушиваясь к веселой пикировке этой парочки, я пила холодный сок и наслаждалась жизнью.

Мы приехали сюда пять дней назад. Все вместе, втроем. Я, Костя и Сергей.

В небольшом частном пансионате на берегу Черного моря отдыхающих было немного. Начало апреля. Еще не сезон.

Миловидная хозяйка, женщина среднего возраста, без всяких вопросов предоставила нам два смежных номера, совместным холлом и сантехническими удобствами.

К моей огромной радости, во дворе пансионата оказался вполне приличный бассейн с подогретой водой. Лично я и ночевала бы в нем, периодически выползая, как Ихтиандр, на сушу, чтобы позагорать под уже теплым солнышком.

Наша компания привлекала заинтересованные взгляды постояльцев. Видимо, народные массы задавались простеньким вопросом «так кто с кем спит?» Но нас это ни капли не трогало. Ребята лишь посмеивались над любопытными соседями, а я, окруженная заботой друзей, пребывала в блаженстве.

Тревожиться мне было не о чем.

Новый бойфренд Костика Сережа человеком оказался очень неплохим. (И к тому же обеспеченным.) Мы с ним души друг в друге не чаяли. Антименко, видя такую идиллию, просто мурлыкал от удовольствия.

Если вспомнить мои отношения с покойным Парнишей, то удивляться тут нечему. Костя просто искренне радовался, что два самых близких ему человека нашли общий язык и подружились.

Дома тоже было все в порядке.

После ночного разговора с. Ильей я, недолго думая, заявила, что знаю, где Щербинин спрятал вагоны с компонентом. Мало того, я познакомила Ельчанинова с бабой Верой, и он клятвенно пообещал произвести в ее квартире ремонт, закупить новую мебель и приставить к старухе сиделку.

Баба Вера поначалу ерепенилась, но когда Илья Владимирович объяснил старухе, что это просто арендная плата за сохранение таких важных документов, она сдалась и даже высказала ряд пожеланий. Ох, и намучаюсь я еще с ней!

И еще. Сообщения о моем личном «знакомстве» с Шерифом Илья Владимирович получил сразу из двух источников. И баба Вера, и Ирка Поливанова расстарались и все правильно ему передали. (А я-то молилась, чтобы хоть кто-то до Ильи дозвонился. А они обе! Молодцы! Да еще старушки-соседки помогли. Кто-то даже номер джипа запомнил и Ельчанинову доложил.) Мой немудреный ход Ельчанинов сразу же раскусил. Позвонил Жень Геннадичу и без труда вычислил нужную дачку. Точнее, «офис» или штаб-квартиру одного из городских «паханов». Дальнейшее было делом техники. Ничего не подозревавших парней Шерифа ловко упаковали (сама видела), но оставили живыми и здоровыми. К тому же на свободе.

И это правильно. Во-первых, инкриминировать им похищение человека — довольно сложно. А во-вторых, всем нам еще жить в этом городе. А жить, разумеется, хочется спокойно.

Николай Павлович Борисов, или в просторечье Седой, из города уехал. Но, конечно, оставил своих людей, как говорится, присматривать.

Каким образом в такой обстановке Ельчанинов думает реализовать товар, мне не известно. Но он умный, он что-нибудь придумает. Особенно теперь, когда на него не давит Шериф.

Нет больше Шерифа. Причем нарвался парень по собственной глупости. Как ни увещевал его Ельчанинов...

Уж не знаю, из каких соображений (скорее всего от жадности и нетерпения) Шериф захотел продать Седому те бумаги, которые получил от меня. Точнее, в результате обыска бабы Вериной квартиры. Сделать это он хотел анонимно. Но Борисов к этому времени покинул наш славный городишко, а его парни вычислили Шерифа и просто отобрали ничего не стоящие бумажки. Они не были гигантами мысли, поэтому самым банальным образом, даже не расспросив как следует, пристрелили Шерифа. Его труп и останки парочки подручных «всплыли» на городской свалке. Как говорится, дерьмо к дерьму.

С обеих работ, и из банка, и от нефтяников, я уволилась. Да и к тому же мне, похоже, уже вполне понравилось руководить салоном. Мы имели с Сережей долгую беседу по этому поводу (Костик на нас даже немного обиделся, взревновал). И Серж сумел меня убедить, что не так страшен черт, как его малюют. Говорил, что я для салона очень ценный кадр, чтобы всю оставшуюся жизнь провести с половой тряпкой в руках. Я, конечно, долго сомневалась, но позволила себя уговорить.

Правда, потом побеседовала еще и с Костенькой. Тет-а-тет, так сказать. И намекнула, что дрянь он непроходимая и высокими материями прикрывался. Котик недоуменно возвел на меня очи, и я объяснила: дарить мне половину салона, ввиду открывшихся обстоятельств (о которых мы с ним принципиально не вспоминаем), значит давать взятку в особо крупных размерах. И это совсем не акт заботы и «обеспечения моего будущего».

Разумеется, Котя клялся и божился, что ни о чем таком не думал не помышлял, но я показала ему язык и сообщила, что остаюсь при своем мнении.

Кажется, жизнь вполне обеспеченной дамы мне очень подходит.

Статьи, ни одну, ни вторую, я так и не написала. Просто позвонила Ирке Поливановой и сказала: «Извини, подруга!» Иркины отчаянные вопли я слушать не стала и просто положила трубку. Судьба ее дрянной газетенки меня совершенно не волновала.

Да! Несколько дней назад звонила во Владимир Лexe Егорову. Этот пройдоха там так хорошо устроился на местном телевидении, что и думать не желает о возвращении в родной город.

Кстати. Я никому так и не рассказала, кто убил Щербинина. И не расскажу никогда.

А милиция как-нибудь переживет еще один «висяк».

И еще... Мастерски подлизавшись к Илье, я выпытала, что он действительно в день убийства был неподалеку от места преступления. Загадочная база N°3 сдает ему в аренду складские помещения. И Илья Владимирович в тот самый день был там по делу.

Проверять полученную информацию я не стала.

Ну, а с самим Ельчалиновым...

С ним все в порядке.

А вот со мной, пожалуй, не очень.

Собственно, поэтому я и удрала на море в компании Костика и Сереги. Я решила взять тайм-аут. Я должна подумать... Может, действительно выйти за Илью замуж? Он мне далеко не безразличен. Он надежный, порядочный... Может, и вправду не так страшен черт, в смысле семейная жизнь...

Нет.

Не буду я себе забивать голову среди всей этой красоты!

Вот вернусь домой, тогда и решу.