Несвойственное Холмсу поведение, которое я бы назвал гиперактивностью, как будто усиливалось по мере того, как мы приближались к конечной точке нашего путешествия. День ото дня он становился все возбужденнее, и так продолжалось до тех пор, пока мы не прибыли на вокзал Бухареста. У перрона нас ждал экипаж. Мы погрузились и с полчаса ехали молча, поглядывая на балканский пейзаж.

— Дьявольски белый снег. Его чистота обманчива, ибо она не человеческая. Чтобы смотреть, ты вынужден зажмуриться или использовать защитные стекла. Созерцая такую белизну, ты сам облачаешься в темное. Что ни говори, а мне по душе наша Лондонская сажа. Как красив наш лондонский снег! Что вы, Ватсон, белый снег бьет по глазам, как китайский морфинист. Вы не замечали, что у белого снега такие же острые желтые пальцы?

Я ничего не отвечал и продолжал любоваться белоснежными горами.

— Поглядите-ка, Ватсон! Похоже, мы въезжаем в Трансильванию! Посмотрим, что это за транс такой. Кто знает, Ватсон, может и нас ждет какое-то превращение. Чего не случится в рождественскую ночь, черт побери!

— Погодите-ка, Холмс. О каком рождестве вы говорите?

— О православном, разумеется. Вы разве не знали, что эти, право, славные ребята живут по своему особому календарю? Местное Рождество на две недели отстает от нашего. Другими словами, спустя два дня мы сможем отпраздновать православное Рождество. Мы вовремя, Ватсон! Мой друг, впрочем, кажется католик.

— С чего вы взяли?

— Видите это знамя над замком?

Дорога серпантином пошла вниз и в просвете между холмами, прямо под нами показалось логово Цепешей. Замок производил удручающее впечатление. Он был весьма искусно вписан в ландшафт: зажатый между двумя утесами, он словно завис на границе двух миров. Со стороны ворот к нему подбиралась лощина, утыканная виноградными кустами. Над каждой их семи башен развевалось знамя, на котором я смог разглядеть крылатое чудовище, припавшее к чаше.

— Дракон это, несомненно, родовой знак. Мой приятель приходится прямым потомком валашскому господарю Владу II по прозвищу Дракул, или попросту Дракон. Его сын, Влад III вошел в историю как Дракула, то есть сын Дракона. Ну а наш знакомец, похоже, чтит своих предков. Что же, это похвально.

— Ну а чаша, Холмс? Какое отношение ко всему этому имеет католичество?

— А это самое интересное. Предки нашего Влада, будучи славянами, были православными. Но в ту пору, о которой идет речь, в этих местах шла самая настоящая религиозная война. С одной стороны маленькому княжеству постоянно угрожали османы. С другой набирали силу чехи-гуситы, известные как чашники.

— Чашники? Это от чаши?

— Именно. Я навел кое-какие справки и готов утверждать: этой чаше и обязан легендарный предок нашего знакомого своей кровожадной репутацией. Известно ли вам, что католикам запрещено причащаться вином? Не знаю, как сейчас, но в то время чести припасть к крови Христа были удостоены только знатные вельможи. Простая чернь, которая между прочим составляла основную боевую силу гуситов-чашников, должна была довольствоваться лишь хлебом, знаменующим, как вы понимаете, Иисусову плоть.

Мне было странно слышать от Холмса, атеиста из атеистов, слова «Иисус» и «причащение». Признаться, меня даже коробило его вольное обхождение с этими святынями, но не будем винить его.

— Согласитесь, Ватсон, такое положение вещей крайне унизительно. Во все времена каждый народ помимо хлеба желает еще и зрелищ, страстей. Ну а какие страсти без крови, то есть прошу прощения, вина? Именно по этой причине знамя чашников украсила чаша с кровью – как наглядная иллюстрация требований.

— Но Влад, насколько я понял, выступал против этих самых чашников? Каким образом символ его врагов перекочевал на его знамя?

— Браво, Ватсон! Это самый тонкий момент во всей истории. В ходе того дела мне пришлось перерыть кучу документов, чтобы докопаться до сути. И я таки до нее докопался! Право, Ватсон, весьма жаль, что вы не принимали участия в том деле. Оно было чертовски познавательным!

Я был слишком заинтересован историей графа, чтобы прерывать Холмса своими подозрениями по поводу того «дела».

— Я тоже весьма сожалею, Холмс, — ответствовал я со всей возможной учтивостью. Признаюсь, мне все меньше нравился этот Влад и я жалел, что упустил возможность избавиться от него раньше. — Боюсь, я был отвлечен своей практикой.

— Ватсон, Ватсон! Что такое эта ваша практика? Вы употребляете это слово, будто все прочее – пустая теория. Поверьте, Джонни, только тут и творятся настоящие дела. — Холмс многозначительно постучал себя по лбу. — Разве может медик служить лекарем души?

Это было уже чересчур.

— Позвольте возразить вам, мой дорогой друг, что здоровье тела есть непременный залог здоровья души. Как говорили столь часто поминаемые вами римляне, «В здоровом теле здоровый дух».

— Бросьте эти бертильоны, Ватсон! Никогда ни один римлянин не поставил дух в зависимость от упругости своего бицепса. А то что вы цитируете – форменное недоразумение, лихо подхваченное нашими sportsmen. «В здоровом теле и дух должен быть здоровым» – вот о чем твердили римские мудрецы! Увлечение зрелищами, коими потчевал античную публику Колизей, как потчует публику лондонскую Уимблдон и Стэмфорд Бридж, не могли не беспокоить думающих людей.

Он еще раз постучал себя по лбу. Я нашел выдержку не перечить моему другу, оставив его наедине со своей ересью. Мы уже подъезжали к замку, и мне не хотелось, чтобы наша ссора вылилась за пределы двуколки.

— Так или иначе, мне удалось доподлинно установить: на протяжении весьма длительного времени, что-то около года, бравый вояка Влад III пребывал в плену у одного венгерского воеводы. А ведь венгры, как вам будет известно, все как на подбор католики. Так что по возвращении домой за графом закрепилась слава перебежчика. Якобы за время заточения он перенял католичество и, будучи весьма знатной персоной, получил возможность причащаться вином. Правда то была или нет, но после освобождения земляки прозвали Влада вампиром. Как видите, потомок Дракулы не постеснялся поместить позорный для предка символ на свое знамя. Похоже, он весьма гордится той историей. А вот кстати и он.

Наш экипаж как раз миновал верстовой камень, свидетельствовавший, что мы въехали во владения Цепешей. Миновав виноградные насаждения, мы остановились в сотне ярдов от мрачноватого драконьего гнезда, вся мрачность которого была рассеяна, как только я увидел его нынешнего хозяина. Все мои предчувствия оправдывались с лихвой: Влад стоял перед входом, опершись на зубцы вил, которыми он, похоже, только что закончил удобрять виноградные лозы. До блеска заточенный трезубец сверкал, ловя на себе лучи едва пробивавшегося сквозь чернильный туман закатного солнца. Сам хозяин находился в тени и только острые зубы его матово блестели сквозь тонкие багровые губы.

Возница высадил нас, не доехав до крыльца полсотни ярдов и тут же поворотил назад. Признаться, уже тогда я ощутил нехорошее предчувствие. Сейчас, по прошествии времени я понимаю причину спешки нашего провожатого, но тогда мы с Холмсом не придали этому значения. Видя, что хозяин лично встречает нас у входа, мы бодрым шагом двинулись навстречу. Однако вскоре мы разом замедлили шаг, а затем и вовсе остановились. Переглянувшись, мы вновь ускорили шаг, чтобы скорее увериться в том, что глаза нас не обманывают. Подойдя к крыльцу мы убедились: то, что мы приняли за фигуру хозяина хозяином совсем не являлось. Как не являлось это чьей-либо фигурой вообще – перед нами громоздилось отвратительнейшее пугало, насаженное на жердь и облаченное по какой-то причине в отличного кроя платье.

— Похоже, кому-то понадобилось, чтобы мы издали приняли это чучело за хозяина.

Я хотел было разразиться тирадой касательно этических устоев приятеля моего друга, но увидев нахмуренное лицо Холмса, не стал довершать его переживаний. Мой друг и без того выглядел непривычно растерянным. Почувствовав, что надо брать инициативу в свои руки, я по привычке ощупал карманы «привратника» и выудил из кармана пиджака бумагу.

— Ага, тут что-то есть!

Мой друг выхватил ее из моих рук.

— Записка, Ватсон!

Я не раз уже замечал, что возможность влезть в шкуру сыщика лучше всего приводит моего приятеля в чувство.

— У вашего приятеля не лучшие манеры, — не удержался я.

Только сейчас я понимаю: единственное, что руководило мной в тот момент, был неподдельный ужас, но внешне я до последнего момент цеплялся за возможность, что все это окажется дружеским розыгрышем.

«Прошу простить, но безотлагательные дела вынуждают меня срочно отбыть в Тырговиште. Прошу вас, занимайте приготовленные комнаты и чувствуйте себя как дома. Коловрат поможет вам освоиться. Наутро я буду у вас.

Влад Ц.»

— Что это за Коловрат?

От одного имени у меня мурашки бежали по спине.

— Похоже, это – он.

Я поймал настороженный взгляд приятеля и посмотрел туда же, куда и он. В этот момент входная дверь совершенно бесшумно приоткрылась и в проеме показалась морда зверя настолько отвратительного, насколько это может представить моя фантазия. Даже сейчас волосы мои встают дыбом от одного воспоминании об этом исчадии ада. Словно почувствовав, что разговор о нем, чудовище вышло из-за дверей и направилось к Холмсу. Это был невообразимых размеров волкодав с огромными, торчащими наружу клыками и длинным вываленным языком в черных крапинах. Возможно, вам вспомнится собака Баскервилей, но она признаюсь, на фоне этого Цербера смотрелась бы слепым кутенком. Я вскинул ружье, готовясь дать отпор, но пес даже не повел ухом. Презрительно, как мне показалось, закатив глаза, он развернулся и остановившись в дверях всем видом показал нам следовать за собой.

— Как должен выглядеть хозяин этого «провожатого»! — последнее, что пронеслось в моей голове, прежде чем я потерял сознание.

Мой дом моя крепость, но чужая крепость отнюдь не мой дом. Говоря попросту, я не на шутку струхнул. Очнувшись, я обнаружил себя на кровати в небольшой темной комнатке. Холмс пояснил, что пес провел его в одну из башен, где были приготовлены две смежные комнаты.

Я выглянул из оконца и снова почувствовал головокружение. Комната располагалась, похоже, у самого шпиля башни. Отсюда я смог разглядеть противоположную от входа стену замка. В последних лучах заходящего солнца я разобрал, что она была продолжением свода бездонного ущелья, дна которого невозможно было рассмотреть даже с высоты башни. Вровень с нижним этажом замка стелился туман, укрывавший ущелье, из-за которого слышалось карканье невидимых воронов и другие звуки, природа которых мне была недоступна.

— Ну и местечко! Земли не видно.

— Утром, дай Бог, встретим хозяина – там и осмотримся. Спокойной ночи, Ватсон.

Только невероятное напряжение воли и отсутствие смены нижнего белья остановило меня, чтобы не предложить Холмсу расположиться на ночь в одной комнате.