- Скажи честно, почему ты ко мне ночью не прикоснулся? Благородство проявил или умотался?
- Честно? Пополам.
Роман и Юля пили кофе на кухне, сидя за столом напротив друг друга.
Слушая девушку, он улыбался и живо реагировал на вопросы, но мысленно, казалось, был уже на работе.
Юля чувствовала себя не слишком уверенно. Разрыв с мужем, случайная встреча в бильярдной, посещение ресторана…
И вот, теперь она здесь. С утра, да на трезвую голову, все это представлялось не так однозначно и правильно.
Юля сняла с шеи цепочку с кулоном в виде сердечка и, накручивая ее на пальцы, заметила:
- Вообще-то ты авантюрист. Оставил у себя дома незнакомого человека…
- Почему незнакомого? Ваш паспорт, Юлия Сергеевна, я посмотрел еще ночью.
- Ты рылся в моей сумочке?
- Сама же говоришь, нельзя пускать незнакомцев в свою квартиру.
- Позолота благородства слетает прямо на глазах…
- Да ладно, я просто хотел узнать, когда у тебя день рождения, чтобы сделать сюрприз, - Шилов поставил пустую чашечку и приготовился встать из-за стола.
- Не верю.
- Обидеть простого мента может каждый. А вот поверить!.. - Он встал.
- Так ты мент?!
Роман усмехнулся, поцеловал ее в лоб и вышел из кухни, провожаемый растерянным взглядом Юли.
Когда она зашла в комнату, он сидел на кровати, спиной к ней, и закреплял наплечную кобуру.
Рядом с ним лежал пистолет. Большой, хромированный. Иностранный.
- Что-то я такого оружия у ментов раньше не видела.
- Обыкновенная «беретта» 38-го калибра. Хороший ствол, только с патронами проблема.
- Можно я посмотрю?
Не оборачиваясь, Шилов кивнул. Юля взяла пистолет. Тяжелый! И с дарственной гравировкой латинскими буквами: «Майору Шилову от Французской Республики с благодарностью».
- За что же тебя французы так полюбили? Спас от террористов Эйфелеву башню?
- Что-то типа того, - Шилов забрал пистолет, привычно заправил его в кобуру и, взяв со стула пиджак, вытащил из внутреннего кармана бордовую книжечку: - Это чтобы ты меня не боялась.
«Это» оказалось служебным удостоверением. Юля рассмотрела фотографию, на которой одетый в форму Роман выглядел серьезнее и, что ли, взрослее, чем в жизни. Прочитала должность: «Старший оперуполномоченный по особо важным делам». Вернула «ксиву»:
- Вот теперь точно буду бояться. Квартира такая навороченная, машина не из дешевых, «беретта». Для мента ты какой-то слишком странный!
- Угу. - Шилов протянул Юле заранее приготовленные запасные ключи от дома: - Живи! Пока хату найдешь, то, сё… Какая-никакая, а крыша над головой. Во всех смыслах.
Про «все смыслы» можно было и не добавлять, слово «крыша» и так прозвучало достаточно многозначительно. И жилье, и защита…
- Так не бывает, - вздохнула Юля, когда они уже стояли в коридоре.
- Это ты про что?
- Про тебя. Ну и про себя.
- Откуда ты знаешь, как бывает? - Роман взял ее за плечи и притянул к себе.
Упреждая его следующее движение, Юля сказала:
- Еще раз меня в лоб поцелуешь, и я тебя прибью!
Он поцеловал ее в губы. Она сжала воротник его куртки и долго не отпускала. Шилов с сожалением отстранился:
- Долг зовет, надо лететь.
- Сегодня же выходной…
- У нас нет выходных.
Он открыл дверь. Юля стояла, прислонившись к стене и теребя воротник блузки:
- Теперь буду голову ломать: сразу бежать или сначала тебе обед приготовить?
- Ужин! Готовить надо ужин. Тебе денег оставить?
- Не надо, добегу до банкомата.
Он вызвал лифт и уехал. Она встала у окна, посмотрела, как он, разговаривая по сотовому телефону, выходит из дома и садится в «Альфа-ромео».
На душе у Юли было как-то странно. С одной стороны, вот она, сказка. С другой - что-то подсказывало, что в ближайшее время этой сказке предстоит пройти серьезную проверку на прочность.
* * *
Телефон звонил и звонил. - Не подойдешь? - спросил Арнаутов. - Не хочу. Меня нет дома. Господи, какое счастье так валяться и никуда не спешить!
- Раньше ты считала за счастье сорваться в выходной на какое-нибудь интересное дело.
- Так уж не девочка…
Татьяна Кожурина сидела, привалившись к спинке кровати. Голова Арнаутова покоилась у нее на груди, и Татьяна гладила его по затылку, ерошила короткие седоватые волосы на висках, нежно проводила ноготком по глубоким морщинам на лбу.
Он одинок, она одинока. Если сложить возраст обоих, то получится глубокая старость. Вся жизнь прошла на работе. Незаметно прошла. И то, что осталось, пролетит еще незаметнее. А как бы хотелось…
- Так и я уже тоже не мальчик, - вздохнул Арнаутов.
- Ну, Коля, ты у нас еще боец хоть куда! До двух часов угомониться не мог.
- До двух пятнадцати.
- Вот видишь, аж до двух пятнадцати. Настоящий полковник!
- Сплюнь.
- Да нечего плевать, Москва утвердила. Мне Соколов звонил.
- Чего это он тебе звонил? - Арнаутов запрокинул голову, чтобы поглядеть Кожуриной в лицо.
Продолжая гладить его по волосам, она усмехнулась:
- Ревнуешь? Я сама его просила узнать. Сказала, жених волнуется, проверь, как там дела. Так что вертите дырки в погонах, полковник Арнаутов!
- Подожду до понедельника, так будет вернее. Что же они так тянули?
- Московские игры.
- У нас и своих игр хватает. Думаешь, никто не зарится на мое кресло? Копают, сволочи! У каждого свой интерес.
Кожурина грустно и как-то немного ожесточенно посмотрела на его затылок:
- Это жизнь, Коля. У меня, вон, тоже свой интерес. Только ты его игнорируешь.
- Не начинай, - поморщился Арнаутов.
- Вот когда твой Пашка приведет в вашу мужскую берлогу невесту, тогда взвоешь и сам ко мне прибежишь и попросишься.
- Я никогда никуда не прошусь! Сочту нужным - поженимся.
Кожурина на мгновение замерла, а потом, оттолкнув Арнаутова, вскочила с кровати. На ходу накидывая халат поверх черного пеньюара, выбежала в коридор и заперлась в ванной.
Арнаутов тихо выругался. Как все хорошо было, ведь редко какой выходной удается провести вместе - так нет, надо было ей все испортить. Как будто не знает, как он реагирует на подобные разговоры. Нет, баба - она и есть баба. Даже если провела всю жизнь на следственной работе.
Арнаутов встал с кровати, подтянул трусы. Выходя в коридор, покосился на синюю прокурорскую форму Кожуриной, висящую на плечиках, прицепленных к дверце шкафа.
Чего теперь, извиняться? Он бы, может, и извинился, если б умел. Да беда в том, что признавать ошибки он давно разучился. Во всяком случае, разучился признавать их публично. Неспроста ведь не только коллеги, но даже Танька называет его «железным дровосеком», который прет вперед, не замечая оставленных сзади руин.
Арнаутов стукнул кулаком в дверь ванной комнаты:
- Таня! Тань, ну ты чего?
- Ничего, - донесся из-за двери голос, заглушаемый шумом воды.
- Ты же знаешь, я не люблю, когда на меня давят. Что нам, так, что ли, плохо? Давай без истерик, ладно?
- Где ты видишь истерику? Я душ принимаю.
Из комнаты донесся сигнал сотового телефона. Арнаутов с облегчением отошел от двери ванной, разворошил груду одежды на кресле, взял выпавший из кармана пиджака аппарат и ответил на вызов:
- Слушаю!
- Николай Иваныч? Здрасьте, это Губин.
Костя Губин работал в охране Моцарта.
Арнаутов вербанул его еще год назад, но навар пока был слабый.
- И где ты пропадал, твою мать?
- Не было ничего интересного, а лишний раз высовываться…
- Ладно, давай без лирики. Есть чего?
- Есть. Надо бы встретиться. Лучше сейчас.
- Где?
Пока Арнаутов в комнате обсуждал место встречи, Кожурина стояла перед зеркалом в ванной и смотрела на свое отражение. Морщинки вокруг глаз и в уголках рта, огрубевшая кожа на скулах, седые волосы, которые не берет самая стойкая краска. Хорошо, что их пока мало, но что будет через год, через три, через пять? При такой работе, это уж точно, она не станет выглядеть лучше. И при такой личной жизни…
Может, ну его к черту, этого Арнаутова? Сколько она его ждет? И будет ждать еще столько же, радуясь, если он хотя бы раз в неделю переночует и раз в месяц куда-нибудь пригласит. Его все устраивает! А когда перестанет устраивать, он забудет дорогу к ней в дом и скажет, что занят на службе. Господи, как надоело!
Ополоснув лицо прохладной водой, Кожурина вышла из ванной.
Арнаутов, уже одетый в рубашку и брюки со свисающими подтяжками, стоял посреди комнаты и прилаживал наплечную кобуру с пистолетом Макарова.
- Сбегаешь? На кофе время есть?
- Ну зачем я тебе такой нужен? Я ведь живу на работе!
Арнаутов попытался обнять, но Кожурина ловко вывернулась и, затягивая пояс халата, вышла из комнаты в коридор. Не останавливаясь, бросила через плечо:
- Ты не женщина, ты не поймешь. Ну, так кофе на тебя варить?
- Вари. Только быстро.
Арнаутов закрепил кобуру, перекинул через плечи подтяжки. Взял с кресла пиджак. И сказал, будто впервые за все время их отношений оправдываясь:
- Стукач один отзвонился. У него информация важная, надо встретиться.
* * *
Когда Шилов пришел на работу, в отделе еще никого не было.
Сев за свой стол в кабинете, который он делил со Скрябиным и Соловьевым, Роман включил чайник и стал дозваниваться до Воркуты. Повезло: соединиться со знакомым опером из местного розыска удалось быстро.
- Игорь, привет, это Шилов из Питера. Ну, как там северное сияние? Как крестничек наш, Бизон? Дали двенадцать? Ну вот видишь, значит, не зря ловили! Слушай, извини что домой и в выходной, но дело срочное. Тут два ваших архаровца засветились. Пиши… - Раскрыв полученные от Моцарта паспорта, Роман принялся диктовать: - Селиванов Дмитрий Иванович, восемьдесят второго года рождения, проживает: Воркута, улица Шахтерской Славы, дом шесть, квартира тринадцать… Записал? И Краснов Михаил Николаевич, того же года, проживает там же, но квартира двадцать. Родственники, знакомые, бабы… Позвонишь? Да вчера еще было надо! Спасибо, жду…
Роман еще продолжал говорить, когда пришел Станислав Скрябин. Повесил куртку на вешалку около двери, молча протянул руку для пожатия и сел за маленький приставной столик перед письменным столом Шилова. Ожидая конца разговора, заварил себе растворимый кофе. Это был ежедневный утренний ритуал, который никогда не нарушался. Даже если в карманах был совсем голяк, на банку кофе деньги как-нибудь находились. Впрочем, с тех пор как Ромка возглавил отдел, такие мелкие, но необходимые в работе вещи, как сигареты и кофе, перестали быть головной болью, возрастающей по мере того, как отдалялся день выдачи зарплаты.
Как только Шилов положил трубку, Скрябин сказал:
- Спасибо тебе за выходные! От Светки - особая благодарность.
- Что, совсем дома плохо?
- Война до победного конца, и конец уже близко. Только Светка этого не понимает. Что случилось-то?
- Банду брать будем.
- А-а-а, банду! А я думал, может, случилось чего! - Скрябин отхлебнул кофе и закурил сигарету.
Вошел Соловьев:
- Привет! - В отличие от раздраженного Стаса, Серега словно лучился радостью оттого, что его в выходной день вызвали на работу.
С мрачным видом подождав, пока Соловьев займет место за приставным столиком напротив него, Скрябин спросил:
- Ну, и что ты уселся? Не хочешь спросить, почему нас выдернули из дома?
- А чего спрашивать? Наверное, банду брать будем, - хитро глядя на Шилова, ответил Серега, и все, даже Станислав, засмеялись.
В кабинет заглянул Василевский:
- Начальник! Борька, Дима и Джексон у меня в кабинете сидят. Сапог внизу в машине дрыхнет.
- Спасибо, Леня, сейчас подойдем, - окончание фразы Шилова прервал звонок телефона.
Глядя на коллег, Шилов сказал:
- Спорим, сейчас нам сдадутся киллеры? - и включил «громкую связь».
В кабинете зазвучал безжизненный, как у робота, голос:
- Я хотел бы сообщить о готовящемся заказном убийстве. Буду ждать вас у бассейна СКА через час.
* * *
К бассейну приехали на двух машинах. Встали прямо напротив главного входа. Шилов, Скрябин и Соловьев сидели в «Альфа-ромео», остальные - в синей «девятке» с гражданскими номерами.
- Ничего, что мы так явно стоим? - оглядываясь по сторонам, спросил с заднего сиденья Станислав.
- А от кого шухериться? - весело отозвался Серега. - Я почему-то думаю, они не убегут.
- Как они нас узнают-то?
- Внутренний голос подскажет. Даже пинка даст, если замешкаются.
- Вот, кстати, и он, - Шилов указал на вышедшего из-за угла бассейна высокого мужчину в расстегнутом черном плаще.
- Кто? - не понял Скрябин.
- Внутренний голос. Он же Вова Хрипунов, начальник охраны Геры Моцарта.
Увидев машины с ментами, Хрипунов повернул назад.
Проводив его взглядом, Серега спросил:
- Слушай, а почему Дробышев - Моцарт?
- У него родители в филармонии играли, и сам он до десяти лет в музыкальную школу ходил, - объяснил Шилов. - А потом ему во дворе скрипку сломали, и он боксом увлекся. Вон, идут!
От того угла, у которого вертелся Хрипунов, к машинам приближались двое парней в джинсах и кожаных куртках. Тот, что был ниже ростом, держался за живот и прикрывал нижнюю часть лица воротником куртки.
- Не хреново они его обработали, - напряженно протянул Скрябин.
- Пошли встречать, - Шилов открыл дверь.
Когда парни приблизились, стало заметно, что и второму сильно досталось. Все его лицо покрывали синяки и глубокие ссадины, на щетинистом подбородке запеклись сгустки крови. В глазах была покорность судьбе. Безошибочно определив в Шилове старшего, он сказал тусклым голосом:
- Меня зовут Михаил Краснов. Это я вам звонил.
Краснова посадили в «Альфа-ромео», второго - в «девятку».
Шилов сказал:
- Давай сперва в «травму». Я не знал, что они в таком виде.
…А за углом бассейна контролировавший процедуру «экстрадиции» Хрипунов позвонил Моцарту:
- Это я. Все в порядке, но ты не прав. Это еще ударит по нам. Честных ментов не бывает…
В то же самое время Арнаутов около метро «Чернышевская» встречался с осведомителем. Это был тот самый Костя из свиты Моцарта, который ночью подавал в «Шаурме» коньяк. Они стояли в толчее напротив входа в подземку и нервно бросали реплики, глядя в разные стороны.
По лицу Арнаутова было понятно, что услышанная информация ему очень не нравится.
* * *
Задержанных посадили в разные помещения.
Шилов переходил из кабинета в кабинет, слушал однотипные ответы, которые давали Краснов с Селивановым. В травмпункте их немного привели в порядок, и они осмелели, сообразив, что в ближайшее время их не станут подвешивать к батарее и лупить железякой по почкам.
- Подошел мужик, попросил проследить. Бабки хорошие, вот мы и согласились, - говорил Краснов, глядя в пол; подбородок и лоб у него были заклеены пластырем, многочисленные ссадины обработаны.
- А почему он именно к вам подошел? - спрашивал Соловьев, пытаясь заглянуть Мише в лицо, но Миша прятал глаза и бубнил, словно стесняясь убогости своей легенды:
- Откуда я знаю? Какая нам разница, лишь бы бабки платил…
- За кем еще следили?
- Ни за кем не следили.
С Селивановым работали Василевский и Скрябин.
- Ну а в Воркуте-то что? - спрашивал Василевский. - Работал, учился?
- По всякому.
- Чего в Питер-то принесло?
- А чего дома делать?
- И давно здесь?
Селиванов запнулся, подсчитал что-то в уме и осторожно ответил:
- Наверное, месяца два, - на правой скуле у Селиванова была глубокая, почти до кости рваная рана, теперь закрытая толстой повязкой. Селиванов то и дело поднимал руки, чтобы потрогать повязку, но вспоминал, что этого делать нельзя, и начинал рассматривать свои дрожащие пальцы, на которых кровь перемешалась с грязью и глубоко въелась в кожу.
Шилов вышел в коридор, закурил.
Прав Моцарт, если эту ниточку грамотно потянуть, то можно раскрутить многое. Скорее всего, ребята сами не убивали, работали в группе разведки и обеспечения. Значит, если найти к ним подход, могут сдать киллеров или руководителя - кого-то из них они наверняка знают.
Селиванов явно боится физического воздействия. Потрудись над ним хрипуновские костоломы еще пару часов, он бы им все рассказал. Если бы, конечно, раньше не умер от боли. Но словами его не расколоть. Он будет тупо держаться легенды, а когда окажется загнанным в угол уточняющими вопросами, просто заткнется, и тогда вывести его из этого ступора иначе как хорошей затрещиной не получится.
Значит, отставить пока Селиванова.
А что там с Красновым?
Краснов из них двоих - лидер. Что хорошо, он способен воспринимать не только удар снизу в печень, но и словесные аргументы. Это его первое отличие от Селиванова. А второе заключается в том, что он уже сейчас не только радуется смене хрипуновских застенков на тюремную камеру и мысленно говорит себе: «Все - фигня! В тюрьме люди тоже живут; много мне не дадут, а на зоне братва подогреет», - он понимает, что серьезно попал, и что никто, кроме него самого, ему не поможет. Если подобрать правильные аргументы, он пойдет на сотрудничество. Заговорит он - не станет отмалчиваться и Селиванов. А уж как только они оба начнут говорить что-нибудь помимо своей дурацкой легенды про незнакомого мужика в кабаке, дело пойдет. Потихоньку, шаг за шагом, но пойдет.
Скорей бы Игорь из Воркуты позвонил! Даже если он не сообщит ничего важного по поводу криминальных занятий и связей задержанных, любая бытовая фактура из их тамошней жизни поможет в расколе…
Распахнулась дверь, в коридор выглянул Соловьев. Шилов подумал, что он хочет сообщить о звонке по межгороду, дернулся ему навстречу и остановился, услышав:
- Тебя шеф разыскивает. Велел срочно зайти.
Кабинет начальника Управления уголовного розыска имел не по должности скромные размеры и был обшит светлыми панелями под дерево. На стене над головой Громова висел российский герб на фигурной дощечке, среди бумаг на письменном столе возвышалась модель танка «Т-72». Танк блестел гладким корпусом и воинственно топорщился пушечкой, будто угрожая скатиться с фанерного постамента и проутюжить широкими гусеницами разложенные перед ним документы, а заодно и судьбы упомянутых в них людей.
Подсаживаясь к Т-образному столу для совещаний, Шилов вопросительно посмотрел на начальника:
- Звали?
Громов хмуро кивнул:
- Реализуешься?
- Так, работаем помаленьку.
- Задержанные есть?
- Да ничего особенного.
- Опять темнишь?
- Почему? Получится что-нибудь - обязательно сообщу.
- Роман, ты как руководитель должен больше уделять внимания административным функциям, а не бегать по оперативным встречам.
- Но я же не руководитель! Я просто старший опер по особо важным делам и врио начотдела, который не виноват, что все командиры одновременно рванули на пенсию. Что ж мне теперь, опером перестать быть?
- Врио, опер, не виноват! - Громов раздраженно посмотрел на модель танка, в круглой башне которого отражался свет люстры. - Мне говорят, что ты своих задержанных у Моцарта получил и пытал их с его быками в подвале.
- Кто говорит? УБОП? Арнаутов напел? - Шилов прищурился и налег локтями на стол. - А хоть бы и у Моцарта! Я в жизни никого не пытал, я головой привык работать.
Коротко постучав, в кабинет зашел полковник из управления кадров:
- Юрий Сергеич, минута есть? Я наградные согласовал…
Громов раздраженным жестом предложил кадровику остаться, и тот присел на стул около двери, чинно положив на колени тяжелую папку.
Громов перевел взгляд на Шилова:
- Рома, не заводись. Я все понял. Иди, работай.
Шилов встал, молча сделал пару шагов к выходу из кабинета. Потом резко развернулся и навис над столом, опираясь на него кулаками:
- А как не заводись? То, что Арнаутов свидетеля по своему последнему делу подставил, - это как, нормально? Дать прочитать всей банде его показания до конца следствия - странно, что его после этого завалили! А, ну конечно, он же бандит. Мир стал чище!
- Хватит! Я сказал - ты запомнил. Все докладывать мне, любой шаг! Сейчас не те времена, чтобы… - какие именно сейчас времена, начальник УУР не пояснил; успокаиваясь, он посмотрел на стол и помассировал переносицу: - На Арнаутова не гони, он мужик неплохой…
Шилов был уже около двери. Посмотрев на сидящего полковника-кадровика, лысый череп которого казался таким же крепким, как башня танка, он вздохнул:
- Неплохой. Только писается и глухой, - после чего вышел из кабинета, довольно бесцеремонно захлопнув за собой дверь.
Кадровик, до этого момента никак не проявлявший своего отношения к происходящему, оживился, пересел к столу и, сжимая в руках тяжелую папку, с деланым недоумением спросил Громова:
- И это его ты хочешь согласовать на начальника убойного отдела?
- Он работает лучше всех, - устало ответил начальник УУР.
- Работает! Сергеич, я тебя умоляю, - кадровик покачал головой. - Если мы по этому принципу будем начальников отделов назначать, то что получится! И потом, ты же знаешь, что…