I

Казарма превратилась в шумную ярмарку. Ошеломленные утренним событием джигиты опомнились только в казарме. Длинный барак на триста коек потерял всякое подобие человеческого жилья. Прежде в бараке был склад для шерсти и шкурок и принадлежал он братьям купцам Мусе и Жаханше. Новое правительство спешно переоборудовало его в казарму для дружинников — железные сетки узких окон заменили стеклом, вдоль стен поставили деревянные топчаны, с обоих торцов прорублены огромные двери, после чего несуразно длинное строение, похожее на конюшню, превратилось в узкую, многолюдную улицу. Вечером после ужина в казарму, как бараны в овчарню, стекались солдаты велаята, и поднимался такой шум и гвалт, что немудрено было оглохнуть. Чтобы расслышать друг друга, поговорить, побеседовать, дружинники собирались группками по углам. Сегодня предметом шумных толков оказался Жолмукан. Многие смотрели на него с восхищением, его неповиновение сотнику считали отвагой, геройством. Более осторожные покачивали головами, боясь, как бы чего не вышло, но про себя тоже хвалили: «Коль родился джигитом — будь таким!» Одни жалели несчастного Каримгали, другие досадовали на самих себя: «Тряпье мы! Трусы! Были бы все такими, как Жолмукан, можно было бы спасти несчастного. Безвольным оказался Уки со своей десяткой. Эх, позор!» Джигиты постарше предостерегали горячих молодых: «Смотрите, ребята! А то еще попадете в список. Это вам не аул, не степь родная, где легко простят любое баловство. Здесь штрафным конем или чапаном не отделаешься!»

— Эй, Жолмукан! — К четырехгранному столбу, возле которого расположилась десятка Жолмукана, прислонился огромный рыжеватый джигит. — Ты, Жолмукан, зря храбришься, будь осторожней! Тебе могут влепить за невыполнение приказа.

— Что ты мне прикажешь сделать? Завернуть свою душонку в тряпочку и припрятать поглубже в карман?! — хмыкнув, спросил Жолмукан, облокачиваясь на свой топчан.

— Не шути, Жолмукан. Сам всевышний говорил: «Береженого аллах бережет». Храбрость, она тоже не всегда уместна. Послушай меня: давай поменяемся местами.

Я перейду на твой топчан, а ты — на мой.

— Ну и что? Разве на твоем топчане меня не найдут?

— Если и найдут, то не сразу.

— Ну, скажем, не сразу найдут, а дальше что?

— Надо подумать.

— Бежать, что ли, если за мной придут?

— Я тебе не говорю, бежать или не бежать. Я говорю: подумать надо.

— Если придут, тогда и подумаю. Какой я к черту Жолмукан, если стану дрожать заранее! Спасибо за совет, дорогой, не за того меня принял, — холодно сказал Жолмукан.

Молча подошел Нурум, воспаленными от гнева глазами посмотрел на рыжеватого джигита и повернулся к Жол-мукану.

— Жолым, я пойду в город…

— Счастливо, — коротко отозвался Жолмукан. Но едва Нурум вышел из казармы, как в другом конце барака раздался тревожный вопль:

— Идет! Идет!

Нурум остановился, оглянулся. Он не рассмотрел того, кто кричал, но на всякий случай зашагал к своему месту.

— Ой-бай! — завопил еще кто-то. — От Гаруна-тюре!..

Казарма. мигом смолкла, насторожилась. Тишину снова прорезал отчаянный голос:

— Джигиты, остерегайтесь! За нами идут!..

Те, что уже улеглись, испуганно подняли головы, те, что еще не разделись, вскочили с мест. Взбудораженная толпа хлынула к двери за оружием. Некоторые, не успев застегнуться, уже выхватили шашки, готовясь встретить неожиданного врага.

Степняки привыкли к подобным тревогам. Сколько раз приходилось слышать суматошные вопли: «Девушку увезли!», «Скот угнали!», «Чужой на покосе!». Сколько раз приходилось им участвовать в погонях, драках, барымте, жарких схватках, где свистели камчи, ломались копья, трещали головы и падали джигиты с коней. И сейчас, несмотря на «железную» дисциплину, перед незримой опасностью у них вновь, как и в степи, взыграла кровь.

— Бей! В кровь колоти, кто войдет!

— Огрей по морде негодяя!

— Гони, как собаку из мечети!

— Захотели над кем покуражиться, мерзавцы!

Разбушевавшаяся толпа ощетинилась, точно кошка перед собакой. С двумя вооруженными джигитами и с наганом в кобуре в казарму самоуверенно входил Аблаев. Не обращая внимания на зловеще застывшую толпу, он направился к тому месту, где расположились джигиты Жолмукана и Нурума.

Дружинники сразу почуяли, что офицер зашел к ним неспроста. Недаром всколыхнул их тревожный клич: «Идет! Остерегайтесь!»

— Бараков, выйди! — приказал Аблаев, подойдя к топчану Жолмукана.

Без шинели, без шлема, тот продолжал сидеть как ни в чем не бывало.

Метнув недобрый взгляд на Аблаева, Жолмукан холодно отозвался:

— Привет, господин Аблай, присаживайся. Поговорим, если у тебя дело ко мне.

Спокойный вид Жолмукана, его глухой, вызывающий голос взбесили офицера.

— Встать! Одевайся, скотина! — завопил Аблаев, притопнув в ярости ногой. — Перед офицером солдат должен вытянуться в струнку! Ишь, подлец, расселся, как на тое!

Нурум стоял, прислонившись к стене, внимательно наблюдал за Жолмуканом и Аблаевым. Он сразу понял, что Аблаев — это тот самый офицер, который приезжал в их аул, чтобы схватить Хакима. «Значит, пути наши опять встретились? Теперь он хочет схватить Жолмукана… За неподчинение приказу…» Нурум издали сверлил глазами Аблаева, будто стараясь запомнить каждое его слово, каждое движение.

Жолмукан поднялся, сделал шаг вперед и насмешливо поинтересовался:

— Куда ты меня зовешь? Может быть, ты стал сватом нашего аула и приглашаешь меня на той?

Аблаев окончательно рассвирепел.

— Связать его! Мерзавец, отказывающийся честно служить велаяту!

Заметив угрюмые лица кольцом стоявших дружинников и поняв, что им не сладить с кряжистым, крутоплечим джигитом, два солдата, сопровождавших Аблаева, беспомощно переглянулись.

Нурум узнал одного из солдат — маленького, тщедушного, с бегающими трусливыми глазками. «Это тот самый рыжий, синеглазый хлюпик. Летом он избил Сулеймена и хотел, наглец, забрать у меня коня!» Нурум стал выжидать, чем закончится стычка, и не решался приблизиться. Ему чудилось, что хмурые джигиты сейчас накинутся на Аблаева и двух солдат, а Жолмукан, не раздумывая, оторвет офицеру голову. Джигиты так просто не отдадут своего любимца Жолмукана. Ишь как разорался офицерик! Что он сделает, если сейчас его свалят и отнимут оружие?! Вслед за ним другой примчится? Пусть! Хоть целый десяток пусть прибежит, что они смогут сделать вооруженным джигитам?! Надо действовать!»— думал Нурум, еле сдерживая гнев.

— Связать, говорю! — взвизгнул Аблаев и притопнул ногой.

Маймаков быстро вцепился в левую руку Жолмукана, второй солдат кинулся на помощь, Жолмукан недобро глянул на солдат, потом на Аблаева и, коротко размахнувшись, звучно влепил Маймакову прямо в челюсть. Синеглазый, охнув, отлетел в сторону и шлепнулся в ноги дружинников. Даже не взглянув на него, Жолмукан прищурился на Аблаева.

— Бунт! Где онбасы? Где сотник? Где командиры? — завопил Аблаев, изменившись в лице. — Я покажу тебе, сволочь!..

— А ну, попробуй! — шагнул к нему Жолмукан. Офицер отступил. Жолмукан, сжав кулаки, вобрав голову в плечи, бесстрашно двинулся на него. Уже не надеясь на своих солдат, смертельно бледный офицер все пятился и пятился к двери.

Жолмукан никогда никого не трогал, если только его не задевали. А горячий, невоздержанный в подобных случаях Нурум сам не заметил, как очутился возле Аблаева. Офицер заметил, как к нему угрожающе подступил вдруг грозный, словно рассвирепевший верблюд, высокий и черный джигит. Отступать дальше было некуда. В растерянности он ухватился за кобуру. Нурум, тяжело дыша, подошел к офицеру вплотную:

— Я онбасы!

Казалось, ударили по пустой ступе — все вздрогнули от его голоса.

Как бы не веря, Аблаев взглянул на него и сказал неуверенно.

— Что за безобразие, онбасы! Этот джигит… из твоей десятки?

Чувствуя, что Аблаев струсил, Нурум сдержал себя. Если бы офицер еще раз повторил свой приказ, Нурум тут же связал бы его самого.

— Нет, он не из моей десятки… Однако, не скажите ли вы, офицер-мирза, з чем он провинился? — спросил Нурум как можно вежливей. — Почему вы считаете его сволочью? Он среди нас самый тихий, мирный джигит, никогда никого не обижал, делится последним куском со своими друзьями.

Аблаев пришел в себя. Высокий черный джигит, стоявший перед ним, показался ему надежным, дисциплинированным, строгим онбасы. По всему видно, он предан велаяту и должен поддержать распоряжение офицера.

— Здесь не место перечислять все его преступления, онбасы, да и закон не разрешает. Ты помоги мне исполнить приказ правительства. Я должен арестовать Баранова. Так приказал полковник султан Гарун. Приказываю: обыщи его! Есть ли при нем оружие?

Нурум вспомнил, что Аблаев по приказу султана Гаруна также приезжал арестовать Хакима, забрал прямо на сенокосе учителя Калена, измывался над всем аулом. «Встретился наконец мне, голубчик!» — злорадно подумал Нурум. Он покосился на наган офицера и поморщился.

— Вы оставьте эту штучку в покое, мирза, джигиты не особенно уважают такие игрушки. И в аулах ею размахивают, людей пугают, и здесь. Вон тот мирза Маймаков тоже не раз пытался палить…

— Ты, онбасы, не морочь мне голову побасенками, выполняй приказ. Обыщи Баракова!

— Не надо его трогать, он хороший джигит.

— Молчать! Как твоя фамилия?

— А зачем тебе, мирза добрый, моя фамилия? Джигиты хотят знать, в чем провинился Бараков! Кроме того, до нас доходят слухи, будто нас отправляют к казакам за Уральск. Верно?

— Молчать, не твоего ума дело!

— Я спрашиваю у вас, мирза, а не у себя!

— Я тебя в Сибирь загоню за такие слова…

— Значит, вы хотите арестовать Жолмукана? — скрипнув зубами, спросил Нурум.

— Место бунтовщика — в тюрьме. Другого места для него нет.

— Ах, вон ка-а-а-ак… — протянул Нурум, бледнея. — Значит, ты хочешь поступить с ним, как с Каримгали?!

Длинными руками Нурум схватил Аблаева за ворот, тряхнул его, швырнул от себя, а Жолмукан пнул офицера ногой в живот.

— Вяжите! — сказал Нурум обступившим джигитам, — Пусть узнает, каково быть связанным по рукам и ногам!

Несколько джигитов набросились на Аблаева, придавили его коленями, другие чуть не раздавили Маймакова, извивавшегося на полу, точно червь.

— Ой-бай, а третий удрал…

— Держите его! — победно загалдели в казарме.

Но третий солдат исчез в суматохе, и о нем, пошумев немного, забыли.

— Может быть, эту собаку привязать к двери, пусть сторожит? Как вы думаете? — спросил Жолмукан, указывая на связанного Аблаева.

— Убить его надо, — сказал кто-то сзади, за спинами.

Никто не стал выяснять, кто это сказал, но все как-то потупились, почувствовав жестокость такой кары. Некоторое время стояла тяжелая тишина. Первым ее нарушил Жолмукан.

— Слушай, певец, говорят, один казах, хорошенько отхлестав своего бодливого быка, сказал: «Катись, пучеглазый! И впредь будь осторожен, знай, с кем имеешь дело!» Может быть, с этой шавкой сделаем то же. Пусть прижмет свой хвост и уходит восвояси. А? — спросил Жолмукан хмуро молчавшего Нурума.

В разговор вклинился рыжий джигит, который предлагал Жолмукану поменяться местами.

— Убить надо было Кириллова, но Мамбет подарил ему жизнь. Правильно говорит Жолмукан. Надо знать меру. Аблай не сам все затеял, нашандык его заставил. Пусть он передаст своему нашандыку: «Джигиты своего силача Жолмукана в обиду не дадут. Лучше его не трогать». Вот и все. Зачем нам лишние хлопоты, мы за справедливость.

— Верно, надо было прибить Кириллова. Это он устроил суд. Чтоб он корчился в аду, подлец, за невинно пролитую кровь Каримгали! — поддержал рыжего еще один из джигитов.

— Эй, джигиты, а где Мамбет? Вот бы с кем посоветоваться!

— Я бы тоже хотел увидеть его, но где его сыщещь? Мамбет уже не вернется… — со вздохом произнес Нурум и обратился к Жолмукану — Мне надо срочно сходить к родственникам. А с офицером что хочешь, то и делай. Хочешь — привяжи к двери. Не хочешь мараться из-за этой собаки — отпусти.

Нурум вышел из казармы, а Жолмукан сразу же после ухода товарища развязал Аблаева.

II

Ораз проснулся, поднял голову и, выглянув в маленькое окошко, прислушался. Сегодня он допоздна сидел в канцелярии над снабженческими документами и вернулся на квартиру, когда город уже спал. Сейчас Ораз не мог сразу определить, который час и скоро ли утро. На улице было совершенно темно, луна еще не взошла. Зыбкое мерцание редких фонарей на большой улице ничуть не освещало комнату; казалось, лачуга портного нарочно запряталась в ночной темени подальше от чужих глаз. До рези в глазах всматривался Ораз в темень, но ничего не увидел и не услышал ни единого шороха. Только в передней, возле печки, зашевелился вдруг хозяин дома. В темноте он поискал свои кебисы, не нашел и босиком пошлепал к двери. Ораз отчетливо слышал его шаги. «До ветру понадобилось хозяину», — подумал Ораз, но тут в дверь тихо постучали.

— Кто? — шепотом спросил портной, боясь разбудить жену и ребенка.

— Это дом Жарке?

— Да. Кто это?

— Откройте дверь, дело есть…

Портной отошел от двери, принялся зажигать лампу. Ораз слышал, как он шарил руками возле печки, чиркнул спичкой. «Кто там пришел?»— недоуменно подумал Ораз, но, не найдя ответа, снова улегся, чутко прислушиваясь К каждому шороху в прихожей.

От лампы-пятилинейки без пузыря потянулась к потолку тонкая струйка дыма. Потом желтоватое пятно на потолке поплыло к двери. Из-за печки Ораз не видел самого портного, его уродливая тень дрожала на потолке, ночного гостя Ораз тоже не разглядел. Нежданный пришелец вошел на кухню, поздоровался молодым высоким голосом. Возможно, путник не хотел разбудить спящих, возможно, он пришел с опасным и тайным поручением, поэтому говорил приглушенно:

— Простите за беспокойство. Я — от моего друга Га-лиаскарова. По его рассказу разыскал ваш дом.

Хозяин не стал больше ни о чем спрашивать.

— Хорошо… Очень хорошо. Вы одни? Как Галиаскар, жив-здоров? Сколько времени уже прошло… — пробормотал портной.

Ораз приподнял голову. «Галиаскар?.. Кто может прийти от Галиаскара?» Он быстро натянул брюки и посмотрел поверх печи на гостя. Узнав Капи, Ораз от радости чуть не вскрикнул «агай!», но сдержался, чтобы не выдать себя перед хозяином. Будто ничего не слышал, не видел, он снова улегся в постель. В передней тихо разговаривали.

— Большой и мнократный салем вам от Галиаскара. У него все хорошо. Он надоумил меня остановиться у вас. «У тебя знакомых в городе нет, говорит, ссылайся на меня, и тебя пустят переночевать». Еле-еле нашел ваш дом. По каким закоулкам я только не бродил!

— Да! Темно на улице. Хорошо, что нашли. Хоть и тесно у нас, но устроимся как-нибудь. У меня в доме еще один гость живет… — Портной повернулся к кровати. — Эй, жена, вставай, гость пришел, чай сготовь!

— Нет-нет, не надо будить, я не хочу чаю… Утром, бог даст, попьем. Сейчас уже поздно, мне лишь бы прилечь где-нибудь…

— Где прилечь, найдем, но чаю, дорогой, надо бы попить.

— Нет, нет, не беспокойтесь! — горячо отказался Капи. — Какой там чай среди ночи?! Не будите… Скажите, где мне прилечь, и все…

— Мм-м, в доме у меня гость. В одной комнате и переспите.

Ораз негромко покашлял, будто только что проснулся.

— Проходите сюда, — сказал он.

Ораз и гость, увидев друг друга, не спешили здороваться.

— Кажется, я где-то видел этого джигита, — как бы между прочим, сказал Капи хозяину.

— Проходите, проходите, — вежливо пригласил Ораз.

— Опырмай, надо было сначала чаю попить… — неуверенно пробормотал портной.

Гость, не отвечая, начал раздеваться.

— Смерть как спать хочется, — сказал он, усаживаясь возле окна и свертывая цигарку.

Хозяин дома притащил подстилку, одеяло, подушку, смущенно бормоча, что надо сначала попить чаю, а потом спать. Гость свернул цигарку, закурил. Ораз не знал, как начать разговор, молчал и ждал, что тот заговорит первым. Ораз впервые видел Капи в Теренсае, в Глубокой Балке, где летом тайно проходил съезд. Этот довольно известный человек был одним из организаторов съезда. Тогда, судя по речам Капи, по тому, как он держался, юный джигит решил: «Он, должно быть, очень умный товарищ». Теперь вот глубокой ночью он появился в городке, в самом центре алаш-ордынцев. Конечно, неспроста появился. Но Ораз не смел начинать откровенный разговор.

— В твоих краях, кажется, люди добывают охру? — спросил гость у Ораза.

— Да, Капи-ага.

Капи неторопливо курил.

— Это неплохое дело добывать охру. Хороший промысел. Ты здесь учился, в школе Казиева?

— Нет, Капи-ага. Я окончил школу в Карасу. Я ученик Молдагали Жолдыбаева.

— А-а-а…

«Чего он тянет? Или не верит мне? Не знает, что я здесь по распоряжению Мендигерея?»— нетерпеливо думал Ораз.

— Вы не видели Амира Ипмаганбетова? С ним Куль-шан-дженгей…

— А зачем тебе знать? — холодно спросил Капи.

— Он мне друг, Капи-ага. Отец его здесь, в тюрьме…

Капи посмотрел на Ораза, помедлил.

— Спи, парень. И завтра еще день будет… для разговоров.

Капи, едва коснувшись подушки, захрапел, а Ораз так и не смог уснуть. Поведение этого человека удивляло его, порой даже одолевали сомнения. «Капи — сын волостного Мырзагалия, а его отец могущественный Курлеш. Когда-то Капи окончил реальное училище вместе с Галиаскаром Алибековым. А потом еще где-то учился, кажется, в Саратове… Неужели он революционер?.. А может быть, все-таки потянуло его к своим?.. Нет, не должно быть! Это невероятно! Он был вместе с Айтиевым на тайном съезде. Он видный участник событий в Богдановке». Сомнения не дали Оразу уснуть до самого утра.

Капи проснулся, едва занялась заря. Как бы дождавшись его пробуждения, поднял голову и Ораз. Не сказав ни слова, Капи потянулся к табаку, свернул цигарку, неторопливо закурил. Ораз вскочил, быстро оделся, умылся, громко предупредил хозяина, что ему надо на работу пораньше. Гость, о чем-то задумавшись, все курил и курил. Ораза, казалось, он не замечал. И умываться не спешил. Выйдя во двор, долго чистил новые остроносые сапоги, стряхнул пыль с брюк и бешмета. Суетившийся Жарке сливал ему на руки воду, гость старательно вымыл с мылом руки, лицо, не спеша вытерся, расчесал волосы.

За чаем гость был подчеркнуто важен. Облокотившись на подушку, маленькими глотками отхлебывал из блюдца горячий крепкий чай.

— Мне необходимо поехать с салемом к учителю Гу-байдулле. Помогите мне найти татарина, у которого можно взять подводу, — попросил он ерзавшего за дастарханом Жарке.

Ораз опустил голову. «Странный человек. Цедит каждое слово, будто находится в юрте самого Курлеша», — недовольно отметил он.

— Найдем, найдем, — с готовностью откликнулся портной и повернулся к жене. — Чай твой остывает, замени угольки, подклади горяченьких. Наш гость — друг Галиаскара. С ним вместе учился. Издалека едет. Ухаживай за ним, как за самим Галиаскаром.

— А он жив-здоров? — спросила женщина.

Вместо того, чтобы ответить на вопрос, Капи обратился к Оразу:

— Ты, парень, где служишь?

— В интендантстве, Капи-ага.

Гость снова помедлил, отхлебнул чаю и процедил:

— Если ты работаешь в интендантстве, то должен знать Орака. Найди его и пошли ко мне. Он живо достанет подводу.

— Подводу найти нетрудно. А где работает ваш Орак? Я не знаю человека с таким именем.

— Не имя, это фамилия его. Он тут… по военному делу, младший офицер.

— Интересная фамилия — Орак. Хорошо, разыщу. Сказать, чтобы сюда пришел?

— Да. Пусть отвезет меня к Губайдулле. Вчера я из Мергеневки добрался на почтовой арбе Сагита.

Загадочным человеком показался Оразу Капи. «Если он приехал из Мергеневки, то он не знает Абдрахмана, не видел Амира. Или он не тот Капи, которого я видел летом? Или он принимает меня за мальчишку, не доверяет? Или…»— беспокоился Ораз, направляясь на службу. «Что бы там ни было, попытаюсь найти Орака», — решил он и пошел в штаб полка.

— Вы не знаете Орака? — спросил он первого встречного младшего офицера. Тот улыбнулся:

— Это я.

Перед Оразом стоял молодой, энергичный по виду казах среднего роста. Еще раз с удивлением подумав о его странной фамилии, юноша пристально оглядел офицера и передал ему просьбу Капи Мырзагалиева.

— В доме портного Жарке, говоришь? Сейчас, сейчас! — оживился вдруг офицер.

II

В эту ночь Мендигерей не сомкнул глаз. Неожиданное свидание с Жаншой, его странное поведение, двусмысленные слова, окрики ненавистного Халела, его злобный вид — все это взволновало изможденного узника. Его лишило покоя непонятное распоряжение главы велаята: «Отправьте его завтра в путь!» Как ни старался Мендигерей отвлечься от неприятных догадок, предположений, мрачные мысли не отставали.

До самой зари проворочался он на тюремном лежбище, и только когда заиграли первые лучи солнца, измученный арестант заснул. Но сон был птичьим. Чуткий, привыкший к тревожной жизни Мендигерей открыл глаза, едва услышал за дверью топот солдатских сапог.

Мендигерея отправили.

По большой торной дороге, по которой сейчас, рано утром, гнали скот на выпас, катился одинокий тарантас. Дорога шла через Булдырты в сторону Кара-Тобе. На козлах арбы сидел возница, по бокам верхами следовали два солдата. Сегодня они смягчились, не покрикивали без причины на пленника. Долгая дорога располагала к неторопливой беседе и размышлениям. Лениво трусили кони, о чем-то разговаривали солдаты. В задке телеги лежит большой хурджун, к седлу молодого солдата привязан второй. «В Уил, видать, везут, — подумал Мендигерей со вздохом и оглянулся. — А позади…»

А позади остался знакомый и родной городок Кзыл-уй, где собирались его друзья и строили планы на будущее. А еще дальше, за городком, остались Кен-Алкап, Жанлы-тубек, Яик, родственники и родной дом. Позади остались тревожные, полные опасностей дни, горечь потерь и радость борьбы… Все уходило, уплывало. Грусть, щемящая тоска разлилась по сердцу.

«Доберется ли Амир до своих бесстрашных друзей? Сможет ли верно передать положение в этом краю? Смогут ли они правдивым горячим словом, решительными действиями поднять народ? Или эти смелые, вольные джигиты так и погибнут от руки жестокого врага, не сумев, не успев сплотиться?!

Когда вернется Амир? Кульшан… смелая, благородная женщина. Встретится ли она со своим мужем?

Хотя конвоиры и не говорили, куда везут, но Мендигерей догадался — в Уил. «Красные подошли к Уральску и тем самым беспокоят Джамбейтинский велаят. Главари велаята решили вовремя смыться, податься ближе к белому генералу Толстову, укрепившемуся в Гурьеве. В Уиле у них — кадетская школа и часть административных учреждений. Значит, я первым въезжаю в будущую столицу!»— невесело усмехнулся пленник, уставившись на тощий круп гнедой клячи, потрухивающей мелкой рысцой.

Арестант сидел в большом пустом тарантасе, впереди погонял гнедуху незнакомый шаруа, сзади рысили верхом два солдата. Солдаты были уверены, что пленник, раненный в плечо, изможденный и бессильный, и не думает о побеге. Отъехав верст двадцать от города, они развязали Мендигерею руки.

Впереди лежала долгая унылая дорога.