Фильмы утра. Почти часовой неигровой фильм «Любовь Чапая». Аннотация такова. Перепечатываю ее из каталога, оставляя по оригиналу чередование шрифтов:

«В основу фильма положены неопубликованные дневники и письма В. Чапаева, В. Графова, Д. Фурманова. А. Фурмановой-Стешенко, В. Кутякова и других участников и свидетелей этой трагической истории о безоглядной любви, ревности и смерти Чапая.

Это фильм о том, что тщательно скрывалось — личной, интимной жизни Чапая, в которой легендарный комдив терпел поражение за поражением. В короткой жизни (32 года) было у Чапая четыре любви. Но самой неожиданной и… смертельной оказалась пятая — ослепляющая его страсть к Анне Стешенко, жене писателя и комиссара Д. Фурманова, написавшем о Чапаеве пропагандистский роман и скрывшем их подлиные отношения».

Режиссер этого фильма — Станислав Раздорский, автор сценария и продюсер — Елена Раздорская. Эта милая дама очень привязалась ко мне, делая несколько налетов во время состоявшегося вечером декоративного бала в Гатчинском дворце. Она сейчас готовит фильм о Набокове, в разговоре тут же сообщила, что и о его жене (о которой я тоже все знаю), а в ее ближайших планах — Виктор Некрасов. Пишу об этом, дабы обозначить позиции семейной снимающей пары.

Фильм интересный и даже по-своему талантливый, но это какой-то своеобразный дар, не то что правдивый, а разрушительный. На меня отчасти это произвело впечатление от фильмов Лобкова о ленинском Мавзолее. Такое же шевеление плавающих в формалине трупов. История довольно грязная, революционная. Влюбились два мужика в одну и ту же бабу, баба тоже хороша, занималась окопным театром и спала сразу с двумя. Отсюда вылезает отвратительная фигура комиссара Фурманова. Хороша масса подробностей о революционной обстановке и о юности легендарного комдива. Он, кстати, после Первой мировой войны был полным Георгиевским кавалером. Бессмертие просто не дается. Но со всем этим я бы согласился, даже с духом еврейско-революционного логова, только смущает меня, что в качестве изобразительного, переосмысленного материала участвует советская классика — фильм братьев Васильевых, фильмы Эйзенштейна и др. Здесь есть что-то кощунственное, с чем мне трудно согласиться. Но, безусловно, фильм этот один из призовых.

Честно говоря, почти сразу у меня из-за этого фильма возник не проявленный внешне конфликт с Л. Бобровой и Ю. Клепиковым. Кстати, конфликты всегда возникают с Ленинградом, четко поддерживающим свой групповой принцип. Мы так особенно не ссорились, но обедать я пошел в общий зал, где хорошо посидел с Леней Колпаковым, изливая ему свои переживания.

«Мать» — фильм Евгения Сетько (мастерская покойного Пташука) по мотивам произведения покойного же Василя Быкова. Начало фильма: мать, испугавшись, что сыны уйдут к партизанам, практически, чтоб попужали, отдает их в руки полицаев, один из них — свояк. А в конце фильма вместе с этими полицаями сжигает себя и свою хату. Все довольно грамотно для студенческой работы, хотя несколько архаично. Но надо не забывать: кино большого стиля — это кино простое, я вспоминаю здесь «В августе 1944-го» того же Пташука. Белорусы вообще молодцы. Трогает их помять о своем мастере.

В два часа поехали в Ленинград, в новый, только что открытый музей Державина. Я взял с собой своих студентов. Ребята на этот раз попались удивительно трогательные, они очень заботливы к беременной Анне. Боюсь, что все может закончиться романом Анны и Валеха.

Вел экскурсию сам Сергей Михайлович. Это было особенно интересно, потому что не только эпоха, литературная жизнь, обстоятельства этой жизни, но еще сам быт одного из высших сановников государства, статс-секретаря Екатерины, главы казначейства при Павле и министра юстиции при Александре I. Музей находится на Фонтанке, в здании бывшего дворца Державина. Бездетный Державин всю жизнь этот дворец строил. Я при этом, естественно, разглядывал мебель. Мне было еще интересно то, что это новый музей, отреставрированный и перестроенный почти за два года. С. М. рассказал целую эпопею освобождения здания от арендаторов и тех правовых кандалов, которые накинула на здание чиновничья перестройка. Я понимаю, что преодолеть препоны можно было, только приложив огромные усилия, поэтому с особым интересном все разглядывал. Как это С. М. удалось, не знаю. Но какое здание, какие подробности! Зал заседания Общества любителей русской словесности, здесь же ведь заседали и «арзамасцы». Производит впечатление и кабинет Державина, его стол с подаренным Екатериной портфелем на нем, специальный диван с этажерками для хранения собственных рукописей, книжные шкафы: некоторые из них оказывались дверями в соседние комнаты. Державин, кстати, одним из первых русских писателей пришел к необходимости самому при жизни заботиться о своих рукописях. Слушая Сергея Михайловича, я понял, как сам я мало знаю о литературе.

Напротив дворца Державина, на другой стороне реки, стоит огромный доходный дом, принадлежавший раньше одному из предков знаменитого бизнесмена нашей поры Артема Тарасова. Он как раз сейчас в Ленинграде мечется с так называемой малой короной Дома Романовых. Много интересного было рассказано о предвыборной эпопее Тарасова в Госдуму. Естественно, ни о каком-либо депутатстве потомок миллионера и не думал!

Вечером, когда мы вернулись из музея, поехали на замечательный бал, который от имени императора давался гостям и участникам фестиваля. Во дворе жгли фейерверк, гости собирались в аванзале, мажордом выкликал всех поименно. Потом появился император с супругой. Вели все два молодых актера из музкомедии с лукавыми лицами. Опускаю очень много подробностей и застолья и концерта, главное — было весело, я и сам натанцевался вволю. В том числе потанцевал со знаменитой чемпионкой по бальным танцам, мастером спорта. Параллельно в одном из залов играли в карты.

С этого дня у нас новый премьер-министр — Фрадков. Единственное, что внушает надежду, что этот человек руководил налоговой полицией. Может быть, олигархи поделятся?

2 марта, вторник. Простая возможность убить мой Дневник, который мешает мне что-либо делать, это сократить собственную деятельность. Но жизнь, видимо, интереснее моих литературных химер. Вот тебе и ответ на вопрос: что важнее — жизнь или литература?

Накануне спал очень плохо, заранее боялся скандалов утром во время заседания жюри. Утром же смотрели две картины. Первую — про академика Жирмунского, совершенно беспомощную. Есть интересные, правда, самого общего характера, сведения, но в целом материала мало. Начинается с показа смерти Ахматовой, несут ее гроб, а дальше голос за кадром говорит, что он на этих похоронах был, но в кадр не попал. Это «не попал» становится основным в фильме. Здесь, как и в фильме о Лихачеве, нет главного — научной деятельности. Как ее показывать? А вот это и извольте объяснить. Но вот здесь тратится много сил, чтобы сообщить с разными подходами сначала, что Жирмунский — еврей, а потом, что он крещеный еврей, «выкрест». Есть здесь и две посадки: из одной его вытащила Крупская, из второй он сам через два месяца вышел. Потом много говорят о советском времени, а потом показывают, что оно сделало его академиком, профессором, не обделило дачей, на которой он жил круглый год, квартирой и большой семьей.

Это мои обычные обиды на недобросовестность.

Потом показали фильм С. Никононенко по Шукшину «А поутру они проснулись». Невероятный букет знаменитых актеров — от Абдулова до Гармаша, есть немыслимо смешные места и удивительно добрая русская снисходительность во всем строе этой и грустной, и смешной картины. Когда она еще только началась, я подумал, что, кажется, все обошлось и достойные фильмы, чтобы скруглить фестиваль, найдутся.

Минут за сорок мы подбили решение жюри. Всем было ясно, что кинематографического шедевра нет, но хорошие фильмы есть. Гран-при взял фильм Мельникова, 4500 кондратовских евро — фильм Никоненко, фильм Говорухина — энциклопедию Брокгауза, а Толстой у него уже есть, фильм Евтеевой получил Толстого, она тоже владелица Брокгауза. Мы еще отдали призы за лучшую женскую роль актрисе Светлане Ходченковой («Благословите женщину») и за лучшую мужскую — Виктору Сухорукову, сыгравшему Павла. Лучшей операторской работой Маша очень точно назвала работу украинца Сергея Михальчука. Лучший женский дебют — белорусской актрисе из фильма «Любовь». Здесь разбирается Клара Степановна.

Все время я размышлял, справедливо ли мы оставили за бортом «Чапаева», так много мне давшего в смысле знания истории, но вспомнил, что Витя Матизен дал ему «Слона». Это было совершенно безошибочно.

Вечером я вместе с Аннинским и милой его Шурой попал в Рождествено, имение Набоковых. Увиденное надо осмыслить, как и всю дворянскую культуру начала прошлого века. Это тот огромный деревянный дом, который несколько лет назад сгорел и теперь с блеском восстанавливается. Дом сгорел внезапно, ни с того ни с сего, мистически, в день рождения Набокова. И прошлый пожар был так же внезапен и случился в тот же день. Любопытно, что ни на каких бомжей и ни на какие недостатки электропроводки здесь не грешат. Но была попытка приватизировать этот дом, у меня даже есть некая версия о любителе набоковских текстов. Возможно, это будет следующий роман. Где ты, дорогой господин Пуаро? Представляю себя летом, вынюхивающим и выспрашивающим все в этой округе. О Набокове сказать здесь что-то трудно, но сам этот дом из дерева, в стиле классицизма, может потрясти и своей конструкцией, и местом, на котором стоит. Колонны из дерева — огромные сосновые лесины, обитые деревянным покрывалом, потом окутанные материей, потом покрытые левкасом, — висящие над огромным двухсветным залом углом хоры, вознесенный чуть ли не на пятьдесят метров над землей бельведер — все вызывает какой-то священный трепет. В этих местах вообще какой-то корень культуры. С бельведера видны узлы многочисленных, расположенных буквально рядом дворянских усадеб. Это связывают и с пейзажем, и с каким-то особым свойством местных слабородоновых вод.

Завтра пресс-конференция и закрытие. Надо переключаться на роман. Я уже начал выхаживать третью главу.

3 марта, среда. Собственно говоря, вся работа закончена, и успокоившись, я даже выспался. Как хорошо спать, когда не думаешь о возможных неприятностях. Но в 11 часов началась пресс-конференция, потом в 5 часов закрытие фестиваля; в 9 — то, что мы называем банкетом, а в 10 я уже уезжал. Это всё была обычно рутинная работа, без особых взлетов, без каких-то необычных поворотов, даже на пресс-конференции вопросов никаких не было. Знали ли уже результаты все присутствующие? Я начал с благодарности жюри, с мысли о том, что явления крупного события на фестивале не произошло. Закрытие, пожалуй, прошло лучше, чем всегда, за счет того, что мы накануне накрутили хвост Трофимову, и он перестал ставить в концерт свою ленинградскую тусовку, а во-вторых, потому, что вёл все это Андрей Харитонов, с его врожденным аристократическим тактом и обаянием. Вот закрытие и прошло академичнее и строже. Как ребенок, радовался Виктор Сухоруков, получивший первую премию за исполнение роли Павла. Но, пожалуй, недоволен был С. Говорухин, даже не потому, что получил приз жюри вместо Гран-при, а потому, что слишком много получил Мельников. С Мельниковым действительно был некий пересол, ему еще дали какой-то очень красивый сервиз, как приз депутатов Законодательного собрания области. Был и председатель этого собрания, молодой, самоуверенный, с неважной речью человек, что стало заметно, когда он заблаговременно поздравлял женщин с праздником. Особенность подобных людей заключается в том, что их иногда и складная речь не имеет никакого содержания.

Конечно, элемент некоторой несправедливости по отношению к Говорухину, наверное, был — все-таки это эпос, пусть и сентиментальный, пусть и просоветский, но эпос. Но решение возникло путем голосования, я свой лишний голос в ход пускать не хотел. У меня и не было своего твердого и окончательного мнения. Ленинградцы, всегда привыкшие держать оборону против москвичей, победили. Основные номинации жюри зачитывал со сцены я. Нужно отметить, зал меня любит, в какой-то момент послышалась музыка, вокруг меня заплясали веселые девушки и надели на меня тулуп и валенки. Это хороший подарок, я рад. Валенки и тулуп очень хорошо вольются в мою дачную жизнь. Предыдущим валенкам я не нарадуюсь. Сам я всего этого груза поднять не мог, и завтра валенки и тулуп повезут на поезде мои ребята, а также ящик с кружками.

Прием в полутемном ресторане не описываю. С энтузиазмом я поел только ананасы, обжаренные в кляре и замаскированные, чтобы их не опознали, под сырники. Но я, наученный прежним опытом, их опознал. Ни с кем не поговорил и не прощался.

В автобусе, по дороге на вокзал, сидел рядом с Сережей Шаргуновым. Он был хорошо выпивши и еще добавлял, его Аня тоже ему помогала. Отношения у них достаточно трогательные, вообще ребята мне очень нравятся, их семейная свобода, их конкуренция, их страстное до пронзительности желание пробиться.

В поезде ехал вместе с Василием Мищенко, которого помню еще по Хлестакову в «Современнике». Много говорили о театре, о премьерах, о том, как Вайда репетирует «Бесов», о Г. Волчек. Целый ряд вещей нам не надо было даже оговаривать, всё было понятно. Вася хотел бы к 50-летию сделать свой спектакль, который со временем, может быть, удалось бы превратить в антрепризу. Я впервые набрался неприкрытой наглости и предложил ему «Имитатора».

Пора и мне что-то переделывать в своей жизни и начинать интенсивно работать.

4 марта, четверг. Встретил меня на вокзале Паша. Позже я убедился, что очень правильно сделал, что еще из Гатчины попросил, чтобы меня встречал именно он, а не Коля. Коля несколько раз не выходил на работу по каким-то своим причинам, а потом, уже днем, когда Паша ему позвонил, чтобы он ехал за Александром Ивановичем, вдруг вспылил и решил в институт даже в назначенный час не приезжать. Мне все это совершенно понятно, это с Колей всегда случается, когда наступает предпраздничное время. Я это предвидел, когда внезапно и скоропалительно Коля женился на внучке Марка Лазаревича Галлая. Он мне рассказывал, как он вписался в дом, во все эти перешедшие по наследству и приобретенные во время перестройки дачи, квартиры и машины. Лера, жена Коли, женщина не только не бедная, но и, кажется, очень энергичная и работящая. Она не успевает всюду, за ее ребенком, за машинами, за квартирами, за дачей надо следить, перевозить с места на места родню, вообще собственность требует огромных усилий, которые русскому человеку, а особенно человеку творческому, очень тяжелы. Жалко, я полагал, что как-то мы Колю, выпускника нашего института, снова к стихам и творчеству приобщим. Дай Бог, чтобы у него все получилось, не будем испытывать и питать к нему зла.

Я так много пишу о Николае, вспоминаю, что посылал его на поэтические по вторникам семинары, договаривался с Таней Бек относительно его поэтических публикаций, еще и потому, что пишу не только дневник, но и роман. Но линия, которую я выбрал, не вписалась, здесь возникло препятствие в виде обстоятельств и Колиного своеобразного взгляда на чужой долг. Линия закончилась, иссякла, так об этом и напишем.

В институте все более или менее в порядке, к Женскому празднику выдали женщинам по 1000 рублей, всем. Но одно плохо, и могло закончиться трагедией. Рухнул потолок на кафедре РКИ. Такая вдруг злоба обуяла меня по поводу министерства, которое вдруг относительно реставрации отправляет меня на второй круг в министерство экономики, к Грефу. У них же в руках государственная инвестиционная программа. Я вполне имею право думать, что все там уже распределено и теперь моими руками пытаются добыть деньги. На министра, конечно, нашим строителям наплевать. Я думаю, тот разговор, который состоялся у меня перед отъездом в Гатчину, прошел таким образом только потому, что министра чиновники уже похоронили. Я начал обдумывать письмо в министерство. Нет уж, милые, если рухнет в институте крыша, я сделаю вас соответчиками!

Вышла «Литературная газета» с убийственными материалами по нашему телевидению, и в частности по поводу работы «змей злословья». Прочел с удовлетворением. В газете также рейтинг продаж книг современных прозаиков в Санкт-Петербургском Доме книги. Я там на 50-м месте (2 книги продаж), после меня на пустом нулевом месте только М. Бутов, В. Дёгтев, М. Попов, А. Сегень. Меня только смущает одно: что же там они такое продают? Вроде бы «Дневники» уже закончились, «Ленин» давно продан, нового, кроме этого, я лет пять уже ничего не выпускаю. Может быть, «Избранное» Астрели баклажанового цвета или какая-нибудь из моих публицистических старых книг? Для меня это урок, пора заняться не только написанием книг, но и их распространением.

Лег спать в десять или половине одиннадцатого.

5 марта, пятница. «Московский комсомолец» вышел с таким разъяснением главного раввина России Берл-Лазара по поводу назначения Михаила Фрадкова на новый пост. «Несмотря на то, что по еврейским законам Михаил Фрадков евреем не является (с этим народом он связан по отцовской, а не по материнской линии), его имя занесено в третий том Российской еврейской энциклопедии, вышедшей в 2000 году».

Немножко ниже есть еще один комментарий. Это естественно: газета интересуется личностью нового премьера и его предпочтениями, которые, конечно, лежат в рамках природы.

«Президент Российского еврейского конгресса (РЕК) Евгений Сатановский считает, что «в постсоветской России не существует препятствий для того, чтобы человек любой национальности мог занять любой государственный пост. Показателем этого могут служить два народа, к которым со времени Сталина в России относились особенно недоверчиво: евреи и немцы. Между тем сегодня происхождение Грефа или Фрадкова, Швыдкого или Миллера не имеет никаких препятствий для работы во властных структурах».

Чего же только господин председатель так интересуется национальностью «властных» людей? Не русские? Но если русскому неприлично говорить о том, что он русский, иначе он шовинист, то и вы о своем первородстве тоже помалкивайте!

Среди подарков, полученных от спонсоров в Гатчине, кроме валенок и милицейского тулупа оказалась еще и просторная бутылка коньяка «Хеннесси», которую мне преподнесли во время пресс-конференции. Каким-то образом фирма «Хеннесси» стала одним из спонсоров кинофестиваля, по крайней мере рекламный плакат этой фирмы висел в зрительном зале. Я вообще не очень ценю подарки, особенно когда дар, так сказать, по долгу службы или представляет рекламную акцию. Но подарки-то, в принципе, запоминаются. Ты как бы рассматриваешь его, запоминаешь, распробуешь. Я думаю, ни один подобный даритель не остается внакладе. Я определенно заявляю, что коньяк, который я попробовал, был лучший из всего того, что я пил подобного за свою жизнь. Но пробовать я его совсем и не собирался. Я представлял, как этот коньячок окажется в сумке Валентины Сергеевны и потом на столе какого-нибудь из ее многочисленных врачей. Дай Бог ему выпить в удовольствие и ему самому здоровья. Но все получилось по-другому. Утром вдруг меня осенил новый план. А почему бы на работе не организовать новый маленький праздник?

К этому времени из Гатчины пришла большая коробка с подарочными кружками — значит, минимум 11 подарков в честь Женского дня у меня есть. А дальше я утром же заехал в магазин возле метро «Университет», купил три больших плоских торта-флая, так сказать, для всех один пышный, а легкий торт — для наших трех девочек, и все. Картинка была такая: стояла у меня на столе в кабинете бутылка коньяка, возле нее двадцать или тридцать рюмочек, и девушки шли эшелонами: сначала библиотека, потом бухгалтерия, потом другие подразделения. Больше всех по этому поводу радовался, конечно, я сам.

Раннее утро началось, конечно, с того, что я не вставая принялся дочитывать «Хургаду», которая идет во втором номере «Московского вестника». Я недаром столько над нею сидел и этим летом вписывал три новых новеллы. Все получилось лучше, чем я даже предполагал. Что там скажет читатель — не ведаю, но сатирический взлет и раздражение этой жизнью у меня налицо. Мне эта работа, на которую я положил столько сил и которой долгое время был недоволен, теперь определенно нравится.

«Хургаду» с перерывами дочитывал на работе. И надо не забывать, что параллельно я все время читаю еще «Дневники» за 2002 год, которые тоже идут у Гусева. Хватило бы только сил «Дневники» немножко подсократить, потому что с крепкими страницами много балласта, пустых, ложнозначительных мест.

На телевидении идет пир комментариев, суждений и просто подначек по поводу президентских выборов. Есть ли выбор у популярного человека? Мне кажется, что телевидение все же довело до сведения всей страны, что с выборами не все благополучно, и впервые мы стали задумываться, что без оппозиции тоже не так хорошо, как хотелось бы. Интересно, что все персонажи прежнего режима — Немцов, Явлинский и ряд других — исчезли, будто вымерли. Где они, о чем мечтают? Теперь стало окончательно ясно, ради чего они все боролись. Смена телевизионных персонажей. Осталась только Хакамада, которая бьется за идею, а это, согласимся, достойно уважения.

Вечером у Савика Шустера в его «Свободе слова» состоялась передача о коррупции. Как это иногда бывает на телевидении, результат получился обратный замыслу. Замысел был простенький — как-то немножко развести пожиже путинскую выборную кампанию, маленько, если получится, навредить, но получился подкоп под режим. А разве четыре года назад Путин не собирался искоренить коррупцию? Только один Рогозин позволил себе назвать фамилию, рассказав, как бывшего министра финансов Вавилова допросили по финансовому поводу, сняв с самолета в США. Откуда, дескать, возникло богатство у чиновника? На это милый либерал Митрофанов, назвав Рогозина Димой и сказав, что он ничего не знает, — вот кто, оказывается, следит за чужим богатством, — сообщил, что незадолго до этого за 600 миллионов долларов Вавилов продал принадлежащую ему нефтяную компанию. Это все немедленно сомкнулось с тезисом неутомимой Хакамады, процитировавшей Жванецкого: кто что охраняет, тот это и имеет. Вавилов охранял деньги. В общем, картина получилась мрачная и жестокая, и перспектив, выберем мы Путина или не выберем, никаких! Время покажет. Еще одна немаловажная и символическая деталь: аудиторию, зрителей, разделили для традиционного голосования на две категории — на тех, кто когда-либо давал взятки, и тех, кто взяток не давал. Я подумал, а почему бы здесь же не попробовать поискать категорию людей, которые взятки получали? Это было бы очень занятно, особенно если бы поставили так называемый детектор лжи.

6–7 марта, суббота, воскресенье. Отоспался, отлежался, отгулялся на даче. Прошлый раз я заплатил за электроэнергию 2 тысячи рублей. Дорого, но удобно: сначала топишь заледеневший дом дровами, а потом переходишь на электрокотел. Погода солнечная и мягкая, лишь бы не ударил мороз, тогда будет трудно заводиться.

Читал Володю Никитина, много работал с Дневником, вычитываю 2002 год для журнала, ходил с собакой вдоль реки. Роман сидит гвоздем, но не пишется, а надо бы.

Внутренне готовлюсь к новым бюрократическим трудностям в связи с приходом на пост Фрадкова. У нас теперь два Михаила Ефимовича!

8 марта, понедельник. Ехали довольно рано с дачи, машин почти не было, зато много совершенно пьяных людей вдоль дороги на территории деревень. Сразу же после Воробьев заправлялся на новой автозаправке. Помогал парень, откручивал крышку бака, вставлял в горловину пистолет. Слово за слово, работы мало, он ездит на работу за тридцать километров.

Вечером по телевидению показали, как В. В. Путин встречался с женщинами. Назвали и самую богатую женщину России. Ею оказалась любимая дочь бывшего дедушки-президента Б. Н. Ельцина Татьяна Дьяченко. Тоже по телевидению: губернатор Абрамович — самый богатый из жителей Англии, его состояние, по словам ТВ, превышает состояние английской королевы Елизаветы Второй. Правда, королева и ее родня глубочайшим образом воздействовали в течение нескольких веков на культуру и формирование традиций этой замечательной страны и мировой державы, собрала коллекцию живописи мирового класса. Абрамович же пестует «Челси». Ура! Отсюда два вывода: воистину прав сатирик Жванецкий, кто что охраняет… и второй: в этой стране революция не за горами.

По НТВ, а на этом канале никогда ничего не бывает случайным, показали «Человека в железной маске» по А. Дюма. Романтический фильм о нелигитимной власти. Это по поводу Фрадкова, нашего нового, только что объявленного премьер-министра, Путина и пр. и пр. Я последнее время много думаю, за кого я буду голосовать. Дело ведь не в том, кто выиграет, а с каким чувством и с каким счетом получит власть, наша обязанность сказать власти путем голосования, что мы о ней думаем. Я лично думаю, что перестраивали синагогу на Бронной не случайно, не знаю, Бронную ли, но Фрадков, как пишет пресса, синагогу уже посетил. Человек, связанный с Богом, — это человек уже особенный.

До глубокой ночи смотрел «72 метра», фильм Вл. Хотиненко. Это замечательный блокбастер на американский манер с русским оттенком душевности. Но здесь тем не менее я нахожу много условности и заказанности. Тень катастрофы «Курска» витает, так же как и идея ее реабилитации за счет привходящих обстоятельств. В частности, мины, оставшейся со Второй мировой войны. Замечательной мне кажется сцена, как из двенадцати новых спасательных аппаратов, на которые надеются, работает только один. Разгильдяйство — русская богиня сегодняшнего дня — витает над всеми нами.

После фильма решил лечь спать, но случайно включил телевизор, и тут по «Культуре» совершенно божественный фильм «Па-де-де на всю жизнь» о Ролане Пети и его жене танцовщице Зизи. Невероятная судьба, невероятная красота отношений. Как бы все это мне не забыть и помнить всю оставшуюся жизнь.

9 марта, вторник. Разбирали «Мельницу» Володи Никитина. Я довольно высоко о ней отозвался, мне нравится в этом сочинении чувство сострадания к жизни у автора. Меня не раздражает даже фрагментарность сочинения. В этом смысле и в этой манере Володя тему — мальчик-писатель, вступающий в жизнь, — как бы даже и закрыл. Молодец.

В час был Э. Лимонов, я соединил его с Харловым, занимающимся арендой площадей. Эдуарду под его газету и фонд, после того как их организацию выгнали из подвала на Фрунзенской, нужна какая-то площадь. Он совсем не в обиде на городские власти, рассказывает, что многие годы они его терпели, сокращали плату за аренду, прощали недоимки, а за последние годы вообще не требовали платить. У меня полное понимание того, что лимоновцы — единственная сила, а это сила молодых и обездоленных, это практически эквивалент того рабочего класса, на который опирался В. И. Ленин, единственная сила, которой сегодняшняя власть по-настоящему боится. И правильно делает. Эдуард рассказывал, как его партию раз шесть не хотели зарегистрировать, каждый раз выискивая какие-нибудь причины. А что подобные причины можно выискать, мне очень хорошо понятно.

К трем часам поехал на совещание, которое собирает совет московских ректоров в Бауманском институте. Мне еще очень хотелось посмотреть новое здание Бауманки, о котором я много слышал. Что касается здания, то оно, конечно, прекрасно, хотя, если мы строим на века, могло бы быть и лучше. Цель совещания определилась быстро и оказалась именно такой, какой я и предполагал: катастрофическое положение с явкой на выборы по Москве. Доклад делал с обычной обкомо-райкомовской логикой и убедительностью В. А. Шанцев.

Собрание началось с короткого вступительного слова ректора Федорова. Должен сказать, что и встреча гостей, и сама процедура впечатляют — внизу милиция, машины сопровождения вице-мэра. Каждого ректора ведут по длинному коридору в спецраздевалку перед актовым залом. Я с большим интересом оглядываюсь, по идее — хотелось бы так же построиться и отреставрироваться и нам. Но объемы — сумасшедшие, Федоров об этом сказал: 8 тысяч кв. метров, около ста аудиторий, сам зал огромен, и всех предупреждают — садитесь на красные кресла. Меня рассмешило название — «VIP-места».

Теперь, собственно, конспект того, что сказал Шанцев.

Город беспокоит явка москвичей, в первую очередь, на выборы президента и во вторую — на выборы вместо тех депутатов Мосгордумы, которые ушли в Государственную Думу. Относительно явки. Мэрия ориентируется по предыдущим годам выборов мэров: 86-й г. — явка 86 %; 99-й — явка 66,6 %; 2003-й — явка 57,7 %. Город по этому вопросу провел социальное исследование. Сегодня твердо заявляют желание прийти на выборы 56 %, не пойдет — 12 %. Но из тех, кто изъявляет твердое желание, опять-таки довольно многие могут не прийти. Проверили и погоду, 14 марта погода будет хорошая, многие могут уехать за город. Погода подводит. Примется ли мэр на этот раз наводить тучи на дачные участки?

Шанцев отмечает и особо неблагоприятную ситуацию в Москве, а на Москву ориентируются и многие другие регионы. Ситуация связана с тем, что произошел теракт в метро, потом рухнул аквапарк, потом рухнула крыша над стоянкой автотранспорта. Кому-то очень трудно объяснить, что Москва — огромный мегаполис, равный по объему иному иностранному государству. Да, за всё отвечают власти, но ведь так оно и есть. По городу гуляют листовки, что мы идем к тоталитарному режиму. Долго объясняет, что Путин не диктатор. Далее Шанцев объясняет возникновение этих слухов, объясняет довольно толково и объективно. Это связано с тем, что и левые, и правые не добились своих целей, не провели в Думу того количества людей, которое намеревались провести, и в результате получилось совершенно неожиданное: правые объединились с левыми. Засрались, короче говоря. Выборная ситуация в Москве, подчеркивает Шанцев, много хуже ситуации в России. Отсюда вывод: необходимо поработать, организовать дежурства в общежитиях — обычный расклад мер.

Ректоров было около ста человек, именно столько в Москве вузов. Я их всех в лицо не знаю, кроме Аллы Георгиевны Черновой, ректора Экономической, кажется, академии, эта величественная седовласая дама, как всегда, сидела в первом ряду и, когда надо, первой подавала реплики. Меня очень интересует, как у нее с ректорским сроком. Алла Георгиевна напоминала мне кое-каких деятельниц от искусств, которые, так же сидя в зале, всегда подают нужные реплики уже мэру на ежегодном совещании с «творцами».

Перед самым совещанием я познакомился с молодой дамой, Ириной Владимировной Карапетян, исполняющей обязанности ректора афанасьевского РГГУ. Я вошел и недолго решал — с кем сидеть (а сидеть надо всегда с женщинами помоложе). Так и сел. Разговорились, у меня возникли вопросы — о положении в РГГУ, о назначении ректора. Ирина Владимировна беспокоится, что ректор, избранный 24 декабря, до сих пор не утвержден, хотя министр Филиппов обещал сделать это в один день. Какая-то там история. Как я понял, в университете не все были довольны работой Афанасьева, его задиристой боевой деятельностью. Сейчас в РГГУ около 150 судебных дел, в том числе дел, связанных с собственностью. На это я мог прореагировать только определенным образом: в то время, когда была перестройка и я занимался хозяйственными делами, формулировал документы, мои коллеги занимались собою, своим благосостоянием и политической деятельностью. Из разговора стало ясно, что младший Рыжков, который сейчас так напорист, логичен и агрессивен, является, видимо, ставленником ЮКОСа. Этот мир безумно занятен.

В машину, когда я ехал обратно, позвонил Ашот и сказал: у нас новый министр культуры и новый министр образования. Культуры — Соколов, ректор Московской консерватории, посмотрим. Образования — Фурсенко, ученый, руководивший ранее комитетом или министерством по науке. Из правительства, таким образом, Путин изъял Швыдкого, которого не любила русская интеллигенция; Филиппова, которого просто не любили за готовность поступить «как надо в соответствии с Болонской конвенцией»; Починка, который всегда, будучи не бедным человеком, доказывал, какую огромную пенсию получают пенсионеры и как государство заботится о неимущих. Заботилось оно, заботится и будет заботиться только об олигархах, каждый чиновник хотел бы стать кем-то подобным. Оно их любит, пока эти олигархи не высовываются и не дискредитируют правительство. Точка. Ничего не изменится. Потому что Греф и Кудрин остались на своих местах, а экономический блок решает все. Перестановка должна лишь скрыть, куда уходят бюджетные деньги и доходы огромной страны. Реорганизация правительства — это лишь пауза, не больше. Сужу по себе, огромная работа, которую я вел по реконструкции института, пошла коту под хвост. Чиновники умело, в преддверии смены министров, послали меня по второму кругу. Такая ненависть захлестывает меня в этот момент!

Вечером позвонил Н. Л. Дементьевой и сказал, что если она сможет, пусть передаст М. Е. Швыдкому, что он может хоть завтра выходить на работу в Литературный институт! Тут же я подумал, что если и у нее не станет работы, то было бы замечательно взять ее замом по реконструкции и реставрации института. Она-то ведь знает все извивы чиновничьих ходов. Но это лишь мечты!

10 марта, среда. По утрам В. С. любит досказывать мне то, что не успела рассказать с вечера. «Вот забыла тебе сказать!» На сей раз это коротенькое замечание о том, что, заканчивая свою передачу, Вл. Познер поздравил с семидесятилетием «великого нашего сатирика, равного по значению Гоголю и Салтыкову-Щедрину Михаила Жванецкого». Ну, подобное я уже слышал, например, что Гроссман выше Толстого. Об этом мне прямо сказал наш великий театровед Александр Михайлович Борщаговский. Точно так же все обстоит и со Жванецким, я бы даже сказал, что Гоголь мельче, у него не отнимали джипа, и он умер, по нашим меркам, совсем молодым от своих мистических религиозных исканий, уж до семидесяти-то лет и до орденов от президента он не дожил.

Утром ездил на открытие Книжной ярмарки на ВДНХ. Встретил там Наталью Леонидовну в замечательном новом жакете. Она ярмарку и открывала. Я стоял рядом с Олегом Фочкиным, из «Московского комсомольца», и по своему обыкновению немного ёрничал, комментируя всех подряд. Потом в «Московском комсомольце» появилось высказывание Дементьевой о том, что книга как бы уравнивает всех, что естественно и справедливо, и моя дурашливая фраза: ректор Литературного института полагает, что книга должна не только уравнивать, но и поднимать уровень, причем каждая прочитанная книга.

Сама выставка, как мне показалось, довольно однообразна — книги для показа интеллектуальной мощи хозяина в дорогих гостиных; книги-монументы, книги-альбомы вытеснили простую и задушевную книгу. Много книг коммерческих. Общество книголюбов также имеет свой стенд, в котором есть выгородка для издательства института. Кстати, в этом году в большом каталоге ярмарки представлены и наши студенты. Я эти материалы отправлю завтра, как договорились.

Всё безумно коммерциализировано, и даже выступающие на выставке наши студенты должны будут купить себе билет, а билеты недешевые — 80 руб., скидка существует только для инвалидов — по 30 руб. за билет. Хотел бы я посмотреть на этих инвалидов, которые сначала приедут на выставку, а потом должны будут пройти километр дороги от входа до павильона. Вообще, вся бывшая ВДНХ приобретает характер большого торжища. Возможно, что павильоны, в которых что-то происходит, как, например, в этом книжном, дирекцию Выставки раздражают.

На открытии встретил В. Григорьева, заместителя министра ликвидированного министерства печати. У нас отношения, конечно, сложные, вернее, деловые отношения сложные. Я тут же к нему подвалил с идеей за государственный счет издать Словарь выпускников. Когда утрясу все параметры и дела по этому Словарю, начну писать письмо.

Попал на защиту дипломных работ. К сожалению, у Андр. Мих. Туркова тяжело болеет жена, но защита была интересной, потому что интересные были ребята: у Гусева защищалась Голенко, которая, по своим статьям, уже профессионал. Очень любопытно защищался парень из семинара Юрия Апенченко, а также студентка покойного Ю. Кузнецова. Все они получили оценку «отлично». В четыре часа сделали небольшой вечер, народу было мало. Я рассказал о фестивале, наша замечательная «тройка» читала свои стихи. А потом я показал фильм «Любовь Чапая». Это, как я считаю, самый спорный фильм фестиваля. Я его смотрю уже два раза, и постоянно у меня рождается идея — написать статью об этом фильме.

11 марта, четверг. С утра в здании Академии на Ленинском проспекте состоялось заседание Академии социальных наук, одним словом, собрали ученые советы нескольких институтов, представителей общественных движений, был интеллектуально-деловой Клуб Рыжкова. Тема — «Конституционное развитие России» — я бы сказал, что это тема истинно Валерия Дмитриевича Зорькина, делавшего доклад. Доклад был академическим, через него сначала чуть просвечивал темперамент председателя Конституционного суда, как документа незыблемого. Он много говорил о значении конституции, о реформистском зуде по отношению к ней. В это же время я подготовил такой вопрос, который собирался задать, но, к счастью, не задал: «Вы говорите о конституции как о некоем законном, некоем священном тексте. Но давайте вспомним, как эта конституция создавалась, кем? Или по-другому: воплотилось ли в этой Конституции всё лучшее, что наработала мировая общественная мысль в этом направлении?»

Дальше Зорькин стал говорить о стремлении некоторых сил изменить концепцию суверенитета государства, нападении на так называемую Вестфальскую систему, основной тезис которой, что суверенитет не зависит ни от экономического потенциала страны, ни от ее силы и размеров. Это всё американские тенденции, связанные с глобализацией. Идея, вытекающая отсюда, — право сильной страны на интервенцию. Иллюстрация — Ирак. Отсюда, естественно, возникает угроза наступления на права человека: 11 сентября и билль о патриотизме.

Далее Зорькин разбирал несколько узлов, связанных с попыткой размыть конституцию и государство, говорил об отсутствии в обществе правового самосознания, но всё это не так интересно.

Когда же он подошел к главному — а у нас это воровство, коррупция, — выяснились удивительные вещи. Например, существуют наработанные в Европейском Сообществе и ООН документы, связанные с этими проблемами, несколько пактов, в том числе несколько государственных. С 1999 г. эти пакты Россией подписаны, но до сих пор не ратифицированы. Это свидетельствует о многом.

Или еще пример: совсем недавно не без помощи Государственной Думы из законодательства исчезла статья о конфискации имущества. Понятно? Если я миллиардер, то пусть отсижу семь лет, но потом так и буду жить со своими миллиардами. Вообще мы, западники и либералы, европейским опытом пользоваться не хотим. У нас есть свои подготовленные антикоррупционные документы, но они тоже не приняты. У нас существует Совет при президенте, связанный с борьбой с коррупцией. Кстати, насчет конфискации имущества в Европе: это вполне легитимная статья, но, кажется, такой статьи нет в Америке. Потом один из выступивших по докладу сказал, что в Америке такая система штрафов, что для уплаты их надо продать не только все свое имущество, но и иногда заложить самого себя.

Я, конечно, не помню всего, и совсем не подробно все записал, но в докладе были еще очень взвешенные примеры. Например, как борьба с коррупцией (в Узбекистане) может стать стартовым моментом для сепаратизма. Ножом можно резать хлеб, но им можно и зарезать человека.

После доклада задавали вопросы, фамилии часто не назывались, и я так и пишу. Например, суть вопроса заключается в двух цифрах: пять с половиной тысяч открытых в прошлом, кажется, году дел по борьбе с коррупцией. Две тысячи дел были не закрыты, а переданы в суд. По этим делам проходили милиционеры, врачи, учителя, представители высшего учебного заведения, но, естественно, — ни олигархов, ни дельцов, никого — их не было. Еще один вопрос о коррупции звучал так, что из него было ясно: даже нашими несовершенными законами с коррупцией можно бороться, если эти законы исполнять. И, наконец, вопрос, который я также записал себе в книжку: «Правильно ли я вас понял, Вал. Дм., что всему антикоррупционному законодательству мешает инертное, мягко говоря, поведение наших парламентариев и их какая-то в этом странная заинтересованность?»

Убийственным по жесткости и приведенным данным был содоклад Дмитрия Сергеевича Львова, академика. У науки еще сохранилась какая-то отвага.

Если наше население условно разбить на 5 групп, где в первой группе нищие, я-то в лучшем случае в третьей, то четвертая, так называемый средний класс, стала жить хуже за последний год, в то же время пятая группа (20 % населения) стала жить в полтора раза лучше. Львов говорил, что же это за социальное государство, которое на своих знаменах написало «20 на 80»?!

Еще один тезис. Всем может казаться, что мы живем за счет нефти, но если внимательно посмотреть на составляющие бюджета, то можно увидеть, что одна треть в нем состоит из налогов, так сказать, на нашу деятельность — либералы по-прежнему налоги и доходы считают по Марксу.

Еще важнейший вопрос, который поднял Львов, связан с проблемой собственности «от Бога». Нефть, полезные ископаемые, то, что нам уже дано, — почему этим пользуются лишь 20 % граждан? Почему лишь 12 семей практически захватили все, связанное с этими дарами Бога? В этом смысле, замечает Львов, удивляет декларирование высшими властями, что, дескать, пересмотра приватизации не будет. А какая это приватизация, когда был просто захват?

Третья позиция связана с неравенством в пределах нашей страны. По регионам распределение по труду иногда отличается в 62 раза. Инвестиция на душу населения различается до двух тысяч раз. В Европе же эти различия — всего в 6–7 раз. Страны Европы в большей степени имеют право называться единым социальным государством. Главный тезис — права для всех на доходы от Бога. Я тут вспомнил эмираты Персидского залива, где каждый при рождении получает что-то, как бы подаренное на жизнь от Бога. Вот точная цифра — 70 %. Наш бюджет — это доходы от результатов труда. Львов тут употребил слово «декорация».

Неделя переполнена как бы полуобщественными, но необходимыми для института делами. Такой трудной недели у меня давно не было.

В три часа состоялось правление секции прозы. Я как председатель секции веду это впервые. Все собрались. Писатели, отстраненные от жизни, теперь с удовольствием собираются по первому предлогу. Я начал с того, что попытался рассказать о себе. Начав со своего разговора с Цеденбалом, аккуратно прошелся в общем по собственной биографии, сообщив, что я практически — первый в своей семье человек с высшим образованием. А они что думали — я из княжеского рода? Выбрали двух замов председателя секции: Сережу Сибирцева и Олеся Кожедуба. Я думаю, мы постепенно эту работу наладим. Конечно, мы не сможем наладить только одного: как-то соединить наших писателей с жизнью и новым временем.

Расписание у меня было сложное. К семи часам вечера я поехал на фильм Лидии Бобровой «Бабуся» в «Художественный», а в 10.30 должен был встретить Ю. И. Бундина с женой и Юру Полякова, возвращавшихся из МХАТа на Тверском.

На премьеру фильма Бобровой пришло довольно много видных кинематографистов, в том числе и Марлен Хуциев (он всегда меня привечает и всегда передает привет В. С.). Не знаю, как специалистов, но зрителей и меня фильм Бобровой пронял. Лида, конечно, для быта человек очень неудачный, всегда у нее свое мнение. Но сейчас, когда я уже посмотрел несколько ее фильмов и был инициатором её Гран-при на одном из Гатчинских фестивалей, я понял, что у нас в стране проживает очень крупный художник. В своем фильме она рассказала историю старой деревенской женщины, вырастившей детей и внуков, продавшей дом, чтобы помочь им раскрутить свой бизнес, и теперь живущей то у одного, то у другого. И вот возят её из одного дома в другой, но ни внук, живущий в богатом особняке, ни сын, имеющий элитную квартиру, не оставляют ее у себя. В самой идее есть, конечно, некая публицистичность, но всё сделано с таким поразительным художественным тактом, что диву даешься. Снова выскользнула тут наша замечательная русская традиция: понимания и сострадания. Лида недаром получила все существующие премии, недавно фильм ее прошел по экранам Франции.

В 10. 30 у ворот встретил своих гостей, попили чаю в нашем кафе — там в это время пел Валера Кирамов и играл легендарный Козлов (я уже теперь не знаю, на кого по четвергам ходят в наше кафе: на Кирамова или на Козлова). Домой приехал в первом часу.

12 марта, пятница. До двух был на работе, где обычная рутина, итоги зимней сессии, неуспевающие, некачественно сделанные договора, в том числе и у международного отдела, хозяйство, приказ о режиме на дни выборов и прочее.

В два, перед тем как ехать на день рождения Сергея Владимировича Михалкова, которому исполняется 91 год, устроили маленькое совещание с Андреем Викторовичем Алябьевым. Мы через двенадцать дней едем с ним в командировку в Китай по делам РАО. За это время кое-что в положении РАО изменилось. Как в свое время олигархи захватили наши недра и ископаемые природных ресурсов, так теперь пытаются добрать все остальное, что может само по себе приносить деньги и являться одновременно источником некоторого положения. При помощи администрации президента мы, кажется, отбились от того, чтобы на четвертый этаж нам вселили вновь организованное Общество. А оно организовалось. Лучший пример — так называемые альтернативные писательские союзы. Каждый раз, вроде бы организовавшись, они потом начинают требовать дележки того, что не они добыли и вабили, т. е. площадей и помещений. А когда их откуда-нибудь вышибают, устраивают всемирный стон! Но, слава Богу, и здесь их отбили. Поддерживает это новое общество министр Лесин, владелец империи телевизионной рекламы. Почему поддерживает, мне и многим понятно, я об этом писал, а сейчас в связи с реорганизацией министерств мне это стало еще понятнее. Я представляю, как эта рекламная империя начнет трещать и делиться, если Лесин перестанет быть главным управляющим телевизионных каналов. Но сам факт совмещения в одних руках министерского портфеля по делам коммуникаций и владельца крупнейшего рекламного агентства — нонсенс. Но министру хотелось бы еще стоять и у крана получения с телевизионных каналов авторского гонорара. Именно поэтому он написал и подписал несколько писем в организацию, которая ведала арендованной РАО площадью, чтобы вселить на четвертый этаж новую организацию. Но, к счастью, здесь возникли интересы и третьих лиц. В результате этого мы, правда, лишились небольшого престижного помещения на Малой Бронной, отошедшего к организации, которой владеет другой начальник и рудознатец, но само здание сохранили. Это, конечно, компромисс, но с ним можно согласиться. Объективно это победа. Но сейчас возник другой ловкий маневр триумвирата: канал Добродеева подписал с новым обществом договор на получение ими авторского гонорара. Прав у нового общества без заявлений авторов, права которых у нас, — никаких. В этом министерстве среди руководства царят своеобразные порядки, все чего-то ссорятся, делят, чего-то хотят. Тот же Эрнст, который еще недавно тоже платить не хотел, вдруг весь авторский гонорар за канал выплатил. РАО приносит свою жалобу на Добродеева Генеральной прокуратуре. Ситуация занятнейшая, свободных денег все меньше, желающих их распределять — все больше.

День рождения С. В. проходило в Фонде культуры, в привычном мне здании и зале. Народу было немного, человек пятьдесят, это все писатели, товарищи по роду занятий, никаких нужных людей, родственников, столпов государства. Кормили очень хорошо, вкусно, даже изысканно. Крышка большого рояля была завалена букетами цветов. Садовые цветы, а особенно цветы откуда-нибудь из Голландии или Колумбии, я не люблю, в основном из экономических соображений: не люблю, когда наши деньги уходят в другие страны. В тот момент, когда такие цветы покупаю, я представляю себе сонм смуглолицых, с кепками-аэродромами перекупщиков. В качестве подарка я принес горячий пирог с грибами и капустой, который мне только что испекли в нашей столовой. Где-то в самом начале я предупредил жену С. В. Юлию Валерьевну об этом пироге, и она сказала, что обязательно этот пирог заберет домой.

Все присутствующие говорили хорошо и искренне. И Юра Поляков, и Володя Гусев, и Илья Сергеевич Глазунов, который, как и любой классик, чуть-чуть потянул одеяло на себя и говорил длинновато. Но сказать ему было что, ибо, судя по его речи, в свое время С. В. помог Глазунову на старте. Мне понравилось, что Глазунов употребил старинное слово благодетель. К сожалению, речь Глазунова я прослушал не очень внимательно, потому что подсела ко мне Наталья Юрьевна Дурова и стала показывать все поздравления, которые она получила за последнее время, в том числе и довольно стандартное поздравление с 8-м Марта от президента. Потом мы поговорили с Ильей Сергеевичем, и он предложил мне поработать с его искусствоведами — «научить их писать». Я принялся обдумывать.

Главное, что произошло — это речь самого С. В. Михалкова. Конечно, такая цифра прожитых лет — это судьба, это от Бога, но, подчеркнул Михалков, он никому никогда не делал зла, никого не отправил в лагеря, никого не предавал, всегда стремился делать добро. Он всегда спал спокойно. Дальше он сказал, что иногда люди не хотят за кого-нибудь просить, потому что боятся: вдруг когда-нибудь не хватит для себя. Каким-то неведомым мне образом этот тезис в своей полярности сомкнулся с тем, что я слышал накануне: целый ряд людей в нашей стране противятся смертной казни за убийства, за распространение наркотиков, за другие смертные грехи потому, что сами боятся попасть под эту же кару.

Вечером как член комиссии по премиям был в театре Моссовета на спектакле «Муж, жена и любовник». Меня несколько смутило объявление в программке «Пьеса Ю. Еремина по мотивам рассказа Ф. Достоевского «Вечный муж» и пьесе И. Тургенева «Провинциалка». Полумонтаж, полуинсценировка. Постановка того же Ю. Еремина. Мне кажется, все это довольно случайно, вне какой бы то линии, факта большого искусства тоже не состоялось. Правда, была выдающаяся виртуозная игра Валентина Гафта, который так мне в свое время не понравился в «Современнике» в пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», и замечательно исполнил гротесковую, кукольную роль графа Геннадий Бортников. К сожалению, Ольга Остроумова, которая выглядит прекрасно, играет только на своем уровне.

13 марта, суббота. На дорогах огромное количество милиции — это какой-то страх власти и перед терактами, и перед самой жизнью, которая в любой момент может преподнести сюрприз. Последнее грозное, почти такое же мощное по масштабу событие — это теракт в Мадриде, когда почти одновременно прогремели взрывы в нескольких электричках. Судя по всему, это месть за участие Испании в устрашающей акции в Ираке. Там тоже не прекращаются взрывы и другие акты несогласия с позицией американцев.

Но на даче прекрасно. Солнце неимоверно сверкает. Все тает, дорожки уже обнажились. Резал заросшие и дичающие яблони, топил баню. К сожалению, девочки забыли положить мне работу на вторник, так что возникло окно вынужденного безделья. Заполнял его работой с Дневником, учил английский, прочел три рассказа Пети Алешкина. Это уже совсем не тот Петя, который печатал меня восемь или девять лет назад. Тогда он тоже что-то мне давал читать. Рассказы сугубо русские по теме и подходу, это почти всегда деревня, почти всегда люди немолодые, судьба, то, что нас, русских ребят из деревень, по-настоящему, кровно волнует. Но не тот Петя Алешкин, потому что за эти годы из просто грамотного и умелого писателя-читателя он превратился в прекрасного и тонкого стилиста. Ушли какие-то неловкости, красивости, ошибки стиля. А ведь внешне он остался совсем таким же простецким и даже по виду дурашливым. Но сколько же, оказывается, шло работы под этой обычной для русского человека маской.

14 марта, воскресенье. Уже несколько дней подряд, в единственное мое окно для чтения утром и вечером, читаю Ирину Денежкину. Это новая звезда, о которой довольно много говорят. В свое время она была в шорт-листе премии национального бестселлера. По слухам, у нее сейчас 17 договоров с иностранными издательствами. Если мне не изменяет память, еще до Франкфуртской ярмарки я читал ее повесть, связанную с восемнадцатым веком. Тогда уже мне показалось, что это человек талантливый. Впрочем, говорят также, что ее раскручивает Березовский, во что, конечно, я не верю. То, что её достаточно высоко ценит Виктор Топоров, который и опубликовал её книжку, уже является для меня некоторой рекомендацией. Думаю, что так много договоров потому, что это чрезвычайно незатейливый и простой стиль, достаточно новый объект изображения — сегодняшние 18-22-летние, студенты, школьники, их субкультура, с песнями как заменителями духовной жизни, с пивом и с «траханьем», которое у них носит даже не сексуальный, а скорее ритуальный характер. Это слово довольно часто порхает у Денежкиной, но нигде за ним не чувствуется того взрыва и напряжения живой плоти, которое оно подразумевает. Стакан воды. Повторяю, человек она способный, но думается, что на ближайшие пять лет о ней надо забыть, потому что она никогда не прорвется вглубь материала: ее герои — это сонные, неодухотворенные манекены. Может быть, в них проснулась чувственность, потребность говорить, и говорить неглупо, сдавать свои экзамены, и сдавать неплохо, — но и только. Борение духа и рефлексия, то, чем сильна русская литература, еще спит в комочке. Наша западная литература хотела бы видеть русскую литературу именно такой: прочли, отложили, забыли.

Уехал рано и на 85-м километре наткнулся на гаишника. Он остановил мою машину и показал мне на экран локатора: 84 км. Это была чистейшая ложь, я езжу по дороге целых двадцать лет и знаю каждую нору, где стоят эти гвардейцы наживы. Для меня стало ясно, что коли всю службу в день президентских выборов выгнали охранять и оберегать, то они превратят это в день большого дохода. Я поднял скандал, и постовой понял, что имеет дело с крепким и скандальным орешком. Но и постовой был лихой малый. Возможно, говорит он, прибор и ошибся, но ведь вы не будете отрицать, что ехали без ремней безопасности. Я не стал возражать и подивился находчивости. Но теперь ему пришлось полчаса оформлять на меня бумаги, время шло, коллеги нервничали, а машины, унося девственные бумажники владельцев, неслись мимо.

Часов около шести пошел голосовать, народу было много, я посмотрел на листок избирательных списков, на котором стоит моя фамилия и фамилия В. С. — лист почти весь заполнен, номера паспортов, написанные от руки, подписи.

В десять часов вечера по «Намедни» показали, как горит легендарный Манеж (не слишком ли много особняков, уникальных зданий в центре Москвы сгорело, снесено в эпоху Лужкова?). Сказали, что, по предварительным данным, возгорание началось в районе крыши. Я очень хорошо помню, как любовался огромными деревянными стропилами, когда был в одном из залов, там под крышей, на выставке. Сколько в этом переплетении огромных мощных лесин было умения плотников и инженерного таланта архитекторов. Эта крыша меня волновала даже больше, чем сама выставка, я все время поднимал голову к потолку. И вот — горит. Выборы теперь меня уже перестали интересовать. Горит моя молодость, горит сокровенное русского искусства.

15 марта, понедельник. Еще вчера вечером торжествующий Вишняков объявил о победе Путина на выборах и сообщил процент голосов, поданных за него: семьдесят процентов. Но есть еще двенадцать процентов голосов, которые получила компартия, голоса С. Глазьева и И. Хакамады, много также голосов против всех. В целом это немало, следовательно, начинает формироваться сознательная, не стихийная, как раньше, оппозиция, т. е. знающая на своем уровне Путина и сознательно представляющая себе его цели и желания. Сегодня все это, как и обычно, продолжается, наша интеллигенция и наши средства информации торопятся продемонстрировать любовь к новой власти. В России что-либо дает только власть.

Подозрительно много говорят нынче о нашей национальной трагедии — пожаре Манежа. Мы как бы не просили, но нам вдруг сообщили, что, оказывается, архитекторы уже несколько лет предлагали сменить деревянные перекрытия на металлические. Оказывается, уже есть наработки создать под Манежем какие-то этажи подземных помещений. Власти клянутся, что никаких коммерческих организаций, никаких гаражей здесь не будет. Не спрашиваем мы об этом! А потом выясняется, что чуть ли не какая-то австрийская фирма уже готова изготовить и смонтировать металлические конструкции. А как же возник пожар? Я ведь знаю, как трудно содержать дом с деревянными стропилами и балками. Каждые два года от нас требуют, чтобы мы в институте пропитывали специальными составами все дерево на чердаке. Пожарники ходят, настаивают, требуют, чтобы мы обращались в специализированные учреждения, уверяют, что пропитанное таким образом дерево не горит. А почему так поздно заметили пожар, да и не сами служащие Манежа, а заметил дым из-под крыши и вызвал службы постовой с улицы. Ой, как много чудесного! А как же противопожарная сигнализация? Такие огромные деньги мы в институте совсем недавно заплатили за установку такой сигнализации. За сигнализацию, которую надо установить в общежитии, с нас требуют 1 миллион рублей. Значит, в Манеже такой сигнализации не было?

А что касается самого пожара и отсутствия пожарных вертолетов, которые были объявлены как последнее оружие спасателей, то они не смогли прибыть потому, что, в соответствии с ранее разработанной программой, В. В. Путин должен был один пройти через всю Красную площадь в свой штаб по выборам. Нам это показали, раскованный и уверенный в себе, как танцор, президент прошел в свой штаб и открыл дверь. На краешке кадра была видна оттесненная милицией толпа.

16 марта, вторник. Утром схватился с В. С. из-за почти полной ерунды, а когда пошел гулять с собакой, то вдруг почувствовал ужасную боль за грудиной, одновременно почти отнялась левая рука. Я хотел было сесть и посидеть, но потом решил вернуться. Сразу лег и по телефону вызвал «скорую помощь», к счастью, машина приехала быстро. У меня оказалось высокое давление, 180 на 100, но не инфаркт. Сделали какие-то уколы и уехали. Пришлось перенести семинар на два часа, я немножко отлежался и поехал на работу.

Лена Губченко стала меня удивлять уже при домашнем чтении. Возникла такая ситуация: девочки в пятницу забыли положить мне в портфель работы на вторник, и, значит, я был лишен возможности всё спокойно прочитать за субботу и воскресенье, как я обычно и делаю. Иные скажут: работа в 40–50 страниц, чего там — час посидел, и готово. Но это не так: иногда для чтения требуется 5–6 часов, а найти их в рабочие дни трудно. Здесь опять возникает проблема — что-то ты читаешь с неохотой, как некую интеллектуальную головоломку, тебя раздражает сюжет, снобизм автора, его лексика, синтаксис; но другое дело, когда ты невольно становишься читателем и, в первую очередь, попадаешь под обаяние авторской новизны. Чтение мастерами (людьми, ведущими семинар) студенческих работ является тяжким еще и потому, что вокруг такая бездна непрочитанного: книги коллег, знаменитые книги, постоянно возникающие. В конце концов, хочется и самому сосредоточиться на собственном писании, а ты должен лучшее время отдавать чтению муры. Я уже давно перешел на такой стиль работы — читать в субботу и воскресенье. Так я работал на радио, но тогда я и в субботу и в воскресенье не читал чужого, стремился еще что-то писать. Теперь всё это замолкло, вот уже собственный роман три недели не двигается, хотя твердо знаю, о чем будет следующая глава, осталось только взять с души возникшие впечатления… Но приходится читать и читать работы студентов.

Ну, ладно. С Леной Губченко мне повезло: мне самому было интересно, вдвойне интересно, так как я только что прочитал книжку Ирины Денежкиной, где, может быть, та же тематика: молодая женщина ищет себя. Здесь, правда, молодая женщина старше, ей 25 лет, и это как раз поиск некоего смысла, некоей духовности в обстоятелъствах, которые окружают. Это как бы льдина, приплывшая из еще прежних морей. У Лены удивительный дар держать читателя в психологическом напряжении; ее героиня идет на работу, встречается с парнем, разговаривает с подругой — и все время думает, а читатель думает вслед за ней. Этому можно позавидовать. Вот такое ощущение у меня возникло при чтении. И еще одна мысль: ведь саму Лену мы в свое время брали на платную основу, так как она не проходила через наши параметры, и первые 2–3 года она шла довольно медленно. Никогда не думал, что она сделает такой рывок. Это, конечно, заслуга всего института, но я точно знаю, что здесь и моя заслуга.

Приведу эпизод, который случился на обсуждении. Лена пригласила свою подругу Ксению Королеву, окончившую институт в прошлом году. Бедной Ксении доставалось от меня, я, не скрывая, говорил, что она как пришла эдаким достаточно гладким журналистом, так и ушла из института с тем же запасом знаний и, что главное, с той же духовной наработкой. Я помню ее диплом под названием «Окна», который она мусолила года три, и на защиту я отправил его с большим трудом. И вот здесь, говоря о преодолении Еленой себя, я сослался на Ксению, а она, чисто по-женски, радостно ответила мне: «Ну, вы тоже, Сергей Николаевич, преподаете лучше, чем пишете». Проглотил…

Может быть, она и права, но я помню, чем увлекалась Ксения: всякой белибердой — Павичем, «Алхимиком»… На семинаре, как всегда, пришлось отбивать Елену Губченко от наших ребят. Семинар в целом прошел хорошо, но у студентов друг к другу и к хорошим вещам всегда возникает невероятная зависть.

Вчера «Вечерняя Москва» напечатала большое интервью с

Ю.В. Бондаревым. Я выписываю из него два фрагмента. Оба имеют до некоторой степени принципиальное значение, хотя одно из них непосредственно касается и меня. Вернее, трагическое положение автора, которого критика старается не замечать. Необходимо сказать перед этим, что интервью делала замечательная и очень добросовестная журналистка Юлия Рахаева . Запомним это имя.

«— Есть ощущение, что критика вас перестала замечать. Во всяком случае, прессы по «Бермудскому треугольнику» мне что-то не встречалось.

— А разве не ясно?

— И все-таки, по-вашему, дело в теме или в личности автора?

— Дело в том, что не всем, имущим литературную власть, нравится то, что написано в этом трагедийном романе. Ведь речь идет о событиях осени 1993 года, о расстреле парламента. Об этом кроме меня, пожалуй, написал только Александр Проханов.

— Не совсем так. Были еще вещи Сергея Есина, Юрия Полякова, Леонида Бородина. Тоже, кстати, не замеченные критикой…»

У меня было две вещи на эту тему. «Стоящая в дверях», ой как замеченная критикой! Такой разнос по этому поводу устроила «Литгазета», и так славно меня крутили и мяли в «Новом Литобозе». Вторая вещь — это роман «Затмение Марса».

Другой фрагмент касается «поколения лейтенантов». Это важно для понимания литературного процесса. Здесь надо порадоваться прозорливости журналистки, сумевшей сформулировать и задать такой вопрос.

«— Как вы сегодня относитесь к понятию «лейтенантская проза»? Не было ли это всего лишь искусственным соединением таких абстолютно не похожих друг на друга писателей, как Юрий Бондарев, Виктор Астафьев, Василь Быков, Евгений Носов, Константин Воробьев, Владимир Богомолов, Борис Васильев — каждый раз называлось несколько имен, но вроде я не упустила никого? Было ли такое явление?

— Думаю, что его придумали критики. Да, мы вернулись с войны лейтенантами. Но писать о войне начали в разное время и по-разному. У каждого был свой процесс осмысления, приведения в порядок своих воспоминаний, свой выбор. Сегодня многих из тех, кого вы назвали, уже нет на свете…»

17 марта, среда. Для интервью в американском посольстве к поездке в Нью-Йорк С. П. прислал мне список документов, которые надо представить. Ну, это невероятно по сумасшедшему стремлению во что бы то ни стало заглянуть внутрь человека! Даже в самые отчаянные годы так называемого «железного занавеса» мы о подобном не могли и подумать. Например: «Старый паспорт, если в нем имеются визы и визовые штампы, указывающие даты возвращения в Россию (для ранее въезжавших на территорию США)». «Сведения о работе, включая информацию о зарплате заявителя (письмо работодателя)». «Сведения о близких родственниках (супругах, детях) в России (свидетельство о браке, свидетельство о рождении детей)». «Документы, подтверждающие владение собственностью: квартира, выписка из ЖЭКа, свидетельство о приватизации; дача, гараж». Ну, в этой бумаге и еще кое-чего написано. Первое побуждение у меня было: никуда не ехать, и пусть наши американские аспиранты, у которых надо принять экзамены, сами сражаются со своим правительством. Сколько справок, оказывается, требует зрелая демократия!

По телевидению всё время идут достаточно тревожные сообщения, связанные с конфликтом Грузии и Аджарии. «Аджарский лев» Абашидзе не пустил молодого грузинского президента на свою территорию. Все это, конечно, уладится, но всё совсем не так просто, как можно было предположить. Начав бороться с олигархами, Саакашвили поставил на рога половину Грузии, и в стране, которая почти целиком проголосовала за него на выборах, начались митинги против собственного президента. В качестве добровольного посредника вылетел в Абхазию Лужков. У нашего мэра все время есть стремление изобразить из себя некий общепризнанный духовный авторитет. Посмотрим.

Из чисто наших событий — ужасная катастрофа в Архангельске, где взорвался жилой дом, катастрофа с бытовым газом. Трагичность ситуации в том, что вроде бы взрыв произошел из-за того, что какой-то бомж вытащил заглушку из газовой трубы, чтобы сдать ее как цветной металл. По всей стране огромное количество судов и огромное количество аварий происходят из-за того, что нищие люди сдают цветной металл, а Государственная Дума почему-то не может запретить такой порядок, такую бесконтрольную сдачу. Мне кажется, это самое главное сейчас, так же как вопрос о смертной казни (а я являюсь её противником), я согласен применять ее только к одной категории людей: к распространителям наркотиков, потому что эти люди сознательно желают своему ближнему смерти.

Много занимаюсь конференцией Хомякова. У меня все-таки есть подозрение, что Б. Н. хочет водрузить на меня представительскую часть. Все чрезвычайно берегут себя и своё время.

18 марта, четверг. Довольно неудачно провел ректорат. Я всё связываю с тем же нашим групповым сознанием. Сейчас в институте две проблемы. Первая: он перегружен свыше всех норм преподавателями и так называемыми «преподавателями». Больше всего заведующие кафедрами боятся перегрузить и себя и кого-нибудь из ближних. Гораздо проще взять нового преподавателя. Я хорошо помню, как непомерно разрасталась наша кафедра зарубежной литературы. Когда я пришел, на ней не было ни Можаевой, которая просто числилась, ни Черепенниковой, ни Пронина. Теперь они все есть. Ну, а количество студентов у нас не сильно увеличилось. Вторая проблема — институт живет по советским законам, наши преподаватели, завкафедрами так привыкли к советской демагогии и советским порядкам! Практически вне советских порядков институт не жил ни одного дня, мы все не расстаемся с советским гуманизмом, нам всех жалко, мы готовы помогать ближнему исключительно за государственный счет, не понимая, что его давно нет, что этот счёт — наш. Дело в том, что в этом году кончается контракт у нашего замечательного преподавателя Ревича, прекрасного переводчика. Но, во-первых, он человек уже немолодой, а во-вторых, самое главное — французский язык у нас не пошел, так же как не пошел и испанский. Дело даже не в противопоставлении Солоновича и Ревича. Ревич — просто грамотный старый человек, а Солонович — человек удивительно энергичный, с социальной жилкой. Он организовывает какие-то поездки для своих студентов, встречи в посольстве, достает деньги и для расширения семинара, и для покупки новой техники. У него носители языка, а вот на французском семинаре мы даже не можем представить хороших специалистов по французской литературе, хороших преподавателей. У нас их нет. У нас блестяще идет английский язык, потому что есть Голышев, Бобков, есть Бонк, которая все освещает. И вот я попытался сделать некую французскую паузу, а вместо французского взять еще один английский семинар, как более ходовой, более оснащенный научными и педагогическими кадрами. И понимая всю щепетильность момента, понимая, что возникнут личные конфликтные интересы, я специально вынес этот разговор на ректорат. Ну, и естественно, все заговорили, всем всех стало жалко. Я пришел к паллиативному решению: набираем шесть человек во французскую группу, англичан же в этом году набираем на коммерческой основе. Но удовольствие от этой схватки я получил.

В три часа состоялось правление Московской писательской организации. Я все думаю, что у нас в институте тоталитарный режим — оказывается, тоталитарный режим у Гусева: за 15 минут решили все вопросы и разошлись. Вопросов было несколько: юридические, а главное, Московское отделение начало заниматься авторскими правами, вернее этим начало заниматься и государство, потому что оно поняло: если писателей не защитить от съедающих их труд издателей, то государство и режим получат или уже получили довольно едкую оппозиционную силу.

К 7-ми часам я поехал в театр к Светлане Александровне Враговой, в театр «Модерн», на Спартаковской площади, где в здании бывшего Дворца пионеров разместился прекрасно оформленный театр. Играли пьесу Рустама Ибрагимбекова «Петля». Доволен ли я или недоволен спектаклем? По крайней мере, мне ясно, что Врагова — редкая мастерица, что она все оправдала, все сделала. Спектакль смотрится с редким интересом, зал просто затаился от напряжения. Если о сюжете — то это 1930-е годы, некий белый офицер, живущий во Франции, собирается повеситься, так как ему все время мерещится Г. Распутин, в убийстве которого он принимал участие. Одновременно его мучают угрызения совести из-за молодой женщины, которую он когда-то соблазнил.

В спектакле звучат песни, романсы, там прекрасные декорации. Все это увлекательно — немного истории, немного быта, немного сладострастия. Ибрагимбеков всегда был писателем коммерческим, какие бы шедевры он ни создавал, и линия политическая отчетливо чувствуется в тексте пьесы, но поверх текста идет истинно театральное действие — увлекательное, даже волнующее. К Враговой я потеплел.

В перерывах было чаепитие, на котором я встретил Людмилу Ивановну Касаткину, и многие другие знакомые и малознакомые лица. Мне было интересно слушать и говорить. После окончания спектакля выяснилось — зачем меня вызвонила Св. Ал. Поводом послужила моя статья о Дорониной с общими рассуждениями о театре, критике, искусстве как таковом. Стало ясно, что необходимо готовить письмо в правительство. Так же как у нашей власти есть стремление задушить бюджетное образование, есть и стремление задушить стационарные театры. Все это связано с бестрепетным и прагматичным Грефом. Естественно, в составлении любого письма на эту тему я готов принять участие. Кстати, на телевидении недавно с воодушевлением сообщали, что г-н Абрамович потихонечку «исправляется» и готов отдать 50 млн. клубу ЦСК. Мне очень нравится, что те деньги, которые, как рассказывал академик, должны принадлежать каждому жителю государства, — они ведь от Бога, так вот, эти деньги теперь находятся в распоряжении у людей, которые тратят их по своему собственному усмотрению: не хочу давать на медицину, хочу — на футбол, а что касается медицины, то чем больше вас подохнет, тем лучше, и хотя страна большая, но на всех не хватит, и хотелось бы, чтобы людей стало поменьше».

19 марта, пятница. С утра была Елена Николаевна Черноземова, мы собрали совещание. Решили собрать руководителей всяческих детских литературных студий у нас в институте. Я отчетливо понимаю, что в этих студиях творится бог знает что. Судя по студийным выпускникам, это рассадник графоманства. Но с детьми надо заниматься. Поэтому мы решили собрать руководителей, поучить чему-то тех, кто может и хочет поучиться, а остальным попытаться хоть что-то объяснить, хоть чем-то помочь.

Написал письма по поводу конференции Хомякова — министру культуры и председателю Совета Федерации Миронову. Посмотрим.

«Глубокоуважаемый Сергей Михайлович!

В середине апреля в Литературном институте имени А. М. Горького состоится научная конференция, посвященная 200-летию со дня рождения выдающегося русского мыслителя А. С. Хомякова. Не мне объяснять Вам, что эта фигура многие годы была закрытой, что она является знаковой для русской культуры и для всей русской жизни. Общественность уже и сейчас придает этой будущей конференции огромное значение. В связи с этим у меня вопрос: не откроете ли Вы эту конференцию, посвященную 200-летию А. С. Хомякова, в Литературном институте 14-го апреля 2004 г.? Мне кажется, это было бы значительно и лежит в русле той внутренней политики, которую в последнее время проводит наше государство».

Пришлось опять идти в театр. Я уже прикинул, что из-за дня рождения В. С. на дачу смотаться не удастся, а это значит, что с огромным трудом доработаю следующую неделю. Да и театр мне ни к чему — и из-за усталости и из-за времени. Моссовет выдвинул, оказывается, в качестве претендента на лауреатство Ю. Морозова. Предыдущий спектакль его я посмотрел, теперь надо смотреть следующий, по пьесе Мих. Рощина «Серебряный век». Здесь придется, видимо, быть снисходительным — Михаилу я симпатизирую давно, с юности. Да и его сын у меня — студент. С сыном, конечно, еще возникнет масса сложностей. Он астматик, парень болезненный, но к этому примешивается и, так сказать, мировоззрение богемы. Уже сейчас я чувствую, что ему, очень много пропустившему, летней сессии не сдать. Самое большое, что я могу для него сделать, — ставить его на повторное обучение. Но опять-таки мой собственный опыт показывает, что и получив такое преимущество, ребята с большим трудом учатся дальше.

«Серебряный век» — пьеса, как мне кажется, не очень доработанная, ее главный смысловой запал — поэзия 20-х годов, воспринимаемая в году 49-м. Подзаголовок пьесы таков: сцены из 1949 года. Коммунальная квартира, мать, которую играет Остроумова; молодой парень, начинающий поэт, влюбленный в пожилую, лет на 15 его старше, книжницу. Мать когда-то была замужем за хорошим человеком, но евреем, и теперь она носит его фамилию, а кто-то на работе ей говорит: мол, как женщина с типичной русской внешностью может носить такую фамилию? А она от этого плачет. Я уже сам не могу понять, я, житель этого самого 49-го года, — Мишина ли здесь ностальгия и восприятие действительности, или некий заказ рынка, режиссуры, завлита. Но спектакль получился. Естественно, приходит кто-то в сапогах, личности, которых я в 49-м почти не видел (разве что тех, кто забирал моего отца, да еще одного мужика, который приходил к нам с матерью на улицу Качалова, но тот был наш, деревенский, чуть ли не родственник, он ходил, чтобы повидаться и переспать с какой-то своей молодой приятельницей, а жили мы тогда в коммунальной квартире в одной комнате).

Итак, спектакль получился, и зал слушал всё это с воодушевлением. Я связываю это с той кашей, вернее, с отсутствием чего бы то ни было исторического в головах наших современников, а также с обаянием поэзии, которую в этом спектакле много читают.

Опять чуть-чуть разочаровала Остроумова.

20 марта, суббота. С утра занимался уборкой квартиры, предварительной подготовкой, ходил за хлебом, водой, соком. Всё у меня заказано в нашем кафе «Форте», и вопрос только в том, сколько всё это будет стоить. Но в моем возрасте это уже не вопрос денег, жизнь стала безальтернативной, так как нет сил, хотя еще на что-то надеюсь, пишу Дневник и учу английский… В перерывах между посудой и пылесосом прочел Женю Никитина. Вот уж действительно чему можно позавидовать, так это стремлению, к духовному, которое бьется в наших ребятах. У Жени обостренное чувство правды, и оно не позволяет ему писать обычную и традиционную беллетристику. Его работа называется «Проблемы моделирования социального объекта в xxi веке». Это ряд портретов с последующими небольшими выходами на новеллы о смерти. Всё это вне обычной беллетристики, но действует. В конце материала есть дополнение и еще одна небольшая новелла, все это сливается в один мировоззренческий кусок, интересный и неповторимый, в котором нет ни одной ошибки вкуса и ни одной ошибки стиля.

Мне уже трудно что-нибудь доверять. В шесть часов сел в машину и поехал в цирк на Цветном бульваре, так как в списке претендентов на звание лауреата на премию Москвы стоит и И. Н. Запашная — «Идиллия с морскими львами». Это была скорее инициатива самой Запашной, потому что в списке еще четыре претендента, в том числе вместе с Е. Гинзбургом и Л. Костюком (худрук цирка на проспекте Вернадского и постановщик ревю «Свадьба соек»). А Запашная — в том же цирке. Вообще, забегая вперед, должен сказать, что всё представлено очень интересно, безумно традиционно, а морских львов я вижу впервые, и это очень выразительно. Сама Запашная изысканна и без вульгарности артистична. Сидел в ложе дирекции, переживал о ценах: стакан молочного коктейля (30 миллиграммов) стоит 40 рублей, а порция пончиков на пережаренном черном масле — 50 рублей.

Оказалось, что я все перепутал: вместо цирка на Вернадского поехал почему-то в цирк на Цветном, и только потом уже развернул машину и с опозданием минут в десять приехал куда нужно. Когда уезжал в цирк, встретил В. С., настроение вроде бы хорошее.

Еще остаток переживаний с пятницы: идет целая борьба за то, чтобы не ставить Юрия Полякова в список претендентов на премию. Честно говоря, я на него рассчитывал, потому что нужны имена, нужны какие-то знаки и отклики большой литературы. Но, судя по всему, его очень не хочет Любовь Михайловна, я это сужу по тому, что присланный мне список выглядит следующим образом: по разделу литературы — Бродская (театровед), два тома о Станиславском и «вишнево-садовской» эпопее; Э. А. Полоцкая (филолог) «Вишневый сад, жизнь вне времени», т. е. книги, по большому счету не имеющие отношения к литературе. Здесь же есть традиционный сборник Ветровой, два романа А. Геласимова, которых я не читал, но знаю, что парень интересный, и очень слабый стихотворный сборничек Л. М. Гершензон. Судя по всему, у Любови Михайловны есть острое желание помочь своим театроведам. Единственное, что может быть рассмотрено, хотя тоже по касательной, — это серия книжек Волгина о Достоевском. Вообще, Поляков погоду в этом списке, безусловно, портит. Далее. Леня Колпаков, занимающийся делами Полякова, сказал мне, что Л. М. — ни в какую. И хотя он созвонился с Худяковым и объяснил, что это досадное недоразумение — опоздание со сроками, — Л. М. держит свой курс: ни в какую. Я-то все это расцениваю не как порядок у бюрократа — в искусстве всегда был свой порядок, — а как определённую тенденцию.

21 марта, воскресенье. В школе нас учили, что перед тем как создавать сочинение, мы должны подготовить план. Вот мой план воскресного дня: ездил в институт за продуктами. Сразу же могу сказать и меню на 12 человек: ассорти рыбное, ассорти мясное, салат; купил домашних солений, немного фруктов (я подкупил по дороге еще), заливная рыба и большая кастрюля с тушеным кроликом. Всё это я привез и к четырем часам выставил. Гости: к сожалению, не было Льва Ив. Скворцова с Таней, Таню в четверг оперировали, она в больнице. Были Колпаковы, Леня с женой, племянник Дима, Толик с женой и Боря Тихоненко с Тамарой. Прошло всё весело. Посуду потом вымыла посудомоечная машина. В. С. сетовала — во сколько же тебе, Есин, всё это обойдется? Я с вечера положил в карман пять тысяч рублей — завтрашний день расплаты.

Перед тем как пришли гости, успел по телевидению посмотреть замечательную передачу с Виталием Третьяковым. Не знаю, как она была заявлена, какая тема, но спорили о Солженицыне. Были: Сараскина, Наталья Иванова, Рой Медведев, молодой Рыжков. Писал ли я о том, что мне твердо сказали очень сведущие люди — молодой Рыжков: это протеже г-на Невзлина, который очень ему помогал. Что же касается самой передачи, было очень интересно видеть удивительно брезгливый отпор, который Третьяков, Сараскина и Рой Медведев дали моей приятельнице — Наташе. У нее все те же приоритеты — тусовка, и литературу она рассматривает не как духовный процесс, а как некие бега, на которых нужно застолбить какие-то результаты для Гроссмана и Рыбакова, после них ничто как бы и не происходит, а Солженицын — вообще явление региональное. Выражаюсь я, конечно, неточно, я не аналитик, но отчетливо вижу, как смертельно эта девушка отстала, по своей методологии, от жизни. Медведев очень хорошо сказал о том, что Солженицын вошел в резонанс с обществом. А на соображение Ивановой, что, дескать, сейчас гениев нет, такое уж время, очень интересно ответил: в современной литературе есть приблизительно 20 человек интересных, оригинальных и талантливых художников, за которыми он следит и с которыми ведет свой диалог. Собственно говоря, это и является результатом всей передачи для меня.

И последнее. Создавая свой Дневник как роман, я собираю в него всё, что только можно. Занятная байка, рассказанная за столом о посещении Путиным спектакля табаковского театра по Островскому, кажется, «Горячее сердце». Находчивый Олег Павлович приготовил к этому дню хороший ужин, на котором должен был присутствовать президент с супругой и, видимо, кто-то из актеров. Но президент от ужина уклонился и сказал, что он так редко с женой куда-нибудь выходит, что хотел бы просто после спектакля пройтись немного по городу, и что рядом работает пиццерия, в которую он зайдет, чтобы перекусить там. Он так и сделал, перекусил в пиццерии, охрана никакой народ не разгоняла, а актеры ликовали, съев приготовленный для высокого лица ужин. Верить ли этой байке или нет — не знаю, но похоже на правду.

Как и обещал, вечером пошел на юбилей Еременко. Во-первых, зла я долго ни на кого не держу, потому что ничто так не разрушает человека, как зло и подозрительность. А во-вторых, потому, что делает «Литературная Россия» полезное дело, печатает наших выпускников. И подарок отнес соответствующий: несколько недель назад кто-то из ВЛКшников, которому я сделал что-то путёвое, принес мне большого стеклянного петуха, налитого каким-то коньяком. Вот этого петуха я и отнес. Потом, выступая, я говорил о петухе как птице, возвещающей рассвет, как о новом голосе — в общем, такая вот символика второго класса. Но, в принципе, говорил с искренней благодарностью за институт. Дело происходило в трапезной Храма Христа Спасителя. Человек 150 народу, роскошный фуршет с массой постных блюд. Про себя я немного позлобствовал: дескать, если буду писать сцену тезоименитства государя императора, то обязательно опишу вот эту картину. Играл военный оркестр, непосредственно в зале. Это как при Петре — пили под звуки виватов. Сам именинник порадовался тому, что, несмотря на его 50 лет, живы оба его родителя и что у них большая семья (семья действительно большая). Встретил Юлю, сестру Владимира, с которой лет 20 назад работал на радио. В общем, всё мило, по-семейному. Нанятое телевидение снимало происходящее. Чувство иронии не должно меня захлестывать — но я бы так не мог, потому что люблю себя значительно меньше.

23 марта, вторник. Днем приходили Широков, Володя Крымский. Потом во дворе встретил Александра Заборчука, это один из братьев, очень способных (Александр и Егор), которые в 1994 году поступили к нам в институт, ко мне в семинар. Теперь Егор утонул, а Александр вроде бы широко печатается.

Взял в библиотеке «Вопросы литературы», где в заметке, кажется, М. Свердлова напечатана довольно едкая инвектива по «Истории русской литературы. 90-е годы XX века» (учебное пособие для вузов, написанное Минераловым). Ну, кое в чем автор, казалось бы, Минералова поймал, но основной пафос его, дескать, никакой другой литературы, кроме той, о которой пишет Минералов, он не видит, а на самом деле существует и «новая литература». Больше этого автор заметки убежден: существует только новая литература, а литературу Распутина, Белова, Бондарева и Леонова можно списать. Это весьма спорно. Просто Минералов написал свое альтернативное учебное пособие про ту литературу, которую он любит и читает. А про другую литературу сотоварищи рецензента столько уж написали, что из-за груды написанного и самой этой ничтожной литературы не видно.

На семинаре, как всегда, долго разбирали рассказ Жени Ильина. Хватило на весь семинар. Мне кажется, получилось. Говорили о языке, о балансе частей, с огромным интересом ребята прослушали выдержки из работы: я нашел в «Октябре» Василия Аксёнова.

24 марта, среда. Теперь у меня вся надежда на американское и швейцарское правосудие. Оно всегда берет там, где у нашего правосудия, у нашего воровского правосознания не хватает мужества. По телевидению сообщили, что бывший министр железнодорожного транспорта г-н Аксёненко уже живёт в Швейцарии. Жаль, конечно, что нет Карлы дель Понте, но тем не менее я хорошо помню все безобразия, которые творил этот благообразный седой джентльмен. Американское правосудие также, конечно, не дремлет и, если не мешает наша прокуратура, расчищает наши авгиевы конюшни. Мы же, по возможности, стараемся его укоротить — не трогайте наших вороватых миллионеров! Последнее, что меня порадовало, это прекращение дела против Кононыхина, миллионера, который увез большие суммы, в том числе и украденные из собственного банка. Но ведь не колосок в поле украл, не из палатки блок сигарет. Поэтому можно не сажать.

Иногда у меня наступает период мизантропии, и всё кажется мне дурным. Вроде бы, посмотришь по телевидению — яркие краски, а почитаешь газеты — перспективы чудовищные. Меня очень смущает наметившаяся тенденция сделать высшее образование платным. Все время говорят о том, что и медицина по большому счёту станет платной. Мы постепенно отказываемся от всего, что было нами завоёвано. В Европе, например (а в Германии, которую я хорошо знаю, в частности), высшее образование бесплатное, и оно доступно, хотя, может быть, по качеству и ниже нашего. Теперь капиталистическое общество преподнесло нам весенний подарок. До этого я читал в газетах, что пойдут частные электрички (в частности, на нашем, южном направлении), с большими удобствами, хотя и с более высокой ценой за билеты. А теперь сказали, что стоимость билетов на электричку увеличивается почти в два раза. Какие были времена! Я садился в Обнинске в поезд, два часа читал или писал, потом в Москве делал все дела, проводил полный рабочий день, а вечером опять же на поезде уезжал обратно и леском шел до дачи…

Читаю Андрея Геласимова, кому-то я о нем сказал и в ответ услышал: очень бойкий, дескать, мальчик, бьется во все углы, куда только можно. Что касается его литературы, то это довольно интересно, живо, иногда ярко. И тем не менее над всеми его сочинениями (а сейчас я читаю «Жажду», повесть о чеченском ветеране) веет некое ощущение недостатка глубины и подлинности, хотя всё укладывается, всё, казалось бы, точно, но точность эта литературная. Я, конечно, прочту и его роман, но все-таки очень колеблюсь относительно своего решения по премиям Москвы. Вот если его сравнить с Шаргуновым, то у последнего, хоть и недостатков больше — и в смысле письма, и в композиции, и в диалоге, но он, безусловно, лежит в зоне литературы, а Геласимов — пока лишь в зоне нашего времени. Но, может быть, молодежь стоит поддерживать авансом, вдруг потом выбьется, надо принимать это во внимание.

25 марта, четверг. То ли уже не те психика и здоровье, то ли не та работоспособность, но всего намеченного сделать не могу. Последнее время приезжаю на работу рано, идут дела — хозяйственные, учебные, отчисления, английский язык, конференция по Хомякову, но запланированного выполнить не удаётся.

В три часа был ученый совет. Самое главное — это надвигающийся на нас Единый государственный экзамен. Уже вышел приказ, где среди 52 вузов упоминаемся и мы. Интересная деталь: это всё университеты и академии, и единственный скромненький наш институт. За этим ЕГЭ стоят, конечно, огромные деньги. Инструкцию, предложенную нам, прочесть почти невозможно, она не русским языком написана, но смысл ее в том, что формируются группы и где-то этот экзамен сдают, а мы потом подсчитываем. В связи с этим я начал серьезно думать об экзаменах в наш институт вообще и пришел к выводу, что большее количество предметов, которые мы объявляем для экзаменов — еще советская лазейка для протаскивания тех, кого мы называем «блатными». Потому что если срезался ребенок высокопоставленных родителей где-то на сочинении и получил, скажем, тройку, то ему можно поставить завышенный балл на истории или на английском. Практически нам нужно только знание и умение ориентироваться в литературе и проверка — сам ли человек написал представленное на конкурс или не сам (этюд или сочинение). Я отчетливо представляю себе, что такие экзамены, как английский язык или история, для провинции всегда тяжелее, чем для Москвы. Об этом я говорил на ученом совете, и мы решили пока повыжидать, но, в принципе, количество экзаменов сократить. Правда, это потребует более четкой работы наших мастеров и моей как заведующего кафедрой творчества.

На ученом совете утвердили тему моей диссертации. Я — экспериментатор, попробую себя и в этом жанре. Все более и более убеждаюсь, что дело это нехитрое. Впрочем, нехитрое — при моём возрасте.

В пять часов поехал на правление секции прозы. Были приемные дела. Говорили немного о новом журнале «Проза». Он формируется из своих людей, из самого правления. Но, может быть, это пока естественно. Говорили о приемных работах, говорили интересно и глубоко. Я заметил, что в Союз идет большое количество пожилых людей, которые после того, как их лишили администраторских или военных чинов, пытаются приложить свои силы на поприще сочинения, описывают свое былое. Это люди 70–75 лет. Все это советский реализм в худшем его воплощении. Когда я подумаю, что в Москве полторы тысячи прозаиков, несмотря ни на что, работающих, я прихожу к выводу, что машина все же крутится, и я испытываю огромное сочувствие к этим людям. Мне кажется, что вообще писатели присмирели, они перестали чувствовать свою возвышенную гениальность, просто поняли всю неизбежность своего счастливого труда.

После секции хотел поехать в Даниловский монастырь, в клуб Рыжкова, где всегда очень интересно, но Паша меня отговорил, сказал, что не проедем, заныл, задергался, и я поехал домой.

Читал рецензию на роман «Смерть Титана» в «Литературной учебе». Этот роман как бы выплывает из первоначального небытия, становится всё яснее и определённее.

26 марта, пятница. Надо собраться, надо взять все нужные книги, подписать бумаги, а вечером сходить на спектакль театра Петра Наумовича Фоменко.

Вчера вроде бы наконец-то решился вопрос с Поляковым. Все-таки по каким-то причинам его не хотели пускать на премию Москвы, не хотел обслуживающий персонал. Мелькнула мысль — может быть, это в связи с его противоборством Швыдкому? Но, скорее всего, не хотят видеть сильного конкурента именно в разделе литературы, которую аппаратчики пытаются заменить театроведением. Как же много значит аппарат! Как много он может сделать, чтобы естественная жизнь потекла вспять.

Театр Фоменко, который для меня всегда окружен легендами, оказывается, давно уже не в разных подвалах и на задворках, а у него есть свое помещение, в том доме на Кутузовском проспекте, где раньше жил Лева. Там была киношка, которая сейчас превращена в театр. Интерьер зала традиционный для студий и маленьких экспериментальных театриков: помост, идущий от сцены под крышу под большим углом, все выкрашено в черный цвет, неудобные современные стулья. Спектакль «Окровавленная туника» по пьесе Гумилева — это, видимо, не основное направление, где особенно сильны моменты соучастия зрителя в сокровенных переживаниях героев, здесь все, как в кино, глаза актера напротив глаз зрителя. Нет только дублей, духовные порывы возникают перед вами. Иногда, наверное, становится неловко, зритель — соглядатай. Но это все по слухам и путем умствования. Билеты, должно быть, дорогие. Я подсчитал, от силы сто двадцать мест. Буфет, по крайней мере, безумно дорогой. В этом спектакле другая линия театра: все условно, но условность возведена в высший ранг. Персонажи, понятно, говорят не репликами и монологами, а в первую очередь стихами. Чтобы что-то продекламировать, становятся на пьедесталы. И в этой условности страсти тоже на чистом сливочном масле. Играют здорово, я даже не могу сказать, кто лучше. Невероятное, очень изысканное оформление. Неподготовленному зрителю делать здесь почти нечего. Знать надо много и об эпохе, и о людях. Византия, шестой век, строят храм Св. Софии. Ставил все это некто Иван Поповски — режиссер, наверное болгарин. Ах, как трудно хвалить, как трудно найти слова, потому что хорошее всегда многогранно. Собственно, к премии, кажется, представлены художники, это блестящий Владимир Максимов — художник-постановщик, Ангелина Атлагич (Сербия) — художник по костюмам. Минимальными средствами показаны византийские дворцы, сады, иная, такая любимая поэтами Серебряного века жизнь. Я все и навсегда запомню.

Правда, так же как и лет десять назад, когда я смотрел эту пьесу у Сиренко, иногда я переставал быть включенным: о чем это они там бушуют? Кстати, после того спектакля и сюжет-то забыл. Этот спектакль забыть, наверное, будет нелегко. Лица помню, позы, свет, блики воды в дворцовом пруду. Может быть, это и есть театральное потрясение. Впрочем, понимаю, что подобное создать возможно и легче, чем многомерный спектакль с дышащей и разнообразной атмосферой. Это, наверное, малый жанр в театре, существующий наряду с большим стилем. Вне своего обыкновения перечисляю действующих лиц: Имр, арабский поэт, — Кирилл Пирогов, тот самый парень, который когда-то приезжал к нам на фестиваль в Гатчину; Юстиниан — Андрей Казаков; Феодора — Галина Тюнина, игравшая жену Бунина в фильме Учителя; Зоя — Мадлен Джабраилова; царь Трапезундский — Рустэм Юскаев; евнух — Томан Моцкус. Все хороши, потому что у всех на сцене есть адреналин, не экономят.

Рейтинг из «Независимой газеты». Это всегда печатается по пятницам. Вот — «мое»:

1. Если сразу бестрепетно отсекать юмор, Киркорова, Сердючку, певцов-сыновей и певцов-дочерей, т. е. «второй розлив», то по ТВ больше хороших передач, чем плохих. Запомнились две передачи о том, как либеральные, насквозь лживые представления противоречат действительному течению жизни. О работе спецслужб («Апельсиновый сок» с Соловьевым, НТВ) и о литературе, о Солженицыне («Что делать?» с Третьяковым, «Культура»). После последней (которая мне, естественно, ближе) стало окончательно ясно, что такое групповое тусовочное кликушеское мнение об этом предмете.

2. Худшие передачи и персоны тоже — это когда утром ухоженные девицы рассказывают о высокой моде, ночном креме и драгоценностях от Тиффани.

3. Главная телеперсона — сгоревший Манеж с вопросами: сам? кто? кому выгодно? сколько получили?

27 марта, суббота. Обнинск. Снег сошел, яблони стоят абсолютно черные на фоне весеннего неба. В теплице вылезла из земли зелень лука, который проглядели убрать в прошлом году. Возился весь день и был счастлив — сколько замечательных мыслей приходит в голову, когда сгребаешь в кучу листву. Посадил в теплице лук, петрушку, редиску, салат. Как всегда, топили баню, вечером смотрел телевизор. Ухайдакался как собака, уже не смог пойти в спортзал.

По обыкновению ночью проснулся. Еще в пятницу я ходил к нотариусу в гостиницу «Центральная» на Тверской заверять какую-то доверенность на оформление очередной институтской акции. По дороге, восприняв это как счастливую возможность, зашел в книжный магазин «Москва». На учебник английского на дисках я не осмелился, но купил две книги о Пастернаке — одну — Васи Ливанова, другую — монографию Натальи Ивановой. Характер обеих этих книг я предполагал. Наташа есть Наташа, и свой старомодный, интеллигентский взгляд на Пастернака она уже озвучила в своем недавнем выступлении на ТV, а у Ливанова это книга острая, я вспоминаю его статью в «Москве», ставшую в этой книге главою.

Но вот что значит специальная заостренность чтения: ночью я открыл книжку Василия Ливанова «Невыдуманный Борис Пастернак» и до утра оторваться не мог. Как всегда, интересна личность художника! Я всегда отчетливо представлял себе, что Пастернак сложный человек, но в книге Ливанова Пастернак встал как личность еще чрезвычайно амбициозная, местами истерическая. У Василия Борисовича есть поводы и резоны относиться к Б.Л. пристально, и есть база для рассуждений: поэта он знает с детского возраста, а его отец Борис Ливанов много лет был другом Пастернака. Но в этой дружбе произошел некий «казус». Мстительный сын ищет правду и охраняет честь отца и семьи. Всё это может оказаться решающим для моего романа.

28 марта, воскресенье . Сборы в любую поездку — для меня психологический кошмар. Уже неделю я находился под давлением: что с собой брать, какие взять подарки, какие брать книги, как рассчитать одежду: в Москве зима, в Пекине весна, а на юге, куда мы поедем из Пекина, уже лето. К воскресенью в чемодане у меня лежали только книги. Это я о своем сознании: уехать с дачи, закрыть гараж, выключить свет, доехать до Москвы. А если не заведется машина? Но всё прошло благополучно, без происшествий доехал до Москвы, собрался, оставил деньги В.С., отогнал машину в институт и уже отсюда уезжал в аэропорт.

Никогда не предполагал, что так быстро и хорошо сойдусь с попутчиками. Едут: Андрей Викторович Алябьев — председатель правления РАО, Наталья Петровна Новикова — директор Петербургского филиала, Лена, молодая еще женщина, лет сорока, уже много лет занимающаяся Китаем. Сначала у меня, не видя ее, по отношению к ней сложилось предубеждение. Я помню дамочек из Союза писателей, обслуживавших республики, и дамочек из СП и РАО, занимавшихся разными странами. Все они были деятельными участницами каких-то групп, кого-то представляли, лоббировали. Лена оказалась, на первый взгляд, человеком веселым и компанейским.

29 марта, понедельник. Я перехожу опять к разврату китайской кухни для богатых. В час дня в ресторане гостиницы «Мир» состоялся обед. В этой гостинице я, кажется, останавливался раньше, по крайней мере, та же светлая мебель, но номер на этот раз невероятно большой, две комнаты, как и положено вице-президенту. Принимает нас, наверное, то же министерство, что и в тот раз, когда мы были с Пулатовым: пишущая интеллигенция — на первого и второго рассчитайсь! И гостиница, видимо, одна, с которой уже установились связи по перечислению. По этому номеру видно, за что так дерутся чиновники: путешествовать сытно и не по рангу. Чиновники в разных странах накручивают для себя и друг для друга удобства.

Но к обеду. Огромный ресторан на первом этаже, где обслуги больше, чем гостей. Как бы шведский стол с элементом самообслуживания. Я показывал свое искусство есть палочками, но в смысле диеты пока держался, меньше мяса. На закуску нахватал себе всякой растительной острятины: каперсов, маринованных грибов, листков салата, оливок, кусочков семги с лимоном. Второе практически пропустил, хотя была и рыба и мясо, взял только ложку риса и немножко моркови, капусты и фасоли. Все это мне немедленно разогрели на огромной плоской жаровне. Но суп! Острый «тайский», его тут же и сварили. Процесс длился 3–4 минуты, дальше морепродукты становятся жесткими: моллюски, семга, лук, кальмар, специи. (Относительно времени приготовления морепродуктов — взять на вооружение.) Завершили всё фруктами: несладкий арбуз и три ломтика ананаса. Пиво не пил!

Скучно мне здесь, я, чувствую, ничего не увижу, и времени нет, чтобы подумать и что-либо почитать. Днем ездили в Авторское общество, а вечером с ними же банкетились. Страна — это язык, а наш переводчик говорит довольно слабо. Зовут его Хунбо, фонетику для русского уха чуть изменили, чтобы она не казалась такой казуальной. В своё время он закончил Харбинский университет, где, конечно, и традиция, и носители русского языка, и школа; но это особенность китайцев, подмеченная мною: освоив бытовую болтовню и, так сказать, диалог плоской литературы, они считают, что всё знают, и не плывут дальше. В этом отношении для меня образцом останется Барбара, которая, во-первых, все понимает, а во-вторых, при переводе не упрощает. Переводчикам часто не хватает личностного потенциала.

Ужин был вкусный и китайский в каком-то огромном заведении общепита, но в отдельном кабинете. Очень трогательно было выступление в этой же не очень большой комнате нескольких девушек с песнями и танцами. Спецконцерт, дабы оказать уважение. Грация этих девиц какая-то запредельная, волшебная, хрупкая. Пьют китайцы маленькими рюмочками. Но во время застолья молодые девушки очень любят подойти к начальнику и выпить с ним персонально, тем самым оказывая ему особое уважение.

Всё время беспокоит, что мало работаю, отлыниваю, не веду Дневник, не начинаю следующую главу в романе. Сразу же после ужина заснул, проснулся в 2 ночи, читал до 4-х верстку Дневника за 2002 год, выпил снотворного и снова спал до 7.30. Проснулся с головной болью и тяжестью во всем теле.

30 марта, вторник. Сначала план дня: Великая китайская стена, где я уже был; встреча в институте печати, банкет, который дает зам. министра г-н Шэнь Жэньгань.

Утром — Великая китайская стена. В Пекине необходимо совершить три ритуала: посмотреть Стену, поесть пекинскую утку, посетить Запретный город. Утром я так плохо себя чувствовал, что подумал, а не пропустить ли мне это событие? Ведь на Стене я уже был с Т. Пулатовым. Но имеет значение погода, и время суток, и твой собственный взгляд.

Удивления Пекин у меня больше не вызвал. Просто огромный европейский город, только, наверное, организован точнее и лучше: общественное движение, полиция, дорожные знаки, чистота на улицах, цветы в вазонах. Распускающиеся розовые цветы на деревьях и щетина свежей зелени — не в счет. Надо забыть об отсталом Китае, о якобы показухе Пекина — это не хуже Москвы, даже, я бы сказал, в смысле нового строительства Москва мельче. Да и строят не так уж бездумно, как кажется. Если отдернуть занавеску в окне моего номера на 15-м этаже, то внизу целый, специально оставленный как памятник жизни, быта и архитектуры квартал натыканных друг к другу домиков. Гулливер смотрит на лилипутов. Видны дворики, крыши одноэтажных домов, кусочек улицы, дом-харчевня, железные бочки для воды, стекающей по крыше, серая от пыли черепица, трое поваров из харчевни выскочили на минуточку на улицу и стукают футбольный мяч. Таким был Пекин, каким я его застал около сорока лет назад. Теперь он ютится по окраинам, как музейная редкость вкраплен в центр, такой Пекин исчезает. В этом жестокая логика современной жизни и ее торопливой прагматики. Выгода и сегодняшние преимущества подгоняют.

У Стены, куда приехали через полтора часа пути, дул жуткий, пронизывающий ветер, я пожалел, что не надел пальто. Все время боялся за здоровье, за сердце. Лезть наверх, на сей раз пешком, не хотелось, да, пожалуй, и не смог бы, но теперь здесь уже работает фуникулер. Из качающейся на тросе кабины открывается совершенно дикий пейзаж. Стена идет по хребту, поднимается на вершины, спускается. Я всегда жадно ищу кусочки первозданного, земли, камня, зелени. Это, конечно, декоративный, отреставрированный и декорированный кусок Стены. Отчетливо видно, что это скорее новодел вроде Вавилона в Ираке, «запах», по крайней мере, тот же. В нашей прессе прошло, что Стена разрушается, крестьяне растаскивают ее на строительство домов и коровников. В этом смысле крестьянин всегда крестьянин, и его частнособственническая инициатива неистребима. Народу на Стене, как и в прошлый раз, тьма. И иностранцев, и китайцев.

Стена — это еще и коммерческое предприятие. Въезд машин на стоянку — 40 юаней, билет — 60 юаней, фуникулер — 60 юаней. Наверное, еще кто-то собирает мзду с каждой торговой точки, которая находится на Стене, а их много: платки, куртки, шапки, майки, сувениры. Так много всего, что кажется, в каждой эскимосской и зулусской хижине должен обязательно стоять китайский сувенир. Каждый торговец хватается за полу, тянет, показывает. Можно взять напрокат от пронизывающего ветра армейское зеленое пальто с позолоченными пуговицами. На самой Стене тоже везде лавочки, продажи, торгуют съестным. Внизу тоже целый базар. Это другая, крикливая, вульгарная жизнь, наши рынки, «челноки», наша бедность, которая и не представляет, что можно жить по-другому.

Воспоминания всегда вяжутся с новыми впечатлениями. По дороге со Стены в город заехали в какую-то едальню, где кормят своих, их значительно больше, и зарубежных туристов. Огромный зал-ангар, традиционные круглые столы с 10–12 стульями вокруг. Ряды столов теряются где-то в глубине. Это не о китайской кухне, а об организации труда. Я уже один раз был поражен таким же огромным общепитом, но это в Шанхае, и там было самообслуживание. Здесь официантки — молоденькие девушки, нет даже ни одной пожилой, видимо, такой огнедышащий темп может выдержать только молодость.

В качестве еще одного соображения опытного наблюдателя — ни одной паузы; нет стремления сказать клиенту: «это не мой стол», «обратитесь к другой официантке», у кого бы вы ни попросили другой прибор или салфетку — немедленно принесут. С «унесут» здесь тоже всё в порядке: ни одной минуты посетители не будут сидеть перед использованной тарелкой или за грязным столом. Всё быстро, с улыбкой, но отчужденно, без светской болтовни, без стремления выжать из посетителя чаевые — это работа. Хотелось бы, конечно, узнать систему отчетности, увидеть кухню, посудомоечные машины. Всё удивительно чисто, и очень свежая и горячая пища.

После обеда у нас переговоры, но я заранее знаю, что все переговоры похожи друг на друга. Всю деловую часть я, наверное, соберу вместе и вставлю куда-нибудь в конец Дневника.

После Стены Китайский институт издательского дела. Они в своем институте занимаются буквально всем. Это на каком-то высоком этаже большого дома с лифтами и замечательным дизайном. Для института это, видимо, тоже дополнительная нагрузка. Довольно пустой, вежливый разговор. Каждая сторона ведет свой монолог, который для себя же и интересен. В моей записной книжке остались довольно скудные пометки. Секторы: фундаментальной теории, прикладной теории, сектор международных издательств. Изучают перспективы. Все судорожно перебирают этапы развития авторского права в Китае. Самые читаемые авторы русской литературы в стране — Н. Островский и Горький.

На ужин с министром я собирался надеть черный костюм, но в последний момент подумал, что костюм со стоячим воротником слишком китайский, и пошел скромно в сером костюме и с галстуком. Понесли подарки, кажется, в ход пошла и моя доля, где и «эксклюзивная» выпивка, и какой-то переподаренный хрусталь. Все это происходит в одной из роскошных центральных гостиниц. Волшебные холлы, чистота, произведения искусства. Все бы это рассмотреть поподробнее, но положение требует степенности и привычной мины: и не такое видали.

Наконец, приходим в какой-то зал. Китайский начальник сначала беседует с нами в аванзале. Здесь кресла, чай на столиках. Присутствуют начальники департаментов; китайцев международные организаторы тоже придавили насчет авторского права. О тостах и застольной беседе не рассказываю. Все это отличается только характером метафор. Я, кажется, говорил о читателе. Обед вкусный, это китайская кухня, приспособленная для иностранцев высокого ранга. За спиной всегда девушки и юноши официанты, в виде неких воздушных теней. Перед каждой тарелкой напечатанное золотом меню. Я не утерпел и с сановной небрежностью положил кусок картона с золотыми буквами и иероглифами в карман.

ASSORTED COLD COMBINATION

STEWED SHARK'S FIN & CONPOY

SAUTEED PRAWN W/ CRAB YOLK

BRAISED ABALONE IN SAUCE

SAUTEED VEGETABLE W/ CHESTNUT

PAN-FRIED BEEF W/ BLACK PEPPE

BOILED PERCH IN SOYA SAUCE

CONSOMME OF PORK BALL

DIM SUM 86 SNACK

SEASONAL FRUIT PLATTERS

31 марта, среда. Если по порядку, то сначала посещение Китайского музыкального общества, потом издательства «Народная литература», потом Запретный город, потом магазин, потом чайная с Пекинской оперой, а если по событиям, то начинать надо со звонков С.П. Вчера он днем позвонил: пришла открытка, состоялось решение ВАКа об утверждении его докторской диссертации. Карьера немыслимая, но и труд неимоверный, этого звания С.П. заслужил, и, самое главное, на этом он не остановится, потому что работает над собой. Сегодня другая весть: В.В. Путин подписал указ о награждении меня орденом «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени. Пугачева получила сразу вторую степень, но на то она и Пугачева.

С неё и начну наше посещение Музыкального общества. Уже в конце беседы председатель Союза музыкантов г-н Ван сказал: «Не так уж много народу в Китае знает, кто такая Пугачева». Но обещал — все переговоры чуть позже. Впрочем, поехали. Огромный, с мешочками под глазами, свисающие с лица щеки, господин Ван Липин — председатель. Его визитная карточка — это список его должностей, я насчитал восемь. Видимо, он очень известный композитор. О себе он сказал, что является автором музыки к сериалу «Сон в красном тереме», культовому произведению китайской литературы. Такое случайному человеку не дадут. Все текущие вопросы в обществе ведет его зам Ку Джиньмин. Это острый и энергичный человек. Он тоже музыкант. Отношения с Авторским обществом только налаживаются.

Запретный город не входил в нашу программу, но появилось «окно» в два часа, и мы под предводительством Хунбо ринулись в самый поразительный в мире музей. Иногда — благо что не хватает времени, ты не тонешь в деталях, а успеваешь схватить общие объемы. Мне многое здесь знакомо — я в третий раз, но этот уголок Пекина похож на Вселенную. Впервые я попал в Запретный через боковые ворота, минуя главный вход. Для этого надо было объехать город по периметру: справа — выкрашенная в красное стена, а слева нависает, заглядывая в кастрюли императорской кухни, огромный многоэтажный бетон, никель, сталь — сегодняшний город. Вот бы жить где-нибудь на тридцатом этаже и рассматривать в бинокль посетителей Запретного города. В конце концов город — явление живое, он развивается, и нет чего бы то ни было, на чьих развалинах не вызрело бы новое. Города, цивилизации, украшения женщин и черепки от их горшков становятся музейными экспонатами. Обратил внимание на стену, это не каменный забор, а крепостная мощнейшая стена, возле которой еще и наполненный водой ров. Можно представить себе это огороженное пространство со своей цивилизацией. Императора не устраивала жизнь в стране, он построил свое внутреннее царство — Запретный город. Сверху, как крышкой, город был изолирован от другой жизни небом. Поднебесная!

По поводу стен, рвов и Стены. Мысль, привидевшаяся мне еще раньше, у фуникулера. Неизвестно, кто от кого отгородился. Это весь мир отгородился от Китая его собственной Великой китайской стеной. Иная цивилизация, иные, нежели внутри, веяния умирали у подножия Стены. Главное в Запретном городе — почувствовать необъятный двор. Представить себе испуг чиновника, пересекающего вымощенное камнем пространство. Курильницы, символ долголетия, огромная вызолоченная чаша с водой (пожары!), потом подъем по ступеням террас. Сами дворцы, залы прекрасно показаны в фильме Бертолуччи «Последний император».

Мне всегда хотелось увидеть всё, поэтому обычно я уклонялся от последнего большого павильона вправо и углублялся в маленькие дворики, интимные покои разных императоров. Но мельком не почувствуешь красоты ни одного «предмета». В самом конце комплекса, оказывается, стоял большой павильон, где, собственно, и жил император. И самым последним здесь жил Пу И — император Китая, чьи воспоминания я читал в юности. С жадностью, сквозь стекло, вставленное в оконные проемы, я разглядывал выцветший шёлк и обстановку. Отшуршавшая жизнью история оставила бледные лоскуты.

Но дальше ждало еще одно открытие. Практически за этим павильоном — большой сад. Здесь особый, китайский сад, где зелень перемежается со специальными, привезенными с разных сторон Китая, камнями. Как правило, это какие-нибудь сталагмиты и сталактиты с рисунками и извивами в их телах, на которые решается только природа. Я взглянул на этот сад лишь мельком, не было времени, втайне полагая, что повезет, и я еще увижу эту немыслимую красоту.

Вечером ходили в Lao She Tea House — вроде бы чайную, как обещали, с представлением Пекинской оперы. Я предположил, что увижу нечто похожее на то, что уже видел несколько лет назад во время поездки с В.И.Гусевым и Т.И. Пулатовым. Увы, зал был великолепнее и значительно больше, чем в прежний раз, внизу на стенках висели фотографии крупнейших политических деятелей, посетивших эту «чайную». Здесь были и Клинтон, и Коль, и наш Примаков, но, увы, концерт был мне почти не интересен. Показали лишь один классический номер Пекинской оперы, что-то похожее на фильм «Прощай, моя наложница». В остальном замечательные фокусы, эквилибристы, жонглеры — класс высокий, но неинтересно. Места в первом ряду — круглый стол и вокруг кресла — стоили по 120 юаней.

Вот тут-то и подали нам утку по-пекински. Замечательное кушанье, как я думаю, полное канцерогенов и холестерина. Но обо всем этом я уже писал.