Утром ездил в «Ашан», запасался продуктами и овощами, которые не ем. Этот магазин ещё раз мне подчеркнул, насколько всё в нём дешевле, чем в лавчонках и магазинчиках на улице. <...>
Наш «Ашан» — на самом деле это «Капитолий», в котором и «Ашан», и куча других магазинов, в том числе здесь ещё и целых семь кинозалов. В магазине увидел, что идёт новый фильм Павла Лунгина «Дирижёр», о котором мы говорили с Андреем Плаховым. Какие-то восторги я читал об этом и в «Российской газете». Но газетам я не доверяю, решил посмотреть сам, взял дешёвый билет за 300 рублей.
Лунгин у нас последнее время стал специалистом по православию. Но этот православный фильм, основное действие которого происходит в Израиле, очень уж странный. Всё сделано по прекрасным западным образцам. Чтобы восхитить обывателя. Огромные самолёты, комфорт роскошных гостиниц, широкие панорамы Иерусалима, знаменитые святыни. Отец — знаменитый дирижёр, сын — почти хиппи, флирт певца, богатые женщины, едущие в паломничество, кровь, смерть, надежда. Есть всё вне контекста высокого вкуса. Хороша и достойна только музыка — «Страсти по Матфею», написанная одним из иерархов нашей церкви. Под музыку и Иерусалим, видимо, и давали деньги. Сценарист — тоже Лунгин. Я всегда просто физически страдаю, когда вижу что-то лживое на сцене, когда что-то корявое и с претензией читаю. Здесь всё лживо — и актёр, который делает вид, что дирижирует, и сама коллизия: сын дирижёра умирает в Иерусалиме, где отец дирижирует ораторией. Плохой текст, лживые ситуации. <...>
Что-то возникает лишь у Лены Мороз. По-настоящему интересный крошечный эпизод — это когда снаряжают на теракт молодого террориста. Его стригут, моют, одевают, его обнимает отец. Душераздирающая сцена. А потом в нарядной толпе раздаётся взрыв.
Кстати, все эти красоты Иерусалима, страсти музыки, самолёты, гостиницы и взрывы в выходной день, на сеансе в 15:30, в большом и просторном зале наблюдало не больше 10–12 человек. Если мы делаем блокбастер, так уж делаем!
<...> Тема замечательного православного изделия Павла Лунгина на этом не закончилась. Вечером, когда жарил рыбу, включил телевизор — всё о том же. Какой прекрасный фильм, на экранах будет только две недели, а потом, так сказать, к Пасхе, пойдёт по Первому каналу.
2 апреля, понедельник
<...> В Сибири разбился самолёт, летевший из Тюмени в Сургут,— много погибших. Причины придумали к вечеру: не облили самолёт противообледенителем. Мельком сказали, что этому итало-французскому самолёту, купленному и перекупленному, уже больше 20-ти лет. Наш бизнес постоянно экономит на «человеческом факторе». В итоге — смерть. Я уже давно заметил, что, защищая «экономный» бизнес, наши эксперты обычно всё сводят к ошибке пилотов или к «внешним причинам» — не завезли соответствующих реагентов,— так для бизнеса менее опасно: и пассажиров отпугнёт меньше, и к устаревшим машинам меньше претензий.
По поводу этой катастрофы встрепенулся президент и приказал всё возможное сделать, чтобы наиболее тяжело раненных потерпевших доставить в Москву. Вспомнил тут я: когда случилась трагедия в клубе «Хромая лошадь», потерпевших тоже везли в Москву. В огромной Перми не хватило ожоговых мест, не хватило в огромной Сибири. Что же это такое с нашей медициной?! В Америке чуть ли не в каждом штате огромные научные медицинские центры, известные на весь мир, в Германию мы постоянно отправляем в самые труднопроизносимые и плохо известные городки лечить больных с неизвестными широкой публике трагическими заболеваниями, а у Тюмени нет возможности лечить таких больных. В связи с этим вот ещё какая возникла у меня мысль...
По радиостанции «Эхо Москвы» постоянно, два раз в день, слышатся призывы к гражданам помочь детям, которым нужна та или иная операция или дорогостоящее лечение. Звучат названия разных клиник, порой в малознакомых городах Германии, Америки и Израиля. Нужны деньги, деньги, деньги. «Им нужна ваша помощь!» Как хорошо сознавать, что эти деньги у наших сердобольных граждан порой находятся. Но здесь два вопроса: мы что, совершенно не можем лечить редкие заболевания у детей? И второй: у нас что, действительно вся медицина сосредоточена только в Москве и нацелена только на лечение самых распространённых заболеваний?
3 апреля, вторник
Утром взялся за 3-й номер «Нашего современника», который каждый раз присылает мне С. Куняев. Общее впечатление довольно безрадостное и по стихам, и по прозе. Впрочем, в стихах есть и кое-что любопытное. Ощущение, что С. Куняев передоверил журнал своим помощникам, сосредоточившись на собственных высказываниях. Женя Шишкин попробовал себя как публицист и культуролог. Вне разговора и вне критики.
А вот работа самого Ст. Куняева очень интересна, филолог он опытный, знающий, начитанный — филологическое образование в МГУ даром не проходит. В пять утра начал читать его большой материал, посвящённый Анне Ахматовой, и пока не закончил — остановиться не смог. А ведь у меня сегодня семинар, надо бы было что-то посмотреть ещё и из своих учеников. Поначалу читал с раздражением: столько раз уже Анна Ахматова бита, ну чего придираться к манере... Однако постепенно мысль Куняева прояснилась: он замахнулся на весь Серебряный век, в силу ряда причин почти у нас обожествлённый.
<...> Семинар закончил в 13:30, и сразу же началась кафедра. Это обычные увещевания преподавателей следить за своими студентами, помнить, что они их духовные наставники. В том числе поговорили и о будущем приёме и рецензировании. Олеся Александровна очень ещё и до кафедры была возбуждена всей ситуацией, которая разворачивается вокруг девок, спевших молитву в храме Христа Спасителя. Все они до судебного разбирательства ещё находятся в изоляторе. Это, конечно, напрасно, но и, с другой стороны, совершён бесстыжий и даже смешной акт — их признали «узницами совести». В силу своей православной позиции Олеся Александровна вынуждена этих певиц осуждать. Но проблема и шире: дозволенность и границы искусства. По предложению О. А. мы, видимо, проведём единый институтский семинар на эту тему 24 апреля. Мои слова, я говорил об этом в самом широком смысле, о том, что это всё же демократический лагерь, который всегда О. А. и её муж, отец Вигилянский, поддерживали, обоим не понравились. Но я ещё сказал, что она теперь может не ждать премий, которыми её всегда награждало именно либеральное литературное сообщество.
Вечером ходил в Колонный зал — в рамках юбилея Ростроповича состоялся прекрасный концерт. Главными действующими лицами были Большой симфонический оркестр им. Шостаковича и дирижёр Юрий Темирканов. Сначала играли лядовскую «Кикимору»: казалось бы, некоторая игра со звуком, звукоподражание, картинки леса, а потом всё разошлось до небесных хлябей, стало мощно и плотно. Как, в принципе, рано началась «современная» музыка! Потом — концерт Шостаковича для виолончели с оркестром. Автор посвятил Ростроповичу, так что это было в духе фестиваля. А главное, в духе был ещё и солист — итальянец Энрико Диндо. Это артист с удивительным звуком и силой. Удивительно, что концерт, написанный в 1995 году, звучит так трагически, будто создан только сегодня. Но всё же, видимо, главным номером вечера стало «...al Niente» Гия Канчели. Музыка эта — невероятной силы и выразительности. Я уже давно понял, что главное — не воспринимать симфоническую музыку как некие картины... Сейчас для меня это всё куски чувствований, на которые должна отзываться моя душа. Она отозвалась. Музыка так была хороша, что её даже страшно слушать второй раз.
4 апреля, среда
В нашей стране соскучиться трудно. Утром буквально оглушило известие: «Почти пять часов понадобилось пожарным, чтобы потушить башню делового комплекса „Москва-Сити“». Это одна из тех башен, которые смотрятся с метро-моста как выпирающие из челюсти клыки на фоне спокойной картины Москвы, стадиона и Новодевичьего монастыря. Одна из тех башен, о которых в самом начале своей карьеры новый мэр С. Собянин сказал, что это градостроительная ошибка.
Вот как я скомпоновал по прессе картину пожара. На 67-м этаже высотки загорелась деревянная опалубка, из-за ветра пламя быстро охватило несколько сот квадратных метров. Это два последних этажа постройки. Мотопомпы. С 30-го этажа мотопомпы пожарным пришлось на 67-й этаж тащить пешком. Лифты на этой высоте были отключены. В тушении пришлось задействовать вертолёты.
Но и это не всё. Среда для меня, после тяжёлого вторника, некий день свободы, я дома, колесо к следующему семинару начнёт крутиться в четверг или в пятницу. В этот день выходит «Литературная газета», и уже много лет я получаю домой «Российскую газету». Что нового?
Начнём с правительственной газеты. «Семнадцать человек сгорело на строительном рынке на юге Москвы». А всё очень просто: нажива — двигатель и губитель жизни. На рынке существовал склад, владелец этого склада в своей квартире зарегистрировал 11 человек — все они сгорели — таджиков, но жили они все не у него в квартире, а в складе, вместе с другими таджиками. Чтобы все думали, что в складе никто не живёт, на всякий случай пленников наживы на металлическом складе запирали. Замок висел на дверях, все могли его видеть. Вот так таджики и погибли.
Сюжет второй: газета уже писала о гибели самолёта в Тюмени, я тоже не прошёл мимо этого. Главная причина — всё-таки лёд, образовавшийся на стабилизаторе. Сэкономили на реагенте? Сэкономили на обслуживании? Газета пишет: шесть человек похоронят в Ханты-Мансийске, двоих — в Сургуте, двоих — в Нефтеюганске, одного — в Твери, шестнадцать — в Тюменской области. Это разброс прибыли и экономии.
И наконец — третий эпизод: «В министерстве обороны украли 190 миллионов рублей. Ядерный откат». Откаты возникли при строительстве станции, которая могла бы фиксировать, в какой точке земного шара произошёл ядерный взрыв. Вот так мы и живём: приватизация с её основным лозунгом «даже пойманный — не вор» продолжается и принимает новые формы!
<...>
6 апреля, пятница
Такая трудная весна. Авитаминоз или старость? Постоянно устаю, часто хочется лечь и просто смотреть телевизор. Так в конце жизни лежала и смотрела телевизор Валя. Может быть, она меня зовёт. Вчера, возвращаясь из университета Туро, проезжал по улице Орджоникидзе мимо стены крематория, перекрестился. Представил себе зелёную керамическую банку, в которой её пепел... А где-то поблизости пролетала её беззлобная душа. Всё время ожидаю, что опять в теле почувствую свободу и радость, а это всё не приходит и не происходит.
Ещё вчера пришла новость, что бывший мебельщик Сердюков... уходит в отставку. Об этом поговорили и на «Эхе», почти по этому поводу, по крайней мере — по поводу личности, написал мне из Ленинграда и мой приятель, ещё недавно военный и афганец, Геннадий Клюкин.
«Завтра — собственно, без нескольких минут уже сегодня,— даст Бог, съезжу на угол Боткинской и Сампсониевского, там будет сходняк протеста по поводу убирания ВМедА им. Кирова с её привычного места и выноса за пределы Питера в Сестрорецк. Этот Сердюков и сюда добрался!.. Народ в трансе: как можно российское национальное достояние вот так раздолбать?! Пустить под нож то, что сотнями лет накоплено было, что даже фашисты не смогли разрушить? Ну где она, эта замечательная 64-я статья советского УК — измена Родине?»
<...>
Но должен огорчить и себя, и Геннадия: потом появилось сообщение, что министр раздумал и, кажется, остаётся на другой срок.
<...>
12 апреля, четверг
Утром в «Российской газете» — большое открытое письмо производителей молока. Суть его — как достала их конкуренция, и в первую очередь — Белоруссии. Она, видимо, очень обострилась после вхождения России и наших соседей в Единое экономическое пространство. В этом письме приводятся и многие другие факты. В частности, большое количество разных пищевых фальсификатов. Упоминалось здесь и пальмовое масло, и украинский сыр. Насколько всё это справедливо, я не знаю, но в этой статье было несколько цифр, которые меня заинтересовали. Например: «Рынок буквально завален белорусской молочной продукцией, изготовленной из молока стоимостью 9–10 руб./кг». Далее так: «Чтобы хоть как-то конкурировать, российские переработчики вынуждены снижать закупочную цену на сырое молоко до 12–13 руб./кг». Но если всё это так и такие цены реально существовали, почему я, постоянный покупатель молока, их не заметил? В лавках на улицах пакет молока стоит выше сорока рублей за литр, в магазинах — почти пятьдесят. Кто же забирает разницу? Переработчик или торговля? И разве существует подобная разница в цене между закупкой и готовой продукцией где-нибудь за границей?
Обо всём этом я бы не писал, если бы вчера не столкнулся со странной ситуацией в Интернете. Я решил проверить, как расходится моя новая книжка, написанная о Вале. Что же я обнаружил? Она стоит: в книжном магазине на Тверской — 450 рублей, в интернет-магазине — 383 рубля, в сети «Озон» — 497 рублей. Но здесь надо иметь в виду следующие два обстоятельства. Первое — весь тираж хранится у меня, и я сдавал его в продажу по цене 160 рублей за том, ниже себестоимости. И опять уточнение: тираж мог уходить только из одного места — из Книжной лавки Литинститута. Так кто же накручивает у нас такие поразительные цены? Сколько посредников кормит нищий писатель? И как тут не вспомнить советскую книжную торговлю?
Днём обещал приехать обедать Вилли Люкель из Марбурга, муж Барбары. Мы знакомы с ним и Барбарой уже чуть ли не 20 лет. С раннего утра я принялся готовиться: сходил в магазин, купил овощей, купил осетинский пирог, начистил и нажарил картошки и рыбы. Даже купил полкило ранней клубники. Поговорили о порядках в Германии и у нас. У них тоже реформируют образование. Вилли говорил о лишних предметах в школе и об организации изучения иностранных языков. В том числе поговорили о государственном воровстве у нас и в Германии. Судя по всему, там ребята тоже не промах. Поговорили об умении правительства под влиянием общественности давать задний ход. Германия вроде бы решила избавиться от своих атомных станций...
<...>
14 апреля, суббота
<...> Я давно хотел попасть на Пасху в собор. Много раз смотрел пасхальную службу по телевизору и всегда считал подобные передачи одними из лучших на телевидении. Но последнее время я всё настойчивее ищу в себе некий внутренний слом, который принесёт не головную, а подлинную веру. Я почему-то верю, что это придёт, и постоянно ищу те ситуации, когда моя душа раскроется. Вот теперь я уже точно постараюсь, если, конечно, буду жив, прийти сюда же на следующий год именно потому, что в этом году всё было не так удачно.
Оказалось, что все эти пригласительные билеты на патриаршую службу имеют несколько градаций. В центре храма и слева от алтаря — это для более привилегированной публики. Вход в эти части собора — через нижнюю церковь. Слева, как раз напротив своего места, во время службы я даже увидел стоящих в специальной ложе Медведева с женой, Путина без жены и одинокого Собянина. Наверное, здесь, в храме, была собрана вся чиновничья элита, несмотря на их грехи и веру. Всё я увидеть не мог, потому что в «моей» части храма, между стоящей публикой попроще и передней частью, где, собственно, происходило всё действие, было отгорожено ещё некоторое пространство, на котором, как только началась служба, поднялась со своей аппаратурой пресса. Они отгородили всю толпу верующих низшего разряда от происходящего. Путина и жену президента в красном платье и с белой накидкой я увидел только в какую-то щель между спинами и телевизионными трубами. Мы все слушали, но, правда, видели, когда кто-нибудь из священников, прислужников или сам Патриарх выходили из Царских врат. Патриарх был значителен, возглашал с силой и внутренней уверенностью мхатовского актёра. Я в этот момент перестал думать, носил ли он всё-таки на руке драгоценные, стоящие целое состояние часы «Брегет», воспетые ещё Пушкиным, или не носил. Я отзывался Патриарху: «Воистину воскресе!»
Ушёл я из храма в начале второго часа и службу досматривал с прекрасным комментарием уже по ТВ дома. Эти передачи с простыми и одухотворёнными лицами верующих у ТВ получаются всегда и неизменно.
Собственно, расстроили меня не плохие и неудобные места, к этому я был готов, а окружающий меня народ, вернее, несколько довольно случайно попавших сюда молодых людей. Не повезло.
Во-первых, я узнал, что несколько активно протискивающихся всю службу вперёд и вперёд совсем юных девушек рассчитывали в первую очередь на то, что попадут в телевизионную камеру. Они аккуратно отжимали публику и медленно стремились в зону телевизионного обзора. Но Бог с ними и с их девичьим честолюбием.
Второе, что меня просто удручало, это разговор двух молодых людей, стоящих передо мной, и некоего мужчины постарше, который им много объяснял за жизнь. Из их непрекращающихся разговоров я узнал, что один паренёк из Белоруссии и учится на военного дирижёра — часть его, вернее, военный музыкальный университет находится на Комсомольском проспекте. Другой разговорчивый паренёк, из Украины, рассказывал о сложностях и ценах жизни у него на родине. Но инициатором оживлённой беседы был всё-таки мужчина постарше. Он рассказывал, как у них в Троицком был Путин. Для молодых провинциалов, которые видят перед собой вождя в непосредственной, а не телевизионной близи, это было невероятно интересно.
На всё это я, конечно, не обратил бы внимания, если бы во время этого разговора несколько священников по переменке не читали Евангелие. Я пытался вслушаться в слова, которые именно сегодня имели для меня огромное значение, но не мог сосредоточиться. Милое светское жужжание всё время влетало в смысл. Правда, потом всю компанию с женской отчаянной решимостью отчитала моя соседка. Но сосредоточенные минуты были потеряны.
Я уже наблюдал за многочисленной охраной, за телевизионщиками, за служителями в рясах и без ряс, которые кого-то проводили и ставили вперёд, за манипуляциями со светом — его включали и выключали, проверяя готовность. Всё это было похоже на какой-то большой театр перед премьерой.
Путин и Медведев, или — Медведев и Путин с женой Медведева и мэром, появились уже ближе к двенадцати и после праздничного возгласа Патриарха вскоре и уехали. Сразу начали снимать охрану...
15 апреля, воскресенье
Я уже не разбираюсь, высыпаюсь я или нет, бодрость — вещь приходящая и случайная. Утренняя молодая бодрость уже давно отбушевала. И утром было тому серьёзное подтверждение. Вчера звонил дежурный из гаража и сказал, чтобы я приезжал — получить или внести какие-то деньги. На обратном пути около «Лужников», уже с набережной зачем-то подъехав под мост, я запутался и прямо на дороге спросил у постового капитана, можно ли мне проехать налево. Но когда я обернулся и повернул налево, передо мной оказалось три дороги. Впереди абсолютно пустое пространство, ни одной машины, ничего, за чем можно было бы последовать, и, направляясь вперёд, я совершил ошибку — на полкорпуса въехал на сплошную линию, сейчас же во всём разобрался и тут же получил некую беседу. Капитан, с которым я разговаривал, а вернее, который, как мне показалось, скорее вымогал у меня некую «ссуду», всё время называл меня «отцом». Тот словесный балет — «отберу права на четыре месяца», «пусть вас суд прощает» — я не описываю. Я здесь тоже мастер влиять на психику и влиять на подсознание. Я очень аккуратно заронил в нём тревогу, что справедливость — не только колесо на разделительной полосе, но и некоторое его участие, когда он не предотвратил мою невольную ошибку. Отобрав мои водительские права, доблестный капитан сдался перед моей гипотетической жалобой, нежеланием что-то ему предлагать и прерывать доходное время. Стояло замечательное утро для охоты. Народ уже разговелся и возвращается домой. Почти у каждого можно спросить: «А ты вчера не пил?» И здесь — уже можно брать всё. А я предлагал ему писать акт, и ещё неизвестно, как в дальнейшем себя поведу. Фамилию, должность и звание я уже спросил. Но суть всё-таки не в этом. Права, вздыхая по неполученной выгоде, полицейский мне вернул. А вот его настойчивое «отец» теперь останется со мною, и, видимо, уже навсегда. Не смотрись в зеркало, отец!
Весь день занимался дневником, что-то варил, поливал рассаду, а вечером поехал в Центр драматургии, куда сейчас перевели с Таганки центр Алексея Казанцева и Михаила Рощина. Центр теперь на Беговой, в том месте, где когда-то помещался театр «Вишнёвый сад». Оля Галахова, жена Анатолия Королёва, оказалась здесь куратором нового театрального проекта. Формулирую по афише. Это пьеса Лукаса Берфуса «Путешествие Алисы в Швейцарию». Пьеса об эвтаназии. Смотреть, конечно, мне в моём возрасте было нелегко, но спектакль получился яркий и смелый по актёрской игре. Вдобавок ко всему в центре — две знаменитых актрисы: Ольга Яковлева, когда-то звезда А. Эфроса, и Елена Морозова, которую я знаю уже лет десять, ещё с Гатчинского фестиваля. Когда прочёл на афише, что постановка некой Виктории Звягиной, то подумал, что какая-то старая и матёрая тётка. Оказалось, невысокая, миниатюрная девушка, ученица Леонида Хейфица. В спектакле есть несколько «толчковых» моментов, когда сердце поднимается к горлу, ради которых мы и ходим в театр. Кино может вызвать слёзы, переживания, но никогда — таких взрывов в душе. Мне ещё во что бы то ни стало хотелось бы отметить некоего молодого, но прекрасно работающего актёра Антона Кукушкина, который свою роль проводит на английском языке. Да и другой актёр — хозяин квартиры, в котором доктор вершит роль Бога,— Кирилл Лоскутов, тоже хорош. <...>
16 апреля, понедельник
Утром дочитывал серию статей Станислава Куняева о Серебряном веке и его наследниках. Читается всё это как детективный роман. Жало статьи направлено, скорее, на сегодняшний день и особо против так раздражающих Станислава Юрьевича «шестидесятников». Прошлому тоже крепко достаётся — за измену национальным традициям, за западничество, за моральный упадок. Собирая материал, видимо, всю жизнь, Куняев о многом напомнил. Есть, правда, за всем этим и оттенок собственной, личной горечи... В поэты эпохи выбились Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, Окуджава. Но у этих эпохальных поэтов, так быстро отринувших власть, с которой они заигрывали и которой льстили, в творческой биографии есть занимательные моменты. Все, оказывается, за исключением, может быть, Беллы Ахмадулиной, написали по поэме, а некоторые и по нескольку, о В. И. Ленине. Творец «пыльных шлемов» Б. Ш. Окуджава здесь тоже очень хорошо постарался. У меня возник вопрос: как же поэт может предать своё творчество? И предали, и забыли, и исколотили всё каблуками.
Достоинством статьи стал её поразительный фон, огромное количество подробностей. Кажется, Куняев собирал этот материал всю жизнь: растленная составляющая Серебряного века. Для себя отметил, что в высказываниях Иоанна Кронштадтского, приведённых в работе, очень много разумного и точного. Раньше эту фигуру я всегда воспринимал как сгущение всяческого мракобесия. Эстетический монолит, даже не монолит, а континентальная платформа Серебряного века дала трещину. <...>
17 апреля, вторник
Когда ехал на машине в институт, радио ФМ всё время передавало три новости:
— Думцы придумали новую кару для оппозиционеров, выходящих на митинги,— мести улицу от 20 до 200 часов.
Это так понятно, думцы охраняют власть и режим, который им удобен и выгоден. Богатые охраняют неизменность своего состояния. В связи с этим вставляю цитату из вчерашнего Интернета.
В российской Госдуме 39 депутатов открыто показывают более одного миллиона долларов США дохода, полученного за 2011 год. Больше всего заработали представители «Единой России»: из 237 членов фракции 23 зарабатывают от 30 миллионов рублей в год и больше. Семь миллионеров — в «Справедливой России», в ЛДПР — пятеро депутатов открыто признают себя долларовыми миллионерами, среди коммунистов их четверо.
— Трое подельников, среди которых один — работник министерства сельского хозяйства, один из них, кажется, даже директор департамента, похитили полмиллиарда рублей. Директор департамента находится в розыске.
Эту ситуацию я даже не копаю. Что-то подобное происходит каждый день. Дня не проходит, чтобы не объявили о всё новой и новой краже. Меня удивляет только одно: как же в России много денег, что до сих пор всего не разворовали!
— В Москве во время стройки «сложился» шестиэтажный дом. Погибли рабочие из Средней Азии.
Недавно горела башня, теперь вот рухнул дом. Уже сказали, что это жадность предпринимателей. Самостоятельно наши «дельцы» решили надстроить один из цехов какого-то предприятия и превратить его в торговый центр в шесть этажей. Жадность сгубила людей! <...>
18 апреля, среда
Сегодня юбилейный вечер Игоря Волгина, куда надо бы было сходить, но Алексей Варламов принёс билет на церемонию вручения Горьковской премии. Здесь у меня просто долг — я ведь тоже два года назад стал лауреатом. Было интересно ещё и в связи со сменой главного редактора в «Литературной учёбе». Здесь теперь после Максима Лаврентьева всё тот же Алексей Варламов. Кое-что, конечно, изменилось, и меняться в направлении обязательно будет, я это чувствую по осторожному и вдумчивому, сбалансированному подбору бесспорных лауреатов. Публика тоже, безусловно, новая. Почти сразу же — довольно таинственную историю с переносом зала и места вручения пропускаю: в конце здания ворота с калиткой, а дальше вход в белую дверь кафе «Шоколадница», предъявление паспорта,— почти сразу же встретил Серёжу Чупринина и Наташу Иванову. Серёжа: «Меня раньше сюда не звали, пришёл посмотреть». Но раньше сюда не звали и Олесю Николаеву с Сашей Сегенем; если сюда прибавить ещё и кое-кого, помеченного в оглавлении первого номера «Литературной учёбы», то невольно возникает мысль о некоторой компоненте писателей, близких к нашим церковным иерархам. Были даже люди из редакции «Нашего современника». Взглянув на это большое и хорошо подобранное по сглаженным противоположностям собрание, я решил, что быть Алексею и ректором Литинститута, и возглавлять Союз писателей России. Это же стремление сбалансировать все стороны литературной битвы выразилось и в жюри: председатель — сам А. Варламов, члены жюри — Олеся Николаева, Александр Кабаков, Лев Пирогов, Лев Данилкин. Боже мой, но как же все эти люди клановы и тенденциозны, объединить их могли только сложность времени и витающая в воздухе опасность.
<...> Всех выступлений не пишу, это было неплохо, но, естественно, самый большой интерес вызвало выступление Людмилы Алексеевны Путиной — так сказать, хозяйки помещения и в известной мере ежегодной спасительницы премии: в этом году она попросила бизнесмена Виноградова «премии помочь». Говорила она хорошо, искренне, точно, душевно и филологически грамотно. Я опять пожалел, что не взял с собой ручки. Кое-что я запомнил. Во-первых, чувство безусловного уважения к писательскому труду...
<...>
19 апреля, четверг
Ещё вчера позвонил Кондрашов из «Литературной газеты» и попросил написать колонку о телевидении. В газете идея — начать рубрику «Писатель и телевидение»; я начал себя страховать и пообещал сделать всё это только в самом конце апреля, а потом что-то на меня накатило, и я решил: встану утром и напишу, несколько идей есть. Писал, естественно, от руки, потом всё это долго перелагал в компьютере. Мне кажется, неплохо получилось, но вряд ли газета напечатает. Здесь и уже прошедшие события, и церковь, и обоюдоострый характер материала. Как свидетельство, что весь день не бездельничал, перепечатываю этот материал. Но здесь есть и ещё один повод: это образец, как личные случайные и занесённые в дневник наблюдения могут переплавиться в публицистику.
«Телевизионный народ
Я всегда полагал, что передачи, которые Первый канал ведёт на Рождество и Пасху, неизменно оказываются передачами лучшими. Этот вывод я сделал ещё давно, когда, по романтическому отношению к телевидению, смотрел почти всё и неизменно всему доверял. Привязанность к этим «религиозным» передачам связывалась у меня, как, наверное, и у многих из поколения атеистов, с поиском «якорей» в жизни, с попыткой обрести подлинность веры, которой обделило нас время. Но передачи — передачами, а подлинная жизнь — жизнью. В этом году мне удалось на Пасху попасть на Патриаршее богослужение.
Пригласительный билет в храм Христа Спасителя по моей просьбе достала мне моя коллега, знаменитый поэт, по семейным связям близкая к крупному церковному чиновнику. Сразу я обнаружил, подойдя поздно вечером к храму, что некий билет или пропуск имеет несколько разновидностей. Одна — это когда тебе можно прийти и слушать службу справа от алтаря, стоять как раз на той стороне, где обычно находится неизменно приезжающий на службу президент. Вход в этот придел храма — через Нижнюю церковь. Через Нижнюю церковь запускают и ту часть благочестивой публики, которая будет стоять в середине — собственно, ей будет виднее всего, и, раздвигая её, пойдёт Крестный ход во главе с Патриархом. А вот со стороны Волхонки, через Северный вход, ну и, естественно, через все рамочные детекторы пойдут остальные миряне, у которых была заветная бумага. У них обзор будет самый неважный, потому что между ними и центральной частью храма, за некоторой оградкой, на специальном возвышении поместят прессу: объективы, микрофоны, камеры. Пресса загородит большую часть обзора. Но всё равно — я хотя бы здесь говорю о себе — будет видно, когда к началу Полунощницы приедут президент Д. А. Медведев с супругой, будущий президент В. В. Путин и московский градоначальник С. И. Собянин. Будет виден и амвон, и Царские врата, откуда будут выходить и Патриарх Кирилл, и священнослужители.
Я пришёл в храм часа за полтора до начала службы. То впечатление одухотворённости жизни, которое всегда у меня возникало при просмотре передач из храма, присутствовало и на этот раз. Оно связано было не только с праздничным убранством собора, добавочным телевизионным светом, но в первую очередь — с возвышенно-торжественным выражением лиц верующих. Всех ли лиц? Об этом я и хотел бы написать, связав некоторые эпизоды происходящего с телевидением.
Как обычно, верующие стараются подойти как можно ближе к месту, где непосредственно происходит всё таинство. Это понятно, я тоже постарался стать поближе к тому барьерчику, который отделял верующих сектора, где я стоял, от прессы. От этого заветного барьерчика меня отделяли рядов пять. Всё вокруг сверкало — пробовали свет, зажглись огромные паникадила. Справа от меня и чуть впереди на высоком помосте стояла стационарная телевизионная камера с мощным объективом. Несколько других камер стояло подальше, на хорах. Народ, отряхнув мирские заботы, прибывал волна за волной.
Я не совсем точно чуть выше написал, что пришёл в храм «к началу службы». Служба уже шла. Два священника, сменяя друг друга, замечательно ясно читали Евангелие от Иоанна, которое обычно читается в этот день. Ждать оставалось около часа, и я приготовился сосредоточиться на этом чтении. Ни одно медленное чтение Евангелия не проходит для человека, особенно старого человека, безрезультатно. Осталось ведь не так много, и невольно начинаешь думать о непреходящем.
Как же я себя корю за ту суетность мыслей, которая у меня здесь возникла!
Сначала это были две совершенно юные девы, которые подошли со следующей волной верующих и встали почти позади меня. Я бы не обратил внимания на их таинственные перешёптывания, если бы они смирно стояли на месте, но они ещё хотели перемещаться и старательно начали своё настойчивое передвижение к первому ряду, отжимая пожилых людей. Они пользовались каждым выдохом стоящих рядом, чтобы хотя бы на несколько сантиметров протиснуться вперёд. Я бы даже сказал, что совершали они это не только последовательно, но и даже безжалостно, оттесняя порою и детей. Я суетно начал приглядывать за ними и вдруг понял, что цель их — не приобщение к тому, что является самым ценным и хранится в наших душах, а стать в непосредственной близости к телеобъективу, занять самую выгодную позицию под жерлом телевизионной камеры. Я буквально услышал это признание от них, когда они перешёптывались, оттесняя меня, и оказались впереди.
Вот тут я и подумал, какое ложное место заняло телевидение в нашей жизни. Общеизвестно: нет телевизионного экрана — нет и актёра, не выступает в каждой передаче — нет писателя, не обруган и не развенчан на НТВ — нет эстрадного певца. Эту мысль можно было бы развивать дальше и аргументировать, называя имена, фамилии, псевдонимы, прозвища и степень звёздности. Да и кого мы только не производим в звёзды! Потенциала таких «величаний» не хватает даже на звёздную пыль! Каждый, оказывается, хочет идентифицировать себя на телеэкране! Если меня не видно — значит, меня нет. Есть в этом процессе даже жажда высказать своё косноязычие. И вот тут, обнаружив поразительный феномен страстной любви к телевизионной публичности, я вспомнил о той публике, которую телевидение так часто выдаёт за народ.
Обычно этот народ предстаёт в качестве хлопающей в ладоши массы, располагающейся за спинами привычных телевизионных говорунов. Иногда мне кажется, что проявляет эта масса своё единодушие по команде режиссёра. Иногда — что, особенно не вслушиваясь в смысл разговора, она приветствует своими аплодисментами заведомо противоположные тенденции и мнения. Хлопает удачному словцу или смыслу? Тогда где же истина?
Иногда — эта телевизионная масса, рассаженная во втором ряду и третьем ряду, персонифицируется в некоторые страшные индивидуумы, как, например, в «народной» передаче вечно юного Малахова. Но это не мой народ! Пышные тётки с пышными «халами» на головах и с такой невероятной морально-этической определённостью. Они обсуждают порою то, о чём ни один порядочный человек не решился бы заговорить! Как они рвут друг у друга микрофон и с какой невероятной силой утверждают себя как верные жёны, идеальные матери, непримиримые граждане, честнейшие и бескорыстные работники. Сколько же они знают о том, как надо жить!
И вот тут я невольно вспоминаю свою юность и первые приработки на «Мосфильме» в массовках. Первые в мои 16 лет заработки. Всё это было не так просто. Надо было быть в добрых отношениях с «бригадиром», в соответствии с заданием быть одетым. Но нам никто не предлагал говорить. Тогда платили по 3 рубля. Сейчас — 300–500 рублей. Как-то, оказавшись в «Останкино» на передаче у Александра Гордона, я видел этих пожилых и молодых женщин, старательно выстроившихся, чтобы занять места немых персонажей в студии. Здесь, конечно, и возможность некоторого заработка, но и страсть к самоидентификации, которая, как многим кажется, без телевидения невозможна.
Но безграничная власть телевидения заканчивается. Я, наверное, зря ругаю тёток, приятельниц и конфиденток Малахова. Они ведь все говорят в соответствии с тем, что телевидение им же внушило. Сколько раз оно уже прокрутило и формы, и образцы! Специалисты знают, что есть технологии, позволяющие достаточно энергично управлять через голубой экран любыми массами, интегрируя общественное мнение. Одинокий в этом мире человек не может справиться с телевидением. Но на смену телевидению приходит Интернет, к которому пока технологий подобрать не удаётся. И не удастся — потому что здесь миллионы индивидуальных мнений. Как же это опасно для непопулярной власти!
Ну а что же делать с бедными девушками, которые так активно протискивались к телевизионной публичности? Простим их: может быть, они из ближнего Подмосковья, или из Подмосковья дальнего, или с Украины, и им так хотелось, чтобы дома родные увидели их простенькие молодые мордашки».
Вечером, уже перед сном, почти случайно включил телевидение. У Соловьёва встречались старые телевизионные борцы: Никита Михалков и Виктор Ерофеев. Разговор, кажется, шёл о церкви и отношении к ней либералов и демократов. Естественно, прямо ничего не говорилось. Витя, кажется, идентифицировал себя как русского христианского писателя. Всё это было очень интересно, тем более что в прошлой, когда-то знаменитой, битве между этими «рыцарями» победил именно Витя. А вот теперь счёт в пользу Михалкова — и с оглушительным счётом. Наше русское и выстраданное православие не замай! Этим мы ни с кем делиться не станем. Кое-что в этом сражении подразумевалось, но спор в основном шёл о русской православной церкви. Михалков говорил о редком напоре на неё либеральных сил. Состав этих либеральных сил хорошо известен.
20 апреля, пятница
<...> Телевидение и радио много говорят о суде над некой молодой женщиной, которая на автомобиле сбила мать и ребёнка в Брянске. Обе погибли. Но и сегодня в Москве тоже дама опять сбила мать и ребёнка. В Брянске виновнице дали четыре года колонии-поселения. Это и много, и мало. Мало — ушло две жизни. Много — а если случай? — четыре года из собственной жизни. Московская нарушительница ехала по доверенности на дорогой машине отца. Я представляю, что в этом случае набегут адвокаты и будут уверять, что всему виной обстоятельства. В этих случаях надо поступать много строже. Я думаю, что в подобных случаях надо не наказывать, а карать. Но здесь средства массовой информации опять заклекотали по поводу некой молодой дамы, в дымину пьяной, сбившей кого-то на Окружной. Здесь я без комментариев, потому что душа пылает. Кстати, наши законодатели и наш президент всё время говорят о необходимости уменьшения наказания, особенно за экономические преступления. А мне кажется, что за это надо в наше время наказывать сильнее. Карать и лишать имущества. Сейчас воры думают, как обеспечить своих жён и детей, а жён и детей надо лишать всего незаконно нажитого.
<...>
22 апреля, воскресенье
Ночью, уже часа в четыре, проснулся. Как обычно, моё раннее пробуждение связано с беспокойством о несделанной работе. Последнее время меня также очень беспокоит мысль, так ли мы ведём дело в институте. БНТ постоянно, как за спасительный круг, держится только за традиции. Я всё время вспоминаю статью Димы Быкова: не сманиваем ли мы студентов в царство иллюзий, говоря, что это заповедник литературы? Специально, чтобы проверить себя, чтобы как-то не отстать, взял в библиотеке четыре номера «Знамени»: как там? Журналы всё-таки держат руку на пульсе. Всего, как в советское время, когда литературный процесс был един, прочесть не удаётся. А я читаю только «Наш современник» и «Новый мир». Так вот, ночью принялся читать 2-й номер.
Часа за полтора овладел небольшой повестью Даниила Смолина «Письма для ДАМ»: аббревиатура расшифровывается — Дмитрий Анатольевич Медведев. Прекрасное, раскованное письмо, чуть-чуть, правда, в духе прочитанной накануне Надежды Шапран — ассоциации, игра, резной язык. <...>
Потом я вдруг понял, что, несмотря ни на что, с содержанием здесь сложнее: как-то, многозначительно заявленное, оно вдруг скисает, и выясняется, что это всё — перебирание камешков на берегу, «игра в бисер», уже давно освоенная литературой. Это — как и романы самого Дмитрия Быкова: начинаешь с восторгом читать, а потом на середине бросаешь... <...>
Днём ещё умудрился прочесть в том же втором номере довольно большой рассказ Дениса Гуцко «Мужчины не плачут». Это совершенно другая манера, вот тот самый простенький реализм, от безоговорочного следования которому я буду во вторник остерегать своих ребят. Ищите ещё и на других берегах. Однако этот рассказ о семейной жизни уже не очень молодых людей, с детьми и изменами, в отличие от прошлого текста, не только с интересом читается, но и запоминается. Что-то здесь есть подлинное и настоящее. «Новые формы — они для проформы; старые формы — они для прокорма»,— это присловье моих молодых журналистских лет.
<...>
28 апреля, суббота
<...> «Эхо Москвы». Здесь всё утро, почти до десяти, пока не уехали, в «утреннем развороте» последовательно разбиралось две темы: отказ американского посольства в визе в США И. Д. Кобзону и жестокосердное обращение с девчонками из «Pussy Riot», которые, напевшись вдоволь в храме Христа Спасителя, сейчас в узилище ожидают суда.
Что касается Кобзона, то он, по словам радиоведущего, уже 14 лет мается без американской визы. В своё время его даже не пускали в Израиль. Сейчас его ожидают в США наши соотечественники, среди которых есть и ветераны ВОВ. В общем, американцы не дают визу вопреки, так сказать, идеологическим намерениям певца — 9 Мая не за горами, он едет встречаться и петь. Тоже мне союзнички! Разгневанный поведением американцев, депутат Госдумы и бывший председатель думского комитета по культуре уже сказал, что такое непочтительное отношение к нему — это плевок в Россию; он также встретился с вновь избранным президентом В. В. Путиным и нажаловался на американцев. Путин принял певца. Как артист признался, по его собственной инициативе. В защиту всей российской оскорблённой эстрады выступило и министерство иностранных дел, и наш министр культуры Авдеев. Сдадутся ли американцы?
Вот, собственно, этому и был посвящён опрос радиослушателей. Иногда мне кажется, радиостанция забывает, кто у неё в радиослушателях, и задаёт такие вопросы, что лучше бы их и не задавать. В своих устных выступлениях чего только радиослушатели не вспомнили про своего любимого певца. В том числе — что он уже давно простился со зрителями. Но соль всей этой процедуры с народным артистом, вновь избранным президентом и двумя министрами совершенно в другом. Радиостанция решила провести голосование: считают ли радиослушатели плевком в Россию, что Иосифу Давыдовичу не дали визу, или не считают? 90 процентов радиослушателей не считает, что Россия должна чувствовать себя оскорблённой. Ну а что думаю я сам по деликатному вопросу о визе? У меня возникла мысль, что проклятый Госдеп, обвиняя в криминальном прошлом и дружбе одного из членов партии «Единая Россия» и даже депутата, прошедшего в Думу от этой партии, хочет как-то солидаризироваться с абсолютно лживым тезисом, что это партия жуликов и воров. Идеологи, чиновники и певцы — занятные люди!
Разговоры относительно поющих и ныне томящихся в камере девиц были ещё более захватывающими. Далеко не все радиослушатели решили продемонстрировать к ним жалость. Как-то за церковь тоже многие были оскорблены и предлагали такой вариант рассмотрения: а не акт ли милосердия эта самая посадка? Иначе ведь могли бы и растерзать. Кстати, в это дело уже включён и нынешний президент. Вчера, когда он давал раскованное интервью пяти или шести каналам нашего телевидения, он, кстати, уклонился — ах, это спасительное для юриста «пока не вынес своего вердикта суд»! — от оценки поступков смелых девиц; правда, заявил, что сам он по внутреннему строю консерватор. Сколько же неприятностей приносят стране поющие люди! Сегодня вслед за дискуссией о девицах комментатор «Эха» Антон Орех посетовал: четыре года, пока Д. А. Медведев управлял страной, мы считали его демократом, а он, оказывается, консерватор!
Ну а, собственно, где здесь, в этой вязи слов, моё собственное мнение? Выпороть, побить камнями, присудить штраф, посадить на семь лет в тюрьму? Ну, в царское время, когда православие было основной конфессией и церковь не была отделена, как ныне партии, от государства, сослали бы исправляться в монастырь. Но почему в это до сих пор не вмешалась церковь? Православные или не православные — отлучить от веры. Бог у всех един, и соборное слово любой конфессии дойдёт до его ушей. Пусть в этом мире и продолжают жить и петь без поддержки Высшего Судии. <...>
29 апреля, воскресенье
Лёг спать довольно рано, но, как всегда в конце месяца, ночь у меня получается бессонной. Проснулся около трёх и до половины седьмого читал привезённые с собой газеты. Здесь я часто нахожу подтверждения своим мыслям о времени и литературе. А Павлик Басинский опять будет недоумевать, зачем я всё это пишу. А затем! Итак, ночной обзор текущих газет.
Во-первых, разгромная статья в «Литературке» по поводу «Дирижёра» Павла Лунгина, показанного в пасхальные дни. Я-то всё время думаю, что сам я брюзга и завистник. А оказывается, к «Дирижёру» плохо отнёсся не только я. Возможно, Бартошевичу это кино-сочинение и придётся по душе, а вот обозреватель Олег Пухнавцев нашёл это сочинение даже кощунственным.
«Однако, кроме приземлённой истории отношений «отец — сын», есть в фильме Лунгина другое измерение — «Отец — Сын». Не заметить символической нагрузки образа дирижёра, в облике которого угадывается Дирижёр-Отец, просто невозможно. Особенно учитывая параллельно развивающуюся тему Страстей Христовых — «Тайной вечери», «Суда», «Распятия» и «Погребения». Особенно оказавшись в пространстве Иерусалима.В религиозном измерении фильма мы с недоумением и ужасом сталкиваемся с трактовкой Павла Лунгина. Получается, Отец доводит Сына до смертного греха — самоубийства. Зритель следит за тем, как мучительно и запоздало наступает раскаяние Отца, зрителя убеждают: нет никакого оправдания этой Жертве».
Я до таких выводов не дохожу, для меня всё измеряется вкусом и правдой жизни, и вот её-то я в фильме не нахожу. Ни в оркестре у великого дирижёра, ни в Иерусалиме, в котором я бывал несколько раз, ни в условной компании еврейско-интернациональной молодёжи, ни в целом во всей умственно выстроенной коллизии. Я уже не говорю о махании дирижёра руками: достаточно один раз увидеть слитность жеста и музыки у Темирканова, чтобы во всём поддельном крепко разочароваться. Ну и теперь ещё один пассаж, выхваченный из статьи обозревателя «Литгазеты». Так сказать, финальный.
«Как ни в чём не бывало, на голубом глазу, моральный авторитет, режиссёр фильма «Остров» рассказывает в многочисленных предпремьерных интервью, как ему удалось снять одну из сцен «Дирижёра» в храме Гроба Господня. С милым ехидством сообщает, что договорились с представителями почти всех христианских конфессий, между которыми разделён иерусалимский храм. Кроме одной. Отказала в съёмке Армянская церковь (за что, кстати, хочется поклониться всему армянскому народу)... И тогда дали денег сторожу. Сто долларов. Чтоб пустил без благословения. «Сто долларов» произносится с нажимом, указывая, видимо, на несопоставимость масштаба художественного замысла и суммы затрат...Да уж, действительно, есть у Бога чувство юмора. Фильм «Дирижёр» получился ровно на сумму данной взятки».
Самые простые истины посещают нас порой внезапно. Несколько дней назад слушал выступление бессменного, несмотря на смену мэра, спикера Мосгордумы Владимира Платонова. Как всегда, он размеренно и по-своему доказательно говорил о готовящемся в городской Думе законе о запрете пропаганды гомосексуализма и педофилии. Я-то, честно говоря, никогда не видел, чтобы кто-то эти шалости пропагандировал, но государственному человеку виднее. А если дети об этом и узнаю́т, то в первую очередь — от дядей и тётей, которые так любят об этом громко, чтобы все слышали, погутарить. Особенности этих разговоров в том, что говоруны не только выражают свою обеспокоенность, но ещё и себя показывают. Я бы всего этого и не вспомнил, мало ли краснобаев охотится в эфире, если бы не набрёл ночью на заметку в «Российской газете» от 26 апреля. Статейка эта шла под рубрикой «Доходы». Дальше — заголовок, собственно, всё разъяснивший: «Спикер Мосгордумы Владимир Платонов оказался лишь на третьем месте». Это третье место по заработку — некоторые депутаты в добычливости спикера обошли. Если говорить в общем, то «вслед за чиновниками, опубликовали сведения о своих доходах и депутаты Мосгордумы. Любопытно, что если в 2010 году слуги народа имели не более 6 миллионов рублей, то в 2011 некоторые их представители заработали в десятки раз больше». Данные обо всех, а здесь есть вещи, наверное, и забавные, я выписывать не стану. Ситуация иногда такая же, как и с министрами: сами министры и их очень умные жёны. Не стану выписывать размеры жилплощади и марки автомобилей. Зачем столько колёс и зачем столько метров? Моя цель — только предводитель, спикер Платонов, который всего лишь третий. Он заработал лишь 34 миллиона рублей, или в 10 раз больше, чем в прошлом отчётном году. Как, оказывается, важно разговаривать с народом по радио и телевидению! <...>
30 апреля, понедельник
После сеанса бессмысленного телевидения, довольно рано, принялся читать первый номер «Знамени». Прочёл два обзора прозы и поэзии. Один — естественно, проза — Натальи Ивановой: «Быть притчей на устах у всех»; другой — Евгения Абдуллаева: «Дождь в разрезе: о поэтах, премиях и манифестах 2011 года и многом другом». Обе статьи отменно хороши. По привычке я ещё что-то ковыряю против Наташи Ивановой, не умея забыть её клановость, редкую преданность «своим» и уже ставший привычным для неё антисоветизм, но думает и анализирует литературный процесс она очень точно. Каюсь и за иронию в дневнике, не вполне справедливую, за её обзор 2010 года. Тогда она, кажется, сравнивала Маканина с Чеховым. Или что-то в этом роде. Аналитик она всё же прекрасный, да простит меня Михаил Петрович Лобанов!
Из Н. Ивановой: «Писателем объявляет себя самозванец: тот, у кого вышла любая книжка. Я иногда думаю, что писатель (по сегодняшним понятиям) — существо вне профессии. Но надо ведь как-то статусно назваться, особенно для всяких ток-шоу».
Ещё: «Книга стареет мгновенно. Теперь, по свидетельству книгопродавцев, больше трёх-четырёх месяцев книга на полке не живёт — её теснят другие, новенькие. Только из типографии».
«Завидую музыкальным критикам. Читая их рецензии, даже краткие, обзоры и статьи, погружаешься в ремесло, следишь за тем, что и как, вглядываешься в вещество, взятое на просвет. Критика прозы если чем-то и увлечена, так комментированным пересказом. Выяснением темы. Героев — а то, что они есть персонажи, не всегда приходит в голову автору — рецензии, статьи, обзора».
И наконец, последнее. Ах, как Наталья Борисовна «не своих» не щадит. Прошлась и по Лимонову, и по Захару Прилепину. О последнем, как о писателе-патриоте, она процитировала С. Гедройца, а о Лимонове не без яда сказала сама: «Если они (новое поколение, не задетое постмодернизмом.— С. Е.) от кого себя числят, так от Лимонова,— но стиль Лимонова гораздо своеобразнее. Он был всё-таки первой чайкой на помойке». Формально это не хуже, чем в своё время Алла Латынина назвала Александра Проханова «соловьём Генерального штаба». <...>