Определенно нам, русским, западным, людям, все время приходится великодушно учить этих загорелых, привыкших к курортной жизни туземцев и другим человеческим свойствам. Скажем, есть ссылки на Саладина, мусульманских рыцарей и других благородных людей. Где они? И где боевой дух? Разве не зарылись головой в пустыню эти мусульманские рыцари во время девятидневной войны? Жить в мирной холе, убирать в гостиницах, подавать в ресторанах напитки и кушанья, чистить бассейны – вот их призвание! Все остальное – легенды, даже их сосредоточенная неторопливая жизнь за чашечкой кофе и шахматной доской.

На следующий день после своих приключений в заведении "Подмосковные вечера" московский шофер Толя отправился на новые подвиги. Днем всё, как у всех, он просто прикрутил себя силой воли к пляжному топчану и зонтику. Разве русское дело – целый день лежать под валютным солнцем? Русичи вообще раньше загара не знали. И цари наши под солнцем не лежали, и пахари посконной рубахи на поле не снимали. Но уж если такая тенденция и всеобщее поветрие, он – готов. Чтобы было потом что пересказать в Москве, чтобы в бане или перед своими похвастаться коричневым пупком и спиною.

Ну что сказать вам про пляж? Все, как обычно. Томятся жирные тетки, молодые мосластые девки без лифчиков мажут себя маслом "от загара" или "для загара" и шлифуют сомнительную красоту; играют в волейбол мужики лет под тридцать – эти хотят сбросить жирок и растрясти пузцо, – а совсем молодые, выставив к солнцу худые жопы, пьют пиво. Иностранки читают книжки с картинками, пожилые и старые тетки сидят под зонтиками и делают вид, что следят за малышами; бьется о берег море, волна. Здесь же, по песку, ходят египтяне-официанты, в белых рубашках с бабочками и в черных брюках – они не потеют, что ли, или им эта красноморская жара не в счет? Официанты разносят холодные напитки и шкворчащие под металлическими крышками кушанья.

Цены здесь запредельные. Толик ценами интересовался. Мысль у него возникла, когда он ознакомился с прейскурантом, что все здесь русские или в банках работали, или всласть наворовались. А иначе как такие цены выстрадать? Есть еще, конечно, другие развлечения – ныряние в глубины Красного моря с аквалангом, чтобы полюбоваться на разноцветных рыб, есть всякие катерки, лодочки, яхточки и совсем немыслимое – дощечка с парусом, виндсерфинг, – чего не выдумают, чтобы выкачать деньги из туриста. Но все это ложному среднему классу, то есть Толику, не по карману. Он дитя советских дней, с тихими, неприметными развлечениями. Например, шахматы. Они-то и сыграют, как догадывается читатель, главную роль в этом повествовании.

В общем, в первый же день, который Толик провел на пляже, когда он разведывал порядок и ход развлечений, поинтересовался он у одного довольно увесистого нового русского – нового русского теперь Толик определяет уже не по толстой граненой цепи, нынче богатые люди их уже не носят, в них щеголяют верткие и накаченные братки, а по острому и веселому пузцу – итак, Толик поинтересовался: а нет ли здесь, как бывало у них на родине во всех профсоюзных здравницах и санаториях, библиотеки? Этот новый богатый пузан, дыша на Толика пивом и креветками, сказал, что библиотеки, конечно, нет, потому что этим никто не интересуется. А кого интересуют детективы или любовные романы, те такую литературу покупают в аэропортах и привозят с собой. Но тем не менее некоторое количество литературы на пляже имеется. А именно – в будке охранника. В эту будку доброхот Толика и отвел. Лежала там литература на всех языках грудой, навалом – это то, что отдыхающие оставляли на топчанах под вечер или когда уезжали совсем.

Литература здесь была на всех языках: на немецком, английском, французском, итальянском и даже японском, в основном толстые глянцевые журналы, состоящие из рекламы и прекрасных выставочных девиц. На русском литература была попроще – "Спид-инфо", журнал "Домовой" и русский вариант "Плей боя" с рассказами Андрея Битова и других выдающихся русских писателей. Не так чтобы очень от этой продукции Толик был в восторге, но затарился, воодушевился и тут, когда уже собрался возвращаться к своему лежаку, попала ему на глаза небольшая книжица, на обложке которой русскими буквами было выведено "Сто шахматных задач". Может быть, это судьба подложила эту книжонку в стопку популярных эротических произведений?

Не следует думать, что тут возникло нечто похожее на внутренние переживания героя "Шахматной новеллы" знаменитого австрийского писателя Стефана Цвейга. Там добыть шахматный задачник, который торчал из внутреннего кармана шинели эссесовца, было насущным делом. Не украсть – значило погибнуть. А шинель так соблазнительна в кабинете, когда офицер на минуточку вышел. Если не предпринять что-либо, чтобы занять ум в одиночной камере между допросами, то можно сойти с рельсов. Любую книжку – лишь бы можно читать и перечитывать, и учить наизусть, и повторять по ночам. А здесь нет, здесь было что-то другое. Здесь возник элемент избыточности. Здесь у Толика сразу возник план. Сборник не нужно было красть, он просто лежал, бери хоть даром. Но сборник этот, который и прочесть-то смогли бы не все, призывал освежить давно утраченные или полузабытые знания.

Сразу привиделся дворец пионеров – такие "дворцы" были в прошлом, и вряд ли кто сейчас, из нынешних молодых, помнит и знает это слово – итак, сразу привиделся Толику дворец пионеров в переулке Стопани, рядом с городским кожвендиспансером. А чем в то далекое время можно было заниматься молодежи, если отцы пропали на войне или сидели, а мамки с утра до ночи тяжелым скребком – топор, приваренный к железной трубе, – скребли и чистили от льда тротуар или подметали двор. В то время тротуары скребли, дворы подметали, зимой дорожки и проходы посыпали песком, а летом дворники из шланга дворы поливали. Это где шустрый малец, если мамка утра до ночи скребет, поливает и посыпает, – это где шустрый малец из подвала проводит свое время? Ну, школа есть школа. Это сейчас есть фанта, пиво, диски, плееры, кассеты, раннее половое созревание и видеопорнуха. Тогда малец или тайно курил с товарищами на чердаке или с товарищами шел во дворец, ну не во дворец – тогда в Дом пионеров. Не всяким дворцам следует объявлять войну.

А какие в этих дворцах или домах клеили авиационные модели и строили модели морских и речных судов! Какие замечательные были кружки, где пилили и строгали дерево или строчили на швейных машинках. А ещё пионерские были кукольные театры, пионерские студии, школы молодого журналиста, а духовые оркестры, балетные кружки и, наконец, школа молодого шахматиста! Конечно, штаны, рубашки и ботинки у всех пионеров были почти одинаковые, ну по крайней мере, в негустом ассортименте, который могла представить промышленность, но мир интересов сверкал многоцветием. Жизнь даже у огальцов из подвалов, у трудных подростков, была ярка и полна интересов. Только переходи из кружка в кружок, строй, выдумывай, пробуй.

Из всего написанного читатель имеет полное право сделать вывод, что дальше начнется некоторая сцена, похожая на ту, которая описана в "Двенадцати стульях", классическом советском романе Ильфа и Петрова. Но предварительно, конечно, необходимо вообразить себе маленького мальчика в его путешествиях из кружка в кружок по дому пионеров, вдруг почему-то задержавшегося в шахматном кружке. Это, казалось бы, совсем не для него был кружок. Да и какая могла возникнуть дружба у мальчика с цыпками на руках с другими интеллигентными мальчиками в очках, которых в кружки приводили бабушки и мамы, потому что хотели отгородить чистеньких и умненьких мальчиков от влияния улицы. Это потом Толик стал таксистом, а умные мальчики переводчиками, владельцами нефтяных компаний и банкирами. Первоначально – "звезда" шахматного кружка Толик должен был стать знаменитым шахматистом. Талантливый человек – во всём талантлив. Толик должен был в дальнейшем, когда перешёл в другой кружок, еще стать знаменитым авиаконструктором. По крайней мере, именно так утверждали руководители кружков. Какие во дворце пионеров были турниры и сеансы одновременной игры, когда приезжали самые великие шахматисты! Но Толик стал, как уже было сказано, таксистом.

Теперь это всё всплыло. Какие-то шахматные этюды, пионер­ские турниры и даже сеанс одновременной игры, который давал в доме пионеров талантливый и знаменитый шахматист, уехавший в старости на покой в Израиль. Кажется, тогда уже знаменитый шахматист не сыграл весь турнир под сплошные нули. Находились отчаянные огольцы из подвалов, которые в поединке разделывали гостя "под грецкий орех". Так-то. Вот всё это Толя и вспомнил.

Но, как всегда бывает, мысли идут параллельно. Одновремен­но вспомнился ему еще один эпизод, который произошел на ма­ленькой темной улочке, почти рядом с "Подмосковные вечера". Не настолько в тот вечер Толик был опьянен страстным желанием по­баловаться с неведомой иноплеменницей, чтобы пройти мимо ост­рого света электрической лампы, вынесенной на улицу под жар­кое небо, и шахматной партии, которая протекала тут же у порога какой-то лавки, где торговали чаем "каркаде" в разных мешках и разных сортов, приправами и непонятно еще чем. На Востоке ведь неважно – что продавать, значение имеет, что ты торгуешь. Торговля как образ жизни.

Здесь в шахматы играл ста­рик, хозяин лавки. Он был одет в просторную челобею и какой-то тюрбан. Во время игры потягивал из плоской пиалы чай, стоящий тут же на столике. Чай подавал мальчик лет три­надцати, кареглазый, с нежным здоровым румянцем, упорно про­свечивающим сквозь смуглую кожу. Мальчик подносил чай, ста­рик, не вставая, то ли вытирал руку о его волосы, то ли гла­дил их, и мальчик опять уходил в сторонку, к новенькому мо­педу, который он старательно вытирал тряпочкой. Словно ласкал новорожденного жеребенка. Некоторые болельщики-шахматисты с любопытством смотрели на мальчика. Вид у старика был лу­кавый и самодовольный. Битва среди мешков с чаем и пряностя­ми. С ним сражался другой мусульманин, лет сорока, одетый уже современно – в джинсы и ру­башку с воротником-стойкой. Но тут же расположились и зрители, человек пять-шесть.

Толик недолго простоял, оценивая шансы каждого из игроков. Силы были неравные. Молодой поднялся, под довольный гогот окружающих вынул из нагрудного кармана ру­башки цветную, как крыло бабочки, купюру египетских фунтов и протянул старику. Старик почти не глядя, продолжая прих­лебывать чай, другой рукой взял купюру и привычно положил ее под поднос с чайником. За столик напротив старика сел другой игрок…

Продолжение этой сцены для Толика последовало лишь после его посещения заведения "Подмосковные вечера", где всё, что произошло, уже известно читателю. Неизвестным только осталась героиня фронта любви, которую Толик назвал в соответствии с именем одной из красавиц в филь­ме В. Мотыля. На самом деле, в натуре, её звали Светочка Липатова. Она была из Москвы, закончила институт Мориса Тореза, а здесь зарабатывала на двухкомнатную кварти­ру. Ее жених изучает английскую филологию и пишет дис­сертацию о монокультурализме. Теперь ведь в России свобода, можно даже Кремль купить, были бы деньги. Она совершенно на жизнь не жаловалась. Никаких страхов и утеснений с ней не происходило. Паспорт у нее никто не отнимал, Джафар, которого она тоже знает еще по Москве, с того времени, когда только готовилась поступать в вуз, просит ее работать только с эксклюзивными клиентами, не обременяет, а днем у нее даже есть приработок – в одном отеле она ведет для обслуживающего персонала курс рус­ского языка, а в семье одного из хургадинских предпринимате­лей, владельца компании по уборке в городе мусора, она преподает предпринимательской дочери-подростку английский язык.

Во время этого драматического рассказа – наша Зулейка-Липатова приводила себя в порядок, а таксист Толя вдевал штаны и зашнуровывал ботинки – молодые люди нашли дополнительные точки соприкосновения (с обоими судьба обращается сурово), они обменялись информацией и хургадинскими адресами. Толя даже обещал отвезти и доставить в Москву письма и небольшую посылочку для жениха, объясняющего в своих филологических работах монокультурологические процессы в современном мире.

Когда счастливый, интеллектуально и физиологически хорошо и культурно обслуженный в "Подмосковных вечерах" таксист Толя вышел из этого хургадинского минивертепа, очередной шахма­тист заканчивал свою партию со стариком. Всё произошло, как и с предыдущим партнером: старик отхлебнул чаю, левой рукой взял купюру и, как и предыдущую, – под поднос с чайником и чашками. Кто следующий?

Сколько, интересно, лет Толик не играл в шахматы? Но ведь мастерство не пропьешь, если оно есть, оно не уходит. Кто-то, небось, думает, что здесь надо всё знать о теории, решить и помнить про себя все задачки. Решать-то, конечно, надо, но для того и решаем, чтобы внутри себя, как бы на уровне инстинкта, появились навыки, автоматизм шахматного думания и поступков. Толик сел на освободившееся место играть в шахматы со стариком и вдруг понял, что ничего не пропито, может быть ончего-нибудь позабыл, но голова его ничего не забыла.

Тогда спрашивается, отчего Толик свою первую партию со стариком проиграл? А оттого, что может быть, не совсем хотел выиграть. Так рыбак старается не опустошить прикормленное место. А вдруг завтра заплывет туда золотая стерлядка? Если бы Толя в тот раз как следует напрягся, медленно и методично задумался… Но он уже знал, что сильнее старика. Завтра он еще придет сюда, ему теперь есть чем заняться, кроме пляжа и "Подмосковных вечеров", и он проиграл. Но он еще не ведал, что книжечка "Сто шахматных задач" приплывет к нему в руки, он мог бы обойтись и без нее. И Толя, московский таксист, – проиграл. Как бы предвосхищая будущую свою игру, упи­ваясь своим проигрышем, он достал из кармана десять, как и по­ложено, египетских фунтов. Старик точно таким же невозмутимым жестом, как и прежде, одной рукой поднес к губам плоскую пиалу с зеленым чаем, а другой принял купюру и положил ее под поднос. "Я тебя, Хаттабыч, заставлю всё из-под этого подносика вытащить. Только подожди немножко".

С переходящим успехом они играли три вечера подряд. Когда Толик проигрывал, он утешал себя тем, что расплачивается фаль­шивыми долларами, которые старик так еще до сих пор и не рас­познал. Вот какими фунтами расплачивается с ним старик? Уже на второй день возле лавочки с ярко светящейся электрической лам­почкой над мешками с восточными пряностями и чаем "каркаде", который, как уверяют, обладает целительными свойствами, собра­лась ну, условно скажем, толпа. Некоторые даже начали ставить на выигрыш того или иного состязающегося. Как во время боя петухов.

На третий день был назначен решающий матч. Старику не везло. Сначала он проиграл выручку за день, потом мешок каркаде, к двеадцати ночи, когда все лавки на улице уже опустели, товар внесли внутрь, погасили свет и владельцы ушли домой, – бойцы еще сража­лись. Толик поставил в залог всё, что выиграл, и ждал, что поста­вит на кон старый шахматист. Старик молодым въедливым взором об­вёл взглядом все, что еще осталось на свету, и вдруг его хищный, как у орла, зрачок остановился на мальчике, всё так же старательно тряпочкой трущем свой мопед. Потом старик что-то сказал, и То­лик понял, что он предлагает ему сыграть еще одну игру. На маль­чика или на мопед? На мальчика. Мальчик, конечно, был очень кра­сивый и качественный. Но это Толика, принадлежащего к племени традиционной сексуальной ориентации, совершенно не интересовало, и отнимать мотороллер у мальчишки тоже не хотелось. Ладно, давай играть на мотороллер, начала подумал, а потом каким-то образом, скорее руками нежели языком, сказал Толя. Но он выставил еще од­но условие, носившее характер психического давления. Пусть внук или племянник старика, если Толик выиграет, еще и отвезет его в отель.

Партия закончилась под утро. Город, его торговая часть, набе­режные, центральная улица, пляжи были уже пусты. Уже закрылись бары и замолкли дискотеки. В воздухе чувствовалась некоторая свежесть. Старик мужественно встретил свое пораже­ние и предложил завтра продолжить игру и вообще играть до тех пор; пока Толик не соберется уезжать. Он и не знал, что русские так хорошо могут играть в шахматы, обычно хорошо играют израильтяне, но их приезжает в Египет мало. Селям!

У мальчика было заплаканное лицо, когда он заводил свой мото­роллер. Анатолий сел сзади, обхватил мальчика за теплые плечи, и они поехали. Ехать было совсем недолго, минут пятнадцать, из старого города к отелям, которые стояли по кромке воды и стерегли море. Картина была фантастическая. Улицы пустые, но реклама на отелях и вывески горели призрачным неоновым светом. В Егип­те, знал Толик, электричество много и оно дешевое, и всё это по­тому, что мы, русские, построили им Ассуанскую плотину. Хорошо быть русским.

Парень очумел, когда, прощаясь, Толик сказал ему, что да­рит ему мотороллер. Это был не только позыв души московского таксиста, но и урок великодушия. Толик и мальчик хорошо знали, как по-английски звучит слово подарок – Present. Оста­вим эту сцену, как работу для кинематографистов. Мальчик потянул­ся к Толику. Толик обнял мальчика, прощаясь. От мальчика пахло, как от молодого жеребенка.

Жизнь прекрасна. Сейчас Толик постоит под горячим душем, выпьет стопочку из тех двух бутылок водки, которые из экономии привез с собой из Москвы, и начнет смотреть какие-нибудь грандиозные сны.