Каражан поспешно вышел из юрты, поскользнулся на росистой траве, чуть не упал.

Он снял уздечку, висевшую на тангыше — ленте, которая опоясывает юрту, привел коня, торопливо оседлал его.

«Подальше, подальше надо уехать… От греха… Принес шайтан этого Джандосова, будь он трижды проклят, чтоб ему выть в его могиле!.. Не дай Аллах встретиться с этим неверным! Беды не оберешься… Вчера еще надо было уехать, когда увидел его возле ручья… Да выпил с вечера лишнего и проспал… Ай, нехорошо, ай, совсем плохо!.. И что только ему надо здесь?»

— Далеко собрался? Не забыл про утреннюю молитву? — окликнула его жена.

Каражан круто повернулся.

— Некогда, — сказал он. — Молчи, женщина, прикуси язык.

— Грех-то какой! — запричитала жена. — Солнце сейчас взойдет, а ты еще намаз не делал.

— Что пристала? — отмахнулся Каражан. — Перестань нанизывать слова на веревку своей глупости! Не женское дело — мужчину учить. Без тебя мы с Аллахом разберемся.

Он что есть силы натянул подпругу, ремешок лопнул. Каражан выругался.

— Принеси другую! — заорал он жене. — Из-за тебя эту порвал. Неси скорее!.. Ту, которая с серебряной насечкой.

— Да ты что? — удивилась жена. — Сам говорил, ее трогать нельзя. Чтоб лежала, где лежит… Жалко ведь…

— Долго ты болтать будешь? — совсем разъярился Каражан. — Неси, пока голова цела!

— Она же спрятана далеко.

— Достань сейчас же, не то я тебя под землю спрячу! Ты… — От ярости у Каражана перехватило дыхание.

Пока жена принесла подпругу, пока Каражан налаживал, солнце взошло.

Когда же он, справившись со сбруей, сунул наконец ногу в стремя, послышался топот копыт, и к юрте подскакал всадник. Это был Тлеукул. Он и слова не успел выговорить, как Каражан, вовсе позабыв, что считается муллой, накинулся на него:

— Кто так подскакивает к чужой юрте? Совсем сдурел?

Тлеукул хотел что-то сказать, но Каражан не дал ему.

— Что ты оставил в моем жилище? — опять закричал он. — Чего ни свет ни заря примчался, как стрела из вражьего лука?

Тлеукул усмехнулся.

— Значит, дело есть, ага. Начальник тебя вызывает. Он в ауле сейчас, там, внизу… Ураз Джандосов его зовут… Знаешь такого?

Каражан опустил смиренно голову.

— Откуда мне знать, дорогой? — проговорил он, сразу меняя тон. — Я маленький человек… Стадо чужое пасу, молюсь Аллаху весь день… Вот и все мои дела. Мне их хватает…

— Дела подождут, — улыбнулся Тлеукул. — А начальник ждать не привык. Раз зовет, надо идти. Понапрасну приглашать не будет.

«Что он все улыбается? — с тревогой подумал Каражан. — Совсем плохи мои дела, наверно. Зря улыбаться не станет… Неужели Джандосов помнит меня? С тех пор прошло столько времени… Да и что он обо мне может знать? Разве догадывается только… А на догадках жилище не построишь…»

— …Ладно, поедем, — сказал он наконец со вздохом. — Если большой начальник, то, конечно, ехать надо… Погоди, я сейчас…

Каражан нырнул в юрту. Из-под войлочной подстилки в дальнем углу достал револьвер, сунул за пояс под чапан, огляделся и, знаком показав испуганной жене, чтоб молчала, вышел наружу.

— Поехали. Я готов…

По дороге все спрашивал у Тлеукула:

— Одного меня вызывал этот Джандосов? Или еще кого?

— Не знаю, — отвечал Тлеукул. — Меня послали, я поскакал…

— Зачем я мог понадобиться? — продолжал рассуждать Каражан. — Человек я маленький. Пастух. Живу тихо, мирно, никого не трогаю…

Остаток пути проехали молча. Если кто-нибудь посмотрел бы со стороны на Каражана, то не узнал бы его: обычно он, несмотря на годы, держался в седле молодцевато, горделиво, с важным и заносчивым видом; сейчас же сидел мешком, плечи вяло опустились. Он уставился взглядом в гриву своего коня, словно искал там ответа на мучившие его вопросы.

Ураза Джандосова они нашли на небольшой площади посреди аула — он беседовал со стариками.

Каражан спешился, подошел к ним, по очереди поздоровался со всеми за руку.

— Где-то мы с вами виделись, почтенный? — сказал Каражану Джандосов.

От его пристального взгляда тому стало не по себе. Но он переборол страх и ответил с приветливой и беззаботной улыбкой:

— Много о вас слышал, уважаемый начальник Ураз, но вижу впервые.

— Приятно познакомиться, — сказал Ураз и вдруг быстро спросил: — А зачем вы ездили в Киргизию, Каражан-ага?

— Родичей навестить, — ответил Каражан. — А что?.. Когда?..

В голове его лихорадочно завертелись обрывки мыслей. «Знает или не знает?.. Узнал или не узнал?.. Много уже лет прошло… Что он может доказать? На чем поймать меня?..»

Каражан выпрямился и честно посмотрел в глаза Ураза.

— Обо мне много болтают, — сказал он. — Будто я в Киргизию целые стада увел. И еще всякое… А я к тому времени весь свой скот здесь продал. Помочь родственникам хотел… Болезни их одолели, нищета… Все раздал… И родным и чужим… Все, что от отца осталось… Обеднел совсем… Живу в пустой юрте.

— Хорошо, аксакал, сейчас не будем вспоминать, — сказал Ураз, по-прежнему пристально глядя на Каражана. — Поговорим вот о чем…

«Этого еще не хватало, — подумал тот. — Проклятый мальчишка, всюду пролезет. Так и норовит ужалить».

Джандосов обнял за плечи подошедшего Болатбека и снова повернулся к Каражану.

— …Вам известен закон Советской власти о том, что все дети должны теперь учиться? — спросил он.

— Откуда нам знать? Мы люди темные, — сказал Каражан.

Он подавил вздох облегчения. «Слава Аллаху, о другом заговорил… Кажется, пронесло… Не вспомнил… Не знает… Забыл…»

— Какой же вы темный? — продолжал Ураз. — Ведь, наверное, в медресе учились — если обязанно: сти муллы выполняете. Значит, темным вас никак не назовешь… Может, только в душе у вас темно?

— Много ли сейчас от старого учения осталось? — уклончиво пробормотал Каражан. — Все по-новому делается…

— Правильно, аксакал. Все по-новому. Даже взрослых обучаем грамоте, не то что детей. А у вас есть мальчик, я слышал, который не учится. Так ведь?.. Почему не отдали его в школу?

— Мал он еще и глуп, — сказал Каражан. — От рождения глупый…

Что мал, неправда… Вот, Болатбек — ровесник ему, в четвертый класс перешел. На глазах умнеет…

А что глуп ваш мальчик, говорите… В этом учитель лучше нас разберется. И врача, если надо, позовем.

— Никто лучше родителей этого не знает. Уж вы мне поверьте, — сказал Каражан и невольно покосился на Болатбека. — Я ведь его с малых лет воспитываю. Отца и мать заменяю. Забочусь, как о родном. Легко, думаете?

И тут Болатбек не выдержал:

— Все уже знают, как заботится! — крикнул он. — Бьет его каждый день, в обноски одевает…

— Помолчи, Болатбек, — прервал его Ураз. — Значит, так, Каражан-ага. Во-первых, мальчик немедленно пойдет учиться. Во-вторых, одежду и обувь ему дадите какую полагается… А насчет битья… Пальцем его не смейте трогать с этого дня… Не выполните, будем говорить по-другому… Поняли вы, о чем я говорю?

— Хорошо, — пробурчал Каражан. — Понял, начальник. Хоп…

— Вот и все тогда. Прощайте. — И Ураз протянул Каражану руку, которую тот почтительно пожал обеими руками.

«Пронесло, пронесло, — повторял про себя Каражан на пути домой. — Ведь могло быть совсем по-другому. Не случайно револьвер брал с собой… А с этим гаденышем я еще посчитаюсь, попадется он мне в руки на узенькой тропинке… Никуда не денется…»