О древний край аргосский, о Инах! Из ваших вод когда-то Агамемнон Свой гордый флот под Трою уводил, Чтоб там, убив державного Приама, Дарданские [1] твердыни сокрушить И варварской бессчетною добычей Измерить высь аргосских храмов… Да… Он за морем был счастлив, а в Микены Вернулся, чтоб погибнуть от сетей Своей жены, под дланию Эгисфа. Когда, свой древний скипетр уронив, Сраженный царь упал, Фиеста чадо Прияло трон Атридов и его Жену, Тиндара дочь. Атридом дети Оставлены здесь были – до войны: Дитя Орест и нежный цвет Электра, — Так мальчика Фиестов сын убить Готовился, да спас его кормилец И к Строфию, фокидскому царю, Украдкою дитя унес, а в отчем Чертоге дочь осталась. И ее, Чуть расцвела, со всей Эллады сватать Съезжалась знать. Трепещущий Эгисф, Да не родит царевна от вельможи Атриду внука-мстителя, ее От женихов запрятал дальше в терем, Но не обрел покоя: будто сына Вельможе дать нельзя и под замком. К детенышу и у волчихи в сердце Любовь живет, и Клитемнестра – мать — Электру от ножа его спасает… Ведь, чтоб зарезать мужа, хоть предлог Она имела, а за кровь детей Ей ненависть грозила без пощады. Фиестов сын придумал наконец: За голову бежавшего Ореста Он золота убийцам посулил, А дочь царя мне в жены он вручает. Микенец я исконный: древний род Порочить свой, конечно, я не буду. Но что она, благая кровь, коль ей Богатством не венчаться? Злая бедность Задушит славу имени. Эгисф Рассчитывал, что, обручив царевну Ничтожному, он на ничто сведет И самую опасность. Ведь, пожалуй, Вельможный зять молву бы окрылил, Он карой бы грозил убийце тестя… О, избранный Эгисфом бедный муж Царевнина не опорочил ложа: Она чиста – Кипридою клянусь. Да, я бы счел позором над девицей, Рожденною в чертоге, коль ее Мне случай в жены отдал, издеваться… И стоны грудь вздымают мне, когда Подумаю, что если нареченный Наш зять Орест вернется в Аргос и Несчастный брак сестры своей увидит… И если кто безумцем назовет Меня за то, что ложа девы юной Я, муж ее, коснуться не дерзну, Пускай своей других не мерит мерой И скромного хоть вчуже, да почтит…

О ночь, о мать, светила золотые Вскормившая… Царевну и кувшин На голове у ней и спуск ты видишь К реке… О, знай, что это не нужда Меня подъемлет с ложа, – злая дерзость Эгисфова шлет стоны из моей Груди в простор небес к отцовской тени… Злодейка-мать в угоду своему Любовнику, Электре Тиндарида Закрыла дверь чертога и, прижив Других детей с Эгисфом, мне и брату У очага приюта не дает. Что мучишься, несчастная? Тебе ли Наш грубый труд? Ты в неге рождена… Не я ль просил: “Электра, брось работать”? Ты зол моих позором не венчал: Как бога, чту тебя я. О, для смертных В несчастии найти врача такого, Каким ты мне явился, – это клад… И буду ль ждать приказа я, чтоб бремя Твоих трудов делить с тобою, милый? Иль мало в поле дела у тебя… Оставь мне дом! Приехав с нивы, пахарь Пойдет ли сам к обеду за водой?.. Ну, потрудись, коли своя охота, Да благо ж и вода недалеко… А мне сбираться, видно… чуть забрезжит, Быков веду на ниву – нынче сев. Да, кто ленив, пусть с уст его не сходят Слова молитв, а хлеба не сберет.

О мой Пилад, для бедного Ореста Ты – первый и последний друг: когда Эгисф и мать проклятая моя Вдвоем отца убили и пришлось мне Весь этот ужас пережить, один Ты от меня, Пилад, не отвернулся. Сюда, в Аргосский край, меня ведет Вещание оракула – об этом Я никому не говорил, но кровь Отцовская здесь отольется кровью Его убийц. Сегодня ночью там, У гроба, я и плакал, и волос Оставил первый локон, кровь овечью Тайком от нового владыки пролил. Но в город не войду я; две причины На это есть: во-первых, если нас Шпион какой узнает, можно скрыться В соседний край; да и желал бы я Сестру найти – по слухам, замуж вышла Она, и терем девичий забыт. А в мести мне сестра поможет, верно… Через нее узнаю, что у нас Творится в доме отчем… Но на небе Свой белый лик заря уж кажет: да, Приходится с пути свернуть, – быть может, Иль пахаря мы встретим, иль рабу И нам они откроют, где жилище Электрино… Смотри, Пилад, как раз Служанка по воду к реке спускалась, видно, Кувшин несет; послушаем, из уст Не вырвется ль у ней, на наше счастье, Намек какой… довольно слова… тс-с…

О, не медли, не медли, заря встает… И выше, выше, плача, вздымайся… О, тяжко! Я от корня Атридова, Тиндарида жестокая Нежный цвет принесла царю… Но в аргосских слыву устах Я бедной Электрой. Злом и мукой повита я, Горем вспоена [2] . Ты ж, отец, адской тьмой одет, Ложа брачной подругой убит, лежишь И Эгисфом с нею зарезан… Улетайте, рыдая, стоны! Сердцу пить чашу слез так сладко… О, не медли, не медли, заря встает… И выше, выше, плача, вздымайся… О, тяжко! Где твой город, где дом, скажи, Бедный брат? С кем ты делишь хлеб? И зачем среди зла и слез В отчем тереме кинул ты Электру, Электру? Ты придешь ли к страдалице Цепь сорвать с нее? Боже вышний, за кровь отца Принести сюда алчущий мести меч Дай, о Зевс, скитальцу Оресту! Тяжкое бремя… Довольно… а ты, что рыданьем Ночи оплакан… Заря занялась. Слышишь, родимый? О, внемли же песне надгробной! Плача, я из могилы зову тебя. День и ночь, день и ночь я Изнываю – ланиты в кровь Острым ногтем разорваны И избито чело мое В честь тебя, царь-отец мой… Не жалей, не жалей ланит. Слышишь: там У ручья и тоскует и мечется, Плача, лебедь-детеныш, отца зовет, Крепкой сетью покрытого, Так в слезах я зову тебя, Так, несчастный, тебе я молюсь, отец. Только что тело омыть ты склонился, родимый, Смерти объятья открылись тебе… О, что за мука!.. О, секиры удар ужасный, И в чертогах, о, ужас свидания!.. Не в цветах и не с лентами Клитемнестра тебя ждала, А с секирой отточенной, Чтоб Эгисфу царя отдать, Ложа хитрому другу.

Здравствуй, дочь Агамемнона! Я, о царевна, и в этой глуши не забыла Электру. На молоке вспоен, Горный пастух вчера Весть из Микен принес: Завтра к владычице Гере в Аргосский храм Девы сбираются: Праздник, Электра, нам. О, душа не рвется, девы, Из груди моей к веселью. Ожерелья золотого Не хочу я, и ногою Гибкой я меж дев аргосских В хороводе уж не буду Попирать родимой нивы. Пляску мне заменят слезы… Посмотри: где локон нежный? Видишь – пеплос весь в лохмотьях… Это ль доля дочки царской, Гордой дочери Атрида? И на то ли Агамемнон Трою царственную рушил? О, не спорь с великой Герой! Вот тебе платья расшитые, ты их наденешь, Электра. А золотой убор, Как он пойдет к тебе! Или слезами ты, Если богов не чтишь, Станешь сильней врага… Лучше молись, дитя: Будешь блаженна ты… О, давно, со дня убийства, Ни один из них, бессмертных, От Электры горемычной Жертвы, дева, не приемлет. Горе вам, останкам отчим, Горе и скитальцу-брату, В той земле, куда прибрел он, Где, в толпе рабов затерян, К очагу он не подходит, Он, наследник славы отчей. А сестра его в лачуге Изнывает: в доме отчем Для нее угла не стало. Там на крови незамытой [3] … Мать с любовником пирует…

Для эллинов и для семьи твоей Немало бед пошло от Тиндариды, А теткою доводится тебе… О, не до слез нам, девушки, глядите, Глядите: там чужие… Вот они, Вот, вот они… На нас… В засаде были. Бегите же, скрывайтесь, я – домой… О, да спасут нас ноги от злодеев!.. Постой, дитя несчастное… не бойся… Феб-Аполлон! Спаси нас от убийц! О, для ножа я выбрал бы иного. Прочь… Не твоя, не трогай, говорят… По праву я руки твоей касаюсь. А меч зачем? Засада для чего? О, не беги, скажу – и вмиг поверишь. И так стою, коль силой не уйти. Я прихожу к тебе послом от брата. О, дорогой! Он жив или убит? Жив, – чтоб открыть посольство доброй вестью. За эту речь всех благ тебе, посол! Обоим нам, обоим счастья, боги! Несчастный, где ж теперь его приют? Спроси-ка: где он бед не натерпелся! По крайней мере, сыт ли он, скажи? Не голоден, но жалок, как изгнанник. Сюда ж зачем тебя направил брат? Узнать, жива ли ты, легко ль живется? Скажи ж ему, как исхудала я… Морщины слез твоих пред ним оплачу… Про волосы скажи – скосила их. Терзал тебя, царевна, жребий брата? Убитого отца терзала тень?.. Да, мир не даст уж мне людей дороже… А брату есть ли кто тебя милей? Мил, да далек… Здесь руку не протянет… В такую даль зачем ты забралась? Я замужем… О, легче бы в могилу… Жаль брата мне… Микенец, что ли, муж? Да, о другом мечтал отец когда-то… Но кто же он? Как брату передать? Вот дом его… да, от Микен не близко. Дом пастуха иль пахаря приют. Муж захудал, но знатен – я в почете… Электру чтит супруг, ты говоришь? На ложе он ее не посягает! Что ж, дал обет иль брезгает женой? Нет, брака он не признает законным: В Эгисфе прав отца не признает… Так, так: его пугает месть Ореста? Отчасти да, но дух его высок. Достойный муж, награды муж достойный… Вот погоди – вернется с поля он… А мать, тебя носившая, молчала? Что дети ей, ей были бы мужья… Но над тобой с чего ж Эгисф глумился? Он нищих мне велит плодить, Эгисф… А ты б могла дать мстителя Атриду О, мне за брак ответит он, постой… А знает он, что ты еще девица? Нет, от него, о гость, таимся мы. А эти нас не выдадут в Микенах? Шпионов нет – ты можешь говорить… Здесь, в Аргосе, есть дело для Ореста? Какой позор! И ты ответа ждешь? С убийцами покончить способ нужен. Иль нет его? Убили же отца. Ты вместе с ним, с Орестом, мать, Электра, Родимую пошла бы убивать? Топор готов [4] , и кровь отца не смыта. Смотри – я так и брату передам. Зарежу мать… А там казните дочку… О! О, если бы Орест тебе внимал. Увы! Его узнать я не могла бы. Немудрено. Вас развели детьми. Но есть один: он друг и помнит брата… Тот, что его еще ребенком спас? Да и отца взрастил, маститый старец… Могилою почтен ли твой отец? [5] Как не почтен! Из дома в поле брошен. Увы, увы! Что говоришь, жена? Терзают нас и вчуже злые муки. Но если тяжек будет твой рассказ, Все ж передать его я должен брату. И если жалость не дана в удел Сердцам невежд, а только мудрым сердцем, То диво ли, что мы платить должны Страданием за чуткость состраданья… Желанием и я горю узнать: Мы из дворца имеем вести редко, И бедствия тревожат тайной ум. Приходится рассказывать – от друга Не смею я беды своей таить И тяжкой доли отчей. Но, посланник, Уста мои раскрывший, не укрой Из повести печальной от Ореста Ни слова, я молю, скажи: в каком Здесь пеплосе я сохну – муки нищей В лачуге после царского чертога, Все, все ему поведай, – я сама Вот это платье выткала, иначе Я голою осталась бы… Сама Кувшин ношу к источнику и плачу… Как, чистая, чуждаюсь жен, но путь И в хоровод девичий мне заказан, И праздников Электре нет. Увы! Царь Кастор, некогда в мужья царевне Назначенный и кровный ей, теперь Меж звездами сияет там, в эфире. А над добычею троянской мать Ее царит, и перед троном жены Фригийские, добытые отцом, Блистают позолотою аграфов [6] , Где по стенам еще Атрида кровь Гноится и чернеет. Сам убийца Руками неомытыми схватил Отцовский жезл – он в колеснице ездит, В которой ездил царь, и как он горд! Никто не смей полить могилы царской, Украсить веткой миртовой… костер Вождя не видел жертвы, а могилу Тиран, вина пьяней, ногами топчет… И, камнями тревожа мрамор плит, Кричит вождю убийца: “Где же сын твой? Что не идет твой прах оборонять?” Все, все, молю тебя, поведай брату — За многих здесь язык мой говорит: За руки, и за губы, и за сердце, За стриженую голову, отца За имя славное… скажи: позором будет, Коль за царя, что Трою рушил, сын, Во цвете лет и крови благородной, С убийцею покончить не дерзнет. А вот и он, Электра, твой супруг: С посева, знать, домой идет на отдых.

Ба… это что за люди? Не пойму, Что привело их к сельскому порогу. Коль дело есть, не к ней же, и не след Простаивать замужней с молодежью. О дорогой! Так дурно о жене, Пожалуйста, не думай: эти люди Мне принесли Орестовы слова… Прости мне, гость, смолчать я не умела. Он жив и солнце видит, наш Орест?.. Так говорят, и хочется мне верить… А память зол семейных он хранит?.. В тумане, да, как нищий и скиталец… Им что-нибудь велел он передать? Про бедствия мои прислал разведать. У них глаза, а у тебя язык… Уж знают все, расспросов их не бойся! Так что ж во двор ворот не распахнешь? Прошу войти… за дорогие вести, Чем бог послал, мы рады угостить. Вы, спутники, несите в дом доспехи. Не спорьте, нет: вы у меня в гостях… И этот дом, конечно, очень беден, Но к очагу зовут вас не рабы [7] … Так вот он, муж Электры и союзник, Хранящий честь Атридовых детей… Да, это муж царевны горемычной. Узнай поди, какая кровь течет У человека в жилах, разберись В сердцах людей, средь этой ткани пестрой: В семье вельмож растет негодный сын, И добрые у злых выходят дети. Богач в душе пустыню обнажит, А светлый ум под рубищем таится. Чего-чего не наглядишься. Где ж И в чем искать мерила? Если в деньгах — Обманешься… И в бедности – загон: Нужда – плохой учитель. Средь военных? Но кто ж оценит доблесть их в бою? Свидетели там разве есть? Не проще ль Игру судьбы признать и покориться… Вот человек – ни власти у него, Ни родичей прославленных, и в мире Не прогремит молва о нем, – меж тем Найдется ли среди аргосцев лучший? О гордецы, оставите ль вы нас По знатности делить, забывши душу? Иль в жизни кровь, не мягкий нрав людей Достойными являет? Да, из добрых Хозяева и граждане, а те, Вельможами рожденные, не только ль Статуями на площадях стоять Прилично им? О силе рук, пожалуй, Подумаешь, чтоб подкрепить копье, И то не так – копье у храбрых метче… А храбрости душа приют дает… Но нас зовут войти… Гостеприимство Орестовых послов не оскорбит, И самого пославшего Ореста Оно бы не унизило… Рабы, Ступайте в дом. У бедняка радушный Прием милей, чем ласки богача… Мне нравится твой муж… Но как-то грустно, Что не Орест сегодня нас ведет На светлый пир в микенские чертоги… Дождемся ль мы? О да… Ведь Феба речь Не прозвучит бесследно… Не гаданье Из праздных уст его глагол святой.

О, радуйся ж, Электра… будто солнце Зимой из туч пригрело нас, судьба Твоя чуть-чуть, но к благу изменилась. Ты потерял рассудок – из углов Нужда глядит, а он – вельмож к обеду. О, если вид их души отразил, Над нищетой они не посмеются. Назвать назвал, а только как же их Накормим мы? К отцовскому кормильцу Ступай скорей. Живет он на Танае, Который, через Аргос пробежав, Спартанские пределы орошает. Приход гостей поведав старику, Ты на обед проси припасов… Боги, Как будет рад узнать он от тебя, Что жив Орест, когда-то им спасенный. К царице ж нам теперь заказан путь: Иль, горестной внимая вести, стала б Она послов Ореста угощать?.. Изволь, изволь. От старого ни слова Не утаю… Ты ж по углам пошарь, Сготовь, чтó есть. В нужде ль не извернется Хорошая хозяйка? Ведь гостям Насытиться бы только на сегодня — Уж будто ты и хлеба не найдешь? Порассудить, так деньги нам потребны На два конца: принять друзей да их Врачам платить, коль занемогут. Точно, Без денег здесь беда. А сытым быть И завтра и сегодня может всякий, И за двоих богач едва ли съест.

Славой горды, когда-то триеры [8] во Трое Мириадами плещущих весел В вихорь пляски морских увлекали нимф, А меж них, очарованный Трелью флейты, дельфин играл, Вияся меж синих… Он за сыном Фетиды плыл, Чтó с Атридом-царем к Илиону Бурь соперник, направил бег К шумным волнам Симунта. В оны дни из Евбеи богини моря С наковальни Гефеста златой Дивный труд оружейный, любя, несли Через Пелий, чрез горных глубь Славной Оссы святых долин, Чрез выси нагие, Меж тенями скиталиц нимф, В край, где вырастил конник Пелей Славу эллинов, чадо волн И соперника вихрей [9] … Щит твой, о сын Нереиды, навплиец, в гавани бывший, Восторгом объят, Речью такой мне прославил: Дивный свод окружали там Образы, ужасом сердце хитро наполняя: В ободе, щит обегающем, Голову срезав Горгоне лютой, На окрыленных стопах Персей Морем летел, с ним и Гермес, Майи рожденье, Нив плодородных хранитель дивный. А посредине щита, ослепляя, сиял Гелий ликом лучистым, Быстрых коней владыка… Там кружили созвездия Ярких Гиад и Плеяд, Приамида сразивших. Шлем же златой его сфинксами Так и горел, и в когтях у вещих Билась добыча, а грудь ему Лев украшал, чтó за дивно крылатым конем Огненным взором следил так жадно. Дрéвко копья его хищного быстрые красили кони, И черный прах вокруг летел… Таких бойцов владыку ты, Тиндарова дочь, о злая жена, решилась убить. Но смерть и тебе суждена Бессмертными, и я когда-нибудь В твоей груди увижу меч тяжелый, Облитый кровью мщенья…

Где, где ж она, царевна молодая, Юница – дочь великого царя, Которого ребенком я лелеял, Увы, давно… О, как тяжел подъем К ее жилью для дряхлых ног, а все же Дрожащие колени старый горб К друзьям несут… О дочь моя, ягненка Отборного я из-под матки взял Вам на обед, вот пироги в корзине, (доставая из-за спины мех) И цвет сыров, и Вакха старый дар. Немного здесь его осталось, правда, Но если им домашнее вино Заправишь ты, то дивным ароматом Оно сердца гостей твоих пленит. Иди же, стол уставь дарами старца, А у меня так слезы и бегут, И край плаща за ними не поспеет… О старый друг! Росою слез, скажи, Какая скорбь лицо твое покрыла? Скорбишь ли ты, что после долгих дней Меня узрел и в рубище и в муках? О брате ли изгнаннике скорбишь? Иль об отце, которого баюкал Ты для себя и для друзей напрасно? Напрасно, но смирился и молчу… Лишь нынче я, с пути свернув, к могиле Хотел припасть и, благо глаз вокруг Там не было, поплакать на свободе, И только что из меха, где гостям Я нес вино, свершил я возлиянье И миртом гроб Атрида увенчал… Как в очи мне овечья кровь мелькнула, Пролитая недавно, и волос Отрезанный, и золотистый локон… И подивился я, ужели кто Из Аргоса прийти дерзнул к могиле? Не может быть… Иль прах отца почтить Сюда твой брат явился гостем тайным? Вот эта прядь. Прикинь ее к своим: Подходит ли по цвету – с кровью отчей Подобие вселяется в детей… Из мудрых уст такие речи странны. Иль думаешь, что мой отважный брат Здесь прятаться бы вздумал от Эгисфа?.. А эта прядь? Да разве цвет волос Царевича, возросшего в палестре, И нежный цвет взлелеянных гребнем Девичьих кос сберечь могли бы сходство? Иль не роднит и кровью чуждых масть? Нет, локоном почтил его могилу, Конечно, кто-нибудь заезжий, а не то Украдкою аргосец помолился. А если след сандалии сравнить С твоей ногой, дитя, найдем ли сходство? На камне след? Что говоришь, старик? Да если б след его и оставался, Неужто же у брата и сестры Подобиться размером ноги могут? Скажи еще: работу детских рук, Узнаешь ли Орестову одежду, Которую ты выткала ему Пред тем, как мне нести его в Фокиду? Иль бредишь ты? Да ведь тогда, старик, Ребенком я была: хламиду эту Неужто брат наденет и теперь? Иль, может быть, растут одежды с нами? А гости где? Мне повидать бы их И расспросить хотелось об Оресте. Они идут сюда… и спешен шаг…

Вельможи, да. Но разве не бывает, Что он и князь, а низкая душа? А все-таки – привет вам, чужестранцы. Здорово, дед. Какого друга тень Перед тобой, царевна, этот дряхлый? Он вынянчил отца Электры, гость. Что говоришь? И сохранил Ореста? Когда-то да, не знаю, как теперь… Ба!.. Он глаз с меня не сводит, как с монеты Сверкающей… Похож я на кого? Ты люб ему, мой гость, как сверстник брата. И друг его… Он пляшет вкруг меня. Дивлюсь сама, что сделалось со старым. Царевна, дочь моя, молись, молись… А за кого молиться: за отшедших Иль за живых молиться мне, старик? Сокровище тебе послали боги. Я им молюсь… Но только за кого? Вот за кого: он твой желанный друг. Боялась я давно, что он помешан. Помешан я? Иль это не Орест? Старик, зачем будить надежду в сердце? Перед тобой Агамемнонов сын… Но признаки… Иначе… Как поверю? А этот шрам над бровью? Помнишь, вы За телкою гонялись и, свалившись, Он бровь ссадил. Ты видишь этот знак? Ты бредишь… Шрам?.. О нет… О да, о да! И медлишь ты обнять его, Электра? О, больше нет, старик: ведь это ж брат… О, как мне сладко верить! Мой желанный, Ты здесь? Ты здесь? И наконец с сестрой. Ждала ли я? Мечтал ли я, скиталец? Ты, ты – Орест?.. Единый мститель твой. И только бы не оборвалась петля, Не дрогну я, – коль боги не обман, А истина не под пятой обиды. Загорелся ты, о желанный день! Как сигнал в ночи [10] , ярким пламенем Далеко летишь… Из изгнания Он, блуждая, пришел… Это бог, это бог нам победу опять Подает, сестра, К небу вы, персты… В небеса – уста!.. О, молись со мной, чтобы счастливо Для тебя вступил в отчий город брат… Ну, будет же!.. Как нежны вы, объятья! Но разве нас опять разлука ждет?.. А ты, старик, ты, благо здесь, советом Наставь меня злодею отомстить Отцовскому и матери, его Союзнице на ложе нечестивом. Хоть несколько осталось ли, скажи, У нас друзей среди аргосцев? Или За златом вслед исчезли и друзья?.. Кого ж возьму в союзники, и ночью Иль днем, и как проникнуть во дворец? Дитя мое, у бедного Ореста Здесь нет друзей. И часты ли они, Друзья пиров, делящие невзгоду?.. Ты разорен дотла, ты понял, – зги Надежды нам, твоим последним верным, Во тьме невзгод твоих не различить. Остались нам рука с мечом и жребий, Лишь в них твоя отчизна и престол. О, цель ясна… Но средства, старец, средства. Два трупа – мать с Эгисфом, и конец… Победный лавр… Но как его добьешься? Ну, во дворце трудненько, это так. Охрана там надежная – всё копья? Да, трусит он. И по ночам не спит… Так, так… Еще сообрази, подумай… Не знаю, что и вздумать… разве… вот… Тебе – совет, а мне бы – разуменье… Эгисфа я, как шел сюда, видал… Известие приятное… далеко? Близ здешних нив, на пастбище коней. Что делал он? Мелькает луч надежды. В честь нимф Эгисф готовил торжество. Благословить в утробе плод иль чадо? Не знаю… Я видал коров и нож… Велик ли был отряд иль только слуги? Чужие все… аргосцев ни души. Как думаешь: меня бы не узнали? Из них никто тебя и не видал. А, в случае победы, челядь – наша? Ты счастлив – да: где сила, там и раб. А как бы мне к Эгисфу подобраться? Ну, раз-другой в глаза ему метнись. А далеко ль от нив его дорога?.. О, зов на пир до слуха долетит. На горький пир, коли богам угодно. Как дальше быть, увидишь сам, Орест… Спасибо, дед. Но где же мать найду я? Та в Аргосе… Лишь под вечер – на пир… Что ж так, старик, зачем не вместе с мужем? Глумления аргосского бежит. Ее клянут, и это ей известно?.. А что же, их, безбожных, прославлять? Но как же мне убить обоих разом?.. Оставь мне мать: я заманю ее. С Эгисфом же я и один покончу. Пусть даст судьба обоим отомстить. Да будет так. Но в чем твой план, скажи мне. Ступай сейчас же во дворец, к царице, Скажи, что ей я внука родила. А как давно? Иль только что, царевна? Десятый день, день жертвы и молитв… Но где ж тут смерть? Мне невдомек, Электра! Иль дочь она поздравить не придет? О бедная, ты ль у царицы в думах? Поплачем с ней над долею внучат… Ну, может быть… Но где же мета? [11] Ты сбилась… Тут будет ей, проклятой, и конец… Я не пойму. Ну, за ворота ступит… Иль в адские их долго обратить? Глаза смежить, насытив пиром мести! Скорей же путь рассказывай ему… Туда, где жрец готовит нимфам телку? А слов моих царице не забыл? Так передам – сама не скажешь лучше… Смелее, брат! Начало за тобой. Ну, проводник! Готовы, собирайся!.. Не откажусь… и рад, что мы идем… О Зевс, о бог отцов моих и кара Врагов отца! Уныл наш жребий, сжалься! Нас, кровь свою, Зевес, ты пожалей! Владычица микенских алтарей, Коль правы мы, дай нам победу, Гера. И отомстить за кровь отца позволь… О наш отец, подземный мрак узревший, Несчастием убитый, о земля — Владычица, к тебе простерты длани, Спаси детей царя – он нас любил. Отец, с собой товарищей похода Фригийского зови к нам, если спят Они в гробах, всех тех веди, которым Безбожный враг здесь сердце отравил… Ты слышишь нас, о жертва Тиндариды? Все слышит он. Пора, пора, Орест! Срази ж его. Рыдая, умоляю: Не промахнись, царевич. Если ж бой Тебя пожрет, не думай, что останусь Я жить. С мечом двуострым в сердце разве! Домой пойду и меч я приготовлю. Коль от тебя счастливой будет весть, Весь дом наполнят радостные вопли. Погибнешь ты – и я погибну вслед. Я знаю все. Мужайся – и за дело!

Вы, женщины, как загорится бой, Мне дайте знать. С железом и готова, Я буду вся – одно вниманье, жены. И если труп Орестов подберут Его враги, не дожидаясь мести, Я, мертвая, глумленья их приму.

Эту сказку заводит седая молва… Как у матери нежной восславил плод Там, на высях аргосских, Пан, хранитель полей и царь Дивно слаженной флейты. Сладким пеньем и пляской прославлен был Златорунный ягненок. Чу… постой… С выси мраморной вдаль летит Зычный вестника голос: “Все на площадь, живей, живей! И любуйся, микенский люд, На добычу владык своих, Грозно-дивное знаменье”. Славят люди дворец царя, И весельем горит чертог. Эту сказку мне шепчет седая молва: Распахнулась, сияя, там храмов высь, И алтарное ярче Будто вспыхнуло пламя вмиг… Флейта, Музы рабыня, Лучших песен своих не жалела нам В честь руна золотого. Не дремал той порою Фиестов чертог: К ложу тайных объятий Он Атрея жену манит, С ней и диво к себе влечет, Золотого ягненка, царь. И вернулся да гражданам Так кричит: “У меня теперь Наших гор златорунный цвет”. И светил золотые пути В этот миг Кронид передвинул, Жгучий блеск передвинул солнца И зари мерцающий лик. И на юг, по склонам небесным, Дивно пламенный зной потек, А к Медведице влажные тучи Потянулись. Палим с тех пор, Изнывает от жажды трон Аммона Без отрады Зевсовых ливней. Так молва говорит, но словам Этой сказки мало я верю. Что мы ей, колеснице бога? И неужто покинет путь, Чтобы люди мýкой платили За обиду других людей? Страха божия ради сложила Эту сказку молва в миру, Но, забыв ее, мужа убила ты, О сестра прославленных братьев!

Но тише, тише, чу… Вы слышите ль, подруги, странный шум? Иль у меня в ушах гудит?.. Но будто Подземный гром… раскатами. Ясней, Ясней теперь… Там кто-то дышит… стоны Вздымаются… Сюда, сюда, царевна!..

Я вам нужна, иль уж окончен бой? Кровавому стенанию мы внемлем… Да, это стон… Далекий, – все же стон… Не близок путь, но как он ясен, слышишь? А стонет друг иль чуждые уста? Не разберешь… на все лады там стонут… Чего ж я жду… Иль нож мой не готов? Остановись… Еще не ясен жребий. Орест разбит – оттуда нет гонцов. Не птицы же. Иль так им царь и сдался?

О славные микенские юницы! Победы весть Орестовой несу… Там на земле лежит цареубийца Эгисф, богам молитесь – он убит. Но кто же ты? И как тебе поверю? Я в свите был у брата твоего. Прости мне, друг… От ужаса и память Изменит нам. Я узнаю теперь Твое лицо… Итак – злодея нет… В живых… Вели – и повторю: он умер… О, зоркая, о, правда… Наконец! Но расскажи мне самый ход убийства, Ты каждый шаг поведай нам, гонец. Стопы подъяв от этого порога, Вступили мы на двухколейный путь И славного микенского владыку Увидели. Он по саду гулял Среди ручьев, срезая ветки мирта, Чтобы венок потом из нежных свить. Увидел нас и говорит: “Привет вам, О путники, откуда вы и путь К какой земле направили?” А брат твой Ему в ответ: “Фессалия нас шлет На берега Алфея, к Олимпийцу, Отцу богов, с дарами мы идем…” Эгисф опять: “Ко мне прошу сегодня На светлый пир – я нимфам заколоть Тельца веду, а завтра, встав с зарею, Вы можете ускорить шаг. Войдем”. И стал он нас упрашивать – проходу Нам не давал, – а как в чертог привел, Кричит: “Скорей подайте им умыться, Близ алтаря поставлю я гостей”. Орест ему на это: “Мы проточной Струей реки уж умывались, царь, Но если нам с аргосцами прикажешь Тебе помочь при жертве, то опять Очиститься не откажусь, конечно”. Но разговор был прерван. Отложив Оружие, телохранитель царский И раб его – за дело все гурьбой… Кто нес фиал для крови, кто кошницы Священных круп, а там, на очаге, Раздув огонь, кувшины расставляли. Чертог гудел… Но вот, крупы твой отчим На жертвенник подбросив, возгласил: “О нимфы скал, пускай не раз мне жертву Здесь приносить и, счастьем увенчав Главу царя с царицей Тиндаридой, Врагов его казните!” – он тебя Здесь разумел с Орестом. А царевич, Тот шепотом молился, чтоб ему Отцовский дом вернуть. И нож, нащупав В кошнице, взял Эгисф: он тельчий волос Десницею в огонь священный вверг… И заколол распяленную жертву В руках рабов, державших ноги ей… И вновь тогда взывает он к Оресту: “Средь доблестей в Фессалии у вас, Я слышал, два искусства процветают: Там мастера вы туши разнимать Да на коня узду накинуть ловки, Не откажи уверить в первом нас”. И вот в руках Ореста нож дорийский. Вмиг сорван с плеч его красивый плащ С аграфами; в подручные – Пилада, А челядь прочь; вот ногу захватил Он тельчую и, напрягая мускул, Глядим, – на сгиб всю кожу намотал. Обнажена лежит, белея, жертва… А времени… да на бегах скорей Не пробежит атлет два раза стадий… Когда же жертву вскрыли и Эгисф, Священную прияв ее утробу, Стал изучать: у печени главы Он не нашел, пузырь же и ворота Переполняла желчь, и тем они Гадателю недоброе сулили. Эгисф бледнеет, видим, – и к нему С вопросом наш владыка: “Что кручинен?” А тот в ответ: “О гость, меня страшит Беда извне: для дома ж нет опасней Атридова отродья”. – “Как, Эгисф, Трепещешь ты скитальца козней? Царство ль — Тебе не щит? Однако дай же мне, Чтоб лакомства добыть из этой жертвы, Покрепче нож, с закалом фессалийским, Дробящим кость”. И вот удар ножа Вскрывает грудь. И только что над сердцем Внимательно склонился тот, Орест На цыпочках приподнялся и нож Царю всадил в загривок, а ударом Ему хребет ломает. Рухнул враг И заметался в муках, умирая. К оружию кидаются рабы И на двоих толпой. Но, сотрясая В руке копье, им мужи не сдались. И вот Орест взывает: “Не разбойник Пришел на пир: домой вернулся царь… Я ваш Орест несчастный: не ищите ж За то, что я с убийцей порешил, Меня губить, рабы Агамемнона…” Отпрянула толпа их, а Орест Был скоро там каким-то старцем признан. Торжественно увенчанный, тебе Он голову – не бойся, не Медузы — Эгисфа ненавистного несет. О, заплатил злодей с лихвой сегодня За кровь, что здесь когда-то проливал.

Вплетись в хоровод наш, дева; Как легкая лань, в эфир Вздымайся пятой веселой! О, ярче венцов победы С брегов Алфея славных [13] боец не уносил, Какие брат твой добыл. О, пой же, дева, пой! И под светлый напев мы плясать пойдем. О, свет, о, блеск, о, колесница бога. Земля и ночь, царица слез моих, И вы, опять на белый свет свободно Отверстые зеницы. Да, Эгисф, Злодей, отца убийца, – он не встанет… Все, все сюда уборы и венцы! А вы со мной его венчайте, девы. Укрась ему кудри пышно, Мы ж, музам покорные, Затеем веселый танец. О, радость! Цари былые Опять над нами будут, любимые, царить… Неправедный не встанет – он правдою убит. Ты ж, о флейта, звучи, солнцем лейся, песнь…

О славный сын венчанного отца В лучах его немеркнущей победы, Дай локоны обвить тебе, Орест. О, ты пришел не с бега, не на приз: Ты играми натешился, – врага Ты одолел, отцовского злодея. И ты венец, награду дел, прими, Воспитанный благочестивым мужем На радость нам, Пилад, а боги вам Да ниспошлют благой удел обоим! Богов почти, Электра, им воздай Хвалу, судьбы властителям могучим: Покорный раб их воли и судьбы, Эгисфа я убил, и это правда, А не молва, – а чтобы всякий мог Проверить нас, так вот тебе – убитый. И если ты скормить его зверям Иль пугалом для птиц, детей эфира, Прибить на столб захочешь, он на все Согласен – он твой раб, тиран вчерашний… Мне совестно, но речи жгут уста… Так говори. Кого ж тебе бояться? Глумления над трупом не простят. Но чей же гнев возбудишь ты, царевна? Микенский люд угрюм и злоречив. Все ж волю дай желаньям… Нам с Эгисфом, Живым или убитым, мира нет. Итак, с чего ж начну и чем закончу, В средине что скажу я?.. А зари Я ни одной не провела, чтоб в мыслях Не размотать весь тот клубок речей, Которым бы свободная Электра Ему в лицо швырнула. Час приспел. Услышь же, что еще живой ты должен Был выслушать. Проклятый, без вины Сиротами за что ты нас оставил? С женой вождя слюбившись, вражьих стен Ты не видал… И в глупости надменной, Убийца, вор и трус, мечтать ты смел, Что взятая прелюбодейством будет Тебе женой примерной. Если кто, На ложе ласк обманом приклонивши Замужнюю, ей мужем станет и Вообразит, что скромною подругой Его чертог украсился, назвать Его нельзя счастливым. О, ты не был Так счастлив с ней, как, может быть, мечтал. Нечестия лобзанья не смывали С ее души, и низости твоей Средь пылких ласк она не забывала, И оба вы вкусили горький плод, Она твоих, а ты ее пороков. По всем устам ходило у микенян: “Царицын муж”, а мать женой Эгисфа Не звал никто. О, горший из позоров, Когда в семье жена главой, а муж Так жалок, так принижен, что в народе По отчеству не кличут и детей. Да, истинно завидный брак – из дома Богатого и знатного добыть Жену и стать при ней еще ничтожней… На золото позарился Эгисф: Он им мечтал себе прибавить весу… Иль мы богатством прочны? Нет, сердец Сокровища природные, не деньги Нас вызволят из жизненных тисков. А золото с клеймом обид и зла На миг блеснет в чертоге – и пропало… Про женщин и Эгисфа не решусь Я говорить, как девушка. Но будет Довольно и намека. Он преград Себе не знал, кичась богатством нашим И красотой своей. О, если мне На выбор бы давали… Этих кукол Изнеженных суровому лицу Не предпочла бы я. Ареем дышит Отважный муж, а с этими куда? Иль в хоровод? Иди же в прах, невежда! Ты думал век царить – и нож один Мог вразумить тебя. А тело это Для всех урок: на играх пробежав В один конец, не обогнувши даже Меты, побед своих не объявляй… Он отдал вам за кровь богатый выкуп, И мощен был исконной Правды суд. Гей там, рабы! Возьмите труп и в угол, Да потемней, запрячьте, чтобы мать С любовником не свиделась до гроба. Труп уносят на носилках в ворота дома. Оставь его… Пред нами новый путь. Что видишь ты? Микенские отряды? Нет… Мать, меня носившую, Орест. Сиянье риз на блеске колесницы… И в темноте расставленная сеть [14] . Нам убивать ее, подумай только… Иль этот блеск разжалобил тебя? Увы! Увы! Она меня носила и кормила: Как нож на грудь ее я подниму? “Как?” – говоришь… ты мог бы поучиться У ней, когда покончила с отцом. О Феб! В тебе тогда вещал невежда… Невежда – Феб? Кто ж мудрый у тебя? Не смеет сын убить ее, не смеет… А кровь отца он смеет забывать? В ее крови – клеймо и суд Оресту. Иль выберет проклятие отца? Гнев матери карать убийцу будет. Забудь отца – и бог тебя казнит. Там демон был под маской Аполлона. Иль завладеть треножником он мог? Нет, нет… сюда оракул не подходит… Стыдись впадать в уныние… И мать Срази с такой же хитростью, с какою Они с Эгисфом извели отца. О, страшный путь, и ты, ужасный подвиг, Богами мне указанный, тебя, О, горький груз, подъемлю как невольник.

О, славься, царица аргосских полей! О чадо Тиндара, Ты храбрых Кронида сестра сыновей [15] , Что в звездном сиянье эфира живут И факел горящий над бурей морской Для путника смертного держат… Блаженным подобна ты, слава тебе! В сиянье и счастье богатства живи! Я в прахе пред славой твоею лежу И блеском твоим, Тиндарида… Насилу-то… Но прежде вы, троянки, Спуститесь вниз – вы будете опорой Для царских ног. Благодаря богам, Фригийскою горит чертог добычей, А этот цвет троянских жен за дочь Убитую [16] , конечно, жалкий выкуп, Но наших зал микенских не теснит. Дозволь рабе, из отчего чертога Исторгнутой под этот бедный кров, Блаженных рук, о мать, твоих коснуться. На это есть рабыни… Не трудись. Иль плена я не видела, иль дома Не лишена, иль не добыча я, Подобно им, не сирота вдобавок?.. Отца вини, малютка. Вечно он Вражды искал, терзая самых близких Без их вины. Вы ж слушайте, и пусть За славою и речь мою порочит, Как водится, пристрастный суд толпы… Чернить – так за дела, и если точно Кто ненависть делами заслужил — Терпи ее, а если ненавидят, Не рассудив, – что толку? Твоему Отцу меня вручая, дед не думал, Что дочь и вас убийце отдает… А между тем Атрид, на брак с Ахиллом Склонив дитя, в окованную гладь Авлидскую увез ее обманом И лилию скосил над алтарем… О, я бы все простила, если город Иначе им не взять бы, если б дом Или детей спасал он этой жертвой, Но он убил малютку за жену Развратную, за то, что муж не смыслил Изменницу достойно наказать. О, я тогда смолчала – я к забвенью Готовила уж сердце и казнить Атрида не сбиралась. Но из Трои Менаду [17] царь безумную привез На брачную постель и стал в чертоге Двух жен держать. О жены, наш удел — Слепая страсть. Пускай неосторожно Холодность муж нам выкажет, сейчас Назло ему любовника заводим, И нас же все потом во всем винят, Зачинщиков обиды забывая… А если б был украден Менелай И я б Ореста смертью выкупала Сестре своей утеху, – иль отец Стерпел бы твой? Так, значит, смеет близких Моих казнить Атрид, а мне терпенье Предписано и жертвы? Да, его Убила я – мне не было дороги Иной, как в стан его врагов. Друзья Ему б обид моих не отомстили… Ну, отвечай свободно… Коль убит Неправдой он, ты мне докажешь это. Да, ты права, но в правде – твой позор: Нет, женщины, коли умом здоровы, Мужьям во всем покорны, о больных Я говорить не стану – тех со счетов… Своих недавних слов не позабудь: Ты мне сказать всю правду разрешила. И повторю, Электра, не таись. Потом упрек слезой не отольется? Нет, сладко мне увидеть дно души… Мать, я начну с желания. О, если б И сердце ты имела, как лицо, Прекрасное. С Еленою вы обе Прославились красою. Но – увы! — Вы Кастора не стоите, и даром Одна вас мать носила. Чародею [18] , Не споря с ним, Елена отдалась, Ты ж лучшего меж греками убила… Месть, говоришь, тебе точила нож?.. О, лги другим, а мы давно знакомы. И дочь еще жила, и муж уйти Едва успел, а золотые косы Пред зеркалом ты убирала, мать… А та жена, которая без мужа Нарядится, – недобрая жена… Иль побежит красой своей, без цели И без дурной, она народ дивить?.. Но далее… ты, ты одна в Элладе Успех врагов венчала блеском глаз И радостью, а если счастье тылом Вставало к ним, дарила их слезой, Богов моля, чтоб муж не возвращался. А как легко ты верною женой Могла бы оставаться! Иль Эгисфу Уступит муж, которого вождем Эллада нарекла? В самой Елене Был для тебя, жена, богатый приз: Дает и зло урок полезный добрым. Ты говоришь, что дочь твою убил Ее отец. А мы с Орестом разве Обидели тебя? Зачем же дом Ты отобрала отчий и, зарезав Отца, себе на наши деньги мужа Купила, мать? И почему Эгисф В изгнании Ореста не заменит? Как жить даешь ему? Казнив жреца Моей сестры, ты ль палачу Электры Весь ужас мук ее прощаешь, мать? О, если кровью кровь омыть мы властны, Орест и я, за отчую – твою Пролить должны, и если справедливо Судила ты, то ты осуждена… А человек, порочную приявший В свой дом за блеск одежд и знатный род, Он, верно, слеп. И не милее ль бедный, Но скромностью украшенный приют. На все судьба, иной так счастлив в браке, Другому же одна беда с женой. Я не дивлюсь речам твоим. Обычно, Что дочери привязаны к отцу, А сыновья – к носившей их нежнее. И не сержусь. Увы, тоскою грудь Сжимается и у меня, как вспомню, Что я его убила… эти козни… Весь этот гнев безумный… Горе мне… О, поздно, мать, – ты раны не залечишь: Отец убит – но как до этих пор Ты не вернешь домой скитальца-сына? О дочь, боюсь: своя печаль больней. Он, говорят, в изгнанье злобу копит. Иль ярость ты в Эгисфе не смиришь? Да, он суров. Но ведь и ты упряма. Бессильная, я гнев свой подавлю. Тогда и он к тебе добрее будет. О, как он горд. Забыл, что мой жилец! Опять огонь потухший раздуваешь? Молчу – в душе один глубокий страх… Оставим лучше это. Посылала За мною ты, дитя мое? О, да. Я – мать, тебе, конечно, говорили… Молю ж, заменой будь у алтаря Неопытной. Ведь первенцу луна Десятый раз свой факел зажигает… Повившая пусть жертву принесет… О мать, сама я повивала сына. Иль никого у вас друзей окрест? Кого ж она приманит, дружба нищих? И ты, едва покинув ложе мук, Без ванны и в лохмотьях. О, войдем же! Я жертвою десятую луну Отпраздновать готова для малютки. Не медли: ждет меня священный пир В честь сельских нимф. А вы коней ведите, Их ясли ждут. Едва освобожусь От жертвы, мы немедля уезжаем… Не лишнее и мужу угодить. Войди в наш бедный дом. Но осторожней, Чтоб копотью от черных стен его Ты пеплос не испортила. О, жертву Ты должную бессмертным принесешь. Кошница ждет, и нож жреца отточен: Зарезан бык, а рядом место есть… О, там, во тьме Эреба, как под солнцем, Ты ложе с ним разделишь. Получай Свой долг сполна и расплатись со мною…

Отмщение злу! И нового ветра в чертоге дыханье! Тогда над ванною царь Поник главою венчанной, И отдали крик и мраморный фриз, и стены тогда, Исполненный муки: “Злодейка-жена, не десять ли лет Свиданья с родимой землей Я ждал – и зарезан?” Но мести волна, дыханием правды гонима, блудницу К ним в сеть примчала… О ты, О ты, что мужа убила Меж каменных глыб [19] , где долго его дворец ожидал, Секирой железной [20] В преступной руке… О, сколько бы мук Ты здесь ни подъяла, жена, Безумно деянье. Словно львица там, в черной тьме лесов, Ты кровавый свой совершила грех… О, милосердие… Я мать… Не убивайте… Ты слышишь… крики там? О, страшно! Ой, больно мне! Она в руках детей – о, горький жребий! Суд божий свершится, и правда придет. О, страшная доля, о, зверский трофей Преступной расправы!

В дверях видны тела Клитемнестры и Эгисфа. Идут, идут… Пропитанные кровью Их матери зарезанной… О, вид Трофея их победы нечестивой… Нет дома, нет несчастнее тебя, Дом Тантала… злосчастней и не будет… О матерь-земля, и ты, о небо, о стражи! О смертных зоркие стражи! О, вот вам два трупа — Кровавое дело десницы моей, Расплата за муки Ореста… ………………………………… ………………………………… О, тяжек грех, но он не твой, а мой: Я на нее, родимую, напала, Враждой палимая. Увы! О мать, как лют удел Носившей и убитой. Ты в море слез погружена, — Пускай права была их месть, — Детей родных руками, мать. О Феб-Аполлон, твой глас карать повелел мне. На свет исчадия мрака Воззвал ты, о вещий… И, кровью десницу его загрязнив, Изгнанье судил ты Оресту… О, кто же, кто, праведный, даст мне Приют, убившему мать? Увы! Увы! Куда пойду теперь? Подруги, где и кто Электру примет На ложе брачное? О, как покорна сердцем ты Дыханью ветра, дева… Так святы стали помыслы Теперь твои. Увы, давно ль На зло толкала брата ты? Видала ль ты, как горькая из-под одежды Достала грудь, чтоб у убийцы дрогнул нож? Увы, увы! Как мне она, Там, на коленях ползая, терзала сердце! О, сколько мук ты вытерпел, увы, Внимая стонам нежных уст Родимой матери! Она, к лицу убийцы руки протянув, Рыдала там: “О, сжалься надо мной, дитя”, И шею так в мольбе она Мне обняла, что уронил и меч убийца— Несчастная! Как этот страшный вид Ты снес ее предсмертных мук, Убийца матери? Меж складками плаща лицо я спрятал, И меч тогда занес, И в грудь ей погрузил клинок. Звала тебя, толкала я, С тобою меч вздымала я… О, горе вам, преступные! Сестра, набрось лоскут на это тело И раны ей закрой. Убийц своих носила ты… Любимая, постылая [21] … Покойся ж под плащом моим. Конец тебе, о славный дом!

Но что там, над домом в эфире? Иль демоны это? Иль с выси святой Небесные боги? Стопа человека еще Туда не ступала… Могу я Богов различить… Но разве Им место меж нами?.. Внемли, о сын Атрида, Диоскурам И братьям той, которой ты рожден. Я Кастор, вот близнец мой Полидевк… В пучине мы едва волненье злое Утишили, как Аргос нам явил Здесь труп сестры, твоей несчастной жертвы. Она была достойна кары, но… Но не твоей, Орест. Об Аполлоне, Как о царе своем, я умолчу, Иль преступить ума не может мудрый? Но покорись! А жребий и Кронид Судьбу твою решили. Вот послушай: Ты, в жены дав сестру Пиладу, сам Родной предел покинешь; непристойно Убившему родную мать входить В аргосский кремль. Как тень, метаться будешь, А за тобою прыгать неустанно И страшные и злые псицы [22] : их Божественна природа – это Керы. В скитаниях когда придешь, Орест, В Афины, там есть истукан Паллады, Прижмись к нему, – Эринии тебя Покинут вмиг; тебя эгидой стоит Ей осенить – и очарует змей… А в городе есть холм Арея [23] : древле Впервые там судился бог войны, Когда убил исчадье Посейдона, Ругателя дочернего казня. Решения Ареопага святы, И хоть теперь должны звучать они Из смертных уст – все ж слово непреложно… И ты, Орест, свой примешь приговор С того холма. И половина скажет: Виновен ты, а половина – нет, Но Локсий сам, оракулом смутивший Тебя, вину Орестову возьмет… И с этих пор войдет в закон, коль мненья Где поровну поделятся – прощать. Эринии ж, сраженные обидой, У самого холма поглощены Жерлом подземным будут, чтобы после Из пропасти, пожравшей их, вещать. Оттуда путь тебе к брегам Алфея, В Аркадию, где дивен Зевсов храм. И в честь твою там город будет назван [24] . А трупы пусть: Эгисфов – похоронят Аргосские сограждане, а мать — Царь Менелай, вернувшийся из Трои, Земле с сестрой Еленой предадут. В Протеевом таилася чертоге [25] Сестра моя Елена: только тень Ее Кронид явил предметом тяжких И распрей и убийства. Пусть Пилад Теперь берет себе Электру в жены И с ней идет в Ахайю, а того, Который был твоим названым зятем, Пускай пошлет в Фокиду и с дарами… А ты, Орест, стопы направь на Истм, К брегам Кекропии блаженной ближе… О, тяжесть мук убийцы пережив, Свободен ты и долго счастлив будешь. О Зевса сыны! Божественный слух Мы ваш утрудить дерзнем ли мольбой? Дерзайте: вас кровь, о девы, не кроет!.. А к речи Ореста склоните ль вниманье? О да, Аполлон подъемлет вину [26] И крови и зла. Вы боги и братьями были Убитой жены… Зачем же, зачем этот ужас?.. Тяжелый млат судьбы сковал Худую речь для вещих уст. Иль и меня его глагол Кровь матери пролить опутал? На общее дело одна вас сковала Обоих судьба, Проклятие в роде сгубило… Сестра дорогая! Тебя не видал я Так долго и ласки минутной лишаюсь, Тебя покидая, тобою покинут. Ей дом остается и муж, и ее Не в горе покинешь; но город Аргосский ей, точно, не видеть… О, есть ли в груди стенанья больнее Стенаний разлуки с отчизной? Увы! От палат отцовских вдали Чужими судим я буду за кровь Родимой. Дерзай! Ты придешь К священным стенáм Паллады… дерзай! О милый Орест! Ты грудью ко мне Прижмись, и нежнее: Оторваны мы от сени отцов, О матери кровь, проклятьем твоим. Ты к сердцу прильни и плачь надо мной, О, плачь, как над мертвым в могиле! Прощальная речь… Как страшно звучишь Ты в сердце бессмертном! Вы ж, о муки людей, обреченных страдать, Вы слезой закипаете в боге… Не видеть тебя! Лучами очей не сливаться! С нежных уст, о последний привет… Ты, о город, прости! Будьте счастливы долго, подруги. Уходишь… так скоро… а дружба и клятвы? Лицо мое слезы покрыли… Прости мне…

Прощай же и ты, о Пилад, Будь мужем Электры и счастлив. Оставь их… а сам скрывайся, беги К Афинам… Ты видишь, уж вот они, вот: Собаки ужасные рвутся к тебе; Не лапы, а змеи, как уголь черны, И сладки им муки людские…

А мы к сицилийским волнам поспешим Спасать корабли среди бури. Преступное сердце с эфирных высот Спасенья от нас не увидит, Но тот, кто и правду, и долг свой хранил, И жизнь не позорит, тот мил нам: Его и под грузом нужды сбережем. О смертный: обид и нарушенных клятв Страшися. И свят и свободен, Тебе говорю, как бессмертный и бог.

О, радуйтесь… вы, кому радость дана. Кто бедствия чужд и не страждет, Не тот ли меж смертными счастлив?