Целые дни под знойным солнцем работали мужчины, женщины и дети. Они черпали ведрами ил из пруда, носили глину, воздвигали стены лачуг, обмазывали их илом, сшивали для крыш пальмовые листья.

В две недели была отстроена деревушка, точно стихийного бедствия не бывало вовсе. На месте разрушенных хижин стояли новые лачуги.

Нугри был доволен работой. Но его удручала мысль о писце и начальнике царских работ. Вспоминая их, он не мог отделаться от неприятного чувства.

Ему казалось, что выдачей провианта таилась какая-то хитрость.

Однажды в праздничный день, незадолго до разлития Нила, в деревушке появились фиванские писцы во главе с начальником каменотесов и каменщиков.

Велев собрать людей, начальник обратился к ним с речью.

– Наш вечноживущий бог Рамзес-Миамун – жизнь, здоровье, сила! – неустанно заботится о бедняках, – говорил писец. – Разве он не отец и не защита бедняка? Разве он не костыль старика и не кормилец младенца? Он помог вам построить деревушку, ибо любит вас и жалеет. Он бы сам посетил вас, но – увы! – стар и немощен великий Миамун, устал жить на земле… О Солнце, о Амон-Ра, задержи на земле Миамуна! Он повелел строить себе чертог вечности, чтобы спокойно лежать на нем после смерти…

Нугри начал понимать.

– И мы, прах под ногами Миамуна, продолжал писец, – пришли к нашему отцу и богу и спросили: «Что прикажешь, Миамун, вечноживущий бог?» И он ответил: «Наберите побольше рабочих, чтобы скорее воздвигли для меня чертог вечности. Ибо час мой приближается». И мы спросили отца нашего и бога: «Беседовал ли ты с начальником работ по постройке чертога вечности, с начальниками рисовальщиков и ваятелей?» И царь ответил: «С ними я беседовал. Я не говорил только с начальником царских каменотесов. И поэтому повелеваю тебе, начальник: отбери каменотесов и обратись за указаниями к начальнику зодчих». Мы обратились, куда было приказано. И начальник зодчих повелел вам отправляться в Фивы, на улицу Строителей.

Оттуда вы отправитесь в Долину царских гробниц.

Толпа молчала. Только в последнем ряду всхлипнула женщина и тотчас же испуганно замолчала. Это была Мимута.

Писец развернул папирус и стал выкликать имена рабочих:

– Нугри, Кени…

Никто не посмел возражать. Выступить против фараона означало итти против богов, подвергать себя смерти, а семью преследованиям.

Ночью стали собираться в путь, потому что на рассвете должны были находиться уже в Фивах.

Мимута плакала, прощаясь с Нугри. Увидятся ли они когда-нибудь? Нугри был крепкой опорой в ее жизни. Что она будет делать без него?

– Не плачь, – сказал Нугри, уходя из дому. – Сын растет. Он будет писцом. Если я не вернусь, он успокоит твою старость.