Из всего написанного об Аденауэре самые противоречивые оценки касаются его политики в германском вопросе. Одни считают, что он действовал разумно, но упустил ряд возможностей в решении вопроса о воссоединении. Другие обвиняют его, рейнца и антипруссака, говорившего с кёльнским акцентом, в нежелании воссоединяться с берлинцем Ульбрихтом и понять его саксонский выговор.
И та и другая оценки несколько поверхностны, хотя в них есть доля истины. Линию Аденауэра не понять без учета его философского понимания мировых процессов, глубинных причин раскола тогдашнего мира и Германии и тех выводов, которые он из этого раскола делал. Нет ни одного крупного выступления канцлера, в котором бы он не обозначил стремление к восстановлению единства страны. Однако даже в самых эмоциональных речах и пассажах, посвященных воссоединению, чувствовалась некоторая недосказанность, вынужденность говорить то, что от него ждут, но во что он, по крайней мере в тот момент, не очень верил.
Современный ему мир складывался в его понимании из борьбы двух различных мировоззрений: демократии, с ее христианскими принципами свободы человека, и тоталитаризма, основанного на материалистических постулатах и игнорирующего человека во имя интересов государства. Две идеологии вели глобальное соревнование, стремясь привлечь на свою сторону народы. Судьями становились сотни миллионов людей. Они выносили решение в пользу той системы, которая более успешно использовала свои силы в пользу мирной, обеспеченной и счастливой жизни.
Коммунистические лидеры делали ставку на разобщенность западного мира, на то, что в нем произойдет экономическая катастрофа, после которой путь для торжества мировой революции окажется открытым. По мнению Аденауэра, российская империя исторически была одержима экспансией: до 1917 года она стимулировалась панславизмом, а после — коммунизмом. В основе коммунизма лежало материалистическое мышление. Но без этических принципов оно бесплодно. Духовные ценности Аденауэр ставил выше экономических. Верил, что именно они в конечном счете определяют судьбы людей.
Предстояла борьба на годы, десятилетия. Аденауэр не сомневался, что Советский Союз потерпит крах в силу нарастания внутренних трудностей и укрепления западных позиций, что «холодная война» закончится миром, продиктованным Западом. Нужно лишь терпение. Человечество придет к спокойствию после победы христианских принципов: они дают больше шансов на счастье, чем коммунистические догмы. Так называемый «реальный социализм», овладевший значительной частью земного шара, исчерпает свои исторические ресурсы и зайдет в тупик, не решив экономических и социальных проблем и не удовлетворив духовные потребности общества. Мир преодолеет раскол. Для него откроется путь к прогрессивному развитию, имеющему единственную цель — благополучие человека.
Коммунистическая идеология — ложна, считал Аденауэр. Она — плод «этической испорченности», имеет способность овладевать народами бедными, доведенными до отчаяния. Самое страшное в коммунизме — установление диктаторского, атеистического господства, подавление свободы человека, превращение его в механическую деталь государственного механизма, лишение способности самостоятельного мышления. Коммунизм как идеологию следует преодолеть духовным оружием. Идеологическая борьба не может дать быстрого эффекта. Но вести ее необходимо энергично и постоянно.
В силу исторических обстоятельств Германия оказалась в эпицентре противостояния. Раскол мира прошел по ее территории. Страну охватили все страсти «холодной войны»: гонка вооружений, экономическое противоборство, ожесточенная пропагандистская битва. Страна с зеркальной точностью отражала общемировые процессы.
Аденауэр был уверен, что компромисс в германском вопросе невозможен, как и в борьбе двух мировых мировоззренческих систем. Можно предотвратить всеуничтожающую военную схватку между ними, но сделать из них единое целое — это из области неосуществимой мечты. В Германии любое компромиссное решение приведет к тому, что она окажется в том или ином лагере. Существование где-то между ними невозможно. Людской и экономический потенциал Германии неизбежно усилит, и довольно значительно, ту сторону, к которой она примкнет. Безусловный сторонник западного христианского мира Аденауэр делал все возможное, чтобы германский потенциал не оказался у противника.
Послевоенная Потсдамская конференция стала последним актом совместных действий антигитлеровской коалиции. Раздел Германии на оккупационные зоны не фиксировал раскол страны, но предопределил его. Механизм общего управления — Союзный контрольный совет существовал недолго. Сложились два центра власти — военные администрации советской оккупационной зоны и западных зон. На Западе управленческие аппараты, функционировавшие вначале раздельно, с созданием Бизонии, а затем Тризонии превратились фактически в единую структуру во главе с тремя Верховными комиссарами. После образования ФРГ, а затем и ГДР со всей очевидностью выявилось, что раскол Германии приобрел на длительный период неодолимый характер.
Можно поставить под сомнение, верил ли Аденауэр в реальность продвижения коммунизма на Запад. Но об опасности такого развития он говорил постоянно. Бисмарк использовал призрак французского врага для сплочения германской империи. Аденауэр — угрозу коммунизма для объединения Европы. Ссылаясь на непосредственную близость Федеративной Республики к коммунистическому миру, канцлер добивался от западных держав максимально возможной экономической помощи и политической поддержки. Ему не нужно было прошибать стену. Коммунистическая угроза являла собой слишком серьезный фактор, так что Запад держал для Аденауэра двери открытыми.
Канцлер верил в способность христианского мира успешно противостоять наступлению коммунизма. Не сомневался, что идеи свободы и демократии сильнее и притягательнее для народов, чем коммунистический тоталитаризм. Особенно для немцев, которые испытали на себе оголтелую национал-социалистическую диктатуру. Однако сама по себе идея не победит. Необходимы были действия по сплочению демократической части европейского континента, расширению его экономической и военной интеграции и укреплению союза с Соединенными Штатами.
Лидерство США Аденауэр признавал безоговорочно. Он считал, что Америка заинтересована в сильной интегрированной Европе. Страны Европы должны выступать на международной арене вместе с Соединенными Штатами и под их руководством, но не в качестве придатка, а самостоятельной силой с собственными интересами и политическим потенциалом. Дело европейцев — не позволить превратить себя в разменную карту в игре супердержав.
У Аденауэра не было сомнений, что Советский Союз будет всеми силами препятствовать усилению Федеративной Республики и ее включению в западные союзные образования. Именно под таким углом он воспринимал все инициативы в германском вопросе, исходившие из СССР и ГДР. Возможно, канцлер мог бы проявить большую гибкость в тактике и избежать резкой критики со стороны оппозиции, обвинявшей его в недостаточном внимании к проблеме воссоединения страны. Но для него важнее представлялась основная линия, требовавшая последовательности и настойчивости.
Не исключено, что руководители ГДР, особенно глава ее правительства, бывший социал-демократ О. Гротеволь, питали иллюзорные надежды на скорое воссоединение. Четкого же представления о соединении в Германии двух противоположных систем жизни у них не было. Восточные инициативы повисали в воздухе и в лучшем случае давали некоторый недолгосрочный пропагандистский эффект.
30 ноября 1950 года в Бонн на имя Аденауэра поступило письмо О. Гротеволя. Он предлагал вступить в переговоры по германским делам и, в частности, договориться о создании Общегерманского учредительного совета. В сущности это была позиция СССР: создать общегерманские органы при паритетном представительстве от ФРГ и ГДР для обсуждения в нем шагов по воссоединению страны.
Канцлер не торопился с ответом. Лишь два с половиной месяца спустя он выступил в бундестаге, охарактеризовал предложение Гротеволя как пропагандистский шаг и отклонил его. Причиной раскола страны он назвал введение в Восточной Германии системы правления, противоречащей немецким традициям и немецкому характеру. Она лишила население всяких шансов на свободную политическую, экономическую и социальную жизнь. Выход из тупика могут открыть лишь свободные демократические выборы под контролем четырех держав.
Позицию канцлера одобрили социал-демократическая и все другие фракции бундестага, кроме коммунистической. КПГ поддержала предложения Гротеволя. Западногерманские коммунисты стали пропагандистами всех предложений, исходивших от Советского Союза и ГДР. Аденауэра же они называли раскольником и критиковали любые его шаги в германском вопросе.
Новые предложения Гротеволя, вернее модификация прежних, прозвучали осенью 1951 года в его выступлении в Народной палате. Он предложил созвать общегерманское совещание с целью выработать условия общегерманских выборов, воссоединения Германии и заключения с ней мирного договора.
Аденауэр считал бесплодной дискуссию по германскому вопросу. Но он не мог избежать ее. Канцлер доказывал, что ключ к решению находится в руках четырех держав, и немцы сами по себе ничего не могут сделать. Руководители Восточной Германии стремятся, неоднократно заявлял он, лишь к одному — не допустить намечающейся интеграции Федеративной Республики с западным миром. Они вовсе не собираются смягчать тоталитарный режим в ГДР, хотят распространить его на всю Германию и сорвать создание западного сообщества.
Шумахер и его партия без устали критиковали внешнеполитическую линию Аденауэра, его стремление включить Федеративную Республику в западные союзы до решения германского вопроса. Но и предложения, исходившие из ГДР, социал-демократы отклоняли, причем не менее решительно, чем правительство. Их взоры, направленные на Восток, постоянно туманило образование Социалистической единой партии Германии. И десятилетия спустя они не могли избавиться от горечи, порожденной объединительным актом, с помощью которого коммунисты, руководимые советской военной администрацией, фактически уничтожили восточногерманскую социал-демократию, идейно и организационно. Вначале в СЕПГ еще формально соблюдались равноправные начала, например двойное председательство. Но это быстро ушло. СЕПГ превратилась в монолитную правящую партию, строго следующую за Москвой.
А в Федеративной Республике действовала Коммунистическая партия Германии, которой руководила СЕПГ. Она по всем позициям выступала против Аденауэра и даже выдвинула лозунг свержения его правительства. Из Берлина западных коммунистов подправили — лозунг о свержении был снят. Попытки же настроить население против канцлера продолжались с неубывающей силой. Успеха они не принесли, что и показали выборы в бундестаг 1953 года: Аденауэр победил, а коммунисты не прошли в парламент, где до того имели 15 мест.
Но вернемся немного назад, в бурные месяцы 1952 года. Западные державы получили знаменитую советскую ноту от 10 марта, которая надолго стала предметом рассуждений и домыслов политиков и историков. Главным в ней было предложение о заключении мирного договора с Германией, который подписало бы единое немецкое правительство, образованное на основе общегерманских выборов. Проект мирного договора, приложенный к ноте, предусматривал восстановление единства Германии, вывод с ее территории оккупационных войск в годичный срок и ликвидацию всех военных баз на немецкой земле. Германия приобрела бы нейтральный статус при наличии национальных вооруженных сил. Ее границы закреплялись на основе Потсдамского соглашения.
Советские предложения в их конкретике не походили на очередной пропагандистский маневр. Немецкие общественные круги, даже часть тех, кто примыкал к ХДС/ХСС, требовали от западных держав немедленно вступить в переговоры с Советским Союзом.
В правящих эшелонах ГДР царило нечто вроде паники — ведь речь шла о том, что Восточная Германия утратит свою государственность и идеологическую ориентацию.
Позднее историки будут гадать, не блефовал ли Советский Союз, насколько серьезно думали его руководители о воссоединении Германии на основе ее внеблокового статуса. Появятся домыслы о том, что идея принадлежала Берии, что он убедил Сталина в выгодности для Советского Союза существования в центре Европы нейтрализованной Германии. Во всяком случае, во время суда над Берией ему, кроме прочего, вменили в вину предательство в отношении ГДР и намерение внести разлад в содружество восточноевропейских стран, сплотившихся вокруг Советского Союза.
…Москва продолжала дипломатическое наступление. В апреле и мае 1952 года западные державы получили новые ноты, которые повторяли предыдущие предложения и предлагали немедленные переговоры по ним. В западных странах, особенно во Франции и Англии, возникли настроения в пользу серьезного рассмотрения советских инициатив. Социал-демократы и многие общественные деятели в Западной Германии энергично настаивали на начале переговоров четырех держав на основе советских предложений. Они требовали проверить искренность советских руководителей и, если есть шанс на воссоединение Германии, то не упустить его.
Решающее слово сказал Аденауэр. Он выступил против принятия советских предложений, доказывая западным державам, что Москву не интересует воссоединение Германии. Ее главная цель: не допустить подписания Общего договора и договора об Европейском оборонительном сообществе; выбить Федеративную Республику из западной обоймы и, таким образом, сорвать западноевропейскую интеграцию. Если и вступать в переговоры с советской стороной, утверждал Аденауэр, то после подписания договоров, когда ФРГ прочно свяжет себя с Западом. Только сплоченный Запад сможет добиться чего-либо в германском урегулировании. Вместе с тем Аденауэр рекомендовал западным державам не отвергать полностью советские предложения и делать упор на общегерманские выборы, а не на мирный договор с нейтральным статусом для Германии. Нейтрализованная Германия превратится во второстепенное государство. Ее вооруженные силы не смогут противостоять советской военной мощи. Она неизбежно и быстро окажется в числе сателлитов Советского Союза.
Социал-демократы продолжали требовать от Аденауэра отказаться от идеи интеграции ради воссоединения Германии. Канцлер проявлял твердость. Выступая с очередной речью в бундестаге и обращаясь к социал-демократам, он говорил, что тот, кто отвергает интеграцию, обрекает народы Европы и в первую очередь немецкий народ на порабощение большевизмом, отрекается от христианско-гуманистического образа жизни, является могильщиком немецкого народа.
Несколько позднее в беседе с Мендес-Франсом Аденауэр прямо заявил, что готов пожертвовать воссоединением ради приобщения Федеративной Республики к сильному западному лагерю, что единство Европы для него важнее единства собственного отечества. Сначала европейская интеграция, потом воссоединение. Эту мысль Аденауэр повторял неоднократно.
Не следует забывать, что Аденауэр находился в то время под впечатлением Корейской войны. На первом месте для него была безопасность в союзе с Западом. Воссоединение же открывало туманные перспективы в соседстве с мощным Советским Союзом, нависшим над Европой.
Западные державы в целом поддерживали позицию Аденауэра. У англичан и французов были некоторые колебания. Но Соединенные Штаты твердо выступили на стороне канцлера. В ответных нотах западные державы высказались за создание комиссии ООН для выяснения возможности проведения свободных общегерманских выборов. Представители четырех держав, отвечавших за судьбы Германии, могли бы встретиться и, рассмотрев выводы комиссии, достигнуть договоренностей о проведении общегерманских выборов. Имелось в виду, что вопрос о мирном договоре встанет лишь после того, как будет решена проблема выборов и создания общегерманского правительства. Запад уводил процесс в неопределенность и по сути, и по времени. Аденауэр с удовлетворением воспринял такой оборот дела.
Тем временем Организация Объединенных Наций решила направить в оба германских государства специальную комиссию, чтобы установить, есть ли там условия для проведения свободных выборов. В Федеративной Республике комиссия побывала и дала положительное заключение. В ГДР ее не пустили.
Тем временем состоялось подписание Общего договора и договора об ЕОС. А в ГДР в июле 1952 года на второй конференции СЕПГ приняли решение о строительстве основ социализма. Руководители обеих частей Германии прямой дорогой уходили от воссоединения. Аденауэр шел от него на Запад, Ульбрихт — на Восток. Германский вопрос усложнялся и запутывался. Он все больше приобретал идеологические очертания и становился полем противоборства глобальных мировоззренческих систем.
В августе 1952 года из Москвы последовала новая нота в адрес трех западных стран с предложением созвать совещание четырех держав для обсуждения мирного договора с Германией, вопроса о создании общегерманского правительства, о проведении выборов и определении сроков вывода из Германии оккупационных войск. Предлагалось привлечь к совещанию представителей ГДР и ФРГ.
Ровно через месяц западные державы дали ответ, повторив свои прежние позиции. Они согласны вести переговоры только об общегерманских выборах. О мирном договоре речь может идти лишь после образования общегерманского правительства. Участие в совещании представителей немецких государств неприемлемо. Выборы могут состояться после того, как комиссия ООН определит возможность их проведения в условиях свободы. Советское понимание демократических выборов, когда в них участвует лишь одна партия, отвергается.
Дискуссия выдохлась. Она не дала никаких результатов. Аденауэр выглядел довольным. Подтвердилось его мировоззренческое кредо: компромисс принципиального характера между двумя идеологическими системами невозможен ни в мировом, ни в германском масштабе. Воссоединение придет лишь тогда, когда Запад, сплоченный и прогрессивно развивающийся, докажет свое экономическое и социальное превосходство перед другой системой. Это — историческая перспектива. Сейчас же необходимо проявлять терпение и выдержку.
Несколько особняком стояла проблема новых германских границ, очерченных Потсдамским соглашением. Аденауэр не верил в возможность возврата утраченных после войны территорий. Против этого были не только Советский Союз, Польша и Чехословакия, но и западные державы. Однако канцлер не мог не считаться с настроениями западногерманской общественности. Миллионы беженцев с Востока не теряли надежду на возвращение домой — в Восточную Пруссию, Померанию, Силезию, Судетскую область. Их ожидания постоянно подогревались лидерами переселенцев и политическими деятелями, боровшимися за голоса избирателей. Признание границ, сложившихся после войны, означало бы поражение правительства. Понимая это, Аденауэр старался не выпячивать территориальную проблему, не ставить ее в центр политических дискуссий. Когда же от него требовали прямого ответа, канцлер выражал уверенность, что интересы немцев будут учтены при заключении мирного договора с Германией.
Противники Аденауэра в Западной Германии нападали на него за мягкотелость и пассивность в вопросе о границах. Советская же пропаганда клеймила канцлера как реваншиста, не желавшего признавать послевоенные европейские реалии. Он спокойно воспринимал и то, и другое. Его огромный опыт подсказывал, что государственный деятель, добившийся вершин власти, неизбежно окажется в центре политических бурь. Он удержит властное кормило, если не согнется под его тяжестью, будет успешно лавировать и находить путь, единственно правильный в складывающихся обстоятельствах. Аденауэр умел и не сгибаться и лавировать, менять тактику, оставаясь на принципиальных позициях.
Дело шло к вступлению Федеративной Республики в НАТО. Советское руководство делало все возможное, чтобы помешать этому. В январе-феврале 1954 года в Берлине прошло совещание министров иностранных дел четырех держав по германскому вопросу. Молотов оживил на нем прежние слегка подновленные советские предложения: бундестагом ФРГ и Народной палатой ГДР образуется до выборов временное общегерманское правительство, из Германии выводятся все оккупационные войска, объединенная Германия нейтрализуется, отказывается от вступления в какие-либо союзы. В отличие от прежней позиции Молотов выступил против любого международного контроля над общегерманскими выборами: их должны провести сами немцы без вмешательства извне.
От имени трех держав Иден выдвинул согласованный с Аденауэром план решения проблемы: проведение свободных контролируемых общегерманских выборов в Национальное собрание, которое выработает конституцию и образует общегерманское правительство. Оно и подпишет мирный договор.
Совещание окончилось безрезультатно. Да иного и быть не могло. Призрак договоренности четырех держав в ущерб Федеративной Республике и интеграционной политике Аденауэра исчез, унеся с собой последние остатки опасений канцлера. Даллес из Берлина прибыл в Бонн. Он поделился с Аденауэром впечатлениями от совещания:
— Русские согласятся на общегерманские выборы лишь в том случае, если смогут обеспечить избрание нужных им людей. И после смерти Сталина в Москве не готовы к разумным компромиссам.
Аденауэр согласно кивал головой.
— Россия не отказывается от проникновения в Западную Европу через Германию. Для противодействия ее натиску необходимо объединение Европы и тесный союз с Соединенными Штатами. Германский вопрос не может быть решен в отрыве от основных мировых проблем. Федеративная Республика должна укреплять внутренние структуры на основе свободы и законности, наращивать духовные и материальные силы с целью противодействия советизации.
Собеседники хорошо понимали друг друга.
Москва явно нервничала. Действия Н. С. Хрущева, взявшего на себя руководство внешней политикой, отличались непредсказуемостью и судорожностью. В конце марта 1954 года из его уст прозвучало предложение о вступлении Советского Союза в НАТО. К нему отнеслись несерьезно. Даллес даже не счел нужным поставить об этом в известность президента Эйзенхауэра. В январе 1955 года от Советского Союза в последний раз последовали предложения о проведении общегерманских выборов. Было заявлено, что если ФРГ вступит в НАТО, то дальнейшие переговоры по германскому вопросу станут невозможными. На берлинской встрече министров иностранных дел советская сторона попыталась оторвать Францию от общего западного фронта. Не удалось. Вскоре из Москвы поступило сообщение о денонсации Советским Союзом его договоров о сотрудничестве и взаимопомощи с Великобританией и Францией.
Идея нейтрализации Германии умирала. В мае 1955 года Эйзенхауэр выступил было за создание нейтрального пояса в Европе. Аденауэр немедленно направил письмо Даллесу и попросил переубедить президента. Напомнил, что Хрущев постоянно говорит о мировой революции и всемирном торжестве коммунизма, что он старается поссорить Соединенные Штаты с Европой. Нейтрализация Германии и создание нейтрального пояса играют на руку России.
Даллесу не составило особого труда убедить Эйзенхауэра в том, что осуществить нейтралистские идеи в Европе невозможно. На Женевской встрече в верхах в июле 1955 года западная сторона окончательно отказалась от обсуждения нейтрального статуса Германии. Да и как его можно было обсуждать после приема ФРГ в НАТО и создания Организации Варшавского Договора с участием ГДР? Вопрос был окончательно закрыт.
Многие обозреватели того времени считали, что если бы Аденауэр не добился принятия Федеративной Республики в НАТО до конференции в верхах, то после нее это могло бы не состояться — западные державы, возможно, согласились бы на нейтрализацию Германии, а усилия Аденауэра принесли бы в жертву разрядке международной напряженности. Не все западные политики понимали, что нейтральная Германия неизбежно станет объектом советской экспансии. Кроме Аденауэра это четко осознавал Даллес. Они и стали гарантами включения ФРГ в систему западных союзов.
На обратном пути из Женевы Хрущев сделал остановку в Восточном Берлине, где заявил, что воссоединение — дело самих немцев и только их и что при всех обстоятельствах социальные завоевания трудящихся ГДР (читай — социалистический строй) должны быть сохранены.
Интересно, что лидер социал-демократов после Шумахера и Олленхауэра, а позднее и канцлер ФРГ Вилли Брандт, оценивая действия Аденауэра того времени, подчеркивал, что главным у канцлера оставался суровый реализм. Он позволил ему многое сделать для Федеративной Республики. Остается открытым вопрос: достиг ли бы он большего, если бы предпочел заняться общегерманскими делами?
Женевская конференция в верхах не принесла каких-либо конкретных решений. Тем не менее она имела успех. Советские лидеры Хрущев и Булганин вели себя более чем сдержанно. Они отказались от конфронтационных заявлений, проявляли готовность к решению международных проблем, к прекращению гонки вооружений и противостояния Запада и Востока. В мире заговорили о разрядке напряженности, о «духе Женевы».
Аденауэра тревожило то, что западные лидеры, поддавшись обольщению русских, ослабят усилия в укреплении безопасности. Канцлер пишет очередное письмо Даллесу. Он оценивает Женевскую встречу как полный успех русских. С помощью улыбок им удалось заставить западных лидеров забыть, что Москва продолжает укреплять у себя в стране жесткий тоталитарный режим, что она навязала его сателлитам, включая и Восточную Германию, поддерживает коммунистические партии в западных странах, близкие к ним движения в Африке, в арабских странах, на Дальнем Востоке, наращивает экспансию по всему миру.
Высказал канцлер и такую мысль. Он стар и может уйти из политики. В Федеративной Республике некому будет объединять антикоммунистические силы. Верх возьмут социал-демократы, которые в германском и других вопросах пойдут на уступки русским и подорвут дух сопротивления замыслам Москвы. А через 5—10 лет Россия превратится в исполинского колосса, который будет еще больше угрожать миру.
Даллес поспешил успокоить немецкого друга и заверил его, что «дух Женевы» не ослабит давление Запада на Советский Союз. Русские хотят передышки в «холодной войне». Мы дадим ее только в обмен на серьезные уступки, в том числе и по германскому вопросу. Запад будет по-прежнему проявлять твердость. Москва использовала проблему немецкого воссоединения как приманку в попытках удержать Федеративную Республику от интеграции с Западом. Приманка не сработала. Теперь они не проявляют интереса к германским делам. Инициатива переходит к Западу, и мы должны ею воспользоваться, чтобы решить проблему в ближайшие годы.
Прочитав письмо, канцлер сказал своему бессменному помощнику Глобке:
— Согласен со всем, кроме одного: западные державы не смогут сделать что-либо реальное в деле восстановления единства Германии. Убежден, что коммунистическая Россия не выпустит из своих рук Восточную Германию ни при каких обстоятельствах.
Позицию в отношении ГДР канцлер не менял никогда.
Он не признавал ее в качестве законного государства, называл не иначе, как «советская оккупационная зона» или «так называемая ГДР». Постоянно подчеркивал, что соревнование двух систем в Германии все с большей очевидностью выигрывает мир свободы и демократии. Экономические успехи на Востоке несравнимы с тем подъемом, который переживает Западная Германия.
В октябре 1954 года в ГДР прошли парламентские выборы. На очередной пресс-конференции Аденауэр назвал их профанацией демократии, доведенной до абсурда.
— Судите сами, — взволнованно говорил канцлер. — Они объявили выборы самыми демократическими в истории Германии. За единый безальтернативный список подано 99,4 процента голосов при участии 98,4 процента избирателей. Коммунисты буквально вели избирателей к урнам, да еще выбросили лозунг: «Кто — за мир, тот может сразу и открыто опустить бюллетень в урну, а кто против — может воспользоваться кабиной». — Аденауэр сделал паузу и при полном молчании зала продолжил: — Столь унизительных выборов в Германии не было даже в самые мрачные времена. Не удивительно, что люди ногами голосуют против коммунистической системы и целыми семьями бегут на Запад. Ведь за пять лет после образования Федеративной Республики в нее из Восточной Германии переселились 1 миллион 150 тысяч человек.
Многие критиковали Аденауэра за излишне жесткую линию в отношении ГДР, его непримиримую борьбу против ее международного признания. Здесь, пожалуй, можно говорить о серьезных просчетах канцлера. Воссоединение он считал возможным только на основе западных демократических ценностей. Но, не признавая ГДР, он еще более привязывал ее к противоположному миру. И когда выступление восточноберлинских рабочих против тарифной политики правительства 17 июня 1953 года Аденауэр расценил как широкомасштабную попытку населения ГДР покончить с тоталитарным режимом, эта оценка оказалась ошибочной. Выступление носило локальный характер. Оно заставило власти ГДР кое в чем уступить, но главное — они приняли пропагандистские и иные меры по укреплению режима. И это в значительной мере удалось.
Последующие годы показали, что «мягкая» политика в отношении ГДР, а затем и ее признание при канцлерстве В. Брандта дали огромный стимул для сближения западных и восточных немцев. Притягательная сила западного образа жизни, прогрессивной экономической системы, основанной на социальном рыночном хозяйстве, возросла многократно. Создались условия, когда слияние двух Германий стало неотвратимым. Свобода победила тоталитаризм. То, что казалось Аденауэру отдаленной исторической перспективой, свершалось на глазах его современников. Сам Аденауэр к этому времени уже ушел из жизни.
Непримиримость к ГДР Аденауэр перенес и на западногерманских коммунистов. Правда, не сразу. После войны коммунисты входили в новую жизнь в ореоле решительных борцов против национал-социализма. Их самоотверженность и многожертвенность признавали все. Они первыми выходили на расчистку развалин, на восстановление промышленных предприятий, активно боролись за права людей труда. На выборах в производственные советы коммунисты в западных зонах получали много голосов, оставляя подчас позади ХДС, социал-демократов и другие партии. Аденауэр в то время признавал, что компартия больше всех преследовалась при нацистах и активнее всех начала действовать после их разгрома.
В партию шла молодежь, особенно в промышленной Рурской области. Коммунист Хайнц Реннер стал обер-бургомистром Эссена, а затем министром социального обеспечения и транспорта земли Северный Рейн-Вестфалия. Представители КПГ входили в правительства всех земель Западной Германии. На выборах в первый бундестаг коммунисты собрали 1 миллион 360 тысяч голосов и получили 15 депутатских мандатов.
Не принимая идеологии компартии, Аденауэр лояльно относился к практической ее деятельности. В ходе работы Парламентского совета коммунисты резко выступали против создания западногерманского государства. Однажды оккупационные власти распорядились арестовать лидера коммунистов Макса Реймана за его неуважительные высказывания в их адрес. Аденауэр решительно воспротивился. Он заявил, что в случае ареста М. Реймана он сложит с себя полномочия председателя и будет бойкотировать заседания совета. Распоряжение об аресте отменили.
После объединения коммунистов и социал-демократов в советской оккупационной зоне выяснилось, что западногерманская компартия работает под руководством СЕПГ. В Берлине вырабатывались идеологические и политические основы ее деятельности. Оттуда поступали материальные средства. Там утверждались руководящие работники партии. Лидеры КПГ полностью и безоговорочно поддерживали все, что исходило из Москвы и Восточного Берлина. В любом конфликте Федеративной Республики с Советским Союзом или ГДР руководство КПГ оказывалось на стороне последних. Во время выступления рабочих в Восточном Берлине в июне 1953 года западногерманские коммунисты вместе с пропагандистами КПСС и СЕПГ твердили о бандитской вылазке кучки провокаторов, организованной в шпионском гнезде — Западном Берлине.
Постепенно общественность стала различать подлинное лицо коммунистов. Их авторитет начал неукоснительно падать. Таяли ряды партии. Она теряла депутатские мандаты в ландтагах и местных органах власти.
Правительство направило в Конституционный суд в Карлсруэ запрос о проверке конституционности Компартии Германии. Логика обвинения выстраивалась следующим образом. КПГ исповедует марксизм-ленинизм, который предполагает достижение дальних и ближних целей путем насилия, ликвидации демократии и установления диктатуры пролетариата. Это создает угрозу конституционному строю Федеративной Республики. Теория и практика классовой борьбы несовместимы с демократией и правопорядком, установившимся в ФРГ. Компартия безоговорочно ориентируется на социалистические страны, требует свергнуть режим Аденауэра и перенести в Федеративную Республику общественный строй ГДР, что представляет государственную опасность.
Судебный процесс, начавшийся в ноябре 1954 года, шел медленно. Представители КПГ и их адвокат Кауль, прибывший из ГДР, доказывали, что действия партии отвечают интересам народа и не противоречат конституции. Они говорили, что политика Аденауэра, делающего ставку на западноевропейскую интеграцию, восстановление армии и вступление в НАТО, антинародна. Она мешает сближению немцев, проживающих в расколотой стране. Аргументов против обвинений в следовании линии Москвы и Восточного Берлина у коммунистов не было.
Решение суда состоялось 17 августа 1956 года. Коммунистическая партия Германии объявлялась антиконституционной и распущенной. Коммунисты — депутаты ландтагов и местных органов власти лишались мандатов. Полиция опечатывала помещения КПГ, закрывала типографии коммунистов. За редким исключением все шло спокойно, без эксцессов.
Не вызвал особых страстей запрет КПГ и за пределами Федеративной Республики. Лишь десять дней спустя после приговора суда «Правда» поместила заявление ЦК КПСС.
Общественный строй ФРГ характеризовался в нем как один из самых реакционных в Европе.
Более активные выступления протеста шли в ГДР. Протестовали и компартии европейских стран. Носили они, однако, довольно вялый и формальный характер. Вскоре о приговоре в Карлсруэ говорить перестали и вспоминали его лишь при очередной годовщине.
Руководящие кадры компартии переместились в ГДР. Здесь при тщательной конспирации, носившей подчас театральный характер, проходили совещания, разрабатывались планы работы в подполье. В самой ФРГ коммунисты участвовали в антивоенных движениях, в профсоюзных и иных акциях, не афишируя партийной принадлежности. Когда же она выявлялась, коммунисты оказывались в тюрьме. Случалось такое не часто.
Аденауэр спокойно реагировал на приговор в отношении компартии и на выступления против него за границей. И то и другое он считал естественным. Канцлер не рассматривал акцию против местных коммунистов как серьезный вклад в антикоммунистическую борьбу. Главную угрозу для Федеративной Республики со стороны тоталитарной идеологии и соответствующей политики он усматривал в Советском Союзе и ГДР.