Лекарь для полного выздоровления предписал главному казначею Хамуди воздержание, которое показалось госпоже Име слишком долгим. Супруга казначея не спеша прогуливалась по дворцу в поисках мужчины, который был бы одновременно и привлекателен, и достаточно скромен, чтобы никогда и никому не сообщать о небольшом любовном приключении.

Красавец Минос направлялся в свои покои, когда Има остановила его.

— Вы уже завершили свое замечательное творение? — осведомилась она с обольстительной улыбкой.

— Решить это может только владыка.

— Все, Минос, только и говорят, что о вас и вашем необыкновенном таланте. Мне бы очень хотелось познакомиться с вами поближе.

— Все мое время посвящено работе, госпожа Има.

Она игриво прижалась к нему бедром.

— Нужно уметь и отдыхать. Думаю, вы не станете спорить? Я чувствую, вы заслуживаете любви, и не одной, а многих женщин!

Критянин, притиснутый в узком коридоре пухлой беловолосой Имой, не знал, как отделаться от нее.

— Не приближайся к Миносу! — потребовал властный голос.

Минос увидел Ветреницу. Однако Има ничуть не смутилась.

— А это наша красавица-царевна! Стало быть, молва не врет? Ты еще от него не устала?

Ветреница отвесила Име звонкую пощечину, и та заскулила, как маленькая собачонка.

— Отправляйся к мужу и только попробуй еще раз положить глаз на Миноса — выцарапаю оба!

Супруга владыки Танаи не выносила дневного света и не терпела ночной тьмы. Она приказала поставить вокруг своего ложа дюжину светильников, их мягкий свет успокаивал ее. За толстыми занавесями, не пропускавшими ни одного солнечного луча, она чувствовала себя в безопасности. Никогда больше не отважится она взглянуть на каналы, которыми воспользовались египтяне, пытаясь взять приступом столицу гиксосов Аварис.

Каждый вечер госпожа Танаи принимала снотворный порошок, сделанный из лепестков лотоса, надеясь не проснуться от кошмара, пугавшего ее до безумия: она видела женщину неземной красоты, которая огненным взглядом рассеивала войско Апопи, разрушала крепость, уничтожала верховного владыку, а его супругу превращала в рабыню, обязанную целовать руки и ноги своих служанок.

Просыпаясь вся в поту, Танаи кричала от ужаса.

— Госпожа, — услышала она голос своей служанки, — вас желает видеть супруга главного казначея Има.

— Моя добрая, ласковая подруга. Пусть войдет.

Супруга Хамуди склонилась в низком поклоне перед толстухой, обложенной подушками. Жена верховного владыки была самой уродливой женщиной на свете и, несмотря на множество притираний, которыми она уснащала свою жирную кожу, не могла избавиться от неприятного запаха.

Однако Има нуждалась в дружбе этой женщины. Пусть с некоторых пор госпожа Танаи не покидала своей опочивальни, но влияние ее было велико, и Има намеревалась им воспользоваться.

— Как вы сегодня себя чувствуете, госпожа? — спросила она елейным голосом.

— К сожалению, все так же плохо. Я чувствую, мне уже больше не подняться.

— Не говорите так, — заблеяла Има. — Я уверена, вы очень скоро поправитесь.

— Мне приятны твои слова, добрая моя подруга! Что же… Но мне кажется, ты чем-то огорчена.

— Не хочу досаждать вам своими ничтожными неприятностями.

— Напрасно. Поделись, прошу тебя.

Има любила изображать из себя капризную маленькую девочку.

— Меня обидели, смешали с грязью.

— Кто посмел?

— Весьма значительное лицо, госпожа. Не смею назвать его имени.

— А меня не слушаться смеешь?

— Я так смущена…

— Не смущайся, открой мне свое сердце.

Има опустила глаза.

— Это художник Минос. Он кажется застенчивым и робким, но на деле сладострастное животное. Ни один мужчина не смел со мной так обходиться.

— Ты хочешь сказать, что…

Има утвердительно кивнула головой, Танаи поцеловала ее в лоб.

— Бедняжка! Расскажи мне все.

Карис помог старой царице-матери Тетишери дойти до зала совета, где собрались флотоводец Хонсухотеп, управитель земельных угодий Хирей, хранитель царской печати Неши, военачальники элитных войск Усач и Афганец. У всех собравшихся, включая юного фараона Яхмоса, были строгие, суровые лица.

Яххотеп помогла матери сесть.

— Мы получили плохие вести из Пер-Камоса, — сообщила царица. — Воины пали духом, и даже градоправитель Эмхеб не в силах придать им мужества. Если гиксосы нападут на нас, мы обречены на поражение. Поэтому я решила: всем, что только у нас есть, мы должны укрепить гарнизон Пер-Камоса.

— Наш флот далеко еще не восстановлен, — напомнил хранитель царской печати Неши. — Если мы отправим суда с войсками в Пер-Камос, Фивы останутся беззащитными.

— Так кажется на первый взгляд — возразила Яххотеп, — но ведь если мы укрепим нашу линию обороны, то гиксосы не смогут ее одолеть. А если они все-таки ее одолеют, то это будет значить, что никого из нас уже не осталось в живых. Меня удивляет, что ты стал таким осторожным, Неши! Раньше именно ты первым предлагал действовать так, как теперь предлагаю я.

— Я и теперь считаю ваши действия совершенно правильными и всячески поддерживаю вас. Нет никакого смысла окружать стеной Фивы. Наоборот, мы должны сделать новый бросок и перенести рубеж грядущих боев как можно дальше на север, хотя это и может показаться рискованным.

Афганцу и Усачу становилось не по себе среди споров и обсуждений. На разговоры они были небольшие мастера, поэтому ограничивались одобрительными кивками. Зато как только они себе представляли, что скоро будут рубить гиксосов, они тут же забывали об очевидном превосходстве вражеского войска.

— Царица Яххотеп приняла правильное решение, — заговорила Тетишери. — Нужно как можно дальше отвести опасность от Фив, оберегая фараона, который должен возрастать в мире, набираясь сил и мудрости.

Яххотеп взглянула на сына и убедилась, что он не будет возражать против принятого ею решения.

— Хирей и Карис отвечают за безопасность фараона, — уточнила Яххотеп. — В вашем распоряжении останется сторожевой дворцовый отряд который я усилю воинами, выбрав их лично. Если мы будем побеждены под Пер-Камосом, голубь принесет вам весть, и вы спрячете фараона, чтобы со временем он смог продолжать борьбу.

Грифоны выглядели столь устрашающе, что Минос сам не решался поднять на них глаза. Питая в себе жажду убийства, он сумел и их взгляд сделать убийственным. Художник мог поручиться, что чудовища, охраняющие трон владыки, готовы ринуться вперед и разодрать в клочья каждого, кто только осмелится к ним приблизиться.

— Еще одно небольшое усилие, и грифоны станут совершенством, — пророкотал хриплый голос Апопи. — Поправь левый глаз, в нем не хватает отблеска, который сделает моих стражей беспощадными.

Художник сглотнул слюну и задал вопрос, который жег его язык вот уже много дней:

— Какую еще работу вы поручите мне, господин?

— Ты и твои товарищи будете расписывать дворцы в других городах Дельты. Благодаря вашему искусству боги Египта наконец исчезнут, зато повсюду будут воздвигнуты лабиринты и арены для игр с быками. Никто больше не посмеет бунтовать против меня.

Минос понял, что владыка не отнимет у него жизнь до тех пор, пока тот будет служить ему своим искусством, но родного Крита ему не увидеть больше никогда.

Апопи оставил художника и направился в крошечный, похожий на каменный грот покой, расположенный в самом центре крепости. Только в нем верховный правитель чувствовал себя в полной безопасности и был уверен, что никто его не подслушает.

Владыка тяжело опустился на стул из сикоморы.

Телохранители проводили к нему флотоводца Яннаса.

— Затвори дверь, Яннас.

Яннас привык к ужасам сражений, не боялся смерти, но даже его впечатляло мрачное помещение и лицо Апопи, который пользовался своим безобразием как самым страшным оружием.

— Ты доволен нашей новой линией обороны, флотоводец?

— Да, владыка. Египтянам больше не удастся прорваться к Аварису, наша столица вне досягаемости.

— Но тебе ведь этого мало?

— Мало. Я предпочел бы напасть на врага, уничтожить его и разрушить Фивы.

— Час настал, Яннас. Ты можешь бросить свои войска в атаку.