Человек, который некогда пытался устранить Рамзеса с помощью услуг конюха и возничего, не ошибся: младший сын Фараона был рожден, чтобы стать преемником Сети. Многими чертами своего характера он походил на отца: его энергия казалась неисчерпаемой, его ум и решимость были способны преодолеть любые препятствия, и огонь, горевший в нем, предназначал его для верховной власти.

Несмотря на его неоднократные предостережения никто не хотел слушать этого человека. Выбор Рамзеса в качестве соправителя открыл, наконец, глаза его близким, и многие пожалели о том, что его попытки провалились. К счастью, конюх и возничий были мертвы, и поскольку он сам лично с ними никогда не встречался, а посредник уже не мог заговорить, дело завязло в песке. Не было никакого способа выйти на него и доказать его виновность.

Учитывая его планы, хранимые в строжайшей тайне, он не мог позволить себе ни малейшей неосторожности. Нанести сильный удар прямо в цель было единственно верным решением, даже если теперь высокое положение Рамзеса делало задачу непростой. Рядом с соправителем постоянно находились люди, Амени выпроваживал всех незваных гостей, а лев и пес были превосходными телохранителями. Действовать внутри дворца представлялось невозможным.

Зато организовать несчастный случай во время какого-нибудь переезда или путешествия при условии, что место будет хорошо выбрано, почти не представляло сложности и одна удачная мысль не давала ему покоя. Если Сети попадет в ловушку и согласится поехать с сыном в Ассуан, Рамзес оттуда не вернется.

В девятый год царствования Сети, Рамзес отмечал семнадцатилетие в обществе Амени, Сетау и его супруги Лотос. Он жалел о том, что нет Моисея и Аша, но первый задержался на стройке в Карнаке, а второй только что уехал в Ливан с поручением по сбору сведений для Управления по Иностранным Делам. Отныне очень трудно было собрать выпускников Капа всех вместе, разве что соправителю удастся сделать из друзей своих непосредственных помощников. Независимость их умов, однако, скорее разводила их дороги. Только Амени отказывался удаляться от Рамзеса, ссылаясь на то, что без него соправитель был бы неспособен управлять своей канцелярией и следить за текущими делами.

Лотос отпустила дворцового стольника и сама приготовила жареного ягненка, приправленного виноградом и турецким горохом.

— Слюнки текут, — признался Рамзес.

— Давайте попробуем, но только не будем объедаться, — предупредил Амени, — меня еще ждет работа.

— Как ты выносишь этого дотошного ворчливого писца? — осведомился Сетау, кормивший собаку и льва, размеры которого с каждым днем становились все более впечатляющими.

— Не у всех есть время бегать за змеями, — возразил Амени, — если бы я не давал себе труда записывать названия лекарств, которые ты предписываешь, твои изыскания были бы напрасными.

— Где поселились молодожены? — спросил Рамзес.

— На краю пустыни, — ответил Сетау с горящим взглядом. — Как только наступает ночь, змеи выползают наружу, и мы с Лотос идем на охоту. Я не знаю, хватит ли жизни на то, чтобы изучить все виды змей и их повадки.

— Твой дом — не лачуга, — уточнил Амени, — а, скорее, лаборатория. И ты все время расширяешь его. И ничего удивительного, ведь у тебя постепенно собирается маленькое состояние от продажи яда жрецам-врачевателям.

Заклинатель змей с любопытством посмотрел на юного писца.

— Кто доложил тебе? Ты ведь никогда не выходишь из своего кабинета!

— Пусть твой дом и на отшибе, он все равно внесен в регистр и записан в службе чистоты, ну а я обязан обеспечивать соправителю надежные сведения.

— Так ты шпионишь за мной! Этот уродец опаснее скорпиона!

Рыжий пес в шутку залаял, не поверив гневу Сетау, который продолжал обмениваться с Амени кисло-сладкими речами, пока вдруг не появился гонец от Фараона. Рамзес, оставив все дела, немедленно должен был явиться во дворец.

Сети и Рамзес медленно шли по тропинке, змеившейся между огромными глыбами розового гранита. Приехав в Ассуан утром, владыка Египта с сыном немедленно отправились в карьеры. Фараон пожелал лично проверить содержание встревожившего его отчета, который ему прислали, и хотел, чтобы сын познакомился с этим каменным миром, откуда происходили обелиски, колоссы, врата и пороги храмов и еще множество шедевров, вытесанных из твердого камня с несравненным блеском.

В послании говорилось о серьезном столкновении между мастерами, рабочими и воинами, которым было поручено переносить монолитные блоки весом в несколько тонн на специально построенные огромные плоты, привязанные один к другому. К этим волнениям прибавлялось другое, еще более серьезное: опытные мастера считали, что главный карьер истощен. По их мнению, оставались только небольшие жилы, слишком незначительные, чтобы вытесать из них обелиски и гигантские статуи нужного размера.

Под посланием стояло только одно имя Апера, начальника карьеров. Он обошел своих непосредственных начальников, так как боялся наказания за то, что сообщил правду и обратился прямо к Фараону. А писец фараона, найдя тон донесения уравновешенным и здравым, передал его Сети.

Среди раскаленных солнцем скал Рамзес почувствовал себя в своей стихии. Он осознал силу вечного материала, который скульпторы делали говорящим. Огромный карьер Ассуана был одним из фундаментов, на которых стояла страна со времен первой династии. Он воплощал незыблемость творения, которое переживало многие поколения и само время.

Рабочие, занимавшиеся выработкой камня, подчинялись строгой иерархии. Разделившись на группы, каменотесы отмечали лучшие блоки, ставя на них засечки, испытывали их на прочность и только тогда осторожно начинали их извлекать. От качества их работы зависел завтрашний день Египта. Под их руками начинались храмы, где находились творческие силы, и статуи, в которых селились души воскресших из мертвых.

Все фараоны заботились о карьере и об условиях жизни тех, кто там работал. Каменотесы были рады видеть Сети и приветствовать соправителя, чье сходство с отцом становилось все более явным. Имени Шенара здесь не знали.

Сети вызвал начальника карьеров.

Приземистый, широкоплечий, с квадратной головой и толстыми пальцами, Апер простерся ниц перед Фараоном. Похвала ждала его или же порицание?

— Стройка показалась мне спокойной.

— Все в порядке, Ваше Величество.

— А по твоему письму можно понять, что это не так.

— По моему письму?

— Ты будешь отрицать, что писал мне?

— Писать… Это не по мне. Когда необходимо, я пользуюсь услугами писца.

— Не предупреждал ли ты меня о столкновении между рабочими и воинами?

— Вот еще, вовсе нет, Ваше Величество… Бывают иногда мелкие трения, но все улаживается.

— А мастера?

— Мы их уважаем, и они нас тоже. Это ведь люди не городские, а вышедшие из рабочих. Они работают собственными руками и знают дело. Если один из них принимает себя не за того, кто он есть, мы тут же разбираемся.

Апер вытер ладони, готовый хоть сейчас схватиться врукопашную с тем, кто злоупотребит властью.

— Не грозит ли главному карьеру истощение?

Начальник карьеров так и застыл с открытым ртом.

— Вот это да… Кто вас предупредил?

— Так это правда?

— Как сказать… Работать становится труднее, приходится глубже копать. Через два-три года нужно будет подыскивать новое месторождение. То, что вы уже в курсе… Это просто ясновидение!

— Покажи мне это место.

Апер отвел Сети и Рамзеса на вершину небольшого холма, откуда открывалась почти вся обрабатываемая зона.

— Вот здесь, слева от вас, — указал он протянутой рукой, — мы сомневаемся, удастся ли извлечь обелиск.

— Тихо! — потребовал Сети.

Рамзес увидел, как меняется взгляд отца: тот смотрел на камни с невероятным напряжением, как будто проникая внутрь, как будто его тело само становилось из гранита. Рядом с Сети стало невыносимо жарко. Начальник карьеров сначала остолбенел, потом отодвинулся в сторону. Рамзес остался рядом с владыкой. Он тоже попытался проникнуть по ту сторону видимого, но его мысль натолкнулась на глухую преграду, и он испытал резкую боль в солнечном сплетении. Но все равно упорно продолжал вглядываться. В конце концов он различил отдельные жилы. Казалось, они выходят из глубины земли, раскрываются солнцу и ветру, принимают особую форму, а затем затвердевают и становятся розовым гранитом, усеянным блестящими звездочками.

— Оставьте старое место, — приказал Сети, — и копайте направо, на широком пространстве. Карьер будет щедрым еще десятки лет.

Начальник карьеров сбежал по склону в указанном направлении и заостренным молотком разбил верхнюю черноватую оболочку, которая не сулила ничего хорошего. Однако Фараон не ошибся: им открылся гранит ослепительной красоты.

— Ты, Рамзес, тоже увидел. Продолжай в том же направлении, проникай глубже в сердце камня — и знание придет к тебе.

Меньше чем за четверть часа новость о чуде Фараона распространилась по карьерам, на набережных и в городе. Она означала, что эпоха великих работ продолжится и что процветанию Ассуана не придет конец.

— Письмо написал не Апер, — заключил Рамзес, — кто-то пытался обмануть вас?

— Да, меня заставили приехать сюда затем, чтобы открыть новый карьер, — сказал Сети, — отправитель послания надеялся не на такой результат.

— Чего же он ждал?

Фараон с сыном стали в задумчивости спускаться с холма по узкой тропинке. Сети шел впереди уверенным шагом.

Вдруг какой-то гул заставил Рамзеса насторожиться.

В то мгновение, когда он обернулся, два камня, подпрыгивающие, точно испуганные газели, оцарапали ему бедро. Они были предвестниками мощной лавины камней, за которой с огромной скоростью скатывалась огромная глыба гранита.

Ослепленный облаком пыли, Рамзес прокричал:

— Отец, в сторону!

Отступая назад, юноша упал.

Сильной рукой отец приподнял и отшвырнул его в сторону. Гранитная масса продолжала свой смертоносный бег. Раздались крики. Рабочие карьеров и каменотесы заметили убегающего человека.

— Это он, вон там! Это он свалил глыбу! — закричал Апер.

Многие бросились за ним в погоню.

Апер первым догнал беглеца и сильно ударил его кулаком по затылку. Начальник карьеров не рассчитал свои силы: фараону был доставлен труп.

— Кто он? — спросил Сети.

— Я не знаю, — ответил Апер, — он здесь не работал.

Стража порядка Ассуана быстро дала ответ: этот человек был лодочником, переправлял гончарные изделия, был холост и не имел детей.

— Он целился в тебя, — заявил Сети, — но твоя смерть не была написана на этой глыбе.

— Дадите ли вы мне право самому разыскать истину?

— Я требую этого.

— Я знаю, кому доверить расследование.