Старый дипломат гордился тем, что служил своей стране долгие годы, на протяжении царствования трех фараонов, помогая правителям своими советами, благодаря которым удалось избежать многих ошибок в отношениях с другими государствами. Ему нравилась осторожность Сети, более дорожащего миром и спокойствием своих граждан, нежели ратными подвигами, которые ничего не давали.

Скоро он собирался отправиться на заслуженный отдых в Фивы, неподалеку от храма Карнака, и доживать свои дни в кругу семьи, которой он до сих пор уделял не слишком много внимания из-за своих бесконечных путешествий. К тому же в эти дни ему сообщили приятную новость: ему предстояло подготовить себе на смену юного Ашу, молодого человека, обладавшего выдающимися способностями: он схватывал все на лету и запоминал главное. По возвращении с Великого Юга, где он блестяще исполнил довольно деликатное поручение по добыванию сведений, он захотел пройти обучение у старого дипломата. Старожил сразу проникся к юноше теплыми чувствами, приняв его как своего сына. Не ограничиваясь одними лишь формальностями, высокопоставленный чиновник указал ему некоторые лазейки и открыл некоторые навыки, которым можно было научиться только со временем, благодаря опыту. Порой Аша предупреждал мысль учителя; его оценка международного положения включала в себя и острое чувство реальности, и ближайшие перспективы.

Секретарь дипломата объявил о прибытии Шенара, который вежливо испрашивал разрешения на разговор. Неуместно было отвечать отказом сыну фараона, назначенного к тому же преемником, поэтому, несмотря на некоторую усталость, сановнику пришлось принять человека с круглым лицом, на котором ясно читалось сознание собственной важности и превосходства. Вместе с тем его маленькие карие глазки свидетельствовали о живости ума; расценивать его как слабого противника было бы непростительной ошибкой.

— Ваше присутствие делает мне честь.

— Я испытываю по отношению к вам восхищение, — дружелюбно объявил Шенар. — Все знают, что азиатская политика моего отца находится под вашим влиянием.

— Я бы так не сказал. Фараон всегда сам принимает решения.

— Благодаря обширности и своевременности сообщаемой вами информации.

— Дипломатия — это трудное искусство; я прилагаю все свои усилия, чтобы преуспеть в этом.

— И небезуспешно.

— Когда на то есть воля богов. Не хотите ли сладкого пива?

— С удовольствием.

Вельможи расположились под аркой, продуваемой северным ветром. Серый кот запрыгнул на колени к старому дипломату, свернулся калачиком и задремал.

Когда две чаши были наполнены легким пенящимся напитком, слуга удалился.

— Мой приход не удивил вас?

— Да, не могу не признать, немного удивил.

— Я хотел бы, чтобы этот разговор остался между нами.

— Можете быть уверены.

Шенар задумался. Старого дипломата все это слегка забавляло. Сколько раз приходилось ему принимать сановников, желающих воспользоваться сведениями, которыми он располагал! В зависимости от обстоятельств он либо помогал им, либо разочаровывал их. То, что сын правителя сам явился к нему, не могло не льстить его самолюбию.

— Насколько мне известно, вы собираетесь оставить свой пост.

— Я не делаю из этого тайны. Через год или два, когда правитель даст мне свое разрешение, я отойду от дел.

— К великому сожалению!

— Усталость одолевает меня, возраст начинает напоминать о себе все чаще.

— Однако накопленный вами опыт бесценен.

— Поэтому-то я и спешу передать его молодым, таким как Аша; завтра они будут отвечать за нашу дипломатию.

— Полностью ли вы согласны с решениями Сети?

Старому дипломату было неудобно выслушивать подобные вопросы.

— Боюсь, я не очень хорошо понимаю ваш вопрос.

— Наше враждебное отношение к хеттам, так ли уж оно обоснованно?

— Вы плохо их знаете.

— Разве они не высказывали желания торговать с нами?

— Хетты хотят завладеть Египтом и никогда не откажутся от своих планов, поэтому не существует другой разумной политики, кроме активной обороны, которую поддерживает правитель.

— А если я предложу иную?

— Об этом надо говорить с вашим отцом, не со мной.

— Нет, именно с вами, и ни с кем другим, я желаю говорить об этом!

— Вы меня удивляете.

— Дайте мне как можно более точные данные об азиатских княжествах, и я буду вам весьма признателен.

— Я не имею на это права. Речи, произносимые на советах, должны оставаться в тайне.

— Меня как раз они и интересуют.

— Не настаивайте.

— Завтра я буду на троне, не забывайте об этом.

Старый дипломат покраснел до корней волос.

— Это угроза?

— Вы еще не отошли от дел, ваш опыт может весьма мне пригодиться; завтра уже я буду управлять международной политикой. Будьте моим тайным сообщником, вы об этом не пожалеете.

Старый дипломат не имел привычки поддаваться гневу, но на этот раз он не смог сдержать своего возмущения:

— Кто бы вы ни были, ваши требования неприемлемы! Как может сын фараона помышлять предать своего отца?

— Успокойтесь, прошу вас.

— Нет, я не успокоюсь! Ваше поведение недостойно будущего монарха. Ваш отец должен узнать об этом.

— Не заходите так далеко.

— Покиньте мой дом!

— Вы забыли, с кем вы говорите?

— С бесчестным человеком!

— Я требую, чтобы вы хранили молчание.

— Не рассчитывайте на это.

— В таком случае мне придется заставить вас молчать.

— Заставить меня…

У старика перехватило дыхание, он поднес руки к сердцу и упал навзничь. Шенар поспешил позвать слуг, сановника положили на кушетку и тут же послали за врачом, который констатировал скоропостижную смерть в результате сердечного приступа.

Шенару повезло: его рискованный поступок закончился счастливо для него.

Красавица Исет была сердита.

Укрывшись в имении своих родителей, она отказалась принимать Рамзеса под тем предлогом, что устала и плохо выглядит; на этот раз она заставит его заплатить за все эти внезапные отъезды и долгое отсутствие. Стоя за занавесом, отделявшим второй этаж от лестницы, она слушала, о чем говорили ее служанка и царевич.

— Передайте своей хозяйке мои пожелания скорейшего выздоровления, — сказал Рамзес, — и скажите ей, что я больше не приду.

— Нет! — воскликнула красавица.

Она откинула занавес, слетела вниз по лестнице и бросилась в объятия своего любовника.

— Кажется, тебе гораздо лучше.

— Не уезжай больше, иначе я и вправду заболею.

— Неужели ты станешь требовать, чтобы я ослушался приказа правителя?

— Эти экспедиции длятся целую вечность… Я скучаю по тебе.

— Разве ты не принимаешь приглашения на приемы?

— Нет, но мне постоянно приходится сдерживать натиск знатных кавалеров. Если бы ты был рядом, они бы мне не надоедали.

— Иногда поездки дают свои результаты.

Рамзес высвободился из объятий красавицы и достал шкатулку, предложив ее молодой женщине; та смотрела на него с удивлением.

— Открой ее.

— Это приказ?

— Делай как хочешь.

Красавица Исет приподняла крышку. То, что она увидела внутри, заставило ее воскликнуть от восхищения.

— Это мне?

— С разрешения главы экспедиции.

Она страстно поцеловала любимого.

— Надень мне его.

Рамзес исполнил просьбу. Колье из бирюзы переливалось на шее красавицы, зеленые глаза сверкали от удовольствия. В эту минуту она затмила бы всех своих соперниц.

Амени продолжал свои раскопки в мусорных ямах с таким рвением, которое не могли остудить никакие неудачи. Накануне он уже думал, что нашел многочисленные фрагменты собираемой им мозаики, обнаружив, наконец, отношение между адресом мастерской и именем владельца, но ему предстояло разочарование. Надпись было невозможно прочитать, многих букв не хватало.

Эта погоня за невозможным не мешала, однако, юному писцу прекрасно выполнять свою работу личного секретаря — Рамзес получал почту, которая становилась все более и более объемной, и на все эти послания следовало отвечать формулами вежливости, соответствующими каждому отдельному случаю. Он дорожил тем, чтобы его княжеская репутация была безупречна, и сам терпеливо заканчивал отчет о путешествии на бирюзовые копи.

— О тебе начинают говорить, — заметил Рамзес.

— Все эти кулуарные разговоры мало меня занимают.

— Все считают, что ты заслуживаешь лучшего.

— Я счастлив тем, что служу тебе.

— Ты должен подумать о собственной карьере, Амени.

— Не о чем думать, все уже ясно.

Эта крепкая дружба наполняла бескрайней радостью сердце царевича, но сможет ли он быть достойным ее? Всем своим поведением Амени запрещал своему другу довольствоваться обыденностью.

— Как твое расследование?

— Все так же, но я не отчаиваюсь. А как у тебя?

— Несмотря на вмешательство царицы не обнаружено ничего серьезного.

— Конечно, если речь идет о человеке, имя которого никто не осмеливается назвать, — заметил Амени.

— И правильно делают, не так ли? Обвинить без доказательств — само по себе было бы преступлением.

— Мне нравится, когда ты так говоришь; ты знаешь, ты все больше начинаешь походить на Сети.

— Я его сын.

— Шенар тоже… И тем не менее можно было бы поклясться, что он принадлежит к другой семье.

Рамзесу было неспокойно. Зачем Моиса срочно вызвали во дворец, когда он уже готов был отправиться в гарем Мер-Ур? Во время экспедиции его друг не допустил ни одной ошибки; напротив, искатели и солдаты, все отмечали превосходную работу молодого интенданта, желая, чтобы его коллеги брали с него пример. Однако постоянно раздавались какие-то наветы и клевета; известность Моиса, вероятно, не давала покоя какому-нибудь бездарному высокопоставленному чиновнику.

Невозмутимый Амени продолжал писать.

— Ты что же, нисколько не волнуешься?

— Только не за Моиса. Вы из одного теста: испытания закаляют его.

Этот довод не успокоил Рамзеса. Характер еврея был настолько сильным, что он скорее вызывал зависть, нежели уважение.

— Вместо того чтобы изводить себя, — посоветовал Амени, — почитай лучше последние указы фараона.

Царевич принялся за работу, с трудом пытаясь сосредоточиться; он десять раз вскакивал, выбегая на террасу.

Незадолго до полудня он увидел, как Моис вышел из приемных палат дворца, куда его вызывали; не в силах больше ждать, царевич слетел вниз по лестнице и кинулся навстречу своему другу.

Еврей, казалось, был в замешательстве.

— Что, что там было?

— Мне предложили пост прораба на главных стройках страны.

— Значит, гарем можно забыть?

— Я буду участвовать в строительстве дворцов и храмов, мне придется переезжать из города в город, чтобы наблюдать за работами под началом главного смотрителя.

— Ты согласился?

— Все лучше, чем вялое существование в гареме.

— Что ж, тогда это повышение! Аша в городе, и Сетау тоже; сегодня мы собираемся.