Красавица Исет прижалась к обнаженному торсу Рамзеса и принялась нашептывать ему на ухо любовную песню, которую знали наизусть все молодые египтянки.

— Отчего я не служанка у твоих ног; я могла бы одеть и раздеть тебя, быть рукой, которая разглаживает твои кудри и растирает тебе спину. Отчего я не та, кто стирает твои одежды и натирает тебя маслами, отчего я не браслеты твои, не драгоценности, которые касаются твоей кожи, которым знаком ее запах.

— Эту песню должен исполнять мужчина, а не его любовница.

— Неважно… Я хочу, чтобы ты слушал и слушал без конца эти слова.

Красавица Исет в постели была неистова и нежна одновременно; гибкая, жгучая, она постоянно выдумывала что-то новое, небывалое, чтобы обольстить своего любовника.

— Будь ты регентом или крестьянином, мне все едино! Я тебя люблю, твою силу, твою красоту.

Искренность страсти Исет не могла не тронуть Рамзеса; в ее глазах не было и намека на ложь. Он ответил на ее порыв со всем пылом своих шестнадцати лет, и они вместе окунулись в море блаженства.

— Откажись, — предложила она.

— От чего?

— От этого поста регента, от будущего, уготованного для фараона… Откажись, Рамзес, и мы заживем спокойно и счастливо.

— Когда я был помоложе, я желал быть царем; эта мысль мучила меня и не давала спать по ночам. Потом отец заставил меня осознать всю неразумность этих притязаний; я отказался, забыл это сумасбродство. И вот теперь Сети приобщил меня к трону… Жизнь моя во власти огненного урагана, я не знаю, куда ее несет.

— Не пускайся по опасным волнам, останься на берегу.

— Разве я свободен решать?

— Доверься мне, и я тебе помогу.

— Что бы там ни делалось, я все равно останусь один.

Слезы сбежали по щекам Исет.

— Я не принимаю подобного фатализма! Если мы объединимся, мы справимся с любыми испытаниями.

— Я не могу предать своего отца.

— Тогда хотя бы не удаляйся от меня.

Красавица Исет уже больше не осмеливалась заговорить о свадьбе; если нужно, она готова была оставаться в тени.

Сетау вертел в руках диадему регента, увенчанную уреем, внимательно разглядывая этот предмет. Рамзеса это забавляло.

— Ты боишься этой змеи?

— У меня нет никакого противоядия от ее укуса; его просто не существует.

— Что ж, ты тоже посоветуешь мне отказаться от поста регента?

— Тоже… Значит, я не единственный, кто придерживается этого мнения?

— Красавице Исет хочется более спокойного существования.

— Ее нельзя в этом упрекнуть.

— И это говоришь ты? Неужели такой любитель приключений уже задумался о тихой и размеренной жизни?

— Путь, на который ты вступаешь, довольно опасен.

— Разве мы не поклялись друг другу отыскать настоящее могущество? Ты рискуешь жизнью каждый день, почему я должен струсить?

— Я имею дело только с рептилиями, ты же столкнешься с людьми, а это гораздо более опасные противники.

— Ты согласишься быть рядом со мной?

— Регент подбирает себе окружение…

— Я доверяю Амени и тебе.

— А Моису?

— У него свой путь, но я уверен, что мне еще придется иметь с ним дело как с отличным мастером; вместе мы построим великолепные храмы.

— А Аша?

— Я с ним поговорю.

— Твое предложение делает мне честь, но я вынужден его отклонить. Я уже говорил тебе, что женюсь на Лотус? Да, знаю, не стоит слишком доверять женщинам, но эта — очень ценная помощница. Удачи тебе, Рамзес.

Меньше чем за месяц Шенар растерял только половину своих прежних друзей. Таким образом, ситуация была небезнадежна; он думал, что останется вообще один, но большое число сановников, несмотря на назначение, сделанное Сети, не верило в будущее Рамзеса. По смерти фараона, возможно, регент, растерянный и неопытный, уступит место более знающему.

Разве не был Шенар жертвой несправедливости? Его, законного преемника, грубо отстранили от трона, не дав никаких объяснений. Разве Рамзесу удалось бы уговорить отца, не возведя поклеп на своего старшего брата?

Испытывая даже известное удовлетворение, Шенар стал играть эту роль жертвы. Теперь ему предстояло терпеливо ждать возможности воспользоваться этим неожиданным преимуществом, разносить все более и более настойчивые слухи и предстать, в конце концов, неким якорем спасения от бесчинств Рамзеса. Конечно, подобная тактика требует времени, и немалого; его успех зависит от того, насколько он будет осведомлен о планах своего противника. Так что Шенар решил просить аудиенции у нового регента, расположившегося в крыле царского дворца в Мемфисе, рядом с фараоном.

Сначала ему предстояло преодолеть препятствие в лице Амени, беззаветно преданного Рамзесу. Как его подкупить? Ему не нравились ни женщины, ни вкусные яства, он целыми днями пропадал за работой в своем кабинете и, казалось, не имел другой цели в жизни, как только служить Рамзесу. И тем не менее, у каждого человека есть свое слабое место, и Шенар, в конце концов, разузнает и слабости Амени.

Он обратился к носильщику сандалий регента, с почтением и с восхищением отметил безупречный порядок, в котором все содержалось здесь, на новом месте, где в подчинении у Амени находилось два десятка младших писцов. Безразличный к лести, Амени и не подумал расточать комплименты в ответ и просто провел посетителя в приемную регента.

Сидя на ступенях, ведущих к площадке, на которой возвышался трон, Рамзес играл со своими собакой и львенком, который рос и крепнул на глазах. Оба питомца прекрасно ладили: львенок старался сдерживать свой напор, а собака — свою задиристость. Неспящий даже научил маленького хищника таскать мясо на кухне так, чтобы его не поймали, а Громила защищал желтого пса, к которому никто не мог приблизиться без его на то согласия.

Шенар был ошеломлен.

И это регент, второе лицо в государстве после фараона! Сопляк с внешностью атлета, забавляющийся со своими питомцами! Сети допустил невероятную оплошность, о которой он скоро пожалеет. Весь кипя от возмущения, Шенар все-таки сумел сдержаться.

— Досточтимый регент окажет ли мне честь выслушать меня?

— Зачем эти церемонии между нами! Иди сюда.

Желтый пес перевернулся на спину, подняв лапы и демонстрируя, таким образом, свое подчинение Громиле; Рамзесу понравился этот намек. Львенок же, вполне довольный, не замечал, что пес водит его за нос и, несомненно, заставит его плясать под свою дудку. Глядя на них, Рамзес многому учился, ведь они являли собой союз ума и силы.

Несколько нерешительно Шенар все-таки присел на ступеньку, на некотором расстоянии от своего брата. Львенок недовольно зарычал.

— Не бойся, он не нападет без моего приказа.

— Этот хищник может стать опасным. Если он поранит какого-нибудь высокого гостя…

— Можешь не волноваться. Никакого риска.

Неспящий и Громила прекратили игру и уставились на Шенара; его присутствие раздражало их.

— Я пришел, надеясь быть тебе полезным.

— Благодарю тебя.

— Какое поручение ты хочешь мне доверить?

— У меня совершенно нет опыта в том, что касается светской жизни и устройства государства. Как в этом случае могу я назначить тебя куда-нибудь, не допустив при этом грубой ошибки?

— Но ты ведь регент!

— Сети единственный властитель Египта; это он, и никто другой, принимает важные решения. Мое мнение ему совершенно без надобности.

— Но…

— Я же первый осознаю свою неопытность и не имею ни малейшего намерения играть во власть; мое поведение нисколько не изменится: служить царю и повиноваться ему — вот моя задача.

— Однако когда-нибудь тебе придется брать инициативу на себя!

— Это означало бы предать фараона; мне достаточно будет тех дел, которые он сам мне поручит, и я постараюсь выполнить их как можно лучше. Если же мне это не удастся, он сместит меня и назначит нового регента.

Шенар был обезоружен. Он ожидал встретить здесь заносчивого, вызывающего поведения хищника, а нашел услужливого и безобидного ягненка! Неужели Рамзес научился хитрить и менять маски, чтобы устранить своего противника? Был один простой способ это проверить.

— Я полагаю, ты уже ознакомился с порядком постов.

— Мне потребовалось бы на это много месяцев, если не лет, чтобы разобраться во всех этих иерархических тонкостях. Неужели это так необходимо? Благодаря трудолюбию Амени, я смогу освободиться от административной рутины и у меня будет время поиграть с моими собакой и львенком.

В голосе Рамзеса не было ни капли иронии; казалось, он был не в состоянии осмыслить меру своей власти. Амени же, хоть и ловкий и трудолюбивый, был всего лишь юным семнадцатилетним писцом; ему не удастся так быстро постичь все секреты двора. Отказавшись окружить себя придворными людьми, Рамзес ослабит свои позиции и окажется просто-напросто сорванцом среди взрослых двора.

Вместо того чтобы вступить в жестокий бой, Шенар оказался на завоеванной территории, покорно лежащей у его ног.

— Я полагал, что фараон сделал какие-нибудь распоряжения насчет меня.

— Ты прав.

Шенар напрягся: наконец, момент истины! Значит, до этой минуты его брат ломал комедию, готовясь нанести ему решительный удар, который отстранил бы его от государственной жизни.

— Чего хочет фараон?

— Чтобы его старший сын оставался на своем посту, как раньше, и исполнял обязанности главы протокольной части.

Глава протокола… Важный пост. Шенару предстояло заняться организацией официальных церемоний, следить за исполнением постановлений, постоянно находиться в курсе политики царя. Его не только не отстранили, но, напротив, предложили центральное место, даже если оно и не подразумевало всей полноты власти регента. Действуя с умом, он сумеет сплести прочную паутину.

— Должен ли я предоставлять тебе отчет о своей работе?

— Не мне, фараону. Как я могу судить о том, чего не знаю?

Таким образом, Рамзес был всего лишь фальшивым регентом. Сети сохранял за собой всю власть и выказывал известное доверие своему старшему сыну.

В центре Гелиополиса возвышался огромный храм Ра, бога небесного света, который создал жизнь. В этом месяце , когда ночи становились уже прохладными, жрецы готовились к празднику Осириса, тайного лика бога Ра.

— Ты знаешь Мемфис и Фивы, — сказал Сети Рамзесу, — теперь тебе предстоит узнать Гелиополис. Именно здесь оформилось сознание наших предков. Не забывай почитать это святое место; Фивам порой уделяется слишком много внимания. Рамзес, основатель нашей династии, предписывал равновесие и справедливое распределение сил между Гелиополисом, Мемфисом и Фивами; я всегда уважал его мнение, и ты тоже должен уважать его. Не подчиняйся никакому сановнику, но будь связующим звеном, которое всех их объединяет и доминирует над ними.

— Я часто думаю об Аварисе, городе Сета, — признался Рамзес.

— Если судьбе будет угодно сделать тебя фараоном, ты вернешься туда и породнишься со скрытой силой, когда меня уже не будет.

— Вы никогда не умрете!

Этот возглас вырвался из самого сердца юного регента. Губы Сети дрогнули в улыбке.

— Если мой преемник будет поддерживать мое Ка, может быть, мне и выпадет такой шанс — продлить свою жизнь.

Сети провел Рамзеса в святилище большого храма Ра, там, в центре внутреннего двора под открытым небом, возвышался мощный обелиск, позолоченная вершина которого пронзала небо, рассеивая злые силы.

— Это символ первого камня, вышедшего из океана вечности на заре времен; его присутствие на земле — знак продолжающегося творения.

Ошеломленного Рамзеса подвели к высокой акации, за которой ухаживали две жрицы, одна в образе Исиды, а другая — Нефтиды.

— В этом дереве, — пояснил Сети, — невидимое рождает фараона, вскармливает его молоком звезд и дает ему его имя.

Удивлению регента не было конца. В просторном святилище он увидел весы из серебра и золота на деревянной подставке, покрытой искусственным мрамором; размах коромысла, державшего чаши, достигал двух метров, а в высоту они были два метра тридцать сантиметров. На верхушке — золотой павиан, воплощение бога Тота, распорядителя иероглифов и мер.

— На весах Гелиополиса взвешивается душа и сердце каждого существа и вещи. Пусть Маат, которая является одним из символов этих весов, никогда не перестанет вдохновлять твои мысли и поступки.

В конце этого долгого дня, проведенного в Городе Солнца, Сети привел Рамзеса на стройку, на которой не было рабочих.

— Здесь будет построено новое святилище, ибо творение не заканчивается никогда. Возводить храмы — первейшая обязанность фараона; так он создает, сплачивает и пестует свой народ. Преклони колени, Рамзес, и исполни свой первый долг.

Сети протянул Рамзесу резец и долото. В тени обелиска и под пристальным взглядом своего отца регент обточил первый камень будущего здания.