Пазаиру было все труднее и труднее сосредоточиться на работе, в каждом иероглифе он видел лицо Нефрет.

Секретарь принес ему штук двадцать глиняных пластинок.

– Список ремесленников, принятых на работу в арсенал за последний месяц; нам надо проверить, не имел ли кто из них проблем с правосудием.

– И как быстрее всего это выяснить?

– Заглянуть в регистрационные записи большой тюрьмы.

– Вы можете этим заняться?

– Только завтра; сегодня мне надо домой пораньше, мы отмечаем день рождения дочери.

– Желаю хорошо повеселиться, Ярти.

После ухода секретаря Пазаир перечитал текст, который он написал, чтобы вызвать в суд Денеса и изложить ему суть обвинения. В глазах потемнело от усталости. Он накормил Северного Ветра, и тот улегся спать у дверей конторы, а судья отправился немного пройтись вместе со Смельчаком. Бредя наугад, он очутился в тихом квартале рядом со школой писцов, где будущая египетская элита постигала секреты своего ремесла.

Вдруг в тишине хлопнула дверь, послышались крики и отголоски музыки – угадывались звуки флейты и тамбурина. Пес навострил уши; Пазаир, заинтригованный, остановился. Ссора набирала обороты; за угрозами последовали удары, кто-то закричал от боли. Смельчак, не выносивший насилия, прижался к ноге хозяина.

Метрах в ста от того места, где стоял Пазаир, молодой человек в красивом белом одеянии писца перелез через стену школы, спрыгнул в переулок и со всех ног понесся в его сторону, горланя слова непристойной песни, прославлявшей распутных девиц. Когда он пробегал мимо судьи, лунный свет осветил его лицо.

– Сути!

Беглец резко остановился и обернулся.

– Кто меня звал?

– Кроме меня, здесь никого нет.

– Скоро будут, меня хотят побить. Побежали!

Пазаир не заставил просить себя дважды. Смельчак, обезумев от радости, помчался с ними. И подивился, как плохо бегают люди, потому что минут через десять они уже остановились, чтобы перевести дух.

– Сути… так это ты?

– Верно, как то, что ты – Пазаир! Еще немного – и мы в безопасности.

Все трое укрылись в пустом амбаре на берегу Нила, вдали от тех мест, которые патрулировала вооруженная стража.

– Я надеялся, что мы скоро встретимся, но не при таких обстоятельствах.

– А что, обстоятельства презабавные! Я только что сбежал из этой тюрьмы.

– Это великая мемфисская школа писцов – тюрьма?

– Я бы там помер со скуки.

– Ты же хотел стать ученым, когда пять лет назад уезжал из селения.

– Да я бы что угодно придумал, лишь бы в городе оказаться. Мне только одно разрывало душу – что пришлось тебя, моего единственного друга, бросить там, среди крестьян.

– Разве там мы не были счастливы?

Сути лег на пол.

– Были временами, ты прав… Но мы же выросли! Развлекаться и жить настоящей жизнью в селении было уже невозможно. Я мечтал о Мемфисе!

– Ну и как, сбылась мечта?

– Поначалу я терпел; учиться, работать, читать, писать, слушать, как тебе отверзают разум, познавать все сущее, все, что сотворено создателем и записано Тотом, небо и то, что на нем, землю и то, что в ней, что таят в себе горы, что несет река, что растет на спине земли… Тоска! К счастью, я быстро начал захаживать в пивные дома.

– В эти дома разврата?!

– Ой, только не надо наставлять меня на путь истинный, Пазаир.

– Ты же любил читать больше чем я.

– О книги и мудрые изречения! Зa пять лет мне этим все уши прожужжали. Хочешь, изображу наставников? «Люби книги, как свою мать; нет ничего превыше их; книги мудрых – это пирамиды, чернильница – их дитя. Слушай советы тех, кто мудрее тебя, читай их речи, запечатленные в книгах; стань человеком ученым, не предавайся лени и праздности, дай знанию проникнуть в твое сердце». Ну как, я усвоил урок?

– Отлично.

– Пустая приманка для слепцов!

– Что произошло сегодня вечером?

– Сегодня я устроил вечеринку.

– В школе?

– Да-да, в школе! Большинство моих товарищей – люди скучные, печальные и безликие; им надо было выпить вина и пива, чтобы забыть о своих любимых занятиях. Мы музицировали и пили, мы блевали и пели! Лучшие ученики барабанили по собственному животу, нацепив на себя цветочные гирлянды.

Сути расправил плечи.

– Наши забавы не понравились надзирателям, они ворвались к нам с палками. Я защищался, но ребята меня выдали. Пришлось бежать.

Пазаир был ошеломлен.

– Да ведь тебя исключат из школы.

– Ну и хорошо! Не суждено мне стать писцом. Никому не причини вреда, избегай сердечных тревог, не оставляй ближнего в нужде и страдании… Оставим эту утопию мудрым! Я жажду приключений, Пазаир, больших приключений!

– Каких?

– Еще не знаю… Нет, знаю: армия. Я буду много странствовать и увижу разные страны, разные народы.

– Тебе придется рисковать жизнью.

– Пройдя через опасности я стану дорожить ею еще больше. Стоит ли думать о благополучии, если смерть все разрушит? Поверь, Пазаир, надо жить одним днем и ловить каждый миг наслаждения. Ведь мы не более чем бабочки, так будем же перелетать с цветка на цветок.

Смельчак зарычал.

– Кто-то идет, надо уходить.

– У меня голова кружится.

Пазаир протянул руку; Сути уцепился за нее, чтобы встать.

– Обопрись на меня.

– А ты все такой же, Пазаир. Просто скала.

– Ты – мой друг, я – твой друг.

Они вышли из амбара, обогнули его и пошли по лабиринту маленьких улочек.

– Благодаря тебе они меня не найдут.

Ночная прохлада отрезвила Сути.

– Я больше не писец. Ну а ты?

– Просто не решаюсь тебе признаться.

– Тебя что, ищет стража?

– Не совсем.

– Контрабанда?

– Тоже нет.

– Значит, ты грабишь честных людей!

– Я – судья.

Сути замер на месте, схватил Пазаира за плечи и уставился ему прямо в глаза.

– Ты меня разыгрываешь.

– Да я же не умею.

– Это правда. Судья… Клянусь Осирисом, это невероятно! И ты арестовываешь виновных?

– Да, я имею право.

– Мелкий судья или крупный?

– Мелкий, но в Мемфисе. Я отведу тебя к себе, у меня ты будешь в безопасности.

– А ты при этом не нарушишь закона?

– Но ведь против тебя никакой жалобы не подавали.

– А если бы подавали?

– Дружба – священный закон; предав ее, я был бы недостоин своей должности.

Друзья обнялись.

– Ты всегда можешь рассчитывать на меня, Пазаир; жизнью клянусь.

– Ты повторяешься, Сути; в тот день, в селении, когда мы смешали свою кровь, мы стали больше чем братья.

– Слушай… А стражники у тебя в подчинении есть?

– Два: нубиец и павиан, один страшнее другого.

– У меня мурашки бегут по коже.

– Успокойся, из школы писцов тебя просто исключат. Постарайся не натворить ничего серьезного, а то дело может пройти мимо меня.

– Как же здорово снова найти друг друга, Пазаир!

Смельчак прыгал вокруг Сути, а тот бегал с ним наперегонки, к величайшей радости пса. Хорошо, что они нравятся друг другу, думал Пазаир. Смельчак тонко чувствовал людей, а у Сути доброе сердце. Разумеется, он не одобрял ни его мыслей, ни его образа жизни и боялся, как бы они не завели его слишком далеко; но он знал, что Сути то же самое думает о нем. Если они будут вместе, каждому, наверное, удастся почерпнуть в характере друга что-нибудь поистине ценное.

Поскольку осел тоже не имел ничего против, Сути беспрепятственно переступил порог дома Пазаира; он не стал задерживаться в конторе, где папирусы и таблички навевали неприятные воспоминания, и поднялся на второй этаж.

– Не дворец, конечно, – заметил он, – но дышать можно. Ты один?

– Не совсем, со мной живут Смельчак и Северный Ветер.

– Я имел в виду женщину.

– У меня полно работы, и потом…

– Пазаир, друг мой! Ты что, все еще… невинен?

– Боюсь, что да.

– Ладно, это мы уладим! А вот я наоборот. В деревне у меня ничего не вышло из-за бдительности парочки мамаш. Зато здесь, в Мемфисе, просто рай! Первый раз я занимался любовью с малышкой нубийкой, у которой любовников уже было больше, чем пальцев на руках. Когда пришло наслаждение, я подумал, что умираю от счастья. Она научила меня ласкать, ждать пока и ей станет хорошо, и, переведя дух, предаваться играм, где нет проигравших. Второй была невеста школьного привратника; перед тем как стать верной супругой, ей захотелось молоденького мальчика, почти подростка. Ее ненасытность наполнила меня блаженством. У нее были великолепные груди, а ягодицы прекрасны, как нильские острова перед разливом. Она научила меня изысканным ухищрениям, и мы вместе кричали от удовольствия. Потом я развлекался с двумя сириянками из пивного дома. Опыт незаменимый, Пазаир; их руки были мягче бальзама, и даже ноги умели заставить трепетать мою кожу.

Сути снова оглушительно расхохотался, Пазаир не мог больше сохранять видимость достоинства и разделил веселье друга.

– Скажу не хвастаясь: составить список моих побед было бы долгим делом. Это сильнее меня – я не могу обойтись без тепла женского тела. Целомудрие – постыдная болезнь, и лечить ее надо решительно. Завтра же займусь тобой.

– Знаешь…

В глазах Сути блеснул лукавый огонек.

– Ты отказываешься?

– У меня работа, дела…

– Ты никогда не умел врать, Пазаир. Ты влюблен и бережешь себя для своей красавицы.

– Обычно обвинительный приговор выношу я.

– Это не обвинение! В великую любовь я не верю, но с тобой все возможно. То, что ты судья и мой друг одновременно, это подтверждает. И как зовут это чудо?

– Я… Она ничего не знает. Может, я обольщаюсь.

– Замужем?

– Как ты можешь!

– Запросто! В моем списке как раз недостает добродетельной супруги. Сам навязываться не буду, я человек не безнравственный, но если представится случай, не откажусь.

– Закон карает супружескую измену.

– При условии, что он о ней знает. В любви помимо самих утех самое главное – скрытность. Не буду тебя терзать расспросами о твоей избраннице; сам все разузнаю и, если надо, помогу.

Сути растянулся на циновке, сунув под голову подушку.

– А ты правда судья?

– Честное слово.

– Тогда мне бы не помешал совет.

Пазаир ожидал чего-то в этом духе; он воззвал к Тоту, чтобы то, что натворил Сути, оказалось в его компетенции.

– Дурацкая история, – объяснил друг. – На прошлой неделе я соблазнил одну молодую вдовушку – тридцать лет, гибкое тело, восхитительные губки. Бедняжка натерпелась от мужа, и его смерть оказалась большой удачей. Ей было так хорошо в моих объятиях, что она поручила мне торговую сделку: продать на базаре молочного поросенка.

– Хозяйка усадьбы?

– Да просто птичница.

– Ну и на что ты обменял поросенка?

– В том-то и загвоздка: ни на что. Вчера вечером бедное животное было зажарено во время нашей вечеринки. Я верю в свое обаяние, но вдовушка жадна и очень держится за свое добро. Если я заявлюсь к ней с пустыми руками, я рискую быть обвиненным в воровстве.

– Что еще?

– Пустяки. Задолжал кое-где понемногу; но молочный поросенок – моя главная забота.

– Спи спокойно.

Пазаир встал.

– Ты куда?

– Спущусь в контору, пороюсь в делах, наверняка что-нибудь придумаем.