ГЛАВА I

Пик Адама. – Прибытие пароходов. – Озеро пантер. – Сердар. – Восстание сипаев.

При первых лучах рассвета начинают вырисовываться перед нами еще неясные очертания безбрежной дали Индийского океана, спокойные и безмятежные волны которого лишь чуть-чуть морщинит мелкая рябь от дуновения свежего утреннего ветерка.

Древняя Тапробана, Цейлон, волшебный остров, «Страна наслаждений», просыпается постепенно, по мере того как начинающийся день заливает своим светом его внушительные пики, покрытые вечнозеленой растительностью, его тенистые долины – прибежище диких зверей и его побережья, изрезанные бухтами, берега которых окаймлены кокосовыми пальмами.

По всем тропинкам и дорожкам, ведущим из глубины острова к городу Галле, движутся толпы сингалов. Легкие на подъем, мужчины и женщины несут на своих головах фрукты и овощи, циновки и глиняную посуду, шкуры тигров и пантер или другие местные товары. Они спешат, собираясь предложить все это многочисленным путешественникам, прибытия которых ждут сегодня.

Наш рассказ начинается в первых числах мая 1858 года, в самый разгар индийского народного восстания против английского владычества, и потому три парохода с солдатами и офицерами, с чиновниками гражданского ведомства и иностранными добровольцами, а также французский почтовый корабль «Эриманта», о прибытии которых было известно еще накануне, стояли на рейде и ждали, когда восход солнца позволит им пройти единственным узким каналом, ведущим в порт.

В нескольких лье отсюда, на одном из высоких плато Соманта-Кунт, покрытом почти непроходимыми девственными лесами, на берегу небольшого озера с чистой и прозрачной водой, прозванного местными жителями Озером пантер, стояли, опираясь на карабины, два человека.

Один из них, казалось, с большим интересом следил в морской бинокль за прибытием пароходов. Недалеко от них стоял здоровенный с огромными щетинистыми усами, жесткими и густыми бровями махрат и с помощью молодого, лет двадцати, малабарского метиса, разводил из сухих веток костер для приготовления завтрака.

Махрат был мужчиной в полном расцвете сил, лет около тридцати пяти, высокого роста, хорошо сложенный, с умным и энергичным лицом. Он сохранил все черты воинственного народа, который в течение трех четвертей столетия выдерживал натиск Ост-Индской компании. Он унаследовал ненависть предков к притеснителям своей страны и не мог слушать разговоры об англичанах без злобной улыбки, что придавало его лицу выражение необыкновенной свирепости.

Поэтому вообразите себе, какой непередаваемый восторг опьянил его, когда он получил известие о восстании, угрожавшем английскому господству, о восстании, в подготовку которого он и сам вложил все свои силы, начиная с того самого дня, когда Нана Сахиб отдал приказание ввести в Дели войска сипаев и восстановить царское достоинство старого набоба, потомка Аурангзеба (Великого Могола).

При первом же известии о восстании он попросил у своего господина разрешения присоединиться к армии Наны, осаждавшей Лакхнау, но тот ответил ему:

– Нет, Нариндра! – так звали махрата. – Мне понадобится твоя помощь. Более того, ты получишь еще не одну возможность удовлетворить свою ненависть к англичанам. Скоро мы сами будем под стенами Лакхнау.

Нариндра остался и не раскаялся в своем повиновении. Молодой малабарец, помогавший ему в кулинарном деле, носил имя Ковинда-Сами, но в обиходе его звали «Сами» или «Мети», как обычно зовут домашних слуг, постоянно находящихся возле хозяина. Он был доверенным слугой своего господина.

Два человека, которые стояли у последних уступов пика Адама и наблюдали за входом в порт Галле европейских судов, казавшихся, благодаря расстоянию, лишь черными точками в лазоревом пространстве, заслуживают более подробного описания, потому что именно на них сосредоточивается главный интерес нашего повествования.

Несмотря на бронзовый загар, наложенный на их лица долгим пребыванием под тропическим солнцем и служащий как бы отпечатком полной всевозможных событий и приключений жизни, в них с первого взгляда можно было признать людей, принадлежащих к белой расе. Старший, на вид лет сорока, был значительно выше среднего роста; хорошо сложенный, крепкий и энергичный, он непринужденно, с чисто военной лихостью носил классический костюм охотников и исследователей, путешествующих в бескрайних лесах Азии и Америки или в пустынях Африки: панталоны с гетрами до колен, охотничью блузу и большой крепкий пояс, к которому крепились револьверы, патронташ и охотничий нож, служивший при необходимости штыком. Его голову защищал традиционный головной убор «солас», выделываемый из сердцевины алоэ и окружаемый волнами белой кисеи для уменьшения воздействия резких солнечных лучей.

Лицо этого искателя приключений выделялось, аристократическими чертами. Тонкие, шелковистые, закрученные кверху усы, темно-синие глаза, красивый рот, слегка насмешливая улыбка, и, наконец, все лицо его носило отпечаток редкой энергии и заставляло невольно вспомнить французского кавалерийского офицера.

Наш герой действительно принадлежал к этой нации и, должно быть, служил когда-то в армии. Изысканные манеры, забота о своей наружности, несмотря на полную приключений жизнь, изящные выражения, которыми он украшал свою речь, все указывало на то, что он был не из числа тех вульгарных авантюристов, которые бегут к чужеземным берегам из-за недоразумений с правосудием собственной страны…

Но каково его прошлое? Чем он занимался до своего появления в Индии? Разве бросают свою семью, друзей и отечество, не имея на то серьезных причин и надежды вернуться обратно? И когда, собственно, появился он в этой стране лотоса? На все эти вопросы никто не мог бы ответить, даже его товарищ, с которым мы скоро познакомимся.

Вот уже много лет, как он скитается по большому полуострову Индостана и Цейлону вместе со своим верным Нариндрой, в помощь которому он взял молодого Сами.

Еще в то время, когда его товарищ лишь собирался разделить с ним его таинственную жизнь среди джунглей. И никогда, даже в часы грусти и уныния, когда человек ищет близкого друга, чтобы открыть ему свое сердце, не позволял он себе обмолвиться ни единым словом о своей прошлой жизни или причинах, побудивших его покинуть родину.

Даже имя его оставалось неизвестным. Индийцы звали его Белатти-Срадхана – буквально: чужестранец, странствующий по джунглям. Для своих слуг он был просто Сахиб или Сердар, т.е. господин или командир.

Со своим товарищем он встретился случайно у крепостного вала в Бомбее, где в это время расстреливали сипаев, вместе с их женами и детьми. Их объединило чувство ненависти к англичанам, и он коротко бросил при знакомстве:

– В детстве меня звали Фредериком. Зовите меня просто Фред в память этого счастливого времени.

– All right! Очень хорошо, master Фред! – отвечал его собеседник.

Это все, что узнал Боб от своего нового друга. Зато сам он до мельчайших подробностей рассказал ему историю всей своей жизни.

Боб Барнет – так звали его – родился в Балтиморе. Его родители принадлежали к старинному американскому роду, и он, как настоящий янки, не будучи стесненным никакими предрассудками, прошел через целый ряд занятий.

В молодости он пас коров, затем работал дантистом, школьным учителем, журналистом, адвокатом, политиком и, наконец, поступил добровольцем в армию генерала Скотта во время войны с Мексикой в 1846 году и вернулся оттуда с эполетами полковника федеральной армии.

Выйдя в отставку после заключения мира, он отправился в Индию и предложил свои услуги радже аудскому, армия которого формировалась французскими генералами Алляром, Мартеном и Вентурой.

Раджа, любезно принимавший всех иностранных офицеров, назначил его главнокомандующим артиллерией, наградив званием генерала, дворцом, имением и рабами. Перед ним уже открывался путь к богатству и почестям, когда лорд Галузи, вице-король Индии, презрев все соглашения и высшие законы справедливости, конфисковал земли раджи аудского под тем лживым предлогом, «что бедный государь не умеет управлять своим королевством и что беспорядки, в нем царящие, служат худым примером пограничным с ним владениям Ост-Индской английской компании».

Вот подлинные выражения этого безнравственного указа, узаконившего гнусное ограбление.

Раджа, не желая напрасно проливать кровь своих подданных, отказался от трона, достойно и благородно протестовал против этого пиратского грабежа, для чего и отправился в Калькутту, где вместе со своей семьей был заключен под стражу во дворец у протоки Ганга.

Генерал Боб Барнет получил приказ в двадцать четыре часа удалиться не только из дворца и столицы, но даже и из Аудского государства, под угрозой быть расстрелянным за мятеж, как сказал ему офицер, вручавший распоряжение.

С этого дня янки жил только одной надеждой на мщение, и поэтому восстание сипаев, в котором, как мы увидим, он играл весьма выдающуюся роль, явилось как нельзя более кстати, чтобы дать возможность удовлетворения его ненависти.

Боб был как в физическом, так и в нравственном плане разительной противоположностью своего товарища. Толстый, коренастый, широкоплечий, с громадным туловищем и короткими ногами, с головой, непропорциональной его росту, он был истинным представителем того англо-саксонского типа, который дал всей расе прозвище Джона Буля, т.е. Джона Быка.

Насколько его товарищ, даже во время страшной опасности, был хладнокровен, спокоен и рассудителен, настолько бывший генерал короля аудского был вспыльчив, жесток и безрассуден.

Сколько раз в течение девяти месяцев, когда они, как уполномоченные бывшего императора Дели, участвовали в партизанской войне против англичан, Боб подвергал их всех смертельной опасности. Только благодаря хладнокровию и мужеству Сердара их маленький отряд спасался от этой угрозы.

Боб был по преимуществу человеком действия и при опасности не отступал ни на шаг. В своей безрассудной отваге он всегда был сторонником самых отчаянных планов, и иногда, надо сказать, невероятное безумие его замыслов приводило к успеху, так как враг не мог представить себе, что кто-нибудь отважится на такой шаг.

Так, в одну прекрасную ночь Фред, Нариндра и он, переодетые «мали» и «дорованами», т.е. слугами, исполняющими самые отталкивающие обязанности, похитили из английской казармы в Чинчуре казну, состоявшую приблизительно из полутора миллионов золотых монет по двадцать шиллингов с изображением Ее Величества.

Для этого, распределив между собой обязанности, они должны были пройти раз десять взад и вперед мимо часовых, которые, без сомнения, приняли их за слуг.

Этот поступок и сотни других, еще более удивительных, стяжали им по всей Индии популярность как у англичан, так и у местных жителей.

Вот почему губернаторы Калькутты, Бомбея и Мадраса, единственных городов, еще признававших английское владычество, оценили их головы в двести пятьдесят тысяч франков, что составляло целое море рупий. Четыре пятых этой суммы предназначалось за поимку только одного Сердара, тогда как Боб и Нариндра оценивались оба в пятьдесят тысяч франков.

Этот способ, заимствованный из времен варварства и ставший обычным для английских властей, которые затем отказывались от сослуживших им службу агентов, привлек целую толпу негодяев. Индийские грабители и воры не блистали особой храбростью, а потому ни один из них не решался встретиться со страшным карабином Сердара, который одним выстрелом убивал ласточку во время полета.

Однако Фреду и его друзьям предстояло вскоре встретиться с врагами более опасными. Агенты из местных жителей донесли им, что полковник Лоренс, начальник полиции территориального округа Бомбея, выпустил из тюрьмы целую сотню заключенных, принадлежащих к касте тхагов, или душителей, ярых поклонников богини Кали. Он обещал им не только полную свободу, но также и деньги, назначенные в награду тем, кто доставит Сердара и его спутников живыми или мертвыми.

Угроза эта, представлявшая куда более серьезную опасность, чем все те, которых им удалось избежать, казалось, не особенно испугала наших храбрых авантюристов. Они даже покинули свой лагерь, расположенный в известном только им месте в Малабарских Гатах, где оставили набранный Нариндрой среди своих старых соратников небольшой отряд в двадцать пять человек.

Сердар обычно расставался с отрядом только в тех случаях, когда отправлялся для совершения одного из тех подвигов, которые приводили в восторг уроженцев Индии и внушали ужас англичанам. Удары были почти всегда внезапны и наносились тогда, когда врага обнаруживали на расстоянии пятидесяти или шестидесяти лье от их местности.

Фреду и его другу нужно было иметь редкую смелость, чтобы решиться одним пройти всю восточную часть Индостана и отважиться проникнуть на еще не примкнувший к восстанию сипаев Цейлон, где их присутствие рано или поздно могло быть обнаружено властями Канди.

Проявить такую отвагу было относительно легко на материке, где Сердар всегда мог рассчитывать на поддержку местных жителей даже в тех редких округах, которые оставались верными правительству. Но на Цейлоне он мог быть уверен, что он не только не получит поддержки, но что его будут преследовать, как дикого зверя, стоит только губернатору острова указать на него сингалам, как на легкую и выгодную добычу.

Все это предполагало: если отряд сделается предметом поиска, то ему будет трудно ускользнуть от врага, и этот факт позволял оценить важность задания, выполнение которого взял на себя Сердар, готовый, не колеблясь, пожертвовать для этого своей жизнью и жизнью товарищей.

Они были под стенами осажденного Наной Лакхнау, последнего пристанища англичан в долине Ганга, когда однажды вечером в палатку Срадхана вошел сиркар и с предложением следовать за ним вручил Сердару высушенный листок лотоса, на котором были начертаны какие-то знаки, без сомнения, понятые Сердаром, так как он немедленно встал и, не говоря ни слова, вышел вместе с посыльным.

Спустя два часа он вернулся обратно и заперся вместе со своим верным Нариндрой, чтобы подготовиться к отъезду. На рассвете он отправился к Бобу, который командовал взводом артиллерии, и собирался проститься с ним. Но тот воскликнул: «Не клялись ли мы друг другу не расставаться, делить вместе горе, труды, опасности, радости и удовольствия?» И вот Фред нарушает данное слово и один хочет заняться своим делом, но Боб не понимает этого, он последует за ним, и если это необходимо, то против желания Фреда. Кроме того, его присутствие у Лакхнау, который Нана решил вынудить к сдаче голодом, не нужно… В лагере и без него есть достаточное количество европейских офицеров, которые могут заменить его.

Грубый по натуре, но способный на преданность, доходящую до самозабвения, янки привязался к Фреду всеми силами души и по-настоящему страдал, видя, что ему не платят тем же.

Когда он, запинаясь от волнения, кончал длинный перечень своих доводов, Фред протянул ему руку и сказал:

– Мой милый Боб, я подвергаю свою жизнь риску из-за двух очень важных вещей. На мне лежат две обязанности: долга и мести, исполнения которой я ждал двадцать лет. Я не имею права рисковать для этого твоей жизнью.

– Я отдаю ее тебе, – с жаром перебил его янки. – Я привык сражаться рядом с тобой и жить твоей жизнью. Скажи, что я буду делать без тебя?

– Хорошо, пусть будет так! Мы едем вместе и, как раньше, будем делить с тобой и плохие и хорошие дни. Поклянись мне только – что бы ни случилось, ты не будешь спрашивать меня ни о чем до того дня, пока я не открою мою тайну, которая принадлежит не одному мне, и объясню тебе причины, руководящие моими поступками.

Боб сопровождал своего друга, и это было все, чего он желал. Какое было дело ему до причин, которые заставляли Фреда действовать таким образом? Весело дал он нужное обещание и побежал готовиться к отъезду.

Это было в то время, когда они покинули маленький отряд махратов, который форсированным маршем направился к горам Малабарского побережья, чтобы сбить с толку шпионов полковника Лоренса и обмануть англичан относительно своих истинных намерений.

Махраты, находившиеся под начальством Будры-Белладжа, назначенного великим моголом Дели субедаром Декана, скрылись в пещерах Карли, близ знаменитых подземных храмов Эллоры, и ждали того часа, когда наступит время сыграть предназначенную им роль. Маленький же отряд, который мы встретили вблизи Озера пантер, на вершине Соманта-Кунта, направился под предводительством Сердара через густые леса Траванкора и Малайалама к Цейлону.

Он так искусно руководил экспедицией, что они добрались до самого сердца Цейлона, а между тем англичане, сделавшие этот остров надежным местом склада припасов и центром сопротивления восставшим индийцам, совсем и не подозревали о приближении своих самых смертельных и самых ловких врагов.

План Сердара – наши привилегии историков позволяют нам отчасти приоткрыть его – был в той же мере грандиозен, как и полон патриотизма. Этот гениальный авантюрист мечтал отомстить англичанам за все их предательства и восстановить французское владычество в Индии. Восстала пока одна только Бенгалия, но стоило всем южным провинциям, входившим в состав прежнего Декана, последовать примеру северных братьев, и британскому могуществу наступил бы конец. Ничего не было легче, чем добиться этого результата. Воспоминания, оставленные французами в сердцах всех индийцев восточной части полуострова, были таковы, что стоило дать малейший знак Пондишери, и все они как один человек восстали бы и бросились на своих врагов в красных мундирах. Раджи и потомки царственных семейств, тайно опрошенные, дали слово встать во главе восстания, как только им пришлют трехцветное знамя и нескольких французских офицеров для управления войсками.

Без сомнения, в силу сложившихся дружеских отношений между Францией и Англией было трудно ожидать, чтобы губернатор Пондишери исполнил бы желание раджей Юга и бросился бы в общую схватку, но этот вопрос мало смущал Сердара.

Этот по-настоящему удивительный человек – не миф. Он был лично известен нам в Индии. Ему недоставало лишь малого, чтобы вернуть Франции эту чудесную страну.

Истощенная войной в Крыму, не имевшая лишних войск в Европе, располагавшая всего четырьмя тысячами солдат в Калькутте для подавления мятежа в Бенгалии, Англия в течение семи месяцев после начала восстания не нашла возможности послать подкрепление горсточке солдат, преимущественно ирландцев, которые сражались скорее за честь знамени, чем в надежде победить двести тысяч сипаев, восставших по одному слову Наны Сахиба. Союз Юга с Севером должен был нанести непоправимый удар, и было очевидно всем, что англичане, изгнанные из трех портовых городов – Калькутты, Бомбея и Мадраса, должны были навсегда отказаться от мысли вновь завоевать Индию.

Три парохода, которые собирались войти сегодня утром в порт Галле всего на какие-нибудь двадцать четыре часа, чтобы возобновить запасы угля и провизии, привезли с собой только тысячу восемьсот солдат. Однако вместе с ними англичане послали своего лучшего офицера, генерала Гавелока, героя Крымской войны, который предполагал с помощью этого небольшого отряда снять осаду с Лакхнау и удерживать натиск бунтовщиков в ожидании более значительных подкреплений.

Нана Сахиб и Сердар, извещенные об этом, провели между собой секретное совещание. Они не признавали, что английский генерал, прославившийся своей смелостью и военным талантом, мог с помощью гарнизонов Мадраса и Калькутты выставить около шести тысяч пехотинцев и что сипаи, несмотря на численное превосходство, не устоят в открытом бою против мужественных и дисциплинированных европейских солдат.

Только теперь понял Нана, какую ошибку он совершил, не подвергнув осаде Мадрас и Калькутту, как ему советовал Сердар, на другой же день после начала восстания. Теперь было уже поздно, потому что города эти тем временем были хорошо укреплены и теперь могли выдерживать многомесячную осаду. Тогда-то Сердар и составил свой смелый план похищения генерала Гавелока, который только один и был способен успешно завершить предполагаемую кампанию.

При мысли захватить в плен главнокомандующего английскими войсками лицо Сердара освещала и, как зарница, быстро гасла, странная улыбка, в которой наблюдательный человек, возможно, распознал бы глубокую ненависть.

Наверно, в прошлом этих людей было какое-то приключение, которое свело их лицом к лицу, а теперь должно было снова привести к столкновению. Нет ничего удивительного, если невольно вырвавшиеся у Сердара слова о мести, которой он ждал в течение долгих лет, были намеком на это таинственное соперничество.

Во всяком случае, абсолютное молчание о придуманном им плане было обязательным условием успеха, и понятно, что Фред, несмотря на свою дружбу с Бобом, которого он в хорошем настроении всегда называл «генералом», не мог доверить ему столь важной тайны, тем более, что этот храбрый малый был очень болтлив.

В своей жизни тот тоже ненавидел, но рассказывал об этом каждому встречному и по любому поводу, и если его враг не бывал хорошо предупрежден, то янки нельзя в этом винить. Всякий раз, когда с ним случалось что-нибудь неприятное, он угрожающе потрясал в воздухе кулаком и кричал скорее смешным, чем страшным голосом:

– Проклятый Максуэл, ты поплатишься за это!

Максуэлом звали офицера, который по распоряжению высших властей пришел к генералу Бобу Барнету и сообщил ему о приказе немедленно, не прихватив с собой ни единой рупии, под угрозой расстрела покинуть дворец.

Боб, который там, словно в раю, вел жизнь, услаждаемую ароматами сераля и праздностью, лишь иногда осматривая крепостные пушки времен Людовика XIV, поклялся вечно мстить капитану Максуэлу, надеясь рано или поздно исполнить свое слово.

В память об одной из своих многочисленных профессий, а в своей бурной жизни он занимался и коммерцией – без этого он не был бы янки, – в его голове хранилось нечто вроде бухгалтерской двусторонней книги, где все свои злоключения он вписывал в «дебет» капитана Максуэла, обещая подвести «авуары», как только случай вновь столкнет его с этим офицером.

Солнце тем временем поднималось над горизонтом все выше и выше, зажигая своими золотыми лучами бескрайнюю равнину Индийского океана, и остров, покрытый пышной растительностью, казался огромным букетом зелени, купающимся в красно-коричневых с золотистым оттенком отливах волн. Вид, открывающийся с высот пика Адама, на целый ряд плато, причудливо и волнообразно переходящих друг в друга, на равнины, покрытые тамариндами, фламбуайантами с красными цветами, тюльпанными деревьями с желтыми цветами, баньянами – индийскими фикусами, манговыми и цитрусовыми деревьями, предлагал взору живописное зрелище. Но нашим героям некогда было подкреплять душевные силы созерцанием возвышенных картин природы: корабли, проходившие в это время по каналу, поглощали все их внимание. Осторожно обойдя песчаные мели, преграждавшие узкий вход в гавань, корабли проплыли перед Королевским фортом и бросили наконец якорь в самой середине акватории порта, в двух или трех кабельтовых от берега.

После нескольких минут молчаливого наблюдения Сердар положил бинокль обратно в футляр и, повернувшись к своему другу, произнес:

– Наконец пароходы на рейде. Через четыре или пять часов к нам должен прибыть курьер. Как приятно время от времени получать известия из Европы!

– Говори сам за себя, – воскликнул Боб, – ты поддерживаешь воистину министерскую переписку, я же, черт возьми, с тех пор, как нахожусь в этой стране, не получил и клочка бумаги от своих прежних друзей! Когда я стал генералом раджи аудского, я написал дядюшке Барнету о своем повышении, но старик, всегда предсказывавший мне, что из меня ничего хорошего не получится, сухо ответил мне двумя строчками, что он не любит мистификаций… Вот единственное известие, полученное от моей почтенной семьи.

– Только бы Оджали нашел Рама-Модели, – продолжал с задумчивым видом Сердар, не обращая внимания на болтовню друга.

– Ты напрасно послал его одного, – вставил Боб, – я тебя предупреждал.

– Я не мог отправить ни Нариндру, ни Сами. Они не знают Галле, а так как языки, на которых говорят на Цейлоне, им незнакомы, то они не смогли бы разузнать и найти жилище Рамы.

– А Оджали? – со смехом прервал его Боб.

– Оджали два года до начала войны прожил у меня вместе с Рама-Модели и сумеет его найти. Можешь быть уверен в его сообразительности. В конце концов, я вручил ему письмо, достаточно объясняющее все. В том же пакете находится масса различной корреспонденции, адресованной европейским офицерам в армии Наны. С тех пор как началось сражение с Англией, они не могут получать никаких вестей, ведь восставшие не владеют ни одним портом, который позволил бы сообщаться с заграницей.

– Достаточно малейшего подозрения, чтобы твой друг Рама был повешен на крепостном валу.

– Рама не боится ни англичан, ни смерти.

– Полно, – продолжал Боб несколько ворчливым тоном, – не станешь же ты уверять меня, что исключительно из любви к ремеслу сельского почтальона заставил нас пройти всю Индию форсированным маршем, чтобы осуществлять теперь наблюдения с верхушки пика Адама!

– Вот ты снова нарушил клятву, – печально произнес Сердар. – Зачем ты спрашиваешь каждый раз, как только предоставляется случай, если знаешь, что я не могу и не хочу тебе отвечать?

– Ну, не сердись, – ответил Боб, протягивая ему руку, – я не буду больше спрашивать ни о чем, я буду следовать за тобой с закрытыми глазами… только не забудь позвать меня, когда надо будет раздавать удары или их получать.

– Я знаю, что могу рассчитывать на твою преданность, – с глубоким волнением сказал Сердар. – Не бойся, ты, возможно, понадобишься мне раньше, чем я желал бы этого.

Он взял бинокль и погрузился в прежние наблюдения.

Так всегда кончались их споры.

Тем временем Нариндра и Сами приготовили кофе и рисовые лепешки, простая и умеренная еда составляла обычно их первый завтрак.

– И дрянной же корм! – ворчал Боб Барнет, поглощая легкие лепешки, которые в этой стране назывались «аппес» и были так же легки, как маленькие крокетки в форме ракушки, что продают в Париже разносчики. God bless me! – любимое выражение генерала. – Надо по меньшей мере триста семьдесят штук этих, как бишь их… чтобы насытить порядочного человека… и при этом ни капли виски, чтобы согреть желудок! И подумать только, что у меня в подвале моего аудского дворца все было заставлено первосортными винами, старым виски, бутылками двадцатилетнего джина, и их выпили за мое здоровье, меня не пригласив, эти сатанинские красные мундиры!… Не заберись мы на эту сахарную голову, а останься на равнине, мы могли бы найти птицу и арак в местной деревне!.. Еще один день на рисовых лепешках и чистой воде – потому что этот кофе всего лишь подкрашенная вода – запишется в «дебет» синьора Максуэла… Не бойтесь, капитан, все будет оплачено сразу, мы одним ударом подведем баланс всех наших счетов… – И, продолжая проклинать и ругаться, честный янки уничтожал пирамиды «аппесов» к великому удивлению Нариндры и Сами, которые не успевали их готовить. Но все в мире имеет границы, даже аппетит янки, и Боб Барнет наконец насытился. Он проглотил затем кружку кофе вместимостью в четыре или пять литров, подслащенного соответствующим количеством тростникового сиропа, и, громко крякнув два-три раза, сказал с видимым удовлетворением, что теперь «ему гораздо лучше!».

Покончив с завтраком, он взял карабин и, обернувшись к своему другу, сказал:

– Пойду поохочусь, Фред!

Эти слова, очевидно, вызвали у Сердара возражения, и он, нахмурив брови, сказал:

– Мы окружены врагами, возможно, шпионами! Ты сделаешь лучше, если останешься здесь.

– Тебя целиком занимают твои многочисленные проекты, а что прикажешь делать мне?

– Ты знаешь ведь, что твоя голова оценена…

– Да, в двадцать пять тысяч, ни более и ни менее, как и голова Нариндры.

– Дело не в цене. Ты должен сохранить голову, даже если бы англичане предлагали за нее целый миллион. Ты забываешь также, что мы принимаем участие в очень важном деле, от которого зависит судьба восстания и, следовательно, участь миллионов людей… Неужели ты не можешь пожертвовать минутным развлечением? Обещаю тебе, что мы сегодня же ночью вернемся на Большую землю, и ты знаешь, что там у тебя будет достаточно возможностей проявить свою активность…

– Ты всегда прав, – отвечал Боб покорным тоном, – я остаюсь. Будь у меня, по крайней мере, рыболовный крючок и обрывок бечевки, я мог бы поудить на озере…

Генерал произнес эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог удержаться от улыбки. Он почувствовал себя виноватым перед другом и сказал с некоторым колебанием:

– Если ты обещаешь мне не уходить далеко от этой маленькой долины, что расположена позади нас в самом пустынном месте, то, пожалуй, не будет ничего страшного, если ты поохотишься там пару часиков. Я боюсь только, что ты, захваченный страстью к таким развлечениям…

– Клянусь тебе, что не перейду границы, указанной тобою, – перебил его Барнет с нескрываемой радостью..

– Ну, что же, иди, если тебе так хочется, – отвечал Сердар, уже сожалея о своей слабости, – помни только свое обещание! Будь осторожен и не пропадай более двух или трех часов… Ты мне будешь нужен, когда вернется Оджали.

Фред еще не кончил говорить, как Барнет вне себя от радости исчез за плотной стеной тамариндов и бурао, могучие побеги которых густой чащей спускались в долину, указанную ему другом.

Было, надо полагать, часов одиннадцать утра. Яркое солнце золотило верхушки леса, идущего этажами по капризным и волнообразным уступам Соманта-Кунта. Озеро пантер, прозрачность которого не нарушалась ни единым дуновением ветерка, сверкало, как огромное зеркало под ослепительными лучами солнца. Гигантские цветки фламбуайантов и тюльпанных деревьев медленно склонялись на своих сильных стеблях, как бы ища под листьями защиты от дневной жары. Палящий зной струился с небосвода на окружающий мир, заставляя птиц прятаться в ветвях, а диких зверей в глубине их логовищ.

Не опасаясь ни гремучих змей, ни кобр-капеллос, Нариндра и Сами вытянулись в тени карликовых пальм и предались отдыху. Тишина нарушалась лишь чистым, серебряным звуком карабина с литым из стали стволом, который Барнет пускал время от времени в ход.

Всякий раз, когда этот звук, ослабленный пышной, дробящей звуковые волны растительностью, достигал Сердара, последний не мог удержаться от нетерпеливого движения. Сидя в тени баньянов, он продолжал наблюдать за горой.

Периодически он складывал руки и, пользуясь ими, как акустическим рогом, внимательно прислушивался ко всем звукам, доносящимся из долин со стороны Галле. Можно было подумать, что он ждет условного сигнала, так как, послушав некоторое время, он с лихорадочным нетерпением брал бинокль и начинал внимательно осматривать каждую складку земли и лесные опушки.

Оставляя на время свое наблюдение, он позволял мыслям погрузиться в обширные, составленные им самим проекты, которые должны были удовлетворить два чувства, наполнявших всю его жизнь, – патриотизм и ненависть к извечным врагам Франции.

Вот уже десять лет, как он колесит по всей Индии, возмущаясь алчностью британцев, которые душат эту прекрасную страну тысячью различных, изобретенных торговцами, способов. Они облагают бедных индийцев налогами, превышающими доход. Вытесняют местное хлопчатобумажное и шелковое ремесло, издавая указы в пользу манчестерских и ливерпульских фабрик. Вывозя рис, единственную пищу бедняков, они таким образом периодически вызывали голод, который уносил жизни миллионов людей. В тех местах, где жили эти несчастные, англичане не очищали и не восстанавливали прудов и оросительных каналов, без которых во время засухи все чахнет и умирает.

И вот, он, которого бедные «наиры» Декана звали Сердаром, командиром, а «райоты» Бенгалии – Сахибом, встал на их защиту. После десяти лет терпеливых стараний он сошелся со всеми кастами и, пользуясь повсюду их религиозными верованиями, приобрел доверие и тех, и других. Он внушил раджам надежду вернуть обратно отнятые троны, и ему удалось таким образом с помощью Наны Сахиба образовать обширный заговор, в котором, несмотря на миллионы заговорщиков, не участвовало ни одного изменника. В условленный день восстали двести тысяч вооруженных сипаев, захватив врасплох английское правительство. Поразительный в своем роде пример в истории целого народа, который за месяцы, за годы до события знал точный час, назначенный для свержения ига притеснителей, причем ни один из этих людей не выдал доверенной ему тайны.

Вот почему не без вполне законного чувства гордости окидывал Сердар мысленным взглядом свое прошлое. Дели, Агра, Бенарес, Лахор, Хайдарабад уже взяты. Лакхнау должен сдаться на этих днях. Последние силы англичан заперлись в Калькутте и не осмеливались выйти оттуда. Теперь ему осталось только закончить свое дело, подняв всех жителей восточной половины Индостана, прежде чем Англия успеет прислать достаточное подкрепление для поддержания кампании.

И вот для этой важной операции, которая должна была привести к окончательному торжеству восстания, пересек он Индию и весь остров Цейлон, избегая проезжих дорог и исхоженных тропинок, сражаясь каждый день со слонами и дикими зверями, во владения которых он вторгался.

Никогда и никто не поймет, сколько нужно было иметь настойчивости, энергии, мужества и героической смелости этой четверке, чтобы перейти через Гаты, преодолеть болотистые леса Тринкомали и джунгли Соманта-Кунта, буквально кишевшие слонами, носорогами, черными пантерами, не говоря уже об ужасных ящерах и гавиалах – индийских крокодилах, населявших пруды и озера сингальских долин.

Накануне, пройдя к месту стоянки, они всю ночь вынуждены были поддерживать огонь костра на берегу Озера пантер, чтобы предотвратить нападение хищников, которые всю ночь бродили вокруг, злобно рыча, и ушли только с первыми проблесками дня.

Они были уверены, что окончательно сбили с толку англичан, знавших об участии Сердара в восстании и прекрасно понимавших, как важно избавиться от такого противника, а потому не гнушавшихся для этого никакими средствами.

 

ГЛАВА II

Слон Оджали. – Важные известия. – Боб Барнет. – Рама-Модели – заклинатель пантер. – Долина трупов.

День близился к вечеру, и солнце клонилось к горизонту, а Боб Барнет, который ушел четыре или пять часов назад, все еще не возвращался. Наверное, в двенадцатый раз занимал Сердар свой наблюдательный пост, и все с тем же успехом. Внезапно мысли его были нарушены отдаленным криком, напоминающим звук охотничьей трубы.

Не прошло и минуты, как звук повторился снова.

– Нариндра! – крикнул Сердар вне себя от восторга.

– Что случилось, Сахиб? – спросил поспешно прибежавший к нему махрат.

– Слушай! – сказал Сердар.

Нариндра прислушался. Крики повторялись с равными промежутками, но оставались тихими из-за далекого расстояния, на котором находился кричавший.

– Ну? – спросил Сердар с оттенком нетерпения в голосе.

– Это Оджали, Сахиб, – отвечал индиец, – я прекрасно узнаю его голос, хотя он еще очень далеко от нас.

– Ответь ему! Пусть знает, что мы его слышим.

Махрат вынул из-за пояса огромный серебряный свисток и извлек из него три таких долгих и пронзительных звука, что их можно было слышать за несколько миль.

– Ветер нам навстречу, – сказал Нариндра, – не знаю, дойдет ли до него этот сигнал, а вместе с тем я был бы удивлен, если бы он не услышал его. Слух Оджали тоньше нашего.

В ту же минуту, как бы в подтверждение слов индийца, ответ повторился также три раза и с такою силой, которая указывала, что крикнувший намеревался дать знать друзьям о своем прибытии. Надо полагать, что кричавший несся безумными шагами, так как, судя по громкости, пространство, отделявшее его от Озера пантер, значительно сократилось.

– Как умен! – сказал Сердар. – Этот Оджали действительно необыкновенное животное.

Они стояли и внимательно присматривались к той части долины, откуда легче было взобраться на гору, но густая листва бурао, сплошь покрытых ползучими лианами и другими паразитирующими на деревьях растениями, была непроницаема и не давала никакой возможности разглядеть нового пришельца…

– А что, если он ничего не принесет? – осмелился спросить Нариндра, столь же взволнованный, как и его господин.

– Это невозможно! – отвечал Сердар. – Ты, видно, не знаешь Оджали, раз предполагаешь такое. Он не вернулся бы, не отыскав Рама-Модели, хотя ему и пришлось бы искать его целую неделю.

Скоро оба наблюдателя заметили в двухстах метрах ниже того места, где они стояли, сильное движение веток и листвы. Немного погодя из чащи бамбука, росшего на окраине плато, вынырнул великолепный черный слон колоссальных размеров.

Это был тот, кого ждали.

– Оджали! – крикнул Сердар.

Благородное животное отвечало тихим и ласковым криком, сопровождая его движением ушей, что служило у него знаком величайшего удовольствия. Весело подошел слон к своему хозяину и поставил на земле у его ног корзину из листьев кокосовой пальмы, в каких индийцы носят на рынок фрукты и овощи. Корзина, принесенная Оджали, была наполнена свежими плодами.

Сердар, не теряя времени на то, чтобы отвечать на ласки умного животного, высыпал фрукты на траву и не мог удержаться от крика радости, заметив на дне корзины толстый, тщательно перевязанный волокнами кокосовой пальмы пакет. Разорвать эти волокна было делом одной секунды. В пакете оказалось значительное количество писем, адресованных иностранцам, которые предложили свою шпагу Нане Сахибу. Письма эти были отложены в сторону. Кроме этих писем, там находились еще большой конверт, запечатанный несколькими печатями из красного воска, и один конверт поменьше без всякой марки.

Последний содержал, вероятно, ответ Рама-Модели, цейлонского корреспондента Сердара, на письмо, переданное ему умным Оджали от своего хозяина. Но Сердар, как ни интересовался этим письмом, поспешно пробежал содержание большого конверта и с торжеством воскликнул:

– Нариндра! Мы можем теперь ехать в Пондишери, успех моих проектов обеспечен. Недели через две весь юг Индостана сбросит с себя ненавистное иго английского льва, и на всем этом полуострове не будет ни одного красного мундира.

– Правду ли говоришь, Сахиб? – спросил махрат дрожащим от волнения голосом. – Да услышит тебя Шива! Да будет благословен день мести! Эти низкие иноземцы сожгли наши дома, изрубили наших жен и детей. Они ни одного камня не оставили на могилах предков и страну лотоса превратили в пустыню, чтобы легче было подчинить ее себе. Но из праха мертвых возродятся герои, и тогда их крик, угрожающий англичанам, пронесется от мыса Коморин до берегов Ганга.

Глаза Нариндры горели, ноздри его раздувались, кулак поднялся в знак угрозы, когда он говорил эти слова… Он весь преобразился. В течение нескольких минут его лицо еще сохраняло жестокое и мстительное, выражение, которое индусы-скульпторы придают своему богу войны в старых пагодах, посвященных служению Шиве.

После этого взрыва чувств, одинаково воодушевлявших обоих, Сердар вскрыл письмо Рама-Модели.

После первых же строчек он вздрогнул. Вот содержание этого письма:

«Рама-Модели, сын Чандра-Модели, дает знать следующее:

С большим огненным кораблем франгизов (французов) приехал молодой человек твоего племени и говорит, что у него есть поручение к тебе.

«Ты отправишься, когда приедешь в „страну цветов“, – сказал ему тот, кто его посылал, – в жилище известного всем добродетельным людям Рама-Модели. Он один скажет тебе, где ты сможешь встретиться с Сердаром».

Сегодня вечером до восхода луны Рама-Модели, чтобы отклонить всякие подозрения, сам приведет к Срадхан-Сахибу молодого франгиза.

Будь настороже, Сердар! Леопарды почуяли дичь. Они разбежались по равнине, а от равнины недалеко и до горы.

Рама-Модели.

Сын Чандра-Модели сказал все, что полезно».

Письмо это привело Сердара в страшное недоумение. Кто был этот молодой человек, нарочно приехавший к нему из Европы? Только одно лицо в Париже знало о его отношениях с Рама-Модели, и лицо это деятельно проводило в Европе агитацию в поддержку восстания индийцев и переписывалось с Наной Сахибом и Сердаром. Это был Робертваль, бывший консул Франции в Калькутте. Там он познакомился с Сердаром и с самого начала был посвящен в его планы. Он принял участие в деле, которое история назовет впоследствии «пондишерийским заговором».

Незнакомец был, по всей вероятности, послан им, но с какой целью?

К радости от того, что его планы получили поддержку, примешивалось чувство тревоги. Что случилось с Бобом Барнетом? Ушел около одиннадцати часов утра и не вернулся. Это молчание нельзя было объяснить ни отдыхом (страстный охотник, неутомимый пешеход, он был не способен поддаваться усталости даже на минуту), ни отсутствием дичи: зайцы, фазаны, дикие индейки, олени и вепри буквально кишели в горных долинах, где никто не нарушал их покоя. Сингалы, как и индийцы, не охотятся. Только немногие из них ставят ловушки и делают засады вблизи источников, куда ходят на водопой черные пантеры, которых на Цейлоне такое множество, что правительство вынуждено было назначить премию за истребление этих хищников. Молчание Боба можно было объяснить только тем, что с ним приключилось какое-нибудь несчастье, или тем, что, зайдя слишком далеко, он оставил свой карабин в покое, чтобы поскорее вернуться обратно.

Напрасно ждал Оджали, безмолвно следуя за хозяином, благодарности за столь успешно выполненное поручение. Взволнованный Сердар ходил по берегу озера, внимательно прислушиваясь к каждому звуку.

Очень часто и в самых затруднительных случаях был обязан Сердар своим спасением хладнокровию и необыкновенному уму благородного животного.

Редкие качества, которыми природа одарила слона, настоящего царя животных не только по своему росту и силе, но и по развитию ума, настолько замечательны, что мы не можем не сделать его более подробного описания. Все знают, что слоны в Индии используются для таких работ, которые требуют известной разумности и личной ответственности. Они поливают поля и понимают, когда нужно остановиться, чтобы не залить растения. Они валят высокоствольный лес, очищают его от веток, переносят по непроходимым чащобам и складывают их в самом образцовом порядке. Нет ни одного путешественника, который не видел бы в Коломбо, как они укладывают на набережной огромные стволы тикового дерева, идущего на постройку кораблей, и которые никто без помощи машин не может сдвинуть с места. Они помогают грузить и разгружать суда, в совершенстве заменяя собой поворотные краны и без всякого усилия опуская и поднимая самые большие тяжести. Они оказывают незаменимую помощь кирпичникам, горшечникам, токарям, кузнецам и другим ремесленникам, заменяя собой недостающую им силу пара. В древние времена раджи составляли из них полки, которые управлялись местными начальниками и использовались во время войны. Англичане дрессировали их для перевозки артиллерии, и трудно представить себе более странное зрелище, чем вид этих крупных животных, перемещающихся с поразительной точностью и ловкостью.

Они заменяют собой курьеров для передачи депеш, преодолевая под управлением погонщика-корнака огромные расстояния. При этом они не только защищают корнака от любого нападения – нет силы, которая заставила бы слона отдать доверенный ему кожаный мешок с корреспонденцией.

Однажды, на полдороге из Тричнаполи в Хайдарабад, отстоящих друг от друга на расстоянии двухсот лье, умер от холеры корнак. Не позволяя никому дотронуться до него, слон взял труп и мешок с депешами. Тридцать шесть часов спустя он вручил мешок почтмейстеру головной станции, а тело корнака отнес обратно к его жилищу, где передал жене покойного, которая получила таким образом возможность похоронить мужа по обычаю их касты.

Этот случай и сотни других сделались легендарными в Индии. Они известны всем. Столь же кроткий и обходительный, как и могущественный, такой же добрый, как и сильный, слон становится на плантациях самым близким другом детей своих хозяев. Он играет с ними, сопровождает во время прогулки и окружает их неусыпными заботами и вниманием.

Солнце между тем быстро клонилось к западу и не более чем через полчаса должно было исчезнуть за горизонтом… Боб Барнет не возвращался! Двадцать раз уже собирался Сердар отправиться на поиски, но всякий раз Нариндра почтительно замечал ему, что возложенные на него важные задачи не позволяют ему рисковать своей жизнью, к тому же такая история с Бобом случается не первый раз. Боб исчезал уже на двое суток в горах Малабара и в Траванкоре, а затем, когда все уже начинали думать, что его растерзали дикие звери, спокойно с улыбкой на устах возвращался назад.

– Мне кажется, – продолжал махрат, – что генерал был не в силах выносить дольше отсутствие виски. Обойдя гору, чтобы мы не заметили, он отправился в Галле, откуда завтра, свежий и довольный, вернется к нам на рассвете дня.

– Я охотно принял бы твои доводы, – сказал Сердар, – отлучки такого рода в привычках Боба, не знай он наверняка, что мы должны отправиться в обратный путь сегодня ночью.

– Он, вероятно, забыл, Сахиб!

– Да услышат тебя небеса! Неужели Барнет мог забыть, что пребывание в Галле опасно для нас. Пожалуй, английским властям Мадраса или Бомбея уже донесли о нас.

– Это возможно, Сахиб! Но вы хорошо знаете, что подобные обстоятельства мало беспокоят генерала.

– Послушай! Не нас одних мучат эти опасения. Взгляни на Оджали! Вот уже несколько минут, как он проявляет сильное беспокойство: глухо фыркает, шевелит ушами, качает хоботом вверх и вниз, как бы собираясь схватить невидимого врага. И затем… он не спускает глаз с долины, куда Боб отправился на охоту.

– Ночь приближается, Сахиб! В этот час все хищники выходят из своих логовищ. Сюда, быть может, доносятся их запахи, они раздражают и волнуют Оджали.

– Возможно… но разве ты не замечаешь, что он порывается то и дело броситься вперед? Нет, в долине определенно что-то происходит.

– Может быть еще и другая опасность, Сахиб!

– Какая?

– Вам известно, Сахиб, что служащие англичанам шпионы, которые шли за нами по пятам через Бундельканд и Мейвар и которых мы сбили с пути, скрывшись в подземельях Эллоры, принадлежат к касте поклонников Кали?

– Да, известно… Заканчивай!

– Итак, сколько мне помнится, в тот вечер, когда они шныряли вокруг нашего лагеря, Оджали точно таким же поведением показывал, что чует их присутствие.

– Как? Неужели ты думаешь, что душители напали на наши следы?

– Не знаю, Сахиб, но вам, как и мне, хорошо известно, что эти люди появляются и действуют только ночью, в темноте.

– Особенно в безлунные ночи.

– И всегда неожиданно. Если это так, то нам незачем искать причин волнения Оджали. Мы знаем, с кем будем иметь дело.

– Скорее всего ты прав. Я слишком хорошо изучил нрав Оджали, чтобы не заметить разницы в его поведении, когда его беспокоят запахи людей и когда хищных животных… Так вот, чем больше я наблюдаю за слоном, тем больше растет моя уверенность в том, что совсем не хищные животные беспокоят его в ту минуту, а люди…

– В таком случае, да хранит Шива Боба Барнета!.. Они могли поймать его в ловушку.

– Если ты так думаешь, Нариндра, то почему мы не бежим к нему на помощь? Я никогда не прощу себе этой трусости.

– Интересы индийцев, которые ждут от Сердара слова свободы, которые слепо верят в него, выше интересов друга, – мрачно ответил махрат. – Когда Сердар увидит Рама-Модели, когда он узнает, зачем молодой франгиз, презрев море и англичан, приехал из Европы говорить с ним, тогда Нариндра первый скажет Сердару: «Теперь идем спасать генерала!»

– Луна скоро взойдет, и Рама-Модели, должно быть, недалеко.

– Добрые духи, заботящиеся о судьбе людей, внушили мне сейчас одну мысль, которую можно попробовать привести в исполнение.

– Говори, Нариндра! Ты знаешь, я прислушиваюсь к твоим советам.

– Оджали уже столько раз доказал свою сообразительность… Не пошлет ли Сердар его на поиски генерала?

– Как я не подумал об этом раньше! – воскликнул Сердар, и, подозвав к себе слона, он указал ему на долину, погруженную в ночные тени, и сказал ему на тамильском языке: «Оджали, иди и приведи хозяина Барнета».

Слон издал тихий крик, как бы желая показать, что он понял, и, несмотря на темноту, бросился вперед с такой скоростью, что лошадь не могла бы догнать его даже галопом. В течение нескольких минут по треску кустарников, молодых пальм и бурао, которые колосс ломал на своем пути, можно было следить за направлением его движения по лощине. Два или три раза донеслось издали сердитое ворчание пантер, покой которых был нарушен проходившим мимо них колоссом.

Трудно представить себе что-либо более величественное, чем первые часы ночи в джунглях и лесах Цейлона. В это время большие хищники из семейства кошачьих, спокойно спавшие весь день в глубине чащи, выходят из своих логовищ на поиски добычи для себя и своих детенышей. Медленно ползут они, затаив дыхание, чтобы захватить добычу врасплох, к кустарникам, где прячутся олени. Тысячи шакалов оглашают воздух своим воем и тем невольно заставляют людей и животных быть настороже.

Нариндра зажег костер из сухого дерева, собранного молодым Сами в течение дня, чтобы удержать бродивших вокруг хищников на почтительном расстоянии от лагеря. Погрузившись в свои мысли, Сердар сидел у костра вместе со своими товарищами и держал наготове карабин, как вдруг на опушке леса показались очертания человека.

– Кто идет? – крикнул Сердар, прицеливаясь.

– Это я, Рама-Модели, – просто ответил идущий.

– Милости просим.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием.

– Ты один?

– Нет! Но я оставил молодого спутника там внизу, в Башне раджей… было бы неосторожно вести его сюда. Поднимаясь к вам, я встретил пять или шесть черных пантер, кравшихся по тому пути, где я шел.

– Разве ты не боялся за себя?

– Сердар забывает, что я заклинатель пантер, – с гордостью отвечал Рама-Модели.

– Верно, – сказал Сердар с улыбкой, показывающей, что он не особенно верит этому.

– И затем, разве я не должен был прийти сюда?

– Ты мог бы назначить в своем письме место встречи. Под покровом ночи я бы спустился на равнину.

– Видно, ты не знаешь, что происходит.

– Что ты хочешь сказать?

– Английские власти Большой земли дали знать правительству Цейлона о твоем прибытии сюда, и тхаги ищут тебя. Никто не знает точно, где ты находишься, знают только, что ты скрываешься в лощинах Соманта-Кунта.

– Не может быть.

– Даже если бы мне не нужно было представить тебе молодого франгиза, я все равно бы пришел сюда.

– Благодарю тебя, Рама-Модели!

– Разве ты не являешься нашим знаменосцем, надеждой древнего Индостана!.. Какая неосторожность! Погасите костер!

– Костер находится за пригорком, и его нельзя заметить из Галле.

– Гора полна шпионов. Не хотите ли вы им дать знать о своем присутствии?

– Пусть будет по-твоему. Нариндра, погаси!

– Мы все спустимся к Башне раджей. Вы не могли выбрать места лучше и в то же время хуже для вашего лагеря. Лучше потому, что оно наводнено черными пантерами – отсюда его название – и ни один сингал не рискнет идти сюда; хуже потому, что завтра эта гора будет оцеплена тремя батальонами сингальских сипаев и вам невозможно будет бежать.

– Что ты говоришь?

– То, что мне рассказал сам сиркар губернатора… Он из наших и сегодня вечером поспешил сообщить мне это.

– А Башня раджей! Дорого мы сможем в ней продать свою жизнь?

– Нечего и думать о сражении! Сегодня же ночью вы отправитесь в леса Анурадхапура, где никто не посмеет преследовать вас. Там такие ущелья, что два решительных человека могут остановить целую армию. Оттуда вы доберетесь до болот Тринкомали!..

– Этим самым путем мы пришли сюда.

– Тогда, значит, вы хорошо знаете дорогу и вам легко будет добраться до мыса Кумари на Большой земле. Только там, среди наших, вы будете в безопасности. А когда назначен великий день?

– В срок нашего прибытия в Пондишери. Я получил уже все необходимое от нашего корреспондента из Европы.

– Следовательно, оставаться мне на Цейлоне бесполезно. Я последую за тобой и буду сражаться бок о бок. А теперь я поведу вас к Башне раджей, где ждет молодой путешественник вместе с моим братом Сива-Томби-Модели.

– Ты знаешь, что нужно незнакомцу от меня?

– Мы не говорили об этом.

– Хорошо, мы идем за тобой… Еще одно только слово! Боб Барнет ушел сегодня утром на охоту в долину на восток отсюда и не вернулся еще. Боюсь, что, поддавшись искушению, он отправился в Галле и был там арестован.

– Могу тебе поручиться, что Сахиб не был в Галле. Ты знаешь, что город состоит из набережной и двух параллельных улиц, и чужеземец не может остаться там незамеченным. Барнет, я уверен, не уходил с горы, зато названия долины, куда он отправился охотиться, ее дурной славы достаточно, чтобы объяснить его исчезновение.

– Что ты говоришь? – пробормотал Сердар сдавленным от волнения голосом.

– Ее зовут Долиной трупов, из-за того, что там находится множество человеческих костей и костей буйволов. Немногие охотники могут похвастаться тем, что вернулись оттуда здоровыми и невредимыми.

– Неужели мы должны оставить всякую надежду?

– Не знаю… Эта долина – главное место встречи черных пантер со всей горы. Они не терпят там даже тигров. Несмотря на то, что малознающие люди говорят о жестокости этих животных, они трогают человека только тогда, когда голодны или ранены. Пусть Нариндра и Сами останутся здесь, чтобы предупредить твоего друга, что мы в Башне раджей. Если к окончанию нашего разговора с молодым путешественником он еще не вернется, то мы отправимся на его поиски. Мы должны до рассвета быть далеко отсюда. Как я уже говорил, с первыми проблесками дня оба склона Соманта-Кунта будут окружены войсками.

– Скорей же! Мне не терпится узнать причины этого странного визита… Ты не боишься за жизнь Нариндры и Сами во время нашего отсутствия?

– Посмотри! Луна только что взошла и сияет в полную силу. Отвечаю, что никакая пантера не осмелится взойти на плато при таком ярком свете.

 

ГЛАВА III

Башня раджей. – Таинственный посланник. – Эдвард Кемпуэл. – Резня в Гаурдвар-Сикри. – Просьба о спасении. – Сын Дианы Де Монморен.

Поручив оставшимся быть осторожными и не спать, Сердар последовал за Рама-Модели. Индиец по обыкновению своего племени шел легким и ровным шагом, не оставляя после себя следов.

Менее чем через час они добрались до Башни раджей.

На Цейлоне, как и по всей Индии, по распоряжению прежних властителей страны были выстроены на известном расстоянии и в пустынных местах, населенных хищниками, кирпичные четырехугольные башни для убежища путешественников, заблудившихся или застигнутых ночью в этих опасных краях. Отсюда происходит название «Башня раджей», данное им местными жителями. В прежние времена в этих башнях всегда можно было найти запас риса, а также все необходимые кухонные принадлежности и циновки для сна. Англичане положили конец этим филантропическим обычаям, и от этих караван-сараев, где бедняки не только могли отдохнуть от усталости, но и подкрепить свои силы вкусной пищей, не осталось ничего, кроме четырех стен… Так исчезло большинство древних благотворительных учреждений, созданных по закону гостеприимства, так почитаемого на Востоке…

Первый этаж башни был освещен факелом из бурао, дерева настолько смолистого, что маленькая ветка его могла гореть, не погасая, в течение нескольких часов подряд и давала достаточно света. Посреди единственной комнаты башни стоял молодой человек лет восемнадцати-двадцати, в котором по наружному виду можно было сразу узнать англичанина.

Национальность молодого человека не ускользнула от проницательного взора Сердара, который по какому-то тайному предчувствию понял, что ему предстоит важный и серьезный разговор, который не должен быть известен индийцам, он поспешил спросить молодого чужестранца, говорит ли он по-французски.

– Почти так же хорошо, как и на своем родном языке, – отвечал молодой человек по-французски.

– Мой вопрос мог показаться вам странным, – продолжал Сердар, – но Индия ведет в данный момент войну против вашего отечества. Обе стороны совершают неслыханные жестокости, но, к несчастью, я должен признать, что ваши соотечественники первые подали сигнал к этому, расстреливая картечью женщин, стариков, грудных детей, целые семьи сипаев, перешедших на сторону революции. Совсем недавно еще майор Кемпуэл, командир Гаурдвар-Сикри, маленькой крепости в Верхней Бенгалии, осада которой близится к концу, незадолго до окружения крепости войсками Наны сделал вылазку и затем хладнокровно приказал изрубить всех пленников, захваченных из числа мирных жителей соседних деревень. Вы должны понять, следовательно, почему я не желаю, чтобы национальность ваша стала известна моему индийскому другу, потерявшему своего отца во время этой резни… Но что с вами?.. Вы бледнеете!..

Сердар не успел сказать ничего больше и бросился поддержать молодого человека, который был, по-видимому, готов упасть в обморок. Но минутная слабость прошла, и англичанин, собрав всю силу своей воли, выпрямился и поблагодарил собеседника.

– Ничего, – сказал он. – Долгий путь на гору… и потом жара, к которой я не привык… все это так утомило меня, что мне показалось, будто я падаю в обморок.

Сердар, однако, не удовлетворился высказанным ему объяснением внезапной усталости и вежливо попросил извинить его за слова, которые могли оскорбить его национальное самолюбие, но сказанные им исключительно из желания быть ему полезным.

– Факты, приведенные мною, известны всем, – сказал он, – отныне они принадлежат истории. Я был обязан упомянуть вам о них, чтобы дать вам понять о необходимости хранить в тайне вашу национальность.

– Меня уже предупредили об этом, – отвечал молодой англичанин таким горестным тоном, что сердце Сердара дрогнуло. – Не зная еще грустного факта смерти отца Рама-Модели, который губит все мои надежды, я оставил последнего при том убеждении, что я француз. Мать моя, впрочем, принадлежит к этой национальности.

– Говорите, я слушаю вас, – сказал Сердар, в высшей степени заинтригованный этими словами.

– Увы! Я сильно опасаюсь, что сделал эти две тысячи лье для того только, чтобы убедиться, что вы ничего не можете сделать для меня.

Он остановился на минуту, подавленный охватившим его волнением, но сейчас же продолжил:

– Достаточно одного слова, чтобы вы все поняли. Меня зовут Эдвард Кемпуэл, я сын коменданта Гаурдвара.

Удар молнии, случившийся бы у его ног, менее поразил бы Сердара, чем это неожиданное известие, и выражение благосклонного интереса на его лице мгновенно исчезло.

– Что хочет от меня сын майора Кемпуэла? – медленно и с расстановкой спросил он.

– Англия отказывается защищать Верхнюю Бенгалию, – так тихо пролепетал молодой человек, что Сердар еле расслышал его. – Крепость Гаурдвар должна скоро сдаться. Я знаю, какая страшная участь ждет гарнизон, и явился поэтому просить вас, как просят милости у Бога, как можно просить единственного человека, который имеет теперь власть в Индии, спасти моего несчастного отца.

И, с жаром произнеся эти слова, сын майора упал на колени перед Сердаром. И среди наступившей тишины раздались душераздирающие рыдания… Бедный юноша плакал… Он чувствовал, что отец его осужден.

На просьбу спасти человека, который так позорно запятнал себя кровью Индии, что даже самые оголтелые газеты Лондона не пытались защитить его, Сердар едва не ответил криком негодования. Целых две тысячи человек, которые, как стадо баранов, были пригнаны на площадь перед крепостными стенами Гаурдвара и подставлены под картечь двух артиллерийских батарей, стрелявших до тех пор, пока не замер последний жалобный вздох, представились ему в эту минуту… кровавыми призраками, требующими мести или по крайней мере правосудия, и, вспомнив палача, он едва не осыпал жестокими словами его невинного сына.

Произошла еще одна ужасная трагедия, подобная трагедии в Гаурдвар-Сикри, и, несмотря на безумство, которое охватило английский народ, доведший в эти злосчастные дни свою жестокость до того, что требовал массового избиения индийцев, многие члены парламента прославились тем, что требовали наказания виновных. Две деревни, населенные в основном отцами, матерями и детьми тех сипаев, которые прибегли к оружию для восстановления трона прежнего властителя в Дели, были окружены гарнизоном Гаурдвара. Старики, женщины, молодые люди, дети были расстреляны за то, что отцы их, сыновья и мужья примкнули к революции. Свидетели рассказывают, что в то время, как капитан Максуэл командовал огнем, гробовое молчание, царившее кругом, нарушалось лишь плачем младенцев, лежавших у груди своих матерей.

Нана Сахиб немедленно после ужасной трагедии командировал главный корпус своей армии для осады Гаурдвара, и теперь с минуты на минуту все ждали, когда голод заставит ее сдаться.

Тронутый молодостью и глубоким горем своего собеседника, Сердар не хотел увеличивать его отчаяния жестокими словами.

– Не я обвиняю его, а вся Индия, все те, кто присутствовал при этой ужасной трагедии. К тому же отец ваш был старшим командиром, и ничто не могло быть сделано без его приказания… Само дело говорит против него.

– Я отказываюсь убеждать вас и просить.

И, подняв руки к небу, несчастный воскликнул:

– О, бедная Мэри, милая сестра моя!.. Что скажешь ты, когда узнаешь, что отец наш погиб навсегда?

Слова эти были произнесены с выражением такого глубокого горя, что Сердар почувствовал себя растроганным до слез, но он не хотел и не мог ничего сделать, а потому ограничился одним только жестом полной беспомощности.

Рама-Модели не понимал ни одного слова по-французски, хотя название города Гаурдвара, несколько раз повторяемое во время разговора, возбудило его любопытство, но настоящий смысл разговора он узнал гораздо позже, когда Сердар нашел возможным все рассказать ему.

В разговоре молодой англичанин никак не мог найти случая сообщить Сердару, как и каким образом он прибыл сюда, и теперь должен был вернуться к тому, прощаясь с ним.

– Мне не остается больше ничего, – сказал он, – как передать вам небольшую вещицу, доверенную мне нашим общим другом. Она должна была помочь пройти к вам, если бы вы отказались меня принять.

– Вы говорите, вероятно, о господине Робертвале? – прервал его Сердар.

– Я не знаю того лица, о котором вы говорите. Друга, посоветовавшего мне прибегнуть к вам, как к единственному человеку, могущему спасти моего отца, зовут Джон Ингрэхем. Он член английского парламента.

Не успел он произнести это имя, как Сердар побледнел и в течение нескольких мгновений из-за охватившего его волнения не мог произнести ни слова.

– Сэр Джон Ингрэхем! – повторил он несколько раз. – Да, имя это слишком глубоко запечатлелось в моем сердце, чтобы я забыл его. Простите, пожалуйста! Вы слишком еще молоды и не понимаете, что значит в несколько минут пережить прошлое… но все прошло, и мы можем продолжать… Вы сказали, что вам поручили передать мне…

– Одну вещь, – отвечал Эдвард Кемпуэл, подавая ему маленькую, отделанную сафьяном шкатулку.

Сердар поспешно открыл ее и, внимательно осмотрев то, что в ней было, сказал тихо, как бы про себя:

– Я так и думал!

В шкатулке находилось кольцо с выгравированной датой, а под ним полоска папиросной бумаги, на которой виднелось одно только слово, написанное знакомым почерком: «Memento!» (Помни!)

– Эдвард Кемпуэл, – торжественным и серьезным голосом сказал Сердар, – благодарите сэра Джона Инг-рэхема за то, что ему в голову пришла мысль обратиться к священному воспоминанию… воспоминанию, ради которого я ни в чем не могу отказать. Клянусь честью, я сделаю все, что только в человеческих силах, чтобы спасти вашего отца.

Ответом на эти слова был крик радости, и молодой англичанин бросился к ногам Сердара.

– Полно, успокойтесь, – сказал Сердар, подымая его, – приберегите вашу благодарность для сэра Джона Ингрэхема. Только ему одному будете вы обязаны жизнью своего отца, если мне удастся спасти его. Я возвращаю свой долг и не желаю никакой благодарности от вас. Слушайте внимательно. Вы отправитесь со мной, потому что я вам в руки передам свой выкуп, т.е. вашего отца.

– Я не один. Моя младшая сестра Мэри была так мужественна, что решилась сопровождать меня, и теперь ждет меня на французском пакетботе.

– Чем больше будет наш караван, тем лучше. Нам легче будет скрыть наши намерения. Вы должны следовать точь-в-точь всем моим инструкциям. Вы вернетесь на «Эриманту», которая завтра продолжит свой путь в Пондишери. Вы подождете меня в этом городе. Я прибуду туда, самое позднее, недели через две. Никто не должен подозревать, что вы родственники коменданта Гаурдвара, для чего вы должны взять фамилию вашей матери, француженки, как, кажется, вы сказали.

– Это уже сделано… Сэр Джон, наш покровитель, прекрасно понимал, что мы не можем в самый разгар революции пробраться в Индию ни под видом англичан, ни как дети майора Кемпуэла. Мы записались поэтому в книге для пассажиров «Эриманты» под именем нашей матери.

– Которую зовут?

– Де-Монмор-де-Монморен.

– Вы сын Дианы Де-Монмор-де-Монморен! – воскликнул Сердар, прижимая руку к груди, как бы опасаясь, что сердце его разорвется.

– Дианой, действительно, зовут нашу мать… откуда вам известны такие подробности?

– Не спрашивайте меня, умоляю вас… я не могу ответить вам.

Повернувшись затем к молодому человеку, он пристально посмотрел на него.

– Как он похож на нее, – говорил он себе, – да, это все ее черты, ее прелестный рот, большие нежные глаза, открытое лицо, на котором никогда не промелькнуло и тени дурной мысли… А я ничего не знал!.. Вот уже двадцать лет, как я покинул Францию… всеми проклинаемый… изгнанный, как прокаженный… Ах! Я уверен, что она никогда не обвиняла меня… И у нее уже такие большие дети! Сколько тебе лет, Эдвард?

– Восемнадцать.

– А твоей сестре? – продолжал Сердар, не замечая, что говорит «ты» молодому человеку, но в голосе его теперь слышалось столько нежности, что юношу это не смущало.

– Мэри нет еще и четырнадцати лет.

– Да, верно… Ты говорил мне, кажется, что отец не способен на такие вещи, как избиение в Гаурдваре? Теперь я верю тебе, я слишком хорошо знаю Диану и ее благородство. Она не согласилась бы стать женою человека, способного на жестокость. Я не только спасу твоего отца, но и возьму его под свою защиту. Я докажу его невиновность перед лицом всех людей, а когда Сердар говорит: «Это так!», никто не посмеет опровергнуть его слова!

Разговор был прерван Рама-Модели, который подошел к Сердару и, притронувшись к его руке, почтительным, но твердым голосом сказал:

– Сахиб, часы бегут, время не ждет, Боб Барнет, возможно, нуждается в нашей помощи. И мы не можем оставаться здесь в горах до утра, нас окружат со всех сторон. Следует, не теряя ни минуты, принять какое-нибудь решение.

– Ты прав, Рама, – отвечал Сердар, – долг прежде всего. Но какой необыкновенный день для меня! Позже ты все узнаешь. Я ничего не хочу скрыть от моего вернейшего друга.

Сердар передал молодому англичанину свои последние указания. Решено было, что Сива-Томби, брат Рамы, будет сопровождать Эдварда и его сестру во время переезда с Цейлона в Пондишери. Сердар, весь поглощенный своими серьезными делами, наконец объявил тому, кто теперь для всех стал графом Эдуардом Де-Монмор-де-Монмореном, что им пора расстаться.

Вместо того чтобы пожать ему руку, как джентльмену, с которым он только что познакомился, Сердар протянул ему обе руки, и молодой человек с жаром бросился в его объятия.

– До свидания, мой мальчик! – сказал Сердар растроганным голосом. – До свидания в Пондишери…

 

ГЛАВА IV

Что произошло с Барнетом? – Охота в джунглях. – Пещера. – Нападение носорога. – Бесполезные призывы. – Битва Оджали в джунглях. – Спасен!

Пока Сердар и Рама-Модели, нисколько не заботясь о возможной встрече с опасными хозяевами этих мест, взбираются по крутым склонам Соманта-Кунта, мы вернемся немного назад, чтобы узнать, какие причины могли так задержать Боба Барнета.

Получив от Сердара разрешение поохотиться несколько часов, Боб отправился с твердым намерением не преследовать крупных животных, которые могли завлечь его очень далеко, а убить только одного или двух зайцев и парочку индюшек, чтобы внести некоторое разнообразие в ежедневное меню, состоявшее, как известно, из рисовых лепешек и кофе, подслащенного тростниковым соком. Пища такого рода, говорил генерал, пригодна только курам или индийцам.

Он обратил внимание на расстилавшийся по дну долины моховой ковер и заросли камыша, которые всегда и во всякой стране указывают на наличие болота. Он сейчас же сказал себе, что раз это болото, то там, без сомнения, есть болотная дичь. Довольный своей сообразительностью, он мысленно уже представлял себе полдюжины уток и столько же болотных куликов, поджариваемых на вертеле над огнем.

Этот сладкий гастрономический мираж было не трудно превратить в реальность, так как в цейлонских болотах обитает много водоплавающей птицы. Никто из местных жителей на нее не охотится и не ест ее мяса, а потому ее расплодилось столько, что достаточно нескольких выстрелов, чтобы добыть необходимое количество.

Увидя великолепного зайца, неосторожно выпрыгнувшего из чащи в каких-нибудь тридцати шагах, Боб Барнет с быстротою молнии свалил его на землю и, положив в ягдташ, продолжал свой путь. Вначале он то и дело встречал небольшие площадки, облегчавшие ему путь, но мало-помалу спуск становился все круче. Перед ним тянулись огромные пространства лесов, шедшие вплоть до прохода Анурадхапура, заканчивающегося на востоке чем-то вроде цирка, откуда можно было выйти только через этот проход или поднявшись по крутому склону, выбранному Барнетом для своего спуска.

Этот продолговатый цирк не более четырех-пяти лье в ширину тянется в длину на шестнадцать лье, начиная от Соманта-Кунта до развалин города Анурадхапуры, построенного у самого выхода из него. Эта огромная котловина представляет собой целое море зелени, окруженное почти вертикальными горами. Можно было подумать, что природа преднамеренно устроила здесь убежище для диких зверей, где они могли бы спокойно жить, где человек не нарушал бы их покоя. Вот почему тысячи тигров, леопардов, черных пантер отдали предпочтение этому месту. Отсюда они ночью взбирались по крутым склонам и, рассыпавшись группами по окрестностям, брали налог со стад местных жителей, когда охота на оленей, кабанов или такую мелкую дичь, как зайцы, дикие козы, была неудачна. Здесь водились также большие стада диких слонов, владения которых тянулись до озера Кенделле в провинции Тринкомали. Здесь можно было встретить больших индийских носорогов, предки которых в конце третичного периода жили по всей Азии. В настоящее время они вымирают вследствие изменившихся условий жизни.

Именно в это самое место, о котором никто не мог похвастаться, что прошел его вдоль и поперек, и откуда, по словам Рама-Модели, не вернулся ни один охотник, отправился Барнет для своего любимого занятия. После двух часов невероятных усилий и акробатических упражнений генерал наконец спустился на дно долины.

– Как же я подымусь теперь обратно наверх? – воскликнул он, подняв голову, чтобы рассмотреть путь, по которому он пришел.

Недолго думая над этим, он поспешил к замеченному еще с вершины болоту.

Первый взгляд, брошенный им сквозь листву растений, привел его в неописуемый восторг… Стаи нырков, ржанок, куликов резвились, пощипывая короткую траву болота и не подозревая о его присутствии… И какая радость для гурмана – в одном из уголков болота спокойно отдыхала, довольная тем, что наполнила свой желудок, целая стая исполинских уток размером больше обыкновенного гуся, из-за вкусного и сочного мяса прозванных в Индии браминскими утками.

Дрожа от волнения, как охотник-новичок, Боб Барнет поспешно зарядил свой карабин дробью. Примостившись на земле, чтобы стрелять в горизонтальном направлении, он прицелился в самую гущу стаи. Перед тем как стрелять, он, по обыкновению охотников, приподнял слегка пыж, чтобы дробь разлетелась на большую площадь.

Он выстрелил и, раздвинув листву, показался на берегу болота. Оглушительный шум крыльев и разных голосов был ответом ему, и все птицы, как большие, так и малые, мгновенно поднялись в воздух. Боб торжествовал. На поверхности воды плавали семь убитых браминских уток и еще три раненых барахтались в траве, куда они добрались после тщетных попыток улететь. Добить раненых и собрать убитых было делом нескольких минут, так как болото было неглубоко в этом месте. Заяц и десять исполинских уток составляли порядочный груз для Барнета, и он боялся, что будет не в состоянии подняться со своей ношей назад на плато. Тут у него мелькнула неожиданная мысль, что, поджарив только две из этих превосходных уток, он спрячет их в свой желудок и таким образом избежит грустной необходимости нести их на своих плечах или бросить здесь.

Не успела эта мысль промелькнуть, как он принялся за ее исполнение. Прежде всего нужно было выбрать место, соответствующее этой деликатной гастрономической операции. Связав с помощью сухой лианы убитую им дичь, Барнет отправился вдоль подошвы горы, пока не увидел нечто вроде пещеры, уходящей между двумя скалами в глубь горы. Он вошел в пещеру и, не выпуская из рук карабина, сделал несколько шагов вперед, чтобы убедиться, не служит ли она дневным убежищем какой-нибудь пантере. Высота пещеры на протяжении двадцати метров была постоянна. Затем пещера сужалась и заканчивалась узкой трубой в один метр высоты и четыре-пять длины.

Когда глаза привыкли к темноте и Боб убедился, что в пещере никого нет, он вернулся к входу и, приготовив костер, разжег его, а затем ощипал и выпотрошил уток, показавшихся ему наиболее нежными и молодыми. Нанизав их на деревянный прут, он укрепил его над огнем на двух палках с вилообразными концами.

Барнет, успевший сорвать по дороге несколько лимонов, принялся с наслаждением выжимать из них сок на кожицу уток, которая стала – признак удачного жаркого – мало-помалу покрываться маленькими пузырьками. Вдруг из лесу послышался необычный шум, отвлекший внимание Барнета от совершаемой им операции. Было ясно, что сухие ветки и кустарник ломаются и трещат под чьими-то тяжелыми шагами.

И прежде чем Боб, стоя с лимоном в руках, успел подумать, что ему делать, как шум послышался ближе, и между двумя скалами у входа в пещеру появился огромный носорог. Барнет стоял на краю небольшой площадки перед пещерой и не мог никуда бежать.

Поспешно бросился он к карабину, лежавшему в нескольких шагах от него, и, с быстротою молнии заменив заряд дроби конической пулей, кинулся к пещере и в два прыжка оказался внутри ее.

Носорог, увидя незнакомое ему существо, преграждавшее путь в его собственное жилище, был удивлен не меньше Барнета. Он колебался несколько секунд, не зная, на что ему решиться, и вдруг, испустив оглушительный рев и наклонив голову, бросился вперед. Но Боб Барнет, заранее предвидевший атаку, поспешил укрыться в узкой трубе, которой заканчивалась пещера, и куда не мог проникнуть его колоссальный враг. Вынужденный пробираться туда ползком, он, к несчастью, уронил карабин и не успел поднять его, как враг был уже близко. Забравшись в глубину туннеля, он обернулся и не удержался от крика ужаса: голова свирепого животного, почти целиком протиснувшаяся в отверстие, находилась всего в пятидесяти сантиметрах от него. С Бобом не было другого оружия, кроме револьвера, но он не решался им воспользоваться.

Носорог – самое глупое животное в мире. Просунув свою голову в углубление, он никак не мог понять, что тело не в состоянии туда пройти, и целые часы подряд пытался протиснуться в трубу, беснуясь, что не может добраться до наглеца, захватившего его жилище.

Боб мог бы положить конец этому беснованию. Ему сразу пришло в голову, что пуля, безвредная для всех частей тела колосса, могла убить его на месте, проникнув в мозг животного через глаз. Но как ужасно тогда будет его положение! Не в силах убрать с дороги огромное тело мертвого животного, он вынужден будет ждать голодной смерти, окруженный испарениями разлагающегося трупа. Оставалась надежда, что носорог мог устать, да наконец и голод, укрощающий самых свирепых животных, должен был рано или поздно выгнать его на поиски пропитания.

Да, действительно, Боб находился в таком положении, когда даже очень храбрые люди теряют голову. Согнувшийся вдвое в своем каменном убежище, оглушенный злобным ревом колоссального противника, он задыхался, кроме того, от тошнотворного запаха, которым носорог при каждом выдохе наполнял узкое пространство туннеля.

Надо сознаться, что энергичный янки с редким героизмом переносил постигшую его беду. Когда он убедился, что стены его тюрьмы прочны и смогут выдержать все усилия атакующего, к нему вернулось присутствие духа и надежда стала снова закрадываться в его сердце. Он слишком хорошо знал Сердара и других своих спутников и был уверен, что они придут ему на помощь.

Случись по крайней мере это происшествие часом позже, он смог бы воспользоваться приготовленным вкусным обедом, но злому року угодно было лишить его даже этого гастрономического утешения. Он не мог, разумеется, спокойно думать о двух утках, которых он так прекрасно зажарил и не успел съесть.

– Ах, капитан Максуэл! Капитан Максуэл! – бормотал время от времени храбрый генерал. – Еще один пункт добавим в наш дебет… Боюсь, что при встрече со мной вы будете не в состоянии расплатиться по счету.

И он продолжал мысленно подводить итоги своей бухгалтерской книги.

– Плюс… две, дожаренные в самый раз утки и результаты моей охоты, погибшие по вине господина Максуэла.

– Плюс… несколько часов в этой дыре с носорогом… по вине того же лица… Что ж, я нисколько не преувеличиваю, – говорил Боб Барнет, продолжая свои рассуждения. – Не возьми этот негодяй Максуэл в плен раджу аудского и не выгони он меня из дворца, не было бы и революции для восстановления трона раджи. А не было бы революции, я не поступил бы на службу к Нане Сахибу и Сердару. Не поступи я на службу…

Бесполезно приводить дальше эту бесконечную цепочку рассуждений и ассоциаций относительно случившихся с ним несчастий, которые великий начальник артиллерии раджи валил на голову ненавистного ему английского офицера. Когда он узнал, что в Гаурдвар-Сикри находится офицер такого же имени – Максуэлы так же обыкновенны в Англии, как Ивановы и Петровы в России, – который командует артиллерией, он воскликнул:

– Не мой ли это молодчик?!. Только он один может совершать подобные гнусности.

И, не моргнув глазом, он прибавляет и это к своему счету.

Носорог тем временем устал. Удалившись на середину пещеры и не переставая следить за своим пленником, он лег, вытянувшись во всю длину.

Существо это, наделенное маленьким мозгом и почти совсем лишенное памяти, отличается удивительно изменчивым нравом, переходя часто от безумного гнева к полной апатии. Поэтому не было бы ничего удивительного, если бы он вдруг встал и пошел пастись в джунгли, забыв о враге, которого он час тому назад преследовал с таким ожесточением.

Но этой драме не была суждена такая мирная развязка. Ночь наступила и не принесла никакого изменения в положение обоих противников. В пещере царила полная темнота, и, хотя Боб Барнет ясно слышал ровное храпение колосса, он не решался воспользоваться его сном, чтобы бежать, ибо в случае неудачи его ждала верная смерть. Он, пожалуй, рискнул бы всем, не будь он уверен, что к нему явятся на помощь или, во всяком случае, враг его, наделенный большим аппетитом, как все животные этого рода, вынужден будет выйти в поисках пищи.

Взошла луна и осветила своими бледными лучами вход в пещеру. Внезапно носорог поднялся, чем-то крайне обеспокоенный. Волнуясь, он принялся ходить взад и вперед, стараясь удержать одолевавшую его зевоту, что служит всегда у этого животного предвестником сильного гнева. Барнет с удивлением спрашивал себя о причине такой внезапной перемены, когда на довольно близком расстоянии от пещеры кто-то вдруг звучно протрубил, на что носорог ответил злобным ворчанием, не выходя из пещеры. Кто был этот новый враг, так испугавший его, что он боялся выйти из пещеры и вступить с ним в бой?

Новый трубный звук раздался почти у самого входа, и в слабом свете луны, пробивавшемся между двух скал у входа в пещеру, показались очертания посланника Сердара.

Барнет, придвинувшийся к самому краю туннеля, служившему ему убежищем, сразу узнал его.

– Ко мне, Оджали, ко мне! – крикнул он.

При звуках знакомого голоса слон бросился в пещеру, подняв кверху хобот и испуская воинственные крики. Он направился прямо к носорогу, который ждал его, съежившись в углу, не вызывая на бой, но и не убегая от него. Страшное зрелище представляли эти полные злобы и бешенства животные.

Когда Оджали подошел к носорогу, тот опустил голову и бросился в сторону, избегая натиска могучего противника, но затем, с необыкновенной быстротой повернувшись, попытался всадить ему в живот свой ужасный рог. Слон-новичок попался бы на это, но Оджали был старый боец. Начальник королевских дрессировщиков в Майсуре обучил его всевозможным видам борьбы, и сколько раз уже на больших празднествах, дававшихся раджой, мерился он силами с животными подобного рода. Поэтому ему прекрасно был известен тот единственный способ, к которому всегда прибегает носорог. Он с такой же быстротой, как и противник, сделал пол-оборота и повернулся к нему неуязвимой грудью, пробуя при этом схватить его хоботом за рог. Носорог ловко увернулся и, бросившись направо, попытался снова нанести ему удар в живот. Это погубило его… Слон, повернув в противоположную сторону, нанес ему такой сильный удар задними ногами, что тот отлетел к скалам. И не успел еще побежденный подняться, как Оджали подбежал к нему и клыками пригвоздил к земле. Рассвирепев окончательно, он топтал его тело ногами, ломал кости, разрывал мясо и кожу своего врага, пока тот не превратился в безжизненную и бесформенную массу.

Боб Барнет, вышедший наконец из своей тюрьмы, с большим трудом успокоил его ласковыми словами, до того возбудилось битвой это обыкновенно доброе и приветливое животное. Так слон совершил свой новый подвиг, увеличивший и без того длинный список услуг, оказанный им своим хозяевам или, вернее, друзьям…

 

ГЛАВА V

Ночное видение. – Ужас Сами. – Засада. – Английский шпион. – Пленники. – Военный суд. – Приговорены к повешению. – Таинственная записка – Последние часы Барнета. – Общество «Духов вод». – Завещание янки.

Не прошло и часа, как Боб Барнет, сидя на шее Оджали, для которого было пустой забавой взбираться на самые крутые склоны, въезжал на плато Озера пантер. В ту же минуту туда подошли Сердар и Рама-Модели. Узнав, что произошло, Сердар не решился упрекнуть своего друга. Он был рад, что потерявшийся вернулся и что Оджали проявил столько ума и отваги в этом приключении.

– Теперь, когда мы снова вместе, – сказал он своим товарищам, – и нас ничто больше не задерживает здесь, мы должны подумать о том, чтобы не попасть в западню, которую англичане собираются нам расставить. К счастью, об этом вовремя предупредили Раму.

– Что случилось? – спросил Барнет.

– То, что мы должны были ждать, – ответил Сердар. – Английские власти Калькутты донесли о нас губернатору Цейлона, и он собирается завтра на рассвете с помощью местных войск окружить нас. Но он ошибается, надеясь так легко взять нас в плен.

В этот момент раздался крик ужаса. Молодой Сами с испуганным взглядом, указывая руками в сторону кустарников, росших по склону лощины, стоял, как окаменелый, и не мог произнести ни слова. Это было тем более странно, что он был храбрым малым, иначе Сердар не взял бы его с собой.

– Что там такое? – спросил Сердар, более удивленный, чем встревоженный.

– Ну, говори же! – теребил его за плечо Нариндра.

– Там!.. Там!.. «Ракшаса»! – еле пролепетал бедняга.

В Индии, где крайне суеверные люди низшей касты верят в призраки и привидения, «ракшаса» играет почти такую же роль, какую играл в средние века «волк-оборотень» в деревнях Франции. Но так как воображение индийцев сильнее нашего, то ракшаса во сто раз превосходит своего западного собрата. Он не только бродит каждую ночь, нарушая покой людей, но принимает облик самых фантастических чудовищ и животных. Он крадет для собственного пропитания трупы умерших. Он может, кроме того, меняться телом с тем, кого хочет мучить, принуждая несчастного бродить по джунглям и лесам в образе шакала, волка, змеи, а сам в это время, чтобы отдохнуть от бродячей жизни, селится в жилище жертвы.

Эти верования разделяются всеми жителями страны, и лишь немногие индийцы из высших классов освободились от этих суеверий.

– Ракшаса существует только в твоей бедной голове, – ответил Нариндра и направился к чаще кустов и деревьев, указанных Сами.

Махрат отличался ясным умом и благодаря общению с Сердаром успел избавиться от нелепых суеверий. Обойдя кусты и тщательно осмотрев все кругом, он вернулся обратно.

– Там ничего нет, – сказал он, – ты спал, мой бедный Сами, и принял сновидение за действительность.

– Я не спал, Нариндра, – решительно ответил молодой человек. – Сахиб рассказывал мистеру Барне-ту о губернаторе Цейлона, который хочет оцепить горы своими сипаями, когда ветки вон того кустарника раздвинулись и чудовищная голова, покрытая белыми полосами, показалась там. Я видел ее так же ясно, как вижу тебя, Нариндра… Я не мог удержать крика, и голова тотчас исчезла.

Сердар стоял с задумчивым видом и не произнес ни слова во время этого разговора.

– Не покрывают ли в некоторых случаях своего лица белыми полосами поклонники Кали, богини крови? – спросил он Рама-Модели, внимательно выслушав объяснение Сами.

– Да, покрывают, – ответил заклинатель пантер дрожащим голосом, потому что он, подобно своим соотечественникам, верил в привидения.

– В таком случае, – продолжал Сердар, не замечая, по-видимому, волнения Рамы, – если Сами действительно видел такую фигуру в кустах, то, верно, это был один из тех негодяев, которые предали своих братьев и согласились служить англичанам шпионами.

– Сахиб ошибается. Никто из них не посмеет так близко подойти к нам, особенно в такое время, когда луна освещает это плато и светло как днем… Сами видел ракшасу… Вон! Вон! – продолжил вдруг Рама сдавленным от страха голосом. – Смотрите туда… Вон там!

Все взгляды обратились туда, куда указывал Рама, и скоро заметили среди находящихся в пятидесяти метрах от них группы карликовых пальм странную фигуру. Испещренная белыми полосами, кривляясь, она как бы с вызовом поглядывала на наших героев.

Сердар мгновенно прицелился и, выстрелив, спокойно опустил свой карабин.

– Человек это или дьявол, он получил по заслугам.

Рама, несмотря на то, что страх приковал его к месту, не смог удержаться от жеста недоверия и шепнул на ухо прижавшемуся к нему Сами:

– Это – ракшаса, пули не берут его.

В это время Нариндра, бросившийся посмотреть, в чем дело, крикнул с досадой:

– Опять ничего!

– Не может быть! – воскликнул Сердар, переставший понимать что-либо. И он вместе с Бобом Барнетом бросился к махрату, который обходил, забыв о всякой осторожности, окружающие заросли.

Было полнолуние. Свет луны заливал Соманта-Кунт, и на склоне, обращенном к порту Галле, их могли не только заметить из Королевского форта, но и достаточно точно определить место, где они находились.

– Плохо все это кончится, – вздохнул Рама, который вместе с Сами предусмотрительно переместился под покровительство Оджали. – Стрелять в ракшасу! Никто, даже самый могущественный в мире человек, не осмелился бы шутить с очень мстительными злыми духами.

В ту минуту, когда наши герои уже собирались бросить поиски, они заметили, как из чащи бамбука в каких-нибудь двадцати шагах выскочил голый туземец и побежал по направлению к равнине. Нариндра, заметивший его первым, бросился, не посоветовавшись с друзьями, преследовать беглеца. Остальные припустились, в свою очередь, ему на помощь.

Очевидно было, что это шпион. Поэтому, будучи пойманным, он мог представлять интерес, но, с другой стороны, напрасно было терять драгоценное время, чтобы получить подтверждение того, что уже было известно от Рама-Модели… Эти мысли пришли на ум Сердару, но он слишком поздно заметил ошибку Нариндры, чтобы ее исправить.

Нариндра же в это время пытался отрезать путь беглецу и направить его в сторону своих спутников. Внимательный и незаинтересованный в этом деле наблюдатель не преминул бы заметить, что беглец сам способствует успеху этого плана. Он перестал вдруг спускаться по прямой линии, хотя на пути его не было никаких препятствий, а, добежав до одной из горизонтальных площадок, описал нечто вроде полукруга, что привело его туда, где множество кустарников, густые заросли бамбука и пальм только мешали его бегу. Посреди зарослей он вдруг споткнулся и тяжело повалился на землю.

Нариндра, почти настигавший его, с криком бросился на него и прижал к земле, ожидая товарищей… Но в тот момент, когда они подбежали, сцена сразу изменилась. Из-за каждого куста, дерева или группы деревьев по сигналу, данному пронзительным свистом, со штыками наперевес поднялись сипаи-сингальцы. Наши безоружные герои, оставившие свои карабины наверху, в одну минуту увидели себя окруженными целым отрядом в триста человек.

– Сдавайтесь, господа! – сказал английский офицер, входя в круг, образованный скрещенными штыками. – Вы сами видите, сопротивление бесполезно.

Онемевшие от неожиданности, стыдясь того, что попали в такую примитивную ловушку, Сердар и его товарищи могли только подтвердить свое бессилие.

– Кого из вас двоих зовут Сердаром? – продолжал офицер, обращаясь к белым.

Сердару не оставалось ничего другого, как сыграть достойную его роль: с невозмутимым спокойствием продемонстрировать врагам мужество, равное его репутации.

Он сделал несколько шагов к офицеру и просто сказал ему:

– Этим именем меня обычно зовут индийцы.

Англичанин посмотрел на него с любопытством, смешанным с удивлением, так как подвиги этого человека стали легендарными даже у его врагов.

– Вы мой пленник, – сказал он наконец, – дайте мне слово, что вы не будете пытаться бежать, и я постараюсь смягчить полученные мною суровые инструкции.

– А в случае отказа?

– Я буду вынужден приказать, чтобы вам связали руки.

– Хорошо, я даю вам слово.

– Прошу о том же и вас, – продолжал офицер, обращаясь к Бобу Барнету, – хотя не имею чести знать вас.

– Американский полковник Боб Барнет, – с гордостью ответил Боб, – экс-генерал на службе раджи аудского. Я также даю вам слово.

– Хорошо, господа, – сказал офицер, делая поклон, – вас не будут связывать.

По знаку командира от отряда отделились четыре человека и, обвязав Нариндру, как колбасу, веревками и прикрепив затем к длинной бамбуковой палке, взяли в таком виде его себе на плечи. По сигналу офицера весь отряд двинулся в направлении порта Галле, куда прибыл почти перед самым рассветом.

Пленников заключили под стражу в Королевский форт и объявили, что скоро они предстанут перед судом военного трибунала. На основании действующего с самого начала восстания в Индии и на Цейлоне закона их дело передается в чрезвычайный суд. Кроме этого, закон позволял судить и приводить в исполнение приговор в течение двух часов с момента заключения.

Этот уникальный закон объявлял, кроме того, что в случае необходимости «достаточно трех простых солдат, чтобы под председательством старшего из них могло состояться заседание трибунала, имеющего право жизни и смерти над каждым индийцем, бунтовщиком или соучастником».

Таким образом Англия, устроив гнусное подобие правосудия, смогла утверждать, что ни один индиец не был казнен без суда.

Когда позже английские войска взяли верх и солдаты, уставшие от резни, останавливались, чтобы сосчитать трупы, устраивался военный суд и выносился приговор, которым узаконивали только что происшедшую резню, присуждая к смерти двести или триста уже мертвых человек.

Трудно довести до большего совершенства любовь к закону. И пусть не думают, что мы преувеличиваем. Это подтверждено самыми безупречными авторитетами: «В течение двух лет, уже по окончании революции, англичане затопили кровью всю Индию, убивая стариков, женщин и детей с единственным намерением оставить такие страшные воспоминания, чтобы навсегда отбить у индийцев желание бороться за свою независимость».

Каким ужасным зверем становится англосакс, когда им овладевает страх, на этот раз страх потерять Индию!

И подумать только, что эти люди в своих журналах обвиняли французских солдат в жестокости, проявленной ими в Тонкине и других местах… Никогда французская армия не согласилась бы, даже в течение суток после усмирения, исполнять роль палача, которую английская армия исполняла два года.

Пусть мирно покоятся в родной земле сотни тысяч погибших индийцев! Постепенно из-за Афганистана надвигаются на быстрых лошадях донские и уральские казаки. Киргизские всадники и кочевники Туркестана объединяются под властью белого царя. И не пройдет четверти века, как через нашествие русских Божие правосудие отомстит за мертвых и накажет убийц.

Сердара, однако, избавили от оскорбления предстать перед судом из трех по горло накачавшихся виски солдат. Трибунал, перед которым предстал он со своими спутниками, состоял из председателя-генерала и ассистентов-офицеров. Приговор был вынесен заранее, и их судили только для проформы. Боб Барнет, как американец, протестовал против чрезвычайного суда и требовал, чтобы его выпустили на поруки. Ему рассмеялись в лицо и объяснили значение слова «трибунал»… Он не унывал, доказывал их неправомочность, потребовал отсрочки на две недели, чтобы иметь время…

– Бежать? – перебил его любивший пошутить председатель.

– Случая не упущу! – отвечал Барнет при общем смехе присутствующих.

Короче, он потребовал адвоката, ему отказали. Потребовал прочтения протокола, ему сказали, что не нашли необходимым писать его. Он поставил на вид, что является иностранцем, потребовал своего консула. Одним словом, он испробовал все процедурные тонкости, с которыми познакомился в бытность свою адвокатом, но лишь заставил судей надрываться от смеха и добился того, что его вместе с друзьями приговорили к смертной казни через повешение утром, на восходе солнца. Чтобы не расстреливать, их судили, как лиц гражданских, обвиненных в заговоре против государственного строя.

Сердар с улыбкой выслушал приговор, как будто бы дело совсем его не касалось.

Когда осужденных привели в тюрьму, Боб Барнет продолжал по-прежнему волноваться. Он потребовал завтрак, и, когда его ему подали, он с привычным аппетитом съел его. Затем он написал пять или шесть писем. Одно дядюшке Барнету, которого уведомлял, что по случаю революции он лишился генеральского чина и будет повешен через семь с половиной минут. Второе капитану Максуэлу, сообщая ему, что, к великому сожалению своему, ему удастся свести с ним счеты только в долине Иосафата в день Страшного Суда. Затем он отрезал пять или шесть прядей своих волос и разложил их по конвертам, которые передал одному из охранников с просьбой немедленно отнести их на почту.

Сердар тем временем спокойно прохаживался по камере. Вдруг через решетчатое окно к его ногам упала маленькая записка. Он поднял ее и быстро пробежал глазами. В ней было всего несколько слов: «Не бойтесь, мы здесь!

«Духи вод».

Радостная улыбка осветила его лицо, но он сейчас же прогнал ее, чтобы никто не заметил.

Название «Духи вод» было взято членами многочисленного тайного общества, приверженцы которого были рассыпаны по всей Индии и Цейлону и цель которого заключалась в ниспровержении власти чужеземцев в древней стране браминов. Благодаря деятельности этого общества и явилось то единодушие, с которым в один и тот же день и час индийцы перешли на сторону революции.

Сердар был душой и руководителем этого общества еще до начала восстания. Он не переставал быть им и теперь, хотя после осуществления великого заговора связи, соединявшие всех членов общества, значительно ослабли, так как для успеха дела тайные собрания были больше не нужны.

У них не было сторонников среди сингалов из-за начавшихся после буддистских реформ религиозных разногласий, но на Цейлоне жило большое количество малабарских колонистов, составляющих третью часть всех жителей. По профессии это были купцы, банкиры, судовладельцы, золотых и серебряных дел мастера, кузнецы, резчики, горшечники и другие ремесленники, а поэтому все города и преимущественно Галле, Коломбо, Джафна были населены исключительно индийцами Малабарского и Коромандельского побережий. И все они без исключения принадлежали к обществу «Духи вод».

А вот что произошло после ареста Сердара и его двух спутников. Арест видели Сами и Рама-Модели с плато, где они притаились в чаще бурао. Они были готовы каждую минуту бежать на спине Оджали к долине Анурадхапуры в случае, если бы сингальские сипаи решили подняться на верхние склоны горы. Но потому ли, что их присутствие было никому не известно, или их аресту придавалось мало значения, командующий отрядом офицер удовлетворился, как мы видим, главными арестантами, пойманными благодаря хитрой уловке шпиона.

Как только отряд скрылся из вида, Рама-Модели взобрался вместе с Сами на спину Оджали и погнал его по известной только ему лощине, сокращавшей путь наполовину, в порт Галле.

Он прибыл в город раньше отряда. Созвав к себе в дом группу друзей, он рассказал о случившемся и предложил собрать совещание для выработки плана спасения Сердара и его товарищей.

В Галле находилось около восьмисот членов общества, и их решили предупредить как можно скорее, поручив каждому передать это известие своим друзьям, а те должны были оповестить следующих. Действуя таким образом, достигнуть цели можно было менее чем за полчаса.

План, предложенный Рама-Модели своим друзьям, был принят с восторгом, и все они тотчас же рассыпались по городу, чтобы предупредить членов общества и исполнить первую часть плана. Что касается второй части, то мы на месте действия сами увидим, каким образом составил ее заклинатель пантер для достижения легкого и быстрого успеха. Быстрота была необходима особенно, так как пушки Королевского форта, находившиеся в двадцати пяти шагах от эспланады, места казни, всегда, с самого начала восстания, стояли с открытыми и начиненными картечью жерлами.

Что касается записки, полученной Сердаром, то ее бросил в камеру сторож Тава, приятель Рама-Модели.

Как только Сердар прочитал ее, первой мыслью его было сообщить генералу, но тот был так поглощен исполнением классических формальностей, принятых в подобных случаях, что Сердар боялся помешать ему в этих занятиях, вызвать какое-нибудь восклицание и тем навлечь на всех подозрение.

Честный Барнет писал с таким спокойствием, что беспристрастный свидетель этой странной сцены, где комизм тесно соединялся с драматизмом, получил бы самое высокое мнение о его мужестве. Он решил пожертвовать жизнью и умереть, как джентльмен, но не забыть ни одного из обычаев, принятых в этих случаях.

Особенно замечательно было завещание Боба. Он не имел никакого имущества, но как уйти из этого мира, не оставив никакого завещания!

Он взял последний лист бумаги и написал:

«Это мое завещание.

Сегодня я, в здравом уме, готовясь умереть нежелательным для меня способом, по вине этого негодяя Максуэла, да будет на нем проклятие Божие, завещаю своей семье…»

Смущенный, он остановился на этом слове.

– Что мне завещать своей семье, Фред?

– Свои последние мысли, – отвечал, улыбаясь, Сердар.

– Верно, а я и не подумал об этом.

И он продолжал:

«Завещаю своей семье мои последние мысли и четыре пряди волос, приложенные здесь. Передаю младшему брату моему Билли Барнету все права на мои дворцы, рабов и огромные богатства, конфискованные у меня англичанами в Аудском королевстве, и разрешаю делать с ними, что он пожелает.

Я умираю американцем, как и родился им. Я прощаю всех, кого ненавидел в этом мире, за исключением этого негодяя Максуэла, без которого я наверняка достиг бы самых крайних пределов глубокой старости».

Он прочитал все это вслух.

– Все, не правда ли, Фред?

– Превосходно! – отвечал Сердар, который, несмотря на серьезность ситуации, еле удерживался от смеха.

Боб Барнет, довольный одобрением, подписал завещание и запечатал его. Затем он встал и, позвав одного из сторожей, вручил ему запечатанный конверт.

В эту минуту в камеру вошел офицер, командующий взводом солдат, которые должны были вести осужденных к месту казни, и объявил, что роковая минута настала.

– Нам забыли дать стаканчик виски и последнюю сигару, господин офицер, – сказал Боб с достоинством. – Неужели вам неизвестны эти традиции?

Офицер немедленно распорядился дать ему то, о чем он просил.

Боб залпом выпил стакан виски и закурил сигару.

– Пойдемте, – сказал он наконец, – я готов.

Это подлинное и истинно американское мужество поразило всех свидетелей этой сцены.

 

ГЛАВА VI

Планы побега. – Последняя сигара. – Шествие на казнь. – Сожаления Барнета. – Спасены Оджали!

Сердар, должны мы сказать, не смотрел на окончание этой трагедии с таким же хладнокровием, как Боб, придававший всему комическую окраску. Еще накануне, несмотря на сожаление о гибели дела, которому он посвятил всю свою жизнь, Сердар спокойно встретился бы со смертью. Да разве голова его не служила ставкой в той игре, которую он играл и проиграл теперь?.. Но после свидания с Эдвардом Кемпуэлом он сделался совсем другим человеком. Какие воспоминания пробудила эта встреча? Приятные или тяжелые, веселые или грустные, они заставили его, как никогда раньше, с отчаянием цепляться за жизнь. Какие таинственные узы родства или привязанности могли соединять его с матерью молодого англичанина, чтобы в несколько секунд при одном упоминании о ней ненависть, наполнявшая его сердце, испарилась под наплывом нежного чувства?

Да, действительно, имя Дианы Де-Монмор было каким-то могущественным талисманом, если ненавистное ему до сих пор имя коменданта крепости Кемпуэла до того изменилось в его глазах, что он даже не сомневался в его невиновности. «Диана не могла бы соединить свою судьбу с человеком, способным на такие преступления».

И теперь у него не было никакой другой цели, никакой другой мысли, кроме желания бежать с помощью своих друзей, чтобы спасти того, которого он еще вчера готов был расстрелять без всякой жалости.

Двери тюрьмы раскрылись, и осужденные, высоко подняв головы и без малейших признаков волнения, вышли наружу. Барнет курил с наслаждением, бормоча про себя:

– Необыкновенно, но последняя сигара всегда кажется самой лучшей.

Сердар быстрым взглядом окинул толпу, и лицо его осветилось едва заметной, мимолетной улыбкой. Местные сингалы, живущие в Галле, были буквально окружены толпами малабарцев, пришедших сюда вместе со своими семьями. События развернулись так быстро, что жители деревень не успели прийти в город. Эспланада, где выстроили эшафот с тремя виселицами, находилась всего в трехстах метрах от тюрьмы, и два батальона солдат-сипаев, составлявших весь гарнизон города, с трудом удерживали напиравшую толпу.

Три английских парохода, прибывших накануне, были сплошь усыпаны зрителями, и даже все их реи были увешаны гроздьями из человеческих тел. Все это общество, видимо, разместилось так, чтобы не пропустить ничего из происходящего, тем более что суда стояли на якоре всего в двух кабельтовых от берега. Зато на французском пакетботе было совсем пусто, и флаг его был спущен.

Пленники не были связаны. Разве была у них возможность бежать, если они со всех сторон были окружены сингальскими сипаями? Им даже разрешили идти вольным шагом.

В тот момент, когда они выходили из тюрьмы, кто-то шепнул Сердару на ухо:

– Идите очень медленно, мы готовы.

Он попытался понять, кто мог шепнуть ему такой совет… Кругом никого, кроме бесстрастных сипаев, не было.

Продвигаясь вперед, Сердар с тайной радостью заметил, что женщины и дети попадаются все реже и эшафот окружен одними только мужчинами.

Не понимая еще, какой план задуман его друзьями, он все же догадывался, что такое размещение малабарцев должно в значительной степени облегчить его исполнение.

На террасе губернаторского дворца собралось множество офицеров, чиновников и дам в нарядных туалетах. Несмотря на ранний утренний час, все жаждали увидеть, как умрет легендарный Сердар.

Знаменитый генерал Гавелок, похищение которого было задумано Сердаром и должно совершиться в Мадрасе, сидел рядом с губернатором и держал бинокль, чтобы лучше рассмотреть противника, с которым он приехал сражаться и который должен был вскоре кончить свою жизнь на виселице, как обыкновенный преступник.

Несколько англичан, приехавших со своих вилл, распорядились, чтобы их коляски стояли по возможности ближе к линии сипаев, желая полнее насладиться приятным зрелищем. Великолепный белый слон, покрытый богатой попоной, с охотничьей, обитой железом хоудой и погонщиком на спине, стоял подле них, приготовленный, разумеется, для охоты на черных пантер, куда приехавшие англичане собирались отправиться по окончании казни. Таково было по меньшей мере естественное предположение, возникающее при виде животного.

Продолжая идти к месту казни, Сердар пытался понять, почему его спасители медлят и ждут, пока пленники приблизятся к эспланаде, занятой двумя батальонами сипаев. По мере того как уменьшалось расстояние, тревога все больше сжимала его сердце, лицо покрывалось каплями холодного пота. Он не хотел умирать теперь… Погибни он во время бесчисленных стычек с англичанами, это было бы естественно… и затем, вот уже двадцать лет как завеса скрыла его воспоминания, но теперь… Не лежит ли на нем обязанность великого долга?.. Переживет ли Диана смерть отца своих детей? Невиновен тот человек или виновен, не должен ли он его спасти?.. Не налагает ли на него эту обязанность прошлое?.. И вот этот железный человек, который в другое время шел бы на казнь, как на последний подвиг, чувствовал теперь, что ноги его дрожат, а глаза заволакиваются слезами, тогда как Барнет, продолжая курить, посылал в лицо сипаям, пораженным его дерзким видом, душистые клубы дыма коренгийской сигары.

Нариндра был фаталистом: «что должно случиться, то случится». Он даже не упрекал себя за то, что его неосторожное преследование стало причиной гибели друзей. Это было написано в книге судеб, и судьба его исполнялась, а потому он никого не обвинял и не позировал перед смертью, как Боб Барнет.

Когда оставалось несколько шагов и железный круг, образованный штыками сипаев, должен был сомкнуться за пленниками, тот же голос снова шепнул на ухо Сердару:

– Сердар, скажи друзьям, чтобы они прыгали на слона и неслись к горе!

Сердар оглянулся, но ни одного малабарца не было вблизи. Неужели кто-нибудь из сипаев подкуплен? Не раздумывая долго, он, уверенный, что никто из присутствующих его не поймет, поспешно повторил Бобу по-французски только что сказанные ему слова.

На янки это сообщение произвело страшное впечатление… Его лицо побагровело от внезапного прилива крови, и можно было подумать, что у него случилось кровоизлияние в мозг.

– Спокойнее! Спокойнее! – сказал ему Сердар. Оставалось всего несколько шагов до того места, где стоял слон, когда тот, как бы по внезапному капризу, встал на дыбы и попятился, а затем, поравнявшись с пленниками, вдруг упал на колени. Пленникам не оставалось ничего больше, как прыгнуть в хоуду. Чтобы облегчить им эту операцию, толпа малабарцев, густо столпившихся в этом месте, бросилась влево, как бы испуганная слоном, испуская громкие крики и увлекая за собой пикет сипаев в противоположную от пленников сторону.

– Вперед, Индия и Франция! Ко мне, Нариндра! – крикнул Сердар громовым голосом и одним прыжком очутился в хоуде, куда за ним тотчас же последовали Барнет и Нариндра.

– Ложитесь! Ложитесь! – крикнул им погонщик, голос которого они сразу узнали.

Это был Рама-Модели, так же великолепно переодетый, как был загримирован слон Оджали. Темную кожу животного сначала смазали соком манго и, когда сок загустел, побелили с помощью извести.

Следуя совету погонщика, все трое бросились на дно хоуды. Оджали не надо было подзадоривать, он сам пустился галопом по направлению к горе. И странная вещь! Толпа, как бы заранее кем-то предупрежденная, расступалась на всем пути, не мешая его движению. Все это случилось так просто и с такой быстротой, что сипаи, оглушенные криками толпы и пробовавшие проложить себе путь через напиравших на них людей, не заметили исчезновения пленников. Они не могли видеть пленников потому, что те успели лечь на дно хоуды прежде, чем слон поднялся. Всем, кто не был предупрежден или не был близким свидетелем этой сцены, казалось, что слон бежит к горе с одним лишь погонщиком. Вот почему малабарцы, народ вообще веселого и насмешливого нрава, не могли удержаться от взрыва громкого хохота, когда услышали приказание английского офицера, командовавшего взводом сипаев, вести скорее пленников на эспланаду.

Зато с дворцовой террасы все перипетии происходящего были видны подробно, и можно поэтому представить, какой гнев охватил губернатора и как волновались окружавшие его официальные лица. Под воздействием первого впечатления губернатор хотел отдать приказ Королевскому форту стрелять в толпу, очевидно, принимавшую участие в организации этого смелого побега, но тут же понял, что такое могут позволить себе лишь немногие властители в мире. Однако, чтобы чем-нибудь вознаградить себя, он бросился в свой кабинет к телеграфному аппарату, соединяющему его с фортом, и отдал приказание без передышки стрелять по слону, который благодаря особенному расположению горы представлял в течение получаса прекрасную мишень для пушечных выстрелов.

Спустя несколько минут после отданного губернатором приказания крепостная пушка загремела с остервенением, покрывая картечью склоны горы.

Толпа с жадным любопытством следила за первыми выстрелами. Всем было хорошо видно, с какой головокружительной быстротой поднимался слон в гору, с какой необыкновенной ловкостью взбирался он по самым крутым извилинам. Всем хотелось увидеть, на чью сторону склонится успех в этой странной дуэли. Английские артиллеристы, несмотря на свою ловкость, не могли попасть в цель из-за того, что пушки у них были очень старые.

Выстрелы достигали горы, но отклонялись от цели на сто пятьдесят, двести метров, и это сильно веселило малабарцев, радовавшихся побегу своего легендарного героя. С того момента, когда стало ясно, что выстрелы не дают никаких шансов на успех и применение пушки становится смешным, не прошло и четверти часа, и губернатор приказал прекратить стрельбу.

Так закончился смелый побег Сердара. Он, бесспорно, стал «историческим» эпизодом великого восстания 1857 года, рассказы о котором наполняли в течение двух месяцев все журналы и газеты на берегах Индийского океана, от Пондишери до Маврикия и от Калькутты до Сингапура. Старые колонисты, ибо приключение это уже в прошлом, никогда не забывают рассказать вновь приехавшим историю, как один забавный губернатор не придумал ничего лучшего, чем стрелять по пленникам из пушки, и как эти пленники были спасены слоном, который буквально вытащил их из петли.

Часа через два беглецы были в безопасности в обширном бассейне непроходимых лесов и топких болот, который называется джунглями Анурадхапуры. Они могли быть уверены, что англичане не последуют за ними, но, несмотря на это, их положение нельзя было назвать блестящим. Они не могли вечно оставаться в джунглях, но если бы они попытались выйти оттуда, то непременно попали бы в руки своих противников, которым для этого достаточно было поставить вооруженные отряды у двух единственных выходов из этой ужасной долины. Беглецам оставалось, забыв всякую осторожность, попытаться силою прорваться через отряды неприятеля.

Так и поступил губернатор Цейлона, побуждаемый к этому генералом Гавелоком и вице-королем Индии. Они потребовали во исполнение патриотического долга не выпускать из рук человека, который был руководителем восстания и приехал на Цейлон с единственной целью, без сомнения, доставить своим врагам новые затруднения.

Лишенный поддержки Сердара, Нана Сахиб не замедлит совершить какую-нибудь ошибку, способствующую подавлению восстания, и отдаст его самого в руки англичан.

Поэтому можно смело сказать, что никогда еще Сердар не находился в таком отчаянном положении, как теперь.

 

ГЛАВА VII

Сэр Уильям Браун и Кишная-душитель. – Зловещий союз. – Цена крови. – Таинственное предупреждение. – Два старых врага. – Отъезд в Пондшиери Эдварда и Мэри.

После этого события сэр Уильям Браун, губернатор Цейлона, пришел в невероятное бешенство, так как он уже телеграфировал во всех направлениях, что знаменитый Сердар в его власти, и теперь должен был признаться, что упустил его. Губернатор ходил взад и вперед по своему кабинету, погруженный в самые неприятные размышления, когда слуга доложил ему, что какой-то индиец просит принять его.

Губернатор собрался прогнать его, но слуга добавил:

– Это тот шпион, который сегодня ночью заманил пленников в ловушку.

Эти слова заставили губернатора переменить решение и приказать ввести туземца.

Войдя в комнату, индиец упал на ковер, воздавая губернатору почести, которых удостаиваются только раджи и брамины высшего ранга.

– Что тебе нужно от меня? – спросил сэр Уильям, когда тот поднялся.

– Кишная, сын Анандраи, один раз уже предал Сердара, – отвечал он, – не его вина, что сипаи выпустили его из рук.

– Полагаю, что не для этого только ты хотел меня видеть?

– Нет, Сахиб. Но тот, кто предал врага первый раз, может предать его и во второй. Только дело на этот раз будет потруднее, и все зависит от…

– От платы за твои услуги, – перебил его губернатор с нетерпением.

– Сахиб отгадал мою мысль.

– Ты наглый плут… Хорошо, посмотрим! Мне некогда терять время с тобой. Как скоро ты сможешь доставить нам Сердара снова?

– Вместе с товарищами?

– Все равно. Мне важен только руководитель. И запомни хорошо, что я снова соглашаюсь на сделку с тобой, только чтобы кончить все разом. Терпением, я уверен, мы и так достигнем цели.

По лицу индийца пробежала улыбка недоверия.

– Ты не веришь моим словам? – сказал губернатор.

– Сердара не так просто схватить, – отвечал индиец.

– Я приказал как можно тщательнее охранять проходы, и ему не выбраться из джунглей. Там он будет так же бессилен, как и у нас в плену. Все дело в том, чтобы он не мог присоединиться к восставшим на юге Индии до тех пор, пока генерал Гавелок не подавит мятеж. Не знаю, впрочем, зачем я теряю время в разговорах о таких вещах, которые тебя не касаются.

– Жду твоих повелений, Сахиб!

– Через какое время сможешь ты доставить Сердара в Галле?

– Мертвым или живым?

– О! Я не желаю повторения утренней сцены! Более того, теперь, когда трибунал приговорил его к смертной казни, ты лишь исполнишь этот приговор.

– Понимаю. Мне нужно восемь дней для исполнения этого опасного поручения.

– Срок вполне разумный, и мне, следовательно, недолго придется ждать реванша. Остается назначить цену, какую ты определишь в возмещение трудов и опасностей, которым ты подвергнешься.

– О, опасности! – презрительно воскликнул негодяй.

– И ты считаешь себя в силах помериться с таким человеком? Не слишком ли большие претензии? Если хочешь знать мое мнение, то я заключаю с тобой договор лишь потому, что в случае удачи с твоей стороны ты окажешь нам большую услугу. На самом же деле я так мало верю в твой успех, что не дам и ломаного гроша за твою шкуру. Сегодня утром, например, ты не увидел бы восхода солнца, не будь там моих сипаев. Итак, сколько ты просишь?

– Известна ли Сахибу цена, предложенная в Бенгалии?

– Да, восемьдесят тысяч рупий… Мы не так богаты, как Индия, и эта премия…

– Пусть Сахиб успокоится, я не прошу денег. Я желал бы только, чтобы вы пожаловали мне и моим потомкам право на ношение трости с золотым набалдашником.

– Ты честолюбив, почтенный Кишная!

Трость с золотым набалдашником имеет в Индии такое же значение, как орден Почетного легиона во Франции. Она дается за серьезные заслуги, и лица, ее получившие, очень гордятся и не расстаются с этим отличием, как со своей тенью. В той же мере, как классы ордена Почетного легиона узнаются по банту, так и степени трости узнаются по ее длине. Вместо «кавалер», «офицер», «командор» и т.д. здесь говорят «маленькая трость», «средняя трость», «большая трость с золотым набалдашником».

Не примите этих слов за шутку. В этой стране, где социальные отличия имеют такую силу, нет ни одного индийца, который не согласился бы отдать половину своего состояния за право прогуливаться с такой тростью. В сущности, я не нахожу большого различия между тростью с золотым набалдашником и бантом. То и другое всего лишь пустая погремушка человеческого тщеславия. Над этим все смеются и все этого добиваются. Но раз мы находим смешным одно, почему не посмеяться и над другим.

Следовательно, нет ничего удивительного в том, что шпион Кишная деньгам предпочел трость с золотым набалдашником, которая считалась высочайшим отличием, какое только может иметь человек в этой стране. Я, может быть, удивлю вас, если скажу, что французские губернаторы в Пондишери, унаследовавшие право прежних раджей давать эту награду, были очень скупы на этот счет. При населении в полмиллиона жителей вы найдете только двух,. трех индийцев, получивших право носить трость с золотым набалдашником, тогда как на то же количество населения вы найдете во Франции более двухсот кавалеров ордена Почетного легиона.

Как видите, Кишная требовал очень высокой награды, такой высокой, что сэр Уильям засомневался, назначить ему ее или нет. Но арест Сердара заслуживал такой награды, и постыдная сделка была заключена.

В последующие восемь дней шпион должен был доставить Сердара живым или мертвым.

– Сколько сипаев дать в твое распоряжение? – спросил губернатор.

– Мне никого не нужно, – отвечал негодяй с гордостью, – я отослал прочь даже сопровождающих меня людей нашей касты. Я смогу добиться успеха, только если буду один… совершенно один.

– Это твое дело. Если ты достигнешь цели, то получишь, могу заверить тебя, не только обещанное отличие, но и награду правительства королевы.

И, сказав это, сэр Уильям встал со своего места, показывая, что аудиенция окончена. Индиец повторил «шактангу», род приветствия, означающего на хиндустани «падать ниц на шесть точек», потому что в таком положении прикасаются к полу или земле двумя ступнями ног, двумя коленами и двумя локтями.

– Еще одно слово, Сахиб, – сказал Кишная, поднимаясь, – я смогу выполнить задание только в том случае, если оба прохода в Долину трупов будут так прочно перекрыты вашими солдатами, что Сердар и его товарищи не смогут прорваться через них.

– Я, кажется, уже говорил тебе, что их не выпустят оттуда.

В предвкушении награды индиец удалился. Начальник касты душителей в Бундельканде и Мейваре, он был схвачен в окрестностях Бомбея в ту минуту, когда вместе со своими сектантами приносил кровавую жертву богине Кали, и осужден на пожизненную каторгу. Когда началось великое восстание в Бенгалии, он предложил свои услуги губернатору Бомбея. Губернатор вначале отказался, опасаясь, что негодяи воспользуются свободой и подговорят весь юг Индостана, то есть весь древний Декан, принадлежавший при Дюплексе Франции, перейти на сторону революции. Однако скоро подвиги Сердара и его быстрые успехи на Юге заставили властителя прибегнуть к крайним мерам. Он вступил в переговоры с Кишнаей и даровал ему и его приверженцам свободу. Предводитель душителей бросился по следам нашего героя. День за днем преследуя его, он донес англичанам об отряде махратов, оставленном Сердаром в пещерах Эллоры. И, наконец, появившись вслед за ним на острове Цейлон, устроил ему засаду, и настолько удачную, что без энергии Рама-Модели, так быстро организовавшего побег, англичане навсегда избавились бы от самого ловкого и непримиримого врага.

Кишная не был обыкновенным злодеем, позволяющим пренебрегать собой. Как большинство людей их касты, он был способен на самые отчаянные поступки, проявляя при этом незаурядное мужество и необыкновенную ловкость. В совершенстве изучив все тонкости, которыми пользуются уже в течение веков его соплеменники, чтобы завлечь жертву в расставленную ими западню, он был самым страшным противником для Сердара, особенно теперь, когда у него появилась надежда вернуться в свое селение с самым высоким для местного жителя отличием.

Покинув губернатора, Кишная не спеша отправился на базар. Там, а в этот момент базар был наполнен огромным количеством солдат и офицеров с прибывших накануне кораблей, проходя мимо одного малабарца, предлагавшего покупателям шкуры черных пантер, очень ценных, ибо найти их можно только на Цейлоне, он сделал ему едва заметный знак и как ни в чем не бывало продолжил свой путь.

Продавец, перепоручив свой товар находящемуся рядом мальчику, бросился догонять его, и вскоре оба они исчезли в закоулках города.

Веллаен, как звали продавца шкур, был человеком, который лучше всех сингалов, за исключением Рама-Модели, знал опасную долину, где нашли свое убежище Сердар и его товарищи. Впоследствии мы узнаем, какие подлые интересы связывали этих людей.

Около шести часов вечера, незадолго до захода солнца, сэр Уильям Браун возвращался со своей обычной прогулки по живописной дороге ведущей, в Коломбо. Он ехал, окруженный адъютантами, в сопровождении взвода уланов, когда на дороге перед его коляской появился полуголый индиец, размахивающий конвертом.

Губернатор подал знак офицерам передать ему этот конверт, который он принял за петицию. Сломав печать, он погрузился в чтение.

Вдруг, побледнев от гнева, он закричал:

– Догнать этого человека… арестовать… не дать убежать!

Тотчас все бросились, рассыпавшись по придорожному кустарнику, искать этого человека, который хоть и исчез мгновенно, но явно не имел времени надежно спрятаться. Однако напрасно офицеры, солдаты и слуги прочесывали местность на полмили вокруг. Один за другим возвращались они, не найдя никаких следов таинственного гонца. Вот содержание письма, так поразившего губернатора:

«Сэру Уильяму Брауну,

Королевскому губернатору Цейлона,

Посвященные члены общества «Духи вод»

приветствуют!

Когда солнце восемь раз зайдет на западе, душа Сахиба губернатора предстанет пред Судией мертвых, а тело его будет брошено на корм вонючим шакалам.

Пандит Саэб,

судья «Духов вод»

Год тому назад, почти в такой же день, губернатор Бенгалии получил подобную угрозу, и в указанный день он пал в самый разгар праздника от удара кинжалом, нанесенного фанатиком.

Еще не было случая, когда приговор, вынесенный этим тайным обществом какому-нибудь английскому чиновнику, не был бы приведен в исполнение. Никакие предосторожности не спасали жертву от предназначенной ей участи. И, что редко случается, общественное мнение и мнение самих европейцев находило приговор справедливым. Однако, надо сказать правду, это таинственное общество, назначавшее для исполнения своих решений фанатиков, которых не мог остановить даже страх пыток, пользовалось своей властью только в исключительных случаях. Это общество создавалось прежде всего для защиты простых индийцев от тирании некоторых правителей внутри страны. Пользуясь огромными расстояниями, доходящими иногда до пятисот-шестисот лье, которые отделяют этих правителей от центральной власти, они без стыда и совести эксплуатируют население своих округов, не гнушаясь при этом никакими преступлениями.

Когда общество расправлялось с каким-либо чиновником, можно было с уверенностью сказать, что этот человек не только нарушал служебный долг и брал взятки, но и совершал такие страшные преступления, как похищение и уничтожение своих жертв, за что в Европе он был бы отправлен на эшафот.

О роли, которую почти столетие играло это общество, хорошо сказал член Верховного суда Калькутты достопочтенный Кольбрук: «Правосудие получило в лице этого общества благотворную помощь в своем стремлении заставить некоторых чиновников не забывать того, что они имеют честь представлять в Индии цивилизованную нацию».

До сегодняшнего дня общество не занималось политикой. Но в час, когда герою, посвятившему свою жизнь борьбе за независимость Индии, стала угрожать опасность, оно не могло не встать на его защиту. Сэр Уильям Браун вернулся в свой дворец в состоянии неописуемого волнения. Он вызвал немедленно начальника полиции и, изложив все факты, спросил его мнение.

– Ваша честь желает, чтобы я говорил без уверток? – ответил этот служитель порядка, основательно подумав.

– Я даже требую этого.

– По моему глубокому убеждению, Ваша честь, вам осталось жить лишь восемь дней.

– Следовательно, вы не знаете никакого способа, чтобы защитить меня от этих фанатиков?

– Никакого… Однако у вас есть два выхода, и, на мой взгляд, они лучше всех предосторожностей, которые вам могут посоветовать.

– Что это за два выхода?

– Первый состоит в том, чтобы упаковать чемоданы и уехать из Индии навсегда. Так поступают сейчас все чиновники, получившие подобные приговоры. И эти приговоры в итоге превращаются всего лишь в средство высылки, что, смею вас уверить, приветствуется в душе центральным правительством как своего рода чистка административного аппарата.

– Это годится только для младших служащих, имя которых неизвестно, у которых нет ни состояния, ни общественного положения, ни связей, но губернатор Цейлона, один из самых видных сановников королевства, член личного совета королевы, не может бежать как обычный чиновник. Поступив подобным образом, я сделаюсь посмешищем всей Англии.

– Можно под предлогом болезни…

– Достаточно! Посмотрим второй вариант.

– Он проще… аннулировать договор, заключенный между вами и Кишнаей.

– Чтобы эти люди сказали, что сэр Уильям Браун поддался на их угрозы… Никогда, сударь! Бывают случаи, когда человек не может проявить малодушие и должен встретить смерть на посту. Я не задерживаю вас больше, сударь!

– Ваша честь, вы можете быть уверены, что для вашей безопасности я приму все зависящие от меня меры.

– Исполняйте ваш долг, сударь, я буду исполнять свой.

Несколько часов спустя после этого разговора губернатор получил через неизвестного посыльного второе письмо, содержащее всего одну фразу:

«Нет ничего бесчестного в том, чтобы отказаться от бесчестного средства».

Это второе послание довело удивление и волнение сэра Уильяма до крайней степени. Итак, таинственные судьи уже знали о его переговорах с начальником полиции. Ясно было также, что они осуждают бесчестный характер войны

с применением засад, захвата врасплох, измен, войны, которую готовились вести с Сердаром. Они осуждали подлых сообщников губернатора во главе с негодяем Кишнаей, каторжником, который всего месяц тому назад волочил прикованное к ногам ядро в тюрьме Бомбея.

Но сэр Уильям Браун был англичанином. Он верил, что никакой поступок, даже самый позорный, не может обесчестить человека, когда дело идет о службе, а так как сохранение владений в Индии было вопросом жизни и смерти для Англии, он дал себе клятву не уступать.

К тому же, разве не в его собственных руках были все средства защиты? Он располагал безграничной властью. Индийские наемные убийцы всегда пользуются кинжалом, но кто мешает ему надеть кольчугу? Он мог также ввиду исключительных обстоятельств оставить сотню солдат, отправлявшихся в Калькутту, и поручить им охрану своего дворца.

Генерал Гавелок, которому он сообщил о происшедшем, активно включился в дело и сам выбрал из высадившихся солдат отряд телохранителей. В тот же вечер все служители-индийцы дворца были заменены солдатами шотландского полка.

Отношения обеих сторон начинали обостряться. Получалось что-то вроде дуэли, в которой каждая сторона ставила на карту свою жизнь… Кто же победит? Сердар или сэр Уильям Браун?

Если бы оба противника встретились и узнали друг друга, то борьба стала бы еще ожесточенней, ибо в прошлом между ними произошло нечто такое, что положило начало их обоюдной ненависти, погасить которую смогла бы только кровь одного из противников. Двадцать лет прошло с того дня, когда один умирающий, покинув свое ложе, из последних сил добрался до них и смог остановить их ярость. И затем, клятва, вырванная у них в свой предсмертный час этим человеком, разлучила их… Но они обещали друг другу встретиться, чтобы разрешить свой спор. Они так хорошо помнили это, что не женились, боясь оставить после себя горе в тот день, когда встретятся в последний раз. Но у судьбы свои законы. Они вдруг очутились под одним небом и вступили в борьбу, не узнав Друг друга… Тем более ужасным станет потрясение от встречи, когда она состоится!

Тем временем «Эриманта», после тридцати шести часов стоянки в гавани Галле в ожидании почты из Китая, готовилась покинуть Цейлон, чтобы продолжить свой путь по Бенгальскому заливу. Собравшиеся на корме пассажиры в последний раз любовались окружавшим их пейзажем.

Несколько в стороне от них стояла небольшая группа из трех человек, тихо разговаривавших между собой. Это были Эдвард Кемггуэл со своей прелестной сестрой Мэри и Сива-Томби-Модели, брат Рамы, который сопровождал молодых людей в Пондишери. Все трое говорили, естественно, об утреннем происшествии, о том отчаянии, которое охватило Эдварда и Мэри, когда они увидели Сердара, идущего на казнь. Напрасно Сива-Томби старался успокоить их, уверяя, что его брат, наверное, все уже подготовил для побега пленников, их слезы высохли, и они успокоились только тогда, когда увидели, как Оджали скрылся наконец по ту сторону Соманта-Кунта.

– Не бойтесь теперь, – сказал молодой индиец. – Слишком много ловкости понадобится, чтобы их поймать. Мой брат много лет жил в джунглях. Он отыскивал берлоги пантер, забирал детенышей, которых дрессировал и затем продавал фокусникам. Он знает там все ущелья, проходы, и, пока все будут тешить себя уверенностью, что Сердар с товарищами окружен со всех сторон, они успеют перебраться через пролив и присоединиться к нам.

Тем временем матросы уже крутили кабестан, и был отдан приказ всем посторонним покинуть корабль. В этот момент какой-то индиец, подплывший к пакетботу в пироге, в три прыжка взобрался на палубу и подал Сива-Томби один из тех пальмовых листьев, которые на тамильском языке зовутся «олли». Местные жители царапают на их кожице буквы с помощью тоненького шила.

– От твоего брата, – сказал он и затем, так как пакетбот двинулся в путь, взобравшись на планшир, бросился в море, чтобы вплавь добраться до своей пироги.

На «олли» оказалось несколько слов, на скорую руку нацарапанных Рама-Модели:

«Через две недели будем в Пондишери».

Уверенный тон записки вселил новую радость в сердца молодых путешественников, бывших не в состоянии оторвать свои взоры от горы, где они в последний раз видели того, кого они теперь называли не иначе, как спасителем отца.

Выйдя из порта, пароход шел некоторое время вдоль восточного побережья острова, используя благоприятное течение. Скоро глазам путешественников открылся восточный склон Соманта-Кунта. Корабль здесь шел так близко от берега, что простым глазом можно было рассмотреть малейшие уступы скал и прямые, стройные стволы бурао. За высящимися на переднем плане утесами скрывалась большая долина, куда отправились искать убежища Сердар и его друзья.

– Они там… за этой высокой цепочкой скал, – сказал Сива-Томби своим друзьям. Он протянул руку, чтобы показать, где именно, и вдруг остановился, охваченный волнением…

На плато, на фоне одного из утесов, виднелись четыре человека. Они смотрели в сторону парохода и размахивали белыми вуалями своих касок. И позади них, заканчивая картину и удостоверяя личности людей, стоял колоссальный Оджали. Он держал хоботом огромную ветку, покрытую цветами, и, подражая спутникам, размахивал ею по воздуху.

– Вон они! – сказал Сива-Томби-Модели, наконец переборов волнение. – Они хотят проститься с нами.

Все пассажиры «Эриманты», столпившись вдоль борта, с большим любопытством смотрели на эту странную, казавшуюся вылитой из бронзы группу, окруженную дикой и величественной рамкой.

Пакетбот шел теперь полным ходом. Пейзажи сменялись с головокружительной скоростью, и четыре действующих лица, так оживившие это уединенное место, скрылись за уступом горы. Они выстрелили из карабинов и в один голос крикнули изо всех сил «ура», которое уже ослабленным эхом долетело к трем молодым путешественникам.

«Эриманта» тем временем сменила курс и на всех парах пошла в Бенгальский залив. Страна цветов все больше и больше расплывалась, сливаясь с туманом.