ГЛАВА I

Отъезд. – Ночи в джунглях. – Грот носорога. – Видение Барнета. – Совет. – В поисках прохода.

Когда пароход, с которым пришли проститься наши герои, скрылся из вида, они поспешили спуститься обратно в джунгли. Там, на плато, где они находились, их легко могли заметить сипаи, которые по приказу губернатора вот уже несколько часов как заняли назначенный им пост для охраны верхнего горного прохода.

Как только опасность миновала, первой заботой наших героев было добыть себе пищу и отыскать убежище на ночь, где они в безопасности от хищных зверей смогли бы обдумать дальнейший план действий. На этот раз шансы на успех или неудачу были далеко не одинаковыми. Они были одни против целого гарнизона солдат и нескольких тысяч туземцев, соблазненных наградой. В таком неравном бою оставалось или победить, или умереть.

Единственное преимущество, которое было на их стороне, заключалось в том, что они могли приготовиться к встрече врага, не опасаясь внезапного окружения или нападения. В этих местах было бы невозможным вступить в сражение даже с самым маленьким подразделением вражеской армии, не рискуя при этом завязнуть в торфяных топях или сделаться добычей крокодилов, не боясь быть разорванными пантерами в чаще лесов.

В обсуждении различных опасностей и препятствий им даже не пришла в голову самая большая из них, так как факт сделки, совершенной между Кишнаей и сэром Уильямом Брауном, оставался им неизвестным.

Агенты Рама-Модели предупредили о большом количестве шпионов, и сам Рама говорил об этом Сердару еще раньше, чем засада на Соманта-Кунте подтвердила его слова, но никто из наших героев не думал, однако, что кто-нибудь из этих шпионов устоит против их карабинов.

Дичи, как мы уже видели, здесь было такое количество, что им нечего было опасаться голода. К тому же болота покрывали заросли иньяма, который мог прекрасно заменить хлеб и рисовые лепешки, столь любимые Барнетом. Что касается фруктов, то одних бананов было столько, что ими можно было прокормить целую армию. Плоды манго попадались на каждом шагу, гуаявы росли кустарниками.

Для жилья – самой необходимой вещи в этих опасных местах – можно бы выбрать было пещеру, где совершали подвиги Оджали и генерал, но труп носорога мог заразить это место. Были также известны еще несколько других пещер, хотя менее обширных, но все же пригодных для временного пристанища.

Вопрос о дальнейших действиях можно было спокойно и внимательно обсудить лишь после того, как удастся восстановить свои силы, истощенные последними треволнениями и бессонными ночами.

Маленькая группа продвигалась вдоль подошвы горы, придерживаясь дороги, по которой накануне шел Барнет, и честный янки рассказывал своим друзьям о всех перипетиях своей встречи с носорогом. Оставаясь без пищи почти целые сутки, он не мог без сокрушения говорить о двух жирных, толстых утках, которых пришлось бросить из-за этой несчастной встречи. Однако болото, где жили эти чудесные пернатые, было недалеко, и он дал себе слово вознаградить себя за потерю.

– Если только мы найдем их на том же месте, – отвечал Рама, потому что Сердар, погруженный в мысли, шел во главе отряда.

– Ты так думаешь? – переспросил Боб. – Разве я мог заставить их изменить свои привычки и переменить место?

– Нет, но в джунглях столько же шакалов, сколько веток на бамбуке. Труп носорога, убитого Оджали, привлек сюда, вероятно, сотни этих тварей. Они могли встревожить птиц. Успокойся, однако, если только Сердар выделит нам время, завтра на озере Калу, что тянется на несколько миль, мы сделаем порядочный запас нырков и браминских уток.

– Почему «если»?

– Ты знаешь Сахиба не хуже меня… достаточно видеть его походку, чтобы предположить, что он не даст вам на это время.

Продолжая идти, Сердар срывал время от времени ближайший к нему банан и тут же на ходу съедал его. Нариндра и Сами, следовавшие по его пятам, молча делали то же самое.

– Они ужинают, – сказал Рама, – и нам не худо последовать их примеру. Я начинаю подозревать, что, кроме этого, мы ничего больше есть сегодня не будем.

– Не понимаю, право, как вы все устроены! С одной горстью риса и двумя-тремя плодами вы под жгучими лучами солнца идете целыми днями, не сбавляя шага, а мне же для этого необходима более существенная пища.

В эту минуту в кустарнике зашевелился встревоженный шумом молоденький, еще безрогий олень. Барнет мгновенно прицелился и выстрелил, положив животное на месте. Подбежав к нему, Барнет связал ему ноги сухой лианой и передал Оджали, который охотно взял эту легкую ношу.

– Вот мой обед, – сказал генерал, потирая руки, – к черту едоков бананов!

Сердар даже не обернулся. Тем временем маленький отряд приближался к болотистому озеру, месту столь удачной охоты Барнета. На всем доступном взгляду пространстве, нигде, ни на поверхности воды, ни в прибрежной траве, не было видно ни одной птицы.

Предположение Рамы оправдалось. Однако маленький отряд ждал еще один сюрприз. На расстоянии пятисот метров от пещеры, где должны были находиться останки носорога, вся земля была истоптана, точно тут в течение многих месяцев толклось стадо баранов.

– Тебе повезет, – сказал Рама-Модели своему спутнику, – если ты найдешь хотя бы только рог твоего носорога… видишь, здесь были шакалы.

– Неужели ты думаешь, что они так быстро сожрали весь труп?

– За день и за ночь!.. Они за это время могли бы съесть в десять раз больше… Можешь быть уверен. Если бы ты знал, что по ночам по улицам Галле разгуливают тысячи шакалов, понял бы, сколько их здесь.

– Ты прав… Я помню, в Бенгалии, на улице Чандер-нагора, эти животные съели за три часа целую лошадь, сломавшую ногу и оставленную там своим хозяином. Но вначале ты, как и я, думал, что мы найдем жертву Оджали в пещере, и еще сожалел, что это помешает нам там разместиться на ночь.

– Середины здесь никогда не бывает. Шакалы, сколько бы их ни было, держатся всегда вместе и случайно могли отправиться сегодня ночью в противоположную часть долины. Я хорошо знаю их повадки. Труп животного или мог быть нетронутым, или от него не должно было остаться и следов, и я вижу теперь, что последнее было верным. С другой стороны, этот носорог мог жить в паре и тогда, переживший его, самец или самка, защищал бы тело своего спутника. Ты понимаешь, что в таком случае нам было бы опасно, даже вместе с Оджали, селиться в таком соседстве.

– Ты, видно, хорошо знаешь привычки обитателей джунглей?

– Все мое детство прошло в этом месте. Мой отец был укротителем пантер. Привлеченный рассказами о Долине трупов, он поселился на Цейлоне. Здесь мы охотились на тигров, пантер, чтобы получить премию правительства, или же брали детенышей, которых затем продавали факирам и фокусникам. Бывали годы, когда мы набирали до двухсот малышей, и все-таки здесь найдутся еще такие места, откуда вряд ли выйдешь живым, – столько там встречается хищников даже днем.

– Какая опасная жизнь! Как это вас тут не съели еще?

– Мы забирали детенышей, когда мать уходила на охоту, да и нельзя иначе. Помню, как один раз, когда мы уложили в мешок трех маленьких черных пантер, в возрасте двух недель, мы услышали, что мать нежным ворчанием дает знать о своем возвращении. Малыши отвечали ей из мешка… Времени терять было нельзя, иначе мы погибли бы. Мы стояли у самого баньяна. Отец сделал мне знак, и мы взобрались на дерево. Мы не бросили нашей добычи, но детеныши почуяли мать и принялись мяукать и бесноваться, как чертенята. Мать услыхала их крики и скоро заметила нас, несмотря на то, что нас было трудно разглядеть среди густой листвы. Она прыгнула к дереву. Мы взобрались на ветки повыше. Она полезла за нами, и пропасть бы мне, не успей отец с необыкновенной ловкостью отрубить ей одну из передних лап. Она свалилась сначала с дерева, но у нее хватило сил взобраться опять. Продвигалась она, однако, очень медленно, и отец отрубил ей вторую лапу. На этот раз у нее не хватило сил лезть наверх, и она, стоя на задних лапах, прислонилась к дереву, где были ее малютки, и угрожающе завыла. Нам пришлось прождать несколько часов, пока от потери крови она совсем обессилела. Однако она по-прежнему держалась около дерева, и мы, не смея спуститься по стволу, спускались по одной из нижних веток. Когда она увидела нас убегающими, то, собрав последние силы, бросилась за нами, несмотря на искалеченные лапы. На полдороге она упала, и отец ударом топора прекратил ее мучения.

– У вас не было ружья?

– В то время ни один туземец на Цейлоне не мог иметь ружья.

– Как же вы охотились на взрослых животных?

– Мы рыли ямы в тех местах, где ходит много этих зверей, и покрывали ветками, а потом, когда они попадали туда, убивали их кольями. Здесь в джунглях найдется тысячи две таких ям, вырытых отцом и мною за двадцать лет.

– Вы только одни занимались этим промыслом на Цейлоне? – спросил Барнет, в высшей степени заинтересованный этим разговором.

– Да, одни, и нас поэтому прозвали раджами джунглей. Почти все сингалы владеют полями, которые обрабатывают. Земля плодородная, и они живут счастливо и в достатке. Такая жизнь не делает человека мужественным, и ни один из них не посмеет провести даже одну ночь в джунглях. Они прозвали это место Долиной смерти, хотя никто из них не подвергал себя здесь опасности и немного тут найдется человеческих останков… Отец мой умер, оставив нам с братом небольшое состояние, и я бросил свое ремесло, потому что им опасно заниматься одному, а младший брат еще не в силах вынести трудности такой жизни.

– Не во время ли резни в Гаурдвар-Сикри погиб твой отец?

– Да, – отвечал индиец, и глаза его сверкнули дикой ненавистью. – Он хотел окончить свои дни в родном городе и нашел там страшный конец, ибо что может быть подлее, как убить старика семидесяти пяти лет? Ни один из его родственников не участвовал в восстании, а я примкнул к нему только после этого ужасного дела, и ничто не может извинить совершивших это преступление. Есть два человека на свете, которых я поклялся убить, и я последую за ними на их родину, если не смогу расправиться с ними здесь, – это майор Кемпуэл, старший комендант Гаурдвара, и капитан Максуэл, который командовал этим ужасным избиением. Если бы Сердар не приехал на Цейлон, где ему нужна моя помощь, я был бы вместе с братом в эту минуту среди индийцев, осаждающих крепость. Как только мы ступим на Большую землю, я тотчас поспешу туда. Сердар обещал замолвить за меня слово Нане Сахибу, чтобы этих двух людей выдали мне.

– Разделим их между собой, – живо перебил его Барнет, – Максуэла отдай мне, у нас с ним старые счеты, и я хочу предложить ему хорошую дуэль по-американски: карабин в руке, револьвер и охотничий нож у пояса, и вперед!

– Нет! С такими людьми не может быть дуэли, – мрачно сказал Рама, – только медленной смертью могут они искупить свои преступления.

– Постой! Постой, Рама! – отвечал запальчиво Боб. – Мои счеты с ним начались за два года до восстания, когда этот негодяй выгнал меня из моего дворца в Ауде, а поэтому преимущество на моей стороне. Впрочем, ты можешь быть уверен, что я не пощажу его, и, если случайно он убьет меня, ну что ж, у меня останется утешение, что ты отомстишь за меня… Согласен?.. Мне Максуэла?

В эту минуту послышался голос Сердара, звавшего Раму, что и избавило его от ответа на вопрос генерала. Оджали вдруг бросился вперед и исчез за скалой.

– Мы пришли, не так ли? – спросил Сердар охотника за пантерами. – Это, кажется, та самая пещера, о которой ты говорил, и откуда друг наш Боб еле выбрался.

– Это она, я узнаю ее, – воскликнул генерал.

– Мне кажется, Сахиб, – отвечал Рама, – мы можем здесь поселиться на все время, какое ты найдешь нужным. Если я не ошибаюсь, шакалы вычистили помещение.

Предположения охотника сбылись полностью. В пещере не осталось ни малейших следов носорога. Животные стащили в кусты все до последней косточки. Оджали был, видимо, поражен исчезновением своего врага и, глухо ворча, поглядывал на джунгли, как бы опасаясь, что тот вернется назад и снова начнет битву.

Сердар решил отдохнуть в пещере до следующего утра с тем, чтобы рано на рассвете обсудить дальнейшие действия.

Оджали было приказано лечь поперек входа в пещеру и оберегать сон товарищей, чтобы уставшим людям не дежурить по очереди. Одного присутствия слона было достаточно, чтобы держать хищников на расстоянии. Сделав распоряжения, Сердар собрал охапку сухих листьев, положил их в углу и улегся на них. В течение целой недели с тех пор, как он прибыл на остров, он не спал ни одного часа, и если держался на ногах, то лишь благодаря своей железной воле.

Нариндра и Сами тотчас же последовали его примеру и спустя несколько минут уснули. Однако у Барнета были свои собственные идеи относительно распорядка дня. Он был убежден, что не следует ложиться спать на пустой желудок. Поэтому Боб развел костер из сухих веток. Поддавшись на его уговоры, ему помогал Рама. На этот раз уток на самодельном вертеле заменил молодой олень, и оба гурмана признались друг другу, что это еще лучше.

– Утки отдают иногда болотом, что не всем может прийтись по вкусу, – подводя итог, прибавил Боб.

Какую странную ночь под двойной защитой скал и честного Оджали проводили наши герои в джунглях! Едва успело зайти солнце, как со всех сторон мрачной долины стали доноситься звуки необычного концерта: тявкание шакалов, ворчание пантер, жалобные крики крокодилов, трубные зовы диких слонов. Иногда эти звуки раздавались в нескольких шагах от пещеры, и тогда спящим снились фантастические битвы, в которых сипаи и шпионы в страшной сумятице смешались со всеми дикими зверями в мире.

Всякий раз, когда крики слышались вблизи пещеры, слон глухо ворчал, не оставляя, однако, своего поста. Незадолго до восхода луны он начал проявлять несомненные признаки гнева. Молодой Сами, только что проснувшийся, тихонько встал и подошел к нему, чтобы успокоить. Ему показалось тогда, что между скалами перед пещерой проскользнула какая-то тень, похожая по очертаниям на человеческую фигуру. Он хотел сообщить об этом Нариндре, но видение так быстро промелькнуло мимо него, что он решил промолчать, опасаясь, что его засмеют… Он простоял так целый час, всматриваясь в густую тьму и прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся из темноты. Но ему не удалось ни увидеть, ни услышать ничего, что подтвердило бы реальность видения, и он занял прежнее место рядом с махратом в пещере.

На рассвете Сердар был уже на ногах и разбудил остальных. Это был час, назначенный им для совета, и он тотчас же, без всяких предисловий, открыл его.

– Вам известен, – начал он просто, – тот единственный вопрос, который нам необходимо решить и который заключается в следующем: как выйти из долины? Вы знаете, что два доступных прохода из нее охраняются превосходящими силами противника. Мы не можем вступить с ними в открытый бой, а между тем мы во что бы то ни стало должны выйти отсюда. Вчера я большую часть дня думал об этом и в конце концов остановился на одном варианте, который кажется мне более выполнимым. Когда вы все изложите свои мнения, тогда и я скажу вам, имеет ли мое решение преимущество перед вашими. Первое слово предоставляется по обыкновению самому молодому. Твоя очередь, Сами, сообщить нам результат своих размышлений.

– Я лишь бедный слуга, Сахиб, и какой совет могу дать в мои годы? Только имей я необходимость выйти отсюда, я взобрался бы на Оджали и, под зашитой хоуды, попробовал бы пробраться через северный проход, ближайший к индостанскому берегу… в одну из следующих ночей, до восхода луны.

– Это было бы неплохо, будь оттуда всего несколько лье до Манарского залива, где крейсирует на своей шхуне Шейк-Тоффель и ждет, чтобы переправить нас в Индию. Но, выйдя из долины, мы должны будем пройти шестьдесят лье до оконечности острова, и это по враждебной, настроенной против нас стране. Не забывайте, что все сельские жители – сингалы, а следовательно, наши противники. Англичане уверили их, что в случае победы революции индийцы немедленно завладеют Цейлоном и силою заставят местных жителей принять индуизм… Впрочем, если не придумаем ничего лучше, попробуем и это. Твоя очередь, Нариндра.

– Я думаю, Сахиб, нам следует разделиться и попробовать поодиночке, сегодня же вечером, пробраться через южный проход. Он хорошо всем знаком, потому что по нему мы спускались сюда. В темноте мы сможем пробраться ползком, тем более что местами он покрыт лесом. Сипаи не будут его особенно сторожить, полагая, что мы попытаемся выбраться через северный проход. По одному мы спустимся в Галле, где найдем убежище у малабарцев, наших приверженцев, которые предоставят нам случай перебраться на Большую землю. Сами, которого никто не знает в Галле, может остаться здесь, так же как и Рама-Модели, – его никто не подозревает, что он был с нами, так как он был переодет. Через день или два они приведут Оджали, у которого тем временем восстановится его естественный черный цвет, так что никто из сипаев не признает в нем слона, способствовавшего нашему побегу. Сами и Рама свободно пройдут мимо них, как люди, только что охотившиеся в джунглях. Им поверят из-за прежнего ремесла укротителя пантер, и никто не удивится, что они провели несколько дней в долине…

– Превосходный проект, – сказал Сердар, – и мы, быть может, примем его, только с некоторыми изменениями, о которых я скажу, если мы ни на чем другом не остановимся… Теперь ты, Рама!

– Право, я присоединяюсь к варианту Нариндры. Я только обыкновенный укротитель пантер. Мне хорошо знакомы все хитрости животных, но моя голова не способна создавать планы.

– В таком случае никого больше не остается, кроме тебя, мой милый Боб, – сказал Сердар, лукаво улыбаясь, так как не очень верил в изворотливость ума своего старого товарища.

– Ага, да, именно это я и говорил, – отвечал Барнет с глубокомысленным видом, – наступает моя очередь… Гм!.. Главное в том… гм! Выйти отсюда… и поскорее… Гм! Гм! Ибо ясно, как день, что если нам не удастся выйти отсюда… гм!.. то, без сомнения, произойдет то, что… что… вы, наконец, понимаете меня и… God bless me! Мое мнение, что не тем пятидесяти босякам, которые там наверху, черт возьми, помешать нам выйти отсюда… Вот мое мнение!

– И ты тысячу раз прав, мой милый генерал, – сказал ему Сердар с невозмутимой важностью, – мы должны выйти, и мы выйдем… тысячу чертей! Посмотрим, кто это нам помешают.

И он отвернулся в сторону, чтобы не рассмеяться в лицо своему другу. Барнет сидел с важным видом, уверенный в том, что дал лучший совет. Впоследствии, когда он рассказывал об этом происшествии, он всегда заканчивал его словами: «Благодаря, наконец, смелому плану, предложенному мной, нам удалось выбраться из этой западни».

Вернув себе снова серьезный вид, Сердар продолжал:

– Лучший проект не тот, который влечет за собой меньше опасностей, а тот, который даст нам возможность скорее попасть в Пондишери.

– Браво! – крикнул Барнет. – Таково и мое мнение.

Сердар продолжал:

– Проект Нариндры станет и моим, если только мы сделаем в нем небольшое изменение. Вместо того, чтобы идти ночью в Талле и поодиночке, предположив, что Сами и Рама не будут заподозрены, мы отправимся днем, под самым носом у сипаев. Нариндра, Боб и я – мы спрячемся на дне хоуды, тогда как Сами и Рама займут свои обыкновенные места. Рама на месте хозяина, Сами на шее слона, как погонщик. Можно предположить, что солдаты не догадаются заглянуть внутрь хоуды, и мы найдем, как говорит Нариндра, убежище у малабарцев… Но когда и каким образом мы уедем из Галле, города не торгового, куда приходят одни пакетботы? Взять места на почтовом корабле очень трудно из-за строгого надзора. Попробовать, однако, можно, если уплывший вчера пакетбот вернется через месяц… Между тем необходимо, чтобы через месяц на всем юге Индии восстание было бы в полном разгаре, и мы шли бы по бенгальской дороге к Лакхнау и Гаурдвар-Сикри, куда нас зовут очень важные дела.

Голос Сердара при последних словах слегка понизился, и волнение, которое он не в силах был подавить, овладело им при мысли о вражде, которая могла возникнуть между ним и Рама-Модели из-за майора Кемпуэла, которого индиец считал убийцей своего отца. Он же прекрасно знал, как велико в Индии почтение к отцу, и был уверен, что индиец никогда не откажется от мести, чтобы не опозорить себя и свою семью до третьего поколения. Однако он скоро собрался и продолжал:

– Этот проект был бы лучшим из всех, если бы мы могли предупредить об этом Шейк-Тоффеля, командира «Дианы», крейсирующей сейчас в Манарском заливе в ожидании нашего возвращения. Тем не менее мы вынуждены будем принять его… если попытка, которую я решил предпринять, не приведет нас ни к какому результату. Но в этом отношении только Рама может дать нам необходимые сведения.

– Я слушаю тебя, Сахиб.

– Все придерживаются того мнения, будто для выхода из этой долины существует всего только два прохода, а мне кажется невероятным, чтобы здесь не нашлось ни одного места, где бы решительный человек, используя уступы, деревья, кустарники, не мог забраться по склонам, которые кончаются на той стороне утесами у самого моря. Что ты скажешь на это?

– Я раз двадцать говорил себе то же самое, Сахиб, – отвечал Рама. – Я помню, что в детстве я часто карабкался по скалам, отыскивая гнезда горлиц, но не помню, чтобы мне когда-либо удавалось взобраться на самую вершину.

– Ты считаешь это невозможным?

– Нет! Утверждать ничего не могу. Та сторона, что выходит к морю, состоит, из крутых и необитаемых утесов, а потому опасный подъем со стороны долины не привел бы ни к чему.

– Да, но для нас это было бы спасением. Стоит только выйти из долины, и начинается спуск к морю. Там среди зарослей кокосовых пальм, растущих по склонам, мы могли бы, следуя вдоль берега, добраться до Манарского залива, где нас ждет шхуна. И мы уже плыли бы в Пондишери, тогда как все думали бы, что мы еще в Долине трупов.

– Это чудесная мысль, Сахиб, – сказал Рама после минутного размышления. – Согласен с ней. Нам следует немедленно отправиться искать место, откуда легче будет взобраться наверх.

– God bless me! Хорошо сказано! Идем сейчас… Подымаемся… Карабкаемся… черт возьми!.. Быстрота и. натиск!.. Вот мое мнение… Следуйте ему, оно превосходно.

– Лучший способ действовать – это действовать быстро, как советует генерал, – продолжал Рама. – Нам надо разделить между собой склон горы на участки. Каждый исследует свой участок и затем вернется в назначенное место и сообщит результат. Бояться, что мы заблудимся, не приходится, ибо мы все будем ходить взад и вперед у подножия горы.

– Умно придумано, Рама, и нам осталось только отправиться в путь. Но прежде, как ты говоришь, мы должны назначить место встречи, куда всем необходимо вернуться сегодня вечером за час, по крайней мере, до захода солнца. Хорошенько отдохнув ночью, мы завтра утром снова двинемся на поиски.

– Расстояние, отделяющее нас от склонов в сторону океана, не так велико, и мы можем оставаться в этой пещере. Можно также оставить в ней Оджали, который будет стеснять нас в поисках.

Предложение Рамы было принято единогласно, и Сердар, желая избавить грузного Боба от слишком утомительной прогулки, которая вряд ли могла принести какой-нибудь результат, внес дополнительное предложение. Необходимо, чтобы один из них согласился «пожертвовать» собой и остался бы следить за слоном, так как Оджали может заблудиться в джунглях, преследуя какого-нибудь зверя.

Мысль эта была принята, и решили бросить жребий… Но, как бывает в таких случаях, судьба и здесь оказалась снисходительна: жребий пал на Барнета, который великодушно заявил, что жертвует собой для общего блага.

Но в глубине души он ликовал… целый день ничегонеделания и возможность заниматься поварским искусством сколько хочешь… Болото было недалеко, и, на его счастье, прилетит хоть несколько тех чудесных уток, которых он хотел во что бы то ни стало попробовать. Это желание, упорно преследовавшее его, превратилось в настоящую болезнь… Недаром же в самом деле наслаждался он тогда целый час их чудесным ароматом! Он не был таким уж тонким гастрономом качество, свойственное людям с более утонченными вкусами, но которое отсутствует у настоящего янки. Он, как и все его соотечественники, отличался страстностью желаний и упорством. Шло ли дело об утке или о собственной жизни в каком-нибудь походе, он и в том, и в другом случае действовал с одинаковым увлечением, чтобы затем, раз желание его было удовлетворено, забыть навсегда даже то, что его вызвало. Сегодня, после стольких месяцев полной приключений жизни, он чувствовал потребность, хотя бы в течение двадцати часов, быть самому себе хозяином, пожить сибаритом, ничего не делая, греясь на солнышке и наслаждаясь браминской уткой… Что вы хотите? Все люди имеют свои слабости.

 

ГЛАВА II

Поход в Долину трупов. – Разведка. – Сердар один в лесу. – Воспоминания о прошлом. – Настороже. – Таинственные звуки. – Тревога. – В ловушке. – Напрасные призывы. – Кобры-капеллос. – Рассуждения Барнета. – Опять Оджали. – Странное спасение.

Совет длился не более десяти минут, и не успели джунгли проснуться с рассветом, как четыре человека во главе с Сердаром направились по той дороге, которая привела их сюда. Одного часа было достаточно, чтобы добраться до края долины, ширина которой в этом месте не превышала трех километров. Они быстро прошли это короткое расстояние и достигли подножия крутого подъема в гору, которая по ту сторону переходила в утесы, обрывавшиеся к морю.

Долина тянулась с юга на север на протяжении пятнадцати, шестнадцати лье. По мнению Рамы, прекрасно знавшего эту местность, можно было надеяться найти проход только в начале, ибо далее путь шел у подножия совсем крутых, почти отвесных скал, лишенных всякой растительности.

Все пустились в путь, и в конце пятого километра Сами остановился и начал свой поиск в обратном направлении. Таким образом, по мере того как они продвигались в своих изысканиях, они приближались к пещере, где все должны были встретиться вечером. На десятом километре остановился Нариндра, на пятнадцатом Рама, а Сердар продолжил оставшийся путь.

Прежде чем расстаться, они договорились, что первый из них, кто доберется до вершины, даст знать об этом выстрелом из карабина, что повторит тотчас же ближайший к нему из спутников. Так как выстрел довольно хорошо слышен на расстоянии пяти километров, то все таким образом должны будут узнать о результате, добытом их товарищем, и немедленно примкнут к нему.

В случае опасности, угрожающей кому-нибудь из них, условились выстрелить из карабина два раза. Повторенные тем же способом, эти выстрелы призвали бы остальных на помощь. Мы скоро увидим, какие важные последствия имела такая предосторожность.

Расставшись с Рамой, Сердар продолжил свой путь тем легким и быстрым шагом, который обычен для людей, привыкших преодолевать большие расстояния. Осматривая нижнюю часть горы, где растительность была не так густа, он вынужден был делать длинные обходы больших групп кактусов и алоэ, через которые он не мог пробраться, или болотных топей.

Окружающий лес своим молчаливым спокойствием располагал к мечтательности. Прошло несколько минут, и Сердар совершенно забыл, где он находится. Мало-помалу он перенесся к счастливым дням своего детства, которые прошли в старинном бургундском замке, принадлежавшем его роду со времен царствования Карла Смелого… И в мыслях своих он снова видел перед собой средневековые башни, омываемые водой широких каналов, где жили миллионы лягушек, к монотонному кваканью которых он так любил прислушиваться по вечерам. И подъемный мост, цепи которого служили ему трапецией. И парадный двор, выложенный каменными плитами, винтовые лестницы и высокие залы, украшенные портретами предков, рыцарей, закованных в латы. Одни из них пали при Азинкуре, куда герцог вместе со знатными баронами сопровождал короля, другие при Грансоне, или под стенами Иерусалима. И с каким благоговением слушал он, как седоволосый дедушка рассказывал ему о подвигах предков. Потом была следующая эпоха: командиры королевских полков, мушкетеры, сержанты, капитаны, полковники французской гвардии. Затем – зал, украшенный в современном стиле, портрет деда, который вместе с историей семьи знакомил его с историей Франции: он был дивизионным генералом, потерял руку при Ватерлоо… Он припоминал далее, что слушал не один… белокурая головка, ангельское и мечтательное личико девочки, моложе его на пять-шесть лет… и ее детский голосок, когда дедушка останавливался:

– Еще, дедушка!.. Еще!

Как давно это было!.. Глаза Сердара наполнились одновременно горькими и сладкими слезами. Жизнь открывалась перед ним, такая прекрасная и беззаботная. И, продолжая оглядывать свою прошлую жизнь, он вспомнил, как радовался, надевая свои первые эполеты, но тут лицо его покрылось смертельной бледностью… Трагическое событие, разбившее его жизнь, предстало перед ним. Вдруг нога его соскользнула, и он по самую грудь очутился в тине. Падая, он удержал карабин в руках, и это спасло его. Держась за карабин, он почувствовал, что два конца его, дуло и приклад, лежат на твердой почве и не погружаются вместе с ним. Он выпрямился, подтянулся на руках, пользуясь карабином, как точкой опоры, но медленно, постепенно, чтобы не сломать его. И вот наконец, после тысячи предосторожностей, ему удалось поставить сначала одно колено на твердую землю, затем другое… Он был спасен, но жизнью обязан простой случайности, тому, собственно, что топь начиналась чем-то вроде узкого канала и что карабин его вместо того, чтобы погрузиться с ним, лег поперек канала. Он понял, что в таком месте, где смерть в разных обличьях подстерегает тебя на каждом шагу, не стоит убаюкивать себя мыслями о прошлом, а надо внимательно следить за всем, прислушиваться к каждому звуку и быть всегда начеку.

Сердар почистился, вымыв одежду в соседнем ручье. Полчаса спустя все высохло на солнце, и он снова продолжил свой путь.

В ту минуту, когда он двинулся вперед, ему вдруг послышался какой-то шум с правой от него стороны, в густой роще у подножия горы. Он зарядил карабин и несколько минут стоял неподвижно, ожидая, что вот-вот выйдет из чащи тигр, так как пантеры и другие крупные представители кошачьей семьи не выходят днем из своих убежищ. Никто не показывался, и он ускоренным шагом двинулся дальше, чтобы наверстать потерянное время. Но этот необъяснимый шум все же заставил его несколько задуматься, и, пройдя шагов пятьдесят, он по какому-то невольному предчувствию обернулся назад. На том месте, по которому он шел всего каких-нибудь десять минут назад, ему показалось нечто вроде человеческого силуэта, стоявшего у куста и пристально смотревшего на него…

Кто мог осмелиться прийти сюда один, в эту опасную долину? Нет, это не что иное, как оптический обман! Он закрыл глаза, как это делаем мы всегда, чтобы убедиться, реально ли то, что мы видим, и когда снова открыл глаза, то странный образ исчез.

– Обыкновенная игра света и тени! – пробормотал он. – Она часто вызывает такие явления. Если из ярко освещенного, места быстро посмотреть на темное, перед глазами появится как бы облако, которое изменяет вид самых простых предметов. Мне хочется, однако, выяснить все до конца, и никакие предосторожности не могут быть лишними.

И он повернул назад, чтобы убедиться, что кустарник, у которого произошла такая игра теней, не прячет в себе ничего подозрительного. Но едва он сделал несколько шагов в том направлении, как из-за деревьев выскочил туземец бронзового цвета (таковы все жители Коромандельского берега) и припустился бежать к чаще. Сердар тотчас бросился его преследовать. Два раза он прицеливался, но всякий раз ему мешал ствол дерева, прикрывавший собой туземца.

Сердар понял, что, продолжая таким образом, он даст своему противнику возможность убежать, и решил отказаться от карабина. Интересы собственной безопасности требовали, чтобы он захватил туземца, который, весьма вероятно, был авангардом более значительного отряда… Таковы были, по меньшей мере, мысли, мелькнувшие у него в голове.

Он скоро заметил, что расстояние быстро сокращается и что при такой скорости минуты через две-три беглец будет в его руках. Последний сделал небольшой крюк, как бы желая свернуть в сторону, но тотчас же пустился бежать в прежнем направлении. Сердар употреблял сверхчеловеческие усилия, чтобы догнать его. Он не бежал больше, а скорее прыгал через кусты и кактусы, как тигр, преследующий свою добычу. Расстояние быстро уменьшалось… противник его ослабевал… Он уже почти настигал его, когда вдруг, добежав до того места, где тот сделал поворот, почувствовал, что почва проваливается под ногами, и вслед за этим исчез в яме для пантер, глубиною в шесть-семь метров.

Удар от падения был так силен, что он потерял сознание. Кишная, вождь душителей, сдержал слово: жизнь Сердара была в его руках. Опьяненный радостью успеха, шпион три раза падал ниц среди джунглей, благодаря богиню Кали за помощь, оказанную ему. Затем он медленно направился к яме, задерживая дыхание и стараясь не шуметь. Время от времени он останавливался, прислушиваясь, не раздастся ли оттуда крик или стон, затем продолжал идти с прежней осторожностью.

На большей части отверстия ямы покрывавшие ее ветки остались нетронутыми, и это обстоятельство благоприятствовало пленнику, не позволяя видеть снаружи того, что делалось внутри. К тому же яма эта была вырыта таким образом, что отверстие ее было меньше всей окружности ямы, и звери никак не могли добраться до ее краев, но из-за этого еще труднее было видеть, что происходит на ее дне.

Сердар, придя в себя, сразу разгадал адскую хитрость своего противника, а также и то, что он погиб, если не будет отвечать хитростью на хитрость.

Он понял, что Кишная подновил и покрыл ветвями одну из старых ям, вырытых Рама-Модели и его отцом для своей охоты. На это ему достаточно было одного часа работы, а час этот он сэкономил, пробежав напрямик через джунгли вместе с заклинателем змей Веллаеном, который служил ему проводником. Оба они еще со вчерашнего дня бродили вокруг пещеры, где ночевали Сердар и его спутники, и подслушали разговор на совете, из которого окончательно узнали о намерениях своих противников.

К счастью, Сердар, падая, не потерял ни револьвера, ни карабина, патронташ и охотничий нож также остались у пояса. Первой заботой его после того, как он пришел в себя от падения, было забраться в угол ямы, прикрытый ветвями, которые не свалились под его тяжестью. Это моментально скрыло его от врага.

Он поднял карабин и, направив ствол в отверстие, нажал курок. Раздавшийся выстрел разнесся гулом по всему лесу, и он с удовольствием прислушивался, как звук громким эхом раскатился по окружающим скалам. Это было явным признаком того, что его друзья услышат и не замедлят прийти на помощь. За первым выстрелом последовал второй, как условный знак в случае опасности.

Кишная был до того испуган первым выстрелом, что не удержался от крика. Он быстро прыгнул в сторону, чтобы спрятаться, забыв, что пленник не видел его и не мог целиться в него. После второго выстрела Кишная понял все: негодяй был сметлив.

– Это сигнал, – сказал он себе, – и через час все трое будут здесь. Надо что-то придумать.

Уверенный, что пленник не выберется из ямы один, он бросился к Веллаену. Тот, как только услышал выстрел, ползком забрался в кустарник и, полумертвый от страха, подумал, что наступает его последний час.

– Эй ты, трус, – крикнул ему Кишная, – вылезай! Тебе нечего бояться. Пули даже рикошетом не попадут в тебя из ямы. Иди сюда, мне нужна твоя помощь. Отойдем в сторону. Не надо, чтобы Сердар слышал это.

Сообщники удалились на пятьдесят шагов, и Кишная сказал:

– Два выстрела из карабина предназначены для того, чтобы предупредить товарищей Сердара, что он нуждается в помощи. Они скоро будут здесь, и тогда нам не останется другого выбора, как вернуться в Галле ни с чем. Надо, чтобы пленник умер раньше, чем придут его друзья. Но так как ни ты, ни я не способны спуститься в яму и вступить в поединок с нашим противником, то следует убить его, не подвергая себя опасности.

– Разве нельзя воспользоваться принесенными копьями?

– Не будь это Сердар, можно было бы попробовать. Особенно, если бы мы имели дело вот с таким, как ты, трусом, который сидел бы в яме полумертвый от страха… Надо придумать что-нибудь другое.

– Нашел! – воскликнул Веллаен, и по его лицу пробежала жестокая улыбка. – Видишь… вокруг дюжины гнезд карриасов.

– Ты надеешься заставить муравьев съесть нашего пленника?

– Нет, но ты знаешь, конечно, что в гнездах красных муравьев всегда можно найти две или три кобры-капел-лос. Они любят извилистые ходы в этих гнездах… Что ты скажешь, если мы бросим нашему пленнику с полдюжины этих милых существ?

– Я нахожу, что тебе пришла в голову самая гениальная мысль, какая только может прийти человеку в таких обстоятельствах. Ведь заговаривать змей твое ремесло. Ты все принес, что нужно для этого?

– И вогу, и мешок здесь со мной.

– Начинай же! Никогда время не было так дорого, как теперь.

Веллаен вынул свой вогу, род маленького свистка из тростника, применяемый всеми заклинателями змей, и, приблизившись к гнезду карриасов, встал на колени у одного из бесчисленных отверстий, служивших, по его мнению, входом и выходом для змей. Но прежде всего он снял с себя всю одежду, чтобы не стеснять себя ничем. Стоя на коленях и устремив взгляд на одно из отверстий, он затянул монотонную и странную песнь, своего рода заклинание, предназначенное для того, чтобы умолить лесных духов благоприятствовать его делу.

– Скорее! Не тяни! – крикнул ему Кишная, умиравший от нетерпения и страха.

Но Веллаен, увлеченный своим делом, был совершенно равнодушен ко всему окружающему, как будто бы для него ничего больше не существовало, и шпион англичан был вынужден выслушать до конца этот призыв к духам. Затем Веллаен взял свой свисток и начал извлекать из него нечто похожее на меланхоличное щебетание, подобное щебету бенгальского зяблика. Без сомнения, заклинатели змей обязаны успехом именно этому совершенному звукоподражанию.

Некоторые даже называли таких заклинателей шарлатанами, утверждая, что они всегда держат у себя нескольких прирученных и выдрессированных змей, которые и идут на призыв хозяина, когда того просят на деле доказать свое искусство заговаривать.

Такие упреки несправедливы и основаны на том, что часто смешивают два совершенно разных типа людей. В Индии есть факиры и фокусники, часто совмещающие это в одном лице, которые живут тем, что показывают разные фокусы, особенно с прирученными змеями, и настоящие заклинатели, способные привлекать к себе змей, подражая пению некоторых птиц, которыми змеи любят лакомиться.

Веллаен был действительно опытный и ловкий заклинатель. Не прошло и десяти минут, как пять великолепных змей уже сидели у него в мешке.

Прошло уже полчаса с тех пор, как Сердар попал в западню, приготовленную для него Кишнаей. С нетерпением ожидая, когда придет помощь, он никак не мог понять, почему противник остается в бездействии и не покушается на его жизнь. Сердар пришел к выводу, что негодяй завлек его в эту западню, чтобы в случае удачи немедленно известить сипаев, охраняющих южный проход, которые явятся сюда и расстреляют его, не дав даже возможности защищаться. Эта страшная перспектива вызвала у него приступ бессильного бешенства, после которого к нему, естественно, вернулись присущие ему хладнокровие и мужество.

Он принялся через каждые пять минут стрелять из карабина, чтобы указать своим товарищам направление, которого они должны придерживаться. Ничто так не угнетало несчастного, как страшное, грозное молчание, окружавшее его. Если враг захочет использовать огонь, то достаточно будет охапки сухих веток, чтобы погубить его самым жестоким и варварским способом. Он и не подозревал, что Кишная уже думал об этом, но был вынужден отказаться от этой мысли, так как ни у него, ни у Веллаена не было подручных средств, чтобы разжечь огонь. Они так быстро собрались в путь, что забыли взять все необходимое.

Время шло быстро, не принося никаких изменений в положение Сердара, когда послышались шаги и чья-то тень перекрыла доступ света через отверстие… Что случилось? Это не могли быть его друзья. Они позвали бы его! А тут ничего!.. Ничего, кроме этой безмолвной и грозной тени. Не наступил ли момент, когда враги решили наконец напасть на него?

Больше у него не было времени продолжать свои размышления… В отверстии показался свет, и в ту же минуту какая-то бесформенная масса, похожая на клубок лиан, упала на дно ямы.

Волосы поднялись у него на голове, и кровь застыла в жилах! Широко раскрытыми глазами, онемев от ужаса, смотрел он на упавший клубок, в котором он узнал десяток кобр-капеллос… Змеи зашевелились и начали издавать зловещее шипение.

Любой человек на его месте не устоял бы против желания выстрелить из карабина в свернувшийся клубок, и Сердару действительно в первый момент пришло в голову сделать это, но он немедленно отказался от этой мысли. Его карабин, заряженный пулей, мог бы пристрелить только одно из этих пресмыкающихся, но остальные мгновенно набросились бы на него. А так как человек умирает от одного укуса через десять минут, то здесь после такого количества укусов он умер бы в одно мгновение, как сраженный молнией.

Решение, на котором он остановился, было единственным, к какому в данном случае заставляет прибегать опыт: оставаться в полной неподвижности, так как змея нападает на человека или животное лишь в том случае, когда ее рассердят.

Так началась сцена, от которой могли поседеть волосы даже у самого храброго человека. Скорчившись в углу, Сердар наблюдал за тем, как кобры, отделяясь мало-помалу друг от друга и продолжая шипеть, расползались в разные стороны в поисках выхода. Некоторые направились прямо к нему, и несчастному пришлось призвать на помощь все свое хладнокровие. Одно-единственное движение могло выдать этим тварям, что перед ними живое существо, и он погиб. Но пытка, которую ему пришлось вынести, на этом не заканчивалась. Когда кобра не спит в глубине своей норы или под кучей листьев, она очень любит обвиваться вокруг древесного ствола. Удерживаясь на стволе спиральными кольцами нижней части своего тела, она раскачивает верхнюю часть, широко открывает пасть, шипит, надувая свои липкие щеки, и затем движением, напоминающим быстро раскрывающуюся гармошку, выдвигает вперед голову и выпускает изо рта зловонное, тошнотворное дыхание.

Первая приблизившаяся к Сердару змея выказала очевидное намерение осмотреть этот странный предмет внимательнее. Она обвилась вокруг его ног, вползла на колени, скользнула с каким-то зловещим шипением вдоль тела, медленно добралась до лица и шеи, теплота которой ей, видимо, понравилась. Она обернулась вокруг шеи и, свесив голову на грудь несчастного, осталась в таком положении. За ней последовала вторая… третья, наконец, все остальные, так как им, по-видимому, не нравилась сырость ямы, и они были рады найти место, где могли понежиться. Иногда толкая друг друга, они раздражались, шипели, подымая голову кверху, как бы собираясь съесть друг друга. Одна из кобр, шаря головой в его одежде, нашла возможность забраться к нему на грудь. Приятная теплота тела ей понравилась, и она расположилась там на отдых… Нет, это было слишком! Все силы оставили Сердара, и он потерял сознание. К счастью для него, благодаря стенкам ямы, он остался в прежнем положении, и кобры, все более и более довольные, продолжали ползать, шипеть, забавляться на бесчувственном теле Сердара…

Что же делали в это время другие участники этой драмы? И неужели несчастный должен был умереть, не дождавшись помощи от своих друзей?

Кишная и его сообщник сидели в кустах и не понимали, почему в яме по-прежнему тихо. Они ждали звуков борьбы, криков и проклятий, а между тем там царила такая же тишина, как и раньше.

Заклинатель Веллаен был уверен, что Сердар также воззвал к духам-покровителям, и они защитили его. Кишная, менее суеверный, пожал плечами в ответ на это и, осмеяв сначала своего товарища, затем сам мало-помалу поддался тому же суеверию. Оба стали спрашивать друг друга, не лучше ли будет подойти и снять ветки, прикрывающие отверстие ямы, чтобы увидеть все своими глазами. Но страх перед карабином взял верх над суеверием, и они решили терпеливо ждать окончания событий. Из предосторожности спрятались в чаще леса на тот случай, если бы спутники Сердара пришли к нему на помощь. Они поспешат, говорил Кишная, спасать его и не станут разыскивать виновников происшедшего.

В молчании спутников Сердара не было ничего необыкновенного. Принятые предосторожности дали совсем не те результаты, какие планировались. Дойдя до своих участков, Сами, Нариндра и Рама немедленно приступили к поискам, и первый из них выполнил поручение еще раньше, чем Сердар добрался до своего участка.

Случаю было угодно дать молодому Сами возможность найти проход в середине своего участка и в таком именно месте, где с первого взгляда никто и не догадался бы о его существовании. Позади группы отвесных скал тянулся ряд обломков утесов, похожих на ступеньки лестницы, вытесанной каким-то гигантом. Достаточно было небольших усилий, чтобы добраться по ним до самой вершины. Когда молодой индиец, достигнув гребня горы, увидел перед собой обширную равнину Индийского океана, он не мог удержаться от возгласа торжества: это означало не только спасение их всех, но и успех великих планов Сердара… Не медля ни минуты, он подал условный сигнал, и его выстрел, перекатываясь эхом с одной скалы на другую, поднял в воздух мириады птиц, гнездившихся здесь на уступах скал. Вслед за своим выстрелом он услышал ответный выстрел Нариндры, который, в свою очередь, выполняя условие, дал знать Раме.

Укротитель пантер добросовестно повторил тот же маневр, но Сердар в это время уже попал в приготовленную для него ловушку. А так как, преследуя Кишнаю, он пробежал почти милю в глубь долины, то густая листва настолько ослабила движение звуковых волн, что эхо выстрела не достигло его. Такой же результат получился и от выстрелов из ямы.

Когда через час после этого события три индийца собрались снова, они сначала не беспокоились о Сердаре, зная, что он должен целый час идти до них. К тому же сигнал мог застать его в то время, когда он находился высоко в горах.

Но часы проходили за часами, а Сердар не возвращался. Когда солнце начало клониться к горизонту, всех охватил ужас, и они стали понимать, что с вождем их приключилось какое-то несчастье… Но какое? Неужели он сделался добычей диких зверей? Или попал в болотную топь? Никто не мог ответить на эти вопросы, и Нариндра предложил Раме идти вдвоем на поиски Сердара, а Сами оставаться на этом месте.

Поспешно отправились оба на поиски, подымаясь вдоль горы. Постепенно прошли они все участки и наконец добрались до того, где должен был находиться Сердар, но не нашли никаких следов его присутствия.

Напрасно кричали они чуть не до потери голоса и стреляли из карабинов через каждые пять минут. Им отвечало только эхо. Уже давно наступила непроницаемая ночь, какая бывает на экваторе перед восходом луны, а они все еще искали, приходя в отчаяние и отказываясь верить своему несчастью.

Наконец они сказали себе, что Сердар, вероятно, тоже нашел какой-нибудь проход и для возвращения избрал путь по вершине горы до того места, которое открыл Сами, а там уже спустился вниз… Такое предположение было маловероятно, но утопающий хватается и за соломинку. Форсированным маршем вернулись они к тому месту, где их ждал Сами, но и тут не узнали ничего нового. В глубоком отчаянии направились все трое обратно к пещере, откуда с таким воодушевлением они выходили еще сегодня утром.

Сомнения не было. Сердар погиб или от пули шпиона, изменника, подкупленного англичанами, или в зубах одной из тех черных пантер, которых так много в этом месте. Один только молодой Сами, в непоколебимой вере в заезду своего хозяина, качал головой и на все доводы товарищей отвечал:

– Сахиба не так просто убить!

Напрасно доказывал ему Рама, что в такой час Сердар не может бродить по джунглям.

– Мы же ходим здесь, – отвечал метис с непоколебимым убеждением.

– Но мы здесь его ищем.

– Пусть так! – отвечал Сами, которого никто не мог переубедить. – Но тот, кому неизвестно, что нас задерживает здесь, как Барнету, например, разве не может он объяснять наше отсутствие, как мы отсутствие Сердара? Не правда ли? Мы не знаем дел Сердара и не можем ничего сказать.

В подтверждение этого он снова повторил свою любимую фразу:

– Сахиба не так просто убить!

И после минутного размышления прибавил:

– Я даже убежден, что Сердар вернется к нам. Это мне сказали дружественные духи.

Сын священника, Сами мог по пальцам пересчитать всю иерархию дэвов, или низших духов, которые по поручению богов руководят людьми, и питал абсолютное доверие к их внушениям.

Что же делал Боб, пока происходили эти драматические события в джунглях?

После ухода друзей он начал с того, что, уютно расположившись, позавтракал остатками молодого оленя, убитого им накануне. Несколько сорванных им стручков индийского перца придали мясу превосходный вкус, а большой корень иньяма послужил ему приятной заменой хлеба. Одна или две бутылочные тыквы, наполненные пальмовым соком, который уже начал бродить, надлежащим образом спрыснули это пиршество, а закончилось оно фруктами. Затем он закурил трубку и, развалившись в тени большого тамаринда, защищавшего его от жгучих лучей солнца, с наслаждением предался отдыху и мечтаниям, отложив до вечера свой визит к уткам, о которых он не забывал ни на минуту.

В довершение блаженства небо, словно желая сделать этот день самим совершенством, послало ему самые приятные сны. Сведя счеты с Максуэлом посредством дуэли, он после торжества восстания получил обратно все свои чины и привилегии, а также все богатства, конфискованные англичанами. Он возвратился в свой дворец и из рук самого набоба Дели получил орден великого офицера Зонтика и титул субедара Декана, который соответствует маршалу Франции. Заваленный по горло разными почестями, он призвал к себе своего младшего брата Вилли Барнета, которого очень любил, потому что никогда не видел, чтобы передать ему свои бесчисленные привилегии. Он уже составлял заговор вместе с начальником черных евнухов, чтобы задушить старого набоба Дели согласно требованию всего народа, который желал провозгласить императором его, Барнета, когда вдруг проснулся.

Он испустил глубокий вздох удовлетворения.

– Какое счастье, что это был сон! – сказал он и снова вздохнул, хотя на этот раз с сожалением. – Какую преподлую штуку задумал я… Впрочем! Если поразмыслить хорошенько, – продолжал он, зевая во весь рот и потягиваясь, – мне, собственно, кажется, что я не задушил бы старого набоба, потому что уважаю традиции предков. Жаль все-таки, что в роде Барнетов не было до сих пор ни одного царствующего лица. Вот бы удивился дядюшка Барнет, который всегда предсказывал, что из меня ничего хорошего не выйдет и что я кончу виселицей!.. Да, два дня тому назад я таки, едва не попал на нее… Жаль, что не удалось мне отрезать хоть маленького кусочка веревки, это, говорят, приносит счастье… А я еще уведомил семью о своей смерти… хорошо еще, что это не будет тяжелым ударом для них… У Барнетов сердце вообще крепкое, и нечего бояться, чтобы кто-нибудь из них умер от радости, получив эту невольную «утку», которую я послал им. Кстати об утке!.. Вот если бы убить одну, две… Думаю, что на этот раз мне удастся спокойно поесть их. Не всякий же раз на тебя насядет носорог, да и Оджали со мной.

Продолжая говорить сам с собой, он взял карабин и направился к озеру Калу, которое ему утром указал Рама-Модели. Озеро находилось посреди джунглей, напротив пещеры. Побуждаемый страстью к охоте, Боб смело погрузился в чащу. Он шел уже около получаса между карликовыми пальмами и кустарниками, переплетенными между собой лианами, сквозь которые он не мог бы пробраться без помощи Оджали, удалявшего хоботом кусты с такой же легкостью, с какой мы срываем пучки травы… когда услышал вдруг далекий выстрел, а за ним почти немедленно второй…

– Стой! – сказал он. – Никак это карабин Сердара. Только у нас с ним карабины со стволом из литой стали. Я слишком хорошо знаю их звонкий и серебристый звук, чтобы ошибиться. Что ему там понадобилось? Впрочем, направление, по которому я иду, выводит как раз к тому месту, где наши друзья занимаются в эту минуту поисками.

Оджали остановился сразу, как только услышал выстрелы. Он поводил хоботом по воздуху и запыхтел, как кузнечные мехи, а раскрытые веером уши задвигались взад и вперед, хлопая его по лбу. Его небольшие, умные глаза, казалось, исследуют окружающую местность.

– Подумаешь, право, что он также признал карабин хозяина, – сказал Барнет, заинтригованный поведением животного. – Что ж, удивительного тут ничего нет. Он часто слышал этот звук, который так отличается от других, и ничего особенного, если он научился распознавать его…

Прошло несколько минут, и, оба, не слыша больше выстрелов, продолжали свой путь. Боб, как все охотники и военные, привык определять расстояние на слух, и рассчитал, что выстрел из карабина был сделан на расстоянии двух с половиной миль от него.

Вдали уже виднелись болота, окружавшие озеро со всех сторон, когда выстрелы послышались пять, шесть раз, по одному разу через минуту. На этот раз они слышались еще ближе, а потому было невозможно ошибиться в том, что это карабин Сердара.

– О! – воскликнул Барнет. – Тут, по-моему, пахнет сражением! Выстрелы, даже в самый разгар охоты не следуют так быстро друг за другом… Биться без Боба Барнета! Ну, нет! Этого я не допущу. Стал я, что ли, инвалидом, скажите, пожалуйста? Когда вам нужно исполнять обязанности землемеров, искать проход в горах, это не мое дело, и Барнет предпочитает тогда заняться кухней. Когда же запахло дракой, обязательно нужно известить Барнета. Посмотрим, что там такое… Ну, друг мой Оджали, вперед!

Выстрелы, послышавшиеся еще несколько раз, указали направление, которого следовало придерживаться. Скоро, однако, наступила тишина, и Барнет пошел наудачу прямо вперед. Но дорога, и без того трудная, сделалась совсем непроходимой из-за болот. Теперь это были не топкие лужи, попадавшиеся ему на пути и вынуждавшие делать обходы, но непрерывный ряд лагун, сообщавшихся с озером, вода в которых доходила ему до пояса. Это очень утомляло его, так как он вынужден был постоянно держать на весу патронташ и карабин. В то время, как он спрашивал себя, не взобраться ли ему лучше на шею Оджали, послышался еще один выстрел из карабина, и на этот раз еще ближе. И не успел он исполнить своего намерения, как слон с громким криком бросился вперед, не заботясь о Барнете, который, оставшись один в болоте, не знал, идти ли ему дальше или вернуться назад.

– Оджали! Оджали! Назад, Оджали! – кричал бедняга. – Ах, ты негодяй! Ты поплатишься мне за это.

Но Оджали, глухой ко всем его мольбам, бежал вперед, подымая вокруг себя фонтаны брызг. Слон очень любил Барнета, у которого всегда были наготове какие-нибудь лакомства для него, но раз благодарность не удержала Оджали подле него, тем менее удержат его угрозы.

Какие едва уловимые звуки, доступные только одному этому животному, наделенному самым тонким слухом из всех живых существ, донеслись к нему? Какие запахи поразили его обоняние, если он оставил своего друга в положении столь же опасном, как и комичном?.. В пятистах метрах от него на поверхности озера плавал огромный крокодил. Он немедленно нырнул в воду, как только заметил Оджали, но затем снова показался в нескольких шагах от прежнего места… Пропасть бы Барнету, заметь его только крокодил раньше, чем ему удалось бы выбраться обратно на твердую землю.

Тем временем Оджали, менее чем в пять минут, добрался до того места, где скрывались Кишная и Веллаен. Они приняли Оджали за дикого слона и припустили во весь дух, пытаясь скрыться от его бешенства.

В ту же минуту слои остановился, пораженный запахами, которые он почуял в воздухе. Он понял, что хозяин недалеко, н, руководствуясь тонким чутьем, направился прямо к яме. Подойдя к ней, слон издал целый ряд особых криков, в которых слышались нежность, удивление и гнев.

Почему же гнев примешивался к тому чувству удовлетворения, которое он хотел выразить? А потому что чутье его, дававшее ему знать о присутствии хозяина, улавливало в то же время запах змей, и это приводило его в ярость.

Сердар, давно уже пришедший в сознание, начинал терять всякую надежду, а потому, услышав голос слона, забыв об опасности, закричал от восторга:

– Оджали! Оджали! Мой смелый Оджали!

А слон по-прежнему тихо ворчал, выражая радость, что нашел хозяина.

– Кто тут еще вместе с тобой, мой смелый Оджали? – спрашивал Сердар.

И он поочередно стал звать Барнета, Нариндру к двух других индийцев.

В эту минуту слон схватил ветви, лежащие на яме, и отбросил их в сторону. Свет залил всю яму, и Сердар, увидя Оджали у края своей тюрьмы, понял, почему его слова не получили ответа. Он понял также с ужасом, что спасение его, столь простое при содействия друзей, было невозможно с помощью одного слона.

Главная задача заключалась теперь в том, чтобы помешать слону сделать какое-нибудь неосторожное движение. Слон не боится укуса кобры. Толщина кожи защищает его от действия яда, что он, весьма вероятно, знает. Тем не менее достаточно одного вида самой маленькой змеи, чтобы привести его в бешенство.

Однако судьба сжалилась на этот раз над Сердаром. Слон, бегая вокруг западни, где был его хозяин, случайно столкнул в яму одну из бамбуковых палок, которые служили поддержкой для веток, прикрывавших ее. Палка, к счастью, упала таким образом, что образовала собой нечто вроде моста, соединяющего дно ямы и ее край.

Не успел конец палки коснуться земли, как одна из кобр с быстротой молнии ринулась к ней и, обвившись вокруг нее спиралью, так скоро выползла по ней из ямы, что Оджали при всей своей ловкости не успел схватить ее. Не то было с другими. Половину, по крайней мере, этих нечистых тварей он растоптал.

Когда последний враг его исчез из ямы, Сердар испустил громкий крик торжества… Он был спасен!

– Спасен! Спасен! – кричал он в радостном исступлении. – Спасен! Благодарю тебя, Боже! Ты не допустил, чтобы я умер, не исполнив начатого мною дела. Теперь мы померимся с вами, сэр Уильям Браун! Клянусь, я отплачу вам за те невыразимые муки, которыми я вам обязан. А что касается исполнителей вашей мести, они не выйдут живыми из джунглей.

Тот же самый бамбук, который помог кобрам выбраться из ямы, сделался и его орудием освобождения. Схватив палку, он почти вертикально установил ее в яме и затем с ловкостью акробата взобрался по ней наверх.

Увидев своего хозяина здоровым и невредимым, Оджали не знал, чем выразить свою радость. Он старался издавать как можно более нежные трубные звуки, которыми природа наделила его вместо голоса, шевелил огромными ушами и делал тысячу скачков, не свойственных его степенной наружности.

– Тише, Оджали! Тише! Надо спешить… нам предстоит сегодня ночью трудное дело.

 

ГЛАВА III

Возвращение Сердара в пещеру. – Планы мести. – Преследование шпиона. – Ночное бодрствование в горах. – Выжидание. – Кишная и Веллаен. – Месть.

Долина начинала уже покрываться тенями. Солнце давно перевалило за гребень гор, окружавших джунгли. Это было то время, когда Рама и Нариндра с отчаянием искали своего друга гораздо выше того места, где происходили только что описанные события. Далекое расстояние и густая растительность мешали Сердару слышать их голоса и выстрелы карабинов.

– Идем, Оджали! – сказал Сердар, устраиваясь на шее слона. – Скорее к проходу, мой мальчик, лети как птица!

И он направил слона в том направлении, по которому сам шел сегодня утром, так как у подошвы горы растительность была более редкая и низкая, а поэтому не мешала слону быстро идти.

Сердар не знал, что туземец, преследовавший его, был вместе с сообщником, но, если бы и знал, его намерение нисколько бы не изменилось. Он вбил себе в голову во что бы то ни стало доказать губернатору Цейлона, что Сердаром не так просто завладеть, а раз он решал что-нибудь, то приводил это в исполнение, будь этот план так же безумен и отважен, как тот, который он задумал сейчас.

– Итак! – сказал он, внимательно всматриваясь в верхушки деревьев, на которых еще виднелись последние блики света. – У меня есть еще двадцать минут времени, это больше, чем нужно, чтобы добраться до места.

Сердар предвидел, что шпион после своей неудачи не останется в Долине трупов, но, боясь возмездия, будет до ночи скрываться в самой густой чаще и только с наступлением темноты решится выйти оттуда и добираться до прохода, ведущего в Галле. Дело было теперь в том, чтобы опередить шпиона. Сердар выполнил эту часть программы и теперь расположился самым комфортабельным образом на маленьком плато, откуда он вместе со своими товарищами посылал последний привет «Эриманте», уносившей молодого Эдварда Кемпуэла в Пондишери.

Скрытый в тени огромного баньяна, Оджали стоял таким образом, что решительно никто не мог пройти мимо, не натолкнувшись на этого колосса. Приняв все эти предосторожности, Сердар сел на камень около слона, скрываясь в одной с ним тени. Он знал, что глаза привыкают к темноте, а потому без этой предосторожности шпион может увидеть его раньше, чем сам заметит шпиона. Но среди ночной тьмы, сгущенной тенью индийского фикуса, этого не надо было бояться.

Негодяи, как мы уже сказали, испуганные появлением Оджали, бросились бежать и затем не нашли ничего лучше, как забраться на дерево, которое скрывало бы и защищало от опасного животного. Сидя среди густой листвы, они с удивлением увидели, как слон, принятый ими за жителя джунглей, освободил пленника. После того как Сердар и Оджали скрылись за деревьями, они решили покинуть свой наблюдательный пункт и спуститься на землю.

– Ну! – начал первым Кишная. – Здорово нас одурачили.

– Вот тебе и тысяча рупий награды, которые ты мне обещал, – отвечал Веллаен. – Убежали они теперь на спине этого проклятого слона.

– А я, ты думаешь, ничего не теряю, не говоря о репутации, которой нанесен будет смертельный удар? Я вижу, как моя трость с золотым набалдашником догоняет твою тысячу рупий.

– Нельзя ли снова попробовать? Восемь дней, назначенные тебе сэром Уильямом Брауном для поимки Сердара, еще не прошли, и, быть может, нам посчастливится во второй раз.

– Простись с этой надеждой, мой бедный Веллаен! Ты знаешь, как говорят обыкновенно в наших деревнях на Малабарском побережье: «Одну и ту же ворону не ловят два раза на один и тот же кусок мяса». Так-то, мой милый! Эта поговорка подходит и нам.

– Я знаю это, Кишная! Но из этого не следует, что одну и ту же ворону нельзя поймать на другой кусок мяса.

– Да, понимаю прекрасно… Но признаюсь тебе, мой бедный Веллаен, что в голове у меня совсем пусто. Теперь в моем распоряжении остались хитрости, годные только для таких ничтожных людей, как ты, но они не подходят для Сердара, который будет теперь еще больше прежнего настороже.

– Ты не относился так презрительно ко мне сегодня утром, когда я предложил использовать кобр.

– Что ж, я не отрицаю того, что каждому может один раз в жизни прийти в голову счастливая мысль, – сказал Кишная, смеясь, – но мне кажется, с тобой этого больше не случится…

– Можешь смеяться надо мной сколько угодно. Это не помешает мне сказать, что, заключи я договор с губернатором, я не признался бы так скоро в своей неудаче.

– Хорошо, поступай так, как будто ты на моем месте. Придумай что-нибудь хорошее, исполнимое, и я обещаю не только помогать тебе, но еще и удвоить вознаграждение, которое тебе обещал.

Веллаен задумался, и спустя несколько минут лицо его просияло.

– Вчера вечером, – ответил он, – не пробирались ли мы ползком к пещере, где Сердар спал со своими товарищами? Кто помешает нам сделать то же сегодня вечером? Затем мы проскользнем, или, лучше, ты проскользнешь ползком в пещеру и убьешь его кинжалом, пока он будет спать.

– Вот видишь, мой бедный Веллаен, ты поступил неверно. Вместо того, чтобы закончить первую мысль, которая предназначала нам обоим одну и ту же роль, чтобы «мы вместе проскользнули в пещеру», ты поспешил избавить себя от того, предоставив мне одному подвергать себя опасности…

– Я не принадлежу к касте душителей, известных своей смелостью. Я, как тебе известно, простой заклинатель змей, продавец тигриных шкур.

– Мы душим, но не убиваем кинжалом, – отвечал Кишная, находившийся в несколько шутливом настроении духа.

– Ну, не убивай тогда, а задуши, – отвечал Веллаен, опровергая его доводы. Негодяй не мог так легко отказаться от надежды получить тысячу рупий, составляющих для него целое состояние.

– Хватит шуток, – сказал Кишная сухим тоном, – и подумаем лучше, куда нам скрыться от опасности. Можешь быть уверен, что Сердар и его товарищи обшарят джунгли по всем направлениям, и если мы не выберемся отсюда сегодня вечером, то завтра будет поздно. Пусть будет по-твоему! Не хочешь попытаться еще раз, то нам ничего действительно не остается больше, как вернуться в Галле.

Когда они добрались до первых уступов горы, прошел уже час с тех пор, как Сердар занял место в засаде. Подымаясь по склонам, ведущим к верхнему проходу, они старались поменьше шуметь, опасаясь привлечь внимание своих врагов, если те, паче чаяния, задержались в джунглях. Веллаен попросил сообщника пропустить его вперед, потому что в большинстве случаев здесь нельзя было идти радом.

– Ступай, трус! – отвечал ему Кишная. – Ты боишься, что нас будут преследовать, и хочешь, чтобы первый удар достался мне.

Веллаен оставил без внимания тот новый сарказм своего друга и поспешил воспользоваться данным ему разрешением.

Им понадобилось не более получаса, чтобы добраться до места, где Сердар поджидал «шпиона англичан».

Ночь была тихая и спокойная. Ни малейшее дуновение ветра не шевелило листву деревьев, и не будь оба сообщника босиком, шум шагов их по камням давно уже предупредил бы Сердара об их приближении. В эту минуту в соседней роще раздался жалобный и заунывный крик гелло. Эта зловещая птица всегда наводит на индийцев ужас, потому что она предвещает близкую смерть тому, кто слышит ее с левой стороны от себя. Роща, откуда послышался этот крик, находилась как раз по левую сторону от ночных путников. Веллаен сразу остановился.

– Что случилось? – шепотом спросил его Кишная. – Почему ты не идешь дальше?

– Ты не слышал?

– Что?

– Крик гелло!

– Неужели нам ложиться посреди горы из-за того только, что этой зловещей птице нравится нарушать тишину ночи своим отвратительным пением? В таком случае пропусти меня вперед, мне не хочется оставаться здесь.

Веллаен, возвращенный этими словами к действительности, не пожелал идти сзади. Он был убежден, что спереди на них никто не набросится, и с новым задором пустился дальше. Можно было подумать, что страх придал ему крылья. Моментально опередил он на двадцать пять – тридцать шагов своего спутника, который продолжал идти все в том же ровном темпе, не замедляя и не ускоряя его.

Не зная того, приближались они к роковому месту. Еще несколько шагов, и зловещее пророчество гелло должно исполниться… Сердар уже замечает едва различимую тень, которая растет… удлиняется… Притаившись с охотничьим ножом в руке, он ждет врага с лихорадочным нетерпением… Хотя порой в благородной душе этого человека появляется сомнение. Имеет ли он право убивать человека, притаившись в засаде? Человек тот, правда, хотел его смерти. Утром он мог убить этого человека двадцать раз в порядке законной самозащиты. Но теперь, когда это в прошлом, имеет ли он право сам, своей собственной рукой совершить над ним правосудие?

Правосудие! Какая горькая насмешка! Кому должен передать он этого убийцу, чтобы тот получил заслуженное наказание?

Правосудие! Какая это случайная, изменчивая и относительная вещь! Не оно ли преследует и его, не оно ли вооружило против него этого мерзавца и избрало для него такую ужасную смерть, какую только можно придумать?.. Не это ли правосудие будет восхвалять человека, который из тщеславия изменил своим соотечественникам и обещал доставить живым или мертвым первого борца за независимость своей страны, героя индийской революции? И не на его ли стороне должно быть правосудие? Не английское правосудие, разумеется, но правосудие, которое каждый человек представляет как право на защиту, «право на возмездие, или суд Линча», когда он находится в таком обществе, где государственное правосудие его не защищает.

И если он пощадит того человека, кто поручится ему, что завтра он сам не падет под его ударами, и не только он, но товарищи его? Полно! Долой эту смешную чувствительность, это ложное великодушие, не должен ли быть в эту минуту настоящим судьей тот, кто едва не погиб от руки приближающегося теперь негодяя? Нечего медлить, индиец уже в пяти шагах от него… сейчас увидит его, прыгнет назад и убежит!

Сердар бросился вперед… Раздался страшный крик, один-единственный, потому что охотничий нож по самую рукоятку вонзился в тело негодяя, и тот с пронзенным насквозь сердцем упал, как бык, убитый на бойне… и остался недвижим… Он был мертв!

Сердар был смущен… В первый раз убивал он человека в подобной ситуации, но безопасность его товарищей требовала этого, и волнение его постепенно улеглось. Заставив Оджали взять хоботом мертвое тело, он взобрался к нему на спину и приказал как можно быстрее бежать через проход.

А между тем отряд сипаев по-прежнему занимал свой пост. Что же задумал Сердар? Он хотел бросить к ногам сэра Уильяма Брауна, губернатора Цейлона, тело того, кого он считал шпионом, посланным заманить его в ловушку и убить. Не зная в лицо Кишнаю, которого он видел только ночью, и то мельком, у Озера пантер, он и [не подозревал, что принял заклинателя змей за предводителя душителей, тень за добычу.

Веллаен, однако, получил уже давно заслуженное им наказание за множество совершенных им преступлений. Он был сообщником Кишнаи и его приверженцев, которые продавали ему шкуры тигров и пантер, убитых ими в лесах Малабарского побережья, за что он, со своей стороны, поставлял им юных девочек и мальчиков для принесения в жертву на алтаре богини крови и убийства, грозной Кали.

Негодяй похищал подростков тайком. Он заманивал их к себе, где поил одурманивающим зельем, и они засыпали. В таком виде он прятал их на дне повозки под шкурами пантер или тигров и направлялся в джунгли, где отдавал их тхагам, получая взамен глиняную посуду, сандал, корицу и меха – все то, одним словом, чем торговали душители.

Сердар избавил мир, следовательно, от чудовища, такого же опасного, как и Кишная. Не принадлежа к касте душителей и не имея права, как последние, совершать это по своим религиозным убеждениям, он занимался своим гнусным ремеслом исключительно из корыстолюбия.

Как бы там ни было, но Сердар не подозревал, что собирается бросить к ногам губернатора труп человека, которого тот не знает, тогда как Кишная, скрывшись в чаще леса, благословлял небо за ошибку, спасшую ему жизнь.

Добравшись до перевала у Озера пантер, где расположился лагерем отряд сипаев, Сердар пустил слона галопом. Луна еще не всходила, и ночная тьма была так глубока, что ничего нельзя было различить и в двух шагах от себя. Кроме часовых, весь отряд спал крепким сном. Однако на призыв часовых все солдаты моментально вскочили и, схватив оружие, развернулись в цепь. Оджали пустился прямо на них, и Сердар, не отвечая на приказание офицера, который не видел даже к кому обращается, прорвался сквозь цепь солдат и крикнул на тамильском наречии, на котором говорил, как местный житель:

– Сердар убит! Приказ губернатора! Я везу его труп!

И он пролетел мимо солдат так быстро, что, пораженные его словами, они не подумали и остановить его.

 

ГЛАВА IV

Галле. – Венер у губернатора. – Смелый визит. – Таинственная записка. – Сэр Уильям Браун. – Труп. – Это он! – Наконец! – Ожидаемый двадцать лепи – Дуэль без свидетелей. – Смертельно раненный.

Спустя час он был уже в Галле.

В этот вечер у губернатора было празднество. Дворец был освещен, и все общество из Канди, Коломбо и других поселений колонистов явилось по приглашению сэра Уильяма Брауна. В этот день он давал большой обед, а затем бал в честь генерала Гавелока, собиравшегося принять командование над армией Индии.

Обед уже кончился, и все приглашенные собрались в зале, чтобы присутствовать на приеме раджей и вождей племен, который был назначен перед началом бала. Площадь перед дворцом была заполнена местными жителями, привлеченными живописным зрелищем красных, шитых золотом мундиров английских офицеров и богатыми костюмами набобов и раджей. Оркестр из уланов губернаторской гвардии играл по очереди то «God save the Queen», «Rule Britannia», то, к великому удовольствию толпы, пьесы, аранжированные на мотивы сингальских песен.

Зато со стороны сада, расположенного у крепостной стены… никого! Все службы и большая часть дворца, что выходит в сад, были совершенно пусты. Здесь находились личные апартаменты, а в нижнем этаже – кабинет самого губернатора. С этой стороны Сердар и направился ко дворцу. Прибыв в Галле, он привязал Оджали к одной из кокосовых пальм, растущей на улице, с единственной целью показать ему, чтобы он ни на шаг не уходил отсюда. Затем, увидя кули, который спал, завернувшись в парусину, у дверей своей будки, подошел и разбудил его:

– Хочешь заработать рупию? – спросил он.

Кули мгновенно вскочил на ноги.

– Сколько ты хочешь за парусину, в которой спал?

– Две рупии! Я заплатил столько.

– Получай!.. Заверни тело этого человека в парусину, положи на плечи и следуй за мной!

Кули повиновался, дрожа всем телом, – у незнакомца был такой властный голос, что он не посмел ослушаться. Окольными путями направились они к дому губернатора.

Пройдя садом, Сердар без труда подошел ко дворцу. Поднявшись по нескольким ступенькам на первый этаж, он, не встретив никого по дороге, добрался до комнаты, в которой, судя по меблировке, был кабинет сэра Уильяма. Все слуги занимались обслуживанием приглашенных, обнося их прохладительными напитками. Он приказал положить труп в угол и, заставив его двумя креслами, вырвал листок из записной книжки, написав на нем несколько слов:

«Сэра Уильяма Брауна просят пожаловать в свой кабинет одного – по весьма важному и серьезному делу».

Подписи не было.

– Возьми! – сказал он кули. – Поднимись на верхний этаж, передай первому встреченному тобой слуге и скажи, чтобы он немедленно отнес это губернатору. Когда исполнишь поручение, вернись получить заработанные рупии – и ты свободен.

Пять минут спустя кули возвратился, получил деньги и поспешно скрылся, порядком напуганный таинственным незнакомцем. Да он и в самом деле был убежден, что встретил проклятого ракшасу, а потому, выйдя на освещенную эспланаду, раз двадцать перевернул туда и сюда полученные им рупии, сомневаясь в их доброкачественности.

Сердару не пришлось ждать сэра Уильяма Брауна. Представление раджей и сингальских вождей было окончено, и уже начинался бал, когда один из сиркаров дворца приблизился к своему господину и передал ему маленькую записку, полученную от кули. Заинтригованный лаконизмом послания и отсутствием подписи, губернатор спросил у слуги, кто передал ему эту записку, но не смог добиться от него объяснения. Тогда, предупредив одного из своих адъютантов, что ему необходимо на несколько минут отлучиться, он поспешил спуститься в свой кабинет и… очутился там лицом к лицу с Сердаром, который стоял, небрежно опираясь на свой карабин.

Сэр Уильям Браун не присутствовал на заседании военного суда, приговорившего Сердара к смертной казни. Он мог видеть его только с террасы своего дворца, когда Сердар со своими товарищами шел к месту казни. Этого, из-за большого расстояния, было совершенно недостаточно, чтобы запомнить его черты.

Глухое раздражение поднялось в душе губернатора при виде бесцеремонности незнакомца, который позволил себе не только дерзко вызвать его в кабинет, но и осмелился явиться к нему в таком небрежном и простом костюме.

Сердар был одет в свой обычный охотничий костюм.

– С кем имею честь говорить? – спросил губернатор тоном, не скрывающим недовольства. – Что значит эта шутка?

– У меня нет намерения шутить с вами, сэр Уильям Браун, – холодно ответил ему Сердар, – и когда вы узнаете, кто я, ибо вижу, что вы не имеете честь узнать меня, вы поймете, что шутки не в моем вкусе.

Сердар держал себя с достоинством, в нем чувствовался аристократ, несмотря на простую одежду.

Решительный тон и манеры Сердара произвели на сэра Уильяма Брауна должное действие, и он отвечал ему на этот раз иначе.

– Прошу извинить, это выражение вырвалось у меня невольно. Но здесь я представляю интересы ее величества королевы и вправе требовать уважения к моей должности. Признайтесь поэтому, что ваш способ добиться аудиенции у губернатора Цейлона и представиться ему не подходит к принятым в этом случае правилам.

– Я нисколько не отрицаю, господин губернатор, странности моих поступков, – отвечал Сердар, который уже в течение нескольких минут пристально всматривался в лицо собеседника, – и я только по необходимости, поверьте мне, избрал более надежный способ пройти к вам. Не осмелься я нарушить традиционные правила, о которых вы говорите, то, пожалуй, получился бы результат несколько иной, чем тот, которого я добился теперь. Одно слово скажет вам больше, чем все другие объяснения: я тот, кого индийцы зовут Срадханом, а англичане, ваши соотечественники…

– Сердар! – воскликнул сэр Уильям вне себя от изумления. – Сердар здесь… у меня!.. А! Вы дорого заплатите мне за эту дерзость…

И он подбежал к ручке звонка, висевшего над письменным столом.

– Звонок перерезан в передней, – холодно заметил Сердар, – я занялся этим в ожидании вашего прихода… и более того, – продолжал он, направляя на сэра Уильяма свой револьвер, – у меня здесь есть нечто, чем я смогу удержать вас на месте. Если вы вздумаете злоупотребить властью занимаемого вами положения, я, со своей стороны, злоупотреблю властью, которую мне дает это оружие, а в этом случае силы наши будут неравны.

– Да это засада!..

– Нет, просто объяснение, и в подтверждение этого я разрешаю вам открыть ящик письменного стола, к которому, вы, видимо, хотите подойти и взять оттуда револьвер. Таким образом неравенство сил, о котором я говорил, исчезнет, и вы, быть может, согласитесь поговорить просто и серьезно, как это подобает двум джентльменам. К тому же, чем больше я всматриваюсь в ваше лицо, тем больше нахожу в вас нечто мне знакомое, что заставляет меня думать, что мы с вами встречались когда-то… О! Это было, вероятно, давно, очень давно… Но я отличаюсь замечательной памятью на лица и уверен, что видел вас, хотя не могу припомнить места, где мы встречались с вами.

– Удивительный вы человек! – воскликнул сэр Уильям, отходя от письменного стола, откуда он действительно хотел достать оружие. Видя свое намерение раскрытым, он не захотел показывать, что боится своего странного посетителя.

– Вы говорите, без сомнения, о моих поступках? – спросил Сердар. – Поведение мое самое обыкновенное, поверьте мне. Вместо того, чтобы вести со мной открытую, честную борьбу, вы два раза устраиваете мне засаду, которой я избегаю благодаря не зависящим от вас обстоятельствам… Так вот, я пришел к вам с целью открыто предупредить вас, что я держу вашу жизнь в своих руках, что мне достаточно сделать один знак, произнести одно слово, чтобы через двадцать четыре часа вы перестали существовать… И если вы по-прежнему будете оценивать мою голову на вес золота, натравливать на меня подкупленных убийц, то я, клянусь честью дворянина, сделаю этот знак…

– Вы дворянин? – воскликнул сэр Уильям, пораженный этим словом.

– Да, это так, – отвечал Сердар, – и такого же известного рода, как и вы, хотя не знаю ваших предков.

– Мы считали до сих пор, – отвечал губернатор, пораженный этими словами и достоинством, с какими они были сказаны, – что имеем дело с самым обыкновенным авантюристом, с которым мы и поступали сообразно этому, но могу вас заверить, что с сегодняшнего дня приказание, которое оценивает вашу голову в известную сумму, будет отменено, на Цейлоне, по крайней мере, ибо власть моя не распространяется на материк. Что касается Кишнаи, то ему будет дано знать, что все сказанное между нами не имеет больше силы.

– Человек, о котором вы говорите, не в состоянии больше получить уведомление о перемене ваших намерений.

– У меня всегда есть возможность связаться с ним, когда я пожелаю, и сегодня же вечером…

Он не успел закончить, как Сердар отставил кресла, скрывавшие труп человека, которого он принимал за предводителя тхагов, и, указав на него, сказал:

– Можете сейчас и здесь передать ему свое поручение. Вот он!

При виде трупа сэр Уильям вскрикнул от ужаса.

– Вот, – продолжал наш герой, – что делает Сердар с негодяями, которых посылают против него.

– Как! Вы осмелились принести сюда тело вашей жертвы, сюда, в мой дворец? Нет, это уж слишком!

– Вашего сообщника, хотите вы сказать, вашей правой руки, почти вашего друга, – сказал Сердар, начиная выходить из себя при воспоминании о мучениях, перенесенных в яме.

– Этот поступок недостоин джентльмена, а вы так хвастались этим званием, – отвечал губернатор, бледнея от злобы и забывая всякую осторожность. – Выйдите вон! И благодарите небо за чувство деликатности, побуждающее меня поступить так, ибо из уважения к гостям, к дворцу губернатора я не желаю скандала. Еще раз повторяю: уходите отсюда вон… и уходите поскорее.

– Полноте, не играйте комедии, – продолжал Сердар презрительным тоном. – Неужели вы думаете, что мне неизвестны условия постыдного договора, заключенного вами. Я только потому принес вам труп вашего сообщника, что бы требовали от него представить вам через неделю мой труп. Вы находили тогда, как сказал когда-то римский император, «что труп врага всегда хорошо пахнет», и если внушает вам отвращение, то тем более я имею основание сказать, что я лишил вас друга.

– Эй! Кто-нибудь! – крикнул сэр Уильям сдавленным от бешенства голосом.

– Ни слова больше, – сказал Сердар, делая шаг вперед, – или, даю честное слово, я пущу пулю вам в лоб.

Двинувшись к губернатору, Сердар увидел стоящий на камине портрет молодого офицера во весь рост, в мундире конной гвардии. Он сразу остановился, и в его взгляде, перебегавшем с миниатюры на губернатора и наоборот, вспыхнула ненависть, а лицо покрылось смертельной бледностью. Рука его судорожно сжала ствол карабина, и вся фигура его выражала такое волнение, что сэр Уильям, несмотря на раздражение, сразу успокоился.

– Не портрет ли это вашего родственника? – спросил Сердар сдавленным от волнения голосом. – Вы удивительно похожи на него, несмотря на разницу в возрасте.

– Нет, это мой портрет… Но какое вам дело до этого?

– Ваш? Ваш!!

– Да, написанный лет двадцать тому назад, когда я был капитаном конной гвардии… Однако я слишком терпелив, что отвечаю на эти вопросы… и потому в последний раз прошу вас не выводить меня из терпения. Я должен был бы приказать арестовать вас, как приговоренного к смертной казни военным судом… Потрудитесь уйти сами!

– Он! Это он! – бормотал Сердар про себя. – Я нахожу его вдруг здесь!.. – Затем он крикнул с таким гневом, что губернатор испуганно попятился: – Чарльз Уильям Тревельян, узнаешь ты меня?

Губернатор вздрогнул от неожиданно мелькнувшей у него догадки.

– Откуда вам известно мое полное имя? – спросил он.

– Откуда? – ответил Сердар, сжав зубы, и глаза его налились кровью, как у тигра, готового броситься на свою жертву, – откуда?.. Чарльз Уильям Тревельян, разве ты забыл Фредерика Де-Монмор-де-Монморена?

– Фредерик Де-Монморен! – взревел сэр Уильям и, не прибавив ни слова, бросился к письменному столу. Открыв один из ящиков, он вынул револьвер и, повернувшись затем к своему противнику, сказал безжизненным голосом:

– Вот уже двадцать лет, как я жду вас, господин Де-Монморен!

– Наконец! – воскликнул Сердар. – Наконец!

И, не тратя времени на разговоры, они стали в двух противоположных концах громадного кабинета губернатора.

– Двадцать шагов! – сказал сэр Уильям.

– Очень хорошо! – отвечал Сердар. – Начинает кто хочет.

– Принимаю! И стреляет как хочет.

– Согласен! Обмениваемся двенадцатью выстрелами.

– Лучше… пока не кончится смертью.

– Верно, это лучше… а сигнал?

– Оба считаем до трех и начинаем.

И оба начали считать.

– Раз! Два! Три!

Едва было произнесено последнее слово, как раздался выстрел. Это выстрелил сэр Уильям, и пуля его, пробив каску, скользнула над головой Сердара. На полдюйма ниже, и он был бы мертв. Сердар стоял неподвижно, подняв револьвер и не спуская пристального взгляда с противника. Он лишь прицелился в него.

Сэр Уильям выстрелил второй раз, и пуля, пролетев мимо, задела прядь волос на виске противника.

Сердар не моргнул даже глазом.

Сэр Уильям прекрасно владел боевым пистолетом и попадал в цель восемь раз из десяти, однако револьвер вещь более тонкая.

На этот раз Сердар решил, что великодушия достаточно.

– Это суд Божий, сэр Уильям! – сказал он своему противнику. – Я уступил вам два выстрела, чтобы уравнять наши шансы… Теперь моя очередь!

И в ту же секунду он нажал на курок… раздался выстрел, и губернатор грохнулся на пол, не испустив ни звука. Сердар подбежал к нему… пуля попала в левую часть груди, и кровь ручьем текла из раны. Он взял его за руку, безжизненно лежавшую на полу.

– Умер! – сказал он грустным голосом. – Правосудие свершилось! Я прощаю ему все зло, которое он мне причинил: мою погубленную молодость, опороченную честь! Я прощаю ему все!

В то время, когда эта необыкновенная сцена происходила на первом, совершенно пустом этаже, на втором продолжалась музыка, жена и дочь губернатора весело отплясывали…

Сердар тем временем вспомнил о своей безопасности. Он взял отставленный в угол карабин и поспешно вышел в сад. Скоро он добрался до Оджали, который не стронулся с места. Два часа спустя, беспрепятственно проехав через проход, так как приказание задерживать касалось только выезжавших из долины, он в одиннадцать часов вечера прибыл к пещере носорога. Друзья встретили Сердара с радостью. Никто уже не надеялся его больше увидеть. Один Сами торжествовал и, танцуя от восторга, повторял свою любимую фразу:

– Сахиба не так просто убить!

 

ГЛАВА V

Возвращение Сердара. – Исчезновение Барнета. – Поиски генерала. – Болота Калу. – Лес, залитый водой. – Крокодилы. – Преследование. – Прошлое Барнета. – Необычное убежище. – Ночь на верхушке кокосовой пальмы. – Опять Кишная. – «Диана».

Сердар был очень огорчен, не найдя в пещере Боба Барнета. Нариндра с товарищами сначала не очень тревожились, думая, что генерал отправился вместе со слоном в один из своих обычных походов, но когда они увидели, что Сердар приехал на Оджали, то после радостных восклицаний спросили:

– А Боб Барнет? А генерал? – заволновались все, потому что очень любили этого странного чудака.

Несмотря на усталость, Сердар объявил, что не будет отдыхать ни минуты, пока не найдет своего старого друга. В этой долине, полной неожиданных сюрпризов, он мог быть застигнут сумерками во время охоты и не решился вернуться, опасаясь заблудиться среди ночи в чаще или завязнуть в топях болота. Всем же четырем, да еще вместе с Оджали, нечего бояться опасности. К тому же скоро взойдет луна, и при ее свете будет так же легко ориентироваться, как и днем.

После небольшого ужина, в котором крайне нуждался Сердар, не евший ничего с самого утра, маленький отряд двинулся по направлению к болотам озера Калу.

– Именно там мы должны его найти, если только он еще жив, – сказал Рама. – Утром он попросил рассказать, как пройти к большим болотам, где он мог бы подстрелить водоплавающую дичь.

А пока друзья спешат на помощь, мы опередим их и посмотрим, какие обстоятельства помешали Бобу Барнету вовремя вернуться.

Когда Оджали, покинув его, бросился на помощь своему хозяину, Боб, которому вода доходила уже до плеч, решил не предпринимать больше попыток перебраться на другой берег, а вернуться назад.

Но вокруг росли кокосовые пальмы, верхушки которых, находившиеся на высоте двадцати пяти – тридцати метров, украшали огромные султаны из листьев и связки плодов.

Если эта растительность, которой нравится принимать ножные ванны в полтора-два метра глубины, придает живописный вид пейзажу, то она же ограничивает кругозор и своим однообразием затрудняет выбор пути. Несчастный Барнет закружил на одном и том же месте, не смея ни двинуться вперед, ни вернуться назад, из боязни встретить глубокое место, где он мог с головой проваляться в воду. Несмотря на все старания, он никак не мог припомнить пути, по которому пришел сюда.

Еще одна вещь затрудняла его положение. И хотя он не догадывался пока о ней, но вскоре должен был ее заметить. Вы помните, вероятно, что в тот момент, когда уходил Оджали, один или несколько крокодилов плавали поблизости, отыскивая себе пищу. Если глаза крокодилов не отличаются особой зоркостью, то прекрасное обоняние дает им возможность на расстоянии многих километров узнать о присутствии добычи. Вот почему в то время, как Барнет отыскивал наиболее верный путь, чтобы добраться до твердой земли, три рептилии с длинными мордами решили, со своей стороны, помешать этому. К счастью, Боб вовремя заметил их приближение. Нечего было медлить! Только деревья могли дать ему верное убежище от этих непрошеных посетителей, уже предвкушавших наслаждение поужинать им. Только теперь понял генерал, какую пользу сослужили ему бесчисленные профессии, которыми он занимался до поступления на военную службу.

Еще до того как Боб стал адвокатом, он увлекался ремеслом акробата и клоуна, которое часто дает начало самой блестящей карьере. Мы хотим, не выходя из рамок нашего повествования, привести один пример, позволяющий лучше понять нашего неуравновешенного героя и рассказывающий о том, как эта старинная цирковая профессия стала главной причиной всех успехов Барнета при дворце раджи аудского.

Когда он явился туда, гордый своим званием американского полковника, старый раджа, с утра зевавший от скуки, спросил его:

– Что ты умеешь делать?

– Ваше величество, я командовал артиллерийским полком во время войны с Мексикой.

– Ты бил англичан?

– Ваше величество, Мексика не в Англии, и я…

– Если ты не умеешь бить англичан, зачем ты явился сюда?

Несчастный раджа не видел в мире никого, кроме англичан. Дело в том, что эти добрые соседи заставили его распустить прекрасную армию, сформированную французскими генералами, разрешив ему иметь при себе только пятьсот человек гвардии, и навязали ему резидента, который кричал на несчастного раджу всякий раз, когда тот приказывал своим солдатам почистить ружья или переменить пуговицы на гетрах.

– Ваше величество, – отвечал Боб с важным видом, – если желаете бить англичан, то назначьте меня генералиссимусом ваших войск, разрешите мне набрать две тысячи человек в вашем государстве и откройте мне неограниченный кредит в вашей кассе, чтобы купить обмундирование, пушки…

– Молчи! Если резидент услышит твои слова, он арестует меня на две недели, и мне придется истратить целый миллион рупий, чтобы умилостивить его. Не знаешь ли ты чего-нибудь более забавного? Видишь, мне скучно. Мой великий визирь высох от тоски, все время играя со мной в шахматы, впрочем, этим только и ограничиваются его обязанности первого министра. Мой черный великий евнух так же скучает. Весь двор мой скучает… Развесели нас – и ты будешь желанным гостем.

Это было лучом света для Боба, который вспомнил свою старую профессию и пробормотал сквозь зубы:

– Погоди ты, образина, я тебя развеселю, тебя и твоих… Эй! Внимание!

Он попросил у одного из присутствующих старый тюрбан, разложил его в виде ковра и, слегка поклонившись радже, положил руку на сердце и сказал:

– Милостивые государыни и милостивые государи, честь имею…

И он закончил свое приветствие тремя такими прыжками, что заслужил всеобщее одобрение. Затем он развернул перед ними весь свой репертуар.

Откинув голову назад и вытянув шею, он стал подражать разным звукам: крикам животных и мелодии кларнета, пению бенгальского зяблика и гармоничным звукам охотничьего рожка, пению петуха и хрюканью прирученного кабана, закончив эту часть исполнением соло на тромбоне…

Вот уже двадцать лет, как никто не смеялся при этом дворе. Толстый раджа не чувствовал к этому особой охоты… Когда же Барнет бросился на пол и, скрестив руки и втянув голову в плечи, чтобы придать себе вид лягушки, принялся небольшими скачками прыгать по полу, приговаривая: «Квак! Квак! Квак!» – никто не мог удержаться больше от смеха, и раджа первый показал пример, катаясь по полу от радости.

Представление свое Боб закончил эквилибристикой и показом фокусов, которые закрепили его успех и увеличили его состояние. Заняв на время у присутствующих несколько перстней, украшенных брильянтами, он показал серию фокусов и потом забыл отдать взятое напрокат, а так как раджа не потребовал обратно своего брильянта в двадцать тысяч экю, то никто не осмелился просить своих. Боб в этот день заработал около полумиллиона… После этого никто больше не надевал перстней во время его представлений.

В тот же вечер он был назначен командующим артиллерией, сделан генералом и т.д. Остальное известно, но не все знают, а я хочу сохранить это для истории, что Барнет был главной причиной падения раджи, своего благодетеля… Приняв свое назначение всерьез, он начал каждый день проводить осмотр старых пушек, которые давно ржавели на укреплениях и были опасны только для стреляющих из них. Несмотря на это, резидент написал в Калькутту, что раджа готовит заговор, восстанавливает укрепления, увеличивает артиллерию и пригласил на службу американского генерала. Предлог был прекрасный, и раджа был смещен. Бедный Боб никогда не подозревал, что он был невольной причиной события, разрушившего его собственные надежды.

Вы понимаете теперь, что для Барнета, имевшего такое прошлое, было пустой забавой взобраться на первую попавшуюся пальму. В ту минуту, когда три крокодила, уверенные в своей победе, смотрели уже исподлобья друг на друга, мысленно измеряя ту часть добычи, которая придется на долю каждого, Барнет помирил их, грациозно поднявшись по стволу с помощью рук и ног, унеся в воздух ужин трех приятелей. Раздосадованные неудачей, они затеяли между собой ожесточенную драку, а Барнет тем временем благополучно добрался до безопасного места на верхушке пальмы.

Удобно разместившись среди листьев и кокосовых орехов, где у него были готовы и тарелки, и съестные припасы, он мог с философским спокойствием ждать, пока товарищи придут к нему на помощь. Так как он крепко привязал себя к дереву охотничьим поясом, то ему нечего было опасаться упасть во время сна. Напротив, ему ничто не мешало устроиться поудобнее и спать. Мысли его, опустившиеся с высоты, где он оказался, на грешную землю, некоторое время блуждали по ней, пока он по своему обыкновению не переселился в страну мечтаний, полную самых невероятных приключений. Отправившись к туркам для защиты Босфора от нападения китайцев, наводнивших всю Европу, он достиг, как обычно, высоких почестей, что вполне соответствовало его положению на верхушке кокосовой пальмы, когда зависть врагов подорвала его благополучие. Далее ему приснилось, что его приговорили к тому, чтобы посадить на кол – тоже влияние кокосовой пальмы – когда вдруг он проснулся.

Вокруг него раздавались выстрелы из карабина и крики, о происхождении которых он сразу догадался: «Боб!.. Барнет! Генерал! О! Э! Где ты?»

– Здесь, друзья мои, здесь! – поспешил ответить добродушный Боб.

– Где это здесь? – спросил голос Сердара.

– Здесь, наверху! – крикнул Барнет. – Третья кокосовая пальма, справа от Оджали.

Громкий хохот приветствовал этот оригинальный способ указывать свое местонахождение. Друзья соединились вместе, и радость вновь наполнила их сердца.

Один только Сердар молчал. В жизни его была тайна, которую он хотел бы унести с собой в могилу. Никто не должен был знать, каким образом Фредерик Де-Монмор-де-Монморен, родом из знатной бургундской семьи, сделался авантюристом Сердаром. Единственного человека в Индии, которому была известна эта тайна, он убил сегодня вечером… или, по крайней мере, думал, что убил. От пули в сердце не воскресают, а он метил туда.

Наши герои спокойно провели ночь в пещере под охраной Оджали, не беспокоясь и не заботясь ни о чем.

На рассвете Сердар разбудил своих спутников и дал знак к немедленному отъезду. В ту минуту, когда маленький отряд покидал пещеру и направлялся по дороге к проходу, найденному молодым Сами, кусты над пещерой тихонько раздвинулись, и между ними показалась безобразная голова человека, который долго следил за удаляющимся караваном, как бы отмечая в памяти дорогу, по которой он направлялся.

Когда скрылись из вида Барнет и Рама, замыкавшие шествие, кусты сомкнулись, и оттуда вышел индиец, совершенно голый, отчего его тело в тени деревьев совершенно сливалось с окружающими предметами. Он быстро спустился со скалы, где прятался, и пошел параллельно тому пути, по которому шли наши герои. Это был Кишная, предводитель душителей, который накануне только чудом избежал мести Сердара. Какие планы были у него? Не хотел ли он снова приняться за свое гнусное ремесло в надежде получить награду, обещанную губернатором Цейлона?.. Или поступками его руководило какое-нибудь более важное побуждение? Не желал ли он убедиться, что Сердар покидает Цейлон и отправляется на Коромандельский берег?

Первый час дороги прошел в молчании, как это бывает всегда, когда какой-нибудь отряд путешественников отправляется в путь до начала дня. Душа и тело сливаются, так сказать, с окружающей природой. Птицы еще спят среди листвы, куда первые проблески рассвета едва начинают проникать. От травы и от листьев деревьев исходит легкая прохлада. Небольшая дымка от начинающей испаряться в воздухе ночной росы придает всему пейзажу неясные очертания, смешивая все предметы, как будто они покрыты полупрозрачной газовой вуалью. Все идут погруженные в сладкую дрему, которую первый солнечный луч рассеет вместе с утренним туманом.

Мало-помалу все просыпается в теплом свете дня. Стаи маленьких сингальских попугайчиков крикливыми голосами приветствуют появление солнца. С оглушительными «тири-тири» несутся они над полями дикого сахарного тростника, чтобы обрушиться на ветви больших тамариндов. Гиббоны прыгают с ветки на ветку, гоняясь друг за другом и исполняя самые причудливые акробатические фигуры, тогда как белые попугаи ара и какаду грузно проносятся над листвой фикусов и тамариндов. В джунглях, одним словом, начинается жизнь для всего их безобидного населения: птиц, мух, бенгальских зябликов, разноцветных попугаев, белок и обезьян, в то время как хищники, уставшие от ночных похождений и драк, пресытившиеся мясом и кровью, прячутся в самую чащу, откуда они не выйдут раньше сумерек.

Эта полная жизни пробуждающаяся природа, освещенная золотистыми лучами солнца, под лазоревым небом несколько изменила направление мыслей Сердара. Как ни привык он к богатствам природы джунглей, возвышенная душа его никогда не оставалась безответной к ним, и он чувствовал, что сердце постепенно успокаивается, несмотря на тяжелые заботы.

– Итак, мой мальчик, – сказал он, ласково обращаясь к Сами, – тебе удалось наконец открыть удобный подъем среди уступов скал на склоне.

– Да, Сахиб! – отвечал молодой индиец, чувствуй себя необыкновенно счастливым всякий раз, когда господин говорил с ним таким ласковым тоном, – я без труда прошел его до конца. Скалы, закрывающие верхнюю часть горы, помешали вам увидеть снизу, что туда легко пробраться.

– А заметил ты, будет ли легко там, на вершине, идти вдоль гребня по направлению к северу?

– Да, Сахиб! Гребень идет ровно везде, где я мог видеть.

– Это прекрасно. Ты нам очень помог, мой мальчик, и я хочу отблагодарить тебя. Нет ли чего-нибудь такого, о чем ты хотел бы попросить? Я наперед согласен на все, что в моей власти.

– О, Сахиб! Если бы я смел…

– Говори!

– Я хочу, чтобы Сахиб оставил меня у себя на всю жизнь, как и Нариндру.

– Милый мой Сами! Я только выигрываю от твоей просьбы… Будь уверен, я слишком хорошо понимаю, что значит такая привязанность, как твоя и Нариндры, и я никогда не разлучусь с вами.

– Вот и проход, Сахиб! Там вот, напротив вас! – сказал Сами, счастливый тем, что может первым указать его господину.

Все остановились. Барнет и Рама, отставшие немного, вскоре также присоединились к ним. Оба по своему обыкновению были заняты спором из-за негодяя Максуэла, а так как Боб, несмотря на все свое красноречие, никак не мог добиться от Рамы прав на первенство, то вечный спор почти никогда не прекращался.

– Пошли, Барнет! Вперед, мой старый товарищ! – сказал Сердар. – Ты должен быть счастлив, что покидаешь наконец долину, которая дважды чуть не стала гибельной для тебя.

– Эх! – отвечал генерал с философским видом. – Жизнь и смерть – это две стороны одной медали.

Менее чем за полчаса взобрались они на гору и могли теперь вдоволь любоваться чудесным зрелищем Индийского океана в ту минуту, когда восходящее солнце рассыпало по его волнам свои золотистые лучи.

Вдруг Сами вскрикнул от удивления.

– Сахиб! Смотрите, Сахиб! Как будто шхуна Шейк-Тоффеля!

Сердар обернулся и увидел шхуну, находившуюся всего в двух лье от берега. Подняв все паруса, она шла по траверзу от них. Он взял морской бинокль и направил его на маленькое судно.

– Барнет! Друзья мои! – воскликнул он. – Какое счастье! Это «Диана»! Она крейсирует там для нас.

– Ты уверен в этом? – спросил Боб, внимательно рассматривая судно, – мне кажется, что очертания «Дианы» более стройны и элегантны…

– Это происходит оттого, что мы смотрим на нее с возвышения, и очертания судна вырисовываются не на горизонте, а на фоне морских волн. В таком положении всякое судно кажется более плотным и широким. Но я готов держать пари, что это «Диана»… Ты забываешь, что я распоряжался ее постройкой и мне знакомы в ней малейшие детали. Видишь там резной бушприт, который кончается лирой, и рубку сзади? Встречный ветер мешает ей приблизиться к берегу, и она вынуждена лавировать. Когда шхуна начнет поворачиваться другим бортом, мы увидим ее корму и надпись, сделанную золотыми буквами, и тогда всякие сомнения улетучатся.

Предсказание Сердара не замедлило исполниться. Шхуна с необыкновенной грацией и легкостью переменила галс, и можно было свободно прочитать надпись, сделанную готическими буквами: «Диана».

Все пять человек с воодушевлением крикнули три раза «ура» и замахали своими головными уборами, но на судне их, по-видимому, не заметили, и шхуна быстро понеслась к западу.

– Подождем до ее возвращения, – сказал Сердар. – Теперь же у нас есть время, чтобы поискать более пологий склон и спуститься к берегу.

Наши герои нашли спуск значительно раньше, чем судно закончило лавирование. Сердар воспользовался этим временем и срезал длинную ветку бурао, к концу которой он прикрепил вуаль от каски и тюрбан Нариндры, приготовив нечто вроде сигнального флага.

Сделав снова поворот по ветру, шхуна повторила маневр и затем с поразительной быстротой вошла в прибрежные воды острова.

Еще до того как «Диана» оказалась напротив того места, где находился маленький отряд, Нариндра по приказанию Сердара взобрался на один из наиболее высоких утесов и принялся размахивать импровизированным флагом. Минут через десять после этого на палубе шхуны стало заметно сильное оживление: люди бегали, суетились, и скоро Сердар, хорошо знакомый со всеми морскими сигналами, увидел на верхушке грот-мачты голубой вымпел с вертикальными черными полосами, за которым последовал белый, усеянный красными полумесяцами. И Сердар понял это так:

«Если вы те, кого я жду, то дайте три выстрела и опустите флаг».

Три выстрела были сделаны немедленно, и Нариндра положил ветку, которой он размахивал, на землю.

Быстрота, с которой капитан «Дианы» получил ответы на свои сигналы, вполне доказала ему, что он не стал жертвой какой-нибудь мистификации и что ему нечего бояться засады. Это было важно, потому что. «Диана» являлась представительницей флота восставших индийцев. Владельцем ее был не кто иной, как Сердар, который уже несколько месяцев перевозил на ней военные припасы. Он покупал их в голландских колониях на Яве, а поэтому все английские торговые суда, встречавшие ее, прекрасно знали, что она возит военную контрабанду. Один фрегат и три авизо постоянно крейсировали в поисках ее у берегов Короманделя и Малабара.

Однако эта прекрасная шхуна, построенная в Америке одним талантливым конструктором, не боялась самых больших английских судов. Скорость шхуны достигала двадцати двух узлов, и она благодаря весьма оригинальному проекту могла защититься от любого нападения, каков бы ни был ее противник. Этот непризнанный изобретатель уверял, что нашел способ нейтрализовать могущество самых больших броненосцев и дать маленьким судам возможность за десять секунд отправлять огромные корабли ко дну. Не имея, однако, никаких денежных средств на постройку своего изобретения, он, посетив напрасно все морские власти Европы, с отчаянием вернулся в свое отечество, истратив все свои деньги до последнего цента. Случай столкнул его с Сердаром, приехавшим в Нью-Йорк. Тот и предложил ему руководить постройкой шхуны, а также вооружить судно изобретенной им таинственной машиной.

Сердар поставил инженеру два условия: «Диана» должна была одинаково хорошо идти как под парусами, так и с помощью пара и принимать при необходимости вид обыкновенного торгового судна.

Когда шхуна была построена, инженер объяснил ее владельцу тайну устройства разрушительной машины. Сердар был поражен: менее чем за десять секунд она могла уничтожить большой броненосец. Правда, пока он не использовал тайное оружие, предпочитая уходить от крейсеров, что было нетрудно при скорости двадцать два узла.

Для того чтобы капитан Шейк-Тоффель, командовавший судном в его отсутствие, не вздумал применить машину, Сердар не открыл ему тайны «Дианы». В носовой части шхуны находилась каюта, покрытая броней снаружи и внутри. Ключ от каюты хранился у Сердара, и никто не мог войти в каюту, кроме него. Там-то и помещались машина и механизм, необходимый для ее управления.

В одно прекрасное утро, когда судно было закончено, инженер и Сердар отправились в пробное путешествие. Проходя в открытом море мимо подводного рифа, который столетиями омывался океаном и был вдвое больше самого большого из судов, инженер привел машину в действие. Когда дым рассеялся, стало видно, что от рифа не осталось и следа.

Вот почему Сердар решил пользоваться машиной только в исключительных случаях, когда к этому его вынудят интересы безопасности. Он не мог вынести даже мысли о возможности отправить на смерть стольких людей, среди которых могли быть и отцы многочисленного семейства.

Он очень строго хранил свою тайну, и Шейк-Тоффель оставался все время при убеждении, что управляет обыкновенным, но хорошим судном, быстрым на ходу, но неспособным причинить вред кому бы то ни было.

 

ГЛАВА VI

Адмирал флота султана маскатского. – Мариус Барбассон из Марселя, прозванный Шейк-Тоффслем. – Странствия провансальца. – По дороге в Пондишери.

Любопытный тип был этот Шейк-Тоффель. Вы принимаете его, судя по арабскому имени, конечно, за мусульманина.

Что касается имени, оно было действительно арабское. Что касается вероисповедания, он был действительно мусульманин. Но тут и начинается самое странное. Хотя он носил арабское имя, хотя он исповедовал ислам, он не был ни арабом, ни индийцем, ни турком, так как являлся сыном покойного Сезара Эктора Барбассона, при жизни торговца корабельными канатами на набережной Жольеты в городе Марселе, и его жены Онорины Амабль Данеан, как сказано в официальном акте.

Он получил при рождении имя Проспера Мариуса Барбассон-Данеана в отличие от потомков другой ветви Барбассон-Туков, которые свысока относились к торговле и предпочитали прибыльную карьеру чиновников таможни или морской жандармерии.

Молодой Мариус Барбассон выказал с самого раннего детства абсолютное пренебрежение ко всем мудрым советам отца и местной школы.

Благодаря стараниям ветви Барбассон-Туков, кишевшей чиновниками, его определили в Марсельский лицей, где в течение десяти лет он питался бобами и штрафными уроками и гордо носил титул «короля лентяев», единодушно присужденный ему товарищами. Сей почтенный университет, который никогда и никому из местных жителей не отказывал в степени бакалавра по окончании курса, чтобы не бесчестить Прованс, объявил очень вежливо, что должен на этот раз сделать исключение, которое и пало на Мариуса Барбассона. Следствием этого было то, что Барбассон-отец, держа в руке огромный пучок своего товара, предложил своему сыну выбор между морской жандармерией, и торговлей канатами. На это Мариус Барбассон отвечал, что, с одной стороны, он хочет сохранить свою свободу, а с другой, не чувствует никакого влечения к торговле. Тогда Барбассон-отец поднял связку веревок и осыпал градом побоев известную часть тела сына. Мариус выскочил за дверь и больше не возвращался.

Он отправился в плавание, в качестве поваренка. Постепенно прошел он все степени кулинарного искусства, исполняя в то же время обязанности сначала юнги, а потом матроса.

Затем он перешел на коммерческое судно и кончил тем, что бежал в Маскат в тот момент, когда султан страдал ужасной зубной болью и никто не мог вырвать ему зуб. Мариус Барбассон явился к нему и удачно удалил коренной зуб. Это была первая проба, ибо до того он ничего не вырывал, кроме гвоздей.

Этот зуб положил начало счастью Барбассона. «Сделайся мусульманином, – сказал ему султан, – и я назначу тебя великим адмиралом своего флота». И Барбассон стал мусульманином.

Мулла дал ему имя Шейк-Тоффеля, которое с тех пор навсегда осталось за ним.

Когда султан умер, Шейк-Тоффель, не понравившийся его преемнику, вынужден был бежать. Он отправился в Бомбей, где встретился с Сердаром, который дал ему место капитана на «Диане», как очень хорошему моряку, знавшему до тонкости все морские маневры.

Вот уже год, как он командовал шхуной, и Сердар не мог нахвалиться его знанием дела и сообразительностью. Сегодня он вновь доказал это, покинув Манарский залив и появившись у южного берега острова, тогда как ему было приказано все время крейсировать у северного.

Вернувшись к острову, «Диана» остановилась и выслала к берегу шлюпку, где тотчас же заняли места все пять спутников. Слон последовал за ними вплавь.

Когда шлюпка пристала к шхуне, Оджали сам поместился под тали, на которых его с помощью крепкого каната подняли на борт. По окончании этой операции Сердар обменялся обычными приветствиями и затем спросил Шейк-Тоффеля, как объяснить неожиданное прибытие «Дианы».

– Очень просто, командир, – он всегда величал этим титулом Сердара, – очень просто. Вы должны помнить, что я всегда смотрел на ваше путешествие на Цейлон как на величайшее безумие и никогда не одобрял его, простите меня за откровенность. И вот я сказал себе: несомненно, как дважды два четыре, что на их следы нападут и будут травить словно диких зверей.

– Так все действительно и случилось.

– Ха! Я был прав… а так как мне прекрасно известна топография острова, то я сказал себе: смотри в оба, Шейк-Тоффель! Невозможно, чтобы друзья сели на шхуну в Манарском проливе. У них нет другой возможности бежать, как скрыться в горах на юге. Я и решил поплавать с южной стороны острова, надеясь там подобрать вас.

– Вы просто спасли нас, любезный капитан, – сказал Сердар. – Я очень опасался путешествия по северным деревням, населенным сингалами, нашими врагами.

– Главное, что вы все здоровы и невредимы. Теперь, когда мы все собрались вместе, в какую сторону поворачивать «Диану»?

– Вы знаете, к Коромандельскому побережью. Мы идем в Пондишери.

– Вперед! Полный вперед… полный! – крикнул Шейк-Тоффель, опуская румпель в нижнее положение.

И «Диана», повернув против ветра, на всех парах понеслась в направлении франко-индийского города.

Сердар готовился сыграть там великую партию, которая в случае удачи должна была привести к изгнанию из Индии англичан и восстановлению во всем его величии владычества Франции в этой стране.

Его жизнь была ставкой в этой игре, в этом отчаянном предприятии, которое должно было увенчаться похищением генерала Гавелока.

Из всех спутников только Нариндра и Рама были посвящены в его планы. Он боялся, что Барнет проболтается, и решил сообщить ему все в последнюю минуту. Что касается Шейк-Тоффеля, он не так давно знал этого провансальца, чтобы правильно судить о его внутренних качествах. А так как все его участие в этом деле ограничивалось командованием «Дианой» в водах Пондишери, то Сердар не находил нужным подвергать его бесполезному испытанию.

Погода была великолепная. Море – спокойное и, как зеркало, гладкое. Все говорило, что «Диана» будет в Пондишери завтра вечером, перед заходом солнца.

 

ГЛАВА VII

Франция и восстание сипаев. – План Сердара. – Распределение ролей. – На рейде в Пондишери. – Прием. – Смешная ситуация. – Узнаны! – Страшный провал. – Попытка самоубийства. – Фальшивая депеша. – Королевский отъезд.

После того как Франция владела всем Деканом с населением в восемьдесят миллионов человек, тогда как Англия не имела в Индии и пяди земли, в настоящее время у нее остались в этой стране, еще живущей подвигами Дюплекса, Бурдоне, маркиза Бюсси, Ляли-Толендаля, лишь второстепенные владения. Владения эти следующие: Пондишери и Карикаль на Коромандельском берегу. Янам на побережье Ориссы, Махе на Малабарском берегу и несколько незначительных селений в Бенгалии.

Но по договору 1815 года французы не имели права производить опиум, добывать соль и воздвигать укрепления даже в Пондишери. Они жили, одним словом, в гостях у англичан, и те постоянно давали это почувствовать.

С самого начала великого восстания сипаев весь юг Индии ждал с нетерпением сигнала Франции, чтобы примкнуть к восстанию. В Пондишери велись переговоры со всеми раджами, лишенными трона, и со всеми теми, кому англичане, назначив своего резидента, оставили лишь призрак власти.

Губернатору достаточно было сказать одно-единственное слово: «Вперед!», и все восемьдесят миллионов человек с возгласом: «Да здравствует Франция!» – взялись бы за оружие, и через неделю в Индии не осталось бы ни одного англичанина.

Полк морской пехоты, составлявший в то время гарнизон Пондишери, мог снабдить местные войска достаточным количеством офицеров. Офицеры высших чинов заняли бы места главнокомандующих, капитаны – бригадных генералов, поручики и подпоручики – полковников, прапорщики и все солдаты – капитанов. Не подумайте, что я повествую о вымышленном заговоре. Он действительно существовал, и если не удался, то по самым незначительным причинам.

Но прошло семь месяцев с начала восстания, а губернатор Пондишери все еще не давал сигнала. Рив-де-Шуармон, так звали губернатора, был человеком необыкновенной доброты и безупречной честности, но слабохарактерный и нерешительный. Нет сомнения в том, что французский губернатор, вставший во главе восстания в Декане и прогнавший англичан из Индии, привлек бы на свою сторону все общественное мнение Франции, правительство которой вынуждено было бы не только простить его, но и выразить ему свое одобрение.

Не такой был человек Рив-де-Нуармон, чтобы исполнять подобную роль. Когда раджи и другие влиятельные лица обратились к нему с просьбой разрешить им начать восстание от имени Франции, он немедленно сообщил об этом в Париж, прибавив от себя лично, что он был бы рад исполнить просьбу раджей и всех индийцев, ибо Франции трудно будет найти другой такой удобный случай, чтобы отомстить англичанам.

Любое правительство, желающее избежать конфликта, отозвало бы обратно губернатора за выражение такого мнения и высказало бы ему свое порицание.

Но господина Рив-де-Нуармона не отозвали и даже не выразили ему ни слова порицания. В ответ на это предложение его уведомили, что в данный момент не могут дать хода его просьбе ввиду мирных отношений обеих наций.

Человек энергичный так бы понял на его месте смысл этого письма: «Вы сделали официальный запрос, и вам отвечают официально. Но если вам удастся вернуть нам Индию без всякого вмешательства с нашей стороны, мы будем этому очень рады».

Но де-Нуармон, повторяю, не был человеком энергичным. Он буквально понял письмо и, не дав себе труда вникнуть в его смысл между строчками, успокоился и бездействовал, не обращая внимания на мольбы французов Пондишери, которые никак не могли понять, почему не решаются взять обратно присвоенное англичанами. А Сердар хорошо понял скрытый смысл письма, о котором узнал благодаря своим связям в Пондишери, и составил план действий.

Уверенный в том, что де-Нуармон не двинется с места, Сердар решил заменить его на двадцать четыре часа и сделать то, на что не решился боязливый губернатор.

С этой целью он сообщил обо всем бывшему консулу, своему корреспонденту в Париже. Тот пришел в восторг от блестящей идеи своего друга и немедленно прислал ему все необходимое для исполнения его плана. Благодаря своим знакомствам в морском министерстве ему удалось достать один из официальных бланков, в котором нужно было поставить имя лица, кому предназначался этот документ, и заполнить пропущенные места.

Получив такой документ на вымышленное имя, Сердар заказал у хорошего мусульманского портного два французских генеральских мундира: мундир дивизионного генерала для себя и мундир бригадного генерала для Барнета, который должен был исполнять роль его адъютанта.

Сильно билось сердце у Сердара в тот вечер, когда «Диана» входила в воды Пондишери. Он приказал Барбассону бросить якорь позади Колеронской отмели, где хотел провести ночь, чтобы затем выйти на берег в полном свете дня и здесь благодаря энтузиазму, который вызовет его приезд среди местного и французского населения, избежать слишком тщательного осмотра привезенных им с собой вещей.

Еще несколько дней тому назад он дал знать через своих лазутчиков всем раджам на юге, чтобы они явились в Пондишери к назначенному числу. Он дал им понять, что к этому времени из Франции ожидаются очень важные известия, которые должны изменить весь ход событий.

В последний момент Сердар задумался над тем, хорошо ли он поступает, оставляя Шейк-Тоффеля в полном неведении, и не оттолкнет ли он этим его от себя.

Когда кончился обед, Сердар попросил его остаться с ним, так как хочет сообщить нечто важное.

– Через минуту, если вы позволите, командир, – отвечал Барбассон. – Ночь уже наступила, и мне самому лично надо убедиться, что зажжены сигнальные огни, предупреждающие столкновение с другими судами. Я мало доверяю своим негодяям, которых, как необъезженных лошадей, надо постоянно держать в руках.

«Своими негодяями» Барбассон называл экипаж шхуны, состоящий из пятнадцати человек разных национальностей. Капитан управлял ими с помощью швабры, памятуя принципы воспитания, насажденные Барбассоном-отцом. Экипаж «Дианы» представлял собой шайку пиратов и самых отчаянных мошенников, взятых с берегов Аравии.

Здесь были арабы, негры из Массауа, малайцы с острова Ява, два или три малабарца и один китаец, все настоящие висельники, с которыми Барбассон разговаривал кулаком и бил за малейшую провинность, ибо это соответствовало его выражению: «Так надо!»

Оба машиниста были американцы и, когда не были на вахте, всегда были пьяны.

Как видите, все как на подбор. Барбассон не хотел иметь помощника, говоря, что при своей горячности никогда с ним не поладит.

Он обошел палубу, ругая и проклиная всех, что являлось для него необходимостью особенно после обеда и что, по его мнению, помогает пищеварению.

Раздав направо и налево достаточное количество ударов ногой и кулаком, обойдя палубу, Барбассон объявил, что доволен состоянием шхуны, и спустился вниз к Сердару.

– Командир, я в вашем распоряжении. Три сигнальных огня горят как звезды. Машина отдыхает, но на всякий случай стоит под паром. Только один американец пьян, и на палубе не найти ни обрывка каната… образцовый корабль, право!

Он налил себе большой стакан коньяку и сел. Индийцы расположились по своему обычаю на циновках, постланных на полу, а Барнет глубокомысленно занимался приготовлением грога из рома, который он предпочитал всем другим напиткам. Перед Сердаром стоял стакан чистой воды – он никогда не пил спиртного.

Находясь в компании, обратите внимание на человека, пьющего только воду, это всегда знак превосходства. Алкоголь потребляют не для вкусовых ощущений, вода в этом случае не хуже, а потому, что стремятся возбудить свой мозг, ускорить его деятельность и придать интеллектуальной жизни такую интенсивность, какой она не достигла бы без этого. Пьющий воду не нуждается в возбудителях, мозг его работает сам по себе.

Наполеон пил только подкрашенную воду, Бисмарк пил, как последний солдат. Первый был великим человеком и не нуждался в возбудителях для своего разностороннего мышления, второму алкоголь был необходим для пробуждения своего.

Когда Сердар закончил изложение своего плана, капитан «Дианы» стукнул изо всей силы кулаком по столу и, сопровождая речь любимой поговоркой, сказал:

– Клянусь бородой Барбассонов! Вот идея, достойная Цезаря, который, как известно, был почти провансальцем!.. Попались на этот раз англичане! Ага, мошенники! Отберем теперь у них все украденные у нас денежки. Ах, командир! – продолжал он, все более и более горячась. – Позвольте мне поцеловать вас. Клянусь честью, я никого еще не целовал от такого чувства.

И Барбассон-Шейк-Тоффель бросился обнимать Сердара.

«Я несправедливо судил о нем» – подумал Сердар, обнимая его в ответ.

Барнет был также в восторге, но держал себя сдержанно. Чем больше он возбуждался, тем меньше говорил.

В голове генерала мысли всегда находились во вращательном движении, и теперь они с такой быстротой следовали друг за другом, что он был не в состоянии ухватить хотя бы одну из них.

– Слушайте теперь внимательно, господа, – сказал Сердар, – мне необходимо распределить роли. Завтра мы оставим стоянку в десять часов утра. Вы, Шейк-Тоффель, проведете шхуну в Пондишери и поставите ее напротив города, как можно ближе к берегу, там рейд открытый. Затем с помощью вымпелов вы дадите следующее сообщение:

«Новый губернатор Пондишери прибыл вместе с артиллерийским генералом».

Затем мы подождем, чтобы узнать, какой эффект это произведет. По общепринятым правилам губернатор должен нанести приветственный визит своему преемнику.

Мы увидим тогда, будет ли иметь успех эта комедия. Все говорит, что успех будет на моей стороне и через двадцать четыре часа вся французская территория, весь Декан будут в огне. Мы с Барнетом отправимся для организации индийской армии, одну часть которой пошлем в Калькутту, а другую в Мадрас. Тем временем Бомбей мы поручим полковнику, командующему французскими войсками в Пондишери, и назначим его генералом. «Диана» сегодня же вечером снимется с якоря и отвезет господина Рив-де-Нуармона со всей его семьей в Галле, откуда тот отбудет на прибывающем китайском пакетботе в Суэц.

Исполнив поручение, вы, Барбассон, вернетесь обратно, чтобы принять командование над Пондишери, которое я передам вам на время нашего отсутствия. Что касается тебя, мой милый Барнет, не забывай, что для полного успеха нашего плана ты не должен произносить ни единого слова перед французскими властями, ибо твой ужасный американский акцент немедленно возбудит у них подозрения. А от подозрения до уверенности расстояние не большее, чем от чаши до губ.

– Не бойтесь, командир, генерал не будет говорить. Я буду около него и, честное слово Барбассона, заставлю его проглотить язык. Если ему зададут какой-нибудь вопрос, я скажу, что он оглох при взятии Севастополя, и буду отвечать за него.

– Мысль не плохая… а что касается наших индийцев, мы нарядим их в богатые костюмы, которые я уже выдал им, и представим перед населением Пондишери как богатых набобов с Малабарского берега, присоединившихся к нам на Цейлоне вместо почетной свиты. Кажется, я ничего не упустил из виду, и мы можем отправиться на отдых, чтобы завтра быть бодрыми и отлично сыграть эту трудную партию.

После этих слов все разошлись, но Сердар, говоривший об отдыхе, поднялся на палубу и, облокотившись на планшир, долго стоял задумавшись… Накануне сражения он не мог спать.

На следующий день все предписания его были выполнены дословно. В десять часов утра «Диана» снялась с якоря и двинулась вперед.

В одиннадцать часов она была на рейде Пондишери, где остановилась и при выстреле из пушки выбросила французский флаг. Затем она произвела салют из одиннадцати выстрелов, которые привели в волнение все население города.

Кого приветствовали с таким почетом? После одиннадцатого выстрела весь город был уже на Шаброльской набережной, с тревогой ожидая объяснения происходящего.

И вот на большой мачте появился набор флагов, составлявших фразу, которую Сердар передал накануне Барбассону: «Новый губернатор Пондишери и т.д.».

Еще не был поднят последний флажок, заканчивающий фразу, как начальник порта, которого узнали по костюму, – «Диана» находилась близко, всего в трехстах метрах от берега, – бросился бежать со всех ног к дворцу губернатора.

Толпа увеличивалась с минуты на минуту с такой быстротой, что уже негде было повернуться. Среди европейцев виднелись местные жители в своих пестрых одеяниях, одни из которых блестели золотом и серебром, другие сверкали на солнце драгоценными камнями.

Не прошло и четверти часа, как показался губернатор в парадном мундире. Он выехал в карете, запряженной парой лошадей, и сопровождаемый адъютантами, военным комиссаром и генеральным прокурором. Сойдя на землю, они заняли места в большой «шелинге» губернатора с двадцатью гребцами. Вслед за этим загремела единственная пушка порта, возвращая салют в одиннадцать выстрелов, которые были сделаны шхуной в честь губернатора Рив – де-Нуармона.

Лодка благополучно прошла отмель и вышла из порта. Погода стояла прекрасная, и море было так же спокойно, как и лазоревое небо, отражавшееся в нем.

Между тем «шелинга», искусно управляемая гребцами, уже пристала к трапу, спущенному с «Дианы», и господин де-Нуармон со свитой поднялся по его ступенькам.

Сердар ждал его, спустившись на несколько ступенек. Оба пожали друг другу руку.

– Де-Лавуенан, дивизионный генерал. Прошу извинить, что представляюсь сам, – сказал Сердар, – но вы не оставили мне времени послать вам визитную карточку.

– Очень рады видеть вас, дорогой генерал. Я поспешил пожать вам руку и с тем вместе заверить вас, что я с большим удовольствием встречаю ваш приезд в Пондишери на мое место. Я ждал нового назначения. Последняя почта, полученная мной пять – шесть дней тому назад, уже дала это почувствовать… и все же, повторяю, я очень рад. Положение мое становится здесь трудным, я каждую минуту опасаюсь, чтобы не свершилось чего-нибудь безрассудного и непоправимого.

– Мне все это хорошо известно. Министр очень долго беседовал со мной. Ваше положение очень щекотливое, и там думают, что военный человек скорее сумеет успокоить нетерпеливых.

Продолжая беседовать, они прошли в салон, оставив свиту на палубе.

– Я не разделяю ваше мнение, генерал, и министерство – в моих словах нет никакой задней мысли, – если оно хотело сделать взрыв неизбежным, ничего не могло лучше придумать, как назначить на мое место человека военного. Но у вас, разумеется, есть тайные инструкции, и вы должны лучше меня знать, как поступить, исходя из них.

– Мне нечего скрывать от вас, любезный губернатор, – отвечал Сердар, решив сразу нанести удар. – Когда я говорил об успокоении нетерпеливых, я подразумевал удовлетворение того, о чем они просят. Мне приказано сегодня же разослать прокламации, призывающие к оружию весь юг Индии.

– Но ведь это война с Англией!

– Правительство решилось на это. Вы сами говорите в вашем последнем донесении, которое я прочел целиком, что мы никогда больше не найдем такого удобного случая, чтобы снова завоевать в Индии положение, которое мы потеряли благодаря вероломству Англии.

– Вам поручили прекрасную миссию, и, можете быть вполне уверены, я без малейшей зависти смотрю на нее. Я человек невоенный, и мне ни в коем случае не могли поручить провести подобную кампанию. Я же немедленно передам вам свои полномочия и уеду отсюда. Раз война объявлена, английские крейсеры тотчас же начнут преследовать наши пакетботы и тогда нелегко будет вернуться во Францию.

Французский пароход из Китая прибудет в Галле дня через два, но я уеду сегодня же вечером, если только меня с семьей примут на шхуну, на которой вы прибыли. Событие это не так скоро станет всем известно, а раз мы дней через десять будем в Красном море, то сможем прибыть в Египет без всяких затруднений. Тогда, если я даже проеду через Сирию, уверен, что вернусь во Францию, не попав в руки англичан.

– Могу заверить вас, что хозяин шхуны будет счастлив предложить вам свои услуги.

– Поспешим же на берег, генерал! Сообщение ваше так важно, что мне нельзя терять ни минуты, если я не хочу остаться в Пондишери в качестве частного лица на все время войны между Францией и Англией, а я должен вам признаться, что здоровье мое, пошатнувшееся от здешнего климата, требует воздуха родины.

В то время, как разговор этот происходил в гостиной, на палубе разыгрывалась презабавная сцена.

Военный комиссар, считавший, что долг вежливости требует от него вступить в разговор с артиллерийским генералом из свиты нового губернатора, подошел к Бар-нету, который в своем застегнутом на все пуговицы мундире походил на бульдога из-за своей короткой шеи и большой головы.

– А что, генерал, вы не очень страдали от морской болезни?

– Гм! Гм! – отвечал Барнет, хорошо помнивший, что ему говорил Сердар.

Но Барбассон, бывший настороже, быстро приблизился к военному комиссару и, стараясь говорить изысканным образом, сказал ему:

– Э… видите ли, вы можете из пушек стрелять радом с ним, он ничего не услышит, потому что глух, как старый пень.

Группа молодых офицеров и адъютантов, стоявших на палубе, с трудом удерживалась от смеха, и только возвращение обоих губернаторов избавило их от пытки с серьезным видом смотреть на Барнета, который бешено ворочал глазами, желая казаться важной персоной перед лицом подчиненных, вынужденных из уважения к нему стоять неподвижно на своем месте.

Обратный переезд на берег совершился так же легко, и шествие направилось к дворцу губернатора, где тотчас же начался официальный прием.

Депутация всех раджей Юга явилась поздравить его с прибытием и заявить о своей преданности Франции.

– Принимаю поздравления ваши как представитель своей страны, – твердым голосом отвечал Сердар, – мне скоро придется обратиться не только к вашей преданности, но и к вашему мужеству: наступает время освобождения всей Индии.

При этих словах по залу пробежало волнение и раздались голоса: «Да здравствует Франция! Да здравствует губернатор!»

– Смерть англичанам! – крикнул один офицер из местного отряда телохранителей при дворце.

Казалось, будто все только и ждали этого сигнала, ибо крик этот, повторенный несколько раз с таким воодушевлением, был услышан снаружи.

В ту же минуту десять тысяч человек на площади, на улицах и даже на набережной подхватили: «Смерть англичанам!» И по всему городу с быстротой молнии разнеслась весть, что война объявлена.

Присутствующие на приеме раджи и офицеры обнажили свои шпаги и, потрясая ими, клялись умереть за независимость Индии и славу отечества. Сердце в груди Сердара билось так, что, казалось, сейчас готово было разорваться на части.

Наконец наступил момент, которого он так долго ждал. План его удался, в руках его был Пондишери и полк морской пехоты, командиры которого с полковником Лурдонексом во главе, только что представлялись ему…

Увы! Бедный Сердар! Торжество его было преждевременным. Он не заметил, что в ту минуту, когда ему представили полковника Лурдонекса, тот не смог скрыть сильного удивления, которое еще больше увеличилось, когда он увидел Барнета, одетого в мундир артиллерийского офицера.

Дело в том, что полковник Лурдонекс всего пять дней тому назад приехал из Франции на пакетботе «Эриманта» и был в Галле, когда пароход останавливался там в день осуждения и побега Сердара. Ему удалось попасть на то место, мимо которого Сердар, Барнет и Нариндра шли на смертную казнь, и это дало ему возможность хорошо рассмотреть их…

Можете представить себе его удивление, когда он очутился перед героем восстания в Индии, одетым в мундир французского генерала и играющего роль нового губернатора Пондишери. Сначала он подумал, что это один из тех странных случаев сходства, которые иногда встречаются. Когда же вслед за этим он узнал Барнета, а затем Нариндру, сомнения его окончательно рассеялись.

Полковник сразу понял, какие патриотические побуждения заставили этих людей прибегнуть к такому способу действий, но он полагал, что авантюристы эти не имеют права бросать Францию на путь, к которому ее правительство не подготовилось.

Поэтому ввиду возможных важных осложнений, которые подобное событие должно было вызвать во всей Европе, он, французский полковник, не имеет права колебаться в том, что от него требуют честь и долг службы.

Он решил действовать спокойно и без скандала. В эту минуту Барнет, совсем задыхавшийся в своем мундире, вышел на веранду подышать воздухом. Полковник подошел к Барнету и сказал:

– Что, любезный генерал, вам, видимо, очень жарко?

Барнет смутился. Ему так хотелось ответить, поговорить о чем-нибудь, невольная немота угнетала его, но в то же время он понимал, что дьявольский акцент его совсем неприличен для французского генерала.

Тогда, вспомнив придуманный Барбассоном предлог, он кивнул и показал полковнику на свои уши, желая этим дать понять, что он не слышит. Но Лурдонекса не так легко было убедить, и он продолжал, смеясь:

– Держу пари, генерал, что, несмотря на страшную жару здесь, вам было, пожалуй, еще жарче в тот день, когда в Галле вы с веревкой на шее и в сопровождении ваших товарищей шли на виселицу?

От этих слов Барнета чуть не хватил удар, и он в течение нескольких секунд не мог произнести ни слова.

– Что вы хотите сказать, полковник?.. Повешен… веревка на шее… я не понимаю.

– Ну-ну! Вот и глухота ваша прошла, и, мне кажется, мы сейчас поймем друг друга. Я стоял около того места, где вели на казнь вас, Сердара и одного индийца. Я узнал всех вас троих, и вы понимаете, конечно, что я не имею права допустить вас разыграть эту комедию до конца.

– Неужели вы думаете, черт возьми, что она очень забавляет меня!

– Хорошо, по крайней мере, что вы не желаете унижаться до лжи.

– Я в сто раз больше предпочитаю свой охотничий костюм этой шерстяной кирасе, в которой я задыхаюсь, а так как вы угадали нашу тайну, то я сейчас же предупрежу своего друга, и мы недолго будем надоедать вам своим обществом… Вам лучше было бы молчать, во всяком случае, вы таким способом возвратили бы Индию Франции и при этом никто не обвинил бы вас в обмане.

– Идите и скажите вашему другу, что я сам не хочу его видеть, но питаю большое уважение к его характеру и героическому поведению в Индии с самых первых дней восстания и что я не в силах хладнокровно, одним ударом разбить его иллюзии.

Скажите, что я даю ему до вечера десять часов, чтобы он удалился с французской территории, что по истечении этого срока я расскажу губернатору о комедии, жертвой которой он едва не сделался… До свидания! Это мое последнее слово, но не забудьте засвидетельствовать ему мое уважение.

Барнет вырвал листок из записной книжки и написал на нем несколько слов:

«Найди какой-нибудь предлог, чтобы поскорее кончить эту бесполезную комедию… все открыто… приходи ко мне, ты все узнаешь».

Пять минут спустя испуганный Сердар прибежал к своему другу.

– Что случилось? – спросил он.

– А случилось то, что полковник морской пехоты, которого тебе представили, был в Галле в день нашего побега и узнал всех нас троих.

– Роковая случайность! Ты не пытался отрицать этого?

– Отрицать! Ты, кажется, сошел с ума. Тебе следовало оставить на шхуне меня и Нариндру, и дело твое пошло бы как по маслу. Но мы все трое здесь, когда пять дней тому назад нас также видели вместе и при таких обстоятельствах, когда лицо человека хорошо запоминается!..

– Послушай, Барнет, я решился на все. Потерпеть крушение у самой цели, когда все предвещало успех, это невозможно, я теряю голову! Все здесь верят моему назначению… я прикажу арестовать полковника, ссылаясь на тайное предписание, и…

– Перестань! Ты теряешь голову. Вернее, ты уже ее потерял. Кто же исполнит твое приказание?

– Верно, – сказал Сердар с отчаянием, – но видеть погибающими в один момент мечты о славе своего отечества!.. О, Барнет! Я проклят и не знаю, что удерживает меня от того, чтобы сейчас же не покончить с жизнью…

Сердар схватил револьвер, и его рука поднялась… к голове.

Барнет вскрикнул, бросился к нему и вырвал у него из рук смертоносное оружие. Минута промедления, и Сердара не стало бы.

– Что нам делать теперь? Как выйти из этого положения, не сделавшись предметом насмешек?

– Ты хочешь совета?

– Умоляю тебя.

– Полковник восхищен тобой, и только долг не позволяет ему принять участие в этом заговоре. Но он предоставляет тебе возможность выйти из него с честью и дает срок в десять часов для этого. Знаешь, что ты должен сделать, по-моему? Продолжай играть роль губернатора, а вечером мы тихо скроемся отсюда. Я предупрежу Шейк-Тоффеля, чтобы он держал «Диану» под парами.

– Пусть так, раз это нужно! Пошли ко мне Раму и Нариндру, мне нужно поговорить с ними прежде, чем я выйду в приемный зал.

Барнет отправился выполнять просьбу друга.

Сердар остался один, и в ту же минуту на веранду вошел полковник Лурдонекс с листком голубой бумаги в руке.

– Я не хотел сначала видеть вас, – сказал он Сердару, – но нашел способ спасти вас от смешного положения. Вот он.

И он подал листок Сердару. После некоторого колебания Сердар взял листок, и крупные капли слез покатились у него из глаз. Растроганный полковник протянул ему руку, и Сердар, судорожно пожимая ее, проговорил:

– Я ничего не имею против вас, я хорошо понимаю требования военной службы…

И с подавленным вздохом он продолжил:

– И я поступил бы, как вы… прощайте!

– Прощайте, и всякого вам успеха! – ответил полковник и покинул веранду.

Сердар развернул бумагу, которую тот передал ему. Это была поддельная депеша, с напечатанными буквами и на настоящем телеграфном бланке.

Полковник воспользовался для этого телеграфным походным аппаратом.

Депеша гласила:

«Серьезные осложнения в Европе, передайте управление обратно губернатору Рив – де-Нуармону, возвращайтесь в Европу».

Это действительно избавляло Сердара от насмешек. Когда Нариндра и Рама вошли на веранду вместе с Барнетом, он сейчас же сообщил им содержание депеши и сказал:

– Мы отправляемся через два часа.

Затем он приказал Раме немедленно отправиться к своему брату Сива-Томби-Модели и вместе с Эдвардом и Мэри провести всех на шхуну.

Влетев затем, как бомба, в приемный зал, он протянул депешу губернатору.

– Прочтите, пожалуйста, – сказал он, – меня вызывают обратно во Францию, а вы остаетесь в Пондишери. События так же непостоянны, как ветер и волны. Я сохраню навсегда воспоминание о вашей любезности и величии вашего характера… Позвольте же мне проститься с вами…

В Пондишери до сих пор еще уверены в том, что французское правительство готовилось уже объявить войну Англии во время восстания сипаев, и только интриги и золото Англии были виною тому, что оно отозвало два часа спустя после приезда генералов, которые должны были встать во главе франко-индийской армии.

Незадолго до захода солнца Сердара вместе с Барнетом торжественно проводили все власти Пондишери с губернатором во главе.

На Шаброльской набережной был выстроен в боевом порядке полк морской пехоты. Когда показался Сердар, полковник приказал играть походный марш и отдать честь оружием.

Когда Сердар и его друг проходили мимо знамени, полковник приветствовал их наклоном знамени. Видя, что они задыхаются от волнения, бравый офицер проговорил тихо, но так, чтобы они слышали:

– Да здравствует Сердар!

Спустя несколько минут «Диана» неслась на всех парах к острову Цейлон.

 

ГЛАВА VIII

Потерянные надежды. – Отъезд в Гаурдвар-Сикри. – Воспоминания детства. – Английская эскадра. – Преследование. – Подвиги «Дианы». – Ко дну!

Надежда привлечь весь Юг к восстанию была навсегда потеряна для Сердара. Раджи знали, что Англия пойдет на любые жертвы для подавления восстания. Неуверенные в успехе его и опасаясь в случае поражения диких репрессий, они объявили, что согласны восстать только во имя Франции и с ее согласия.

Сердар знал, что они останутся верными этому слову. Поэтому он решил отказаться от всех своих грандиозных планов в Декане и заняться одним только спасением Кемпуэла. Гаурдвар-Сикри был накануне сдачи, и, если бы ему удалось вырвать мужа Дианы из рук людей, поклявшихся его убить, успех этот вознаградил бы его за неудачу в Пондишери.

Крепость Гаурдвар находилась на реке Ганг, у выхода ее из Гималаев. Крепость трудно было взять, потому что она, подобно орлиному гнезду, была построена на вершине скалы.

Однако гарнизон ее, не ожидавший восстания, был так быстро осажден армией Наны Сахиба, что не успел сделать достаточного запаса провизии, которой у него оставалось всего на три месяца, тогда как осада длилась уже четыре месяца. Правда, все сразу согласились на половинную порцию, но тем не менее никто не верил, что несчастные выдержат даже пятый месяц осады. Надо было спешить, чтобы попасть туда вовремя.

Когда Коромандельский берег исчез, растворившись в вечернем тумане, Барбассон постучал в дверь каюты Сердара.

– Командир, – сказал он, – вы забыли сообщить мне наш маршрут.

– Обогните Цейлон, избегая английской эскадры, крейсирующей там, и держите затем путь на Гоа. Это единственный порт, где мы можем высадиться… Сколько времени, думаете вы, нужно «Диане», чтобы добраться до португальского порта?

– Если развести все топки, то разовьем скорость в двадцать два узла и в таком случае будем через пять дней.

– Развести все! – отвечал Сердар.

– Если ветер будет попутный и мне разрешат поднять паруса, мы выиграем целый день.

– Выигрывай день, выигрывай час… выигрывай все, что сможешь… знай, что достаточно опоздать на пять минут… чтобы произошло величайшее несчастье.

– Достаточно, капитан! «Диана» покажет вам сегодня, на что она способна.

Не зная, что предпринять, Сердар долго ходил взад и вперед по своей каюте, куда удалялся обыкновенно, когда ему становилось грустно. В новом деле, задуманном им, у него не только не было союзников, но даже среди окружавших его людей он мог встретить врагов. Это привело его в такое отчаяние, что он решил открыться во всем Нариндре.

Взвесив все обстоятельства, которые, так сказать, обязывали его довериться махрату, он все еще не мог побороть своей нерешительности, когда на палубе послышался вдруг чей-то свежий и чистый голос.

Это пела Мэри. Сердар в волнении остановился и стал прислушиваться.

Она пела старинный бургундский романс, трогательная мелодия которого так часто убаюкивала его в старинном замке Морвен, где он родился.

Мелодичный и нежный голос девушки разносился над морем среди ночной тишины, вливая в душу Сердара волнующие воспоминания.

Последний звук уже замер, а Сердар все еще продолжал слушать. Этот голос, это был голос Дианы, рассеял его последние сомнения.

Он подошел к колокольчику и позвонил… Вошел слуга.

– Скажи Нариндре, что я прошу его сойти ко мне вниз.

Пять минут спустя тяжелая портьера, скрывающая дверь, откинулась и вошел махрат. Приложив руку к сердцу, он склонил голову, как это обыкновенно делают местные жители, приветствуя своих близких друзей.

– Сахиб желал меня видеть? – спросил он.

– Да, мой честный Нариндра! Садись, мне нужно поговорить с тобой.

Махрат сел на циновке напротив своего друга. Долго, несколько часов говорили они между собой, говорили тихо, хотя знали, что никто не слышит их, но в таких случаях голос должен звучать в унисон с мыслями, которые он передает…

Когда Нариндра покидал каюту Сердара, его красные, сверкающие глаза ясно показывали, что он плакал, а нужно было, я думаю, сильное волнение, чтобы заставить плакать сурового махратского воина. Выходя, он судорожно пожал руку своего друга и сказал:

– Брат, успокойся… мы его спасем!

На «Диане» все, кроме первой вахты, спокойно спали. Барбассон-Шейк-Тоффель держал корабль на военном положении, и араб, исполнявший обязанности старшего помощника, прохаживался по возвышенному юту, когда впередсмотрящий закричал:

– Парус по правому борту, впереди!

Барбассон, спавший, как всегда, одним только глазом в своей каюте на палубе, какие бывают на пароходах, плавающих в тропических морях, мгновенно соскочил с койки… но не успел переступить порог спардека, как вновь послышался крик:

– Парус слева по борту, сзади!

– Клянусь бородой Барбассонов! – воскликнул капитан. – Вот мы и доигрались! Держу пари, что мы попали в самую середину английского флота.

– Парус слева по борту, впереди! – продолжал бесстрастный голос матроса.

Барбассон бросился на ют с биноклем в руках и начал считать: один… два… три… четыре… пять.

А матрос продолжал:

– Парус справа по борту, сзади!

– Пять… – говорил Барбассон, – пять… посмотрим! Будет, наверное, и шестой, надо добрать до полдюжины… вот он и есть направо… из всех шести… он меньше других, это авизо… он заместо шпика у эскадры. Началось! Милые мальчики, только шесть английских кораблей, и мы посреди них! Пусть пятьсот девятнадцать миллионов дьяволов обглодают мой скелет, если на этот раз все мы еще до следующего восхода солнца не будем болтаться на рее адмиральского судна… что вы скажете, генерал? – обратился Барбассон к своему другу Барнету, который случайно не спал и вышел на палубу подышать свежим воздухом.

– Вам это лучше знать, чем мне, – отвечал Барнет.

– Шансов никаких! – сказал капитан. – С этими разбойниками, из которых состоит наш экипаж, без документов, с Сердаром на борту, дело наше ясно.

– Как! Без документов?

– О нет! У нас есть разрешение маскатского султана, нашего, так сказать, патрона. Но шхуна из Маската, вы понимаете, чем это пахнет?.. Пиратами, разбоем, черными невольниками, всем чем хотите, и потому лучше его не показывать, тогда нас скорее повесят и без всяких объяснений… Они идут эскадрою в две линии, по направлению к Бенгальскому заливу… Первые суда прошли мимо, не заметив нас, но скоро наступит день, и тогда берегись!.. Надо будет поднять флаг, и, если у них появится какое-нибудь сомнение, сейчас же выстрел из пушки… это чтобы мы остановились, шлюпку на воду, и с полдюжины этих английских омаров обыщут нас с палубы и до трюма… Ну, а там дело наше ясно, говорю тебе, дружище!

– Я американский гражданин, и хотелось бы мне посмотреть…

– Та… та… та! Американец ли, поляк, кохинхинец, англичане на море смеются над всеми… А что, если разбудить Сердара, дорогой Барнет, дело того стоит… Смотрите, вон первый луч солнца окрасил уже горизонт… минут через десять они насядут на нас.

Когда Сердар вышел на палубу, огненный диск солнца уже показался над водой. Английская эскадра заметила шхуну, сомкнула свои ряды и подняла флаг, приглашая их поднять свой.

– Что будем делать? – спросил Барбассон.

– Ничего, – отвечал Сердар, всматриваясь в даль.

– И скорее делу конец, – подытожил Барбассон, сопровождая свои слова громким смехом.

Сердар продолжал всматриваться в море и тихо бормотал про себя:

– Они сами захотели этого, тем хуже для них… я не стремился к этому.

Затем резким голосом добавил:

– Оставьте нас одних с капитаном. Все на нижнюю палубу!

Англичане, видя, что приглашение их остается без ответа, выстрелили из пушки холостым зарядом.

– Барбассон, – сказал Сердар с волнением, – я беру на себя командование судном… Вы честный малый и умеете повиноваться так же, как и приказывать.

– Это большое одолжение для меня, ибо я не знал, что делать.

– Мне некогда теперь заниматься объяснениями, каждая минута дорога. Достаточно сказать вам, что менее чем через полчаса не останется ни одной доски, ни одного кусочка паруса от этой великолепный эскадры.

Барбассон пристально посмотрел на Сердара и подумал, что тот сошел с ума.

– Мне придется сразу отдать вам все приказания, – продолжал Сердар, – ибо минуты через две мы не сможем общаться с вами иначе, как по телеграфу. Он находится в помещении, где расположена машина. Поклянитесь мне, что вы, какими бы ни были мои приказы, исполните их буквально.

– Клянусь!

– Вы опустите все мачты таким образом, чтобы над водой оставался только корпус «Дианы», а он так хорошо обшит броней, что устоит против ядер.

Англичане послали из пушки первое ядро. Оно пролетело со свистом над шхуной и упало в море.

– Начинается пляска.

– Поднимите черный флаг! – крикнул Сердар, мигом преобразившись. Глаза его сверкали мрачным огнем, все жесты сделались нервными и порывистыми.

– Если через десять минут мы не пойдем ко дну… – бормотал Барбассон. – Ба! Лучше погибнуть в море, чем быть повешенным.

И черный флаг медленно поднялся над шхуной.

Этот дерзкий вызов произвел передвижение английского флота. Все шесть кораблей, соединившись вместе, двинулись прямо на «Диану».

– Убрать мачты! – крикнул Сердар, волнение которого все усиливалось.

Приказание было исполнено немедленно, и «Диана» приняла вид огромной черепахи, спящей на волнах.

– Теперь спустимся вниз… закройте плотно все люки, чтобы никто не мог выйти на палубу.

«Ладно! – подумал Барбассон. – Он хочет утопить нас вместе с судном».

– Вот мой приказ, – продолжал Сердар с лихорадочным возбуждением, – становитесь у штурвала и всякий раз, когда телеграф передаст вам сигнал «Вперед!», держите, не уклоняясь в сторону, прямо на корабль, пока я не пришлю другого приказа: «Назад! Стоп!» Затем и с другими судами то же самое, по рангу! Не трогайте только авизо… пусть несется в ближайший порт с известием о гибели английской эскадры… поняли?

– Так точно, командир!

– Итак, к делу!

Барбассон на минуту задумался о том, что не лучше ли привязать Сердара к койке, как это делают с людьми, впавшими в горячку, но ему, собственно говоря, было безразлично, как умирать, и поэтому он решил повиноваться. Он встал у телеграфа таким образом, чтобы отражающее зеркало над ним давало ему возможность следить за английским флотом, почти в ту же минуту появился сигнал: «Вперед!»

– Вперед!.. на всех парах! – крикнул Барбассон старшему механику в рупор, одновременно направляя шхуну на адмиральский корабль. Ядра, градом сыпавшиеся со всех сторон, скользили по бронированной обшивке, не причиняя никакого вреда «Диане». Маленькое судно неслось вперед с головокружительной быстротой, не отклоняясь ни на линь, прямо на колосса, который, казалось, в своем бесстрастном могуществе ждал его.

«Диана» находилась в ста метрах от корабля, когда появился сигнал: «Стоп! Назад!» Едва успел Барбассон передать приказ механику, как раздался взрыв, подобный залпу десяти батарей в крепости. Воздух всколыхнулся. Задрожал даже остов шхуны.

Барбассон инстинктивно закрыл глаза, а когда открыл их, адмиральского корабля уже не существовало.

Описать волнение капитана невозможно. Сердар представился ему теперь сверхъестественным существом, которое по своему желанию управляет громом и молнией.

Но вот снова появился сигнал: «Вперед!..» Барбассон повиновался, и шхуна на всех парах понеслась ко второму броненосцу. Через двадцать пять секунд этот корабль разделил судьбу своего товарища.

Среди оставшихся английских судов поднялась страшная паника. Никто не хотел подчиняться дисциплине, не хотел слушать распоряжений контр-адмирала, принявшего на себя командование. Каждый спасался как мог, пытаясь скрыться от опасности, которая казалась тем страшнее, чем была непонятнее.

Напрасно, однако, англичане искали спасения в бегстве. Шхуна, превосходившая их скоростью, отправила ко дну еще три корабля английской эскадры.

Когда же авизо, как последнюю надежду на спасение, приспустил свой флаг в знак того, что сдается, он увидел, что враг с презрением удаляется от него, как бы считая недостойным мериться с ним силами.

Здесь и там на поверхности моря плавало такое количество обломков, досок, бочек, разбитых ящиков, что их можно было принять за остатки большого города, разрушенного наводнением. Когда Сердар вышел из каюты, он был страшно бледен и едва держался на ногах, тогда как Барбассон, мгновенно вернувший себе свою южную самоуверенность, готов был петь и танцевать на этом морском кладбище.

– Они сами добились этого, – говорил Сердар. – Бог свидетель, что я не хотел пользоваться этим ужасным оружием, и я обещаю уничтожить его, как только спасу мужа Дианы. У человечества достаточно разрушительных средств, чтобы давать в руки убийцам еще и этот снаряд.

– Командир! Командир! – кричал Барбассон, который во что бы то ни стало хотел обнять Сердара. – Мы теперь владыки моря, мы можем завоевать всю Англию, если захотим.

Сердар поспешно вырвался из его объятий.

– Восстановить рангоут! – приказал он. – Ветер крепчает. Надо этим воспользоваться и наверстать упущенное время.

И он поспешил в каюту, чтобы успокоить Эдварда и Мэри, которые сидели, прижавшись друг к другу, и чуть не умирали от страха.

Примерно две с половиной тысячи человек погибло в этом ужасном сражении. Торпеда, изобретенная американским инженером, тридцать лет спустя произвела настоящий переворот в военно-морском искусстве всего мира.

Дней через пять «Диана» прибыла в Гоа, и наши герои, к которым теперь присоединились Эдвард и Мэри, удобно расположившись в хоуде на спине Оджали, двинулись по направлению к Гаурдвар-Сикри.

 

ГЛАВА IX

Осада Гаурдвар-Сикри. – Окруженные со всех сторон. – Майор Кемпуэл. – Последние средства. – Надо сдаваться. – Похищение майора. – На рейде Бомбея. – Отплытие парохода. – Фредерик де-Монморен. – Брат Дианы.

Вот уже пять месяцев отряд из пятисот шотландцев под командованием майора Лионеля Кемпуэла оборонялся в крепости Гаурдвар от двадцати тысяч сипаев, вооруженных осадными пушками с большим количеством боеприпасов.

Орудия, обслуживаемые опытными артиллеристами, уже в течение шестидесяти дней пробивали бреши в крепостной стене и засыпали всю крепость бомбами и снарядами.

Нападающие провели восемнадцать приступов, которые были отбиты и единственным результатом которых была гибель нескольких тысяч людей.

Днем осажденные рыли траншеи и казематы для собственной защиты, а ночью заделывали бреши, пробитые пушками. Майор постоянно находился во главе работающих. Он ободрял их, своим примером поддерживал мужество, уверяя, что скоро к ним на помощь прибудет армия.

Майор знал, что помощь не придет или если и придет, то лишь когда от крепостных стен не останется камня на камне. Надо было раньше прорвать и уничтожить блокаду Лакхнау, взять обратно Дели.

Только после почти полного подавления восстания можно было добраться до Гаурдвара, крайнего поста Англии на границах Непала и Гималаев. Он знал также, что стратегические планы и недостаточное количество войск не позволяли послать специальный отряд, который к тому же неминуемо потерял бы во время перехода не одну тысячу человек. Он был убежден в том, что гарнизон заранее принесен в жертву и предоставлен своей судьбе.

Какую же силу воли нужно было ему иметь, чтобы держаться в течение пяти месяцев, зная при этом, что все труды и старания его бесполезны. Двадцать раз уже собирался этот героический воин сделать отчаянную вылазку и найти смерть в бою, вместо того чтобы целые месяцы ждать неизбежного конца и самых ужасных пыток, которым индийцы подвергнут пленников.

Расстрел мирных жителей, предпринятый по распоряжению капитана Максуэла, не позволял надеяться ни на малейшее смягчение ожидавшей их участи.

Майор Кемпуэл, как вы уже поняли, не принимал никакого участия в этом ужасном деле. Он прибыл в Гаурдвар вечером того дня, когда произошла эта бесстыдная бойня, устроенная по распоряжению капитана Максуэла. И так как он должен был немедленно, как старший, принять командование крепостью, то на него взвалили ответственность за эту дикую расправу.

Осада длилась уже пять месяцев, все припасы истощились. Риса оставалось на один только раз, да и количество его, приходившееся на каждого человека, могло утолить голод лишь на несколько минут. Еще двадцать четыре часа – и все будет кончено.

Благодаря перебежчикам-индийцам, бывшим слугам офицеров, осаждающие все это прекрасно знали. Поэтому, чтобы ускорить сдачу Гаурдвара, они не давали покоя несчастным шотландцам ни днем, ни ночью. Защитники крепости превратились в настоящих скелетов и еле волочили ноги, отправляясь на укрепления для отражения очередной атаки.

Стояло показаться коменданту, как отовсюду неслись крики: «Надо вступить в переговоры!»

Да, вступить в переговоры! Капитулировать! Других средств больше не оставалось.

Несчастный майор сидел в своем кабинете, подперев голову руками, и думал о той ужасной участи, которая ждет его, когда к нему явился капитан Максуэл и доложил, что из съестных припасов осталось только несколько мешков риса, по одной горсти на человека.

– На этот раз все кончено, комендант, – сказал капитан, – мы вынуждены капитулировать.

– Капитулировать! Капитулировать! Я только это и слышу кругом, но никто не говорит о вылазке, о том, чтобы погибнуть в бою.

– Вы хотите повести в наступление мертвецов, комендант? Люди не в силах держать оружие в руках, и решись более отважный враг на серьезное наступление вместо того, чтобы забавляться ложными атаками, ему некого было бы брать в плен.

– Это было бы лучше того, что нас ждет.

Капитан молчал, и майор продолжал с горечью:

– Мы могли бы еще рассчитывать на сохранение жизни нашим солдатам и нам, сударь, не будь того неслыханного зверства с вашей стороны, которое делает несбыточной всякую надежду на более или менее почетный компромисс…

– Но, комендант…

– Довольно, сударь, я знаю, что вы мне ответите. В ваших людей стреляли в деревне, некоторые были убиты, а военные законы допускают в таких случаях всякие репрессии. Вы повторяли мне это раз двадцать, и я раз двадцать не уставал вам говорить, что если мы извиняем солдат, сделавших набег на деревню, где некоторые из них погибли от предательских выстрелов, то ничто не может оправдать их начальника, который забирает всех жителей, не различая пола и возраста, и на другой день приказывает артиллерийской батарее расстрелять их картечью… Вы опозорили ваш мундир, сударь, вы опозорили Англию.

– Сударь!

– Не забывайте, что вы здесь на службе и должны звать меня комендантом. У меня еще достаточно силы и власти, чтобы напомнить вам об этом… Да, сударь, я хотел сказать вам перед смертью, что если гарнизон Гаурдвара будет уничтожен завтра, после самых утонченных пыток, какие только может придумать человек, этим он будет обязан вам, только вам… Я не задерживаю вас более…

Улицы маленькой крепости являли душераздирающую картину. Несчастные солдаты лежали на верандах своих жилищ, умирая от голода и жажды, и с нетерпением ждали наступления ночи, когда прохлада хоть сколько-нибудь облегчит их страдания…

Некоторые из них, потеряв окончательно силы, лизали плиты той части улицы, которая не была раскалена солнцем. Другие, лежа на укреплениях, жадными глазами пожирали воды Ганга, текущие всего в нескольких десятках метров от них.

Офицеры отдали приказание не стрелять в индийцев, чтобы не раздражать их понапрасну. Осаждавшие, видя бездействие пушек и ружей, стали до того дерзкими, что навешивали на концы палок бананы, арбузы и делали вид, что всеми силами стараются поднять их на укрепления, а несчастные осажденные с мольбой протягивали к ним руки.

Один из них так сильно перегнулся, что не смог удержаться и вывалился на стену. Он не убился, и сипаи со всеми признаками самого искреннего сочувствия свели его осторожно по откосу и принесли ему поесть. Бедняга с жадностью пожирал все, что ему давали, пока не стал задыхаться.

– Он хочет пить! Он хочет пить! – закричали некоторые из присутствующих. Его тотчас же схватили и бросили в воды Ганга, особенно быстрого в этом месте, приговаривая при этом: «Пей! Пей! Да оставь другим!»

Рама-Модели и его брат не принимали участия в этой жестокой забаве, но они пустили на площадь крепости окрашенную кровью стрелу со следующей надписью:

«Майору Кемпуэлу и капитану Максуэлу, Рама-Модели и Сива-Томби-Модели, сыновья Нараяна-Модели, убитого палачами Гаурдвара».

Вечером индийцы иллюминировали свой лагерь и провели ночь в пиршестве, понимая, что капитуляция крепости должна произойти со дня на день. Только Нариндра и Сами вместе с Рамой и его братом не присоединились к этому празднеству. Под предлогом усталости они легли спать рядом.

Сердар решил не брать с собой всего отряда. Было бы неосторожно брать в лагерь индийцев Эдварда и Мэри, где достаточно было малейшей случайности, чтобы их узнали, а тогда он даже с опасностью для собственной жизни не мог бы спасти их от ярости сипаев.

Сердар потратил целый месяц на переход из Гоа в Гаурдвар-Сикри, во время которого к нему приходили серьезные новости. Молниеносный поход Гавелока через Бенгалию, снятие осады Бенареса, Ауда и всех промежуточных постов.

Победа над армией Наны Сахиба во всех стычках с нею и неизбежное снятие осады Лакхнау, все это окончательно разбило его мечты. Сомневаться больше было нечего: восстание подавлено, и надо было ожидать, что Дели сдастся через два месяца. С этим городом терялся последний оплот независимости индийцев.

Разочарованный всеми неудачами, не надеясь больше ни на что, Сердар решил спасти майора, чтобы затем вернуться вместе с преданными ему людьми и слоном Оджали в непроходимые леса Малабарского побережья и вести там свободную и независимую жизнь, которую он так любил.

В лагере его встретили со всем подобающим его заслугам уважением, но он испугался, увидев возбуждение, в котором находятся индийцы, жаждавшие мести. Напрасно Сердар пытался внушить им, что лучше пощадить осажденных, что это спасет жизнь вождей восстания, когда оно будет окончательно подавлено. Ему на это ответили, что души убитых с жалобными криками носятся каждую ночь над разрушенной деревней и что только кровь врагов может успокоить их.

На рассвете следующего дня над укреплениями Гаурдвара поднялся парламентерский флаг. Сердар вызвался сам пойти в крепость, чтобы узнать предложения англичан и передать им условия осаждающих.

Посредничество его было принято, и Сердар один, без всякого оружия, пошел в крепость, где его тотчас же провели к коменданту, с которым он решил говорить без свидетелей.

Волнуясь, входил он в кабинет майора.

– Муж Дианы, – прошептал он и несколько минут молча смотрел на него.

– Очень благодарен вам, что вы согласились взять на себя такое тяжелое поручение, но мне кажется, нам легче было бы сговориться, если бы они послали одного из туземных вождей.

– Увы, майор! – отвечал Сердар. – Я не могу и не хочу убаюкивать вас надеждами. Немного погодя я сообщу личные побуждения, заставившие меня принять на себя эти переговоры. В настоящее же время я в кратких словах передам вам условия индийских вождей. Весь гарнизон, со всем оружием и имуществом, должен сдаться на милость осаждающих.

– Согласиться на это мы не можем, если наша жизнь не будет гарантирована.

– Вы слишком хорошо знаете, что индийцы всегда готовы согласиться на любые условия, а затем не выполнить их. На этот раз они даже обманывать вас не желают, они прямо отказываются гарантировать жизнь кого бы то ни было из вас.

– В таком случае мы будем защищаться до конца.

– На вас даже нападать не будут, и дня через три вы умрете от голода.

– Лучше это, чем смерть от пыток.

– Вам не избежать пыток. Сипаи возьмут крепость, когда ни один солдат не в состоянии будет держать оружие.

– И вы, цивилизованный человек, согласились передать нам эти предложения?

– Я сделал все возможное, чтобы смягчить их, но страшная резня в Гаурдваре, когда погибли тысячи женщин и детей, сделала бесполезным все мои старания.

– Увы! Никто больше меня не оплакивает этой трагедии, и, командуй я в это время Гаурдваром, я не допустил бы возможности совершиться такому гнусному злодеянию.

– А! – воскликнул с радостью Сердар. – Я знал, что вы не способны на такой поступок.

– На каком основании вы могли подозревать меня и на каком оправдывать? Вы ведь не знаете меня.

– Это моя тайна, но я был уверен, что вы честный и благородный человек. Поэтому я с величайшей радостью говорю вам: Сердар потому лишь согласился взять на себя это поручение, чтобы иметь возможность сказать вам, что он пришел в лагерь с целью спасти вас.

– Что вы говорите! Благодаря вам жизнь наша будет спасена… Верьте моей признательности…

– К сожалению, я должен вас разочаровать и рассеять ваше заблуждение… Вы меня не поняли. Я пришел спасти только вас и никого больше спасти не могу.

– В таком случае мне остается ответить вам только одно, и вы, конечно, не удивитесь этому после того, как сказали сами, что я честный и благородный человек. Я отказываюсь от спасения, предлагаемого вами: или спасение, или смерть, но вместе со всеми.

– Но ведь невозможно то, что вы говорите.

– Это мое последнее слово.

– И однако, – продолжал Сердар нерешительно, – у вас должны быть обязанности: жена, дети…

– Ах, не говорите мне о них, не лишайте меня мужества… Зачем мне сохранять для них бесчестного мужа и отца?!

«Да! – подумал Сердар. – Какого прекрасного мужа избрала себе моя Диана!.. Но я спасу его против его воли…»

И он продолжал громко:

– Утро вечера мудренее, майор, и завтра…

– Завтра, как и сегодня, вы не получите другого ответа от меня.

– Я не то хотел сказать.

– Объясните тогда, я вас не понимаю.

– Я так тронут величием вашей души, что хочу употребить весь день и ночь на то, чтобы отговорить индийских вождей от принятого ими решения.

– О, если вы это сделаете…

– Постарайтесь только, чтобы ваши люди, несмотря на свои страдания, не сделали какой-нибудь неосторожности и терпеливо ждали до утра.

– За это я вам отвечаю.

– До завтра… я буду у вас в этот же самый час.

– Дай Бог вам успеха!

– Я надеюсь на успех этой ночью.

Сердар поспешно вышел из крепости. Отказ майора заставлял его изменить все сделанные им приготовления.

Передав индийским вождям ответ майора в несколько измененном виде: «гарнизон просит разрешения подумать до завтра», он поспешил в свою палатку, где заперся с Нариндрой, Сами и двумя махратами. Совещание длилось очень долго.

День прошел, как и накануне, в похвальбах со стороны индийцев и в сдержанных жалобах со стороны англичан. Проливной дождь, шедший несколько часов, настолько наполнил водоемы в крепости, что люди могли удовлетворить жажду и с этой минуты с большим мужеством переносили страдания.

Наступила ночь, последняя для гарнизона Гаурдвар-Сикри. Густые черные тучи, собравшиеся вначале на горизонте, покрыли постепенно весь небосвод.

Лагерь индийцев, которым надоело развлекаться, был погружен в темноту. Стаи шакалов бродили перед городскими укреплениями, как бы предчувствуя обилие мяса, и зловещее тявканье их порою смешивалось с жалобными стонами умирающих от голода.

Один в своем кабинете, майор приводил все дела в порядок и запечатывал конверты с завещанием и семейными бумагами. Затем он снял с шеи медальон, в котором находилось изображение женского лица, и, покрывая его поцелуями, прошептал:

– Ты, конечно, одобришь мой поступок, милая и благородная женщина? Не краснела бы ты разве за меня, узнав, что я был способен покинуть своих солдат ради спасения собственной жизни? Я завещаю своим детям неувядаемое воспоминание о моей верности чести офицера.

Не успел он закрыть медальон, как послышался легкий шум. Он обернулся и, несмотря на свое хладнокровие, вскрикнул от удивления: четыре совершенно голых индийца вошли в комнату и с быстротою молнии бросились на него.

В одну минуту они повалили его на пол, заткнули рот и обмотали веревками, чтобы он не мог кричать и сопротивляться. Затем двое из них взвалили его себе на плечи и бегом вынесли вон.

Глаза у него не были завязаны, и он мог, несмотря на темноту, видеть, что его пронесли через город, а затем через укрепления. Скоро они очутились на равнине.

Четыре индийца скользили, как тени, мимо индийского лагеря. Когда они были уже в миле от лагеря, он увидел какие-то движущиеся черные фигуры и затем услышал голос, заставивший его вздрогнуть. Это был голос Сердара, который приказывал носильщикам:

– Положите его осторожно на дно хоуды Оджали.

– Сделано, господин, – отвечали носильщики.

– Хорошо! В путь к Эллоре! Живей!

И говоривший забрался в хоуду, где был майор, который понял по движению, что они едут на спине слона.

Месяц спустя майор вместе со своими детьми находился на борту пакетбота, направляющегося из Бомбея в Европу. Рядом с ними стоял Сердар, который пришел проститься и был очень растроган.

Раздался звон корабельного колокола, призывавший посторонних удалиться, перейдя в свои лодки.

– В последний раз прошу вас, мой спаситель, – сказал майор, – скажите свое имя. Что скажу я своей милой жене, когда она спросит, кого ей благословлять за то, что детям ее сохранили отца, а ей – мужа?

Сердар, уже перешедший за борт, обернулся и со взором, в который он, казалось, вложил все воспоминания и всю душу, сказал:

– Вы скажете моей милой Диане, что вас спас Фредерик Де-Монмор-де-Монморен.

– Праведное Небо! Ее брат! – воскликнул майор.

И он хотел броситься за ним… но пароход тронулся, и лодка Сердара оказалась уже в двадцати метрах от него.