Ночь опускалась на Киллмор, и в морге было пустынно.
Внутри помещения только слабый свет ночников дырявил темноту, образуя в промежутках зеленоватые тени. В обложенном кафелем коридоре царила мертвая тишина — увы, в буквальном смысле слова.
Двери анатомички, где производились вскрытия, бесшумно отворились.
В глубине комнаты находилось что-то вроде алькова с десятком холодильных камер, расположенных в два ряда. На торце каждого ящика имелась этикетка, где записывались имена временных постояльцев. Сейчас все они были чисты. Все, кроме одной.
Большими буквами на ней было написано: БЛИЗНЕЦ. Легкий парок поднялся от ящика, заскользившего на полозьях.
Над островом Химер висела луна. В черной воде озера отражалось звездное небо.
Призрачная фигура размеренно передвигалась вдоль берега, перебирая четки, которые, словно метроном, отмеривали ее шаги.
Зернь — шаг. Зернь — шаг…
Обычно привратница возлагала на себя обязанность два раза обойти озеро, как другие — три раза прочитать «Pater» или четыре — «Ave».
Обычно ничто не нарушало этого ритуала, который она совершала с полузакрытыми глазами, дабы теснее быть в единении с природой и ее Создателем.
Но в этот раз ноги ее, обутые в сандалии, наткнулись на препятствие.
Она подумала, что это всего лишь толстая сухая ветка, упавшая на берег, и в простоте душевной нагнулась, чтобы взять ее и отбросить в сторону.
Позже она вымаливала у Бога прощения за то, что позволила ничтожному порыву возобладать над благочестием.
Но тогда она икнула от ужаса и выронила то, что приподняла, — нечто холодное, безжизненное и волосатое.
Человеческая нога!
Тело покоилось в монастырской часовне.
Мать Клеманс осторожно приподняла покрывало и молча смотрела на лицо близнеца. Губы ее поджались, слившись в одну черту, когда она заметила темное пятно гематомы на посиневшей коже.
Тот факт, что мужчина был наг, а одежда его лежала рядом на берегу, для настоятельницы монастыря означало только одно: он пришел купаться вопреки запрещению, нырнул и наткнулся на обломок скалы.
— Другого объяснения не должно быть, — постановила она.
Привратница медленно кивнула, моля небо, чтобы это оказалось правдой в устах настоятельницы. Однако обе не могли подавить засевшую в них тревогу.
— Мы похороним его на рассвете, до того как проснутся сестры. А теперь оставьте меня, прошу вас.
Оставшись одна, мать Клеманс, скрестив руки, положила их на сложенные руки близнеца и попросила у него прощения за то, что не смогла уберечь его, как обещала.
Глаза ее наполнились слезами, когда она наклонялась, чтобы благоговейно запечатлеть поцелуй на холодном лбу.
Бедный малыш Пьер!..
Приподнявшись на локте, Мари неотрывно смотрела на вытянувшегося рядом мужчину. Ее невольно завораживала ритмично вздымавшаяся в такт дыханию грудь. Она еще переживала те чудесные мгновения, которые он ей подарил. И в то же время ей было немного тоскливо, потому что она чувствовала, что будущее их туманно.
На миг образ мужчины, лежавшего в морге, наложился на образ Лукаса.
Кем же он мог быть?
Близнецом, как это предполагал Лукас? Братом, с которым его разлучили при рождении и о котором отказывалась говорить его больная мать?
Вполне возможно. Мари понимала, как ужасно ничего не знать о своих настоящих родителях, и хотела побольше поговорить с ним об этом, но он воспротивился.
— Элен — моя мать, у меня нет никаких сомнений. Что касается Марка, то все связывающее нас не может сводиться к одним сперматозоидам.
— Значит, ты не попытаешься узнать истину?
— Ну отчего же? Хотя мне и не по душе копаться в жизни матери. Пока что главное для меня — найти Келли и узнать, что же такое она обнаружила.
Имя той, к которой она так ревновала мужа, на этот раз не вызвало у Мари никакой реакции, и она не стала настаивать.
Коснувшись губами щеки мужа и уже закрыв глаза, она услышала звук шагов.
Кто-то опять ходил в комнате Мэри.
Мари бесшумно вставила ключ в замочную скважину тяжелой дубовой двери, осторожно повернула его и, проскользнув в комнату, обежала ее взглядом, благо от светившей в окна луны в ней было не так темно. Ничего. Никого.
Недоумевая, она собралась было повернуть обратно, когда вдруг из тени вышел Райан. Он поморщился, увидя, как она инстинктивно поднесла руку к правому бедру, ища оружие, которое и не подумала взять с собой.
— Я просто хотел убедиться, что Лукас не с тобой.
Он знал. Откуда? И как ему удалось проникнуть в комнату, ключ от которой был только у нее?
Она бросила подозрительный взгляд на плотно прикрытые окна.
— Стар я для таких эскапад, — усмехнулся он. — Мэри дала мне ключ… очень давно… Вам удалось установить причину пожара? — спросил он, оглядывая закопченные стены.
Его самоуверенность привела ее в негодование.
— Что ты здесь делаешь?
Он показал ей медальон, который она положила на могилу в то утро, и повесил его ей на шею.
— Ты хотела меня увидеть.
В этот безумный день, когда мертвые, как сговорившись, возвращались в мир живых, она совершенно забыла о том, что оставила медальон на кладбище.
Но не о том, почему она это сделала.
— Зачем ты сунул записку в букет? Почему хотел помешать мне выйти за него замуж? Что ты о нем знаешь? И не лги. Я сравнила почерк с тем, которым написаны твои письма Мэри. Он один и тот же!
Райан нахмурился: слишком тяжелы были воспоминания.
— Если бы ты знала, как трудно было тогда переписываться. Без помощи Доры мы никогда бы…
— Я здесь не для того, чтобы выслушивать повесть о твоей жизни. Почему ты написал ту записку?
— Я кое-что разузнал и…
— Что именно?
— До сегодняшнего дня ты, как и все, была уверена, что Марк Ферсен настоящий отец Лукаса. Мне же стало известно обратное в утро твоей свадьбы.
Чувство гнева, порожденное интуитивным предположением, что «кое-что» имеет продолжение, захватило молодую женщину.
— По какому праву ты роешься в жизни Лукаса?
— Скажем, мне захотелось узнать побольше о мужчине, который берет в жены мою дочь, — мягко ответил он.
Она знала, что будет досадовать на себя за следующий вопрос. И все же она его задала:
— И что ты еще нашел?
Райан задумчиво смотрел на вытянувшееся к нему напряженное лицо, и спрашивал себя, сколько ударов сможет выдержать она. На краткий миг возникло желание солгать.
— Элен Моро никогда не существовало, — произнес он наконец. — Так же, как и Лукаса…
Темная фигура тихо приблизилась к Марку Ферсену, убедилась, что тот спит, затем направилась к его жене, которая лежала на соседней кровати, и наклонилась над ней. В правой руке вошедшего было нечто похожее на заостренный стержень.
Элен, будто почувствовав опасность, открыла глаза и заморгала, когда левая рука опустилась на ее губы. Рот ее раскрылся в сдавленном крике. И тогда стержень вошел в ее глотку…
Стона оказалось достаточно, чтобы разбудить Марка, мозг которого находился в постоянном бодрствовании. Приподняв веки, он бросил беспокойный взгляд на жену, мечущуюся в постели меньше чем в двух метрах от него.
Он не заметил фигуры, растянувшейся на полу вдоль кровати.
«Беби умер, чудовище…»
Элен тихо постанывала, невнятно бормоча между стонами бессвязные слова. Его пронзила и поразила мысль, что она намекала на близнеца. Какого же страшного прошлого стал он невольным сообщником?
Марк было встал, чтобы спросить, что с ней, но она уже закрыла глаза. По успокоившемуся дыханию жены он понял, что она заснула, забытьем отделяясь от своих мучений. Решив поступить так же, он перевернулся на другой бок и не видел тихо уходящей фигуры.
А ведь это был не кто иной, как Лукас.
Очутившись в коридоре, он прислонился спиной к стене и перевел дыхание, словно после длительного бега.
Стерженек, который он осторожно вставил в пробирку, оказался приспособлением для отбора слюны на анализ ДНК.
Элен и Лукаса формально не существовало…
Это было настолько невероятно, что Мари невольно захохотала. Смех этот явился рефлекторной защитной реакцией, как и всякий другой рефлекс. Однако он быстро прекратился, уступив место аргументам.
— Он полицейский! Если документы его фальшивые, это давным-давно обнаружилось бы.
Райан был другого мнения. И не без причины. Он сам многие годы жил с чужим паспортом, таким подлинным, что обманывал всех — как полицию, так и правосудие.
— Не забывай, что у него не было никакого повода для того, чтобы усомниться в том, кто он на самом деле, и еще меньше — не доверять матери.
Мари знала, что Райан прав. Знала и то, что больше не может молчать. Она не хотела утратить доверия Лукаса. Ей нечего было скрывать, да и разрушительный эффект долгого умалчивания был ей хорошо известен.
— Я должна сказать Лукасу, что ты жив.
Райан удержал ее:
— Если ты это сделаешь, он попытается меня арестовать.
Мари захотелось сказать в ответ, что это логично и что он на самом деле виновен, но он не дал ей говорить.
— Я не вернусь в тюрьму, Мари. Никогда.
Она сразу поняла намек, у нее ни на секунду не возникло сомнения в искренности Райана. Она даже подосадовала на себя за то, что еще недавно подозревала его в низком шантаже.
— Если ты его любишь, не делай его ответственным за мою смерть, — настаивал Райан. — Ваша любовь этого не переживет.
Ей вспомнились слова Милика о терзающихся душах, и она содрогнулась. Она какое-то время смотрела на отца, к которому, несмотря ни на что, испытывала непонятное влечение, и вдруг возненавидела его за то, что он поставил ее перед жестоким выбором.
Не произнеся ни слова, она вышла.
Две руки легли ей на плечи, едва она вошла в свою комнату. Она приглушенно вскрикнула, но тут же обмякла, когда из-за ее спины показался Лукас.
— Я думала, ты спишь.
Он закрыл дверь.
— Я проснулся. Смотрю — тебя нет, тогда я пошел тебя искать. Где ты была?
На мгновение ей вновь представилось лежащее на набережной тело близнеца, его безжизненные ореховые глаза, лицо, скованное смертью. Почувствовала она снова и безграничную пустоту, глубокое одиночество и душевную боль от сознания безвозвратной потери.
А сейчас, видя нежные глаза мужа, она поняла, что ни за что не допустит терзания их душ, и потому выбрала полуправду.
— Мне послышался шум в комнате Мэри.
— И?
Она тихо покачала головой:
— И ничего.
Любопытно, но ложь сняла с нее тяжесть, и тогда ей подумалось о Жанне, ее приемной матери, которая стояла перед таким же выбором, и она лучше поняла женщину, которая предпочла молчать.
Лукас развязал пояс ее пеньюара, который скользнул на пол, и обнял ее.
— Я тебя хочу.
Сильное, все сметающее на своем пути желание поднялось в ней. Улетело все: мертвецы и фантомы, вопросы и сомнения, тайны и ложь. Она бы умерла от одной мысли, что потеряла его. Под его ласками тело ее раскалилось, наполнилось неистребимой жизнью.
В то время как они предавались страсти, где-то в ночи луна мельком осветила силуэт Райана, потом он растворился в темноте парка.